Инспектор Альфонс Ривера наблюдал за бракованной девочкой-клоунессой: черно-белые полосатые чулки, зеленые кроссовки. Она вышла из квартиры Джоди Страуд и направилась вверх по улице, а затем развернулась и уперлась взглядом в их бурый седан без спецмаркировки.

— Нас сделали, — заметил партнер Риверы Ник Кавуто — широкоплечий медведь, тосковавший по временам Дэшилла Хэмметта, когда легавые круто разговаривали, а проблем, которые было бы невозможно решить кулаками или свинчаткой, было до крайности немного.

— Ничего нас не сделали, — отозвался Ривера. — Она просто смотрит. Двое немолодых мужчин сидят на городской улице в машине. Необычное зрелище.

Если Кавуто был бы медведем, Ривера был бы вороном — острые латинские черты лица, весь поджарый, виски только начали седеть. В последнее время он пристрастился носить дорогие итальянские костюмы — шелк-сырец, лен. Если такие можно было найти. Партнер же его носил мятое от «Мужского со склада». Ривера частенько недоумевал: возможно, Ник Кавуто — единственный гей на планете без вкуса к моде.

Неуклюжая девчонка с енотовым макияжем двинулась к ним через дорогу.

— Окно подними, — сказал Кавуто. — Закрой окно. Притворись, что не видишь ее.

— Не собираюсь я от нее прятаться, — ответил Ривера. — Это же просто ребенок.

— Точно. Ее не стукнешь.

— Господи, Ник. Она просто жутенькая девчонка. Что с тобой такое?

Кавуто нервничал с того момента, когда они подъехали к дому. Не по себе им было обоим: парень по имени Клинт, один из ночных грузчиков «Безопасного способа» в Марине, оставил на автоответчике Риверы сообщение, что, дескать, рыжая вампирша Джоди Страуд вовсе не уехала из города, как обещала. Мало того, ее дружок Томми Флад теперь-де тоже вампир. Для обоих полицейских это был неважнецкий поворот событий: они забрали свои доли выручки от коллекции шедевров искусства старого вампира в обмен на то, что всех участников отпустят. На самом деле отпустить всех было единственным вариантом. Ни одному следователю не хотелось объяснять начальству, как так вышло, что серийный убийца вдруг оказался древним вампиром и что выследила его компания обдолбесов из продуктового магазина. А когда Животные подорвали вампирскую яхту — ну, вот тогда-то дело и закрылось, и если бы вампиры уехали из города, все сразу стало бы хорошо. Следователи планировали пораньше выйти на пенсию и открыть лавку редких книг. Ривера собирался научиться играть в гольф. А теперь у него было такое чувство, что все его надежды уносит прочь злобным ветерком. Двадцать лет в органах, даже взяток за превышение скорости ни у кого не брал — и вот на тебе: стоит огрести сотню тысяч долларов и отпустить вампира — и весь мир на тебя вызверяется, словно ты злодей. Ривера воспитывался в католичестве, но теперь начинал верить в карму.

— Отъезжай. Отъезжай, — сказал Кавуто. — Обогни квартал, пока не уйдет.

— Эй, — произнесла бракованная клоунесса. — Вы легавые, что ли?

Кавуто стукнул по кнопке стеклоподъемника со своей стороны, но двигатель не работал, поэтому окно не поддалось.

— Уходи, девочка. Ты почему не в школе? Тебя привлечь за прогулы?

— Зимние каникулы, мозготрест, — ответила девочка.

Ривера не сдержался и фыркнул, стараясь сдержаться.

— Проходи, девочка, проходи. Иди смой с лица эту пакость. Ты как с фломастером в зубах заснула.

— Ну да, — ответила девочка, разглядывая черный ноготь. — А вы как фунтов триста кошачьей блевотины закачали в дешевый костюм и фигово подстриглись.

Ривера съехал по сиденью ниже и отвернулся к дверце. У него не было мужества смотреть на своего напарника. Он был уверен: если пар из ушей возможен, сейчас он у Ника идет. И если Ривера на него глянет — все, пиши пропало.

— Будь ты парнем, девочка, — произнес Кавуто сквозь зубы, — ты б у меня уже в наручниках была.

— О боже, — выдохнул Ривера себе под нос.

— Будь я парнем, это запросто. Только вы б у меня тогда сгоняли к садо-мазо-банкомату, потому что за извращения надбавка полагается. — Девочка нагнулась к окну и подмигнула Кавуто.

Ну все. Ривера захихикал, как ребенок, из глаз у него полились слезы.

— Здорово, блядь, ты мне помогаешь, — произнес Кавуто. Он протянул руку, повернул ключ зажигания в стояночное положение и закрыл окно.

Девочка перешла на сторону Риверы.

— Так вы Флада видали? — спросила она. — Легаш? — Это слово она добавила с жестким «ш» на конце, словно знак препинания, а не профессию.

— Ты же только что из квартиры вышла, — ответил Ривера, стараясь придушить в себе хи-хи. — Ты и скажи мне.

— Там никого. А штопаный кальсон мне денег должен, — ответила девочка.

— За что?

— За то, что я ему делала.

— Поконкретней, солнышко. В отличие от моего напарника, я не грозный. — Это, конечно, была угроза, но Ривера думал, что наткнулся на золотую жилу, глаза у девочки раскроются, и она узрит свет истины.

— Я помогла ему и этой его рыжей карге барахло в фургон погрузить.

Ривера оглядел ее с головы до пят. Весу в ней никак не больше девяноста фунтов.

— Он тебя нанял помочь с погрузкой?

— Да по мелочи херню всякую. Лампы там и прочее. Они типа спешили. Я мимо шла, он меня остановил. Сказал, стоху даст.

— Но не дал?

— Дал восемьдесят. Сказал, при себе нету больше. Чтоб я утром за остатком пришла.

— А они не упоминали, куда именно едут?

— Сказали только, что утром из Города отваливают, как только со мной расплатятся.

— Ты заметила в них что-нибудь необычное? Во Фладе и этой рыжей?

— Дневные обитатели, как вы. Обычные буржуазные четыре-ноль-четыре.

— Четыре-ноль-четыре?

— Безмозглые. Недоебки из «Гончарного амбара».

— А, ну да, — сказал Ривера. Теперь прыскал напарник.

— Так вы их не видали? — продолжала девочка.

— Они уже не вернутся, солнышко.

— А вы почем знаете?

— Знаем. Ты прососала двадцатку. Дешевый урок. Теперь уходи и больше сюда не возвращайся, а если он или она выйдет на тебя или ты их увидишь — звони мне.

Ривера дал девчонке карточку.

— Тебя как зовут?

— Имя дневной рабыни надо?

— Конечно, давай такое попробуем.

— Эллисон. Эллисон Грин. Но на улице меня знают как Эбби Нормал.

— На улице?

— Пасть закрой, меня тут уважают. — И добавила: — Легаш! — Будто чирикнула включенная автосигнализация.

— Хорошо. Тогда, Эллисон, забирай свой дворовый авторитет и беги отсюда.

Девчонка отвалила, пытаясь на ходу крутить несуществующими бедрами.

— Думаешь, они и впрямь уехали из Города? — спросил Кавуто.

— Я хочу владеть книжной лавкой, Ник. Хочу продавать старые книги и учиться играть в гольф.

— Это, видимо, значит — нет?

— Поехали поговорим с тем возрожденцем из «Безопасного способа».

У Паромного вокзала на Эмбаркадеро обычно работали четыре робота и одна статуя. Но не каждый день. Бывало, дела шли медленно, и здесь оставалось лишь два робота и статуя, а в дождь вообще никто не работал, потому что золотой и серебряный грим смывало с кожи. Но, как правило, там было четыре робота и статуя. Статуей работал Моне — ЕДИНСТВЕННОЙ, учтите, статуей. Он застолбил себе эту территорию много лет назад, и если на нее вторгался какой-нибудь позер, ему предстояло состязаться с Моне в неподвижности. На ристалище они сталкивались в свободной от движения битве неделания абсолютно ничего. Обычно выигрывал Моне. Но вот этот парень — новенький — был поистине хорош.

Моне пришел на работу поздним утром, а претендент уже объявился. И теперь не моргал уже два часа. Грим у парня тоже идеален. Смотрится так, словно его и впрямь покрыли бронзой, поэтому Моне совершенно не понимал, отчего он предпочитает собирать подаяние в пластиковые стаканы «Большой глоток», которые натянул себе на ноги. Моне с собой носил небольшой «дипломат», в котором прорезал дырку, чтобы туристы могли совать туда свои деньги. Сегодня дырку он украсил пятеркой — только показать претенденту, что его не запугать, но если совсем честно, через два часа он не заработал и половины того, что собрал в свои стаканчики претендент, и ему уже было страшновато. Кроме того, чесался нос.

Нос чесался, а новый парень-статуя драл ему задницу по всем фронтам. Обычно Моне менял позу каждые полчаса или около того. Туристы дразнили его и пытались заставить моргнуть или дернуться, но перед лицом нового парня приходилось сохранять неподвижность до упора.

Все роботы с променада приняли такие позы, чтобы удобнее было наблюдать. Им-то приходилось не шевелиться до первого подаяния — если падала монетка, они пускались в свой механический танец. Работа скучная, конечно, но рабочий день не по звонку, да и все ж на свежем воздухе. Но вот Моне, похоже, тонул.

Закат.

Такое ощущение, что у него задница в огне.

Томми пришел в себя от щелчков стека по своим голым ягодицам и грубого лая женским голосом.

— Говори! Говори! Говори!

Томми попробовал отстраниться от боли, но шевельнуться не мог — ни руками, ни ногами. Взгляд сфокусировать тоже было трудно — в мозгу взад-вперед ракетами с ревом носились свет и жар, а отчетливо он видел лишь ярко-красную точку. От нее во все стороны разлетались волны тепла, а по краям двигался какой-то силуэт. Словно смотришь на солнце через красный фильтр. Жар Томми чувствовал и у себя на лице.

— Ай! — произнес он. — Черт! — Томми дернулся, но оказалось, что он связан. Раздался металлический лязг, но ничего не подалось.

Жарко-красный свет пропал, его заменили расплывчатые очертания женского лица — синего. Всего в нескольких дюймах от его носа.

— Говори! — грубо прошептала женщина. На Томми попали брызги слюны.

— Что говорить?

— Говори, вампир! — произнесла она. И хлестнула стеком по его голому животу. Томми взвыл.

Опять задергался в своих узах — и опять услышал лязг. Когда фонарь отвели от его лица, он понял, что подвешен весьма профессиональными на вид нейлоновыми шнурами к латунной кроватной раме, поставленной на попа. Сам он был совершенно гол, а синяя женщина, одетая только в черное виниловое бюстье и сапоги, очевидно, приставала к нему таким манером уже давно. На животе и бедрах у себя Томми видел рубцы — ну и, да, вся жопа у него действительно горела.

Женщина снова размахнулась.

— Эй-эй-эй-эй, — произнес Томми, стараясь не визжать. И только теперь осознал, что клыки у него наружу, и он сам укусил себя в губу.

Синяя женщина замерла с поднятой рукой.

— Говори.

Томми попробовал сохранить спокойствие в голосе.

— Я так понимаю, вы этим уже сколько-то занимаетесь, но я-то пришел в себя лишь минуту назад или около того. Поэтому я понятия не имею, о чем вы меня спрашиваете. Может, все-таки притормозите и зададите свой вопрос целиком? Я буду счастлив рассказать вам все, что знаю.

— Стоп-слово, — произнесла синяя женщина.

— Какое? — Только сейчас Томми заметил, что из бюстье у нее вываливаются гигантские груди, и сообразил, что никогда раньше не видел здоровенных синих сисек. Они как-то завораживали. Взгляд отвести было невозможно, даже если б он не был привязан к кровати.

— Я тебе сказала, — сообщила женщина, и рука со стеком опустилась.

— Вы мне сказали стоп-слово?

— Я тебе только что сказала.

— Значит, вы его знаете?

— Да, — ответила она.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Убедиться, что ты на грани слома. — Она даже, кажется, чуть надулась обиженно. — Не будь мудилой, обычно я в этом не специализируюсь.

— Где я? — спросил Томми. — Вы же смёрф Хлёста, да? Мы у него дома?

— Здесь вопросы задаю я. — И она опять хлестнула стеком Томми по ноге.

— Ай! Блядь! Хватит уже. У вас, дамочка, не все дома.

— Говори!

— Так что говорить? Я спал, когда вы мне его сообщили, тупая вы сука! — Он оказался не прав. Оторвать взгляд от синих сисек возможно. Томми зарычал на женщину — вырвалось само, откуда-то изнутри, он даже не понял, что это: дикость какая-то, на грани неконтролируемого безумия. Так было, когда он впервые занимался любовью с Джоди, став вампиром, только теперь оно было — ну, смертоносно.

— Чеддер.

— Чеддер? Это сыр, да? — Его лупят из-за сыра?

— Да.

— Ну вот, сказал же. Теперь что?

— Ты сломлен.

— Ладно. — Томми опять дернулся, но толстые нейлоновые шнуры не пускали. Вот теперь он понял, что именно чувствует. Сейчас он ее убьет. Томми пока не знал, как именно, но был в этом уверен, как во всем, чему его учили в школе. Трава зеленая, вода мокрая, а эта сука — мертвая.

— Значит, теперь ты должен меня обратить, — сказала она.

— Обратить? — Клыки у него болели так, словно немедленно выскочат изо рта.

— Сделать меня такой же, как сам.

— Вы хотите быть оранжевой? Это потому, что на чеддере залипли? Потому что…

— Не оранжевой, туполом, — вампиром! — рявкнула она и хлестнула стеком Томми по груди.

Он снова прикусил губу и почувствовал, как с его подбородка потекла кровь.

— Так вам для этого надо было драться? — спросил он. — Подойдите сюда.

Женщина подалась к нему и поцеловала, затем грубо оттолкнулась. Его кровь осталась у нее на губах.

— Наверное, мне придется к этому привыкнуть, — сказала она, облизнувшись.

— Ближе, — велел Томми.