Фландрия, 1916 год

— Сражаться за то, чтобы у шахтеров в карманах появились несколько дополнительных шиллингов, совсем не то, что сражаться с Ханом, Росс. Почему вы думаете, что из вас получится хороший армейский офицер?

Задав вопрос, британский полковник погладил седые густые усы. На бледной коже выступающих скул алые прожилки создавали эффект мрамора.

— Я и не думаю. Я пошел в армию потому, что идет война, и мы, австралийцы, тоже в ней участвуем. Немецкому солдату все равно, кто выпустит в него пулю, офицер или рядовой. Просто один из ваших капитанов на призывном пункте почему-то решил, что мне нужно предстать перед комиссией.

Вспышка гнева окрасила лицо полковника, и мраморный эффект пропал. Полковник Хидерингтон-Стендфорд не привык, чтобы с ним разговаривали в такой небрежной манере, особенно человек в плохо пригнанной военной форме рядового, только что призванный.

— Не только немецким солдатам придется встретить пули, Росс. Как вы думаете, как вы поведете себя под огнем?

— Я не могу ответить вам, пока в меня действительно еще не стреляли, но большинство моих товарищей участвовали в сражении, а точнее будет сказать — бойне в Галиполи. Похоже, они вели себя именно так, как должны были вести. Не сомневаюсь, что, если будет нужно, я тоже не подведу.

Лицо полковника побагровело от гнева. Он был членом штабной комиссии, которая разрабатывала операцию, о которой Росс отозвался как о «бойне». Конечно, сам он не участвовал в десанте. С другими членами генерального штаба он оставался на борту военного корабля вдали от Турецкого побережья, в то время как десятки тысяч солдат были переправлены на берег навстречу своей смерти.

— Вы можете идти, рядовой Росс. Вам сообщат о нашем решении в соответствующем порядке. — Полковник наслушался достаточно.

Когда Генри вышел из комнаты, полковник с шумом выдохнул воздух.

— Я не думаю, что нам нужно много времени, чтобы обсудить это заявление, джентльмены. Человек может занимать высокий пост в профсоюзе, но совершенно не годиться в офицеры.

— Я не согласен.

Отборная комиссия состояла из пяти офицеров — троих австралийцев и двух британцев под председательством полковника. Говорил один из двух австралийских капитанов.

— Росс очень уважаем в своем профсоюзе, и он знает, как нужно обращаться с людьми. Я думаю, из него получится хороший офицер.

— Он непременно завоюет уважение австралийских солдат, — согласился другой капитан-австралиец, не обращая внимание на презрительное хмыканье британского полковника.

— Я поддерживаю своих товарищей. — Старший по чину из австралийских офицеров — майор — теребил ленту Военного креста.

Большинство голосов было не в пользу полковника, и он это понял, пылающие щеки говорили о с трудом сдерживаемой ярости. Пока три австралийца обсуждали достоинства Генри Росса, соотечественник английского полковника, майор, наклонился к нему и тихо сказал:

— Он будет колониальным офицером, полковник, возглавляющим австралийские войска. Они несут чрезвычайно большие потери.

Полковник сидел с хмурым видом, пока смысл слов его соотечественника не дошел до него. Тогда он пожал плечами и обратился ко всей комиссии:

— Если вы хотите, чтобы Росс стал одним из ваших офицеров, мне остается только согласиться. А теперь пусть войдет следующий. Я чертовски проголодался, и по этому поводу мы должны устроить хорошую попойку.

На одном из покрытых сочной травой плоских и ровных полей Фландрии на расстоянии пары миль от небольшой бельгийской деревушки Пашендаль капитан Генри Росс приподнялся с ящика с зарядами — комфорт такого отдыха был весьма относительным — и распрямил затекшие ноги. Грязь и вода достигали ему до щиколоток, но он твердо стал на землю, вглядываясь через траншеи.

На сером небе, в его восточной стороне, появился бледно-розовый оттенок. Скоро рассветет, и чистые цвета утреннего неба будут резко контрастировать с ужасами на поле брани Европы.

— Передать приказ: «подъем»!

Вдоль всего заполненного грязью окопа солдаты повторили приказ в темноту. Люди неохотно расстались с миром снов, в котором жили их любимые, люди, чье предназначение в жизни не было убивать или быть убитыми. Потягиваясь и разминая затекшие конечности, они брали ружья и готовились встретить лицом к лицу суровую и непреклонную реальность наступающего дня.

Слабый намек на восход давал несбыточные обещания дня. По небу плыли низкие тучи, и с приближением утра серые тучи набегали друг на друга, через просветы между ними неясный свет падал на поле сражения. Пейзаж вокруг был, прямо скажем, однообразный — ну как отличить одну заполненную грязью воронку с обвалившимися краями от другой, точно такой же. Покинутые дома подвергались артиллерийскому обстрелу, и очертания их фундаментов были похоронены под грязью. Там, где росли кусты и деревья, из грязи виднелись человеческие руки и ноги. Не окоченевшие и взывающие к вниманию, а усталые, как бы извиняющиеся за тела, которые лежали под слоем грязи и совсем не были видны. Каждый дюйм этой земли был перепахан снарядами, летящими с обеих сторон, а пули, выпущенные из автоматов, жужжали над землей, как рои злых, несущих смерть пчел в поисках цветов жизни молодых бойцов.

А сколько тел было схоронено под слоем грязи! Тысячи — десятки тысяч. Теперь уже никто не узнает, умерли они от пули или снаряда, никто, кто думает о них за много миль отсюда. О погибших любимых скорбели в домах Англии, Канады, Германии, Франции и Австралии. Но только не здесь, на этом кладбище в Европе.

Глядя на эту кровавую сцену, Генри не в первый раз удивлялся, зачем послали так много людей искать свою смерть в этом месте. Он не мог поверить, что в этом была жизненная необходимость как для Германии, так и для союзников — удержать эти несколько квадратных миль. Должны же быть места, за которые нельзя было не сражаться, более приятные места, за которые можно было бы отдать жизнь…

— Выходит, батальон смертников, бедняги.

Солдат, один из тех, что был рядом, прервал размышления Генри лаконичным замечанием:

— Порядок, прикроем их огнем.

Вдоль по всему окопу были выставлены ружья на низкие заградительные валы. Новый день войны почти начался, с его ежедневным жертвенным ритуалом.

Генри Росс насчитал двадцать человек, выходящих на нейтральную полосу. Они шли, низко пригнувшись к земле, как будто так их не могли видеть противники. Абсурд. По крайней мере двадцать тысяч пар глаз по обе стороны полосы наблюдали за ними и выжидали.

Со стороны немцев залаяло ружье снайпера, и один из дозорных упал на землю и затих. Его товарищи побежали, все еще нагнувшись, но раздалась очередь из пулемета, и новые люди попадали на землю.

— Открыть огонь! Постарайтесь заставить пулемет замолчать! — Выкрикнул приказание Генри, и вдоль всей британской линии открыли огонь по врагу. Однако это было одностороннее сражение. Немцы хорошо подготовились к обороне. Пулеметы стреляли из определенных огневых точек, которые были скрыты глубоко под землей, и даже прямое попадание снаряда не смогло бы вывести его из строя. Единственной надеждой было то, что случайная пуля попадет в узкое окошко, из которого выглядывал ствол орудия, и выведет из строя одного из пулеметчиков.

— Почему, черт возьми, они не возвращаются? — И, как только Генри задал этот вопрос, скорее сам себе, чем кому-либо другому, оставшиеся в живых полдюжины солдат повернули назад к окопам.

Ежедневный утренний дозор был просто дорогостоящим фарсом. Людей посылали «проверить линию обороны врага», возможно, в напрасной надежде, что немцы сняли оборону ночью и что холод и дождь преуспели там, где пули и снаряды потерпели поражение.

Те, кто остался в живых, направлялись к позиции Генри Росса, пробираясь через грязь, которая в самых твердых местах поднималась едва ли не до колен.

Еще троих подстрелили, пока другие, подбадриваемые криками солдат в окопах, смогли добраться до безопасного места. Двое мужчин, по лицам которых можно было судить об ужасе, который каждый из них пережил, спрыгнули в окоп в пяти шагах от Генри, не обращая внимания на приветственные крики соседних окопов. Двое вернувшихся живыми из дозора на восходе — это было лучше, чем обычно. Генри увидел, как третий солдат упал, и подумал, что он убит, как многие его товарищи, но неожиданно солдат стал звать на помощь. Он не был убит. Просто упал в заполненную липкой грязью воронку.

— Помогите! Помогите мне, пожалуйста.

Молодой, почти совсем мальчишеский голос. Генри поднял голову так высоко, как только это было возможно над валом окопа, и это движение привлекло внимание снайпера; пуля отбила кусочек от камня, которым был обложен вал, на расстоянии не больше вытянутой руки от головы Генри.

— Ты ранен? — спросил Генри, чтобы прояснить обстановку. Он по-прежнему не видел солдата, но уже вступил с ним в контакт — теперь это уже был живой конкретный человек, а не солдатская единица. Здравый смысл уступил место состраданию.

— Нет, меня засосало. Я уже увяз по пояс и продолжаю тонуть. Помогите мне!

Генри слышал похожий зов о помощи много лет назад, когда целый год работал под землей в одной из шахт Квинсленда. Тогда молодой парень попал в обвал. Когда его откопали, он уже был мертв.

— Прикройте меня, как можете! — Генри перебрался через вал и, низко нагнувшись, скользя и увязая в грязи, пошел к воронке от снаряда. Из окопа казалось, что до нее расстояние не более двадцати пяти-тридцати ярдов. Теперь, когда на карте стояла его жизнь, путь показался по крайней мере в четыре раза длиннее.

Застучал немецкий пулемет, и — когда Генри бросился на землю воронки, он стал стрелять не на шутку. Генри слышал, как пули пролетали в воздухе в нескольких дюймах от его головы. Не осмеливаясь встать во весь рост, он стал, как крот, рыть грязь у кромки воронки, толкая себя вперед по мере того, как кромка обваливалась.

Неожиданно он увидел перепуганного молодого солдата. Светловолосый и загорелый, он выглядел слишком юным, чтобы быть в армии, — вероятно, его время нести военную службу еще не настало. Многие молодые австралийцы прибавляли себе годы, чтобы вербовщик-офицер записал их в армию, намереваясь приехать в Европу и поучаствовать в «заварушке».

Прямо перед Генри обвалилась земля. Это солдат предпринял тщетную попытку выбраться из топкой грязи. Наклонившись вперед, Генри протянул руку, и солдат сделал то же самое, но они только коснулись друг друга кончиками пальцев. Генри продвинулся вперед еще на несколько дюймов. На большее он не решился, потому что тоже мог свалиться в вонючую трясину. Но теперь он мог дотянуться до руки мальчишки и схватил его руку, которая утонула в его ладони, как рука ребенка.

Когда он сильно потянул, ладонь Генри выскользнула, руки у обоих были перепачканы жирной грязью.

— Черт побери! — Генри выругался вслух, а на лице молодого солдата показался страх. Он скользнул назад, все глубже увязая в грязи воронки.

Для того, чтобы расстегнуть ремень, Генри пришлось снять портупею через голову. Вынув револьвер и отстегнув кобуру, он протянул конец ремня попавшему в ловушку мальчишке.

— Вот, постарайся обвязаться вокруг пояса, а я попробую вытащить тебя. — Генри не успел произнести, как пули, пущенные из пулемета немцев, забросали обоих мокрой грязью.

Солдат поймал рукой ремень, который называли «Сэм Браун», и портупею, и Генри напрягся изо всех сил. На лбу у новобранца выступили вены, он тоже старался изо всех сил, но их усилия были напрасны. Он увяз в грязи по грудь, а угол, под которым Генри пытался вытянуть его, был слишком крутым. Он даже не сдвинулся с места.

Генри Росс предпринял еще две попытки вытянуть его на ремне — и безуспешно.

— Ничего не выходит, ты не сможешь… — Новобранец был близок к слезам.

— Мы не сдадимся…

От злости Генри стал проявлять упорство. Он не бросит молодого солдата и не станет возвращаться в окоп. Конечно, может, так и стоило бы поступить, рассуждай он здраво. Ведь он попытался — и ему не удалось, — но смириться с поражением было не в характере Генри, о чем прекрасно знали многие его противники в профсоюзе.

Генри поднялся на ноги и выпрямился во весь рост — такое безрассудство, казалось, удивило людей по обе стороны траншей. Огонь был мгновенно прекращен, и с неожиданной лихостью Генри крикнул:

— Держись крепче, я тебя вытащу…

Откинувшись назад, он собрал все свои силы, шепча про себя молитву перед рывком. Казалось, невообразимо медленно солдат выбирался из воронки.

Когда его ноги освободились от грязи, Генри упал спиной на край воронки, а солдат вылез следом.

— Беги в окоп, быстро!

Когда он выкрикивал последнее слово, ад разверзся вдоль линии огня. Казалось, на карту была поставлена честь обеих армий. Стрельба с обеих сторон разразилась с новой силой, но в окопах союзников к суматохе прибавились подбадривающие радостные выкрики австралийских и британских войск.

Пока рядом с ними свистели град пуль, Генри и молодой солдат бежали в укрытие австралийских окопов. Кучей свалившись на дно окопа, оба — солдат и офицер — улыбнулись друг другу с глупейшим облегчением, пожимая друг другу руки в победном приветствии.

Позже тем же утром офицер полка так высказался об этом происшествии:

— Это была самая большая глупость, какую мне довелось видеть с тех пор, как мы заняли тут позицию, Росс. Но это будет первый случай, о котором наши люди будут говорить с радостью неделями. Я представил тебя к Военному кресту. Если ты его не получишь, я переменю позицию и присоединюсь к Хану.

Три дня спустя после происшедшего на восходе австралийцам сказали, что они передадут свои окопы солдатам из войск Канады той же ночью и вернутся с линии фронта на короткий заслуженный отдых.

Не успела Генри Росса захлестнуть волна общего облегчения и ожидания, как его вызвал к себе полковник, командующий подразделением.

Полковник Игнатиус Гренвиль, ветеран Бурской войны, был одним из немногих австралийских офицеров, сделавших себе карьеру в действующей армии. Он имел твердое намерение разделить все опасности фронта со своими войсками, но в списке его привязанностей на первом месте шел комфорт, и он знал, как его получить. Когда стало ясно, что это подразделение будет в окопах на линии фронта довольно долго, он приказал своим солдатам выкопать землянку глубоко в земле. Стены ее были выложены ящиками из-под снарядов, из того же материала сооружены стол и кровать. Полковник также предусмотрел регулярные поставки отменного французского коньяка.

Когда Генри вошел в землянку полковника, которая одновременно была штабом полка, ему тотчас же предложили стакан с щедрой порцией коньяка.

— Присаживайтесь, Генри. У меня для вас есть новости — наполовину хорошие, наполовину плохие. Пожалуй, сначала отпейте коньяка и хорошенько распробуйте его, иначе потом его вкус вам покажется кислым.

Проглотив половину содержимого стакана, Генри сказал:

— Налейте мне еще немножко и после этого можете говорить все, что угодно. Я почти забыл, что такое хороший коньяк — и вообще, какой вкус у коньяка. Возможно, в это утро мне удастся вспомнить, но сомневаюсь, что даже в тылу смогу найти коньяк такого же качества.

Полковник Гренвиль протянул руку и наполнил стакан Генри снова.

— Боюсь, вам придется подождать еще некоторое время, Генри, прежде чем вы вернетесь назад к цивилизации. Это и есть плохая новость. Сюда перебрасывают канадские войска, чтобы они заняли наступательную позицию. Ходят слухи, что будет наступление по всему фронту, хотя и вы, и я слышали это и раньше. Мне приказано оставить офицера, чтобы засечь расположение немецких пулеметов на этом участке для канадцев.

Окопы австралийцев обращены к долине между двумя невысокими холмами, а немцы заполнили ее определенными огневыми точками. Поместив там пулеметы с пулеметчиками, они образовали укрепленную и почти неразрушимую линию обороны.

— Я собирался дать это поручение майору Кенратти. К сожалению, он сегодня слишком высунулся из окопа, и снайпер его узрел. Есть шанс, что он выживет, но, скорее всего, потеряет зрение. Теперь, когда он выведен из строя, я подумал, что вы, вероятно, знаете о немецких огневых точках больше любого другого офицера в полку, поэтому, боюсь, это придется сделать вам.

Генри в замешательстве посмотрел на полковника. Его пугала мысль, что ему придется остаться на линии фронта, в то время как остальные служащие полка будут отдыхать где-то в городе.

— Я понимаю, что ты должен чувствовать, Генри. Поверь, у меня нет выбора. Но похоже, что канадскому полковнику будет нужна любая помощь, какую мы только в состоянии оказать ему. У него совсем нет опыта в командовании полком, не говоря уже о том, чтобы повести его в бой. Он — тыловая крыса, которому доверили полк только потому, что офицер действующей службы был отправлен домой, заболев чахоткой.

Полковник Гренвиль посмотрел на Генри с симпатией.

— Если это хоть немного утешит, ты отправишься к канадцам в чине майора действующей армии. Когда ты вернешься в полк, твой чин будет подтвержден и ты займешь место Кенратти.

Возможно, под действием коньяка, но в этот момент Генри был согласен и на понижение в чине до рядового, если бы это означало, что он оставит ужасы линии фронта и вернется вместе с остальными туда, где люди поступают и думают по-человечески.

— Мне очень жаль, Генри.

Симпатия полковника Гренвиля была искренней. Ни один человек, который отбыл полный срок на линии фронта, не должен был выполнять никаких поручений там без предоставления ему короткого отпуска. Долго воюющий солдат или офицер начинает бояться — он слишком много видел смертей своих товарищей, он не верит, что его удача будет длиться и дальше. Суеверие вытесняет здравый смысл, в голове у человека все путается…

— Вот… — Полковник Гренвиль вручил Генри полупустую бутылку коньяка. — Возьми эту чертову бутылку с собой. Если успеешь ее опустошить до прихода сюда канадцев, никто не поставит тебе это в вину. Удачи, Генри, — и не делай больше никаких глупостей.

На полпути к выходу из землянки Генри Росс остановился и оглянулся назад.

— Вы сказали, что у вас есть для меня и хорошая новость.

— О да. Я подумал, что тебе захочется узнать. Генерал поддержал мои рекомендации — тебя наградили Военным крестом. Мои поздравления.

Смена войск происходила в ранние часы следующим утром. Радостные австралийские солдаты наделали столько шума, покидая свои окопы, что Генри думал, немцы начнут освещать местность сигнальными ракетами и откроют заградительный огонь в уверенности, что началась атака.

Канадские войска, которые пришли на смену австралийцам, состояли из шотландских выходцев с Высокогорья, одетых в юбки, и все имели трехлетний опыт военных действий. Они заняли свою позицию быстро и умело, бормоча ругательства про себя, когда моросящий дождик, что шел всю ночь, превратился в настоящий ливень.

Майор привел людей в окопы на линию фронта, и когда Генри показал ему землянку, где размещался раньше полковник Гренвиль, майор только взглянул на него при свете мерцающей лампы и пожал безразлично плечами:

— Я бывал и в местах похуже. Одно могу сказать, ваш полковник — профессиональный солдат. Протянув руку, он сказал:

— Я — Иэн Фаулер, родился в Обане, но горжусь тем, что стал канадцем с семи лет. У вас тоже шотландская фамилия, майор Росс.

— Моя мать была родом из Шотландии, и оба деда тоже. Семейство Россов родом из Гленелга.

— Какое совпадение. Наш новый полковник тоже из Гленелгского семейства. Его зовут Кэмерон. Сэр Луи Кэмерон.

Генри Росс нахмурился.

— Я слышал от моего отца, что именно Кэмерон выслал Россов из Гленелга, вместе со многими другими семьями, которые там жили, но где же ваш полковник? Мне приказали докладывать ему.

— Он несомненно будет здесь завтра, если позволит погода и Хан.

Генри посмотрел на своего товарища в изумлении, говорить о своем полковнике в таком тоне для подчиненного было несколько необычно.

Майор Фаулер правильно понял его взгляд и пожал плечами, как бы извиняясь:

— Я понимаю, что не должен говорить о своем командире плохо, лояльность и все прочее, но я понимаю, что есть два типа военных: воины и все остальные. Сэр Луи, возможно, первоклассный специалист в стратегии и тактике сражений, но сейчас он находится на острие штыка, и этот штык может причинить неприятности. Кроме того, у меня совсем нет уверенности, что он готов к таким испытаниям.

Иэн Фаулер очень тщательно подбирал слова, но было ясно, что канадский майор имеет серьезные сомнения относительно военных качеств его старшего командира.

— Я давно говорю, что им пора освободить своих штабных стратегов от удобных кресел и отправить сюда. Чем больше они увидят собственными глазами, тем лучше поймут всю тщетность сражений за этот болотистый кусок земли, на который не польстился ни один здравомыслящий человек. Вот у меня есть початая бутылка коньяка, где-то тут запрятанная. Ее оставил мне мой полковник в качестве утешения. Пока мы будем ее распивать, я схожу за картами и расскажу вам все, что знаю. Мы осмотримся на местности завтра, но один участок хлюпающей под ногами грязи мало чем отличается от другого, да у нас и не будет много времени, чтобы все это разглядеть. Немецкие снайперы, похоже, знают, где офицер собирается высунуть голову, и они редко промахиваются.

— Кажется, ничего в солдатской жизни не переменилось. — Иэн Фаулер вздохнул. — Мне показалось, кто-то говорил о бутылке?

Полковник сэр Луи Кэмерон приехал в свой полк в десять часов следующим утром. Он прошел в свой штаб, размещающийся в землянке, по лабиринту коммуникационных окопов, горько жалуясь на их печальное состояние.

Прибыв в землянку-штаб, он направил весь свой гнев на Генри Росса.

— Эти окопы — отвратительны. Может быть, они и хороши были для австралийцев, но для канадцев совсем не годны. Майор Фаулер, отправьте несколько человек, чтобы они очистили их от грязи и попытались откачать воду.

— Со всем моим к вам уважением, сэр, но это неразумно. Любое проявление какой-нибудь деятельности в окопах вызовет ураганный огонь из орудий немцев.

Сэр Луи Кэмерон взвешивал слова Генри Росса всего минуту.

— Ерунда! Им же будет ясно, чем мы занимаемся. Они, вероятно, делают то же самое со своими окопами, хотя я не могу представить, чтобы немцы устроили у себя подобный свинарник!

Оглядевшись вокруг, он взирал на землянку с выражением презрения на лице.

— Нам нужно и с этим что-нибудь сделать… Где мой ординарец?

Выйдя из землянки, Генри горячо обратился к майору Фаулеру:

— Я не преувеличиваю. Если немцы увидят какое-то шевеление в окопах, они могут подумать, что вы делаете подкоп, чтобы подложить мины. Если вы сочтете необходимым выполнять приказ, чистите окопы хотя бы подальше от мест большого скопления людей — и необходимо убедиться, что рядом нет ни одного важного объекта.

Все произошло точно так, как предсказал Генри. Он объяснил карту местности полковнику Кэмерону, когда немцы произвели первый орудийный залп. Снаряд упал в двухстах ярдах от землянки, но когда полковник повернулся к Генри Россу, вся кровь отлила с его лица.

— Что это?

— Немецкий снаряд, сэр. Просто единичный выстрел, чтобы пристрелиться. Они выстрелят еще пару раз, а потом начнется обстрел.

Оба мужчины вышли из землянки как раз вовремя, чтобы увидеть, как второй снаряд упал за линией фронта с перелетом в двести ярдов. Это было как раз в том месте, где блестела жидкая грязь на валу укрепления, куда ее выбрасывала бригада канадцев, расчищающая окопы.

Пока они смотрели, еще один снаряд упал, на этот раз ближе к укреплению, а затем буквально град посыпался на этот участок — обстрел начался всерьез.

В окопах на передней линии был дан приказ всем встать. Канадские офицеры и сержантский состав имел больше опыта в сражениях на передней линии фронта, чем их командир. Немецкий обстрел часто предшествовал атаке, и они не должны были дать застать себя врасплох.

Британская артиллерия открыла ответный огонь, и санитары-носильщики торопливо бежали вдоль окопов.

— Надеюсь, что солдаты оценят заботу нашего благородного полковника: он только хотел сделать так, чтобы они умерли, не промочив ноги, — прошипел Иэн Фаулер на ухо Генри. — Быть новичком на фронте — это одно, а отказываться слушать дельные советы — это совсем другое.

Генри пожал плечами.

— Немцы и так бы начали обстрел приблизительно в это время. До конца дня будет еще несколько.

Чуть далее в окопе полковник Кэмерон неожиданно сказал:

— Я собираюсь пойти в землянку изучать карты. Мне будет нужна ваша помощь, майор Росс.

— Отсюда вы узнаете больше, полковник. При этом заградительном огне можно как раз рассмотреть немецкие позиции.

— Для этого еще будет достаточно времени. Я предпочитаю изучать карту и хорошо запомнить местность до того, как пойти проверить, что с ней сделал враг. — С этими словами полковник Кэмерон повернулся и поспешно пошел по окопу, низко наклоняясь перед входом в землянку. За спиной полковника Иэн Фаулер комично развел руками.

Генри надеялся, что спина канадского майора достаточно широкая. Ему ведь придется вкалывать за двоих.

Канадцы начали атаку на рассвете, три дня спустя после того, как заняли позицию на передней линии фронта, сменив австралийцев. Генри Росс ожидал, что его отправят назад в свой полк до того, как начнется перестрелка, но ожидаемый приказ так и не пришел, а полковник Кэмерон дал понять, что он хочет, чтобы австралийский майор оставался с ним. Генри объяснил по карте, где расположены укрепления противника, но только он мог показать их прямо на местности — грязь и постоянно летящие снаряды изменили даже контуры земли.

Началась атака, крупномасштабная, как и все операции британцев, с массивным артобстрелом. Генри понимал, что этот артобстрел был большой глупостью, особенно в тот день. Немцы сосредоточили свою оборону в определенных огневых точках, от которых снаряды просто отскакивали. Артобстрел служил только для того, чтобы предупредить о последующей атаке, позволяя немцам сделать соответствующие приготовления, чтобы отразить ее.

Но при всем этом, прикрытие канадской артиллерией своих людей было выполнено на очень высоком уровне. Генри не доводилось видеть работу лучше. Смертельный дождь канадских орудий уносил жизни немцев в окопах, а снаряды падали в пятьдесяти ярдах от наступающей пехоты.

Канадцы заняли первый немецкий окоп и сражались с захваченными врасплох немцами при помощи штыков, не оставляя после себя никого в живых. Но скоро они поняли, что уничтожили не что иное, как передний пикет, которым немцы пожертвовали с целью задержать атаку канадцев.

Миновав первый немецкий окоп, пехота попала в поле обстрела, который производили почти неразрушенные огневые точки немцев, глубоко ушедшие в землю. К тому же еще и замаскированные грязью, они были почти неразличимы, однако очереди из пулеметов, которые можно было ясно видеть сквозь узкую щель в бетоне, были опустошительными.

Полковник Кэмерон был не из тех офицеров, которые ведут своих людей в атаку, и в этом он строго подчинялся приказам армейского главнокомандования. В начале войны старшие офицеры, продолжая вековые традиции, показывали пример своим подчиненным. К несчастью, при современном вооружении они неизбежно были первыми, кто отдавал свою жизнь. Армия союзников стала отчаянно нуждаться в офицерах с военным опытом. В результате генерал Хейг издал приказ, что они должны держаться позади наступающих. Многие, особенно колониальные офицеры, игнорировали этот приказ. Полковник же Кэмерон — нет.

Только тогда, когда первые окопы немцев были очищены, канадский офицер присоединился к своим подчиненным. Оттуда он махал первой линии канадских войск, посылая их вперед, к следующей цели.

Не успели канадцы добраться до следующего окопа, они попали под обстрел пулеметов немецких огневых точек — и в результате пролилось очень много крови. Генри смотрел в ужасе, как целая линия идущих в атаку упала на землю, как колоски, скошенные жестокой и безжалостной косой. За несколько минут не осталось ни одного человека, стоящего на ногах. Когда полковник подал сигнал выходить из окопов и предпринять следующую атаку, Генри запротестовал:

— Полковник, вы отправляете людей на верную смерть! По крайней мере прикажите, чтобы дали дымовую завесу, а еще лучше переместите атаку на левый фланг. Там не очень большой подъем, но его будет достаточно, чтобы он послужил укрытием для людей от мест основной концентрации пулеметов. При благоприятных обстоятельствах вы сможете захватить немецкие окопы с флангов — или даже отрезать их.

Некоторое время полковник Кэмерон колебался и, казалось, уже был готов прислушаться к предложению Генри, но потом неожиданно покачал головой.

— Мне дан приказ бросить мой батальон в атаку на одну линию с другими боевыми подразделениями и по мере продвижения вперед вытеснять противника, что мы и делаем. Генерал специально подчеркнул, что не следует оставлять в нашем тылу ни одного сильного «кармана» немцев.

Обращаясь к своему заместителю, он сказал:

— Майор Фаулер, если второй бросок окажется неудачным и не достигнет цели, пошлите людей в атаку в третий раз и в четвертый — если понадобится.

Полковник Кэмерон отвернулся от Генри, когда вторая линия канадцев перебралась через заграждения окопов и послушно отправилась на верную смерть.

— Полковник, я вас умоляю. Прикажите идти вокруг огневых точек. Посмотрите! Нужно вывести из строя только одно огневое управление — то, что последнее слева. Получится пространство, где могут пройти войска…

Через бинокль полковник Кэмерон наблюдал, как вторую волну канадских войск постигла участь первой. Он выглядел совершенно спокойным и собранным, но это был его первый опыт в битве, и в первый раз он видел гибель множества людей.

Сэр Луи Кэмерон не был испуган. На самом деле, сознание того, что у него есть власть и полномочия отправлять людей на верную смерть или оставить им жизнь, вызывало в нем какое-то неопределенное возбуждение. Возможно, оно росло потому, что в грохоте орудийной пальбы он просто не мог сосредоточиться — не мог найти разумного решения. Единственное, что крепко застряло у него в мозгах, — приказ командирам полков на летучке у генерала. Канадцы должны продвигаться вперед по одной линии, по возможности сохраняя свои позиции и вытесняя противника перед собой. Сохранение постоянного и равномерного продвижения вперед было задачей первостепенной важности, от чего зависел исход всей атаки.

Сэр Луи получил свой чин в канадских войсках в мирное время. Он пошел служить в армию, потому что для джентльмена его ранга так было положено. Его мать была метиской, и, несмотря на свой титул баронета, сэру Луи немало пришлось потрудиться, чтобы остаться в избранном кругу общества, даже в сравнительно отдаленной провинции, где был его дом. Правда, его выбрали в парламент провинции на один срок, но его происхождение стоило ему места в Федеральном правительстве. А он страстно его желал.

С начала войны сэр Луи служил в интендантстве, в последнее время в пакгаузах, перемещенных во Францию. Он выполнял свои обязанности хорошо. И когда несколько боевых офицеров канадских войн получили раны в жестокой битве, отбивая решительную атаку немцев, главнокомандующий не колебался, когда давал под командование сэру Луи один из батальонов выходцев с Севера Шотландии. Главнокомандующий думал, что тем самым он оказывает честь баронету. В конце концов, в действующей армии повышение по службе осуществляется гораздо быстрее, особенно на полях сражения.

Майор Фаулер также видел, что участь шедших во вторую атаку была такой же, что и при первом выступлении. Быстро взглянув на своего австралийского товарища по оружию, он сказал:

— Я согласен с майором Россом, сэр. Посылать туда людей еще — все равно что совершать намеренное убийство…

— Выполняйте приказ, майор Фаулер.

Полковник Кэмерон с трудом сдерживался, чтобы не повысить голос. Было ли причиной тому сдерживаемый страх или волнение — непонятно.

— Полковник, если вы будете продолжать в том же духе, то останетесь единственным человеком от всего батальона, выжившим в этом сражении. И командование британских войск потребует объяснений.

Пока полковник Кэмерон обдумывал тайный смысл его замечания, Генри сказал:

— Дайте мне одного из ваших людей и не предпринимайте никаких действий в течение десяти минут — это все равно ничего не переменит. Батальоны с правого фланга так же обстреливаются из огневых укреплений.

Не дождавшись ответа, Генри обратился к сержанту в килте, который слышал перепалку между своим полковником и австралийским майором.

— Сержант, мне нужен доброволец и запас гранат. Я хочу вывести из строя ближайшую огневую точку.

— Я буду вашим добровольцем, сэр, а вот здесь есть патронная сумка с гранатами…

Сержант поднял тяжелый мешок, и Генри показал ему знаком следовать за ним. Он прошел мимо канадского полковника, даже не взглянув на него, он не хотел давать Кэмерону возможности остановить его.

Солдаты из ближайшего батальона разделяли судьбу людей полковника Кэмерона, но их командир больше не собирался бросать на ветер жизни. Он поддержал план действий, который коротко объяснил ему Росс, но предложил подождать, пока придет ответ на его запрос о материале, с помощью которого можно будет сделать дымовую завесу между идущими в атаку войсками и огневыми точками противника.

Росс отказался ждать. Если даже и будет найден подходящий материал, чтобы сделать густую дымовую завесу, усиливающийся ветер, возможно, отнесет ее в сторону слишком быстро, чтобы получить хоть какой-то результат, а у полковника Кэмерона может кончиться терпение задолго до того, как этот план будет приведен в исполнение.

— Тогда я прикажу пулеметчику открыть огонь по огневой точке, пока вы будете к ней подходить. Конечно, это не выведет из строя бойцов генерала Хана, но сможет отвлечь на себя их огонь, пока вы будете продвигаться. Мне больше не остается ничего, как пожелать вам удачи.

Канадские пулеметчики успешно привлекли на себя внимание немцев, пока Генри и сержант ползком на животах продвигались по грязи не более чем в семидесяти ярдах от цементного укрепления. Затем из двух отверстий по бокам шестиугольной огневой точки начали вылетать расходящимися очередями пули, нацеленные на двоих солдат.

Оба укрылись в воронке, и немецкие пули царапали землю у них над головой. В неглубокой воронке рядом с ними лежали тела двоих австралийских солдат. Видимо, это были те, кому не повезло в патрульном обходе, который производили раньше. Во всяком случае, их тела успели остыть.

— А что же мы теперь будем делать? Оставаться здесь, пока не стемнеет? — задал вопрос канадский сержант.

— Полковник Камерон не станет ждать так долго. Мы пойдем вперед. Иди сюда и помоги мне копать.

Воронка, в которой они укрывались, была одной из многих в полосе отчуждения между двумя сторонами враждующих армий. Генри заметил, что земляная стенка между воронкой, которую они занимали, и следующей была толщиной не более фута.

Голыми руками два солдата, смогли прорыть землю достаточно для того, чтобы проскользнуть в следующую воронку незамеченными с огневой точки. Они передвинулись в следующую воронку таким же самым манером, и длинная очередь из пулемета, которая была нацелена в первую воронку, свидетельствовала о том, что их перемещение не было замечено.

Из третьей воронки они смогли выползти по месиву грязи, оставаясь вне поля зрения немцев, находящихся в укреплении. Теперь они были так близко, что если бы Генри был уверен в своей цели, он мог бы бросить гранату в одно из отверстий, из которых выдавались кончики стволов пулеметов. До этого места им сопутствовала удача, но последние несколько шагов будут самым жестоким испытанием их рискованного предприятия.

Осторожно раскопав несколько пригоршней земли с края воронки, где они теперь прятались, Генри смог увидеть огневую точку. Он подвергал себя огромному риску быть замеченным. К счастью, люди внутри укрепления все еще не сводили глаз и стволов пулеметов от воронки, где они видели последний раз двух солдат Объединенных войск. И пока Генри наблюдал, один из двух пулеметчиков открыл огонь еще раз. Пули месили грязь у края той, первой, воронки.

Пока раздавалась пулеметная очередь, Генри шепнул охрипшим от нервного напряжения голосом канадскому сержанту:

— Дай мне несколько гранат.

Когда огонь стих, Генри рассовал гранаты по карманам и снова шепнул — еще тише, ибо немцы были совсем близко:

— Когда немцы снова начнут палить, мы приготовимся бежать. Как только огонь смолкнет, беги изо всех сил в направлении укрепления, обходя его сзади. Если нам повезет, то там не должно быть никаких пулеметных гнезд. Метни пару гранат и бросайся на землю. Я постараюсь сделать то же самое с другой стороны. Если здесь у нас все получится, мы попробуем такой же маневр со следующим укреплением. Для вашего подразделения образуется узкий проход, и им удастся проскользнуть через него.

Сержант кивнул головой, не сказав ни слова. Секунду спустя пулеметы опять начали стрелять из немецких укреплений.

Все время, пока раздавался треск пулеметов, мужчины ждали. Потом неожиданно опустилась тишина, и оба, не проронив ни звука, встали и бросились из укрытия в воронке.

Они добежали до огневой точки за несколько больших шагов, но в эти моменты Генри чувствовал, что каждый солдат германской армии, должно быть, всматривался в него через прицел ружья. Но ему не нужно было волноваться. До конца даже не понимая этого, он и канадский сержант выбрали правильный момент. Как и предполагал Генри, немцы не установили сзади ни одного пулемета, которые бы брали под прицел заднюю стену укрепления, охраняя тем самым подход к тяжелой входной двери, встроенной в толстую бетонную стену. Кроме того, пулемет, который был нацелен непосредственно на двоих людей, когда они выбрались из своего укрытия, перезаряжали, а другой не мог сразить их очередью на таком близком расстоянии.

Низко нагнувшись к отверстию для ствола пулемета, Генри быстро вытащил чеки из двух гранат и бросил их одну за другой вовнутрь укрепления, а с другой стороны сержант сделал то же самое.

Крики ужаса раздались изнутри огневой точки, но они продлились только несколько секунд, прежде чем сильный взрыв четырех гранат сотряс землю там, где согнувшись лежал Генри, а из узких щелей для пулеметов с обеих сторон укрепления повалил дым.

После этого сражения армейские статистики подсчитают, что один пулемет германской армии стоил двадцать тысяч потерь в рядах войск союзников, но на этот раз смерть была обращена на команду немецких пулеметчиков.

— Славно сработано, сержант. Теперь разберемся вот с этой точкой. — Генри показал пальцем в направлении следующего укрепления, спрятанного среди развалин стены, которая когда-то определяла границы полей какого-то фермера из Фландрии.

— Зачем на этом останавливаться? — Канадский сержант чувствовал радостное возбуждение от их успеха. — Если так пойдет и дальше, мы сможем многих вывести из строя.

Это были его последние слова. Меньше чем через минуту он лежал убитым в вязкой вонючей грязи. Генри Росс лежал рядом с ним, задыхаясь от боли.

Майор Росс тщательно отметил точное положение каждого немецкого огневого укрепления, нацеленного на тот рубеж, который недавно удерживали австралийские войска. Единственное, чего он не знал, что совсем недавно были проложены новые окопы, соединяющие многие укрепления. Их соорудило новое пополнение новобранцев, которые недавно были переброшены из Германии. Выстрелы, которые уложили австралийца и канадца, произвели в первый раз в порыве гнева молодые немцы, которые пристально вглядывались через укрепления за ходом этой хитроумной операции.