– Прислали расписание, – делая глоток чая, говорю я, поднимая голову на Николаса, смотрящего хоккей.

– Отлично. И какое оно? – Не отрываясь от происходящего на экране, спрашивает он.

– Каждый день я работаю после пар. В среду съёмки до девяти, в четверг с утра перед занятиями и после них. А вот в выходные я свободна, – отбрасываю телефон на диван и, уютнее устраиваясь на нём, вычерчиваю ногтем на его рубашке узоры.

– Перешли мне расписание, я подстрою его под своё, – нажимая на пульт, выключает телевизор.

– Завтра, – допивая чай, подавляю зевок.

– Тогда спать. И тебе ещё надо прочитать работы, чтобы ты знала, о чём они…

– Завтра, – ставлю пустую чашку на столик, и, закидывая ногу на него, перекатываюсь и сажусь сверху.

– А сейчас… – шепчу я, наклоняясь к нему, запускаю руки в его волосы.

– Спать, – одним движением снимая меня с себя, встаёт и оставляет меня в полном недоумении. Я ведь даже надела самые короткие шорты, уже планировала его раздеть… а он? Что за чёрт с ним творится?! Теперь он даже дотронуться до меня будет бояться? Но ведь мы занимались сексом… пьяным сексом на столе. Что не так?!

– Мишель, – зовёт меня. Поджимая губы, выключаю свет в гостиной и иду в спальню. Он уже разобрал постель и ожидает меня.

– Николас, а как быть с твоей проблемой? – Спрашивая, сбрасываю с себя топик. Может быть, голая грудь его натолкнёт к моим мыслям.

– Ты будешь спать так? – Сглатывает, жадно осматривая моё тело.

– Нет, я буду спать, в чём мать родила. И ты не ответил, – тяну вниз шортики, стараясь быть максимально эротичной.

– Эм… почитаю или придумаю что-нибудь. Не волнуйся, – медленно отвечает он. Выпрямляюсь, и внутри меня клокочет раздражение. Этот чёрт отвернулся. Стоит боком и раскачивается туда-сюда.

– То есть спать ты не будешь? – Складывая руки на груди, недовольно сверлю его взглядом.

– Нет. Завтра днём отдохну, и я не устал, – пожимает плечами.

– Ложись в постель, Николас. И ты будешь спать…

– Нет, Мишель! Я не контролирую себя во сне и могу причинить тебе вред похуже розог. Уж поверь, – хмыкая, он продолжает стоять ко мне боком. Это злит. Это невероятно злит. Он, мало того, что свёл к минимуму все прикосновения. Я имею в виду, интимные прикосновения, любую страсть. Так ещё и не желает спать!

– Я могу не спать, как раз прочту работы и буду следить за твоим состоянием. Если что, то разбужу тебя…

– Нет! Я сказал – нет, – уже рычит, поворачиваясь ко мне.

– Значит, нет? – Прищуриваюсь я.

– Нет.

– Тогда пошёл вон отсюда, – указывая пальцем на дверь, резко наклоняясь, подбираю с пола топик и натягиваю его.

– Что?

– Ты оглох? Пошёл вон отсюда. Я не собираюсь больше терпеть этого. Или ты спишь со мной, именно спишь, и мы решаем эту проблему вместе. Или же ты сваливаешь отсюда, продолжая разбираться сам, не подпуская меня ближе, как и раньше, – зло говорю я, то повышая голос, то понижая его. А теперь же складываю руки на груди и, яростно дыша, смотрю, как сужаются его глаза. Больше принимать таких правил я не буду. Или вместе, или никак. Я сейчас очень зла, до такой степени за его поведение, которое не знаю и не могу никак понять, что от моей кожи пар идёт.

– Хорошо. Я ухожу.

Грёбаное спокойствие, как алая тряпка на быка для меня. Готова визжать от этого. Готова просто орать от резко возросшего адреналина и раздражения внутри. Впиваюсь ногтями в свою кожу, причиняя намеренно себе боль. Николас проходит мимо.

– Если ты сейчас уйдёшь, то подружки у тебя больше нет, – цежу я, стоя спиной и даже не желая поворачиваться. И не знаю, кто это. Кто эта девушка, которую просто трясёт внутри от негодования, от обиды, от спокойствия. Вот оно ключевое слово. Спокойствие.

– Какая же ты крошка, Мишель. Я ухожу, чтобы ты могла окунуть свою голову в ледяную воду. Может быть, тогда твои мозги заработают в нормальном режиме, – насмешка. Это ударяет меня невидимым кнутом по сердцу. Горько. Во рту так горько, а слёзы уже собираются в глазах. Устала…

– Убирайся отсюда, Холд! Убирайся отсюда! – И не хотела же кричать, а ору так, что горло саднит. Поворачиваюсь к нему и, подхватывая с пола шортики, швыряю в него.

– Ты только и делаешь, что говоришь! Ты только говоришь! – Больная, сумасшедшая от этой любви к нему и без ответа снова. Бросаю в него всё, что попадает под руку, вылетая в коридор.

– Мишель…

– Что, Мишель? Будешь снова уверять, как ты любишь меня?! Врёшь! Это всё ложь! Зачем тебе я? Зачем ты это делаешь? – Только замахиваюсь на него, он, перехватывая мои запястья, прижимает к своей груди. Дёргаюсь. Внутри кипит обида. Обида, что не хочет даже попробовать приблизить местоимение «мы». Дёргаюсь ещё раз. Подбородок дрожит, а по щекам льются слёзы. Смотрю в его глаза. Серьёзные. Тёмные.

– Успокойся, крошка. Я не готов подвергать тебя риску. Я уйду, но это не означает, что мои переживания, желания и чувства к тебе отключатся, как только я переступлю порог. Нет. И я понимаю тебя, твоё негодование, истерику. Честно, я не обижаюсь на твои слова, на то, что кричишь, хотя я не люблю этого. Знаю, что ты хочешь мне помочь, но в этом деле мне требуется время. Чтобы понять твою боль, мне пришлось самому вернуться туда и вспомнить, каким был я, и каково это чувствовать. Это моя вина, и переживать я должен её один, не втягивая тебя туда снова. В тот раз я сделал огромную ошибку, что затащил тебя за собой, и поэтому ты увидела того, кто есть внутри меня. Наступил конец. Сейчас я не хочу этого. Мишель, дай мне время. Я готов ходить на свидания, и этот день для меня стал неповторимым, но даже он не спасёт меня от темноты, что уже за окном. – Чёрт возьми, как глубок его голос, как точно он попадает словами по моему сердцу и остужает меня, заставляя почувствовать себя больной дурой. И всё же… есть но…

– Я хочу, чтобы ты меня принял, как равную себе, Николас. Чтобы не на коленях я стояла перед тобой всё время, а рядом, смотрела в твои глаза на одном уровне. Но ты не даёшь сам мне это сделать. Твой страх сильнее, чем желание построить отношения со мной. Я не могу конкурировать с прошлым, оно слишком глубоко вонзило в твоё сердце ногти. Я заведомо проиграла, потому что не так сильна моя любовь, как твоё желание быть виноватым, – поворачиваю руки, и они уже свободно могут двигаться, не удерживаются им. Делая шаг назад, смотрю на Николаса, застывшего в дверях. Не могу сдержать слёз. Не могу, потому что мне снова больно. Он рядом и мне больно. Его нет и мне больно. Сейчас же боль она тупая, оглушает, и я не вижу на его лице ни единой эмоции. Маска.

– Для меня ценнее твоей жизни нет ничего в этом мире. Ты закатила истерику из-за пустяка…

– Пустяка? – Задыхаюсь от этого эпитета. Вытираю рукой лицо, очищая его от слёз.

– Для тебя невозможность спать – пустяк, Николас? Для тебя нежелание спать со мной – пустяк? Ты не даёшь мне возможности доверять тебе, только как цирковой кролик прыгаешь вокруг меня. Ты…

– Ты этого и хотела, Мишель. Ты хотела нормального мужчину, без каких-либо отклонений. И вот он я. Отказался от темы. Отказался от своих друзей. Отказался от страха быть узнанным. Отказался от всего, ради тебя. И я пытаюсь бороться с тем, что осталось у меня. Я пытаюсь, чёрт возьми! Но ты видишь только себя и свои желания. Я готов их исполнять, хоть на голове стоять. Приказывать и требовать от меня ты не имеешь права. Мы никто друг другу. Мы снова стали незнакомцами. Ты не чувствуешь этого? Я не вижу свою крошку в тебе, как ты не видишь Ника во мне. Мы изменились. Ты и я. И теперь я не уверен, что эти люди смогут чувствовать так же, как те, что целовались под дождём. Я потерян. Отдал часть себя… оторвал! И теперь мне необходимо забить это пространство. Но ничего нет! Ты не хочешь даже понять меня. А моя крошка всегда меня понимала. Она всегда принимала меня таким, какой я есть. Ты требуешь остаться с тобой, но я могу убить тебя, Мишель! Убить, чёрт возьми! Я не только не сплю, у меня лунатизм. Встаю и беру нож! Да я могу всё что угодно сделать с тобой! Дура! Я взрослый мужчина и понимаю всю серьёзность своего состояния! А твои капризы смешны! – Ударяет кулаком по косяку, что с потолка сыпется штукатурка.

Хватая воздух ртом, смотрю на него, пока слова укладываются в голове. Но не все они могут сейчас быть опознаны, а только отрывки.

– Последний раз, когда я заснул ночью – вся моя постель была разодрана, искромсана ножом! Я поранил Шторма, который пытался меня остановить! Хочешь знать всё, Мишель? Хочешь помочь мне? Мне никто не поможет, кроме меня самого! Это моя проблема! Блять! Я вижу своего отца, который трахает тебя! Насилует, а ты кричишь! Зовёшь меня! А я связан! Не могу двинуться! Ты всё кричишь! Боль… кровь… её так много… она вокруг тебя! Я всё вижу, вижу до последней капли слёзы на твоём лице! Передо мной. На полу. В крови. Резко всё меняется, и я нахожусь дома, слышу твой крик где-то далеко. Должен найти тебя… спасти. А потом бегу, нахожу нож и ищу, где вы, пока он бьёт тебя. Прыгаю на него. Ударяю ножом снова и снова по телу отца. Пока руки не оказываются полностью в крови. Но не успеваю… ты уже не дышишь… ты мертва, потому что я задел и тебя…

– О, господи, Николас, – шепчу я, закрывая рот рукой. И чувствую, насколько тяжело ему сейчас. Прав. Он прав. Я не хотела слышать его, а он… его лицо бледное с сухими губами, сумасшедшим блеском в глазах… он страдает до сих пор.

– И я держу тебя на руках. Мёртвую и всю в крови. Кричу во сне и с этим же криком просыпаюсь. Мне страшно, Мишель. Это нельзя контролировать, нельзя спрятаться. Мне первый раз за всю свою жизнь страшно находиться рядом с тобой ночью. Я не хочу проснуться и превратить сон в реальность. Поэтому я ухожу. И если для тебя…

– Нет… нет… прости меня. Я очень хочу, чтобы ты остался, – быстро говорю я и подхожу к нему. Обнимая его за шею, утыкаюсь носом в воротник рубашки.

– Прости. Да, я больная дура. Прости. Я всего лишь хочу помочь тебе, Ник. И это ужасно. Но послушай, – смахивая слёзы со щеки, беру его лицо в ладони.

– Давай найдём выход. Может быть, твой психолог может прописать тебе лекарства…

– Нет. Это наркотики. Я их отказываюсь принимать. Уже прошёл обследование и обещают, что это пройдёт, – снимая мои руки с себя, отступает от меня. Отпускает, когда не должен. Вот именно сейчас мы обязаны быть вместе. Он и я. Это моя вина тоже, что страдает.

– Видишь, кем я стал. Жалкий, правда? Ты, верно, сказала, Ника больше нет. А Николас не знает, кто он теперь. Я убийца, Мишель, – усмехается, разбрасывая руки, словно демонстрируя мне себя.

– Ты не убийца, ты только защищал себя тогда, – шепчу я.

– Нет. Я убийца. Такие мысли появляются не просто так. Это болезнь, которая во мне. Я заражён и опасен для тебя ночью, – даже не слышит меня.

– И что мы будем делать, Николас? Как ты представляешь нашу жизнь дальше, когда ты отказываешься искать решение этой проблемы? Какая роль отведена мне? – Спрашиваю я, не смея больше подойти. Больно. Снова даёт о себе знать эта боль, прокалывающая сердце. Он не хочет бороться за меня. Так и не захотел.

– Не знаю, – горько смеясь, опирается кулаком о косяк. – Не знаю. Это тоже для меня впервые строить планы. А планов-то не оказалось. Я поставил цель вернуть тебя, всё сказать тебе, а дальше ничего не предусмотрел. Возможно, я бы отказался от этой затеи. Но всё так быстро происходит и вот ты здесь. Я не знаю, Мишель. Но спать с тобой в одной постели я не собираюсь.

– Я поняла тебя, для меня в твоей жизни роли нет. Ты не любил меня, Николас, и не любишь. Ты так и не понял, что это такое. Ради любимого человека ты пойдёшь на всё в буквальном смысле. А ты даже попробовать не хочешь, снова устанавливаешь рамки и подгоняешь меня под них, пугаешь меня. Не отрицаю, что твои сны ужасны… жестоки… от них сойти с ума можно, как и от лунатизма. Нужно искать выход из этого. Пройти лечение, если нужно. И я могу быть рядом всё это время. Но мне кажется, тебе нравится это. Зачем ты собираешь боль и лелеешь её внутри себя? Она тебе намного дороже, чем я или же ты сам. Она для тебя мать, любовница, твоя женщина, которой ты поклоняешься. Ты не отпускаешь её, теперь более изощрённую, настоящую. Я люблю тебя, Николас, но конкурировать с иллюзией не буду. За меня должны бороться, хотя бы бороться с собой. А ты только сказал слова, но они мне не нужны. Вместо того чтобы, пытаться быть парой, ты возвращаешься туда, где ты один. Но и один ты не справишься, отвергая помощь тех, кто хочет помочь. Уходи, я больше не хочу видеть тебя и говорить. Ты тоже оторвал от меня кусок. И я мечтала, что восстановлю его тобой. Но видимо, ты прав. Мы оба изменились, и эти два человека больше не могут быть вместе. Да и те не могли. Мы…

– И это всё? Ты сама спрашивала, неужели, та боль была пустой? – Перебивая меня, делает шаг ко мне.

– Из всего того, что я сказала, ты услышал только слово «боль», Николас, – вздыхаю я, слабо качая головой. – Я сказала, что люблю тебя, а для тебя важнее боль. Почему за меня ты так не борешься, как за неё? Чем она лучше меня? Что она тебе подарила, кроме чувства вины? Разве я отдала тебе мало себя? Разве я недостойна, чтобы ты дрался с этими демонами за возможность быть со мной?

– Нет, ты…

– Не надо, я всё понимаю. Теперь понимаю, что ничего не изменилось. Нам нужно время, чтобы осознать наши желания. Ты сам же признался, что не знаешь, как жить дальше. И я тоже. Не знаю, как вести себя с тобой, как принимать тебя, как влюбиться в тебя снова. Нам нужен период времени, чтобы осмыслить наши настоящие желания, а не те, что были когда-то в нас. Уходи, Николас, – не смотря на него, обхожу и распахиваю входную дверь. Если увижу его глаза, то снова потеряю себя. А сейчас я сказала правду. Наконец-то, сказала её, и мне стало легче.

– Мишель, это глупо. Всё началось с того, что я не хочу спать с тобой, но быть хочу, – подходит ближе, отодвигаюсь. Нет. Не позволю себе дышать им. Сдамся.

– Этого мало, Николас. Слов для меня недостаточно. Уходи, прошу тебя. Это не означает конец, это означает лишь время для осмысления всего, что было сказано и прошлого. Всё началось с того момента, как мы встретились. Пожалуйста, уйди, не делай мне ещё больнее своими словами. Они ранят меня, Николас. Как и твоё отношение ко мне. Твоё нежелание бороться за меня. Это оскорбительно. Уходи! – От желания расплакаться и гордости, что так не вовремя проснулась, толкаю его в плечо со всей силы. Выгоняю. Но иного выхода у меня нет. Выгоняю его, быстро захлопывая дверь, и поворачивая ключ.

– Мишель! Ты не можешь так поступить! – Его крик и удар по дереву, который отдаётся в моём теле, приносят новую волну безысходности. Жмурюсь, кусаю губы, только бы не выдать, как мне действительно больно и страшно его отпускать.

– Уходи и прими решение, Николас. А до тех пор не появляйся. Я хочу получить ответ: что для тебя важнее, я или то состояние, которое тебе нравится? – Знаю, что не слышит. Практически шепчу.

– Мишель… чёрт, Мишель, – тонет его голос в моей голове.

Убегая в спальню, плотно закрываю двери. Сжимая уши руками, подхожу к постели. Падаю на неё, тело сотрясает от рыданий в подушку. Кричу и плачу, что выхода у меня нет. Страшно. Мне страшно не за себя, а за него. Он должен мне доверять, а это оказались только слова. Он должен выбрать меня не на словах, а внутри. Он ничего мне не должен… и это больно.