Фу

У Стивена Вона по прозванью «Пес Фу» вся полностью пришпоренная «хонда», навороченная для управляемых заносов, была полна крыс. Ну, не под завязку полна, конечно, — переднее сиденье занимал резервный ДДГ Эбби (что позволяло технически обозначать его как РДДГ) Джеред Белый Волк.

— Надо было только белых брать? — спросил он. Росту в нем было шесть футов два дюйма, очень худой и бледнее самой Смерти, имающей снеговика. По сторонам голова его была выбрита, а посреди на ней красовался незалакированный ирокез, свисавший на глаза, если только Джеред не лежал на спине и не глядел вверх. Помимо киновитского черного плаща из хлорвинила, до земли, на нем сейчас были красные ботфорты Эбби «Шмаркенштейн®» на платформе, и носил он их, как текущий ДДГ Эбби, с полным правом. Но Фу волновало не то, что на Джереде женская обувь, а то, что у их хозяйки — отчетливо маленький размер.

— Не жмут?

Джеред отбросил с глаз волосы.

— Ну сказал же Моррисси: «Жизнь есть страдание».

— По-моему, это Будда говорил.

— Я точно знаю, что Моррисси сказал это первым — типа, еще в восьмидесятых.

— Нет, Будда.

— Ты когда-нибудь видел портрет обутого Будды? — спросил Джеред.

Фу не мог поверить собственным ушам. И он ведет этот спор? А еще невероятнее — то, что он в нем явно проигрывает.

— У меня просто наверху есть «Найки» — может, подойдут тебе, если вдруг захочешь переобуться. Давай-ка выгружать крыс. Мне работать пора.

У Джереда на коленях уже громоздились одна на другую четыре пластиковые клетки, в каждой — по две белые крысы. Теперь он развернулся складной линейкой из «хонды» и заковылял на красных платформах к пожарной двери.

— Только не пытайся их в черный красить, — произнес он, заглядывая в клетки, пока Фу открывал ему дверь. — Я так попробовал со своей первой, с Люцифером. Это была трагедия.

— Трагедия? — переспросил Фу. — Нипочем бы не подумал. Поставь их на пол в гостиной. Завтра возьму на работе грузовичок, перевезу складные столы и тогда поставлю.

Помимо диссера по молекулярной биологии, разнообразных спасаний Эбби, разработки вампирской сыворотки и тюнинга «хонды» Фу по-прежнему работал на полставки в «Стерео-сити», где его специальностью было говорить людям, что им нужны телевизоры побольше.

— А ты с той работы еще не ушел? — спросил Джеред, тащась вверх по ступенькам. — Эбби ж говорила, у вас, чуваки, тотально ебические деньги.

Зачем она ему это сказала? Она не должна была такого ему говорить. Она ему, что ли, все рассказала? Зачем ей вообще друзья? Она уже подарила Джереду пять тысяч долларов из денег Джоди и Томми — на Хануку, хотя ни он, ни она не евреи. «Потому что я не позволю господствующему обществу превратить меня в рождественскую блядь этого зомбака, младенца Иисуса, вот почему, — сообщила она. — И еще потому, что Джеред помогал мне заботиться о Графине и Владыке Хладе, когда у них были неприятности».

— Надо фасад держать, — ответил Фу. — По налоговым причинам.

Правдой это было лишь отчасти. Ему и впрямь нужно было держать фасад, потому что, как и Эбби, он не вполне сообщил родителям, что съезжает из дому. Они же так привыкли к тому, что сын то в универе, то в лабе, то на работе, что не очень замечали, когда он ночует дома. Помогало и то, что у Фу была четверка младших братьев и сестер, и у всех — безумные нагрузки по работе и учебе. Родители их признавали только пахоту. Если пашешь, все у тебя хорошо. Пахоту они чуяли за много миль — как и ее отсутствие. Фу мог сколько угодно жить в собственной студии с жутенько-сексуальненькой подружкой и проводить причудливые генетические эксперименты над нежитью, но если он бросит работу, предки почуют это за секунду.

У Фу и Джереда на переноску всех крыс по лестнице и размещение их на полу ушло двадцать минут.

— Мы же не будем их мучить, правда? — спросил Джеред, держа одну пластмассовую клетку так, чтобы смотреть ее обитателю прямо в глаза.

— Нет, мы превратим их в вампиров.

— Уй, клево. Прям щаз?

— Нет, не прямо сейчас. Сейчас тебе нужно будет их всех покормить и в каждую поилку налить воды, — объяснил Фу.

— А потом что? — спросил Джеред, смахивая с глаз волосы.

— Потом можешь идти домой. За ними не нужно круглосуточно приглядывать, пока не начнется эксперимент.

— Я не могу домой. Я предкам сказал, что ночую у Эбби.

Фу неожиданно пришел в ужас от перспективы провести ночь в студии наедине с сотней крыс, двумя забронзовелыми вампирами и Джередом. Особенно с Джередом. Может, самому стоит поехать домой, а Джеред пусть сторожит крыс… Хоть дома предстанет перед родителями, собьет их со следа, и они не почуют его нового стиля жизни — без пахоты, но в студии и с англосаксонской подружкой.

— Тогда можешь остаться, — сказал Фу. — Утром я вернусь.

— А с ними что? — Джеред мотнул чубом ирокеза на бронзовые фигуры Джоди и Томми.

— А что с ними?

— Можно с ними поговорить? Я еще не досказал Джоди свой роман.

Как-то раз Джеред всю очень долгую ночь пересказывал первый том романа, который собирался написать, — эротико-эпический ужастик с ним самим и его ручной крысой Люцифером-2 в главных ролях.

— Можно, — ответил Фу. Вообще-то ему не очень нравилось думать о тех двух людях… ну, вампирах, само собой, но они ведь так похожи на людей, — которых он помог заключить в бронзовую скорлупу. От таких мыслей мурашки бегали, а это до крайности ненаучно. — Только чур не трогать руками, — предупредил он.

Джеред надулся и сел на футон — примерно единственное место на всей жилплощади, не заставленное пластиковыми крысиными клетками.

— Ладно. Только ты мне поможешь сапоги снять перед уходом?

Фу содрогнулся. Полиция увела Эбби меньше часа назад, а он уже скучал по ней, как по ампутированной конечности. Неудобняк-то какой. Как это гормонам и гидростатическому давлению удается так с тобой поступать? Любовь — очень ненаучна.

— Извини, — ответил Фу. — Пора стартовать.

Истинный герой, понимал при этом он, — тот, в ком обвинила его Эбби, — задержался бы и помог.

Джеред

Эбби Нормал однажды предложила Джереду заплатить за татуху на нем, которая бы гласила: «Осторожно. Кофеин без присмотра взрослых не вводить».

В ответ Джеред уточнил:

— А красным можно? А на лбу обязательно? А может, лучше на голове сбоку, чтоб я на ней волосы отрастил, если вдруг не понравится? Я эмо, да? А хочешь, сыграем в «Кровавый пир» на «Икс-боксе». В «Городских галантерейщиках» есть зеленые меховые чехлы для «ай-Подов». Я очень люблю эти мокко с белым шоколадом. Мэрилина Мэнсона нужно затаскать до смерти за клоунским фургоном. Ох блядь, у меня на эту подводку такая аллергия, что хоть плачь.

Эбби сказала:

— Боже мой. Ты — будто Надоеда и Зануда жопой ребенка совместно рожают.

— Ты что сказать хочешь? — осведомился Джеред.

А сказать она хотела — хоть тогда и не знала этого — то, что ни при каких обстоятельствах Джереда не следует оставлять одного в квартире с обилием свободного времени и эспрессо на руках. Фу же только что именно это и сделал. Поэтому, покормив, полив и поименовав всех крыс (большинству достались французские имена — из Эббиной книжки Бодлера «Les Fleurs du Маl»), Джеред начал варить себе эспрессо — и к концу дня выпил девять чашек. После чего решил разыграть остаток своей ненаписанной вампирско-приключенческой саги «Тьма темноты» перед сотней крыс, заточенных в пластик, и двумя вампирами, облеченными в бронзу.

— В общем, злобная Королева Крови облачается в своей хромовый страпон смерти и бросается в погоню за Люцифером-2. Но Джеред Белый Волк накидывается на нее, как жирный пацан на пирожное, парирует ее выпады своим кинжалом кончины, более известным по прозванью Ка-Ка. — Джеред совершил пируэт — этому движению он научился в шесть лет на занятиях по балету — и вспорол воздух обоюдоострым кинжалом — слева, низко и проворно, словно вскрывал воображаемой противнице бедренную артерию: а этому движению он научился из «Ассассина Души Пять» по «Икс-боксу» (хотя в ботфортах на платформе выполнить его было сложнее, чем в видеоигре). Кинжал же был вполне настоящий — двенадцать дюймов заточенной высокоуглеродистой нержавеющей стали с рукоятью-драконом. Джеред носил его с собой, ибо полагал, что будет опасно выглядеть, когда охрана станет конфисковывать у него оружие при входе в клуб. — И разрубает ее оружье напополам! — воскликнул он, подпрыгнув и взмахнув клинком.

Но немножко чересчур быстро. Лодыжка подвернулась, Джеред потерял равновесие и упал. Кинжал оставил глубокую вмятину в бронзовой статуе.

— Ай! — Он сел, держась за лодыжку, покачался взад-вперед в той позе йоги, что зовется «истероидным полулотосом». После чего заметил разрез, который его кинжал оставил в бронзе — прямо над правой ключицей Джоди. — Простите, Графиня, — произнес Джеред, еще не вполне переведя дух после битвы. — Я не хотел вам делать больно. Мне просто нужно было спасти Люцифера-2. Вы ж ради Лорда Хлада то же самое бы сделали, если б он у меня в романе был.

Джеред потер бронзу рукавом, но разрез был глубок, полировкой его не затрешь.

— Эбби меня убьет. Я вас залатаю, Графиня. Вы только потерпите. Зубной пастой починю. Мы же стену ей отремонтировали в тот раз, когда выпили водку Эббиной мамы и стали играть в дротики на пересеченной местности у нее в гостиной. Она ничего не заметила. Вы только потерпите.

Он отыскал в ванной тюбик естественного контроля зубного камня с добавками пищевой соды, — и тут солнце скрылось за горизонтом на западе. В студии же из пореза в бронзовой статуи забила игольно-тонкая струя пара. Зубной пастой этого, вероятно, уже не залатать.

Животные

За последние два месяца Животные — ночная бригада грузчиков «Безопасного способа» в Марине — поохотились на древнего вампира, взорвали его яхту, наворовали шедевров мирового искусства на миллионы долларов, продали их, считайте, за гроши, оставшиеся сотни тысяч истратили на азартные игры и синюю шлюху, превратились в вампиров, чуть не съелись зверьми в зоопарке, пожглись лампами солнечного света, когда вздумали напасть на Эбби Нормал, после чего вновь обратились Псом Фу в семерку парней, которые распихивают по ночам товар на полки супермаркета и курят слишком много травы. Как это часто бывает с искателями приключений, после самого приключения они начинают немного скучать — и чуточку волноваться, вдруг с ними никогда больше не случится ничего зажигательного.

После того как сразишься с тьмой, затем побудешь тьмой, затем трахнешь тьму, боулинг морожеными индейками и гонки на мыльных лыжах вслед за поломойной машиной как-то уже не радуют. После того как поделишь с дружбанами синюю проститутку стоимостью полмиллиона долларов — лишь для того, чтоб она тебя вслед за этим убила и воскресила, после чего сама растворилась в ночи, — байки про съем и трах девчонок как-то уже малоинтересны. В конце концов, работа у них ночная, а самому старшему, Клинту, — всего двадцать три, — поэтому травя все эти байки, Животные по-любому грубо приукрашивали, выдавали желаемое за действительное или врали напрямки. Даже распятие Клинта кабельными хомутами на стойке для чипсов каждую вторую пятницу не развлекало: вот на прошлой неделе они так и оставили его висеть и биться в «Дорито», а сами пошли затаривать свои ряды, не успел он их даже простить всех за то, что не ведают, что творят. Вообще, конечно, если ты молод, свободен и скучаешь до полного онемения мозгов — это трагедия.

Посему, когда Император Сан-Франциско с воплями промчался по стоянке и вписался физиономией в плексигласовую витрину супермаркета, отчего на всех кассах задребезжали в коробочках «Тик-Таки», все Животные немедля побросали все свои дела и устремились ко входу в магазин. Каждый в душе страстно желал, чтобы стряслось нечто необычайное.

Семерка Животных стояла по одну сторону огромной витрины, а Император барабанил по другой. Королевские гончие прыгали и лаяли рядом.

— Может, надо впустить, — промолвил Клинт — курчавый возрожденец и бывший героиновый наркоман; он отвечал за сухие смеси для завтраков, кофе и соки. — Похоже, он расстроен.

— Si, — согласился уборщик Густаво, опираясь на швабру. — Растройный.

— Да у него совсем нахуй башню снесло, похоже, — высказался Дрю — худой, как Икебод Крейн, повелитель замороженных продуктов и главный медик бригады. — Совершенно он, блядь, без башни остался.

— Что случилось? — осведомился Хлёст, тощий черный парняга, ставший у них бригадиром после того, как Томми обратили в вампира, — преимущественно потому ставший, что у него почти была магистерская степень по управлению бизнесом, но не только: еще он был черным и поэтому, в сущности, гораздо клевее всех прочих.

— Убийство, разор, хищные твари ночи, их целая буря! — орал Император. — Скорее, прошу вас.

— Он всегда так говорит, — произнес Барри, лысоватый гидрант-аквалангист, раскладывавший мыло и корм для собак.

— Ну, а всякий раз, когда он так говорит, это же как бы правда, — высказался Джефф — высокий блондин и бывший баскетбольный мощный нападающий с выбитым коленом (принадлежности для выпечки, импортные продукты питания). — Я за то, чтоб его впустить.

— Смотрите, ретривер весь в бинтах. Вот бедняга, — сказал Трой Ли, их штатный эксперт по боевым искусствам, который работал в отделе стекла. — Впускаем.

— Ты просто хочешь мелкого в буррито завернуть, — произнес Хлёст.

— Ага, ну правильно, Хлёст. Из-за того, что я китаец, во мне глубоко укоренилась тяга хавать домашних питомцев. Давай-ка ты откроешь дверь, пока мой внутренний китаец не почует желание откунгфуячить твою сцучью жопу.

Хлёст понимал, что главный он тут постольку, поскольку говорит всем то, что от него хотят слышать; кроме того, его сцучью жопу в прошлом уже откунгфуячивали, и ему не понравилось; посему он отпер дверь и впустил Императора и его гвардию.

Старик немедля ввалился в магазин. Фуфел и Лазарь прекратили гавкать и ринулись мимо почетного караула Животных в глубины продовольственных отделов.

Джефф и Дрю усадили монарха на кассу, а Трой Ли вручил ему бутылку воды.

— Охолоните, Ваше Величество, мы такое уже проходили.

— Не такое. И не так, — ответил Император. — Это просто буря зла. Заприте двери.

Хлёст закатил глаза. Они и впрямь такое уже проходили, а дверь — запертая или же нет — никакой погоды не сделает, если за стариком по пятам гонится вампир.

— Вы вас прикроем, Ваше Величество, — произнес он.

— Заприте дверь, — простонал Император, тыча перстом в окно. По стоянке катилась гряда тумана — с несколько большей целеустремленностью, нежели обычно ожидаешь от атмосферного явления. Из тумана, похоже, несся пронзительный визг с подвывом, словно его засэмплировали, звукоусилили и сделали в тысячу раз громче.

Животные бросились к окнам.

— Запирай, Хлёст, — скомандовал Клинт. Клинт никогда не командовал.

Вся кромка туманной гряды кипела чьими-то очертаниями, когтями, ушами, глазами, зубами, хвостами — то были коты, вылепленные из тумана: они набегали волна за волной, какие-то проступали частично, тут же испарялись и снова растворялись в облаке, а глаза их красными угольями еще долго блуждали по этой туче.

— Фигассе, — произнес Дрю.

— Фигассе, — повторили за ним остальные.

— Точняк, и впрямь нечто новенькое, — согласился Трой Ли.

— По всему Городу пропадают мои друзья, — сказал Император. — Люди с улиц, бездомные. Исчезают. От них остаются только одежда и серый прах. Коты уничтожают все на своем пути.

— Это пиздец, — определил Джефф.

— Глубокий, разносторонний пиздец, — подтвердил Барри, стаскивая тяжелый деревянный разделитель заказов с транспортера кассы и помахивая им, как дубинкой.

— Да запри же ты нахуй дверь, Хлёст! — заорал Клинт.

— Иисус не любит, когда ты выражаешься на букву «х», — заметил мексиканский уборщик Густаво — он был католиком, и ему нравилось указывать Клинту, в каких случаях его Христос спотыкается.

Туман омыл витрину, и когти мигом покрыли плексиглас морозными узорами, точно по нему прошлись наждаком. Шум при этом был, как… ну, в общем, как от тысячи котов-вампиров, если они елозят когтями по плексу. От него ныли зубы.

— Кто-нибудь оружие прихватил? — осведомился Трой Ли.

— Я принес шмали, — отозвался Дрю.

Кошачий коготь тумана подполз под дверь и цапнул Хлёста за теннисный тапок. Хлёст быстро защелкнул замок, выхватил ключ и отскочил подальше.

— Ладно, всем перерыв, — сказал он. — Собрание бригады в холодильнике.

Джеред

А на другом краю Города, в спальне модной студии в модной ЮМЕ начинающий крысоеб Джеред Белый Волк оторвался от растирания подвернутой лодыжки, поднял голову и увидел, как в комнату вошла совершенно голая рыжая женщина. Волосы ее ниспадали до талии огромной кудрявой накидкой, обрамлявшей ее фигуру — идеальную и белую, как у мраморной статуи. В правой руке женщина держала обоюдоострый кинжал Джереда.

Тот крабьи отполз задним ходом к кровати.

— Я, я, меня, эт, эт, это — Эбби заставила…

— Выдыхай, Руки-Ножницы, — произнесла Джоди. — Найди-ка мне Стивовы пакеты с кровью, да побыстрей, если не хочешь закончить школу пригоршней праха. У Графини сушняк.