Австралия, 1914 год

Более трехсот человек собрались в небольшом зале профсоюза в австралийском городе шахтеров Карбисе. Многие пришли прямо со смены из забоя, и горячий воздух был наполнен запахом табака, пива и пота. Дух был такой сильный, что когда Генри Росс открыл дверь и вступил в переполненное здание, гудящее от голосов, из солнечного квинслендского вечера, у него перехватило дыхание.

Его приход не остался незамеченным. Собравшиеся мужчины издали приветственные крики, отчего запах спиртного несколько усилился. Когда Генри проходил через заполненный людьми зал, выкрикивали его имя, а некоторые протягивали руки, чтобы дружески похлопать по спине.

В дальнем конце зала была небольшая сцена. Генри преодолел пять ступенек, ведущих к ней, двумя спортивными шагами. За столом на сцене стояли в ряд деревянные стулья, обращенные к аудитории. Центральный стул не был занят, и четверо мужчин встали, чтобы приветствовать вновь прибывшего. После пожатия рук, Генри Росс занял свое место на свободном стуле.

— Спасибо, товарищи. — Говорящий посмотрел на море лиц, в которые въелась угольная пыль, и повернулся к нему: — Я уверен, что вы все с нетерпением ждали встречи сегодня вечером с нашим докладчиком. — Одиночный взрыв презрительного смеха заставил повернуться все головы, а на лице человека, который делал объявление, появилось хмурое выражение.

— Как я уже сказал, мы все с нетерпением ожидали визита Генри Росса, и если здесь есть те, кто не хочет слушать, они спокойно могут выйти и освободить место тем, кто хочет! — Это резкое предложение председателя было встречено аплодисментами. Все головы повернулись снова на сцену, но в этот раз презрительного смеха больше не последовало.

— Прекрасно. Как я уже сказал, председатель профсоюза штата не часто наносит нам визиты. Он находится здесь после недавней встречи с нашим премьер-министром Билли Хьюзом — и он привез нам послание от самого Билли. Товарищи! — Передаю слово Генри Россу!

Среди аплодисментов и шума топающих ног послышался голос, который, может быть, кричал: «Можешь не передавать!» — но было трудно сказать с уверенностью.

Генри поднялся со своего места и посмотрел на людей. Высокий и рыжеволосый, с загаром, который нельзя было приобрести под землей в шахте, он был одним из членов новой генерации растущего профсоюзного движения, но, в отличие от своих товарищей, чувствующих себя лучше среди образованных политиков, чем среди людей, которых они представляют, Генри знал, как нужно обращаться с шахтерами.

— У меня в горле так же сухо, как в пороховом погребе Рэнди Макхэма, не даст ли мне кто-нибудь из зала пива, прежде чем я начну говорить?

Дюжина пивных кружек тут же была предложена, но Генри выбрал из них ту, которая была наполовину пустой. Осушив ее под аплодисменты шахтеров, он шумно причмокнул губами перед тем, как вручить кружку назад.

— Именно этого мне не хватало. Одна хорошая пинта пива стоит энциклопедии, когда доходит дело до того, чтобы найти что сказать.

Генри снова осмотрел публику, и в толпе не было ни одного человека, который не был бы уверен, что лидер профсоюза уделил специально ему свое внимание.

— Не то чтобы то, что я собираюсь сказать сегодня, требует особых слов. — Генри Росс внезапно стал серьезным. — Товарищи — я думаю, что имею право вас так называть. Я, в отличие от некоторых чиновников, даже тех, кто в нашем профсоюзе, знаю, что такое работать под землей.

Его слова вызвали громкие аплодисменты. Шахтеры в зале знали, что Генри Росс проработал под землей всего двенадцать месяцев, но это было больше, чем могли заявить высшие профсоюзные работники.

— Товарищи, я провел последние несколько дней с Билли Хьюзом в Канберре. Он передает вам свои наилучшие пожелания и с большим удовольствием был бы здесь, а не в правительстве, где он ведет наши дела, с уверенностью могу вам сказать. Но все, что я сегодня скажу вам, сказал бы и сам Билли, будь у него возможность приехать сюда.

Генри замолчал. Выражение лица его посуровело, когда он обвел взглядом людей, столпившихся в маленьком, душном зале.

— Весь мир — в трауре, и Великобритания — в беде. Это значит, что Австралия, наша страна, тоже в беде. Чертовски тяжелая война ведется в Европе. Она от нас за тысячи миль, но последствия ее таковы, что мы их ощущаем, как будто все происходит тут, у нашего порога, и многие австралийцы уже убиты…

Его прервал голос из задних рядов, сказавший:

— Слишком многие… — Ведущий собрания призвал слушателей к тишине.

— Правильно. — Генри был великодушен. — Он только подтвердил то, о чем я говорю. Мы боремся за право высказать свое мнение, сказать свое слово, но поверьте мне, если Германия победит, никто из нас не осмелится встать и высказаться. Все, что я прошу, это дайте мне закончить, а потом я с радостью выслушаю любое ваше мнение.

Последовали новые аплодисменты, и, когда они закончились, Генри продолжал:

— Великобритания попросила Австралию послать больше людей, чтобы помочь ей сражаться в войне. Билли Хьюз согласился, но…

Подождав, пока громкие возражения из зала стихнут, Генри Росс попросил:

— Послушайте меня, пожалуйста! Я знаю, что многие из вас не согласны ни со мной, ни с Билли Хьюзом, но у вас еще будет возможность сказать, что вы думаете. Дайте же мне сначала договорить.

На этот раз его речь была прервана аплодисментами, в ответ на которые Генри Росс помахал рукой.

— Спасибо. Так я продолжу, Билли Хьюз считает, что Австралия должна послать еще больше войск помочь в войне, и он хочет объявить мобилизацию…

На этот раз шум неодобрения раздался из всех концов зала, и в течение нескольких минут его невозможно было остановить.

Генри Росс терпеливо ждал, когда ведущие собрание утихомирят зал.

— Я понимаю, что вы не можете равнодушно слушать подобную весть, и Билли Хьюз тоже сильно переживает. Подождите… — Генри удалось остановить поднимающийся ропот. — И поэтому он собирается созвать референдум, чтобы узнать, что об этом думает каждый.

— А ты на чьей стороне? — задал вопрос мужчина, стоящий рядом со сценой, и в зале шум стих, потому что все ждали ответа Генри Росса.

— Я — за Билли Хьюза. Мы должны послать солдат на войну, и я — за мобилизацию.

Тем же вечером в тишине дома рядом с шахтой Генри Росс повторил свои слова. Хозяином дома был Бен Таггерт, плотный шахтер-шотландец, которому перевалило за пятьдесят. Он работал в шахте с девяти лет, и угольная пыль въелась ему в кожу на локтях и в поры лба. Он тоже был на сцене, когда Генри произносил свою речь, встреченную так бурно. Бен был одним из старейших членов профсоюза австралийских горняков.

— Я думаю, что на этот раз ты потерпел поражение, Генри. Ты знаешь шахтеров, особенно австралийских шахтеров. Они пойдут в армию и будут хорошо воевать, но им не нужно говорить, что они должны это сделать.

— К сожалению, мы сегодня говорим не только о шахтерах, Бен. В Австралии много людей, которые совсем не хотят идти на войну, а мобилизация будет всеобщей.

— Пусть каждый сражается на своем поле битвы, Генри. Ты — наш профсоюзный босс, и ты нам нужен. Если Билли Хьюз не получит ожидаемых результатов референдума, он окажется в затруднительном положении.

Генри Росс пожал плечами. Он был достаточно молод для важного поста, который занимал в профсоюзе, но имел достаточный жизненный опыт и понимал, что такое трудности.

— Я — самый младший из десяти детей, Бен. Мне приходилось сражаться каждый день, чтобы отстаивать свою индивидуальность. Я привык к этому и к тому, что нужно уметь бороться.

Бен Таггерт неодобрительно покачал головой.

— А что об этом думает твой отец?

Выражение лица Генри Росса потеплело.

— Ты знаешь отца со дней его работы в профсоюзе, Бен. Сейчас ему семьдесят шесть лет, но, если бы он мог, он бы был в Европе, сражаясь вместе с остальными.

— Тристрам всегда все принимал близко к сердцу, неважно, что это было. Нужно быть сильным человеком, чтобы отказаться от земли из-за любви к женщине, даже несмотря на то, что твоя мать была очень своеобразной женщиной, под стать ему. Он оправился после ее потери?

Генри покачал головой.

— Никогда не оправится, но он — боец. Говорит, что это в нем — шотландская кровь. Ты ведь знаешь, что мой дед, его отец, попал в Австралию как заключенный?

Бен Таггерт кивнул.

— Я полагаю, он был сослан за то, что просто пытался накормить свою семью, и только. Таких людей, как он, тогда было много, Генри. Вот почему у нас здесь такой сильный профсоюз. Большинство из нас знают о несправедливостях и эксплуатации не из вторых рук. Вот почему я говорю, что народ не поддержит всеобщую мобилизацию. Австралийцы начинают приобретать свой собственный характер, Генри. Скажи правильное слово — и ты можешь вести их за собой куда угодно. Подтолкнуть, навязать что-то — все равно, что сдвинуть гору. Запомни это. Ты хороший сын Тристраму Россу, в этом нет ничего плохого, но кроме того, ты — лидер нашего профсоюза, и ты нужен нам. Не считай себя дезертиром в этой мобилизации.