Жизнь порой представляет собой небо. Бесконечное и долгое. Звёзды совсем не звёзды, а точечные болезненные напоминания твоих ошибок, как зарубки на этом чистом небосводе, изрезанные проблемами, и они давят на тебя. Невозможно увидеть полностью масштаб этого всего, но ты ощущаешь, насколько ты ничтожна перед ним и слаба. Слишком велико это небо, а ты обессилена. Буквально выжата, и нет в тебе даже желания поднять голову и увидеть красоту. Её больше нет, для тебя нет, потому что теперь всё стало тёмным.

Вот примерно так я чувствую себя, стоя напротив квартиры, расположенной в даунтаун и недалеко от бизнес-центра. Ключи в руке обжигают кожу своей холодностью и тяжестью. Шумно вздохнув, подхожу к двери и попадаю ключом в замочную скважину. Два щелчка и дверь открывается, впуская меня в тёмное пространство. Спёртый запах и едва уловимый аромат одеколона отца ударяют в нос. Задерживаю дыхание, входя в квартиру, и ищу рукой выключатель – небольшую кнопочку на стене. Нажимаю, и пространство озаряется светом. Небольшой коридор в бело-серых тонах, с высокой тумбочкой, где лежат какие-то брошюры в пыли. Минимальное количество мебели: зеркало, шкафчик для обуви, крючки для одежды, небольшой пуфик. Сбоку – распахнутая дверь в ванную комнату, а впереди – стеклянное ограждение, разделяющее коридор и то, что после, к которому иду я. Открыв две матовые раздвижные двери, вижу большую кровать в стиле модерн, разобранную и смятую, большое окно до пола, гардеробный шкаф, тумбочки. Выхожу оттуда жмурясь. Он жил здесь, точно жил, ночевал или же… не могу принять, что был кто-то ещё у него.

Сглатываю неприятную горечь во рту, и прохожу по коридору, оказываясь в гостиной. Включаю свет, оказывается, что здесь он не только жил, но и работал. Сбоку от углового дивана рядом со стеклянными дверьми стоит стол с компьютером, бумаги, разбросаны по полу. Слева кухонная зона и обеденный стол, на стене висит телевизор. За тёмными шторами балкон с креслами.

Поворачиваю голову и нахожу взглядом его очки, лежащие на журнальном столике, которые папа надевал, когда читал газеты и работал. И словно сейчас войдёт, спросит меня, что я здесь забыла. Накричит и будет бушевать из-за моего появления. А я начну оправдываться и обниму его. Но так и стою одна, осматривая квартиру, в которой он скрывался от нас. От всех нас, тех, что так и не стали для него родными. У него не было дома, только это место, куда он приходил, чтобы побыть одному. И даже чувствую, насколько его дух здесь силён, закрываю глаза и улыбаюсь этому. Страшно понимать, что больше некому сказать: «папа». Никогда не произнести этого более, и так больно внутри.

Места здесь хватит только мне, а вот Тейру придётся оставить с Ллойдами. Я не готова, не в силах заботиться о сестре, когда не знаю, что мне делать дальше. Крики матери стали обычным делом за три дня, пока я собирала вещи свои и Тейры. Коробки отправляла к Ллойдам, как и личные вещи отца отдала на благотворительность, оставив себе только его обручальное кольцо и наши фотографии. Бороться со мной матери было бесполезно, я выселила её, указала на дверь, как и Лидии. Но вот последнюю я отпустить не смогла, Адам предложил ей место у них. Хоть так я помогла близкому человеку. Мы выставили на торги пентхаус этим утром, как и лимузин. Машину отца я оставила себе, потому что моя после аварии была негодна. Оставалось только ждать, неизвестно сколько, когда купят наше место жительства. Ведь в моём кошельке осталось всего пару сотен, и вряд ли этого хватит даже на неделю. Я просто стояла сейчас у разбитой жизни, валяющейся под ногами. Такая же, потрескавшаяся и без желания возрождаться.

Хочется только жалеть себя, утонуть в этом и не выбираться. Но даже на жалость нет сил, от меня зависит теперь жизнь сестры. Её надо было обеспечить, ей надеяться было не на кого, кроме меня. Мать должна была уехать сегодня в Оттаву, но я уверена, что так просто она не сдаться. Она жаждет денег, что будут с продажи квартиры. Она не думает о нас, и я бы никогда в жизни не подумала, что всё будет именно так. Ведь горе должно сплотить близких, а оно разломило нас. Оно превратило нас в животных, борющихся за бумажки.

Сбросив пальто и повесив его на крючок в коридоре, я заставляю себя привыкнуть к тому, что теперь здесь буду жить. Это моё место, где я буду прятаться ото всех. Войдя в спальню, я распахиваю шкаф, и дыхание сбивается. Мужские костюмы, женские платья, нижнее бельё, разбросанное по полкам, словно его впопыхах собирали, как и майки, джинсы, буквально вперемешку заполняют просторное пространство.

– О, боже, – шепчу я, жмурясь и закрывая рот рукой. Он жил здесь не один, а с ней. С той, кто подвела его к черте. Но где она и кто она была? Может быть, они любили друг друга? В праве ли я осуждать отца за любовницу и его другую жизнь? Нет. Если его последние дни были счастливыми, неважно с кем, то я смирюсь с этим.

Сгребаю всю одежду и сбрасываю на пол, подхожу к постели и снимаю простынь, бросая её на пол, туда складываю всю одежду. Теперь отца нет, как и его любовницы. Надо принять это и забыть, простить его, хотя укол ревности слабо пронзает сердце. И если бы мама любила его, то всё было бы иначе. Неужели? Имеет ли силу любовь? Ни черта. Я любила, но мне это не помогло.

– Не знаю. Не знаю я, – бормочу, разговаривая сама с собой, тащу за собой завёрнутую одежду к двери.

Что ж, пришло время начать новую жизнь, другую и самостоятельную.

– Мишель, последняя коробка, – кричит из прихожей Марк, пока я отмываю кухню от пыли и грязи, как и всю квартиру последние пару часов.

– Спасибо, оставь их в спальне, – отвечаю, смывая средство для мытья с рук, и выбрасываю губку в мусорное ведро. Вроде всё. Хоть так я выплеснула своё раздражение, и теперь квартира блестела от чистоты. Я отмыла запах духа, что был тут. Отца и её. Стало ли легче? Не знаю. Но заставляю себя поверить в это. Хотя бы в это.

– И всё же, я ещё раз предлагаю жить со мной, – говорит Марк, оказываясь позади меня.

– Спасибо, но у меня есть где жить. И завтра я снова отправлюсь на поиски работы, – вздыхая, поворачиваюсь к нему.

– Тогда хотя бы на поход в супермаркет я настаиваю, – указав на открытый и пустой холодильник, говорит он.

– У меня есть деньги, Марк, я…

– Да ни черта у тебя нет, Мишель. Ты на мели, Тейра рассказала, что ты ей отдала сто баксов, и у тебя осталось не больше пятидесяти. Поэтому обманывать себя можешь сколько угодно, но не меня, – перебивает меня.

А я могу только вздохнуть, даже нет сил и желания злиться на сестру.

– Я найду работу, – заверяю его.

– Сегодня нашла? А вчера? – Приподнимает брови и показывает головой мне идти за ним.

– Нет. Мне отказали. Я была в нескольких местах. Они… у меня нет опыта, а те, что готовы взять меня, не устраивают своими условиями. Незаконная подработка в баре… но я найду. Торонто большой город…

– Ты убеждаешь меня или себя, Мишель? – Марк помогает мне надеть пальто.

– Себя, наверное. Я не приспособлена ни к чему, понимаешь? Это так угнетает меня. Я хочу, очень хочу работать. Но и закончить обучение я должна. А меня обещают отчислить за прогулы. И их не волнует, по какой причине я отсутствовала. Впереди зачёты, а у меня всего две сданные работы и везде минусы. Папа хотел, чтобы я получила образование, и я получу его, чего бы мне это ни стоило. Но и жить как-то надо. Не знаю, Марк, если честно, я сейчас в панике, – быстро говорю, пока мы идём к лифту и входим в него.

– Мишель, у тебя есть я, моя семья. Почему бы тебе не взять деньги, которые предлагаю я или мой отец? Он ведь теперь твой опекун и обязан заботиться о тебе, как о родной дочери? – Искренне удивляется он.

– Потому что это не моё, – поджимаю губы и нажимаю на кнопку первого этажа.

– Никто не заставляет тебя искать работу. Ты сама этого хочешь. Хотя бы сейчас стань слабой, Мишель. Ты права, тебя растили в благоприятных условиях, как меня и Ами. Но я мужчина, и я окончил университет, а ты нет, как и моя сестра. И, в первую очередь, ты должна думать о своём здоровье, потому что выглядишь не очень, – пропускает меня вперёд, и мы выходим из лифта.

– Этого и ждут от меня, Марк! Они ждут, что я сдамся и опущу руки! Нет! Мне ничего не нужно! – Возмущаясь, застёгиваю пуговицы на пальто.

– Кто ждёт? Кому и что ты доказываешь? Мы все понимаем, что ты потеряла отца, ты переживаешь банкротство, и это называется забота. Никто не ждёт от тебя сейчас ничего. Ты и так хорошо держишься. И ты нуждаешься в еде, Мишель! Не будь дурой! Хватит издеваться над собой, этим ты не воскресишь отца, как и не вернёшь время назад. Я понимаю, что ты так скорбишь. Но ты о себе забыла! Да ещё и с этим уродом связалась…

– Не будем об этом, – резко обрывая его, сажусь в машину складываю руки на груди. Чувствую себя маленькой, а он отчитывает меня, словно напроказничала. Но никто не может понять того, что я сейчас ощущаю внутри. Я сломала себя полностью и теперь надо восстанавливаться, а уверенности в необходимости этого нет. Да, прав, во всём прав, но чёрт возьми, я должна сама! Я должна доказать самой себе, что могу. Могу справиться со всем, что мне уготовано жизнью. Иначе я ничем не отличаюсь от матери! Не желаю быть похожей на неё! Я другая и докажу это.

– А когда будем? Времени прошло уже достаточно. Ты не разрешила мне подать заявление. Не разрешила даже снять твои побои. Это должно сойти ему с рук? Не так ли, Мишель? Это физическое насилие, которое ты простила! Физическое, мать его, насилие! Да ещё такое жестокое! Ты боишься так сильно его? – Кричит Марк, ударяя ладонями по рулю и дёргая машину, с визгом отъезжая от дома.

– Марк, пожалуйста, я…я не готова об этом говорить. Это я хочу оставить в прошлом. Я сама была на это согласна, – выдавливаю из себя, теребя кромку пальто.

– Тебе нравилось это? Этот мир боли? Ты же говорила… врала, да? Опасность манила? – Уже тише спрашивает меня.

Открываю рот и не знаю, что ответить. Глаза моментально слезятся, а воспоминания наслаждения проносятся в голове. И всё оканчивается на боли, что до сих пор внутри меня. Мотаю головой, пытаясь вытрясти из себя эти мысли, всё, что сейчас медленно просыпается в моём разуме.

– Пожалуйста… это был его мир, в который я хотела шагнуть. А сейчас… сейчас… прошу, Марк, я не могу говорить об этом. Не могу вспоминать, потому что разрывает это меня снова и снова. Каждый час, каждую минуту я думаю о нём. Я не включаю телевизор, стараюсь не смотреть на витрины, потому что он везде. А я…я одна… одна в том месте, куда пошла за ним и осталась там, это нельзя объяснить… я не хочу… просто забыть. Забыть всё, что было в прошлом. Я… – сжимаю губы, глотая ком из слёз внутри. Отворачиваюсь к окну, стирая быстро пальцами слёзы.

– Прости. Прости, слышишь? – Марк находит мою руку, сжимая её, и маневрируя на дороге другой. Вздрагиваю от прикосновения, внутри меня поднимается паника от этого.

– Прости меня, просто я как увидел… не передать словами. Я был взбешён, ещё один мудак сломал жизнь той, кто стал для меня ближе. Понимаешь? Ами… а теперь ты… да почему же вы все выбираете не тех? Но хорошо, – выпускает мою руку прежде, чем я вырываю её, криво бросая машину перед супермаркетом.

– Послушай, – обхватывает мои плечи, поворачивая к себе.

– Не трогай… не трогай меня, – шепчу я, передёргивая плечами и упираясь спиной в дверцу машины.

– Мишель, я не причиню тебе боли…

– Знаю, но мне больно. Любое прикосновение, любое слово о прошлом всё внутри меня отзывается страхом и болью. Слишком остро, – быстро произношу я.

– Хорошо, я понял. Мы забудем об этом, идёт? – Киваю на его слова. – А сейчас мы будем продолжать жить, и я куплю тебе продукты, потом мы зайдём и поужинаем где-нибудь. Как друзья и не более. Я твой друг, Мишель.

– Я сама…

– О, да прекрати. Сама ты подохнешь, – фыркает он, распахивая дверь машины, и выскакивает из неё.

Закрываю на секунду глаза, чтобы унять чувства, что уже полыхнули огнём внутри. Отодвинуть от себя воспоминания и его лицо, что вижу каждую ночь. Я не готова к разговорам, и даже думать о нём не могу.

Марк открывает дверцу машины, и я выхожу из неё, плетусь за ним, таким активным и наиграно весёлым в супермаркет. И мне откровенно всё равно, что я буду есть, даже не помню, когда я это делала в последний раз. Утром вроде бы пила чай и крекер. Но из-за сильной тошноты и головокружения, не смогла больше есть. На это ушло восемь баксов. Мне нужна была работа. А быть проституткой в баре ни за что не соглашусь. Днём тоже работать не могу, должна наверстать учёбу. На бюджет идти мне не вариант, слишком низкий балл. Остаётся надеяться только на какую-нибудь подработку, вроде раздачи листовок или ещё чего-то в таком духе.

– Вот думаю, этого на первое время хватит, – радостно говорит Марк, толкая впереди себя тележку, до верха нагруженную пакетами.

– Я не умею готовить, – зачем-то говорю я, и вновь воспоминания своей никчёмности появляются в голове. Когда-то я это произносила уже… с ним.

– Знаю, не подумай, я предполагал такое, ну и Лидия очень переживает за тебя. Поэтому тут только быстро готовящиеся продукты. На двадцать минут в духовку и всё готово, – быстро говорит он, погружая всё в машину.

– Спасибо, – шепчу я, и хочу улыбнуться, но не получается. Это унизительно, для меня очень унизительно, что я вот такая. Но я буду учиться, как только оплачу интернет в квартире. Начну смотреть кулинарные программы и научусь сама о себе заботиться.

– Не за что. А теперь ужинать, я сегодня не успел пообедать, работы куча, – продолжает Марк, открывая мне дверцу машины.

– Может быть, не надо? Ты вон, сколько накупил и мы…

– Да заткнись уже. Ты отравишь меня быстрее, а я жить хочу. Поэтому доверюсь пока ресторанам, – смеётся он. А вот мне не до веселья, только мрачное состояние внутри.

– И правильно сделаешь, – бурчу я себе под нос, пока Марк обегает машину и ободряюще улыбается мне, заводя мотор и отъезжая от супермаркета.

– Куда хочешь? – Спрашивает он, поворачиваясь ко мне.

– Марк, прости, но я не лучшая компания сейчас. Мне надо разобрать коробки, хотя бы немного подготовиться к завтрашнему дню, просмотреть объявления, которые распечатала в интернет-кафе. Я очень благодарна тебе…

– Мишель, ты едешь со мной ужинать. Это не обсуждается. Коробки помогут тебе подруги разобрать, как и Тейра. На что-то они должны быть пригодны. Ты не одна, понимаешь? Не надо отстраняться ото всех. Ты сама хочешь этого, не поддавайся. И завтра ты никуда не пойдёшь искать работу, ты идёшь учиться. А потом домой – есть и спать. Да ты скелет, Мишель. Гремишь костями и, вообще, я…

– Ты считаешь, мне так легко забыть то, что мой отец мёртв? Ты думаешь, что я хочу жить так? – Повышаю голос, задыхаясь от гнева на его весёлость и такой расклад.

– Эй…

– Ты считаешь, что я корчу из себя невинную мученицу, потому что хочу? Да я разорвать себя хочу, только бы не было так больно! Мне ничего не надо! Не надо! – Уже плачу, продолжая кричать, и горло дерёт от этого. Марк останавливается, пока я набираю в лёгкие больше кислорода.

– Я просто хочу обратно… туда… где был мой папа… где я была девочкой… где я не встретила его… мне больно… так больно… – кажется, что внутри жизненно необходимый сосуд взрывается, и прорывает часть чувств, что прятались во мне. Прорывает скорбь, нежелание принять этого, обречённость, и я плачу, плачу так, как должна была плакать на похоронах.

– Мишель… – шепчет Марк, только потянулся ко мне рукой, но тут же одёргивает её. А я смотрю в его глаза, такие понимающие, знакомые и чужие одновременно. Я смотрю в его глаза и вижу жалость. Это бьёт сильно. До чувства стыда за своё поведение. И я кусаю губу, проглатывая слёзы, дышу, только бы вернуть себе то состояние, когда не чувствовала.

Рваные вздохи и закрываю глаза, всхлипывая и вытирая руками глаза и нос.

– Я понимаю, правда. И хоть говорю об ином, но я понимаю, как тебе плохо сейчас. Я хочу помочь, а не знаю как. Я первый раз в такой ситуации. Прости, если мои слова так сильно задели тебя… Мишель, я не желал обидеть тебя или оскорбить. Просто хотел донести до тебя, что ты не одна. И сейчас ты имеешь полное право быть слабой, для этого и нужны друзья. Они с тобой не только, когда весело. Они с тобой, когда ты тонешь. Так позволь нам протянуть тебе руку, а ты разреши себе схватиться за неё. Детка, ты сведёшь себя в могилу, продолжая так жить. Тебе не нужно доказывать никому свою состоятельность сейчас. Сначала переживи это, а потом… потом и будем бороться. Наберись сил. Хорошо? – Его мягкий и ласковый голос, тихий и наполненный нежностью достигает меня. Киваю, и он улыбается.

– Вот и молодец. Потихоньку, будем вытаскивать тебя потихоньку. Для начала ужин, ещё десять минут и мы будем на месте, – медленно продолжает он. Снова киваю, ощущая, как начинаю спокойнее дышать. И кажется, что на этот крик и слёзы отдала буквально все силы. Тело стало тяжёлым.

Я не знаю, отчего так яростно защищаю, это право доказать. Не знаю… но оно необходимо мне. Хотя бы поверить в себя, потому что сейчас никакой веры не осталось.

– Ну вот мы и на месте, – оповещает Марк и быстро выходит из машины, открывая мне дверь, и только было хочет помочь выйти, но тут же, прячет руку улыбаясь. Глубоко вздыхаю и выползаю из машины. Перед нами неприглядный ресторанчик, и я рада, что хотя бы это недорогое место. Марк пропускает меня вперёд, открывая дверь, и мы входим в шумное пространство, наполненное людьми, бурно обсуждающими прошедший день.

Здесь не дождаться официанта, да и никто тебя не проведёт к месту. Всё сами. Мы находим столик в углу и Марк оставляет меня одну, уходя к барной стойке, чтобы сделать заказ. Я бывала в таких местах с Люком, но сейчас мне было тут некомфортно. Нет, не потому, что это обычное место, а не высшего класса. Мне неприятно оставаться одной, словно загнанный зверёк, я смотрю на парней, шумно спорящих над чем-то, на других людей. И понимаю, что потеряла часть себя.

Марк возвращается с бутылкой воды и двумя бокалами, предлагая мне снять пальто.

– Нет, мне так тепло, – мотаю головой. Он и это принимает, сбрасывая своё и оставаясь в чёрном элегантном костюме.

Разливает воду по стаканам и ставит напротив меня. Смотрю на него и не могу понять, что со мной не так. Он такой добрый, отзывчивый, лояльный, пытается помочь мне и поддержать. А я действительно отдаляюсь, не желаю принимать этого.

Его мобильный звонит в кармане брюк, и он извиняется, как настоящий джентльмен, отвечая на звонок. Вздыхаю и опускаю голову, даже не прислушиваясь к его разговору. Мне бы сейчас оказаться одной, без этого всего и понять, как мне двигаться дальше.

– Хорошо. Спасибо, я твой должник. Да-да, пиво с меня, – смеётся Марк и откладывает телефон.

– Наш заказ уже готов, – говорит он, подскакивая, с места и ловко огибает людей, бродящих туда-сюда. Возвращается так же быстро, неся с собой две тарелки. Ставит передо мной обычный для такого места ужин: картофель фри, стейк и свежий салат. Порция огромная и я только открываю рот, чтобы сказать об этом, он поднимает руку, останавливая меня.

– Итак, а теперь ты поешь. И у меня есть предложение, – говорит он, пододвигая ко мне приборы.

– Один парень с работы когда-то говорил мне, что у него есть дядя, а у него своя фотостудия. Так вот я поговорил с ним и попросил узнать, есть ли возможность подработать у его дяди. Сейчас он позвонил мне и сказал, что ему требуется помощник. График ненормированный, сумму я не уточнял, но ты сможешь совмещать работу, учёбу и то, что тебе нравится. Фотографировать. Собеседование в понедельник, сейчас он снимает свадьбу. Тем более ему требуется помощь, сезон грядёт. И за это ты поешь, идёт? – Торопливо произносит он.

– Марк, – шепчу я, а в глазах скапливаются слёзы от доброты, помощи и его участия в моих проблемах.

– Мне не нужна благодарность, только чтобы ты поела. Я сам отвезу тебя в понедельник после занятий к нему, адрес есть у меня. И мы там обговорим твою работу. Уверен, что, когда он увидит твои фотографии, возьмёт тебя, – и столько силы в его карих глазах, они так блестят от триумфа своей затеи, отчего я только киваю.

– Спасибо, – тихо отвечаю и беру в руки приборы.

– Но мне ещё кое-что от тебя нужно, – говорит он, пробуя свою порцию.

– Что? – Спрашивая, накалываю лист салата и подношу ко рту.

– Моя мама не может успокоиться из-за того, что я один…

– О нет, Марк, с меня хватит фальшивых отношений, – мотаю головой, пережёвывая пищу.

– Нет, подожди. Я никого обманывать больше не хочу. Отца пригласили на открытие какой-то выставки или благотворительный аукцион. Не помню. Тейра пойдёт. Ну, я и подумал, может быть, и ты составишь мне компанию? Как подруга?

Повисает тишина за нашим столиком. Я обескуражена такой просьбой, да и блеск глаз ожидания Марка смущает меня.

– Я…

– Не давай свой ответ сейчас. Понимаю, что тебе сложно. Но всё же, подумай. Будем только мы, наша семья и вы с Тейрой. Там не будет папарацци, это закрытое мероприятие для своих. Как обычно устраивают такие сборища. Оно пройдёт в субботу, у тебя есть пару дней, чтобы решиться, – перебивает он меня.

– Марк, я не могу. Прости, – перевожу взгляд на его чёрный галстук, откладывая вилку.

– Когда-нибудь тебе придётся выйти в люди, Мишель. Ты не сможешь прятаться вечно. Тем более что я уверен – этого урода там не будет. И я буду рядом, немного развеемся. Если ты решишь, что действительно для тебя это сложно, то мы уйдём. Обещаю тебе. Но подумай, ладно? Просто подумай о том, чтобы показать этому обществу, из какого теста ты сделана. И что это тесто не рассыпется, а только станет прочнее от того, что было. Ты ведь Мишель Пейн, а она очень упрямая, насколько я знаю, и всегда гордо идёт, даже если больно. Дай себе возможность жить дальше, детка. Разреши себе это, не загоняй в капкан, из которого не вырвешься. Открой новую жизнь и покажи всем, что не боишься. Никого не боишься, особенно себя. Даже если это и не так.

Поднимаю голову, встречаясь с его взглядом, и не могу ничего сказать. И хочется быть такой, какой видит он меня. Но… не хочу. Мне комфортно сейчас в своей боли, и, наверное, я действительно не хочу отпускать её. Возможно, до сих пор на что-то надеюсь, хватаясь за воспоминания и убивая себя внутри. Когда-то надо положить конец этому и забыть.

Закрываю на секунду глаза, делая глубокий вдох, и распахиваю их.

– Хорошо. Я пойду с тобой, как благодарность за всё, что ты сделал для меня, – произношу я.

– Большего мне и не надо. А теперь ешь, – кивает Марк, указывая вилкой на мою порцию.

Я не знаю, правильно ли поступаю сейчас, но хочу дышать свободно. Именно дышать, потому что не могу набрать полную грудь воздуха. Ощутить себя живой и идти. Возвращаться обратно всегда сложно, встречаться с теми, кто осуждает тебя за спиной и продолжает винить во всём. И это тянет тебя вниз. Ты боишься. Это, правда, страшно вернуться. Но если я этого не сделаю, то никогда не узнаю, как это дышать.