– Пошла вон! Пошла на хрен отсюда! – Орёт Ник, наступая на Люси, но врезается в меня, что я качаюсь, до сих пор переваривая её слова, но они не укладываются в голове. Просто не принимаю их, и не могу дышать. Господи, как душно.

– Крошка, – Ник подхватывает меня за талию, не давая упасть.

– Ты должен был сам ей об этом сказать, – говорит Люси.

– Уходи, уходи отсюда и забудь навсегда, что у тебя был брат. Убирайся из моей квартиры, убирайся. Ты не имела права, ты предала меня, пошла отсюда, – отвечает Ник, и я слышу в его голосе явно сквозившую боль, и жмурюсь, тряся головой.

– Ты ещё пожалеешь…

– Уже жалею. Благодари Мишель за то, что я полноценно не стану убийцей и не придушу тебя сейчас. Потому что она для меня важнее, чем ты. Ещё минута, и я вызываю охрану, – Ник, крепче прижимая меня к себе, ведёт меня в гостиную.

А в моей голове только бьётся одно слово: «убил».

Он помогает сесть меня на диван, и я просто смотрю в одну точку, отходя от шока. Мне в руки вкладывается бокал и Ник подносит его к моим губам, заставляя выпить воду. Она течёт по подбородку и скатывается на грудь. Я смотрю на него, с печальными глазами, ожидающего моих слов, но их нет. Ничего нет.

– Что она… это правда? – Слышу свой охрипший голос, и Ник отодвигается от меня, медленно кивая, одними губами говоря: «Да».

– Хоть раз за всё наше знакомство расскажи мне всё честно. Потому что я сейчас… я не знаю… я не могу… я…

– Хорошо, – перебивает он мою начинающуюся панику. – Я расскажу.

– Об этом знают только мать, Люси и Арнольд, потому что он первым увидел мать, был её психологом и помогал выйти из прошлого. Наш отец… он был ублюдком, любящим над нами издеваться. И однажды… мне было десять, мама сказала мне, что она нашла вариант избавиться от него. Где-то прочла, что есть центр недалеко от нас, там помогут, заберут нас, избавят от такой жизни, а его накажут. И ей нужно было время, чтобы туда добраться. Я готов был на всё, чтобы больше не видеть этих ночных представлений, чтобы больше не бояться за неё и сестру. Она сказала мне… это был четверг. Я его помню, до сих пор помню. В среду он сильно избил её, а меня запер, чтобы я не мог помочь. И утром… она уходила на работу, в школу. Она долго… я смотрел, как она замазывает синяк на скуле, как улыбается мне, обещая, что теперь всё будет хорошо. Мы ушли в школу вместе с ней, а потом… потом я забрал сестру, и мы гуляли, долго гуляли. Я боялся возвращаться домой, боялся, что он уже узнал обо всём. Но нам пришлось. И он знал, но не успел задержать мать, успевшую сесть на поезд, – Ник берёт секундную паузу, чтобы перевести дыхание.

– Он решил отомстить нам за это. Я помню эти глаза, наполненные кровью и желанием получить от меня то, чего не мог сделать с матерью. Без слов он начал бить меня, я успел только крикнуть сестре, чтобы она спряталась. Всё, что я запомнил, это кровь во рту, это боль по всему телу и отключился. Мне было холодно, очень холодно, и я открыл глаза, а мой слух разрезали крики сестры о помощи. Я не помню… я был… мне не было в жизни так страшно. И я встал, пока тело отказывало мне. Когда я добрался до спальни сестры, я видел… он пытался её изнасиловать. Ей было шесть… всего шесть… и его член, готовый разорвать маленькое тело, стоял перед моими глазами. Я схватил ножницы со стола и набросился на него, ударяя его. Не знаю… везде была кровь, я попал в горло, бил по его телу, куда получалось достать. Он отбивался, но из-за неожиданности у него не было шанса ударить меня. А я бил и бил, снова бил, а потом ещё и ещё, пока он не упал на сестру. И я продолжал втыкать в него ножницы, пока не услышал писк сестры под ним. Я очнулся от этого и достал её из-под него, хрипящего и обливающего всё кровью. Я знал одно – надо бежать, но куда я не знал и повёл сестру за собой, мы спрятались в чулане. Мы сидели там долго, трое суток, по словам матери, пока ждали её. Я забаррикадировал дверь и отключился снова, был как в тумане, только сестра гладила меня по волосам и плакала. А потом… я увидел Арнольда, что-то объясняющего мне, плачущую мать, но я больше ничего не чувствовал. Я убил отца, убил его и мои руки были в крови. С этого момента я перестал говорить, зная, что никому не помогу этим, а только расскажу правду. Они говорили, что, когда приехали, увидели нас, избитых и мёртвого отца. Они сочинили сказку, где его убили неизвестные. И им поверили, когда увидели в каком состоянии нас привезли. Наши побои стали для всех важнее, чем правда, которую я спрятал в себе. Полиция закрыла это дело, нам предложили квартиру. Арнольд забрал нас к себе. Но каждую ночь я просыпался, желая снова и снова схватить что-то острое и ранить. С годами желание не пропало, оно стало острее, я тогда ощутил невероятный адреналин, хотя у меня были сломаны рёбра, сильное сотрясение, перелом руки. Но я ничего не чувствовал, только силу, которая была в моих руках. И я стал рабом этих желаний.

Он замолкает, а по моим щекам катятся слёзы, и я даже не стираю их, до сих пор слыша в голове его слова.

– О, господи, – закрываю рот рукой, сотрясаясь в рыданиях. Мне так больно, так сильно, так невероятно больно где-то в сердце, что я пытаюсь дышать, сползая на пол и сжимая руками голову.

– Мишель, – полный сожаления голос Ника раздаётся где-то далеко, но я плачу. Ведь это было так ужасно, так отвратительно и так честно. Мне кажется, что я с каждой секундой схожу с ума, а рыдания захлёстывают меня, я не могу сдержать стонов.

– Ну, тише, – ласковые руки поднимают меня с пола. Ник возвращает меня на диван, сжимая в своих руках успокаивая.

– Прости… как я мог сказать тебе это… как я мог. Я убийца, Мишель, я грязный… говорил тебе об этом. Я не изменюсь… никогда это не уйдёт из моей жизни. Никогда, – шепчет он, целуя мои волосы, и я ощущаю, насколько мне сейчас болезненно каждое прикосновение, каждый поцелуй.

– Не трогай… прошу… не трогай меня, – я отталкиваю его, отодвигаясь на другой конец дивана.

– Мишель…

– Не сейчас… пожалуйста… не сейчас, – сквозь плач говорю я, подскакивая с места и бегу в спальню, чтобы сорвать с себя платье и быстро переодеться.

Я не знаю, что сейчас думать, но я в шоке. Я в полном смятении в душе, но дышать всё же могу, задыхаюсь от этой правды. Она стала для меня ужасной, и я не могу мыслить разумно, только подхватить сумку и выбежать обратно.

– Мишель, нет! – Ник перехватывает мою руку, готовую нажать на кнопку лифта.

– Прошу, отпусти меня… отпусти… я помню… подписала… но сейчас отпусти, – молю я не поворачиваясь.

– Пожалуйста, крошка, пожалуйста, не делай этого… не уходи, не оставляй меня, – его шёпот тонет в неразберихе, творящейся в моей голове. И я нажимаю на кнопку лифта.

– Дай… я не знаю… больно… так ужасно… так глубоко. Я дышать не могу… не могу думать… не могу… о, господи, – мою грудь снова сдавливают рыдания, и я забегаю в распахнутые дверцы лифта, не поднимая головы, яростно жму на кнопку, чтобы закрыть от себя события. Спрятаться в своём коконе и пережить это в одиночку. Ожидала ли я подобное от вечера? Ни черта. Я готова была… готова была сказать, как люблю его. Но… чёрт, как же мне плохо.

На дрожащих ногах выбегаю из комплекса, даже не зная, куда идти, что мне делать. Но я должна куда-то выплеснуть это всё, должна избавиться от плача, который продолжает разрывать меня.

– Мисс Пейн, – мне на плечо ложится твёрдая мужская рука, и я вздрагиваю, смотря на Майкла.

– Я…я…мне надо… надо… – мои губы так же дрожат, как и тело.

– Я понял, давайте, я вас отвезу туда, куда вы захотите. Хорошо? – Предлагает он, указывая на машину.

Я киваю, пока он ведёт меня к автомобилю и помогает забраться на заднее сиденье.

– Домой, я хочу домой, – шепчу я, и Майкл заводит мотор, увозя меня от ужаса, который живёт в этом месте.

Пиджак Ника так и свисает на переднем сиденье, ведь всё было так хорошо… буквально несколько минут назад. Я была счастлива, а сейчас я не знаю, что со мной. Мне так холодно, внутри так холодно, а в голове продолжают появляться красочные картинки, реализующие рассказ Ника.

Изнасиловать ребёнка… бедный малыш, избитый и желающий мщения. Кровь и смерть. Да-да, я знала, что его отец был ублюдком. Но это для меня слишком, слишком страшно. Меня саму обвиняли в убийстве, но это не была моя вина. А Ник… он сделал это, сделал и забрал жизнь человека.

– Мисс Пейн, мы на месте, – я моргаю, поворачивая голову к открытой двери, и скатываюсь по сиденью.

– Спасибо, – бесцветно отвечаю я.

– Мисс Пейн, я не знаю, что снова произошло, но… возвращайтесь, пожалуйста, – тихий и полный заботы голос мужчины заставляет меня поднять на него голову.

– Я не знаю. Не знаю. Ничего не знаю, – качаю я головой, ведь это правда. Сейчас я разорвана изнутри, такой контраст дня износил мою душу, заставил её потеряться вновь. Но теперь я не вижу света, один мрак вокруг.

– Отдохните, мисс Пейн, не думайте ни о чём. Просто отдохните, вам это нужно. Отдохнуть вдали от него, и вы примете решение. От вас зависит ваша жизнь, и его жизнь, наша жизнь. Вас нет, и мы на себе ощущаем настроение мистера Холда. Он…

– Спасибо, Майкл, но я пойду… мне надо идти… куда-то идти, – перебиваю я его.

– Помочь вам?

– Нет, я сама, – медленно отвечаю, даже заторможено и бреду, спотыкаясь о свои ноги.

Голова пустая, просто пустая, ничего в ней нет. Совершенно ничего, кроме тишины. Мне кажется, что даже душа куда-то испарилась, оставив тело одно.

Я вхожу в квартиру, полностью тёмную и поднимаюсь по лестнице в свою спальню.

– Опа, какие люди, – передо мной раздаётся насмешливый голос Тейры, и я поднимаю голову, но не вижу её, просто смотрю сквозь сестру.

Ничего не ответив, закрываю за собой дверь, подходя к кровати, и сажусь на пол, кладя сумку рядом.

Действительно, не знаю, как принять тот факт, что Ник убил своего отца. Не знаю. Но внутри меня всё переворачивается, когда я думаю об этом.

Моя рука тянется к сумке, и я достаю оттуда конверт. Наши лица такие странные на этой фотографии, но она настолько любима мной, что я провожу пальцем по его лицу. Мрачный и красивый, преступник. Убийца. Но что ещё мог сделать мальчик, чтобы спасти сестру? Не знаю, как бы я поступила на его месте.

Отложив фото, я встаю и тихо открываю дверь, проходя в ванную, и захожу в одежде в душевую кабину. Открыв кран, я подставляю лицо под прохладные струи, но их не ощущается, только шок проходит. По щекам снова начинают катиться слёзы, слёзы прошлого, и даже не моего. Я так ошибалась, так ошибалась в прощении. Теперь понимаю, почему он так отказывался прощать его, понимаю, почему он отказывался простить себя. Он говорил, что убил бы его и сейчас. Убил бы с особой жестокостью, на которую способен только он.

Из моей груди вырываются рыдания, и я закрываю рот, чтобы никто не слышал, как мне сейчас больно. Я скатываюсь по стенке, чувствуя, насколько его прошлое отразилось на мне.

Продолжая плакать, переживать прошлое, настоящее и никакого будущего, я сижу. Просто сижу, потому что так холодно, меня трясёт от этого ледяного отчаяния в груди.

Не изменится, никогда не изменится. И не поможет ему моя любовь, она только убьёт всё во мне. Убивает его руками, убивает его глазами и словами. Он забрал меня и выжал до конца, украв из моей жизни краски. А я отдала, так добровольно поделилась, а сама осталась в серости. И сейчас смириться с тем, что я узнала, оказалось сложно. Словно у меня не было больше сил бороться за себя, я просто сошла с ума от его прошлого. Я несильная, он ошибся, я не готова к такому. Это слишком.

Выбираясь из душа, подхожу к запотевшему зеркалу и провожу рукой по нему, стирая пар.

– Что ты будешь делать? – Спрашиваю я девушку в зеркале, а она молчит, только глаза красные и усталые.

Стягиваю с себя одежду и натягиваю махровый халат, тихо выходя из ванной комнаты, в свою спальню.

Ничего сейчас не хочу, не могу даже думать и падаю на постель, поджимая ноги к груди и обнимая себя, чтобы упасть в тёмную яму, из которой я не выберусь.

Смотрю на семью, болтающую за столом, и не могу вспомнить, когда мы все были в обеденное время дома. Но, видя, как улыбается отец, ещё бледный и обессиленный, как мама задумчиво смотрит на него, а Тейра без умолку болтает о друзьях и вечеринках. Слишком идеально, слишком неправильно, или же я стала неправильной для этой семьи. Но сейчас я понимаю, что единственный человек, заставляющий меня жить – Ник. И я скучаю по нему, безумно скучаю. Я не хочу быть тут, не хочу сидеть здесь и слушать их.

Иногда жизнь предлагает сложный выбор. Она смеётся над нами, показывая нам, как всё могло бы быть, если бы… Вот это «если бы» нереально. Иллюзия, которую мы хотим видеть в настоящем, но реальность жестока. И она преподнесла мне выбор, от которого зависит моя жизнь. Остаться тут или же самой последовать своим словам и принять прошлое, какое бы оно страшное ни было.

Защитить и спасти не себя, других – это отличает Ника от всех, кого я знала. Убийство в состоянии аффекта можно было бы объяснить. Но вот его слова, что он хотел этого и дальше, не дают мне покоя. И я боюсь, что, если я последую зову своего сердца, обливающегося от тоски и слёз, выплаканных за эту ночь, он когда-нибудь позволит себе большее, чем обычная тема. Это очень страшно, понимать, что ты идёшь добровольно на жизнь с возможным неприятным исходом. И что ещё таит его тёмная душа? Какие пороки она скрывает за обличьем красоты?

– Мам, подвезёшь меня в центр? – Спрашиваю я, отмирая от своих мыслей. И за столом наступает тишина.

– Мишель, а где твоя машина? – Удивляется отец.

– Эм, припаркована в другом месте, а я хочу пройтись одна. Потом заберу её, – сочиняю я, но не скажу же им, что она стоит на парковке комплекса Ника, а ключи у него же. А я пока не готова принять решение, чтобы увидеть его. Я должна найти слова для себя в первую очередь.

– Я на лимузине поеду загород, но… ладно, мы довезём тебя, куда ты хочешь, – недовольно отвечает мама.

– Доченька, всё у тебя хорошо? – Спрашивает папа, видимо, намекая на наши отношения с Ником, и я улыбаюсь ему, как делала всю жизнь.

– Да, конечно. День отличный, солнце и я видела афишу о выставке стеклянных фигур. Ты же знаешь, как я люблю подобные мероприятия, – мозг сам находит ответы, а я удивляюсь им не меньше окружающих.

– Говорят, нуднятина. Но ты сама такая, поэтому этот бред для тебя, – смеётся Тейра, а я закатываю глаза, показывая ей средний палец.

– Девочки, прекратите, – обрывает наш обмен любезностями мама и встаёт со стула.

– Если ты готова, то я уже выхожу, – продолжает она.

– Да, сумку возьму, – киваю я ей. – Пока, всем.

– Ты вернёшься? – Спрашивает отец, когда я уже готова выйти из столовой.

Замираю, не зная, что ответить. Но поворачиваюсь, улыбаясь ему.

– Конечно, – а горло давит от нового потока слёз. Я ловлю полный ненависти и лютой безмолвной ярости взгляд сестры, и мне хочется спросить: «Почему? Почему мать вашу вы так ненавидите все меня? За что? Что же я вам сделала?».

Но отворачиваюсь, роняя слезу на пол, и иду к себе в спальню, чтобы поднять с пола сумку.

Мы с мамой, молча, спускаемся вниз и садимся в машину.

– Мишель, как твои дела? – Спрашивает она.

– Нормально, – безэмоциально отвечаю я.

– Как Николас Холд?

– Нормально.

– Ты подумала над моими словами?

Я поворачиваюсь к ней, и мне хочется закричать от боли, пронёсшейся по сердцу, от её слов и спокойного выражения лица, словно это было обсуждение погоды. Я смотрю на неё и жмурюсь, а из глаз выкатываются слёзы, что я отворачиваюсь и стираю их.

– Ты самая ужасная мать на всей планете. Ты самая жестокая и тупая женщина, которую я знаю. Я думала… я восхищалась тобой, но ты просто кукла в руках общества. Ты – зомбированный деньгами человек и мне жаль тебя. Ведь для такой как ты, ребёнок – средство богатства и стабильности. Но ты так и не поняла, что детям ничего этого не нужно, они хотят человеческой любви. Они хотят быть нужными, и хотят поддержки от своих родителей. Они хотят семью. Но ты не смогла это сделать, у тебя не хватило ума, или же, твоя мания величия и место в обществе убили в тебе всё живое. Нет, – я поворачиваюсь к ней, а голова полна злости и обиды на неё.

– Мишель…

– Я не желаю с тобой говорить на эту тему. Я больше не желаю слышать от тебя это. И только заикнись, я так опозорю тебя перед твоими подругами, что ты на всю жизнь запомнишь, как слова могут оставаться в твоей жизни и отравлять её. Нет, мой ответ нет. Для меня мой ребёнок будет не средством, он будет волшебством, которое подарит мне смысл жить, двигаться и работать над собой. Ты этого никогда не узнаешь, мама.

Машина останавливается рядом с выставочным залом. Я смотрю в глаза матери и не вижу в них раскаяния, а лишь превосходство надо мной, гордо поднятый подбородок и никакой любви в этом человеке. Я качаю головой на все свои надежды, которые питала в отношении её, и распахиваю дверь, выходя на залитую солнцем улицу.

Купив билет на выставку, я брожу по ней, даже не замечая, как отражаются лучи солнца в стекле и фигурах. Насколько тут красиво, насколько чисто и прозрачно. Я останавливаюсь напротив собаки, опускаясь перед ней на колени. И она напоминает мне Шторма. Моя рука тянется к ней, и я дотрагиваюсь до холодного стекла.

Ещё вчера было всё так же гладко, как и морда собаки. Вчера я верила в сказку, разрушившуюся вмиг.

Сложно, мне действительно сложно становится жить и двигаться. И я не хочу этого делать, хочу только обнять Ника и попросить помощи. Чтобы он снял с меня эту ношу решения, ведь я продолжаю любить его, пытаться понять и принять. Я не понимаю, почему так все ненавидят меня. Его сестра, моя сестра, моя мать. Что же я сделала плохого, кроме того, как появилась на этом свете?

Перед моими глазами проплывает картинка, где маленький мальчик с тёмно-русыми волосами, губы которого все избиты, с засохшей кровью, идёт… идёт, чтобы увидеть самое страшное, что он мог знать. Десять лет. У него даже не было возможности прожить иную жизнь, все занимались собой. Все пытались забыть прошлое, и им это удалось, кроме него.

Меня пронзает мысль, такая ясная и яркая, что я сажусь на пол и моргаю.

Он не может отпустить прошлое, потому что он не простил себя за смерть своего отца. Он любил его. Ведь Райли говорил это, говорил, что когда-то и он любил, а над его любовью он смеялся, поглощая страх, идущий от мальчика.

– Мисс? – Мне на плечо ложится рука, и я вздрагиваю, поднимая голову, и смотрю на незнакомую женщину с бейджиком. Я прячу лицо, стирая слёзы, и поднимаюсь.

– А это продаётся? – Спрашиваю я, указывая на собаку.

– Да, конечно. Цена этого экспоната – три с половиной тысячи долларов. Хотите приобрести? – Спрашивает она, и я качаю головой, понимая, что у меня не хватит денег.

– Тогда я бы попросила вас не дотрагиваться до экспонатов, на них останутся пятна, – уже недовольно произносит она.

– Простите, – мямлю я, отходя от собаки.

Моё место тут же занимает пара, о чём-то спрашивающая эту женщину, и она отвлекается от меня. Я продолжаю бродить по залу, и больше ничего не привлекает моё внимание.

Зал в мгновение оживает, я озираюсь вокруг, смотря, как много уже людей. А мне хочется побыть в тишине, а не в этом галдеже. Я иду к выходу, вливаясь в толпу, и вместе с ней оказываюсь на улице, как в потоке, несущем меня с собой до светофора, а оттуда на другую сторону. Я отрываюсь от них, сворачивая на улочку, и просто иду.

Мы так одиноки в этом мире, что становится страшно за свою жизнь. Что имеет больше ценности любовь или же сама жизнь? Можно ли шагнуть в туман и двигаться в нём, не зная, что тебя ожидает через секунду? Могу ли я это сделать?

Жалость, такая острая внутри, накрывает меня, словно цунами, и я тону в ней. Мне искренне жаль Ника, настолько жаль, что я не могу выразить это словами. Мне жаль только его, потому что муки совести присущи только ему. Ведь его мама светится от счастья, сестра, видимо, совсем забыла, что такое быть одинокой, чувствовать холод внутри и страх за будущее, за себя. Они забыли, что такое прошлое, оставив в нём его одного. А я? Что сделала я? Да, для меня до сих пор ужасно думать о том, что он убил его. Но в то же время я и могу найти слова оправдания. Но и слова, которые должны быть сказаны ему, я тоже не могу найти. А я должна, должна, и всё. Ну почему же любовь описывают и возвышают как нечто прекрасное и светлое? Розовое и воздушное? Ведь она так тяжела. Любовь – боль сердец и страх чувств.

Я останавливаюсь и сажусь на лавочку, больше не терзая свои уставшие ноги.

Как много людей и у каждого своя жизнь, свои проблемы и своя история. Только вот кто-то преодолевает всё, а кто-то боится. И неужели я трусиха? Неужели я боюсь Ника? Не знаю. Но я ведь видела его там, в клубе, когда он бил Лесли. Он контролировал себя. Контролировал жажду мщения? Но кому он мстит и выплёскивает из себя гнев? Самому себе?

Нет, не я одна должна принять решение, а мы оба. И я должна встать, что и делаю и поймать такси, чтобы доехать до его дома. Войти туда и я надеюсь, что слова придут сами, когда увижу его.

Внутри меня немного потряхивает, когда я вхожу в лифт и прикладываю карточку. Я убежала, как трусиха. Я тоже предала его, как и все. Только вот я…я действительно люблю его и переживаю о нём, проживая каждую секунду его боли в своей душе.

А если он не захочет видеть меня? Если скажет уходить, выгонит? Всегда приходится жертвовать всем, чтобы достичь вершины. И сейчас я поднимаюсь к ней.

Лифт пикает, оповещая о моём появлении, и я вхожу в безмолвную квартиру.

– Ник, – тихо зову я его, а в ответ тишина. Я прохожу в спальню, где валяется вчерашний наряд Ника и, опускаясь к нему, беру в руки рубашку.

Подношу её к носу и вдыхаю аромат, ставший афродизиаком, ставший для меня воздухом, и сжимаю ткань руками от прощения, которое пришло с этим глотком воздуха. Сложив аккуратно на постель брюки и рубашку, я иду к кабинету, открывая дверь и проверяя, там ли он. Но никого.

Молчание в квартире становится таким тяжёлым, что я обегаю каждую комнату, как и балкон, но не нахожу его. Покопавшись в сумке, я нахожу телефон и только хочу набрать ему, как останавливаюсь. А если ещё рано? Если он сам не готов меня видеть? То я дам ему время, оставшись тут.

Я сажусь на диван и жду, смотря на стрелки часов, которые тянутся так долго, кажущиеся вечностью. За окном начинает темнеть, как и в пространстве вокруг меня. А я жду, жду его дома.

А, может быть, поехать в клуб? Но я не знаю адрес, только зрительно помню, где он. А вдруг ошибусь, а он не там и снова потеряю время. Мы и так упустили слишком много его. И я больше не буду убегать, только сидеть и ждать там, куда он впустил меня, чтобы начать нашу историю.

Мне становится не по себе в темноте, окутывающей своим неприятным сгустком меня, и я обнимаю себя руками, поднимая ноги, и сжимаюсь в маленький клубочек.

Мне кажется, что даже задремала, потому что сквозь какую-то дымку я слышу громкие голоса мужчин, и распахиваю глаза.

– Я за что тебе плачу? – Кричит Ник, а я вздрагиваю от звука его голоса, но улыбаюсь, слыша его даже таким злым.

– Простите, мистер Холд, мы не заметили. Мы сами не поняли, как это произошло, – отвечает другой и совершенно не знакомый голос.

– Не поняли? Не заметили? Я блять твоей зарплаты не замечу сейчас! Быстро за мной, – командует он, и я отмираю, вставая с дивана.

Звуки шагов удаляются, а я выхожу к лифту, где вдыхаю тонкий аромат его одеколона. По нему иду за ними, чтобы понять, что снова произошло.

Приглушённый свет доносится из кабинета, как и разговор о том, что они кого-то потеряли и должны найти, проследить по компьютеру.

Я подхожу к двери и заглядываю туда, видя его. Я улыбаюсь, потому что готова рухнуть от сильнейшего толчка в груди, только лишь смотря на него такого встревоженного чем-то.

– Попробуй ещё раз позвонить, а я прослежу звонок, – говорит Ник, и проходит по мне глазами, не замечая меня, поворачиваясь к мужчине. Но он замирает и медленно возвращает свой взгляд на меня, а я стою, как глупая дура, стою, а мои глаза слезятся.

– Мистер Холд, никто не отвечает, – произносит мужчина.

Но мы смотрим друг другу в глаза. И у меня ощущение, что я не видела его годами. Он стал другим в моих глазах. Нормальным. Все объяснения, вся его жизнь, поступки, недосказанность встали на свои места. Вся его жизнь сложилась в последовательную цепочку.

– Ты свободен, – говорит Ник, смотря на удивлённого мужчину, и показывает головой на меня. Он поднимает голову, и на его лице несколько грубоватом я вижу полное облегчение, он улыбается мне.

– Жду ваших распоряжений, мистер Холд, – отвечает он и проходит мимо меня, оставляя нас одних.

– Что-то случилось? – Спрашиваю я, делая шаг в кабинет, и замираю.

– Случилось? – Переспрашивает он.

– Да, вы кого-то искали, кричали. Я заснула, видимо, на диване, пока ждала тебя, – тихо говорю я, и он встаёт с кресла, обходя стол, и подходя ко мне, но останавливается в шаге от меня.

– Ждала меня, – повторяет он, и я киваю.

– Прости меня, пожалуйста, прости меня, – шепчу я, потому что голос просто отказал мне в звуках.

– За что? За то, что я убийца? Или за то, что ты подтвердила слова моей сестры? Или же за то, что поступила правильно и ушла? За что я должен простить тебя, Мишель?

– Правильно? Ты хочешь, чтобы я ушла? – Спрашиваю я, хлюпая носом и вытирая его рукавом куртки.

– Подожди, не отвечай, дай мне возможность сказать, – быстро шепчу я. – Я не знаю, что думала в тот момент. Я была в шоке, сильнейшем шоке, который, по-моему, до сих пор держит моё тело. Я убежала, как всегда, это делаю. Я всегда убегаю от своих страхов. Но я не виню тебя в том, что ты сделал. Да, возможно, это плохо, ты поступил плохо или же хорошо. Я не знаю, потому что это не я была там. И я бы, наверное, с ума сошла оттого, что тебе пришлось пережить и увидеть в своей жизни. Но, Ник, я всё же, сошла с ума, потому что ты стал всем для меня, и я не могу отказаться от этого. Ты самый правильный человек в моей жизни. Только вот ты сам не хочешь простить себя за это, поэтому так легко было Люси надавить на нашу слабость. Слабость страха предательства. Но я…я не знаю, почему убежала от тебя, ведь я знаю тебя другого. И каждую минуту сегодня я думала о тебе. Ты в моей голове, ты внутри меня. И каждое слово из прошлого я ощущаю на себе. Это не объяснить, но я чувствую это так сильно, что сердце болит. За тебя болит и хочется облегчить твоё прошлое, но это не в моих силах, а только в твоих. И я прошу прощения за то, что не могу без тебя дышать. Я прошу прощения, что так сильно хочу быть рядом, что меня не волнует ничто в твоём прошлом. Я принимаю его и не считаю тебя убийцей. Тот мальчик вырос в прекрасного и сильного мужчину, которого я встретила случайно. И хочу теперь эту встречу сделать необходимостью. Но если ты не готов к этому, то и это я приму. Приму яд из твоих рук, если захочешь, чтобы ты верил в меня.

Замолкаю, опуская голову, и вижу, как мои слёзы капают на пол. А внутри меня становится легко, как будто я проснулась.

Неожиданно рука Ника дотрагивается до моих волос, и я чувствую, как она, дрожа, проходится по ним. Его пальцы прикасаются к моей щеке и я, поднимая голову, смотрю в его глаза. Он следит за своими движениями, как заворожённый, а его пальцы подхватывают мои слёзы, размазывая по лицу, губам, и он замирает от них.

– Никто не понимал меня, я видел на лице матери и Арнольда осуждение. Даже Люси говорила мне, что я должен был поступить иначе, ударить его по голове чем-то тяжёлым или же придумать что-то другое, но не убивать. А я не жалею, что это сделал. Жалею, что никто не понял, что я избавил их от тирана, родив нового в себе. И вчера я прожил самый прекрасный день в своей жизни, но его омрачила сестра, желающая рассказать тебе всё. Я знал, что ты не готова. Знал, что это убьёт всю красоту во мне, которую ты нашла. И я снова увидел себя чудовищем, которое пряталось внутри, когда ты ушла. Ты ушла, и всё стало тёмным вокруг, но я тоже не могу жить больше без света. У меня тёмное прошлое, но я отпускаю его вместе со всей злостью на отца, ради тебя. Ты вернулась, а я не надеялся. Искал тебя по городу, потому что мои люди потеряли тебя. И только тебя я готов искать. А ты была здесь, ждала меня, а я ждал тебя всю жизнь. Прости меня за то, что я принёс тебе столько печали и ужаса, что я забрал твой свет и теперь готов разделить его с тобой, крошка.

Я улыбаюсь ему сквозь слёзы и делаю последний шаг, чтобы обнять его и ощутить, как сильны бывают двое, желающие одно и то же.

– Боже, Мишель, я так боялся, что не вернёшься, – шепчет Ник, гладя меня по спине и прижимая к себе крепче.

– Я же обещала, что вернусь. И я пришла, и постараюсь больше не уходить, только не прогоняй меня, – тону в своих слезах, слезах облегчения и поднимаю голову с плеча Ника.

– Я не заслужил этого, не заслужил тебя, – печально произносит он, но я мотаю головой.

– Ты заслуживаешь большего, чем я. Но у тебя есть я, и придётся довольствоваться этим.

Он смеётся от моих слов, и я улыбаюсь ему, не могу поверить, что всё решено.

– Мне хватит с лихвой. А сейчас я так скучал по тебе и так устал за эту бессонную ночь, за день, что хочу продолжить с того момента, на котором мы остановились. Ты на моём диване, а я с удовольствием приготовлю нам ужин и покормлю тебя, как самое ценное, что у меня есть теперь. Я хочу почувствовать, что значит дом, в котором есть ты.

– Не имею возражений, – шепчу я, полностью счастливая и любящая его в любом обличье.

Он обнимает меня, зарываясь лицом в мои волосы, и я отвечаю той же силой, которую он подарил мне. И с этой минуты всё будет хорошо, правда?