© Лина Мур, 2017

© Катерина Романова, дизайн обложки, 2017

Редактор Лариса Терентьева

Редактор Рина Константинова

ISBN 978-5-4483-6294-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

 

 

Unum

Темно. Я едва могу различить, куда ступаю. Сырые стены вокруг. Под моими босыми ногами острые камни и вода, но я зачем-то иду вперёд. Холодно. Кожа покрывается мурашками, обнимаю себя руками. Не знаю, где я и, как попала в этот тоннель. Словно запрограммированная, я следую за чьей-то тенью, мелькающей впереди. Нет желания оглянуться, ощущаю спиной, что за мной наблюдают. Кто?

– Аурелия, я жду тебя, – раздаётся глубокий хриплый голос на необычном языке, заполняющий всё маленькое пространство. Но я понимаю его, буквально каждый звук, хотя разум отрицает такое открытие. Ледяное дыхание дотрагивается до моей яростно бьющейся вены на шее, а сердце бешено бьётся в груди, заполняя шумом голову.

Кричу от страха, и меня вырывает из сна.

Я открываю глаза, хватаясь за грудь, где бешено скачет сердце, и сажусь на постели.

Быстрое дыхание, и капельки холодного пота покрывают моё тело.

– Всего лишь сон, – шепчу, убеждая себя и делая глубокий вздох, пока сердце продолжает испуганно колотиться внутри. Стираю с лица влагу ладонями.

Бросаю взгляд на светящиеся часы на тумбочке и запускаю руку в волосы, падая обратно на постель.

Четыре утра! Четыре чёртовых утра, и мне теперь больше не заснуть. Я боюсь снова погружаться во тьму. Я устала от неё. Надоела эта невозможность отдохнуть без тёмных снов.

Со дня моего восемнадцатилетия кроме голоса в голове, зовущего меня по имени, появились странные сны, терзающие меня каждую ночь. Тридцать пять дней я сплю по три – четыре часа, пока не подскакиваю, как сегодня, от инстинктивного страха, присущего любому живому существу. И всегда одно и то же: тёмный каменный коридор и некто, ведущий меня.

Я поднимаюсь с постели, потому что меня раздражает то, что мне нельзя спать, а подушка такая мягкая, там так тепло и уютно…

Цокнув, подхожу к окну, смотря на тёмную улицу и на погрузившиеся во мрак дома наших соседей.

Хорошо им никакой шизофренией не страдают, в отличие от меня. Даже заняться нечем, уроки все сделаны, а за латынь даже садиться не хочу. Возможно, если прекращу это увлечение, то все потухнет? Ведь этот человек или же не знаю кто, который так ярко врывается в мою голову, произносит слова именно на этом языке. Из-за него я выудила из городской библиотеки книгу, ладно, украла, и теперь затёрла её до дыр.

– Хватит, – мотаю головой и подхватываю со стула толстовку, натягивая на топик.

Я уже привыкла к постоянной мрачной погоде и невозможности позагорать, ведь даже в летние месяцы у нас отметка термометра не поднимается выше восемнадцати градусов. Наш закрытый город под названием Эллиаде, в честь Мирча Элиаде знаменитого писателя и исследователя мифологии, находится в горах рядом с границей Трансильвании. Нашего поселения даже нет на карте Румынии, но мы существуем за высокими стенами и многочисленной охраной. Наш народ имеет свою религиозную культуру и обряды, школы и университет. Мы учимся, работаем, выходим замуж и умираем только тут. Некоторые из нас уезжают за пределы, но они становятся неверными изгнанниками, забытыми для всех, которых более не примут их семьи. Да они и не желают возвращаться в эти стены.

Отчего так происходит? Жители и старейшины нашего города считают, что остальной мир теряет свою культуру и ценности. Забывает предков и не чтит память. Деградирует в животных, ставит на первое место материальные блага. У нас нет бедных и бездомных. Да, есть ранг жителей выше по статусу, но это несколько семей основателей этого города. Цены фиксированы, также в обиходе талоны, которые выдаются семьям для питания каждую неделю. Желать большего запрещено. Мне это, вообще, непозволительно, потому что моя мама – мэр города, и входит в Совет Министров, а наши предки были в числе тех, кто строил этот город и устанавливал законы и правила. Нас немного, но достаточно, чтобы видеть новые лица каждый день. Кафе, рестораны, церковь, светские рауты и приглашённые исполнители классической музыки – размеренная жизнь ещё ни разу не нарушалась. А иногда так хочется чего-то интересного, но это я могу увидеть только в интернете. Конечно, у нас есть современная техника, ноутбуки и телевидение, но многие сайты для нас заблокированы. Никакой порнографии, насилия, – всего, что может повредить разум подрастающего поколения. По телевизору транслируются исторические открытия, национальная музыка, старые классические фильмы, уроки кулинарии. Мобильной связи у нас нет, только обычная стационарная. Но и это не так замечается тут, потому что мы можем увидеться каждое воскресенье в церкви.

Я выхожу из своей спальни, медленно и в темноте двигаюсь на кухню, чтобы занять себя хоть чем-то. Открыв холодильник, равнодушным взглядом осматриваю заполненные полки овощами и захлопываю его, так и не найдя хоть что-то интересное.

– Лия, ты почему не спишь? – позади раздаётся мягкий мамин голос. Я оборачиваюсь, когда она щёлкает выключателем, и небольшая столовая озаряется приглушённым светом.

– Привет, да вот, захотелось воды, – пожимаю плечами, доставая стакан из посудомоечной машины.

– А ты только пришла? – спрашиваю я.

– Да, и уже ухожу, – она тяжело вздыхает и садится на стул.

– Много дел? – набираю воды в стакан и прохожу к столику, опускаясь рядом с ней.

– Мне необходимо уехать в Брашов. Ты остаёшься с Ионой, – говорит мама, а я закатываю глаза.

Да, только совету позволено выезжать за пределы, и, вообще, свободно передвигаться, привозить новинки современного мира, и рассказывать об открытиях, хотя это можно и в интернете найти. Так я заказываю маме всевозможные вещи и книги, которые она с радостью привозит. Ладно, не все, но большинство. Из современного мира мы узнаем о лекарствах, заполняем наши запасы на зиму и продолжаем жить.

– Когда ты её видела? – мама задумчиво постукивает длинными ногтями по столу, и я потираю лоб, дабы припомнить этот день, когда моя бабушка, запрещающая себя так называть, была дома.

– Дня два назад, а может быть, и три, – пожимая плечами, смотрю в голубые глаза матери.

В который раз удивляюсь её идеальной красоте. Ей никак не дашь тридцать шесть лет, максимум двадцать пять. Чёрные, как и у меня, волосы элегантно заколоты. Острые, даже хищные черты лица всегда привлекают наших мужчин. У неё нет отбоя от кавалеров, но она их просто игнорирует, все ещё помня, что сделал отец. Он бросил нас, уехал и стал изгнанным, когда мне не было и года. Раны на её сердце до сих пор не зажили, а я старалась не напоминать об этом. Да и она мэр, образец для подражания.

– Она слишком много работает, – качает мама головой, а я тихо смеюсь, ставя стакан на стол.

– Больница – её дом, а тут всего лишь место, где она переодевается, – хмыкаю я.

– Ладно, присмотри за ней. В её возрасте надо бы отдыхать.

– Мам, да глупости, эта молодая козочка фору даст нашим атлетам. Ей пятьдесят три, а она заигрывает даже с моими сверстниками на общих собраниях, – хихикаю я.

– Такая она у нас, – мама смеётся от моего замечания, и я наслаждаюсь этими редкими минутами, когда мы видимся и можем поболтать. В последнее время она очень занята, много дел и, я надеюсь, что все же встречается с кем-то.

– Мам, а можно спросить тебя, как врача? – интересуюсь, отводя взгляд от её пронзительных глаз.

– Конечно, милая, тебя что-то беспокоит? Болезненные месячные или ты залетела?

– Ма! – возмущаюсь, поднимая голову и встречаясь с весёлыми серебристыми искорками в глубине глаз.

– Шучу, рассказывай, у меня есть ещё время.

– Скажи, когда ты слышишь что-то в голове, это означает, пора обратиться к психологу? – глубоко вздохнув, спрашиваю я.

– А ты что-то слышишь? Что именно? – я чувствую, как она подаётся вперёд и сглатываю от неизвестно откуда проснувшегося страха.

Что-то подсказывает мне, что лучше свои ночные похождения во сне держать в тайне.

– Не я, Рима. Она рассказывала мне вчера, что она слышит голос, вроде как зовущий её. Мужской голос. По мне, так у неё просто гормоны играют, но она попросила спросить тебя, только чтобы это осталось между нами. Ты ведь знаешь, насколько её родители ограничены, а ты у меня супер, – свободно лгу я, слабо улыбаясь нахмуренной маме.

– Да, с ними ничего не поделаешь. Надо научиться понимать подростков. И то, что происходит с Римой странно. Возможно, она слишком впечатлительна, начиталась чего-то. Ей следует сходить к пастору, пусть он очистит её душу. Если же не получится освободиться от этого, то пригласи её к нам. Возможно, она так пытается привлечь к себе внимание. Я поговорю с ней, – советует мама, и я даже не сомневалась в таком ответе.

– И я это ей сказала, но она уже придумала целый сюжет в стиле опасной любви с неким призраком графа, или того хуже вампиром, вроде Дракулы. Да и, вообще, у неё много сценариев для объяснений, – продолжаю я свою игру, и мама усмехается от моих слов.

– Девочки, вы смотрите слишком много фильмов, которые мы запрещаем. Ты же знаешь, Лия, лучше, чем остальной мир, что никакого Дракулы не было. Байки, да и только. Даже замок его выдумали и зарабатывают на туристах деньги. Перековеркали нашу историю, и радуются, продолжая забивать умы молодёжи. Вот поэтому мы живём тут, чтобы обезопасить наших детей от всего этого бреда. Румыния прекрасная страна, не имеющая никаких паранормальных существ. И ты, дорогая, уж отведи Риму на службу и проследи, чтобы она все же сходила на исповедь, – в голосе матери появляются раздражительные нотки, и я уже жалею, что завела этот разговор.

– Ладно, в воскресенье сходим, – закатываю глаза и встаю, собираясь уйти и что-нибудь почитать.

– Лия, – окликает меня мама, когда я выливаю воду в раковину и поворачиваюсь к ней.

– Да?

– А ты ничего не слышишь? – она встаёт и подходит к барной стойке, облокачиваясь на неё.

– Нет, конечно, и что мне слышать?! Это же просто мечты шизофреника, – фыркая, оставляю бокал в раковине.

– Мы так редко разговариваем в последнее время, предстоит Хэллоуин. И в этом году мы планируем очень яркое шоу. Как раз я буду договариваться об огненном представлении, новой группе музыкантов.

– Здорово, – бесцветно говорю я.

– А мальчики? Ты уже встречаешься с кем-то?

– Вообще-то, у нас женская школа. Откуда там мальчикам взяться? Да и правила ты прекрасно знаешь. И вряд ли они на меня посмотрят, – расстроено вздыхаю я.

– Почему вряд ли? – изумляется она.

– Да брось, посмотри на меня. Я обычная, а мальчиков моего возраста не так много, и они выбирают себе красоток, причём блондинок. Да и мне они неинтересны, – всплёскиваю руками, а мама жмурится и смеётся.

– Не волнуйся, наступит время, и мужчины оценят твою эксклюзивность. Нас мало, но зато все брюнетки имеют хорошее положение в обществе.

– Мам, нас всего восемь. Восемь темноволосых женщин во всём городе. Как будто сюда партию белобрысых завезли, и они расплодились, – кривлюсь я.

– Просто ген светловолосых сильнее у женщин, чем у наших мужчин. Они носители, ты знаешь эту особенность. Они слабее, чем темноволосые. Чаще болеют и слишком уж податливы для мужчин. Да и ты сама видишь, эти особи совершенно не умеют жить, все приходится делать нам – женщинам. А у темноволосых намного больше серого вещества. Теперь отправляйся спать. Завтра не забудь, после занятий у тебя помощь в конюшне, после неё пение в церковном хоре и…

– И моя смерть, – заканчиваю я, выпуская воздух сквозь губы, и мама смеётся, потрепав меня по волосам.

– Не торопись туда, родная, там ещё больше проблем, чем среди живых. И ты не избежишь похода к врачу, то есть к твоей бабушке, даже если и решишь познакомиться со смертью. Выслушаешь целую лекцию перед отходом в мир иной, от которой захочется снова умереть, – она шутливо грозит пальцем, а я уже не могу не смеяться, наслаждаясь её присутствуем дома.

– Ладно, ладно. Хорошей ночи, ма, и лёгкой поездки. Привези мне новый айфон, – прошу я, и она улыбается, кивая мне.

– Спасибо, скоро встретимся. Если что-то захочешь ещё, отправь мне е-мейл, – подхватив дорожную сумку, она выходит из дома.

Снова эта тишина вокруг меня, и я возвращаюсь в свои мысли, пытаясь сама понять, что за фильм так на меня подействовал. Боюсь спать, честно боюсь даже ложиться в постель, только бы избежать этого тоннеля, который ждёт меня в забытьи.

Включив на столе лампу, подхожу к кровати и подхватываю деревянную дощечку, где лежит мой клад. Выудив оттуда потрепанную фотографию, сажусь на пол и провожу пальцем по изображённому мужчине. Мой папа. Светловолосый, не сказала бы, что красив, а обычный. Со светлыми глазами и тонкими губами, упрямо поджатыми, и весь его облик на этом фото говорит, что не любит он фотографироваться. Я совершенно на него не похожа. Ни капли. Во мне есть что-то от матери, от бабушки, но не от него. Эту фотографию я нашла в спальне мамы, куда она запрещает мне заходить. Да и тот факт, что у нас даже фотокамер нет, они запрещены, как и любое упоминание о нашем существовании, уж очень засел у меня в голове. Но моё любопытство и желание увидеть что-то эдакое превысили здравый смысл. Её спальня не отличалась ни от бабушкиной, ни от моей. Классический и европейский стиль, но в камине я заметила это фото и не дала ему быть сожжённым. Хоть какое-то представление об отце хотелось иметь.

Немного подержав фотокарточку в руках, прячу её обратно и закрываю дощечкой. Хотела бы я найти его? Нет. Ведь такое желание бы означало стать изгнанной. А я жизни без мамы не представляю, да и не нужно мне это. Как и любой девочке, выросшей без отца, всегда хочется хотя бы представлять его. Так и мне. Тем более я обожаю наш город, эти горы, которые никто не видел. Первозданную природу и свободу даже за стеной от мира. А что ещё нужно?

Встав с пола и оставив эти мысли под дощечкой, подхожу к столу и сажусь за него, чтобы прочитать новости из большого мира в интернете. Только бы не спать. Спать теперь запрещено.

 

Duo

– Господи, как холодно! Зачем нас собрали? – недовольно бурчит Рима, стоя рядом со мной и чуть ли, не прыгая на месте.

– Не знаю. Может быть, очередное соревнование? – предполагаю, натягивая капюшон.

– А мы тут каким боком? Лучше бы в библиотеку пошли. Говорят, что завезли новую партию любовных романов, – карие глаза белокурой подруги радостно светятся от новостей.

– Если бы не эта сходка, то я бы с удовольствием. Но обещала помочь в конюшне, а потом у меня репетиция в хоре, – печально отвечаю ей, дуя на руки в перчатках.

– Вот так всегда, – обиженно тянет она.

Я оставляю это замечание без комментариев. Люблю помогать и быть чем-то занятой, хотя дополнительных курсов у меня множество. Мама хочет вырастить уникума, да я и не сопротивляюсь.

Черт, так холодно! Только близится конец октября, а морозный воздух уже оповещает о приближении суровой зимы.

Толпа девушек от среднего до старшего потока создаёт гул на улице на площадке позади нашей школы. Нас немного, но возмущения слышны тут и там. Это странно, потому что раньше нас всех не выводили из здания во время уроков. Да ещё и не заставляли трястись от ледяного ветра, который знаком всем жителям нашего города. Но мы стоим и ждём непонятно чего.

– Дорогие мои, тише, – раздаётся громогласный и немного грубоватый голос нашего директора. Мы поворачиваемся в сторону полной седовласой женщины в лёгком пальто.

– Мы приносим свои извинения за этот инцидент. Но у нас для вас интересная новость, – продолжает она в микрофон. Замечаю рядом стоящего с ней темноволосого мужчину, которого я не припомню. Он нервно поправляет очки в темной оправе и даже опасливо смотрит на юных представительниц прекрасного пола.

– Дело в том, что мы решили отобрать среди вас несколько учащихся для похода в горы на следующий уикенд. Вас будет сопровождать наш коллега из Школы Стефана – профессор Вéлиш. Это будет путешествие в историю естествознания и раскопок к разрушенному замку Арджéш. От нашей школы туда отправятся пять девочек. И сейчас мы назовём их, прошу избранных подойти к нам, – раздаются аплодисменты и улюлюканья, ведь старшую школу мальчики интересуют больше, чем какие-то раскопки. А возможность познакомиться с выдающимися – невероятная удача. Все родители присутствующих тут знакомы с законами нашего города. Потеря девственности и распутство до брака – грех и клеймо пожизненно. Поэтому многие из нас, девушек, стараются не особо приближаться к парням, но все же запретный плод сладок. Всегда есть возможность обойти и сбежать в ночи с кавалером, чтобы целоваться где-нибудь в лесу.

– Мария Нéфу, – блондинка из старшей школы последнего параллельного потока гордо выходит вперёд, откинув длинную косу за спину, улыбаясь, подходит к директору и профессору.

Мы с Римой переглядываемся и закатываем глаза, тихо хихикая.

– Дана Крупéц, – девочка из средней школы и восьмого уровня нашей системы образования с буйными светлыми кудрями выбегает из толпы подружек, оставляя после себя хохот, и уже смущённо идёт к месту назначения.

– Янина Грóмец, – видимо, подружка первой. Ведь хихикать и держаться за руки они стали тут же.

– Оана Улúч, – конечно, как же без дочери директрисы.

– И последняя, Аурелия Браилиáну.

До меня только через некоторое время доходит, что называют моё имя. Но я не увлекаюсь этим всем!

– Иди, – за рукав меня вытаскивает Рима, что я чуть ли не падаю, путаясь в ногах. Зло, бросив взгляд на смеющихся девочек из класса, иду к этой толпе, раздраженно смотря на миссис Улич. Встаю за девочками, но ловлю заинтересованный взгляд профессора Вéлиш. Конечно, все из-за волос, виднеющихся яркими мазками двух кос на бежевом пуховике. Да, я одна единственная в школе имею черный цвет, и это приводит меня в ещё большее недовольство. Рыжеволосых и белокурых пруд пруди, а я, как обычно, отличилась. И почему? Уверена, из-за мамы и её положения в этом городе. Только вот моя мама неподкупна, и я создам только проблемы.

Даже не слушаю, что говорит директриса, только полыхаю внутри от злости и некоего даже обидного чувства, что меня выбирают не за заслуги. А ведь я хорошо пою и отлично справляюсь с литературой, пишу иногда стихи. Но ненавижу копаться в земле. Просто терпеть не могу, как мама и бабушка. Надо будет написать маме по электронной почте, чтобы она отмазала меня от этой «прогулки». Вот не хочу, и все!

Кто-то толкает меня, что я оступаюсь и лечу спиной прямо в чьи-то руки, крепко поймавшие меня. Моргаю от неожиданности и слышу смех старших девочек, довольно идущих за миссис Улич куда-то.

– С вами все в порядке, госпожа Браилиану? – мужской голос раздаётся прямо над ухом, да так громко, что я жмурюсь и встаю на ноги. Торопливо поправляю одежду, поворачиваясь к профессору Вéлиш. Мужчина смотрит на меня сверху вниз, выдавливаю улыбку, быстро кивая.

– Да. Простите, задумалась, – отвечаю, вновь водружая на голову капюшон.

– Тогда пойдёмте в кабинет, – он указывает рукой в сторону школы.

Бросаю взгляд на Риму, мимикой показывает, чтобы я ей все рассказала. Киваю, иду рядом с мужчиной, косо наблюдающим за мной. Странный какой-то. Может быть, новичок? Хотя вряд ли. И он должен знать, кто я и почему у меня тёмные волосы.

Мы молча проходим по многочисленным коридорам, чтобы перейти в третий корпус, где располагается кабинет директора и приемная. По пути все же снимаю перчатки и шапку, пряча все в карманы.

Когда мы заходим в кабинет, то все уже сидят на стульях, как примерные ученицы и ожидают только нас. Присаживаюсь рядом с Оаной, моей одноклассницей. Она не отрывает обожающего взгляда от матери.

– Девочки, мои дорогие и любимые, поздравляю вас. Но без лишних слов. В приёмной возьмите разрешение на этот поход, которое должны подписать ваши родители…

– Но… – перебиваю я миссис Улúч, поднимая руку. Она недовольно переводит на меня взгляд.

– Мисс Браилиану, наказание – помочь в школьной библиотеке завтра после занятий. А теперь слушаю вас, – резко говорит она. И вот заслужила разве? Ни черта!

– За что? – изумляюсь, обиженно поджимая губы.

– За поведение на этой неделе оценка неудовлетворительно, не думаю…

– Да за что?! Я всего лишь хотела сказать, что моя мама не может подписать эту бумагу! Она уехала! – уже подскакиваю со стула, который с грохотом падает позади меня.

– Останетесь после собрания. Остальным все ясно? – не придавая значения моим словам, обращается она к присутствующим, некоторые из них, а точнее, те две дуры, толкнувшие меня, ехидно улыбаются, кивая.

Я просто в бешенстве за такое показательное выступление. Ладно, провинилась. Но сейчас я не согласна с этим!

Мы остаёмся одни в кабинете, если не считать профессора Вéлиша, расположившегося в дальнем углу и, кажется, вообще, задремавшего.

– Мисс Браилиану, ваше поведение оскорбительно! Перебивать старших, тем более вашего директора, – миссис Улúч активно жестикулирует руками, выходя из-за стола, – уму не постижимо! Объяснительную будете писать сейчас же, и ваше наказание удваивается! Четверг и пятницу вы работаете на благо школы и заменяете одну из наших уборщиц!

Открываю рот от её слов. Я ни разу не получала такой нагоняй от неё! Ни разу! Я всегда вежливая и милая с людьми! Всегда! А тут… да я… да она! Дура!

– Есть, что сказать? – она оглядывает пренебрежительным взглядом меня с ног до головы.

– Да, есть. Можете ещё наказание придумать для меня, но я отказываюсь от такой замечательной возможности в связи с отсутствием моего единственного родителя. Объяснительную на это тоже напишу. До свидания, – не сдерживаю злость и гнев, клокочущий во мне, вылетаю из кабинета, красноречиво хлопая дверью.

Да она вывела меня из себя. Такого отношения к себе я ещё в жизни не встречала, тем более ни за что.

Подхожу к молодой женщине, бурча про объяснительные. Мне выдают лист бумаги и ручку. Незамедлительно своим корявым почерком пишу все, что думаю об этом. Ладно, не все, но многое. И маме расскажу! Вот, как самая, что ни на есть ябеда, возьму и расскажу. Ни разу не пользовалась своим положением, но сейчас обида затмевает разум. Хочется просто расплакаться от несправедливости и унижения.

В итоге, вместо того, чтобы отправиться по своим делам, два часа драю полы в кабинетах первого корпуса. Руки болят, а спину ломит от этого. Но все же решаю поднять себе настроение и пока одеваюсь, понимаю, что на рейсовый автобус до конюшни я опоздала, а машину не вожу. Мама запрещает даже думать об этом. Наших девушек возят шофёры или же мы пользуемся общественным транспортом. А так как шофёра у нас тоже нет, то выход один – идти пешком. Прогуляюсь и немного остыну, ведь до сих пор горю внутри от злости.

Набросив на голову капюшон, повесив рюкзак за спину, выхожу из школы, направляясь к воротам. Поднимаю голову, смотря на тёмное, практически давящее своей чернотой небо с миллионом звёзд. Безумно красиво, мрачно красиво.

– Аурелия, – голос, словно из воздуха, появляется позади меня. Испуганно оборачиваюсь, но только тёмные резные ворота и ни души.

Закрываю глаза, начиная дышать быстрее. Такого ведь не бывает. Но я отчётливо слышала своё имя. Схожу с ума, мне необходимо сходить на службу. Моя болезнь становится опаснее, чем я думала. Если раньше я слышала свое имя только в голове, странные сны, то теперь этот голос обрел эхо. Страшно настолько, что чуть ли не бегу по пустой дороге, пытаясь спрятаться от моей начинающейся шизофрении.

Раздаётся громкий клаксон машины. Вскрикиваю, цепляясь ботинками о землю, и падаю на бок. Боже, как больно. Кто-то хватает меня за талию, резко поднимая на ноги. Не вижу этого человека из-за капюшона, упавшего на глаза. Хочу крикнуть, но горло сдавливает от страха. Брыкаюсь. Меня кто-то преследует! Маньяк в городе!

– Госпожа Браилиану, успокойтесь, – знакомый звонкий голос заставляет замереть. С меня сбрасывают капюшон, и я смотрю в тёмные глаза мужчины, где играет отблеск фонаря недалеко от нас. Облегчённо вздыхаю, смачивая кончиком языка пересохшие губы.

– Я напугал вас? Сильно ушиблись? – профессор Вéлиш отпускает меня, осматривая беглым взглядом. Замечаю, что сейчас на нем нет очков, и выглядит он моложе, чем казался при свете дня. Черные волосы взъерошены ветром, придают ему ребяческий вид. Сколько ему лет?

– Немного, – сдавленно отвечаю на оба вопроса, поднимая с земли рюкзак и отряхивая его.

– Простите, но заметил вас и подумал, что могу подвести. Уже ночь, хоть у нас и безопасный город, но негоже молодой девушке ходить одной, – он старается улыбнуться, но это словно для него новое. Его губы снова принимают привычное для них положение – сжатых в одну линию.

– Спасибо, но я привыкла гулять. Ничего, – вежливо отказываюсь.

– Понимаю, понимаю, – неожиданно он смеётся, но как-то странно. – Надеюсь, парень стоящий…

– Нет-нет, – мотаю головой, опровергая его выводы. Мужчина перестаёт улыбаться и уже непонимающе смотрит на меня, а я на него. Вот ещё слухов обо мне не хватало.

– Знаете, я была бы вам благодарна, если бы вы подбросили меня до северной конюшни. Обещала помочь, – быстро говорю.

– Конечно, простите, было подумал, что у вас свидание, – он смущенно отводит взгляд и поворачивается к серебристому джипу.

– Нет, я привыкла гулять по ночам. Мне не страшно, – вру, сейчас мне страшно, до сих пор слышу в голове этот голос. Такой странный, сильно охрипший и сухой. Натянуто улыбаюсь профессору и подхожу к машине. Он помогает мне сесть в неё и сам забирается, заводя мотор и начиная движение.

Не знаю, надо ли поддерживать диалог? Может быть, поблагодарить ещё раз? Бросаю искоса взгляд на него и вижу, что его ярко выраженные скулы играют на лице. Так, лучше не смотреть на него. От греха подальше. Обнимаю крепче руками рюкзак, в целях самозащиты, наверное. Так и проводим время в молчании, пока он довозит меня до конюшни.

– Спасибо вам и всего доброго, – открываю дверцу машины, чтобы спрыгнуть.

– Не за что, госпожа Браилиану, – вежливо отвечает он. И только сейчас в голову приходит то, как он обращается ко мне. Резко поворачиваюсь к нему, хмурясь от желания узнать больше.

– Почему вы называете меня госпожой, а не мисс Браилиану? – все же спрашиваю я.

Усмехается, играя длинными пальцами по рулю.

– Мой род такой же древний, как и ваш. Мои предки были основателями, как и ваши. И хотя образование идет в ногу со временем, но мы предпочитаем обращаться к людям, как раньше. Как было во времена наших предков, это правильно и намного уважительней, чем обычное иностранное «мисс», – отвечает он, а я уже заинтересовано оглядываю его.

– Как интересно, а я и не знала. Вы правы, это отличает нашу культуру от той, что за стеной. Ещё раз спасибо вам, господин Вéлиш, – улыбаюсь ему и спрыгиваю на землю, закрывая за собой дверцу.

Иду к конюшне, до сих пор сохраняя улыбку на лице. Странный мужчина, но я и, правда, не интересовалась прошлым. А это оказалось очень мило. Бросаю взгляд назад, где до сих пор стоит машина, освещая мне путь фарами. На прощание киваю и вхожу в домик к сторожу, чтобы вернуть себе внутреннее равновесие и заняться любимым делом. А ещё надо бы придумать пастору, почему не пришла сегодня на репетицию. Врать – греховно, придется сказать правду и получить нагоняй. Все из-за этой дуры.

 

Tres

Карябаю ногтями тёмную каменную кладку. Дышать нечем, задыхаюсь от нехватки кислорода. Везде вода, она стекает по камням, а внутри меня паника и страх, что умру тут. Знаю… откуда-то знаю, что умру. Ударяю кулаками по стене. Снова и снова. В кровь стираю пальцы, пытаясь забраться наверх. Падаю в воду. Плачу от ужаса и скулю в этом тёмном месте. Поднимаюсь на колени. Так холодно. Вожу руками вокруг себя. Везде ледяной и мокрый камень, по которому ручьем течёт вода. Меня замуровали. Не умею плавать.

– Помогите! – кричу, ударяя ладонями по стенам.

Никого нет, только мой громкий плач отдаётся эхом и откликается в сердце. Схожу с ума в этой темноте.

– Аурелия, – тихий голос накатывает откуда-то сверху. Поднимаю голову, сжимая трясущимися руками волосы.

– Аурелия, иди ко мне.

– Нет! Нет! Хватит! – кричу так громко, жмурясь и сотрясаясь от рыданий.

Болезненный удар по голове. Распахиваю глаза и вижу над собой знакомые лица моих перепуганных одноклассниц. Дышу часто и поверхностно, пытаясь понять, где я сейчас. До сих пор чувствую страх. Сон.

– Дорогая, ты как? – Рима бегает глазами по моему лицу, помогая подняться с пола, и усаживает меня за парту.

– Нормально… нормально, – шепчу, понимая, что заснула прямо на биологии.

– Все вернулись на свои места, а вы, мисс Браилиану, немедленно к директору! Живо! – зло указывает на меня пальцем мисс Морно, и я быстро киваю, запихивая тетради в рюкзак, и вылетаю из классной комнаты.

Несусь в туалет, чтобы плеснуть водой в своё бледное лицо. Господи, как такое могло произойти со мной? Я ведь выпила две чашки крепкого кофе с утра. Бессонная ночь и книги по латыни. И вот во что это вылилось. Заснула прямо на уроке, да ещё и перепугала всех. Теперь точно это дойдёт до ушей матери, когда она вернётся. Моё положение с каждым днём становится все хуже и хуже, как и болезнь. Так страшно от этого, что в глазах скапливаются слезы. Стираю их, но мне невероятно боязно. Почему я схожу с ума? Что со мной не так? Опускаюсь на пол, тихо плача из-за своей особенности, которая не нужна мне. Поделиться с кем-то не могу, не поймут. Боюсь, ведь это будет означать, что мне требуется лечение. Но я же не больна, всего лишь странные живые сны, которые пугают меня до смерти, ещё и голос… больна, очень больна.

Удаётся успокоиться и с тяжёлым осадком в душе бреду к кабинету директора, чтобы выслушать нотации по поводу моего поведения и получить наказание ещё на два дня. Но мне как-то всё равно, очень подавлена внутри и хочется просто забыть об этом, забыть и жить, как прежде. Меня отстраняют на сегодня от уроков, заменяя их уборкой складского помещения, где я вдыхаю пыль и протираю полки, перебирая статуэтки, книги и прочий инвентарь школы.

Сильно разочарована в себе, что сны вышли мне боком. Может быть, в интернете что-то будет? Хотя лекарств мне ни одна аптека не продаст, потому что нет у нас их. Просто нет. Чтобы получить лекарства даже от головной боли надо идти в госпиталь, а там заведует всем бабушка. Она уж точно не будет в восторге от моего появления там, да ещё и с диагнозом. Поэтому придётся только приспособиться к этому и жить… пытаться жить дальше до приезда мамы. Расскажу ей, должна же она понять меня. Не сумасшедшая я. Не сумасшедшая!

Зло бросаю тряпку в грязную воду, расплёскивая её вокруг ведра. Устала. Безумно устала и хочу спать. В школе уже тихо, а за окном сгустились сумерки, когда я выхожу из помещения, чтобы одеться и уйти отсюда. Слава Богу, завтра суббота, а в воскресенье схожу на службу, а потом исповедуюсь. Надеюсь, поможет.

– Лия, – меня окликает Рима, когда выхожу из школы. Удивлённо и радостно поворочаюсь к ней.

– Что ты тут желаешь? – спрашивая, подхожу к ней.

– Тебя жду. Миссис Сучка наказала тебя, да и вся школа уже в курсе, что ты спала на уроке, – кривлюсь от её слов.

– Ужасно, мама убьёт меня за такое, – горько вздыхаю и поднимаю на подругу голову.

– Расскажешь? Ты так кричала, напугала меня. Что происходит? – она берет меня под руку, и мы идём к воротам.

– Кошмар приснился. Не спалось этой ночью, вот и просидела в интернете, проходя всевозможные тесты, – лгу, не могу даже ей сказать, что меня терзает.

– Бывает, но знаешь, это было круто. Хоть какое-то разнообразие в нашей жизни. Ещё меня просили тебе передать это, – на ходу Рима расстёгивает рюкзак и протягивает мне бумагу.

Пробегаюсь глазами по соглашению на поход и цокаю, убирая его к себе в рюкзак.

– Я попросила папу подождать меня, а заодно подвести и тебя, – подруга указывает на тойоту, припаркованную рядом с воротами.

– Спасибо, – киваю я, и мы садимся в машину.

– Привет, Лия. Как дела? – спрашивает мистер Фриш, поворачиваясь к нам на заднее сиденье.

– Добрый вечер, все хорошо, спасибо, – вежливо отвечаю и отворачиваюсь к окну, чтобы избежать дальнейшего общения.

Мы едем в тишине, и только я остаюсь при своих мыслях о том, как бы мне пережить эту ночь без сновидений. Уже неважно день это или ночь. Теперь любого сновидения я опасаюсь. Он может прийти даже сейчас.

– Папочка, – ласково зовёт Рима своего родителя, и я прислушиваюсь к разговору.

– Да, дорогая?

– А можно я переночую у Лии? Её мама уехала, а она одна. Ей будет веселее. Пожалуйста, – тянет подруга. Поворачиваюсь в её сторону, удивлённо распахивая глаза и одновременно благодарственно. Как она поняла, что боюсь?

– Конечно, дорогая, только ложитесь спать вовремя. И никаких долгих посиделок у телевизора, – соглашается мистер Фриш.

Он паркуется во дворе нашего дома, и мы радостно выходим из машины. Рима на прощание чмокает отца, пока я открываю дверь и ожидаю её.

Включив свет в гостиной, мы раздеваемся и решаем поесть неполезную пищу. Подруга рассказывает, что сегодня было и, как проходили скучно занятия, пока я достаю тарелки и все для сэндвичей. Мама запрещает мне так питаться, говорит, что от этого мы портим свою кровь. Но сейчас её нет, как и бабушки, поэтому я довольно собираю вкуснейшую пищу для меня и порцию отдаю подруге. Подхватив бутылочки с водой, мы идём ко мне в спальню. Расположившись на моей кровати, с жадностью поглощаем сэндвичи до последнего кусочка.

– А теперь расскажи мне, Лия, – осторожно произносит Рима. Сжимаю губы от страха, что не поймёт, пока собираю тарелки и спускаю все на пол.

– Да особо нечего…

– Врёшь. Ты в последнее время сама не своя. То вздрагиваешь от упавшего учебника, то сегодня, вообще, кричала, как будто за тобой дьявол гонится. И ты плакала, чего я совсем в тебе не припомню, – перечисляет она.

Глубоко вздыхаю и подхожу к двери, плотно закрывая её. Зачем-то выглядываю в окно, зашторивая окна, и поворачиваюсь к удивлённой моему поведению подруге.

– Я заболела чем-то. У меня отклонение… умственное отклонение. Я слышу голос, мужской и страшный. Он зовёт меня, знает моё имя. Раньше я слышала его только в голове, а с моего дня рождения он обрёл оболочку. Нет, не как призрак, а как будто он рядом со мной и говорит. Когда оборачиваюсь – ничего. И сны… я боюсь спать. Они странные, все тёмные и опасные. Я в них точно знаю, что меня ждёт смерть. Эту ночь не спала, заснула на уроке… и… боже, так боюсь, – всхлипываю, садясь на постель. Снова переживая этот ужас, который творится со мной, не обращаю внимания на то, что подруга ничего мне не отвечает. Просто сидит и смотрит на меня во все глаза.

– Не знаю, что со мной происходит. Но с каждым днём это становится опаснее, чем раньше. Мама не поймёт… она… я рассказала ей, только упомянула тебя. Прости меня. Она сказала, что мы смотрим слишком много фильмов, посоветовала пойти на службу. Я так и сделаю, пастор должен избавить меня от этого. Но… – поворачиваюсь к Риме, стирая с лица слезы, – но чувствую, не поможет.

– О, Господи, я… я не знаю… но ты не больна. Лия, милая, не больна. Может быть, это гормоны? Просто ты у нас отличаешься от всех, и возможно, твоё взросление проходит иначе, чем у нас? – предполагает она, и я улыбаюсь, что не убежала, а тут. Рядом со мной.

Пожимаю плечами от такого варианта моей беды.

– А голос, у него есть обладатель? Его ты видишь? – спрашивает она.

– Нет. Никого не вижу, только голос.

– Мужской? – уточняет она.

– Да, наверное, мужской. Но и он странный, не такой, как у нас. И говорит он на латыни, всегда на латыни. Он ждёт меня, зовёт меня к себе. Хриплый, сухой, словно где-то далеко он и в то же время очень близко. Во мне он. Я, возможно, страдаю раздвоением личности или чем-то похуже этого. Я…

– Тише, успокойся, мы найдём что-нибудь в интернете, и я никому ничего не скажу, – подруга обнимает меня, предоставляя своё плечо, чтобы я выплакала все свои слезы и страхи сейчас. И я делаю это, потому что необходимо. Делиться своими опасениями всегда приносит облегчение. Уже просто всхлипываю, она гладит меня по волосам и спине.

– Интернет не поможет, я вбивала в поиск много вариантов, но или сайт заблокирован, или же какая-то чушь про демонов, вселяющихся в души. Не хочу больше думать об этом, – встаю с постели, шумно вздыхая, и провожу по волосам, приглаживая их. – Может быть, если забуду, то и само уйдёт. Ничего, возможно, и правда, перечитала или пересмотрела ужастиков.

По взгляду подруги вижу, что не верит, но улыбается, поддерживая мою игру сейчас.

– Давай, спать ляжем, хорошо? – предлагаю я. – Только ты спи со мной.

– Конечно, – кивает Рима, расправляя постель.

Выдаю ей свои штаны и футболку, а сама иду помыть посуду. Никто мне не поможет, это я тоже знаю. Я сама разберусь во всём. Если не буду бояться во сне и пойду за голосом, возможно… есть ли вероятность, что пойму? Как бы ни храбрилась даже в мыслях, но я всего лишь человек. Девочка из плоти и крови, которая боится.

Когда я возвращаюсь к себе, замечаю, что Рима уже спит на одной части постели. Улыбаюсь, подходя к ней, и накрываю одеялом. Становится ещё холоднее на улице, значит, пора включить обогрев во всём доме.

Надев пуховик, выхожу из дома, чтобы обогнуть его и зайти в гараж, где располагается щиток с электричеством и кнопки управления отоплением. Подняв два рычага вверх, закрываю щиток. Ледяной ветер врывается и свистит вокруг меня. Передёргивает от этого, выхожу из гаража и быстрым шагом иду к двери.

– Аурелия… – от этого голоса я замираю, сглатывая от страха. Позади. Он позади меня. Пришёл сюда в ночи ко мне. Должна повернуться. Давай же!

Резко поворачиваюсь и тут же натыкаюсь на кого-то. Визжу, ударяя по напавшему. Но он хватает меня за плечи и сильно встряхивает, что капюшон падает. Губы трясутся от холода, страха и удивления.

– Что вы тут делаете? – шепчу я, смотря на нежданного гостя.

 

Quattuor

– Госпожа Браилиану, – немного кивает профессор Велиш и отпускает меня. Почему он тут? Преследует меня? Это он играет со мной? Отступаю на шаг, ища рукой ручку двери. Сейчас он не напоминает мне преподавателя, а просто мужчину, молодого мужчину, который оказался ночью у моего дома без видимой на то причины.

– Я сейчас… сейчас вызову охрану, – предостерегая его, быстро дышу и постоянно облизываю губы.

– Ох, простите… я… вы, наверное, решили… нет, уверяю вас, нет. Я только освободился, были дополнительные занятия с выпускниками. Вчера вы обронили у меня в машине вот это. Я подумал, что вам это ещё понадобится, – он поднимает руку, где я вижу ярко-красную обложку одной из моих книг, которую взяла в библиотеке.

Я точно сошла с ума. Уже нормального человека принимаю за собственное чудовище из кошмаров. А всему виной моя рассеянность. Как она могла выпасть?

– Спасибо, да, это моё. Это вы меня простите, просто ночь на дворе, а вы тут… простите. Неожиданно очень. Может быть, чаю хотите? – вежливо предлагая, беру из его рук книгу.

– Нет, спасибо за приглашение, но это не компетентно с моей стороны. Вы ученица, а я преподаватель и то не ваш. Не хочу вам доставить проблем. И меня дома уже ждут. Доброй ночи, госпожа Браилиану. Надеюсь, мы ещё встретимся, вы интересная личность. Вы отправитесь с нами в поход? Ведь как бы его ни вуалировали, но это обычный школьный поход с развлекательной программой, песнями у костра и моими навевающими сон лекциями о культуре нашего народа, – он улыбается мне, и я инстинктивно отвечаю ему тем же.

– Это не моё, – качаю головой, – не любительница такого рода развлечений. Да и со мной всегда что-то не так.

– Что ж, очень жаль. Тогда желаю вам приятных снов, – он поднимает руку в прощании, разворачивается и идёт к своей машине. Смотрю ему вслед, усмехаясь своим мыслям. Красивый мужчина, добрый и вежливый. Его слова заставляют задуматься о походе. Машина уезжает, а я так и стою, смотрю на тёмную улицу, покрытую туманом.

Передёргивает от ощущений внутри. Никого тут нет, и не может быть. Вхожу в дом, закрывая дверной замок на ключ. Решаю, что все же спать не буду и как раз есть книга, которую я ещё не прочла. Сдать надо уже завтра, а то аннулируют мой читательский билет. Включив лампу и удобно устроившись на диване, накрывшись пледом, открываю любовный роман и окунаюсь в мир прекрасной истории между принцем и простой девушкой. Сказка, но иногда хочется читать о таком. Такого рода чтение отвлекает от мыслей и съедает ночное время.

В нашем городе рано темнеет и поздно наступает рассвет. Солнца мы видим очень мало. Честно, не помню, когда оно светило целый день. Прячется от нас и увеличивает истории про мистическую Румынию.

Когда я встаю с дивана, зевая и сбрасывая с себя желание заснуть, часы показывают начало восьмого, а за окном все так же темно. Подойдя к валяющемуся на полу рядом с дверью рюкзаку, я открываю его и достаю бумагу. Задумчиво смотрю на буквы обычного соглашения для учеников нашей школы, и решаю, а почему бы и нет. Почему бы не пойти, я бы с удовольствием послушала рассказы профессора Велиша, насладилась бы природой. Но для этого нужна подпись, а мамы нет. Остаётся только бабушка, и придётся доехать до больницы, где она живёт.

– Доброе утро, – сонный голос Римы отрывает меня от мыслей, и я поднимаю на нее голову, улыбаясь подруге.

– Привет. Как спалось? – спрашивая, снова складываю бумагу в рюкзак и бросаю его на пол.

– Мне хорошо. А ты как? – хмурится она, растирая глаза и потягиваясь.

– Не спала. Читала, – пожимаю плечами.

– Нельзя так, Лия. Ты где-нибудь снова заснешь, и примут тебя за городскую сумасшедшую. А голос был? – отчитывает она меня.

– Был, – сдавленно отвечаю, разворачиваясь, иду на кухню. Рима за мной, ожидая продолжения.

– Снова позвал меня, и я испугалась. Как раз в этот момент появился профессор Велиш. Он подвёз меня, я обронила книгу в его машине. Вернул, – рассказываю, пока достаю кастрюлю, чтобы приготовить кашу.

– О-о-о, он симпатичный, только уж больно старый для нас, – смеётся Рима.

– Да, ты права, – вспоминаю, что в обычной одежде и без очков он выглядит довольно моложаво. Не более тридцати, да и двадцать пять с натяжкой.

– И? Пока я спала, вы тут… – подруга делает рукой неоднозначный взмах.

– Нет, дура. Он поехал домой, и, может быть, у него жена есть или невеста. Вообще, прекрати такие разговоры. Ты ведь знаешь правила. А мне их нельзя переступать, – мотаю головой, продолжая улыбаться, пока наливаю молоко и зажигаю конфорку.

– Ну, побаловаться можно. Ладно, завтракаем, и я позвоню папе, чтобы забрал. Обещала ему помочь с животными. Да ещё и в теплице с мамой поработать надо. Не хочу так, – кривится она от своих же слов. – А ты чем займёшься? Хочешь, приезжай вечером к нам с ночёвкой?

– Спасибо, я подумаю. Мне надо поехать к бабушке, чтобы она подписала соглашение о походе…

– Ты решила идти? – перебивает она меня.

– Да, – убавляю газ и засыпаю овсянку, – решила. Ты же знаешь, как я люблю лес и горы. Меня не волнуют эти посиделки, но не знаю почему, хочу пойти.

– А не дело ли в профессоре? – хитро спрашивает она. А мои щеки покрываются румянцем, хотя совсем об этом не думала. Хорошо, что стою спиной, и она не видит моего смущения.

– Нет… возможно… нет. Все! Хватит! – подхватываю полотенце и ударяю по плечу смеющуюся подругу.

– А кто-то влюбился в старикашку, – продолжает она веселиться, хватая другое полотенце и отвечая мне.

– Дура! – смеюсь я, гонясь за ней по всей кухне, пока от плиты не раздаётся неприятный звук, как и аромат, сбежавшей каши. Подбегаю и тяжело вздыхаю, радуясь, что хотя бы немного осталось.

Разложив по тарелкам кашу и достав конфитюр из клубники, мы садимся за стол, ещё хихикая, завтракать.

Провожаю Риму и сама собираюсь, чтобы отправиться по делам. Пройдя по дороге вниз, я ожидаю автобус, который меня довезёт до больницы. Никого нет на безлюдной улице, только я одна. Обычно субботние дни наши жители проводят в хозяйственных делах, занимаются посевами или уходом за урожаем в парниках. Мы питаемся только продуктами, выращенными у нас. Мы никогда не пробовали роллы или суши. Мы видим рыбу только в водоёмах, где рыбачить запрещено. Только мясо с пастбищ. Наверное, это хорошо, ведь мы живём дольше, многие дотягивают до ста лет. Но иногда меня посещают мысли, а что такое увидеть вживую океан и солнце, палящее над тобой. Что такое сгореть под ним и мучиться. Но никогда я этого не узнаю, запрещено даже думать о таком. Это грех. Такой сладкий, манящий и другой. Желания, их нельзя контролировать даже внутри. Они настигают меня в любой момент, и тогда я открываю интернет. Включаю пение птиц и слушаю океан, надеваю солнцезащитные очки и ложусь на пол, представляя, как загораю. Я живу в собственной иллюзии, обрывая её любовью к матери.

– Добрый день, мне нужна Иона Браилиану, – говорю я на ресепшен тихой больницы. Никого нет, только женщина, которую я разбудила. Почему бабушка пропадает тут днями и ночами? Ведь лечить особо некого. Да и роды у нас не так часто происходят, а она здесь.

– Добрый день, сейчас я узнаю, где она. Вас что-то беспокоит? – моргая, пытаясь, видимо, снять остатки сна, спрашивает женщина.

– Нет, я её внучка, – поясняя, облокачиваюсь о стойку, пока ищут бабушку.

– Подождите, она сейчас подойдёт, – бросает мне она, кладя трубку. Киваю, присаживаясь на мягкую скамейку.

Мама и бабушка, потомственные врачи. Одна осталась в больнице, а другая баллотировалась в совет и сейчас даёт консультации и семинары. А я? Кровь, уколы и даже запах, присутствующий тут, все не моё. Я боюсь крови, даже порезав палец, мне становится плохо. Поэтому следовать традиции нашего рода не смогу. И не знаю, чем буду заниматься в будущем. Хотя ещё полгода до выбора направления и проверки на профпригодность, которую мы сдаём перед основными выпускными экзаменами, есть время решить. Может быть, буду заниматься связями с общественностью. Это очень интересно: организовывать праздники, светские рауты и другие развлекательные программы.

– Девочка моя, – радостный голос Ионы раздаётся сбоку от меня.

– Привет, – подскакиваю с места и крепко обнимаю бабушку, пахнущую её любимыми духами «Шанель».

– Какими судьбами? Неужели, так соскучилась по мне? – смеясь, она держит меня за плечи и немного отодвигается.

– Очень. Мама уехала, а тебя так давно не было, – смотрю в идентичные глаза матери и не могу перебороть внутри любовь к ним. Обожаю обеих, что все мои страхи уходят на задний план.

– Прости, прости. У меня тут начались дополнительные курсы для наших будущих медиков. Когда заканчиваю, то иду в лабораторию и пытаюсь создать сыворотку молодости, – смеётся она.

– Ты прекрасно выглядишь и без неё, – заверяю её. Бабушка улыбается ярко накрашенными алыми губами и поправляет укладку чёрных волос. Да, она обновляет цвет раз в месяц, чтобы всегда иметь отличие среди нашего народа и скрывать свой возраст.

– Лия, деточка, что-то случилось, раз ты приехала ко мне? – уже серьёзно спрашивает она, показывая головой, чтобы я присела.

– Меня наказали в школе. Знаю, что это плохо, Иона. Мама будет зла на меня, но я ничего не сделала. Просто перебила эту стерву…

– Аурелия, – предостерегает меня она от сквернословия. Поджимаю губы и опускаю голову, смотря на имя, вышитое на её медицинском халате.

– Прости. В общем, ещё я заснула на уроке. Чувствовала себя плохо, из-за месячных не могла ночью уснуть и вот, – вру я и даже не краснею. Черт, точно пора на исповедь.

– Бедненькая. Ничего, не волнуйся. Каждая женщина переживает боль до родов, и твоя боль уйдёт. Но они начались раньше, не так ли?

– Ага, немного раньше, – киваю я.

– Надо бы тебя проверить…

– Не надо, пожалуйста, не надо. Со мной все хорошо, правда. Бывает же такое. И я ненавижу это. Меня даже от запаха передёргивает. Но я тут за другим, – быстро перевожу тему, потому что вижу по её лицу, что сейчас начнёт копать глубже и уличит меня во лжи. Достаю из рюкзака бумагу и протягиваю ей.

– Вот. От нашей школы отобрали девочек. Мы пойдём в поход в следующий уик-энд с мальчиками из школы Стефана. За нами будет смотреть профессор из их заведения, и, думаю, от нашей школы тоже. Я хочу пойти, а мамы нет, только ты. Можешь подписать? – перевожу дыхание от торопливой и совершенно несвойственной мне речи.

– Конечно, родная, конечно. Только вот мальчики меня немного смущают, – медленно отвечает она.

– Меня они не интересуют. Заверяю тебя, что иду туда, только чтобы отдохнуть и провести время в горах.

– Хорошо, – кивает она и достаёт из нагрудного кармашка ручку, расписываясь внизу, где стоит галочка.

– Спасибо, – чмокаю её в щеку, убирая документ обратно.

– А теперь поезжай. В воскресенье буду дома и отвезу тебя на службу, – поднимаясь, произносит она.

– До встречи. Не переутомляйся, – отвечаю я уже её спине, быстро удаляющейся по коридору.

Ладно, с этим решили, теперь можно сдать книгу и взять ещё парочку, чтобы занять себя этой ночью. Выйдя из больницы, сажусь в автобус, который отвезёт меня в центр города. Людей на улице мало, все заняты семьями, и остаются такие, как я одинокие и скучающие.

Зайдя в библиотеку, отдаю книгу и отправляюсь к полкам, где стоят уже свежие издания с любовными историями.

– Госпожа Браилиану? – удивлённый мужской голос раздаётся слева от меня.

– Господин Велиш, добрый день, – улыбаюсь я мужчине, нагруженному стопкой из книг.

– Снова встретились. Вы, наверное, меня преследуете, – от его слов я начинаю краснеть. Даже не нахожу, что ответить, только открываю рот и тут же закрываю его, теребя в руках книги.

– Я шучу. Выбрали новинки? – он указывает взглядом на печатные издания у меня в руке.

– Да. Люблю читать, – несколько скованно отвечаю я, подходя к нему. – Вам помочь?

– Нет, спасибо. Я все же мужчина и для меня это пустяк, – он идёт в сторону библиотекаря, как и я.

Мы оформляем свои книги, и я как дурочка стою и улыбаюсь, косо поглядывая на него. Сколько же ему лет? Сейчас в потёртых чёрных джинсах, ботинках и чёрном пуловере, с гладковыбритым лицом он совсем непохож на взрослого. Ладно, нравится он мне. Я просто не общалась с парнями, совсем не общалась. А тут он новый опыт для меня. Это безумно интересно.

– Я могу вас подвести, – услужливо предлагает он, когда мы выходим из библиотеки.

– Спасибо, но я планировала зайти в кофейню и выпить напиток с каким-нибудь десертом.

– Не против, я составлю вам компанию? Устал от этих студентов, которые не могут сосредоточиться и постоянно отвлекаются, – он улыбается, а я глупо киваю, чувствую себя полной идиоткой.

– Тогда забирайтесь в машину. Знаю отличное место, – он показывает головой на джип.

Господи, что я творю? Но быстро огибаю автомобиль, пока он укладывает свои книги на заднее сиденье.

Это же свидание? Да? Они так проходят?

Хочется похихикать, но я настолько смущена и рада одновременно, что только кусаю губу, наблюдая, как он садится на водительское сиденье и пристёгивается, заводит машину и выруливает с парковки.

Сердце так быстро бьётся, нервничаю жутко. А он молчит. Может быть, это все неправильно? Он взрослый для меня все же, да и… о, боже. Какая я дура.

Мужчина останавливается практически на окраине города, где даже вывесок нет. Удивлённо осматриваюсь, он помогает мне вылезти из машины и указывает на дверь.

– Это место моего хорошего друга. Он великолепный пекарь, а ещё историк. Сейчас сами все увидите, – профессор Велиш открывает передо мной дверь, и я шагаю в место, наполненное мягким золотистым светом. Нос щекочет от аромата корицы и ванили.

Замираю, с жадностью поглощая это пространство. Почему я о нём не знала? Несколько столиков с мягкими диванчиками, а вокруг всего этого стеллажи с книгами. Огромнейшая библиотека, которая фору даст городской. Тихая и классическая национальная музыка создаёт неповторимый колорит этого места.

– Ну как вам? – спрашивает меня профессор, помогая снять пуховик.

– Невероятно, – шепчу я, боясь спугнуть это ощущение умиротворённости внутри меня. Так спокойно и словно я все страхи оставила там, за дверью. Поворачиваюсь к нему. Он изучает моё полыхающее лицо, приподнимая уголок губ.

– Тогда добро пожаловать к нам, госпожа Аурелия Браилиану.

 

Quinque

– Петру, какой приятный и неожиданный сюрприз, – к нам подходит седовласый мужчина, немного полноватый, но, тем не менее, от него исходит приятная аура доброты. Он обнимает профессора, похлопывая по спине, словно хорошего друга или родственника.

– Андрей, вот привёл к тебе новую гостью, – мистер Велиш показывает на меня. И я улыбаюсь, смотря в тёплые карие глаза мужчины, широко улыбающегося мне. – Аурелия Браилиану, это тот человек, о котором я говорил вам. Сейчас он приготовит нам изумительный кофе и предложит не менее вкусный пирог. Не так ли?

– И не только пирог. Очень приятно, госпожа Браилиану. Присаживайтесь, все принесу, – кивает мужчина и быстро удаляется за дверь, скрывающуюся за прилавком со всевозможной выпечкой и хлебом.

Петру. Теперь я знаю его имя, указывает мне рукой на столик. Мы подходим к нему и рассаживаемся. Кручу головой, впитывая в себя атмосферу неповторимую и даже историческую. Словно мы оказались где-то не в городе, а за пределами его.

– Тут очень интересно, – нарушаю я тишину, все так же говоря шёпотом.

– Спокойно. Можно отдохнуть и почитать. Многие за этим сюда и приходят, уйти полностью в мир книг. Хотя тут в основном собраны сочинения наших авторов о прошлом, о нашей истории, о традициях, которые уже забыли. А молодёжь нынче предпочитает иное, – видимо, намекает на мой выбор.

– Потому что мы молоды и хотим жить будущим, а не прошлым, – поднимаю уверенно голову на него. В его глазах появляется интерес к моим словам, а у меня удивление от своего поведения. Ведь он преподаватель, а я высказала свои мысли, да ещё и в грубоватой форме.

– Простите, – добавляю я, тут же отворачиваясь от него, смотрю на выпечку за стеклом.

– Травить в себе собственные мысли и характер плохо, госпожа Браилиану. Когда-нибудь то, что накопилось в вас, вырвется и устроит сильнейший взрыв. А в вас накопилось многое от жажды знаний до страха этой самой жажды. Вы можете не извиняться, правильно то, что вы решили отстоять свой выбор. Только так формируется личность и человек выделяется из серой массы, – чётко произносит он.

Медленно поворачиваюсь к Петру, ещё больше удивляясь его словам. Откуда он узнал об этом? Но не успеваю я спросить, как нам приносят ароматный кофе и поднос со всевозможной выпечкой.

– Приятного аппетита, – желает нам Андрей и, не глядя больше на нас, уходит обратно в заднюю комнату.

Желудок сжимается от желания вонзить зубы и попробовать каждый изыск, хотя я не любительница, но устоять не могу.

– Все для вас, госпожа Браилиану, – Петру пододвигает ко мне тарелку.

Осторожно беру кусочек пирога и с таким наслаждением уминаю его, запивая терпким кофе с корицей и чем-то ещё невероятно тёплым и растекающимся по венам горячим напитком. Кажется, что становится жарко внутри. Даже голова немного кружится от этого. Решив, что съесть все не смогу, да и живот уже полный, промакиваю губы салфеткой и допиваю кофе.

– Ещё? – предлагает Петру, указывая на чайник, который я даже не заметила. Киваю, откидываясь на диван. Как хорошо. Не помню, чтобы мне было так спокойно и хорошо. Словно я нашла свой укромный уголок. Бывает такое, что в незнакомых местах ты чувствуешь себя максимально комфортно и не хочешь уходить отсюда? Так и сейчас. Удивительное кафе.

Смотрю на тёмный напиток, дымящийся в кружке, и улыбаюсь. Просто улыбаюсь, а в голове такая лёгкость. Бросаю взгляд на наблюдающего за мной мужчину и тихо смеюсь. Не знаю почему, но это так невероятно прекрасно.

– Я поеду, – говорю, уже полностью поворачиваясь к нему. Мужчина удивлённо поднимает брови от моих слов.

– То есть пойду в поход с вами. Бабушка подписала соглашение, – поясняю я.

– Хорошо. Думаю, вам понравится. Ночи в горах необычайно красивы. Я понимаю тех, кто выдумывает наши легенды. Ведь как можно смотреть на эту первозданную природу, не тронутую человеком и принадлежащую только нам, и не восхищаться? Не воспеть её и не рассказать миру о её таинственности? – Гордо произносит он.

– Мне тоже нравится это. Люблю уезжать на лошади и просто смотреть на озеро. Мне кажется, что там так безопасно. А большинство утверждает, что страшно оставаться наедине с природой. В интернете многие пишут, когда путешествуют по Румынии. Говорят, что жить тут невозможно, и только привлекает их история про Дракулу, – усмехаюсь я, вспоминая отзывы на сайтах путешествий.

– Да, Влад Цепеш и его жестокость, – смеётся Петру. – Но вы выбираете литературу про любовь. Верите в неё?

– Не знаю, – смущаясь от его вопроса, беру в руки чашку с кофе и отпиваю из неё, – но это же тоже красиво. Не угадаешь, где она настигнет тебя, как и природа, она завораживает, сбивает с мыслей и своих выводов, сделанных ранее. Вы только представьте: неожиданная встреча двух людей, живущих в одном городе, не знающих друг о друге ничего, перерастает в вечность. Один взгляд, и они понимают, что никогда не забудут друг друга. Не вырвут из памяти и будут сравнивать всех с тем, кто так засел внутри. Голос. Его тоже невозможно забыть. Он преследует тебя, преследует днём и ночью. Зовёт к себе, и ты боишься, хотя внутри… внутри ты знаешь, что не сошла с ума. Кто-то есть. Необъяснимый и странный. Рядом с тобой ходит и зовёт тебя к себе. Тысяча вопросов рождается в голове. Откуда? Почему? Зачем? Но вопреки им это будет продолжаться, пока что-то другое не перебьёт его или… или он заберёт тебя, а ты сдашься. Только есть ли смысл бороться?

Перед глазами все плывёт, когда я странным образом уже перехожу от легкой беседы о выборе литературы к своим страхам.

– Госпожа Браилиану? О чём вы говорите? – полное непонимание в тоне мужчины заставляет моргнуть и немного помотать головой.

– Да так, вспомнила одну книгу. Знаете, мне уже пора. Надо идти, – торопливо говорю я, вставая с места. Но ноги какие-то ватные, пружинят, и я снова присаживаюсь на диванчик, закрывая лицо руками.

– Вам плохо? – испуганно спрашивает Петру, помогая вновь подняться и поддерживая меня за талию.

– Нет. Голова немного закружилась, – отвечая, моргаю и пытаюсь понять, почему все вертится перед глазами.

– Это ароматизированные свечи. Вам надо на воздух, – он подхватывает мой рюкзак, обнимая за талию. А я иду, ноги заплетаются, что ему приходится крепче стиснуть меня и чуть ли не донести до выхода.

Холодный воздух врывается в мои легкие, и тело начинает дрожать. Петру пытается одеть меня, но я даже руку поднять не могу.

– Аурелия, – этот голос снова появляется из ниоткуда. Жмурюсь, сжимаясь, и начинаю всхлипывать.

– Аурелия… Аурелия… где ты?

– Нет, пожалуйста, нет, – шепчу я, открывая глаза.

– Госпожа Браилиану! – громко кричит Петру, а я смотрю в его лицо, быстро дыша, и меня трясёт от холода и страха.

– Давайте, ну же, давайте, в машину, – он подхватывает меня на руки и чуть ли не бегом усаживает в автомобиль.

Голова ещё кружится, а сердце с такой бешеной яростью разрывает грудь. Я могу только шумно дышать, прикладывая ледяные пальцы к вискам. Массирую их, помогает снять эту удушливую бурю внутри.

Петру едет в сторону моего дома, за что я благодарна ему. Благодарна, что не задаёт вопросов, помог мне не упасть в обморок, хотя я была на грани. Не понимаю, что со мной произошло. Он паркуется во дворе и заглушает мотор.

– Простите, – шепчу я, сгорая от стыда за то, что это повторилось снова и при нём.

– Бывает, со всеми бывает. Ничего. Сейчас лучше? – мягко интересуется он, поворачиваясь ко мне.

– Да, намного. Спасибо вам, – перевожу взгляд на тёмный дом, – за все спасибо. И мы… мы же не расплатились.

– Глупости. Это мой друг, поэтому не волнуйтесь об этом. Там талоны не нужны. Вам нужно отдохнуть. Наверное, берете на себя больше, чем сами в силах исполнить. Переутомились. Расслабились, и чуть было не заснули. Я могу помочь вам дойти до дома, – услужливо предлагает он.

– Нет, спасибо. До свидания, – быстро говорю я, сама распахивая дверь и выпрыгивая из машины. Ноги до сих пор какие-то странно пустые. А я сама боюсь, боюсь, что как раз отдыхать мне опасно. Не смотрю назад, только открываю дверь и захожу в дом.

– Господи, – шепчу я, а глаза наполняются слезами. И ведь всё было прекрасно, так хорошо, а потом он… и его голос ворвались в меня. Почему это происходит со мной? Почему я?

Бреду к своей спальне, на ходу раздеваясь и бросая все на кресло в комнате, забираюсь в постель, сжимаясь клубочком. Плачу от бессилия и желания быть нормальной. Мне так понравилось сидеть в этом месте с Петру. Мне нравится говорить с ним и то, что он не проявляет свой авторитет. Слушает меня, рассуждает и просто свободно общается со мной.

Не замечаю, как мой плач затихает, а сама я медленно погружаюсь в сон.

Сильный поток воздуха развевает мои волосы. Подо мной конь, разрезающий тишину своим галопом. Улыбаюсь, а внутри меня счастье. Счастье быть свободной. Вырваться и скакать по лесу. Вижу впереди замок. Дом. Отчего-то знаю, что это мой дом. Величественный. Неподступный.

– Аурелия! Стой! – от голоса, донёсшегося до меня, сильнее сжимаю поводья. Солнце резко садится и вокруг все темнеет. Ночь буквально обрушивается на меня. Но я вижу факелы, горящие впереди, и несусь к ним.

– Нет! Аурелия! Нет! – этот человек, преследующий меня повсюду, кричит так громко. Губы начинают дрожать, ударяю по лошади. Быстрее! Прошу быстрее! Дома буду в безопасности! Быстрее!

Не успеваю я доскакать до ворот, как земля начинает дрожать подо мной и на моих глазах башня падает в овраг позади замка. Кричу. Тяну поводья. Лошадь встаёт на дыбы. А повсюду огонь, он полыхает в замке, разрушая его изнутри. Кричу снова и снова от страха и ужаса. Слышу такие же крики внутри замка. Там люди! Люди! И они будут сожжены заживо! Лошадь брыкается подо мной, пытаясь сбросить. Пятится назад. Снова встаёт на дыбы. Не могу больше держать поводья, удушливый запах палёного мяса достигает носа. Кричу и вылетаю из седла. Хватаюсь руками за воздух и падаю. Лечу в бездну. Закрываю лицо руками, кричу. Громкий всплеск и погружаюсь в ледяную воду. Пытаюсь выплыть, но платье такое тяжёлое, оно тянет меня ко дну. Задыхаюсь… открываю рот, и он наполняется тело гнилой водой…

Глубокий вдох. Подскакиваю на постели, обливаясь холодным потом. Моргаю, темно вокруг. Моя спальня. Снова сон. Трясущимися руками дотрагиваюсь до лба, глаз, тру лицо. Тихо плачу, придвигая к себе ноги.

– Хватит, прошу тебя, хватит, – шепчу я, раскачиваясь туда-сюда.

– Аурелия…

– Хватит! Оставь меня! – уже кричу, сжимая руками волосы и причиняя себе боль.

– Пожалуйста, – шепчу, понемногу приходя в себя. Поднимая голову, смотрю в темноту. То, что увидела, до сих пор перед глазами. Огонь и крики людей о помощи. Кто они? Кто тот, что зовёт меня? Почему меня?

Судорожно дышу, тело трясёт в ознобе. Бросаю взгляд на часы, семь утра. Господи, за что?

 

Sex

– Лия, пора ехать, – в мою спальню стучится Иона.

– Иду, – отвечая, смотрю на себя в зеркало.

Собрав волосы в тугой пучок на затылке, набрасываю на голову чёрный платок, в котором все женщины ходят в церковь. Считается, что мы, девушки, женщины, девочки, уже грешны перед богом. И для нас служба проводится отдельно, после мужчин. Мама пыталась бороться с таким правилом, но безуспешно. Мы истинный грех, рождённый в плотской радости. И никак иначе мы не выглядим перед церковью. Осмотрев своё чёрное платье ниже колен и тёмные колготки, грустно усмехаюсь на это одеяние, натягивая сапоги. Почему мы грешны? Потому что женщины. Хотя у женщин тут больше власти, чем у мужчин. Нас больше, в совете из десяти людей – семь женщин. А церковь неподвластна законам.

Ещё до сих пор не пришла в себя после нового кошмара. Они меняются, становятся красочными, а затем снова ночь и страх. Как же мне не спать? Я физически нуждаюсь в отдыхе. Изнурена и потеряна в собственной иллюзии, которая находится за гранью.

Выхожу из спальни, натянуто улыбаясь элегантной бабушке. Она в чёрном кашемировом пальто, а под ним, как обычно, облегающее платье тёмного тона с глубоким декольте и обязательно кожаные сапоги на высокой шпильке. Только сегодня не накрашена, и её бледное лицо так ярко контрастирует с чёрным платком, повязанным на современный лад, но она не менее красива. Без всего этого грима, который нам запрещают даже трогать, она выглядит ещё моложе.

Мы садимся в её машину и едем к церкви, где уже припарковано множество автомобилей. Все жители нашего города собрались на воскресную службу. Мужчины, отсидевшие уже проповедь, отправились завтракать, а потом будут ожидать своих девушек, жён, матерей тут.

Мы подходим к множеству знакомых, здороваясь и желая лёгкой недели. Традиция. Плетусь за бабушкой, снимая с себя пуховик, кладу его при входе к куче одежды других людей. Мы идём по проходу, останавливаясь у первого ряда, где находится наше место, как одних из главных в этом городе. Шушуканья и шёпот за спиной, множество глаз осматривают нас. И это привычно уже. Опускаясь на скамью, кладу себе на колени библию. Поднимаю взгляд, смотрю бессмысленно на распятого Иисуса, святых и свечи. Все так блестит, золото отполировано, драгоценные камни сверкают в свете свечей, и это вызывает усмешку. Разве богатство и демонстрация его не грех?

Все встают, когда входит пастор. Он призывает каждую из нас склониться на колени перед ним. А затем с его разрешения мы снова садимся на скамейку. Начинается служба, но я не слушаю её. Конечно, надо бы, но мои мысли далеки отсюда. Как-то грустно внутри, пусто даже. Не понимаю, почему я схожу с ума. Внутри меня происходит что-то странное. Какое-то отторжение от всего, что происходит сейчас. Неприятно. Как облегчить это состояние? Не имею понятия. Никакого.

Глубоко вздыхаю и тереблю кожаную обложку библии. Поднимаю голову на пастора и хмурюсь. Почему так тихо? Он же говорит что-то. А я не слышу. Его губы двигаются, но ни звука. Медленно поворачиваюсь к бабушке, кивающей на его слова. Оборачиваюсь к другим женщинам, что-то отвечающим на призыв пастора. Но я не слышу! Господи! Что со мной? Я не слышу ничего! Только своё сердцебиение.

– Аурелия, – по церкви проносится охрипший голос.

Нет… нет… не сейчас… прошу тебя… не сейчас…

Закрываю глаза. Пытаюсь читать молитву, но, как назло, забываю все слова. Буквально все вылетает из головы, только страх. Из-под ресниц выкатываются слезы, ведь он где-то рядом. Чувствую его. Этот холод, пронизывающий до костей.

– Аурелия, верни меня… верни меня, Аурелия, – уже громче. Слишком близко. Глотаю слезы, сжимая библию руками.

– Оставь меня… оставь во имя Господа, оставь, – шепчу я. Чувствую себя безумной, такой безумной, что хочется вскочить и убежать куда-нибудь. Спрятаться. Но тишина и шумное дыхание рядом со мной. Ведь я не дышу, только сердце яростно заставляет вспомнить, что жива. Задыхаюсь и тихо плачу.

– Аурелия, я рядом… здесь… верни меня. Жду тебя… верни меня, – шипение, а не голос появляется прямо перед моим лицом. Страшно открыть глаза, трясёт всю. Кусаю губы и плачу. Медленно приоткрываю глаза, но никого.

Неожиданно звук включается, и он такой громкий, что защищаю уши руками от звонкого и несколько писклявого голоса пастора.

– Милая, что с тобой? – бабушка дотрагивается до моей руки, и отнимаю их от ушей. Быстро бегаю глазами по церкви, но никто ничего не заметил, кроме Ионы.

– Все хорошо… хорошо… просто… очень глубокие слова говорит пастор, – вру я, всхлипывая.

– Да, он сегодня в ударе. Я рада, что ты прочувствовала их. Моя дорогая. Прекрасная служба, необходимая для наших душ, – улыбается она, поворачиваясь к пастору.

Стираю пальцами слезы, а в голове этот голос. Вернуть. Он просит его вернуть. Но кто он? Почему выбрал меня? Он рядом. Я знаю, что рядом. Даже сейчас чувствую его, присутствие чего-то необъяснимого, находящегося прямо во мне. Не убежать от этого, правда? Он будет продолжать преследовать меня, пока не заберётся ещё глубже.

Вокруг все начинают вставать и креститься. Я самая последняя поднимаюсь на ноги, а рукой даже пошевелить не могу. Даже не чувствую её. Атрофировалась. Она ледяная, такая холодная.

Пока пытаюсь понять, что со мной, бабушка уже подходит к пастору и проводит обряд очищения. Следующая я. А я двинуться не могу. Ноги приросли к полу. Сглатываю. От усилий даже пот выступает на лбу. Быстро дышу, и удаётся сделать шаг, а потом ещё и рухнуть на колени перед пастором.

– Аурелия, дитя моё, будь благословенна. Очисть свою душу от лукавого, – перекрещивает меня. Начинает тошнить. Подносит к моему рту кубок с вином. От одного запаха кружится голова. Но приоткрываю губы и едва касаюсь горького напитка.

– Спасибо, – одними губами отвечаю и поднимаюсь на ноги. Мне необходимо на воздух. Так душно. И почему вино такое горькое? Раньше было сладким, очень сладким, что от него немного пьянела. А тут, только ком тошноты в горле. Прорываюсь сквозь толпу и выбегаю на улицу, поднимая голову к небу.

– Господи, спаси меня. Помоги мне пережить это, защити меня, – шепчу я, но знаю, отчего-то снова знаю, что никто меня не услышит, никто не поможет. И от этого осознания так одиноко и больно. Страшно.

Обнимаю себя руками, пытаясь согреться, но это инстинкт. Мне не холодно. Только очень и очень тяжело внутри. Опускаю руки и рассматриваю их. Белоснежные и вены такие синие под тонкой кожей.

Возвращаясь обратно, нахожу бабушку среди женщин из совета, подхожу к ней, приветствуя её знакомых лёгким кивком.

– Не жди меня, я пройдусь до дома, хорошо? – шепчу ей на ухо.

– А как же воскресный завтрак? – удивляется она, натянуто улыбаясь наблюдающим за нами темноволосым женщинам.

– Не могу, вчера что-то съела не то. И мои месячные, просто сил нет, – умоляюще произношу я. Она быстро осматривает моё лицо и прикладывает руку ко лбу.

– Ты горишь, милая. Ты у нас ни разу не болела, – она отводит меня в сторону, а они продолжают смотреть на нас. Неприятно так. Словно знают, что обманываю. Глупости, это я себе уже выдумываю.

– Это усталость, Иона. Мне надо отдохнуть и все пройдёт, – заверяю я её.

– Хорошо, но если будет хуже, то приезжай ко мне. Ладно? Я отсюда сразу поеду в больницу, там нужна моя помощь с новыми лекциями нашим студентам. Но помни, что я тут и, если что, всегда рада видеть тебя, – она нежно похлопывает меня по щеке. Улыбаюсь и киваю, больше не желая задерживаться, нахожу свой пуховик среди одежды и вылетаю из церкви. Срываю на ходу платок, запихивая его в карман.

Иду, просто иду к лесу, чтобы немного побыть одной. Посидеть у озера и подумать обо всём, что со мной происходит.

– Госпожа Браилиану, доброе утро, – сбоку от меня раздаётся знакомый голос. Поворачиваясь, нахожу глазами среди небольшой толпы мужчин Петру, уже направляющегося ко мне.

– Доброе утро, господин Велиш, – киваю я, хотя до сих пор стыдно за то, что вчера было. Стараюсь не смотреть в его глаза, чтобы ещё больше не смущаться.

– Сегодня очень холодно, – ёжится он, поправляя пальто и поднимая ворот. А ветер развивает его тёмные волосы.

– Да, – снова кивая, отвожу взгляд от него.

– Вы на воскресный завтрак? Наш уже прошёл. Сегодня подают очередную порцию безвкусной каши и воду. Немного сахара и молока не помешало бы, – ловлю в его голосе насмешку и удивлённо перевожу взгляд на него. Никто не обсуждает питание. Тем более не высмеивает его, как бы оно ни было отвратительно на взгляд, так и на вкус.

– Что вы… – даже не могу окончить предложение, только, опешив, смотрю на него, довольного своими словами. Он улыбается, даже немного смеётся, кашляя в кулак.

– Сказал правду. Хотите пройтись? Видимо, вы решили правильно сбежать от новой порции очистки желудка, – он указывает в сторону леса.

Бросаю взгляд за спину, где вижу, как выходят женщины из церкви.

– Нет… нет… запрещено это. Лучше не подходите ко мне, – мотаю головой и обхожу его, быстро иду по намеченному пути. Если увидят, то пойдут слухи. Это ещё хуже, чем моя особенность. Позор. Позор такой, что от него не отмоются мои дети, если такие будут. Как и внуки, как и все потомство. Нельзя. Особенно сейчас не готова с кем-то говорить.

Начинаю бежать по влажной земле, только бы скрыться ото всех. Бегу, а лёгкие горят, но продолжаю, словно гонятся за мной. Останавливаюсь и сажусь на пенёк, прикладывая холодные руки к лицу. Хорошо. Тихо так и пахнет приятно. Вытираю сухие губы, чувствуя до сих пор неприятный привкус вина. Перебродило оно у них, что ли? Встаю и уже медленнее иду к озеру. Смотрю на гладь воды, это приносит спокойствие. Закрываю глаза, вдыхая аромат первозданной природы.

– Не пугайтесь, это я, – раздаётся голос Петру позади меня. Но вздрагиваю и оборачиваюсь, распахивая глаза.

– Вы преследуете меня? – недоуменно спрашиваю его. Ведь что может его ещё заставить идти за мной? Стоит тут и смотрит на меня, как ни в чём не бывало.

– Что вы, нет, конечно, госпожа Браилиану. Я проходил курс психологии, и заметил, что вы, как бы помягче сказать, не в себе. Что-то вас сильно расстроило в церкви, ваши ресницы мокрые от слез. Поэтому подумал, что захотите поговорить или же просто помолчать. Я здесь для вашей безопасности, – спокойно отвечая, он подходит ко мне и останавливается рядом.

– Со мной все хорошо. Приношу свои извинения за вчера, – тихо говорю я, возвращая своё внимание на озеро.

– Ничего. Надеюсь, сейчас выспались и чувствуете себя лучше?

– Да… да. А вы, правда, психолог? – интересуюсь, бросая на него взгляд.

– Правда, – кивает он.

– Я могу… могу ли я спросить кое-что у вас? Только это должно остаться между нами, пожалуйста, – поворачиваюсь к нему и нервно улыбаюсь. Почему ему? Почему решила так просто поговорить с ним? Не знаю. Но он странный немного и говорит со мной не как с ребёнком.

– Конечно, это останется здесь. Расскажите озеру, как это делали наши предки. Они приходили сюда в ночи и исповедовались. Иногда в этом месте проходили тайные встречи влюблённых, а иногда совершались убийства. Озеро хранит в себе много тайн, госпожа Браилиану.

– Убийства? – с ужасом шепчу я. – Почему об это никто не знает?

– Потому что хотят держать народ в состоянии спокойствия. Но да, было и такое. Озеро имеет свойство хоронить заживо людей. Оно забирает их тела, и они находят свой покой на дне. Хотя покой ли это? Сомневаюсь. Сотни лет там живут они, пока их тела не разъест вода. Никогда не задумывались, почему запрещено здесь ловить рыбу? Почему это карается тюрьмой или же изгнанием? – от его рассказа во мне все холодеет. Мотаю головой, а в глазах скапливаются слезы, представляя все так живо и ярко, что это подавляет меня.

– Вся живность отравлена, как и вода. Её не пьют, она, словно кислота, разъедает кожу, а о внутренностях я умолчу. Озеро, несущее в себе спокойствие и смерть. Озеро, которое было подарено для наслаждения, превратили в орудие убийства. Озеро, забравшее столько жизней, осталось и молчаливо ожидает новую жертву, – он замолкает и его лицо кривится, словно от воспоминаний чего-то страшного, что с ним произошло или же с кем-то из родных.

– Но мы говорили о вас, – поворачивается ко мне, наблюдающей, как моментально прячет свои мысли и чувства снова в себе.

– Как люди сходят с ума? Сумасшествие, как оно проявляется? – спрашивая, смотрю в его тёмные глаза, где даже зрачков не видно.

– Сумасшествие? – удивлённо переспрашивает он.

– Да, оно самое, – киваю я.

– По-разному, у каждого человека свои симптомы. Вы страдаете этим недугом?

– Наверное, – шепчу, поворачиваясь к озеру. – Возможно, да. Это страшно так.

Закрываю глаза, пытаясь перебороть в себе жалость и слезы, уже готовые вырваться из глаз.

– Чего вы боитесь? Мне казалось, что девушка, вроде вас, должна только наслаждаться жизнью.

– Должна… но… как можно ей наслаждаться, когда ты другая? Я чувствую себя не так, как остальные. Постоянно на меня смотрят и показывают пальцем, что-то объясняют детям, когда я прохожу. Словно я прокажённая, а всего лишь имею другой цвет волос.

– А вам не говорили, почему цвет ваших волос чёрный, а глаза имеют цвет летнего неба?

Оборачиваюсь к Петру и хмурюсь, медленно качая головой.

– Это ген, который переходит только из поколения в поколение. Даже если ваш супруг будет светловолосым, то дети родятся всегда такими, как вы. Генетически неверное ДНК с самого начала. И это нормально в мире за стеной. А вы бросаетесь в глаза, потому что уникальны по своей природе, как ваша мать, как ваша бабушка, как ещё несколько женщин. У нашего народа всегда были тёмные волосы и светлые глаза. Вы настоящий потомок румынского происхождения. Забытая раса и уничтоженная смешиванием кровей, изгнаниями. Вы должны гордиться этим, а не чувствовать себя лишней среди них. Вы одна из нас, госпожа Браилиану, – он медленно подходит ко мне, приходится поднять голову, чтобы продолжать смотреть в его блестящие глаза.

– Одна из вас?

– Одна из тех, кто несёт в себе тайну нашего существования. Единственный потомок, который должен продолжить наш род.

– О какой тайне вы говорите? – быстро шепчу я. Улыбается, так странно и пугающе одновременно.

– Конечно же, о тайне нашего рода. Ведь за стенами о нас никто не знает, мы несуществующий город. А вы одна из потомков основателей. Последняя из них и должны найти себе подходящую кандидатуру. Думаю, ваша мама об этом позаботится. А сейчас простите, мне нужно идти. Мои родители ждут меня. Хорошего дня, госпожа Браилиану, – он кивает мне и разворачивается, торопливо уходит, теряясь среди деревьев. Оставляет меня одну, полную противоречий и ещё больших мыслей, чем ранее. Ведь что-то он недоговорил, что-то утаил от меня. Чувствую это.

 

Septem

Не спать. Нельзя спать.

Допивая кофе, ставлю на стол пустую чашку и мотаю головой, быстро моргая. Щёлкаю мышкой, чтобы вернуться к чтению про демонов, проникающих в души и доводящие людей до сумасшествия, коим страдаю я. Протираю глаза, но экран не реагирует. Снова щёлкаю на мышку, затем на кнопку включения компьютера. Ничего. Совсем ничего.

– Черт, – шиплю я, опускаясь на пол и ища провод. Зарядка, наверное, села. Но все на месте. Поднимаясь на ноги, осматриваю ноутбук, где даже лампочка не светится, что работает. Сломался? Но его ведь мне подарили на шестнадцатилетие. Невозможно или подделка, а не Макбук?

– Аурелия, – замираю от этого голоса. Теперь понятно, почему не работает компьютер, и почему тут так тихо снова. Начинаю дышать глубже через рот, жмурюсь на секунду, но распахиваю глаза и оборачиваюсь на свой страх и риск. Но пора… пора не бояться.

– Что ты хочешь? – шёпотом спрашиваю я и наблюдаю, как в мою спальню открывается медленно дверь. Как во всех фильмах ужасов, где сейчас выскочит какой-то призрак и вселится в тебя. Отхожу на шаг, упираясь ягодицами в стол. Молочный туман проникает в спальню, плывя по полу. Шокировано смотрю на него, когда он достигает моих босых ног. Как так? Я ведь была в тапочках. Осматриваю себя, глаза распахиваются ещё шире, когда вижу, что на мне что-то вроде тёмной сорочки, доходящей до икр.

– Аурелия, иди ко мне, – поднимаю голову на голос, зовущий меня от двери. Из темноты. Я не вижу коридора, только мглу, словно там пустота и ничего нет, кроме ночи.

– Нет… оставь меня… прошу тебя… тебя не существует… это моя фантазия, – с мольбой шепчу я, обнимая себя руками, а весь пол уже накрыт белесой пеленой из тумана.

– Аурелия!

Одновременно с этим криком раздаётся громкий стук в стену. Подпрыгиваю на месте, забираясь с ногами на стол. Поджимаю их и утыкаюсь лбом в колени.

– Сон, это все сон. Всего лишь сон. Я должна проснуться. Давай, Лия, просыпайся. Я смогу, это сон… иллюзия… всё будет хорошо… сон, – убеждаю себя, раскачиваясь.

– Аурелия, – тембр голоса меняется на тихий и словно ему больно. Неожиданно кто-то дотрагивается до моих волос, и я чувствую это прикосновение. Холодное, как легкий ветер. Кричу, размахивая руками, и не удерживаю равновесия, с громким криком лечу на пол. Но падаю не на твёрдый пол, а на мягкую и рыхлую землю. Открываю глаза, сжимаю руками мокрую почву. Поднимаю голову, а вокруг меня тёмный лес, вдали в свете луны блестит озеро. Вскакиваю и бегу к нему, но замечаю там несколько фигур и замираю, прячась за деревом.

Вижу, как два человека в каких-то балахонах, скрывающих их лица и фигуры, держат человека, который брыкается и пытается высвободиться из оков. Его лицо тоже не могу разглядеть, оно скрыто чем-то вроде мешка. Они тащат его к пирсу, а вокруг нас в тишине раздаётся страшный скрежет. Груз, он привязан к его ногам. А руки связаны за спиной. Он пытается освободиться, но его тащат и толкают в воду, начинающую бурлить от такого внедрения.

– Нет! Прекратите! – кричу я, выбегая из-за дерева.

Даже не думаю о том, что это опасно. Ужас и бесчеловечность их проступка заставляют меня рвануть туда. Но когда добегаю до пирса, никого уже нет, только пузырьки появляются на воде, рисуя точные круги. Склоняюсь на колени и не знаю, что делать. Бросаю взгляд за плечо, никого нет и кричать о помощи бессмысленно. Ныряю в воду. Ни разу не плавала, даже не умею, а сейчас могу. Двигаю руками и ногами, погружаясь все глубже и глубже. Дыхания не хватает. Распахиваю глаза и открываю рот, в него вливается вода, но не затапливает все тело. Я могу её спокойно выплюнуть. Даже не обращаю на это внимания, что могу не дышать под водой, только одна мысль в голове – спасти человека. Спасти. Плыву ниже и ниже. Крик ужаса должен вырваться из груди, но только открываю рот, выпуская воздух и создавая вокруг себя мелкие пузыри.

Сотни тел колыхаются в воде, словно живые растения, притянутые грузом ко дну. И все как один облачены в мешки на лице. Моя нога дотрагивается до чего-то. Опускаю голову. Один из них. Дёргаюсь в воде, пытаясь всплыть от страха того, что вижу. Кто-то хватает меня и тянет вниз, притягивает ко дну. Бултыхаюсь и пытаюсь плыть. Не могу. Оно забирает и меня.

– Не-е-ет… помогите, – но даже голоса своего не слышу, только вода вокруг и эти тела, так же как и я брыкаются и боятся за свою жизнь. Они не мертвы! Не мертвы!

Распахиваю глаза и падаю со стула. Снова моя спальня и тишина вокруг меня. Сжимаюсь на полу и плачу, все ещё чувствуя то, что произошло со мной. Господи, как ужасно. Это все из-за рассказов Петру. Другого объяснения нет, но и он там был. Может быть, его сбросили в воду? Может быть, он ещё там? Скорее всего, уже мёртв. Но почему преследует меня? Петру должен знать ответ. Должен, раз сам рассказал мне об этом. И мне следует спросить его. Теперь у него моё спасение от сумасшествия.

Поднимаюсь с пола. Смотрю на часы. Четыре утра. Снова четыре утра и новый день, который проведу в опасении повторения кошмара. Собираюсь на занятия, продумывая план, как бы встретиться с Петру. По пути в школу на автобусе, на занятиях, когда отдаю соглашение о моём участии в походе, думаю. Но не знаю даже, как я могу увидеть его. Решаю, что поеду к школе Стефана. Если он там работает, то подожду его. Приходится пересечь весь город, пересаживаясь на другой автобус. Когда подхожу к воротам, то делаю вид, что иду мимо. Прячусь за деревом и жду. Знаю, что это глупо, но другого выхода у меня нет. Громкие голоса ребят привлекают моё внимание. Я выглядываю из-за дерева, наблюдая, как толпа парней, смеясь, выходит за ворота. Один из них, высокий и темноволосый, что-то говоря своему другу, находит меня глазами. Прячусь снова за деревом, коря себя за этот идиотский интерес. Хоть бы прошёл мимо, а то проблем мне не избежать. Молюсь об этом, прижимая к груди рюкзак.

– Ку-ку, – насмешливый голос раздаётся справа от меня. Кривлюсь и медленно открываю веки, смотря в зелёные глаза парня, того самого парня.

– Кого ждёшь? Свидание? – он обходит дерево и встаёт напротив меня. Как ему не холодно в одной кожаной куртке поверх школьной формы?

– Нет… я… сделай вид, что ты не видел меня, а? – прошу, закусывая губу и нервно теребя висюльки на рюкзаке.

– Расскажешь, кого ждешь, и я подумаю, – последнее слово он говорит медленно, растягивая гласные, и его глаза опускаются к моему уху. Его лицо принимает удивлённый вид, и рука тянется ко мне.

– Аурелия Браилиану, не так ли? Только ты имеешь тёмные волосы. Что забыла тут? – теперь понимаю, как он узнал меня, прядь выскочила из-под шапочки. Отступаю вбок, заправляя волосы.

– Пожалуйста, не говори никому. Мне нужен профессор Велиш. Очень нужен, это не свидание, не подумай, я… в общем, ты можешь сказать, он тут? – опасливо интересуюсь я, когда парень убирает руку и прячет её в карман брюк.

– Петру? Да, он тут, но у него вечерние занятия, и ждать ты его будешь ещё часа четыре. Замёрзнешь, – с улыбкой отвечает он.

– О, черт, – шепчу, тяжело вздыхая и бросая взгляд на школу, ничем по своему строению не отличающуюся от нашей.

– Он мой брат. Старший брат. Я Лука, – парень протягивает мне руку, а я глупо моргаю, переваривая информацию. Да, есть небольшое сходство, в линии губ и подбородка. Но в остальном они не похожи.

– Брат, – не принимаю это рукопожатие и знакомство, поднимая голову на парня.

– Ага, а ты дикая какая-то, – усмехается он, снова пряча руку в карман.

– Прости. Просто неожиданно, что из всей толпы именно ты заметил меня, да ещё и его брат. Можешь передать ему, что мне надо поговорить с ним? – спрашивая, протискиваюсь между ним и деревом, чтобы выйти на дорогу.

– Ты плохо прячешься. Могу, но вряд ли сделаю, – пожимает он плечами.

– Почему? – удивляюсь я.

– А ты невоспитанная и нарушила правило, которое твоя мамочка и придумала. Ох, влетит же тебе, – ехидно прищуривается он.

– Я не… не невоспитанная! И я… да, нарушила закон. Знаешь, ты тоже не особо-то и приятен, – возмущаюсь, забрасывая рюкзак на плечо. – Пока.

Разворачиваюсь и быстрым шагом иду обратно, проклиная себя за то, что пришла сюда. И вот чем это обернулось.

– Аурелия, подожди, – окликает меня Лука, но я, поджав губы, ещё быстрее иду в сторону остановки.

– Кроме наглости, ты ещё и грубая, – он нагоняет меня, останавливаясь прямо передо мной. Охаю от этого и чуть ли не врезаюсь в него.

– Прекрати оскорблять меня! – зло повышаю я голос. – Дай пройти.

– Не-а, скажешь, зачем тебе мой брат, пропущу, – его губы расплываются в нахальной улыбке.

– Нет, – отрезаю я, шагая вправо. Перекрывает дорогу. Влево. То же самое. Уже раздражённо останавливаюсь, складывая руки на груди. А его это забавляет.

– Ладно, признаю, весёлая ты, Лия. Так ведь тебя называют близкие люди? Ну и я так звать буду.

Я в шоке от его вальяжного тона, от этой наглости по отношению ко мне и, вообще, раздражает он меня жутко.

– Для тебя, госпожа Браилиану, неуч. Жаль, что родители смогли привить только одному сыну вежливость, поучись у него, – ядовито советую я. Его лицо меняется. Губы складываются в одну линию, а глаза наполняются яростью. Первый раз вижу такое. Я даже чувствую, исходящую от него агрессию. Инстинктивно отступаю назад.

– Лука! – раздаётся позади меня громкий знакомый голос, и я облегчённо вздыхаю, когда потемневшие зелёные глаза перестают сверлить меня и переходят за мою спину.

– Держись, Лия. Ты ещё ответишь за свои слова, – низко произносит Лука и разворачивается, быстрым шагом идет по улице.

– Госпожа Браилиану, что вы здесь делаете? Пойдемте за мной, – не успеваю я ответить, как Петру хватает меня за локоть и тащит за школу к парковке. Там он находит свою машину и распахивает дверь для меня. Без слов юркаю в салон и перевожу дух от быстрой ходьбы и встречи с новым знакомым.

– Простите меня, господин Велиш, но мне нужно было с вами встретиться… это очень важно, – быстро шепчу я, когда он садится на водительское кресло и заводит мотор.

– Не здесь. Пока молчите, сидите и молчите. Вы хоть понимаете, чем это может обернуться для вас? Вы с ума сошли? – отчитывая меня, он резко сдаваёт назад и выруливает с парковки.

– Наверное, – шепчу я, только сейчас замечая, что он вышел в одной тонкой чёрной рубашке и вязаном жилете. Совершенно голый на этот мороз. Но почему он вышел? Как узнал, что я тут или же не знал и… Не могу окончить предложение в уме, потому что даже придумать за него объяснение не в силах. Но в данный момент это меня волнует меньше всего. Молчу, пока он везёт меня куда-то. Только через несколько кварталов понимаю, что мы едем в ту самую кофейню, где мне стало плохо. Ладно, пусть там, но я узнаю ответы на свои вопросы.

Петру паркуется и выскакивает из машины, открывая мне дверь. Осматривается и кивает мне, разрешая выйти и пройти с ним к дверям. Мы входим в помещение, а тут ничего не изменилось. Колокольчик над нами оповещает о новых посетителях и из задней комнаты выходит Андрей.

– Не сейчас, оставь нас, – резко произносит Петру, и мужчина кивает, снова прячась в комнате.

Снимаю с себя пуховик, шапку и перчатки. Бросаю все на диванчик и сажусь, пока профессор Велиш, ожидая меня, уже сидит и постукивает длинными пальцами по столу.

– А теперь слушаю, что за важное дело превысило здравый рассудок, – первый раз слышу, чтобы он говорил так грозно и даже зло.

– Ещё раз простите, но помните, говорила вам, что, по-моему, схожу с ума? – медленно начинаю я. Хмурится и кивает мне.

– Вчера вы рассказали про озеро… про смерти. И знаю, что это покажется вам бредом, но я слышу… иногда мне снятся сны, в которых вижу непонятные вещи. Я не переутомляюсь, боюсь спать, потому что они очень страшные. Кто-то зовёт меня постоянно, и в церкви… в церкви выключился звук и этот голос… снова он. Но вчера я заснула за ноутбуком, и он пришёл ко мне. Туман, и он дотронулся до меня, первый раз дотронулся. Я упала и очутилась в лесу. А там… – сглатывая, жмурюсь и снова переживаю этот ужас.

– Тише, госпожа Браилиану, все хорошо. Сейчас все хорошо, продолжайте, – он берет мою руку в свою, но не согревает. Потому что замёрз, пока вёз меня, видимо, а я дрожу. Открываю глаза, кивая, и делаю глубокий вдох.

– Человек… кто-то надел на него мешок и сбросил в озеро. А на ногах его был груз. Когда я добежала, никого не было и мне пришлось нырнуть, хотя плавать я не умею. Но и там, в воде… она такая мутная… могла дышать. Открыть глаза и увидеть… боже… их было много… этих людей, плавающих там с такими грузами. Они были живыми, двигались, дёргались и… они живые были. Что это? Что со мной, господин Велиш? Я сумасшедшая, да? – по щекам уже катятся слезы, вырываю руку из его, вытираю лицо. А он смотрит в одну точку и даже не двигается.

– Так наказывали неверных раньше. Не пользовались тюрьмами, штрафами, а только суд, состоящий из жителей и осуждённый. Всех, до единого признавали виновными. Это было так давно. Очень давно, больше пятисот лет назад. Живых заставляли тонуть в их страхах и сбрасывали в озеро. Не верили в очищение души, считая, что если хотя бы в одной жизни душа имела грех, то и в дальнейшем лукавый не отпустит душу. Таким образом, их запирали в воде, не давая переродиться или же оправдаться, – неожиданно произносит он и переводит на меня странный взгляд. Улыбается, откидывается на спинку диванчика и уже смеётся. Теперь мне не кажется хорошей идеей рассказать ему все, потому что и он сейчас похож на двинутого. Глубоко двинутого человека. Он встаёт и продолжает улыбаться, расхаживая перед столиком.

– Вы видели прошлое. Прошлое, которое похоронили в этой земле. И видимо, кто-то из них просит вас о помощи, госпожа Браилиану. Он знает, что вы можете ему помочь, – говорит Петру, останавливаясь и упираясь руками о стол.

– Но как? Как я могу видеть прошлое? Это же сюрреализм, господин Велиш! И как могу помочь умершему человеку? – изумляюсь я.

– Души бессмертны, они всегда ищут лазейку, чтобы вернуться. И они нашли вас, госпожа Браилиану. Не бойтесь того, кто зовёт вас. Он не может причинить вам зла, – заверяет меня, а я мотаю головой, полностью теряясь в своих мыслях.

– Вернуться? То есть ожившие мертвецы? Или… я ничего не понимаю. Я думала, что с ума схожу, – шепчу я.

– Когда это началось? Когда вы первый раз услышали его голос? – спрашивая, он садится рядом со мной.

– Первый раз услышала его давно, но он был только в голове. Не помню, когда это началось, кажется, что всю жизнь слышала его. А сны… они пришли, когда мне исполнилось восемнадцать и с каждым днём все хуже и хуже. Они обретают оболочку, даже голос живой, сильнее прежнего. Раньше был тоннель, только он… потом не знаю, что это… много воды и стены из камня, сожжённый замок и озеро. Лучше забыть об этом… просто забыть и не обращать внимания. Я не могу никому помочь, это все бред. И если вы считаете иначе, то и вы сумасшедший, такой же, как и я. Простите, – подскакиваю с места, собирая впопыхах свои вещи.

– Стойте! Стойте, госпожа Браилиану… прошу вас, подождите, – он подлетает ко мне и хватает за руку, не давая возможности одеться.

– Нет, пожалуйста, я и так напугана. Мало того, что я другая, так ещё и это… прошу вас, не говорите никому. Я забуду… забуду…

– Вы не должны забывать. Страх не уйдёт, поверьте, он станет сильнее. Он поглотит вас, и не будет возможности сражаться. Вы сами обречёте себя на тьму, которая в том, кто зовет вас. Помогите ему… найдите его, пожалуйста, – быстро шепчет он, сильнее сжимая мою руку, а его глаза блестят безумством. От этого ещё страшнее, чем ранее. Вырываю свою руку и медленно отхожу от мужчины.

– Вы больны, и я больна. Это была ошибка, и если вы хоть кому-то скажите об этом, то я буду опровергать все ваши слова. Моя мама – мэр, и вас изгонят, если вы подойдёте ко мне. Обещаю, что сделаю это. Не приближайтесь больше ко мне, не говорите со мной. Прощайте, – дрожащим голосом произношу и рукой нащупываю ручку двери. Распахиваю её и вылетаю на холодный воздух, срываясь на бег. На ходу натягиваю на себя одежду, прячусь за домом и сжимаю голову руками, проклиная всех, кто причастен к моему сумасшествию.

 

Octo

– Добрый день, дорогие учащиеся. Напоминаем, что тридцатого октября в городе состоится благотворительная ярмарка в честь наступающего Хэллоуина. Занятий в этот день не будет. Сбор у школы в десять утра, уточните ваши обязательства у старших в ваших классах. Следующее объявление касается учащихся, отправляющихся в завтрашний поход на две ночи и два дня. Список необходимых вещей возьмите в приёмной. Желаем вам хороших выходных, – раздаётся в громкоговорителе по всей школе.

Вздыхаю и перевожу взгляд на подругу, закатывающую глаза и явно расстроенную, что в субботу мы с ней не отправимся в библиотеку.

– Мне надо идти, буду скучать, – на прощание целую Риму в щеку.

– Расскажешь все, ладно? Ох, так здорово. Мальчики, звезды и костёр. Оторвись там по полной, – отвечает она, приобнимая меня за плечи. – Хорошо, что твои… ну эти твои вещи закончились, и ты можешь снова нормально спать.

– Ага, обязательно. Увидимся в церкви. Пока, – произношу и разворачиваюсь, чтобы дойти до приёмной.

Три дня я и, правда, не слышу больше его, как и снов нет. Никаких. Сплю без них, но это вместо того, чтобы принести облегчение, наоборот, изводит меня. До сих пор в голове крутятся слова Петру и его странный взгляд, как и поведение. Уже тысячу раз пожалела о том, что поделилась с ним, как и то, что все же иду в поход. Без появления этого мужчины было проще и легче жить. Ни в интернете, ни в библиотеке я не нашла ни единого подтверждения его словам, как и своим снам.

Но почему он пропал? Почему больше не зовёт меня? Знаю, что это немного глупо и совершенно ненормально думать об этом, когда все закончилось, но думаю, чёрт возьми. Каждый день жду, что вот-вот позовёт и услышу его голос. Ничего. Это невероятно, но я чувствую, словно что-то потеряла. Часть себя и без этой особенности уже я не я. Но должна радоваться. Должна, так почему нет ни грамма облегчения?

Забрав лист с перечнем необходимых вещей и продуктов, которые мы должны взять с собой, я иду к остановке и равнодушно смотрю на дорогу. Ну же… где ты? Хватит думать о нём, хватит. Теперь ты сможешь жить, быть обычной и даже забыть о том, что было. Что это за человеческая черта: когда происходят странности, мы боимся, а когда они исчезают, начинаем искать их?

Не могу не думать, вот не могу и все. Что он хотел от меня? Зачем все это было, раз пропал?

Доехав до дома, я первым делом собираю рюкзак, доставая его с чердака, как и палатку. Там же нахожу мамин спальный мешок. Она когда-то ходила в горы, там встречалась с отцом, и они проводили ночи под звёздным небом. Так делают многие. Сбегают из дома в ночи, чтобы провести эти часы с возлюбленными. Сначала тайно. А когда наступает брачный период, у нас он в восемнадцать, то открыто приходят к родителям и говорят о своих чувствах. Так было раньше, сейчас же молодые женщины выходят замуж позже, пока не выберут самого достойного из всех. И таких вот ночей, проведённых с разными парнями, у них слишком много. Хотя я думаю, что когда ты встречаешь того самого, то больше никого не должно существовать. Выбора нет, потому что он не сравнится ни с кем из мужчин. Он будет особенным. Твоим.

И откуда такие мысли? Понятно, что для меня мама сама выберет кандидата из верхних слоёв нашего народа. Да я и не спешу с этим всем, наверное, для меня рано. Может быть, я не созрела для этого.

Улыбнувшись глупостям и положив последнюю банку с фасолью в рюкзак, затягиваю его и дотаскиваю до дверей. Перебрав несколько фонариков, в карман рюкзака кладу один и рядом батарейки. Вроде все.

Захожу к себе в спальню и закрываю за собой дверь. Уже не страшно, немного одиноко и даже скучно. Переодевшись в пижаму, забираюсь в постель и жду, пока усну. Очень хочу заснуть и увидеть ещё что-то. Глупая. Такая глупая.

Заметив толпу из ребят и девушек, пытаюсь идти быстрее, но рюкзак неимоверно тяжёлый, а я проспала. И сейчас, когда первым из всех меня замечает профессор Велиш, недовольно сверля взглядом, хочется исчезнуть или провалиться сквозь землю. Одна из девочек, как потом понимаю, Мария Нефу громко и язвительно комментирует моё появление и, конечно, тому самому парню, что приходится братом Петру и который неприятен мне с первого взгляда.

– Тише, ребята, – грозно останавливает начавшиеся насмешки в мою сторону Петру, поднимая руку с ручкой. – А вот и последняя, мисс Браилиану.

– Доброе утро, простите, автобуса долго не было, – мямлю я, краснея до кончиков ушей, спрятанных под вязаным беретом.

Но он меня уже не слушает, как и остальные бурно аплодирующие и готовые к приключениям. Как-то странно чувствую себя сейчас, практически так и не спала ночью, урывками, все ожидая сна или его голоса. Туман в голове, как и самочувствие, оставляет желать лучшего. Виски неприятно пульсируют, да ещё и воспоминания о последней встрече с Петру дают о себе знать. Хочется спрятаться и не встречаться больше с ним. Стыдно немного и неловко. Но его это совершенно не волнует, он даже не смотрит в мою сторону, оповещая ребят о нашем пути. Замечаю пять ребят, одного из них знаю – Лука Велиш, другой, по-видимому, его друг, они сразу приметили старших девочек и вовсю с ними флиртуют. Парень светленький и в очках, переминается с ноги на ногу, постоянно поправляя красный рюкзак за спиной. А в стороне стоят ещё два парня моложе всех нас и по возрасту схожие с самой младшей, Яниной. Я подхожу к Оане и встаю рядом, так как нам приказано разбиться по парам. Уж точно с мальчиками не хочу быть.

– Я с тобой, – шепчу ей.

– Хорошо, только я приехала сюда, чтобы познавать, а не навлечь на семью позор, – грубо отвечает она и поворачивается к профессору, указывающему двигаться за ним по тропинке в горы.

– Да я как-то тоже, – бурчу себе под нос и плетусь за всеми.

М-да, веселее не придумаешь. Впереди раздаются взрывы хохота от ребят постарше и хихиканья девушек, а там, где иду я, гробовое молчание. Мотаю головой, заставляя себя отключиться от этих восприятий и смотреть под ноги, чтобы не упасть и не унизить себя ещё больше, чем опоздание.

Мы поднимаемся в горы, огибая их, затем снова и снова, пока вдалеке не показываются руины замка. Я ни разу сюда не заходила, мама говорила, что опасно, потому что за замком сразу же обрыв. Он стоит прямо на вершине скалы и его можно едва разглядеть из города. Да если честно, то и не интересовалась даже камнями, покрытыми грязью, упавшей листвой и мхом.

– Ребята, останавливаемся здесь. Разбиваем палатки, а парни помогут мне развести костёр. Далее, наши прекрасные дамы приготовят нам похлёбку и второе, – оповещает всех Петру.

– Черт, – шепчу я, ударяя себя по лбу. Вот чего мне не хватало – палатки, которую впопыхах забыла рядом с дверью. Блин, этот поход может быть ещё хуже?

Хочется расплакаться или уйти. Может быть, вернуться? Когда-нибудь выйду из леса, если не переломаю ноги и вспомню дорогу обратно. Вот это я попала.

Смотрю на парней, бросающих на землю палатки, то же самое делают и девушки, я медленно отхожу, пока не упираюсь в дерево. Слезы уже наворачиваются на глаза от собственной глупости и несобранности. Всему виной это навязчивое желание услышать его голос! Дура! Законченная дура!

– Госпожа Браилиану, все хорошо? – ко мне подходит Петру. Опуская голову, смотрю на носки своих ботинок.

– Я забыла палатку. Простите, я же говорила, что со мной одни неприятности. Я могу вернуться. Боже, – закрываю лицо руками, потому что снова начинаю краснеть от этой ситуации.

– Ничего страшного. У меня палатка на троих. Мы можем поселить туда вас и мисс Громец, – предлагает он. Поднимаю взгляд на улыбающегося мужчину, и ещё хуже становится, вспоминая свою бурную речь.

– Я… простите меня за то…

– Госпожа Браилиану, я все забыл, как вы и просили. Не волнуйтесь, все бывает и никогда все не получается так, как планировалось, – перебивает он меня и разворачивается к ребятам.

– Итак, мисс Громец и мисс Браилиану будут ночевать в моей палатке. Родители мисс Громец предупредили меня о слабом здоровье, как и у мисс Браилиану, поэтому я отдаю им свою, она утеплена. А мне, надеюсь, вы не против, мисс Громец, одолжить свою? – и, конечно, она соглашается. Как же отказать профессору. Удивлена и благодарна, как он вышел из ситуации, не показав всем, что я бестолочь.

Как же обойтись без ехидных замечаний Луки и хихиканья девушек. Да никак. Но гордо прохожу по опушке и беру в руки палатку Петру, успев прошептать ему «спасибо». Никогда не ставила палатки, как и Янина. Нам не с первого раза удаётся забить колья, и мы даже веселимся, пытаясь водрузить её. Бросив спальные мешки внутрь, достаю провизию и подхожу к костру, который уже успели разжечь парни.

Никто не собирается готовить, как я понимаю. Все занимаются своими делами, Мария и Дана щебечут и спрашивают о чем-то Петру, Оана копается в земле и рассматривает какие-то листочки вместе с парнем в очках, Янина ещё мала, чтобы иметь навыки готовки. А парни смеются и носятся друг за другом. Боже, куда я попала? Остаюсь я, которая и оказывается рядом с костром. Готовлю я не ахти, но суп уж смогу приготовить.

– Давай, помогу? – неожиданно предлагает Лука. Прищуриваясь, держу в руках казан, который нашла среди вещей на поляне.

– Отравы подсыплешь? – язвительно интересуюсь я.

– Нет, просто помогу, – пожимает он плечами. Странно, но от помощи глупо отказываться.

Мы устанавливаем казан на железных палках, которые тоже выдумали сами. Налив туда бульон из пачек, чистим овощи, молча. Иногда поглядываю на сосредоточенного этим занятием Луку, видно, что он это делает если не в первый раз, то точно занимается нечасто готовкой. Но общими усилиями, нам удаётся сварить сносный суп.

– Мы молодцы, – гордо говорит Лука, пробуя похлёбку.

– Это я молодец, а ты только все пачкал, – улыбаюсь, разливая ребятам по одноразовым тарелкам наше варево.

– Наглая ты, не ценишь мою незаменимую помощь, – хмыкает он.

– О, поверь, я оценила, – уже смеюсь, он отвечает мне улыбкой, передавая тарелку Петру, прислушивающемуся к нашему разговору.

– Гадость такая, Браилиану! Соли не хватает! – выкрикивает Мария.

– Если тебе целлюлита мало – посоли, – обиженно отвечаю я, наливая себе тарелку под общий смех, и направляюсь к Янине. Единственная она мне тут нравится. Ладно, Лука тоже оказался неплох, когда молчит и не говорит.

Уже начинает смеркаться, а всего-то начало пятого. Конечно, после обеда из одного супа, мужчины остаются голодными и просто достают банки с овощами, вскрывая их и ложками поедая фасоль и баклажаны в томатном соусе. Мыть тарелки, естественно, не собираемся, мы их просто выбрасываем в мусорный пакет.

Петру сам ставит чайник, наливая воду из пятилитровой бутылки, которую я даже не заметила.

– Я могу помочь? – вежливо предлагая, присаживаюсь рядом с ним на корточки.

– Спасибо, но я хочу заварить настоящий румынский чай с травами. Хоть раз современная молодёжь попробует, что это такое, – с улыбкой отвечает он, бросая на меня взгляд. Раскрывает пакет, где лежат всевозможные листья разных форм. Резкий запах травы ударяет в нос, что я кривлюсь.

– Он будет мягче, госпожа Браилиану. Раньше наши люди пили именно его, чтобы отдохнуть между путешествиями по этой земле. Она была больше, чем сейчас. На походы уходили недели. Чай восстанавливает силы и придаёт бодрости, но, если хотите, у меня есть и обычный чёрный чай, – он указывает на коробочку.

– Я не готова пока пробовать вот это, простите, – закусываю губу, пытаясь не рассмеяться, наверное, от нервов и того, что до сих пор среди ребят нахожусь не в своей тарелке.

– Тогда держите, – он передаёт мне стакан и пакетик с чаем, наливает туда воды.

– Благодарю, – киваю, возвращаясь на своё место. Пока ребята один за другим получают ароматный и по мне так не особо красивый на вид напиток, я согреваюсь своим чаем.

Все рассаживаются вокруг костра, и ребята начинают рассказывать страшилки про лесных чудовищ и тот самый бред, который показывают во всех фильмах ужасов. Идёт активное обсуждение Фредди Крюгера, туда же добавляется Супермен и Женщина-Кошка. Я не участвую в этом, только смеюсь со всеми на глупости, ловя на себе задумчивый взгляд Петру. Он продолжает смотреть на меня, держа в руках кружку, и мне ничего не остаётся, как перевести свой взгляд на огонь.

Когда разговоры уже переходят на более интимные темы, касающиеся свиданий и любви, Петру обрывает своего брата и указывает всем на палатки, обещая, что завтра мы пойдём к замку и узнаем множество легенд нашего народа. А я рада такой возможности и самая первая забираюсь в палатку, снимая пуховик и шапку. Остаюсь в тёплых леггинсах и свитере под горло, перчатки тоже решаю оставить. Янина, зевая, укладывается в свой спальный мешок и через несколько минут уже мирно посапывает. Наверное, стоило выпить этот чай, потому что у меня сна нет ни в одном глазу.

Тишина, разрушаемая только потрескиванием огня, становится давящей. Кручусь с бока на бок, и все не так. Раздражает это. Распахиваю рюкзак и сажусь, доставая маленькую книжку с латынью. Подсвечиваю себе фонарём и пытаюсь читать на этом языке. Красивый и забытый. Поднимаю глаза на огонь, виднеющийся сквозь ткань палатки, улыбаюсь чему-то. Он говорит на латыни, зовёт меня на латыни, и я скучаю. Черт, ну как такое может быть возможным-то? Со мной явно что-то не так, ведь я боюсь и одновременно жажду услышать его. Привыкла.

Откладываю книгу и натягиваю на себя пуховик и шапку. Расстёгиваю палатку, не замечая никого больше, кладу в карман фонарик и выбираюсь.

Может быть, немного прогуляться? Поможет заснуть. Да и об этом никто не узнает. В свете луны смотрю на руины замка и двигаюсь к нему. Все же красивое место, хоть и мёртвое. Даже подсвечивать фонариком нет нужды, света от ночного неба и низкой полной луны достаточно. Добираюсь до камней, символизирующих когда-то бывший подъезд к нему. Каково это было жить тут? Длинные платья, приёмы и войны. Стену, оберегавшую замок от врагов, полностью сровняли с землёй, только фундамент остался. Забираясь на камни, иду по ним. Замираю от невероятного вида. Ещё пару шагов и обрыв, а вокруг одна зелень. Внизу должно быть озеро и деревья. Вдыхаю аромат этой ночи, закрывая глаза, улыбаюсь тому, что могу это прочувствовать. Впитать в себя и насладиться только природой.

– Аурелия, – вокруг меня появляется такой для меня желанный и опасный голос. Не вздрагиваю больше, продолжаю улыбаться. Вернулся.

– Да, я тут. А где ты? – спрашиваю я шёпотом.

– Рядом… совсем рядом… – отвечает он. Открываю глаза, глубоко вздыхая.

– Тебе нужна помощь? – знаю, что выгляжу, как сумасшедшая, разговаривая сама с собой. Хотя сердце начинает биться быстрее, но не от страха, а от желания узнать кто он, и что хочет от меня. Приняла его, как саму себя.

– Аурелия, иди ко мне, – словно из этого скалистого оврага раздаётся хрипловатый голос.

Он зовёт меня туда? Хочет, чтобы я умерла? Отступаю на шаг от обрыва и сглатываю.

– Нет, – шепчу, – нет, я жива, а ты мёртв. Нет.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но натыкаюсь на человека, крепко поймавшего меня в свои руки. Страх сдавливает горло, но даже кричать не могу, мне перекрывают рот ладонью. Поднимаю голову, чтобы увидеть нападавшего, и от удивления уже не двигаюсь. Почему он тут?

 

Novem

– Не кричите, разбудите всех, ладно? – шепчет Петру. Быстро киваю, и он отнимает свою руку от моего рта. Отскакиваю от него, упираясь спиной в камни.

– Что вы тут делаете? – шокировано спрашиваю, бросая опасливый взгляд вбок, в пропасть.

– Я слежу ночью за костром, пошёл собрать ещё хвороста и заметил вас. Нельзя сюда ходить, госпожа Браилиану! Здесь опасно, можете сорваться вниз. Как вы забрались сюда, вообще? – он указывает рукой на ту площадку, на которой мы стоим. Обескуражено распахиваю глаза, смотрю вниз и следом на мужчину. Я так высоко. И, правда, как?

– Не знаю, просто шла. Не спалось, решила прогуляться и как-то поднялась сюда, думала о чем-то. Тут очень красиво, – сама не понимаю, как мне удалось взобраться сюда. Не помню. Только шла и шла.

– Больше так не делайте. Я чуть с ума не сошёл, пока искал вас и не заметил здесь. А насчёт красоты, полностью с вами согласен, госпожа Браилиану. Ведь днём нельзя увидеть эту красоту. Она открыта только в ночи.

– Почему? – удивляясь, бросаю взгляд на лес под нами.

– Туман. Он закрывает все это днём, а ночью рассеивается, давая возможность смотреть на это вечно, – Петру подходит ко мне, смотря на пейзаж. Улыбается ему и вижу, так глубоко вздыхает, что его грудь поднимается и опускается под чёрной курткой.

– А давно разрушен замок? – спрашиваю я.

– Хотите получить информацию раньше, чем остальные? – журит он меня.

– Очень. Расскажете? Обещаю ничем не выдать себя, – издаю смешок.

– Замок был разрушен больше пятисот лет назад. Он не был красивым, какие остались сейчас на земле. Но был крепостью, через которую путешественники могли войти в этот город. Он пропускал их и принимал в свои стены, обещая защищать от бед и горя, от войны и голода. Но была Гражданская война, и люди, которых он так бездумно принял в свои объятия, решили, что им мало. Они хотели власти, хотели править и разрушили весь устой. Им помогли извне, враги нашего народа, оставшиеся впоследствии здесь. На него напали, замуровав людей в нём, – он замолкает, а я подхожу ближе к нему, потому что это невероятно. Не может быть правдой.

– Он горел, а они кричали. Молили о помощи, и рухнула башня в овраг, – произношу я. Петру резко поворачивается ко мне и его глаза распахиваются, являя удивление и что-то ещё, но я не обращаю внимания.

– Откуда? – единственное, что он может вымолвить.

– Видела. Во сне. Я скакала на лошади к нему, а он звал меня. Я пыталась бежать к этому замку. Только сейчас понимаю, почему он кричал мне остановиться. Он предостерегал меня, а я боялась. Боялась, что поймает, а потом… потом этот огонь и запах. Ужасно, – шепчу, закрывая рот рукой, чтобы справиться с накатившими эмоциями.

– Сгореть замок полностью не мог, потому что был из камня. Ему помогли стать таким, какой он сейчас, после того, как все люди, находящиеся внутри, сгорели. На него напали, чтобы добить тех, кто остался в живых. Чтобы навсегда оставить эти руины, как напоминание нам о том, что жажда власти стала выше, чем человеческое сострадание и желание подарить людям защиту. Это символ великой любви к народу и его ответа своему правителю, – медленно произносит Петру. Стираю слезы, все же покатившиеся по щекам от этого рассказа.

– Выходит, что в этом месте никогда не было радости? С того самого времени? Озеро, в котором похоронены люди. Эти руины, унёсшие человеческие жизни. Почему? Скажите, почему никто об этом не говорит, даже упоминания об этом замке нигде нет? Почему тут продолжают жить люди и верить в то, чего никогда не было?! Получается, что те, кто живут тут и есть потомки этих извергов? Господи, как ужасно, – закрываю глаза. Не могу поверить, что и я одна из них. Не могу осознать этого. Все сказка, а вот такова была реальность.

– Тех, кто восстал против своего правителя и царской семьи, уже нет в живых. Стены были разрушены, началась паника и новые убийства. Многих изгнали отсюда и остались наши предки, заново выстаивающие стены и уменьшающие город, чтобы в будущем они смогли подавить любое восстание. Но это было в прошлом, и его благополучно забыли. Сейчас, как вы говорите, настоящее, и надо думать о будущем, – его ладонь ложится на мою спину, поглаживая её, помогая мне справиться со слезами и поднять затуманенный от слез взгляд на Петру.

– А почему вы об этом знаете? – спрашиваю я.

– Потому что эту историю в нашей семье рассказывают каждому мальчику, это своего рода традиция, чтобы мы не забывали, как жестоки бывают порой люди.

– Но вы ведь хотели это рассказать нам. И большинство бы пришли домой, передали это своим родителям. Вас же осудят, – непонимающе шепчу я.

– Нет, я расскажу другую историю, полную доблести и любви. Я создам сказку для них, только вам могу рассказать правду. Вы другая, госпожа Браилиану, вы понимаете, как никто другой меня. С вами очень просто говорить, и мне бы хотелось, чтобы вы понимали все. Насколько любовь бывает опасна.

– Но никакой любви тут не было?

– Если вы имеете в виду плотскую любовь. Отчего же, была, – усмехается он, отходя от меня на шаг и даря свой взор лесу.

– Какая? – интересуюсь я, надеясь, что хотя бы тут краски снова заиграют и подавят во мне эту горечь от правды моего народа.

– Город имел иное название, великое, древнее и сильное, как и семья, правящая им. Сакре – священное место, где светило солнце и имела начало широкая румынская душа. Ею правил король и растил своих детей без матери, умершей во время восьмых родов. Он грустил и скучал по ней, не беря больше жён. Он верил, что души наши бессмертны, и он встретится со своей любимой на небе. Его старший сын, наследник и сильный воин, обучающийся с рождения, решил иначе свою судьбу. Он отошёл от мирской жизни и отдал себя служению Богу. Он был священником, его приход всегда был открыт для любого путника и заблудившейся души. Он был полон желания дарить свои знания людям и молод, но его не волновало это, он пожертвовал свою душу Богу. Он верил в него, восхищался им, и Бог ответил ему тем же. Он одарил его невероятной доброты душой и возможностью снимать боль и страдания с людей. Вэлериу, так его звали, стал чем-то вроде святого в этом городе. К нему приходили просить благословения, ведь его присутствие здесь с божьей помощью помогало пережить чуму. Ни единой смерти, только солнце и радость. Народ боготворил этого человека и безоговорочно верил ему. Но войны продолжали идти на румынской земле и многие жаждали разрушить этот город. Людская зависть и желание власти никого не могли оставить в покое за пределами этого места. На соседнее селение напали и люди бежали в Сакре, прося убежища и кров. Их приняли, как родных. Среди них была дочь короля, который пал в этой схватке. Она часто приходила молиться в церковь, прося об упокоении душ её родителей, братьев и семьи. Вэлериу хотел помочь ей, снять печаль утраты с её ангельского лица. Она была белокурым ангелом с кристально ясными голубыми глазами, они заворожили его, как и сама девушка, своей искренностью и чистотой. Вэлериу мучился от этого, разрываемый чувством долга, верности Богу и любовью, которая поселилась в его сердце, – Петру замолкает, а я ожидаю продолжения об этом прекрасном чувстве. Бросает на меня взгляд и набирает больше воздуха, чтобы продолжить.

– Месяц его разрывали мысли о девушке. Он боялся поддаться этому греху, но не выдержал. Одна ночь, ставшая для них раем, превратилась в ад для других. Бог отвернулся от него, увидев в этом предательство его подарка, наслав на город страшную чуму. У Вэлериу больше не было сил, чтобы помочь им. Его отец тоже слег под властью этого недуга. А девушка исчезла, испугавшись того, что теперь и здесь начнётся тёмное время. Враги узнали о слабости короля, как и о недовольствах в городе, проникли в него тайно и развернули войну. Вэлериу снова разрывался, ведь девушка появилась и молила его о побеге, чтобы быть с ней. Но он решил, что будет биться до последнего за свой народ. Он поехал в свою разрушенную церковь, чтобы сказать ей об этом. Отказаться и спасти её, чтобы остаться в Сакре, как воин. Но девушки не оказалось, она обманула его, заперев там. Он пытался выбраться оттуда, слыша крики и чувствуя огонь вокруг. Ему удалось сломать двери и поскакать к замку, который уже горел в огне. Он погиб, пытаясь спасти своих братьев и сестёр. Вот вам, госпожа Браилиану, история любви, – поворачивается ко мне.

А я смотрю в темноту леса и плачу от коварства и обмана прекрасного человека, пожертвовавшего всем и не получившего в ответ ничего, кроме смерти. Он скакал к замку, и, возможно, может быть, я и ошибаюсь, но он зовет меня. Только что я могу сделать? Чем помочь ему?

– Боже мой, – шепчу, стирая слезы, но они катятся нескончаемым потоком.

– Почему вы плачете? Это всего лишь легенда, – удивляясь, Петру подходит ко мне.

– Очень жестоко она поступила с ним. И нет больше солнца над нами, одна темнота и мрачность. Это место пропитано кровью людей. Несчастными, которые всего лишь хотели любить и быть любимыми, а оказались отвергнутыми. И мы такие, да? Мы тоже несём в себе это? Эту отравленную кровь, сотворившую бесчинства в прошлом, – сухими губами шепчу и плачу. Словно меня предали, словно это была я. Словно я проклята и сейчас несу на себе бремя этого, придавливающее меня вниз. Туда. К нему.

– Ну, тише, госпожа Браилиану, вы слишком эмоционально восприняли мои слова, – он обнимает меня за плечи. Опускаю голову на его грудь, сотрясаясь в рыданиях.

– Это было прошлое, красивое и великое время, которое заменила современность. Всему приходит конец, даже мрачности. Наступит когда-нибудь время, когда снова будут танцы и песни, когда народ вернёт веру. Стены рухнут вновь, чтобы впустить сюда свет – говорит он, поглаживая меня по спине.

– Зачем они? Почему нас не пускают за них? – всхлипывая, спрашиваю я, поднимая на него голову.

– Чтобы никто больше не навредил юным созданиям и не совратил их души, как это было с нашими предками. Все точно по правилам, отклонения считаются пороком. И вас, и меня бы уже давно изгнали, узнав о нас. Для этого нужны друзья, чтобы не сойти с ума, а продолжать ждать и верить, что наступит этот день, и мы будем счастливы. Счастливы, как раньше. Верите мне?

– Да, но как же жить теперь, зная правду? Как смотреть на людей, так наслаждающихся этими благами и размеренной жизнью, когда я понимаю, что живём мы на костях невинных?

– Как другие города и поселения. Везде были войны, много павших, много пролитой крови и слез. Мир построен на слезах матерей и отцов. Мир сотворен в слезах и крови и таит в себе множество препятствий к сожалению. И только пройдя их, можно увидеть божью благодать и подарок в виде бессмертия души.

– Я теперь точно не усну, – отступаю от Петру, он отпускает меня, а я обнимаю себя руками.

– Давайте, вы все же выпейте мой некрасивый чай и отдохните, – предлагает он.

– Хорошо. Спасибо, – стираю влагу с лица.

– Теперь нам надо бы спуститься, – задумчиво говорит он.

– Вот сюда, – забираюсь на разрушенную стену и указываю на ровную местность, покрытую листвой. – А оттуда можем спуститься по той стене.

– Давайте, я первый, – предлагает он, взбираясь на стену и прыгая с неё.

– Нет! – кричит он, но я уже прыгаю к нему и замираю, слыша неприятный треск под нами. Испуганно поднимаю голову на Петру.

– Так, не двигайтесь, – он хватает меня за руки, помогая выпрямиться. Задерживаю дыхание, ведь раздаётся скрип и новый треск под нами.

– Боже… мы упадём, – шепчу я, облизывая губы, смотрю в его бегающие по моему лицу глаза.

– Нет, не упадём. Сейчас я пройду обратно и попробую найти другой выход, – он отпускает мои руки, но я крепче хватаюсь в них.

– Нет… я упаду, знаю, что упаду. Он звал меня… звал к себе… это он… – быстро шепчу я, крепче впиваюсь в его руки пальцами в перчатках.

– О-ля-ля, что я вижу, братец. А я-то думал, где же ты? – раздаётся сбоку от нас насмешливый голос, и мы оба поворачиваемся на него. На корточках на стене сидит Лука и ехидно осматривает нас.

– Брат, нам нужна помощь. Позови ребят, и пусть захватят верёвки из моего рюкзака, – резко говорит Петру.

– Ох, ну да, дать вам тут время пообжиматься и выставить меня идиотом. Ещё чего! Нехорошо, Лия, ой как нехорошо. И где же твоё воспитание? Одна с мужчиной, – он выпрямляется, а я сглатываю из-за его слов. О, Господи, дай мне лучше упасть, чем это.

– Слушай! Лука! Мы стоим на гнилых досках, один наш шаг, и они могут сломаться. Я не знаю, что под нами. Мы можем разбиться, поэтому прекращай и выполняй мой приказ, – зло рычит на него Петру.

– А давайте проверим? – прищуривается он.

– Нет! – в один голос кричим мы.

– Пожалуйста, Лука, пойди позови кого-нибудь. Это правда, я необдуманно указала на это и Петру… то есть господин Велиш прыгнул первый…

– Ой, Лия, прекращай. Твои слезы такие же наигранные, как девственность у Марии. Ну что, рискнём? Раз, – довольно считает он, перебив меня.

– Сделайте что-нибудь, – панически шепчу, дёргая за руку Петру. И от моего движения снова раздаётся скрип, который не слышит Лука, громко произнёсший «два».

– Лука! Идиот! Прекрати! – кричит Петру, пытаясь сделать шаг к нему, но мы словно опускаемся ниже. Жмурюсь от ужаса того, что сейчас произойдёт.

– Три! – кричит Лука и прыгает к нам. Сильнейший треск и из-под ног уходит земля. Кричу, падая вниз.

Тупой удар по спине и голове не даёт дышать. Перед глазами яркие точки и одна темнота, окутавшая разум.

 

Decem

– Лия! Лия! Ну же, давай, открывай глаза, – меня бьют по щекам. Дёргаю головой, в которой тянущей болью отдаётся пульсация в висках и на затылке. Каждая частичка тела тянет и ноет. Издаю стон.

– Молодец, теперь открой глаза… прости, думал, что придумали это… ну бывает же, – узнаю голос Луки. Открывая глаза, моргаю и привыкаю к темноте, пока мне в глаза не бьёт свет. Жмурюсь и пытаюсь удалить от себя такой яркий источник света.

– Вставай, – он протискивает свою руку мне под спину и поднимает меня. Боже, как больно.

– Хорошо, что ты в пуховике. Он защитил тебя от переломов, да и, вообще, от серьёзных повреждений. Как чувствуешь себя? – снова по глазам ударяет свет. Закрываю рукой лицо.

– Нормально, голова болит немного, – сипло отвечаю я.

Лука отводит от меня фонарик. Щурюсь, пытаясь разглядеть хоть что-то. Слышу кряхтение Петру где-то сбоку.

– Идиот, говорили же тебе. Черт, я, по-моему, ногу вывихнул, – раздаётся голос Петру, и Лука светит на него. Все его волосы в листьях и грязи, он держится за ногу и кривится от яркости света.

– Где мы? – давлю на виски, пытаясь уменьшить боль в них, как и гудение в голове.

– Не знаю. В яме какой-то. Тут высоко. Мы не поднимемся сами. Пока вы валялись, я хотел осмотреться, но решил, что надо привести вас в чувство. Дело дрянь. Эти недоразвитые вряд ли нам помогут, ещё и положение критическое. Твоя репутация, Лия, может быть полностью погублена, если они найдут нас тут втроём. Им будет неважно, как и почему, а сам факт – ты была наедине с нами. Да ещё и живая, – говорит Лука, а я даже понять не могу, о чём он, вообще. Ведь у меня все болит. Облизываю губы, ощущая на языке солоноватый привкус крови. Передёргивает от этого. Тошнит даже. Растираю виски сильнее.

– Я идти не смогу, – произносит Петру, включая фонарик и осматривая ногу.

– Ну ладно, будем тут сидеть. И неизвестно, как долго, пока они сообразят, где мы. Могут пройти сутки, двое или трое. Умрём от обезвоживания или вернёмся уже изгнанниками, поэтому не скули и, давай, обопрись на меня, – Лука подходит к брату, предлагая ему плечо, и поднимает его.

– Да не так больно, как казалось. Хромать буду, но идти, думаю, смогу, – отвечает Петру.

– Госпожа Браилиану, вы как? Помоги лучше девушке, Лука! – отпихивает от себя парня в мою сторону. Лука цокает и подаёт мне руку. Вкладываю в неё свою. Рывком поднимает меня на ноги, которые покалывает мелкими иголочками на ступнях.

Хватаюсь за его плечи, кривясь от неприятных ощущений.

– Потом пообнимаемся, идёт? Может быть, поцелую тебя, – смеётся Лука.

– Тупой урод. Только подойди ко мне, я тебе врежу, идёт? – зло отвечаю, упираясь в его грудь ладонями и отталкивая от себя. – Из-за тебя все, ты ничем не отличаешься от недоразвитого существа…

– Что? Да я тут привёл тебя в чувство, наглая девица!

– Госпожа Браилиану, Лука, хватит. Надо найти выход. Это замок, и здесь должно быть полно выходов из него наружу, – прерывает Петру наш спор. Отворачиваюсь от них, нащупывая в кармане фонарик, и включаю его, светя впереди себя.

– Коридор, – указываю пальцем на темноту впереди.

– Отлично, идём, – говоря, Петру дохрамывает до меня.

– Я буду первым, – Лука обходит нас, на что я закатываю глаза. Бесит он меня, урод.

Мы движемся медленно по коридору, затем следующий, а вокруг все пропахло сыростью и гнилью. Закрываю нос рукой, постоянно слежу, как Петру тяжело дышит, но идёт.

– Может быть, немного отдохнём? – тихо спрашиваю его, но он мотает головой, выдавливая из себя улыбку.

– Ну, где вы там, голубки? – от стен отскакивает этот насмешливый голос Луки.

– Да заткнись уже! Задолбал! – возмущаясь, свечу на него фонариком.

– Оу, у нашей тихони есть голос? Браво, Лия, браво! – насмехается он, а мне его ударить хочется.

– Лука, прекрати. Это уже совершенно невежливо по отношению к госпоже Браилиану! Закрой рот и иди, – быстро дыша, шипит Петру, облокачиваясь рукой о стену.

– Пусть заслужит, – фыркает младший брат и, разворачиваясь, идет вперёд.

– Сейчас… ещё секунду, – киваю на просьбу Петру, и мне так его жаль. Хочется облегчить ему страдания из-за этого паразита. Вот везде, где появится Лука, что-то случится.

– А тут развилка! – кричит Лука из темноты. Петру отталкивается от стены, и мы идём на голос парня, пока не доходим до него. Он показывает нам три коридора, предлагающие выбор.

– Надо решить, куда. Так, если пойдём на север, то упрёмся в озеро, и он может быть затоплен. Если в центральный, то можем выйти прямо в овраг, и разбиться. Остаётся последний, – тяжело дыша, рассуждает Петру.

– А откуда ты знаешь, что там север? Может быть, как раз правый и есть встреча с озером, а вот центральный выведет нас, – указывает рукой на свой выбор Лука.

– Аурелия, – задерживаю дыхание, бегая глазами по коридорам.

– Ты тут? Прошу тебя, помоги нам. Подскажи, куда нам идти. Обещаю, что отвечу тебе тем же, – шепчу, обращаясь к невидимому духу, так вовремя появившемуся рядом.

– Это ты на латыни, что ли? – изумляется Лука.

– Закрой рот, – обрывая его, Петру подходит ко мне и кладет руку на плечо. Поворачиваюсь к его вопрошающему лицу.

– Аурелия, иди ко мне… на голос иди… – раздаётся отовсюду. Сбрасываю руку мужчины с себя и встаю прямо перед развилкой.

– Позови меня ещё раз, – прошу я, закрывая глаза и пытаясь прислушаться, откуда он говорит.

– Аурелия, жду тебя, – улыбаюсь и киваю.

Поворачиваюсь к смотрящим на меня во все глаза попутчикам и указываю правой рукой на крайний коридор.

– Туда, – говорю я.

– Что тут происходит? С кем ты говоришь, да ещё и на латыни? – спрашивает Лука.

– Он сказал? – следом Петру. Киваю ему.

– Да кто он? Что тут происходит? – повышает голос Лука.

– Идём, значит, туда, – Петру отталкивается от стены и направляется к тому коридору, который забраковал.

– Нет, я не пойду туда, брат. Что за бред? Почему мы должны идти именно туда? Эта девица больная! Она поговорила тут с кем-то, а ты рад угодить ей! Спасение…

– Лука! Живо за мной! Не обсуждается! – рявкает Петру. Парень поджимает губы, а я закусываю губу, чтобы не захихикать.

– Ты, больная, если мы погибнем, то я тебя с того света достану, – шипит Лука, доходя до меня.

– А если спасёмся благодаря мне, то я тебя самолично отправлю туда, – довольно отвечаю я.

– Посмотрим, – хмыкает он и направляется в коридор за братом, а я бросаю взгляд за плечо.

– Спасибо, – шепчу я, входя в тёмное пространство.

Огоньки фонариков тут и там подсвечивают нам путь, а я уже не боюсь. Иду, чтобы спасти себя, а потом… потом сдержу обещание. Узнаю, что он хочет от меня.

– Здесь лестница вниз, она покрыта мхом, – кричит впереди Петру. Ускоряя шаг, подхожу к мужчинам, освещающим фонариками пространство внизу.

– Там вода, – добавляет Лука, поворачиваясь ко мне. – А это значит, что брат был прав и там все затоплено. Ну что, привела нас, умница?

Но я не слушаю его, вспоминая свой сон. Вода и тоннель, по которому иду вперёд.

– Нам вниз, – чётко произношу я, протискиваясь между ними, и ставлю ногу на скользкую ступеньку.

– Госпожа Браилиану…

– Можно уже Аурелия, Петру, – усмехаюсь я, поднимая на него голову.

– Аурелия, это небезопасно, понимаете? Я отвечаю за вас, поэтому пойду первый, чтобы все проверить. Но если что уходите и кричите, зовите на помощь, – он хватает меня за локоть и заставляет подняться обратно, подсвечивая себе фонариком.

– Мог и ты пойти, у него нога болит, самовлюблённая ракушка, – обращаюсь к Луке, который кривится на мои слова и спускается следом.

Последняя я, мне подаёт руку Петру. Прыгаю в воду, ботинки тут же намокают. Но не волнует сейчас это. В моей руке фонарик начинает моргать и тухнет. Ударяю по нему рукой, тщетно. Батарейки закончились. Отбросив его в воду, иду за мужчинами. Дотрагиваюсь рукой до мокрого камня, закрываю глаза и помню. Но сейчас нет ощущения, что идёт за мной. Одна и помню.

– Лия! Где ты? – раздаётся глухой голос Луки. Открываю глаза и торопливо иду к мужчинам. Лука ударяет по своему фонарю, который тоже медленно гаснет, остаётся свет только у Петру.

– Ничего страшного, пошли дальше, – успокаивающе говорит профессор и светит фонарём на тёмный тоннель.

Только звук наших шагов по воде и бурчание Луки слышны вокруг. Боже, какой идиот. Как они могут быть братьями? Один умный, развитый во всём и вежливый, а второй противный.

– Тупик! – кричит Петру. Поднимая голову, вижу, как множество камней перекрыли тоннель.

– Молодец, Лия, просто молодец, – язвительно тянет Лука и даже аплодирует мне.

– Закрой рот, Лука! Ты и меня уже достал! – грозно произносит господин Велиш, замахиваясь на брата. Тот отскакивает назад и опирается о стену, складывая руки на груди.

– Аурелия, попробуйте спросить его, куда дальше? – предлагает мне Петру. Киваю. Концентрируюсь на своих познаниях в латыни и подбираю слова.

– Мы не можем пройти дальше, – шепчу я в пустоту. Секунды таят вокруг меня и никакого ответа. Мотаю головой, Петру рукой показывает продолжать.

– Нам вернуться обратно? Я ошиблась? Подскажи, – уже громче говорю я.

– Иди… иди ко мне, – едва различимый голос доносится до меня.

– Куда? – шепча, делаю шаг к камням.

– Верно… сюда… иди… жду тебя, – словно сквозь камни, по ту сторону тоннеля раздаётся приглушённый голос.

Поворачиваюсь к мужчинам, облизывая губы. Жарко. Стираю пот со лба и стягиваю шапку, как и перчатки, пряча все в карман.

– Нам надо разобрать их, чтобы пройти. Проход завален, а за ним… не знаю, что за ним. Но он говорит туда, – оповещаю я ожидающих мужчин, указывая на камни.

– Я не собираюсь разбирать их. Она тронутая, больная дура, болтающая сама с собой и я должен что-то делать? Ни черта! Мне ещё энергия пригодится, когда вы тут загнётесь, – неприятно говорит Лука.

Закатываю глаза, Петру кивает мне, подходит к камням и берет один из них, откатывая в сторону. Кривится от боли и мне его становится невероятно жаль, что зло поворачиваюсь к Луке и медленно подхожу к нему.

– Быстро взял и начал разбирать их. Иначе я тебя сейчас придушу. Понял меня? – цежу я, смотря в раздражённое лицо парня. Действительно готова ему врезать за его поведение.

– Ещё чего…

– Живо! Начал помогать нам, – хватаю его за локоть и с силой толкаю к камням. Грудь от ярости на него вздымается чаще, ещё немного и запущу в его голову этим камнем.

– Лука, прекрати так себя вести, – устало говорит Петру.

– Я не собираюсь помогать ей! Она убить нас хочет, говорит тут с кем-то, да ещё и… не буду! – возмущается Лука.

Даже в темноте чувствую, как воздух вокруг нас накаляется.

– Если бы я хотела тебя убить, то оставила бы там. А говорю я с тем, кто пытается помочь мне. Я слышу его очень давно, видела сны, как иду по такому же тоннелю, как рушился замок, как людей бросали в озеро. Принимай меня за больную и сумасшедшую, но я хочу жить, а ты иди обратно и делай, что хочешь, – слышу свой уверенный голос и смотрю на спину парня. Он медленно оборачивается, осматривая меня, а затем неожиданно кивает, подхватывая камень, и оттаскивает его в сторону.

Большинство мелких камней оставляют для меня. Помогаю им, как могу, хотя моей силы не хватает. Потею страшно, руки болят, как и ноги уже дрожат усталости, но упрямо продолжаю.

– Аурелия, заберитесь наверх, мы подстрахуем вас и снимите оттуда камни, – просит меня Петру. Киваю, ставя ногу на выступ, и подтягиваюсь на руках. Но нога скользит, и я падаю прямо на мужчин, издающих кряхтение подо мной.

– Простите, – виновато говорю, поднимаясь на ноги и сбрасывая с себя пуховик. Закатываю рукава свитера и снова пытаюсь подняться. Удаётся. Хотя равновесие держать сложно. Сбрасываю камни, которые оттаскивают мужчины. Ещё и ещё. Вытираю лицо и снова. Кажется, что до бесконечности там их много. Но неожиданно, оттолкнув один из камней, в нос ударяет отвратительный запах. Кашляю и отворачиваюсь. Глаза даже от едкости этого аромата заслезились. Моргаю и просовываю руку, где пусто.

– Есть! Там проход! Петру, подайте мне фонарь, – кричу, поворачиваясь к мужчинам.

– Лука, передай ей.

Парень поднимается ко мне и вкладывает в мою руку фонарь. Пытаюсь разглядеть через маленькое отверстие, что там есть. Но ничего не вижу, обзор закрывает фонарь.

– Надо ещё снять, – обращаюсь к Луке. Он кивает и хватает камни, швыряя их вниз. Петру только успевает отскакивать. Теперь места достаточно, чтобы пролезть туда.

Свечу фонарём и вижу такой же тоннель.

– Брат, тут есть проход. Я пойду первый, а ты поднимайся, – громко говорит Лука и пробирается в него. Следом раздаётся громкий всплеск и его отборная ругань. Хихикаю, что получил все же.

– Так тебе и надо! – весело комментирую я.

– Иди ты! – отвечает он.

– Не обращайте на него внимания, Аурелия. Подросток, что с него возьмёшь, – говорит Петру, кое-как забираясь ко мне.

– Но он очень неприятный, – кривлюсь я.

– Есть такое. Сейчас я пойду и помогу вам. Хорошо?

– Хорошо.

Подсвечиваю фонарём дорогу мужчине, пока он просовывает ноги и цепляется за камни. Раздаётся всплеск и стон уже обоих.

– Придурок! Больно же! Ты раздавил меня! Садись на диету! Кабан! – слышу крик Луки.

Жмурюсь от желания расхохотаться в голос, когда свечу на мужчин, барахтающихся в воде. Петру встаёт, поднимая на меня голову.

– Бросайте фонарь и спускайтесь. Я поймаю вас, – он протягивает руки. Киваю ему, в точности следуя его словам. Фонарь он передаёт Луке и вижу его руки. Ладно, надо.

Спускаю ноги и, закрыв глаза, прыгаю прямо в руки к Петру, качнувшегося под моим весом, но поймавшего меня. Открываю глаза и улыбаюсь ему.

– Спасибо, – шепчу, чувствуя, как от смущения и такого близкого ощущения силы мужчины, краснею.

– Совершенно не за что, Аурелия, – отвечает вежливо он, продолжая держать свои руки на моей талии.

– Серьезно, Петру? Потом выразишь своё восхищение её уму и храбрости, а также другому бреду! – возмущается Лука. Петру отпускает меня, ударяя Луку по затылку. Да, так его. Ещё бы.

– Пошли, – говорит Петру, забирая из рук Луки фонарь и освещая нам путь.

Снова этот тоннель, по которому мы идём, кажется, что очень долго. Он не кончается, просто конца ему нет.

– Черт, не могу больше, – Петру останавливается и облокачивается о стену, подгибая ногу.

– Давайте, я пойду вперёд. А Лука поможет вам? – предлагаю я, он кивает, подзывая головой брата, и передаёт мне фонарь.

Убедившись, что мелкий засранец поможет Петру, поворачиваюсь и иду вперёд. Пришлось подняться по лестнице, а запах стал ещё ярче, что затошнило от него.

– Фу, как воняет, – недовольно бурчит Лука. Неженка, блин. Оставляю его замечание без комментариев, ожидая, когда они поднимутся ко мне. Свечу себе под ноги, где вижу песок. Сухой песок, да и стало жарче. Хочется пить, недостаток воды сказывается, облизываю губы, смотря, как Лука сбрасывает куртку и джемпер, оставаясь в футболке. Петру тоже бросает свою верхнюю одежду на землю, закатывая рукава свитера.

– Идём? – спрашиваю их. Кивают. Мы продолжаем свой путь, а я уже и сама не знаю, куда мы придём. Шагать с каждой минутой сложнее из-за духоты.

– Стой, Лия, посвети сюда, – зовёт меня Лука. Оборачиваюсь и подсвечиваю фонарём, куда он указывает. На стене в железном обруче висит старинный факел. Я такие только в книжках видела.

– Надо попробовать зажечь его, вдруг ещё годен. К тому же сэкономим батарейки, – говорит Петру, допрыгивая до него и снимая со стены.

– А чем…

– Лука, дай спички, – перебивает меня Петру, смотря на брата.

– С чего ты решил, что у меня они есть? – язвительно спрашивает Лука.

– А ты косяк, чем закуривал? Или сочинишь мне сказку про ночную прогулку под звёздами? И, конечно, ты у нас ботаник, изучающий растения в своём шкафу, – так же отвечает Петру. Я удивлённо приподнимаю брови.

– Я…

– О, давай уже ты дашь мне спички. А обсудим твоё поведение позже, как вернёмся домой, и посмотрим на урожай среди твоих панталон, – останавливает возмущения Петру. Лука поджимает губы и недовольно достаёт из переднего кармана коробок спичек, передавая брату. А мне хочется в голос смеяться над тем, что поставил его на место. Да!

– Мокрые. Ладно, попробуем. Держи, – Петру вкладывает в руки брата факел и открывает коробок. Вижу, как дрожат его руки, наверное, из-за травмы ноги и боли, которую он испытывает.

– Давайте, я, – предлагая, подхожу к нему. Кивает мне, благодаря одним только взглядом. Откидывает голову, опираясь о стену. Открываю коробок, где вижу всего несколько спичек. Цокаю на это и беру одну, но она не зажигается, ломается.

– Безрукая ты, Лия, – фыркает Лука, забирая из моих рук коробок, и бросает мне факел.

Держись, не ударь его им. Закусываю губу, чтобы не дать воли эмоциям. Хрюкаю от смеха, когда и у него ломается спичка. Как и ещё пять. Злится, закрывая глаза на секунду, и вынимает последнюю. Дует на коробок, чтобы высушить. Вздыхает и щёлкает спичкой. Слабый огонёк загорается. Я даже задерживаю дыхание, когда он подносит спичку к факелу. Но он не горит, а спичка догорает. Сердце бешено стучит, а рука, держащая рукоятку, потеет от усилий. И, наконец-то, разгорается. Облегчённый вдох мой и Луки сливается, пока мы наблюдаем, как огонь становится ярче. Отвожу руку. И так жарко, а от него ещё больше.

– Идём, нельзя терять время, – Петру отталкивается от стены и его обхватывает за талию Лука, помогая двигаться.

Да, от факела намного больше проку. Держу его в руке, пока мы идём вперёд. Замечаю, что по стенам расположены ещё факелы. Остались тут, погребённые после разрушения? А когда-то тут ходили люди, жили и любили, пока их не предали и не сожгли заживо. И никто не знает об этом. А мы видим, ведь это историческая находка. Такого рода факелы были очень давно. Хотя я не историк, но все же…

– Лия! Стой! – громкий оклик Луки заставляет меня резко затормозить. Замирая, смотрю, как под ногами обрывается проход, и песок летит вниз. Отступаю, поднимая голову. Не верю своим глазам. Поднимаю факел, освещаю то, что предстает перед нами.

Удивление. Непонимание. Шок. Единственные эмоции, которые могу поймать и задыхаться от увиденного.

 

Unidecim

– Боже мой, – шепчу я, поднимая над головой факел, чтобы осветить больше. Такого не может быть, просто не может быть.

Перед нами лежит покрытый песком, грязью и мхом замурованный город. Настоящий город с разрушенным колодцем по центру, с поломанными домами, с обломками деревянных балок, валяющихся тут и там. Но моё внимание приковывает другое здание. Прищуриваюсь, чтобы лучше рассмотреть то, что изначально предполагала только игрой света. Но нет. Кажется, что шокированной больше быть нельзя, но мне это удаётся, ведь вдали расположено здание с крестом на двери. Им забили её, даже в темноте и при тусклом свете это бросается в глаза с такого расстояния. Вода капает сверху, издавая неприятный отголосок от стен. Не менее отвратительный запах живёт тут. Мёртвый. Затхлый и одинокий.

– Сакре, – доносится до меня ошеломлённый шёпот Петру.

– Не верю своим глазам… невозможно, – добавляет Лука, подходя ко мне.

Поворачиваюсь к мужчинам, жадно осматривающим это место. Земля вокруг нас, но как этот город остался под нынешним? Или мы ушли куда-то дальше? В разрушенных домах остались только стены, а окна и двери выбиты. Рука болит от тяжелого факела. Опускаю её, освещая местность вокруг нас.

– Тут лестница, правда, тоже разрушенная, но спуститься можно, – говорю я, указывая мужчинам сбоку от себя на каменную кладку, покрытую землёй и какими-то кусками дерева.

– Давайте спускаться, – соглашается Лука, обхватывая крепче брата. И мне снова идти первой. Каждый шаг даётся с трудом от усталости и жары, которая поселилась тут. Волосы прилипают к лицу, но стараюсь не показать своей слабости. Спускаюсь, держась за грязную стену, пока не дохожу до низа. Поднимаю факел, чтобы мужчинам было видно, куда ступать. До сих пор не могу поверить, что это реально. Все это настоящее, а не моя больная фантазия. И он привёл меня сюда. Зачем?

– Надо осмотреться, – Лука усаживает Петру на ступеньку и подходит ко мне.

– Разделимся, мы пойдём по домам, а ты загляни в церковь. Только снять надо это безобразие с двери, – перехватывает у меня факел и уже широким шагом направляется туда.

– Подожди, – бегу за ним. – А вдруг нельзя? И с чего ты решил, что это церковь? Не просто так же забили дверь.

– А крест над дверью тебе ни о чём не говорит, Лия? Ты что, историю в школе прогуливаешь? – изумляется он, оборачиваясь ко мне. Только открываю рот и тут же захлопываю его. Умник, блин.

– Ладно, пусть церковь, я как-то пока в шоке. Но не для веселья дверь забили, Лука! Вдруг там вода? – бурчу я, раздражённо взмахивая рукой.

– Вот и узнаем, – усмехается он, вкладывая мне в руку факел и осматривая большой деревянный крест.

Сглатываю от неприятного ощущения опасности, что-то подсказывает лучше этого не делать. Но спорить нет сил, и только наблюдаю, как он пытается оторвать крест от двери.

– Петру, помоги мне. Надо найти что-то твёрдое, основательно они его туда вбили! – кричит Лука, поворачиваясь к брату.

Тяжёлый вдох последнего и шуршание его шагов. Лука уходит от двери, тоже занимаясь поиском орудия для взламывания. Поднимая факел, ищу, возможно, окно или же другой способ войти туда. Но ничего. Не единого стекла, только грязное дерево. Почему она не сожжена и не разрушена, как остальные дома? Боже, город! Старый город, который находится под слоем земли. Как? Как это существует тут, и никто об этом не знает? Или знают, только не афишируют это?

– Лия, отойди на три шага назад и держи огонь выше своей головы, – говорит, даже приказывает мне Лука. Цокаю на это и отхожу, пока они вместе с Петру просовывают какую-то палку между крестом и дверью.

– Надави сильнее, – бросает Петру брату. Раздаётся громкий треск и грохот. Мужчины отскакивают, и Петру летит на землю. Перед моими ногами, подняв пыль, лежит крест. Лука быстро хватает его и оттаскивает в сторону.

– Поднимайся и пошли, – Лука подаёт руку брату, поднимая его, кривящегося от боли в ноге.

– Нет… я с вами… не останусь тут одна, – испуганно шепчу, подходя к ним.

– Так, Лия…

– Иди, Лука, я сейчас, – Петру обрывает зло брата, толкая его к ближайшему дому.

– Я не могу, правда, не могу, это… боже, я в шоке, если честно. Ничего не понимаю, и сильно устала, – быстро говорю, смотря в грязное лицо мужчины.

– Понимаю, Аурелия, я вас полностью понимаю. Но он привёл вас сюда, значит, где-то есть выход. Он показал вам прошлое, а теперь подтвердил свои слова реальной находкой. Понимаете? Надо осмотреть все. И быстро. Кислорода очень мало и если мы не найдём выхода, то умрём от удушья. Поэтому нам надо разделиться, один я мало, что смогу. Вы хрупки и не сможете держать меня. Я пойду с Лукой, а вы здесь в безопасности. Бояться нечего, ведь он, вы сами сказали, защищал вас. Значит, в этом месте вам ничего не угрожает. Да, это страшно увидеть все своими глазами. Но я верю в вашу храбрость и силу, – заверяет меня он.

Мотаю головой, шумно дыша, и облизываю губы. Не могу остаться одна. Не могу, для меня это слишком. Слишком странно и боязно. Его слова все же возымели надо мной невероятную силу, поэтому киваю. Не хочу показаться маленькой перед этим мужчиной. Глупо.

– Фонарик, – передаю ему его вещь, и Петру улыбается мне, кивая и немного сжимая моё плечо в безмолвной поддержке.

– Если что, кричите. Мы тоже рядом, – напоследок говорит он, отпрыгивая от меня, и окликает брата. Находит отклик в доме, куда тот ушёл и прыгает туда.

Поворачиваюсь к двери, делая глубокий вдох. Легко сказать, что я храбрая, когда это не так. Меня трясёт от страха и от желания проснуться. Пусть это окажется сном, просто сном, который стал вот таким красочным, продолжительным и опасным.

Ещё один вдох и закрываю на секунду глаза, пытаясь утихомирить быстро стучащее сердце. Рука, которой держу факел, дрожит. Открываю глаза и хватаюсь за деревянную ручку, чтобы потянуть дверь на себя. Не поддаётся. Упираюсь ногами и тяну, одной рукой сложно, но изо всех сил стараюсь открыть дверь. Характерный треск и скрип заполняют мой слух, отбрасывает назад, даже присаживаюсь, дабы удержать огонь над собой. Удаётся. Не успеваю я даже подумать об этом, как невероятная вонь, иного слова подобрать невозможно, словно цунами накрывает меня. Кривлюсь, рвотные позывы сотрясают тело. Закрываю нос рукой, пытаясь перебить тошноту и головокружение от этого запаха. Его не описать, словно там протухли все овощи и мясо одновременно.

Привыкнуть тяжело к этому смраду, поэтому продолжаю зажимать нос пальцами, поднимаюсь на ноги и подсвечиваю себе факелом. Делаю шаг внутрь когда-то бывшей церкви. Ничего особенного, все из дерева, но оно не тронуто. Ни одного окна и витража, ни росписей, как в нашей. Не блестит крест, он деревянный вдали. По бокам от меня обычные лавки. Замираю, когда вижу что-то, лежащее на одной из них. Подхожу ближе, отнимая руку от носа, и тянусь к этому. Ткань, подхватываю пальцами, стряхивая столетнюю пыль и грязь. Белый женский платок, ставший со временем непонятного серо-коричневого цвета, где можно разглядеть инициалы: Р. Л. Это была чья-то вещь, и она осталась тут. Сжимаю в руке и по инерции кладу в задний карман леггинс.

Делаю ещё шаг. Не верю своим глазам. Подхожу ближе, поднося руку с факелом к… Господи, скелет. Настоящий человеческий скелет, скрюченный на лавке. Открываю рот в беззвучном крике, а по щекам катятся слезы. Поворачиваюсь и другой ряд такой же. Ещё один скелет. Закрываю глаза, сдавливая рот рукой. Опускаюсь на колени и сотрясаюсь в рыданиях, которые раздирают моё сердце в клочья от бесчеловечности. Их заживо тут похоронили. Они были живыми и умирали мучительно долго. Не могу ничего разглядеть больше, взгляд помутнен и хочется выть от жестокости. Варвары, а не люди. Как так можно? О, Господи, прямо в церкви замуровали. Забили крестом и не оставили кислорода. Мотаю головой, запуская пальцы в волосы, и падаю на ягодицы. Не могу сдержать слез, не могу сдержать крика, разорвавшего тяжёлый воздух и вернувшегося в мою грудь с невероятной силой.

Не могу остановиться, плачу и смотрю на пол. Деревянная куколка, а там поношенный башмак, разорванный годами носки. Мне плохо, настолько ужасно внутри и больно. Невероятно больно за этих людей, так жестоко встретивших своё окончание жизни. Никогда бы не подумала, что умею настолько глубоко чувствовать прошлое. Никогда бы не подумала. Город, в котором я живу, скрывает в земле такую бесчеловечную жестокость. А мы радуемся наверху, когда должны преклонить колени перед вечной утратой.

Как-то пусто внутри от выплаканных слез, от увиденного, и от пережитого ими, что спроецировала на себя. Сухо на губах. В сердце. Хлюпаю носом, вытирая его рукой, и смотрю на землю. Мой взгляд привлекает что-то блестящие под слоем земли. Тянусь рукой, поднося ближе факел. Цепляю пальцем и поднимаю тонкую серебристую цепочку с крестом и распятым Иисусом. Сжимаю в руках и закрываю глаза, молча пронося через себя невидимые потоки собранных здесь душ.

Прячу напоминание об этом в задний карман леггинс и поднимаюсь на ноги, решая, что не буду больше смотреть на то, что по бокам. Иначе сама умру от стыда и тяжести вины за тех, кто это сделал. Поднимаю руку, освещая деревянный большой крест с распятым Христом. Краска совсем сошла, да и некоторых частей не хватает. Как будто по нему били, пытались изуродовать его лицо.

Только вряд ли есть выход, раз эти люди не смогли спастись. Мне тут делать нечего. Но все же опускаю руку с факелом ниже, чтобы осмотреть что-то наподобие каменного выступа. Поднимаюсь на ступеньку к нему и кладу руку на поверхность. Тёплая. Не холодная, как должна быть, а излучает тепло. Странно.

– Аурелия, – раздаётся прямо рядом с ухом знакомый хриплый голос. От неожиданности и подавленности вздрагиваю, оборачиваясь назад. Но никого.

– Ты был одним из тех, кого тут похоронили? – с болью в голосе спрашиваю я.

– Ниже… ниже… – словно и ему больно отвечает он.

– Куда ниже? Надо найти лестницу? – непонимающе шепчу, спускаясь обратно.

– Здесь… ближе… рядом… – его слова отдаются эхом вокруг.

– Прости, я не смогу… я… мне сложно тут быть… прости, – шепчу я, отходя назад. А глаза снова покрываются туманом из слез и вины за то, что не смогу помочь. Он мёртв. Окончательно мёртв и ничем не вылечить эту болезнь.

– Аурелия… Аурелия… нет… верни меня… обещала… держи слово… найди меня… я здесь… – громко и даже обиженно говорит он.

Может быть, он хочет, чтобы похоронила его кости, как следует? С отпеваниями и в земле? Я дотронуться до них боюсь. Мне и так дышать сложно, а ещё и собирать кости.

– Ближе… иди ко мне… ближе… – просит он. Киваю и делаю шаг. Должна перебороть своё отвращение и страх, ведь он заслужил должного упокоения.

Но я снова стою перед каменным выступом.

– Ниже, – подсказывает он. Странно, но как будто рядом. Прямо лицом к лицу. Опускаюсь на корточки, освещая грязный пол факелом. Ничего, кроме, уже увиденного. Но костей нет. Глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к камню.

– Прости… – не успеваю я договорить, потому что под слоем пыли разглядываю какие-то полоски на этом камне.

Придвигаюсь ближе, вставая на колени на ступеньке. Стираю рукой пыль, затем ещё и ещё. Это латынь.

– Богом поцелованный и предавший его. На смерть обречённый и тьмой поглощённый. Любовь променявший на облик чужой. Покойся под камнем в могиле святой, – читаю я надпись на том языке, который слышала от него.

– Вэлериу Сакре. Одна тысяча триста пятьдесят первый год от Рождества Христова, – хмурюсь, стирая ещё ниже цифры.

– Одна тысяча триста семидесятый, – в уме подсчитываю дату и понимаю, что ему было всего девятнадцать, когда он умер. И ведь это конец. Должен быть конец, но ниже стоит снова дата смерти и тире, а дальше ничего.

Дотрагиваюсь до высеченных на камне букв, и так сильно бьёт по голове осознание, что это могила. Этот выступ, напоминающий длинный стол – могила того самого священника, обманутого возлюбленной и погибшего, когда пытался спасти свою семью.

Глаза распахиваются шире, пока эти мысли медленно проносятся в голове.

– Вэлериу, – повторяю я его имя и догадки, которые были сделаны мной ранее, теперь подтверждаются чётко. Он там. Он звал меня сюда, чтобы я… для чего? Что он хочет от меня?

– Аурелия, ты пришла. Верни меня, – раскатисто проносится его голос. От камня. Оттуда и поэтому такое эхо.

Слишком много потрясений, я не умею это контролировать, не знаю, как справиться с этим, оттого в следующий момент вскакиваю на ноги и медленно отхожу от каменного гроба.

– Аурелия, нет… нет… останься… рядом, – воет его голос вокруг меня. И в этом была права, он хочет, чтобы и я была похоронена тут заживо… тут нет выхода. Никакого выхода, он привёл меня в тупик. Он привёл туда, где мне сложно дышать, где лежит он и где по его замыслу должна лечь я. Но почему я? Что я сделала ему?

Вылетая из церкви, подбегаю к колодцу.

– Петру! Лука! Скорее! Нам надо уходить! Быстрее! – кричу, освещая вход в церковь, опасаясь, что теперь не даст убежать отсюда, сейчас что-то сделает. Но что может сделать призрак? Ничего! А я не собираюсь погибать из-за прошлого!

– Не оставляй меня, Аурелия, я умру навсегда… тогда заберу тебя с собой… обещаю! – последнее слово кричит он и сильнейшая волна воздуха вылетает из церкви, сбивая меня с ног. Факел отлетает в сторону, а я, сделав кувырок прямо в воздухе, лечу в колодец. Замурованная, а он полон воды… сон…

– Нет! Петру! Помогите! – кричу я, хватаясь за разрушенный камень, ногами пытаюсь найти выступ, но мокро, слишком мокро, и покрыто чем-то скользким. Пальцы скользят по камню. Вот и все… он сдержит слово, а я глупая поверила ему. Ещё пару секунд и могу проститься с этой жизнью. Пару секунд разве хватит, чтобы вспомнить все? Нет. Только отчего-то страх пропадает, а внутри наступает спокойствие и желание отпустить камень. Пальцы расслабляются и скользят, как и я полечу сейчас вниз.

– Прощай, Вэлериу, – шепчу я.

– Не-е-е-ет! – громкий крик вокруг меня и свобода… прекрасно.

 

Duodecim

– Держу! – хватают меня за руку, вишу на ней, царапая ногтями мокрый камень другой.

– Давай, Лия, помоги мне, – голос Луки, упираюсь ногами в камень, но они скользят.

– Руку! Аурелия, руку! – поднимаю голову и вижу Петру протягивающего свою, цепляюсь в неё, и они тащат меня обратно.

Падаю вместе с ними на землю и рвано дышу, начиная плакать.

– Лия, что случилось? Как ты там оказалась? – меня подхватывает за талию Лука и поднимает, а я не могу вымолвить ни слова, только плачу, упираясь лбом в его плечо.

– Аурелия, тише, ну что вы, – меня по спине поглаживает Петру.

– Хватит реветь. Вот поэтому ненавижу девок, постоянно нюни распускают, – раздражённо произносит Лука, отрывая мои руки от себя и отталкивая меня. Урод.

– Хоть факел не потух, уже спасибо. Зачем выбросила его и решила поплавать? – ехидно продолжает он, подходя к огню и поднимая его.

– Это он… он тут, Петру, тут… там, – дрожащей рукой указываю на церковь, поворачиваясь к мужчине, облокотившемуся о колодец.

– Кто? – удивлённо спрашивает он.

– Вэлериу Сакре… там он… в могиле… и скелеты там… много так… дети, – шепчу я и снова по щекам кататься слезы.

– Что ты сейчас сказала? – подходит к нам Лука, освещая моё лицо. – Повтори! Повтори, что сейчас сказала! Вэлериу? Ты назвала его имя?

– Да-да, он. Там он, он звал меня, только не понимаю зачем, – всхлипываю, немного успокаиваясь.

Все ожидала, но не смех парня, запустившего руку в волосы. А он смеётся, да так задорно, что я отступаю от него, бросая ошеломлённый взгляд на задумчивого Петру.

– А вы что-то нашли? – спрашиваю его, перебивая смех Луки.

– Нет, ничего, нет выхода. И кислорода мало, – вздыхает глубоко Петру, концентрируя взгляд на мне.

– Тут нет выхода, он заманил нас сюда, чтобы я умерла тут… поэтому звал, я так думаю. Надо возвращаться, надо идти обратно, – обхожу Петру, но он хватает меня за руку, останавливая.

– Нет. Мы никуда не пойдём, – раздаётся громкий голос Луки, и он перекрывает мне путь. Его глаза блестят в огне, что-то страшное и пугающее в этом мерцании. Вырываю свою руку из хватки старшего брата, отступая назад.

– Почему? Мы умрём здесь, если не уйдём, – медленно произношу, а краем глаза ищу что-нибудь тяжёлое. Чувствую, что что-то не так сейчас. Они переглядываются, и Петру встаёт на ноги, делая ко мне шаг. Не хромает. Не кривится от боли. Только сжимает челюсть, что скулы выделяются резче.

– Идите обратно в церковь, Аурелия. Вы обещали. Обещали помочь ему, ответить тем же, если он подскажет путь. А он выполнил свою часть, – не узнаю в этом стальном голосе мягкий тембр Петру.

– Что? Как вы… вы знаете латынь. Вы… он и вы… что вы хотите от меня? – делаю ещё два шага, и позади уже вход в церковь.

– Знаю, как и Лука, как и Вэлериу. Это наш язык. Настоящий язык нашего народа, а вы одна из нас, Аурелия. Пришло время выполнять обещания. Вы нужны ему, вернитесь и отодвиньте плиту, – они наступают на меня, а я бегаю глазами по пространству позади них. Ловушка, это была ловушка.

– Нет… пожалуйста… я не хочу умереть там. Я ведь… я… вы не можете так со мной поступить. Кто вы? – кричу я, а грудь переполняет паника и страх за свою жизнь.

– Умереть или выжить теперь зависит только от тебя, Лия. У тебя мало времени, кислород заканчивается. И если ты не пойдёшь туда, не выполнишь все, что мы хотим, то умрёшь рядом с ним. Достойный обмен, – неприятно смеётся Лука, протягивая мне факел.

– Чего вы хотите? – надрывисто спрашиваю я, перенимая в руки факел.

– Отодвинь плиту и скажи, что ты видишь. А дальше…

– А почему вы не можете пойти туда и отодвинуть? – перебивая его, смотрю попеременно то на Петру, то на Луку.

– Только женщина может войти в эту церковь. Мужчин сюда не пускают. А вы, Аурелия, единственная из нас, кто имеет доступ к нему. Идите, – он толкает меня в грудь, что оступаюсь и вхожу в тёмное пространство.

Ладно, только до сих пор не понимаю, для чего было это все? Это был спектакль с повреждённой ногой Петру, с непониманием, где мы находимся, и кто тут лежит. Неприятное чувство предательства растекается внутри, но я иду к каменному гробу, осматривая, куда можно положить факел. Нахожу, словно сделанный для него, металлический выступ и устанавливаю его.

– Попробуй сдвинуть, – от двери говорит Лука.

– Сам возьми и попробуй, – бурчу я себе под нос, вытирая мокрый лоб и упираясь руками в плиту. Но она тяжёлая, у меня не получается. Словно приросла.

– Сильнее, Лия! Черт бы тебя побрал, хилая девица! – орет Лука. Сжимаю губы и выпрямляюсь.

– Я решила умереть, – чётко произношу, складывая руки на груди. Лука дёргается, но тут же отступает назад. Не солгал, сказав, что не может войти. Но почему?

– Аурелия, прошу вас, попробуйте ещё раз. Вы не понимаете, насколько это важно и для вас. Его похоронили живым, как и людей, преклоняющихся перед ним здесь. Так разве он не достоин, чтобы его кости перезахоронили? Не достоин другой жизни, чем эта? Неужели вас не трогает ни капли, и вы настолько эгоистичны, что не можете помочь мёртвому невинному человеку, который взывает к вашей порядочности? – обличительно произносит Петру. И ведь бьёт по самым болезненным точкам во мне. Жмурюсь, желая пересилить ненависть сейчас к Луке.

– Лия!

– Закрой рот, Лука! Закрой свой рот и уйди отсюда! Ты делаешь только хуже! Она единственная, кто может помочь нам! Уйди! – яростно кричит на брата Петру, толкая того от двери.

– Ещё чего! Давай, неженка, собери силы и отодвинь эту чёртову плиту!

– Пошёл вон отсюда! – толкает Петру его снова.

– Хватит! – зажимаю уши руками и шумно выдыхаю. Тишина наступает моментально, отнимаю руки от ушей и поворачиваюсь к каменному гробу.

Упираюсь руками в неё, а ногами в пол и толкаю. Прикладываю все силы, но у меня их, правда, мало. Толкаю снова и снова, пыхтя от стараний. Поддаётся, немного поддаётся.

– Ещё… давайте, Аурелия, ещё, – тихий голос Петру достигает меня. Вытираю мокрое лицо от пота и по новой. Толкаю, но она не двигается. Толкаю, что есть мочи и немного открывается тёмное пространство под ним. Неприятный запах спирта и чего-то, напоминающее ладан, ударяет в нос. Отскакиваю от каменного гроба, кашляю и вытираю заслезившиеся глаза.

– Что там? – спрашивает Лука уже обеспокоено.

– Не знаю, но воняет жутко, – передёргивает всю. Делаю глубокие вдохи, чтобы удалить из носа этот неприятный запах.

Подхожу снова к плите, но отворачиваюсь, только бы не дышать этим. Толкаю её, и уже легче идёт, ну не особо легко, но и не так сложно, как в самом начале. Ладони царапает грубый камень, и они кровоточат немного. Щиплет, но продолжаю толкать, закрывая глаза и издавая громкий крик. Вместе с ним плита падает с шумным грохотом, поднимая вокруг меня пыль. Кашляю от неё, как и от запаха, теперь пропитавшего воздух, которым дышу. Опускаюсь на ступеньку, облокачиваясь о камень, и шумно дышу. Трудно это делать, губы уже покрылись корочкой, смачиваю их. Так сухо во рту, а ноги и руки дрожат от усилий.

– Кислород заканчивается, – слышу голос Петру и поднимаю голову на мужчин, стоящих за пределами церкви.

– Значит, ей надо быть немного живее, а не как мёртвой амёбе, непригодной ни для чего. И даже похлёбка была ужасной, а ведь женщина, – недовольно отвечает ему Лука. А мне обидно, знаете ли. Я пыхчу, оказавшись с двумя сумасшедшими, практически умираю, а он обсуждает мою стряпню.

– Аурелия, посмотрите, что вы там видите? – громко просит меня Петру. Но я не двигаюсь, переваривая их слова.

– Лия! Я тебя придушу! Живо подними задницу и скажи нам, что ты видишь! – кричит Лука.

Выставляю руку вперёд, показывая ему средний палец. Поднимая голову, вижу, как оба лица мужчин вытянулись от удивления. Да я сама удивлена не меньше, но обижена и раздражена, устала и хочу домой.

– Пошёл к черту, урод, – зло цежу, выставляя вторую руку, показывая то же самое, что и другой.

– Ах ты, сука такая! Только рискни выйти отсюда…

– Лука! – Петру толкает брата, мотая головой и шепча что-то.

– Аурелия, – поворачивается ко мне, но я не убираю руки. – Прошу вас, пожалуйста, посмотрите. Не слушайте его, он… Лука, он, когда нервничает, всегда такой. Прошу вас, госпожа Браилиану, прошу, – произносит он меня, складывая руки, словно в молитве. Руки безвольно падают, когда даже на таком расстоянии вижу, как смотрит на меня с печалью.

– Если он хоть что-то ещё скажет, то мне плевать, умру я или нет, – ставлю условие, и Петру быстро кивает. А Лука поджимает губы, злобно глядя на меня.

Поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к каменному гробу.

– Матерь Божья, – голос дрожит, шепчу.

– Что? Что там? – кричит Лука. Но я не могу больше говорить, только смотрю на воду, в которой на дне покоится усопшее тело. Белоснежные длинные волосы, словно снег, плавают вокруг серого лица. Острые скулы, практически нет носа, тёмные круги под глазами и кожа повторяет изгиб черепа.

Невероятной силы рвотный позыв вырывается из моего тела. Отскакиваю, и меня начинает рвать, плачу и изливаю на пол все, что было съедено и во рту остаётся горечь. Горло дерёт, вытираю губы рукой.

– Аурелия, что там? – медленно спрашивает Петру. Поворачиваюсь в их сторону, а перед глазами это ужасное лицо.

– Человек… человек… – шепча, ползу по полу и добираюсь до выхода.

– Выпустите… прошу… выпустите меня, – молю я, хватаясь за плечи Петру, но он перекрывает мне путь, толкая в грудь. Лечу обратно и плачу, вставая и смотря на этих мужчин, измучивших меня.

– Аурелия, что вы ещё видели, кроме человека? – Петру присаживается на корточки. – Если скажете, то мы выпустим вас.

– Вода, но пахнет она ужасно, как спирт и церковный запах… масло… – зубы стучат друга о друга, пока произношу это.

– Забальзамировали. Отлично, значит, есть возможность. Так, Лия, слушай внимательно. Вернись и скажи, что там ещё, кроме этого раствора, – требовательно говорит Лука.

– Нет… вы обещали, – смотрю на Петру с мольбой, но он мотает головой, выпрямляясь в полный рост.

– Идите и скажите, а дальше, мы подумаем, – усмехается, складывая руки на груди.

Уроды. Ненавижу их, поворачиваюсь к гробу и поднимаюсь на ноги. Немного шатает, голова кружится, что приходится схватиться за скамью, дабы не упасть.

– Лия, у тебя мало кислорода. Огонь сжигает его, как и твоё дыхание. Быстрее, – в спину летят слова Луки.

Мне всё равно, пот уже пропитал полностью свитер. Открываю глаза, перед которыми скачут яркие отблески от факела. Отталкиваюсь от скамьи и подхожу к гробу.

Пытаюсь не смотреть на его лицо. Глубоко дышу, только бы не вырвать ещё раз. Неприятный горький ком застревает в горле.

– Ну? – нетерпеливо кричит Лука.

– Что-то похожее на цепи, ими обмотано его тело. На нём бинты и в руках… Господи, какие ногти длинные…

– Не отвлекайтесь, Аурелия, – перебивает меня Петру.

– Крест в них, серебряный крест с камнями. Красными. О, Господи, там змея! – кричу я, отпрыгивая от гроба и падая на скамью, подо мной раздаётся хруст. Издаю испуганный крик, понимая, что это чей-то скелет. Отпрыгиваю и падаю на колени, пытаясь дышать. Рвано. Быстро. Мотаю головой, через тело проносится дрожь отвращения.

– Рубины и его крест, которому он поклонялся. Отлично, просто великолепно, брат! Наконец-то! – слышу смех Луки. Поворачиваюсь в их сторону. Придурок.

– А сейчас, Аурелия, вам нужно вычерпать воду, снять с него цепи и отбросить крест. А дальше, думаю, он вам все подскажет. Помните, у вас мало времени, – наблюдаю, как рука Петру тянется к двери, а мужчины отступают, и он закрывает её.

– Нет… нет, – хриплю я, понимая, что на самом деле тут моя смерть. Страх пропитывает каждую косточку моего тела, парализуя его. Не могу двинуться, оставаясь среди мёртвых.

 

Tredecim

– Пожалуйста, выпустите меня, – добираюсь кое-как до двери, ударяя по ней ладонью. Пинаю ногой, слабо, очень слабо, но не дают выйти отсюда, держат.

– Аурелия, не сопротивляйтесь. У вас нет выхода отсюда, как только выполнить все, что мы хотим, – глухой голос Петру пробивается через дверь.

– Уроды! – кричу я, ударяя по ней уже кулаком. – Ничего не буду делать! За что?!

– Тогда умирай, – смеётся Лука. – Твоё спасение за его жизнь. Вернёшь его, поможем отсюда выйти. Нет, так будь похоронена рядом с тем, кого уничтожила.

– О чём ты говоришь? Я ничего не делала! Больной урод! Я не делала! – возмущаюсь, в последний раз ударяя по двери.

Но никто больше не отвечает мне. Облокачиваясь о дверь, смотрю на гроб, из которого появляется змея, шипя и сползая по камню. Кричу и забираюсь с ногами на скамью, дрожа наблюдаю, как она скрывается в углу и находит спасение. А я тут, среди них. Спускаюсь и сажусь на лавку, закрывая мокрое лицо руками. Кислорода очень мало, чувствую, что его не хватает. Сухой воздух срывается с губ.

Внутри меня обида разрывает сердце от такого ответа на мою наивность. Я ничего не понимаю, не могу смириться, только беззвучно плачу от бессилия в данной ситуации. Жалко себя. Да, мне себя очень жалко, и поцарапанную кожу жалко, и силы свои жалко. Судорожно всхлипываю, поднимая голову и вытирая мокрые глаза.

Тишина и потрескивание факела. Смерть так и летает тут. И ведь тоже замурована, как они. И умру так же, как они. Только вот… глупая вера в людей остаётся внутри. Поднимаюсь на ноги. Пересилить отвращение очень сложно, настраиваясь, ищу в себе уверение, что поступаю правильно. Ничего опасного тут нет, а только за дверью. Плетусь к гробу и смотрю затуманенным взглядом на ужасное лицо под этим раствором. Оно просто непередаваемо отвратительно. Эти скулы серого цвета и практически нет губ, сухие плечи, где видна каждая косточка.

– Кто тебя так? За что? – шепчу я, переводя взгляд на крест, потому что снова рвотные позывы поднимаются из недр желудка. Нет ответа, только мрачная тишина.

И чем же мне вычерпать воду? Поворачиваюсь к лавкам, скользя по ним бессмысленным взглядом, пока он не останавливается на черепе, валяющимся на полу. Нет, ни за что! Нет!

Обессиленно вздыхаю и снова смотрю на него. Единственная тара, которую можно найти. Как противно. Подхожу к черепу, тянусь к нему рукой. Передёргивает от отвращения, когда пальцы касаются тёмной кости. Сглатываю новую порцию тошноты, беру череп в руку. Встаю и подхожу к телу. Зачерпываю воду, а ладонь так нещадно щиплет от спирта. Кривлюсь и выливаю воду прямо на пол. Перекладываю череп в другую руку и дую на ладонь, чтобы прекратить эту боль. Но не отпускает, и вряд ли отпустит. Зачерпываю другой рукой и то же самое. Раны разъедает спирт. Меняю руку, и снова раствор льется на пол. Ещё и ещё, пока вода не убывает наполовину. Упираюсь руками о камень и закрываю глаза, тяжело дыша, впитываю в себя воздух.

Вот к чему приводят прогулки под луной. К забальзамированному телу столетней давности и тайнам народа. Ни за что. Больше никогда не заговорю с мужчинами. Зло они. Истинное зло.

Глубокий вздох и снова принимаюсь за работу. Тело полностью опускается на дно, как и волосы теперь лежат грязным веером вокруг трупа. Но вычерпать всю её нет возможности, я не могу протиснуть свою тару между ногами, обмотанными грязными бинтам, и стеной гроба. Ладно, хоть так. Кладу череп на пол и закрываю глаза на секунду, чтобы теперь дотронуться до тонких пальцев, держащих крест.

Открыв глаза, тянусь к его рукам и тут же убираю их. Ужасные тонкие пальцы, облегающие кости с чёрно-серыми длинными и острыми ногтями. Передёргивает снова, но делаю решительный вдох и касаюсь креста.

– Аурелия, – раздаётся его голос. Резко перевожу взгляд на уродливое лицо, совсем не девятнадцатилетнего юноши. Хмурюсь. Его губы безмолвны.

– Что ещё ты хочешь? Я и так… делаю все, что могу, – шепчу я.

– Останься, – говорит он.

– Умереть рядом с тобой? – усмехаюсь я.

– Живи вечно, Аурелия. Вечно, – произносит он.

– Спасибо, – фыркаю, возвращая свой взгляд на крест в его руках. Хватаюсь за низ, пытаюсь вытянуть из его рук. Не получается, теперь за верхнюю часть. Тяну, упираясь ногами в пол, но он словно крепко удерживает его.

– Отпусти ты, – зло цежу я и тащу крест на себя. Его руки раскрываются, и я от силы своей тяги отступаю, падая назад. Стону от боли в копчике. Отбрасываю от себя крест, и опираюсь о ступеньку, поднимаясь на ноги.

Теперь цепь, но у меня уже нет сил, совсем никаких. Облизываю губы, собирая по крупицам то, что во мне осталось. Не знаю даже, зачем я это делаю. Не понимаю больше ничего, в голове такой туман. Осматриваю тело, чтобы найти начало цепи, но не вижу. Ничего не вижу, моргаю, зрение теряет свою резкость. Только мутное виденье. Жмурюсь так сильно, до боли. Открываю глаза и пытаюсь дышать. Нечем. Уже совершенно нечем.

Руки опускаются к телу и ощупывают его. Гадко. Отвратительно, но не вызывает больше тошноту. Разум бьётся за спасение. Моё спасение. Зачем я тут? Почему? Не помню. Нахожу пальцами кончик и тяну из-под тела, перебрасываю его, ударяя об стену. Протискиваю руки под ним и тащу на себя. Кажется, я это делаю бесконечно долго. Она такая тяжёлая, а ладони болят. Спина ноет, ноги дрожат от усилий.

– Не могу больше, – шепчу я, опускаясь на колени перед гробом. Закрываю глаза, прижимаюсь лбом к камню.

– Аурелия, у тебя огромная сила. Пользуйся ей, не дай себе погибнуть, – тихий голос, его голос, раздаётся в голове.

– Нет её… не могу… мне плохо, – кусаю сухие губы и, приоткрывая глаза, смотрю на слова, высеченные на камне.

– Я знаю. Чувствую, что смерть ядом отравляет твоё тело. Поднимись и спаси нас обоих из этого ада. Ты под моей защитой, Аурелия. Ты моя, – почему-то улыбаюсь от этих слов. Сошла с ума, наверное.

– Обещаешь, что заберёшь меня отсюда? – шепчу я.

– Обещаю, я не нарушаю своих слов, – чётко отвечает он. Замечаю, что его голос приобретает силу, становится громче и звонче.

Киваю невидимому собеседнику и подтягиваюсь на руках. Нагибаюсь над гробом, пальцами ища там, где остановилась. Цепь становится просто неподъемной. Пот покрывает лицо и все тело, но делаю глубокой вдох и вытаскиваю массивную цепь из гроба. Звон, слишком громкий, раздаётся по всему пространству.

Падаю на пол, прижимаясь спиной к камню. Дыхание, не моё, где-то рядом. Странное и холодное.

– Кровь… мне необходима твоя кровь, Аурелия. Дай мне её, – требует голос.

– Кровь? – переспрашиваю я.

– Кровь. Твоя кровь и все закончится, – нетерпеливо повторяет он.

В голове какие-то обрывки из непонятных картинок. Что за кровь? Кому она нужна? Не понимаю ничего. Перед глазами все плывёт.

– Кровь! Аурелия! Кровь! – крик врывается в моё создание, заполоняя тело. Ползу к скелету, не могу думать, руки сами тянутся к ребру и отламывают его. Кощунство. Смотрю на это с ужасом и страхом, а сердце внутри меня замедляет свой ход. Ползу обратно, поднимаясь на ноги.

– Нет… пожалуйста… нет, – шепчу я, наблюдая, как моя рука, безвольная и кем-то движимая, тянется к запястью и с силой надавливает на него. Жмурюсь от невыносимой боли, окутывающей сознание. На моей белоснежной коже появляется густая и практически тёмная кровь. Так много её, а кость разрезает плоть. Стону и не могу даже двинуться.

Кто-то удерживает мои руки, разрезая запястья. Отбрасываю кость и переворачиваю руку. Кровь капает прямо в его рот, окрашивая белые губы в тёмный цвет. Она скатывается по его лицу. Мои ноги уже не могут стоять, но продолжаю быть в вертикальном положении. Кажется, что теряю сознание. Умираю, дышать не могу. Быстро хватаю ртом горячий воздух. Сил совсем не остаётся, скатываюсь по камню, а рука так висит в воздухе над гробом.

Глаза закрываются, теряю связь с этим миром.

– Прекрасна, – последнее, что я слышу в этой жизнь. Ведь она оканчивается, медленным потоком вытекая из меня. Становится темно так резко. Вздох облегчения и мгла, приятно окутавшая сознание.

 

Quattuordecim

Сознание медленно возвращается ко мне. Пищание где-то очень близко неприятно играет на натянутых струнах в голове. Во рту сильно пересохло. И пахнёт чем-то странным. Странным и знакомым. Пытаюсь двинуть рукой, чувствую, как указательный палец что-то сдавливает. Моё глубокое дыхание и пиканье. Затылок тянет, пока картинки с ужасными воспоминаниями, перекрывая друг друга, проносятся перед глазами.

Вэлериу… кровь… змея… кости. С губ срывает обессиленный стон.

– Родная моя, доченька, проснулась, – такой нежданный и любимый голос раздаётся надо мной.

Приоткрываю глаза, по которым ударяет яркий свет. Жмурюсь, облизывая губы. Так тяжело. Дышать тоже сложно, как будто в горле осколки. Снова пытаюсь открыть глаза, концентрируя мутный взгляд на женском лице.

– Мама, – шепчу, и она улыбается мне.

– Ты меня так напугала, доченька. Мне Иона позвонила, и я прилетела первым же рейсом. Милая моя, – приподнимаясь, она целует меня в щеку и гладит по волосам.

Привыкаю к свету, который оказывается не таким ярким, каков показался мне поначалу. Даже тусклый от лампы по правой стороне. Не могу вспомнить, как я оказалась в этой комнате с белым потолком и этим пищащим монитором рядом.

– Где я? – спрашиваю, поворачивая голову вбок, и смотрю на зелёный экран, где бегает ломаная линия.

– В госпитале, Лия. Ты помнишь хоть что-то? – обеспокоено произносит она.

Многое помню, все помню, но сейчас так тяжело говорить, что мотаю слабо головой, кривясь на неприятную выпуклость на затылке.

– Упали… ночь… – шепчу, сглатывая горький привкус, скопившийся во рту.

– Вы упали в яму. Наутро ребята не придали значения, списав это на то, что вы пошли искать хворост для костра. Но к вечеру вся группа вернулась, и забили тревогу. Вас отправились искать всем городом, столько гадостей говорили, – мама закрывает глаза от воспоминаний, а я корю себя, что доверилась не тем.

– Нашли вас. Вы были все без сознания. Когда вас подняли, то привезли сюда. Мужчинам досталось меньше твоего, родная. У тебя сильнейшее обезвоживание, ты была на грани смерти. Сотрясение, раны на руках, видимо, схватилась за деревянные обломки, когда падала. Ужасно, что я могла потерять тебя. Как ты могла так бездумно пойти туда? Почему там были братья Велиш? Только они? – уже яростно вопрошает она.

А я хватаюсь только за единственное слово «без сознания». Это был сон? Все, что со мной произошло, была всего лишь моя иллюзия? О, Господи, спасибо. Никакого Вэлериу Сакре не было там, как и тела, как и всего, что придумала себе под воздействием рассказов Петру.

– Не помню, мама. Прости. По-моему, не спалось мне, и ты знаешь, как я люблю природу. Решила прогуляться вроде, забрела не туда. А дальше помню только, как пытались мне помочь профессор Велиш и Лука. Треск и боль, – беззастенчиво лгу я, ведь даже сейчас иного выхода нет. Если узнают, что Лука специально прыгнул, а я была там наедине с Петру – конец нашей спокойной жизни. Изгнанники.

– Да, профессор рассказал, что пошёл за тобой, как надзиратель и ответственный за вас. Слышал твой крик, разбудил брата, чтобы не было огласки, и они пытались вытащить тебя, но не удалось. Все сорвались вниз. Господи, почему ты не уберёг мою девочку? – причитая, мама берет мою руку в свои и целует внешнюю сторону.

– Как они? – спрашиваю я.

– У профессора Велиш вывих голеностопа, ушиб плечевого сустава. У Луки сотрясение мозга и сильный шок. Но их уже выписали, только ты сутки была без сознания.

– Спать хочу, – признаюсь ей, но снова лгу. Мне требуется остаться одной. Требуется привести мысли в нормальное состояние.

– Конечно, Лия, конечно. Сейчас позову Иону, чтобы она проверила тебя и отдыхай. Я приеду утром, если будет лучше, то отправишься домой. Не люблю сама больницы, и, думаю, смогу не хуже заботиться о тебе дома, – она встаёт со стула, наклоняется, целуя меня в лоб. Выдавливаю улыбку, наблюдая, как мама в элегантном брючном костюме идёт к двери.

– Мам, – зову я её. Оборачивается. – Я рада, что ты вернулась, скучала очень.

– Я тоже, теперь ни за что не оставлю свою девочку одну. Люблю тебя, родная, – мягко улыбается она, закрывая за собой дверь.

Опускаю уголки губ и, поворачивая голову, смотрю в потолок. Сон был таким долгим, что поверила в него. Поверила во все. Немного приподнимаюсь, но все тело болит. Буквально каждая кость и мышца. Осматриваю свои руки, обработанные зелёнкой. И не вижу того самого пореза, глубокого и смертельного для меня. Усмехаюсь, радуясь тому, что все это моя больная фантазия. Сыграла со мной такую злую и страшную шутку. Но ведь рассказ Петру был… не хочу думать об этом. Это прошлое, пусть неприятное и жестокое, но прошлое ведь и его оставлю там.

Дверь снова распахивается и входит бабушка, начиная тут же отчитывать меня за любопытство и проверять моё самочувствие. Вкалывает мне обезболивающее и оповещает, что сейчас мне принесут поесть.

Невероятное облегчение в груди и наслаждаюсь вкусом пищи, обычным бульоном и гренками. Но это невероятно вкусно, после обезвоживания. Слабость одолевает, проваливаюсь в сон.

Раздаётся стук в дверь, откладываю книгу, принесённую мамой, что я взяла в библиотеке. Слава Богу, сегодня к вечеру меня отпустят, и завтра я успею на ярмарку в честь Хэллоуина.

– Да, – отвечая, смотрю на дверь. Она распахивается, и входит Лука, нервно улыбаясь, и держит в руках какую-то коробочку.

– Привет. Сбежал с уроков, решил проведать тебя, – тихо говорит он, подходя к койке. Удивлена этому посещению и только могу выдавить из себя улыбку, ведь воспоминания сна ещё живы. Хотя это всё было бредом больного человека. Меня.

– Привет, – медленно отвечаю я.

– Это тебе, – робко протягивает мне коробочку, – там выпечка от Андрея. Подумал, что тебе понравится. Ну… Петру сказал, что нравится тебе это, вот и… короче, держи.

– Спасибо большое, – чувствую, ещё тёплые вкусности внутри и даже слюна от желания попробовать собирается во рту. Откладывая, ставлю коробочку на книгу.

– А ты как? – спрашивая, поднимаю на него голову.

– Можно? – он указывает на постель, и я киваю. Садится, свешивая одну ногу.

– Я нормально, даже тошноты нет. Петру хромает, но тоже жив и приносит свои извинения, как и я. Не должен был так необдуманно поступать, но… в общем… был не в себе, – произносит он, как вижу, тщательно подбирая слова.

– Бывает, главное, что все обошлось. А что говорят в городе? Ну… про нас… нас ведь было трое, – интересуюсь я, чтобы получить информацию, которую мама не желала рассказывать.

– Ничего хорошего, Лия. Придумывают разное, но авторитет брата и твоей мамы ещё имеет вес. Придётся тебе сносить насмешки какое-то время, от этого не убежать. А так все заняты предстоящим праздником, – виновато произносит он.

– Понятно, – опускаю голову, переваривая информацию.

– Ну ладно, я пошёл, а то брат не будет долго прикрывать меня. Передаёт тебе самые искренние пожелания скорейшего выздоровления, – парень поднимается, но успеваю схватить его за руку.

– Скажи, Лука, а ты знаешь о Сакре? – неожиданно даже для самой себя спрашиваю я.

– О Сакре? Это Греция или что? – хмурится он.

– Петру… то есть профессор Велиш тебе ничего не говорил? – уточняю я. Отрицательно мотает головой.

– Прости, – отпускаю его руку.

– До встречи, береги себя, – бросает он, быстро выходя из палаты.

Падая на подушку, корю себя за этот вопрос. Никакой он не страшный и даже не опасный, как в моём сне. Обычный парень, принёсший мне вкусный подарок, который полюбился мне. Сегодня, даже крайне любезный и вызывает улыбку на губах.

Не могу отказать себе в дегустации выпечки, уплетаю все до последнего кусочка и улыбаюсь. Здорово лежать тут, все прошло, ни голосов, ни снов. А слухи переживу, ведь и, правда, между нами нет никаких отношений и быть не может. Я бы хоть что-то чувствовала, а сейчас не единого отголоска влюблённости. Наконец-то, жизнь встаёт на свои места. А о рассказах Петру я забуду, мы живые, незачем ворошить прошлое и воскрешать измученные души.

Уже в сумерках мама приезжает за мной, привозя свежую одежду. Рада уехать из госпиталя и вернуться домой. Все же родные стены помогают, хотя я не больна. Головная боль прошла, только шишка на затылке напоминает о случившемся.

– А это что? – спрашивая, снимаю пальто и указываю на чёрный мусорный пакет.

– Твоя одежда, она вся грязная и пуховик испорчен, как и ботинки. Я заказала тебе все новое и это уже привезли. Разложила у тебя в спальне и, конечно, новый айпод, как ты и просила. Он у тебя в спальне на столе, – объясняет мама.

– Я просила айфон, – смеюсь, а мама охает.

– Прости, я так замоталась. Перепутала все это. И зачем тебе айфон, если мы не пользуемся сотовой связью? – удивляется она.

– Не знаю, захотелось. А что ты ещё привезла? – прохожу на кухню, чтобы поставить чайник.

– Много вкусного. Финики, бананы, клубнику, пирожные. Все для моей красавицы, наслаждайся. А мне нужно уехать в мэрию, у нас позднее собрание, – говоря она, подходит к холодильнику и демонстрирует мне то, о чём рассказала.

– Здорово! Спасибо, мама, – радостно подскакиваю и обнимаю её.

– Не за что, родная, не за что. Пока есть возможность, ешь эти деликатесы, – улавливаю печаль в её голосе и поднимаю голову, продолжая её обнимать.

– Возможность? Что-то случилось? Из-за меня тебя снимут с поста? – испуганно шепчу я.

– Нет, мой пост принадлежит мне. Никто и никогда не заберёт у меня его. Я имела в виду то, что не знаю, когда выеду снова. Теперь сильно боюсь оставлять тебя, скоро вернётся Иона. Поругалась с ней, что она не досмотрела…

– Мама, никто не виноват, кроме меня. Это я пошла к замку и забралась туда, куда не следует. Я готова отвечать за этот проступок, даже готова быть под домашним арестом, – перебиваю её. Отрывает мои руки от себя, отворачивается от меня, обнимая себя руками.

– Что ты, Лия, я не собираюсь тебя сажать под домашний арест. Ты любознательна, как и я была в твоём возрасте. Это нормально. Жажда новых знаний и любование природой всегда были моими пороками. Передались и тебе, – грустно произносит она. – Но мне пора, скоро вернусь, не скучай и примерь то, что я тебе купила. Потом расскажешь. И за мусором заедут, отдай все, если Иона не приедет раньше. Ладно?

– Обязательно, – отвечаю уже хлопнувшей двери.

Ладно, оставить ненужные и давящие мысли, открыть холодильник и достать клубнику. Боже, как вкусно. Не помню, когда я ела её в последний раз. У нас она не растёт, только яблоки. Сколько её ни сажали, постоянно погибает. А тут такая сочная, невероятно сладкая и только моя. Беру с собой контейнер с клубникой, отламываю банан и радостно иду к себе.

Останавливаюсь, бросая взгляд на пакет. Ставлю на пол свою ношу и подхожу к нему, развязывая его. Заглядываю внутрь, и неприятный запах плесени поднимается оттуда. Не удивительно, что его завязала мама. Пуховик, как она и сказала, полностью в грязи и разорванный. Бросаю его на пол, достаю когда-то бывший белоснежным свитер. Он тоже весь в грязи и пыли. Но если я была в одежде, когда упала, как он мог испачкаться? Испачкаться так же, как и в моем сне. Дотрагиваюсь пальцем до тёмных пятен, ставших темно-бордовыми. Кровь.

Сердце начинает биться быстрее, когда бросаю свитер на пол и достаю до сих пор влажные утеплённые леггинсы. Я клала в задний карман платок и цепочку. Осматриваю штаны, но ничего нет. Ботинки. Последние, лежащие на дне. Все в разводах и чем-то зеленоватом, покрытые той же грязью, что и вещи. Ладно, ботинки испачкать могла. Но как быть со свитером? Почему он в таком состоянии?

Садясь на пол, смотрю на вещи, кручу ботинки в руках. Переворачиваю их, только бы занять руки. Это был сон, только сон. И, возможно, когда меня вытаскивали, то раздели и испачкали ткань. Да все может быть и хватит уже желать этого кошмара.

Мотаю головой, быстро убирая все обратно. Завязываю пакет, вставая на ноги. Но мой взгляд привлекает тонкая цепочка, валяющая на полу, прямо под моими сапогами. Отступаю, не веря этому. Глаза распахиваются шире, наклоняюсь, поднимая с пола серебряную подвеску креста на цепочке.

– Вэлериу, – шепчу я.

Осознание реальности, произошедшей со мной, сильно ударяют по затылку. Голова наполняется шумом, а дыхания не найти. Это был не сон. Меня обманули. Обманули, ведь в моих руках вещица одного из замурованных тел. Но зачем?

 

Quindecim

Слышу подъезжающий автомобиль, фары светят в окна, а я стою и сжимаю в кулаке цепочку. Наверное, инстинкт, возможно, что-то другое заставляет меня реагировать быстро. Срываюсь с места, подхватывая фрукты с пола, и несусь к себе в спальню. Бросаю еду на постель и беру первую попавшуюся книгу со стола. Падаю на кровать, наскоро включая лампу на тумбочке. Прячу цепочку под подушку и раскрываю контейнер с клубникой.

– Привет, я дома, – дверь в мою спальню открывается. Иона заглядывает ко мне. Натягивая улыбку, беру клубнику.

– Привет, хорошо. А у меня тут пикник, – наигранно радостно указываю на фрукты.

– Это нужно. Долго не читай, побереги здоровье. Я буду у себя, – улыбается она, закрывая за собой дверь.

Прислушиваюсь к её удаляющимся шагам и только после этого начинаю восстанавливать дыхание, которое даже задержала, пока играла этот спектакль. Бросаю клубнику обратно, захлопываю книгу и достаю цепочку, рассматривая её.

Как? Как такое возможно? Выходит, что все это правда. Переворачиваю руку ладонью вверх, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение разреза. Но ничего, только уже мелкие царапины, покрытые корочкой. И Сакре существует, где-то внизу, но он есть. Могила. Вэлериу Сакре… спиртовой раствор… Лука и Петру, закрывшие меня там. Но почему тогда я оказалась снова на месте падения? Донести меня было бы очень сложно, и они говорили, что не могут войти в церковь. Как? Как, чёрт возьми? И где платок? Мама нашла? Ведь кто-то раздевал меня… Иона? Что от меня скрывают или не хотят обнародовать это, чтобы не усугубить моё положение?

Не знаю. Ничего уже не знаю и не понимаю. Но уверена в одном, что это было. Не мог сон принести мне обезвоживание, а им нет. У меня не было кислорода там, поэтому я так долго приходила в сознание. И не помню, чтобы были мои перчатки и шапка. Они были в пуховике, а в пакете их нет. Почему?

Виски начинает давить от мыслей. Подскакиваю с постели, меряя шагами спальню. Я должна узнать правду: было или нет. И что конкретно было там, возможно, часть – это моя фантазия. Но церковь и скелеты были. Цепочка оттуда.

А если попытаться найти о городе в интернете? Хватаясь за эту идею, открываю ноутбук. Вбиваю в поисковике Сакре. Но выдаёт только церковь во Франции. Предложения о путешествии, описания, но ничего о старом городе, похороненном под землёй тут. Конечно, так открыто будет в интернете об ужасах, которые творили наши предки. И, конечно, всё будет проще простого, чтобы узнать, коим боком я отношусь к этому. Почему именно я слышала Вэлериу? Никто иной, а я. И кровь… вот это уж невероятно и слишком. Ведь, если забыть страх, не придавать значения бешеному стуку сердца и фантастическому варианту мысли, то кровь пьют неживые существа. Совсем неживые. Зомби. Оборотни. Вампиры. С ней проводят оккультные церемонии.

– Ты совсем сошла с ума, – шепчу, закрывая браузер. Вампиры. Не может быть. Я, как никто иной, знаю, что на земле румын никогда не было Дракулы. Всё выдумки, буквально каждое слово. И не понимаю, отчего Влада Цепеша выставляют клыкастым уродом, когда при нём на нашей земле не было воровства, преступлений против народа. Он всего лишь защищал своих людей… защищал, как умел. А ему приклеили ярлык вампира. Поэтому в этих существ я не верю, как и во всех остальных, кроме ведьм. А точнее, сипух, как называют их у нас в народе. Конечно, в нашем городе их нет. Но я верю в то, что существуют люди, обладающие энергетической силой намного выше, чем у обычного человека. И они обращают её или во благо, или против людей. Но не более.

Встаю со стула, снова начав расхаживать по комнате. Как? Господи, как это объяснить? Я не найду одна ответ, поэтому придётся вытащить его у тех, кто был рядом. Лука и Петру знают, многое знают, но молчат и тоже скрыли от меня это. Почему он пришёл сегодня? Убедиться, что я ничего не сказала маме? Или эти булочки были отравлены?

– И куда тебя понесло, Лия? Если бы они были отравлены, то сейчас ты бы не носилась, как ужаленная в задницу, – уже сама с собой говорю. Точно сошла с ума. Сейчас я ничего не сделаю, ночь на дворе. А где живут братья, не знаю, и узнать не у кого. Выход один – ехать к школе и ждать там их. Я освобождена от занятий на эту неделю.

Да, так и буду действовать. Подхожу к постели и сажусь на неё, обдумывая свой план. Уплетаю всю клубнику, а затем и банан.

Почему снов нет? Он умер? Что было после? Почему не зовёт меня? Где он сейчас?

Хватит думать о нём, он мумия. Я могла все это придумать. Могла ли я? Эти мысли постоянно крутятся в голове. Слышу, как вернулась мама. Притворилась спящей, когда она вошла ко мне выключить лампу и забрать мусор, поцеловала в лоб и вышла. Но я раскрыла глаза, продолжая думать. Дом затих, значит, все спят. А я не могу. Не могу!

Звук шин привлекает мой слух. Поднимаюсь с кровати и подхожу к окну, немного отодвигая штору. Из автомобиля, припаркованного у нашего дома, выходит Дорина Бэсти. Одна из совета и имеющая такой же цвет волос, как у нас с мамой. Чёрный. Она быстрым шагом доходит до нашей двери. Бросаю взгляд на часы. Начало первого ночи. Что она тут делает так поздно?

Это не моё дело. Не должно быть моим, но, вспомнив печаль в мамином голосе и её слова, предполагаю, что всё же какая-то проблема есть. И от меня её она скрывает. Теперь мной ведёт желание узнать, в какую переделку я затянула маму. Уверена, что дело именно во мне.

На цыпочках подхожу к двери и осторожно открываю её. Слышу, как мама встречает Дорину.

– Какого черта ты приехала? Я же сказала, разберусь, – шипит мама на неё.

– Когда? Времени нет, Констанца, – так же отвечает ей женщина.

– Есть, ещё есть. Я жду остальных, вызвала сегодня наших женщин. Они прибудут в Хэллоуин.

– Отлично, помощь нам не повредит. Она спит?

– Да, отдыхает. Девочка сильно ударилась головой…

– Мне плевать на это, Констанца, меня это не волнует. Она была там – вот, что я знаю. И ты не углядела.

– Не трогай мою дочь, Дора, не смей даже упоминать о ней перед остальными. Я как-нибудь решу это. Он снова в цепях, – зло произносит мама.

– Ей восемнадцать, дорогая моя. И пришло её время, тем более кандидат уже есть. Это будет такой крах для них. Последняя, кто может продолжить наш род. Её время пришло.

– Нет! – повышает голос мама. – Нет, я сказала. Ещё очень рано, очень… прошу тебя, Дора, ты же помнишь, что было с твоей дочерью. Я боюсь потерять её, а вдруг это конец? Так я лучше дам ей возможность дожить эту жизнь такой, какая она есть.

– Только посмей, – цедит Дорина, – я помню прекрасно, как моя малышка пожертвовала собой, ради блага нашего народа, и он забрал её. А твою не тронул. Она ему подарила возможность уничтожить нас, так не смей даже упоминать о моей крошке, которая покоится там.

– Она ничего не помнит. Ничего. Если и было…

– Было? Ты сама видела, в каком он состоянии. Вэлериу вернулся и это означает, что другие тоже придут к нему. Он призовёт их, и все закончится. Наш уклад, наша жизнь, наше спокойствие. Они спрятались, их мало, но сила возрастёт, если он полностью очнётся. И это может сделать только твоя глупая дочь! Ты должна была рассказать ей все раньше! Должна была следить за ней!

– Ты знаешь, где я была, Дора. А вы чем занимались, пока меня не было? Вы должны были тоже оберегать её! А я прилетела и увидела её в крови! И он не вернулся, всего лишь потребуется больше силы, чтобы убить его окончательно. В Хэллоуин мы это сделаем. Нас много, а он один.

– А как же братья Велиш? Они тоже там были и, скорее всего, в курсе.

– Нет, Иона их проверила. Они были без сознания, попали не в то место и не в то время, только у дочери были раны.

– Но одна бы она не смогла. Как? Кто-то в городе из них. Иначе она бы никогда не нашла его. Он враг, он обрёк нас на жизнь во тьме и за стенами. Если ты не отдашь нам Аурелию для обряда, то и её мы признаем врагом. А ты знаешь, что мы с ними делаем. Хотела ему помочь, так пусть покоится рядом с ним. Как это было с моей дочерью!

– Она не хотела! Она ни с кем не встречается даже. И я слежу за каждым её шагом. Обряд вы можете провести только при моём присутствии и с разрешения Ионы. А она, как и я, против этого. Поэтому не угрожай мне, Дора, и проваливай из моего дома. Завтра ночью я спущусь к нему, чтобы залить раствор и найти змею. Я лично убью его, а потом, мы все забудем об этом. А город представим для наших жителей, как великую находку, священное место, держащее нас ближе к нему. Тебе все ясно?

– Хорошо, но если пойдёт что-то не так, то ты отдашь нам Аурелию.

– Согласна.

– Прекрасно и смотри лучше за дочерью. Она не должна помешать нам уничтожить его.

– Уж не волнуйся, у меня послушная дочь, в отличие от твоей. Ведь именно твоя дочь первая спустилась туда, первая решила увидеть его своими глазами и пала под чары тьмы. И была убита им лишь потому, что ты слишком болтлива и жаждала власти. А я умнее тебя, Дора, старше тебя и это мой город. Доброй ночи, – дверь распахивается, а затем громко захлопывается.

– Сука, – шипит мама. Медленно закрываю свою дверь и на ватных ногах подхожу к кровати, юркая под одеяло.

Что это все значит? Какой обряд? Почему они его так ненавидят? Убьют в Хэллоуин. И мама, как и остальные женщины, знают о тайне Сакре. Обо всём знают. Она сказала, что была там и знает, что я солгала. Или же действительно верит, что ничего не помню. Выходит, не сон точно. Я была там и видела Вэлериу. Я размотала цепь и вычерпала жидкость. Но раны от пореза нет, вот это остаётся под вопросом.

Как они спускаются туда, если проход мы разгребали? Значит, есть другой ход. Какой? И кто он такой, этот Вэлериу? Мама пойдёт туда завтра, а если я прослежу за ней? Попытаюсь это сделать? Но я хотела встретиться с Лукой и Петру. Ладно, это может подождать. Для начала я должна знать, как добраться до него другим способом.

Слишком много информации в голове. Оказывается, у Дорины была дочь, которая тоже видела его и влюбилась в эту мумию? Такое бывает? Почему она мертва? Почему он не убил меня, как её?

Дверь в мою спальню открывается. Закрываю глаза, стараясь утихомирить сердце. Скорее всего, мама подходит к моей кровати и садится сбоку.

– О, милая, зачем же ты пошла к нему? – шепчет она. Сжимаю губы, только бы не выдать себя и не потребовать правды обо всём.

– Если пойдёт что-то не так, то я тебя спрячу от них. Мы уедем через океан или же придумаю что-то другое. Но не отдам тебя им. Ему не отдам. Хотя если бы ты слилась с ним, то мы бы имели такую силу, что никому не снилась. А дети? О чём я говорю, он убьёт тебя, как и остальных. Я это делаю только ради тебя, родная моя. Единственная моя наследница, – кровать дёргается. Встаёт с неё. Не уходит. Стоит надо мной, а я от усилий принять самый спокойный вид даже потом покрываюсь. Наконец-то, раздаются шаги и дверь закрывается.

Лежу ещё так, чтобы быть уверенной, что одна. Через некоторое время открывая глаза, смотрю в темноту. Вот теперь я уверена – докопаюсь до правды. Но в груди у меня такое неприятное давящее чувство, что дышать сложно.

Что ещё от меня скрывают? Видимо, очень много. И это не просто город за стеной. Они прячут тут Вэлериу Сакре от кого-то. От других. Но кто они? Почему она упомянула о слиянии с ним? Что это означает? Дети? Какие дети, когда я сама недавно на горшок научилась ходить?

Я узнаю и тогда решу, что буду делать дальше.

 

Sedecim

– Доброе утро, – с улыбкой говорю я маме, сидящей за кухонным столом и читающей какие-то бумаги.

– Доброе, доченька. Завтрак готов, – она поднимает голову и встаёт, отвечая мне ласковым взглядом.

– Супер, – радостно произношу я, садясь за стол. Она отходит к плите, где уже стоит готовая каша, и пока накладывает мне, мою улыбку стирает с лица.

Не спала всю ночь, составляя списки вопросов, ответов и вариантов, куда пойти в первую очередь. Теперь не чувствую, что я в безопасности. Раз мама решила спрятать меня, то это очень плохо. Да ещё и история с дочерью Дорины не даёт покоя. Никогда не слышала об этом, да и о её смерти бы сказали, были бы поминки и город бы хранил траур сутки, как по каждому усопшему. И ведь она не на много старше мамы, даже могу сказать, что они одного возраста. Сколько же было девочке, когда она спустилась туда? В доме до сих пор темно, хотя на улице уже расцвело, но тучи, тяжёлые и тёмные, сгустились над городом. А вокруг тишина. Грядёт что-то жуткое и неимоверно опасное. Словно всё затаилось перед этим днём. Завтрашним днём.

– Ты сегодня могла выспаться и отдохнуть, поваляться в постели до обеда, – ставит передо мной тарелку.

– Я уже выспалась и отдохнула, – снова играю радость на лице, поднимая голову на неё, и беру ложку в руки. Нет аппетита, только одно желание – уйти из дома.

– Какие планы? Пойдёшь вечером на ярмарку? – интересуется она, наливая мне чай.

– Сейчас хочу съездить в библиотеку, поменять книги, а то эти прочла уже. Потом заехать к Риме, поболтать немного и, думаю, от неё пойду на ярмарку. А ты? – перечисляю я лишь часть планов, жуя овсянку.

– Я могу отвезти тебя в библиотеку, а потом к Риме. Планировала с тобой провести день, но молодёжь, понимаю, – смеётся она. Как ты можешь быть такой хорошей актрисой, ведь и ты боишься?

– Прости, давай, на ярмарку вместе пойдём? – предлагаю я.

– Нет, что ты, веселитесь. А я проведу вечер с Ионой, может быть, тоже поеду помочь и проследить за всем на ярмарке. Но обещаю, что мешать не буду, – продолжает улыбаться, а я запиваю чаем вставший ком в горле.

– Ладно, завтракай. Я соберусь пока в город, – встаёт и выходит из кухни, оставляя меня одну.

Ковыряюсь ложкой в каше, не хочу это есть. Встаю и достаю из холодильника коробку, где лежат всевозможные пирожные. Кладу на тарелочку одно, возвращаюсь на место.

Она будет за мной следить, поэтому действовать надо осторожно. Ещё на Хэллоуин костюм подобрать, талон так и не использован, а для этого мне нужна Рима. Если она пойдёт взять напрокат для меня вещи, то это останется втайне, и никто ничего не заподозрит. А обо мне тут же доложат матери или же она сама увидит. Да и лишний раз светиться в городе не хочу, после всего, что случилось.

Доедаю пирожное и выбрасываю кашу в урну, кладу тарелки и чашку с приборами в посудомоечную машину. Иду к себе в спальню и складываю в рюкзак книги, в задний карман джинс прячу крестик, так надёжнее. Возможно, ещё обыскивать мою комнату будут. Выбираю несколько талонов, вдруг решу зайти куда-то ещё.

Мама уже ожидает меня у дверей, киваю ей, надевая новое пальто. Натягиваю шапку и прячу косу, заправляя волосы. Мы садимся в машину и направляемся в центр. В салоне витает напряжённая тишина, а у меня в голове полно вопросов. Тысячи их засели внутри меня. Так и подмывает спросить, потребовать честного ответа, но сдерживаюсь, сцепляю зубы.

– Тебе помочь? – предлагает мама, когда мы паркуемся у библиотеки.

– Нет, не в первый раз же. Все хорошо, – заверяю я её. Вот не хватало мне этого, ведь планы у меня совершенно иные.

Мама кивает, а я захлопываю дверцу и быстрым шагом вхожу в тихую библиотеку. Вешаю одежду на крючок и сдаю книги, говоря, что выберу новые. Женщина как-то странно смотрит на меня, скорее всего, из-за случившегося. Но отмахиваюсь от этого восприятия, направляясь к стеллажам. Вхожу в отдел любовных романов, но прохожу его, огибаю и ищу глазами историю. Множество книг о разных странах. Не то, все не то. Румыния. Культура и обряды. Мировая история. Черт, но должно же быть хоть где-то о нашем городе.

Кусая губы, пробегаю пальцами по книгам. Ничего нет, совсем ничего. Обхожу стеллаж. Научная литература. Химия. Биология. Какие-то папки с выписками из химических лабораторий. Ну как так?

Следующее – иностранная литература. Французский. Немецкий. Русский. Португальский. А то мы его изучаем. Хмыкаю. Латынь. Тут уже медленнее читаю названия. «История возникновения языка». «Ромео и Джульетта» даже есть. «Собрание стихов». «Носители языка».

– Аурелия, – раздаётся уже практически забытый голос. Вздрагиваю и цепляю пальцами последнюю книгу. Она падает на пол, как мне кажется, очень громко.

– Вэлериу, – шепчу я, нагибаюсь и поднимаю книгу.

– Найди меня… иди ко мне, – требовательно проносится в голове.

– Сама решу, что мне делать, – фыркаю, мотая головой, чтобы стряхнуть с себя неведомо откуда появившееся желание последовать этому зову.

– Аурелия! – уже громче, словно кричит.

– Хватит, сначала я разберусь с тем, что видела. И кто ты есть, а потом подумаю. Понял? – зло цежу я, обращаясь к воздуху.

– Ты нужна мне, – тише произносит. Даже дыхание его слышу.

– А ты мне нет. Оставь меня, у меня есть важные дела, а времени нет. Дай мне самой решить, что я хочу, – жмурюсь, шепча слова на латыни. Открываю глаза и ничего.

– Спасибо, – произношу и решаю поставить книгу обратно. Толкаю её, а она не встаёт на место. Что-то мешает ей. Вытаскиваю и шарю рукой, подхватывая пальцами находку. Тяну на себя. Сдуваю пыль.

«Эллиаде. Рождение города». Написано на латыни. Ставлю быстро другую книгу обратно и открываю страницы, потрепанные временем.

Листаю их, пытаясь выхватить из букв хоть какое-то упоминание о Сакре. Но ничего нет. По новой. С самого начала, уже медленнее. Руки немного дрожат от волнения, пока вожу пальцем по предложениям. Дата рождения, старейшины, быт и условия возникновения. Не то, это я знаю. Зло перелистываю книгу на самую последнюю страницу. Какой-то рисунок.

– Но мало кому известно, что наш прекрасный город построен на разрушенном поселении предков. Доблестные граждане не потеряли веру в нашу силу и решили возвести величественную Эллиаде. Ниже вы можете увидеть, насколько наш город похож на предыдущий. Хвала и благодарность людям, так любящим румынскую землю и чистую кровь, – тихо читаю я на латыни.

Карта. Ура! Церковь, где же церковь? Дома… замок… озеро… вот. Крест. Но как понять, где сейчас она? Бросаю взгляд, осматриваясь вокруг, и резко дёргаю страницу, вырывая её из книги. Складываю лист и прячу в карман джинс. Убираю книгу обратно к стенке шкафа и закрываю другой книгой. Чуть ли не бегу к романам и хватаю первый попавшийся. Подхожу к библиотекарю и оформляю. Такое чувство, что совершила кражу или же что-то похуже. Как преступница, второпях набрасываю пальто, натягиваю шапку и вешаю на плечо рюкзак.

– Я всё, – говорю, садясь в машину. Мама откладывает бумаги на заднее сиденье и заводит мотор.

– Что выбрала? – интересуется она.

– Эм, новый роман, – пожимаю плечами. А внутри все трясётся от желания скорее оказаться дома и найти это место, где находится Вэлериу.

– Роман, – задумчиво произносит она, сворачивая в сторону дома подруги. – А что ты думаешь о любви, родная?

– Любви? – переспрашиваю я.

– Да, любви, браке, детях? – бросает на меня взгляд, возвращая его к дороге.

– Как-то даже не думала об этом. А что? – медленно отвечаю я.

– Я в твоём возрасте уже встретила твоего отца. Год мы встречались, а потом поженились, и я забеременела тобой, – с улыбкой произносит она.

– Мне ещё рано. И ты знаешь ведь, что я… кажется, не моё это. А ты любила его, да? – поворачиваюсь к ней. Издаёт тяжёлый вздох.

– Нет, не любила я твоего отца. Была влюблена в другого мужчину, но он… как бы тебе сказать…

– Был женат? – подсказываю я.

– Нет, он был свободен. Но не того уровня, который был у меня и у тебя. Он слишком был амбициозен и… хотел, чтобы я ушла с ним за стену. А я не могла, поэтому решила, что мне необходимо забыть о нём и встретила твоего отца. Он любил меня, а потом бросил нас. Исчез, просто исчез и ничего не объяснил. Я до сих пор не знаю почему, – грустно рассказывает мама.

– А где тот мужчина сейчас?

– Далеко… очень далеко, его нет в живых. Он погиб, так мне сказали. Ввязался в драку и его застрелили за пределами города. Глупо и печально, что его жизнь закончилась вот так. Поэтому я так ценю эти стены, защищающие наших детей от злости и жестокости. Понимаешь, Лия? – она останавливает машину и поворачивается ко мне.

– А тут разве нет жестокости? Всегда люди были так же счастливы, как и сейчас? – корю себя за то, что высказала это. Выдаю ведь себя, но ничего не могу поделать с желанием узнать правду. Смотрю в настороженные синие глаза матери и жду её ответа.

– Везде есть жестокость, доченька. Но иногда она во благо, а за стеной никто не подумает о тебе, там каждый сам за себя. А у нас, мы защищаем друг друга. Мы опережаем чьи-то желания и мысли навредить нашему народу. Это большая семья, которая должна продолжать существовать, – уверяет она меня.

– Я не верю, что жестокость может быть во благо, мам. Жестокость нельзя оправдать, как и бесчеловечность. Никто не имеет права отнимать чью-то жизнь, если не он её давал. И, вообще, зачем мы говорим об этом, мама? Что-то происходит, ты пытаешься предупредить меня? – даю ей возможность открыть мне правду. Но она изгибает губы в грустной улыбке и поворачивается к рулю.

– Просто хочу, чтобы ты знала, как я люблю тебя. Обещаю тебе защищать тебя, и всё будет хорошо. Постоянно думаю о том, что тебе пришлось пережить, лежа в этой яме. Мы приняли решение полностью разрушить замок, чтобы больше никто не угодил в такую ловушку. Народ обеспокоен этим, а молодёжь, наоборот, пытается проникнуть туда и посмотреть на то, что внутри. Это небезопасно. Сейчас там дежурят, отслеживая все попытки забраться на камни. А теперь иди, развлекайся с Римой и передавай ей привет. Вечером встретимся на ярмарке, – улыбается она. Киваю, но в голове застревают её слова, словно самое настоящее предупреждение не ходить туда, во избежание проблем.

Значит, мне придётся проследить за ней. У меня должны быть варианты, а потом я решу, что хочу. Хотя не знаю, сколько во мне силы противостоять против всех и вновь увидеть мумию, в которую превращён Вэлериу.

Сегодня в школе нет занятий, ребята с десяти утра помогали собирать палатки, и Рима оказалась дома, когда я постучалась. Конечно, она засыпала меня вопросами, на которые я пыталась отвечать односложно.

– Жалко, что нельзя немного накрасить глаза, ведь сегодня будет так много мальчиков, – мечтательно произносит она.

– Рима, у меня есть к тебе просьба, – медленно произношу я, садясь к ней ближе на постель.

– Какая? Неужели, правда? Ты и Лука Велиш? Или ты и профессор Велиш? – её глаза светятся от выдумки.

– Нет, такого нет. Но это очень личная просьба, и я бы хотела, чтобы она осталась между нами. Хорошо? – серьёзно спрашиваю её. Подруга кивает.

– Ты можешь для меня арендовать в магазине костюм брачующейся. Знаешь же его? – продолжаю я.

– Но это самый распространённый костюм, Лия! Он скучный! Мы ведь хотели быть кем-то яркими, к примеру, Бритни Спирс или Мадонной, – обиженно тянет она.

– Прошу тебя, милая, прошу. Я хочу побыть хоть раз блондинкой, а не чёрненькой. Ведь Хэллоуин должен приносить радость, а меня всегда все узнают. Я дам тебе свой талон, благо там нет имён, – пытаюсь придать голосу писклявые и разочарованные ноты. Удаётся и подруга берет меня за руку, немного сжимая.

– Конечно, завтра с утра возьму и привезу тебе…

– Нет, я сама приеду к тебе. Никто не должен знать, какой костюм я выбрала. Хочу удивить маму и остальных, – уже радостней. Молодец, Лия.

– Без проблем, а теперь ещё расскажи про Луку. Он такой красавчик, Мария только и рассказывала всем подряд, что он положил на неё глаз, и скоро будут звенеть свадебные колокола, – переводит тему Рима.

Закатываю глаза, начиная по новой придумывать сказку про то, как ничего не было.

 

Septemdecim

Кажется, что весь город собрался на центральной площади. Яркие огни и палатки с разными сладостями: кукурузой, сахарной ватой, выпечкой, – тут и там. За это мы не платим деньги. Тут нет выгоды, а лишь веселье и желание накормить каждого. Палатка с тиром, где можно выиграть мягкие игрушки, даже поставили комнату смеха. Традиция из года в год. Если в других странах Хэллоуин – это праздник нечисти, то у нас он символизирует чистую ночь, когда в твоих руках есть возможность быть, кем угодно и развлекаться до утра, сколько бы тебе ни было лет.

А сейчас раздаются песни и национальная музыка, огонь светится вокруг площади. Смех наполняет воздух. Улыбаюсь этому ощущению забытой радости. Наблюдаю, как дым от огня поднимается к ночному небу, и вдыхаю вкуснейший аромат бургеров. И да, сегодня можно попробовать хот-доги и бургеры в трёх палатках, как и поужинать мясом на углях и печёной картошкой. Большая семья вышла, чтобы устроить октябрьский пикник в ночи.

– Держи, смотри, сколько кетчупа и соуса достала, – меня пихает в бок Рима, тряся перед носом хот-догом. Её рот весь измазан заправкой, я показываю ей на это и забираю угощение.

– Спасибо. Как же это вкусно, – откусываю, и хочется есть это вечно. Невероятный вкус плохой и запретной еды во рту приносит неописуемый восторг и желание лопнуть от наслаждения.

– Ага, а потом за бургерами. Я там, кстати, Луку в очереди видела, – подруга подмигивает мне. А у меня кусок поперёк горла встаёт. Откашливаюсь, бьёт меня по спине, удивляясь такой реакции.

– Ты чего?

– Прекрати выставлять все, как будто между нами что-то есть, – откашлявшись, раздражённо говорю я.

– Ладно-ладно, а ещё твою маму видела. Она в палатке с ватрушками, помогает, – ищу глазами это место и вижу подтверждение слов подруги. Мама замечает меня, поднимая руку и приветствуя меня. Киваю и выдавливаю улыбку, как-то и есть уже не хочется. Выбрасываю еду, теперь ища глазами Луку. Надо поговорить с ним, это ведь удача встретить его тут.

– Лия! Зачем ты это сделала? – указывает на бак с мусором подруга.

– Хочу оставить место для бургера и сладостей. Пошли, – тяну её за рукав, ища палатку с этим деликатесом.

Длинная очередь из ребят, и ни одного взрослого. Лука выше, чем остальные ребята, но таких ещё пятеро. Один из парней оборачивается и узнаю в нём того самого, что мне нужен. Впиваюсь в него взглядом, заставляя посмотреть на меня, найти в толпе. Удивительно, но он поднимает голову и смотрит точно в мои глаза. Головой показываю вбок, чтобы отошёл. Отвечает что-то своим друзьям и кивает, но уже мне.

– Рима, возьми мне, хорошо? В туалет хочу, – прошу я подругу и, не слыша её ответа, уже иду в толпу, теряясь среди людей. Не знаю, сможет ли Лука найти меня, но уверенно направляюсь к комнате смеха. Лучше, чтобы меня видели, тогда не будет нелепых слухов, которые шепчут тут и там, когда я прохожу.

Останавливаюсь, занимая очередь.

– Привет, Лия, можно с тобой? – облегчённо вздыхаю, слыша радостный голос Луки слева от меня.

– Привет, конечно, – киваю, нарочито громко отвечая ему. Он становится рядом со мной, и я придвигаюсь к нему.

– Я все помню. Буквально все. И тебя, и Петру, и то, как вы заперли меня в церкви. Вэлериу Сакре и его погребение. Мумию и то, что под нами разрушенный город, – быстро шепчу я.

– Не понимаю, о чём ты говоришь. Ты была без сознания, как и мы. Наверное, во сне привиделось. Вот это фантазия у тебя, – отвечает он так же.

– Не понимаешь, ладно. Тогда поймёшь, когда я расскажу об этом маме и кто был со мной. А ещё покажу, что я сделала и где была, – поднимаю на него голову. Прищуривается, блестя яростью в зелёных глазах.

– Я убью тебя, только раскрой свой поганый рот, – шипит он.

– Хороший вечер, да? Как ты себя чувствуешь? – отодвигаясь от него, подхожу к контролёру, осматривающему нас.

– Да уже нормально. А твоя голова прошла? Вот это надо было так упасть? Но хоть разнообразие в жизни, – смеётся он, а глаза остаются такими же острыми и злыми.

– Это точно. Ура, мы следующие. Столько лет обхожу эту комнату, а веселья хочется ведь, – улыбаюсь контролёру, пропускающему нас.

Мы входим в комнату с зеркалами. Он хватает меня за локоть, таща за собой.

– Больно, отпусти, – шиплю, пытаясь оторвать его пальцы.

– Рот закрой. Я не Петру, сюсюкать с тобой не буду, – фыркает он, быстро проходя весь путь до конца, и мы выходим в ночь, оказываясь за этим сооружением. Поворачивает меня к себе, отпуская.

– Что ты хочешь? – цедит сквозь зубы.

– Правду. Всю правду. Завтра в обеденное время я готова с тобой и Петру встретиться в том кафе у Андрея. За мной следят, как и за вами. Поэтому сделайте все крайне осторожно, – требовательно шепчу я.

Думает, бегая глазами по моему лицу.

– Хорошо. Завтра в два дня там и только попробуй раскрыть свой рот…

– Да задолбал ты со своими угрозами. Ничего мне не сделаешь, потому что я нужна Вэлериу, – перебиваю его, видя подтверждение своих слов, когда он отходит от меня и кривится.

– Ещё одно. Мне нужна помощь сегодня. Ты на машине? – спрашиваю я.

– Я не собираюсь…

– Собираешься, ещё как собираешься. Теперь я ставлю условия, Лука, и ещё раз спрашиваю: ты на машине? – вновь перебиваю, и мне это чертовски нравится. Эта власть в моих воспоминаниях, в знаниях и услышанном. Я могу их контролировать, полностью подчинить себе.

– Да. На машине брата, – цокает он языком.

– Хорошо, будь на виду. Следи за мной, не отходи ни на шаг. Вход, через который проходили мы, закрыт и там дежурят. Поэтому сегодня я узнаю, где есть другой. И если будете хорошими мальчиками, возможно, расскажу, – довольно тяну я.

– Слушай ты, девица, – резко хватает меня за руку, но я уверенно поднимаю голову, встречая его яростно полыхающий взгляд.

– Руки убрал от меня, урод. Я все сказала, до встречи, – отталкиваю его со всей силы, что он отступает назад и ударяется спиной о дверь. Разворачиваюсь и иду искать Риму, чтобы поесть, а одновременно следить за матерью.

Подруга уже уплетает за столиком свою порцию картошки и бургера, указывая на мою. Сажусь рядом, благодарю её. Нахожу глазами маму, о чем-то болтает с жителями и смеётся от их фраз. Жую свой ужин, а внутри меня трясётся все от нетерпения и страха.

– А Лука смотрит на тебя, – говорит Рима, указывая за мою спину. Молодец, все правильно делает.

– Плевать, – передёргиваю плечами, отодвигая от себя еду.

– Может быть, в тир? – предлагает она.

– Ты иди, а я подойду к маме, – отвечая, встаю и направляюсь к родительнице. Она замечает меня, прощаясь с жителями и желая им хорошего вечера.

– Развлекаешься? – спрашивает она.

– Ага, но уже устала. Когда ты домой поедешь? – интересуюсь я.

– У меня дела. Тебя может подвести кто-то, я сейчас…

– А ну ладно, я тогда ещё погуляю, и папа Римы меня отвезёт, – перебиваю её. – А ты тут ещё долго? Может быть, постреляем?

– Уже ухожу, родная. И ты не задерживайся, у тебя сотрясение, помни о своём здоровье, – произносит она.

– Хорошо, до завтра, – улыбаюсь ей и, разворачиваясь, иду прямо на Луку. Он стоит в окружении парней со своей школы. Показываю ему идти за мной. Бросаю взгляд за спину, проверяя, кто следит сейчас за мной. Никого не вижу и продолжаю идти к деревьям, пытаясь потеряться там. Прячусь за одним. Лука проходит недалеко от меня.

– Садись в машину и поезжай прямо, остановись через метров двадцать и погаси фары. Жди меня, – шепчу я. Останавливается, кивком показывая, что услышал.

Наблюдаю, один ли идёт к парковке? Смотрит ли кто-то за ним? Но не вижу никого. Он садится в машину и проезжает мимо меня. Наблюдаю, как глушит мотор, и тогда бегу к автомобилю. Распахиваю дверцу и забираюсь внутрь.

– А теперь объясни, какого черта ты творишь? – кричит он.

– Закройся. Сейчас выедет чёрный Мерседес. Нам нужно ехать за ним, но только так, чтобы нас никто не видел и не понял, что мы следим. Все ясно? – спокойно говорю я, бросая взгляд назад.

– Не говори мне, что мы будем следить за твоей матерью. У неё единственный Мерседес в городе!

– Не говорю, ты сам обо всём догадался, – пожимаю плечами, все так же смотрю на парковку.

Это единственный выезд отсюда, она должна проехать мимо нас.

– Ты же понимаешь, что нарушаешь правила? – ехидно спрашивает он.

– А, может быть, я решила быть плохой? – в той же манере отвечаю ему.

– Тогда бы я сказал, добро пожаловать к нам, – смеётся он. Придурок.

– Едет, – шепчу я, опускаясь на сиденье и прячась, чтобы уж точно никто не заметил меня.

– Не включай фары, – добавляю я.

– Не дурак, понял, – фыркает он.

Мимо нас проезжает машина, и Лука заводит мотор. Выбираюсь из своего укрытия, следя за движением. Дышу глубже, а сердце так стучит. Боже, мне влетит, если она узнает все. Будет ещё хуже. Может, не надо? Оставить все, как есть? Нет! Аурелия, соберись и продолжай. Ты сама должна узнать, что тут происходит. Сама сделать выводы, основываясь на собственном опыте и том, что увидишь. Никак иначе.

– Она направляется к церкви, – недоуменно произносит Лука.

– А то я не вижу. Значит, вход там, – шепчу я. – Остановись здесь.

– Но до неё ещё идти! – возмущается он.

– Добегу. А ты жди меня тут, развернись и жди. Будь готов, – бросаю, выбираясь из машины.

Вот теперь пришло время нарушать все правила и законы, предавать всех, кроме себя.

 

Decem et octo

Бегу до церкви, прячась за деревом. Наблюдаю, как мама выходит из машины и направляется к зданию. Перебегаю дорогу, прячусь за Мерседесом. Стучится в центральную дверь. Открывает ей пастор и оглядывается, что-то говоря ей. Теперь надо как-то зайти туда. Тихо. Но возможно ли открыть массивные двери незаметно? Не знаю. Подхожу к ним, кусая губы. Пытаюсь прислушаться к тому, что там происходит. Ничего не слышу. Как можно осторожней нажимаю на ручку и тяну на себя дверь.

– Готово? – спрашивает мама.

– Да, госпожа, как вы и просили. Раствор и распятие, – отвечает ей пастор.

– Отлично. Пошли за мной, мне нужна помощь.

– Нет… простите, но туда я не пойду. Оттуда постоянно слышен шум и…

– Закрой рот! Живо за мной! – перебивает его криком мама.

Раздаются шаги, и я, прищурившись, смотрю в приоткрытую дверь. Они идут по проходу и обходят его. Пастор на что-то щелкает, и огромный золотой крест отодвигается вперёд, а затем вбок.

Поэтому его голос был так ярок тут. Он внизу. Церковь под старой церковью! Идеально для того, чтобы спрятать того, кто больше не верит в Бога!

Пастор хватает бидон и передаёт матери мешок, наверное, с распятием. Они входят в тёмное пространство, оставляя его открытым. Сглатываю от страха и нервного напряжения, оглядываюсь, проверяя, чтобы никого не было. Протискиваюсь в двери и закрываю их. Быстрым шагом подхожу к кресту. Осматриваю его, но кнопка или на что он нажимал сейчас перекрыта, и я не найду её. Ладно, надо идти.

Вхожу в тёмный коридор. Слышу впереди шаги и пыхтение пастора. Замираю. Стук сердца оглушает меня, прижимаю руки к груди, чтобы утихомирить чувства. Они только мешают сейчас. Все стихает, и тогда я двигаюсь по проходу. В темноте сложно разглядеть что-то, но иду я уже прилично, постоянно держась за стену. Неожиданно нога оступается, падая куда-то. Сжимаю губы, чтобы не закричать и хватаюсь за какой-то выступ. Перила. Значит, тут лестница. Стараюсь аккуратно спускаться, постоянно крепко держась за металлическую палку сбоку. Ноги уже болят от постоянного спуска, но иду. А так темно вокруг. Никаких голосов. Ничего.

Когда же окончится лестница? Тусклый свет внизу. Уже медленнее спускаюсь, вставая на плоскую поверхность. Вот и проход. Выкопанный коридор, подсвечивающийся факелами, как были там. Быстро иду по нему, постоянно оглядываясь.

– Стой тут и жди меня, – слышу громкий мамин голос впереди.

– Хорошо, госпожа, – отвечает пастор.

Двигаюсь по стенке, пока не дохожу до окончания этого прохода. Новая деревянная дверь и в ней вставлена связка ключей, где один из них торчит в замке. Мне тоже нужен он. Но как достать его для себя? Не знаю. Черт, ладно. Потом подумаю.

Выглядываю в щель, образованную дверью, и замираю, смотрю на город, который помню. На этот песок и пыль, покрывшие разрушенные дома. Церковь и крест, валяющийся недалеко от неё. Правда. Он есть. Как бы я ни хотела в это не верить, но Сакре существует. И Вэлериу существует, а моя мама причастна к его бальзамированию.

Позади меня раздаётся какой-то шум. Меня бросает в холодный пот. Кто-то идёт. Черт, меня же найдут! Бегая глазами, ищу, где бы спрятаться. Ничего не могу придумать, как распахнуть дверь и закрыть себя ею. Губы трясутся, жмурюсь, пока жду, как человек пройдёт мимо меня.

– Илиэс, где она? – узнаю этот голос. Бабушка. Она тоже тут. Боюсь выйти из укрытия, но тут так плохо слышно.

– Доброй ночи, госпожа Браилиану…

– Я задала вопрос! – первый раз слышу, чтобы Иона так кричала, да ещё и с такой невероятной яростью.

– Тут… тут.

– Позови, скажи, что я жду её, – уже тише произносит бабушка прямо рядом со мной через дверь. Черт, хоть бы не нашли. Интересно, если я помолюсь, это будет насмешкой и грехом? Да я готова сделать и пообещать все, что угодно, только бы не быть обнаруженной.

Какой-то шорох, затем падает что-то и шаги. Даже задерживаю дыхание, жмурюсь, пока жду. Чего жду хоть?

– Иона, – тихо произносит мама тоже рядом. Через дверь. Боже, прости меня за грехи мои. Только дай мне уйти отсюда и обещаю, что не вернусь. Никогда не вернусь! Забуду обо всём!

– Ну что?

– Разорвал цепи. Нужны новые, больше и крепче, и змеи нет нигде, – слабо отвечает мама.

– О, Констанца, – слышу такое разочарование в голосе бабушки, что самой не по себе становится.

– Я замотаю его, а потом залью снова. Он даже в таком состоянии силен. Ничего, смогу я… что-то придумаю, – мама начинает расхаживать передо мной. Вжимаюсь в стену.

– Ампулы набрала?

– Да. Три, как ты и просила. Этого хватит? – хмурюсь от вопроса бабушки и ответа моей мамы.

– Нет, набери ещё парочку. На всякий случай, мы не знаем, что будет завтра. А его кровь… она нужна нам, хотя вряд ли сейчас приживётся.

– Почему? Что ты нашла? – повышает голос мама.

– Тише ты, – шикает Иона. – Она видоизменяется, а все благодаря Аурелии. В нём слишком много её крови…

– Не говори никому, никому… прошу тебя. Мы ведь потеряем её, – испуганно перебивает бабушку мама.

– Я всё знаю, сестра. И понимаю тебя, как никто другой. Мы спасём нашу девочку. Ты не сможешь убить его…

Глаза распахиваются, когда слышу, как Иона называет маму. Сестра? Она же… моя бабушка!

– Почему? Я смогу! Как раньше, Иона. Ты же помнишь, мне удавалось. Отрублю ему голову и сожгу тело, а голову в мешок и в озеро. Оттуда он не выберется!

– Это ты могла сделать, когда он был иссушен. Я выкачала из него практически всю кровь, а Аурелия влила в него свою, Констанца! Это самое худшее, что могло быть! Её кровь священна…

– Знаю я это! Так что мне делать, сестра моя?! Что? Как мне уберечь её? Как спасти от него? – кричит мама, и слышу её всхлипы.

– Есть один вариант, – медленно отвечает Иона.

– Какой?

– Показать его Аурелии…

– Нет! Нет, Иона! Это опасно, ты сама знаешь, насколько он может быть силен в этом!

– Знаю, а ты это, видимо, забыла. Так уже было. Он хоть и безмолвен, но его пробуждение почувствовали другие. Они придут за ним, если мы не убьём его. А единственный способ убить его знает Аурелия. Она моложе и смышлёней нас, может увидеть то, что мы упустили.

– Она не знает! И я не отпущу её к нему. Вспомни, что он делает? Он выпивает душу, оставляя тело, и нет вариантов спасти её.

– Тогда выход только бежать.

– Нет, нельзя. Мы хранители, нас учили до последнего вздоха оставаться тут и следить за ним.

– Так что ты выбираешь: быть верной нашему уставу или спасти дочь? Что для тебя важнее?

– Дочь, ты и сама это знаешь. Я за неё убью.

– Если бы не было огласки, сестра, если бы никто не знал, что наша девочка помогла ему, то мы могли бы…

– Нет! Не говори этого, даже мысли не допускай об этом. Нет, Иона, нет. Он враг, он самый опасный враг для нас. И слияние принесёт новый страх для нашего народа. Да и они будут противостоять им. А в этот период женщина сильно уязвима. Они не дадут ей жить, как и… как и этому существу. Мы должны найти способ уничтожить его.

– Ждать ещё пятьсот лет, чтобы он растратил свои силы и впал в забытье? Я уверена, что он уже призывает свой народ! Уверена, что они придут сюда на днях. А нас мало, чтобы противостоять! Я не знаю! Не знаю я, что делать!

– А если мы его увезём? Увезём в другое место? – дрожащим голосом спрашивает мать.

– Мы и до стены не дойдём с ним, нас пристрелят. А мы давно не практиковались, чтобы выжить.

– Хорошо, вариантов нет. Никаких вариантов нет. Поэтому оставим все так, как есть. Он будет тут, пока все не соберутся и не решат, что делать.

– Дорина подговаривает остальных проголосовать за жертвоприношение.

– Знаю, но они не пойдут против меня.

– Уверена, Констанца? Ты слишком долго занимаешь высокий пост и зависть никуда не деть. Остаётся надежда на наших сестёр, которые приедут завтра. Они смогут вразумить остальных и подскажут верное решение. Иначе…

– Не говори этого. Я не для того так страдала, чтобы потерять её. Не для того теряла двенадцать детей, пока не появилась и не выжила моя крошка, чтобы сейчас опустить руки и отдать её им на верную гибель. Если умрёт она, то и мы… больше не будет надежды.

– Если умрёт он, то мы очистим землю от них.

– И останемся только мы, как и планировала Василика, – подхватывает мама.

– Власть должна остаться в наших руках. Мы истинные. Мы сильнее других. Мы сможем защитить себя. Столетия стояла наша стена и сейчас выстоит. Но ты должна, сестра, отдать мне Аурелию.

– Нет! Ты с ними? Ты предашь меня? – обиженно кричит мать.

– Ты не дослушала меня. Я смогу все сделать так, что они будут думать – она тут и умерла. Но мы пройдём через другой проход и вытащим её отсюда. Послушай, послушай меня, сестра. Надо, всегда мы должны чем-то жертвовать!

– Но не дочерью, Иона. Не моей дочерью. Я не верю в её спасение. Она умрёт, он выпьет её душу, и мы тоже умрём.

– Очнись! – громкий хлопок и всхлипы матери. Впиваюсь ногтями в ладони, только бы не распахнуть дверь и не начать кричать. Она ударила её! Ударила!

– Я не отдам её, – плачет мама.

– Тогда умрёшь ты. Мы родим ещё, обещаю тебе. Родим новую дочь для нас. Новую надежду. Она убьёт его, она отомстит за всех нас своей жизнью. Мне тоже больно, сестра моя, я люблю её. Но сейчас мы должны думать о безопасности нашего народа, а не о собственных чувствах. Не плачь.

– Не родим, Иона. Больше нет возможности на это. Он мог бы быть нам полезен. Остальные все умирали, а он… он сильный… она может обмануть его. Ведь… мы должны… я не отдам мою малышку… не отдам… она ведь от него… Я не отдам Аурелию, никогда, это моё воспоминание о прошлом… нет…

– Ладно, хватит, Констанца. Прекращай свою истерику. Иди, заливай его раствором, а завтра мы что-нибудь ещё придумаем. Я пока пойду в лабораторию, потом спущусь, чтобы ввести ему концентрат. Есть вероятность, что это усушит его тело, как раньше. Хотя бы для виду. Мне нужен ключ.

– Под свечами, как обычно. Хорошо… я пойду.

– Констанца, – окликает Иона маму.

– Да?

– Где она?

– На ярмарке, развлекается.

– Хорошо. Мы спасём её, сестра, спасём и нас. Не для того мы жертвовали всем и отказывались от всего, чтобы сейчас испугаться. Я буду в лаборатории.

– Спасибо. Спасибо, что поняла меня, – тихо отвечает мама.

– До встречи. Завтра перед тем, как отправить Аурелию на Хэллоуин встретимся тут и посмотрим, что будет. А пока девочка будет развлекаться… надо предупредить её, чтобы она бежала в случае чего.

– Нет, ни слова. Я не хочу, чтобы она переживала. Нет, раньше времени ничего ей не будем говорить. А потом… будем думать о проблеме, когда она возникнет. Сейчас мне надо залить Вэлериу раствором и выкачать из него кровь. До встречи.

– До встречи, – отвечает Иона. Поворачивая голову, смотрю, как она удаляется по коридору в своём чёрном пальто.

 

Undeviginti

Шатает из стороны в сторону, пока я поднимаюсь по лестнице. Просто как полный воздуха мячик отскакиваю от стен, и вот-вот лопну от шока, который заполонил разум и тело. Невыносимо даже думать, переваривать информацию. Слишком больно внутри, необъяснимая боль в тиски сжимает сердце и не даёт дышать. Заглядываю в молчаливую церковь, проверяя наличие хоть кого-то. Инстинкт самосохранения так вовремя включается, хотя внутри пробегает постоянно разговор матери и… не знаю теперь, кто она мне. Тётя?

Вылетаю из церкви, несусь, как обезумевшая, к дороге. Уже ничего не волнует, хочется поскорее попасть домой. Домой, где, возможно, так же опасно, как и за стенами. Забираюсь в машину.

– Двигай! – кричу на Луку, жаждущего узнать информацию.

– Сначала рассказывай, – ставит он условия.

– Не отвезёшь меня домой, выцарапаю твои глаза и никогда ничего не скажу! Поезжай!

Не понимаю, откуда во мне столько злости сейчас. Обиды и ярости. Наверное, потому что обманута родными и любимыми людьми или же, потому что Лука и Петру заставили меня участвовать в этом ужасе.

Парень заводит мотор и нажимает на газ. Почему я? Почему именно я? За что?

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, чтобы успокоить бурлящие чувства внутри. Не поддаётся контролю ничего, меня трясёт от непонимания ещё большего, чем раньше. Вижу свой дом и в нетерпении жду, когда машина остановится. Тянусь к ручке на двери, но Лука хватает меня за локоть резко, поворачивая к себе.

– Говори, где он? Там есть проход? – спрашивает он.

– Да. Завтра. Встретимся завтра, и все узнаете, ответив на мои вопросы. Сейчас не могу говорить! Отпусти меня! Не могу! – уже кричу, ударяя его в грудь, и выскакиваю из машины.

Не вижу машины Ионы, да и она сказала, что будет в какой-то лаборатории. Зачем им его кровь?

Открываю дверь и залетаю домой, несусь к себе. Чувства взрываются внутри меня, и с громким плачем падаю на постель. Плачу отчаянно. Громко. Больно. Горло сводит от крика, разрушающего ночную и безмолвную тишину дома. Я умру, всё равно умру за то, что сделала. Это неизбежно. Кто приедет сюда? Кто они такие? Кто такие хранители? От чего они нас охраняют? Сестры? У меня есть ещё родственники? Сколько она сказала, у неё было детей? О, Господи, что происходит тут?

Тысячи вопросов и ни одного ответа. Ничего. Одно непонимание. Медленно успокаиваюсь, продолжая всхлипывать. Встаю с постели, а внутри меня пусто. Так пусто и одиноко, никто не поможет мне. Сама должна спасти… только кого? Себя? Маму? Ну, уж точно не Вэлериу. Он виноват во всём. Пала под чары? Но какие эта мумия может распылять чары кроме страха и отвращения?

– Аурелия, ты была там, – раздаётся довольный голос по всей моей спальне.

– Почему я? Почему слышу тебя только я? – спрашиваю я, вглядываясь в пустоту и одновременно раздеваясь. Уже не боюсь его, ведь он там. Внизу. Уже в растворе.

– Я жду тебя, – игнорирует мой вопрос, протягивая слова.

– Я не приду, пока не узнаю у Луки и Петру, кто ты есть. А там решу, что делать дальше или помогу убить тебя. Понял? Кто ты такой? – зло шиплю я, с силой швыряя одежду в кресло.

– Придёшь. Умру я – умрёшь и ты, драгоценность моя, – раскатистый смех наполняет мою спальню. Сжимаю уши от этого. Он противен! Как я могла так поступить? Я ведь просто хотела жить! Навлекла на себя беду своими тайными желаниями. Навлекла на себя смерть, как и на маму. Но почему нельзя нас оставить в покое? И как я могу убить его? Ведь Иона сказала именно это.

Достаю из заднего кармана сложенную карту и включаю свет на столе. Рассматриваю город, только уже нет необходимости. Я знаю, где он лежит и как дойти туда. Только пойду ли я? Нет, конечно, нет. Выведаю информацию у Петру и Луки, а затем… не знаю, что буду делать. Но попытаюсь как-то помочь маме, чтобы убить его.

Только вот спать теперь точно нельзя, потому что придёт ко мне. Я в этом уверена, придёт и покажет ещё что-то страшное. Но как не соблазниться мягкой постелью? Ведь усталость и пережитые эмоции так давят на меня. Есть ли у меня силы? Пришло время отпустить страх, хотя это так сложно в данной ситуации. Знаю, что обрекаю себя на очередной кошмар. Но принимаю горячую ванну и переодеваюсь в пижаму, забираясь в постель. Возможно, это моя последняя ночь. Закрываю глаза, должна прочесть молитву, но не помню. Ни одну из них не помню, странно так…

Солнце мягко ласкает моё лицо. Улыбаюсь ему и открываю глаза, смотрю на бескрайние леса и голубую воду внизу. Как же красиво. Я безумно люблю это место. Душа внутри поёт от счастья. Громкий стук разрушает это единение. Оборачиваясь, удивлённо осматриваю кровать с высокими выступами и пологом. Почему так темно стало? Я должна куда-то идти. Ноги сами двигаются, выхожу из этой спальни. Спускаюсь по каменной лестнице. Так темно и ни души. Слишком тихо.

– Тут кто-нибудь есть? – незнакомый голос, принадлежащий мне, на латыни спрашивает пространство. Ни отголоска. Иду по каменной кладке и выхожу в открытые двери. Холодный воздух бьёт мне в лицо.

Босыми ногами чувствую, насколько камень под ногами не согревает больше. Неведомо куда меня ведёт это тело. По лесу вниз, пока не замечаю костёр вдалеке. Опасно. Нельзя туда. Я должна укрыться, кто-то ждёт меня. Кто? Закрываю глаза, чтобы понять, кто я. Неожиданно до носа доносится аромат церковного масла. Распахиваю глаза, оказываясь в церкви. Помню… я помню… слой грязи, но сейчас ничего. Она чиста, а на лавках сидят незнакомые мне люди и молятся. Медленно поворачивают ко мне голову, их лица озаряет улыбками.

– Госпожа, нам страшно, – шепчет женщина, прижимая младенца к груди.

– Госпожа, спасите нас, – умоляет старец с другой стороны.

– Защитите нас, – молодая девушка, склоняется на колени и, снимая с себя серебряный крестик, кладет его перед моими ногами.

– Я… я не могу… не понимаю, – шепчу я, отхожу назад.

– Нет! Не оставляйте нас! – кричат они в один голос.

– Он больше не поможет им, Аурелия. И ты не в силах помочь, ты навлекла тёмное время на них, – прямо рядом с ухом раздаётся шипение, словно змеиное. Оборачиваюсь, но никого нет.

Крики этих людей усиливаются, кто-то хватает меня за платье, натягивая ткань. Опускаю взгляд, где вижу маленькую темноволосую девочку.

– Мама… где моя мама? – произносит она, начиная плакать.

– Иди ко мне, ну же, иди, – протягиваю к ней руки, и она улыбается мне. Хватаю её на руки, зачем-то выхожу из церкви.

Люди бегают передо мной, зажигая дома факелами. Вокруг все горит. Огонь и крики. Мольбы о помощи.

– Что вы делаете? Прекратите! – кричу, прижимая к себе ребёнка.

– Госпожа, зайдите обратно. Давайте, там безопасно, – какой-то мужчина толкает меня обратно, захлопывая дверь.

– Нет! Выпустите меня! – ударяю ладонью по двери. А девочка начинает плакать, хватаясь за мою шею.

– Вэлериу! Помоги мне! – кричу я, оборачиваясь к людям, шокировано смотрящим на меня.

Сильнейший вихрь поднимается вокруг меня, образовывая невероятную бурю из песка и горячего воздуха. Жмурюсь, прижимая к себе ребёнка. Плачу и опускаюсь на колени. Все затихает так же неожиданно, как и началось. Открываю глаза и почему-то ребёнок стал лёгким. Темно. Никого нет. Перевожу взгляд на… кричу, отбрасывая от себя скелет. Сжимаю голову руками и отползаю к двери. Кричу до хрипоты, понимая, что снова в склепе, где одни мёртвые.

– Ты вернёшься ко мне, Аурелия. Вернёшься! – раздаётся громкий голос в голове. Схожу с ума, кричу во весь голос.

– Аурелия, милая, доченька, проснись! – меня трясут за плечи. Открываю глаза, моргая, и продолжаю плакать. Моя спальня и горит свет, мама надо мной.

Резко сажусь и обнимаю её, сотрясаясь в рыданиях. Всё равно, что я услышала. Но моя мама рядом со мной. Родная. Она спасёт меня.

– Ну, тише, кошмар приснился? – успокаивает она меня, поглаживая по голове.

– Да, – единственное, что могу сказать, пока сердце, кажется, сейчас разорвётся от страха и ужаса.

– Сейчас тебе принесу воды, хорошо? – отодвигаясь от меня, встает и выходит из спальни.

Меня до сих пор трясёт. Господи, ребёнок. Это был ребёнок, и он умер. Там умер.

– Оставь меня, Вэлериу. Я не буду помогать тебе больше. Из-за тебя они там мучились. Из-за тебя, – шепчу я. Знаю, что услышит. Он всегда рядом со мной. Даже сейчас чувствую его присутствие.

– Нет, виной всему они… они и тебя убьют. А я обещаю тебе спасение, если ты вернёшься, Аурелия. Вернись ко мне и встанешь за моей спиной, – отвечает он.

– Нет… нет… не верю тебе, – мотаю головой. В этот момент заходит мама, неся стакан с водой. Принимаю его дрожащими руками и выпиваю залпом.

– Только мне и должна верить, сладкая моя. Только я один покажу тебе истину, которую она от тебя скрывает, – его голос так ярко проносится рядом, что жмурюсь.

– Отдохни. Ложись, давай. А я как раньше спою тебе, хочешь? – ласково предлагает мама.

– Да, очень хочу, – шёпотом отвечаю я. Забирает у меня стакан и ставит на тумбочку, помогая мне лечь.

В детстве, когда я была совсем малышкой, мама часто оставалась со мной, чтобы спеть, теперь понимаю на каком языке, грустную мелодию. Когда-то она казалась мне завораживающей, но сейчас полной печали и предательства. Так и бывает, когда тебя ожидает невообразимая опасность, все затихает. Её голос и воспоминания, смутные мысли и слезы, наполняющие глаза. Последний день нашей жизни скоро пробьётся в окно туманным сгустком. А сейчас… сейчас я так хочу вернуться обратно в то время, когда думала, что этот голос мой ангел-хранитель. Страшилась и в то же время не боялась. Но уже не знаю, кто я и что мне думать. Не знаю, что ждёт нас. Но любовь к матери никуда не деть. Я буду бороться, как и она обещала бороться за меня.

 

Viginti

– Доброе утро, как спалось? – спрашивает мама, когда вхожу на кухню. Смотрю на неё и на Иону. Сестры. Схожесть ведь поразительная. Те же глаза, тот же изгиб губ, только одна старше, другая точная копия. И понятно, почему их принимают, как и я раньше, за мать и дочь. Правда есть отличие в глазах, у Ионы они зеленовато-голубые, а у матери синие, как у меня.

– Что за кошмар приснился? Расскажешь? – обращается ко мне Иона. А мне отвечать не хочется. Смотрю на них и не верю. Как много они знают про меня? Как много ещё скрывают в своих сердцах?

– Опять падала в ту яму, – лгу отчего-то так просто, натягивая улыбку.

– И все? – уточняет Иона.

– Нет, не все, – медленно произношу я, садясь на стул напротив них. Они переглядываются, и мамины плечи приподнимаются под тёмной кофтой.

– Что ещё тебя так волнует, доченька? Не даёт отдыхать? – нежно спрашивает она, пододвигая мне тарелку с кашей. Только беру ложку, как в голове проносится голос:

– Нет, Аурелия.

Хмурясь, смотрю на женщин, а потом на кашу. Это Вэлериу. Не есть это? Догадка пронзает меня. Откладываю ложку и сглатываю неприятную горечь в горле.

– Мне кажется… снится тот самый замок, только не разрушенный. Целый и песни, такие красивые, – медленно отвечаю я, наблюдая за их ещё более напряжёнными лицами.

– В твоём возрасте это нормально. Ты так переживаешь то, что случилось с тобой. А люди? Какие-нибудь люди тебе сняться? – уточняет Иона.

– Нет, никого. Только красивые песни и солнце. А потом я падаю в яму и теряю это ощущение. Вот тогда страшно, – мотаю головой.

– Ладно, завтракай. Ты собираешься куда-нибудь? – спрашивает мама.

– К Риме, мы планируем вместе идти на Хэллоуин и костюм ещё надо достать. И я не хочу есть, с ней забежим в кофейню. Хочется сладкого, – отодвигаю от себя тарелку.

– Тебе следует питаться правильно, Лия. Я уже его достала и подготовила. Висит у тебя в шкафу, – сообщает мама.

– Сегодня не хочу кашу. Тогда соберусь и приду, – говорю я, вставая и разворачиваясь, ухожу к себе. Но дверь не закрываю, встаю к ней вплотную. Уверена, я дала им пищу для обсуждения. И сейчас готова послушать.

– Где ампулы? – спрашивает мама.

– Со мной. Но их мало, не хватит. Она должна была поесть, там доза. Необходимая доза для этого дня. Ты сделала ей укол ночью? – отвечает Иона. Значит, Вэлериу предупредил меня об этом. И попал в точку.

– Нет, не смогла. Рука не поднялась. Если не получится? Если это только усугубит ситуацию? Она видела его, видела. Это я знаю наверняка, и слышит его. Я тебе говорила вчера. Боюсь сделать хуже.

– Дура!

– Тише! – шикает мама.

– Она должна спать этой ночью. А лучше весь день. Так она будет в забытьи, и он не доберётся до неё.

– У меня есть таблетки, я их купила в Брашове у одной из наших. Они помогут, теперь я уверена, что хочу их дать ей.

– Хорошо, только как проследить, чтобы она их выпила? – задумчиво произносит Иона.

– Она их выпьет сейчас, они долгого действия. Дам три штуки, и к вечеру она точно заснёт. Кровь будет медленно их впитывать в себя.

– Хорошо. Тогда ты вези её к Риме. А я схожу к нему, чтобы проверить действие сыворотки. После ночного собрания, когда мы встретим остальных, отправимся к нему. Вещи собрала?

– Да, все, что нужно на первое время. Документы тоже готовы. Если не получится, то моя дочь будет в безопасности от них и от него. Все решится в полночь, – слышу шуршание шагов и закрываю дверь.

Они хотят меня усыпить и увезти отсюда. Только вот они забыли об одной маленькой детали: я сама теперь решаю, что для меня лучше. Сейчас я уверена в том, что должна докопаться до истины. Как было бы неприятно признавать, но Вэлериу был прав. Они не скажут мне правду, а он… он может тоже говорить то, что ему выгодно. Поэтому только на себя надеяться.

Отхожу от двери, бросая в рюкзак талон для кафетерия, проездной на автобус и крестик, верчу в руках карту и быстро подхожу к своему тайнику, пряча там её. Не успеваю я закрыть тайник и встать, как в этот момент дверь распахивается, пытаюсь удержать в себе желание закричать на мать и потребовать истину. Но натягиваю улыбку, поворачиваясь к ней. И ведь угадала. Она стоит при входе, а лицо какое-то потерянное. Бегает глазами по мне, опускает голову. Глубоко вздыхает и делает шаг ко мне.

– Я уже готова, – говоря, подхожу к столу и беру рюкзак в руки, чтобы закинуть его на плечо.

– Подожди, милая, – произносит она и передаёт мне бокал с водой.

– Что это? Я не хочу пить, – отступаю от неё.

– Тебе необходимо принять витамины для восстановления здоровья. У тебя сотрясение, Лия, и это поможет тебе, – раскрывает ладонь, где покоятся три жёлтые таблетки.

Хочется плакать, ощущение, что она понимает – я знаю все и даже это. Но подходит ко мне и ставит бокал на стол, берет мою руку и вкладывает в неё снотворное.

– Поверь мне, доченька, это поможет. Я никогда не хотела сделать что-то неправильно, всегда старалась быть для тебя той, кому ты можешь довериться. Выпей, это только для твоего блага. Защитит тебя от таких пугающих снов, принесёт облегчение. Спасёт тебя от этого. Обещаю тебе, – берет стакан и подталкивает к моим губам ладонь.

– Хорошо, раз это витамины. Я тебе верю, мама, – наблюдая за ней, смотрю прямо в её глаза, передающие мне страх и боль.

– Умница, – проводит рукой по моим волосам. А я судорожно ищу вариант не пить их. Как? Если она наблюдает за мной?

Открываю рот и забрасываю в рот таблетки, пряча их под языком. Перехватываю бокал и делаю глоток. Мама кивает мне и разворачивается. В этот момент выплёвываю их на ладонь и прячу за спиной. Запихиваю в задний карман джинс, иду за ней.

В молчании выходим из дома, а небо словно опустилось ниже, давя на нас тёмными тучами. Поднимаю голову, пытаясь молить любого святого, только бы помогли мне. Молчаливы. Как молчаливо и всё вокруг. Даже ветра нет. Затаилось. И его нет. Только я одна.

Мама везёт меня к Риме, и я прощаюсь с ней. Она крепко обнимает меня, целуя в волосы, как будто в последний раз. Как будто это конец. А вдруг действительно больше никогда не увижу? Вдруг что-то пойдёт не так? Ведь ни она, ни Иона не уверены в исходе этой ночи. Чем я могу помочь?

– Я все взяла для тебя. Белый парик, чёрный плащ и ещё к костюму прилагалось платье, как обычно, – шепчет подруга, оттащив меня в свою спальню.

– Спасибо, – так же отвечаю я, когда она достаёт из-под кровати пакет и быстро передаёт его мне. Прячу все в рюкзак.

– Лия, скажи мне… как твоя голова? Он больше не зовёт тебя? – неожиданно спрашивает Рима. Смотрю на неё и такая тяжесть внутри. Не верю. Не доверяю больше. Никого нет на моей стороне, кроме меня.

– Голова нормально, – пожимаю я плечами и пытаюсь даже весело произнести, – нет, никто не зовёт. И… прости меня, Рима, я тебя обманула.

– Обманула? – переспрашивает она, округляя глаза.

– Да. Знаешь, как надоело это внимание? Вот и решила немного повеселиться, – вру, ужасно и грязно вру, но сейчас надо обезопасить себя. Вдруг Дорина или другие будут спрашивать её обо мне, и она ведь сдаст меня. Господи, кто я теперь? Самый страшный человек, погрязший в своей лжи и видящий собирающиеся в карих глазах подруги слезы.

– Уходи, – шепчет она, отворачиваясь от меня.

– Прости меня, ладно? – подхожу к ней, кладу руку на её плечо, но она сбрасывает её.

– Простить? Да я так переживала за тебя, а ты… – зло сверкает глазами, повернувшись ко мне, – ты предала меня. Ты обманула меня. Когда ты стала такой? Я всё твоей матери расскажу, больше, чем сказала!

– Что ты сделала? – шокировано переспрашиваю я.

– Она приходила ко мне и спрашивала про сны и человека, зовущего меня. Рассказала моим родителям, они чуть чувств не лишились. Мне пришлось… пришлось сказать ей, что это всё твоё! – истерично кричит она, закрывая лицо руками.

– Теперь же ты сумасшедшая, а не я. Ведь я буду всё отрицать, полностью. И моя мама поверит мне, а не тебе, – до сих пор не верю, что мои мысли так гадко подтверждаются.

– Я расскажу им больше, Лия! Не посмеешь выставить меня такой! Я ведь любила тебя и про костюм скажу! – отнимает руки от лица, яростно шипя.

– Уже, у меня сотрясение мозга, и я могу видеть всё, что мне заблагорассудится. А ты… мне жаль, что ты так восприняла мою шутку. Ведь всё это было ложью, чтобы развлечься, – не знаю, откуда сейчас столько яда и силы в моём голосе. Но больше не вижу подругу, никого нет рядом со мной. И тайны лучше хранить в сердце, а другие вот так вонзают нож в спину.

– Я не узнаю тебя, Лия, – шокировано шепчет она. Я сама себя не узнаю, как и каждого, кто окружает меня. Больше не имею возможности быть той, кем была. Прятать только в себе познания и иллюзии, а другие… отчего-то так плевать, если сегодня моя последняя ночь тут.

– Пора взрослеть, Рима. Пора признавать свои ошибки и думать только о себе. Будь счастлива, – тяжело вздыхаю и подхватываю рюкзак, вылетая из её спальни. Буркнув слова прощания её родителям, странно поглядывающим на меня, выхожу из дома и плетусь по дороге.

Почему мы поступаем так, а не иначе? Кто дёрнул меня за язык тогда? Не знаю! Но сейчас сердце даёт трещину. Увидела всех, кто окружал меня, в настоящем обличии. Нельзя никому доверять больше. Нельзя. Даже самой себе.

До встречи с братьями Велиш остаётся ещё два часа. Не знаю, чем себя занять и еду к площади, чтобы понаблюдать, как собирают сцену, готовясь к ночи. Подумать. Необходимо подумать и понять, что я хочу спросить у них. Много вопросов, только все ли я могу спросить и не выдать себя?

Главное, понять, как защитить себя и маму. А на остальное сейчас плевать.

 

Viginti unus

Проверив, не следит ли за мной кто-нибудь, оборачиваюсь и смотрю на пустынную дорогу. А недалеко ведь стена, высокая и охраняемая, за которой сейчас безопаснее, чем в этом городе. И никто даже не догадывается, за исключением нескольких человек, какая страшная ночь надвигается на нас.

Иду по дороге, которая петляет, но только так буду уверена, что меня не найдут и не узнают, куда направляюсь. Так я узнаю и в случае чего смогу пройти мимо кафе. Снова оборачиваюсь – никого. Хорошо. Хорошо ли? Перед зданием, где располагается место встречи, нет машины Петру. Значит, не приехали ещё. А если обманул меня Лука? Если сейчас что-то ещё происходит, а я не знаю. Но глубоко вздыхаю и открываю дверь. Колокольчик надо мной оповещает о моём приходе.

– Добрый день, – говорю я Андрею, стоящему за прилавком.

– Добрый день, госпожа Браилиану. Чай или кофе, возможно, отведаете чего-нибудь? – вежливо предлагает он. Но мотаю головой, снимая пальто и вешая его на крючок.

– Нет, я подожду… кхм… просто посижу, – медленно отвечаю я, подходя к дальнему столику и присаживаясь за него.

Андрей наблюдает за мной, и сейчас он не кажется мне милым, как при первой встрече. Рассматриваю книги и удивляюсь. Они все на латыни. Бегаю глазами по ним. Каждая на этом языке. Ни одной нет на румынском, венгерском или же немецком. Одна латынь.

Замечаю боковым зрением, что мужчина выходит из-за стойки. Стараюсь не выдать волнения, когда он подходит к двери и запирает её, повернув замок.

– Что-то не так? Зачем вы это сделали? – поднимаюсь на ноги. Мужчина ухмыляется и хлопает в ладоши три раза. Судорожно ищу вариант спасти себя. Раздаются шаги позади. Оборачиваюсь и вижу двух мужчин, выходящих из задней комнаты.

– Свободен, – приказывает Лука, подходя ко мне.

– Вы хотели с нами встретиться, Аурелия. Так мы здесь, – произносит Петру, проходит рядом с братом и свободно садится за столик. Лука остаётся стоять, как и я. Они мне ничего не могут сделать, потому что я много знаю.

– И ты нам скажешь, как пройти вниз, – добавляет Лука.

– Думаешь? – усмехаюсь я, чувствуя силу внутри. Смотрю прямо в его зелёные глаза, пытающиеся испепелить меня. Да, внутри страшно, ведь не глупая, понимаю, что силы не равны. Но, вот это «но» и даёт возможность мне сейчас держаться, и не дрогнуть, опуститься на диван и указать рукой Луке, последовать моему примеру.

– Я хочу знать, что тут происходит? Кто такой Вэлериу Сакре и почему он внизу? – задаю главный вопрос.

– Сначала место, – требует Лука, сев рядом с братом.

– Нет, сначала я узнаю всё, а потом подумаю…

– Я тебя сейчас придушу, – он перегибается через столик, но я отклоняюсь назад, а Петру хватает его за плечо, усаживая обратно.

– Прекрати пугать её, брат. Этим ты только усугубишь ситуацию, – предостерегает Петру парня.

– Она играет с нами, не видишь? Она точно предаст…

– Нет. Я сама по себе. И уверяю, что ваши слова останутся во мне, – перебиваю его. Оба мужчины поворачиваются ко мне. Один прищуривается, а другой улыбается.

– Хорошо, Аурелия. Вы хотели знать…

– Не говори, Петру!

– Она имеет право знать это, выхода нет, – грустно усмехаясь, мужчина кладёт руки на стол и сжимает их в замок.

– Она одна из них. Она ни на что не имеет права! – возмущается Лука.

– И всё же, я расскажу, а ты можешь ехать, – пожимая плечами, Петру смотрит на меня.

– Слушаю, – киваю я.

– Вэлериу Сакре – бывший священник и достоинство этого места, погибший от рук неверных, запертый внизу – наш брат, – чётко говорит он.

– Брат? – недоуменно переспрашиваю я, и хочется смеяться от такой глупости.

– Да, он наш старший брат, – цедит Лука. – Я средний, а Петру – младший из нас.

– Что за бред? – возмущаюсь я.

– Подождите, Аурелия, выслушайте нас, а потом делайте выводы, – останавливает Петру меня от желания встать и уйти.

– Он не может быть вашим братом, даже если взять во внимание то, когда он родился. Более шестисот лет назад. И как Лука может быть старше вас, Петру? Ведь это просто идиотизм, – поджимаю губы и складываю руки на груди.

– Но так оно и есть. Наша фамилия Сакре, но нас усыновили и привезли сюда. Нам пришлось это сделать, чтобы быть рядом с ним. Мы знали, что он здесь. Где-то в этом месте его прятали, пока вы, Аурелия, не нашли его.

– Сколько ты думаешь нам лет, Лия? Много, мы старые и уже устали от ожидания. Нас достаточно, чтобы убить тут всех. Но у нас недостаточно силы для этого, пока Вэлериу не очнётся полностью. А это можешь сделать только ты, – гадко улыбается Лука, откидываясь на диван.

Мои руки безвольно падают, хмурюсь, переваривая информацию.

– Предположим, так и есть. Но почему Петру выглядит старше тебя? – спрашиваю я.

– Потому что так получилось. Он у нас пренебрегает едой, а я нет. И так правильно сейчас, чтобы никто не узнал, кто мы есть, – цокает Лука.

– Тогда кто вы такие, раз живете, как вы сейчас рассказываете, шестьсот лет? – уже ехидничаю, понимая, что меня просто пытаются обмануть.

– Проклятые души, как и Вэлериу. Он первый, а мы его последователи. Подождите, не перебивайте меня, Аурелия. Я представляю, как вы это сейчас себе это всё вообразили. Но это действительно так. Много столетий назад, после разрушения города, необходимо было им построить его снова. Стены защищают от таких как мы, желающих найти нашего брата. Нас истребляют ваши женщины. Это война полов. Женщины против мужчин. Одни считают, что мужчина виноват в их участи. А мы же знаем правду и жаждем мщения вам. Битва за власть над народом. Битва за справедливость.

– Женщины убивают мужчин, чтобы иметь власть? Боже, такого бреда я ещё не слышала, – уже смеюсь от этого.

– А теперь слушай, сучка. Ты, твоя мать, бабушка, которая тебе не бабушка, а сестра Констанцы, Дорина, Агафья, Любомира, Еления, Дамиана и Фабиана – считают себя хранительницами этого спокойствия. Но всё ложь! Эти мнимые хранительницы воспользовались моим братом, чтобы сжечь нашу семью, наших родителей, братьев и сестёр, мою жену и ребёнка! И ты думаешь, что тебя оставят? Ни черта, поняла? Она придёт сегодня и убьёт тебя, как и всех, кто тут есть. А если нет, то мы это сделаем. Я отомщу каждой из вас за своё горе, за всех, кого любил и помню, госпожа Браилиану! – кричит Лука, ударяя по столу.

Подпрыгиваю вместе с этим ударом, а в голове только укладываются его слова. Перевожу взгляд на Петру, поджимающего губы.

– Я слышала, что говорила мама про хранительниц. Только за что нас убивать? Потому что они не дают злу заполонить эти земли? – уже повышаю голос. – Вы! Вы оба меня заставили сделать это! Кровь! Он забрал мою кровь и теперь его не убить! Но я попытаюсь, понял, Лука? Только тронь мою мать! Только попробуй!

– Злу? – фыркает Петру. – Он не зло, Аурелия!

– Не зло? Как может человек жить шестисот лет и звать к себе? Он истинное зло!

– Тогда и твоя мать зло. Сколько ей лет, Лия? Знаешь? А я скажу тебе! Ей пятьсот пятьдесят три года! А как она так сохранилась, хочешь, расскажу тебе? Потому что убивает нас! Каждый мужчина из нашего рода для вас только, как питание и возможность родить уродов, таких как ты! Но вы истребили всех, кто покоился в озере. Никого не осталось, кроме Вэлериу! Другие научились скрываться от вас и их вы никогда не найдёте!

– О, Господи, – шепчу, распахиваю глаза. В голове шумят его слова, а воздуха не хватает.

– Господь не поможет, Лия. Он отвернулся и от вас, и от нас, оставив истреблять друг друга, – смеётся Лука, подскакивая с места.

– Но такого быть не может… они убьют его… это все ложь, – тихо произношу я, смотря на Петру.

– Может, ты такая же, как и они. Просто время твоё не пришло, и вряд ли теперь придёт. Ты связала себя с моим братом, отдав добровольно ему свою кровь. Там. В том склепе, где были убиты люди, верящие в его силу, любящие его и почитающие. Невинные люди, которые не отреклись и поплатились страшными муками за свой выбор. Так их наказали, забили крестом и оставили умирать с обессиленным братом. А что он? Он жаждал спасти свой народ! Он был предан ему, а они слушали, как ему приходится убивать людей. Кто тут и зло, так это вы, – выплёвывает слова Лука, облокачиваясь о стол.

– Мне ведь всего восемнадцать… я… меня увезут… за стену, – шепчу я, переводя взгляд то на одного, то на второго.

– К сожалению, Аурелия, вам никто не поможет, кроме Вэлериу. Поверьте, когда придёт сюда Василика, она никого не оставит в живых. Ни вас, ни Констанцу. Вы для неё та, которая нарушила закон и дала возможность ему вернуться к нам. Вы та, в ком его сила и смерть. Она убьёт вас, но сначала сильно изнурит тело, вырвет душу и оставить одно желание – умереть, – качает головой Петру.

– Кто такая Василика? – сдавленно спрашиваю я.

– Та самая, кто предала его. Из-за кого Бог отвернулся от нас и обрёк на гибель каждого, кто узнает о нас. Твоя прародительница, – шипит Лука.

Ничего не могу сказать, только глотаю воздух через сухие губы. В голове не укладывается это, но внутри… глубоко внутри знаю, что это правда. Но кто же зло? Я не верю, что моя мама может быть… глупо не верить, но ведь любовь сильнее, чем эти слова, сказанные мужчинами.

– Мы уходим, Аурелия. Если она увидит нас, то убьёт. Она почувствует, что мы не люди. А нам нужно подготовиться к этой ночи, какой исход её бы ни был. Мы должны вернуть свой облик за стеной, – нарушает мрачную тишину Петру.

– Куда вы уходите? Запрещено! – изумляюсь я.

– О контрабанде слышала, Лия? Ай, нет, ты же у нас идеальная, ты же не пойдёшь против законов. Оу, нет, уже пошла, дурочка. Есть тоннели, по которым можно выйти за стену и спокойно покинуть это место. Но тебя мы не возьмём с собой, ты подохнешь тут от руки своей же соратницы, – ядовито произносит Лука.

– Уходи, брат, оставь нас, – поднимает руку Петру.

– Ага, сейчас…

– Уходи, я сказал. Хоть я младше, но рассудок ещё не весь потерял. Что ты хочешь добиться этим? Чтобы она действительно умерла?! Ты знаешь, ведь все знаешь, но твоя ненависть ведёт тобой, брат. Так дай мне возможность принести мир, – Петру встаёт, наступая на Луку.

– Мир? Никогда не будет мира. Он для тех, у кого есть сердце. А наше проклято, – с такой горечью отвечает парень, бросая на меня пронзительный взгляд, наполненный отвращением и злостью.

– Хорошо тебе подохнуть, Лия, – кривится он, обращаясь ко мне, и разворачивается, чтобы уйти через заднюю дверь.

 

Viginti duo

Мне плохо, настолько плохо, что кажется, сейчас потеряю сознание. Бегают перед глазами какие-то чёрные точки, и давит внутри. Сильно давит. Слова Луки, Петру, матери, Ионы смешались. Эти голоса перебивают друг друга в голове, я с ума схожу и поднимаю лицо к потолку.

– Аурелия, выпейте, – к моим губам подносят бокал. Опускаю свой затуманившийся слезами взгляд на Петру.

– Отравлено…

– Нет, я вам не желаю зла, поверьте мне. Я не помню ничего из того, что говорил мой брат. Мне было всего три, когда это случилось. Правда, поверьте мне, хочу помочь… Вэлериу… вам. Я тоже против войны, против этого зла, которое творится между нашими народами. Вы другая, вы были правы. Вы не следуете зову ваших генов. Вы сами по себе, и я восхищен вами. Поэтому выпейте, это вода, она поможет вам сейчас, чтобы немного прийти в себя, – берет мою дрожащую руку и вкладывает в нее бокал, поднося к моим губам. Смотрю в его печальные тёмные глаза и делаю глоток. Ему верю. Единственному ему и верю. Смачиваю горло и отворачиваюсь. Он отпускает меня и оставляет стакан передо мной на столике. Садится на своё место и глубоко вздыхает.

– Как вы можете быть самым младшим? Я не понимаю… как? Вэлериу это Дракула? – шепчу я.

– Никакого Дракулы не было, Аурелия, – улыбается, мотнув головой. – Когда он предал свою веру, его наказали за это. И за то, что сам отвернулся от Бога. Лука рассказывал, во время нападения на замок он ехал к нему. Но лошадь его сбросила, и в этот момент, когда он падал в озеро, Вэлериу как-то рассердил Бога, крикнул то, что вернулось ему с темнотой. Он утонул. В городе началась война, я точно не знаю, меня не ставили в курс этого. Никто из нас не знает подлинной истории, даже брат. Одни догадки и сам факт. Только Вэлериу знает правду, которую мы ищем. Но он очнулся и вышел из воды. Увидел, как висят люди в петлях, умерших и огонь. В его сердце была только месть, и он убивал всех подряд, желая найти ту, которая обманула его. Василика была умна, его проклятье было и её проклятьем на долгие года. Она успела понять, кто она теперь и создала себе сестёр. Брат успел обратить только нескольких, в том числе и умирающего Луку. Он создание ночи, её воплощение и её боль. Его снова заманили теми, кого он любил и хотел спасти. Народом. Ждали, пока он обессилит и замуровали. Всех оставшихся в живых убили. Луке и нескольким мужчинам удалось скрыться. Там он обратил меня. Но нас искали, искали и привозили сюда. Тех, кто был в озере в ваших снах, они использовали для продолжения рода, – Петру замолкает, смотря на меня.

А я без движения, без жизни внутри. Не могу принять… не в силах дышать… больно.

– Женщины одного вида с нами, они питаются нами. Для продолжения рода им нужна наша кровь и ДНК, которое Иона вживляет в живых мужчин для оплодотворения. Всего несколько часов и их убивают. А потом ждут, кто же родится. Мальчиков уничтожают, а девочек оставляют. Но с годами кровь отравлялась, как и тела умирали без возможности питаться. Сейчас… Лука был прав, никого у них не осталось. И вы последняя, кого удалось Констанце родить. Другие не могут, не оплодотворяются больше. Стары, а вы молоды и ваше тело отличный источник продолжения рода. В вас течёт сильная кровь, которая нужна им. Просто необходима.

– Откуда… откуда вы так много знаете? – шепчу я.

– Я тоже учёный, Аурелия. Перед тем, как появиться здесь, я изучал много направлений, и это было в том числе. Такой вид размножения ведётся из поколения в поколение, – спокойно отвечает Петру.

– Питаться… клыки… что-то, хотя бы что-то есть, напоминающее мифы? – сдавленно спрашиваю я.

– Нет. Чтобы жить, надо поглощать кровь. Чтобы жить, надо убивать, такой смысл проклятья. Без пищи нас могут убить даже обычным ножом.

– Не могу поверить, просто не могу, – мотаю головой и сжимаю её ладонями.

– Придётся, Аурелия. Лука очень вспыльчив, но сказал вам правду. Вас не оставят в живых, возможно, вами воспользуются, как сосудом для продолжения рода. Вы последняя. А, возможно, вас просто убьют. Когда убьют вас, то и у Вэлериу не будет больше возможности вернуться к нам. Мы все умрём, как и наш создатель. Мы связаны. Останутся только женщины, и неизвестно что будет дальше.

– Но и он убьёт всех, верно? – смотрю на него, а в душе… есть ли она у меня? В душе сумбур, слишком много свалилось, я не переживу этого.

– Верно. Он полон желания мщения, вы должны и его понять…

– Не понимаю… ни его… ни вас… ни то, что вы тут рассказали. Это просто невероятно! – вскакиваю с дивана под властью эмоций.

– И мама обещала… она договорилась с Ионой, что та увезёт меня. Она… она дала мне таблетки для сна, но я не выпила их, – роясь в заднем кармане, нахожу таблетки и бросаю их на стол.

Петру берет одну, изучая её, и быстро проглатывает, запивая водой.

– Что вы делаете? – ужасаюсь я. Но он поднимает ладонь, хмурясь и заставляя меня замолчать. Неожиданно его лицо моментально белеет, издаёт гортанные звуки, пока я с ужасом смотрю на него.

Резко подскакивает и сгибается, засовывая себе два пальца в рот. Прямо перед моими глазами вызывает рвоту, выплёвывая ставшую белой таблетку. Откашливается. А я, раскрыв рот, наблюдаю за этим. Его передёргивает, и он поднимает на меня голову.

– Сейчас, – хрипит он, садясь обратно и выпивая всю воду. Вижу, как блестит его лицо от пота.

– Это не… не снотворное, Аурелия. Это яд, смертельный яд… он убил бы вас… не сразу… я слаб… и мне… мне нужно уходить, иначе я умру, – собирает таблетки и пролетает мимо меня.

Яд? Но… не могу поверить, что мама хотела убить меня. Перевожу безумный взгляд на то, что выплюнул Петру. И таблетка шипит так громко под моими ногами, оставляя после себя воду и тёмное пятно, словно прожгла деревянный пол. Отшатываюсь и падаю на диванчик.

Но как? Как такое возможно? Я ведь румынка, я живая, по моим венам течёт кровь и… я не могу быть такой. Слова матери врываются в голову, где она говорит о детях… обо мне… и так она решила меня защитить? Убив меня? Выходит, что она совсем не верит в хороший исход. А если я умру, то и он. Тогда будет вариант уничтожить его.

– О, Господи, – шепчу, упираясь лбом в стол.

Принимать такую правду, за которой я гонялась, которую жаждала получить, непередаваемо больно и тяжело. Увидеть и осознать то, что люди вокруг совсем не люди, а исчадия ада. Люди, поздравляющие меня на дне рождении, столетние проклятые души, обманывающие тут всех.

– Аурелия, – его голос появляется рядом со мной. Жмурюсь, не желая отвечать.

– Аурелия, всего несколько часов до твоей смерти. Что ты выбираешь? – продолжает он.

– Смерть, Вэлериу, смерть, – шепчу, хлюпая носом.

– Смерть всему живому, дорогая? Прекрасный выбор, только не в твою пользу, – слышу насмешку, поднимая голову, смотрю в пустоту.

– Ты мёртвый. Ты проклятый. Ты… я сожалею, – закрываю глаза, судорожно выдыхая.

– А ты, рубин моих страданий? А ты? Ты такая же, как и я. Но вместе, Аурелия, вместе мы сможем положить конец всему этому, – голос шелестит прямо рядом с ухом.

– Я живу, я ведь дышу.

– Пока дышишь.

– Ты ведь убьёшь их и меня. Так зачем мне это, Вэлериу?

– Обещаю, что спасу тебя. Спасу от смерти.

– Почему я должна тебе верить? – искренне изумляюсь, открывая глаза.

– А верить тебе больше некому, кроме меня. Я один знаю правду и расскажу тебе все. Приди ко мне, Аурелия, приди и освободи меня. Защищу тебя, если ты вернёшь меня. Свои обещания я не нарушаю.

– Тебя убьют…

– Нет, ошибаешься. Я буду жить вечно, просто силу мою отберут, возможность искупить грехи и наказать тех, кто обрёк тебя на муки. Они заставят тебя родить моего ребёнка и убьют. Ты желаешь этого?

– Родить?

– Я последний. Я истинный. Я самый сильный. А ты, – моих волос касается прохладный ветер, что вздрагиваю, — а ты можешь быть такой же сильной. Свободной.

– Ты защитишь меня? Не дашь им убить меня и маму?

– Обещаю защищать только тебя, драгоценность моя. Но никого больше. Обещаю тебе жизнь за пределами этого места.

– Нет, – мотаю головой, вставая с дивана.

– Аурелия! – кричит он, но сжимаю губы, подхожу к своей одежде и набрасываю её на плечи.

– Нет, пусть убьют меня, пусть…

– Замолчи! Не смей! Не смей, слышала меня, даже думать об этом! Ты принадлежишь мне! Я буду решать, когда ты умрёшь. Твоя кровь во мне, и я повелеваю тобой. Я! – перебивает меня зло, но я не боюсь больше. Ни капли не боюсь, потому что решила.

– Ошибаешься, Вэлериу, это я повелеваю тобой и в моих руках твоё спасение. Оставь меня, оставь меня и упокойся с миром, – жёстко, категорично, с болью, наполняющей сердце, отвечаю ему, отпирая замок.

– Не дай мне потерять тебя… – его голос тает позади меня, когда я выхожу из кафе в сумерки.

– Прости, – шепчу я и, не оглядываясь, иду вниз по дороге.

 

Viginti tres

Собрать воедино все сказанное просто невозможно. Все, что я узнала за эти дни, просто не может быть уложено в голове, а о мыслях даже говорить нечего. Их нет, один ужас, разочарование и полное, совершенное непонимание. А самое болезненное для меня, даже не то, что Петру и Лука заставили меня разворошить прошлое, а то, что моя мать хотела меня убить. И я верю Петру, ему одному и верю. С самого начала он был ко мне открыт и жаждал, видимо, рассказать всё, но ждал… Только откуда он знал, что я и есть та, кто может вернуть его брата? Говорил ли Вэлериу с ним? Или только со мной? Не знаю. Господи, ничего не знаю и не понимаю, что мне делать дальше. Разрывает все внутри меня. Бежать куда-то или же ждать… не могу понять… помоги, прошу.

Останавливаюсь посреди дороги, глаза наполняются слезами боли и разбитого сердца. Как пишут, разбить сердце может только мужчина… ложь. Раскромсать сердце может любовь, любовь сильная, кровная и страшная. Любовь, преданная матерью. Никогда не приму этого, но и сомневаться больше нет сил.

Хочется кричать, чтобы облегчить внутри этот давящий на меня ком. Они вампиры, другого объяснения нет. Но почему я ни разу не замечала у матери симптомов? И солнце, она ведь была под ним и не сгорела. И ест она обычную пищу. Как? Почему я поверила? Вспомнила, как она говорила о двенадцати детях, которые не выжили, или не знаю, что с ними случилось. А на это нужно время. И тела… тела я видела, только сейчас вспоминая это, понимаю, что были мужчинами. Я помню их впалую грудь, а тогда не придала этому значения из-за страха. Из таких мелочей складывается картина, где один конец для всех – смерть. Но если… если умру я, а меня точно убьют, то и Вэлериу останется без возможности ответить обидчикам. А без его силы, остальные… не знаю, сколько их, но и они будут, наверное, слабы. Женщины… почему такая ненависть? Я жажду, чтобы они все были уничтожены. Все, буквально все, до единого. Они воплощение ада, а на земле им не место. Но, а я? Я питаюсь обычной пищей, у меня нет никаких особенностей. Я не одна из них. Это точно. Я не могу быть такой, не могу.

Закрывая глаза, сажусь на бордюр, и смотрю бессмысленным взглядом впереди себя. Если пойду, если помогу ему, то насколько я могу быть уверена, что снова не сотворю ошибку? Да, ни капли нет желания помогать ему. Хотя признаю – где-то внутри… очень глубоко понимаю его. Представив все, через что пришлось пройти Вэлериу, понимаю. Но не принимаю такого расклада. Я хочу иначе! Но разве с моими желаниями хоть кто-то считается? Нет! Никогда!

Из моей груди вырывается смех. Я сошла с ума. Это так больно. Одна, совершенно одна и не знаю, куда пойти и как спастись. Отсюда нет для меня выхода, а встречаться с другими… страшно. Конечно, страшно, ведь если, да не если, а так и есть. Эта Василика предала его, чтобы убить всех тут столько столетий назад. Она во всём виновата, а значит, и я, как её потомок. Я непонятное существо и даже не человек.

Прямо в паре сантиметров от меня с сильным визгом тормозит машина. Но я даже не вздрагиваю, не подскакиваю, только поднимаю голову, устало смотрю, как дверца джипа распахивается и ко мне выходит Лука. Он тоже обречён на проклятье, упоминал о жене и ребёнке. Но ему на вид не больше двадцати… раньше да, раньше обручались в этом возрасте. И его желание вернуть брата, чтобы отомстить, тоже понятно. Смотрю на его лицо, скрытое тенью капюшона.

Подходит ко мне, садясь рядом со мной, и молчит.

– Ты знаешь, что такое смотреть, как твоя семья умирает, а ты не в силах им помочь? Не можешь, потому что тебя нет рядом, и я не могу. Ты только ощущаешь в груди невыносимую боль и пустоту, где ранее расцветало счастье и любовь. Нет, Лия, нет. Да, я немного вспыльчив, но я устал. Столько лет скрываться и играть эту роль, чтобы ждать вот именно этого дня. Я не буду убеждать тебя идти к нему. Мне противно это делать, я не верю тебе. Ты одна из них, такая же ядовитая змея, готовая подставить любого за своё спасение. Но я рад, – смеётся он, поворачиваясь ко мне.

– Я рад, что теперь ты будешь стоять на его месте. Ты поймёшь, как сложно делать выбор между желанием жить и теми, кого ты любишь. Я рад, что ты в любом случае умрешь сегодня, и не будет у них больше возможности продолжать свой род. А мы… мы тоже умрём с его смертью. Наступит мгла, ведь вы, женщины, загрызёте друг друга за власть. Но при этом война между вами унесёт много жизней. А всему виной будешь ты. И ты думаешь, Бог примет тебя к себе? О, нет, глупая, ты будешь видеть это, знать это, и твоя душа никогда не найдёт покой. Ты останешься виноватой во всех смертях, и это заполонит твою душу, ты сгниёшь внутри. Петру слишком добр к тебе, даже принял на себя эти таблетки. Идиот, но с меня хватит этого бреда. Забери обратно, – он роется в кармане и достаёт оставшиеся две таблетки, протягивая мне.

– Я ухожу, чтобы собрать своих людей. И хоть нас мало, но мы будем биться до последнего, только бы искоренить таких, как ты. А ты, Лия, выпей их. Покажи всем, из чего ты состоишь. Из трусости, изо лжи и твоя душа такая же чёрствая, как и их. Ты слабая. И мне не жаль тебя, – Лука зло хватает мою руку и выбрасывает на ладонь таблетки. Встаёт и смеряет меня взглядом полным отвращения.

– А мне тебя жаль, – шепчу я, поднимаясь на ноги, – безумно жаль, что ты пережил это все. Мне очень жаль, что я не могу помочь ему, потому что не верю. Я никому не верю, даже в твою ненависть не верю. Ты в отчаянии, как и я. Ты напуган, как и я. И помочь никто не в силах нам. Прощай, Лука, желаю тебе обрести покой, что бы с тобой ни было.

Разворачиваюсь и иду вниз по улице, выбрасывая таблетки в сторону. Меня не волнует, что Лука будет думать обо мне, но я соболезную ему. Искренне и со всей своей добротой, растворяющейся в ночном воздухе.

Не помню, как дохожу до дома, потому что все время думаю, думаю и думаю о Вэлериу. Хочу ли я умирать? Нет. Хочу ли я помочь маме? Нет, наверное, нет. Хочу ли я вернуть его? Нет. Я разбита и полностью изнурена от мыслей, роем шумящих в голове, изъедающих мою плоть изнутри.

Обхожу каждую комнату, кроме маминой и Ионы, вспоминая, как мы жили. И ведь ничего бы не было, если бы не я. Но разве я виновата в этом? Да, возможно. Но я не жаждала слышать его и не хотела навлечь на людей это время. Сажусь за стол и смотрю перед собой. Даже свет не включаю. Не боюсь ночи, ведь самое страшное, не во времени суток, а в тех, кто появляется и кто может нанести вред. А он? Вэлериу ни разу не причинил мне его, только пытался… пытался жить.

– Вэлериу, – шепчу я, глубоко вздыхая.

– Аурелия, – из ночи раздаётся его голос прямо напротив меня, словно сидит и тоже смотрит на меня.

– Я боюсь, что ты обманешь. Я боюсь того, что это конец.

– Это конец, Аурелия, но не для тебя. Я теряю силу, они забрали слишком много… приди ко мне в последний раз. Хочу увидеть тебя.

– Что случилось с той девушкой? С дочерью Дорины?

– Убили… не та. Слабая… безвольная… не для меня… глупая.

– Кто зло? Ты или я?

– Оба, драгоценность моя, оба сотворены в ночи и дети этого времени.

– Прощай, Вэлериу, надеюсь, ты простишь всех и самого себя за то, что не смог спасти и обрёк себя на такую жизнь…

– Аурелия, моя радость, – что-то прохладное дотрагивается до моей щеки, закрываю глаза, усмехаясь тому, насколько не страшно, – никогда. Запомни: никогда прощения не заслужить никому в этом мире. Всех настигнет кара, так или иначе. Я не прощаюсь с тобой, ведь ты мёртвая или живая все же придёшь ко мне. Будешь рядом, как и каждый, кто погиб от рук твоей матери. Прими то, что ты уже мертва.

– Я жива! Жива! – вскакиваю с места, но слышу только смех, раздающийся повсюду.

– Ошибаешься…

– Нет! – кричу я и бегу к себе в спальню. Захлопываю за собой дверь и включаю свет.

Развивающиеся шторы привлекают моё внимание. Быстро подхожу к ним и распахиваю. Оно открыто. Но я этого не делала.

– Кто тут? – громко спрашиваю, оборачиваясь, и быстро пробегаюсь глазами по комнате. Но ничего, одна тишина. Кто-то был тут. Зачем? Что он или она хотел. Что-то искали?

Цепочка у меня. Карта! Карта с древним городом! Я оставила её на столе. Нет, не оставила, я спрятала её в свой тайник.

Подбегаю к кровати и отрываю дощечку, где уже нет фотографии или же бумаги, а лежит пакет. Руки дрожат, когда понимаю, что нашли. Тот, кто был тут, нашёл моё место и положил туда это. Достаю бумажный пакет и распахиваю его, переворачивая. На пол падает одежда. Но как она поместилась туда? Ботинки, определённо мужские. Чёрные джинсы и футболка, даже трусы есть. Зачем?

Опускаю руку, с удивлением обнаруживая, что мой тайник стал глубже, намного глубже, чем ранее. Хватаю пальцами что-то и поднимаю. Конверт. Разрываю его и вытаскиваю лист бумаги, где резким и довольно непонятным почерком написаны слова. Латынь, тут именно на этом языке.

«Для него» , – единственные слова, написаны на белоснежной бумаге.

Кто-то уверен, что я пойду туда. Но я даже не собираюсь. Не собираюсь ведь? Лука? Петру? Но они были со мной, значит, тут кто-то ещё.

Вспоминаю слова мужчин о том, что есть такие же, как они, и придут, чтобы развязать войну. Они уже тут! Тут в этом городе и начнётся бойня, где пострадают люди, ни в чём не повинные люди из-за меня. История повторяется, предать себя, ради других. Предать собственные желания во имя спасения.

Глубоко вздыхаю и прячу конверт обратно. Выбора нет, не так ли? Его жизнь в моих руках. И я имею право ставить условия там. Внизу я буду бороться за себя и за жизнь.

– Вэлериу, – зову его.

– Я знаю, сладкая моя, знаю. Жду тебя и сохраню твою жизнь, – отвечает он где-то позади меня.

Выбор сделан. Только вот осталось ли у меня хоть что-то ещё важное в этой судьбе? Даже о матери больно вспоминать, как и о желании её убить меня.

 

Viginti quattuor

Застёгиваю жилет на крючки впереди, выправляю белую рубашку под нарядом и поправляю длинные рукава с ажурными манжетами. Собираю волосы в ракушку и закалываю все шпильками, натягиваю белый парик, отдающий желтизной. Обуваюсь в высокие сапоги и беру плащ, завязывая его на шее.

Смотрю на себя и теряю себя. Этот наряд – традиционная одежда наших девушек перед свадьбой, состоящий из длинной юбки, рубашки и корсета, напоминающего жилет. Узоры листвы вышиты яркими нитками на прочной тёмной ткани по бокам, юбка только внизу повторяет рисунок.

Настоящая местная девица на выданье. Дело в том, что перед свадьбой девушку наряжают в такое одеяние и скрывают лицо, как и наряд под плащом. Она выходит в полночь и должна пройти весь город от ворот до церкви, не оглядываясь. Её будут звать, ей будут кричать, но она должна идти к церкви, где её будет ждать пастор, готовый провести обряд очищения перед свадьбой. Считается, что так она показывает всему народу свою решимость и любовь, не поддающуюся демонам вокруг неё.

Только вот я собираюсь не на встречу со своим любимым, а сделать то, о чём даже думать не хочу. Сегодня предстоит мне узнать: ошиблась ли я снова или он сдержит обещание. Всё кажется таким глупым вокруг. Действительно глупым и невероятным. Вампиры, оказывается, существуют, существуют на этой древней земле, таящей в себе легенды. И вот оно подтверждение им. Но я не уверена в том, что такая же. Могу оставить себе человеческую сущность. Могу и оставлю. Раз все обернулось против меня, то и защищать остаётся себя самой.

Надеваю капюшон, натягивая его глубже, и хватаю рюкзак, вешая на плечо. Я собрала все, что мне может понадобиться. Фонарик, вода, антисептик, даже небольшой черпак я захватила для раствора, и его одежда. Как я пройду туда? Не знаю.

Первый раз в своей жизни вижу, что Хэллоуин – не праздник очищения, а действительно тёмная ночь, в которой бродят проклятые создания.

Иду по улице, где тут и там встречаются разряженные ребята с мешками для сладостей в национальных костюмах. Мало кто переодевается в другое. Только молодёжь и то, решившая выделиться. А таких крайне мало. Поэтому и мой образ сливается с людьми. Слышу с площади зазывающие своей радостью румынские мелодии, но я не обращаю на это внимания, даже смех меня не радует. Они ведь даже не предполагают, что их ждёт смерть тут. Это последняя ночь в их жизни и только в моих силах спасти их. Смешно, действительно смешно, что девочка, обычная восемнадцатилетняя девочка, которой я должна быть, стала той, кто развернул войну. Я виновата полностью и пришло время отвечать за свои ошибки.

Подхожу к дороге, прячась за деревьями, чтобы осмотреть тёмное пространство перед освещённым зданием церкви. Никого. До полуночи ещё три часа. У меня есть три часа для новой ошибки. Хотя ошибка ли это? Нет. Нарушать правила во имя блага – правильно.

У меня нет никакого плана, совершенно никакого. Только уверенность в своих действиях. Я спущусь туда, чего бы мне это ни стоило.

Подхожу к церкви и тяну на себя дверь, вхожу в освещённое ярким светом и свечами пространство. Только сейчас кривлю нос от неприятного запаха ладана вокруг. Противно. Мои шаги отдаются по безмолвному пространству. Под свечами ключи, скорее всего, рядом с крестом. Как открыть его?

– Мисс? – удивлённый голос пастора заставляет меня замереть.

– Отец мой, благословите меня, – шепчу, поворачиваясь к нему.

– Мисс Браилиану? – голубые глаза мужчины распахиваются в ещё большем удивлении, когда он узнает мой голос.

– Да, – киваю, снимая капюшон. Грех. Нельзя быть тут с непокрытой головой. Но я в парике, и, честно, как-то плевать сейчас на это.

– Дитя моё, что тебя привело сюда в эту ночь? – он подходит ко мне, протягивая руку, чтобы я склонилась и поцеловала её.

Ничего не делаю, только смотрю в его глаза, соображая, как пройти туда. Он понимает, что я не собираюсь приветствовать его, как следует. Поднимает подбородок, сжимая губы, и прищуривается.

– Вы спрашивали, что привело меня сюда, верно? – медленно интересуюсь я, тяну время, пока глазами ищу что-то тяжёлое. Решения сами рисуют в голове план.

– Верно. Прошу тебя уйти и развлекаться. Сегодня праздник, и твоя мама будет недовольна. Тебе тут не место в этот час, – требовательно произносит он.

Вижу крест на молитвенном столе и провожу по нему пальцами. Когда я стала такой? Другой? Беру его в руки и поворачиваюсь к пастору.

– А где мне место, ваше преосвященство? – насмешка, даже язвительность появляется в голосе. Но мои слова, совершенно не мои. Словно не я это поизношу. Легко так. Прилив сил и уверенности.

– Аурелия, прошу тебя выйти, иначе мне придётся вызвать твою мать, – предостерегает он меня.

– А как же помощь ближнему своему, а, пастор? А как же защита от лукавого, который внутри меня? Не вы ли должны освободить мою душу от него? – приближаюсь к мужчине, держа двумя руками крест.

– Твоя душа чиста, дитя моё. А служба будет по расписанию, там мы и обсудим это…

– Сейчас! – перебиваю его, повышая голос. Как же это сделать? Один удар… куда? Помоги мне. Вэлериу! Помоги, ведь я не могу это сделать.

– Я вызываю мэра, и пусть она сама с тобой разбирается! Что за неуважение к святому месту? – кричит он, разворачиваясь, чтобы уйти от меня. В этот момент мои руки замахиваются, и я обрушиваю на его голову крест. Громкий грохот и стон раздаются по всей церкви.

С ужасом отбрасываю крест, подбегая к мужчине, смотрю на рану с яркой кровью на его затылке. Она растекается вокруг него. Отступаю, трясущимися руками закрывая рот. Господи, что я наделала? Я убила его! Я стала убийцей из-за него!

– Аурелия, скорее, он жив, не беспокойся, – появляется голос Вэлериу и сердце уже медленнее стучит в груди. Киваю невидимому собеседнику и подбегаю к кресту, ища руками, где же хоть какой-то рычаг. Ничего нет, одна стена и все, но дверь была… была где-то тут.

– Глаза… глаза Иисуса… – шёпот рядом с ухом. Перевожу взгляд на распятие и подхожу к нему. Смотрю в золотые глазницы, на щеки, где нарисована кровь из красных камней.

– Отвратительно… – комментирует Вэлериу. Как он видит это?

Ладно. Глубоко вздыхаю и прикладываю пальцы к его глазам. Жмурюсь и давлю на них. Щелчок и крест подаётся вперёд. Открываю глаза, хватаясь за край, и сильнее тяну на себя, отодвигая дверь вбок.

Теперь ключи. Они под свечами, если их никто не забрал. Опускаюсь на пол, поднимая белую ткань, и ищу, но на полу ничего нет под столиком, где стоят свечи. Ползаю по всему пространству, хотя это осложняется моим одеянием. Ничего нет. Поднимая голову, осматриваю деревянную плоскость над головой. Небольшое углубление прямо в центре. Подползаю к нему и вожу руками, ища, где же его открыть. Снаружи. Вылезаю из-под ткани и встаю на ноги. Передвигаю свечи, ставя все на пол, и срываю ткань, отбрасывая назад. Нужно что-то острое, чтобы подхватит дощечку. Копаюсь в рюкзаке, ищу нож, который так предусмотрительно захватила с собой. Достаю его и вставляю в прорезь, цепляя дерево. Оно отбрасывается, и улыбаюсь, подхватывая руками связку ключей.

Быстрым шагом вхожу в тёмное пространство, пряча нож и доставая фонарик. Свечу себе, чтобы не упасть на лестнице. Одной рукой держу длинное платье, дабы не споткнуться об него. Достигаю низа, где фонарь уже не нужен. Факелы так и горят. Вытаскиваю один из них и иду по тоннелю. Чуть ли не бегу до двери. Пробую каждый ключ, пока один из них не попадает в замочную скважину и не открывает замок. Распахивая дверь, вхожу туда, где была совсем недавно. Я стою прямо наверху, а перед моими глазами мрачная и погребённая Сакре. Свечу себе под ноги, чтобы понять, как же спуститься? Они ведь как-то это делают. Но нет лестницы, только небольшой выступ, на котором и стою я. Падать будет очень больно и опасно, тем более подо мной камни. Как они спустились?

Бегаю глазами по пространству под ногами, освещаю стену сбоку себя и замечаю совершенно узкую лестницу и верёвку. Она слишком узкая для человека и состоит из земли. Попытаюсь.

Закрываю дверь на ключ и оставляю его в замке. Поворачиваюсь лицом к городу и прижимаюсь спиной к стене. Сглатываю от страха, потому что из-под моих ног сыплются камни. Шаг за шагом. Медленно. Боязно. Ощущаю давление в груди. Кислорода тут не прибавилось. Жарко. Неимоверно жарко, но это неважно, пока я иду. Главное, не упасть. Останавливаюсь, чтобы поправить рюкзак и немного передохнуть. Все же не понимаю, как маме удалось так быстро спуститься?

– Аурелия…

– Иду я, иду, – шепчу, облизывая губы и продолжая спускаться. Черт, уже вся покрываюсь испариной от жаркого воздуха вокруг. Наконец-то, дохожу до низу и развязываю плащ, бросая его позади. Уже лишний. Сконцентрироваться на том, где эта церковь, ведь я оказываюсь с другой стороны города – сложно. Голова немного кружится.

Ещё один вдох и свечу себе под ноги, огибая выступы разрушенных домов и просто камни. Вижу крест, лежащий на земле и закрытую дверь.

Собраться с силами, чтобы увидеть снова эти скелеты. Должна. Такие же будут, если я этого не сделаю. Рывком открываю дверь, широким шагом иду к каменному гробу. Плита снова на нём и это значит, что потрачу неизвестно сколько времени, чтобы сдвинуть её. Ладно, уже делала и сейчас смогу. Сейчас я сильнее, чем была тогда. Ставлю факел на то же место, что и ранее. Сбрасываю рюкзак на пол и упираюсь руками в камень. Господи, даже забыла, какой он тяжёлый. Толкаю изо всех сил, останавливаюсь, чтобы сделать передышку и снова. Толкаю, сцепляя зубы. Кривлюсь, упираясь ногами в пол. Ещё раз и камень поддаётся. Затем ещё и ещё, пока не падает позади. Кривлюсь от знакомого неприятного запаха раствора. Мне кажется или стало хуже? Пытаюсь не смотреть на тело в воде, но ничего не могу с собой поделать. Глаза сами перебегают туда.

Он отвратительный, ходящая страшилка даже для взрослых. Уродливый настолько, что ком тошноты застревает в горле. Мотаю головой и отворачиваюсь. Раскрываю рюкзак, вытаскиваю его одежду и кладу на скамью. Одеваться я ему не собираюсь помогать. Ещё чего… хватит того, что я, вообще, тут. Достаю черпак и подхожу к гробу.

Закатываю рукава и зачерпываю первый раз. Рот раскрывается в беззвучном болезненном крике. Боже, как щиплет. Вытаскиваю руку и выливаю раствор на пол. Вся моя рука становится красной.

– Я не смогу… тут много спирта, – шепчу, с опаской смотрю на тело, покачивающееся внутри.

– Не волнуйся, Аурелия, ни единого напоминания не оставлю на твоём теле, как благодарность, – раздаётся его голос. Но он ведь молчит. Невероятно.

Перекладываю в другую руку и снова выливаю порцию жидкости. Кривлюсь, но продолжаю, постоянно меняя руки. Невероятно больно, кажется, что кожи уже не осталось. От усилий и терпения этой экзекуции над собой вся покрываюсь потом, что катится по лицу. Наконец-то, раствора остаётся совершенно немного, ещё меньше чем в тот раз. Мне повезло, змеи нет.

Мои руки горят, вызывая тошноту именно от боли и покалывания очень острого и ядовитого на коже. Но пересилив все, что происходит сейчас с моим организмом, я поднимаю голову, смотрю на Христа и ищу руками конец цепи. Все же отвращение никуда не деть, проще не смотреть на него. Избегать этого изучения мумии.

Нащупываю пальцами прямо под его шеей кончик цепи и вытаскиваю, перемахивая его на себя. Наклоняюсь ниже, теперь мои руки по локоть в этом растворе. Издаю стон от прожигающей боли и жмурюсь.

– Тише… тише… Аурелия… радость моя, – ласковый шёпот проникает в сознание и это облегчает состояние немного. Но реакция организма все же даёт о себе знать и по щекам катятся слезы, когда царапаю кожу, вытаскивая из-под него цепь. Рукава рубашки все изрезаны и окрашиваются в алый цвет от ран. Страшно снова опустить туда руки, потому что будет ещё больнее. Вытираю нос о плечо и тяну цепь, сжимаю зубы, забираясь вновь под его тело, и тащу. Почему сейчас это делать так сложно, ведь тогда я не замечала этой жуткой боли? Вспоминаю… короче, она была короче, и раствор был мягче, чем сейчас.

Уже нет сил, разматывать эту цепь, а дошла я только до его рук с крестом. Тем же самым, что и был. Она тяжёлая и длинная, поэтому перетаскиваю часть за пределы гроба и подхожу к его ногам, обмотанным бинтами. Нахожу там кончик и все сначала. Я даже рук не ощущаю, кажется, что задеревенели. Онемевшими пальцами нащупываю цепь и, наконец-то, избавляю его от этого.

Мне необходима передышка, глаза сами закрываются, а ноги подкашиваются. Опускаюсь на колени, прижимаясь лбом к пыльному камню, и дышу. Быстро, мелкие глотки воздуха, ставшим невыносимо горячим и сухим, не дают насыщения организму. Поворачиваю голову к рюкзаку и пытаюсь найти там воду. Но пальцы не слушаются, совсем, оставляю после себя на ткани кровавые отметки и наконец-то достаю бутылочку. Открыть её так сложно. Зубами. Поддается, и выплёвываю крышку, поливаю себе на руки, смывая кровь и этот раствор. Как хорошо.

– Аурелия, времени мало, – проносится передо мной шуршащее эхо.

– Да… да… сейчас, – шепчу я, выбрасывая бутылку, и поднимаюсь на ноги, опираясь о гроб.

Дотрагиваюсь до креста и вытаскиваю его из рук Вэлериу. Но сил нет отбросить это, только опустить руку рядом с собой и услышать громкий стук.

– Кровь, драгоценность моя, твоя кровь, – говорит он. Теперь для меня наступает самое сложное, ведь я не переношу этого. Даже об одной мысли, что придётся нанести себе разрез, тошно и страшно.

Перед глазами прыгают огоньки, когда я поворачиваюсь и ищу в рюкзаке нож. Хватаюсь за рукоятку и выпрямляюсь, вставая у изголовья. Надеюсь, это не будет для меня крахом собственных иллюзий. Собираю свою волю и подношу нож к запястью. Не могу. Не могу причинить себе ещё большей боли. Рука дрожит. Закрываю глаза на секунду, делая глубокий вдох.

Странная лёгкость появляется внутри. Сердце, секунду назад так быстро бежавшее в груди и не дающее мне надругаться над своим телом, стучит медленнее и размереннее. Спокойствие и тишина накрывают меня. Открываю глаза, но ничего не вижу перед собой. Только пейзажи леса и гор, слышу музыкальный стук воды где-то рядом. Как же красиво и свежо вокруг.

Стою на этом обрыве, а губы улыбаются, впитывая в себя все краски этой природы. Единство – вот, что мне необходимо. Стать единой с этим великолепием. Перевожу взгляд на нож в моей руке и свободно подношу к запястью. Надавливаю на кожу, но даже ни капли боли не приносит это. Тёмная кровь появляется, скатываясь по руке. Веду увереннее по запястью и перекладываю нож в другую руку. Делаю то же самое.

Бросаю нож вперёд и закрываю глаза, опуская запястья. Кровь, вытекающая из моего тела, дарит мне неповторимое облегчение и желание умиротворённости. Колени подгибаются, падаю на них, опуская голову, и держу руки где-то вверху.

Неожиданное ледяное прикосновение к моим рукам заставляет меня распахнуть глаза и с ужасом увидеть, что никакой природы нет, нахожусь в месте, покрытым печалью и горем, с похороненными тут людьми. Мои руки тянут куда-то вниз.

– Нет… отпусти, – шепчу, пытаясь вырваться из этой хватки. Кто держит меня так крепко?

Пытаюсь брыкаться, но меня сильнее удерживают. Задыхаюсь от страха и так не вовремя понимаю, что всё было ложью. Я умру сейчас от нехватки воздуха и сил в теле. Кажется, что вся кровь течёт именно к запястьям.

– Вэлериу… прошу… хватит, – молю я. Что-то острое впивается в мои руки. Кричу… нет… хочу кричать, но только хриплю, одновременно издавая громкий стон от боли.

Сопротивляться бесполезно, я не вырвусь из этих рук, не спасусь и только пытаюсь оставаться в сознании. Сложно. Мутно и горько внутри.

Мои волосы, волосы моего парика поднимаются под воздействием сильного ледяного ветра, образовавшегося вокруг. Факел тухнет под этим потоком, а меня просто подхватывает волной, и чувствую, как поднимает в воздух. Одна секунда и меня выносит из этого места, опрокидывая на спину. Больно ударяюсь позвоночником и затылком, издавшим громкий треск, раскидывая руки.

Хотела ли я этого? Не знаю. Ничего не знаю больше, но сейчас снова так хорошо лежать и смотреть на темноту надо мной. Вокруг меня что-то происходит, шумит так громко, а я лежу… лежу и смотрю. Вижу ли я что-то? Ничего. Только бы отдохнуть вот так.

 

Viginti quinque

Моё отстранённое внимание привлекает сильнейший грохот впереди меня. За долю секунды воспоминания, только было вырвавшиеся из меня, с шумным звуком врываются обратно. Картинки проносятся перед глазами. Грудь поднимается в глубоком вдохе, и я резко сажусь. Моргаю, привыкая к такому положению тела. Очень странно. Буквально несколько минут назад не ощущала живого воздуха в себе. Голова раскалывалась. А сейчас… сейчас как будто ничего не было. Внутри меня достаточно силы и кислорода. Не единого напоминания о боли.

Хмурюсь, анализируя эти наблюдения. Смотрю вперёд. Темно. Но могу различить, что дверь в церковь закрыта. Но я же была там? Была или нет? Это страшно путаться в своих снах, фантазиях и реальности. Ведь сейчас я действительно не могу ответить даже самой себе: было или нет. Все вокруг не тронуто, а я помню… кровь и ветер.

Поднимаю руки, рассматривая белоснежную кожу без единой царапины на ней. Удивление, даже шок, заставляет меня пощупать свои пальцы. Не верю… как… почему…

Палец застревает в мокром рукаве, а именно в разрезе ткани. Прищуриваюсь, поднося руку к глазам. Да… да есть разрыв ткани, окрашенный кажется в тёмную, практически чёрную кровь. А на коже ничего.

Наверное, я бы так долго сидела и дивилась своим рукам, если бы не звук, раздающийся напротив меня. Скрип и сухой треск поломанного дерева.

Медленно поднимаю голову, наблюдая, как дверь церкви, словно в замедленной съёмке, открывается. За ней темнота, в которую я вглядываюсь. Наступает тишина, настолько идеальная, что слышу, как кровь бежит по венам и заряжает сердце сильнее и сильнее, как моё дыхание становится прерывистым. Шуршание земли где-то впереди, неприятный хруст, шаги. Господи, я боюсь, очень боюсь. Никуда этот страх не вырвать. Он уже внутри меня, он уже забрался в сознание и повелевает им. Он блокирует любое движение, и мне остаётся только слушать и смотреть вперёд.

Неожиданно в церкви зажигается что-то, осветившее пространство. Откуда… не успеваю я даже развить эту мысль, как она обрывается. Ведь прямо в проёме церкви стоит человек. Но человек ли это, я не знаю… мумия… Вэлериу. Смотрю на его ботинки, уже покрывшиеся пылью. Делает шаг, а я отодвигаюсь. Ещё шаг, не поднимаю взгляд, до ужаса боюсь увидеть это лицо. Его шаг – моё движение назад. И так продолжается до тех пор в этой гнетущей тишине, пока я спиной не упираюсь в колодец. Жмурюсь, быстро дыша. Я чувствую, какой холод идёт от него, он дотрагивается до каждой клеточки моего тела.

Открываю глаза, а он не двигается. Смотрю на ноги. Губы от страха трясутся. Наверное, сейчас и меня убьёт. Сейчас…

Прямо перед моими глазами опускается рука с длинными и острыми ногтями, развёрнутая ладонью вверх, словно предлагает мне помочь встать на ноги. И рука… действительно рука, не то, что я видела в гробу… а кожа… белая… но кожа. Немного сухая и потрескавшаяся, как будто он был долго на сильном ледяном ветру.

Моя рука дрожит, поднимаясь к его. Боже, что я творю? Но не могу ничего с собой поделать, я уже дотрагиваюсь до его руки, ощущая, как меня обдаёт ледяным прикосновением. Длинные пальцы обнимают мою ладонь и тянут на себя. Медленно поднимаюсь, скользя взглядом по чёрной футболке и белоснежным волосам, начинающимися от груди и завивающимися упругими и мягкими волнами.

Поднимаюсь глазами по шее, покрытой нормальной человеческой кожей, по квадратному подбородку, по белым потрескавшимся губам, имеющим красивую форму и ямочку над ними. По грубоватому носу с горбинкой и упираюсь в глаза, смотрящие прямо в мои. Задерживаю дыхание. Невероятно. Такого цвета я в жизни не видела. Они светлые, настолько светлые, что кажется это белок, очерченный тёмным кругом.

– Ну, здравствуй, Аурелия, – произносят его губы. Выпускаю воздух сквозь приоткрытые и сухие губы. Облизываю их, бегая глазами по этому лицу, совершенно не напоминающему то, что я видела там. Это человек. Необычный, с довольно резкими скулами, но молодой парень со своеобразной и пугающей внешностью.

– Вэлериу? – осторожно шепчу я, аккуратно высвобождая свою руку из его.

Приподнимает уголок губ, а я поверить не могу, что такое возможно. Он ведь был мумией, а сейчас… и правда, жив, даже эти глаза, блёклые и имеющие неповторимый оттенок, не меняют этого восприятия.

Сдвигает белоснежные брови и поднимает руку, она тянется к моему лицу. Отодвигаюсь от неё, но его ногти касаются моего парика. Недоуменно смотрит на меня, а я на него. Боже, не трогай меня, прошу. Сжимает в руках волосы и с силой срывает парик с меня. От этого движения меня немного шатает. Он словно изучает меня, невозможно долго осматривает моё лицо и тянется снова к моим волосам, заколотым сзади. Мне страшно сейчас даже дышать, ведь разумом я понимаю, кто передо мной. Оживший труп, питающийся кровью. Моей кровью. Вампир. Но сделать ничего не могу. Стою и чувствую, как его ногти дотрагиваются до моих волос, и подхватывают шпильку, отбрасывая, затем ещё и ещё, пока мои волосы не падают, рассыпаясь по плечам, груди и спине.

– Не делай так больше. Поняла? – приподнимает руку перед моим лицом. Быстро киваю, но не понимаю, что не делать-то.

– Тут должно быть больше света, – говорит он и одним взмахом руки вокруг нас озаряются яркие вспышки. Мотая головой, нахожу факелы, разбросанные по всему пространству этого города и горящие ярким огнём. Удивлённо смотрю на это чудо и перевожу взгляд на Вэлериу.

– Я… как… невероятно, – шепчу, обескуражена таким фокусом. Он отходит от меня и немного кланяется, прикладывая руку к груди.

– Все, чтобы увидеть на твоём лице улыбку и прекратить этот неприятный аромат страха, – делает снова движение пальцами, словно что-то между ними перекатывает.

Это ненормально, но издаю смешок на такую манеру. Теперь он удивлён, а я всматриваюсь в его глаза, недавно казавшиеся белыми, но они голубые. Имеют отголосок этой синевы, что есть в моих. Определенно голубые с серыми бликами. Делаю сама шаг, изучая парня. Волосы такие пепельные, как у старца, что я заглядываюсь на них и не замечаю, как моя рука тянется к ним. Ощущаю пальцами насколько они упругие и живые. Пальцы инстинктивно перебирают их, а я, наверное, с ума схожу, потому что продолжаю своё занятие. Я ведь думала всё, что угодно, но оказалось, что он похож на человека. На мужчину и очень даже симпатичного. Точнее, интересного и необычного.

Мои пальцы рисуют какие-то волны на этих волосах, поддающихся им и проминающиеся под ними. Достигаю его лица, но тут же одёргиваю руку, ведь холодный. Но он хватает меня за запястье. Перевожу взгляд на его глаза и слабую улыбку на губах.

– Это нормально, Аурелия. Я изучал тебя восемнадцать лет, теперь твой черёд, – подносит мою руку к своей щеке. Распахиваю шире глаза, когда отпускает запястье и даже не двигается. А моя рука от волнения и чувства инстинктивной опасности дрожит. Кожа такая гладкая, немного шероховатая и холодная.

– Тебе бояться нечего, драгоценность моя, можешь трогать меня, но недолго. Я ещё не привык вновь быть живым, – шёпотом произносит он. Сглатываю и пальцами прохожусь по его носу, где ощущаю горбинку. Улыбаюсь, трогая, как больная, лицо человека, которому больше шестисот лет. Но как? Как такое возможно?

– Прости, – одними губами говорю я, убирая руку от него, а пальцы до сих пор покалывает от его прохладной кожи.

– А теперь моя очередь, – его рука настолько молниеносно поднимается, что не успеваю даже вздохнуть, как острый ноготь оказывается под подбородком. Он приподнимает моё лицо, а я сглатываю от страха, снова появившегося в груди.

– Тише, прошу, не надо. Это неприятно, – поднимает другую руку, снова играя пальцами сбоку от моего лица.

– Ты… ты что, действительно чувствуешь запах моего страха? – уточняю я шёпотом, а он поворачивает мою голову вбок.

– Верно, как и другие чувства любого человека, – спокойно отвечает он, и я прислушиваюсь к его голосу. Он не такой, каким я слышала его, другой. Прекрасное звучание и даже певучесть в произношении на латыни. Глупо, но очень красиво. Я ни разу не слышала, чтобы кто-то из людей говорил на этом языке, и услышать его от того, кто говорил на нём всю свою жизнь – неописуемо.

– Зачем ты рассматриваешь меня, ведь ты сказал, что уже занимался этим? – недоуменно интересуюсь я, когда он поворачивает мою голову на ногте в другую сторону. Надавливает сильнее на кожу, издаю вздох.

– Больно.

– Будет больнее, если не дашь мне посмотреть, – отвечает он.

– На что? – шепчу я. Убирает ноготь, поворачиваю голову как раз в тот момент, когда он подносит палец, с испачканным кончиком в крови, к своему рту. Облизывает его, а я испуганно трогаю своё горло, где ничего нет.

– Раньше я видел тебя твоими глазами. И воспринимал тебя так же. А сейчас, – произносит он, растягивая губы в улыбке и делая шаг ко мне, – сейчас же могу сказать, что никогда не понимал, отчего женские создания так не ценят собственную силу. Эту силу, которую большинство используют для искушения. А вот нетронутые сосуды, наполненные наиболее сочными оттенками, прячут и страшатся этого.

Моргая, глупо смотрю на него. О чём он говорит? Как он мог видеть все моими глазами?

– Почему я? – спрашиваю совершенно другое, что хотелось бы.

Усмехается, делая ещё один шаг и практически нависая надо мной, ведь выше он меня на целую голову. Смотрит в мои глаза, не отрываясь, а я в его. Дышу прерывисто, наблюдая, как чёрные зрачки расширяются и оставляют тонкий цветной обруч, делающий эти глаза ещё удивительнее, чем раньше. И в этой черноте невероятным образом появляется огонь, словно это экран, за которым происходит фильм. Приближаюсь к его лицу, даже поднимаясь на носочки, чтобы увидеть лучше незнакомую метаморфозу. А он горит там, языки пламени колыхаются и манят к себе.

– Аурелия, – шёпот… такой знакомый… глухой и низкий проникает в сознание. Делаю шумный вдох и моргаю. Не замечаю как, но мои руки лежат на его плечах, а сама я очень тесно стою к нему. Настолько близко, что ощущаю его холодную кожу даже через своё платье. От шока даже вымолвить ничего не могу, ведь его руки лежат на моей талии, обнимая меня.

– Прекрасное начало нашего знакомства, не так ли, сладкая моя? – шепчет он прямо в мои губы, растворяя по ним прохладное дуновение ветерка.

– Я…я

– Ш-ш-ш, не бойся, не бойся меня, милая девочка. Я ведь только заманю тебя в свои руки и выпью твою душу. Такие сказки тебе рассказали про меня? Не отрицаю, я грешен, но не тем, Аурелия, моя радость, – слышу, как неприятно ему от этих слов. Вижу, как его лицо приобретает окраску печали, и глаза наполняются грустью.

– Прости, – шепчу я, все так же стоя на цыпочках и держась за него. Ноги от такого положения уже начинают дрожать.

– Тебя не за что прощать, совершенно не за что. Я лишь испытываю благодарность за то, что пришла, – придвигается ко мне и достигает губами моего уха, – и я благодарен.

Вдыхаю его аромат, которого нет, а он обнимает меня. И ведь должно быть страшно, должна бежать или что-то делать иное, но никаких мыслей. Только непонятное чувство в груди, скорее всего, сострадание к его судьбе, затопляет меня. Закрываю глаза, прижимаясь виском к его щеке.

Спокойствие, такое желанное и мягкое, растворяется по моим венам и расслабляет каждую частичку тела. С губ срывается вздох облегчения, и отдаюсь полностью этим холодным объятиям, ведь вокруг нас так жарко и душно. А тут… в этих мёртвых руках спасительная прохлада и кислород.

Плечи Вэлериу напрягаются под моими руками, и он отступает назад, отпуская меня. А я без этой поддержки и обрушившейся на меня краски стыда за то, что позволила себе это, качаюсь, пытаясь сохранить равновесие. Поворачивается ко мне боком, поднимая голову и двигая пальцами. Удивлена и смотрю на него во все глаза.

– Сюда идут… они идут. Где выход? – спрашивает он, даже не смотря на меня.

– Идут? – шёпотом переспрашиваю я и теперь сама слышу громкие женские голоса и один из них узнаю. Мама.

– Аурелия. Выход, – требовательно говорит он, хватая меня за локоть. Бегаю по его лицу, а сердце снова начинает бешено биться. От страха. От этих голосов. От шагов.

– Я… тут нет выхода… только этот, – тихо произношу я. В этот момент ударяют по двери, что песок сверху сыпется, а я вздрагиваю от этого. Вэлериу впивается в мои плечи ногтями, кривлюсь от боли и жмурюсь.

– Выход, по которому вёл тебя. Иначе будет плохо, – шипит он в моё лицо. Сглатываю и открываю глаза.

– Он охраняется, – мой голос тонет в новом сильнейшем ударе по двери и крикам за ней.

– Веди, ну же, – толкает меня. Да, в такой ситуации, я не могу вспомнить не то, что как мы шли, даже не помню, когда родилась.

Глазами ищу лестницу и бегу к ней, подхватывая платье. Взбегаю по ней, чуть ли не падая, но шум за дверью подстёгивает идти. Что будет, когда они увидят это? Что будет, когда узнают, кто это сделал? Моя смерть. А я тут для того, чтобы выжить.

– Темно, я ничего не вижу, – шепчу я, когда ощущаю холодный воздух позади. Недовольное шипение и коридор озаряется горящими факелами.

– Спасибо, – говорю я, выше поднимая платье и начиная бежать. Помню этот коридор, он такой долгий, а тогда казался иным. Короче. Дыхания не хватает, но несусь изо всех сил, пока не торможу у лестницы. Даже не оборачиваюсь, слыша позади уже крики. Его имя.

Спускаюсь и прыгаю в воду, а вот по ней бежать очень сложно. Неожиданно меня подхватывают холодные руки. Хватаюсь испуганно пальцами в плечи Вэлериу.

– Обними меня и закрой глаза, – говорит он. Киваю, выполняя указания. Он закидывает мои ноги на свои бедра, и резкий поток воздуха врывается в лёгкие. Непонятное положение тела, да и интерес, все же заставляют меня распахнуть глаза и увидеть, что он ползёт по потолку, а я лежу на нём. Да так быстро, что крепче хватаюсь в его шею и жмурюсь, а волосы развиваются в потоке воздуха.

Подпрыгиваю на нём, охаю и открываю глаза. Он стоит на ногах перед завалом. Снимает меня с себя и подходит к камням. Ужасный скрежет раздаётся отовсюду, и камни разлетаются в разные стороны под властью его руки. Поворачивается ко мне, шокированную этим, и снова хватает меня за талию. Подпрыгивает и вновь ползёт по стене. Это ведь… Господи…

– Даже не упоминай его имя. У нас с твоим другом плохие отношения, – от удивления на его слова распахиваю глаза и приподнимаюсь, пока он продолжает с быстротой ползти по потолку тоннеля.

– Ты что, мои мысли читаешь? – удивлённо спрашиваю я.

– Приношу свои извинения, но они очень интересные, – спокойно отвечает он, задирая голову.

Лестница. Прыгает в воду и снимает меня с себя, подталкивая к ней. Ладно, потом буду ходить в шоке и с открытым ртом, а пока мне ещё страшно. Взбираюсь по лестнице, а он за мной. Уже не предлагает повторить путешествие на нём, а только головой показывает бежать. Так меня просить не надо, я уже лечу по проходу, выбегая к развилке и в новый коридор. Ещё чуть-чуть. Немного осталось. Мы наконец-то добираемся до ямы, и я сгибаюсь пополам, быстро дыша и стирая пот со лба. Горло иссушено, а сил совсем нет.

– Иди ко мне, – подзывает пальцем, отбрасывая волосы назад. Нужно ли мне это? Может быть, бросить все и пусть…

– Иди! Ко! Мне! Быстро! – рявкает Вэлериу, перебивая мои мысли. Вот уже даже тут опасно думать. Вздыхаю и подхожу к нему.

– Только попробуй, – предостерегает он, подхватывая меня за талию и усаживая на себя.

– Что попробовать? – шепчу я, когда он подходит к стене и взбирается на неё.

– Отказаться, – цедит он, быстрее ползя по ней, и переворачивается на потолок. Не отпустит, да? Закрываю глаза, пока он выбирается по дереву на воздух. Сильный поток вкуснейшего лесного кислорода врывается в мои лёгкие, что голова кружится от этого внедрения.

Отпускает меня, и чувствую под ногами землю. Не скрипучие доски, а землю. Открываю глаза, осматривая тот самый выступ, с которого так бездумно пошла к этой яме.

– Вэлериу! – громкий женский голос проносится по всему лесу. Незнакомый и злой. Оборачиваюсь, видя, как много женщин, именно женщин стоит вокруг замка с факелами.

– Здравствуй, Василика. Не поприветствуешь должно своего Господина? – отвечает парень темноволосой девушке с тонкими чертами лица, искорёженными в гримасе ненависти. Это она? Та самая? Какая красивая даже такая…

– Мама, – шепчу я, замечая среди них её, и делаю шаг, но Вэлериу поднимает руку перед моим лицом, играя пальцами и качая ими.

– Вэлериу, ты не достоин ничего, кроме смерти, – шипит Василика, подпрыгивая и оказываясь недалеко от нас на камнях.

– Даже так, – ехидно усмехается Вэлериу.

– Отпусти девочку, и мы договоримся, – предлагает Иона, которую я даже не заметила. Мой взгляд прикован к лицу матери, с дрожащими губами и выражением страха.

– Моя. До встречи. Я вернулся, – смеётся Вэлериу, хватая меня за талию и толкая прямо в пропасть. Кричу от ужаса, от невероятно сильного потока воздуха и души, оставшейся где-то вверху.

– Спи, – его шёпот проносится в сознании и сливается со свистом, наполняющим голову. Моментально все темнеет, и я полностью мякну в его руках, крепко держащих меня.

 

Viginti sex

Словно по щелчку распахиваю глаза и резко сажусь на чем-то мягком. Мои пальцы тонут в шерсти, перевожу туда взгляд. Меха, огромное количество мехов разных цветов от светло-серого, рыжего до чёрного, а я нахожусь в какой-то комнате, спальне, с деревянной широкой кроватью и пологом из темно-бордовой ткани. Прямо напротив меня горит ярко камин, согревая пространство вокруг меня.

Мотаю головой, пытаясь вспомнить, что произошло, и как я тут оказалась. Это не моя спальня: тёмные стены, старинные канделябры и факелы на стенах, какие-то картины, столик с зеркалом и только мягкий огненный свет потрескивает в воздухе.

Спускаю ноги на каменный пол, замечаю, что я до сих пор в праздничном платье и сапогах. Пытаюсь встать, но голова кружится. Сажусь обратно, чувствую насколько истощена и голодна. Желудок буквально сводит спазмами, сглатываю горькую слюну и медленно дышу.

Помню Вэлериу… человек или же нет… Василика… мама и тьма. Открываю глаза, все же вставая на ноги, чтобы понять, где я нахожусь. Замечаю дверь недалеко от камина справа и с надеждой, что это выход, качаясь, подхожу к ней. Нажимаю на ручку, но это оказывается ещё одна комната, где нет света, а только в ночном луче, льющемся из небольшого окна, блестит сантехника. Ну, хоть на этом спасибо, в туалет тоже хочется, как и умыться. Даже в темноте дохожу и нахожу необходимые мне вещи. На ощупь двигаюсь, потом по стенке и добираюсь до раковины с зеркалом. Не смотрю даже на себя, а открываю воду. Ледяную воду, но и это хорошо. Необходимо, чтобы плеснуть в лицо и с наслаждением замереть.

Шум за дверью привлекает моё внимание сквозь журчание воды. Выключаю её и осторожно подхожу к двери, выглядывая в приоткрытую щель.

– Аурелия, вам не нужно бояться меня. Это я, Петру, – знакомый голос прерывает быстрый стук сердца, и я смело вхожу в спальню, останавливаясь, смотрю на мужчину. Но какого-то другого. Слишком белая кожа и глаза… да, именно глаза больше всего отличаются от тех тёмных, практически чёрных. Сейчас же они светло жёлтые и придают ему странный, даже незнакомый вид. Удивительно, как цвет глаз может изменить лицо. Да и одежда его… хм, очень своеобразная. Чёрные облегающие штаны, сапоги, чёрная рубашка и чёрный, расшитый камнями, жакет.

– Я пришёл, чтобы поприветствовать вас у нас и предложить освежиться, переодеться в чистую одежду и спуститься со мной на ужин. Вы провели сутки во сне, и ваше тело требует подпитки, – спокойно продолжает он, пока я пребываю в лёгком шоке от этой новой манеры взмаха руки с длинными ногтями, как у Вэлериу.

– Что с вами произошло? – шепчу, все же делая шаг назад.

– Ах, это, – улыбается он, указывая на своё тело. – Я вернул свой облик, который так долго скрывал. И знаете, Аурелия, это словно домой вернуться. Невозможно долго прятать сущность под иным слоем. Вам не нравится?

– Мне? Эм… ну… просто странно и вы… где я, Петру? – не могу даже подобрать слов, чтобы ответить ему вежливо, и просто вздыхаю, облокачиваясь о косяк.

– Вы в нашем доме, где вы в безопасности, Аурелия. Здесь вам ничего не грозит. Мой брат выполнил своё обещание, как вы и хотели, – продолжает улыбаться.

– Я… не хотела… только не умереть…

– А вы разве мертвы? Нет же! Посмотрите, вы дышите, у вас прекрасная комната, которую мы выделили для вас, правда, подальше от всех остальных, ведь грех для нас это пища… очень необходимая пища, – медленнее произносит последнее слово, делая шаг ко мне. И двигается он иначе, как хищник, плавно, с грацией и странной полуулыбкой на губах.

– А сейчас примите ванну, насладитесь чистотой и в шкафу найдёте одежду. Брат выразил желание видеть вас только в той одежде, которую он приемлет. Поэтому думаю, вы будете выглядеть прекрасно. Настоящая румынка. Я покажу вам все, – хватает со стены факел и подносит его к огню, зажигая его. А я не двигаюсь, очень сложно сейчас принять эти слова, пока в груди таится страх и желание сбежать.

– Не получится, – говорит Петру, поднимая голову на меня и подходя ко мне.

– Вы что… тоже читаете мои мысли? – изумляюсь я даже несколько обиженно.

– Нет, у меня такой возможности нет, но я чую ваши мысли в воздухе. У нас идеальный нюх, Аурелия. Сейчас вы полны желания бежать, но пойдёмте, я вам кое-что покажу, – он указывает рукой на тёмные шторы и идёт к ним, распахивая одной рукой. Затем открывает стеклянные створки и поворачивается ко мне.

– Ну же, посмотрите сами, – предлагая, он проходит куда-то.

Шумно вздыхаю и отталкиваюсь от косяка, иду в ту же сторону, где скрылся Петру. Холодный, даже ледяной воздух врывается в лёгкие, когда оказываюсь на балконе.

– Видите, – он указывает вперёд. А я от шока, от обречённости и нежелания понимать, просто стою и не могу шелохнуться. В свете луны под нами плещется вода вокруг каменного строения. Она всюду, буквально всюду, омывает выступ, на котором стоит этот замок.

– Она вокруг нас, на берег и к ближайшему городу можно добраться или по туннелю, который очень хорошо охраняется, или же на лодке. Хотя ещё и вплавь, но вы этого не умеете, а умирать так будет очень неприятно. Поэтому здесь нет выхода для вас, – говорит Петру.

– За что? Почему вы это делаете со мной? Что же я вам сделала? Я ведь хотела быть всего лишь свободной, – с болью шепчу я, желая расплакаться, но даже слез нет в моём иссушенном теле.

– Вы свободны, Аурелия. За пределами этого места вас схватят и казнят за предательство или же чего хуже. Поверь мне, я точно знаю. Вы чужая. Теперь вы чужак для тех и других. Вы для них первый враг, за которого они будут драться, чтобы превратить вашу жизнь в ад и использовать вас, как сосуд. Об этом я уже говорил вам. А здесь, среди нас, вы тоже чужак. Ведь вы женщина, необычная женщина из рода Василики. А она враг для нас. Поэтому только в этом месте у вас есть возможность жить. Но пойдёмте обратно, вы простудитесь, – Петру входит в комнату.

А ведь верны его слова, я предала свою мать, предала всех, ради собственной жизни. И теперь надо смотреть правде в глаза – мне некуда идти без денег, без возможности спрятаться, без знаний, без умений выжить в современном мире. Только тут и это тоже не вселяет в меня облегчения. Никакого выбора.

– Аурелия, – зовёт меня Петру. Бросив взгляд на воду, возвращаюсь в спальню, закрывая дверцу, и поворачиваюсь к мужчине.

– Я зажёг для вас свет в ванной комнате, – говорит он, туша факел в каком-то ведре, стоящем в углу. И, правда, в другой комнате светится мягкий отблеск огня.

– А тут нет света? Электрического света? – спрашиваю я.

– Есть, конечно, его провели. Только брат слишком долго провёл в могиле и решил попробовать все новшества этого мира. Пробки не выдержали, и мы ждём, пока их починят. А пока так, – с улыбкой отвечает Петру и подходит к двери с другой стороны камина.

– Я буду ждать вас, – напоследок бросает он, выходит из комнаты и мягко закрывает дверь.

– Ага, – отвечаю я пустоте.

Тяжело вздыхаю, и ведь действительно хочется смыть с себя грязь и запах пота, пыль и, вообще, утечь в канализацию. Но ничего не остаётся, и иду в ванную комнату, плотно закрывая за собой дверь. Ищу замок или хоть что-то, что может мне побыть тут одной без неожиданного внедрения. Нет такого. Надеюсь, все же воспитание у них есть.

Поворачиваюсь к облицованной тёмно-коричневым камнем комнате и оглядываю прямо перед собой золотистую ванну на высоких ножках. Ни душевой кабины, ни шторок, ничего, что скроет моё тело от… да хоть ото всех. Стульчик рядом, а на нём лежат белые полотенца и даже тапочки. Усмехаюсь такому гостеприимству и подхожу к ванне, открывая воду, настраивая так, что сразу идёт пар от воды. Снимаю с себя одежду и бросаю на пол. Испорчена вся и вряд ли тут можно постирать. Забираюсь в ванну и сажусь в воду, смотря на неё.

Ладно, я уже сделала то, о чём… жалею ли? Ведь я смутно помню Вэлериу или стараюсь помнить его так. Отгонять от себя мысли о последствиях, но грудь всё же давит от осознания того, что предала маму. А она разве нет? Она хотела убить меня! Убить…

Закрываю глаза, из которых катятся слезы. Обидно так и не верю, что она хотела со мной так поступить. Но тоже это факт, как и тот, что вокруг меня теперь вампиры. Вампиры, которых не существует в природе. Наверное, я настолько сошла с ума, что издаю истерический всхлип, напоминающий хрюканье от смеха.

Господи, что тут происходит? Ответы даст только сам Вэлериу. И я узнаю, а потом… попрошу отпустить меня. Я не хочу участвовать в этом. Только жить… забыть и жить дальше. Я человек. Но если мама такая же, как и он, то почему я не заметила этого? И почему дышу, ем обычную пищу и… в общем, другая я, а не как они. Живая. А они мертвы. Боже мой.

Хватаюсь за голову, запуская пальцы в мокрые волосы. Поднимаю взгляд на кран, а вода продолжает литься, обещая затопить все вокруг. Тянусь рукой и закручиваю ручки, чтобы не допустить этого. Сбоку лежит мыло и это единственное, что тут есть. Даже шампуня нет, а о бальзаме для волос, вообще, молчу. Беру кусочек мыла, пахнущий приятно розами, и тру себя, а потом волосы. Быстро выбираюсь из ванны, сливая воду, и облачаюсь в полотенца. Холодно-то как после горячей воды. Хватаю свою одежду и несу её обратно в спальню, где так же тихо, как и было.

Бросаю свои вещи около двери и ищу глазами шкаф. Он стоит с другой стороны постели. Подхожу к нему и распахиваю дверцы. Замираю от забитого шкафа. И все это платья, длинные платья, но никак не той одежды, которую нам демонстрируют учебники. Беру первое, зацепившее взгляд, платье и снимаю его с вешалки. Оно странное, ткань не плотная, а очень мягкая, как хлопок и оно все расшито серебристой нитью. Верх платья тоже странный, наверное, вырез там, и он разрисован замудренными узорами цветов, как и под грудью, как и его низ. Прекрасное платье. Кладу его на постель, улыбаясь такой красоте. Я не носила ничего подобного. Наша современная одежда – это ведь джинсы, рубашки, футболки и леггинсы. А тут платье, которое у меня было одно в гардеробе, и то чёрное для церкви. Возвращаюсь к шкафу, чтобы найти белье… ну должно же оно тут быть. Трусики хотя бы. Нахожу балетки, но верх их состоит из ткани, и они тоже всевозможных цветов, напоминающие высокие тканевые сапоги. А белья нет. Нет его и все.

– Петру! – кричу, вставая на ноги. Дверь тут же распахивается и входит мужчина, удивлённо останавливается и опускает взгляд. Но меня сейчас мало волнует, что я в одном коротком полотенце.

– А где… ну это… белье? Нижнее белье? – требовательно спрашиваю я.

– Хм, белье, – медленно отвечая, он смотрит в пол.

– Ага, думаю, вы знаете, что из ткани шьются трусики и бюстгальтер. Моё… уже не пригодно, – киваю, хотя он даже не видит моих действий.

– Не могу сказать… не знаю, Аурелия. Посмотрите там и я… я жду вас, – вылетает из спальни, громко хлопая дверью.

И тут я не получаю внятного ответа. Ладно, ещё раз надо посмотреть. Опускаюсь на колени, забираясь уже в недра шкафа. Нащупываю какую-то коробку, большую коробочку и тяну на себя, сбрасывая этим самым всю обувь. Вытаскиваю что-то напоминающее сундук и открываю его. Вот, где пряталось белье.

Мой рот от шока и смущения открывается, когда подхватываю тонкие, прозрачные ниточки и поднимаю вверх. Это… оу, я не ношу такого. Это очень греховно и вызывающе. Слишком вызывающе. И сексуально. А я… я не сексуальна. Аккуратно, словно это змея, вешаю эту насмешку над нижним бельём на бок сундука и копаюсь дальше. Но все трусики такие, буквально все, есть даже, вообще, с дырками какими-то. И ни одного бюстгальтера. Ничего не остаётся, как выбрать самые плотные, хотя это невозможно, ниточки и убрать все обратно в шкаф, как и запихать обувь, оставив тёмно-синие недоделанные сапоги.

Натягиваю трусики и подхожу к платью, ищу замочек. Сзади. Сбрасываю быстро полотенце и надеваю платье, пытаясь застегнуть его. Но это крайне сложно, что приходится пыхтеть, а о том, чтобы позвать Петру, я даже думать не хочу. Нельзя. Кое-как застёгиваю его, но оно какое-то очень неудобное. Пытаюсь натянуть рукава, чтобы закрыть плечи, но они не натягиваются, только платье поднимается. Сжимаю губы, злясь уже на себя. Грудь слишком стянуло, и она поднялась наверх и её видно. Видно! Черт возьми, да что за платье?! Поднимаю его выше, пытаясь скрыть грудь, но больно, шов прямо разрезает соски и ткань издаёт неприятный звук. Порву его, если буду продолжать. Зло одёргиваю платье, которое слишком открыто, слишком вульгарно. И почему оно такое?! Желудок сжимается снова от спазма, что приходится скорчиться, схватившись за живот. А во рту появляется неприятный кисловатый привкус.

Ладно, потом буду возмущаться, а сейчас последняя вещь – сапоги и могу поесть. Подхватываю сапог и натягиваю его, он доходит до колен и удивительно, но они мягкие внутри и моего размера. Как? Как он узнал все это и когда успел это все повесить тут?

Тоже откладываю эти вопросы, разматывая волосы, и сушу их полотенцем. Но они мокрые и длинные, чтобы высохнуть моментально. А фена тут, уверена, нет, как и электричества сейчас. Подхожу к зеркальному столику и сажусь, открываю дверцы под столешницей, где вижу гребень. Красивый гребень серебряного цвета с темно-бордовыми камнями, какие были тогда… в кресте. Рубины. Расчёсывая волосы, смотрю на себя в зеркало. Слишком белая кожа и уставший взгляд. Бросаю затею высушить и выпрямить свои волосы, поэтому просто заплетаю их в косу и встаю, направляясь к двери.

– Я готова, – произношу, выходя за дверь. Петру отталкивается от стены, пробегая взглядом по моему наряду.

– Вы прекрасны, Аурелия. Но вот, накиньте. Внизу будет холоднее, – в его руках замечаю длинную накидку и киваю. Мужчина помогает мне влезть в расклёшенные рукава и скрыть голову капюшоном.

– А теперь, пойдёмте, – указывает рукой на каменную лестницу. Ну что, пришло время узнать, где я, и получить ответы на свои вопросы.

 

Viginti septem

Мы спускаемся по винтовой лестнице в полном молчании, пока я осматриваю каменные стены с факелами, освещающими нам путь. Петру останавливается около двери и достаёт ключ, щёлкая замком.

– Для чего это? – шепчу, стараясь держаться от этого существа подальше, насколько позволяет узкое пространство.

– Для вашей безопасности, Аурелия. Я уже говорил, что здесь живут только мужчины. А женщины… как вам сказать, чтобы не ранить вашу душу. Они для нас только средство наслаждения и не более. И любую женщину будут воспринимать здесь так, – медленно отвечает он, открывая мне дверь.

– Да куда уж больше ранить мою душу, – усмехаясь, кривлюсь от его слов и обхожу его, выходя в широкий коридор с тёмным ковром и сверкающими канделябрами по бокам.

– Поверьте, места там хватит, – слышу тихий смех Петру, равняющегося со мной.

Мы продолжаем путь по коридору, а наши шаги мягко утопают в ворсе ковра. Я не могу не изучать пространство вокруг себя. Оно притягательно красиво и таинственно. Даже удивительно для меня, оказавшейся в такой ситуации, я с жадностью поглощаю красивые росписи на стенах, символизирующие лес, только не в обычном зелёном цвете, а чёрном и серебристом. Это все переплетается с тканями и удивительными замысловатыми украшениями из сверкающих мелких камней, словно слезы на этих материях.

Перед нами лежит лестница, очень богато украшенная резными и искусными посеребренными узорами на перилах.

– Чей это… что это за место такое? – шепчу я, бросая на Петру взгляд, но он цепляется за его длинные ногти и меня передёргивает.

– Это место было построено ещё во времена жизни брата. Это место – убежище и сюда никому не пробраться, а также не влезть даже мысленно сюда. Вода, окружающая нас, не имеет свойства проводника. Замок Еркас для нашего народа. Только для нас и наших избранных гостей. Его найти очень сложно, и с годами, а потом со столетиями это место облагораживалось, в ожидание законного владельца. И сейчас пригодилось, встретив достойно своего господина, – спокойно рассказывая, Петру подходит к двум новым дверям и распахивает их. За ними такой же коридор, но теперь по бокам замечаю двери.

– Тут много… много таких? – интересуясь, кутаюсь в накидку, ведь действительно прохладнее, чем наверху.

– Сейчас здесь находится сто двенадцать мужчин, – чётко произносит он. Резко торможу, шокировано поворачиваясь к Петру.

– Сколько? – переспрашиваю я.

– Сто двенадцать, Аурелия. Пусть вас не пугает число, оно каждый день меняется. Мужчины приехали, чтобы выразить своё почтение брату. Завтра их станет меньше, они вернутся в поселение, дабы заменить тех, кто защищает его, – снова улыбается и забавляется моей реакцией. А вот мне ни грамма не смешно. Я тут одна среди вот таких вот… таких уродов! И они… о, Господи.

– Аурелия, советую на будущее. Даже в мыслях не произносить это имя, потому что загрызут, – кривится Петру.

– Продолжим путь, ещё немного, – указывает рукой на коридор. Вздыхаю и иду за мужчиной. Мы снова спускаемся по лестнице и подходим к ещё одним двойным дверям. Только это он подходит, а я наоборот замираю, замечая двух мужчин, белесым взглядом смотрящим вперёд. У них нет глаз, совершенно нет, только белки. А лица серые-серые, как у мертвецов. Они не двигаются, меня прошибает ледяной пот, что руки, держащие ткань, начинают дрожать.

– Аурелия, это охрана в обеденный зал. Они ничего вам не сделают, они здесь для вашей безопасности. – Петру переходит на румынский. А я только сейчас осознаю, что раньше говорила с ним на латыни. Но ничего не могу поделать с этим чувством страха внутри, перевожу взгляд, встречаясь с тёмными жёлтыми глазами.

– И ещё одно, Аурелия. Когда мы войдём, попытайтесь не пугаться и не визжать. Приём пищи очень своеобразен. А лучше просто не смотрите, – подходит ко мне, тихо произнося предостережение.

– Не пугаться, – медленно повторяю я, пытаясь… ни черта не выходит. Мне уже плохо. Дышу часто и стараюсь, утихомирь сердце.

– Ну вот, зря я это сказал, – цокает Петру, поворачиваясь к мужчинам и издавая распоряжение открыть двери.

А я стою и глотаю воздух, смотря на каменный пол. От такой быстроты дыхания даже шумит в голове. Она кружится, а ноги дрожат, обещая совсем обрушить моё тело.

Тишина, такая странная и гнетущая вокруг меня. Медленно поднимаю взгляд, скользя по ступеням, ведущим вниз в освещённый зал. Смотрю на Петру сосредоточенного на моём состоянии. Протягивает мне руку, делаю шаг, ещё один и хватаюсь за его холодную ладонь.

– Не волнуйтесь, я сниму с вас это, – другой рукой быстро расстёгивает пуговицы на груди и хватается за воротник, буквально срывая с меня накидку, на секунду высвобождая мою руку, но тут же берет её снова, ведя за собой.

По бокам моё зрение мутное и отдаёт отблеском свечей, когда мы входим в зал, и за нами захлопываются двери. Стены затянуты бордовыми тканями разных оттенков до самого тёмного, вижу мужчин с инструментами по правой стороне от нас. Они ничего не делают, а только смотрят на меня во все глаза. Неприятно. Инстинктивно пододвигаюсь к Петру. Он спускается, а я за ним, все ещё смотрю на этих людей или же нет, которые следят за каждым моим, кажется, вздохом, разрывающим тишину.

– А вот и она, братья мои. Та, которая помогла мне вернуться к вам. Та, которая полна силы, и благородно согласилась погостить у нас, – словно нож, разрезает воздух, певучий голос. Знаю его… помню. Вэлериу.

Сглатываю, спускаясь с последней ступеньки и поворачиваю голову. Шумно втягиваю воздух и вцепляюсь в руку Петру, бегая глазами по сотне мужчин, которые дышат (дышат ли?) совершенно не гостеприимством. Но не это заставляет меня задрожать, а глаза увлажниться. Тела… женские оголённые тела лежат на столах, все покрытые кровью. Не двигаются. Их так много. Весь длинный стол усыпан телами. Мой взгляд останавливается на одном из мужчин с тёмными длинными волосами, а его рот весь в крови, она капает с губ на белоснежную скатерть. Нет, уже всю измазанную кровью. Тошнота подкатывает к горлу, а голова так сильно кружится, что меня шатает.

– Тише, Аурелия, дышите. Я предупреждал, – шепчет Петру, обхватывая меня за талию и держа на весу. А я не могу дышать… не могу… задыхаюсь. Кажется, что все моё тело покрыто ледяным потом, а в голове сильнейший шум.

– Вампиры… вампиры, – шепчу я, поднимая голову на Петру, скривившегося в лице от моих слов.

– Как она назвала нас?

– Вампиры?

– Вампиры!

– Глупая девка!

Моментально зал наполняется шипением, а я жмурюсь, сжимая пальцами руку Петру.

– Брат, – раздаётся знакомый голос прямо перед нами.

– Позволь, – меня буквально отрывают от мужчины, и я оказываюсь в других прохладных объятиях. Мотаю головой, чтобы не упасть в обморок, ведь перед глазами до сих пор столько крови. А я не переношу её… не могу.

– Спокойнее, такое потрясение для юного создания, не так ли? Ничего, привыкнешь и к такому. Ведь это часть твоей души, сладкая моя, – касается подбородка острым ногтем и поднимает голову выше. Приоткрываю глаза, встречаясь с прозрачно голубыми и мягкими лучами льда.

Изменился. Стал другим. Кожа белая и ровная, но практически такого же оттенка, как и у меня. Губы стали розовее, даже алыми по сравнению с оттенком кожи, и мягче. А волосы блестят серебром, собраны сзади, только у лица остались вьющиеся пряди.

Становится легче дышать, тошнота отступает, как и головокружение. Взгляд уже ясен и могу стоять сама, хотя до сих пор дрожу, и мои руки лежат на его груди. Нет стука сердца, только прохладная гладкая ткань белоснежной сорочки с высоким горлом.

– Мне обязательно…

– Да, Аурелия, не оскорбляй моих братьев своим поведением и не обзывай их, – перебивает меня, отнимая палец от моего подбородка.

Прохожусь взглядом по его спокойному лицу. Надеюсь, я не окажусь на этом столе.

– Если только передо мной, – усмехается Вэлериу. Резко вскидываю голову и прищуриваюсь. Снова читает мои мысли!

Не смей этого делать!

Шире улыбается, обнажая ровные белые зубы и даже клыков нет. От этого на его лице появляются ямочки и это удивительно. Ведь передо мной парень… мёртвый парень.

Он отступает от меня на шаг, снова позволяя увидеть этот ужас, который творится за столом. Но если несколько минут назад мужчины просто смотрели на меня с неприятным оттенком злости, то сейчас их лица выражают открытую агрессию, от которой хочется просто убежать. Она такая сильная, что словно пелена накрывает меня с головой, сжимая до маленьких размеров.

Вэлериу предлагает мне руку ладонью вверх, и я вкладываю свою. Ведь если он рядом, то они не посмеют тронуть меня. И я не сделала этим уродам ничего плохого, а они с прищуром следят за каждым моим шагом, готовые наброситься на меня и растерзать своими когтями. Стараюсь не смотреть на них, как и на стол, просто вперёд. Взгляд в никуда. Иду, не знаю как, но иду, и внутри разворачивается буря из чувств. Какого черта они позволяют так на меня смотреть? Не имеют права!

Гордо задираю подбородок, уже уверенней шагая рядом с Вэлериу, пока мы не останавливаемся у начала стола, где стоят два высоких стула. Ловлю взгляд знакомых глаз, не совсем знакомых, а светлее, чем были раньше и ехидную улыбку Луки. И он такой же. Сейчас могу сказать, что этот облик аморальный и отвратительный идёт его внутренней составляющей. Урод снаружи и внутри. Так ему и надо.

– Присаживайся, Аурелия, – Вэлериу помогает мне опуститься на стул, как я понимаю, рядом с его, и сам садится. С правой стороны от него Лука, а слева от меня Петру. И пусть он такой же, но все же симпатия у меня тут только к нему.

– Продолжаем, братья мои. Почему утихла музыка? Я жив и хочу чувствовать это! Выпьем же за здравие нашего рода! Моих братьев! Моего народа! За победу! – громогласно произносит Вэлериу, поднимая серебристый кубок.

Только он замолкает, как на мой слух буквально обрушивается звук национальной печальной музыки, а мужчины подскакивают с мест, выкрикивая ответы, и поднимают такие же кубки, но не делают глотка, а отставляют их, опускаясь лицами к телам. Передёргивает, только бы не видеть этих убийств, и смотрю на скатерть, с моей стороны оставшейся белоснежной.

– Не бойся, они не мертвы, – говорит Вэлериу, крутя между пальцами кубок. Снова знает, насколько неприятно мне глядеть на этих девушек, лежащих на столе.

– Но они не двигаются… и они… они голые, – последнее слово шепчу, повернувшись к нему. До сих пор не могу поверить, что мумия теперь парень.

– Красота женского тела неоспорима. Подними голову, радость моя, и сама посмотри, – делает жест рукой, приглашая последовать его совету.

Поднимаю взгляд, и уже озадаченно смотрю на нескольких девушек, совсем молодых, возможно, моего возраста или же немного старше на вид, свободно прогуливающихся и смеющихся рядом с этими уродами. Они о чем-то разговаривают и даже не стыдятся своей наготы. Совестно должно быть! Ведь я чувствую, как мои щеки начинают пылать, когда глаза опускаются вниз по телу девушки, вальяжно стоящей неподалёку и вижу поросли курчавых рыжих волос между бёдер. Тут же отвожу взгляд и теперь горю. Противно. Насколько можно не уважать себя? Появиться тут вот так! Отвратительно! Греховно!

– А ещё очень красиво, Аурелия. Ты только посмотри, какая юная и нежная кожа, какие вены. А тёмные соски, приглашающие припасть к ним и вкусить, – шепчет Вэлериу. Господи, хватит!

– Она создана для наслаждения, для грехопадения вместе с ней в этот омут прекрасной и бурлящей крови, что бежит по её венам и концентрируется в одной точке. Я даже слышу, насколько она жаждет, чтобы до неё дотронулись. Прикоснулись и свели с ума. Она готова на все, только бы оказаться там, где распыляется порок страсти, – продолжает он уже ближе, прямо мне в ухо.

– Ещё раз даже в мыслях произнесёшь это имя, будешь ходить вот именно так. И мы увидим, что же прячет под этим нарядом сама непорочность, – его шёпот приобретает злость и недовольство. Поджимаю губы, смотря на скатерть.

– Я твоя заложница, Вэлериу? – хотела сказать это тихо, но голос предает меня и звонко проносится по всему залу. Вновь наступает тишина. Но сейчас, в эту самую секунду, я тоже зла, потому что ничего не понимаю, устала и хочу есть, не желаю смотреть на этот разврат, а тем более слушать такие слова в свой адрес.

Поворачивая голову к нему, уверенно смотрю в эти глаза, блестящие в свете свечей вокруг нас бриллиантовыми отблесками. Ничего не отвечает, молчит и смотрит на меня. Пытается, как будто подавить меня своими глазами. Воздух резко становится тяжёлым, невероятно трещащим между нами.

– Братья мои, думаю, вам следует продолжить развлечения в другом месте. Там уже все готово для вас. Оставьте нас, нашей гостье необходимо поесть. А вы её смущаете своим нечестивым поведением. За что будете вознаграждены, – обращается ко всем присутствующим и раздаётся громкий хохот. Сжимаю руки, что ногти впиваются в подушечки ладоней, принося боль. Но это унизительно! Они надо мной смеются! Сами уроды падшие! Извращенцы! Вампиры похотливые!

Только хочу ответить им, чтобы заткнулись, но Вэлериу поднимает руку прямо перед моим носом, играя пальцами, в свойственной только ему манере.

– Не стоит, Аурелия, моя милая, – не глядя на меня, предостерегает от бездумных слов своим бархатистым шипением. А я киплю от праведного гнева на такое. Они продолжают хохотать, поднимая со столов девушек, закидывай их на себя, и моментально все расползаются в прямом смысле слова. Они ползут по стенам, по полу, по потолку, таким образом, опустошая зал.

Да, он ведь так же нёс меня, и что я удивляюсь? Если они такие же уроды, как этот! Остаются только Петру и Лука, продолжающий хихикать, как полный козел. Врезать бы ему, да так сильно за все, чтобы разодрать ногтями эти губы, постоянно ехидные и насмешливые. И глаза вырвать!

– Братья мои, родные мои, отправляйтесь и развлекайтесь. И распорядитесь, чтобы нашей гостье принесли ужин, – с улыбкой говорит им. Они поспешно встают, хотя бы нормальным шагом выходят из зала.

Двери закрываются, оставляя меня наедине с Вэлериу. И вот, кажется, сейчас будет страшно для меня. Потому что его губы складываются в тонкую линию, а его лицо говорит о таком же состоянии злости, какая была у меня ещё секунду назад.

 

Viginti octo

Страха нет, одно желание – не поддаться этому чувству, а узнать с какой целью он приволок меня сюда в эту обитель разврата и порока.

– Не смей. Никогда. Так. Смотреть. На меня. Ясно? – рычит, придвигаясь к моему лицу. Моё дыхание становится быстрее, но не отвожу взгляда от этих глаз, уже полностью поглотившимся зрачком.

– Я буду смотреть на тебя так, как хочу. Ясно? – цежу слова, хотя, чёрт возьми, боюсь. До ужаса боюсь этого оскала, животной злости, так ярко играющей на резко выступающих скулах, и огня во взгляде. Боюсь, что сейчас просто разорвёт меня своими когтями. Но продолжаю. Губы предательски дрожат. Закусываю нижнюю, не давая себе показать ему этого.

– Ты в моём замке! Ты в моём доме! Ты здесь живёшь по моим правилам! – повышая голос, резко встает и опрокидывает стул.

– Я твоя заложница? – спрашиваю, продолжая сидеть на месте. Тоже бы хотела встать, но ноги не слушаются, как и все тело.

– Ты та, кто имеет силу, которая нужна мне. Они ищут тебя. Такую же нетронутую, как и прежде. Не отравленную моим ядом. Но найдут ли? Нет, конечно. Даже если и найдут это место, то не подойдут ближе. Да, ты моя гостья по принуждению. Поэтому, будь добра, моя неизученная радость, не заставляй меня злиться. Я не люблю этого, – уже спокойней произносит, взмахом руки поднимая стул и обратно садясь на него.

– Я ведь предала их, воскресив тебя. Вампира, – прищуриваясь, смотрю на его профиль.

– Не вампиры, моя фантазёрка. Не придумывай нам образы. Я истинный, дитя сладострастия, праведный грех, выживший в этом мире, основатель свободы, высший разум. Ведь эпитетов для меня можно подобрать множество, а ты обижаешь нас своими восклицаниями, – и действительно выпячивает губу, как оскорбленный человек.

– Но ведь вы кровь пьёте! – возмущаюсь я тоже такой вот реакции.

– Кровь людей – наш воздух, продолжение наших дней. Мы убиваем очень редко, пьём дозволенную дозу и отправляем на восстановление. Не калечим мирские жизни, не изводим до полного изнеможения. Да и только. Кровь человека – необходимость, – устало вздыхает и откидывается на спинку стула, беря в руку кубок и делая глоток.

– Ну, так уже существуют банки крови, где можно этого добра найти и в разных группах. Зачем так издеваться над девушками? – произношу я.

– Ох, нет, незабвенная моя, нет. Это не то. Только живая кровь дарит нам силы прямо с носителя. А мёртвая кровь только выброшенные на воздух усилия и причинённая боль обоим.

– Но ты… сейчас ты пьёшь из бокала, – ещё больше изумляюсь.

– Я не голоден, поэтому могу позволить себе это. А они нет. Только я, как первый, использую такой метод поглощения для поддержания настроения, и не более, – усмехается, поворачиваясь ко мне.

Желудок снова даёт о себе знать, закрываю глаза, переживая режущие боли внутри.

– Потерпи, уже несут, – тихо произносит Вэлериу, дотрагиваясь до моих влажных волос. Открываю глаза, напрягаясь, от этого прикосновения. Хочется отодвинуться, но сижу и даже не двигаюсь.

– Последняя, надо же. Последняя из рода Василики и такая странная. Твои мысли постоянно хаотичны и изменчивы, а сердце? Сердце такое сочное и яркое, что я наслаждался этим звуком, пока лежал там, – продолжает перебирать мои волосы, опускаясь ногтем к щеке.

– Откуда ты знал, что я услышу тебя? – шепчу, не поворачиваясь к нему.

– Ты зачата от того, в ком была моя кровь, драгоценность моя. Это и позволило мне найти твой разум.

Удивлённо поворачиваюсь, что его ноготь проходится по носу, и он тут же убирает руку.

– То есть ты хочешь сказать, что моя мама… она…

– Нет, Аурелия. Констанца такая же, как и я. Но создана Василикой, а ты зачата с помощью моего лучшего друга. В нём была моя кровь, и он мой прямой последователь. Ты его дочь. Ох, мой милый Георг, – перебивая, задумчиво смотрит сквозь меня.

– Но… как такое возможно? Я… я не такая… я знаю своего отца… видела его фото…

Поднимает руку, цокая быстро языком и играя пальцами прямо перед моим лицом.

– Снова ошибка и ложь. Это был сосуд. Они слишком погрязли в своей гордыне и не приемлют слияния с нами в прямом смысле. Только используют нас для продолжения моего рода. Я подарил им эту возможность, а они так жестоки, – закрывает глаза, прикладывая руку ко лбу, словно сейчас играет на сцене. Настолько невероятно, что я сижу в шоке и не могу сказать ничего. Только наблюдаю, как лицо парня меняется и приобретает оттенок грусти.

– Чтобы зачать ребёнка, им нужен один человек и один из нас. Они не смогли размножаться с нами, дети съедали своих матерей в утробе. Но они решили, что это этот небесный покровитель их предостерегает от расплаты. Выдумали, что Он простит их души за каждую нашу смерть. Нашли способ рожать детей без моего ведома. Но никогда прощены не будут. Уж я-то знаю, каков ваш Господь на самом деле. Лицемер. И ты, – открывает глаза, блестящие от только известных ему чувств, – ты станешь такой же. Не сейчас. Нет, Аурелия, твоя кровь ценна. Она священна для нас. Она живая и самая сильная. Молодость – твой дар. Ты моё оружие против них. Моя немыслимая драгоценность, – подхватывает пальцами мой подбородок, приближаясь ко мне, – моя месть тем, кто решил за других их жизнь. И ты мне поможешь, моя милая. Красавица моя, чистая душой и грязная мыслями. Совершенна.

Бегаю глазами по его лицу, а мои глаза в раз туманятся, являя его взгляду слезы, немедля появляющиеся. Слишком много эмоций внутри, и осмыслить их – нет сил. Только отчаяние и жалость. Ко всем.

– О-о, душевная моя, ты плачешь. Как же ты прекрасна, но не проливай свои слезы по тем, кто уже не с нами, – касается пальцами моих щёк. – Я обещал тебе защиту, и сдержу слово. А сейчас не хочу, чтобы кто-то видел, насколько ты бываешь чувственна. Это только для меня. Сотри слезы, ужин несут.

Отпускает моё лицо и в этот момент открываются двери, несколько мужчин вносят блюда со всевозможными изысками. Сыры, овощи, баранина, картошка, булочки. Так много, и аромат еды наполняет мой рот, пока глаза пожирают тарелки, аккуратно расставляемые мужчинами напротив меня. Передо мной ставят пустую тарелку и кладут серебряные приборы. Как и кувшин с бокалом ставят сбоку от меня. Все это происходит в молчании и очень быстро. Словно я нарушаю их спокойствие своим желанием поесть, и даже недовольство на этих мужских лицах не скрываемо. Они уходят, наконец-то, избавляя меня от их присутствия.

Уже не скрывая своего голода, я накладываю себе приличную порцию картофеля и запечённой баранины. Еда приятно растекается по телу, и сейчас мне плевать, смотрит ли на меня Вэлериу, как быстро я ем и что это совершенно невоспитанно. Я голодна настолько, что пихаю в рот и сыр, и булочку и не могу остановиться. Только через некоторое время мой желудок наполняется достаточно, чтобы отложить приборы и поднять голову. И вот в этот момент, смотря на шокированное лицо Вэлериу, краска стыда набегает на лицо.

– Прости, – шепчу я.

– Странно видеть, как люди с такой жадностью поедают пищу, которая для нас под запретом. Отвык. Это ты прими мои извинения, моя радость, за такой интерес, но слишком много пропустил, – медленно отвечает он, берет кувшин и наливая мне в бокал воды.

Ну что мне ответить, что мне жаль его? Ни черта не жаль… или жаль, не знаю. Уже не могу понять, кому я верю и как в этом разобраться. Делаю глоток воды и закрываю глаза, вздыхая. Это жест наслаждения родниковой водой, которую я не знаю, но отчего-то помню. Она другая, наполненная холодом и жизнью. Ею не напиться, и хочется ещё, но уже не прошу большего, а оставляю бокал.

– Ты очень похожа на Георга. Тот же цвет глаз и нос… до того, как он его сломал в бою. И волосы, они были у него такие же непослушные и буйные, как и характер. Своим темпераментом ты тоже в него. Тихая до определённого момента. Искусна в самом опасном поединке, – неожиданно произносит Вэлериу, постукивая медленно ногтями по столу.

– Я на маму похожа. И глаза её и волосы, только она их выпрямляет…

– Нет же, милая моя, нет. Констанца имеет зелёный оттенок, а у тебя синий. Это его глаза. Его глаза я ни с чем не перепутаю, – перебивает меня. Хмурюсь, поворачиваясь к парню.

– У мамы синие глаза, я в эти глаза восемнадцать лет смотрю! – возмущаюсь, а он изгибает губы в улыбке, слабо качая головой.

– Я тоже их видел, Аурелия. И я видел эту женщину в истинном облике. От меня не скрыть своей сущности, вижу больше, чем другие. Она меняет цвет с помощью современных… как их… накладок, – играет в воздухе пальцами, пытаясь вспомнить что-то.

– Ты имеешь в виду линзы? – подсказываю я. Кивает.

– Но я не замечала линз. Ты, наверное, просто перепутал, – мотаю головой, но он поджимает губы, показывая мне, что это я глупая, а не он.

– Никоим образом. Я помню всех, буквально каждого встретившегося мне падшего в объятия тьмы или же человека. У меня идеальная память и не только она. Я совершенен во всех смыслах этого слова. Поэтому не спорь со мной, я ведь дольше и лучше знаю Констанцу. И Георг тоже видел её настоящую, – недовольно говорит он.

– Хорошо, – медленно произношу, – скажи мне, если мой отец, предположим, ты прав, и я тебе поверила, один из таких как ты. То как им это удаётся? То есть зачем? Почему? Я совершенно ничего не понимаю.

– Петру разбирается лучше в этом, но и я попробую. Эти ваши премудрости меня только раздражают. Абсурд. Но вернёмся к твоему вопросу. Человеческий мужчина имеет в себе ген, благодаря которому дети рождаются похожие по своей сущности на человека и выживают, как мать, так и дитя. Едят пищу, растут, стареют и тому подобные глупости. Но не все выживают, многие рождаются мёртвыми. А создавать изначально наш вид для твоей матери и ей подобным – невозможно. Только им ве́домые мысли о чистоте крови и вида побуждают их продолжать так стараться создавать подобных существ. Но в твоих жилах течёт наша кровь, кровь другая и изначально греховная. Она активна до определённого момента, – тщательно подбирая слова, отвечает он.

– И они их убивают после этого всего? – шепчу я.

– Да. Одного и второго. Человека, потому что он обратится в низшее существо, желающее только терзать жертв и поглощать не только кровь, но и все, что есть внутри тела. А моих братьев, потому что жаждут истребить нас, – спокойно произносит он, словно мы тут говорим о цветах, которые посажены на клумбах.

– Но почему бы вам… хм, ну тебе и Василике не обсудить все спокойно? Вы же любили друг друга…

– Любовь, – перебивает он, выплёвывая это слово. – Ни о какой любви речи не может идти. Я поддался искушению, пал в забытье и был изгнан из собственного тела. Я признаю свою ошибку за свою веру в это чувство. Но все это ложь, искусная сказка для прелюбодеяний. Никогда не будет мира между нами. Никогда и даже не смей думать о таком!

– Ну, уж ты мне не имеешь права запрещать думать о том, что для меня приемлемо! – повышаю голос, вставая с места. – Для тебя это нормально поедать людей и забирать себе их безвольные души! А для меня приемлемо жить в мире и согласии, на свободе от всего этого ужаса, который ты и она создали! Только вы виноваты в этом!

– Глупость, – фыркает он, встает с места и выходит из-за стола.

– Конечно, глупость, Вэлериу! А сейчас что происходит? Что будет дальше?

– Война, которая должна была состояться ещё шестьсот лет назад. Но я был слишком добр к тем, кто остался, и меня заманили в ловушку. А сейчас у меня есть то, что поможет заманить их, и я выиграю эту войну, – останавливается и поворачивается ко мне.

– Убьёшь всех, – кривляюсь я, качая головой.

– Ох, нет, моя изысканная фрезия, не всех. Тех, кто предал меня. Тех, кто решил за меня мою жизнь. А я ведь мог быть добр и к ним. Все могло быть иначе, но сейчас я больше не буду терпеть власти женщин. Женщина сама по себе истинный грех, а вот мужчины – сила, без которой вы даже продолжить род не можете, а об остальном я умолчу.

– Вот это глупо, вампир. Очень глупо, – ядовито шиплю я. – Война лишь за то, чтобы доказать, кто из полов сильнее – уму непостижимо! Это полная чепуха! В мире живут мужчины и женщины, у кого-то власти больше, у кого-то меньше. Равновесие в природе тоже существует! И нет, Вэлериу, ты всего лишь обижен, что тебя бросили и предали твою любовь.

– Обижен? – рычит он, одним прыжком перепрыгивая стол и оказываясь рядом со мной. Охаю от этого, но не успеваю даже принять такое действие, как он хватает меня за плечи, с силой встряхивая.

– Обижен, Аурелия? – шипит он в моё лицо, моргаю, чтобы хоть как-то унять бегающие точки перед ними. – О, да, я очень обижен за то, что пока грезил о прекрасной жизни с возлюбленной, она обманула меня и опоила, дабы открыть врагам наши ворота. Я до безумия обижен, что моих сестёр и братьев заставили гореть заживо в моём доме! Я обижен так глубоко за то, что мне воткнули нож в сердце и бросили в озеро, умирать и проклинать собственную глупость и веру. Я крайне обижен, что моя душа стала чёрной, а сердца больше нет, и я принял с благодарностью такой подарок, который так же получила та, кто не достойна его! Я обижен до такого состояния, в котором я готов разорвать сейчас тебя!

Губы трясутся от страха, когда его лицо полностью преображается в слишком уродливое, нечеловеческое и яростное. А его ногти порвали платье и уже до боли кромсают мою кожу.

– Ну что, Аурелия, имею ли я право быть обиженным? Конечно, имею. Замурованный на сотни лет, слышащий бесчинства, которым подверглись мои братья и друзья, мой народ. Ты видела, что сделали с твоим отцом. И это был не я, что показывал тебе истину. Это был Георг. Он вёл тебя моими силами, он хотел, чтобы его дочь узнала, насколько её обманывают и насколько она доверчива в своей глупости. Неужели, ни капли сострадания к собственной крови? – уже спокойней продолжает, ослабляя хватку.

– Я… я… – не могу ответить ничего, только закрываю глаза, дабы не разрыдаться от того, что узнала. От бессилия и страха, от жестокости и собственных переживаний.

– Драгоценность моя, не выводи меня больше из себя. Это может для тебя плохо кончиться. А я бы желал, чтобы моя милая девочка была подле меня. Поняла меня, ведь ты же пришла ко мне, движимая той же добротой, которой был подвластен я. Как и каждый из нас. Твой отец. Прекрасный друг, брат и верный подданный. И мне пришлось идти туда, где я встретил обман и смерть. Убивать этих людей, молящихся на меня, так глубоко любящих и признающих мою власть. О, этот ребёнок, так был похож на тебя… ты видела её… а я не мог. Голод… он туманит разум. Убивал и ненавидел того, кому ты поклоняешься. Он обрёк каждую душу на невозможность попасть к нему. Ведь наша жизнь несёт в себе грехи, которые он не прощает. Мной вела злость и боль, но и это не помогло… отравлена наша кровь. О, чистота моего прошлого, не плачь, хотя эти звуки так прекрасны для меня, – прижимает к себе, а я сотрясаюсь в рыданиях, ярко вижу перед глазами то, о чём он рассказывает. Буквально каждое разорванное тело, слышу этот крик отчаяния и чувствую то, что пережил он. И это не может спокойно пройти через меня. Оно разрывает изнутри, когда понимание правды обрушивается на меня и затопляет горем.

– Тебе придётся делать такой же выбор, как и мне, Аурелия. На чьей ты стороне, моей или их. Но я дам тебе время, у нас оно есть, – ласково поглаживает по волосам, когда я всхлипываю на его груди.

– А если я выберу не тебя? – нахожу в себе силы, чтобы спросить это. Поднимаю голову на него, всматриваясь в спокойные светлые глаза, сейчас снова кажущиеся практически светлыми бриллиантами с отблеском неба.

– Если ты скажешь мне, что выбираешь не мою сторону. То я отправлю тебя обратно в Сакре. И в следующий раз встречу тебя клинком, а не улыбкой, – отпускает меня, отходит на шаг, но не прерывает зрительного контракта.

– Но ты сказал, что я тут по принуждению. Выходит, ты лжёшь, – медленно произношу я, вытирая нос рукой и шмыгая им.

– Сейчас ты здесь по принуждению и во имя собственного спасения, которым грезила. Я не вопрошал тебя о выборе стороны. Когда придёт время, тогда мы и поговорим. А на этом откланиваюсь, моя милая, надеюсь, ты найдёшь дорогу обратно в свои комнаты. Не предлагаю присоединиться к нам, ведь пока твой разум не готов принять то, что так жаждет твоя кровь, – немного кланяется мне и проходит мимо, обдавая меня прохладным ветром от его шагов.

 

Viginti novem

Удивлена? Обескуражена? Нахожусь в шоке? В полном внутреннем изнеможении? Да, и миллион раз, да! Падаю на стул, наливая себе ещё воду, и залпом выпиваю её. Затем беру сыр, жую его, только бы занять себя чем-то в этом месте.

Выходит, что тот человек, которого замуровали в цепи и груз был Георгом. Моим отцом! Моим! Отцом! А эта фотография всего лишь фальшь. Тогда почему она хранилась у матери? И все её сказки – ложь. Все ложь! Вся моя жизнь соткана из паутины отвратительного яда, который уже пропитал меня. Гадко так на душе от этих слов Вэлериу. Могу ли я верить ему? Ведь я действительно ничего не знаю об этом. Хотя странный цвет волос, какой преподносился мне чем-то королевским, всего лишь означал отравленные гены. Но я не такая же, как они. Да никогда! Я дышу и хочу сохранить стук сердца, который даёт мне возможность иметь человеческие чувства. А они все жестокие изверги. Он сказал, что война? То есть они будут драться или… не знаю… боже… черт… простите.

Ёжусь от потухающих свеч на столе и больше не могу жевать сыр, выплёвывая его в тарелку, потому что вижу кровь. Кровь людей, которой они питаются.

Но почему я последняя? Почему я так ценна для него и для них? Всего лишь средство для доказательства превосходства и силы. Не более того. А есть ли возможность убить его? Знаю, знаю, что это глупо. Но если… вонзить нож в него? Бросаю взгляд на прибор, беру его в руку, и прячу между грудью под платьем. На всякий случай. Смогу ли я, вообще, убить хоть кого-то?

Остаются на столе два канделябра с короткими свечами, означающими, что мне пора отсюда уходить. Слова Петру про женщин проникают в разум, и подскакиваю на месте, быстрым шагом иду к дверям. Но не успеваю я дойти до них, как они распахиваются.

– Спасибо… эм… наверное, – шепчу я, бросая взгляд на этих белоглазых мужчин, даже не смотрящих на меня. Закрывают за мной двери.

Петру упомянул о тоннеле, по которому можно выйти отсюда. Кусаю губу, поворачиваясь к мужчинам, и натягиваю улыбку.

– Я пройдусь. Мне же гулять можно? – спрашиваю их. Безмолвны. Да и чёрт с вами.

Посмотрим, остановят меня или нет. Вижу лестницу, по которой мы спускались, но поворачиваю направо, медленно иду по коридору с дверьми. Вхожу в новый, и там лестница. Сколько их тут? Никого нет, отлично. Возможно, мне удастся сбежать и не участвовать в этом? Ведь я не хочу этого! Это их война, не моя! Я не желаю быть средством, я человек с правами и собственными решениями. И они все должны считаться со мной. Должны. И точка.

Сбегаю по лестнице, оказываясь в холодном пространстве. Зябко так. Тут уже не горят факелы, ничего нет, кроме тёмных стен из камня. Это он и есть? Но где же тогда охрана, о которой говорил Петру? Никого нет. Ни души. Обнимая себя руками, продвигаюсь вперёд. Совсем ничего не вижу, кроме темноты. Иду быстрее, только бы выбраться отсюда на свет. Тогда вздохну и буду бежать. А что дальше? Да все что угодно, только бы исчезнуть!

Наталкиваюсь на какую-то дверь, ощупываю руками, что-то вроде прутьев из железа. Шарю рукой ниже, нахожу ручку, и тяну на себя. Не поддаётся. От себя и она спокойно открывается. Даже замка нет? Странная охранная система тут, если они на ключ забыли закрыть.

Хмыкаю, вхожу в ещё более холодное пространство, закрываю за собой дверь. Прищуриваюсь, смотря вперёд, где вижу тусклый свет. Направляюсь к нему, как позади меня словно что-то глухо падает. Испуганно поворачиваюсь, сглатывая от страха.

– Кто тут? – шепчу я, но нет ответа, как и, вообще, ни единой души.

Надо выйти на свет. Надо дойти до него. Быстро перебираю ногами. Неприятный скрежет сбоку и уже несусь со всех ног, долетая до мигающей лампочки надо мной. Почему тут свет есть, а там нет его? Останавливаюсь, перевожу дыхание, и смотрю в темноту. Шуршание позади меня. Оборачиваюсь, пытаясь понять, кто здесь. Точно кто-то есть и он рядом.

– Вэлериу? – спрашиваю темноту. Может быть, он так решил напугать меня и отбить желание свободы? Снова скрежет. Поворачиваюсь в другую сторону.

На лицо что-то капает, прямо на мою щеку. Подношу руку к лицу, стирая неприятную густую смесь, и поворачиваю ладонь на свет. Кровь и какая-то слизь. Кривлюсь от отвращения. Но это неважно! Важно то, что надо мной кто-то есть. Медленно поднимаю голову на потолок.

Из горла вырывается крик ужаса, когда непонятное существо белого цвета спрыгивает прямо напротив меня и из его обезображенного рта капает это вещество. А он сам… даже не человек… какое-то животное, напоминающее человека. Ссохшееся. Сгорбившееся. С когтями и острыми зубами. Белыми глазами и торчащими редкими белыми волосами.

Меня пронзает страх. Я даже дышать не могу. Только трясусь вся, смотрю на это отвратительное создание, явно спустившееся не поприветствовать меня.

Раздаётся шорох сбоку, и перевожу туда глаза. По полу вокруг нас лазит куча этих тварей! Сгорбленные и скребут когтями каменный пол. О, Господи! Жмурюсь, ищу рукой под платьем нож, но не успеваю его даже достать. Раздаётся сильнейшее шипение вокруг. Оно болезненно наполняет слух, и я падаю на колени, сжимая руками уши.

– Вэлериу… помоги мне, – одними губами произношу, открываю глаза, и медленно отползаю от них, вставших впереди меня и жаждущих разорвать. Упираюсь спиной в стену, найти хотя бы возможность убежать, спрятаться или же спастись. Но паника, она такая сильная, не даёт даже шанса защитить себя. Пальцы так сильно дрожат, бессмысленно даже пытаться достать нож. Не могу.

Первый, стоящий впереди делает шаг ко мне, и я вжимаюсь в стену. Опускается на передние руки, длиннее человеческих и подходит ко мне прямо вплотную. Жмурюсь и задерживаю дыхание от страха. Слышу его шумное дыхание, как и запах. Гнилья и грязи. Его слюна капает прямо на мою грудь.

– Отпусти меня… прости за то, что потревожила, – шепчу я на латыни. Рычит, я сильнее жмурюсь, а камни стены впиваются в моё тело.

– Правда, я уйду…

Громкий рык застревает в голове. Сжимаюсь, обнимаю себя руками, и готовлюсь к смерти. Глупо. Надо было идти в спальню, а я…

Рычание наполняет все пространство, как и сильнейший свист, вместе с грохотом. Кто-то скулит, что-то происходит. Открываю глаза, вижу перед собой чёрные сапоги и кнут, который трещит и бьёт электричеством. А эти существа забились у другой стены.

– Пойдёмте, Аурелия, – Петру предлагает мне руку, за которую я быстро хватаюсь и поднимаюсь на ноги.

Я счастлива, что он рядом. Пусть вот такой злой и недовольный, но тут. Обхватывает меня за талию, чуть ли не тащит за собой. Ноги спотыкаются друг о друга, пока мы идём по тёмному коридору, оставляя позади вой.

Петру отбрасывает кнут и уже закидывает меня на плечо. Я могу дышать, а другое не волнует. Совсем не волнует больше. Силы просто покидают тело. Я не против. Как мешок с камнями, продолжаю висеть на его плече, пока он быстрым шагом поднимается по лестнице, несёт меня обратно. Молча и крепко держит меня за ноги. Волосы закрывают обзор, но яркий свет говорит о том, что мы вышли в главный коридор, откуда я так бездумно решилась на побег. Слышу мужской смех, но это только усугубляет моё положение внутри. Я всё ещё вижу перед глазами этих тварей, что были там. Кто они?

Мужчина входит в мою спальню и усаживает меня на постель. Отступает от меня и яростно испепеляет взглядом.

– Когда головой начнёте думать, Аурелия? Ещё немного и стали бы ужином одного из них! Неужто, так не терпится? – кричит он. И я его прекрасно понимаю.

– Простите… – шепчу я, виновато опуская голову.

– Простите? Всего лишь простите?! Да вы с ума сошли или как? – продолжает он, уже расхаживая передо мной.

– Да, сошла с ума в этом аду! – тоже подскакиваю с места, хотя ноги дрожат. Но сейчас в теле желание объясниться! Желание, чтобы поняли меня! Хоть кто-то.

– Я узнала, что стала орудием для мести! Я узнала, что у меня отец такой же, как вы! А мать мне лгала! Да и все, во что я верила… буквально все разрушилось, как карточный домик. Что мне было делать, Петру? Я одна тут… а вы такие… а я… я просто хочу жить свободно, – уже плачу, закрывая лицо руками. Плачу от горя, от желания узнать больше о своём отце, от такой участи и от потрясения. Это моя слабость и я имею на неё право. Я имею право желать быть нормальной.

– Аурелия, вам никто здесь не причинит боли, если вы будете слушать то, что вам говорят, – уже мягче произносит Петру.

– А они? – указываю рукой в пол. – Кто были они?

– Низшие. Те, кто создан, только убивать. Это наша армия, которая прибывает, и мы их держим там. Они подчиняются только брату, но никому больше. Это было крайне глупо, ведь я предупреждал, что выхода отсюда нет. А вы, Аурелия, решили иначе. И мой брат зол на вас и обижен.

– Да плевала я на его обиды! – взвизгиваю, да ещё и ногой топаю от возмущения. – Меня чуть не сожрали! А я должна, как пленница, сидеть в этих стенах и ждать! Только чего, Петру? Чего я должна ждать? Собственной смерти? Когда я и так пожертвовала всем, чтобы он воскрес! И жалею! Я безумно жалею об этом! Надо было позволить, чтобы вас всех убили! Убили вас! Тогда бы жила я! – горло першит от крика. Задыхаюсь, хватая ртом воздух.

Мужчина опускает голову, качает ею. Падая на постель, бессмысленно смотрю впереди себя. Выплеснула свой страх, сказала слова, за которые не стыдно. Не корю себя за них. Не могу сейчас разумно мыслить. В голове всё перемешалось, буквально всё.

– И это тоже глупо, Аурелия. Вы не понимаете, насколько связаны с нами. Вы одна из нас. И если мы предлагаем вам защиту, то Василика бы не потерпела того, что вы видели его даже вот такого замурованного. Они бы держали вас в худших условиях, довели до истощения. А потом бы вы согласны были на всё, лишь бы дышать. Вы бы стали для них машиной для оплодотворения. Разве такая участь лучше? – подходит ко мне, присаживаясь на корточки, и берет мои руки в свои холодные.

– Почему так важно, чтобы я рожала им? – шепчу, смотря в его глаза.

– Потому что только вы способны это сделать. Сто лет и ни одного младенца. А вы чудо для них, священная возможность продолжать род. Они тоже теряют силу. Каждый новый член общины – даёт вероятность питания и процветания. Но тела тоже имеют свойство стареть, хотя внешне не подвластны этому. А вы молоды, настолько молоды и свежи, что это стало для них панацеей. Чем больше их, тем они сильнее. Сейчас же они потеряли эту возможность, она у нас. Но мы не стремимся размножаться таким способом. Поэтому для нас вы всего лишь женщина, которую терпят из уважения к своему создателю, – медленно произносит он.

– Они ищут меня? – спрашиваю я, и он кивает.

– Но зачем, раз я предала их?

– Если вы обратитесь и примете веру здесь, среди нас. То они потеряют нить, связывающую их с будущим. А будущее в вашей крови, которой они питались. Скорее всего, Иона брала у вас кровь…

– Я сдавала кровь для очищения от грехов каждый месяц, как и каждая женщина. Не сдавала даже, а из меня её выкачивали, объясняя это тем, что это правильно. Так поступают со всеми девушками, чтобы их организмы были чисты, – перебиваю я его.

– Только с вами, Аурелия. Они смешивали вашу кровь и кровь моего брата для поддержания жизни в стенах. До этого была другая, очень слабая и она умерла рядом с могилой брата.

– Дочь Дорины? – шепчу я.

– Верно.

– Но он её убил ведь? – хмурюсь я.

– Нет, её убила Дорина. Она хотела получить от брата его силу и пыталась воскресить его. Но кровь её дочери не помогла, девушка умерла и всё представили, как убийство и снова оболгали Вэлериу.

– Он сам сказал…

– Вэлериу бывший священник, Аурелия. Вам не следует это забывать. И всех, кто умер в этой церкви, он считает своим проклятьем и принимает эти обвинения. Он винит себя за эти смерти и берет грехи каждого, кто умирает там или же его убивают. Он… – не успевает он договорить, как выпускает мои руки из своих. Падает на спину и корчится на полу, сжимая голову.

Подскакивая с места, подхожу к мужчине, издавшему стон.

– Что с вами? – испуганно шепчу я, пытаясь помочь.

– Мне… мне надо идти… отдыхайте, – сдавленно отвечает он, отползает от меня, словно я самое ядовитое существо на это планете. – Помните, что я сказал. До завтра.

Вскакивает на ноги и вылетает за дверь, громко хлопая ею. А я сижу на полу, непонимающе смотрю вперёд.

 

Triginta

Поднимаюсь с колен и осматриваю свою одежду, снова полностью испорченную от слюней этих тварей и от когтей Вэлериу. Хочется смыть с себя эту вонь, которую до сих пор хранит моё тело. Ищу глазами полотенца, которые бросила на кровать. Но их нет. Прекрасно. А вытираться чем?

Раздражённо вздыхаю и вхожу в ванную комнату, в которой так и горят два непотушенных факела на стенах. Усмехаюсь самой себе, обнаружив полотенца, чистые и аккуратно сложенные на стульчике рядом с ванной. А на них ещё что-то. Подхожу и подхватываю руками чёрную прозрачную ткань. Поднимаю что-то похожее на ночную сорочку, но слишком вульгарную для меня. Боже, я таких вещей отродясь не имела и не должна была иметь. Все это ведёт к греху, как и мысли даже о красивом и чувственном нижнем белье. Подобные сайты закрыты, где можно было бы лицезреть такие наряды. Но нам с Римой удалось раз увидеть показ мод, но он оборвался, и больше не было доступа к этому сайту. Наше же белье было из хлопка, простейшие бюстгальтер и трусики. А тут такие изыски и не для юности, а для зрелых дам. Но выбор разве есть? Ведь спать в чем-то надо.

Ловлю себя на мысли, что пальцы теребят ткань и наслаждаются её лёгкостью, мягкостью и приятной лаской. Оборвать себя на этом. Недопустимо. Откладываю вульгарную одежду и беру утеплённый халат из парчи, темно-бордового цвета и расшитого той же серебристой нитью, что и платье, которое сейчас на мне. Изумительный халат, настолько прекрасный, улыбаясь, кладу его уже бережнее.

Включаю кран и сбрасываю с себя одежду, забираясь в тёплую воду, и смываю с себя гадкий запах, как и волосы, тру с особой тщательностью. Переодеваюсь в предложенный наряд и наглухо застёгиваю халат, обувая тапочки, выхожу из ванной комнаты. Но сна нет, ни в одном глазу, как бы я ни старалась хотеть этого. Мысли. Они не дают спать. Крутятся и крутятся в голове. Быстро настолько, что не могу ухватить ни одной. Сажусь на постели и смотрю перед собой. А что сейчас делают они? Невозможно угадать, потому что я их не знаю. Господи, я даже не уверена, кто я.

Расправляю полы халата, вставая с кровати, подхожу к шторам и раскрываю их. Щёлкаю на ручку, и в лицо ударяет ледяной воздух. Но надеюсь, что это поможет мне уснуть и, по крайней мере, забыть этих тварей внизу.

Обнимаю себя руками, выхожу на балкон. Никогда в жизни не видела чёрное море, да и любое море. Только озеро. Это, я уверена, оно. И я не знаю, насколько мы далеко от берега и где он, ведь передо мной бескрайняя вода и горизонт, мерцающий огнями звёзд. Но делаю шаг ближе к высоким каменным перилам, вглядываясь в волны, бушующие внизу. Я на самом верху замка, в одной из башен, есть ещё одна слева от меня, симметрична моей. Поворачиваюсь к морю, закрываю глаза и вдыхаю незнакомый запах. Невозможно понять, чем оно пахнет. Свободой. Непредсказуемостью. Изменчивостью. Звук волн так прекрасен, так необычен и ласкает слух. Душа словно тянется к этому великолепию, вдыхая в себя этот невероятно прекрасный аромат кристальной чистоты природы.

– Наслаждаешься? – неожиданно вторгается насмешливый голос и прекращает всю красочность момента, да и пугает меня. Распахиваю глаза, поворачиваю голову к сидящему на перилах Луке.

– Что тут забыл? – зло спрашиваю я, отходя от него на шаг.

– Гулял, а ты нарушила мою романтичную прогулку под луной и звёздами, – недовольно произносит он, бросая на меня взгляд.

– Я?! Это ты сидишь на моём балконе! И как ты, вообще, сюда забрался? – возмущаюсь я.

– Просто. Смотри, – подскакивает на ноги и прыгает на кладку, цепляясь ногтями, и как зверь ползёт по камням. Мои глаза распахиваются шире от этого, и я подбегаю к перилам, чтобы лучше рассмотреть это. А он смеётся, ползая по стене, и делает кувырок в воздухе, приземляется прямо за моей спиной.

– Понравилось? Хочешь так же? – спрашивает он, когда я резко оборачиваюсь к нему.

– Не особо, – качаю головой, снова обнимаю себя руками и скрываю тело от порывов ветра вокруг меня.

– Ну и дура, – смеётся он, облокачиваясь о перила.

– Скажи, почему ты так меня ненавидишь? Что я сделала тебе? – хмурюсь, смотря на парня, спокойно стоящего напротив меня. Даже его светло-зелёные глаза сейчас блестят в свете луны странным свечением.

– У меня много причин. Убийство моей семьи, моей возлюбленной, предательство…

– Но меня тогда ещё не было! – возмущаюсь я, перебивая его.

– Ну и что? Самого факта того, что ты состоишь в родстве с Василикой, для меня уже достаточно, как и каждому из нас, – пожимает плечами.

– Почему с ней? Моя мама её дочь или кто? – спрашиваю я.

– В твоей матери, как и в тебе, течёт её кровь, благодаря которой вы вот такие суки. Каждый, кто обращён от первого, является кровным его родственником. И неважно рождён ли он в одном роду с ним или же был просто несчастный, попавший под эту раздачу счастья. Кровь роднит больше, чем ты можешь себе представить. И твоя кровь ещё даст о себе знать, – объясняет он.

– Но я человек, – настаиваю на своём.

– Пока, да. Твоё время пришло. Восемнадцать – возраст, который свидетельствует о готовности организма перестроиться. Если этого не сделать по окончании этого года, то больше никогда не будет возможности стать такой, какой ты должна быть. Ты заболеешь, а впоследствии умрёшь молодой.

Передёргивает от холода, но мне хочется узнать ещё и, несмотря на дрожание всего тела, стою и пытаюсь выстроить вопросы в голове.

– А почему…

– Зайди в комнату, раньше времени болеть тебе не стоит. Брат будет зол ещё хлеще, – указывает рукой на дверь. И даже не хочу отрицать этого, а только юркаю в спальню. Лука входит за мной и закрывает плотно двери, задёргивая шторы.

Осматривается и со всего разбегу плюхается ко мне на постель, словно у нас ночные посиделки.

– Это, вообще-то, моя спальня. Но мне пришлось пожертвовать ей для тебя. Жалко так, – тянет он.

– Переживёшь, – хмыкаю я. Подхожу к камину и вытягиваю руки, чтобы согреть озябшие пальцы.

– Чувствую твой интерес. Спрашивай, пока брат не узнал, что я тут по доброте душевной решил поболтать с тобой, – говорит Лука. Оборачиваюсь к нему, довольно улыбается, настолько себялюбивый, что вызывает только желание ударить его, да побольнее.

– Почему он не хочет, чтобы вы говорили со мной? – выпрямляясь, подхожу к пуфику рядом с зеркальным столиком и сажусь на него.

– Он у нас единоличник, жаждет сам тебя ввести в курс дела. Но во время искушения ничего не слышит, кроме стонов и собственного наслаждения. Для него это сейчас на первом месте, а не ты.

– Во время искушения? – переспрашиваю я.

– Секса, детка, трахается он со своими девочками. Ну не только трахается ещё и питается, как и многие сейчас, – усмехается, когда я закрываю глаза, чтобы перебороть смущение от его слов. Да-да, знаю, что есть такое слово, но оно не произносится. Не разрешается, как и порнография, даже лёгкая эротика запрещена. Строгость и следования правилам. Поэтому для меня все, что касается этого запретного слова, неприятно и… интересно?

– А ты почему тут? – открываю глаза, с прищуром смотрю на Луку.

– Я уже закончил и меня это мало интересует, только питание, поэтому мне скучно стало, решил пройтись, а тут ты такая вся одинокая. Вот я и решил разбавить твою мрачную печаль, повесели меня своей глупостью, – издаёт неприятный смешок.

– Слушай, свали отсюда, а? Достал уже. Ты хоть кого-то, кроме себя видишь? Да и уверена, ни с кем ты не был. Кто ж достоин такого напыщенного осла? Только правая рука! – выпаливаю я от возмущения и тут же густо покрываюсь краской. Это я сказала? Правда?!

На секунду замирает, а затем откидывает голову и громко смеётся, стуча ногами по мехам на кровати.

– Закрой рот уже, – шиплю я, ещё больше собирая в себе ярость на него.

– Ты так скоро сама будешь не против полежать на столе, – продолжает хрюкать от смеха. Подрываюсь с места, хватая подушку на постели, и запускаю в него. Он отбивает её рукой, разрезая наволочку, как и саму ткань, что по всей комнате разлетаются перья.

– Ну, держись, Лия, – садится на кровати и берет в руки другую подушку, швыряя её в меня. Я успеваю отскочить и поймать её. Прищуривается, ожидая от меня ответного хода. И я в долгу не остаюсь, сильнее хватаю её, и забираюсь на кровать, ударяю ею его по голове. Хватается за неё и тянет на себя, а я на себя. Раздаётся сильнейший треск, и я падаю спиной назад, громко кричу. Не успеваю я долететь до пола, как оказываюсь в руках смеющегося Луки.

– Ты идиот, – не могу не улыбаться, продолжая держать часть подушки в своих руках. А вокруг нас полно перьев. Лука бросает меня прямо на кровать под свой задорный смех. Волна перьев поднимается надо мной и зависает в воздухе, настолько красиво кружась, что я задерживаю дыхание и наблюдаю за этим фокусом.

– Смотри ещё, – шепчет он, ложась рядом со мной, и рукой водит по воздуху, заставляя перья кружиться над нами. Это невероятно красиво, невообразимо и сказочно. С таким восхищением я смотрю, как появляются в воздухе разные фигуры. То птица, то змея, то облако, то молния.

– Здорово, – поворачиваю голову к парню, улыбается и играет бровями.

– Так скучал по этому, ты не представляешь. Столько столетий прятать в себе это и довольствоваться тайно кровью животных и редко друг друга. Петру позволял пить его кровь, поэтому так сильно вырос в человеческом теле. Хотя он младше меня на пятнадцать лет. Это невыносимо больно питаться братом, чтобы найти другого, – печаль в его голосе вызывает жалость к нему, которая противоречива, вообще, к такому существу, как Лука. Но мне жаль его, очень жаль.

– Спасибо тебе, Лия, что всё же вернула брата. Он единственный, ради кого я продолжаю жить. Да, я слышу то, о чём ты думаешь сейчас. Твои мысли, как эти перья, летают в воздухе и задерживаются. Имеют разный запах и их можно отличить. Ты противоречива, но ты одна из нас. Тебе проще будет принять то, что, когда окончится война, тебе придётся обратиться. Ты хоть и враг, но весёлый враг и необходимый союзник в бою. С твоей помощью мы отомстим, – поворачивает голову ко мне. А я вздыхаю, отворачиваясь от него. Опускает руку, и перья падают прямо на нас.

– Я просто не могу поверить. Так много информации, так много страха и ужаса, что познала, не дают мне даже думать. Я многого не понимаю. Я не понимаю, зачем убивать друг друга, если можно все решить миром? – сажусь на кровати, смахивая с халата перья.

– Нельзя, Лия. Не мы первые её начали, а Василика. И не будет мира, пока не произойдёт война. Василика не оставит тебя ему, как и не желает того, чтобы мы существовали. Ей было мало того, что брат ей подарил. Она хотела быть единственной в своей власти. Но с уходом брата и у неё ушла часть сил, и осталась возможность только копить их. Брат обратил её, – садится рядом.

– Но… они говорили… Петру говорил…

– Врал, чтобы не забивать ещё больше твою пустую головку. Когда брат очнулся и вышел из озера, первую, кого он встретил, была Василика. Он пытался объяснить ей, что с ним что-то не так. Но учуял кровь, её кровь. Не смог противостоять, и чуть было не убил её, пока пил. Разум сам ему подсказал обменять её жизнь на его часть крови. Он это сделал, и девушка очнулась, уже такой же, как он. Я не знаю точно, что было дальше, но Вэлериу пришлось бежать. Он нашёл нас в горах и обратил меня, Георга, оставшихся мужчин и женщин. Женщин к себе призвала Василика. Она… имеет власть над женским родом. И когда ты станешь такой же истинной веры, как и мы, то сразу пойдёшь по её зову. Нам пришлось скрыться, и мы нашли эту землю, на которой начали выстраивать замок. Один из наших мужчин услышал голос своей жены и пошёл на него, там его схватили и передали Вэлериу послание, что если он не придёт к честному бою, то весь его народ будет сожжён. Ему ничего не осталось. Он запретил нам идти с ним и исчез навсегда. Мы ждали его год, два, три, а потом узнали, что больше никогда он не вернётся к нам. Георг, твой отец, он передал нам мысленно послание, что Вэлериу жив и находится в Эллиаде. После этого и он пропал.

– То есть Василика зла на Вэлериу, потому что тот убил её? – спрашиваю я, медленно осознавая масштаб этой давней вражды.

– Василика зла на брата, потому что он был первым, потому что сильнее, потому что выжил и потому что отрёкся от неё. Женщины, вы такие же влюблённые в себя, как жабы, – кривится Лука.

– И Василика просила его сделать её такой же, когда увидела его. Молила и просила прощения, признавалась в любви. У моего брата было доброе сердце, слишком доброе, которое поглотила женская жестокость и эгоизм. Там что-то случилось ещё, но об этом не говорится больше. С этого момента брат настроен убить Василику, как и других, кто был в то время там.

– Мама… она тоже была? – тихо произношу я, смотря в спокойное лицо Луки.

– Не знаю. Вэлериу не говорит, кто там был. Но, уверен, скажет, ведь нам предстоит с ними встретиться вскоре, и ты сама всё увидишь.

– И моя роль в этом быть наживкой? – уточняю я.

– Возможно, – пожимает плечами, – а, возможно, ты тут только для развлечения.

– Лука! – возмущаюсь я, когда вижу, что вся серьёзность разговора улетучилась словно пыль. И этот черт вновь вернулся к своему неприятному характеру.

– Да, Лия? Хочешь, предложить мне что-то? – оглядывает меня голодным взглядом и ухмыляется.

– Только посмей, – предостерегающе выставляю руку вперёд.

– А я могу показать тебе многое, – его рука поднимается и ногтем он дотрагивается до моего плеча, вычерчивая на нём какой-то узор.

– Я воздержусь. А сейчас уходи, – отодвигаюсь от него, вставая на ноги.

– Да больно и хотелось. Ты скучная, Лия, ничего не умеешь, а если хочешь соблазнить брата, и чтобы он хоть на долю секунды захотел тебя, то… а, да ничего тебе не поможет, – нагло заявляет он. Смеётся и вскакивает с постели.

– Я даже не думала об этом! – уверенно говорю я, повышая голос.

Лука подходит к моей двери и оборачивается, медленно осматривая меня с ног до головы. Встречается со мной взглядом, приподнимая уголок губ.

– Уверена, Лия? Или только хочешь казаться той, в кого тебя пытались превратить? – выходит за дверь, и слышу, как смеётся за ней, спускаясь вниз.

Но я уверена, что ни разу даже не подумала о Вэлериу, как о… о мужчине. Он же мёртвый и сейчас развлекается. Развлекается с какими-то проститутками. А я слушаю его братца и сотрясаюсь внутри от разрывающих меня чувств непонимания того, что мне делать. Покорно принять свою участь или бороться? Есть ли за что? Ничего нет больше. Ни грамма любви к матери, готовой убить меня. И становится себя так жаль, опускаюсь на пол и кусаю руку, чтобы не разрезать воздух вокруг себя криком отчаяния. Мне больно. Внутри так больно от того, что невольно стала вещью. Принять себя новую сложно, ведь столько лет живёшь иначе. А тут все валится на меня снежным комом и подминает под себя. Я одна. Совершенно одна и страшусь будущего.

 

Triginta unus

Медленно открываю глаза и не могу вспомнить, как я оказалась в постели. В этом согретом месте и без халата. Ведь казалось, что выплакала всю душу из себя. Так горько было и так больно, а сейчас пусто. Очень пусто внутри. Приподнимаюсь в постели на локтях, удивлённо осматривая чистую спальню, где буквально недавно было множество перьев. А сейчас чисто и на столике стоит кубок. Подползаю к нему и беру в руки. Принюхиваюсь. Делаю глоток. Вода. Обычная вода. Кто-то был и так заботливо оставил для меня бокал воды. Залпом выпиваю, смачивая дерущее горло от истерики, подавившей внутри меня всё.

Не знаю, какой день сегодня. Встаю на ноги и бреду к окну, чтобы вновь посмотреть в ночь. Проспала целый день? Без сновидений, теперь без голоса, без всего и уже устала. Такое чувство, что работала всё это время, и не было ни грамма расслабления. Вздыхаю и закрываю шторы, направляясь в ванную, где ничего не изменилось, кроме вновь сложенных полотенец на стульчике. Подхожу к раковине и открываю воду, освежая лицо. Даже зубной щётки нет, конечно, зачем она им. А мне необходима. Пальцем тру зубы, и выплёвываю всё в раковину.

И что мне делать дальше? Сидеть и вновь перебирать в голове информацию. Ну что ж ладно. Подхожу к зеркальному столику и сажусь на пуфик, беру в руки гребень. Смотрю не видящим взглядом на своё отражение, расчёсывая волосы.

Итак, начнём сначала. Я, Аурелия Браилиану, рождена не от человека, а от вампира. И пусть они говорят, что они иные. Но они вампиры. Его звали Георг, и он тот, кто пугал меня во снах, вёл к своему другу, захороненному в замурованном под землёй городе Сакре. Там я нашла вампира Вэлериу, пролежавшего в склепе шестьсот лет. Моя мать оказалась не той, кем я её считала. А такой же, как и бабушка, превратившаяся в тётю. Они охраняли его, а я воскресила своей кровью. Но даже отметин нет. Как такое возможно? Ответа нет. Он забрал меня с собой и теперь я тут. Окружена водой и этими вампирами, жаждущими истребить клан женщин, которым правит Василика, бывшая возлюбленная Вэлериу. Бывают ли бывшие возлюбленные? Не знаю. Но, возможно, он до сих пор любит её и поэтому его желание убить её настолько сильно. Его предали несколько раз и заманили в ловушку, а других ловили и продолжали род. Появилась я. Все твердят, что моя кровь священна. Сильная и молодая. Она нужна и Вэлериу, и Василике. Если второй понятно для чего, то первому нет. И я должна принять чью-то сторону, только вот я остаюсь на своей. Буду наблюдать. Другого мне не остаётся, заточенной в этих стенах.

Вздыхаю, откладывая гребень. Может быть, переодеться? Хоть чем-то займу себя. Я теперь боюсь спускаться, после вчерашней встречи с низшими. Лучше тут.

Подхожу к шкафу и распахиваю его, скользя взглядом по нарядам. В этот момент раздаётся стук в дверь. Замираю и оборачиваюсь.

– Да? – говорю я, а голос потухший и охрипший от слез.

Дверь открывается и в спальню входит миниатюрная светловолосая девушка в голубом прозрачном одеянии. Она кланяется мне и оставляет голову опущенной.

– Госпожа, вас ожидают на ужин, – произносит она на румынском языке.

– Спасибо… а ты кто? – медленно отвечаю я. Подхожу к ней, тут же бросая взгляд на руки, без когтей. Значит, человек. Одна из их девушек?

– Анна, госпожа. Если вам нужна помощь, то я могу подобрать для вас одежду, – вежливо предлагает она.

– Да, было бы хорошо, – быстро киваю я, пропуская её к шкафу. Я хочу узнать, что тут ещё происходит, кроме того, что уже знаю. Сажусь на постель, внимательно оглядывая девушку, пока она перебирает одежду. Красивые золотистые волосы распущены и закреплены сзади. И она голая под тонкой тканью, что каждый изгиб её тела можно увидеть, даже не напрягая зрение.

– Ты тут давно? – спрашиваю я.

– Нет, всего несколько дней. Но для меня это честь, – отвечает она, доставая из шкафа светло-розовое платье, и кладёт его рядом со мной на постель.

– Честь? Честь быть среди вампиров? – ехидно произношу я.

– Они не вампиры, госпожа, – улыбается и забирается в шкаф, доставая сундук с бельём.

– А кто ж они? Кровь пьют и твою тоже. Верно?

– Ох, это. Да, но я повторюсь, для меня это честь. Высшие охраняют наш народ от нападений, мы живём в мире и благополучии только благодаря им. От нашего народа каждые полгода выбирают девушек, которые отправляются сюда. И это невероятно, что выбрали меня. В этот раз выборы были раньше и привезли сюда двадцать девушек возрастом до девятнадцати лет, – говорит она, доставая трусики в цвет платья.

– Каково это? – прикусываю губу, хотя не желаю этого знать. Но есть ещё и интерес.

– Каково что, госпожа? – удивляется она, копаясь в обуви.

– Когда тебя кусают? – подсказываю я.

– Меня никто не кусает, – смеётся она и убирает все обратно в шкаф, вытаскивая бежевые странные сапоги, как и вчерашние.

– А как… ну ты… в общем, как кровь они пьют? – шепчу уже, вдруг ещё кто услышит.

– Они разрезают кожу ногтем, но никаких укусов. Они очень бережно питаются, а потом порез исчезает. Даже напоминания нет… иногда, но сильнейшее возбуждение остаётся. Это не объяснить, но когда разрезается вена, особенно на шее или на бедре, то тело натягивается и начинает гореть в такой страсти, что разум наполняется сказочным туманом, как опиумом, – мечтательно произносит она.

– Не поверю, что ты тут добровольно. Скорее всего, тебя ввели в транс или напоили, – фыркаю я. Анна мотает головой и смеётся, закрывая шкаф.

– Нет, совсем нет. Те, кто приходят сюда, резко возвышаются в глазах наших жителей. Это действительно честь для меня. И я ни за что сама не уйду отсюда. Я предана высшим своим сердцем, – и ведь искренне говорит, её голубые глаза блестят от этой любви к отвратительным сознаниям, пользующимся её молодостью и кровью. Я вижу это именно так. Моё подавленное состояние приобретает окраску раздражения на глупость тех, кто так верит им.

– Снимайте халат, и я помогу вам одеться, – произносит Анна.

– Вот на этом твоя помощь окончена. Спасибо, кончено, но я сама дальше, – отвергаю я такое предложение. Я не собираюсь показывать своё тело незнакомой девице, которая спит с этими вампирами. Ещё чего! Да мне стыдно от одной мысли, а тут… нет, и все.

– Хорошо. Приятного вечера вам, госпожа, – немного кланяется и спокойно выходит из моей спальни.

М-да, в этом месте не только ползают по стенам существа, пьющие кровь, уродливые чудовища где-то внизу, но ещё и сумасшедшие девушки, считающие даром Божьим их пребывание тут. Но то, что Анна отзывается так мягко и с любовью о них заставляет меня задуматься. Может быть, они не такие плохие? Ведь змеи, к примеру, хоть и ужасны с виду, но они нападают только защищаясь. Так есть ли вероятность, что и эти вампиры только хотят существовать? Хотя сам факт их мёртвого состояния невозможен в природе.

– Не знаю, – шепчу я самой себе, полностью запутавшись в своих чувствах к ним. Боюсь ли их? И да, и нет. Вот на расстоянии я не боюсь их, даже могу улыбнуться, а вот вблизи. Все же человеческий страх никуда не деть. Он защитная реакция организма.

Устала думать и анализировать, а ещё эта Анна сбивает меня с начальных ощущений. Я против них всех, и не хочу даже предполагать такую возможность, как встать на чьё-то место.

Массирую виски, чтобы снять с себя нарастающую головную боль. Проголодалась, а воспоминания вчерашнего ужина такие яркие перед глазами, что наскоро сбрасываю халат. Надеваю новые трусики и платье. Только в груди оно очень узкое и снова открывает практически половину. Что за издевательство? И не натянуть выше, если вчера оно было свободно под грудью, то сегодня полностью облегает талию и спускается вниз свободной юбкой. Закрываю глаза, чтобы успокоиться и не порвать платье. Сажусь на постель и обуваю сапоги, тонкой сеткой обнимающие ноги до колен.

Руками расчесываю волосы и приглаживаю их. Да плевать! Для кого мне это делать? Не для кого, верно, поэтому подхожу к двери и открываю её. Та же лестница, по которой спускаюсь вниз и распахиваю ещё одну дверь. Вхожу в коридор и пытаюсь вспомнить, как вёл меня Петру вчера. Ускоряю шаг, не желаю одна встретить кого-то из этих вампиров. Не ведомо, что у них, вообще, в голове, кроме как пожрать.

Улыбаюсь, вижу тех же одетых во всё чёрное мужчин с белыми глазами. Подхожу к ним, и они распахивают передо мной дверь. Сейчас же музыка не умолкает, оркестр справа от меня вовсю играет какую-то весёлую мелодию. От удивления останавливаюсь, смотрю, с каким рвением они исполняют музыку.

– Аурелия, добрый вечер, – ко мне подходит Петру с мягкой улыбкой. Но его слова едва могу расслышать из-за громкости музыкальных инструментов.

– Добрый, – киваю я, спускаясь к нему. Мужчины же за столом о чем-то шумно говорят, смеются, словно какой-то праздник. Тела девушек, как и вчера, лежат на скатертях покрытые кровью. И это никак не вяжется с весельем.

– Пройдёмте? – Петру предлагает руку. Но мой взгляд ловит белые длинные волосы, а затем парня одного танцующего по всему залу. Рот приоткрывается от ещё большего удивления. Нет, я всё понимаю или хотя бы пытаюсь это сделать: кровь на столе, тела, вампиров, прошлое и жажду многовековой мести. Но это… просто уму непостижимый поворот событий.

Вэлериу развлекается, приложив одну руку к животу, а другой в воздухе играет пальцами, кружась и делая какие-то замысловатые движения. Это настолько завораживающе и чудно, что я ловлю себя на том, что уже во весь рот улыбаюсь.

– Он… он… – указываю пальцем на шестисотлетнего вампира, качающего бёдрами с закрытыми глазами, словно никого рядом. И он один.

– Танцует. Сегодня у него хорошее настроение, – улыбается Петру, всё ещё предлагая мне руку.

Но я отвести взгляда не могу от Вэлериу, так невероятно кружащегося по всей площади. Хочется смеяться, подавляю в себе это желание, закрывая рот ладонью. Но жмурюсь, и мои плечи дрожат от смеха. Никогда такого не видела. Ни разу! Мёртвый кровосос танцует только ему известный танец. Распахиваю глаза и тут же встречаюсь с его ярким и притягивающим взглядом. Он продолжает двигаться, выставляет руку вперёд, маня пальцами.

– О, нет, уволь, – шепчу я, продолжая хихикать.

Неожиданно меня кто-то так сильно толкает в спину, что моё тело буквально поднимается в воздух и плывёт по нему. Не успеваю я даже испугаться, как уже стою рядом с Вэлериу, обхватывающим мою талию. А я моргаю. Поворачиваю голову и вижу смеющегося Петру, направляющегося к своему месту.

– Что за черт? – шокировано, шепчу я, поворачиваясь к Вэлериу.

– Если говорю – подойти, значит, подойди. Это лишь малая часть моих возможностей над тобой, – шепчет он с озорной улыбкой прямо мне в лицо. Хватает мою руку, отталкивает от себя и резко тянет обратно, ловя в свои руки. Охаю, падая прямо на его грудь.

– Улыбнись, радость моя, улыбнись и насладись этой музыкой. Невероятно прекрасна, – улыбается он, прокручивая меня вокруг оси, нагибает и обращается со мной, как с куклой.

Черт, да не умею я так. Но ему плевать, он, смеясь, вертит меня из стороны в сторону и не могу больше держать в себе желание улыбаться. Улыбаться искренне и ощущать всем телом звуки музыки, не могу не поддаться желанию развеяться и просто потанцевать. Качаю головой, пытаясь подстроиться под него. Но он слишком быстрый, а я не знаю, что это за танец. Я обучена только народным и классическим. А это что-то странное, но необходимо весёлое в моей жизни. И я танцую с ним, обнимая его за шею, смеюсь в неё, а он держит меня, полностью расслабившуюся в его руках. Он ведёт, и мне так легко. Я не думаю больше о том, что могу наступить на его ногу или же отдавить её. Только музыка, смех и он, ловко играющий с моим телом в танце.

– Спасибо, – его голос такой мягкий, когда мелодия затихает, переходя в более спокойную. Поднимаю голову, продолжая улыбаться, смотрю в эти невероятные светло-голубые глаза и киваю.

– Ты уже больше не зол? – тихо спрашиваю я, пока он продолжает двигаться медленно, словно в вальсе.

– Зол, но я умею это скрывать и отпускать, чтобы новый день был лучше, – отвечает он, останавливаясь.

– Прости, – кривлюсь я, отводя взгляд от его лица, и отступаю от него, когда он выпускает меня из своих рук.

– Простить за то, что решила умереть или за то, что решила оставить меня? – подталкивает к столу, где мужчины, как ни в чём не бывало, уродуют девушек. Разрезают их тела ногтями и слизывают кровь языком. Так, лучше на это не смотреть. Лучше вот на Петру, который улыбается нам, расположившись на стуле, как и вчера.

– За то и другое, – серьёзно отвечаю Вэлериу. Подводит меня к столу, – я просто не знаю, что думать, и что чувствовать. Слишком для меня странно, ново, и больно.

– Боль может быть во благо, Аурелия. Надо только понять, как это сделать. Боль придаёт силы идти дальше. Когда-нибудь ты научишься, – помогает мне сесть на стул и сам опускается рядом на свой.

– Сегодня ты не так категорично настроена к моим братьям, – замечает он, и ведь действительно страха нет, только отвращение никуда не деть.

– Думаю, и они будут рады остаться, и разделить с тобой трапезу. Поэтому тебе сейчас принесут ужин, – в который раз ловлю себя на мысли, что наблюдаю за его пальцами. Он постоянно ими жестикулирует, словно кукловод вертит людьми и миром. И это интересно. Глупо, но интересно.

Всё же пытаюсь сбросить себя эту неведомо откуда взявшуюся заинтересованность в Вэлериу и мотаю головой, смотрю на скатерть перед собой. Ведь ответа не требуется, он уже знает его.

– А чем вы занимаетесь днём? Спите? – спрашиваю я, все так же смотря на выбитый узор скатерти.

– Мы не спим, вовсе, – отвечает Вэлериу.

– Но… солнечный свет и тому подобное для вас разве не смертельно? – удивляюсь я, поворачиваясь к нему.

Улыбаясь, берет кубок в руку, и делает глоток, оставляя на губах тёмный оттенок крови. Кончик языка показывается и медленно подхватывает капли, скрываясь из виду.

– Нет. Солнечный свет не приносит ни ожогов, ни смерти. Чем дольше мы пребываем на солнечном свете, тем больше сил тратим. И их нужно восполнить кровью. Не более того. А что касается вопроса, чем мы занимаемся, – замолкает, задумчиво стучит ногтями по кубку, – готовимся к войне. Ты уже знакома с нашей основной армией, но этого мало, ведь она делает то же самое.

– А ночью? – спрашиваю я.

Поворачивается ко мне, смотря прямо в глаза, и от этого взгляда становится не по себе. Приподнимает уголок губ, а затем уже хитро улыбается, откидываясь на спинку стула.

– Ночью мы отдыхаем, – медленно произносит он.

– Ах, ну да, с девушками, – с сарказмом говорю я, хмыкая на это. – Чем же вам ещё заниматься, кроме разврата.

– Завидуешь, что наши умы не замурованы цепями той ереси, которую вбили в твою голову, сладкая моя? – насмехается. Сжимаю губы, передёргивая плечами. Даже отвечать не буду, не собираюсь вестись на это.

– Наша Лия любит себя обманывать, брат мой. Женщины, что они ещё могут, кроме этого? – ехидно поддевает меня Лука. Я даже забыла о его присутствии, как и всех вокруг нас. Резко вскидываю голову, ловлю его едкий взгляд.

– А вы мужчины, хотя вас так называть очень сложно, мёртвые существа, совершенно лишены заботы о таких примитивных вещах, как верность и честность. Вы слишком эгоистичны, чтобы заботиться о том, что мы делаем. Вы только и можете, что болтать и распылять вокруг себя похоть, обвиняя нас в ваших искушениях. Вы прикрываетесь нами, обеляя собственную душу. И неужто ваши штучки работают, ведь вы все мертвецы? – в том же духе отвечаю я ему.

И только после того, как выпаливаю свою речь на одном дыхании, понимаю, что зал затих, и мои слова были произнесены громко и чётко. Медленно оборачиваюсь к мужчинам, смотрящим на меня во все глаза. Сейчас предстоит или молить о прощении, или сражаться за свои слова. Или же меня просто разорвут…

 

Triginta duo

– Что ты ответишь, брат, ведь тебя она спросила? – раздаётся в этой тишине весёлый голос Вэлериу, с наслаждением наблюдающим эту сцену.

– Могу предложить показать, только вот меня не возбуждают холодные амёбы из рода Василики. Они пропитаны ядом и ненавистью к нам, а этого добра и так достаточно, – парирует Лука, надменно поднимая подбородок. Раздаётся одобрительный гул в зале.

Вэлериу поворачивает голову в мою сторону, а я не знаю, что мне делать, ведь слова так и крутятся на языке. И готовы вот-вот слететь. Но хочу ли я усугубить своё положение? И эти яростные взгляды, которые уже дотрагиваются своим прогнившим воздухом до меня?

– Я уверена, что за тобой, вампир, грехов не меньше, чем у Василики. И уж прости, но даже сама мысль о том, что гадкое самовлюблённое и избалованное животное прикоснётся ко мне, вызывает рвотный рефлекс. К тому же я намного чище тебя, дорогой Лука, ведь я берегу себя для одного-единственного. А ты? Сколько раз пачкал собой девушек? Мне их откровенно жаль, влил в них свою язвительность. Не померли ещё от твоего смертельного подарка? – всё же говорю это, и адреналин проносится по венам, придавая уверенности, когда раздаётся свист в зале.

Пальцами сжимает бокал так, что он издаёт неприятный скрипучий звук. Да он его вдвое сложил от злости. И нахожу в себе силы улыбнуться.

– Ты никому не нужна будешь, после того, как весь народ узнает, с кем ты была тут. И уж точно ты будешь изгнана отовсюду. Ведь ты чужая…

– Лука, хватит! – пытается остановить парня Петру, но он швыряет в него бокалом, второй успевает увернуться.

– Тебя все ненавидят и так же жаждут твоей крови! Каждый из присутствующих только и ждёт, когда ты станешь бесполезной, чтобы разорвать твоё тело на куски и высушить! Даже Констанца желала убить тебя, только бы не отдать в руки моего брата. Василика хочет тебя, чтобы ты только и работала, как комбайн для уродцев, вроде тебя. Для всех ты лишь вещь. А вещи, как известно, надоедают, их выбрасывают или сдают на утилизацию. С тобой так и будет, – шипит он, поднимаясь с места. И ведь бьёт по самым больным участкам моего сердца. Бьёт основательно. Глубоко. Нестерпимо душно от слез, которые уже скапливаются на глазах.

– А мне не нужен народ, чтобы быть счастливой, как вам всем. Мне не нужно признание власти, чтобы быть собой. Мне не нужна тысяча мужчин. Мне нужен один, а он примет меня, какой бы я ни была. Для него я буду своей. Ты прав, Лука, для вас всех я вещь. Я враг, я предатель, я самое гадкое существо на планете. Вы жаждете меня убить только бы доказать вашу силу. Это мнимая сила над теми, кто слабее вас в физическом смысле. И это низко, так же низко, как и вы все, собравшиеся тут и издевающиеся над невинными телами девочек. Но и вы для меня уроды без сердца, без чувств, без будущего. А у меня это всё есть, и я благодарна за то, что никогда не пожелаю быть такой как вы все. Ненависть никого ещё не привела к берегам, она забирает их с собой в пучину этой ядовитой смеси. И вы окажетесь там, а я выберусь, потому что буду верить в себя и собственную человечность, которой вы все лишены. Вы прокляты одиночеством и болью. А я спасусь, потому что именно чужая вам, и не стремлюсь стать ближе, – мой голос звучит тихо, но я вкладываю в каждое слово то, что сейчас проносится по моему телу. Честность и понимание, наконец-то, правды. Смотрю на мужчин с окровавленными ртами, на девушек, так глупо считающих, что вот это лучшее. Нет, это ад, а где-то я найду свой рай.

– Прости, Вэлериу, но я не голодна, – произношу я, поворачиваясь к серьёзному лицу парня. А ведь все это начал он, мог же остановить своего брата, но ему нужно было унизить меня и довести до этого. Теперь же смотрит на меня с печалью, которая только злит. Поднимает руку, верно, чтобы отпустить меня, как его пленницу. Доказать свою власть надо мной, как человеком. И вновь унизить перед присутствующими.

Впивается в мои глаза взглядом, светлеющим моментально, и резко поворачивает руку. Справа от него раздаётся гортанный звук, неприятный настолько, что кривлюсь. Перевожу шокированный взгляд на Луку, схватившегося за горло и буквально на глазах синеющего.

Вэлериу спокоен, наблюдает за мной. А я с ужасом смотрю, как парень падает на пол и сгибается пополам, высовывая опухший язык. Никто не двигается, мои глаза наполняются слезами.

Неожиданно всё прекращается. Громкий кашель проносится по всему залу. Вэлериу опускает руку, поднимаясь с места, и ведь в его облике ничего не говорит о силе, которая в нём. Но я чувствую её, она настолько давящая, настолько мощная, что сглатываю от этого живого ощущения. Облизываю губы и начинаю дышать, ведь сама не заметила, как перестала это делать.

– Всем ясно? – невозмутимо спрашивает он присутствующих. – А теперь пошли вон отсюда. Все. До единого. Мою гостью обижать не разрешено, как и прикасаться к ней.

Мужчины подскакивают с мест, словно этого и ждали, и с таким облегчением забирая своих жертв, расползаются кто куда.

– Простите, Аурелия, – шепчет Петру, подходя к до сих пор не пришедшему в себя брату. Подхватывает его, взваливая на плечо.

Наблюдаю, как закрывается за ними дверь справа от нас, и поворачиваюсь к Вэлериу.

– А теперь можешь это сделать, – говорит он, садясь на стул.

– Что сделать? – непонимающе шепчу я.

– Поплакать. Не желаю, чтобы они видели твою слабость.

– Но разве они уже не увидели её? Да и я человек, Вэлериу, а вы… вы сильные, странные и опасные! Я в тысячу раз слабее вас, тем более женщина, которую вы так ненавидите, – сжимаю голову руками, проводя ладонями по волосам, останавливаясь на шее. Поднимаю голову вверх, и что-то мокрое капает с подбородка на грудь. Удивлённо дотрагиваюсь до своей щеки и обнаруживаю прозрачную слезу. Но я даже не заметила этого!

– Ты не понимаешь своей силы, милая моя. Иди же ко мне, поплачь, я задержу твой ужин, – протягивает мне руку, и я кладу свою в его. Тянет к себе и усаживает, словно маленькую девочку, на колени. Обнимает руками и так хорошо, что меня жалеют. Так приятно и необходимо получить дозу нежных прикосновений по волосам и спине.

– Я устала от этой ненависти ко мне, Вэлериу. Почему к этим женщинам, с которыми вы спите, вы относитесь иначе? А на меня смотрят, как на убийцу их детей. Я ведь ничего не сделала вам, – горько шепчу я.

– Никогда не смей себя сравнивать с обычными девками, поняла меня? – поднимает ногтем мой подбородок к своему лицу. Но как не сравнивать, если всё очевидно?

– Это моя вина, радость моя. В их жилах течёт моя ненависть, и даже если бы ты была святой, ты останешься навсегда с клеймом рода Василики, – отпускает подборок, пробегается ногтями по моей щеке и подхватывает ими слезу, выкатившуюся из глаз.

– Но нельзя всех судить по одной женщине, это неправильно. Все мы разные, с собственными желаниями, сердцем и мыслями, – шепчу я. Вглядываюсь в эти глаза, уже наливающиеся своей голубизной, теперь же я вижу в них его настоящий возраст. Ведь он стар, а на вид молод. Но сколько в его душе скопилось горечи и боли?

– У нас нет сердца и души. Мы её продали за возможность существования. Я продал, чтобы отомстить за свой народ и семью. Повлёк за собой других людей, и теперь мы, бездушные создания, которым чужды такие чувства, какие теплятся в твоём стучащем сердце. Когда оно останавливается, то ничего не даёт больше. Ни тепла, ни сострадания, ни любви. Оно ожесточается. Оно, как ненужный камень внутри. Поэтому никому не понять твоих мыслей.

– Но Петру другой, – отвожу взгляд, и кладу голову на его плечо. Так хорошо и спокойно.

– Петру не видел всего, что узнали и пережили мы. Он рос в других условиях и у него другой грех, нежели у нас. Такие есть, но они живут отдельно, находятся постоянно в печали и унынии. Они создают музыку, которая отражает их мир и становится вечной. А у нас же наиболее значимые грехи.

– То есть, в вас нет печали? Но ведь из-за печали рождается гнев на тех, кто обрёк таких существ на это чувство, – удивляюсь я.

– Гнев рождается, но на самих себя. Они сами начинают искать смерти. Только грешники подвластны полному обращению, а те, кто просто хотят из желания познания встретить нас, превращаются в низших. Чем сильнее желание, тем больнее обращение и существование их недолго. Ты уже видела их. Мы их убьём или же их убьют женщины. Они мясо для пушечных выстрелов. Такой вот смысл.

Поднимаю лицо, пока в голове бегают мысли, перебирая в памяти всё, что узнала.

– Ты говоришь, что если у человека нет грехов, то он превращается в таких чудовищ? – спрашиваю я.

– Нет, грехи есть у всех. Значения разные.

– Тогда какой грех у тебя?

– А ты ещё не поняла? – усмехается, проводя ногтем по моему оголённому плечу.

– Не могу ответить, потому что не могу собраться, – признаюсь я. Улыбается, продолжая рисовать какие-то узоры на моей коже.

– Я поддался искушению, предав свою веру. Я совершил непоправимый грех по отношению к тому, кому поклонялся. Я нарушил обет безбрачия, – медленно отвечает он.

– Прелюбодеяние и блуд, – шепчу я.

– Блуд соединяет человеческие тела, только чтобы осквернить их. Так говорится в библии. А монах не имеет никакого права даже думать о плотском наслаждении. Я не только думал, но и следовал ему и не раз. Грешен, признаю, и не каюсь, – издаёт смешок, убирая свой палец с моего плеча.

– Но ты ведь любил, разве это греховно? – хмурюсь я, пытаясь вспомнить всё, что читала в библии.

– Всё в этом мире греховно, бесценная моя. И, когда я принял свой грех, я стал свободным. Это невероятное чувство, которое нужно пережить. Ты освобождаешься, сбрасываешь кожу, которая не была твоей. А как долго ты ещё будешь прятать в себе это? – снимает меня с себя, поднимаясь на ноги, и впивается в меня взглядом.

– Что это? – переспрашиваю я.

– Твой разум и твои желания не в ладах друг с другом, Аурелия, моя обманчивая драгоценность. Ты мечешься, и твоя настоящая сущность показывается. Ты даёшь слабину, отпуская поводья благопристойности, являя себя той, кто ты есть, – его рука тянется к моему лицу. Проводит ногтями по щеке, рисуя какие-то узоры, и приподнимает мою голову, да так сильно, что вздыхаю от боли.

– Если ты считаешь, что я притворяюсь, то ты ошибаешься, – тихо произношу я, смотря в его глаза, с расширенными зрачками, как тогда в Сакре. Вновь вижу в этих глазах огонь, полыхающий яркими мазками на чёрном.

– Нет, я так не считаю. Боишься стать той, кем ты рождена. Отбрось эти глупости, Аурелия. Отбрось и увидишь себя настоящую. Пороки, они так сладки в твоей крови. Чистой и одновременно испорченной, – шепчет он, продвигаясь пальцами по моим волосам, и забирается в них. Надавливает на кожу головы, и это отдаётся яркими вспышками в глазах. Нет, не боли, а чего-то иного. По телу пробегает едва уловимая приятная волна.

– Поддайся им. Продайся этим демонам, что едины для всех, – его шёпот рядом с ухом проникает в меня, растворяясь туманом в голове. Его руки скользят по шее, царапают кожу, опускаясь на плечи, и переходят на спину.

– Вэлериу, что ты делаешь? – словно опьянела, словно не могу соображать больше, а только плыть в мягком омуте, который образовался вокруг меня. Закрываю глаза, когда в душу врывается воздушное чувство.

– Открываю тебя. Возвращаю тебе свою благодарность, – его рука проходит по моей спине и останавливается на шее, сжимая её пальцами. Массирует мою кожу и это так приятно, невероятно приятно. Мышцы тут же расслабляются. По пояснице пробегает холодок, волной спускающийся к ногам.

Вэлериу убирает руки и всё настолько быстро прекращается, что я удивлённо моргаю, привыкая к свету, и мотаю головой. Что это было?

– А теперь ужин, радость моя. Немного помог тебе снять напряжение и остудить мысли, – обходит меня и садится на стул, как ни в чём не бывало. А я стою и смотрю впереди себя. Тело до сих пор помнит это ощущение и пытается повторить, но ничего не выходит. Становится стыдно, безумно стыдно за то, что он до меня так дотрагивался. И признаться себе в том, что стыд этот появился не из-за того, что верую. А из-за того, что хочу ещё. И это странно.

Тихо сажусь обратно и поворачиваю голову к такому спокойному и умиротворённому лицу Вэлериу, что дивлюсь, как ему это удаётся. Ведь сейчас он… так интимно со мной. А вчера ведь развлекался. Неприятное чувство заполоняет разум. Сжимаю челюсть, скрипя ею.

– Часто проделываешь этот фокус? – резко спрашиваю я.

– Довольно часто, – моментально отвечает он без тени раскаяния, что вот такой… такой порочный весь.

– Больше так не делай. Не прикасайся ко мне. У тебя есть довольно много девушек, а меня не тронь, – отворачиваюсь от него, а грудь поднимается чаще от быстрого дыхания и уже ядовитого всплеска эмоций внутри.

– Это приказ, Аурелия? – насмехается и это ещё больше выводит из себя.

– Верно. Приказ. Я помогла тебе продолжить вести распутный образ жизни, но уж, будь любезен, избавь меня от этого твоего греха, – передёргиваю плечами, постукивая ногой по полу. Да хочется наорать на него. Не знаю, откуда это желание. Но хочется просто взять и ударить за то, что пробует на мне свои столетние замашки извращенца.

– А если не послушаю, что ты будешь делать, драгоценность моя? – и он веселится, раздражает меня этим и распыляет внутри ещё больший костёр из ярости. Злости именно на себя.

– Убью тебя, – угрожающе отвечаю я, гордо оборачиваясь к нему, и смотрю прямо в светящиеся весельем светлые глаза.

– Давай заключим пари, – предлагает он. Прищуриваюсь. – Я дам тебе эту возможность, но если у тебя не получится, то я буду делать всё, что захочу с тобой.

– Идёт, – киваю я, быстро принимая решение. Но разве я смогу это сделать? Нет, но сейчас мной ведёт желание превосходства над ним. Не думаю, а только киплю от ярости.

– Прекрасно, – хлопает в ладоши, и, как по взмаху волшебной палочки, двери открываются, входят мужчины с моим ужином. Они расставляют передо мной рагу из ягнёнка, свежие овощи, фрукты. Ставят кувшин, тарелку, кубок и приборы.

– Принеси мне самый острый нож, что у нас есть в замке, – говорит Вэлериу, обращаясь к одному из мужчин.

– Но…

– Ты выбираешь другое оружие, сладкая моя? – перебивает меня, нахально улыбаясь, смотрит на меня.

– Крест и нож, – выпаливаю я, понимая, что не смогу, но отчего-то продолжаю. Зачем? Господи, зачем?

– Несите. Крест из моих покоев и нож. Быстро, – поднимает руку, указывая им выполнять.

– Ты с ума сошёл, верно? – шепчу я, когда мужчины вылетели из зала.

– Верно, страстная моя. Но мой выигрыш так привлекает меня, что не могу побороть собственную слабость. Ужинай, Аурелия. А потом будешь убивать меня, – смеётся, указывая рукой на блюда.

– Я отказываюсь, – мотаю головой, сдаваясь. Я не убийца, каким бы плохим человек ни был, не сумею это сделать.

– Поздно. Одна попытка: или же ты станешь свободна, выйдешь из этого места и будешь жить, или же окажешься в моих руках, в своих пороках и будешь гореть так, как этого пожелаю я. Ты желала окончить войну, так я даю тебе возможность увидеть, кто я такой. И что ты можешь сделать или же не сделать.

 

Triginta tres

– Вэлериу, я не стану убивать тебя. Ты же понимаешь, что я это сказала… сказала под… – вскакиваю с места, запуская руку в волосы от бури чувств и понимания, что снова совершаю глупость. Да даже закончить предложение не могу, потому что трясёт всю от осознания.

– Сказала под воздействием греха. Понимаю, но и ты должна понимать, что угрозы так просто не бросают на ветер, – равнодушно пожимает плечами, поворачиваясь ко мне, и берет в руку бокал.

– Но я! Да прекрати это! – кричу я так громко, что даже голова кружится от переизбытка эмоций.

– Прекратить что? Показывать тебе, что такое сила или что такое бесполезные угрозы? – и раздражает он своим спокойствием. Ведь мне страшно от всего. Страшно, что даже подумала об этом, что согласилась. Может быть, проще сдаться, ведь выбора и так нет?

– Ладно, признаю, что я это заявила сгоряча и не подумала об этом. Но и ты ведь неглуп, чтобы предлагать мне оружие, которое сможет убить тебя. Верно, Вэлериу? Выходит, я изначально проиграла. Так к чему сейчас этот фарс? – злюсь, сжимая руки в кулаки.

– Ты начала понимать суть. Это стоит того, чтобы умереть ещё раз, – делает глоток из кубка и откидывается на стул, наблюдая за мной.

– Я хочу к себе, – отворачиваюсь, желая поскорее спрятаться и пережить в себе случившееся.

– Нет. Ужинай, – стул придвигается позади меня и ударяет по внутренней стороне коленей, с писком падаю на него.

– Прекрати. Что ты хочешь? От меня что хочешь? Я призналась, ты прав, что дальше? – ударяю ладонью по столу, не сумев проконтролировать разрывающие меня эмоции.

В этот момент двери распахиваются, и входит мужчина. Несет в руках тот самый крест, который был в церкви. Я его помню. Эти рубины такие тусклые там, сейчас же сверкают яркими кровавыми камнями. И нож. Длинный с усыпанной теми же камнями рукояткой. Мужчина кладёт это всё перед Вэлериу, и он рукой отсылает его. В зале повисает давящая тишина.

– Это мне подарил отец, когда я решил в тринадцать уйти в монахи. Он не возражал против моего решения, хотя с детства я изучал, как убивать людей. Не мог. Рука не поднималась. А сейчас же у меня длинный список тех, кого убил и не ножом, – берет в руки крест и кладёт его передо мной, как и нож.

– Жизнь играет по своим правилам, а точнее, Он. Наказание всегда найдёт тебя, где бы ты ни был. Так что, драгоценность моя, возьми. Это твое, и, как понимаешь, меня этим не убить. Остается нож, – встаёт и указывает на вещи. – А я готов.

Поднимаю на него взгляд и содрогаюсь от его слов. Глаза туманят слезы, когда рука сама тянется к кинжалу. Это не я! Она сама хватается за рукоятку.

– Вэлериу… не надо, – шепчу я, держа крепко в руках оружие.

– Необходимо. Для многих доверие проверяется только после смерти. Так пробуй, я не против. Ведь я знаю ход твоих странных мыслей и твои настоящие желания. Ты хочешь быть свободной и любимой. Этого все хотят, но любовью мы привязываем людей и ни о какой свободе не идёт речи. Мы заставляем себя быть с ними, так разорви эту цепь. Потому что тебя я не отпущу. Ты моя тайна, и я собираюсь разгадать её. Оставить себе.

Моё тело поднимается само, и я знаю, что это делает он, так пристально смотря в мои глаза. Повелевает мной и ведь мог сделать со мной и раньше, что угодно. А я… я не могу сопротивляться. Предательство. Отчаяние. Жалость. Желание жить и хоть во что-то верить.

Рука поднимается с кинжалом. Сцепляю зубы, пытаясь побороть эту силу во мне. Его силу. Должна же быть и моя где-то! Ведь я одна из них! Я тоже могу иметь мощь. Картинки… незнакомые картинки огня бегают перед глазами, мольбы о помощи и глаза. Глаза ребёнка, так доверчиво протягивающего ко мне руки.

– Нет! – кричу я. И этот крик вырывается из груди сильнейшим всплеском волн, нож вылетает из моей руки. Меня саму словно подбрасывает в воздухе. Делаю глубокий вдох, и ноги подкашиваются.

Вэлериу подхватывает меня за секунду до падения одной рукой. Такая слабая, не могу пошевелить ни пальцем. Безвольная, а внутри опустошённость.

– В этом твоя прелесть, Аурелия, моя радость, – наклоняет лицо ко мне, проводя ногтями по щеке, а я вишу, как кукла в его руках. Глаза прикрыты, и только слабо могу различить его улыбку и блеск светлых глаз.

– Ты не она. Не Василика. Ты последняя и самая опасная на этой земле, – поднимает меня выше, ноги отрываются от пола, и я парю в воздухе.

– Вернёт тебя искреннее желание. Чистое и безгрешное существо. И оно же погубит тебя. В её руках твоё спасение и смерть. В твоих руках, Аурелия. Ты знаешь, как истребить мой род. Ты знаешь, но пока просто не понимаешь. А когда поймёшь? Когда почувствуешь в себе силу, убьёшь ли ты меня? Или лучше мне тебя первым убить, во имя собственного спасения? – его шёпот проникает в создание тонкими нитями, вышивает эти слова на подкорке головного мозга. Слабо дышу прямо в его губы. Так близко, так прохладно и так горячо.

– Иссушена ты своей же силой, милая моя. Так дай помочь тебе, дай мне вернуть твоё дыхание, – прикасается губами к моим. Такие мягкие, такие странные, глаза закрываются сами. Его рука поддерживает мою голову, а губы… как сладко целует. Как медленно и как это необычно. Греховно и притягательно. А я не могу двинуться, словно не владею телом более. Приоткрывает мой рот своими губами и делает глубокий вдох. Холодный поток воздуха врывается в тело, моментально впитываясь в кровь, и она начинает бежать так громко по моим венам. Настолько прислушиваюсь к этой метаморфозе в моём теле, что не замечаю, как мои руки поднимаются и касаются плеч под тонкой материей шелка.

Что-то происходит со мной и это настолько прекрасно. Так легко и свободно. Желание отбросить все свои предрассудки, слишком долго вбиваемые в голову церковными грехами, и я уже сама целую эти губы, изогнувшиеся в улыбке. Не знаю и не умею, но сейчас мной ведёт та самая врождённая чувственность, что присуща любому человеку. Это безумно. Это так будоражит кровь, что мурашками покрывается тело, когда отвечает на мой призыв. Припадает к моим губам, подминая под свои. Танец агонии и страсти бушует в теле.

Мои руки в его волосах, и они такие шелковые, такие с ума сводящие своей длиной и упругими локонами. А его губы, манящие и словно играючи двигаются на моих. И я чувствую, первый раз чувствую, насколько грех может быть правильным.

Мир перестаёт существовать вокруг, только моё дыхание, а у него его нет. Моё горячее эхо страсти, так ворвавшееся в тело с его холодом и превратившее меня в безумную. Как наркотик, как тот самый опиум, туманящий сознание, оставил только животное желание дотрагиваться до его губ и исследовать их полноту, их мягкость и их силу.

Я не помню, когда поцелуй из нежного и такого певучего, превратился в пылающий цветок на моих губах. Его прохлада настолько сжигает, что издаю тихий стон, когда он отрывается от моих губ. Его рука скользит по щеке, и я жажду больше получить этих прикосновений. Его ногти на моей груди, которая так выпирает из-за тугого платья. Вздрагиваю и таю в этих руках. А он продолжает искушать и ласкает тело, поднимаясь рукой к шее. Приоткрываю глаза, смотря туманным взором на него, полностью поглощённого изучением меня. Вэлериу встречается со мной глазами и в них такой невероятный огонь, в который падаю и я вместе с ним.

Резко отпуская меня, отходит на шаг, а я чуть ли не лечу на стул. Удивлена, обескуражена снова и снова этим поведением. Своим поведением. По щелчку все мысли возвращаются в голову, как и весь стыд.

– Прошу прощения, Аурелия. Оставляю тебя одну, – быстро произносит он, не смотря на меня. Разворачивается и широким шагом буквально вылетает из зала, оставляя меня сгорать от стыда.

Дотрагиваюсь до своих губ, и они горят. Так сильно горят, а я жмурюсь. Тело до сих пор под властью того, что произошло со мной. Давление внизу живота и вся поясница словно обхвачена тугим обручем.

О, Господи, как я могла? Он целовал меня. А я… я отвечала, и это было прекрасно. Лучшего первого поцелуя я бы и не пожелала. И ведь это плохо, это невозможно и вновь слова пастора о губительных демонах, затопляющих чресла юных созданий, врываются в голову.

Открываю глаза и пытаюсь не задохнуться от этих мыслей. Плохо. Плохо. Плохо. Нельзя. Он ведь мёртвый. Он пьёт кровь. Он убивает людей. А кто их не убивает? Все вокруг меня такие, а я не одна из них. Или же такая же? Не знаю! Не знаю я больше ничего! Запуталась и этот поцелуй был явно лишним для моего маленького тела.

Но первый раз за свою жизнь именно этот грех заставляет задуматься. А что есть на самом деле зло в этом мире? Почему так осуждают зарождение симпатии, вложенного в каждого человека природой, а значит и Богом? И почему же симпатию и желание большего нельзя контролировать? Выходит, что все мы подвластны греху, и никто в этом мире не избежит кары небесной. Вэлериу был прав. Только вот я теперь не знаю, как спрятаться от собственного осуждения. Больше такое не должно повториться. Не должно, ведь это будет означать, что я блудница. А я верю в одного и единственного.

Мотаю головой, быстро накладывая себе остывшую еду, и насыщаю тело, дабы сбежать к себе и лучше там. Там безопасно. И он… он ведь тоже убежал от меня и за что попросил прощения? За то, что влил в меня собственного греха? И я ведь чувствую его, ощущаю до сих пор каждой клеточкой тела, оно покалывает и рождает новые и новые мысли. Слишком греховные, слишком опасные и слишком желанные.

 

Triginta quattuor

Что делают люди, когда подвластны демонам, точнее, одному из них и устрашившиеся этого? Бегут. Бегут от мыслей, обманывают себя и пытаются вернуть свою веру. Но сделанного не вернёшь, не обратишь время вспять и не забудешь. Остаётся лишь бежать. Так и я быстрым шагом выхожу из зала и поднимаюсь по лестнице.

Но что мне делать дальше? Забыть невозможно. Губы до сих пор горят, хотя его ведь такие холодные. Корю ли я себя за то, что так беспечно поддалась его столетним умениям и греху? Конечно! Миллион раз, конечно! Сейчас мой разум противится тому, что я думала буквально некоторое время назад. Поцелуй из самого необыкновенного приравнялся к моему падению. Я боюсь его, Вэлериу, действительно боюсь его силы, ведь он имеет такую мощь. Как в физическом плане, так и в мысленном. Он знает обо мне всё, буквально всё и это не оставляет свободы даже в собственной голове. Но и у меня есть сила, противостоять его и это странно. Я уступаю ему во всём…

Неожиданно сталкиваюсь с кем-то. Охаю, отступая, и упираюсь спиной в стену. Мои глаза натыкаются на босые ноги и прозрачную алую ткань, лежащую вокруг них. Медленно поднимаю взгляд, скользя по женственным изгибам совершенного белоснежного тела под тонкой материей, не скрывающего даже треугольник волос между бёдер, как и небольшую грудь с тёмными ореолами сосков. Шоколадные волосы незнакомки уложены в мягкие кудри, а сама она невероятно прекрасна с карими глазами и чувственными пухлыми губами, сейчас же недовольно поджатыми.

– Карла, кто тут у нас? – раздаётся женский голос сбоку от меня с акцентом на румынском. Перевожу все ещё шокированный взгляд на другую девушку. Она же темнокожая и в таком же прозрачном платье только светло-жёлтого цвета с чёрными блестящими волосами и тёмными глазами. Да им столько же, сколько и мне. Кто они?

– Да вот, простолюдинка попалась. Неслась сломя голову и чуть меня не сбила с ног. Какое неуважение, – голос Карлы неприятен и говорит она на румынском намного лучше, чем другая. Она рождена на этой земле. Вторая явно иностранка.

– Поклонись своей госпоже, девка, – рявкает Карла, делая взмах рукой с короткими ногтями. Она не одна из них. От такого обращения всё разгорается во мне, задираю подбородок, хотя я ниже их на полголовы, но никто не смеет так со мной говорить.

– С каких пор кланяются проституткам? – усмехаюсь я, складывая руки на груди. Встречаю уверенно два яростных взгляда.

– Карла, новенькая, наверное, из прислуги, – смеётся темнокожая, подходит к подруге, вставая рядом с ней. – Она ещё не знает, кто мы. А мы, девка, любимые женщины твоего господина. Поэтому кланяйся нам, иначе отдадут животным. Уж мы-то за этим проследим.

– У меня нет господина. Поэтому отвалите и дайте пройти, – делаю движение, чтобы обойти их, но они перекрывают мне путь.

– Какая ты наглая. Держись, сучка, мой господин разорвёт тебя за такое обращение к его фаворитке, – шипит Карла, хватая меня за локоть.

– Вэлериу который? – ехидно хмыкая, вырываю руку из хватки удивлённой Карлы.

– Как ты смеешь называть его по имени? – возмущённо кричит она и замахивается на меня. Отскакиваю назад, и её рука только задевает моё плечо.

– Госпожа, – раздаётся сзади взволнованный знакомый голос. Я зла безумно, ведь эта проститутка подняла на меня руку, позволила себе физическое насилие над незнакомым человеком. Я сама готова её разорвать сейчас, что воздух прерывисто срывается с губ. Оборачиваюсь, видя, как к нам подбегает Анна и кланяется мне.

– Ты её назвала Госпожой? – изумляется темнокожая.

– Да, прошу вас, Госпожа, пройдите к себе, – быстро произносит Анна, делая акцент на обращении ко мне, и боязливо смотрит на девушек.

– Так значит, ты и есть та самая из рода Василики. Та, что предала свой народ. Та, что тут пленница. И та, которую вынесли на плече от животных, – смеётся Карла, закрывая рот рукой.

– Дейла, прошу, идите. Вас уже ожидает Господин, – Анна говорит темнокожей, с интересом осматривающей меня.

– Вот это встреча. Аурелия, не так ли? – продолжает хихикать Карла, обходя меня, останавливается напротив. – Уясни, что ты не нужна ему. Мы его женщины, все ясно?

– Да как-то и не рвусь, чтобы стать шлюхой. Подстилкой для мёртвых и кровососущих тварей. А вот ты беги уже, Вэлериу ожидает, когда раздвинешь свои ноги и станешь переносным сосудом с кровью. Занимайся своим делом, ясно? – ядовито произношу я.

– Ах ты, сука…

– Карла! Пошла вон отсюда! – громкий голос Петру прерывает новое оскорбление от девушки. Она отходит от меня, опуская голову, но не может перебороть своё отношение ко мне. Всё это так явно написано на её лице. А я довольна, что последнее слово осталось за мной.

– Простите, господин, – тихо говорит она. Усмехаюсь, с наслаждением наблюдая эту сцену. Петру подходит ко мне, закрывая собой.

– Только попробуй тронуть девушку, оскорбить её ещё раз. Я изгоню тебя с позором, как и каждую здесь. Мой брат будет очень зол, если хоть волосок упадёт с его драгоценности. Если хоть слеза скатится с прекрасного лица его рубина. Ты меня поняла? – первый раз слышу, как этот мужчина бывает грозен.

– Но, господин Петру, она обозвала нас! – взвизгивает Карла, указывая на меня пальцем.

– И что дальше? Значит, заслужили. Она имеет полное право на это, как и просить вашего господина убить вас. Она твоя госпожа, заруби себе это на носу, – уже рычит Петру, подходя к девушке, словно уменьшающейся в размерах под его силой. А мне хочется хихикать, не сдерживаю победной улыбки.

– Хорошо. Прошу прощения за своё поведение, господин. Такого больше не повторится. Тогда мы пойдём, чтобы наш властитель снова был счастлив и любил нас, как и каждую ночь без устали. Мы пойдём к нему, к нашему похитителю сердец. Мы будем окружены его заботой и теплотой, а кто-то будет один в холодной спальне, – смотрит в мои глаза, явно предназначая эти слова для меня.

– Шлюха, – одними губами за спиной Петру произношу я. Девушка чуть ли не подпрыгивает на месте и, громко ругаясь, слетает по ступеням вниз, а за ней Анна и темнокожая, имя которой я даже не запомнила.

– Пойдёмте, Аурелия. Не стоит воспринимать слова Карлы всерьёз. Она очень вспыльчива, это и привлекает в ней моего брата, – Петру поворачивается ко мне, услужливо предлагаю руку.

– Они… ну они… – не могу закончить предложение, располагая свою руку на сгибе локтя Петру. Сейчас же перед ним сказать это стыдно, ведь он улыбается, с пониманием похлопывая меня по руке, словно очень взрослый и умудрённый опытом старец.

– Верно, Аурелия, вы мыслите в том самом ключе. Они его женщины. Они его развлечение. Они избранные, – говорит он, провожая меня по коридору.

– А…

– Давайте, продолжим у вас, – перебивает меня, предостерегая о чём-то беспокойством в глазах. Киваю ему и выдавливаю улыбку.

Мы в молчании подходим к двери, и Петру пропускает меня первой, закрывая её. Быстро поднимаюсь, но мужчина опережает меня и распахивает передо мной дверь спальни. Хоть он и вампир, но такой добрый, отзывчивый и дружелюбный ко мне, только с ним чувствую себя в безопасности.

– Для начала я бы хотел извиниться за Луку. Он не умеет сдерживать себя, а особенно, с вами, Аурелия, – произносит Петру, поджимая губы.

– Почему он такой? Почему выбрал для себя гордыню и гнев? Ведь они его? – спрашиваю я, опускаясь на постель.

– Верно. Мы не выбираем грехи, Аурелия, – мотает головой мужчина и садится рядом со мной.

– Тогда как это происходит?

– Понимаете, когда нас обращают, то чему мы были подвластны, становится смыслом жизни. В момент обращения Луки, он был поглощён яростью за смерть нашей семьи и его. Он был полон тщеславия и желания мстить. Это и осталось с ним по сей день. Такое нельзя выбрать. Они сами находят тебя и властвуют над тобой.

– А вы, Петру? Почему печаль? Ведь вы отличаетесь от них? – задаю я вопрос и внимательно наблюдаю, как тень грусти накрывает его лицо. Встаёт и подходит к камину, упираясь в него руками.

– Меня обратили сразу же после рассказа о том, что случилось с моим отцом, с моим братом, с нашим городом. Мне было восемь. Я не могу контролировать это, и сейчас оно живёт во мне, – тихо отвечает он.

– Но всё же вы другой. Отличаетесь от них. По крайней мере, даже сейчас вы полны доброты и желания мира. Не так ли? – поднимаюсь и подхожу к нему. Поворачивает ко мне голову и горько усмехается, выпрямляясь.

– Я не могу отрицать того, что виновные должны быть наказаны. Правосудие нельзя отменить или же пройти мимо бесчинств, что творились в нашей истории. Но и не поддерживаю того, чтобы истребить всех. Мир… нет, равновесия никогда не будет. Такова эта жизнь. Такова правда. И ни вы, ни я ничего не изменим, даже если будем жаждать этого всем сердцем. Остаётся ждать и наблюдать за тем, что будет.

– А что будет со мной, Петру? Когда начнётся война? – опускаю голову, громко вздыхая.

– Сейчас Василика и все женщины ищут вас. В вас содержится та сила, которая решит, какая из сторон выиграет. Ваша кровь священна для них. Они верят в то, что только вы сможете подарить им народ, который станет править на этой земле. Они верят в немыслимую силу вашей крови, как и мы. Ведь только вы, Аурелия, смогли дать возможность Вэлериу очнуться. И если у них получится переманить вас на свою сторону, обмануть и вас, то… наступит тёмное время. Вы хоть понимаете, что последняя? Никто из наших мужчин не обратит женщину. Никогда. А вы ходячее искушение для каждого. Ваш род, который вы можете создать, будет самым сильным и молодым. А молодость имеет свои привилегии. Мощь, которую все мы потеряли с годами. Желание жить. Вы уникальны. Помимо этого, в вас течёт кровь древних. Георга и Констанцы.

– Так это правда, что он мой отец? – поднимаю голову, заинтересованная его словами.

– Да. Помните, вы мне говорили про горящий замок и лошадь, с которой упали? Так это воспоминания не Вэлериу, а Георга. Он ехал к замку, чтобы спасти людей. Не успел, его поразил кол, запущенный Василикой. Но Вэлериу успел обратить вашего отца до его последнего вздоха.

– Почему его поймали, если вы все скрывались?

– Констанца. Он влюбился в неё, когда встретил в лесу, недалеко от поселения именуемом уже Эллиаде. Наши мужчины дежурили там, искали, где прячут брата. Стена была открыта для входа и выхода. Но Василика… каждая женщина подвластна её силе. Она заставила Констанцу поймать Георга в ловушку. Затем её обратили, и она думала, что он мёртв, или же знала, что жив и покоится на дне озера. Столетия прошли, прежде чем она решилась продолжить род. Но всё же женская сущность берет своё. Желание материнства оно присуще любой женщине, на это требуется только время. Ничего не получалось у неё, одни потери детей, как и другие женщины потеряли возможность рожать. Василика разрешила Ионе вытащить Георга и показать ей, хотя это было опасно. Он передал нам послание, что Вэлериу спрятан у них и попрощался. Они вернули его к жизни буквально на пару дней, чтобы впоследствии убить, когда результат принес свои плоды.

– Мама говорила, что любила его… рассказывала о мужчине, которого убили… – шепчу, борясь со слезами.

– Вы плод любви, хотя недолгой, возможно, её и не было. Но что-то связывало Констанцу и Георга, ведь родились вы. Иначе как чудом вас нельзя назвать. И это должно вас радовать, – Петру подходит ко мне, сжимая ласково моё плечо.

– Как можно радоваться, если я всё видела? – качаю головой, всхлипывая. – Я видела, как его облачают в мешок, и хотела спасти. Нет ни капли радости, ведь всё настолько запуталось из-за них. Виноваты во всём только Вэлериу и Василика. Гордость и обида, желание мщения и ненависть друг к другу сотворили создания ночи и отвратительную реальность. Но была ли между ними любовь, Петру? Разве, когда ты любишь, не становишься на защиту любимого всеми силами? Разве, когда сердце бьётся ради одного, ты не отдашь своё дыхание за возлюбленного?

– Любви и не было, Аурелия. Была похоть, сильнейшая привязанность, сгубившая душу моего брата. Он жаждал любви когда-то, хотя себя отдал Богу. Он был иным, Аурелия. По рассказам Луки, Вэлериу был очень похож на вас. Ранимый, красивый, добрый и широкой души человек. Помогал всем и отдавал себя без остатка, сочувствие к каждому смертному наполняли его душу. Василика для этого и появилась в городе, чтобы он ослабел в своей преданности к Богу. Ведь по румынской земле ходили слухи о святом в городе Сакре. Отчего Василика так поступила с ним, мне не известно. Возможно, жажда власти, зависть, а, возможно, у неё были иные причины. Они, мужчины, ненавидят женщин, потому что именно женщина начала войну, разрушила уклад, который так долго создавался. Это не прощается.

– Отчасти я понимаю это. Правда, Петру, понимаю, но, скорее всего, я глупа, раз хочу только, чтобы это закончилось не побоищем и смертями, а иначе, – вглядываюсь в тёплые солнечные глаза и ищу в них чувство, сродни моему.

– Мы похожи с вами, – его пальцы касаются моей щеки, и он проводит по коже прохладным касанием, – мы чужие для них, Аурелия. Вы, потому что враг. А я, потому что не видел этого. Я лишний, как и вы. Они все знают больше меня, ведомы злостью, а я за пределами этого. Я не чувствую той палитры боли, что пережили они. Да, я желаю гибели Василике, как той, что сделала смертельный выпад в сторону моей семьи. Но только её.

– Но вы же один из них, – шепчу я, понимая всю боль в его глазах, сейчас передающейся мне.

– Нет. Я рождён в смутное время, но не помню его. Я создан уже после заточения брата и не знаю истины. Только догадки, сделанные по услышанным обрывкам разговоров мужчин и братьев. Никто не говорит со мной, как и с вами. Никто не принимает меня, как и вас. Никто не делится со мной, не доверяет. Я лишний, чужой, и это угнетает меня так же, как и вас. Поэтому я полностью понимаю ваше состояние.

Мне настолько жаль этого мужчину, ставшего таким не по своей воле. Эту печаль и муку в его голосе нельзя игнорировать. Сердце затопляется нежностью и сочувствием к нему.

Поднимаю руку, касаясь прохладной щеки, и улыбаюсь сквозь слезы. Петру удивлённо поднимает глаза, смотря в мои.

– Вы хороший, очень хороший. Вы слишком хороший, чтобы нести в себе зло. Вы полны доброты и раскаяния за то, что не делали. И я вас прекрасно понимаю. Мы оба жертвы обстоятельств. Благодарна вам, что так отзывчивы ко мне сейчас. Я на распутье и верю только вам, – тихо произношу я.

Его рука ложится на мою, и он закрывает глаза, словно сейчас собирается заплакать. Ведь его лицо кривится от муки, терзающей его душу. Сжимает мою руку и его губы касаются запястья, оставляя сухой поцелуй на коже.

– Спасибо вам, Аурелия, – открывает глаза, а я, кажется, не дышу, ведь такая ласка мне неведома. Никто с такой нежностью, мужской нежностью не относился ко мне. И это подкупает. Так подкупает меня, что замираю, когда он опускает мою руку в своей, а другая его рука проходится по моим волосам и застывает на шее.

Наши лица недопустимо близко, и ещё мгновение и его губы коснутся моих. Не могу поймать ощущение хотя бы чего-то, но секунда и одна из мыслей проносится в голове. Она бессвязная. Она не запоминается. И она остужает, заставляя сделать шаг назад. Снять с себя руку Петру, и выпустить другую.

– Я… простите, – шепчу, понимая, что ещё немного бы и поддалась новому греху. С меня достаточно уже сотворённого. Смущение и стыд заполоняют тело, и щёки начинают гореть.

– Это вы меня простите, Аурелия. Я не должен был пользоваться вашим состоянием. Я… честно всё понимаю. Вэлериу. Против брата я не пойду, – сухой голос Петру проникает в сознание. Поднимаю голову, хмурясь.

– При чём тут Вэлериу, Петру? Вы хотели поцеловать меня, и ведь я вроде бы тоже. Но это всё неправильно. Для меня неверно. Но никоим образом не касается Вэлериу. Он не властен надо мной, – резко отвечаю я.

– Ошибаетесь, Аурелия. Вы юны и неопытны, но останавливает вас то, что вы уже выбрали своего защитника. Хоть разум и не в ладах с вашим сердцем, а вокруг всё для вас ужасающе, но сторону вы выбрали. Только вот выбрал ли он вас, госпожа Браилиану, или же вы совершили непоправимую ошибку? – бросает на меня взгляд, наполненный злостью. Не успеваю я возмутиться, как мужчина уже проходит мимо меня и захлопывает дверь за собой.

– Совершила ошибку, скорее всего, – шепчу я в тишину. Такое чувство, что он знает о поцелуе с Вэлериу. Знает больше, чем говорит. А я ни черта не понимаю.

Сейчас ведь полна неуловимых чувств, они путаются между собой. Сливаются в одну кашу и не дают сделать правильные выводы. Я действительно попала в кромешный ад на земле, заполоняющий душу и терзающий плоть изнутри. Разрывают меня, каждый в свою сторону.

 

Triginta quinque

Тишина угнетает, как и одиночество. Сейчас же я чувствую себя именно заложницей. Идти некуда, думать только остаётся о том, что знаю. Но и это не даёт ничего. Один выход – ждать, когда тело и разум устанут, чтобы уснуть. Горячая ванна не помогает, как и медленное расчесывание волос не успокаивают внутри меня терзающие голову мысли. Ничего не даёт уснуть. Встаю и подхожу к шторам, распахивая их, и смотрю в стеклянное окно на двери.

Ночь. Для меня ночи означают новые события и новости, которые только путают больше. Зачем Вэлериу поцеловал меня, если у него есть эти девки? Он только пачкает меня. Пачкает своими словами, взглядами, руками и губами. Своим грехом сводит с ума и туманит сознание. Зачем? Неужели, не хватает этих?

Противно и неприятно. Словно использовали. Грязной чувствую себя сейчас. Раздражена тем, что я продолжаю воскрешать воспоминания с его участием.

Дверь позади меня распахивается. Оборачиваясь, встречаюсь с белокурой девушкой, входящей в мою спальню.

– Госпожа, я принесла вам молока с мёдом. Это поможет заснуть вам, – произносит она и оставляет бокал на столике рядом с кроватью.

– Отработала своё? – зло фыркаю я, отворачиваясь обратно к окну.

Знаю, что груба. Знаю, что она ни в чём не виновата. Но эти колючие чувства внутри меня уже разворачивают неприятные ощущения. Хочется на кого-то их выплеснуть и этим человеком оказывается Анна.

– За что вы так со мной? – тихо спрашивает она. Вздыхаю и поворачиваюсь к ней, закрывая на секунду глаза, и корю себя за эту вспышку.

– Прости, – отвечаю я, натягивая улыбку, и пожимаю плечами. Не знаю, как объяснить своё состояние.

– Госпожа, вам не следует ревновать меня или же других девушек к нему. Мы всего лишь средство для насыщения его тела и продолжения жизни. А вы… вы другая для него, – говорит она, печально улыбаясь, и переводит свой взгляд на пол.

– Я не ревную, Анна. Меня растили в других условиях и иных законах. Праведных, поэтому, наверное, моя реакция такова. Для меня тут всё отвратительно и грязно, – опровергаю её слова, но где-то внутри понимаю, что права она. Права и это неприятно. Только почему я ревную его? Ревную ли или это состояние обусловлено гордостью, которую на несколько мгновений растеряла?

– Да, я знаю, в каком месте вы росли. Мы же воспитываемся по иным законам. Нам не претит библия, и мы ходим тоже в церковь. Только не там ли сказано во второй заповеди: «возлюби ближнего своего как самого себя».

– Верно, такое там есть, но это не означает греховную похоть, которую проповедуете вы. Истина в том, чтобы помогать ближнему своему, не дать ему совершить ошибки и поддерживать, как самого себя. Это никоим образом не относится к вашим грехам. Я не придерживаюсь этого, – поджимаю губы, смотрю на спокойную Анну, только улыбающуюся мне.

– «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас». И такое там есть, потому что все мы грешны, а вас именно обманывали праведностью, которая сродни тому самому греху. Мы признаем это и не отвергаем лукавого. Но разве не сама библия учит нас жить каждый день так, чтобы он оказался озарённый лучами солнца и счастья?

– Но в лучах солнца не живёт ненависть, которой они пропитаны!

– В лучах солнца и создаются самые жестокие планы, а ночь лишь покрывает их. Помогает воплотить в жизнь. И никто этого не изменит, госпожа. Поэтому стоит ли вам переживать о том, над чем вы не властны? Стоит ли мучить себя и отказываться от настоящей жизни? Ведь вы хотели свободы, а сами не даёте себе этого. Вы страшитесь этой свободы и пугаетесь всего, что для вас ново. Но ново не означает ужасно. Поверьте мне, хоть они и питаются кровью, но существ, держащих свое слово, верных ему и сильных в этом, я ещё не встречала. Я не боюсь за свою душу, потому что знаю, что Бог простит меня за всё, ведь я защищаю свою семью. А защита для меня это они. Они охраняют наше поселение, как и многие в округе. В горах. Они знают много и за это я им благодарна. Я не отказываюсь от того, что грех вершится тут. Но грех греху рознь. Убийства ещё больший грех, чем сладострастие. Мы созданы для любви и бояться этого глупо. Госпожа, примите их, не как родных, а как тех, кто просто пытается сохранить свои жизни и вернуть на наши земли спокойствие, – пока она говорит, подходит ко мне, смотря прямо в мои глаза.

– Слишком сложно для меня, Анна. Я ведь понимаю это, буквально всё понимаю. Но я запуталась, мне так трудно принять это. Ведь ты знала об их существовании, верно? – кивает на мой вопрос. – А я нет! Я с детства слышала голос, потом упала в яму, где и начала узнавать всё. Частые события, новости, правда. Она разрушает меня, и я не знаю, как относиться к этому. Как по лабиринту бегаю и везде натыкаюсь на стены. Ты принесла мне молока, но там, я уверена, снотворное, чтобы я спала. А я устала спать, мне необходимо… необходимо хоть что-то родное, – поднимаю голову к потолку, пытаясь сдержать слезы.

– Да, там снотворное. Петру попросил для вас навести, он сказал, что вы слишком взволнованы. Если хотите, я могу немного посидеть с вами и рассказать о том… да о чём угодно, – предлагает Анна. Опускаю голову, смотря на милую девушку, так пытающуюся помочь мне. Добрая. Киваю ей.

– Это было бы хорошо, – тихо отвечаю я, указывая рукой ей на кровать. Подхожу к постели и сажусь на неё, девушка делает то же самое.

– Сколько тебе? – спрашиваю её.

– Месяц назад исполнилось восемнадцать, – чётко отвечает она. Приподнимаю брови, изумляюсь этому. Надо же, а внешне я бы дала ей меньше, наверное, из-за её комплекции.

– А им? Твоим подружкам, – ничего не могу поделать, но язвлю.

– Карле скоро девятнадцать, но она у нас самая красивая, поэтому её и выбрали, а Дейле как мне. Тут девушки все до девятнадцати лет. Это крайний возраст.

– Почему? Почему не старше? – хмурюсь я.

– Все дело в крови. Чем старше кровь, тем она бесполезней. Господин обрёл вечную жизнь в девятнадцать, поэтому он не может употреблять иную, как и все его братья. Девочек отбирают только в этот период. Год, когда ты можешь обрести новый статус и жизнь, обогатить себя и подняться в глазах жителей деревни. И обязательное условие – потеря девственности, – от этих слов я приоткрываю рот и мотаю головой, чтобы принять это.

– То есть… хм… как? Неужели ты…

– Ох! Нет, госпожа, – смеётся Анна, – нет, не так, как вы подумали. Мужчины могут брать девственниц, а вот для господина это неприемлемо. К нему надо идти уже обесчещенной. Но при этом не тронутой другим мужчиной. После отбора, нас, избранных, отводят к медсестре, которая лишает нас девственности специальной палочкой. Она похожа на мужской орган. Девственную кровь собирают в пробирку, и мы её преподносим нашему господину, как дань уважения. Но это быстро забывается, остаётся только жажда новых познаний над своим телом.

– Офигеть, – шокировано шепчу я.

– Простите? – недоуменно приподнимает светлые брови девушка.

– Говорю, что это ужасно, – поправляю я себя, понимая, что её может обидеть моё заявление. – Для меня ужасно. Нам всегда говорили, что только муж имеет право на этот подарок. И этот мужчина навсегда становится твоим супругом, разводы у нас запрещены, и не было ни разу ни одного. Да и вдовы не выходят замуж, они целомудренны до смерти. А тут… хм, странно.

– Вас слишком загнали в рамки, госпожа, – улыбается Анна. – Ведь в мире давно нет такого понятия, как чистая девушка для одного. Нет, у некоторых культур, конечно, это ценится. Но у большинства уже стало даже пороком.

– Ну не для меня точно. А тем более с ними, – от отвращения передёргиваю плечами, кривя нос.

– Не делайте поспешных выводов, пока не попробуете, – берет меня за руку, заверяя в своих словах. Но остаюсь я всё равно при своём мнении.

– Скажи, а тут можно где-то взять нормальную одежду? Вы, вообще, ходите практически голые, а другие и подавно не стыдятся этого. А мне бы хотелось чего-то закрытого. И нижнее белье, оно неудобное. Все отдала бы за обычные хлопковые трусики.

– Нет, и нижнее белье у вас очень красивое. Нам не разрешается одевать на себя плотные ткани, как и белье. Наше тело всегда должно быть доступно для господина, – качает головой, а я вытаскиваю свою руку из её.

– То есть Вэлериу в любой момент может… ну, может взять вас? – жмурюсь от своих же слов.

– Верно. Но больше он питается. Шея должна быть открыта, там вены. Поэтому такого рода наряды приемлемы. И мы меняем одежду после ночи, потому что она вся разорвана. Хоть господин и выглядит молодо, но он мужчина с устаревшими повадками. И предпочитает сам снимать одежду, точнее, ногтями разрезает её вместе с кожей…

– Фу, – снова передёргивает, ведь я так ярко вижу такого рода картины, что тошно. Тошно и неприятно от этого.

Заливисто смеётся от моей реакции, а я словно прогнившее молоко выпила.

– А раны, – неожиданно вспоминаю я. – Почему не остаётся ничего? На коже я имею в виду, не одного пореза. Как они это делают?

– Раны не остаются только от тех, кого обратил сам господин. Это возможность не убивать жертв, они мысленно передают нашим телам возможность быстрее заживать. Одним взмахом господин может умертвить человека или же вернуть ему молодость. Это не объяснить, но я видела своими глазами. А вот другие… Петру… он не может. От его ногтей остаются следы, – девушка быстро поднимает платье, ничего не стесняясь, демонстрирует мне тонкий, ещё незаживший порез прямо на внутренней части бедра.

– Так ты и с ним? – взвизгиваю я. – Прикройся ты уже!

– Да, у нас есть привилегии. Кроме господина мы имеем право выбрать ещё одного истинного дитя ночи. Меня сам Петру выбрал, он очень нежен и тут… понимаете, госпожа, если с господином ты горишь без остатка, то в его руках такое спокойствие, такая гармония в душе и хочется плакать от этого. Я, наверное, влюблена в него, раз мыслю так. Но я, даже если сил практически нет в теле, иду к нему, чтобы рассвет встретить в его объятиях. Они невообразимо прекрасные, – отворачивается от меня, и вижу, как одинокая слеза скатывается по её щеке.

– Но он не обратит тебя, и влюбляться… да не должна ты этого делать, – шепчу, вглядываясь в печальное лицо.

– Я знаю, всё знаю, ведь учили нас с детства. Эти слова передаются из поколения в поколение. Но против чувств никуда не сбежать, госпожа, достаточно одного взгляда, и ты пропала. Разум и чувства не состоят в единстве, когда дело касается сердечных дел. Это просто происходит. Без причины. Без слов. Случилось и не убежать от этого, поэтому я отсюда никуда не уйду, пока он тут. И страшно. Вы думаете, одна не понимаете ничего, запутались и боитесь? Нет, госпожа, я тоже боюсь. Все наши люди боятся будущего. Но я боюсь не за себя, а за Петру. Ведь он может умереть, а тогда умру и я, хотя тело будет жить, но душа будет покоиться вместе с ним, пока и меня не убьют.

– Тебя за что? Ведь ты ни при чём! Если кто и виноват, то сама Василика и Вэлериу, – возмущаюсь я. Усмехается на мои слова, бросая на меня косой взгляд.

– Вы ведь не знаете, насколько опасна и сильна Василика, так ведь? – делаю неоднозначный жест рукой на её вопрос. – Она сейчас такая же сильная, как и господин. Они рядом, все рядом с моим поселением. Они знают, где вы и где живёт он. Но не нападают, потому что вы тут. Если они хоть на метр подойдут ближе, то вас убьют. Тогда сила Василики померкнет, как и господина. Вы трое связаны. Вы отдали свою кровь добровольно, чтобы вернуть нашего властителя. Вы отдали ему добровольно свою душу и уже находитесь между ними. Вас не трогают, потому что ваша кровь ценна. Она даст силы, в ваших руках тысячи жизней, как живых, так и мёртвых. А если вы будете на стороне Василики, то вас иссушат и не дадут умереть. Вас будут мучить, господина не убьют, а приведут к вам. Обратят вас его кровью, и вы сами убьёте его. Убьёте всех мужчин этого рода на планете. И будут править женщины. Хотя я сама женщина, но я, как и мои предки, жили спокойно на этой земле, благодаря именно мужчинам. Ни одной смерти от их рук, а вот от женщин Василики миллионы смертей. Никто не безгрешен, госпожа, но чаша грехов на стороне вашей матери и вашего рода. И убьют они всех, кто помогал и был хоть бы мыслями причастен к этой жизни. Так уже было. Чем больше душ они заберут, тем сильнее станут.

– Тебя Петру подговорил, чтобы ты уверила меня в том, что есть хорошие и плохие? – встаю, упираясь руками в бока, зло смотря на девушку.

– Нет, он, наоборот, старается уберечь вас от познаний вашей участи. Это моя воля, потому что я хочу защитить своего любимого. А вы верный способ это сделать. Если вы обратитесь, благодаря крови нашего господина, или же просто решите помочь всем нам спастись, то и вы останетесь живой. Нет хороших и плохих, есть только правда и ложь. Есть желание жить, – спокойно отвечает она, тоже поднимаясь.

– Я не хочу быть такой как они. Я человек и останусь им до смерти, – уверенно произношу я.

– Даже человеком вы сильны. Сильнее, чем каждая из нас. Не страшитесь этого, госпожа, не бойтесь. Прислушайтесь к своему сердцу, не к разуму, а к сердцу, оно верно подскажет решение. А сейчас мне уже пора. Меня зовут, а вы выпейте молоко. Травы Петру творят чудеса, поверьте мне, они помогут вам уснуть и не думать о плохом. Отдохните, – девушка разворачивается и выходит из спальни.

 

Triginta sex

Она ушла, а я так и смотрю на дверь. В голове нет мыслей, только тяжесть внутри. Парадокс. Моё тело молодое и сильное, а душа уже изношена и смертельно устала. Анна дала мне достаточно пищи для размышлений. Меня раздражает, что все твердят о моей крови и её ценности. Если это так, почему же Вэлериу просто не убьёт меня и не выкачает всю мою жизнь? Хотя у мамы и Ионы моей крови достаточно. Теперь понятно, все понятно, отчего я так боюсь одного вида алого напитка для вампиров. С детства я чуть ли не каждую неделю приходила в госпиталь к Ионе, где они втыкали в меня иглы. Было больно, помню эту боль и сон, в который меня забирал некто, показывающий прекрасные картинки природы. Но с годами отчего-то это стало реже и совсем забылось. Это очень странно, ведь сейчас я помню буквально каждый поход с мамой, мои крики и слезы. А там. Дома. Не единого воспоминания об этом. Как робот знала, что должна сходить, отворачивалась и ждала, когда закончится. Как такое может быть? Они, как Вэлериу, имели доступ к моему разуму? Тогда отчего не увидели, что это он? Или же… не знаю. Тысяча вариантов и ни одного правильного. Меня обманывали всю мою жизнь, использовали и жаждали убить.

Как же больно и горько от этого. Ужасно, что скучаю по маме. Безумно мне её не хватает. Хочу услышать новую ложь и увериться, что она любит меня. Любит ли? Могут ли, вообще, эти существа любить? Вряд ли. Нет, в них нет любви. Ведь любовь – это свет, яркое пламя из страсти жить и оберегать любимых. А они это растеряли. Возможно, лучше было бы принять те таблетки. Ведь быть канатом, который перетягивают и дёргают, ужасно. Выбрать сторону? Нет. Не буду. Никогда не буду этого делать. Только за себя бороться, чтобы не дать больше использовать, как пищу.

Стираю слезы и поднимаюсь, обходя кровать, и подхожу к столику, где стоит кубок с молоком. Удивительно, но единственный кому я доверяю – Петру. В него можно влюбиться, понимаю Анну и сочувствую ей. Ответного чувства она не услышит. И ревность, которую она мне приписала, просто бред. Я не могу ревновать его к шлюхам. Но это раздражает с безумной силой, что сама поддалась ему и целовала. Мой первый поцелуй, казавшийся там, в зале, прекрасным, стал самым гадким и унизительным.

Мотаю головой, сбрасывая с себя эти мысли, и залпом выпиваю горьковатый напиток. Вытираю рот рукой и подхожу к шкафу, доставая новую прозрачную сорочку, какие носят эти блудницы. Меня хотя бы никто не видит. А ещё халат, но от камина в комнате очень жарко, потому кладу его на меха у ног. Укладываюсь в постель, смотрю на купол собранной ткани надо мной.

Чувствую ли я себя защищённой? Не знаю. Вроде бы никто не трогает, наоборот, старается Петру огородить меня. Но всё же… давит на меня осознание правды. Мой отец. Другой. Хоть я его и не знала, даже не видела, но в груди всё отзывается на слово «папа». С той фотографией не было такого. Знала и всё. А сейчас что? Сейчас так жалко и ведь видела… хотела спасти… не удалось. Он уже мёртв.

Закрываю глаза, повыше натягивая одеяло, и пытаюсь уснуть, но ничего не выходит. Кручусь с бока на бок. Почему не помогают травы Петру? Почему не насылают на меня забытье?

– Аурелия…

Распахиваю глаза и испуганно сажусь на постели. Что такое? Холодный ветерок пробегает по телу, а дыхание моментально нарушается. Кручу головой, осматривая безмолвное пространство вокруг, только в камине огонь потрескивает. Но я ведь слышала, как раньше слышала его голос. Вэлериу.

Показалось, слишком переутомилась. Снова укладываюсь и закрываю глаза, пытаясь унять быстрое сердцебиение.

– Аурелия, кристалл моих слез, иди ко мне, – раздаётся прямо рядом с ухом. Вздрагиваю и распахиваю глаза, ищу источник этого голоса. Никого.

Сон? Это сон? Но когда я успела заснуть? Подскакиваю с постели, натягиваю халат и осматриваюсь.

– Вэлериу? Что происходит? – шепчу я, подходя к двери.

Страх ведёт мной. Ведь раньше звал лишь потому, что ему требовалась помощь, дабы воскреснуть. А сейчас? Что-то случилось, определённо что-то случилось.

Открываю дверь и выглядываю.

– Тут кто-то есть? Вэлериу? Петру? – спрашиваю я тишину. Кусаю губу, не зная, что делать. Если сплю, то зачем зовёт? А если нет? Если не сон и вновь беда. Женщины пришли сюда? Но он говорил, что не решатся на это.

– Аурелия, – раздаётся его голос снизу. Выхожу, быстро сбегая по лестнице, но снова никого. Открываю другую дверь, которая должна быть запертой. Но она поддаётся, и я вхожу в коридор, освещённый свечами по стенам.

Обнимаю себя руками, сильнее кутаясь в халат. Медленные мои шаги идут вразрез с биением сердца. Тишина такая гнетущая и страшная, но продолжаю идти, постоянно оборачиваясь. Достигаю лестницы, осматривая тёмное пространство внизу.

– Да, моя драгоценность, иди ко мне, – шёпот поднимается прямо из этой темноты.

– Что случилось, Вэлериу? – спрашиваю я, спускаясь по лестнице. Но ответа нет, как и его, когда останавливаюсь внизу. По левой стороне загораются свечи, освещая мне коридор, которого не помню. Ведь с Петру шли мы вперёд.

Знаю, что идти надо туда. Зачем? Поворачиваюсь и шумно вздыхаю, направляясь к коридору, ведущему меня вперёд. Как только прохожу, горячие свечи, они позади меня тухнут, словно отрезая путь назад.

Но иду по коридору, передо мной винтовая лестница. Поднимаюсь по ней, снова оказываясь в коротком коридоре, а впереди меня закрытая тёмная дверь. Свечи рядом с ней зажигаются, и она медленно открывается передо мной.

Страшно ли мне? Конечно, безумно страшно, что пальцы холодеют, но продолжаю свой путь, входя куда-то. Но не успеваю разглядеть за тонкими прозрачными тканями, как дверь с грохотом захлопывается. Подскакиваю на месте, закрывая глаза, и прикладываю руку к груди. Это всего лишь дверь.

Открываю глаза. Рукой отодвигаю ткань и замираю, осматривая место, где я оказалась. Повсюду висят прозрачные материи из белой, розовой и бордовой ткани. Они всюду и приходится отодвигать каждую, кручусь, пытаясь найти выход отсюда.

– Вэлериу, – шепчу я, уже путаясь в этой ткани, пока меня буквально не выталкивает на свободу.

Поворачиваю голову, и крик ужаса застревает в горле. На широкой кровати, разодранной в клочья и измазанной бордовыми мазками, лежат три девушки. Я знаю их. Всех знаю. Это его женщины, но сейчас разодранные тела и кровь, запёкшаяся на их коже, не дают даже возможности дышать. Они как куклы разбросаны по пространству кровати полностью обнажённые. Сломанные куклы.

Отступаю назад, и меня скрывает развивающаяся ткань уже такая же разорванная и в красных кровяных отпечатках. Мой крик раздаётся по безмолвному пространству. Пытаюсь бежать, но путаюсь в этих тканях, они словно обматывают моё тело и закручиваются вокруг меня, не давая дышать, не даря мне спасение. Хочу плакать, а слез нет, только сотрясается тело под воздействием увиденного.

Кто-то крепко хватает меня сзади. Кричу, бью по нападающему руками.

– Аурелия, моя радость, тише, – спокойный шёпот проникает в сознание. Замираю, жмурясь, и всхлипываю. Сухо. Больно и так ужасно.

– Они мертвы… убил… ты убил их, – шепчу я, мотая головой.

– Кого? Милая моя, кого? – разворачивает в своих руках. И правда, Вэлериу. Белоснежные волосы распущены по плечам и светятся в золотистом свете бликами серебра. Глаза безмятежные и голубые. Губы изогнуты в мягкой улыбке.

– Они… Анна… Карла… – сжимаю голову, пытаясь обуздать страх.

– Ох, моя нежная, это твоя фантазия. Ты выдумала эту иллюзию, посмотри же, – толкая меня, ведет снова туда. Не могу видеть этого, но когда перед нами раскрываются ткани, то удивлённо распахиваю глаза, смотрю на другую постель. Похожую на мою, только с белыми тканями и чистыми простынями. Никого на ней нет, а ткани вокруг нас такие же нетронутые, как и должны быть.

– Но… но… я видела… ты звал… – непонимающе шепчу я.

– Нет, ты сама призвала меня, радость моя, – улыбается, дотрагиваясь ногтями до моей щеки. И только сейчас понимаю, что он по пояс обнажён. Белая кожа обтянула тугие мускулы худощавого тела с гладкой грудью. Не должна смотреть на него, но взглядом пожираю плоский живот и кромку тёмных штанов, сидящих низко на бёдрах. Скольжу взглядом обратно, встречаясь с его глазами.

– Это ты звал меня. Я сплю? – тихо спрашиваю я.

– Я лишь выполняю твои желания, моя диковинная гостья, – его голос так певуч и сладок, что вопросы вылетают из головы, как и страх, как и всё. Буквально всё. Я только смотрю в его глаза, где играют отблески свечей. Жарко. Становится настолько жарко, что меня бросает в пот.

– Аурелия, – рука Вэлериу забирается в мои волосы, притягивая меня за голову ближе к себе.

А я вымолвить слова не в силах. Фантазии такие порочные, такие невероятные появляются, и туман. Густой и мягкий плывёт в моём разуме, как и вокруг нас по полу, застилает мои ноги. Чары, его чары невероятно сильны. Против них нет спасения, и не хочется. Мои ладони проходятся по его прохладным плечам. Глаза в глаза, расстояние между нами с каждым дыханием уменьшается, пока его губы не касаются моих. Нежное дуновение лепестков на моих губах, и они отвечают ему. Робко. Незнакомо и с жаждой познать больше. А он целует так искусно и глубоко, отрывая мою душу от земли и растворяет её в забытьи. Какие у него волосы мягкие, как и ласки. Как и рот, медленно изучающий мой.

Ногти Вэлериу проходят по шее с двух сторон, и это отдаётся в ногах. Они дрожат, а с губ срывается вздох прямо в его губы. Прохладный язык скользит по ряду зубов и завершает свой путь на верхней губе. Подхватывает ногтями халат. Треск и куски халата лежат у моих ног.

– Моя грёза, – холодным шёпотом опаляет мои губы и его руки обхватывают меня за талию, буквально вжимая в своё тело. Больно и так приятно. Тысячи иголочек впиваются в мою поясницу, щекоча её и, заставляют изнывать в ожидании его губ. Сама подаюсь вперёд и впиваюсь своими губами в его. Хочется чего-то ещё. Не хватает. Его язык касается моего. Вздрагиваю от этого. По телу разливается горячительная сила ответить ему и прикоснуться к его языку своим. Безумно. Жадно. Обнимаю его за шею, отдаваясь полностью поцелую, о котором только читала в книжках. И нет мыслей. В такие моменты тело ведёт только греховное желание изучать.

А он целует. Целует моё лицо, мои закрытые глаза. Руками ласкает кожу под тонкой тканью. Сжимает ягодицы. Не могу дышать. Голова запрокидывается. Подхватывает меня за шею и поднимает над полом. Открываю глаза, затуманенные от желания вновь ощутить вкус его губ. А ведь даже вспомнить вкус не могу. Но необходимо ещё. Смотрит в мои глаза. Зрачки расширены, а губы такие алые, словно багряные розы на белом снегу.

Кладёт меня осторожно на постель, моментально оказываясь надо мной.

– Прекрасна, – шепчет, проводя ногтями по шее, изучая моё лицо, что полыхает не от смущения, а от страсти, которую познает тело. Ему плохо, так плохо и хорошо одновременно.

– Как же ты прекрасна, Аурелия, рубин моих терзаний, – массирует руками плечи и наклоняется ко мне, оставляя поцелуй на шее. Закрываю глаза, впитывая в себя приятные отголоски на эти прикосновения губ к горячей коже. А он целует, жадно покрывает мою шею своими мягкими ласками. Тону в нём. Это так прекрасно. Мои руки зарываются в его волосы, а его ладони гладят мои бедра, раздвигая их. Хватается за низ сорочки и поднимает её. Дотрагивается до кожи и моё тело просто выгибается, подстраиваясь под его ласки, под его поцелуи.

– Совершенна. Моя, – шёпот пронзительный и до безумия сводящий с ума растворяется вокруг меня. Агония внутри тела и тихий стон с моих губ, когда его ногти царапают кожу, заставляя гореть её сильнее.

– Позволь мне… прошу, позволь, – покрывает поцелуями мою шею, поднимаясь к губам. Накрывает их и жадно кусает нижнюю губу. До боли, до крови. Тело сжимается. Проходится языком по ранке и внутри меня образовывается натянутая пружина. Языком опускается обратно по шее. Сошла с ума полностью. Голова мечется по подушке, а тело выгибается к его губам, покрывающим грудь. Ногтями цепляется за тонкую ткань и тянет вниз, обнажая верх груди.

Острый ноготь проходится по нежной коже. Резкая вспышка в голове. Вскрикиваю не от боли, а от толчка внутри меня. Он такой сильный, что разрывает изнутри. Тело выгибается и меня трясёт. Безумная волна поднимается от ног и сосредотачивается между бёдер. Пульсирует и не даёт дышать. Кричу, держа крепко его голову, срываю голос от приятного терзания тела.

Распахиваю глаза и резко сажусь. Дышу быстро и не могу поймать кислорода. Горю и покрыта вся испариной с головы до ног под тёплым одеялом в своей спальне. Моргаю, сбрасывая с себя сон. Это всё было там, за пределами разума. Инстинктивно дотрагиваюсь до губ, шеи и груди. Осматриваю себя, но ни единого напоминания о случившемся. А между бёдер так некомфортно. Влажно.

Закрываю глаза, притягиваю ноги к груди и упираюсь в них лбом.

Боже, какой позор! Это был эротический сон с его участием. Я никогда прежде такого не видела, не чувствовала. А сейчас тело, словно одна эрогенная зона. Кожа пылает, как и внизу живота пульсирует что-то, требующее прикосновений.

Подскакиваю с постели, но ноги ватные. Дрожат. Дохожу до ванны и чуть ли не вбегаю в неё, на полную включая ледяную воду в раковине. Плещу себе в лицо, поднимая голову, смотрю в зеркало. Глаза блестят, как у сумасшедшей, а капли воды стекают с румяного лица.

Какой ужас! И ведь всё было так реально, очень реально. Дотрагиваюсь до своей груди, где во сне меня обожгло его ногтем. Кожа белая и ровная, ни единой раны. Это всё под воздействием рассказов Анны и моих переживаний. А вдруг всё это было? Вдруг я была там и отключилась? А сон это была реальность, которую я проживала? Нет.

Нервно улыбаюсь, выключая воду.

Нет, не может быть. Надо забыть и отпустить, принять, что это был всего лишь сон. Необычный и горячий. Греховный.

Моё отстранённое внимание привлекает то, что вокруг не горят факелы и свечи, а свет льётся из окна. Ещё день. Подхожу к небольшому окну и всматриваюсь в мрачное небо, затянувшееся надо мной. На воду, так спокойно покачивающуюся внизу.

Новый день. Что он принесёт мне? Какую ещё опасность и правду, снова разрывающую мою связь с матерью? Ведь сейчас я уже больше не скучаю. Приняла ли я тот факт, что вампиры существуют? Приняла. Приняла многое и хочу теперь узнать, какая настоящая роль отведена мне. Уверена, что меня вновь обманывают, скрывают правду. Если было бы дело только в крови, то не оставили бы меня в живых, не оберегали бы и не соблазняли. Но разве соблазнял ли Вэлериу меня? Нет, это тоже моя ложь, которой защищаю собственный интерес к нему. Первый раз в жизни меня заинтересовала греховная сторона нашего существования. Это для меня унизительно признавать, что страсть имеет место в моей душе к этому существу. А он пользуется моей неграмотностью в этих вопросах, смеётся надо мной внутри и развлекается со своими женщинами. Нет, надо оборвать. Прекратить зародившееся влечение. Чувствую, что ни к чему хорошему оно не приведёт. Только к темноте моей души.

 

Triginta septem

Приняв ванну и вроде бы уже отпустив этот порочный сон, я открываю шкаф, рассматривая медленным взглядом одежду. Откуда она? Он её выбирал? Но когда успел забить это маленькое пространство прекрасными творениями?

Не успеваю я развить мысль, как позади меня раскрывается дверь. Испуганно оборачиваюсь и вижу Анну, входящую ко мне с подносом, на котором стоит чайник и чашки.

– Добрый день, госпожа, – произносит она, ставя свою ношу на столик.

– Добрый. Откуда ты узнала, что я проснулась? – спрашиваю я, теснее затягиваю полотенце. Ищу глазами халат, который должен лежать на постели. Но его нет. Неужели, это была правда? Неужели…

– Петру попросил развлечь вас, пока не начнётся ужин. Ваше пробуждение для них не таинство. Сейчас в замке практически никого нет, – перебивает мои мысли. Поднимаю на неё голову, осматривая девушку.

– Он не убил тебя, – шепчу я.

– Кто? Вы о чём, госпожа? – удивлённо изгибает брови, обходя постель и останавливаясь напротив меня в светло-розовом одеянии, таком же прозрачном, как и всегда.

– Моего халата нет, значит, я не спала. Отключилась… и вы… ты… Карла… разорваны были, – бессвязно бормочу я.

– Ничего не понимаю. А халат, как и кубок ваш забрали слуги, наверное, пока вы спали, – улыбается девушка.

– Тут есть слуги? – теперь моя очередь удивляться.

– Конечно. Они убирают комнаты, когда все внизу на ужине или же пока отдыхают. Их нельзя заметить, на то они и слуги, – пожимает плечами.

– Понятно. Значит, всё же спала, – облегчённо вздыхаю и натягиваю улыбку.

– Конечно, я вашу дверь внизу ключом открыла. Мне его Петру передал. А связка есть только у слуг. Не бойтесь, к вам никто не войдёт без разрешения. Это приказ господина. Хотите чаю? – предлагает она.

– Да, только оденусь, – киваю, разворачиваясь к шкафу.

– Госпожа, скажите, а как вы ухаживаете за телом? Ваши ноги не покрыты волосами, которые нам приходится удалять? – неожиданный вопрос заставляет меня открыть рот, настолько откровенный, что я даже не знаю, что ответить.

– Хм, ну… они не растут. Мама говорила, что это генетическая особенность…

– Вашей крови, понятно. Да, я заметила, что и тела мужчин гладкие и никакие манипуляции с внешностью, вроде острига волос, не выполняют, – перебивает она меня, заливисто смеясь.

А я даже обернуться не желаю, покрываясь тут же краской стыда за такое откровение.

– А кто выбирал эти наряды? И откуда они? – меняю тему, вытаскивая белое платье, расшитое красными камнями и имеющее такой же крой, как у вчерашнего.

– Это наша одежда, которую в городе шьют портнихи. Мы не ходим в джинсах и мужской одежде, даже при поездке на лошадях. И Петру привёз эти платья сюда, он лучше всех знал, что вам подойдёт, – отвечает Анна.

– И, кстати, вы выбрали похоронный наряд. В белом у нас предают земле, а вот замуж выходят в разноцветных нарядах. Ярких и переливающихся драгоценностями, – хрюкает от смеха, пока я кручу в руках вешалку.

– А разве не такова моя участь? Раз его принесли сюда, значит, они ожидают именно этого, – хмыкая, бросаю платье на постель.

– Могу я задать вам ещё один вопрос? – спрашивает она и на мои плечи неожиданно ложится что-то. Вздрагиваю и перевожу взгляд на халат, которого не было. Резко оборачиваюсь к девушке, вдевая руки в рукава.

– Вы его не заметили, он лежал на пуфике, – объясняет она.

– Эм… хорошо… спасибо. Да, ты можешь задать мне вопрос, – киваю я, благодарно улыбаясь ей, и застёгиваю халат, срывая полотенце под ним.

– Как вы могли не задумываться о том, что ваша кожа идеальна? Почему вы не болеете, а ведь это было так? У вас дар к снам и слышите голос господина? С лёгкостью выучили латынь, которая даётся очень сложно любому? Это все указывает на ваше настоящее предназначение и прямое отношение к истинным, – на одном дыхании произносит она. Вздыхаю и бросаю полотенце на кровать.

– Даже подумать не могла, что вампиры существуют, ведь нам преподносилась история графа Дракулы, как сказка. Я принимала своё тело и цвет волос, как должное. Хороший иммунитет и правильное питание, за которым следили. Дар, как ты его обозвала, стал для меня кошмаром. Боялась рассказать, а когда поделилась, то меня предала подруга. И в итоге я тут. А латынь… не знаю… она лёгкая, красивая и притягивала к себе, – медленно отвечаю я довольно честно.

– Понятно, но в вас есть кровь двух враждующих кланов. Женщин и мужчин. Вы, наверное, не думали ещё о том, что будет с вами, если вы не обратитесь? – Анна проходит к столику и наливает чай, бросая на меня быстрый взгляд.

– Нет, я думала о другом, – хмурясь, иду к ней.

– Представьте, что сейчас ваше тело от простуды и других болезней оберегает кровь истинных. А когда она потеряет это свойство, то на вас обрушатся недуги, которых вы избежали, это приведёт к гибели. Ваша кровь, да и тело станут подвергнуты всем бактериям. Не справитесь с этим наплывом, и ваше сердце не выдержит, – передаёт мне чай.

– Ты приходишь сюда и мила со мной, только для того, чтобы я согласилась встать на сторону мужчин? – хмыкаю, отворачиваясь от девушки, и сажусь на постель, делая глоток горячего напитка.

– Нет, вы мне нравитесь. Очень нравитесь. Такая юная и такая сильная. И знаю, что бы я ни говорила вам, кто бы ни говорил, вы всё равно останетесь при своём мнении и не поменяете решение. Наверное, мне хочется уберечь вас от такой жизни. Ведь вы другая. Нам рассказывали, какие женщины из этого рода кровожадные и жестокие. Да и мы сами видели это. Наши предки хранят эти воспоминания в книгах. А вот вы… вы иная, – Анна издаёт тихий стон и буквально едва не падает рядом со мной.

Удивлённо смотрю на неё, мотающую головой.

– Тебе плохо? – тихо спрашивая, ставлю стакан на пол.

– Простите, сил нет после этой ночи. Господин был очень голоден и неутомим, – шепчет она, растирая виски белыми пальцами.

– Он… он выпил у тебя много и издевался над твоим телом? – беру стакан и передаю девушке.

– Да, крови ушло много у всех. Но он не издевался над нами, мы добровольно отдаём себя, – делает глоток и сухо дышит.

– Зачем так изводить себя? Что за изверг? – возмущаюсь я, вставая с постели. И внутри меня такая злость. Воспоминания сна врываются в разум, и от этого становится ещё больше неприятно. Это был точно сон, ну не мог же он быть со мной и развлекаться с ними?

– Он насилует вас! – уже кричу, сжимая кулаки, и хочется ответить обидчику. Вэлериу. За всё, что он тут делает. Со мной, с этой милой девочкой. Он вторгается в мои сны и при этом позволяет себе спать с ними! Гадко так! Обидно.

– Ох, нет, госпожа. Он не занимается с нами любовью в плотском смысле, – произносит Анна. Поворачиваю к ней голову, хмурясь от этого.

– Но Лука сказал, что у вас есть… есть секс, – последнее слово говорю шёпотом.

– Нет. С господином нет. Он доводит нас до оргазмов на ментальном уровне. Ведь как можно ещё удовлетворить трех девушек разом? Оргазмы забирают силы, они вытекают вместе с кровью. И ты думаешь, что больше не можешь, но это накатывает снова и снова. Без возможности на передышку, – поднимает на меня голову, блестя восхищением в голубых глазах.

– На ментальном? То есть у него там не работает ничего, и он мысленно заставляет вас ощутить это всё? – уточняю я.

– Они не мёртвые, госпожа, – мотает головой. – Про господина не скажу, а вот у Петру всё работает и даже очень хорошо. Как и у всех. Они обычные мужчины, просто без стука сердца. Пьют кровь и дарят незабываемые ощущения.

– Тогда зачем он заставляет вас лишать себя преграды? – изумляюсь я.

– Порок. Он не может себе позволить забрать чистоту нашей души, поэтому мы приносим ему ампулы с ней, в подтверждение своего желания, – отвечает она.

– Отвратительно, – кривлюсь я, – ужасно всё это. Грязно и просто немыслимо! Урод!

– Не говорите такого, он всё слышит. Он всегда всё слышит, – быстро шепчет Анна, подскакивая с места, но её немного шатает, когда она подходит ко мне.

– Госпожа…

– Лия, называй меня Лией, – перебиваю девушку.

– Не могу. Вы моя госпожа, как и он господин. Я знаю своё место и ваше знаю. Оно рядом с ним. Вы стоите выше любого тут… даже выше его. Простите, мне надо идти… меня зовут, – передаёт трясущимися руками мне кружку и идёт к двери.

– Кто зовёт? – спрашиваю я.

– Господин, – отвечает она, открывая дверь.

– Ты слышишь его? – удивляюсь я.

– Нет, чувствую. Он притягивает меня к себе, словно магнитом. Простите за то, что вам рассказала. Это мои глупости. Глупости, забудьте о них, – быстро бросает на меня взгляд и скрывается за дверью.

А я остаюсь в состоянии полной потерянности, обиды и ещё чего-то. Мне так внутри неприятно, что я позволила себе впустить его в свой сон. А он вот такой. Эти грязные руки, поцелуи… ужасно для меня. Гордость моя уязвлена, как и все уверения. Ведь было. Надо признать была страсть, было желание отдаться ему. И я уверена, что это был не сон. Раз он может ментально заниматься сексом с тремя, то и меня мучить ему ничего не стоит. Только зачем?

Допиваю чай, оставленный Анной, и подхожу к платью. Похоронный наряд. Ведь так и чувствую себя внутри. Но для меня белый цвет означает иное, как и для нашего народа. Чистота. Девственность. Нетронутость. Юность.

Ни черта он не добьётся. Не добьётся от меня следования его правилам. У меня есть свои. Зло ставлю кружку на стол, сажусь на пуфик и смотрю на себя в зеркало.

И правда, отчего я никогда не задумывалась о своём теле? Почему даже мыслей не было, что другая, ведь Рима говорила, что бреет ноги папиной бритвой. А я только улыбалась ей. Стыдно было спросить, почему не растут волосы там, как и не подстригают меня. Мои волосы такой длины по талию, сколько я себя помню, и ни разу не выросли больше. Остановились словно. Теперь всё понятно. Только вот я не желаю быть такой, как они. Пусть умру, но погибну человеком.

Расчёсываю волосы гребнем и заплетаю по бокам косы, вплетая их сзади в волосы. Нечем закрепить, да этого и не хочется. Я не такая красивая, как Карла. И не такая экзотичная, как темнокожая девушка. Не нежная, как Анна. Обычная по сравнению с ними.

Дверь позади меня раскрывается, наблюдаю за этим в зеркало, как незнакомый мужчина с темно-рыжими волосами входит ко мне.

– Госпожа, приветствую вас, – произносит он низким голосом, опустив голову в поклоне.

Медленно оборачиваюсь к нему, опасливо смотря на незнакомца. Сказала же Анна, что сюда никто не войдёт. Замечаю в руках какую-то коробочку. Поднимает голову, смотря на меня с непроницаемым выражением лица, сверкая голубыми глазами.

– Господин просил передать вам этот дар в знак своего почтения и предложил надеть сегодня, чтобы порадовать его, – подходит ко мне и опускается на одно колено, протягивая плоскую коробочку.

Отодвигаюсь от него и беру в свои руки бархатную вещь. Раскрываю, и в свете огня вокруг горят алые камни на чёрной ткани. Колье, состоящее из крупных рубинов, настолько невероятно красивых и мёртвых, что это не вызывает радости.

– Также он хочет видеть вас в чёрном. Он уже ожидает, как и все наши гости, вас внизу, – продолжает мужчина, поднимаясь на ноги.

Подарками решил купить меня за то, что делает. Не бывать этому.

Захлопываю крышку и встаю.

– Заберите, – протягиваю ему обратно футляр, но он делает шаг назад.

– Заберите, я сказала. Мне от него ничего не нужно, как и этот вульгарный подарок. Пусть одаривает своих шлюх, а не меня, – резко произношу я, наступая на мужчину, и буквально бросаю в него коробкой.

– Но… госпожа, это оскорбление, – шокировано шепчет он.

– Пусть будет так. Он оскорбил меня больше. А теперь выйдите вон из моей спальни и передайте ему, чтобы никто не смел больше сюда входить без моего разрешения. Никто и никогда! Как и он! Вам всё ясно? – повышаю голос, а внутри клокочет обида и ярость.

– Ясно. Только у вас проблемы будут, госпожа, – хмыкая, мужчина подходит к двери.

– Вас они не должны волновать. Убирайтесь! – хватаю стакан и швыряю в него, но он попадает в закрытую дверь и с громким треском разлетается во все стороны.

Сжимаю руками голову, и хочется кричать от такого унижения. Подарок? Подарок за то, что соблазняет? За то, что изводит? За то, что хочу? Пошёл он к черту! К своим девкам!

Под властью праведного гнева и обиды подхожу к выбранному наряду. И наперекор всему надеваю белое платье, пыхчу, застёгивая молнию сбоку. Натягиваю сапоги и довольно улыбаюсь себе, зная, что это разозлит его, как и отвергнутое подношение. Ненавижу рубины и его ненавижу. Всех тут ненавижу!

Уверенно выхожу за двери, спускаясь по лестнице. Даже прохлады вокруг не чувствую, мне жарко от злости и от желания накричать на Вэлериу. Я знаю, что всё, произошедшее со мной этой ночью, было не иллюзией. Уверена на сто процентов – это он всё подстроил. Забрался в мою голову и хочет глубже. Нет. Никогда.

Быстро спускаюсь по лестнице и продолжаю свой путь по коридору, пока не достигаю ещё одной лестницы. Теперь медленнее подхожу к мужчинам, собирая свою волю в кулак. Гордо поднимаю подборок, когда передо мной распахиваются двери и вхожу в освещённый свечами зал, где играют национальные мелодии. Но они тут же затихают, как и шум в зале.

Все окровавленные лица повёрнуты в мою сторону, а я… глупая, обманутая и одинокая в своих терзаниях, медленно спускаюсь по двум ступеням и буквально несу себя к месту, где должна сидеть.

Пусть смотрят, пусть знают, что меня не сломить их правилами, не напугать больше. Контролировать себя и помнить – во мне течёт такая же кровь, и я тут единственная, кто поможет им. Не понимаю как, но всё же, моя роль главная. Так и играть её мне.

Мои глаза встречаются со светлыми, практически серебряными, полными молчаливой ярости и столетней силы. Удерживаю этот взгляд, вкладывая в свой всё презрение, которое испытываю к этому уроду.

Почему же так происходит, я хочу быть уверенной, но тело от адреналина и этой тишины потряхивает внутри? Сердце бешено скачет, когда расстояние между нами уменьшается.

Но мой взгляд скользит по его белоснежной рубашке и цепляется за женские пальцы, усыпанные драгоценностями алого цвета. Удивлённо смотрю на Карлу, поглаживающую Вэлериу по плечу. Сидит в своём прозрачном красном платье на моём месте. На моём! Месте! Что за черт?

– Встань, – требовательно произношу я, смотря в глаза Карлы, блестящие триумфом.

– Мой властитель, объясните этой… вашей гостье, что моё место быть рядом со своим возлюбленным господином, – томно тянет она, прижимаясь к парню. Врезать бы ей. Кулак сам сжимается от такого обращения и нового оскорбления.

Перевожу взгляд на Вэлериу, заинтересованного больше в своём кубке, чем в этом разговоре.

Ничего не говорит, а я стою, как брошенная на берег рыба и быстро хватаю воздух.

– Аурелия, присаживайтесь рядом со мной, – позади меня раздаётся виноватый голос Петру. Оборачиваюсь к нему, боковым зрением вижу довольные улыбки на окровавленных губах присутствующих.

Ненавижу тебя, Вэлериу, всей душой ненавижу. Я знаю, что слышишь меня, но я рада. Понял? Рада, что не придётся терпеть тебя.

– Спасибо, Петру, вы очень любезны. Для меня это честь, – с улыбкой произношу я, обходя его, и сажусь с левой стороны от мужчины.

Музыка моментально заполняет пространство, словно её сняли с паузы, как и разговоры, возвращаются. Поворачиваюсь к сидящему от меня с левой стороны вампиру, опасливо посматривает на меня и прижимает свою жертву к себе.

– Приятного аппетита, – выдавливаю из себя и тут же отворачиваюсь, встречаясь со смеющимся Лукой.

Что ты ржёшь, как конь?

– Хм, вас Анна должна была предупредить…

– Ох, да. Но понятия мои в выборе цвета отличаются от ваших. И мне откровенно плевать на ваши, Петру. Я буду носить то, что хочу и отказываться от украшений для рождественской ёлки. Потому что в отличие от падших девиц, ещё помню, что такое гордость и достоинство. И белый цвет означает именно это, – специально, громко и чётко выговариваю каждое слово, бросая насмешливый взгляд на Карлу, едва не взрывающуюся от моей речи. Так тебе сучка. Ты для меня шлюха и таковой будешь всегда.

– Вы правы, Аурелия, у каждого народа свои правила и законы. И я восхищен вашим выбором, – с улыбкой говорит Петру. И я готова его расцеловать. Просто обнять и расцеловать за то, что поддержал. За то, что самый отзывчивый и милый тут. Но только глупо улыбаюсь ему.

Мы так и сидим. Я с Петру, Лука напротив, наблюдающий с интересом за этой сценой. Вэлериу даже не подаёт вида, что я есть. Полностью отдает своё внимание Карле, которая млеет от каждого его прикосновения и постоянно закатывает глаза. Актриса из неё плохая, а я отлично отыграю эту партию. Уж я обещаю.

 

Triginta octo

Медленные и скорбящие мелодии разносятся по залу, пока продолжается сбоку от меня питание этих тварей, напряжение в нашем углу стола и тишина тут же. А мне хочется закатить скандал. Самый настоящий скандал. Терплю, смотря на грязную скатерть перед собой.

Наконец-то, двери раскрываются, и мужчины вносят нормальную еду… не для меня. Они проносят изыски мимо и ставят всё напротив Карлы, наливая ей из кувшина вино. Моргаю, наблюдая, как девушка довольно подхватывает мой, чёрт бы её побрал, мой долбанный кубок и отпивает напиток. И я знаю, что мой. Только у моего искусные листья и мелкие красные камни. Когда я это запомнила? Не знаю, но уверена, что это демонстрация обиды гадкого кровососа! Он мне показывает, насколько оскорблен.

Сцепляю зубы, скрипя ими. Неожиданно прямо перед моим лицом ставится глубокая тарелка с кашей. На вид вызывает тошноту и уж очень походит на церковный завтрак. Так, да? Ничего, вытерплю.

– Благодарю, – улыбаюсь так сильно, что, кажется, рот треснет. Беру ложку, ощущая на себе пристальный взгляд всех, прожигающий мои волосы, руки, кожу. Они наблюдают, что я буду делать. Ничего.

Кладу порцию каши в рот и передёргивает внутри всё от этого безвкусного кушанья. Гадость. Боже, какая же гадость, ещё хуже, чем при церкви.

– А я и забыла, насколько такая еда помогает очиститься, – произношу я, наигранно довольно, набираю вторую ложку.

– Скорее, очистить желудок, – хрюкает от смеха Лука.

– Очистить кровь, – поправляю я его, уверенно поднимая на него взгляд. – После воскресной молитвы это самое необходимое. И я благодарна так, что не даёте забыть мне, откуда я родом. Кровь так важна, как и род, из которого происхожу. Это незабываемое ощущение. Безумно вкусно.

Словно деликатес ем я кашу, готовую вот-вот действительно вырваться обратно. Сглатываю снова под взгляды мужчин. Ни черта не покажу, что мне противно, когда эта тварь наглая ест мою еду и ещё что-то шепчет ненавистному вампиру. А он улыбается ей, кивая и даже усмехаясь, я уверена, над насмешками в мою сторону. Смейся, Вэлериу, смейся, но я та, кто тебе нужна. И уж поверь, за себя я постою.

Доедаю все и откладываю ложку. Так, теперь бы перебороть тошноту и взбунтовавшийся желудок. Даже воды нет, чтобы запить эту гадость. А музыка продолжает давить на меня.

– Почему всегда такие унылые мелодии? – недовольно шепчу я, обращаясь к Петру.

– Мужчины играют то, что хочет брат, – так же отвечает он.

– Эгоизм налицо, – фыркаю я и уверенно поднимаюсь со стула.

Это вновь привлекает внимание всех, они затихают, как и сучка Вэлериу. Смотрят на меня, а меня все достало. Вот просто достало и не волнует ничего. Улыбаясь окружающим, медленно выходя из-за стола, иду к мужчинам, сидящим на импровизированной сцене, которые один за другим прекращают издеваться над инструментами.

Уверенность собираю по крупицам из своего тела, ведь идёт отмщение за моё унижение.

Останавливаюсь напротив мужчин, немного нагибаясь в поклоне.

– Прошу вас, прекрасные музыканты, сыграйте что-то весёлое. То, что взбудоражит кровь и заставит вспомнить всех, насколько ритмы Румынии зажигают душу. Вы настолько талантливы и невероятно виртуозны в исполнении, что преклоняюсь перед вашим даром. Так прошу вас, окажите мне честь, подарите небольшое веселье. Ведь румынский народ, неважно будь то женщина или мужчина, славится своей задорностью и смехом, танцами и яркими улыбками, – льстиво говорю я, смотря на полностью опешивших мужчин.

Тишина такая идеальная, что, кажется, все слышат моё громкое сердцебиение, чувствуют мой страх и томление внутри по родному звучанию.

– Для нас это будет честью сыграть для вас, госпожа, – самый молодой по виду, ещё школьник моего возраста с тёмными волосами и светлыми глазами слабо улыбается мне.

– Благодарю вас за этот подарок, – снова склоняю голову и, когда слышу зазывные мотивы, душа словно просыпается внутри.

Музыка и тишина, когда оборачиваюсь к присутствующим. Гордо задираю голову и улыбаюсь, подходя быстро к Петру.

– Не потанцуете со мной? – предлагаю ему руку. Мужчина удивлённо бегает глазами по моему лицу, затем переводит взгляд, видно, на Вэлериу, чтобы разрешения спросить. А меня это злит, что все жаждут ему угодить, а мне хочется увидеть его таким же одиноким, как и я сейчас. Униженным и оскорбленным. Петру хмурится, но кивает мне, вставая со стула.

И действительно плевать, что смотрят, что ненавидят. Я хочу ощутить веселье и улыбаюсь Петру, пока мы выходим на центр зала.

Подхватываю юбку и начинаю прыгать, как танцуем мы всю нашу жизнь на городских сборищах. Это прекрасно, музыка завораживает, как и голос, поющий под неё. Словно не я это, другая девушка, радостно прыгает вокруг Петру, с приоткрытым ртом, смотрящим за каждым её движением.

Я как актриса на сцене. Играю, танцую и смеюсь, когда Петру сбрасывает верхний пиджак и откидывает его в сторону. Присоединяется ко мне, обхватывая мою талию одной рукой, а я его. Поднимаю руку, как и он.

– Спасибо, – шепчу я, пока мы кружимся.

– Не стоит использовать меня для его ревности, – отвечает он тихо.

– Даже не думала об этом, Петру. Я хочу жить. Я устала и измучена. Я делаю это для себя. И вы мне нравитесь больше всех, лучшего партнёра для танца и не желаю, – быстро отвечаю я. Отпускает меня, кивая, что понял.

Это удивительно, что мы пляшем, как в последний раз вдвоём. Смеёмся, и я хлопаю, останавливаясь, пока Петру делает Па, такие невероятно красивые. Даже не замечаю, что мы уже не одни. Вокруг нас много мужчин, этих вампиров, которые со свистом начинают танцевать. И только их длинные волосы вокруг, а я в руках то одного, то другого. Они улыбаются мне, и это придаёт невероятный прилив сил. Лицо уже покрывается испариной от постоянных скачек. Но я даже останавливаться не хочу. Ловлю знакомые золотистые волосы и улыбку Анны, уже танцующей рядом со мной. Я счастлива, первый раз за все своё пребывание тут, я счастлива. Настолько воздушна в кругу смеха и веселья, словно приобрела крылья.

Но музыка весёлая стихает, и начинаются красивые звуки вальса.

– Брат, позволь? – только Петру предлагает мне руку, как его прерывает Лука.

– Это не у меня спрашивай, – недовольно кривится мужчина.

– Лия, потанцуешь и со мной? – поворачивается ко мне, переводящей дыхание от быстрых танцев.

– Почему бы и нет, – пожимаю плечами и вкладываю свою руку в его.

Охватывает меня за талию, начиная медленно двигаться. А я пытаюсь вспомнить всё, чему была обучена. Мы танцуем в тишине между нами. Боковым зрением вижу, что и Вэлериу недалеко от нас улыбается своей Карле, по-коровьи наступающей ему на ноги. Довольна и счастлива. И вокруг нас пары, неизвестно откуда взявшиеся девушки в прозрачных платьях, даже голые. Но мне всё равно, я сейчас под властью иных эмоций.

– Ты меня удивила, – неожиданно произносит Лука. Перевожу на него взгляд.

– Чем же? – хмыкаю.

– Отвергла подарок брата. Пришла в белом. Заставила мужчин восхищаться тобой и играть для тебя. Вот это говорит в тебе твоя кровь. Георга. Он был таким, – серьёзно отвечает он.

– Это кровь человека, любого человека, Лука. Когда ты в тупике, то всегда хочется выбраться из него. А я уже без сил, чтобы бороться. Я просто хочу немного покоя, – говорю я.

– Нет, Лия. Ошибаешься, сильно ошибаешься. Ни одна из девушек не решится на такое. А ты решилась, и я тоже восхищен, госпожа, – улыбается, кружа меня по всему залу.

– Не верю. Ты гадкий, – кривлю нос, а он смеётся.

– Я наполнен своими пороками, Лия. И от них никуда не спрятаться, я такой, какой есть, как и ты.

– Какими? Кроме полного эгоизма и ядовитости? – спрашиваю я.

– В момент обращения я был в гневе и жаждал стать сильным, чтобы убить всех. Тщеславие, как и злость. Это все моё. А вот каковы будут твои, интересно, – медленно отвечает он.

– Ты так уверен, что я захочу быть такой, как вы? – искренне удивляюсь я, останавливаясь, и он делает то же самое.

– Нет, в твоих мыслях можно запутаться. Хотя я уже не могу их видеть, жалко, – пожимает плечами, наигранно изображая печаль на лице.

– Какой же ты действительно тщеславный и неприятный большую часть времени. И почему ты так внезапно перестал видеть мои мысли? – прищуриваюсь, смотря на него.

– Спроси у своего господина, – издаёт смешок.

– У меня нет господина. А сейчас прости, я устала. Устала от тебя, – резко отвечаю я, обходя его, и быстро пытаюсь как-то увернуться от танцующих пар. Но это невозможно, и я врезаюсь в одну из них.

– Простите, – бормочу я и поднимаю голову, встречаясь с холодным взглядом серебристых глаз.

Мой взгляд перебегает на недовольное лицо Карлы, с ненавистью отвечающей мне блеском глаз. Улыбаюсь ей, нагло ухмыляясь, и собираюсь уйти, только бы на него не смотреть. Ведь чувствую, как уже горит кожа под его взглядом. Боюсь вновь увидеть собственный порок в его мистических омутах глаз.

Разворачиваюсь, но тело буквально не желает уходить. Замираю, словно меня удерживают. Зло поворачиваю голову к Вэлериу. Приподнял уголок губ, ожидая от меня действий. А я не могу даже руку поднять, чтобы ударить, хотя ладонь так и чешется, врезать по этому самодовольному лицу.

– Прекрати, – шиплю я, дёргаясь, но ничего не выходит. Как монумент застыла. Злит до безумия. До крика внутри меня. Нервы на пределе. Дыхание от ярости наполняет горячим воздухом и заставляет быстрее подниматься грудь.

– Карла, к себе, – бросает Вэлериу, отпуская девушку, и несильно отталкивает от себя. Злобное фырканье от неё и в воздух вздымаются шоколадные пряди волос.

– Будешь двигаться рядом, а иначе…

– Хватит. Не желаю ни двигаться рядом с тобой, ни дышать. После того, что ты сделал, ненавижу тебя, – перебиваю его, выпаливая на одном дыхании яростную речь.

Его глаза наполняются живительной и пронзающей меня мощью. Моментально музыка затихает.

– Желаю танцевать один с моей прекрасной Аурелией, – громко произносит он.

Вампиры вокруг нас молниеносно обхватывают своих девушек и уже исчезают, растворяясь в воздухе.

– Брат…

– Уйди, Петру, уйди подальше с моих глаз, – спокойствие его голоса никак не вяжется с воздухом, накалившим между мужчинами пространство. В поиске помощи перевожу взгляд на Петру, поджимающему губы, и его уже тащит за собой Лука, как обычно довольно улыбаясь. А я до сих пор без движения, и тело затекло.

Тишина опускается на нас и замечаю, что музыканты так и сидят на своих местах. Он и я, в груди появляется огонёк страха от этого яростного взгляда, обращённого ко мне.

Закрывает глаза на секунду и моё тело расслабляется. Делаю шаг, но ноги не слушаются и заплетаются, а меня качает, словно на волнах. Падаю, издавая что-то нечленораздельное, и оказываюсь в прохладных руках. Резко разворачивает меня к себе.

– Ты будешь танцевать, моя невыносимая. Здесь. Со мной. Я так желаю, – ставит на ноги, поднимая руку, и раздаются звуки скрипки, а затем музыка превращается в танго, в котором я не сильна. Никогда не понимала этого танца, а сейчас чувства, бушующие внутри, буквально перебивают музыку.

– Ни за что, – мотаю головой, но Вэлериу берет меня за талию, обхватывая мою руку, и поднимает её вверх.

– Уже, – хмыкает он, и правда ноги двигаются вместе с его.

– Ненавижу тебя, – сквозь зубы говорю я, когда он отталкивает меня, прокручивая вокруг своей оси, и возвращает в свои руки.

– Ложь, – спокойно отвечает он, уверенно двигаясь и держа в своих руках. Смотрю в его глаза полные превосходства. И хочется стереть это самодовольство. Оно только больше распыляет меня.

– Ты не имел права, – заявляю я, пытаясь оттолкнуть. Крепче притягивает к себе, кружа по пространству.

– Имел. Мой выигрыш ещё в силе, как и ты в моей власти. И я обижен, – нагло отвечает он.

– Мне плевать на твою обиду. Я тоже оскорблена, – отталкивает от себя, чтобы тут же поймать в свои руки.

– Ты в белом.

– Ты пил мою кровь без моего разрешения, – парирую я, наступая на него. Сжимает мою талию, встряхивая меня, и прижимает к себе.

– Ты не сопротивлялась, – прищуривается, отпускает меня, оказываясь за моей спиной.

– Ты заставил меня! – возмущаюсь я, а он обхватывает меня, двигаясь вперёд.

– Ложь, – подхватывает за талию и отрывает от земли, кружа в воздухе.

– Нет, – пищу я, цепляюсь за его плечи, только бы не упасть.

– Ты нарушила мою просьбу и отвергла мой подарок. Ты ранила моё сердце, рубин мой, правда, сердца нет, но всё же, – ставит на ноги, впиваясь ногтями в талию. Издаю вздох от боли, но ему плевать, он двигает моё тело, как сам захочет.

– Я не твоя девка. Ты забрался в мой сон, – отвечаю я, и собираю всю силу в своём теле и яростно отталкиваю его, останавливаясь.

– Ты призвала меня, – так же стоит напротив меня.

– Ложь! Не было такого, – возмущаюсь.

– И это был не сон, – пожимает плечами, делая шаг ко мне, а я от него.

– Сон! Ты разорвал мой халат… ты… ты целовал меня, и ты… твои шлюхи… ненавижу, – голос дрожит, пока я быстро отступаю от него, а он улыбается, как хищник плавно надвигается на меня.

– И разорву это платье, если пожелаю, обманчивая моя, – его ладонь дотрагивается до моей щеки, но я с силой ударяю по его руке, что отбиваю её.

– Не смей прикасаться ко мне! Гадкое животное! – вскрикивая, смотрю на удивлённого парня. Резко поворачивает ко мне голову, и в одну секунду его пальцы сжимаются на моей шее, затрудняя дыхание. Ветер развивает мои волосы, пока он, крепче держа меня за горло, летит куда-то. Спина ударяется о стену, издаю стон от звёзд в глазах и ноги подкашиваются.

Подхватывает меня, отпускает шею, наклоняя вбок. Открываю глаза и глотаю воздух, смотря в налитые серебром глаза.

– Не испытывай моего терпения, Аурелия. В гневе я могу быть очень опасен, – шипение врывается из его рта прямо в мои губы.

– Меня не волнует… ты делаешь больно мне, – шепчу я, а он держит меня за шею, хватая пряди волос и оттягивая их. Голова запрокидывается назад, только бы избежать болезненных отголосков в голове.

– Я знаю, радость моя, знаю. Но ты обманываешь меня, открыто оскорбляешь и не желаешь принять… – его ладонь проходит по шее и ногти царапают кожу. Закусываю губу от неожиданной резкой волны сладкого нектара в теле.

– Вэлериу, не трогай…

– Моя стыдливая, – прохладный ветер на моей шее. Сглатываю тягучее дыхание, – моя порочная, – мягкие губы касаются горячей вены, бьющейся под кожей.

– Хватит…

– Признай это, – хватает меня за голову и ставит на ноги, обнимая за талию. Моргаю. Дышу быстро и не могу ответить. Обида на саму себя сильнее.

– Прими себя и собственные желания, драгоценность моя. Сними с себя этот образ, который не твой. Стань настоящей госпожой, завладей разумами и веди их. К себе веди, как ко мне шла, – шепчет он, постоянно касаясь при каждом слове моих иссушенных губ.

– Ты не имел права, – перевожу взгляд на его губы, задевая их своими. На его глаза, полыхающие огнём. Горячим. Страстным. Опасным и притягивающим к себе.

– Не имел, признаю, если тебе будет легче. А сейчас имею, – подаётся вперёд, впиваясь в мои губы своими. Взрыв миллиона блестящих огней в голове. Хватаюсь за его плечи, обнимая за шею, и отвечаю на этот призыв. Невероятно и так живо, сильнее, чем воспоминания. Глубже. Намного глубже. Острее это желание, томящееся в моём теле.

Его руки на моей спине, а его губы играют на моих губах горячительное танго из сладкого винного коктейля. Не помню больше ничего, только его. Эти ласки, эти руки и этот аромат прохлады и огня одновременно.

Губы горят под натиском его поцелуев, кажется, в кровь стёрлись, но не могу остановиться. Прижимаюсь к нему всем телом, грудь становится такой тяжёлой, а соски трутся о нежную ткань платья. И всё это заставляет сойти с ума в одну секунду. Впускаю в свой рот его язык, с напором встречающий мой. Вкус крови и сладкого запретного желания бурлит внутри меня. Его волосы в моих руках, такие же мягкие, как и замедляющиеся поцелуи.

Отрываюсь от его губ, быстро дыша, и открываю глаза, встречаясь с его обезумевшим и странным взглядом. А его губы как алые розы, такие яркие, и вижу только их.

В голове шумит, а тело буквально горит, как и щеки, как вся я. Не заметила, когда музыка исчезла, и тишина осталась вокруг нас, разрываемая моим дыханием.

Его ладонь ложится на мою щеку, а большой палец сминает губы, моментально иссушая. Инстинктивно облизываю их. Его взгляд задумчивый и полный страсти находит мои глаза.

– Я… – должна что-то сказать, но не нахожу ни единого слова. Только отпускаю его волосы, кладя руки на его плечи. Глаза меняют свой цвет, становясь голубоватыми и пустыми.

– Лжёшь, снова солжёшь мне. Ты расстроила меня, Аурелия, опустилась в моих глазах, – кривится, резко выпуская меня из своих рук. Поворачивается ко мне боком, а я прислоняюсь к стене, только бы не рухнуть от пружины в ногах.

– Ещё сильнее заставила меня испытывать обиду и сожаление. Ты свободна, советую подумать над своим поведением и мыслями. Не желаю тебя более видеть, – и сколько холодной стали в его голосе, сколько отчуждения и отвращения. Это как отрезвляющая пощёчина. Меня окатывает ледяным ветром с головы до ног.

Слезы скапливаются в глазах, а Вэлериу бросает на меня взгляд, наполненный печалью и разочарованием. Отворачивается и спокойно идёт к дверям, чтобы вновь оставить меня одну в собственном отчаянии, страхе и стыде. Но ни капли сейчас не стыжусь, это самое ужасное. Словно использованная вещь ощущаю себя и гадко. До боли гадко.

 

Triginta novem

Бегу, держа крепко в руках платье. Слезы сами катятся по лицу. До безумия обидно от его слов. Отчитал, как глупую девочку, словно не он хотел этого. А я во всём виновата. Это так глубоко задело, хотя не должно ведь. Сильно и резко отозвалось в сердце.

Влетаю в свою спальню, уже убранную слугами, и падаю на меха, сотрясаясь в громких рыданиях. Почему же никто не понимает, насколько мне сложно принять всю информацию, свалившуюся на меня? Трудно бороться с искушением и непонятным чувством постоянной слабости перед этими глазами и голосом. Ненавижу себя за это, корю и ненавижу с каждой секундой всё больше и больше. Это как цунами с каждой слезой накрывает сильнее, подминая меня под эту волну. И дышать сложно.

Не знаю, как долго я лежу так, истерика понемногу оставляет меня и только всхлипываю, смотря в пустоту, ведь ничего не вижу. В голове всё смешалось и когда успокаиваюсь, практически не плача, внутри открывается буря из злости и лютой обиды. Унизил. Опустил так низко, хуже своих девок, к которым так добр. А от меня что-то требуют, оскорбляют и издеваются, проверяя на прочность. Да надоело! До скрипа зубов хочется отомстить. Взять, да и что-то натворить, чтобы было так же и им всем гадко, как и мне.

Раньше, буквально ещё месяц назад, я бы просто похоронила в душе такой выпад в мою сторону, насмешки со стороны старших девочек и подколки. Но то школа, а это теперь моя жизнь. Это моя гордость. И могу ли я простить уязвлённое самолюбие? Нет! Не могу. Не позволю так со мной обращаться и говорить. Я та, что нужна ему. И плевать как, но нужна. Он сказал стать госпожой, проявить свой авторитет. Но есть ли он у меня среди них?

Подрываюсь с кровати, быстрым шагом меряя комнату. Стираю мокрые слезы с лица и продолжаю ходить, пока тело трясёт от ярости. Это он обижен? А я нет?! Наглый, самовлюблённый вампир, терзающий меня и играющий на струнах моей добропорядочности и неискушённости.

Оставлю ли я это так? Нет. Больше не буду терпеть. Или же начнёт уважать, или пусть лучше заточит, как настоящую пленницу.

Мой разум настолько затуманен алой пеленой из жажды выплеснуть своё негодование, что, не думая более чем это может обернуться для меня, выскакиваю за дверь и слетаю по лестнице. Дверь не заперта, и я свободно несусь по коридорам. Найду его и выскажу всё, не бывать такому мучению внутри меня. Я на пределе, кажется, что вылечу, как пробка из бутылки от злости.

Замедляю свой шаг перед мужчинами у входа в обеденный зал. Они услужливо открывают двери, и я вхожу внутрь. Даже смотреть не хочу на эту стену, где имело место моё падение в его руки. Где так жарко отвечала его натиску и поцелуям. Потеряла гордость? Нет.

Где они сидят? Как развлекаются? Пришло время нарушить этот праздник пожирания тел. Уж теперь они узнают… он узнает, как опасно и меня злить.

Дохожу до дверей, за которыми скрывались они. Сама открываю их и оказываюсь в другом зале, не освещённом и тёмном. Тут даже мебели нет, пусто. Но вопреки всему продолжаю свой путь, и ищу в темноте дверь, но вижу только по центру новый коридор. Думаю ли я о том, что там могу увидеть? Нет. Ни о чём нет мыслей, кроме жажды отстоять себя.

Вхожу в этот коридор и иду по нему, пока он не заканчивается лестницей. Спускаюсь, уже медленнее, чем раньше. Спускаюсь долго, и становится так холодно. Кожа покрывается мурашками. Когда дохожу до низа, останавливаюсь и прислушаюсь. Передо мной каменный тоннель, где горят редко факелы. Иду по нему, пока вновь не вижу лестницу. Прислушиваюсь, едва уловимые звуки музыки раздаются из темноты внизу.

Сглатываю, но иду. Не буду больше бояться, хотя неизвестность все же непроизвольно пугает меня. Медленно спускаюсь, держа платье, и замедляю свой ход, когда заканчивается последняя ступенька. Теперь же звуки скрипки слышатся ярче.

Вокруг меня темно, натыкаюсь на ткань, убираю её. Ещё одна и ещё, как во сне или же всё же не было сном? Лабиринт из материи, а музыка все громче. Тусклый свет сквозь тысячи тканей белого цвета, даёт уверенность, что нашла. Теперь же предстоит не убежать, а закончить своё дело. Как он говорил, не бросать пустые угрозы? Так вот я этого не буду делать.

Золотистый свет становится ярче, как и слышимость голосов, смеха и музыки. Ткань колыхается от моего дыхания, убираю её и сквозь белесую пелену различаю свет свечей и факелов в большом пространстве. Но плохо видно, поэтому цепляю пальцами ткань, приоткрывая занавес.

Задерживаю дыхание от раскрывшейся картины передо мной. Моргаю, чтобы понять, правда ли это. Но, открыв глаза, вижу, что ничего не меняется. Огромное пространство, где под такими же материями, за которыми стою я, скрываются тела мужчин и женщин, открыто предающихся пороку. Стоны, смех, крики наполняют мой слух. Это такой невероятный шум. Мои глаза пожирают каждого находящегося тут. Кое-где за импровизированными пологами, открытыми для моего взгляда, лежат нагие девушки, а мужчины режут их кожу, полностью обнажённые. И у них все видно, их мужские органы, как же это отвратительно. И таких мест тысячи, второй этаж такой же. Углубление в каменных стенах и комнатки с развратом. Голые девушки танцуют, кто-то просто гуляет по этому пространству.

Шумно выдыхаю, когда девушки открывают мне центр этой пещеры похоти. Большой бассейн, наполненный алой кровью, прямо в эпицентре этого всего. Крови настолько много, что тошнота наполняет тело. Кровь колыхается и сначала появляется белоснежная макушка, затем полностью голова, обнажённая спина, ягодицы, длинные ноги. Мужчина выходит из этой крови и становится босыми ногами на краю бассейна. И даже со спины я могу узнать его. Вэлериу. Его длинные волосы тут же закручиваются в локоны, и вокруг становится тише. А я смотрю на его обнажённые ягодицы и не могу вздохнуть. Как заворожённая смотрю, как он рукой подзывает кого-то и к нему моментально подлетает Карла, предлагая халат, чем-то похожий на тот, что ношу я. Он облачается в него и оборачивается.

Закрываю тюль и одновременно глаза, переводя дыхание от удивления. Ох, нет, я не смогу. Это слишком ужасно и отвратительно. Его обнажённое тело до сих пор перед закрытыми глазами. Такой удар по моей броне, по моей злости. Остываю так же быстро, как и горела ещё несколько мгновений назад.

– И кто это у нас тут? – прямо над ухом раздаётся издевательский шёпот.

Распахиваю глаза и чуть ли не подпрыгиваю, прикладывая руки к груди, оборачиваюсь, встречаясь с прищуренным зелёным взглядом.

– Лука, – шепчу я. Оглядываю его, и он стоит обнажённый по пояс, довольно улыбаясь, и я знаю эту его улыбку, ни к чему хорошему не приведёт.

– Интересно было? – тянет он.

– Нет. Отвратительно, – кривлюсь я, пытаясь обойти его, но он перекрывает мне путь.

– Куда же ты, Лия? Неужели, не войдёшь и не присоединишься ко всем? – склоняет голову набок, продолжая насмехаться.

– Лука, пожалуйста, я… нет… мне не стоило…

– Конечно, не стоило подсматривать. Плохо это для такой невинной девочки, как ты. Греховно и не забудь исповедоваться, – смеётся, а я сжимаю губы.

– Аурелия, – рядом со мной проносится знакомый голос. Поворачиваюсь, смотря на полуголого Петру. Рада видеть его, он поможет.

– Рыцарь прискакал. Брату будет интересно знать, что она тут гуляет и даже не почтила его своим вниманием. Обида нашего повелителя возрастёт и это будет незабываемое шоу. Наверное, не хватило тебе унижения сегодня, – обходит меня, но Петру хватает его за локоть.

– Лука, не стоит. Оставь её в покое, – шипит он.

– А если нет то, что ты сделаешь? – открытая насмешка, видно, слишком задевает самого младшего брата, по внешности годящегося им в старшего.

– Ты меня вынудил, – кулак Петру резко вздымается в воздух и попадает прямо в челюсть Луке. Парень отлетает от нас, скрываясь среди ткани, но через секунду из этих материй, как хищник прыгает на брата.

А я шокирована этим. Они дерутся, настолько ожесточённо, настолько ужасно, не знаю, что мне делать.

– Хватит, прошу вас, – панически шепчу я, подбегая к ним. Но они как звери царапают друг друга, разрывают кожу, моментально заживающую, шипят и цепляют моё платье. Падаю прямо в эту кучу, жмурюсь и визжу от страха, что сейчас и меня разорвут.

Но хватают меня бережные руки. Не успеваю даже открыть глаза, как рукав моего платья с громким треском разрывается под ногтями Луки. Отрывает от брата и сильно толкает куда-то спиной.

Крик и шум вокруг не дают дышать, страх за собственную жизнь. Меня как куклу перебрасывают между собой мужчины, разрывая платье, а я кричу, чтобы отпустили.

Сильный удар прямо в живот. Задыхаюсь и, кажется, что сердце останавливается. Лечу спиной куда-то, выхватывая отблески свечей и множество смеющихся лиц. Хватаю руками воздух. Всплеск, и мой рот наполняется металлическим привкусом. Хочу кричать, но ещё больше тело наполняется кровью. Я в этом бассейне и меня утягивает вниз. Платье наливается свинцом. А тягучая смесь вокруг меня не даёт даже двинуться. Так глубоко. Пытаюсь махать руками и ногами, но бесполезно. Тону в крови. Отчаяние, страх наполняют разум. Не могу соображать.

Кто-то хватает меня за руку и молниеносно в нос ударяет кислород. Изо рта вытекает кровь, и я кашляю, а меня вытаскиваю на сушу. Падаю на пол и упираюсь ладонями, продолжая выплёвывать кровь. Меня сейчас просто стошнит. Открываю глаза, смотря на своё платье, окрасившееся в алый цвет. По рукам скатываются тонкие струйки крови. Хочу закричать, но горло дерёт и только хрип вырывается из горла.

– Получила, Лия? – смех такой сейчас раздражающий, лишний для моего сознания. Поднимаю голову, смотря на Луку, а рядом с ним мужчины, не стыдящиеся своей наготы, поддерживающие его бурным свистом.

– Аурелия, вы как? – меня на ноги поднимает Петру, а я смотрю на этого урода. Ненавижу! Единственное слово в голове.

– Я убью тебя, – шиплю я, вытирая рот рукой. И тело наполняется немыслимой воинственностью, которая не даёт дышать. Кажется, что даже глаза наливаются кровью.

Резко подаюсь вперёд и одновременно сжимаю руку в кулак. Со всей силой ударяю по его лицу, и адреналин зажигает кровь. Хочется ещё и ещё.

– Ненавижу тебя! – хриплю, поднимая другую руку для удара. И вижу кровь, его кровь, стекающую из носа прямо в его губы. Удивлённый взгляд Луки на собственную кровь, и я ударяю снова, теперь прямо ему между ног.

– Сука! – кричит он, падая на колени. А мне мало, боже, как мне мало. Ни разу в жизни не дралась и теперь меня трясёт от желания ещё.

Но меня хватают за талию, не давая сделать ещё один удар.

– Хватит, Аурелия, хватит, – успокаивающе шепчет Петру, пытаясь усмирить меня, брыкающуюся в его руках.

– Нет! Я убью его сейчас! Урод! Вампир! Ненавижу! Желаю твоей смерти! – визжу я, пытаясь оторвать от себя руки Петру.

– Ну, держись! – кричит Лука, уже полностью справившийся с болью, которую я причина ему. Подскакивает на ноги, готовясь к прыжку на нас.

Если до этого были крики, свист и смех, то сейчас наступает идеальная тишина. Замираю в руках Петру, подсознательно понимаю, что рядом с нами Вэлериу. Только при его появлении происходит такая метаморфоза с присутствующими.

Поворачивая голову влево, смотря на спокойно стоящего парня в халате. Поднимает руку, играя пальцами, и, не мигая, впивается взглядом в Луку, искривившегося в лице.

– Не заставляй меня это делать, – медленно произносит Вэлериу, обращаясь к брату. И последний борется с собой, бегает глазами то по мне, то по старшему брату. Фыркает и разворачивается, расталкивая толпу, и скрывается за тканями.

А теперь пришёл мой черёд, потому что поворачивает голову ко мне. Петру опускает меня на ноги, держа крепко за руку, становится передо мной, словно защищая. Но из-за его спины, могу видеть, что Вэлериу смотрит не на меня, а на другого брата.

– Я тебе неясно сказал сегодня? – спрашивает его.

– Я лишь защищал, когда ты этого не делаешь, – тихо отвечает Петру, отпускает мою руку, разрывая защиту. И, кажется, что сейчас упаду без этой поддержки. Ноги так дрожат, а после сильнейшего адреналина приходит неимоверная усталость и страх.

– Вон, – одно слово, но как он произнес его. Зло, резко и словно разрезал воздух острым кинжалом. Ударил его им моего спасителя, что тот едва заметно вздрогнул.

– Слушаюсь, господин, – Петру опускает голову, но на его лице нет ни капли повиновения, а лишь недовольство и ярость. Обходит меня и удаляется с этого места.

Остаюсь только я. Облизываю губы, всё ещё хранящие металлический привкус. Переводит на меня тяжёлый взгляд, но сейчас поднимаю подбородок, вспоминая, зачем я тут. Глупо. Бездумно. И теперь будет расплата.

– Анна, – произносит Вэлериу, продолжая смотреть на меня.

– Да, господин, – девушка подбегает к нам, склоняясь в поклоне.

– Приведи её в порядок и верни сюда. Немедленно, – не поворачиваясь к ней, приказывает. – А ты, – поднимает руку, делая шаг ко мне, – ты, непостоянная моя, добровольно пришла сюда и вернёшься так же. Тебе все ясно?

– Нет, я пришла сюда, чтобы только сказать: да пошёл ты со своей обидой. И ты… ты не имеешь никого права унижать меня и оскорблять. Ясно? – голос дрожит, боюсь до потери сознания, даже шум появляется в голове. Прищуривается, делая ещё один шаг ко мне. Сглатываю, трясусь как осиновый лист на леденящем душу ветру, но не дам больше так с собой обращаться.

– Повтори, – шипит он, цепляя мой подбородок ногтем, и специально причиняет боль, от которой кривлюсь.

– Ты все услышал и понял. Не буду твоей марионеткой. Не стану посмешищем для твоих уродов, – уже тихо говорю я.

– Не будешь? – сильнее надавливает на кожу, и она разрывается под его ногтем.

– Нет. Если ты все обо мне знаешь, и читаешь меня, словно открытую книгу. То должен понимать, насколько низко ты поставил меня. Как больно сделал. Как горько и как неприятно я себя чувствовала. Ты говоришь, что защищаешь меня. Но лучше бы оставил там, и я стала той, кем должна быть. Средством для потомства, чем терпеть тебя и твои замашки. Ты настолько прогнил в собственной лжи, и меня путаешь. Хватит с меня этого. Убей меня, но прекрати издеваться. Потому что я на грани, за которой будет полная апатия ко всему. Или же я сама это сделаю. Найду способ и тебе не жить, – иссушенными губами произношу я, едва слышно, но до него долетают мои слова. Глаза наполняются слезами жалости к себе, и они скатываются по лицу.

Отпускает подбородок и подносит окровавленный ноготь к своим губам, продолжая смотреть в мои глаза.

– Останешься, – шепчет он, обхватывая меня резко за талию, и одним прыжком поднимает в воздух.

 

Quadradinta

Мои ноги касаются твёрдой земли, и только тогда шумный вздох вырывается с губ. Вэлериу отпускает меня, а я осматриваю пространство, куда он поднял меня. Это возвышение над этим всем развратом, что творится внизу. И сейчас вижу, насколько высоко и несколько углублений в стенах огромное множество, задёрнутое прозрачным тюлем. Музыка отдаётся от стен медленными мелодиями. Поворачиваюсь, смотря, как парень уже расположился на полу на огромных мягких подушках, которых очень много и все они чёрного и темно-бордового цвета. Берет кубок и делает глоток крови, остающейся на его губах.

– Приведи себя в порядок, обогни моё место отдыха и найдёшь умывальню. Отсюда не спуститься, только я могу это сделать. Ты в моей власти и бежать некуда, воинственная моя. И да, кровь на твоём теле начинает меня раздражать. Она слишком портит твою кожу и перебивает настоящий аромат, – жестикулирует рукой и под этим действием шторы позади него раздвигаются, открывая взору проход, освещённый факелами.

И ведь, правда, идти некуда, только разбиться насмерть. Я ещё не пришла в себя от драки Петру и Луки, от моей ярости и ударов, которые первый раз в жизни позволила себе. Поэтому медленно обхожу подушки, как в тумане двигаюсь по коридору до двери и нажимаю на ручку. Передо мной открывается небольшое пространство с раковиной, со шторами, за которыми стоят ведра с водой. И сейчас могу закрыть глаза и прижаться к двери, чтобы немного успокоиться. Руку покалывает от пульсирующей боли в костяшках.

Моё желание навредить Вэлериу обернулось хуже, чем я себе воображала. Тело ноет от усталости, словно я пахала на огороде или же картошку сажала. Подхожу к раковине и смотрю на своё отражение в зеркало. Платье разодрано настолько, что только куски остались на груди и чуть ниже бёдер. Я вся в крови, волосы пропитаны ей, а лицо нечеловеческое и страшное. Отворачиваюсь от самой себя, противно настолько, что второпях расстёгиваю платье и даже не задумываюсь о том, что мне могут помешать. Отбрасываю сапоги, куски ткани и трусики. Босиком подхожу к вёдрам и вижу кран. Это своеобразный душ, сейчас то, что мне нужно. Включаю воду, которая стекает горячим потоком прямо в небольшую дырочку подо мной. Беру ведро и опрокидываю на себя, затем ещё и ещё, пока вода не становится прозрачной. Нахожу мыло и яростно тру своё тело и волосы. До сих пор во рту чувствую металлический и солоноватый привкус крови, как и запах, вязкий и впитавшийся в кожу. Тру так тщательно, что под моими действиями покрываюсь вся алыми мазками собственной глупости. Убедившись и осмотрев себя на наличие грязи, которой нет, но чувствуется внутри, выключаю воду и открываю шторку.

Хмурясь, смотрю на сложенные полотенца и одежду, которой не было. Сюда кто-то заходил. А мне сейчас так плевать, что шлёпаю босыми ногами к полотенцам и вытираю себя, а волосы просушиваю другим. И даже вульгарная бирюзовая одежда, напоминающая мою ночную сорочку и наряд этих блудниц, не отзывается внутри ни одним отголоском отвращения. Не нахожу трусиков, вздыхаю и надеваю халат, застёгивая его спереди. Обувать грязные сапоги я не желаю, поэтому выхожу из этого помещения, возвращаясь в комнату.

Вэлериу продолжает сидеть на том же месте, но уже в тёмных штанах, и я вхожу в этот импровизированный шатёр. Оглядываю себя, и в голове проносится мысль – это его халат. Значит, он входил туда. Останавливаюсь и только открываю рот, чтобы хотя бы как-то возмутиться и что-то сказать, хотя в голове полная опустошённость, он поднимает руку, останавливая меня.

– Прежде, чем начнёшь произносить яростные речи или что ты там придумала, присядь и перекуси. Моё наказание было жестоким по отношению к тебе, за что приношу свои извинения и хочу загладить свою провинность, – указывает рукой на стол, где стоят изыски фруктов. Виноград, нарезанные ломтики яблок и груш, клубника и даже ананас, о котором я только читала.

И хочется сказать, что не нуждаюсь, но желудок не согласен со мной. Он жаждет вкусить этого десерта.

Молча опускаюсь на подушку, тянусь рукой к ананасу и подхватываю пальцами удивительный и сочный кусочек. Кладу быстро в рот и закрываю глаза от невероятной сладости и приятного сока, растекающегося внутри. Очень вкусно, беру ещё и ещё, наполняя рот, и улыбаюсь, как ребенок, получивший запретный подарок на день рождения.

– Выпей, – Вэлериу указывает рукой на кубок, которого я даже не заметила.

– Спасибо, – тихо бормочу я, берусь за ножку кубка, и в нос ударяет терпкий аромат вина. Удивлённо перевожу взгляд на спокойное лицо вампира.

– Вино поможет тебе восполнить силы и немного расслабить тело. Ты слишком напряжена, моя диковинная гостья, – поясняет он. Прав. Я высушена и в теле нет силы, даже чтобы говорить. Делаю глоток сладкого напитка, моментально впитывающегося в кровь. Ещё отпиваю, и это отдаётся приятной тяжестью в ногах и лёгкостью в голове. Оставляю кубок и беру клубнику, с наслаждением поглощая её. И так кажется до бесконечности: вино, яблоки, клубника, ананас, груша. Пока моё тело не насыщается, и я не подавляю зевок, прикрывая ладонью рот.

– Я обязан извиниться, Аурелия. Вырос я в другое время, и законы, которые прописываю я, для меня на первом месте. Не беру в расчёт тебя и твои желания, потому что поглощён собой. Мне не следовало тебе говорить того, что сорвалось с моих губ. Мне жаль, что это оскорбило и сильно расстроило тебя. Но мне не жаль, что это привело тебя сюда. Ко мне. Слышал я тебя задолго до твоего появления, дал возможность братьям драться, пока это не перешло границы моих понятий, – ласковый тембр вливается медленным потоком в мой разум. Поворачиваю голову к Вэлериу, смотрящего на меня с серьёзностью.

– Я не понимаю ничего, – шепчу я, а язык не слушается меня. Заплетается и, вообще, какой-то слишком большой во рту. Незнакомо, но чувствую себя хорошо.

– Ты слишком юна, чтобы понять всю масштабность своего появления здесь, драгоценность моя, – поднимает мой подбородок ногтем, не причиняя боли, аккуратно. Улыбается.

– Причина в моей крови? – пытаюсь выговорить каждое слово, чем вызываю широкую улыбку Вэлериу. И его лицо преображается, становится живым и таким красивым.

– Причина в тебе, бесценная моя. Ты нужна мне полностью. И ты зовёшь меня, когда плачешь, когда слишком наполнена злостью на саму себя, ты нуждаешься в помощи. Такая потерянная в собственных желаниях и разрываемая ненужным раскаянием, которое тебя заставляли принять. Огородили тебя от настоящего искушения, считая, что это убережёт любого человека от истинного восприятия этого мира. Но оно внутри тебя, и ни одна церковь не сотрёт твои мысли и страхи, твою горячую натуру и зов крови, – проводит рукой по моей щеке. Закрываю глаза и в тумане его певучего голоса плыву, поддаваясь ласке. Но где-то внутри сидит неприятное чувство, которое заставляет распахнуть глаза и увернуться от его руки, отодвигаясь. Что-то не то снова, что-то не даёт мне сейчас думать и мыслить, но другое нечто внутри меня останавливает от того, чтобы поддаться. Моргаю, а вокруг меня все плывёт, скачут огни свечей и понимаю, что сильно опьянела. Очень сильно.

– Почему ты сухой? – выпаливаю я моментально появившуюся мысль в голове. Вэлериу удивлённо приподнимает брови.

– Я вся в крови… а ты… голый и сухой, – даже рука как-то странно описала круг в воздухе и безвольно упала на подушку.

– Потому что моё тело впитывает кровь, а твоё нет. Но ты пришла сюда за другим, и я готов выслушать тебя, пока не началось представление для меня, – издаёт смешок, откидываясь, опирается на локоть и вытягивает босые ноги. Его белоснежное тело настолько контрастирует с тёмными подушками, словно он лежит в застывшей крови, как мраморная статуя.

– Я… я зла… была, – облизываю сухие губы, пытаясь вспомнить, зачем же я тут. Но ничего, совсем ничего в голове нет. Ни вопросов, ни единой мысли. Моргаю, хмурюсь, подношу пальцы к виску и массирую его, только бы вспомнить.

– Я тоже страдаю этим пороком, радость моя, когда полностью поглощает он меня, то говорю не то, что думаю. Как и ты. В первую очередь злость на самого себя, а потом, чтобы облегчить это переношу на другую… тебя. То же делаешь и ты. Ведь зла ты на себя лишь потому, что не можешь контролировать новые чувства, зародившиеся в твоём теле. Они не подвластны твоему разуму, кристалл мой, – не замечаю (да и как заметить, когда перед глазами все плывёт?), как прохладная рука дотрагивается до другого моего виска. Поднимаю глаза, смотрю в спокойные и такие блестящие светлые. Вэлериу прикрывает веки и словно вытягивает из моей головы начинающуюся боль от раздумий. Она наполняется прохладой, и вздох облегчения срывается с губ.

– Это был не сон? – шепчу я, когда убирает руку.

– Нет, то был не сон, – так же отвечает.

– А девушки… они все были в крови…

– Ох, это. И за этот фокус приношу свои извинения, не смог сдержаться. Мне начал нравится аромат твоего страха. Он возвращает меня в склеп, который был окутан этим. Твоим дыханием, быстрым сердцебиением и желанием продолжать. О, радость моя, я порочен и это притягивает меня. Вкусить вновь твоей крови и опьянеть от неё, – столько страсти в его шёпоте, что она перетекает в меня, насыщает кислород вокруг.

– А другие? – спрашивая, наблюдаю вновь эту метаморфозу в его глазах. Как зрачки расширяются, а внутри их алые отблески блестят неподвластной опасностью его настоящей составляющей.

– Хочешь знать, насколько я держу себя в руках, только бы не разорвать сейчас твою вену? Это женское превосходство никуда не исчезает со столетиями, – хитро улыбается, проходя ногтями по моей щеке, и опускается к шее. Наклоняется ко мне, приоткрываю губы, в ожидании его поцелуя, но он проходится своими губами по моей скуле.

– Госпожа, твоя кровь – дар, который был подарен мне во имя спасения и привязал меня к тебе. Несравнимо прекрасна, – его шёпот затопляет разум. Громкий вздох срывается с губ, а по телу проходит сладостная волна томления и заставляет кровь бежать быстрее.

– Вэлериу, – выдыхаю его имя. Поднимает голову, оставляя дорожку от его губ, которая на щеке пульсирует, и где-то внутри меня становится так же горячо, как и на ней.

– Да, драгоценная моя, – шепчет в мои губы.

– Я… я, кажется, пьяна, – улыбается на мои слова.

– И это прекрасно, подари и мне это ощущение. Позволь… прошу, – губы касаются моих. Жадно вбирает в себя моё дыхание. Отдаюсь полностью в его власть, и мои руки оказываются на его оголённых плечах, путаются пальцы в волосах. Сама целую его, словно иссушенная от жажды путница в пустыне. Прохлада его губ и моих горячительных. Невероятный контраст, и это отдаётся в теле приятной дрожью.

Треск ткани. Срывает с меня халат, оставляя в прозрачном одеянии. Целует и не даёт опомниться, не даёт даже помыслить о том, что переступаю грань дозволенного. Его руки, ласкающие спину, которая прогибается под его прикосновениями. Отрываюсь от его губ, чтобы вдохнуть кислорода и издаю тихий вздох, когда он опускается поцелуями по шее и чертит языком влажные узоры, затрагивая вену, так бешено бьющуюся под его движениями. Тону и возрождаюсь с каждым поцелуем на коже.

Поддерживает за шею, поднимаясь обратно, и приникает вновь к моим губам. Хватаю его за волосы, буквально стискивая в своих руках, только бы получить больше. Языки встречаются и борются между собой за право обладания друг другом. Кажется, что мира не существует. Только он и я. Только его губы и ногти, царапающие кожу, что и заставляют трястись от предвкушения. Внизу живота буквально все пульсирует, изнывает от непонятного желания.

Не помню как, но уже лежу на мягких подушках. А он продолжает целовать меня, тянусь к его губам. Загорается каждая частичка моего тела, как и губы, полыхают от жёсткости его поцелуев. Немного отрывается от меня, дышу быстро, а он издаёт животный рык. Приникает к шее, яростно лаская её языком. Его руки проходятся по бёдрам, поднимая ткань, кромсая ее ногтями и вместе с ней мою кожу. Дрожь бьётся электрическим разрядом, начинаясь с кончиков пальцев на ногах, и теряется в прядях волос. Прижимаю его голову, с губ срывается стон, который тонет в шуме, творящемся в голове. Состояние натянутой пружины приносит невыносимую боль. Пальцы, а точнее, ногти жаждут впиться в его кожу. Делаю это и с силой царапаю его спину. Рычит, буквально, как животное, стягивая с плеч платье и обнажая грудь, ставшую такой тяжёлой.

– Моя госпожа, – его шёпот проносится по моему телу пульсацией. Прохладный язык касается возбуждённого соска, приглушённый вскрик с моих губ и трясёт, как безумную. А он чертит круги, кусает мою грудь, сжимает её руками. До боли. До остервенения возникает жажда двигаться. Резкая горячительная боль разрывает грудь и тут же превращается в немыслимое удовольствие. Его губы буквально впиваются в сосок, язык бешено зализывает рану, которую он нанёс.

– Ещё, – прошу я, сжимая пальцами его волосы, и опускаюсь к шее, притягивая его себе.

Новый обжигающий порез и меня уносит, буквально уносит куда-то выше, чем я есть. Сквозь собственное дыхание слышу свой стон и хватаю его за волосы, приближая к своему лицу.

Распахиваю глаза, полыхая от желания, встречаюсь с окровавленными губами, с огненными чёрными зрачками, где плещется безумие страсти, которым наделяет меня. Впиваюсь в эти губы, пробуя собственную кровь, и она другая. Как безумная, языком прохожусь по его губам, отвечает той же болезнью, что и моя сейчас. Мои руки не могут ласкать его кожу, не могут нежно касаться её. А хочется царапать и, кажется, что в кровь раздираю его спину.

– Рубин моих странствий, – шепчет он, покрывая поцелуями моё лицо, а меня трясёт, буквально вырывает из его рук, сильнейшей дрожью. Бедра горят, а между ними буквально Везувий, готовый излить лаву, сжигающую мои вены.

– Смотри, Аурелия, смотри, моя радость, – хватает меня за шею, приподнимая с подушек. Открываю глаза и наблюдаю, как его ногти проходятся по платью, разрывают его на две части, обнажая полностью моё тело. Отбрасывает ткань, и его рука скользит по моему животу, опускаясь ниже. Порочно, но так красиво, что задерживаю дыхание, хотя умру сейчас без воздуха. Бедра подаются к нему, когда его пальцы касаются моей промежности. Никогда и никто, даже я. А он водит рукой, заставляя сходить с ума, стонать и сжимать пальцами под собой подушки. Смотреть, как опускается поцелуями по моей коже, располагаясь между моих бёдер.

Белоснежные волосы, рассыпанные по моим ногам, и его рука движется, заставляя всё тело выгнуться и покорно тянуться за лаской. Как в замедленной съёмке его ноготь проходится по внутренней части бедра и разрезает кожу, тут же сочащейся алой, практически чёрной кровью. Приникает губами и надавливает рукой на пульсирующую и самую чувствительную сейчас часть моего тела. По ногам проносится безумная волна, сосредотачиваясь там. Падаю на подушки, не имея возможности больше сидеть, и моё тело рассыпается на миллион частиц, сопровождаемое моим криком. Криком его имени, которое стало сейчас необходимым.

Душа вырывается из тела и оказывается где-то наверху, где воздух ласкает меня, своей нежностью и лаской. Перед глазами скачут яркие искры, а сердце бешено стучит, уносит меня все выше и выше, забирая полностью разум, и оставляет непозволительную гармонию греховности и сладкую улыбку на губах.

 

Quadradinta unus

Не помню, как я оказалась в мягкой постели, сон принёс с собой спокойствие и расслабление. Но так прекрасно внутри, когда забвение понемногу отпускает меня. Улыбаюсь своему состоянию и переворачиваюсь на бок, только бы продлить это ощущение. Оно, к сожалению, уже потеряно, и медленно возвращаются события, произошедшие со мной. Вэлериу, поцелуи, сумасшествие, кровь, моя кровь на его губах и в бассейне.

Распахиваю резко глаза. Моргаю от дневного света. Незнакомая обстановка вокруг меня. Деревянный стол, лампа, дверь, обои светлого цвета. Свет, льющийся из окна незнакомой спальни.

Приподнимаюсь на постели, придерживая одеяло, потому что под ним полностью обнажена. Но что-то не даёт мне поднять одеяло, словно его кто-то удерживает. Поворачиваю голову, встречаясь со спокойными серебристо-голубыми глазами.

– Что… что… – мямлю, осматривая Вэлериу, лежащего поверх одеяла в чёрных джинсах, ботинках, чёрной футболке и замшевой куртке, расшитой красными нитями.

– Доброго пробуждения, легенда моих пороков, – улыбается и крутит в руках кубок, как я предполагаю, с кровью.

Моментально вся покрываюсь краской стыда за вчера, за сегодня, да, вообще, за все. А он так спокоен, когда мне хочется спрятаться. И найти слов не могу, чтобы ответить, только сижу, крепко держа одеяло на груди.

– Раз ты уже очнулась ото сна, то предлагаю тебе одеться, а затем принять трапезу, которая тебя ожидает внизу, – встаёт, оставляя на тумбочке рядом с кроватью кубок.

– Где я? – шепчу, натягивая до подбородка одеяло. На это он усмехается, иронично изгибая бровь.

– В поселении Еркас. В гостях у моего друга и подданного. Ночь была прекрасной, поэтому я решил, что ты будешь не против немного развеяться и увидеть красоту этой земли, – разводит руки.

– Ночь, – медленно повторяю я, сглатывая от воспоминаний. Опускаю взгляд, только бы не видеть смеха в его глазах.

– Верно, ночь мы провели вместе. Неужели, память юного создания так коротка? – забирается на постель, а я отодвигаюсь, прижимаясь спиной к холодному изголовью кровати.

– Я все помню, но лучше бы забыть, – шепчу, закрывая глаза, и пытаюсь справиться с собственным сожалением. Ведь сейчас в свете дня совершенно иные мысли бродят в голове.

– Забыть? – шипит он, резко поднимает мой подборок ногтем, причиняя мне боль, выдыхаю от неё.

– Да, это было грязно. Это ты вёл моим сознанием. Ты забрался в мою голову и заставил меня быть той, кем я не являюсь, – быстро произношу я, смотря в налившиеся злостью глаза.

– Ни капли, моя обманщица. Такого греха за мной нет. И я пропустил представление моих женщин из-за тебя. Но не сожалею, как ты. Хотя и ты не сожалеешь, а лишь заставляешь себя сгорать от выдуманного стыда. Тебе понравилось и жаждешь ещё, – придвигается к моему лицу.

– Вот и развлекайся со своими женщинами, Вэлериу. И ни одна из них…

– Тише, – приподнимает руку, играя пальцами, перебивает во мне желание высказать все. Закипаю от гнева и обиды, что упомянул его проституток. Обвинил меня. Да… возмущена до предела.

– Нет, не одна. Ты лучше, поэтому прими то, что происходит в твоём теле. Прими влечение ко мне, как и я принимаю это. Как мучаюсь сейчас от жажды твоей крови. Как пытаюсь перебить твой вкус иной кровью. Прими то, что ты горишь от желания слиться со мной. От этого не убежать, а изводить себя я тебе не позволю. Не позволю страдать из-за церковных россказней. Ты моя, запомни это. Смирись с тем, что от моих прикосновений будешь сгорать и замерзать. Ты моя искусительница, и я доволен твоим грехом. Он питает меня, как и тебя. Даёт силы и иссушает. Твоя кровь активна как никогда, Аурелия. Вспомни, – дотрагивается до моей руки и поднимает её, кладя на свою щеку.

– Вспомни, какие чувства ты испытывала там, – шепчет, призывая отказаться меня от веры, от всего и увидеть себя другой.

– Ногти, – едва слышно произношу я. Улыбается, целуя моё запястье, и оставляет на нём холодный след, согревающий меня изнутри.

– Так мы питаемся. Разрываем кожу и пьём кровь. Ты жаждала сделать то же самое. Ты жаждала получить мою силу и мою проклятую кровь. Ты жаждала быть настоящей. Так не позволяй ереси забрать это чувство. С ним ты самое неуправляемое существо, ты полна силы и желания. Ты та, кого я видел в своём забытьи, – его ноготь надавливает на запястье. Судорожно вздыхаю от тока, пронзившего моё тело.

Разрезает мою кожу, не отводя своего взгляда от моего. И я смотрю, как языком слизывает кровь, втягивает губами и растворяет во мне желание остаться сейчас с ним. Отпускает руку, облизывая свои губы.

– Мне плохо, – признаюсь ему. Приподнимая уголок губ, проводит рукой по моим волосам.

– Я знаю, моя милая, знаю. Не так просто стереть из памяти ложь, которой насытили твой разум. Сложно принять себя другой. Настоящей. Но не тревожь собственную душу по пустякам. Сегодня, прошу тебя, Аурелия, моя драгоценность, отдайся свободе, о которой ты так мечтала. Вскоре всё закончится, и дам тебе право выбора. А сейчас не надо, не терзай себя, – прижимает меня к себе так резко, так неожиданно, что замираю и спокойно дышу в его руках.

Целуя в волосы, гладит мою обнажённую спину. И хочется плакать от момента молчаливой поддержки, которой не ожидала получить от него. Вэлериу такой чувственный сейчас, настолько заботлив и прекрасен, что не могу ничего с собой поделать, теснее придвигаюсь к нему и закрываю глаза.

Возможно, такова моя участь: узнать о страсти в руках вампира и увидеть, насколько он одинок в своей ненависти. Возможно, я поступаю неверно, но устала прятаться за грехами, которые должны отравить мою кровь. Разве она уже не отравлена? С рождения я не отличаюсь ничем. И в этот момент, находясь в прохладных объятиях, принимаю то, что он полностью прав. Злость на него обусловлена моим желанием вкусить запретный плод, которым наполнен он. Вэлериу. Хочется узнать всё о нём.

– А сейчас оденься, если тебе необходимо омой тело, – отстраняется от меня, мягко улыбаясь. И не узнаю в этом существе того Вэлериу, которого знаю. Жестоко. Злого. Опасного. Другой, совершенно другой. Молодой. Живой. Нежный.

– Одежда для тебя подготовлена в купальне, – встаёт с кровати, указывая на дверь, которую увидела, когда очнулась.

– Спасибо, – киваю я.

– Ожидаю тебя здесь, – вновь падает на постель, подхватывая кубок, и с интересом наблюдает за мной, отпивая кровь, остающуюся на его губах.

А как мне встать, если он лежит на одеяле, а под ним я голая?

– Ты не мог бы… отдать мне одеяло? – медленно произношу я.

– Нет, не мог бы. Я видел твоё тело тысячи раз, стыдливая моя. Тебе нечего стесняться, ведь я ласкал его вчера. Целовал твою кожу, разрезал твои бедра ногтями, и ты…

– Всё! – повышаю голос, слыша его смех. Подскакиваю и несусь в ванную, громко хлопая дверью. Даже дерево не спасает от унизительного хохота за ней.

Отвратительно, но улыбка появляется на губах. Не знаю, откуда она, но внутри меня словно что-то изменилось. Нечто важное. Ослабило узел, стягивающий сердце.

Медленно осматриваю самую обычную ванную комнату со всем минимальным и душем. На полочке вместе с полотенцами лежит одежда, а внизу сапоги. Нормальные, какие знаю я, высокие и утеплённые.

Не медля больше ни секунды, забираюсь в душевую кабину, пока зубы стучат от холода. Включаю на полную воду и стараюсь не намочить волосы, потому что заболею. Хотя это не про меня. Кровь меня защищает. И она же убивает.

Я радуюсь, находя не мыло, а гель для душа и натираю тело, смывая пену водой. Мысли о том, что сюда может войти Вэлериу, заставляют поторопиться. Но и дарят другую пищу для размышлений – желание этих самых фантазий. Легко внутри и действительно свободно. Да, признаюсь, что нравится он мне. Притягивает к себе и требует душа большего. Большего во всём: в его глазах, в словах, разговорах и поцелуях. Странно так. Улыбаюсь, ощущая себя полной дурой. Глупой и ведь знаю, что ни о каких чувствах не идёт речи и быть даже не может, но… но хочу ли я этого? Могу ли и я быть такой? Насыщать тело незнакомой страстью и оставаться в сердце холодной? Не знаю. Но привязываться к нему не хочу. Запретно. Плохо. Необходимо.

Выхожу из душа и наспех вытираю тело полотенцами, вешая их на крючки. Нахожу нормальное. Боже, спасибо! Нормальное хлопковое белье, колготки чёрного цвета, водолазку, а вот бюстгальтера нет. Да что это за нелюбовь такая к белью? Ничего не остаётся, как одеть всё и застегнуть длинную юбку сзади, натянуть сапоги и увериться, что все подошло мне. Расправляю волосы и быстро их расчёсываю пальцами, путаются, но, уже пыхчу, заплетая косу, и киваю себе в зеркало.

Открыв дверь, нахожу тут же глазами Вэлериу, стоящего у окна с задумчивым выражением лица. Смотрю на него, и не скажешь, что ему больше шестисот лет. Хотя и большую часть жизни он провёл в склепе и был мумией. Обыкновенный парень, молодой мужчина, обещающий стать ещё крупнее. Но этому не бывать. Он мёртв. Внутри мёртв. Но как в мёртвом теле живут чувства? И пусть это всего лишь его грех, но разве не сердце и душа создают это? Ведь умеет он испытывать злость, ярость, обиду, желание двигаться дальше. Страсть, в конце концов.

– Сердце моё молчаливо, Аурелия. Я забыл, что такое стук его в груди. А твоё, словно музыка для моего слуха. Красивая. Сочная. Наполненная красками жизни, когда передо мной всё во мраке. Не приписывай мне человечность. Я её лишён, – произносит Вэлериу, чем вызывает во мне удивлённый и испуганный вздох.

Поворачивает ко мне голову, пока я корю себя за мысли, которые он с лёгкостью читает.

– Но об этом позже, радость моя. Не здесь. Пойдём, – протягивает руку, предлагая подойти к нему. Но что-то в его голосе заставляет меня едва заметно качнуть головой, отказываясь от прикосновений к нему. Печаль. Делаю шаг, обнимая себя руками. Изгибает губы в ухмылке и двигается в противоположную сторону, открывая мне дверь.

Прохожу мимо Вэлериу и вхожу в коридор, а далее мы оказываемся в небольшой гостиной, с минимумом мебелью и входим на кухню, где витает аромат выпечки. Очень знакомый аромат.

– Добрый день, госпожа Браилиану, – передо мной возникает мужчина. Поднимаю голову и улыбаюсь ему. Непроизвольно, а лишь потому, что рада видеть знакомое лицо.

– Андрей, добрый день, – отвечаю я, немного кивая ему. Человек. Он остался человеком, ведь ногти его коротко подстрижены, глаза не изменились, да и сам мужчина выглядит таким, каким я его запомнила.

– Рад приветствовать вас у себя в доме. Присаживайтесь, – он обнажает желтоватые зубы и открыто улыбается мне, словно искренне рад тоже видеть меня. От такого отношения я расцветаю внутри и с радостью сажусь на предложенный стул за деревянным небольшим столом, покрытым круглой белоснежной скатертью с вышитыми орнаментами.

Андрей возится у плиты, открывая духовой шкаф, и достает дымящийся пирог с ароматом ягод. С улыбкой наблюдаю, как мужчина доносит угощение до стола и ставит его прямо на скатерть.

– Ваш любимый, – говорит он.

– Невероятный аромат, я так скучала по вашим изыскам, – благодарно киваю я, втягивая носом запах вишнёвого пирога.

– Мне очень приятно, что не забыли, – смущённо отвечает он и уходит, чтобы через несколько минут заставить стол чайником с чаем, кружкой, всевозможными булочками и ягодными пирожными.

– Вы меня балуете, – смеюсь я, поднимая на зардевшегося мужчину голову. – Я всё это не съем, а если и съем, то выкатывать меня будете.

– Молодое тело требует силы. Поэтому справитесь, – подмигивает мне, а я продолжаю хихикать, словно оказалась дома. Так приятно. Так неописуемо легко и свободно с ним говорить. Но лицо мужчины в секунду преображается. Улыбка стирается с лица, а глаза опускаются в пол.

– Простите, – бормочет он, явно стушевавшись от чего-то, и буквально убегает из кухни. Удивлённо смотрю ему вслед и не понимаю, что произошло с ним.

– Мило, – раздаётся голос Вэлериу сбоку от меня. И я осознаю, что совершенно забыла о его присутствии, полностью поглощённая собственными переживаниями и радостью от появления Андрея.

– За что ты так с ним? Он очень любезен, – возмущаюсь, бросая на парня, довольно ухмыляющегося, злой взгляд. Ведь это дело его рук, а точнее, мыслей. Он его заставил убежать отсюда.

– Он мне мешает. И тебе мешает принимать пищу, – цокает Вэлериу, удобнее устраиваясь на стуле.

– Конечно, всё хорошее тебе мешает. Тебе нравится только унижать людей и заставлять трястись в твоём присутствии, – кривлюсь, наливая себе чай.

– Мне нравится точность в действиях. Сделал – свободен. Не терплю, когда с моими гостями фамильярничают, – и столько надменности, что тошно. Хочется уязвить его за Андрея. Ни в чём же не виноват, а он такой противный. Очень напоминает Луку.

– Почему он не такой как ты? Не обратился? – перевожу тему, потому что знаю наверняка, что новый спор ни к чему хорошему не приведёт. Беру булочку и отламываю кусочек, забрасывая в рот.

– Кровь уже стара. Он умрёт, если вернёт свою сущность, – тут же отвечает он, пока я пережёвываю еду.

– Так вы можете быть обычными людьми? Ведь Лука и Петру, мама и Иона, Дорина, да все, кто окружали меня, были людьми, – спрашивая его, отпиваю чай.

– Нет, обычными людьми мы быть не можем. Но при нерегулярном питании кровью, тело начинает стареть. Кровь становится слабее и пускает по венам яд, который медленно убивает нас. Человеческая сущность – смертельна. Петру сильно постарел, и если бы ещё пару лет я лежал там, то и он бы больше не имел возможности быть среди нас. А вот Лука не противился питанию, оставшись молодым и сильным. Женщины тоже постарели, ведь обращение возможно только до первой луны девятнадцатого года.

– А как они вернули свой облик? По щелчку пальцев или взмахнули волшебной палочкой? – усмехаюсь от своих же слов, мне они кажутся очень смешными, а вот Вэлериу прищуривается, явно недовольный моим юмором.

– Я вернул их. Моя кровь. Не вижу в этом ничего весёлого, Аурелия. Если тебя ещё никто не тронул и не испробовал тебя, не означает, что ты имеешь право насмехаться над болью моих братьев! – зло шипит он, придвигаясь ко мне.

– Прости, я только хотела знать, как такое возможно и не более. И я, в отличие от тебя, не намеренно оскорбляю вас, – фыркая, отворачиваюсь от него, чтобы допить чай и отломить кусок пирога. Но аппетит пропадает, и я кладу его обратно.

– Я уже принёс свои извинения за это и даже не наказал тебя за твои слова перед моим народом. Ты понижаешь мой авторитет. Какая-то женщина…

– Которая нужна тебе для победы над твоей возлюбленной. Какая-то женщина? Я необходимая для тебя женщина, Вэлериу. Не одна из твоих шлюх. Я та, которая поможет тебе ответить твоей возлюбленной, которую ты, видимо, до сих пор любишь, раз так стремишься ей отомстить. Показать своё превосходство над ней и узаконить своё место. Ты жаждешь, чтобы она признала тебя. Ты тоже страдаешь пороком – эгоизма и уязвлённого самолюбия, – перебиваю его, не желая больше позволять унижать меня даже наедине.

– Что за ересь! – возмущается он, вставая со стула.

– Василика была твоей любовью, не так ли? И жаждешь ты убить её за предательство твоих чувств. Я вижу это так. Но вот для чего тебе я? Тебе необходима моя кровь? – так же встаю, уверенно смотря в его глаза, темнеющие под властью гнева.

– Мне нужна ты вся, – качает головой, медленно и чётко произнося слова.

– Тебе нужна моя кровь и моё тело? Тебе не хватает твоих девок, Вэлериу? Но я не желаю быть одной из них! Хочешь мою кровь, – закатываю рукав, обнажая вены на запястьях, – так бери, но большего не требуй от меня! Не оскверняй мою душу своими пороками! Я не хочу этого! Я не собираюсь быть заменой твоей Василике!

Бегает глазами по моему лицу, отмечает моё быстрое яростное дыхание, зажигается огонь в его зрачках, когда переводит взгляд на мои вены, в которых бурлит эта гадкая священная кровь.

– Ну же! Пей! Ешь! Царапай! Но объясни мне, что ты хочешь добиться, соблазняя меня? Показать Василике, что я паду под твоё обаяние? Или то, что такая оберегаемая ими вещь, полностью будет поддерживать тебя, а не их? Играешь со мной, как с глупой девочкой. Я как кукла среди вас, каждый что-то да пытается мне внушить и переманить на вашу сторону. Нет! Не бывать такому! Пей! Но большего не получишь! – кричу я, а воздуха не хватает. Делает выпад в мою сторону. Вздрагиваю, когда ногти впиваются в оголённую кожу рук. Издаю болезненный вздох, но смотрю в его глаза, кипящие от только ему понятных чувств.

– Добровольность. Но даже её мало, моя милая. И Василика здесь ни при чём, как и похоть, сгубившая меня, – его голос спокоен, что идёт вразрез с глазами. Проходится ногтями по моей коже, но не причиняет боль, достигает ткани и тянет её обратно, закрывая мои вены.

– Тогда что? Зачем тебе я, если не средство для пропитания? Если не желание показать ей, что ты выиграл? – шепчу, совершенно уже сбитая с толку. Вновь я устала и потеряна в новом выплеске чувств.

– Ты возродила меня, Аурелия, моя драгоценность. Мы связаны друг с другом, чем ты дальше, тем я слабее. Нет, не телом. А разумом. Ты моя. Мой трофей. Моя гостья. Моя возможность продолжить свою жизнь. Не отрицаю, что заставляешь меня желать твоё тело больше, чем мог я знать. Твоя кровь сводит с ума своим ароматом, и ты необходима мне, чтобы понять одну важную вещь. Ты та, кто может убить меня. Безгрешное создание ночи, согреваемая лучами дневного света, искренним желанием погубит зло на земле. Только вот я и есть зло. Не могу позволить тебе убить меня до того, как исполню то, ради чего воскрес. Я ещё недостаточно изучил тебя, – его ноготь проходится по моим губам, пока осмысливаю его слова, приносящие неузнанную острую боль где-то внутри.

– Нет, ты не лучше женщин. Ты хуже их, ведь я тебе сочувствую. Ты волен подчинить меня себе пороком, обманывая меня снова и снова. И не спастись мне от тебя. Так и я не желаю больше быть твоей гостьей. Я пленница, так сделай меня ей по-настоящему, – резко отстраняю своё лицо от его пальцев и сбрасываю вторую руку с моего запястья.

– Импульсивность – твой порок, немыслимая моя находка. Поэтому позволь тебе показать немного красоты и поговорить с тобой, чтобы ты поняла, насколько ты важна в моей судьбе. Не страшись будущего, моя милая, не обижайся на мои слова. Я не хочу обманывать тебя, ведь в долгу перед тобой. Пойдём со мной. Обещаю, что мы сможем поговорить, когда вокруг никого не будет. Ни ты, ни я не имеем право на слабость, которая существует между нами. Никто о ней не должен знать. Позволь мне понять тебя глубже, – ласково произносит он, протягивая ко мне руку. Смотрю на его спокойное лицо, на этого вампира и не знаю, что же делать дальше. Да, остыла уже. Его слова, его сила и аура, которой он окружает меня, остужает мой гнев так же, как и создаёт его.

Не мигая, смотрю на эти пальцы с длинными серо-синими ногтями, а в груди такая тоска и одиночество, что не передать словами. Она поглощает меня, как и безвыходность ситуации.

Моя рука тянется к его, и мёртвые пальцы вампира охлаждают и так прохладную кожу, обнимая мою руку. Приподнимает наши руки и касается мягкими губами внешней стороны ладони.

– Мой рубин, благодарю тебя за эту возможность, – шепчет он, касаясь моей кожи. Не сводит глаз с моих, а я падаю. Падаю в его тёмную душу, которая утягивает меня за ним.

 

Quadradinta duo

– Пойдём, я познакомлю тебя с моим народом, – Вэлериу ведёт меня к двери и подхватывает длинную утеплённую накидку, отпуская мою руку, и расправляет её, чтобы я могла надеть на себя. Поворачивает к себе и быстро застёгивает пуговицы, обращаясь со мной, как с ребёнком. Беглым взглядом осматривает меня, хмурится и тянется руками к моим волосам. Распускает их из косы, и не успеваю я возмутиться, как он распахивает дверь и тянет меня за собой на морозный воздух.

Перед моими глазами лежит обычный город, только без машин. Люди ходят туда-сюда, кто-то несёт пакеты, кто-то просто прогуливается. Обычные люди. Замирают и поворачивают головы в нашу сторону. И одеты они обычно, кроме женщин. Они, как и говорила Анна, все облачены в юбки, длинные накидки и блестят в свете дня драгоценностями на шее, ушах и пальцах. Это несовременный мир, они как будто смешали все стили народов и наций, выбрав для себя комфортную зону, и они улыбаются нам. Так счастливо, так приветливо. Совершенно не боятся Вэлериу, который устраивает развратные вечера в своём замке. Не страшатся его сущности, а благоговеют перед ним.

– Позвольте представить вам мою гостью, – даже не повышая голос, произносит Вэлериу, но его слышат все вокруг, ведь в секунду воцарилась тишина. Подталкивает меня, чтобы я сделала шаг и выдавила из себя улыбку.

– Аурелия, это мой народ, который рад принять тебя у себя, – обращается ко мне, а я смотрю на каждого человека, склоняющего головы перед нами. Их множество, словно сейчас вышел весь город, чтобы посмотреть на нас. Странно, но не чувствую опасности среди этих одноэтажных домов из кирпича, разукрашенных весёлыми и яркими красками. Наоборот, тут очень приятно находиться, и хочется искренне отвечать этой пёстрой толпе улыбкой.

– Не обращайте на нас внимания, и, конечно, этот вечер мы проведём с вами, чтобы наполнить ночной воздух радостью бытия, – пока Вэлериу с улыбкой произносит это, я не могу насмотреться на него. Воин, ведущий за собой людей. И понятно, почему его так любили в Сакре. Он прирождённый оратор и располагает к себе людей одним только тембром, когда становится обычным. Не злым и грубым, жаждущим мести вампиром, а парнем, которого со свистом и хлопками благодарят за его слова.

Вэлериу кладёт руку на мою талию и ведёт рядом с собой. А я верчу головой, охватывая большую площадь, похожую на нашу, но украшенную флажками. И даже пасмурная погода не уменьшает ауры спокойствия и счастья, царящей тут. Это непривычно, ведь я росла в мрачной Румынии. И дело не в погоде, которую люблю. Наши люди ходят в основном в тёмной одежде, выбирают только чёрные, серые и коричневые цвета. Яркие платья, как у Ионы, считаются вульгарными и побуждающими к греху. Когда в этом городе все красочно, даже юбки женщин пестрят разными узорами, всевозможной цветовой палитры. Удивительно и очень красиво. Словно очутилась не в поселении, где главенствуют вампиры, а где-то в другом мире. В параллельном мире с радостными лицами, кивками приветствующие нас, пока мы идём куда-то, с надеждой и уверенностью в безоблачном будущем. Всюду царит веселье, оно в воздухе, оно в этих людях. Неужели, всё же правда, что есть хорошие и плохие? И к последним отношусь я.

– Позволь мне помочь тебе, моя радость, – Вэлериу привлекает моё внимание своими словами от наблюдений и несильного шока. Поворачиваюсь к нему и вижу лошадь, которую он держит под узды.

– Мы будем кататься? – радостно спрашиваю, широко улыбаясь, и глазами пожираю белоснежную кобылу.

– Она твоя. Надеюсь, этот дар ты примешь, – немного кивает, а я покрываюсь краской не от смущения, а от желания обнять его.

– Для меня это будет честью, – продолжая улыбаться, подхожу к лошади и кладу ладонь на морду, немного почёсывая.

– Нам надо успеть дотемна, потом будет опасно за пределами города, – говорит Вэлериу и подталкивает меня к седлу. В одно движение обхватывает мою талию и подсаживает на лошадь, я расправляю юбку, перебрасывая другую ногу, и ставлю в стремена. Он запрыгивает на чёрного жеребца и кивает мне, давая разрешение двигаться.

Выезжает вперёд, а я за ним. Счастлива, улыбаясь каждому встречному, пропускающему нас к высоким воротам, похожим в моём поселении. Только тут ворота распахиваются и выпускают нас в лес. Вэлериу оборачивается ко мне, а я впитываю в себя этот взгляд, наполненный восхищением, даже гордостью. Ударяет по лошади, только его волосы развиваются белоснежным млечным путём, ведущим меня за ним. Ветер бьёт по лицу, пока как сумасшедшие скачем по тропинке.

Забыла, что такое свобода. Я и не знала о ней, а сейчас… даже воздух иной. Отличается так ярко от того, что знала. Кислород неимоверно чистый, первозданный и дикий наполняет моё тело, согревает его и расправляет невидимые крылья за спиной. Горная местность и бескрайние леса вокруг нас.

Вэлериу скачет медленнее, дожидаясь, пока я поравняюсь с ним.

– Останови лошадь, – произносит он. Натягиваю поводья, удивлённо приподнимая брови, когда он спрыгивает с неё и моментально стягивает меня, крепко держа за талию.

– Что случилось? – шепчу, смотря в его глаза.

– Ничего, я принесу нам уединение, где никто не помешает, – подхватывает меня за бедра и сажает на себя.

– Держись, – бросает он и одним прыжком достигает дерева, цепляясь за него ногтями. От неожиданности охаю и хватаюсь за его шею, утыкаюсь лицом в его волосы. А он прыгает от одного дерева к другому, а я даже дышать не могу от страха падения. Кажется, что намертво обнимаю его, пока он продолжает нестись с нечеловеческой скоростью по стволам.

Жмурюсь, а сердце бешено колотится в груди, дыхание быстрое и теряется в его холодных волосах. Останавливается, ощущаю, как поглаживает меня по спине. Отрываюсь от него, распахивая глаза, и издаю вздох восхищения, смешанный с новым удивлением. Медленно скатываюсь по Вэлериу, становясь на ноги. Отступаю и даже дыхание задерживаю от красоты, открывшейся моему взору.

Под ногами хрустит снег, а передо мной лежат бесконечные леса. Мы находимся в горах. Карпаты. Практически на самом верху мира. Над облаками, над землёй. И это вызывает внутри меня такую бурю эмоций. На лицо падают искусно вырезанные природой снежинки. Протягиваю руку, ловя их, и улыбаюсь.

– Невероятно, – шепчу я, оборачиваясь к парню, с интересом наблюдающему за мной.

– Не смею возразить тебе, – улыбаясь, подходит ко мне.

– Мы далеко? – интересуюсь я, поворачиваясь к облакам и лесу под нами.

– Довольно далеко от всех, – подтверждает мои слова.

– Зачем? – бросаю на него взгляд. Замечаю, что хмурится, его лицо напряжено, как и губы сжимаются в тонкую линию.

– Здесь мы можем быть наедине. Никто не услышит нас и не потревожит. Никто не узнает, что мы будем обсуждать или же какие слова произносить.

Вот и настало то самое время, которого я ждала. Желала и терзала себя, только сейчас не могу собраться с мыслями, которых попросту нет.

– Знаю, моя радость, знаю, – дотрагивается до моей руки, лежащей вдоль тела, и немного сжимает её, словно подбадривая. Поворачиваюсь к Вэлериу и вздыхаю, забирая свою руку из его.

– Ты говорил, что они тут… рядом. Тогда чего ждут, раз я им так нужна? Почему не нападают на тебя? – медленно спрашиваю я.

– Она не может ступить на эту землю, – моментально отвечает он.

– Василика? – уточняю я. Кивает. – Почему?

– Поселение Еркас было когда-то её домом. Но сейчас она не имеет власти над этой землёй и разумами людей, они закрыли свои умы для неё, выстроили ментальную стену против женщин твоего рода. Как и мужчины убьют любую, кто подступит ближе. Здесь они теряют свою силу, как и я в Сакре.

– Но…

– Опережу твой вопрос, Аурелия. У меня была ты, которая собой питала меня, своей скрытой силой и кровью. Только твоя кровь разрушает запрет на родную почву. Она убивает. Поэтому я был похоронен в городе, созданном моими предками и бывшим моим местом рождения. Таково проклятье, как и у Василики, – быстро произносит, перебивая меня.

– То есть, когда я передала тебе свою кровь в первый раз там, в склепе, то разрешила тебе нападать на людей? – хмурюсь, пытаясь понять его слова.

– Верно. Я могу спокойно ступить на свою землю, как и каждый из моих братьев.

– Тогда почему этого не делаешь? Ждёшь. Чего ты ждёшь?

– Ещё не пришло время, – делает неоднозначный жест рукой и, отворачиваясь, смотрит перед собой.

– Когда оно придёт? И что ты хочешь от меня? Ты сказал, что наступит тот момент, когда мне придётся выбрать сторону, – напоминаю я.

– Да, наступит такой момент. Только ты сможешь решить: кто будет править. Но ещё рано…

– Как я это смогу сделать? Просто взять и подумать об этом?

– Нет, сейчас для твоего понимания это сложно. Я объясню тебе, когда наступит время, – бросает на меня косой взгляд.

– Ты любишь её до сих пор? – неожиданно даже для себя этот вопрос возникает в голове, и я произношу его. Вэлериу на секунду замирает, а затем закрывает глаза и слабо улыбается.

– Нет. Я ведь говорил, что моё сердце молчаливо для такого чувства. Когда-то я думал, что любил… любил навсегда и до конца своих дней. Так и получилось. До последнего стука сердца я любил, а потом… увидел всё в ином свете. Даже после предательства, я жаждал найти это чувство в ней, но снова был наказан за это, как и при жизни.

– Почему убить, Вэлериу? Неужели, вы не можете найти компромисс? – поворачиваюсь к нему и делаю шаг, но его черты лица ожесточаются. Отступает от меня, сжимая губы.

– Нет. Никакого компромисса.

– Почему? – удивляюсь, даже повышая голос.

– Я совершил ошибку и должен ответить за неё. Я навлёк на свой народ проклятье и беды из-за неё. И она же убила меня. Дважды. Не может быть двух правителей над истинным народом, – сквозь зубы говорит он.

– Что тогда случилось? Что привело к твоей гибели, и как ты возродился? – и это самый главный вопрос, на который никто не может дать внятного ответа, кроме него.

– Хочешь знать мои тайны, моя драгоценная? – усмехается, но я не вижу ничего забавного в своём вопросе. Складываю руки на груди, ожидая от него слов. Правдивых слов.

– Что ж, я не против рассказать тебе. Но не обещаю, что это будет всё, произошедшее со мной. Ты мой враг, какой бы прекрасной ни была и как бы сильна ни была в своей магии, но действительность не изменить, – поворачивается ко мне, вставая в такую же позу, как и я.

– И ты мой враг, поэтому доверять тебе я тоже не собираюсь, – заявляю я, чем вызываю его смех. И это оскорбляет меня, раздражает, ведь увиливает от ответа. Отвлекает меня своей красотой, мёртвой белоснежной кожей и чувственными губами, озорством в глазах. Черт бы его побрал!

– Удар ножом в сердце было последнее, что я помнил. Очнувшись, даже сам того не ожидая, я лежал на дне озера, вокруг множества убитых тел. Только вот я был не мёртв. Не дышал, и не было стука сердца, но смог встать и пойти по дну, пока не оказался на поверхности. Учуял затхлый запах смерти и страха. Увидел дымящиеся костры с телами и остатки домов. Я уже был другим. Но в тот момент меня не волновали собственные особенности, я находился во власти горечи и вины, что допустил это. Доверился и вновь ошибся. Я обходил каждый дом, дабы найти хоть кого-то живого. Но была тишина и кровь вокруг. Никого. Только остатки моего города, моей жизни, превратившейся в пепел. Я не знал, куда мне идти, что делать и как дальше быть. Уже смеркалось, когда я вышел за пределы стен и шёл, как в тумане. Моему телу была необходима пища, а я не мог есть. Даже воды выпить не смог. Страх и непонимание полностью отрезали меня от мира, пока буквально умирающего, слабого, лежащего среди деревьев, не нашла меня Василика. На ней была кровь. В ней была кровь. Руки начали зудеть, было больно от этого. А она что-то говорила мне, уверяла в своей непричастности, в том, что заставили её. Это её долг за свою семью. Она так любила… не дослушал. Ногти сами разорвали её кожу, и аромат крови наполнил меня. Я рвал её тело и не мог остановиться, пока не начало замедляться её сердце. Она кричала, звала на помощь, пыталась убежать, а потом… просто отдалась мне. Не сопротивлялась, а приглашала пить её кровь. Шептала, как любит, как хочет быть со мной, чтобы забрал её с собой. Нож разрезал мою шею, и моя кровь попала в её рот, когда я этого не ожидал. Я был поглощён насыщением, изменениями в своём теле. А она украла вновь у меня возможность на жизнь. Убежал, когда Василика умерла на моих руках, – замолкая, поднимает руки перед собой и рассматривает их.

– Что привело меня в такое состояние и такую форму жизни? – словно говорит сам с собой, не замечая меня. – Любовь. Я поклонялся ему, а Он отвернулся от меня. Я молил о помощи, о спасении жизней, а Он усугубил моё состояние. И я проклял Его перед своей смертью. Кричал немыслимые проклятья, и они обернулись против меня. Наказал меня за мои слова, обратив в того, кто должен был увидеть, что стало с его народом из-за него. Из-за меня и моего желания быть нужным хоть кому-то. «Праведен суд Божий, или лучше, человеколюбивый Владыка намного облегчил мщение Своего праведного гнева, не настолько, чтобы мы перенесли испытание, которого достойны, но настолько, чтобы мы вошли в сознание того, в чём согрешили». И Он ответил так мне, наказав за мои слова и предательство по отношению к Нему, – опускает руки и поворачивается ко мне.

– То есть Бог обиделся на твои слова и на то, что ты выбрал любовь к женщине, а не к нему? – спрашиваю я.

– Отвернулся от меня, когда я лишь однажды решил познать женское тело. И взял для этого девственницу, которая была искусна во лжи. Уже заведомо знал Он, как сильно я буду раскаиваться в этом. Он наказал меня за моё желание доказать ему, что любовь одна. Она не разделяется, будь то создание из плоти и крови, будь то Владыка, стоящий над нами. Я верил, и моя вера была предана. Он выбирает себе сыновей, и я был в их числе. Избранный Им, любимый Им и наполненный Его благодатью. Наказан за то, что не оценил. За то, что возненавидел и жаждал для Него ужасной участи. Он всесилен, но теперь же я более не подвластен Ему. Я впитал в себя всю черноту этой земли, всю ненависть и всю боль. Я создание Его, и я правлю этим миром. Грехом людей. Если Он свет, то я тьма. Вряд ли Он знал, насколько я силен буду в своей жажде. Бессмертия души не существует, моя милая. Нескончаемые года жизни обусловлены смертями и кровавыми дорогами, по которым нам необходимо идти. Не испытывать сожаления за наши деяния. Не оборачиваться больше.

– И Василика обратилась тоже? Но Петру рассказывал, что она была светловолосая, а я видела тёмную девушку… там… после того, как ты очнулся, – делаю шаг к нему, а внутри отзывается всё на его слова. Ведь сколько горечи он вложил в каждый звук, сколько боли за прошлое. Хотя отрицает это, но я чувствую, чувствую, что до сих пор не простил себя за смерти людей.

– Да, она была воплощением ангельской красоты. Хрупкая, как хрустальный сосуд. Дотрагиваться до неё было страшно, как и смотреть в её лучистые глаза. Я пал в тот момент, когда увидел её у стен города. Пал и совершил ошибку, проведя её по потайному ходу, и спрятал у себя в церкви. Запрещено было. А я поддался греху. Нежная и прекрасная, робкая и притягивающая к себе. О, как же мне было сложно. Разрываемый собственными мечтами, подпитываемые радостью брата о первенце. Я испытал зависть. Зависть и жажду жить не в стенах священного обета. Свободно. Она нашла меня. Призвала к себе, молила о помощи. А я был слаб. Слаб перед греховной властью моего тела. Она знала, что делает. Играла со мной, а я был так глуп. Даже после её клинка в моё сердце и толчка в тёмную бездну озера, я корил себя за то, что сделал. Считал, что убил её. Прятался, пока не нашёл своих братьев и Георга, ещё несколько оставшихся мужчин, которые рассказали, что остальные в поселении Еркас. А мой город теперь принадлежит Василике. А я ведь убил её, и только после этих слов начал понимать, вспоминать, что моя кожа была надрезана, и я отдал ей свою кровь добровольно, не сопротивлялся, желая быть с ней. Полгода прошло с того времени, и больше ждать я не мог. Она убивала моих людей, звала меня, требовала моего возвращения. И я ушёл. Ушёл, дабы найти свою погибель. Не знал, что сила моя померкнет, как только ступлю на родную землю. А она знала. И не один я пошёл туда, мои друзья, в том числе и Георг, который принял меня таким, каким я стал. Не осудил меня, а только преклонил колени, как перед правителем. И вновь горел замок, унося жизни ни в чём не повинных людей. Заманила меня этим, убила моего друга. У меня не осталось выхода, и он был согласен. Успел я только спасти его, как набросилась на меня. Царапала, кусала, а я даже не сопротивлялся. Только боль внутри. Боль от того, что не могу больше защитить свой народ. Не сразу меня закрыли в церкви. Она пыталась найти способ стать сильнее, продолжить род. Но ничего у неё не получилось, – из его горла вырывается неприятней смех, словно у помешанного на горе старца. Хриплый. Страшный. Одинокий.

– Я не дал ей потомства. Я проклял её и обещал, что вернусь. Вернусь и заберу у неё мою украденную жизнь и кровь. Цвет волос её изменился, превратившись в чёрный, как и её душа. И несёт она в себе это проклятье, одаривая им других. Тебя в том числе. А дальше, – хмыкает, поворачиваясь ко мне, – дальше оставили меня голодного и слабого с людьми, которых я знал столько лет. Заставили меня убивать их. Пытался выбраться, но кровь лишь убивала меня там. Медленно, как яд. Заснул я на несколько сотен лет, при этом слыша все, что происходит надо мной. Не имея возможности предупредить своих братьев, попрощаться с ними и отомстить. Ждал. Ждал тебя, моя спасительница, и ты пришла ко мне. Ты вернула меня, оберег моей тёмной власти, – протягивает ко мне руку, а я двинуться не могу, потому что жестоко. Слишком жестоко поступила она с ним. Выходит, если из белокурого ангела она превратилась в дьявола с чёрными мазками напоминания за свою жестокость, определив для себя и для всех отличие, то Вэлериу символизировал… чистоту со своим цветом волос?

– А ты? Ты был от рождения светлым? – требуется подтверждение моих мыслей.

– Нет, мой цвет был идентичен с братьями. А это лишь напоминает о моём возрасте.

Он воплощение доброты при жизни. Света и честности, искренности и всего самого Священного, что было на этой земле. От этого открытия даже дышать сложно, ведь не он виновен в смертях. А корит себя за них. Одинокий и печальный. И хочется согреть его небьющееся сердце, хочется поверить и помочь. Только вот что останется от меня после этого?

– За что? За что она так ненавидела тебя? Откуда знала, кто ты есть? – шепчу я. Вэлериу делает шаг ко мне и находит мою руку, сжимая её в своей.

– Я был виновен в смерти её семьи. Я не впустил её брата к нам и не помог в войне с монголами. Отказал его просьбе. У неё есть причины, чтобы ненавидеть меня. Я забрал жизни её народа, а она забрала моего. Теперь же остались личные причины между ней и мной. Если тогда я был слишком мягок, то по прошествии столетий и, узнав, кого я пригрел на своей груди, наполнен одним, – приближается к моему лицу, скалясь, смотрит в мои глаза, – желанием смерти той, кто предал меня дважды. Ты права, моя милая, я обижен слишком сильно, чтобы простить. Я любил слишком давно, чтобы помнить, каково это. Я жажду твою душу слишком глубоко, чтобы контролировать себя. Я стремлюсь убить её слишком остро, только чтобы освободить место, которое не принадлежит ей. У него другая госпожа. Ты, моя драгоценность. Твоё место рядом со мной. И твоё же место во главе тех, с кем никогда не будет мира. Но тебя я не отдам им, – шепчет прямо в мои губы.

Дышу быстро и поверхностно, впитывая в себя этот шёпот, наполненный страстью и холодом.

– Так не отдавай. Я добровольно делюсь с тобой своей кровью, Вэлериу. Но я хочу взамен лишь искренности и правды от тебя. Не скрывай от меня её, так я пойму многое для себя. И сама сделаю выводы, – касаясь его губ, произношу едва слышно каждое слово. Сердце как бешеное скачет в груди, но сейчас не от страха, а от другой эмоции. Желания познать его ещё больше. Наполнить им себя. Задохнуться и дожить до окончания этой войны, стоя на своей стороне. Между ними. Рядом с ним.

 

Quadradinta tres

Ещё секунда. Одно мгновение и коснётся моих губ. Приоткрываю свои, зная, что хочу. Что сейчас это просто необходимо, как скрепление его слов. Моих.

Но что-то в нём резко меняется. Зрачки мигом сужаются, и глаза приобретают холодный отблеск стали. Вэлериу сбрасывает с себя мои руки.

– Нам пора возвращаться. Мы не должны задерживаться. Это небезопасно. Для тебя, – отступает от меня, отворачиваясь, и меня это ставит в тупик. Отчего так резко изменился? Отчего отстранился от меня? Что остановило его? Василика, мысли о ней?

– Вэлериу, почему? – тихо спрашиваю я.

– Я не ступлю в одно течение трижды, Аурелия. Считаю, что двух раз с меня достаточно. В этот раз я всё сделаю так, как должен, – довольно сухо отвечает он.

– Ты же поделился со мной и…

– Ах, это. Радость моя, я это сделал только из уважения к тебе и благодарности за моё воскрешение, но не из-за тех чувств, которые ты пытаешься найти в моём застывшем сердце, – усмехается, являя мне своими словами глупость, которой сама же подвергла себя. – Ты для меня останешься навсегда врагом. Независимо от обстоятельств, от той греховной привязанности, которую создаёшь во мне. Ты её продолжение, Аурелия.

Больно. Тупая боль растекается по телу от этих слов. Ведь я действительно чувствую иное. Совершенно иное к нему. Нет, не любовь. Точно не любовь. Сопереживание, желание помочь, как-то предотвратить ужасное будущее. А он считает меня врагом, которым я никому и не являюсь, по сути. Им так проще воспринимать меня.

– Ты судишь всех по одной, Вэлериу. Это твоя ошибка, которая снова приведёт тебя в темноту, – слышу свой дрожащий голос, не умею я контролировать эмоции, бушующие в сердце. Мне обидно, до боли обидно за себя и за тот образ, которым меня одарили задолго до моего появления даже на этой земле. И в теле плещется желание ответить так же сухо и причинить ответную боль. Хочется защитить себя, отбелить, хотя я не запятнана.

– Василику ты поставил на пьедестал своего смысла жизни, как и месть ей. Хотя ты уверяешь меня и себя, что ничего не чувствуешь, но лжёшь. Даже себе лжёшь. Месть за народ уже произошла. Вы погубили невинные жизни ради мести друг другу за разбитые сердца, за разрушенные надежды и за невосполнимую горечь утраты вашей любви. Но убить её ты жаждешь по другой причине, Вэлериу. Ты хочешь доказать себе, что отпустил от себя любовь к ней. Но так ли это? Думаю, что нет. Ты используешь меня, как стену перед ней, постоянно напоминая мне, что я одна из вас. Одна из них. Я для вас игрушка, даже не существо, а бездушный клочок, который вы определили, как приз. Но другие, каким боком привязаны к вам? Вы внушили им ненависть друг к другу, вы заставили из-за собственных амбиций ненавидеть противоположный пол, вместо того, чтобы дать возможность вашим братьям и сёстрам решать самим, что они хотят. Вы погубите ещё больше народа, о котором не думаете. В ваших разумах лишь превосходство друг над другом, обида друг на друга. Люди мертвы, этого не вернуть! А заберёте с собой ещё больше. Неужели, не жаль их? Мне очень, как и вас. Это ваше проклятье, а не их. И не моё. Я согласна делиться кровью, но большего даже не мысли. Ты соблазняешь меня. Для чего? Для чего ты целуешь меня, заставляешь глубже познавать с тобой страсть? Зачем ты мучаешь и меня? Я не виновата в твоём остановившемся сердце. И я сожалею о том, что вам обоим пришлось пережить! – мой громкий голос тонет в тишине вокруг и отдаётся эхом. Пока он даже не двигается, словно не трогает его больше ничего. И от этого силы пропадают, глаза начинают слезиться, ведь ему всё равно. Как он и говорил.

– Ты не понимаешь! – повышает он голос, но разговаривать с ним пропадает всякое желание. Только остаться одной и подумать над той властью, которую он пытается взять надо мной. Подумать и пережить в себе горечь от безответности.

– И не хочу, Вэлериу. Для меня это лишнее, сам гори в собственных раскаяниях и кори себя за прошлое. А сейчас настоящее, столетия прошли, а вы как два ребёнка не поделили игрушку. Но вот я не буду ей. Я не собираюсь стоять между вами, – резко разворачиваюсь и иду. Не знаю, куда бреду по снегу, пока ноги утопают в нём. Но мне требуется одиночество, ведь ещё чуть-чуть и расплачусь от обиды. Мне неприятно осознавать, что я лишь пешка для них. Что эти слова, которые он говорит, эти красноречивые эпитеты, которыми наделяет меня, – все выдуманное мной несуществующее чувство доверия и нежности фальшиво. Мне скрывать нечего, а от меня таят всё.

– Стой! – слышится его крик в спину.

– Просто оставь меня, – шепчу, стирая слезу, скатившуюся по щеке. Пытаюсь идти быстрее по горам, таящим в себе красоту опасности. Не волнует, если могла бы бежать, то бежала бы. От них всех бежала бы и скрылась. Спряталась от этой бессмысленной войны, которая нужна только двум возлюбленным, а среди них мне места нет. И это больно. Чёрт возьми, это трогает меня сильнее, чем я бы хотела.

– Я сказал – стой! – Вэлериу в один прыжок оказывается прямо передо мной. Отшатываюсь от неожиданного появления и едва не падаю на снег, но удерживаю расстояние, убирая с лица волосы, и воинственно смотрю на него.

– Что ты ещё хочешь мне сказать? Ты достаточно точно определил моё место – вещь, которой ты пользуешься до того момента, как не подвернётся Василика с её раскаянием. Ты же его ждёшь! А меня оставь, не тронь меня, не подходи ко мне и не смотри на меня! – выкрикиваю яростно, изучая темноту его глаз, блестящих от гнева.

– Я ведь сказал, что ты не похожа на неё. И дело не в моей любви к ней, которой нет. Дело в долге, от него отказаться я не могу. Не могу предать обещание, данное моим братьям, жившим без меня в изгнании и постоянной травле, без моей силы и мощи, когда правили женщины. Ты отличаешься от неё полностью, но доверять женщине ниже моего положения. Даже тебе доверять я не собираюсь, насколько бы меня ты ни уверяла в своих искренних чувствах к моему горю, – хватает меня за плечи, сжимая их.

– Не сравнивай меня с ней, – цежу я сквозь зубы. От его речи кровь словно взбурлила, а тело наполнилось немыслимой ненавистью к нему, к ней, к тому, что ещё больше уколол меня.

– Война должна быть, Аурелия. От неё не скрыться и не сбежать. Даже тебе. Ты стоишь на моём пьедестале. Выше чем она, потому что признал тебя. А ты противишься мне. Только почему? Потому что не хочешь быть похожей на женщину, которая подвластна похоти? Или сама хочешь стать кровожаднее, чем она? Хочешь самой себе доказать, что я вновь паду в лапы женщины и буду убит? – шипит он в моё лицо.

– Хватит. Мне ничего не надо. От тебя ничего не надо. И от неё не надо. Не сравнивай меня с ней. Не родни! – в отчаянии вскрикиваю я.

– Я буду сравнивать, потому что другой сильной женщины не знал. Я познал только её при жизни. Другие. Были другие. Но все не то. А вот ты. Признаю, что ты другая. Что ещё требуется тебе для понимания? Почему ты мечешься? Потому что ищешь в моих словах любви? Только вот женщина не меняется, и пытаешься вытащить из меня другие слова. Это невозможно. Я не живу больше, Аурелия. Я не вижу красок. Я не слышу стук своего сердца. Я не чувствую жалости и сожаления. Я бездушен! Всю свою любовь я отдал ей. Я честен с тобой. Как и честно обещаю, что будет больно, но буду защищать тебя, как и обещал. Но это не помешает мне ожидать от тебя предательства. В тебе её кровь, в тебе её сущность! Ты изощреннее Василики. Ты моложе её. Ты опаснее, чем она…

– Я не она! – из горла вырывается такой громкий крик, создающий мощную волну, что отбрасывает Вэлериу от меня, и меня от него. Лечу спиной и падаю на снег, пытаясь поймать дыхание. Что это? Почему так больно внутри? Почему так пусто и горько? И сил нет. Даже пошевелиться не могу. Голова шумит, а по телу разносится усталость. Словно дежа вю, но не могу вспомнить, когда это было. Только снежинки падают на лицо, а надо мной мрачное серое небо. Не смогла терпеть больше этого сравнения, не смогла даже принять то, что он видит меня, как её. Ту, которую любил больше жизни. Ту, которая предала его и убила. Это больно. Больно от того, что не даёт возможности себе увидеть, что я имею иные мысли и иные желания. Во мне нет мести, нет кровной злости, во мне ничего нет, кроме жалости к себе.

– Аурелия, – Вэлериу за шею резко подхватывает меня, а я вишу на его руке. Я не чувствую ни ног, ни рук, только вижу его глаза, наполненные страхом.

Поднимает руку и закрывает глаза, проводя ладонью перед моим лицом, играя пальцами. Дышать так сложно, что кашель вырывается из груди.

– Тише, сейчас пройдёт, – открывает глаза и прижимает меня к себе, укачивая в своих руках. И с каждой секундой становится легче, как будто его поглаживания по спине передают мне жизненную энергию. И первыми ощущаю ноги, которые буквально изнывают от боли изнутри. Затем спину, руки, пальцы.

– Что это было? – шепчу я, все ещё пытаясь отдышаться. Отстраняет от себя, рассматривая моё лицо.

– Твоя сила, Аурелия. Только я и не подозревал, что она такая огромная. Даже без обращения, – берет моё лицо в ладони и являет моему взору беспокойно блестящие светлые глаза с расширенными зрачками. Страх? Неужели, он чего-то боится?

– Я могу…

– Можешь. Тогда… вспомни, тогда, когда я дал тебе нож. Ты не смогла убить меня, потому что не желала этого. А когда тебя оскорбил Лука… – гладит моё лицо и волосы, быстро шепча. – Человек не может принести нам боли, удары слишком слабы, чтобы вызвать кровь. А твой удар был наполнен желаемой яростью. Добровольность, милая моя. Если твоё сердце пожелает смерти, то даже клинок в твоих руках принесёт её. Любому существу на этой земле, даже мне. Особенно мне. Меня травили, убивали, обескровили, но окончательно убить меня не смогли. Ты можешь убить меня, только ты и можешь это сделать. Та, что добровольно воскресила, добровольно принесёт смерть. Теперь ты понимаешь, почему я прячу тебя так далеко от земли? В твоей власти забрать мою жизнь, забрать жизнь любого…

– Даже Василики, – заканчиваю за него. Кивает, продолжая гладить мои волосы, словно ему нужно чем-то занять свои руки.

– И ты хочешь, чтобы я была рядом с тобой, поверила тебе, дабы пожелала её смерти и помогла тебе этим? Сама убила её? – продолжаю я, медленно до моего сознания начинает доходить, как низко поставил он меня. Желает использовать, рассказывая мне только ужасающие вещи, заставляет, возненавидь Василику, чтобы у него была возможность убить её моими руками.

– Нет, рубин моих слез, нет же. Я не могу отрицать, что грехов за мной не существует по отношению к тебе. Но сейчас же ты мыслишь не в том направлении, радость моя, Аурелия. Я не позволю тебе подойти к ней, потому что завладеет твоим разумом она. Последствия будут очень печальные для тебя. Я забрал тебя с собой, чтобы уберечь от этого воздействия, – ближе придвигается ко мне.

– Или же себя, Вэлериу? Ведь если она заберёт мой разум, то я убью тебя, как она этого хочет, – прищуриваюсь, а в груди так давит от моей участи. Отвратительно иметь подтверждения того, что они даже не хотят знать о моих искренних желаниях.

– Верно. Ты убьёшь меня, как и каждого моего брата. С моей смертью мой род прекратится. Женщины не смогут больше рожать, кроме тебя. Хоть ты и обвиняешь меня во всех грехах, которые я даже не совершал, но такой участи тебе не желаю. Я хочу спасти тебя от неё. От себя. Да, ты нужна мне для победы. Но не таким способом, драгоценность моя, не таким. И молчи, заклинаю тебя, молчи о том, что ты знаешь. Опасайся собственной силы и гнева, который с каждым днём будет набирать обороты. Твоя кровь жаждет вырваться из оков, и теперь ты будешь каждый день, каждый час мучатся от этого.

– Я не хочу быть такой как ты, – шепчу я.

– И не будешь, обещаю тебе, что против твоей воли я не пойду. Не обращаю я женщин, Аурелия. И без согласия не будешь такой как я, а той, с кем ты знакома в моих подвалах. Если недавно я видел тебя такой же истинной, то сейчас не смею губить более. Хоть и могу читать твои мысли, но слова, сказанные тобой, живые. Только они достигают разума и дают понимание. Не хочу ошибиться снова и повлечь новое проклятье на тебя, – обхватывает меня за талию, поднимая на ноги.

– У нас мало времени, чтобы вернуться. Смеркается. И последнее, – смотрит в мои глаза, – приношу свои извинения. Я не хотел обидеть тебя и задеть своими словами. Лишь хотел показать тебе, насколько ты важна в моей судьбе. В судьбе каждого человека и истинного. Я не умею подбирать слова, когда моя душа полыхает от воспоминаний, пережитых при моей жизни. Пусть этот разговор останется здесь, как и все, что случилось. Если они узнают, то заставят меня убить тебя. Мне бы этого не хотелось. А сейчас держись, – подсаживает меня на свои бедра и прыгает в тёмную пучину леса.

 

Quadradinta quattuor

До сих пор плохо ощущаю собственное тело, практически не держусь за Вэлериу, несущегося по деревьям, а тьма накрывает нас. Его слова о моей силе не укладываются в голове. Как во мне может быть столько мощи? Я ведь маленькая, в прямом смысле. Невысокого роста, и пухленькой даже меня нельзя назвать. Я нормальная для восемнадцатилетней девушки, обычная… была. Неужели, так будет теперь всегда? Ведь мне страшно. Действительно страшно от того, что меня могут использовать, чтобы убить всех. Но я не желаю смерти Петру, даже Вэлериу и Луке, как и Анне, Андрею, да и, вообще, никому. Я не хочу быть для них оружием, хочу найти мир в их душах. Верю, что он все же есть. Бессмысленно это, ведь так бессмысленны мои желания, когда ненависть в их сознаниях на первом месте. А сейчас я иссушена, как и тогда в зале, откинув кинжал, как и после драки с Лукой. Но сейчас ещё хуже, я словно на грани потери сознания.

Вэлериу останавливается, и я приоткрываю глаза. Из горла вырывается жалостливый стон, когда во тьме могу разглядеть вокруг нас, у его ног растерзанные туши двух лошадей, клочья мяса разбросаны по земле. Тошнота поднимается выше по желудку, застревая в горле, жмурюсь и издаю сдавленный стон жалости в шею Вэлериу. Даже закричать от ужаса, сил нет, как и расплакаться. Только внутри безмолвно переживать отвратительный «подарок».

– Они были здесь. Значит, близко. Крепче держись за меня, ещё немного и доберёмся, – успокаивающий шёпот Вэлериу достигает сознания. Киваю, а перед закрытыми глазами этот ужас. Кто это сделал? Женщины? Мама… тут ли она? Это она или Василика? Иона или Дорина? Или кто-то ещё? Сколько их? За что так поступили с ними? Показать ему, что они знают, где он? Зачем так жестоко?

Сжимаю пальцами волосы парня, пока он продолжает нестись с сумасшедшей скоростью до поселения. А меня уже тошнит от всего, что со мной творится. Тело просто не желает успокаиваться. Знобит. До боли стучат зубы. Хнычу, как маленькая в его шею. Страшно от себя самой. От того, что и они не желают мира. Они жаждут разорвать Вэлериу, как этих бедных животных своими ногтями, а всё из-за меня. Но я не хочу этого. Ни за что не позволю им это совершить.

– Брат, – знакомый тембр голоса привлекает моё внимание. Распахиваю глаза и моргаю от яркости огней вокруг. Мы в городе. За стеной.

– Возьми девушку. Отнеси к Анне. Надо поставить ещё двоих. Они близко, – быстро произносит Вэлериу, пытаясь оторвать меня от себя, но я ещё крепче впиваюсь ногтями в его шею. Нет. Не хочу никуда.

– Аурелия, всё хорошо. Позвольте мне…

– В них моя кровь, – шепчу я, поднимая голову и встречаясь с глазами Вэлериу.

– Не сейчас…

– Сейчас, – перебиваю, а он словно не желает даже смотреть на меня, переводит взгляд за мою спину и принимает раздражённый вид моей навязчивостью, – я сдавала кровь каждый месяц, сколько себя помню. У них есть моя кровь, они могут войти сюда, Вэлериу. Они могут напасть без предупреждения. У них тоже есть преимущество, как и у вас.

– Верно, брат. Такое было, но её кровь в пробирке не так активна, как с живого носителя. Нам надо обезопасить народ, – Петру подходит ближе к нам, потому что уже рядом с нами раздаётся его голос.

– В замок нельзя, мужчины слишком опасны для женщин. И нет, она не нападёт. Она ждёт моего появления. Это я знаю точно. Поэтому опасаться нечего, как и думать об этом нет смысла. Забери её, – жёстко отвечает Вэлериу и с силой отрывает меня от себя, чуть ли не отшвыривая, как надоевшее животное. Петру едва успевает подхватить меня.

А я смотрю, как белокурые волосы только и развиваются в прыжке на стену, моргая, и внутри все сдувается.

– Сильно испугались? – спрашивает Петру, удобнее подхватывая меня на руки, идет по главной дороге.

– Немного, – а я смотрю на стену, где скрылся Вэлериу, пока шея не затекает. – Сильно, – уже поворачиваюсь к Петру. – Вы можете опустить меня? Я сама идти могу.

– Конечно, если такова ваша воля, Аурелия, – останавливается и ставит меня на ноги. Но они такие ватные, что тут же цепляюсь за его куртку.

– Возьмитесь за мою руку, пойдём медленно. Понимаю, что вы бы не хотели, чтобы люди подумали неверно про нас, – понимающе улыбается мужчина, а я даже не думала о нём. Совсем не рассуждала в этом ключе, мои мысли сейчас вертятся вокруг нападения, вокруг безопасности и сохранности жизней… вру… хотела бы, чтобы это было именно так. Я думаю о Вэлериу, который швырнул меня в руки своего брата, который слишком одинок в своих мыслях и слишком сильно заставляет меня думать о его отношении ко мне. Разве это было вежливо? Разве это было красиво и достойно? Нет. Черт бы его побрал, нет! Это было отвратительно и грубо. Только почему?

– Да, было бы неправильно, – выдавливаю из себя улыбку, пытаясь скрыть истинные мысли, замечаю, что на главной площади уже установлены столы. Люди бегают туда-сюда, носят какие-то скатерти, настраивают инструменты, разжигают костёр.

– Что это? – удивляюсь я, указывая на площадь, пока мы медленно идём, а я привыкаю к своему телу, что восстанавливается после такого всплеска моей силы, о которой я бы предпочла забыть.

– Сегодня ведь праздник. Они готовятся к ночи, где будет пир и их правитель. Вэлериу. Сегодня будет пировать весь город и все наши мужчины. И, конечно же, вы, Аурелия. Вас они тоже так встречают, – поясняет Петру.

– Мне обязательно тут быть? – кривлюсь, не желая этого празднества, где надо будет улыбаться. Я хочу сейчас просто остаться одна. Без всех.

– Они стараются, Аурелия, не следует обижать их. Они вам рады.

– Рады той, кто им враг? – усмехаюсь, отворачиваясь от площади.

– Для них вы гостья не по принуждению, а по желанию. Они не видят в вас врага, а, наоборот. С вашим появлением здесь вместе с братом, все только и говорят, что о вас. Какая вы миленькая и добрая, какая молоденькая и не думают даже о ненависти к вам, – Петру подводит меня к незнакомому одноэтажному дому и поворачивает к себе.

– Аурелия, я не знаю, что между вами произошло, но мне дан указ – не разрешать вам приближаться к брату. А ему к вам. Вас будут охранять, не дадут и шагу ступить к нему. У него есть на то причины? – шепчет быстро Петру.

– Что? – переспрашиваю я. – Не приближаться? То есть он не хочет, чтобы я к нему подходила? Совсем обнаглел?!

– Тише, тише, Аурелия. Да, таков приказ. Что произошло? – подтверждает свои слова лёгким кивком. Задыхаюсь от злости, сжимаю руки в кулаки.

– Пошёл он. И вы туда же. Не желаю тогда говорить ни с кем из вас, – шиплю, вырывая свою руку с его локтя.

– Аурелия…

– Хватит. Он ещё будет указывать мне, после всего? Да как он смеет, вообще, обращаться так со мной? Кем он возомнил себя? Отшвыривает меня, как прилипшую грязь к ботинкам, то соблазняет меня, то меняется и превращается в самого заботливого парня на планете. Достало! – яростно перебиваю я Петру и ударяю по двери кулаком, что та с грохотом распахивается.

Жмурюсь, чтобы побороть в себе вновь появляющуюся ярость. Почему так часто? Раньше ведь такого не было. В замке не было. За водой. А тут просто не даёт мне думать это чувство всепоглощающей ядовитой злости.

– Петру? Госпожа? – удивлённый испуганный тихий голос Анны заставляет меня распахнуть глаза и выдавить из себя улыбку.

– Прости, слишком сильно толкнула. Мне же сюда? – извиняюще произношу я, а Анна кивает. Замечаю, как за её спиной собирается народ. Пожилая пара, девушка с младенцем на руках и мужчина, хмуро смотрящий на меня.

– Аурелия… – Петру пытается поймать мою руку, чтобы продолжить обсуждение, которого я не желаю. Резко разворачиваюсь и вхожу в дом.

– Очень приятно с вами познакомиться. Я, Аурелия Браилиану, и я благодарна вам за то, что разрешили немного побыть у вас, – громко произношу я, бросая на Петру злой взгляд.

– Ох, да… простите, госпожа. Мама, папа, Арина, Корнель, это наша госпожа Аурелия, – торопливо произносит Анна, пропускает меня в дом и закрывает за мной двери, оставляя Петру за пределами этого места.

– Добро пожаловать к нам, госпожа Аурелия. Вы голодны? – вижу, как светловолосой женщине не комфортно рядом со мной. Каждый пытается спрятать свой взгляд от меня, кроме Анны. Рады? Нет. У них нет выбора. Они должны следовать приказам своего правителя. И меня выставили, как его шлюху.

– Нет, благодарю. Я дождусь ужина, – продолжая улыбаться им, ловлю, такой же, как и был мрачный взгляд молодого мужчины, уже закрывающего собой девушку с ребёнком. Неужели, я такая опасная для них? Никакой не друг, а враг. Не изменить это, снова очередная ложь, чтобы успокоить меня.

– Пойдёмте за мной, госпожа. Вы переоденетесь в моей спальне, – предлагает Анна, и я киваю ей, радуясь, что могу хотя бы побыть с ней, а это практически наедине с собой.

Домик мал для такой большой семьи, как я понимаю, иду не к спальне Анны, а к самой большой комнате в доме. Ведь тут есть только кухня с гостиной, и две спальни. В центральную и открывает мне дверь девушка, где ярко горит камин и согревает пространство с двумя большими кроватями. Как я и предполагала, стоит и детская кроватка, минимум приспособлений и мебели. Один шкаф и даже столика нет, как и зеркала.

– Почему вы так живете? Я была у Андрея и дом у него больше, – спрашиваю и только через секунду корю себя за свою фразу, ведь лицо Анны покрывается краской смущения.

– Это выбор родителей, госпожа. Они староверы, не приемлют драгоценностей, богатства и преданы земле. А мне выделили другой дом, но из-за них я отказалась. Хоть я и выбрана господином, но против ценностей родителей не смею идти, – тихо отвечает Анна.

– Прости, я не хотела…

– Ничего, все понимаю. Вам интересно, и в вашем вопросе нет ничего особенного для гостьи наших земель и дома. Не волнуйтесь, вы не оскорбили меня. И я рада вас видеть, – перебивает меня она и улыбается мягко, так согревает, что больше не могу держать на своём лице маску добродушия и счастья.

Устало вздыхаю и опускаюсь на постель. Слишком быстрые события, происходящие со мной, просто забирают силы.

– Госпожа, может быть, чай или воду? – предлагает Анна.

– Да, было бы неплохо, – киваю, желая сейчас остаться одна. Хотя пить не хочу, ничего не хочу. Девушка выскальзывает за дверь, даруя мне желанное одиночество.

Почему он не хочет, чтобы я подходила к нему? Боится теперь меня? Или что-то иное знает? То, что не рассказал мне. Мне придётся контролировать свою злость, которая так резко появляется в теле. Сейчас же я жажду оказаться в замке, где меня не тревожило то, что происходит в моём организме. Слишком сложно для моего понимания. Я чувствую себя человеком, а моя кровь принадлежит мёртвым. Я не знаю, как к этому относиться. Не знаю, как принять оскорбление, вроде нежелания Вэлериу даже говорить со мной. Как перебороть в себе чувство подавленности и жажды выяснить все. Хотя, что я ему предъявлю? Ничего.

Господи, куда я попала? Как мне выжить тут? И женщины. Ужасно самой видеть, что они могут сделать. Зачем? Ведь и так все знают, что они близко. Или они следили за нами?

Мои мысли прерывает Анна, входящая с подносом. Поднимаю на нее голову и принимаю из её рук кружку с чаем. А если что-то вновь подмешено? Не хочу пить, поэтому передаю ей обратно, мотая головой. Улыбается мне и открывает шкаф, откуда достаёт расшитую чёрным алую юбку и чёрную блузку с длинным рукавом, предлагая мне переодеться. Не возражаю, желая поскорее окончить с этим.

Анна помогает мне застегнуть юбку сзади и уложить волосы в замысловатые косы, оставляя большинство распущенных волос за спиной. Набрасывает на плечи накидку. Мне плевать, как я выгляжу. Хочется уснуть и не просыпаться. Апатия, словно волна, накрывает меня и иду за девушкой, проходя её родителей, всё так же находящихся в маленькой гостиной. Бормочу слова благодарности, которую не испытываю и выхожу на морозный воздух, слыша облегчённые вздохи.

Звуки быстрых мелодий наполняют ночную тишину, а огни озаряют пространство, к которому ведёт меня Анна. А я, как будто отстранилась от этого всего. Меня это не интересует, даже радостные лица, приветствующие меня, не вызывают ответных чувств.

Девушка указывает мне на место во главе стола, и я опускаюсь на него, бессмысленно смотрю на яства, дымящиеся на столе. Сбоку от меня присаживается Петру, а с другого ещё один вампир. Усмехаюсь от этого и беру в руку бокал, куда уже плеснули мне какой-то напиток. Делаю глоток и кривлюсь от сладости винного коктейля, моментально впитывающийся в кровь. А вокруг меня музыка, смех, тосты произносятся то рядом со мной, то вдалеке за здравие людей и долголетие. За правление и победу Вэлериу. Делаю ещё глоток, затем ещё, пока голова не кружится. Мне обновляют кубок, откидываюсь на стуле, поднимая голову, и сердце начинает бешено биться. Ведь на другом конце стола восседает Вэлериу в чёрном одеянии, и его белоснежные волосы ни с чем не спутать. Хотя сидим друг от друга очень далеко. А рядом с ним Карла, по другую сторону темнокожая девушка, недалеко Анна с родителями. Мой взгляд прикован к Вэлериу, улыбающегося на какие-то разговоры и даже смеющегося над замечаниями этой суки Карлы. Ненавижу. Искренне сейчас его ненавижу. Он даже не обращает внимания на меня, окружил своими псами, а сам то и делает, что флиртует со своими женщинами.

Внутри меня все кипит от гнева, что с силой сжимаю ножку кубка. Обидно до слез, что так поступает со мной. За что? За что так отгородился? Не может он бояться меня, ведь я не специально. Не хочу убивать его, хотя сейчас вот не уверена. Ударить бы его сильно-сильно, чтобы причинить ту же боль, которая разрывает моё сердце.

– Желаю танцевать, – слишком громко произношу я и поднимаюсь со стула, сбрасывая свою накидку. Голова кружится от выпитого алкоголя, ноги ватные и пружинят, но кровь бурлит от злости. Жажду показать, что меня он ни капли не интересует.

– Аурелия, не стоит, – тихо произносит Петру, вставая, как и второй вампир.

– Да пошли вы все. Надоело, – взмахиваю руками и кладу их на талию. – То нельзя, это нельзя. Я хочу веселиться перед смертью. Плевать чьей: вашей, моей, их. Я хочу быть живой, а не мёртвой, как вы. Я хочу быть собой, чёрт возьми, и не смейте мне что-то запрещать. Не стоит злить меня, Петру, о последствиях спросите у брата, который так трусливо поджал хвост и своим отношением вновь и вновь унижает меня. Только вот я не позволю больше так со мной обращаться. Теперь же я не разрешаю даже мыслить ему о моей крови, как и каждому тут. Я ваш враг, так дайте мне стать им полностью. Пусть только ко мне кто-то из ваших подойдёт. Убью, – цежу я, зная, что услышит. Как и все эти кровососы. Пусть. Пусть поймёт, как я вижу его сейчас. Трус! Ненавижу!

Уверенно выхожу из-за стола, хотя немного шатает, но буду жить. Буду, и никто не остановит. Не следовало мне пить вино на голодный желудок. Первый раз я позволяю себе быть вот такой. Гадюкой, шипящей и желающей отравить всех вокруг. Доказать себе хочу, что не волнует меня, как нежно он сейчас дотрагивается до щеки Карлы, а она чуть ли не изнывает от порочных желаний.

Да за что? Почему именно так надо относиться ко мне? То холодно, то горячо. То он тот парень, которому готова помочь. То урод, которого жажду убить. Тяжело так внутри, а глаза предательски слезятся от обиды за собственное я. Но подхожу к толпе танцующих людей, уже хорошо выпивших. Закрываю глаза и слушаю музыку, красивую, мелодичную и рождающую в голове, только картинки счастья. А от этого жажду рухнуть и разреветься. Так болезненно сжимается сердце.

Набираю больше воздуха, чтобы распахнуть глаза и улыбнуться женщинам, зовущим меня в круг. Обнять их талии и не видеть ничего. Только прыгать, дабы всё напряжение, что скопилось внутри – исчезло. Танцую, словно в последний раз, кружась по пространству. Дыхание сбивается, крики вокруг, свист, а меня так сильно тошнит. Отскакиваю от толпы и, зажав рот, несусь куда-то, двигаться очень сложно, буквально едва не падаю на землю.

– Не стоило тебе пить так много, Лия, – знакомая насмешка в голосе и прохладные руки обхватывают мою талию за секунду до падения.

– Мне… мне плохо, – издаю какие-то булькающие звуки, моргая, и пытаюсь немного утихомирить глубоким дыханием свой желудок.

– Ещё бы, пойдём, немного подышишь воздухом, – смеётся Лука, крепче обхватывая меня за талию и волоча по земле подальше от громкой музыки, ароматов пищи, от которой так же тошнит, от людей. Подстроиться под его шаг для меня невыполнимо, поэтому просто вишу на нём, пока не усаживает на землю и не садится сам рядом.

Зрение буквально плывёт. Отблески луны в воде и свежесть. Подтягиваю ноги к груди и опираюсь лбом. Кажется, так легче.

– Попей, неудачница, – насмехается Лука, толкая меня в плечо.

– Давай не сейчас? Как только мне станет лучше, то снова врежу, – угрожающее выставляю палец вперёд, но парень, улыбаясь ещё шире, крутит в руке фляжку.

– Держи, – бросает в меня ею, а я, конечно же, не успеваю подхватить, и фляжка больно ударяет меня в плечо, отчего я стону. Даже злости на этого придурка нет. Хочется поскорее чувствовать ясность в голове. Беру фляжку и открываю её, принюхиваясь, и не ощущаю ни одного аромата. Делаю глоток. Вода. Как хорошо. Выпиваю полностью, откладывая фляжку.

Мы сидим в тишине, я понемногу трезвею, ощущая теперь себя полной дурой. Ему ведь всё равно: плохо мне или хорошо, больно мне или в гневе я. Вэлериу признался, что никогда не примет меня, как девушку. Как шлюху с превеликой радостью, а вот как Василику никогда. И это меня обидело больше всего. Сначала сравнение с предательницей, потом откровенная грубость и последнее – унижение перед всеми, выбрав своих девок. Хотя по правилам приличия он должен был отдать мне своё внимание. Только почему меня это так заботит? Почему приносит внутри неприятное чувство? Неужели…

– Лия, я хотел бы извиниться за тот раз, – до моей руки дотрагивается холодная рука Луки и обрывает такую важную мысль, которую мой разум тут же забывает. Поднимаю голову с колен и поворачиваюсь к нему.

– Я не могу контролировать это, – продолжает он, придвигаясь ко мне, и теперь же накрывает второй рукой мою, пока я всё ещё пытаюсь поймать ускользнувшую мысль. Смотрю на парня и не вижу его.

– Наши грехи они властвуют над нами, понимаешь? Над каждым из нас. И бороться против них невозможно. Мне жаль, что ты стала для меня как красная тряпка для быка. Но если я вижу тебя, то меня выворачивает изнутри от желания уколоть, сделать больно и навредить тебе эмоционально. Позлорадствовать над твоими неудачами и испытать чувство превосходства. Прости меня, я… иногда бывают просветы, как сейчас, и я раскаиваюсь. Глубоко раскаиваюсь в своих словах и провокациях по отношению к тебе. Но я такой, держу в себе всё, и это забирает мои силы. Лия, – пока он это говорит, я вникаю в его слова и испытываю жалость к нему. Каким бы он ни был, сейчас мне жаль всех. И эти печальные зелёные глаза, с отблесками лунного света заставляют улыбнуться и кивнуть ему, положив руку на его.

– Ты делаешь мне больно, и унижаешь меня. Хотя я этого не заслужила…

– Подожди, сейчас я скажу… потому что, если… выбери меня, Лия, – перебивает он меня, приближаясь ещё ближе.

– Что? – переспрашиваю я и издаю нервный смешок.

– Выбери меня, Лия. Меня, – шепчет он, находясь уже в сантиметре от моих губ.

Издаю судорожный вздох от неожиданности, от удивления и от невозможности ничего ответить.

 

Quadradinta quinque

– Ты, верно, выпил лишнего, как и я, Лука…

– Нет, послушай, – шёпотом перебивает он меня, бросая беглый взгляд вбок, где слышны отголоски праздника.

– Я не пьян, и опьянеть могу только с кровью. Это не про меня. У меня есть шанс, как и у тебя. Он отгородился от тебя своими людьми, чтобы не было у тебя возможности знать всю правду. Но у меня есть сила, чтобы рассказать, – его глаза блестят, как у помешенного, а я моргаю, пытаясь вникнуть в его слова. Новая ложь?

– У тебя есть выбор своего греха, понимаешь? Василика – зависть и алчность. Если ты встанешь на её сторону, то заразит она тебя своим ядом, Лия. Неужели, хочешь продолжать её сущность? Я знаю, что ты не такая, хоть и противоречу сам себе. Трудно признавать, но да, ты не имеешь грехов своих сестёр.

– Я не она, – снова тот самый гнев образуется в теле при упоминании этого имени.

– Верно, – кивает Лука. – Поэтому слушай дальше. Петру. Мой брат слишком мягок и подвластен унынию, слабости и нет у него сил, чтобы защищать тебя. Он будет жалеть всех, даже врагов. Вэлериу. Он же несёт в себе только плотское наслаждение и гнев. Ответить тебе той добротой и нежностью сердца никогда не сможет. Я же… да мои грехи ничуть не лучше, чем у остальных, но только со мной ты выживешь. Моя гордость и ярость смогут уберечь тебя. Выбери меня, – обхватывает моё лицо холодными ладонями.

– Я не хочу выбирать, – шепчу, мотая головой и немного отталкивая парня руками, сбрасываю его руки с моего лица.

– Но ты должна. Выбор принесёт тебе или жизнь, или смерть. Пойми ты, глупая, от тебя зависит наше существование. Все зависит от тебя, от твоей крови, от твоей… – Лука замолкает и поджимает губы, подскакивая с места.

– От моей? – жажду услышать продолжение. Поднимаясь с земли, выпрямляюсь и привыкаю к несильному головокружению.

– От твоей привязанности, – тихо продолжая, он смотрит на море. – В сожалении рождается привязанность. В привязанности создаётся влюблённость, а того хуже любовь. Только ни один из нас тебе не ответит этим. И мои слова бесполезны, не так ли, дурочка?

Усмехаясь, кривится и поворачивает голову ко мне.

– Прекрати обзывать меня! – возмущаюсь я.

– А кто ты есть? Не дура, решившая, что своим сожалением и робостью покоришь бездушную тварь? Не полюбит он такую, как ты, Лия. Очнись, – резко подскакивает ко мне, хватая за локти, и до боли впивается в кожу ногтями, прорывая ткань рубашки.

– Он любил. Её любил, Лия. А я любил свою жену. Петру не знаком с этим чувством, и не встретит его никогда. Ты только унижаешь себя. Так я предлагаю тебе встать за мной, я сохраню тебе жизнь, потому что моя не связана с твоей. А Вэлериу связан с тобой, как и Василика, – трясёт меня, как куклу в руках.

– Лука, мне больно, – кривлюсь, от боли даже невозможно соображать. Когда другой, Вэлериу, дотрагивается ногтями, то я чувствую себя иначе. А сейчас же агония боли просто парализует сознание, как и тело.

– Умирать, думаешь, будет приятно? – чуть ли не кричит он.

– Ну же, Лия, прими меня. Облегчи свою боль, отпусти его… давай. Ты сама заставляешь себя испытывать сейчас это. Давай… – его шёпот проникает в туманное сознание, в котором картинки безразличия на другом лице застревают перед закрытыми глазами. Лука сильнее впивается в мою кожу ногтями, и чувствую, как кровь отяжеляет рубашку.

– Ты ему не нужна. Как только он получит своё, то простит Василику. Простит, как всегда, прощал. Только она важна для него, он даже не видит, насколько ты уже позволила своему сердцу размякнуть. Боль уйдёт… Лия… – только обрывки фраз доносятся до меня, когда с телом что-то происходит. Внутри же я кричу, так громко молю о помощи, и мой плач перекрывает музыку, доносящуюся до нас. Но губы безмолвны. Злость, словно прорывается сквозь мою оболочку и убивает что-то в груди.

– Лука! – громкий крик и ледяной поток воздуха буквально отрывает от меня парня, отбрасывая нас в разные стороны. Открываю глаза, втягивая в себя воздух. А руки так болят и ноют. Кряхчу, пытаясь приподняться.

– Ты все испортил! – сквозь мутное зрение вижу, как Лука яростно пытается брыкаться, стоя на одном месте. А белокурый его брат удерживает его рукой.

– Я просил тебя, – спокойно произносит Вэлериу.

– Ты не смог! Так дай мне это сделать! Ещё чуть-чуть бы и я навлёк на себя этот конец! Зачем? – неистовствует Лука, а я могу уже сидеть. Но голова какая-то тяжёлая. Странное состояние на грани реальности и другого мира. Моргаю, чтобы картинки исчезли, но они прыгают перед глазами. Карла. Его смех. Моё унижение в зале. Петру, несущий меня на плече. Не желает видеть и говорить…

– Ты мог убить её, если бы я не вмешался, – повышает голос Вэлериу.

– А тебе-то, какое дело? Она для нас только способ, брат! Отпусти меня, и я продолжу, пока её сознание ещё мутное.

– Нет. Мой ответ – нет, как и был прежде. Ты не имел права воздействовать на её разум! Ты ослушался меня, Лука.

– Да! Потому что я-то вижу, что происходит на самом деле. Ты сам это делаешь! Я…

– Хватит! Не заставляй меня забирать у тебя то, чем одарил тебя, – Вэлериу делает шаг к парню, немного поворачивая руку, и Лука кривится, падая на колени.

– Так скажи ей… скажи… что тебе от неё нужно… что мне нужно и другим. Драгоценность не так драгоценна, как ты пытаешься показать это, брат. Одно слово… она отдаст тебе это… она…

– Хватит! – один взмах рукой и парень с мощнейшей силой поднимается над землёй и летит в море. Шокировано наблюдаю за маленькой точкой в небе, скрывающейся в темноте.

– О, Господи, – прикладываю от ужаса руку ко рту. Кривится от моих слов, опуская свою руку вдоль тела.

– Что ты сделал? Он же…

– Прогуляется по дну моря. Как раз подумает, – перебивает меня, разворачиваясь, и медленно идет обратно.

– А ну стой! – вскрикиваю я от негодования, что так просто берет и уходит. Не объяснив ничего, снова такое отношение ко мне рождает внутри обиду, которую накопила достаточно за этот вечер.

– Аурелия, не приказывай мне. Моё присутствие требуется там, – всё же останавливается, но не разворачивается ко мне, когда я чуть ли не бегом достигаю его и хватаю за руку.

– Объясни мне! Что за выбор? Какое ты, вообще, право имеешь приказывать мне не подходить к тебе? Ты снова это делаешь! – сбрасывает с себя мою руку и резко оборачивается.

– Я обещал оберегать, то и делаю. А выбор, тебя это совершенно не касается, – раздражённо отвечает он.

– Ах, теперь так? Меня не касалось, что ты там лежишь, как мумия. Меня не касалось, что по моим венам течёт кровь таких, как ты. Меня совершенно не касалась твоя изгаженная сказка о любви! Но ты втянул меня в это, и ты же сейчас же мне всё ответишь! Я требую этого! – сжимаю руки в кулаки. Губы дрожат от адреналина, взорвавшего мою кровь. То же, что и было на горе вновь повторяется, и я не могу противостоять этому. Хочу. Хочу выплеснуть из себя эту ярость, она сдавливает моё горло.

– Немыслимая моя, успокойся… – тянется ко мне рукой, но меня словно подбрасывает от ярости внутри. Трясёт так сильно, как безумную, больную. А его спокойствие сильнее накаляет тело.

«Ударь». «Убей». «Не нужна ты ему». «Убей».

– Успокоиться? Я не могу! А может быть, будет лучше сейчас пойти и убить тут каждого? – шиплю, уворачиваясь от его руки. И ведь я готова, не подвластна никому, чувствую силу в теле, а глаза словно покрыты алой пеленой. А в голове странный шепот, наполняющий мой разум. Он такой громкий, такой верный. Такой знакомый. Не могу… больно так.

Делаю шаг, но Вэлериу успевает перехватить меня за талию, отшвыривая от горящего впереди костра. С криком лечу спиной и тут же оказываюсь в холодных руках, прижавших меня к сильному телу.

– Отпусти меня! Ненавижу тебя! Отпусти! Я убью тебя! Сейчас убью тебя, Вэлериу! – упираюсь руками. Перехватывает их и с силой заламывает за спиной. Не чувствую ни боли, ни страха. Ничего, кроме жажды крови. Чтобы она полилась по земле.

«Убей».

– Ш-ш-ш, радость моя, тише. Не злись, не позволяй им забирать тебя. Останься со мной. Не слушай, не подчиняйся. Ты можешь, помни. Ты можешь это прекратить, – нежный шёпот едва может прорваться сквозь туманную пелену в сознании, ведь брыкаюсь, пытаясь освободиться. Голоса сливаются воедино. Мой крик, его слова, это шипение.

Набираю в грудь больше воздуха, а вместе с ним вся моя ярость концентрируется в горле.

«Убей».

Открываю только рот, чтобы крикнуть, выплеснуть из себя всё, что сейчас разрывает мою душу. Но мои слова тонут в прохладе его губ, моментально накрывших мои. Вытягивает из меня воздух, вбирая в себя вместе с голосом, крепко прижимаясь ко мне губами. Забирает всё, что было мной ещё секунду назад. Боль от желания причинить страшное, сменяется сильнейшей усталостью и чистым потоком воздуха в лёгких. С губ срывается стон отчаяния и неимоверного раскаяния за свои слова и желания.

Уже не держит мои руки, а только обнимает одной за талию, не давая упасть. Другая ладонь ложится на мою горящую щеку и охлаждает её. Отстраняется от меня, а я приоткрываю глаза.

– Чем дальше ты от меня, тем слабее зов твоей крови, Аурелия, моя необъяснимая загадка. Из-за меня твоя злость становится опасной. Оскорбить тебя не было моим желанием, а лишь унять это, пока мы здесь, – шепчет Вэлериу, поглаживая мою щеку.

А я смотрю в его глаза, полностью отражающие беспокойство за меня. И сейчас же я вижу именно это. Огонь не полыхает в его расширенных зрачках, там отражаюсь я. Испуганная. Слабая. Юная. Безвольная.

Не знаю, отчего подаюсь вперёд и касаюсь его губ своими. Легко, но так необходимо мне. Отвечает на мой робкий поцелуй, улыбаясь на моих губах. Придаёт немного силы, чтобы отстраниться и положить руки на его грудь.

– Я боюсь, – шепчу, согревая его своим дыханием.

– Я знаю, моя милая, знаю. Не страшись этого, помогу. Обещаю, что помогу тебе унять это, – прижимает к себе, обнимая так крепко. Верю. Одному ему сейчас и верю.

– Они не должны знать, бесценная моя. Не подвергай себя опасности своими же руками. Она зовёт тебя. Василика близко к тебе. Зов крови сильнее, чем ты думаешь, моя дражайшая. Но в тебе есть и иная кровь. Твоего отца, милая моя, полагайся на неё тоже. Не забывай, что тьме всегда есть противоположное. Свет. Твой свет и он такой манящий для меня. Прости за это, – отстраняется от меня, поднимая мою голову к себе ногтем.

– Я… я… мне так обидно было… Лука… он…

– Забудь о нём. Он попытал своё счастье, но я не позволил ему, – перебивает меня, слабо улыбаясь, и проходится ногтем по моим сухим губам.

– Почему? Я чувствовала что-то странное. От его ногтей боль, а от твоих опасное вожделение. Но это начало меняться, пока ты не появился. Картинки…

– Потому что выбор сделан, моя милая. Не тобой, а мной. Хоть и не имею права, но присвоил тебя себе. Не думай, что я не видел, насколько тебя обижает присутствие моих женщин рядом со мной. Твоя печаль передаётся мне. Это сложно контролировать, терпеть и слышать слова брата, как и тогда. Но я не могу прекратить это. Добровольность. Против неё я не могу пойти. Это условие, которое было вложено в меня и во весь мой народ с ядом крови, которая живёт в нас. Все хотят быть избранными, выжившими и свободными. Даже я.

– Но ты пришёл, – слабо улыбаюсь. Кивает, отвечая мне улыбкой.

– Пришёл, чтобы принять эту связь, которую нельзя уже остановить, – гладит моё лицо, а я в этот момент понимаю, что моё сердце выбрало его. Не я, не кровь, а сердце. Оно отвечает на его слова быстрым стуком.

– Я…

– Не надо, милая моя, сейчас не нужно никаких ответов, – качая головой, подхватывает меня за бедра и сажает на себя. – Ты слаба, и я заберу тебя с собой, дабы дать твоему разуму остыть, а тебе отдохнуть. Подальше от них. Проститься с тобой не в моих силах.

Обнимаю его за шею и улыбаюсь, закрывая глаза, и вновь познаю силу этого существа. Он прыгает, а меня сейчас не волнует, где я окажусь. Мне так спокойно внутри, так хорошо. Он выбрал меня, а я уже давно сделала выбор в его пользу. Но выбор только как мужчины, объятия которого дарят невообразимые вещи, силы которого могут помочь мне. А поцелуи воскресить мою душу.

Я хочу этого. Его. Вэлериу.

 

Quadradinta sex

– Госпожа, – ласковое поглаживание моих волос и знакомый голос медленно втекают в моё сонное сознание. Вздыхаю и открываю глаза, встречаясь с тёплым взглядом голубых.

– Доброго пробуждения вам. Простите, что пришлось будить вас, но господин просил помочь вам подготовиться к ужину, – улыбается мне Анна.

– Хорошо. Дай мне пять минут, – шепчу я, переворачиваясь на другой бок, и смотрю перед собой.

Разум чист, никакого напоминания о том, что в моём теле есть хоть какая-то сила. На душе спокойно и сердце бьётся равномерно. Вспоминаю всё, что случилось вчера. И должна снова бороться сама с собой, но больше нет желания. Тяжелее всего признаться внутри, что приняла, согласилась и призналась. Хочу видеть его, хочу поговорить и просто смотреть в его глаза. Могла бы я выбрать кого-то другого? Нет. Точно знаю, что нет. И дело не в том, что Вэлериу первый показал мне, что такое поцелуи, что такое страсть, кипящая в теле. Вряд ли бы я отвечала этими эмоциями, если бы не чувствовала к нему нечто другое. Готова ли я идти дальше к нему? Мне страшно, глупо это, но я страшусь нового и в то же время жажду познать. Только что он может мне подарить ещё?

– Госпожа, время, – напоминает о себе Анна.

– Да-да, встаю, – отвечаю, поднимаясь на постели, и понимаю, что спала в одних трусиках.

– Я… голая, – шепчу, натягивая до подбородка одеяло.

– Возьмите, – Анна протягивает мне халат, но я ожидаю от неё других слов. Улыбается, когда принимаю вещь и быстро надеваю её, вставая с кровати.

– Господин раздел вас. Я приехала сюда только к полудню, кроме нескольких истинных и нас тут никого нет. Все остались в городе, как и Петру, и Лука. Этот вечер ваш, госпожа, – произносит Анна, указывая мне на дверь в ванную.

– Наш? – переспрашивая, вхожу в комнату, где уже набрана ванна водой и в воздухе витает аромат роз.

– Да, ваш и господина, – подтверждает свои слова девушка лёгким кивком.

– То есть…

– О, госпожа, прекратите. Поверьте в это. Господин выбрал вас, как и я думала, как и мечтала, – ловит мой удивлённый взгляд, тихо смеётся. – Вы прекрасное дополнение друг другу. И пусть они говорят, что не могут чувствовать. Но я не верю. Если бы они были такими же холодными внутри, как и их тела, то сейчас бы вы не были тут. Меня бы не вызвал господин, чтобы я помогла вам. Он бы не планировал этот вечер с вами, не готовился, не давал указания музыкантам и поварам. Он бы не волновался.

– Вэлериу? Волнуется? – глупое хихиканье вырывается из меня.

– Ещё как, госпожа. А ещё я знаю, что он был рядом, пока вы отдыхали, и не наступил рассвет. Наш город только и говорит о вас. Правда, мужчины закрывали от нас то, что происходило вчера, но явление утром мокрого и злого Луки, вызвало радость. Даже Петру доволен. Карла и Дейла отпущены, как и я. В нас больше не нуждается господин. Это ли не подтверждает того, что вы вызвали в нём эти желания?

Смущаюсь, но в груди расцветает лёгкость и желание скакать по ванной, а лучше петь. И совсем не думаю, что это происходит в критический момент и затишье перед войной. Мои мысли, словно бабочки, порхают вокруг меня. И хочу улыбаться.

– Принимайте ванну, а затем я подготовлю вас и отправлюсь в город, – говорит Анна, закрывая за собой дверь.

Не медля больше ни минуты, сбрасываю халат и трусики, забираясь в ванну. Погружаюсь в воду, и на губах играет улыбка. Новости взбудоражили меня и дали надежду. Только вот я не имею права о ней думать. Неужели, я всё же влюбляюсь в него? Как это можно контролировать? Никак. Я уже впустила его в сердце. И жажда защищать, жажда причинить боль, жажда бороться имеет свой исток. Мысли о том, что ясно было сказано – любви в их сердце нет, и не будет, омрачает моё состояние. Но я не желаю рассуждать об этом. Не желаю даже мыслить. Пусть я влюблена, но ему это не следует знать. Может ли человек любить дважды? Да, он уже не человек. А если для людей предначертана только одна любовь в их жизни, то он уже исчерпал эту возможность. Но сейчас он другое существо и есть ли вероятность, что и для него отведена новая история? Есть ли возможность у меня раскрыть и оживить его холодное сердце? Хоть и говорил Лука, что ничего не получится. И в тот момент я поверила ему, потому что отчаяние моего сердца нельзя было контролировать. Слабость в соперничестве, когда ты уже втянута в этот водоворот, творят непоправимые вещи. Изменилось ли моё решение выбрать сторону? Нет. Даже чувства к Вэлериу не меняют моего восприятия. Тогда любовь ли это или обычное вожделение?

Погружаюсь с головой в воду, дабы скрыться от этих мыслей. Не хочу думать, не хочу анализировать, хочу просто жить, и пусть идёт все так, как идёт. А решать… решать буду потом.

Намылив голову и смыв всё с себя, оттерев кожу до красноты, выхожу из ванны и обматываюсь полотенцем. Зеркало, стоящее в углу, привлекает моё внимание. Подхожу к нему и отпускаю руки, полотенце падает на пол. Никогда не рассматривала себя вот так открыто. Голой. Считала, что это греховно. А сейчас же, как будто вижу себя впервые. Я не знаю, красиво ли моё тело, но уж точно до тех девушек с экрана компьютера в нижнем белье мне далеко. Меня не волнует даже собственное восприятие, а его. Он трогал, целовал меня там, царапал и чувствовал ли хоть что-то иное, отличное от того, что было с другими? Это для меня важно. Когда дотрагивался до груди, какие мысли были в его голове?

– Госпожа, – громкий стук по двери заставляет меня подпрыгнуть и подхватить полотенце, валяющееся на полу. Быстро обмотаться им и подойти к входу.

– Да, я уже всё, – отвечаю Анне, открыв дверь, возвращаюсь в спальню, где на постели уже лежит чёрное платье, переливающееся красными камнями.

– Невероятное, правда? Я такого ещё не видела. Столько драгоценностей и… и это для вас, госпожа, – произносит Анна с восхищением, а я не могу ничего сказать. Впитываю в себя красоту платья и понимаю, что обожаю рубины. Его рубины. Они как брызги крови, сверкают силой и насыщают вокруг меня воздух.

– Надевайте нижнее белье и платье, а я помогу вам застегнуть его сзади, – предлагает девушка. Кивая ей, подхожу к чёрным трусикам и отворачиваюсь от неё, чтобы натянуть на себя, поддерживая полотенце. Глубоко вздыхаю, сбрасывая с себя последнюю робость, и сдёргиваю клочок ткани, прикрывающий моё тело. Беру тяжёлый бархат и надеваю его. Анна подходит ко мне, застёгивая замок сзади. Приглаживаю ткань платья, облегающего крепко талию и свободно спускающегося к ногам, имеющего шлейф и чувствую себя королевой. Действительно, не человеком, а кем-то большим.

В молчании Анна предлагает мне руку и ведёт к зеркалу, усаживая на стул, и принимается за мои волосы. Расчёсывает их, пока они не блестят отголосками огня вокруг нас. Плечи оголены, и контраст чёрного с моей кожей делает похожей на них. Глаза сверкают от ожидания, даже не замечаю, что делает девушка с моими волосами, усердно заплетая их. Для него. Хочу быть красивой, красивее всех, чтобы увидел, чтобы понял, что я отличаюсь. На мою шею ложится цепочка с тёмными камнями, образующими миниатюрный крестик.

– Это…

– Господин просил вас доставить ему удовольствие и принять этот дар с его поклоном, – перебивает меня Анна, застёгивая тонкую цепочку.

– Откуда столько рубинов? Почему рубины? – тихо спрашиваю я.

– Рубины символизируют застывшую жизнь внутри этого камня. Холодное сердце и горячий огонь, который символизирует господин. Рубины у нас ценнее, чем бриллианты. Они дарятся только тем, кто приближен к господину. А это, – девушка указывает на крестик, – особенная вещь для него.

– Почему? – удивляюсь, поворачиваясь к ней.

– Я не знаю, но видела этот крестик у господина в спальне под куполом. Петру рассказывал, что это украшение привезли сюда после падения Сакре. И он не любит об этом говорить. Не моё дело. Но вы спросите у господина, может быть, тогда окончательно поймёте, насколько сильны вы над ним, – мягко улыбается, предлагая мне руку, чтобы подняться.

– Да, знаю, во мне кровь двух враждующих народов…

– Нет, госпожа, нет, – мотает головой, вновь перебивая меня, и подает сапоги из чёрной прозрачной материи.

– Я о другой силе. Женской. Почему мужчины так хотят убить женщин? Потому что сила их не только в гневе, но и в любви. Любовь может воскресить и убить. Любовь может многое, надо только поверить в её силу, – замолкает, подталкивая меня к обуви.

– Но…

– Мы уже опаздываем. Мы же не хотим, чтобы господин ещё больше нервничал, – замечаю, что специально меняет тему, не желая продолжать её. Только зачем? Зачем она твердит мне о любви, которая невозможна? Зачем она вновь заставляет меня задуматься над этим и опустить плечи, терзаясь в догадках и причинах?

– Давайте, я помогу вам. Мы, правда, очень опаздываем, – опускается Анна передо мной и быстро натягивает сапоги, я даже не успеваю возмутиться, как полностью готова, и девушка уже открывает дверь.

– Идите, – указывает на лестницу.

– А ты?

– А моя работа завершена, госпожа. Чувствуйте и не думайте. Хоть на один вечер позвольте себе то, чего в реальном мире не бывает. Удачи, – буквально выталкивает меня из спальни, захлопывая дверь.

Дотрагиваюсь до крестика, уже согретого теплом моего тела. Вздыхаю и киваю сама себе, спускаясь по лестнице. Отворив другую дверь, медленно иду по коридору. Останавливаюсь.

Правильно ли это? Может быть, я делаю непоправимую ошибку? Паника, которой сейчас я подвержена, заставляет издать судорожный вздох и зажмуриться. Прислушиваюсь к себе, стоя в этом красивом платье, наряженная для него. Что будет этой ночью? Готова ли я сама к этому? Не знаю.

– Аурелия…

Распахиваю глаза, оборачиваясь, но никого нет, только певучесть его голоса остаётся вокруг меня. Словно ждала именно этого. Его желания видеть меня.

– Я иду, – шепчу, продолжая свой путь. Уже быстрее, буквально бегу по лестнице, нервно улыбаюсь, слушая собственное сердце, которое так быстро бьётся в ожидании встречи с ним сегодня.

Медленнее спускаюсь по другой лестнице, замечая, что нет мужчин, охраняющих зал. Не горит свет вокруг меня. Только с каждым моим шагом двери медленно распахиваются, являя мне слабое золотистое свечение впереди и музыку, наполняющую мой слух.

Вхожу в зал и ищу глазами Вэлериу. Он стоит рядом со своим стулом и хочется рвануть к нему, такому красивому в этом чёрном одеянии с распущенными белоснежными волосами. Чёрная рубашка под горло, где сверкает рубиновая брошь. Кажется, что готова упасть от внутреннего напряжения и волнения, пока подхожу к нему. Что-то изменилось. В нём изменилось. Спокойствие, написанное на его лице, и улыбка, придающая ему невероятную привлекательность, действуют на меня сильнее, чем всё в этом мире.

– Аурелия, ты прекрасна, – произносит он, протягивая ко мне руку.

– Благодарю, Вэлериу. Ты тоже, – вкладываю в его руку свою, и он тянет меня к себе. Я и не сопротивляюсь, смотрю в глаза, сверкающие темнотой, которая притягивает меня.

– Как ты себя чувствуешь? – вежливо интересуется он, подводит меня к месту, рядом с его.

– Хорошо. Намного лучше, чем было там, – отвечая, сажусь на стул.

– Это всегда так будет? – спрашиваю я, пока он огибает свой стул и присаживается на него.

– К сожалению, да. До определённого момента, – кивая, он поднимает руку и щёлкает пальцами.

– До какого?

– Очень любезно с твоей стороны принять мой подарок, – одновременно произносим мы.

– Ах, да. Спасибо, платье и кулон очень красивые. Анна сказала, что эта подвеска была тут, пока ты лежал в могиле, – слова срываются с губ прежде, чем я, вообще, успеваю подумать о том, что говорю. Плечи Вэлериу напрягаются, он хмурится, но кивает.

– Да. Эта вещь принадлежала мне, как и крест. Это подарок отца, принадлежавший моей матери. Я выбросил его, когда разозлился на Него. В озеро. Георг нашёл его и передал Луке, после его обращения, когда я заставил его оставить меня там, – медленно произносит он.

– Прости, я…

– Тебе не за что извиняться. Я не могу больше быть преданным этому подарку, а вот ты, – поворачивается ко мне, тянусь рукой к моей шее, дотрагиваясь до камней на кресте. – Он ждал тебя. И это мой подарок тебе, радость моя. Ты олицетворение прошлого, переплетающегося с настоящим и возможным будущим. Я…

Но не успевает он договорить, как двери открываются и несколько мужчин вносят ужин. Вэлериу убирает от меня руку и кладет её на стол. А я смотрю на него, на его лицо, сейчас выражающее ту же самую потерянность, которая есть и в моей душе. Он больше не таит в себе своих чувств, а показывает их мне.

– Я с радостью приму его, Вэлериу, – шёпотом говорю, пока мужчины расставляют блюда и наливают что-то в мой бокал. Парень поворачивается ко мне и, не обращая внимания ни на кого, берет мою руку и подносит к своим губам, оставляя на коже прохладный поцелуй.

А как же таить то, что может показать нашу слабость? Как же тайна?

Дыхание сбивается, когда он улыбается, продолжая держать мою руку в своей. Смотрит с восхищением и благодарностью в мои глаза.

Ох, нет, я действительно впустила его не только в сердце, а в своё сознание. В себя. Я влюбилась в него, потому что сейчас готова отдать всё, ради вероятности его ответного чувства ко мне. Готова убить любого, кто встанет на моём пути. Я хочу согреть его сердце своим, доказать любым способом, что любовь никогда не может быть предана. Любовь вечна и не таит в себе зла. Она дар, которым наградили меня. Она может быть моей смертью. Но сейчас же я даже не думаю об этом, смотря в его глаза, которые никогда не должны закрыться навечно.

 

Quadradinta septem

– Оставьте нас, – отпускает мою руку, отдавая приказ. – И желаю тишины.

Музыка моментально стихает, а я удивлённо смотрю на таких же обескураженных мужчин, как и я.

– Ты не против? – Вэлериу обращается ко мне, я только могу качнуть головой.

– Вот и прекрасно, – улыбается впопыхах собирающимся мужчинам с их инструментами и берет кубок.

Через несколько мгновений наступает полная тишина, где слышно потрескивание свечей на столе. Мы остаёмся одни, и смущение от этого единения выливается в дрожащие руки, которые я прячу под столом. Я не знаю, что сказать и как вести себя. А Вэлериу спокоен и даже не придаёт значения моему состоянию, никак не облегчает его. Нахожу единственный способ, не показать своего желания уже бежать от этой тишины, и накладываю себе еду. Хотя есть совершенно не хочется, но заставляю себя проглотить кусочки баранины и картофеля, пока он сидит и попивает из кубка кровь. Есть ли у нас какие-то общие темы, кроме войны? Вряд ли. Он шестисотлетний парень, а я восемнадцатилетняя современная девушка.

– Я не знаю, как вести себя сейчас, – слова сами вырываются из моего рта и повисают в воздухе. Откладываю приборы и поворачиваюсь к Вэлериу.

– Нет верного ответа на это, милая моя. Я ожидаю, когда ты окончишь трапезу. В моё время разговоры за столом считались неуважением. Принимать еду надо было в молчании и внутри благодарить за каждый кусок хлеба Его, – мягко улыбается он.

– Почему священник, Вэлериу? Как ты понял, что это твоё? – спрашиваю, немного расслабляясь, что его нежелание разговаривать со мной не относится именно ко мне, а к тому времени, в котором жил он.

– Это сложно объяснить. Я был обычным мальчишкой, играл с братом, ухаживал за ним, потому что мама рожала постоянно. Даже не могу вспомнить, когда она не была беременной. Это и убило её. Защищать себя от беременности считалось грехом, а женщины, кто готовил снадобья, выгонялись. Смертей женщин было много, но преподносилось это как дар божий, как освобождение от телесной оболочки и грехов. Так думал и я, – печаль омрачает его лицо.

– А как вы развлекались? – быстро меняю тему и рождаю на его лице улыбку.

– Мы катались на свиньях и плавали в грязи. Наперегонки с Лукой неслись на них и падали специально в грязь. Сражались на мечах и мнили себя героями. Купались в озере, пугали коров, катались на сене. Наверное, наши развлечения покажутся тебе лишёнными смысла, но тогда не было ничего из современных игрушек. Эти экраны с меняющимися картинками, железные телеги, которыми сейчас населена планета и электроника. Мы не знали об этом. Нами никто не занимался, кроме церковной школы. Мальчики должны были стать воинами, а девочки жёнами и матерями. Хотя я даже умертвить курицу не мог, какой был из меня воин. Я любил читать, а книга была одна. Библия. С неё начиналось моё утро, и оканчивался день. Восхищался Его преданностью людям, самопожертвованием и в восемь лет понял, что хочу быть таким же. Чаще стал ходить в церковь, практически жил в ней, помогал людям. Меня взяли в послушники, а дальше я сам решил уйти в монахи, приняв постриг и дав обет безбрачия. Это было добровольным решением. Я жаждал быть полезным и вселять в души людей спокойствие и уверенность, что наше человеческое существование – это испытание для наших душ. Надо пройти его достойно, чтобы обрести бессмертные объятия отца для всех сметных его детей, – отпивает из бокала, поворачиваясь ко мне.

– И пока не появилась Василика, ты даже не думал о плотском наслаждении? – интересуюсь я.

– Отчего же, я смотрел на молодых прихожанок, но когда такие мысли появлялись в моей голове, то сразу же обрывал их. Я был всего лишь человеком, парнем, который не видел мира. Ничего не знал, кроме как заученных строк из библии. Получал за свои мысли по пятьдесят ударов плетей, как очищение от греха. Видел счастливые лица людей, которые слушали мои проповеди каждое утро, и это было намного важнее, чем плотские утехи. Я был предан душой и телом Ему, пока Он не послал для меня испытание. Не прошёл его, подавленный радостью моего брата в браке. Я был окружен людьми и в то же время был один. Мне не хватало любви, которая царила в моей семье, от которой сам отрёкся. Я жаждал вернуться, понимал, что преступить грань больше нет для меня возможности. Упасть в глазах людей и отца. Он слег после того, как я пустил в город и спрятал её. Знал, что это из-за меня, но остановиться не мог. Чума пришла к нам и моя сила начала гаснуть. Отчаяние и боль терзали мою душу так же, как и желание ласки. Она подарила мне её. Забылся в её руках, а потом наступило тёмное время для меня и моей семьи, моего народа и моей земли. Я виноват в этом, и ничто не смоет с моих рук кровь умерших, – встаёт и отходит от стола.

А я корю себя за то, что спросила. За то, что вновь воскресила воспоминания его боли и любви. Чувствую себя так гадко, смотря на Вэлериу, стоящего ко мне спиной.

– Мне жаль. Я искренне соболезную тебе, но приходит время отпустить воспоминания. Отчего ты этого сделать не можешь? – тихо произношу, тоже вставая со стула.

– Это не в моей власти, ведь она жива и каждый день мне это напоминает о прошлом. Я изгнан с собственной земли, а души моего народа горят в преисподней из-за меня. Никого Он не простил и не простит. Все мы грешны перед Ним. Аурелия, я знаю, как сложно тебе принять будущее, но другого не будет. Я живу без него.

– Но как так? Неужели, тебе не хочется иного? Спокойствия, размеренной жизни даже в таком состоянии, в котором пребываешь ты. Новой жизни без злости и гнева. Изменятся ли твои мысли после её смерти? Нет. Ты будешь корить себя за то, что не огородил от себя Василику. Ты будешь винить себя, что позволил ей завладеть твоей кровью и навлечь на себя страшную смерть от твоей руки, – подхожу к нему и встаю перед ним, пытаясь хоть как-то дать ему понять, что жизнь не окончилась тогда, она продолжается и может быть иной. Со мной.

– Милая моя, – его ладонь ложится на мою щеку. Слабо улыбается и качает головой. – Даже если бы хотел, но не вырвать этого круга ада из моей груди. Я всегда буду возвращаться в него. Это бесконечно. Моё проклятье, которому подвластен я.

– А сегодня? Сейчас ты тоже подвластен мыслям о ней? – отдаляюсь от его руки, но он успевает ухватиться за мою шею, не давая мне уйти. Но разочарование в себе уже медленно растекается по моему телу. Ведь ожидала я иных слов.

– Ох, моя воинственная, не испытывай ненависти ко мне, ведь затеяла этот разговор именно ты. А я лишь был вежлив и удовлетворял твоему интересу. Нет, сейчас мои мысли витают далеко от неё и близко к тебе. Сейчас я вижу тебя, а не её. Сегодня ты в моих мыслях, а о ней я вспоминаю только со злостью, которой нет к тебе, – делает шаг ко мне, запрокидывая мою голову назад.

– Надеюсь, этого достаточно, чтобы вызвать твою улыбку и желание составить мне компанию? – приподнимает уголок губ и мои губы растягиваются в улыбке.

– Компанию? – переспрашиваю его.

– Верно, – кивает он и проходится ладонью по моей шее, прикасаясь ногтями к губам.

– Мне хочется показать тебе кое-что, – отнимает свою руку от моего лица и отходит на шаг.

– Тогда мне хочется это увидеть, – тихо отвечаю я, а сердце в груди начинает стучать, как безумное. Неужели, сейчас он отведёт меня в свою спальню? Готова ли я к этому? Я…

– Аурелия, нет же, – громкий смех наполняет мой слух. Покрываюсь краской стыда за свои мысли и моргаю, смотря на веселящегося парня.

– Как ты смеешь? – обиженно поджимаю губы и ставлю себя ещё в более глупое положение.

– Прости. Но разочарую или же облегчу твоё состояние. Я отведу тебя в другое место, – продолжая смеяться, предлагает мне руку.

– Хорошо. И прекрати, – бурчу, хватаюсь за его руку, и он ведёт меня из зала.

– Ещё раз приношу свои извинения. Не думай, что плотское желание не посещает мои мысли сейчас. Но всему своё время, радость моя, – быстрым шагом поднимается по лестнице, а я чуть ли не бегу за ним.

Мы проходим коридор, затем новая лестница, и он ведёт меня в мою спальню. Ошибки быть не может, мы уже подходим к двери, и он подталкивает меня к лестнице, а сам двигается позади.

– Вэлериу? – удивляюсь, оказываясь в своей спальне.

– Ещё немного. Отсюда мы и начнём, – проходит мимо меня, распахивая двери на балкон, и ожидает меня. Ладно, если он знает, что делает, то и я, значит, в безопасности.

Выхожу за ним на балкон. Он запрыгивает на перила и протягивает мне руку.

– Доверяешь мне? – серьёзно спрашивает он.

– Эм… а что…

– Аурелия, доверяешь мне? – перебивает меня.

– Да, – вкладываю свою руку в его, и он рывком поднимает меня к себе.

– Мамочки, – пищу, смотря на воду внизу.

– Прыгай, – говорит Вэлериу, дёргая мою руку. Но корпусом подаюсь назад, ловя равновесие.

– Я разобьюсь! – испуганно вскрикиваю я.

– Верь мне, – отпускает мою руку.

Смотрю снова на него, затем на чёрную бурлящую воду под нами. Тут так высоко, даже если и не разобьюсь, то сломаю себе кости и утону. Снова смотрю на ожидающего моих действий Вэлериу. Шумно вздыхаю. Закрываю глаза и делаю шаг в бездну. Порыв холодного воздуха врывается в мои лёгкие. Кричу от собственной глупости, пока с огромной скоростью лечу вниз. Но неожиданно тело останавливается, буквально зависает в воздухе. Распахивая глаза, смотрю на такие близкие волны подо мной, если протянуть руку, можно ощутить соль и температуру воды. Моё тело переворачивается и принимает вертикальное положение. Задерживаю дыхание от этого. Прохладная ладонь проходится по моей талии. Оборачиваюсь, встречаясь с улыбающимся Вэлериу.

– Как? – шокировано, шепчу я, хватаясь за его руку.

– Я ведь говорил, что могу контролировать твоё тело. А точнее, кровь в нём. Не желаешь прогуляться по воде? – предлагает он, ниже опуская меня и себя, что ощущаю, как мокнет моё платье, и ноги тут же понимают, насколько холодная вода.

– Это невероятно, – шепчу восхищённо я, смотря на волны, бьющиеся в ногах. А я стою прямо на воде, как и он.

– Всего лишь власть, которую подарила ты мне, – поворачивает меня в своих руках. До сих пор не верю, что мы стоим над глубиной воды и не падаем в неё.

– Все могут это делать? – интересуюсь и кладу руки на его плечи.

– Нет. Только Лука, но он властвует над лёгкими вещами…

– Вроде перьев, – вспоминаю я.

– Верно, – кивает он, обнимая меня за талию.

– Это просто не подвластно ни одному закону физики, – до сих пор восхищена и обескуражена. Готовиться к худшему, а получить незабываемое ощущение невесомости и даже холод воды уже не трогает меня, только его глаза, напоминающие сейчас лунный свет, освещающий нас.

– Послушай, как прекрасна музыка, – наклоняется ко мне, шепча рядом с ухом.

– Я не слышу, – так же отвечаю я.

– Закрой глаза, – делаю так, как сказал. – Шум воды, медленный вой ветра, песни деревьев, громкое сердцебиение и горячее дыхание. Твоё. Все это создаёт музыку вечной красоты природы, которой мы принадлежим.

Хотя я ничего не слышу, кроме своего сердца, но улыбаюсь, прижимаясь ближе к парню. Он начинает двигаться, и я вместе с ним, под только ему известный мотив.

А я плыву в своих фантазиях и в счастье, наполнившем моё сердце. Ничего более прекрасного я не знала. Разве нужно что-то ещё, чтобы иметь возможность ощущать в груди небывалое чувство любви? Мне нет. И я отдаюсь полностью этим потокам бурлящей под моими ногами стихии. Я хочу запомнить эту ночь, как ту, что станет для меня настоящей и вечной.

– Вэлериу, – поднимаю голову с его плеча, открываю глаза и ловлю его взгляд.

– Да, пора подниматься. Мне бы не хотелось, чтобы ты простудилась, – кивает он, но я не это хотела сказать.

– Я…

– Знаю, что болезни не могут завладеть твоим телом, но не будем гневить твою кровь, – перебивает меня, словно знает, какие слова вертятся на моём языке и не желает, чтобы я произнесла их. Сильнее обхватывает мою талию и прыгает, цепляясь одной рукой за камни замка. Ещё один прыжок и уже ставит меня на балконе.

– Доброй ночи, Аурелия, – склоняет голову в поклоне, отпуская меня, и отходит на шаг.

– Что? – переспрашиваю, бегая глазами по его лицу, спокойному и не выражающему ничего. Я ведь хотела другого. Хотела ли я? Готова ли я? Не знаю, но отпускать его сейчас не хочу просто так. Хочу больше. Дальше. Ещё познать что-то. Его познать.

– Если ты желаешь прогуляться, то замок в твоём распоряжении. Низшие внизу заперты и не составляют угрозы для тебя, – произносит он.

– Нет. Я… останься, – шепчу, принимая для себя решение.

– Милая моя, ты не понимаешь…

– Понимаю, всё понимаю я, Вэлериу. Я хочу, чтобы ты остался сейчас. Позволь мне узнать, что это такое быть в твоих руках. Узнать, что такое грех. С тобой, – делаю шаг к нему, а он хмурится и отступает. Сейчас же я чувствую себя совершенно безумной, словно заставляю его. И это остужает мой пыл, обижает меня. Останавливаюсь, а глаза от этого молчаливого отказа, когда я предлагаю себя ему, начинаются наполняться слезами.

– Доброй ночи, – резко произношу я, разворачиваясь, и вбегаю в спальню. Господи, как же глупо! Как же я могла выдумать себе хоть какое-то вожделение к себе, когда его нет?!

– Есть. Оно есть, драгоценность моя. Я жажду познать тебя. Я жажду подарить тебе новый мир в моих руках, узнавая, насколько безумной может быть твоя страсть. Ты не одна горишь в муках неизвестности, – неожиданный ответ на мои мысленные вопросы заставляет вздрогнуть и обернуться, встречаясь с Вэлериу, стоящим в дверях.

– Тогда чего же ты медлишь? – шепчу я.

Мы смотрим друг на друга, не смея даже двинуться. Моё дыхание прерывисто, а у него его нет. Облизываю губы, ожидая от него первого шага. Ведь я тут, и я готова. Искренне хочу оказаться в его руках. Хочу его для вступления в другую жизнь. С ним.

И когда уже теряется последнее уверение в его словах, достигает меня одним шагом, сжимая в объятиях. Губы находят его, пальцы путаются в его волосах. Отвечает с тем же рвением на мои поцелуи, лаская губами лицо, разрывая на мне платье. Треск и моё громкое дыхание на его губах. Тело в одну секунду оживает и бурлит от желания освободиться от одежды, ощутить прохладу его кожи под своими руками. Безумство, которого я никогда не знала, творится в моей душе. Мало его рук, мало его поцелуев, мало воздуха. Его мало.

– Аурелия, – шепчет он, отбрасывая клочки платья в сторону.

Подхватывает меня на руки и осторожно кладёт на постель. А я под мутным взором смотрю в его глаза, полыхающие неистовой страстью. С рыком приникает к моим губам, терзая губы. Царапает ногтями кожу, заставляя дрожать меня и молить мысленно о большем. Дрожащими пальцами пытаюсь расстегнуть его рубашку, но рву её. С остервенением, пока его ноготь проходится по моей шее и губы приникают к порезу. Добираюсь до его кожи и вцепляюсь в неё короткими ногтями. Тело выгибается под его поцелуями. Ласкает руками бедра, талию и сжимает грудь, ведет языком до неё.

Дотрагивается до соска и вырывает из моего горла стон наслаждения. Не знала, что умею гореть и так сильно внутри. Буквально взрываться от каждой ласки моего тела. Но это нельзя контролировать, словно стала кем-то другим. Хищником, жаждущим получить его. Ногти зудят от желания впиться в его тело, царапаю его кожу со всей силой, которая есть в моём теле. Мои стоны и его шипение переплетается, и губы встречаются, чтобы дать возможность получить дозу невероятного горячего напитка в венах.

Не могу оторваться от его губ, не могу понять, что для меня слаще, его руки, так неистово ласкающие тело и терзающие кожу или же зубы, впившиеся в мою губу до крови. Привкус железа и разум не ощущается. Прохладные пальцы забираются под мои трусики, которые рвутся и обнажают полностью меня. Никакого стыда, ничего нет, а только жажда вкусить запретный плод.

– Вэлериу, – тягучий стон вырывается из горла, когда он опускается поцелуями к шее, буквально кусая кожу до боли. Но боль сладка. Как и его зубы на соске, то на одном, то другом. Его ногти причиняют муку для моего естества, сотрясая тело в конвульсиях страсти. Тело извивается под его руками и губами, стоны срываются с моих губ, его шёпот и калейдоскоп огней вокруг.

Но всё неожиданно прекращается и становится холодно. Приоткрываю глаза, чтобы узнать, что происходит. Вижу Вэлериу, стоящим надо мной в одних брюках, облизывающим губы с алыми отпечатками моей крови, и смотрящим на меня огненным взглядом.

– Аурелия, как же ты прекрасна, – шепчет он, проводя руками по моим плечам вниз, касаясь сосков и опускаясь к бёдрам. Улыбаюсь, отвечая ему телом, тянущимся за его руками. Сейчас всё произойдёт. И я так хочу этого.

– Мне жаль, – шёпот достигает моего слуха, и не успеваю я ответить, как сильнейшая боль пронзает все тело. Прямо между бёдер холодное и такое острое. Оно мешает, причиняет невыносимую муку и неудобство.

Мой крик наполняет пространство спальни. Вэлериу крепко удерживает меня руками, не давая сомкнуть ноги, словно и их кто-то держит. Пытаюсь оттолкнуть, но не могу.

– Прости…

А я кричу, пока тело буквально разрывается от невыносимой боли, которая парализует меня. Внутри меня происходит непередаваемая агония из нестерпимой муки. Она не даёт дышать, думать, а только кричать. Словно умираю, и не отступает эта пытка, пока мои волосы гладит он и что-то шепчет. Но я ничего не слышу, кроме невозможности больше жить. Кажется, ломаются все мои кости и разрываются сухожилия. Мучительно. Жутко больно и сознание отпускает меня, а в горле застревает хрип. Из закрытых глаз струятся слезы отчаяния и нежелания умирать. Но душа уже неподвластна моему телу, которое моментально расслабляется. Боль не отпускает моё сердце, продолжая терзать меня, когда сама я безмолвна. Чувствую, как горит душа, пытаясь избежать этой боли, но невозможно. Меня буквально мотает внутри из стороны в сторону и так до бесконечности. Молю о прекращении, но проклята вместе с ним. И от этого становится ещё острее боль, продолжающая кромсать на ошмётки мою душу.

Круг ада, на который я решилась, был мне не знаком. И даже сейчас я не мыслю иначе, а только прошу его о помощи. Не понимаю, что происходит, не могу открыть глаз, только плачет внутри меня душа, кричит и теряет возможность обратить этот процесс. Схожу с ума и не знаю, когда это окончится. Ведь боль накатывает снова и снова, не давая мне возможности отдохнуть. Я принимаю моё наказание за желание быть с ним в самом греховном смысле. Но не каюсь.

 

Quadradinta octo

Кажется, что каждую косточку в моём теле можно пересчитать. Боль вспыхивает то в ногах, то в пояснице, то кисти рук ноют. Сухость в горле и полное изнеможение. Что-то прохладное и мокрое лежит на моём лбу, и тонкие струйки воды капают на волосы. Слышу своё хриплое дыхание и приоткрываю глаза, но перед ними все плывёт.

– Госпожа, вы очнулись, – наполнений страхом тихий голос Анны раздаётся рядом со мной, и мокрая тряпка с моего лба исчезает, тут же заменяясь новой.

– Что… Вэлериу, – хриплю, моргая, и облизываю сухие губы.

– Ох, госпожа, как вы нас испугали… я… господин… мы не знали, что думать, – быстро шепчет девушка. Поворачивая голову к ней, смотрю в беспокойные голубые глаза.

Сил нет спросить ещё что-то. Не помню… закрываю глаза, привыкая к тянущей боли в пояснице, и во всём теле. Вечер, прекрасное путешествие по морю и его поцелуи. А потом боль, невыносимая боль от соития. Это произошло? Но почему боль продолжает терзать моё тело, испытывающее слабость и невозможность двигаться. Неужели, так и бывает в первый раз? Почему никто не предупреждает, что это может убивать и сжигать заживо в этой агонии? Почему в книжках пишется все иначе? Почему так жестока реальность ко мне? И где он? Отчего не рядом, ведь должен быть.

– Госпожа, попейте. Вам надо восполнить силы, – Анна приподнимает мою голову и вливает в приоткрывшийся рот воду, которая вытекает и катится по моим щекам, капая на подушку. Глотаю, но горло дерёт, словно его расцарапали ногтями. С каждым глотком немного рассеивается туман в голове, и могу подвигать рукой, дотрагиваясь до своего тела. Обнажённого тела.

– Хватит, – шепчу я, отворачиваясь, и падаю на подушку. Открываю глаза, продолжая руками исследовать себя, достигая бёдер и ничего странного. Только вот боль не отступает. Она внутри меня.

– Господин сейчас в городе. Вы проспали сутки, а женщины напали, – слова Анны заставляют меня резко подняться и тут же упасть со стоном.

– Тише…

– Что? Напали? Как? – спрашиваю её.

– Да. Из-за вас напали, госпожа. То, что случилось между вами… они узнали об этом. Разозлились и напали, но не все. Василики не было и, по словам Петру, ваших родственниц тоже. Мужчины отразили нападение, никто не пострадал, но люди напуганы. Они уже и забыли, что такое опасность. Сожгли несколько домов, но на этом всё. Они требуют честного сражения немедленно, и вернуть вас им, – быстро отвечает Анна.

– Узнали? Но… как? Даже я не понимаю, что произошло…

– Госпожа, вы лишились того, что оберегало вас от греха. И теперь вам предстоит бороться за себя. Воздействие всех будет сильным на вас. Но господин разорвал женщин, что напали на нас. Я никогда не видела такого. Так ужасно и страшно. И я видела их. Они настолько яростны и кровожадны. Это случилось, когда вы были тут. Он и вы. Практически сразу же. Но он скоро будет. Я не должна вам говорить…

– Говори.

– Насколько я знаю, он встречается сегодня с Василикой, – это имя остро вонзилось в сердце.

– И что дальше? Начнётся война? – как-то сухо спрашиваю, потому что нет желания знать. Единственное, что есть в моей голове – с ней, когда я страдаю от боли, причинённой им.

– Мне кажется, господин хочет уладить все миром.

– Миром? Но он сам говорил, что такое невозможно, – изумляюсь я.

– Верно. Возможно, это стратегия, а, возможно, что-то ещё. После нападения, Петру, Лука и господин долго разговаривали. Но никто не знает о чём. Господин сразу же ушёл за пределы стен, Петру сказал, что встречается с ней. А Лука в ярости, но его удерживают мужчины. От вас. Он хочет встретиться с вами. И я тут, чтобы так же обезопасить вас и дать возможность оправиться.

– Ничего не понимаю, – шепчу, хмурясь, и пытаюсь отследить цепочку событий, но пульсация между бёдер отдаётся токовым болезненным разрядом в ноги, что стону от этого и жмурюсь.

– Выпейте ещё воды, – Анна пытается влить в меня жидкость, но я отворачиваюсь и скрючиваюсь, сжимая руками живот.

– Почему так больно? Это всегда так? – скулю я, пытаясь пережить эту боль.

– Нет, госпожа. Это странно. Очень странно. При лишении девственности преобладает боль и кровь, но не такая как у вас. Это быстро проходит и забывается…

– Боже, – стону от очередной опоясывающей пульсации внутри.

– И простите меня, что говорю вам это, госпожа, но между вами близости не было. Господин не может брать девственниц, – ласковые поглаживания по моим волосам и только через минуту до меня доходит смысл.

– Что? Но я помню! Что-то холодное! И боль! – вскрикивая, поворачиваясь к девушке.

– Вас лишила девственности наша акушерка, госпожа. Но не он, – отводит от меня взгляд. А я открываю рот, глотая воздух.

– Что? – шепчу я, не веря её словам.

– Петру рассказал, что женщина была вызвана ещё днём, – сдавленно отвечает Анна и встаёт с моей постели. – Он не мог иначе поступить, госпожа. Для него под запретом всё чистое и девственное до тех пор, пока девушка сама не захочет предаться пороку и отдать часть собственной непорочности ему.

– То есть он знал, что я решусь. Он планировал это. А я так глупа, так искренне верила в то, что и он… боже мой, как же это больно, – закрываю лицо руками, давая волю слезам, и в груди растекается такое щемящее душу раскаяние за своё решение. Он подводил меня к этому. К развращению моих мыслей и использовал меня, чтобы раззадорить женщин. А они узнали… что я стала падшей.

– Не надо, госпожа, не плачьте. Я уверена, когда он вернётся, все объяснит вам. Ведь даже я не понимаю, почему вы так страдаете. Но если вы хотите продолжить эту связь, то другого выхода не было. Это убьёт его, если он возьмёт девственницу, или же того хуже. Ничего страшного не случилось, вы теперь вольны отдаться в его объятия, которые так хотите, – меня за плечи приобнимает Анна, но я выворачиваюсь из её рук.

– Вон. Пошла вон, – шепчу, глотая слезы, и зло поднимаю голову на опечаленную девушку.

– Госпожа…

– Вон! Не хочу видеть никого! Запрещаю! – кричу я, пытаясь пережить эту боль в груди. Это был не он, не Вэлериу лишил меня девственности, а тут находился кто-то ещё. Посторонний. И он знал, а я так глупа. Боже, как же мне невыносимо душно от этих мыслей! Как больно, эта боль сливается с телесной. И ещё больше разрывается моя грудь плачем, когда остаюсь одна.

Это так отвратительно знать, что он даже не удосужился предупредить меня, рассказать всё, а унизил таким способом, что о моём падении теперь известно всем. И из-за него женщины тоже знают, будут сильнее ненавидеть меня, и нет мне спасения больше. Ничего нет впереди. А одна ложь и жуткое ощущение грязи на себе. Отчего так поступил со мной? Предал меня. Я бы поняла, если бы сказал все честно. Поняла бы? Не знаю, но хуже, чем показательное лишение девственности ничего не бывает. Стыдно. Мне так стыдно, что сама же упросила его, практически умоляла об этом. А он грешен. Он властитель этого греха и, конечно, жаждал именно этого. Вот для чего я была нужна – для доказательства, что падшая.

Слезы высыхают, а с ними высыхает все в груди. Пустота. Она такая тихая внутри и давящая на меня, что боюсь дышать. Мне до боли стыдно и обидно, что все мои фантазии о первом разе были сожжены дотла. Я мечтала об ином, чём-то прекрасном и неповторимом, а все оказалась хуже некуда. А самое страшное для меня, что сама шла навстречу к нему, не оглядываясь и не думая. Но теперь же я испорченный товар, который никто больше не захочет. Я отдала свою чистоту. Ради чего? Ради собственного унижения и боли.

Я не знаю, как долго сижу так, смотря в одну точку, и раскачиваюсь, словно полоумная. Хочется помыться, смыть с себя всё, что натворила. Но это разве возможно? Нет. Хотя бы немного очиститься.

Кое-как поднимаюсь с постели и не волнует, что обнажена. Плетусь к ванной комнате, достигая её, и набираю воду, холодную воду, чтобы ощутить и телом тот же холод, который теперь внутри. Я потеряла нечто важное. То, что было мной. Сейчас же я чувствую себя другой. Придавленной к земле и растоптанной. Одинокой и униженной. Жаждущей наказать, но сил на это нет.

Пока зубы не начинают стучать и больше нет возможности терпеть холод, сижу в ванной, а затем выхожу, даже не обтираясь полотенцами, надеваю халат. Ноги ватные, боль внутри не стихает.

Подхожу к дверям на балкон и распахиваю шторы, чтобы увидеть закат. Вспоминаю его шёпот и слова. «Прости». Но разве слова могут утихомирить чувства внутри? Нет. От этого ещё хуже, потому что знал, видел это и продолжал. Я не хочу понимать его помыслы и причины, побудившие так жестоко обмануть меня. Лука был прав, сказав, что выбираю смерть я вместе с ним. Отчего же не услышала его?

– Лука, – шепчу, вспоминая слова Анны. Он хочет видеть меня, но его не пускают. Потому что может рассказать мне правду. Оказывается, он один и говорил её. Что ещё от меня скрывают?

Отворившаяся дверь позади меня отвлекает от мыслей. Замираю, когда щёлкает замок.

– Уходи, – хрипло произношу я, принося себе напоминание, отчего мой голос сел. Чувствую, что это он. Сердце ответило быстрее разума, и не желает затихать, когда внутри меня до сих пор так остро покалывает.

– Аурелия…

– Оставь меня, ты сделал то, что планировал с самого начала. А теперь можешь больше не притворяться, – резко обрываю я его, а в груди нет злости. И хочу испытать её, но одно разочарование на себя.

– Притворяться в чём, радость моя? Что я испытываю к тебе плотское вожделение? Я и не отрицал этого. И продолжаю желать тебя, – спокойствие его голоса приносит мне ещё больше мрачности внутри.

– Зачем? За что ты так поступил со мной? – шепчу, боясь обернуться. Боюсь, что как только увижу, то прощу свою обиду и унижение. Ту боль, которая продолжает терзать моё тело. Поэтому обнимаю себя руками, смотря в окно.

– Лучше было бы, если бы я рассказал тебе о том, что не имею права насладиться твоим телом и твоими поцелуями, твоим огнём без внедрения другого человека? Лучше было бы явить перед тобой того, кем я являюсь. Проклятым и без возможности быть тем, кого ты вообразила себе? Пошла бы ты тогда на это добровольно? Я подарил тебе воплощение твоих фантазий и не каюсь. Я не испытываю ни грамма раскаяния за то, что сделал. Я жажду ещё, – эти слова, сказанные на повышенных тонах, всё же заставляют меня обернуться.

– А должен! – вскрикиваю я и замираю, издавая испуганный вздох. Я ожидала всего, но не то, что парень будет полностью покрыт мазками запёкшейся крови и в разорванной одежде.

– Что с тобой? Это кровь? – шёпотом спрашиваю его, осматривая разодранную грязную куртку, взъерошенные волосы, торчащие в разные стороны. И лицо такое белое, что кровь кажется чёрной на нём, и она везде.

– Не это ли подтверждение моих истинных целей? Что я, в первую очередь, решил объясниться с тобой, а не привести себя в порядок, – разводит руки, чтобы я увидела, насколько изрезана его одежда, что в дырках на животе видна та же кровь, что и на лице.

– Что произошло? Ты ранен? – делаю шаг, но не могу больше, потому что боль сказывается, и кривлюсь от неё, задерживая дыхание.

– Тише, – буквально от нового толчка изнутри и падения на пол меня спасают бережно поднявшие руки.

– Почему… Василика… это она? – облизав пересохшие губы, спрашиваю я, всё ещё не придя в себя, смотрю на это испачканное лицо.

– Всё намного прозаичней, моя драгоценная, – опускает меня на постель.

– Женщины? – делаю новую попытку.

– Ещё ближе. Брат, – усмехается, приглаживая волосы.

– Лука? Он хотел видеть меня, а ты не дал ему…

– Какая ложь. Лука сейчас находится в лесу, наблюдая за территорией. Петру. Уж очень его оскорбило то, что ты была со мной, и не дало покоя, насколько сильно ты переживаешь утрату своей невинности. Что решилась отдать мне себя, а не кому-то другому. Ему.

– Петру? Не могу поверить. Зачем? – изумляюсь я.

– Чтобы не пустить к тебе, – пожимая плечами, садится рядом со мной.

– Ничего не понимаю, Вэлериу. Расскажи мне, прошу, потому что я должна быть зла, а не могу, только печаль в душе и боль. Почему так больно? – закрываю глаза, пытаясь справиться с новым потоком слез.

– Потому что твоя душа принимает свой грех иначе, чем другие девушки. Ты другая. Я буду честен, – поднимаю на него глаза, вижу, как он хмурится и мотает головой от своих мыслей. – Не ожидал такого. Я мог вообразить всё, что угодно, но не твой крик. Не то, что начнёшь сгорать, и не будет возможности помочь в этом. Всё произошло слишком быстро. Твои муки, нападение и мне пришлось решать. Твоё тело было без движения, но я знал, что тебе плохо, даже там. Это забирало мои силы и мою волю. Должен был подумать о том, что твоя кровь будет противостоять твоему решению.

– Как они узнали об этом?

– Через Констанцу предполагаю. Ты разрываешь связь с ними, и это злит их. Они хотели получить тебя такую же чистую, какой ты была.

– Они напали…

– Да, но ничего страшного не случилось. Дома восстановят, мужчины наготове…

– Ты встречался с ней. Зачем? – перебиваю его.

– С ней?

– Василикой.

– Я ни с кем не встречался, только укреплял позиции и расставлял ловушки, обсуждал с Лукой твоё состояние, и он тоже не знает, отчего такое происходит. А Петру сейчас не готов мыслить здраво, пришлось его немного успокоить. Мы пока не готовы отражать нападение и нападать сами. Я не готов, потому что твоя слабость передаётся мне.

– Но Анна сказала, что ты решил заключить мир.

– Нет. Не было такого, это выдумки Петру. Мне жаль, но обратного пути нет. Я не смею прикасаться к тебе глубже, пока не будешь лишена ты Его защиты. А теперь же больше нет ничего, что запретит мне ввести тебя в мой мир, полный пороков, – тянется ко мне рукой, но я отстраняюсь, отворачиваясь от него. Боль всё же не даёт мне простить. Внутри что-то противится этому, не разрешает мне мыслить об этом с ним больше.

– Уходи, – шепчу, отодвигаясь от него.

– Будет больнее, Аурелия, пока ты не пожелаешь окончательно пасть в свой грех, идентичный моему. Твоя кровь будет противиться всему, что ты пожелаешь. Каждая из твоих сущностей начнёт разрывать тебя до безумия. Если бы не была так сильна связь твоя с ними, то сейчас бы мы не вели этот спор, который никуда не приведёт. Сейчас бы ты не испытывала муки, бесценное моё сокровище. Только я могу облегчить это, потому что я начал познавать тебя. Эта процедура была необходима, но и унижать тебя своими словами, действиями я не желал. Иначе я не могу, прими мои слова. Я проклят, запрет стоит на моих желаниях, какими бы благородными они ни были. Были мысли только облегчить твои страдания, но даже это оказалось не в моих силах. Приношу свои извинения за то, что не сдержался и позволил вожделению заполонить мой разум. Забыл, что такое неподдельная искренность и единение с душой. Оставляю тебя, чтобы не искушать самого себя, ведь мне мало. Я слышу аромат твоей крови и тела. Не могу контролировать себя сейчас рядом с тобой, потому что я голоден. Это напоминает мне то время, когда не было выхода и пришлось убивать. И вряд ли это изменится, если ты не вернёшься в мои руки. Мне послано новое испытание в твоём лице. Смирился с этим, возможно, ты принесёшь мою смерть, но грех силен надо мной, как и над тобой. А я так устал бороться против самого же себя. Подари мне мир внутри, потому что разрываешь сейчас ты меня своей болью. Я не могу терпеть её. Она забирает меня. Не даёт мыслить здраво, – приближается ко мне, даже не дотрагиваясь до меня, но чувствую его прохладу рядом со своими волосами.

– Не дай её крови убить тебя, потому что ты свой выбор сделала. А я не смогу тебе помочь, если ты не прислушаешься к другой стороне своей души, – оставляет поцелуй в волосах. Закрываю глаза, задерживая дыхание.

– Прими наш общий грех и прости меня, что принёс с собой только боль. Но не смею отречься от тебя, как и не отдам им. Ей не отдам. Ты моя, с рождения моя. Решай, рубин моей жизни, только сама не губи себя. Дай и мне возможность помочь тебе, ведь внутри ты знаешь, что говорю тебе правду. Я не могу подобрать слов, чтобы передать тебе, насколько мне жаль. Но я рад. Рад тому, что хоть недолго, но видел, кем ты может быть, когда отдаёшься своим желаниям полностью. Что на доли секунды вернул себе душу, которую не помнил. Если бы я мог сделать что-то иначе, я бы ничего не менял. Не каюсь.

Ветерок колышет мои волосы, и разрешаю себе дышать. Распахиваю глаза, и его уже нет, только шторы покачиваются от ветра.

А я не знаю, что мне делать. Теперь все против меня, будут ненавидеть, что навлекла на них женщин. И Петру. Как он мог? Я не верю больше никому, даже самой себе. Только вот унять боль внизу живота с каждой секундой сложнее. Она перекрывает терзания в груди, не даёт больше думать, только переживать это. Мои гены борются друг с другом, чтобы разорвать меня. Как же я ненавижу этот мир. И себя ненавижу за желание прекратить это, облегчить страдания. Его слова постоянно крутятся в моей голове. Знаю, да, знаю, что это было искренне. Это было словно крик о помощи. Но выход меня не устраивает. Или же я хочу так думать?

 

Quadradinta novem

Губы трясутся от холода, не могу согреться, обматываясь одеялом. Словно ледяной воздух гуляет по моему телу и не даёт дышать. Перед глазами комната плывёт, тошнит так сильно. Буквально схожу с ума, не имея уже представления, где я нахожусь. Мне плохо. Да так плохо, что стону в голос, скулю, и с губ срываются какие-то просьбы. Не могу контролировать желание освободиться от этого.

– Вэлериу… я… ох, – спазмы перекрывают доступ к кислороду и, не сдерживая себя, кричу в голос, только бы облегчить боль.

– Откажись… – шипение образовывается вокруг меня. Мотаю головой, чтобы снять с себя эту иллюзию.

– Доченька…

– Мама, – расслышав знакомый тихий голос, шепчу я. Моргаю, чтобы увидеть родное лицо, но никого нет.

– Доченька, уходи… я жду тебя… иди ко мне… – теперь дальше от меня. Превозмогая боль, скатываюсь с постели, но выпрямиться так сложно.

– Мама, где ты? Мама, я не понимаю… ничего не понимаю… мне так больно, – произношу я, приближаясь к балкону.

– Ко мне иди, родная моя, иди ко мне… – шторы колыхаются от ветра, и я распахиваю их, в лицо дует порывистый ледяной ветер. Но он не может ещё больше заморозить меня. Делаю ещё шаг, хватаясь за перила.

– Где ты?

– Внизу… избавь себя от этого… отрекись…

– Мне так больно… ты предала меня… все… – всматриваясь в бушующее море, ищу подтверждение её голосу, который действительно рядом со мной.

– Единственный способ прекратить твои терзания…

– Умереть? – в голове появляется это слово.

– Другого выхода нет… я не могу помочь… не отдавай себя ему… не предавай Василику…

– Василику? – отвращение к этому неизвестному раболепию в тихом голосе, кажущимся совершенно иным, что я знала всю жизнь, заставляют меня скривиться и пошатнуться.

– Убить его… стереть с земли тебя вместе с ним… выбора нет… прыгай…

Повелительные ноты другого голоса, шипения, что когда-то слышала в церкви, наполняют мой разум.

«Ты моя… дай помочь… мне жаль» , – смешиваются другие слова, появившиеся внутри меня.

– Убей… ты лишь способ… убей…

«Верь мне»

– Ты не нужна ему… не любит он… только меня…

«Рубин моей жизни»

– Откажись… откажись от него!

«Иди ко мне»

– Он принадлежит мне…

«Не смею отречься от тебя»

– Будешь изгнана…

«Останься со мной»

– Повлечёшь за собой гибель всех, кого любила…

«Не слушай, не подчиняйся»

– Прыгай и все закончится…

«Проститься с тобой не в моих силах»

– Аурелия!

«Ты можешь, помни»

– Слушай меня! Подчиняйся мне!

«Добровольность»

– Откажись! Верни мне то, что по крови моё!

«Решай»

Душу буквально разрывает на несколько частей, принося невероятную боль телу. Оно уже не слушается меня, перегибается через перила. Шипение утягивает меня вниз. А за спиной никого, чтобы уберечь от невероятной силы, притягивающей меня.

– Вэлериу, – одними губами произношу я, с силой отталкиваясь от перил руками, и падаю обратно в спальню. Мука внутри меня становится невыносимой, нереальной и туманит разум.

– Помоги мне… не тронь меня… ты не выиграешь, – словно безумная шепчу я и пытаюсь подняться на ноги, но кто-то хватает меня за руки, пытаясь оттянуть назад.

Не могу противостоять, напрягаю память, чтобы вспомнить его слова, сказанные мне. Но слышу одно шипение. На губы что-то капает. Шатаюсь и прислоняюсь к стене, двигаясь по ней, прикладывая всю силу, что ещё есть во мне, чтобы не утягивала меня Василика… я знаю, что это она… рядом со мной… пытается забрать меня.

– Не получишь, – шиплю, облизывая губы, и чувствую металлический привкус. Отталкиваюсь от стены, добираясь до двери, и буквально вываливаюсь из неё, спотыкаюсь и со стоном качусь по лестнице. Боли даже не прибавилось. Никогда не знала, что можно испытать верхнюю грань этого ощущения. Но оно во мне, терзает меня, рвёт буквально изнутри.

Приподнимаюсь уже внизу, пока каждая кость болит. Стону от этого. Ищу рукой ручку, а в голове только одна мысль – найти Вэлериу. Выбрать. Я не желаю умирать, а бороться. Я не желаю быть слабой, хочу ощутить себя могущественной, и имеющей силу противостоять своей же крови, которая бурлит внутри.

Выползаю в коридор, оставляя после себя следы из тёмных отпечатков. С носа капает что-то на ковёр. Подношу руку к лицу, и она вся в крови, такой алой и яркой, что ослепляет.

– Вэлериу… – шепча, поднимаясь на дрожащие ноги и облокачиваясь о стену, иду по ней, хватаясь руками за ткани, которые срываю.

Нет ответа, он даже не спешит помочь мне. Отчего? Где он?

– Ты предала меня… – злобное шипение наполняет мою голову, за которую хватаюсь, но продолжаю идти.

– Мы встретимся…

Я не хочу… не могу… мне так больно. Достигаю низа, отталкиваясь от перил, и пытаюсь дышать, но это как-то сложно, горько и даже сглотнуть не могу, а кровь продолжает течь из носа, капая на грудь и халат, в котором путаются ноги.

Я должна найти его. Должна.

– Вэлериу, – отскакиваю от стен, как мячик, дохожу до ещё одной лестницы. Мой путь виден смутно, но слабое чувство внутри притягивает меня куда-то и в то же время не даёт идти.

Никого нет и темнота вокруг, пока буквально почти сползаю по лестнице и ползу до двух дверей, опираюсь на них, распахивая. В зале такая же тишина, даже свечи не горят. Словно все вымерло вокруг меня, но я должна найти… его найти. Он где-то тут… рядом…

Новая вспышка боли, ещё сильнее прежней заставляет упасть на колени и свернуться на полу клубочком, обнимая живот. Халат почему-то весь мокрый в чем-то скользком. Отпускает меня боль, и могу подняться на ноги, вхожу в другой зал, а оттуда в коридор, где горит единственный факел. Идти с каждым разом сложнее, сил буквально нет, как и жизнь, как будто вытекает из меня. Опускаю голову и смотрю на свои ноги, по которым бежит кровь, тонкими струйками окропляя пальцы ног. Почему так много крови? Она не останавливается. У меня никогда не было месячных, я не знаю, что это такое. И рот наполнен кровью, вытекающей из носа. Но я иду, бросает в жар, и вновь в холод. Не представляю, как смогу спуститься вниз по этой лестнице.

– Вэлериу… где ты? – шепчу я, все же стараясь не упасть, голова кружится, а в глазах темно. На ощупь иду, спускаюсь, чтобы встать на ноги и едва не поскальзываюсь на собственной крови.

Впереди меня ткань, которая рвётся, когда я хватаюсь за каждую, чтобы дойти. Это единственное место, где он может быть. Надеюсь на это, потому что если он оставил меня… ушёл, то умру я. Чувствую, что умру, потому что борьба внутри с каждым шагом сильнее. То отталкивает меня, то притягивает. Кажется, что даже уже не чувствую боли, а только туман в голове и единственное имя – Вэлериу. Ничего больше. Никого.

Не знаю, как мне удаётся выпутаться из тканей и оказаться в безмолвном пространстве, где практически не горит огонь, только наверху и то очень-очень слабый.

Бассейн из крови начинает двигаться, пока я обхожу его.

– Вэлериу, – улыбаясь облегчённо, смотрю, как из алой крови начинает подниматься голова с белоснежными волосами, а затем останавливается, когда уровень крови достигает его груди. Глаза закрыты, а лицо, словно потрескавшееся, как древнейшая картина, и имеет серый оттенок.

– Аурелия, – приоткрывает губы, но не произносит ни слова. А я стою и дрожу от боли, от слабости, истекая кровью, которая вливается в бассейн. Его глаза открываются, и они мутные, не серебристые и не голубые, а белесые, как у мужчин, которые охраняли зал.

– Прости… я слаб… слишком слаб… – шепчет Вэлериу.

– Я…

– Иди же… – облизывает свои губы, из крови появляется рука, зовущая меня к себе.

Приступ боли такой сильный, что жмурюсь, кричу, и слышу его хрип. Пальцы сами расстёгивают халат, не волнует куда ступаю и что абсолютно обнажена, какой мой вид, и ноги спускаются по ступеням, скрывая моё тело в тягучей крови. Смотрю на него, пока двигаюсь по дну. Вижу муку на его лице, он кривится, словно переживая вместо меня боль. Хватаюсь за его руку, и он притягивает меня к себе. Но сейчас даже не волнует это, а только неживые глаза, наполненные страхом. И нет слов, только безумная боль. Одна на двоих.

Ногтями дотрагивается до моего лица и это оставляет на его руках кровь, продолжающую течь из носа. Мои руки тянутся к его изрезанному лицу с тёмными трещинами. Что с ним произошло? Отчего его вид такой? Кровь с моих отпечатков тут же впитывается в его кожу. Кажется, что вижу его впервые. И не вижу чудовища, а только парня, принимающего мою муку на себя. Слабый отголосок лёгкости появляется в груди. Сама тянусь к его губам, и они такие сухие, но целую его. Невесомо, каждый изгиб этих губ.

– Прости меня… я не смог… – шепчет он, а я отстраняюсь от него, кладу ладони на его лицо.

– Это моя вина… поцелуй меня, Вэлериу. Я хочу продолжить, – отвечаю, ощущая, как боль отступает.

– Хочешь… – его рука ложится на мою шею, и он притягивает меня ближе, что моя обнажённая грудь касается его.

– Поцелуй меня, прошу, и не останавливайся. Подари мне эту ночь в твоих объятиях, – мои руки проходятся по его плечам, и обнимаю его за шею, ещё теснее прижимаясь к нему.

Боль снова скручивает мою поясницу, жмурюсь и издаю стон, но он тут же тонет в его губах, жадно накрывающих мои. Нежно ласкает языком мои сжатые губы, пока я переживаю эти признаки борьбы в себе. Тело не может расслабиться, пока он покрывает поцелуями медленными и тягучими моё лицо, языком слизывая кровь с него. Приоткрываю губы во вздохе облегчения где-то внутри, и ловит моё дыхание, втягивая в себя и обратно, словно вдыхая в меня прохладную жизнь, передавая мне свои силы.

Не могу напиться и не могу остановиться, отвечая на этот поцелуй. Отталкивается ногами, продолжая целовать меня, и ударяет меня спиной. Не успеваю даже вспомнить о боли, как горячительный порез на шее затмевает разум. Его язык ласкает рану, и притягиваю его голову ближе. Глажу ладонями его плечи. Грудь становится такой чувствительной и трётся о его прохладную кожу.

– Прекрасна… как же ты прекрасна, рубин мой, – шепчет он, возвращаясь к моим губам. Целую его. Словно делаю это в последний раз, и жажда внутри открывается с новой силой. Сжимаю его волосы, а его руки ласкают моё тело. Царапает мои бедра, подхватывая за ягодицы, и прижимает к чему-то твёрдому и прохладному. От этого контраста с горящим неудобством между бёдер, издаю стон прямо в его губы.

Я знаю, что это произойдёт, но не страшусь этого. Только желаю. Как безумная сцепляю зубы на его губе. Хватает меня за волосы и резко запрокидывает голову, являя перед глазами вспышки. Грудь приподнимается над кровью, и ощущаю прохладу его языка, остроту сладкой волны по венам от пореза и бедра непроизвольно двигаются, скользя по его органу. Это причиняет одновременно боль, но иную. Пустота внутри, которую необходимо заполнить. Возвращается к моим губам, и я пробую языком собственную кровь.

– Моя прекрасная Аурелия. Алый рубин моего греха, – его шёпот тонет в пронзающей боли внутри от невероятного распирания. Шиплю и цепляюсь ногтями в его плечи. Распахиваю глаза, встречаясь с чёрными зрачками, заполнившими цветную оболочку. Дышать не могу, а только хватаю ртом воздух.

– Это наше желание, моя милая, расслабься, – приближается к моим губам, пока я пытаюсь привыкнуть.

Не двигается, даря мне поцелуй. Медленная опустошённость и вновь острая боль. Выгибаюсь и жмурюсь от неё. Цепляет зубами сосок, и посасывает его, крепко удерживая меня за ягодицы. Медленные фрикции и внутри всё переворачивается. Боль сменяется тяжестью в пояснице, разум мутнеет и перед распахнувшимися глазами, становится так ясно и сочно вокруг. Со мной что-то происходит.

Дышу быстро в его губы, и смотрим в глаза друг другу, пока он двигается внутри меня. И ощущаю его так чётко, чувствую буквально всё, и это наполняет мою кровь, неведомым желанием рычать. Не стонать, не кричать, а рычать. Впиваюсь в его губы, и сама опускаюсь на него, полностью вбирая в себя, и вырываю его хриплый стон. И хочется ещё. Безумство крови и жажды получить большего заставляет буквально превратиться в животное. Кровь вокруг нас и безумные толчки, наполняющие безмолвное пространство, как и нечеловеческие крики. Его ногти, царапающие мою шею. Его язык и его движения, всё это превращается в калейдоскоп, который только с каждой секундой ускоряется. Схожу с ума и, наконец-то, оживаю, забывая обо всём вокруг. Только ощущаю своё тело, которому мало, так мало. Хочется двигаться ещё быстрее, подниматься в этой крови и насаживаться на него, разорвать себя до ярких огней перед глазами. Меня трясёт от резко образовавшегося внутри сгустка энергии, которая горячей волной растекается, сжигая во мне всё, что было раньше. Очищает меня, доставляя невероятную сладость. Извиваюсь в его руках, кусая его губы, а он мои и рычу. Хрипло, нечеловечески издаю мольбы о большем. Улыбаясь, двумя руками одновременно раздирает мою шею. Невероятная боль и в то же время не поддающаяся контролю пружина внизу живота распрямляется. Кричу, но крик этот победителя. Это невообразимо прекрасно и хорошо. Пока меня сотрясает на нём, Вэлериу слизывает кровь с моей груди, медленно двигаясь во мне. Понемногу тёплая волна распределяется во всём теле, и улыбка появляется на моих губах.

Открываю глаза, встречаясь с его. Тяжело дышу в его губы и целую его, медленно и благодарственно покрываю тягучими поцелуями его скулу, опускаясь к шее. Обнимает меня, а я его. Закрываю глаза. И так хорошо. Спокойно внутри и нет больше причин для борьбы. Чувствую, как теряю его. Выходит из меня, но продолжает держать.

Прохлада покрывает моё тело и, распахивая глаза, наблюдаю, как мы поднимаемся в воздух, буквально парим в нём. Капли крови стекают с меня, а Вэлериу поднимается все выше, пока не достигает мягких подушек, опрокидывая меня на спину. Смотрю на него, а он улыбается, дотрагиваясь до моей щеки. Тянусь к его руке и закрываю глаза, отдавая себя полностью этой ласке. Не нужны мне разговоры и красивые слова. Только его губы, покрывающие поцелуями мою шею и опускающиеся к груди. Его язык, ласкающий сосок. Тело оживает после минутной дремоты и жаждет ещё. А он гладит моё тело, горящее в его руках. Кажется, что насытиться невозможно его ласками. А он словно знает всё, что жажду я сейчас. Дотрагивается пальцами до моих бёдер и разводит их, чтобы в следующую секунду наполнить и подхватить моё тело, выгнувшееся от сладостной муки ему навстречу.

Поцелуи. Жадные. Глубокие. Его ногти. Острые. Приносящие снова и снова желание соития с ним. Теряется реальность, превращаясь в повторяющееся действие моего наслаждения. Мои ласки. Открытые. Бесстыдные. Стоны и крик, наполняют кислород, который стал необходимым теперь. Не могу остановиться, хочу его вечно. Не могу отпустить, и насыщаюсь, словно это больше никогда не повторится. То мерные покачивания на нём, то животные толчки и болезненные укусы, а затем вспышки, от которых поднимаюсь выше и выше вместе с ним. Если это и есть грех, то я принимаю его. Я жажду его. И никогда не смогу остановиться, чтобы поглощать его. Но только с ним.

– Ещё, – шепчу я, скользя по его груди своей грудью, покрываю поцелуями его шею и сажусь на нём. Приподнимается и обнимает меня, впиваясь в меня губами, хватает мои ягодицы, помогая мне восполнить мою жажду. Стон срывается с губ. Смотрю в его глаза, замечаю, насколько и он горит в нашем грехе. Улыбается мне, притягивая для поцелуя. Отвечаю тем же. Тону в его темноте зрачков, которая втягивает в новое путешествие порока и страсти, ставшим мной.

 

Quinquaginta

Медленно просыпаюсь и улыбаюсь этому дню или же ночи, всё равно. Ощущения невероятные, даже не замечается, как тянет каждую мышцу. Это приятно, только картинки прошедшей ночи в голове. Открываю глаза и моргаю, привыкая к слабому свету вокруг и незнакомому белому пологу надо мной. Не могу даже вспомнить, чтобы я была настолько уставшая и в то же время отдохнувшая, полная сил внутри и тишины.

Приподнимаюсь на локтях, придерживая одеяло, чтобы прикрыть голую грудь. Оглядываюсь и вокруг одни ткани и я. Одна на большой кровати. Должно навевать страх, что это его спальня. Но улыбаюсь, наконец-то, оказавшись в том месте, в которое подсознательно жаждала попасть.

– Вэлериу, – тихо зову я, уже сажусь, разминая спину. Слева от меня раскрываются ткани и являют мне парня, неспешно подходящего ко мне. На нем одни штаны черного цвета, а его белоснежная кожа светится, отражая золотистое пламя свечей. Жадно вбираю в себя это красоту, поднимаясь по груди с едва розоватыми сосками, и встречаюсь с улыбающимися губами. А затем уже смотрю в глаза, светлые и ставшие для меня самыми удивительно прекрасными в этом мире.

– Доброго пробуждения, рубин моей страсти, – произносит он. Не знаю, что ответить, после этой ночи. Смущаюсь, опуская голову, но тут же поднимаю её и улыбаюсь, хотя хочется смеяться от теплоты внутри.

– Думаю, ты голодна, – тем временем говорит Вэлериу, скрываясь в тканях, и через несколько мгновений уже оказывается рядом со мной. Ставит на постель поднос с кувшином, булочками, сыром и маслом.

– Есть немного. Спасибо, – кивая, беру в руку булочку, и с жадностью откусываю её. И правда, желудок сжимается от желания ещё насыщать его. Никогда так не хотелось есть, поэтому как голодавшая годами, набрасываюсь на еду, пока челюсть не устает жевать. И вроде бы насытилась, но хочется ещё. Поднимая голову, отпиваю воду и встречаюсь с внимательным взглядом Вэлериу. Не нравится мне, когда он так пристально наблюдает за мной во время еды. Это невежливо и вгоняет меня в краску. Отставляю кубок, поджимая губы.

– Я слышала её, – произношу, понимая, что пришло время поговорить об этом. Да, ночь была прекрасна, и я не изменила своего мнения, но всё же и узнать хочу, что было вне меня.

– Ты слышала свою кровь, которая принадлежит Василике и которой она управляет в тебе. – Тон Вэлериу с мягкого и ласкового, которым он разговаривал со мной до этого, меняется на сухой. Встает с постели и подхватывает поднос, теряясь вновь в тканях.

– Но и твой голос я слышала, – продолжаю я, обращаясь к комнате.

– Это был не я, а другая часть твоей крови, – раздается голос, а затем его обладатель выходит ко мне.

– Она заставляла меня умереть, приказывала спрыгнуть в море. А ты… твой голос сказал одно слово, которое стало поворотным для меня, – не ведусь на его складку на лбу, и явное нежелание обсуждать это. Вижу по его лицу, что не хочет, но я хочу.

– Добровольность, – говорит он, и я киваю. – Да, в этом наше различие. Я не принуждаю людей предавать веру и обращаться в мою. А она забирается в разум и меняет восприятие. И это тоже моя вина…

– А что было с тобой? Почему ты был таким? – перебиваю я его. Цокает, избегая смотреть в мои глаза. Присаживается на кровать у моих ног под одеялом.

– Я был голоден. Мне требовалась твоя кровь, и я пытался… мне пришлось держать мысленную стену рядом с замком, чтобы она не проникла сюда глубже. Когда ты слаба, то и ослабевает твой разум, готовый принять любое воздействие извне.

– Ты защищал меня.

– Я обещал.

– Это забрало и твои силы. Если бы я… если бы я не решила этого, то…

– Твоя смерть или же безумие, полное подчинение Василике и в итоге всё же твоя смерть. А моя немощь. Я говорил, – поворачивается ко мне, – говорил, что связаны мы. Твоя кровь подарила мне свободу, и я зависим от неё. Если та часть, что принадлежит моему потомку, погибнет, если её поглотит другая кровь, полностью вытеснив из твоего организма, то и у меня не будет больше никакой возможности продолжать существование, ожидая кого-то другого. Но это невозможно, ты последняя.

– Если я умру, то умрешь и ты? – уточняю я.

– Нет. Сейчас уже нет, – качает головой.

– Почему? – спрашиваю его.

– Я закончил то, что начал. А в тот момент, мы оба были в подвешенном состоянии. Ты и я. Сейчас ты существуешь отдельно от меня, больше нет той привязанности, что была ранее. С потерей невинности и выбора твоего греха, которым наслаждалась, ты оборвала эту связь крови.

– То есть я больше не нужна, и тебе переживать не о чем? То есть я была всего лишь способом избавить тебя от нежелательной потери сил раньше, чем бы ты хотел? – возмущаюсь я, а внутри снова поселяется обида. Как так может быть?

– Нет, Аурелия, – дотрагивается до моей щеки, а затем ногтем приподнимает подбородок. – Переживать мне есть о чем, как и твоя необходимость для меня неподвластна словам. Но признаю, что это облегчит теперь мое существование. Влияние твоей крови на меня ослабло. Я не отрекаюсь от тебя, не мысли об этом и не придумывай что-то иное. Мой выбор был тоже сделан. Добровольно, как и твой. Разве ты не чувствуешь себя другой после нашего соития? Неужели, ты решила, что я только хотел использовать тебя? Если бы так и было, то давно уже бы соблазнил тебя. Это не составляло труда. Но мне нужно было не это. Мне важно было, чтобы и ты получила удовольствие от собственных ощущений. И ты его получила, ненасытная моя.

– Ты ещё… ну ты ещё хочешь меня или все закончилось? Ты вернешь своих женщин? – тихо спрашиваю, и кто бы знал, как сложно это сказать, как стыдно, но необходимо.

Улыбается, отпуская мой подбородок, поглаживает щеку и его глаза меняются. Зрачки расширяются, в которых я вижу ответ.

– Убегай, – шепчет он, отнимая руку от моего лица.

– Что? – удивленно переспрашиваю я.

– Убегай, Аурелия. Беги сейчас же, я даю тебе десять секунд, – хитро улыбается, опуская руки по бокам от моих ног.

– Но…

– Десять, – растягивает слово, скалясь.

– Вэлериу…

– Девять, – под силой его ногтей рвется покрывало. Словно готовится нападать на меня.

– Вэлериу! – отодвигаюсь от него, что-то в его взгляде говорит, что лучше мне действительно бежать. Охота.

– Восемь, – подскакиваю с постели, оказываясь полностью голой.

– Семь, – продолжает счет, пока я глазами ищу хоть что-то… его халат, валяющийся на полу.

– Шесть, – оборачиваясь, смотрю, как превращается в кого-то иного. Опасного. Хищника.

– Пять, – срываюсь с места, пока в груди от страха и непонимания бешено стучит сердце.

– Четыре, – его голос остается позади меня.

– Три, – путаюсь в тканях, пытаясь добраться до двери. Что происходит?

– Два, – не могу найти выход. Кружусь, и руки цепляются за эти ткани. Паника в груди начинает разрастаться с невероятной силой.

– Один, – этот крик буквально заставляет подпрыгнуть на месте и повернуться.

Тишина вокруг и только моё быстрое дыхание, пока я отодвигаю ткани в поисках двери. Темно, и я не вижу ничего. Что за игра? Зачем он…

– Аурелия, – за спиной раздается его голос. Оборачиваюсь, но никого. Смотрю в покачивающиеся ткани и отступаю назад.

Неожиданно сзади хватают меня руки, поднимая в воздух. Кричу от страха и испуга, ударяя по ним. Всё происходит за одну долю секунды, и я уже прижата сильным телом к стене лицом. Быстро дышу, а губы трясутся от ожидания. Слышу его рычание прямо рядом с ухом и жмурюсь. Теперь убьёт?

– Я поймал тебя, моя радость, – шепчет Вэлериу, крепко удерживая меня, и его зубы впиваются в мою шею, но несильно, а скорее, как игра, где правил я не знаю.

– И что ты будешь делать? – так же отвечаю я, открывая глаза, и тело расслабляется, больше не чувствую опасности, только трепет внутри.

– Не могу решить, – резко поворачивает меня к себе и мои губы оказываются напротив его. Сердце бьётся в бешеном ритме, когда я вижу в его глазах страсть.

– Возможно, разорву тебя, – выдыхает прохладные слова, насыщенные огнем, в мои губы.

– Буду рвать, и насыщаться твоей кровью, – его руки проходятся по моим ягодицам, а ногти прорывают ткань, впиваясь в кожу. Издаю судорожный вздох от пронзающего тока и пульсации внизу живота.

– Ты хочешь мою кровь? – шепчу, касаясь его губ.

– О да, я так хочу твою кровь, – вбирает мою нижнюю губу, с силой прикусывая её. Глаза закатываются от бурлящей крови и нового желания ощутить его в себе.

– Только кровь? – интересуюсь я, а он носом трется о мою скулу, отпуская мои ягодицы и разрывая халат, скрывающий мое тело.

– Ох, нет, – целует шею, а я выгибаю её, чтобы получить больше его ласк. Мои руки ложатся на его плечи, опускающиеся ниже к груди.

– Хочу повторять это бесконечно долго, – язык облизывает сосок и по телу проносится дрожь.

– Ты напугал меня, – признаюсь я, когда его лицо оказывается напротив моего.

– И буду продолжать пугать, – его шепот такой тягучий, такой хищный и такой невообразимо соблазняющий, что не могу больше терпеть внутреннее желание. Подаюсь вперед и касаюсь его губ, и он отвечает мне с той же силой, с какой в моем теле бурлит неконтролируемая страсть. Обхватывает мое тело, прижимая к своему, и неожиданно отталкивает с такой мощью, что с криком лечу спиной, пытаясь ухватиться за ткань, слыша его смех.

Пролетаю мимо всего и уже готовлюсь к удару, жмурюсь, но прохладные руки обхватывают меня, и падаем на мягкую постель. Распахиваю глаза, встречаясь с довольным взглядом от этой выходки.

– Такой ответ тебя устроит? – шипит он, поглощая глазами мою полыхающую кожу.

– Более чем, – отвечая, улыбаюсь ему и принимаю ласки его рук моих бедер, позволяю снять с меня разорванный халат. Закрываю глаза, выгибая спину, чтобы его губы сомкнулись на моем соске и горячий порез прошелся по груди. Стон наполняет мой туманный разум. Сжимаю руками простынь, а его губы опускаются ниже, его руки не дают дышать, лаская меня.

Чувствую прохладу его кожи на своей груди, а он покрывает поцелуями. Обхватываю его шею и впиваюсь в губы, одновременно с этим тело пронзает от вспышки его внедрения в меня. Рычу в него, а он начинает двигаться, до боли сжимая мои бедра ногтями, царапая ими кожу, поднимаясь к шее. И не могу остановиться, сама двигаюсь под ним. Но мне мало, хочу быстрее, сильнее, больнее. Рычание и порезы сливаются воедино, и внутри меня образовывается знакомое чувство, готовое вознести меня выше. Я жду его, шепчу что-то, кричу в его губы, вижу этот огонь в глазах и горю.

Но неожиданно Вэлериу останавливается и вскакивает, пока я не могу понять его действий. Тело до сих пор сотрясается от приближающегося оргазма, моргаю.

– Вставай! – кричит он, бросая в меня чем-то, а сам натягивает штаны. Я даже не обращаю внимания на его орган, готовый продолжать, хотя вижу это впервые. Удивленно и обиженно расправляю в руках его рубашку.

– Быстрее! Давай же! – хватает меня, сам набрасывая на плечи ткань.

– Что происходит? – шепчу, отмечая написанный на его лице страх, когда он обхватывает мое лицо руками.

– Будь здесь. Поняла? – быстро говорит он. Киваю.

– Никуда не выходи! Не смей делать шаг отсюда! Будь здесь! – приказывает он. И в следующий момент падаю на постель без его поддержки, потому что отпустил, потому что его уже нет рядом.

Оглядываюсь, вдеваю руки в рукава и застегиваю быстро пуговицы. Что случилось? Снова женщины? Снова нападение из-за меня?

Встаю и не знаю, что делать. Страх внутри не дает мыслить разумно. Мечусь рядом с постелью, бросаясь в ткани, чтобы найти выход. Помню, что сказал, но не могу быть тут. Неразумно. Останавливаюсь в этих тканях и провожу руками по лицу. Ничего не слышу, тишина вокруг. Пытаюсь вернуться обратно, но черт бы побрал эту любовь к лабиринтам из ткани! Останавливаюсь и шумно вздыхаю. Пытаюсь идти на свет, который должен гореть рядом с постелью. Но темнота. Ничего нет. Отодвигаю ткани и удивленно останавливаюсь, рядом с кроватью. Я точно помню, что по бокам от нее горели два канделябра, а сейчас же только тонкие струйки потушенного огня.

– Вэлериу? – сглатываю и поворачиваюсь.

Скрежет ногтей раздается справа от меня. Поворачиваюсь туда, сжимая руками его сорочку на груди.

– Кто тут?

Напугана. До жути напугана ещё одним неприятным скрежетом. Не успеваю я подумать о нем, как мой разум наполняется рычанием. Таким жутким, таким ужасающим, что пошевелиться не могу.

– Вэлериу, пожалуйста, хватит, мне страшно, – шепчу я, надеясь, что это очередная шутка. Но чувствую, что это не он. Холод покрывает мурашками мою кожу, пока я кручусь вокруг себя, чтобы хоть что-то разглядеть.

Громкий стук позади меня, и я отскакиваю с криком, падая на пол. Оборачиваюсь и вижу очертания. Только очертания, но знаю, что это такое. Низший. Один из них, сгорбившись, стоит прямо недалеко от меня.

– Вэлериу! – кричу, пытаясь отползти. Как он тут оказался?

Не успеваю сделать и движения, как мои ноги обхватывают и с силой тащат по полу, причиняя невыносимую боль. Визжу до хрипа, кричу и цепляюсь за пол, за ткани, разрывая их. Не могу от страха дышать, хотя делаю это. Быстро, сипло и, сотрясаясь от ужаса, когда это существо оказывается прямо надо мной. Капают его слюни на мое лицо, а я смотрю в белые глаза, сейчас с кровавыми нитями в них. На эти зубы, острые и созданные, чтобы разодрать человека. Громкий рык вырывается изо рта этого существа, обдавая меня запахом гниения, от которого начинает тошнить. Знаю, что сейчас убьёт. Вижу, как его рука заносится с когтями для этого. И как уже несется к моему лицу.

В следующий момент всё происходит слишком быстро. Существо отбрасывает на пол силой, у которой есть имя. Вэлериу. Его тело всё изрезано, и вид запекшейся крови, застревает во мне с криком. Рычание наполняет пространство. Это существо сильно и борется с ним. А я не знаю, как помочь. Оно царапает Вэлериу, а он его. Впервые вижу, кто на самом деле Вэлериу. Неведомое существо с невероятной мощью, агрессией и силой. Оскал на его лице вселяет страх ещё больше, чем ранее. А они скачут по потолку и рычат, разрывая тела друг друга. Падают прямо передо мной, а я двинуться не могу. Только смотрю, словно в замедленной съемке, как двумя руками Вэлериу разрывает грудь существа, и кровь брызжет во все стороны, попадая и на меня, и на ткани, на всё вокруг. А он дерет его безжалостно когтями и до хрипов, до отвратительного хлюпанья, пока голова не отрывается от тела низшего, откатываясь к моим ногам.

Меня трясет от ужаса, от страха и от произошедшего. Кричу, закрывая руками лицо. Не знаю, за что ухватиться, что делать дальше. Движения Вэлериу затихают над растерзанным телом. А вокруг так много крови. Поворачивает ко мне голову, и его лицо, искорёженное от гнева и нет в нем ничего человеческого, только хищная его составляющая.

Губы дрожат, а я так и сижу на полу, теперь сжимая руками ткань рубашки. Не могу ничего сказать, пока он поднимается с тела и стирает с лица кровь. Подходит ко мне. Мне страшно от выражения его лица. Инстинкты сами работают за меня, отползаю, а он двигается медленно, смотря в мои глаза.

Я не понимаю, что произошло, но запах смерти витает в этом месте. Он вокруг меня. И сейчас я до боли страшусь его приближения, отползаю всё дальше и дальше, теряясь среди окровавленных тканей…

 

Quinquaginta unus

Упираюсь спиной в стену, а ткани открываются, пока Вэлериу надвигается на меня. Запах крови, кажется, пропитал мою кожу, а меня безжалостно трясёт.

– Аурелия, иди ко мне, – протягивает руку, но я не двигаюсь, смотря на ногти, с которых стекает кровь. И даже спокойный его голос не даёт мне уверенности, что со мной не случится того же, что и с низшим.

– Радость моя, не бойся. Тебе я не причиню зла, – заверяет меня, делая ещё один шаг. Отрываю взгляд от его руки и поднимаю голову, встречаясь с его глазами. Именно они заставляют тело поддаться вперёд и протянуть к нему дрожащую руку. Незамедлительно хватает её и с силой поднимает меня с пола. Вскрикиваю и оказываюсь в крепких объятиях. Причиняет боль и одновременно обещание, что действительно от него не исходит опасность.

С разума словно спадает оцепление и из горла вырывается крик, а затем уже плач, от пережитого страха.

– Тише, тише, – говорит Вэлериу, поглаживая меня по волосам, по спине, успокаивая, а я не могу остановиться, обнимая его за шею, проливаю слезы в его волосы.

– Все позади, пойдём, – отстраняется, а я мотаю головой, пытаясь успокоиться. Даже связных мыслей нет.

– Пойдём, – подталкивает меня и ведёт куда-то, придерживая за талию, пока я всхлипываю.

Перед нами раскрывается дверь, и мы идём дальше в темноте, спускаемся по лестнице и входим в уже освещённый коридор. Где-то вдалеке слышны голоса, крики, но я ничего не могу разобрать, словно в тумане иду рядом с ним, пока он помогает спуститься и пройти к другой лестнице.

– Господин, – раздаётся окрик позади. Вэлериу останавливается и прячет меня за своей спиной. Выглядывая, смотрю, как один из незнакомых мужчин с растрёпанными тёмными волосами и тоже весь в крови быстрым шагом догоняет нас.

– Госпожа, – замечает меня, немного кивая, а я прячусь за Вэлериу от него.

– Говори, – произносит Вэлериу.

– Низшие заперты, но мы нашли вот это, – я не вижу, что мужчина передаёт ему.

– Откуда… ты знаешь, что делать. Немедленно привези сюда! Немедленно! – злой крик Вэлериу пугает меня и рождает вопросы, которые не могут собраться в голове.

– Слушаюсь.

Больше ничего не сказав, Вэлериу обхватывает меня за талию, и быстро ведёт к лестнице. Теперь я замечаю в его руке окровавленную тряпку, разорванную и когда-то бывшую белой.

– Что произошло? – тихо спрашиваю его, поднимая голову, следую за ним вверх по лестнице.

Ничего не отвечает, а ещё быстрее идёт по коридору к моей спальне, я уверена в этом, ведёт меня обратно. А у меня ещё больше вопросов, но ни одного ответа. Мы так и доходим до моей комнаты. Показывает мне рукой, чтобы остановилась. Сам отворяет дверь и заходит, беглым взглядом осматривая помещение. Кивает, разрешая войти.

– Вэлериу, что происходит? – ещё громче спрашиваю я, замечая, что раны на нём уже зажили и теперь только запекшаяся кровь напоминает о случившемся.

– Что это? – указываю на тряпку в его руке.

– Пока я предавался бездумной страсти с тобой, низших выпустили и натравили, – резко отвечает он. – На тебя.

– Бездумной? На меня? – переспрашиваю я и принимаю это за оскорбления.

– Бездумной! А как ещё объяснить, что я не контролировал происходящее в своём доме? Но я не виню тебя, это только моя вина. Я должен был предвидеть, а не расслабляться с тобой. Позволил себе и вот чем это окончилось. Снова повторение моих ошибок. Я потерял из своей армии самых сильных низших, – кривится, словно от отвращения. Ко мне. Даже не смотрит на меня, и его эмоции все написаны на лице. Злость и ярость на то, что было между нами. Это обижает, затрагивает в моей душе чувства, которые продолжают стучать в сердце.

– Не всё можно предугадать, Вэлериу, – тихо произношу я, садясь на постель, и смотрю перед собой.

– Всё. Я мог это сделать…

– Ты зол на меня, не так ли? Зол, что из-за меня это происходит? – перебивая его, поднимаю голову.

– Да, я зол, – кивает, делая шаг ко мне. – Зол, но не на тебя, радость моя. На себя. Я и тебя подверг опасности. Ещё доля секунды, и ты была бы мертва. Ты понимаешь это? Я мог не успеть, мог не услышать. Я даже сам не понимаю, как заметил, что первого нет. Услышал твой крик и понял, где он. Они искали именно тебя, шли по твоей крови, которая осталась с вечера. Большинство было внизу, насыщаясь кровью из моей купальни. Но один… он был сильным, умным, не хватило ему немного, чтобы стать таким как мы. И он жаждал тебя.

– Почему меня? – шепчу я, а Вэлериу опускается передо мной на колени, вытягивая руку с тканью.

– Потому что им дали вот это. Аромат твоей девственной крови. Как собак натравили на тебя, Аурелия, – чётко произносит каждое слово, пока я распахиваю сильнее глаза, понимая, насколько все могло закончиться плачевно. Для меня.

– Василика? Она заставляла меня умереть. Она сказала, что надо стереть с земли тебя и меня. Умереть обоим, – быстро шепчу, поднимая взгляд на Вэлериу.

– Повитуха, которая была здесь в тот момент, когда ты лишалась невинности. У неё был доступ к этому. Я снял тебя с постели… не мог дотрагиваться до крови, она обжигала. А она могла. И я приказал поменять белье, чтобы уложить тебя вновь. Но напали и дальнейшие события я не проследил. Только сказал, чтобы она осталась. Она разбирается в этих вещах и могла бы помочь, – мотает головой, бросая тряпку в огонь, горящий в камине.

– Почему? За что она так поступила со мной? – ужасаюсь я.

– Вот это я и хотел бы знать. Она предала меня и будет наказана, – встаёт на ноги, то же делаю и я.

– Ты убьёшь её?

– Аурелия, другого выхода у меня нет. Она предатель. А я даже позабыл, что она в замке, потому что был слаб. Дальнейшие события… они не давали мне вспомнить об этом, и я услышал только крики моих братьев, когда был с тобой. Никто и не заметил этого, потому что здесь всего пять истинных, два человека, готовящих для тебя на кухне, и мы. Низшие разорвали их, унесли жизни из-за меня. Я был поглощён тобой, – вижу, как мучает его это. Кладу руку на его щеку, стараясь немного утихомирить раскаяние, которое не его.

– Вэлериу, это случилось, но не по твоей вине…

– Моей! – Повышает он голос, уворачиваясь от моей ласки. Отходит от меня, зло поджимая губы.

– Тогда и я виновата. Переложи эту вину на меня. С моим появлением тут начались твориться ужасы, от которых вы оберегали людей. Я одна виновата! Если бы не я… если бы вчера я решилась и умерла…

– Не смей! – криком перебивает меня, подскакивая, и хватает мои запястья. А я уже не могу сдержать поток слез, потому что чувствую и свою тяжесть вины за смерти двух людей, и ещё одной в будущем.

– Нет, милая моя, нет, – уже тише говорит он и отпускает мои руки, стирая пальцами слезы.

– Не плачь, Аурелия. Таков мир во время войны. Только полководец виноват во всём, но не другие. Не ты, которая дала мне силы, подарила эту жизнь заново. Я в ответе за всё. Не смей даже мыслить об этом отвратительном желании, – гладит моё лицо. Но разве унять сердце, которое уже приняло часть вины на себя? Если бы не медлила, если бы всё было иначе, то не было бы смертей.

– И что будет дальше? – шёпотом спрашиваю его, хлюпая носом.

– Сначала мне необходимо разобраться в причинах. И возможно, это влияние Василики, – отпускает моё лицо, отходит от меня.

– Но как? Как она могла это сделать?

– Пока не могу дать тебе ответ на этот вопрос, потому что сам не знаю. Мне надо забраться в разум, чтобы понять. Я… – напрягается, обрывая предложение, и быстро обходит меня, распахивая дверь.

– Господин! – крик внизу, и я задерживаю дыхание.

– Мертва. Мы нашли тело внизу, её разорвал один из низших, – от этой информации я издаю стон и закрываю лицо руками.

– Жди моего приказа. Вызови братьев и людей, пусть отмоют всё, и поставь двоих вниз. Укрепите позиции на стене и поблизости к поселению, – даёт распоряжение Вэлериу и закрывает дверь, поворачиваясь ко мне.

– Правду нам не узнать, – шепчу я, закрывая глаза, и мотаю головой.

– Аурелия…

– Иди, Вэлериу, они ждут тебя, – перебиваю, отворачиваясь от него, и направляюсь в ванную комнату.

– Радость моя, – его, наполненный нежностью и печалью, голос останавливает меня, а в глазах стоят слезы.

– Со мной всё хорошо, принять сложно, – стараюсь не выдать свои настоящие чувства дрожью в голосе. Но не могу, интонация скачет.

– Ложь. Я не отрекаюсь и не каюсь, моя драгоценная. Жди меня, но не тревожь свою душу по ушедшим, им это не поможет. И нам никто не поможет, радость моя, выжить, кроме самих себя. А у тебя таких трое. Мои братья будут до последнего прятать тебя за спиной, как и я. Обещаю тебе, только и ты желай этого. Без твоих желаний моё существование омрачится. До встречи, – слышу, как хлопает дверь, и позволяю потоку слез вырваться из глаз. Опускаюсь на пол и кусаю ладонь, только бы никто не слышал.

Как же страшно понимать, что это случилось из-за меня. Это больно, безумно больно. И она же предупреждала меня. Помню, что говорила – повлеку смерть за своё решение. Вот она расплата за минуты сладострастия. Вот так наказывают за грехи.

Выплакав все накопившееся во мне, поднимаюсь с пола и сбрасываю с себя грязную сорочку Вэлериу и вхожу в ванную. Почему невозможно смыть с себя вину водой? Отчего не отмыть так же душу, как и тело?

– За что ты так жесток к нам? – шепчу я, поднимая голову к потолку. – Неужели, ты не видишь, насколько необратимо наши души падают во тьму, а ты не спасаешь? Ты обязан любить каждого своего ребёнка на земле, кем бы он ни был. Обязан быть милостивым и понимающим к нашим слабостям. Тогда зачем Ты, вообще, существуешь? Разве тебе доставляет радость видеть, как мучаются Твои дети? Меня учили, что Ты несёшь в себе прощение и свет. Только я не вижу этому подтверждения. Ты безучастен, создал ад на земле и счастлив. Ты не всесилен, Ты слаб в своих обидах на человечество, и Ты же родил в наших душах пороки. Ты выдумал нам испытания. За что? Месть за Твоё распятие? Месть за то, что мы живые, а Ты не можешь быть тут? Ты не всевышний, Ты никто, стравливающий нас друг с другом. Так увидь и раскайся сам в своих грехах, прежде чем обвинять нас в них.

Знаю, что моя речь никогда не будет услышана, но становится легче, что сказала, попыталась и ни к чему не пришла.

Выбираюсь из воды, закутываясь в полотенце, и выхожу в спальню. Нет идей, чем мне заняться. Ничего нет в груди, кроме пустоты. Я не могу больше сидеть в этих стенах, не могу более быть запертой и без движения, ожидая чего-то хорошего. Не будет. Теперь всё будет только хуже, и я справлюсь. Обещаю себе, что справлюсь, как бы горько ни было отрекаться от веры. Не поможет никто нам в этой войне. Вэлериу ошибается, считая, что мне важно знать – есть защитники. И они не помогут, сейчас я знаю это точно. Хватит ли мне сил дожить до того самого рассвета, когда наступит спокойствие и счастье на земле? Не знаю.

Выбираю из шкафа тёмно-синее платье и натягиваю его, как и трусики, и обувь. Глубоко вздыхаю и выхожу из спальни. Зачем я это делаю? Не могу быть там, не зная, что происходит сейчас за пределами этого места. Мой взгляд привлекают ткани, разорванные вчера мной и кровавые отпечатки. Прохожу мимо, вспоминая ту боль, которую пережила. Если это удалось, то и другое получится. Верить в себя и свои суждения. Никак иначе. На лестнице мне встречаются женщины, отмывающие пол. Их взгляды обозлённые обращены на меня, пока я спускаюсь. И я понимаю их. Я бы тоже злилась, если бы в мой город пришёл незнакомец и повлёк за собой мрак. Двигаюсь по коридору, уже не обращая внимания на шёпот позади меня, обвинительный и даже ругательства, сыплющиеся на меня, не трогают более. Спускаюсь по ещё одной лестнице и вижу знакомых мужчин, но они не спешат отворить мне двери, наоборот, закрывают их кольями.

– Откройте, – требую я. Не двигаются, видимо, им не разрешено.

– Я приказываю – откройте, – повышаю голос, гордо задирая подбородок. Только после этого убирают оружие и двери распахиваются передо мной.

Нет музыки, только тусклый свет и оборвавшийся разговор. Захожу в зал и вижу трёх братьев, повернувшихся в мою сторону.

– Аурелия, тебе здесь не место, – говорит Вэлериу, поднимаясь со своего стула. Петру тут же отворачивается, а Лука недовольно кривится на моё появление.

– Знаю. Мне нигде нет места, я везде чужая и так будет всегда. Но я не буду больше прятаться, Вэлериу. Не надо защищать меня, когда я не прошу этого. Посему я требую, чтобы и мне рассказали, какова на самом деле ситуация, – уверенно произношу я, подходя к своему стулу.

– Аурелия, тебя не должно это касаться…

– Снова? Снова ты требуешь, чтобы я забыла всё с того момента, когда это началось? С меня началось? Нет. Можешь применить силу, но я никуда не уйду. Я хочу знать, – смотрю в его глаза. Дышу быстро и прошу его мысленно дать мне возможность показать, что доверять мне можно. Я не предам, для меня наша близость стала самым ценным, что было в моей жизни. Вэлериу только открывает рот, чтобы ответить, но я перебиваю его.

– Не отбирай у меня то, что подарил. Не заставляй забыть, насколько бывает чудесен грех и подавляет вину. Прошу, – губы дрожат от эмоций, которые бушуют в моей груди. Отводит взгляд, бросая его на братьев. Решает. А я смотрю на него, пока глаза не начинают слезиться.

– Она должна знать, брат. От всего мы её не убережём. Теперь она стала частью тебя, и должна понять, какова будет её жизнь, – неожиданная поддержка Луки вызывает улыбку и благодарность, когда смотрю на него. А он закрывает на секунду глаза, давая мне понять, что на моей стороне.

– А ты, Петру, что скажешь? – спрашивает Вэлериу другого брата.

– Мне нечего сказать. Я считаю, чем меньше она знает, тем легче ей жить. Не могу судить правильно, потому что моё мнение никогда не засчитывалось, – сухо произносит Петру.

– Сейчас же я спрашиваю тебя. Так отвечай, – сталь в голосе Вэлериу даёт понимание, что обида между ними стала сильнее, чем была раньше.

– Если тебе доставит удовольствие моё унижение, то я скажу, – Петру поднимается с места, а я не могу поверить, что этот мужчина, всегда милый и добрый ко мне, сейчас напоминает змею, которая шипит.

– Я нашёл её. Я привёл её к тебе. Я просил её о твоём спасении. Я защищал и оберегал её. А получил взамен лишь последнее место в твоей жизни, как и в её. Мне жаль её, потому что выбрала тебя. Мне жаль тебя, что ты так и не осознал, насколько бываешь глупым и безнравственным по отношению к душе. Мне жаль всех, кто вовлечён в этот конфликт, который разрастается с каждой минутой всё больше и больше. Мне жаль смерти, которых будут тысячи из-за тебя. Мне жаль её, потому что погибнет из-за тебя, так и не узнав, что такое настоящая любовь и свобода. Мне жаль, что не умер человеком, существование в таком облике даёт время, дабы понять, как ничтожен этот мир, и заполонён ложью. И ты погряз в ней, утянул за собой её. Она не выплывет, а ты продолжишь путь, навсегда забыв о самопожертвовании. Ты вечный мученик, являющий свой образ любой девице, как самый романтичный. Ты проклят и заставил нас быть такими. Я не желаю более участвовать в этом. Я не желаю решать и говорить, но я буду там. Буду, чтобы защитить её, когда ты встретишься со своей возлюбленной лицом к лицу. Когда боль предательства пронзит её сердце. Я буду там, чтобы увидеть это и защитить. От тебя. Обещаю, – после этих слов Петру подскакивает и цепляется за потолок, а в следующий момент выбивает окно и исчезает в ночи, оставляя меня в полном недоумении и со слезами на глазах.

 

Quinquaginta duo

– Говорил же, что неподвластны мы своим грехам, – мрачную тишину разрезает насмешливый голос Луки. Поворачиваюсь к нему, удивляясь, как ему удаётся в такой ситуации найти хоть каплю веселья.

– Тронули ли тебя его слова? – Вэлериу обращается ко мне. А я не знаю, что ответить. Речь была наполнена горечью, страданиями и мукой, которые переживает Петру. Правдивы ли его слова о будущем или же ведёт им обида? Влюблён ли он в меня? Я не верю в это, скорее всего, привязанность, как к сестре, и не более. Но его напутствие оставило в душе тяжесть.

– Поменялось ли твоё решение? – продолжает Вэлериу.

– Нет. Я хочу знать, – тихо произношу я и глубоко вздыхаю.

– Тогда присаживайся, – предлагает мне. Опускаюсь на стул, а он рядом.

– В поселении случилось два убийства сегодня ночью, – поворачиваюсь к Луке, произнёсшему эти слова.

– Она? – сглатываю, только бы перебороть эти слезы, которые должны разорвать душу.

– Были замечены Констанца и Дорина, – отвечает Вэлериу. И оба наблюдают за моей реакцией. А я задерживаю дыхание, обескуражено смотря на обоих.

– Мама, – шепчу я, закрывая глаза и должна принять, что она больше не та, кого я знала всю свою жизнь. Но не могу. Это тяжело, настолько тяжело, что заставляет меня закусить до боли губу.

– Андрей убит, – подливает масла в огонь Лука. Издаю стон, закрывая лицо руками. Глаза наполняются слезами, и не могу поверить. Этот милый мужчина, всегда встречающий меня так гостеприимно, такой добрый. На мои волосы ложится рука, поглаживая их. И хочется в голос разрыдаться от беспощадности.

– За что? – открываю лицо и поворачиваюсь к ним.

– Нет причин, чтобы убить предателя, Аурелия, – Вэлериу берет меня за руку, несильно сжимая.

– Он жил в Сакре…

– Они напали на город? – перебиваю я Луку.

– Нет, недалеко от поселения есть местность, где расположены парники. Андрей и ещё один мужчина отправились туда, чтобы собрать урожай. Только они решились на это, желая показать остальным, что бояться нечего. Все так же, как и раньше. С ними были мои братья для защиты, но женщин было много. Они поджидали, таились и напали. Другие не успели добраться, уже было поздно. Отражали нападение, но численное превосходство нельзя было побороть даже силой. Василика обратила всех женщин в твоём городе. Андрей был ещё жив, когда его принесли в город, но недолго. Умер от потери крови, – отвечает он.

– Пять смертей за одну ночь, какой ужас, – шепчу я, мотая головой. Свыкнуться с этим невозможно. Причина бед – я. И они ненавидят меня.

– Это ещё не всё…

– Лука, нет, – обрывает его Вэлериу.

– Что ещё? – спрашиваю, готовясь к новому потрясению.

– Она имеет право знать, брат, – обращается Лука к Вэлериу. Отпускает мою руку, поджимая губы, и цокает, давая разрешение сказать.

– Нам преподнесли подарок, – медленно произносит Лука, словно растягивая время.

– Какой?

– Этот подарок предназначался мне, как удар по моим воспоминаниям. Они ожидали, что это заставит меня напасть немедля…

– Какой подарок? – требую я ответа, перебивая Вэлериу.

– Георг. Твой отец, – эти слова повисают в воздухе.

– Что? Он жив? – вскрикиваю я от шока, подскакиваю, но тут же падаю обратно на место.

– Нет. Обезглавлен. Наши тела долгое время разлагаются, если их не сжечь. Но им ближе издеваться над нашими телами, смотреть на их власть над мёртвыми. А его тело покоилось на дне озера, как и голова. В таком виде нам его и бросили после бойни, – злость Вэлериу так понятна, но сейчас во мне разворачивается агония из боли. Сцепляю зубы, только бы не закричать от жестокости, такой глубокой и невероятно острой, пронзившей сердце.

– Я должен достойно проститься с ним. И предать земле, кто погиб сегодня. Мы отправляемся в поселение, а ты остаёшься. Мужчины будут охранять тебя, – говорит Вэлериу, пока я пытаюсь дышать и жить хотя бы, чтобы принять это.

– Я не останусь, – шепчу, бросая на них быстрый взгляд.

– Тебе нельзя туда, Лия, – качает головой Лука.

– Ненависть, да? – говорю я, проглатывая горечь, и поднимаюсь с места, не в силах сидеть. – Я видела её на лицах, когда проходила. Меня оскорбляли за спиной, называли проклятой и желали смерти. Только вот слышала это не раз даже в родном доме. Видела, как шарахались от меня, переходя улицу, словно от прокажённой, потому что цвет волос у меня иной. Я это несла в себе, пряталась, обходила людные места. А сейчас же я больше не буду прятаться. Этой мой отец… мой отец! Я не знала его никогда, и меня лишили возможности это сделать! Но в последний путь я должна его отправить. Только я могу это сделать! Он ведь мой отец! Он помогал мне, он… я поеду с вами!

Губы дрожат от эмоций, упираюсь руками в стол и уверенно смотрю на мужчин.

– Лука, оставь нас и ожидай меня там, – не смотря на брата, говорит Вэлериу.

– Но…

– Вон, – одно слово и взмах руки, парень вылетает из зала, оставляя нас наедине.

– Ты хоть понимаешь, что просишь? – встаёт, являя мне злость на лице.

– Чётко осознаю, Вэлериу. Ты не можешь запретить мне это, – отвечаю я.

– Могу и сделаю. Ты остаёшься и будешь у себя, – безапелляционно заявляет он.

– Нет. Если не оставишь выбора, то найду этот проход и доберусь. Это похороны моего отца! Моя мать убила Андрея и ещё одного невинного мужчину! У меня никого нет на этой планете больше! Только обезглавленное тело, огромная боль и вина за всё, что случилось! Они все желают моей смерти, я виновата в этом! Так дай мне возможность показать, что не боюсь, – последние слова говорю тише, подскакивая к нему.

– Дай мне сил, чтобы справиться с этим. Для меня это все слишком жестоко и непонятно. Я не могу принять такой расклад, Вэлериу, – кладу руки на его грудь и смотрю со слезами в его безмолвные глаза. – Да я боюсь, до безумия боюсь там появиться. Терпеть это неимоверно тяжело, но это моё желание. Я хочу быть там, когда мой отец навечно уйдёт с этой земли и его прах развеется в воздухе. Я хочу, чтобы он знал – я была рядом, где бы он ни находился, где бы ни витала его душа, он должен знать, что я была с ним в этот момент. Прошу, Вэлериу, помоги мне восполнить утрату твоей силой.

Смотрит на меня, накрывает мои руки своими, а по моим щекам катятся слезы.

– Милая моя, я понимаю твоё желание, и оно очень благородно. Но вспомни, что было с тобой в тот раз. Если они так близко, то могут взять твой разум под контроль. Хотя власть их будет не так сильна, как раньше. Ты потеряла невинность и это облегчит твои муки. Но я не могу знать точно, а рисковать тобой не желаю. Я не в силах разорваться на несколько событий. У меня обязанности, а следить за твоим состоянием и влиянием будет невозможно, – отвечает он.

– Благородно? – возмущаюсь я, вырывая руки из его, и отступаю от него на шаг. – Моё желание ты окрестил, как благородно? Мне не нужно давать оценку, как и моим желаниям! Я это делаю не из благородства, а от сердца, которого ты лишён. Ты не умеешь чувствовать. Ты не умеешь переживать за тех, кого даже не знал. Ты можешь только скрывать все от меня и пользоваться мной, заставляя забыть обо всём! Ты не принимаешь меня, как равную себе. А я не хуже тебя, Вэлериу. Да, женщина, но и мужчины есть отъявленные мерзавцы! Я буду контролировать себя! Не запрещай мне хоть что-то…

– Закрой рот! – криком перебивает меня. – Прекрати истерику. Я думаю разумно, в отличие от тебя, женской особи, подверженной этим чувствам, и стараюсь сохранить то, что сейчас осталось. Не усугубить положение твоё здесь. А ты жаждешь это разрушить. Я не имею права подвергать опасности свой народ более! В первую очередь я думаю о нём, а потом уже о плотском наслаждении, которым ты сводишь меня с ума. Даже если ты легла со мной, не означает, что позволю тебе поступать так, как я считаю неправильным. Я должен быть там, они ожидают меня и только меня, чтобы я благословил путь. Они ждут от меня слов прощания.

– Но ты больше не священник, Вэлериу! Ты вампир! Верно, сказал Петру, ты вечный мученик, и только ты можешь быть самым виновным, самым сочувствующим, и никто иной. Только вот ты забываешь, что благодаря мне ты живёшь. Благодаря мне у тебя есть шанс, как и у меня. А без меня ты продолжишь войну, которая никогда и ни к чему не приведёт! Они не хотят меня видеть, потому что я стала шлюхой? Мало того, твоей шлюхой, я ещё и смерти с собой принесла. И они не обязаны меня любить за это, но уважать должны! Как и ты! Потому что я уважаю твоё мнение и слова, но слушаю только своё сердце! А ты показываешь им, насколько у меня нет личности. Если ты мне запретишь, то я…

– Расскажи мне, что ты сделаешь? Что ты можешь сделать мне? – кричит он, подходя ко мне, а я ищу варианты, но ни одного. Его слова о том, что надо следовать своим обещаниям появляются в голове. Поджимаю губы, а внутри меня клокочет адреналин. Его слишком много в теле.

– Ничего, – горько шепчу я, когда он останавливается напротив меня. – Ничего, потому что не желаю тебе зла. А вот в твоих помыслах я не уверена. Я ничего тебе не сделаю, потому что всего лишь умею чувствовать. Я не позволю себе обиду превратить в оружие, которым ты видишь меня. Я не посмею причинить тебе боль, как ты это делаешь. Вот что отличает обычную человеческую девушку от долголетнего и уставшего парня с разбитым сердцем и полным страхами, коим ты и являешься. И никогда это не изменится, потому что претит мне сама мысль о существовании, подобном твоему. Ты прав, я не имею права ничего требовать у тебя, потому что вообразила себе, что мы стали ближе не только телами. Совершаю лишь ошибки, которые и несут за собой смерти. Я сама ошибка. Мне жаль, что когда-то я, вообще, появилась на свет.

Опускаю голову, понимая, что поиграла. И слезы капают на моё платье. А он молчит, а хотелось бы, чтобы обнял и уверил, что я его. Что теплятся в его мёртвом сердце чувства ко мне. Что не права. Что больше, чем одна из его шлюх. Но ничего не происходит.

Отступаю на шаг, всё так же, не поднимая головы.

– Доброй ночи, господин, как вы и приказали, я отправлюсь к себе, – шепчу, больше не желая себя унижать, потому что ком из боли и безответной любви не дают дышать, даже глотать больно от крика, который обратила на него.

Разворачиваюсь и выхожу из зала. Нет, уже не выхожу, а бегу. А фантазии никуда не исчезнут, мои желания ожидают, что вот-вот схватит и прижмёт к себе, скажет, что справлюсь, что все мои слова ошибочны. Ничего, пролетаю по лестнице, не обращая внимания ни на женщин, ни на слезы, катящиеся по щекам. Господи, как же это больно. Отношение ко мне просто не укладывается в уме. Я лишь игрушка, лишь способ, но не больше. И все эти поцелуи, объятия и слова – ложь. Заставил поверить, что есть хоть что-то в его груди трепещущее и живое. Обманула саму себя и так больно от этого.

Добегаю до спальни и закрываю дверь. Падаю на постель и не хочу больше скрывать, насколько внутри меня разрывается все от событий. Мой отец… мой настоящий отец был недалеко от меня, а я и не знала. Мама…

– Как ты могла? – шепчу я, обливаясь слезами. – Как ты могла так поступить со мной и с Георгом? За что же ты убила Андрея? Кто ты? Кто ты такая?

Не верила, признаюсь сама себе, что не верила, была надежда на ложь в их словах и обычном запугивании меня. Но сейчас осознаю – правда. Моя мать всегда была такой, всю свою жизнь притворялась хорошей, а оказалась чудовищем. Разрывать родственные связи больнее всего, ведь это те самые люди, которые должны остаться с тобой до смерти, которым ты должна доверять. И только им. А они все вокруг меня плели паутину, в которую я и попала. Расставили свои капканы и теперь отрывают по куску от меня. А кровь течёт, течёт и вытекает, вместе с надеждами на безоблачное будущее.

А он? Я ведь тоже верила ему, отдала всю себя. Получила такой острый удар по сердцу, и ведь продолжаю думать хорошо о нём. Как такое может быть? Даже изнывая от душевной боли, я вижу его лицо, я так хочу услышать его голос, дарящий спокойствие. Я просто полюбила его. И вряд ли моя жизнь будет другой. Нет, ничего больше не поменяется. Третий всегда лишний. А я с самого начала была таковой. И это останется так же, как и было.

От долгого плача голова становится тяжёлой, а в горле засуха. Поднимаюсь с постели и плетусь в ванную, чтобы плеснуть себе в лицо прохладной воды. Не унимает печаль в груди. Она застряла во мне. Закрываю воду и вытираю лицо, возвращаясь обратно в спальню, и подхожу к балкону.

Дверь позади меня распахивается, и я испуганно оборачиваюсь, но в то же время сердце бьётся в надежде. Но все чувства потухают, когда вижу Луку, входящего ко мне.

– Что ещё ты хочешь? – сдавленно спрашиваю я.

– Помочь, – отвечает он, от чего я усмехаюсь.

– Ты? Не смеши.

– Я понимаю твоё желание быть там. Поверь, я тоже проходил через это, когда погибла моя семья. И я понимаю тебя, поэтому пришёл. Пойдём, – замечаю в его руке накидку и хмурюсь.

– Куда? – удивляюсь я.

– Я взял на себя ответственность за твоё присутствие там. Хоть ты мне и не веришь, и в принципе я тебе не доверяю, ты меня раздражаешь своей этой добротой, бесишь меня тем, что лучше, чем бы я хотел. Да и, вообще, глаза бы мои тебя не видели и не знали, а мысли были бы подальше от тебя и брата. Ещё я ненавижу, когда ты ревёшь, как и любая девушка. Это вызывает во мне рвотный рефлекс, ну и твоя внешность тоже мне не нравится. Я предпочитаю светловолосых, одну, мою мёртвую жену. И как же я забыл о том, что ты наш враг, а я снизошёл до разговоров с тобой. Но я разделяю с тобой эту боль потери. Пойдём, Лия. Сегодня мрачная и печальная ночь для всех нас, – протягивает руку, а я полна благодарности и не могу сказать ни слова, даже не обращаю внимания на его долгую речь о ненависти ко мне и гадости, которые ему свойственны.

Киваю ему и подхожу, он предлагает мне надеть накидку, в которую я юркаю.

– Только обещай мне, что твоя боль не завладеет твоим разумом, как это было со мной, – берет меня за плечи, смотря в мои глаза.

– Я не могу такого обещать, потому что это первая настоящая боль, которую я испытываю, – шепчу я.

– И это я понимаю. Если что я буду рядом. Захочешь уйти, подай мне знак, и я уведу тебя.

– Спасибо, – отвечаю я, и мы выходим из спальни.

Страшно ли мне? Очень. Я не могу предвидеть будущее, но тучи над моей головой сгущаются.

 

Quinquaginta tres

Мы спускаемся по второй лестнице, и Лука поворачивает направо, огибая её. Я следую за ним в полном молчании. Продолжаем путь по новой винтовой лестнице вниз, а оттуда к туннелю, который охраняют знакомые белоглазые мужчины, пропуская нас.

– Почему они такие? – шёпотом интересуюсь у него.

– Какие? – усмехается Лука, когда мы проходим ещё двух мужчин, и они открывают нам двери, выпуская на площадь, вокруг которой бушует море. Вдыхаю воздух и внутри радуюсь, что оказываюсь за пределами этого места.

– Белоглазые, – уточняю я.

– А, это, – закатывает глаза парень, указывая мне на моторную лодку, к которой надо спуститься по каменным ступеням.

– Не хватило им крови, чтобы обратиться и собственного желания. Терзания убили в них настоящий облик, оставив ходящими мумиями, которые подчиняются любому истинному, – объясняет Лука, подхватывая меня за талию, и помогает оказаться в покачивающейся лодке.

– А как вы добираетесь…

– Слушай, мне надоело с тобой говорить. Давай, ты помолчишь, а я не утоплю тебя. Идёт? – перебивая меня, заводит лодку.

– Без проблем, – фыркаю я. Лодка стартует, и я хватаюсь за её бок, чтобы не свалиться в воду. Только сейчас я понимаю, как далёк замок от земли, потому что мы летим по воде довольно долго. Впереди виднеются огни поселения и вот сейчас я уже не чувствую себя уверенной, сердце начинает скакать, что это причиняет боль. Сглатываю этот страх, ведь сама напросилась. И хочу, да, хочу быть там в этот момент, но все же я человек с самыми примитивными опасениями.

Лука заезжает прямо на берег, выпрыгивая из лодки, и со скучающим видом ожидает, когда я сама вылезу из неё.

– Мог бы помочь, – бурчу я, поднимая платье, и крепко держусь за бортик, перебрасывая ногу.

– Не хочу, хоть немного веселья сегодня, – пожимает плечами, а я вздыхаю от этого гадкого характера, который присущ только ему. Меня тоже он бесит, но я принимаю его грехи и пытаюсь сделать на это скидку, когда оказываюсь на песке, поправляя платье, и поднимаю голову на скалистую гору.

– А как…

– Не скажу, что мне это понравится, но придётся, – Лука обхватывает меня за талию и прыгает. Держит меня прямо под мышкой, как собачку или, вообще, неживое существо, пока одной рукой, отталкиваясь ногами, поднимается наверх. А я вишу практически вниз головой, и обида все же даёт о себе знать. Зло отталкиваю его и смотрю на него, когда мы оказываемся на ровной поверхности.

– Какая неженка, – хмыкает Лука, отряхивая куртку, словно я её испачкала.

– Пошли, – кивает в сторону огней, и я сдерживаю себя, чтобы не врезать.

Отвожу взгляд от него и встречаюсь с шестью мужчинами, спешно идущими к нам. Инстинктивно делаю шаг к Луке, смотря на эти лица, практически похожие. Белые со светлыми глазами и тёмными волосами, в чёрных одеждах и плащах, с оружием в виде длинных мечей, висящих на их поясах. И никакого сочувствия они не дарят нам, одной холодностью только веет от них.

– Твоя охрана, – объясняет Лука, кивая мужчинам, и они делают то же самое. В молчании двое остаются впереди нас, двое встают по бокам и двое позади. Образуют импровизированное кольцо вокруг нас и только сейчас мысли становятся яснее, пугая меня. Просто так бы они не были тут. Защищают меня или же от меня? Но в данный момент я не чувствую той силы, что была замечена раньше. Вообще, никакой силы, даже моральной. Каждый шаг даётся с трудом от волнения.

А мы движемся, входим в город, где готовят места для сжигания, и так тихо, хотя люди ходят, что-то делают. Траур царит тут и это отдаётся в груди тяжестью. Встречаюсь с лицом проходящего мужчины, тащащего дрова, скалится на меня, открывая истинное отношение. Больше нет той дружелюбности, каждый, мимо кого мы проходим, с ненавистью и перешептыванием смеряет нас взглядом. Я даже могу расслышать, как они называют меня. Чужая. Желают смерти и шлют на меня проклятья.

Быть сильной и не показать им, насколько я разделяю их чувства, самое тяжёлое, как оказалось. Потому что слезы уже скапливаются в глазах, ведь нет моей вины, что я вот такая. Что из-за меня все случилось. Я не желала им этого, от всей души соболезную им. Но разве захотят они поверить? Нет. Если бы это было в моих силах, то я бы ушла. Убежала, чтобы скрыться от всех них, не слышать и не знать, что все же моё присутствие принесло им беспокойство и страх за их жизни. Замечаю, как от меня прячут детей, и я ощущаю себя отвратительно, словно монстр, готовый их съесть.

Мы подходим к какому-то дому, и он кажется смутно знакомым. Тут жил Андрей, помню эти синие ставни и красную дверь. Мы останавливаемся, и Лука поворачивается ко мне.

– Будь тут, – бросает он и входит в дом, оставляя меня наедине с этими вампирами, плотно вставшими вокруг меня. Сложно быть на одном месте, когда в воздухе витает ненависть. Она забирается в меня, заставляя дышать быстрее.

– Госпожа, – сбоку раздаётся знакомый голос.

– Анна, – шепчу я и улыбаюсь, но мужчины не расступаются.

– Пропустите её, – прошу я. Переглядываются между собой и расходятся, создавая коридор, по которому девушка в светлом одеянии подходит ко мне.

– Мне так жаль, Анна, – тихо произношу я, смотря в её глаза, наполненные печалью.

– Мне тоже, госпожа. Я хотела бы извиниться за мои слова. Петру сказал мне иное и я…

– Забудь. Разве это важно теперь и в этой ситуации? – перебиваю её.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она и понимаю, что пытается отвлечь меня от плохих мыслей.

– Так, как чувствует себя человек, из-за которого это произошло, – горько усмехаюсь я.

– Ну что вы…

– Анна! Отойди! – обозлённый голос обрывает её слова. Она испуганно оборачивается к подбегающему к нам мужчине, которому тут же перекрывают путь к нам. Я помню его, это муж её сестры.

– Отойди от неё, я сказал, – шипит он, пытаясь прорваться через мужчин.

– Прекрати. Нет в этом её вины. И она наша госпожа, что бы ни произошло, – отвечает Анна. – Простите…

– Нет вины? – кричит он, отходя и взмахивая руками. – Кто ещё так думает? Никто. Она лишняя. Наши люди убиты из-за неё! Все, кто был знаком с ней или же хоть как-то имел отношение к ней – умирают! Ты тоже этого хочешь? Она принесла в наш город смерть! Ей здесь не место! Она не имеет права быть среди нас!

– Верно!

– Чужая!

– Будь ты проклята, шлюха!

– Отойди от этой девки!

– Пусть горит вместе с нашими мужьями!

– Она осквернила нашу землю!

– Она призвала женщин!

– Мы все погибнем из-за неё!

Бесчисленные выкрики. Закрываю рот рукой от боли, что разрывает мою душу. От понимания. От вины. Не могу больше слушать. Не могу стоять тут! А они кричат, наступая на нас. Анна хватает меня за руку, но я сбрасываю её, разворачиваюсь и влетаю в дом. Только бы не слушать, только бы не знать, что правы. Их ненависть, как яд отравляет меня, заставляет ещё больше опуститься вине на мои плечи и стать той, кто действительно тут лишний. Слезы сами катятся из глаз, жмурюсь и всхлипываю. А голоса не умолкают, их больше. Эти крики. Шум и возня за дверью.

Распахиваю глаза и поднимаю голову, встречаясь с пятью взглядами, которые так же наполнены злостью, и нежеланием видеть меня.

– Неро, разберись. Чтобы я не слышал такого, – резко говорит Вэлериу, отворачиваясь. Один из мужчин, кивая, подходит ко мне. Отшатываюсь от него, когда он распахивает дверь и выходит.

– Я предупреждал, но ты не послушала. Я пытался уберечь, но ты посчитала, что мои слова ложь. Так пожинай плоды своих желаний, Аурелия, – спиной ко мне произносит Вэлериу.

– Я не знала… я…

– Подойди. Ты хотела быть в гуще событий, так подойди и посмотри, – рявкает он. Бегаю глазами по маленькой кухне, где они стоят вокруг стола. Смотрю на Луку, поджавшего губы.

– Тебе понравилось? – повышает голос Вэлериу, оборачивается ко мне и делает шаг.

– Я думала…

– О, да, ты думала! О себе думала! Хочешь, чтобы сожгли тебя? Ты ожидала иного? Но вот, что творится с людьми, когда наступает мрак. Они находят крайнего, и им оказалась ты. Думала она! – кричит он, подходя ко мне, а я хлюпаю носом от правды в его словах.

– Ты хотела показать, насколько не боишься? Показала? Ты довольна? – хватает за плечи, встряхивая меня.

А я ответить не могу, да и нечего. Потому что прав. И вновь я ошиблась. Рыдания застревают в горле.

– Иди. Посмотри. Ты же не верила, не так ли? Не верила мне! Так смотри! – хватает меня за руку и тащит за собой. Чуть ли не падаю, когда он обхватывает меня за руки за моей спиной.

– Брат…

– Закрой рот! Она не верила мне! Так смотри, радость моя, смотри, кто лгал тебе, а кто говорил правду, – встряхивает меня, когда я дышать не могу. Наступает тишина.

Мой рот раскрывается сам собой, дрожа, как и все тело. И я вижу. Вижу голову с чёрными кудрявыми сухими волосами. Распахнутые синие глаза, покрытые белесой пеленой смерти. Нос с горбинкой, овал лица, так напоминающий мой, губы, раскрытые и потрескавшиеся. Серую, даже зеленоватую кожу. Георг. Одна голова, но сколько боли в этом взгляде, который передаётся мне. От слез все плывёт, а меня трясёт. Взгляд скачет на усохшее тело, которое когда-то видела в своём сне, и тошнота резко поднимается по горлу. Сгибаюсь, и меня рвёт от ужаса, от отвращения. Ноги не держат, дрожат, и я падаю на пол, продолжая изливать из себя всё, что увидела.

– Брат, вот теперь она испоганила пол и запах, – смех Луки даже не трогает, потому что поднимаю голову и встречаюсь снова с мёртвым взглядом своего отца.

Крик боли вырывается из моего горла, словно у животного, потерявшего самого близкого из стаи. Кричу, пока горло не дерет, и поверить не могу. Желание обнять живого, поцеловать в щеку и сказать, что уже люблю его. Они разрывают меня. Душа моя на клочки разрывается от этого. И мне плевать, что это труп, что отрубленная голова. Я смотрю и вою, сжимая голову руками. Это непередаваемо больно. Таких острых чувств, я ни разу в жизни не испытывала.

– Ты заставила меня, – наполненный горечью шёпот раздаётся рядом с ухом и меня поднимают. А я стоять не могу, плачу и меня мотает из стороны в сторону. Горе, которое я сейчас познаю, самое тёмное чувство в мире. Оно забирается молниеносно в тебя и расцветает, являя мрак и одну боль. С ней не справиться, не пережить её.

– Анна, помоги ей, – меня, стонущую и продолжающую плакать, передают в бережливые руки и ведут куда-то. А мне плохо, внутри так плохо. Воздуха не хватает и не важно, что происходит за пределами телесной оболочки. Полностью поглощена своей потерей, которую даже не осознавала в полном масштабе.

И даже не помню, как меня раздели и повели в душ, как смысли с меня зловоние и искупали. Слезы высохли, высохла и душа внутри.

Моя мать убила моего отца. Мой отец… папа, родной и умер из-за того, что мужчина. Глупо как. Жестоко. Пусто внутри и во рту одна горечь. Смотрю в одну точку, пока меня одевают. А я больше не живу, не хочу этого. Всю жизнь меня растили в запретах, в рамках, которые прописывались для меня. Учили библейским законам и следованию им те, кто сам являлся дьяволом во плоти. Меня обманывали и готовили к чему-то прекрасному, обещая мне сказки, в которые я верила.

Один миг. Для понимания нужно одно мгновение. Оно переворачивает мир, и ты видишь, насколько вокруг тебя темно. Всегда так было, а ложь горела огнём, вела тебя по кругу. Уже отчего-то не больно. Сердце бьётся ровнее, и я дышу. Для чего? Нет смысла в моей жизни.

– Госпожа, посмотрите на меня, – просит Анна, и я поднимаю взгляд. Хотя не вижу лица девушки, одно пятно.

– Сейчас мы пойдём. Я оставлю вас, чтобы вернуться к семье. Не волнуйтесь, вас никто не тронет, – говорит она, надевая на мою голову белый капюшон. Поднимает меня, и я бросаю взгляд на зеркало, где отражается девушка в белом одеянии. Кожа сливается с ним, а глаза стеклянные и пустые, как и она сама.

Выходим из спальни и проходим стол, на котором ничего нет больше. Дверь дома за мной закрывается, и слышу громкий голос Вэлериу, плач, который раздаётся вокруг. Тут же рядом со мной появляются мужчины, а я смотрю на площадь, где горят тела. Пять тел, обмотанных белыми тканями, и все люди надели белоснежные одежды. Это неправильно. Горечь и боль она чёрная, как мрак. И для меня кощунственно надевать белое в такой момент. Но стою, а мой взгляд прикован к другому телу, которое лежит на готовых дровах.

И не чувствую ничего, буквально ничего. Словно не со мной это происходит. Все такое далёкое, даже речь Вэлериу, стоящего на возвышении, не могу слышать. Не долетают до моего разума его слова. Мой взгляд прикован к отцу. Я знаю, что это он. Чувствую внутри. Не могу не плакать. Больно. Отдавать того, кого не знала, вдвойне больней. И мне плевать на все обстоятельства их появления, на эту войну, на всё. Меня волнует сейчас только скорбь, из которой состою я. Но меня даже не подпустили ближе. Туманным взором прохожусь по людям, стоящим за кострами, и понимаю, что на этой стороне стоят только мёртвые. Вампиры. А там люди. Смерти разделяют нас, и так будет всегда. Вот она огненная полоса, перешагнуть которую никто не осмелится больше.

Мужчины неожиданно расходятся, удивлённо оглядываюсь, хлюпая носом. Понимаю причину, по которой оставили меня без защиты. Вэлериу идёт к нам, держа в руке горящий факел. А я бегаю глазами по его лицу, без тени эмоций, без всего. Неужели, людская ненависть стала важнее, чем моя жизнь? Неужели…

– Это должна сделать ты, – произносит он, обрывая мои ужасающие мысли о том, что он был готов убить меня.

– Что? – недоуменно переспрашиваю я, всё ещё под властью своих эмоций и страха за свою судьбу.

– Это твой отец и ты вправе отправить его в последний путь. Ты права, – говорит Вэлериу. Ближе подходит ко мне, встает сзади, вкладывая в мою руку факел.

– Иди и покажи им, что не боишься их. Покажи им, что ты не та, кого они должны винить, моя драгоценность. Иди же, – шепчет он, сжимая мою руку, и подталкивает меня к телу.

Делаю шаг, ощущая, какие неприятные взгляды липнут ко мне. Но в груди открывается нечто иное. Гордо вскидываю подбородок и срываю с головы капюшон, увереннее иду к месту сожжения. Пусть смотрят, пусть. И я переживаю сейчас боль утраты, намного сильнее, чем все они вместе взятые. Пусть сами раскаиваются, а я проститься должна.

Подхожу к телу, обмотанному белыми простынями, и бросаю факел к дровам, которые тут же подхватывают огонь и образуют костёр.

– Я не успела… у меня не было возможности сказать тебе: «Здравствуй». Поэтому я говорю сейчас и одновременно прощаюсь с тобой, папа, – шепчу я, а по щекам катятся слезы. – Прости. Прости, что моё появление стало причиной твоей гибели. Прости, что так жестоко ты встретил свою кончину. И спасибо за то, что ты был рядом. Хоть и не было времени, чтобы полюбить тебя, но это неважно. Я люблю тебя, кем бы ты ни был и что ни совершил. Пусть твоя душа будет прощена и спокойна в другом мире. Мы встретимся, обещаю тебе, что встретимся и скажу это в лицо. Я не хочу прощаться, поэтому говорю: «До скорого».

И остаётся смотреть, как поглощает огонь тело, как вздымается ввысь тёмное пламя, забирающее у меня что-то ценное. Не кричать, как другие люди, не рыдать в голос. Тихо оплакивать утрату одной. Между людьми и вампирами. Не принадлежать ни одному из этих народов и быть чужой.

 

Quinquaginta quattuor

Смотрю на огонь, продолжающий гореть, когда сжигать практически нечего, кроме дерева. Буквально отключилась и как заворожённая смотрю. До моего слуха доносится музыка, которая не должна сейчас играть так весело и задорно.

Оборачиваюсь и вижу, насколько всё изменилось. Похороны и скорбь превратились в праздник, где люди уже пьют из бокалов и бутылок, свистят и радуются. Только чему радоваться? Для моего понимания это просто недостойное поведение. Ужасаюсь этим людям, так просто забывшим о том, для чего все собрались. И вампиры смеются, обнимают женщин, заигрывают с ними. Как долго я стою тут одна, а вокруг меня мир сошёл с ума?

От всего этого тошнит. Меня учили, что смерть – это темнота. После похорон в городе наступает тишина, и все носят чёрное, как и увеселительные программы прекращаются на три дня. Не услышать в это время ни смеха, ни радости, а тем более не увидеть, как с песнями и танцами отправляют мёртвых в последний путь. Отвратительно. Просто отвратительно и злит.

Поджимаю губы и бросаю взгляд на костёр, где был сожжён мой отец. И новое напоминание о том, что я чужая. Не радуюсь с ними и не хочу. Вижу Вэлериу, улыбающимся женщинам, которые ему что-то говорят. Смеются, как и Лука, стоящий рядом. Они, чёрт возьми, смеются! Бесчеловечные ублюдки! Не могу двинуться, смотря на парня с белоснежными волосами и в одежде такого же цвета, что сливаются волосы. Похож на ангела с чёрным сердцем и тёмной душой. Падший. Безумно красивый. Не хватает отчего-то его сейчас. Хочется подойти и посмотреть в глаза, чтобы понял, как прошёл для меня этот вечер. Помог пережить это, объяснил всё и показал им, что я для него стою выше, чем все они. Но нас разделяют люди, его люди, и он даже не смотрит в мою сторону. Шумно вздыхаю и вытираю слезы, продолжающие катиться по лицу. Я не понимаю, что со мной творится. Мне одиноко, а мысли витают рядом с Вэлериу, которому на меня наплевать. Он так жесток был ко мне, показав, что стало с моим отцом. И потом… дал самой проститься. Эти действия путают меня и не дают разобраться – кто я для него. Есть ли шанс?

Разворачиваюсь и иду, но не знаю, куда податься. Не знаю, что мне делать сейчас, ведь так плохо внутри и звуки эти насмешка над моей душой, которая пребывает в полном шоке и смятении. Никто больше не обращает на меня внимания, не замечает даже, что иду я. Нет даже выкриков, словно я не существую. Это радует и огорчает одновременно. Я легко обхожу людей, как и вампиров, двигаясь по дороге. Только бы подальше от этой музыки. Ведь не знаю города, а просто иду. Взгляд цепляется за дом, сожжённый дотла. А рядом с ним ещё один, дальше высокая и тёмная стена из кирпича. Останавливаюсь напротив и опускаю голову, вновь переживая вину. Если бы могло быть все иначе. Если бы… но уже ничего не изменить. И так обидно. Обидно, что тут одна. Всегда одна. И нет родственной души рядом, чтобы взять его за руку. Ведь даже сами мысли о надежде его ответных чувств, о возможности – сильный энергетик для меня. А сейчас у меня ничего нет… я одна.

Я хочу уйти отсюда, забыть бы обо всём, похоронить воспоминания в душе и ожидать смерти, которую мне пророчат. Но не быть причастной более к этому. Я очень жажду свободы. Не могу быть больше тут. Вся ситуация давит на меня.

– Любуешься на то, что произошло из-за тебя? – ехидный вопрос застаёт меня врасплох, и я удивлённо оборачиваюсь. Обрываю ход мысли, встречаясь с язвительным взглядом блестящих глаз Карлы.

– Отвали, – фыркая, делаю шаг от неё, чтобы уберечь себя от очередного скандала.

– Не так быстро, госпожа, – прямо передо мной оказывается темнокожая девушка, перекрывая путь.

– Что вы хотите от меня? – устало вздыхаю я.

– Чтобы ты сдохла, – шипит Карла.

– Прекрасно. Но не тебе решать. Ещё что-то? Вам скучно на празднике? Что вы тут делаете? – вздохнув, отвечаю я.

– Это ты, что забыла тут? Пришла посмеяться над тем, что мы несём из-за тебя потери? Разве тебе не сказали, что господин вызвал нас этой ночью, а его шлюху приказано отдать любому из мужчин, который захочет её, – язвительно произносит Карла.

– Ложь. Тебя скорее обидело то, что теперь ты не нужна Вэлериу. У него есть я, моя кровь и моя сила. А ты, была лишь временным увлечением, как и твоя подружка. Оставьте меня, – спокойно отвечаю я, поворачиваясь к девушке. И как только я это делаю, она вытягивает руку и моё лицо, как и одежда, покрывается чем-то вязким, что было в небольшом ведёрке, которое она прятала за спиной. Делаю шаг назад, охая, и прямо на голову выливается ещё что-то от темнокожей. Отплёвываюсь и ощущаю во рту знакомый вкус железа и соли. Обескуражено стираю с лица и вижу действительно кровь, окрасившую моё белое платье. Они облили меня кровью.

– Вот твоё настоящее обличие, – смеётся Карла.

– Пусть все видят, что ты и принесла нам горе. Это твоя метка, – вторит ей темнокожая.

– Шлюха, которую он трахал. А нас уважает, наши тела и души, не пороча их. Шлюха.

– Ты в крови. Ты несёшь смерть.

– Кровь на тебе. Твоё проклятье.

– Ты должна быть изгнана.

– Он устал от тебя.

– Он ненавидит тебя, как и тех, кто убил его народ.

– Ненависть к тебе ещё сильнее. Ты же лишь замена Василики.

Слышу своё дыхание. Быстрое. Рваное. Внутри меня что-то щёлкает. Это было последней каплей в моём терпении и понимании. Моментально, за долю секунды из горла вырывается рык, и я прыгаю на Карлу, опрокидывая её на спину.

– Сука, сейчас ты ответишь за всё, – шипение, вырывающееся из моего рта, незнакомо, но контролировать это я даже не хочу. Зла, а боль от утраты не даёт мыслить более.

– Помогите…

Удар, который я наношу прямо в её лицо кулаком, не даёт кричать ей. А затем ещё один и ещё один. Жажду убить её за то, что сделала. За то, что больно внутри. За этот смех и музыку. За то, что меня винят. За то, что теперь хочу быть виноватой.

Словно безумная бью её, окрашивая лицо девушки в алую смесь. Меня хватают за руку, пытаются оттащить, что-то кричат, а я не слышу. Ничего не вижу перед глазами, только жуткую боль в груди ощущаю.

– Убийца… ты убила её, – до разума доносятся слова, когда заношу окровавленный кулак.

Резко включают звук, музыка продолжает веселить народ, а я сижу на Карле с окровавленным лицом и без движения. Мой рот от ужаса раскрывается сам собой, отскакиваю. Падаю и отползаю, смотря на тело девушки. К ней подбегает заплаканная темнокожая и наклоняется над телом.

– Ты убила её! Она не дышит! Помогите! Она убила! – кричит она.

Несколько секунд решают все. Буквально все. Страх и шок от того, что сделала. Мои руки окровавлены, как и платье. Убийца. Я убила… я… Господи… я…

Дышать не могу. Вижу, как к нам кто-то направляется. Мужская фигура. Подрываюсь с места и бегу. Бегу к стене, ищу хоть какой-то выход, и он есть. Они теперь убьют меня. А я… я не знаю, что мне делать. Распахиваю деревянную дверь, легко поддающуюся мне, и вылетаю в лес. Даже не заботит, отчего так легко мне удалось выбраться из города.

Я убила! Убила! Не помню, как это произошло! Ничего не помню. Как будто меня и не было в тот момент. Вэлериу был прав, мне не следовало приходить. Не следовало даже думать об этом. Поздно. Я только бегу, бегу туда, где можно спрятаться. От себя спрятаться. Оборачиваюсь и падаю на сырую землю. Поднимаюсь и снова бегу. Теперь мне конец. Сама этого желала. Сама это сделала. Спасу себя. Я не убийца! Я не хотела! Ничего не хотела. Вся в крови, полностью.

Не могу больше бежать. Лёгкие болят и горло дерёт. Останавливаюсь и прижимаюсь к дереву, пытаясь отдышаться. Рыдания сотрясают тело, а я не могу поверить, что только произошло. Все так быстро… так резко превратилась внутри горечь потери в ярость, которую уже знала. И сила, сколько было её много, а сейчас ощущаю боль, что рвёт на части снова и снова душу и тело. Сжимаю рукой рот, только бы не нашли. Не представляю, что теперь будет. Я доказала обратное. Теперь они точно имеют право на желание моей смерти, имеют подтверждение, что такая же, как и остальные. Чудовище. И он… Вэлериу знает… всё знает обо мне.

Паника такая громкая внутри и не даёт двинуться. Но я должна бежать дальше. Если поймают – не жить мне. Не дадут даже объяснить. Никто не поверит. Он будет разочарован.

Поднимаю голову и осматриваюсь. Лес. Не знаю, где я. Куда мне идти?

Шорох листьев где-то рядом заставляет задержать дыхание. Теперь наверху. Поднимаю голову. Ничего, только стволы колыхаются.

Они тут… нашли меня и разорвут теперь. Бежать, должна бежать. Подхватываю юбку и несусь со всех ног, не разбирая дороги. Бегу, надеясь, что спасусь. Что-то тяжёлое обрушивается на меня, и падаю, издавая крик. Придавливает к земле. Кричу от страха. Закрывают мне рот, продолжая крепко придавливать к мокрой траве.

– Тише, милая, доченька, тише, – раздаётся рядом с ухом. Замираю, распахивая глаза. Сердце начинает биться быстрее, если такое возможно. Мама. Переворачивают и резко поднимают. Моргаю, пытаясь побороть чёрные точки перед глазами, и только через несколько секунд могу разглядеть знакомое лицо с зелёными глазами, отражающими луну над нами. Те же чёрные волосы, те же черты лица, сейчас резче выделяются. Только глаза иные… не мои… то была правда…

– Мама, – шепчу, не веря в это.

– Родная моя, доченька моя, – гладит лицо, прижимает к себе и целует в висок. А я пошевелиться не могу, мысли путаются, их практически нет. Усталость мигом накрывает меня, что даже стоять нет возможности.

– Давай, нам надо идти. Я спасу тебя, – шепчет она, отодвигая меня на расстояние вытянутых рук.

– Как я рада, что все получилось. Ты теперь с нами, на нашей стороне, хоть и испорчена, но ещё не всё потерянно, родная моя. Мы теперь выиграем, – эта улыбка напоминает оскал, и нет, это не моя мать. Выворачиваюсь из её рук, отхожу от неё. Взгляд цепляется за длинные и острые ногти, подтверждающие её существо, коим она и является.

– Получилось? – переспрашиваю я.

– Ох, да, одна из нас помогла мне вырвать тебя из их рук. Все прошло по плану. Они же так коверкают сам факт смерти, радуясь ему. А пьяные люди более всего подвластны нашему внедрению, – быстро кивает она, гордо объясняя.

– Ты обманула меня… убила их… Георга, – шепчу, а душа не сможет больше собраться, как и истерзанное сердце.

– Потом, все потом. Я тебе объясню. Так необходимо было, Лия. Такова наша жизнь. Если не убьёшь ты, то убьют тебя, а особенно они…

– Ложь, – перебиваю её. – Ты убила невинного. Андрея.

– Предатель, – шипит она, делая шаг ко мне, а я от неё.

– За что? Почему ты обманула меня? – мотаю головой, и не верю больше. Никому не верю, даже себе. Потому что и я не принадлежу более своему разуму.

– Милая моя, я пыталась уберечь тебя от этого всего. Пойми меня, была бы возможность, я бы спрятала тебя, но ты сама приняла решение. И нам надо попытаться всё исправить, пока есть ещё такой вариант, – шепчет она, а я упираюсь спиной в столб дерева.

– Скажи, те таблетки… те, что дала ты мне… я… умерла бы? – каждое слово даётся с трудом, потому что страшно услышать ответ.

Кривится, поднимает на меня взгляд. И не нужны слова, всё и так ясно.

– Прости, но тогда это был единственный способ, чтобы ты не смогла оживить его. Я испугалась за тебя. А ты сделала это, ты предала меня…

– Я? – изумляюсь, задыхаясь от правды. – Я? Ты была всем для меня, а пожелала убить, вместо того, чтобы рассказать. Я не верю в то, что ты моя мать. Выходит, что они все же правы. Вы чудовища, которые только и делают, что убивают! Только что я сожгла своего отца! Как ты могла так поступить со мной? С ним? За что ты так ненавидишь меня?

– Успокойся, Аурелия. Всё преподнесли не так, как это было. Да, я убила его, потому что он угрожал расправой…

– И правильно делал! Василика всё это начала, она виновата…

– Закрой рот, – звонкий удар по щеке, и я отлетаю вбок, падая на землю. Перед глазами вспыхивают огни, а челюстью едва можно двинуть. Боль пронзает, как моё тело, как и сердце. Так остро, так незабываемо и невыносимо. Кривлюсь и слизываю с уголка губ кровь.

– А теперь слушай меня, – шипит мама, хватая меня за плечи, до рези на коже, впиваясь ногтями. – Ты пойдёшь со мной сейчас и будешь делать то, что я скажу. Если умрём мы, умрёшь и ты. В тебе моя кровь. Если ты решишь иначе, то обречешь себя на смерть. Стоит ли он этого? Вэлериу до сих пор любит меня. Василику. Поверь мне, не выдумывай себе глупости. Ты совершила ошибку, отдав ему то, что могло помочь тебе. Ты глупа, девочка, если посчитала, что хотя бы немного затронешь чью-то душу. Нет её у нас. Ты предала меня, убила девушку. И это я помогла тебе, благодаря собственной силе.

Это не её слова, не её голос. Не моя мать передо мной, словно другое существо в ней. Василика. А я задыхаюсь внутри, не могу двинуться. Не хочу ничего более. Понимаю, что моя мать потеряна для меня навсегда.

– Убей меня, молю тебя. Если когда-то любила меня, убей, – шепчу, из глаз текут слезы, которые я даже не замечаю. Щека горит от боли, вся я горю от этого чувства, смотря в безумные зелёные глаза, которые никогда не знала.

– Нет. Ты нужна мне живой. Наживка для него, – смех, такой противный, гадкий и злой вырывается из её рта. Поднимает меня, крепко держа за плечи. И где моя сила? Где моя злость? Я опустошена, мне слишком больно внутри.

– Убей, потому что не пойду. Не заставишь. Не могу я жить так больше, Констанца или Василика. Не знаю, кто сейчас передо мной. Не хочу и ты не имеешь права заставлять, ведь тогда ничего не получишь, – шепчу я, пытаясь воззвать к той, что была рядом со мной все восемнадцать лет. Но не вижу и отголоска в этом холодном, словно стеклянном взгляде и полуулыбке, изгибающей красивые губы.

– Надоела ты мне, – шипит она, хватая меня за горло. Перекрывает дыхание, цепляюсь за её руку, поднимающую меня над землёй. Отбрасывает от себя, и падаю на спину, больно ударяясь позвоночником. Глотнуть воздуха не могу, всё тело пронзает резкая вспышка.

– Ты моя дочь, Аурелия, ты пойдёшь со мной. Немедленно реши это! Немедленно или же заставлю, – кричит это существо, поднимая меня за шею.

– Нет. Убей, ну же… убей меня… убей… чего ты медлишь? Мне всё равно не жить больше, я из-за тебя унесла жизнь человека. Убей меня, – хриплю я, распахиваю глаза и смотрю в её. Рычит, занося руку надо мной. Жмурюсь от грядущей смерти.

– Госпожа! Нельзя! – крик застревает в тишине. Распахиваю глаза, а мама отскакивает от меня, хватаясь за голову, и падает на землю.

– Анна? – сдавленно шепчу я, смотря на немного поклонившуюся мне девушку.

– Верно, пришло время вернуть вас туда, где вы должны быть. С нами, – отвечает она и не робко, не смущённо. Да и, вообще, сейчас этот белокурый ангел предстаёт в ином свете.

– Что… как… ты же была там? – шокирована этим появлением.

– Времени нет на разговоры. Констанца, Василика требует немедленно выдвинуться. Мужчины уже близко, – отмахивается от меня и цокает, обращаясь к матери.

– Да-да, идём, – кивает мама, подползая по мне. – Аурелия, послушай.

– Нет! Вы… ты, – мотаю головой, отползая от них. – Ты предала их. А Петру? Как же ты могла?

– Да, хватит уже. Прекратите. У меня есть только одна правительница – Василика. Любая из женщин, познавшая свой порок, принадлежит ей. А натравить на вас двух глупышек, было легче простого. Открыть дверь для вас. Вы должны быть благодарны мне за спасение, – смеётся Анна.

– Благодарна? Тебе? – с отвращением произношу я. – Я никуда с вами не пойду. Лучше смерть, чем знать, насколько прогнили ваши души…

– Лия снова несёт ересь. А я говорила, что не надо так часто посещать церковь. Если бы слушали меня, то не разглагольствовала сейчас она об этих глупостях и спокойно вернулась бы домой, – из темноты раздаётся другой голос и к нам выходит Дорина.

– У нас больше нет времени, госпожа. Василика начинает злиться, и мне неприятно это, – недовольно произносит Анна, обращаясь к Дорине, смотрящей на меня с блеском в тёмных глазах.

– Констанца, есть только один выход, – произносит она, подходя к матери, поднявшейся на ноги.

– Она не отдаст…

– Тогда я помогу. Один удар и проблема решена, – Анна подхватывает с земли бревно и подбрасывает в руке. Три женщины стоят надо мной. А я смотрю в глаза мамы, не излучающие больше ничего.

– Делай, – пожимает плечами Дорина, освобождая путь ко мне.

– Не смей… – мама закрывает меня собой.

– Констанца! – возмущается Дорина.

– Нет! – кричит мама и одним ударом отбрасывает Анну. Девушка летит и ударяется спиной о ствол дерева, издаёт писк и падает на землю, как тряпичная кукла. И знаю, что мертва. Не может тело так изогнуться и сломаться без последствий. Она убила её… моя мать.

– Констанца, мы лишились проводника. Молодец, – цокает Дорина. – Не могла потерпеть?

– Я сама решу всё, но не разрешаю трогать её кому-то, – зло шипит мама.

– Ты слышишь? Они рядом! Нам надо уходить! Бери её…

– Иди. Давай, иди…

– Нет.

– Иди, говорю! – мама толкает Дорину и наступает тишина.

Поворачивается ко мне, опускаясь на колени.

– Прости меня за то, что жажду твоей смерти больше, чем твоего и своего спасения. Она убила Иону, мою сестру. Она заставила меня. Прости меня, слышишь? – обхватывает моё лицо. – Я люблю тебя. Люблю. Но мой разум больше не принадлежит мне. А ты, я не могу отдать тебя ни ему, ни ей. Ты умрёшь, моя родная. В любом раскладе умрёшь. Если он выиграет, уничтожив всех, то и ты встретишь смерть. Если выиграет Василика, то убьёт тебя за то, что он выбрал тебя, а не её. Я рада так, что смогла увидеть тебя и сказать это. Я любила его. Георга. Но я слаба была. Я страшилась, и мне пришлось убить его. Корю даже сейчас себя за это. Мне нельзя выбрать сторону, я принадлежу ей. А ты, у тебя тоже нет такой возможности. И обрекать тебя на муки, я не хотела. Я хочу только спасти тебя. Твою душу и только бы не видеть, как умрёшь. Но другого выхода нет. Они близко. Если он заберёт тебя, то это будет конец. Прости меня, доченька, прости за это.

Мой разум тонет в быстром шёпоте мамы, по щекам катятся слезы. И я помочь ей не могу. Неожиданно её руки опускаются и сжимают моё горло, протыкая вену ногтем. Хриплю, брыкаюсь, а она смотрит в мои глаза.

– Я люблю тебя, – целует в лоб, притягивая к себе. А я задыхаюсь, пытаясь руками ударить её, но больно. От этой боли и невозможности дышать силы убавляются. Нельзя разорваться на несколько вещей, творящихся с телом. Она убивает меня. И не только телесную оболочку, но и душу.

Уже не сопротивляюсь. Чувствую, как вены вздулись на лице, как кровь течёт из моего тела, унося сознание. Наверное, это лучший способ убежать для меня. Наверное… И я больше не вижу ничего, темнота перед глазами и хрипы. В этой темноте только слышу голос… голос Вэлериу. Но это все иллюзия перед погибелью. Прощаюсь и не каюсь.

 

Quinquaginta quinque

Резкий поток воздуха врывается в мою грудь. Падаю, откашливаясь. Хватаюсь за горло, из которого вытекает кровь. Шум в ушах. Не могу напиться кислородом. Не хватает. Крики и рычание доносится до меня. Распахиваю глаза и вижу, как белокурые волосы вздымаются вверх, и когти разрезают мамино лицо. Её отбрасывает в сторону.

– Нет… – хриплю, выставляя руку вперёд. Вэлериу поворачивается ко мне, сверкая яростью в глазах. В этот момент заминки на него прыгает мама, нанося удар по лицу, и летит с ним к деревьям. Они цепляются когтями друг в друга, рычат. А я дышать не могу, задыхаюсь.

– Мама, нет, – шепчу, когда Вэлериу падает на землю, а она пытается ещё больше расцарапать его кожу. Отражает удар, отбрасывая её в сторону, подскакивает и готовится продолжать бой, нагибаясь, скалится. А она уже летит ко мне, хватает меня за волосы и поднимает с земли. Меня вырывают из её рук, издаю стон от боли вырванных прядей и лечу обратно на мокрую почву. Словно кукла, а кровь продолжает течь из моего горла. Уже смутно могу видеть что-то.

Рычания, теперь их несколько, наполняют мою голову. Приподнимаюсь на дрожащих руках, смотря, сколько женщин уже вокруг нас. Их много, слишком много. Пятнадцать или двадцать на одного. Они все разом прыгают на Вэлериу, царапают его, скрывая от моего туманного взгляда. Страх за его судьбу заполоняет тело. Сил нет, и в то же время ощущаю иное в теле. Закрываю на секунду глаза, облизывая разбитые губы, и распахиваю глаза, наблюдая, как отбрасывает от себя женщин, словно приставших вошек. Голову одной из них швыряет на землю, выплёвывает кровь, но их больше. Их рычание ужасно и пробирает до костей, готовы биться до смерти. Хватают его, держат, он пытается отбросить от себя их. Но его удерживают, постоянно меняются для того, чтобы мама могла разодрать его белую сорочку на груди, окропив кровью. Кривится от этого, рычит. Смех, вот что становится последним, что я помню.

– Нет! – Крик вырывается из моего тела, поднимая его на ноги, а руки открываются ладонями вперёд. Кричу так громко, создавая мощную волну прямо из груди, распространяющуюся по всей площади в одну секунду. Она отбрасывает от Вэлериу женщин и его самого, а двоих буквально разрывает на моих глазах в клочья до мяса. А я кричу, не имея возможности остановиться. Кричу, чтобы прекратить это. Так больно внутри, снаружи. Эта боль и придаёт сил, чтобы замолчать и глотнуть воздуха, дабы не умереть самой.

Глаза закатываются, и я падаю, но не достигаю земли, как подхватывают меня прохладные руки. Приоткрывая глаза, смотрю в серебристые и наполненные злостью.

– Прости… – шепчу я, сглатывая горечь внутри. И сил нет больше. Нахожусь в сознании, а пошевелить ни рукой, ни ногой не в силах. Обхватывает меня и прыгает, хватаясь за дерево. А я даже держаться не могу, не хочу ничего. Я так устала от вины. Слишком сильны переживания и эмоции, которые испытала. Страх и боль от разорванной жизни. Моей жизни. Она превратилась в окровавленное месиво из чувств.

А Вэлериу прыгает, только волосы развиваются в холодном воздухе. Громкие голоса, которые тонут позади нас, несущихся с сумасшедшей скоростью. Солёные брызги попадают в лицо. Приоткрывая глаза, смотрю, как мы пролетаем над морем и в следующий момент прыгает на замок, оттуда на балкон и втаскивает меня в спальню, бросая на постель.

Открываю глаза и пытаюсь сесть, тело болит, ноет и смотрю, как уходит в ванную комнату, чтобы через несколько секунд вернуться с чашей и мокрым полотенцем. Обмакивает его и подносит к моему лицу, там, где был удар. Молчит, сжимает губы и вновь смачивает ткань, возвращаясь к своему занятию. Не смотрит на меня, подхватывает мой подбородок и поднимает его, рассматривая шею. Кривится и бросает полотенце в чашу. Подскакивает с кровати, становясь ко мне спиной. Не могу мыслить. Нет ничего в голове, одна усталость и должна что-то сказать… хочу… очень хочу… не помню.

Должна вспомнить. Как грязна и разорвана его одежда. А волосы? Эти восхитительные волосы торчат во все стороны. Дышу поверхностно, глубже больно. Смотрю на его спину, и молчание давит на меня.

– Прости… прости меня… – знаю, что должна это сказать. Должна покаяться перед ним за то, что сделала.

– Простить? Ты просишь простить после этого? Как ты могла так поступить? – кричит он, разворачиваясь ко мне.

Открываю рот, глаза наливаются слезами от боли, что продолжает терзать меня. Он так зол, готовый разорвать и меня из-за Карлы. Неужели, всё было правдой? Скорее всего. Ни разу не видела на его лице такую ярость, такие глаза, сверкающие от бешенства.

– Ты был прав, я не смогла…

– Ты считаешь, что от этого мне станет легче принять это? – обрывает меня, зло ударяя кулаком по каменной стене, что создаёт трещины.

– Прости…

– Этого мало! Мне мало твоего прости! Мало! – кричит он, а затем сжимает губы и его взгляд теперь же, наполненный ненавистью, останавливает любые мои желания. Он так переживает из-за неё. А я? Я убийца. Я убила его женщину, которую выбрали для него. Я позволила ревности, своему горю ослабить свой разум, дать возможность забрать его. И теперь же понимаю, что ни о каких чувствах ко мне не может быть и речи.

– Я согласна, – шепчу, опуская голову. И не знаю, что ещё сказать. Слов больше нет, слезы, грязные темно-бордовыми каплями падают на мои исцарапанные руки. Платье полностью стало алым и перемазанным землёй.

– Согласна? – переспрашивает Вэлериу.

– Да, я же знаю, что теперь будет. Они захотят моей смерти. Я и так принесла им много горя. И убила… я понимаю тебя, ты переживаешь утрату своей любовницы. Ты…

– Что? Аурелия, что ты говоришь? – подлетает ко мне, обхватывая подборок, и резко поднимает его. Кривлюсь от боли в шее и не могу посмотреть на его лицо. Смотрю на разорванную рубашку.

– Ты зол…

– О нет, моя радость, я не зол, я в ярости. Да в такой, какой за всю свою жизнь не могу припомнить, – рычит он.

– И это я понимаю. Прости, что убила её. Я… не знаю… правда… всё произошло слишком быстро… кровь. Они облили меня кровью, а потом эти слова. Всё смешалось, и я убила её. Карлу. И ты сейчас зол из-за этого. Я понимаю, – быстро шепчу, облизывая губы от сухости во рту.

Ничего не отвечает, отпускает меня. А мне до безумия стыдно, гадко и больно от своих же действий. Принять смерти, которые были косвенно близки ко мне, и принять то, что сама это сделала – непередаваемо, невозможно. Разум отвергает, а сердце не может ещё больше страдать из-за этого.

– Аурелия, – садится рядом со мной, отставляя на пол чашу с водой. – Посмотри на меня.

– Не могу, – шепчу я и жмурюсь, всхлипывая.

– Ты решила, что моя злость обоснована смертью Карлы? Но она жива, – его слова заставляют поднять голову и распахнуть глаза.

– Что? Но другая… кричала… убийца…

– Нет, милая моя, нет. Карла жива, нос сломан и сотрясение, но жить будет. Ты вовремя остановилась и меня это не волнует, – продолжает он.

– Не понимаю…

– Не понимаешь? – зло шипит он, обхватывая моё лицо.

– Нет.

– Ты ушла! Ты, проклятая душа моя, убежала! Ты подвергла себя смертельной опасности! Если бы я не услышал своё имя у тебя в голове, то не нашёл бы. Кровь, что была на тебе, смешалась с той, что была в земле. И по запаху было невозможно отыскать твоё местонахождение! Не понимаешь? Ты пожелала смерти! Ты её пожелала! – кричит он в моё лицо. А я слов найти не могу. Обескуражена таким объяснением, а внутри наступает спокойствие и даже радость появляется.

– Вэлериу…

– Как ты могла так поступить? Ты не имела права! – отпускает меня, вставая на ноги.

– Ты должна была бороться! Должна была раньше воззвать свою силу, а не довести всё до критической точки! Не должна была позволять ей это делать! Констанца больше не она! Не принадлежит себе, как и каждая из них. Василика ведёт их разумами и заставляет делать то, что они бы не хотели. Твоя рана могла не затянуться, моей силы бы не хватило на твоё исцеление, если бы их было больше! Какая ты глупая! Не ценишь свою жизнь, ничего не ценишь! Зачем? – продолжает рычать.

– Я… я… не знаю… я… прости… – мямлю, не могу подобрать слов. Только губы трясутся от его крика и того, что переживал не за Карлу, а за меня.

– Видеть тебя не желаю! Больше ни шагу без моего ведома! Ни одного проклятого шага! Запрещаю даже думать! – вылетает из спальни, громко хлопая дверью, что картины моментально падают на пол и разбиваются.

И только сейчас понимаю, что не дышала, пока он кричал последние слова. Облегчение приносит усталость. Облегчение за всё, что не мертва я и не стала убийцей, он жив, пришёл за мной. Нашёл меня. И переживал за меня. Мама стала теперь недосягаемой, уже пропавшей, потому что более она не принадлежит себе. Это я увидела. Наконец-то, поверила в это, как и в то, что когда-то может быть и любила меня. Проститься с ней, сейчас нет сил.

Сижу, смотря в одну точку, и провожу рукой по спутанным волосам. Не могу встать, но делаю это. Ноги дрожат, пытаясь сохранить равновесие. Это так сложно.

Неожиданно распахнувшая дверь заставляет вздрогнуть. Вэлериу подходит ко мне быстрым шагом, а я вижу только ярость в его взгляде. Не успеваю даже подумать о том, что он хочет, как обхватывает моё лицо и впивается в губы. Всхлип срывается с них, а он кусает мои губы. Зло и жёстко. Сжимает мою талию руками, обнимает меня, притягивая к своей груди.

– Глупая, какая ты глупая, – шепчет он, вновь обхватывая моё лицо, и всматривается в него, а я ничего не могу ответить. Только нервный смех вырывается из груди.

– Ты заставляешь меня чувствовать. Да кто же ты такая, Аурелия? За что ты пришла ко мне? За что мне преподнесен такой дар? – его шёпот мешается с поцелуями, которыми покрывает лицо, а я плачу. От счастья. Оттого, что люблю его.

Отрывается от меня и бросает на постель. Подбрасывает она меня, и звук разрываемой ткани наполняет слух. Тело покрывается мурашками от прохлады. А он рвёт моё платье, обнажая тело. Дышать не могу от неожиданности, от мигом появившейся страсти в уставшем теле.

– Никогда. Поняла? Никогда так более не делай. Меня страшит то, что потеряю, так и не приобретя, – шепчет он, сжимая моё лицо.

– Прости, – так же отвечая, кладу свои руки на его.

– Глупая, а я так жажду тебя, – и сколько муки в его голосе, сколько желания и боли.

– Так не медли, Вэлериу. Ты нужен мне, только ты, – отвечая, сама тянусь к его губам.

– Подари мне силы, чтобы стереть с твоего лица это бесчинство, – сквозь поцелуи говорит он.

– Забери хоть все, – произношу я. Вэлериу приподнимается и проводит по моей щеке рукой. Закрываю глаза, поддаваясь этой ласке, такой неожиданной и прекрасной.

– Как же ты красива, драгоценность моя. Внутри так сочна, а снаружи нет даже слов, дабы описать эту настоящую красоту, – оставляет поцелуй на губах и нежно царапает кожу.

Открывая глаза, наблюдаю, как он, не отрывая взгляда от моих глаз, срывает с себя рубашку и отбрасывает в сторону. Любуется мной, и ни капли не стыдно. Ведёт ладонью по шее, останавливаясь на груди. Сжимает её, мнёт. Издаю тихий стон, полный наслаждения. Медленно, так медленно касается каждого участка моего тела. Аккуратно снимает с меня сапоги, раздевает. И я тону в этой нежности, которая несвойственна ему. Казалось бы, что окончание этой ночи должно быть ужасно. А я купаюсь в его поцелуях, в его когтях, разрывающих кожу, что не причиняют боль, только радость внутри.

Все проблемы, все страхи уходят на задний план. Вижу только его глаза, наполненные страстью, губы, испачканные моей кровью. Улыбаюсь, обнимая его за шею, и шире раздвигаю ноги. Провожу ладонями по его плечам и опускаюсь к брюкам.

– Позволь мне, – шепчу я. Кивает, переворачиваясь на спину. И теперь моя очередь увидеть его. Всё, что запрещалось. Руки дрожат от предвкушения, пока я расстёгиваю пуговицу и тяну за молнию, замечая, что не носит белья. Его белоснежный орган с розоватыми венами так силен, так красив. Задерживаю дыхание, облизывая губы. Опускаюсь ниже, чтобы стянусь с него грязные брюки и отбросить вместе с ботинками. И правда, ни единого волоска. Кожа холодная и мраморная. Прекрасное творение.

Моя ладонь осторожно ложится на его орган, чтобы поверить в эту реальность. Шипение вырывается из его рта. Мне нравится это. Вэлериу резко поднимается и хватает меня за запястья.

– Иди ко мне, моя радость, моя Аурелия, – шепчет он, притягивая к своим губам. Целую его. Сама отдаюсь полностью ему и не хочу иного. Помогает мне опуститься на него и вобрать в себя. Издаю стон от наполнения и тугости внутри. Обхватывает ягодицы и приподнимает, давая мне вспомнить, уловить ритм. Закончилась нежность, которая сейчас мне не нужна. Вздохи и рычание наполняют мой разум, а я двигаюсь на нем, и хочется ещё глубже. Хочется больше. Хватаю его руку и прикладываю к своей груди, заставляя его ногти разорвать кожу. Проводит языком по своим губам, с восхищением смотря на меня, и впивается губами в порез. Выгибаюсь, даря ему всё, что захочет. Себя. Мою кровь. Мою душу. Моё сердце. Всё, что есть во мне. Не жаль.

Сумасшествие, которым одарены мы, превращается в бесконечный поток оргазмов и моих криков. Рычание, в котором я схожу с ума, уже оказываясь на спине. Царапаю его спину и вижу улыбку на его лице, перемешанную с наслаждением. Боль уходит, как с тела, так и с души. Обновляет меня с каждым поцелуем, с каждым толчком. И принимаю. Последний крик вырывается из горла, падаю на подушки. Вэлериу обхватывает моё лицо и целует в опухшие от страсти губы. Не могу унять быстрого сердцебиения и не хочу. Это означает, что живу.

Выходит из меня и переворачивается на спину. Моя голова уютно устраивается на его плече, а он проводит ногтями по моему бедру, словно обычные и нет у нас проблем. Никаких препятствий. Ничего. Только он и я.

– Спи, моя драгоценная, спи. Я буду рядом, – шепчет он, целуя меня в волосы.

Отвечать не хочу, слишком устала. Но как это приятно и невозможно красиво видеть в глубине его глаз спокойствие. Можно ли любить сильнее? Наверное, да. Потому что с каждой секундой сердце заполняется этим чувством и собирается по кусочкам. Медленно мой разум уплывает, ощущая только счастье и его руки, бережно защищающие меня от всего.

 

Quinquaginta sex

Потягиваюсь во сне, переворачиваюсь на бок, и нет той прохлады, что должна согреть сердце. Мягкая постель и ничего другого. Распахиваю глаза, и мои сонные догадки становятся явью. Я одна в кровати, а вокруг меня тишина.

Он же обещал быть рядом, а сам ушёл. Что-то случилось… не нарушил бы обещания. Подскакиваю с постели, и голова немного кружится, а между бёдер появляется неудобство. Подхватываю халат и торопливо застёгиваю его, осматриваясь, ищу подтверждение тому, что было вчера. Одежды нет, постель чиста. Картин тоже нет, как и трещина на камне осталась. Вздыхаю, улыбаясь себе, что была эта ночь. Были его слова. Всё было правдой, как и смерти. Смотрю в окно, за которым темно. Мой сон уже стал схожим с жизнью книжных вампиров. Бодрствую ночью, а сплю днём.

Мотаю головой от своих глупостей и вхожу в ванну, но понимаю, что моя кожа чиста, как и волосы пахнут ароматом мыла, лежащим тут. Но как? Вэлериу или ещё кто-то? И надеюсь, что это был он, пока я спала. Так бережно и нежно позаботился обо мне. Подхожу к раковине и, рассматривая себя, вижу только слабые пятна на шее и ничего более. Воспоминания маминых слов и действий меняют моё радостное и романтичное состояние на иное. Тяжёлое и мрачное. Ведь война, а я мечтаю о мире, которому не суждено быть. Необходимо остановить это, сама видела своими глазами, с какой лёгкостью мама убила Анну. Уверена, что она мертва. И пусть была предателем, пусть плела свою паутину из ненависти, но, неужели, заслужила такую смерть? И не её вина, что Василика сильна над разумами женщин и заставляет их идти против воли. Вот чем она разительно отличается от Вэлериу. Он никого не принуждает. Так отчего же не прощён?

Умываюсь прохладной водой и возвращаюсь обратно, наскоро переодеваясь в темно-бордовое платье, натягиваю трусики и сапоги. Быстро расчёсываю волосы и выхожу из спальни. Не знаю, насколько это безопасно. Но что-то подсказывает мне – меня никто не тронет. Спокойствие в груди. Спускаюсь по лестнице, проходя коридор, и оказываюсь у другой, удивлённо замирая.

Звук ударов металла, яркие искры, мужчины тут и там прыгают по потолку, стенам и всему пространству, смеются и кричат что-то, нападая друг на друга. И их много, слишком много даже для большой площади, что передо мной.

– Доброго пробуждения, госпожа, – рядом со мной прыгает с потолка один из мужчин с рыжими волосами, собранными в хвост, и кланяется.

– Доброго пробуждения. Получай, – кричит другой, прыгая к нему, и они продолжают битву, продвигаясь по коридору.

Вот такого я точно не ожидала. Стою в шоке, смотря то на одну пару мужчин, то на другую и поражаюсь искусству боя, которого никогда не видела вот так вживую. Настоящие воины и это возвращает меня в средневековье, о котором только читала. Улыбаюсь, восхищаясь точными ударами, медленно спускаюсь. Мужчины на секунду замирают при виде меня, кланяются и желают того же, что и первые. Никакой злости в их лицах, они улыбаются мне. И ведь должно быть иначе, ненавидеть должны. Но нет, я свободно прохожу к распахнутым дверям зала, где это всё продолжается, как и пир идёт во всю катушку. Голые девушки лежат на столах, а я глазами ищу Вэлериу. Нахожу тут же, как и Луку, как и Петру. Они на своих местах и о чем-то разговаривают, указывая на стол.

Вспоминая своё первое в этом месте появление, я не могу скрыть улыбки, когда прохожу и смотрю, как мужчины разрезают кожу и поглощают кровь. Первый раз, да и второй это казалось ужасным. А сейчас, когда сама познала это, больше не пугает, даже не вызывает отвращения. Анна была права, сказав о ранних выводах. Почему же она так поступила?

– Аурелия, прекрасно выглядишь, – из раздумий выводит голос Луки. Моргаю, возвращаясь в зал, и улыбаюсь ему, но смотрю в глаза Вэлериу, наблюдая, как его зрачки на долю секунды расширились, а затем приобрели обычный размер.

– Спасибо, чувствую себя так же, – отвечаю я, бросая взгляд на стол, где расположена карта. Вот, куда они смотрели.

– Брат прав, ты прекрасна, – произносит Вэлериу и встает, протягивая руку. Кладу в неё свою и он указывает головой на стул, на который я опускаюсь, смотря искоса на Петру, не проронившему ни слова, словно меня тут нет. И хочется поддержать его, ведь Анна мертва. А он был с ней. Но понимаю, что сейчас не время. Перевожу взгляд на карту и распознаю Эллиаде.

– Вы… уже? – шепчу, поворачиваясь к Вэлериу.

– Пора, моя радость. Более мы не можем ждать. Пришло время нападать, – подтверждает мои догадки. Закусываю губу, чтобы не сказать – не ходи, останься со мной. Не могу. Это его право, и он должен это делать, а я буду рядом и помогать всем, чем смогу.

– Когда? – спрашиваю его.

– Завтра ночью мы выйдем, – отвечает он.

– Понятно. И что теперь? Какие планы? – интересуюсь, шумно вздыхая, но сердце неспокойно. Да и разве может оно биться иначе, если нет уверенности, что будет жив тот, в ком не бьётся сердце, а только твоё живёт для него.

– Вот тут ты нам поможешь, – подаёт голос Лука, указывая на карту.

– Как? – удивляюсь я.

– Мы знаем, что есть один проход под землёй в город, который остался со времён Сакре и выводит он к кафе Андрея. Как ещё можно попасть в город? Констанца говорила ли что-то или, возможно, ты слышала? – обращается ко мне Лука.

– Нет, не могу припомнить ничего из этого. Я даже об этом проходе не знала, – качаю отрицательно головой.

– Тогда ты бесполезна, – фыркает Лука.

– Она и не должна быть полезна в бою, брат мой. Это не её ремесло, – мягко произносит Вэлериу.

– Но моя кровь, – неожиданно даже для себя поизношу я. – Ты упомянул, моя кровь имеет силу. Я могу поделиться ей.

– Это опасно, – говорит Петру, бросая на меня взгляд исподлобья.

– Он прав, тебе порезы будут причинять боль, и ты станешь слаба. Ты выбрала одного истинного, остальные не смогут не причинить тебе муки. Тем более, если один из нас попробует твою кровь, то сможет проникать в твой разум. Крови для пищи достаточно, – произносит безапелляционно Вэлериу.

– А если это будет не с моей кожи, а из трубки? – выдаю идею, которая приходит моментально.

– Нет, – резко говорит Вэлериу.

– Брат, можно попробовать. Так не будет доступа к телесной оболочке и мужчины получат силу, которая есть у женщин. Они питались её кровью всю её жизнь, так отчего бы и нам это не сделать? Она ведь сама предложила, будет глупо отказываться, – Лука довольно улыбается мне.

– И подвергнем её опасности. В момент слабости её разум…

– Петру, она будет тут. В замке, за водой, куда не добраться Василике. И я уверен, сейчас она слаба и питается, вчера она показала максимум. А мы не пользуемся тем, что так легко идёт в руки, – перебивает его Лука.

– Это будет неприятно, но кровь восстановится. Я вытерплю, – говорю я, поворачиваясь к Вэлериу. – Дай мне помочь, хоть как-то.

– Эгоизм бушует во мне, радость моя. Делить не хочу, – кривится он. Улыбаюсь этим словам и кладу руку на его, немного сжимая.

– Ты сказал, что придётся делать выбор, так я сделала его уже давно. Приняла его сердцем и больше не противлюсь этим мыслям. Я готова помочь вам, чтобы принести спокойствие, которого сама не помню. Позволь мне это сделать, – тихо произношу я, встречаясь с его глазами.

– Хорошо, раз ты так решила, то могу только поблагодарить тебя за эту возможность. Петру, распорядись обо всём. Начнём после того, как Аурелия примет пищу, – кивает Вэлериу и обращается к брату.

– Конечно, господин, – фыркает Петру, вставая, и быстрым шагом выходит из зала.

– До сих пор недовольный. Раздражает так, – передёргивает плечами Лука.

– Сейчас ты меня раздражаешь, как и этот звук. Пусть спустятся вниз, – говорит Вэлериу.

– Какие мы нежные стали, – смеётся Лука и свистит, оповещая мужчин закончить это шоу, и они, словно мальчишки, а большинство из них такие и есть, с криками прыгают на стены и скрываются. Остаётся только тишина и тихие разговоры за столом.

Понимаю, что до сих пор держу руку Вэлериу и когда убираю её, накрывает своей. Поднимаю на него голову, а он улыбается мне.

Только бы уберечь тебя от смерти. Только бы ты поверил в мою силу любви.

– Прости, что нарушил обещание, но моё присутствие требовалось. Люди собирались весь день, чтобы спуститься в убежище. Я должен был проследить за их безопасностью. Неизвестно, что на уме у Василики, – произносит он.

– Понимаю, ничего, – отвечаю я. – Вэлериу, а как…

– Я объяснил всё её семье. Не могу скрыть от тебя, что винят тебя. Людские умы в такие моменты более всего подвержены своей злости и печали, и не могут мыслить разумно. Но ты не тревожься, утром её предали воздуху. В этом нет вины Анны, только моя. Я отпустил её разум, когда она увлеклась Петру. А сам полностью погрузился в твои мысли. В бою будет много павших, много смертей, но это их выбор, – перебивает меня, с лёгкостью отвечая на мой вопрос в голове. Это печалит, но, наверное, так и должно быть. Война – это боль, которую унять только победой.

– Ты действительно готова к этому? К передаче своей крови? – спрашивает он.

– Да, готова. Я видела, сама видела это и больше ничто не держит меня. Мои родственные узы разорваны, как и часть сердца мертва, оплакивая это. Иначе я не могу, понимаю, что другого выхода нет. И не знаю, что ещё сделать, – отвечаю я, отводя взгляд от его глаз, проникающих в душу. Но не готова я сейчас раскрывать её, слишком слаба она внутри, слишком падка под властью любви к нему. Не хочу слышать отказа, пусть будет тихая и безмолвная. Когда-нибудь скажу, докажу, что любовь к нему возможна без ненависти и злости. Любовь подарит ему свободу, как и мне. Я верю в это, а пока буду молчать, делая всё, что в моих силах.

– Ты и не должна, рубин моей жизни, не должна вступать в бой, который не принадлежит тебе, – отпускает мою руку.

Вздыхаю и хочу только сказать, что и я причастна теперь к этому, потому что неразрывная с ним, но моё желание обрывается едой, что ставят передо мной.

В молчании поглощаю пищу, заставляю себя есть, понадобятся силы для процедуры, которую проходила всю свою жизнь. Крали они у меня это, а сейчас же добровольно. Да, я предатель, но мне больше некого предавать, кроме себя. А себя я не собираюсь предавать, не пойду больше против воли, что льётся из груди. Не хочу быть более испуганной, пришло время становиться взрослее, принять свою участь, чтобы она не несла за собой. И не страшно. Первый раз за все время тут мне не страшно думать о будущем, которого не угадать.

Петру возвращается, когда я заканчиваю ужин и расслабляюсь, смотря на мужчин, сидящих за столом. Рядом с ним, Вэлериу, как его госпожа. А он мой господин навечно. Мой спутник жизни, которого и не думала найти.

– Всё готово, – говорит Петру, подойдя к нам.

– Хорошо, приготовь мою спальню для этого, – кивает Вэлериу, поднимаясь с места, предлагает мне руку.

Встаю, вкладывая в его свою. Сжимает её и ведёт за собой. Нет мыслей, что ошибаюсь. Всё верно. Я делаю так, как считаю нужным и правильным. Мы поднимаемся в его покои, где стоят две женщины с капельницами и предлагают мне лечь. Ткани все подняты и теперь я могу разглядеть, как выглядит его спальня с большой кроватью, шкафом и письменным столом, дверью, как предполагаю, в ванную. Идентична моей, только тёмная, наполненная тускло горящими свечами.

– Подожди, – шепчет Вэлериу, притягивая меня спиной к себе. – Не нужно, Аурелия. Мы справимся без этого.

– Со мной всё будет хорошо, – заверяю его тихо.

– Нет, не будет, моя милая. Ты раздаришь свою кровь и силу, а возобновляться она будет долго. Тебе не хватит её, – убеждает меня и это заставляет повернуться к нему и взглянуть в глаза, полные тревоги.

– Добровольность, Вэлериу. Я этого желаю и даже если не смогу более помочь, то хотя бы буду уверена, что отдала тебе всё. Дай мне помочь, сам позволь это и не волнуйся за меня. Если такова моя судьба, пусть так и будет. Я не боюсь больше, только за тебя. И если это даст тебе возможность выиграть, то буду счастлива, – шепчу и кладу руку на его щеку, смотрю с улыбкой на него.

– Хорошо, – кивая, он отходит от меня.

Разворачиваюсь и подхожу к женщинам, опускаясь на постель. Одна из них берет нож и разрезает рукав, обнажая вены. Глубоко вздыхаю, ожидая продолжения.

– По одному, Лука, ты первый, – слышу голос Вэлериу, и закрываю глаза, чтобы придать себе сил. Только бы помогло. Кривлюсь от иглы, пронзившей вену. Открыв глаза, вижу, как по трубочке течёт кровь, и её передают Луке. Он подносит её ко рту и пробует. Смотрит на Вэлериу, стоящего рядом, глотает и ждёт. Секунды проходят в полном молчании, а трубку подняли, чтобы сохранить кровь.

– Отторжения нет, – говорит Лука. Улыбаясь ему, киваю, чтобы продолжал. Подносит к губам и втягивает.

– Хватит. По одному глотку, иначе она умрёт, – буквально вырывает Вэлериу трубку у брата.

– Петру, – зовёт второго брата, но его нет.

– Он отказался, – за него отвечает Лука. Печально, что он отказался принять от меня небольшую силу. Значит, осознанно идёт на смерть.

– И ещё несколько мужчин тоже, – продолжает Лука. Поднимаю взгляд на Вэлериу, поджимающего губы.

– Что ж, это их решение, зови по одному и следи. Я отойду, – говорит Вэлериу, не глядя на меня. Смотрю на его удаляющуюся спину, и его путь закрывают ткани, опускаясь с потолка. Поворачиваюсь к Луке, ободряюще улыбнувшемуся мне.

Зовёт следующего, а я нервно улыбаюсь им. После каждого глотка они кланяются мне, и слезы скапливаются в глазах. Неизвестно, что будет с ними. Не могу сдержать эмоций, отворачиваюсь, не имея больше силы смотреть на то, как готовятся, как их много. И у каждого сломленная жизнь. Понемногу ощущаю, как начинает кружиться голова, как немеет рука, как начинает тошнить, как медленно закрываются глаза, громкий голос Луки сквозь вату в ушах. Боль в руке и вода, льющаяся в мой рот. Туман такой в разуме, перед глазами появляется лицо мамы, с печалью смотрящей на меня. И не могу убрать это видение. Она что-то говорит, губы двигаются, а я не слышу.

– Лия! Открой глаза! – громкий крик и пощёчина вырывают меня из забытья. Распахиваю глаза и стону от ломки всего тела.

– Ты как? – обеспокоено, спрашивает Лука, а я моргаю, привыкая к свету, кажущемуся слишком ярким.

– Нормально, – шепчу, замечая, что никого нет в спальне, кроме нас.

– Что произошло? – спрашиваю я, привставая с постели.

– Ты отключилась на два часа. Мы пытались привести тебя в чувство, но, видимо, крови было взято много. Отдохни, – говорит он, вставая с постели.

– Два часа? – удивляюсь я, ведь казалось, что только на секунду глаза прикрыла.

– Да, – и вижу, что что-то хочет сказать, делает шаг, но потом снова к постели. Быстро наклоняется и обнимает меня, опешившую от этого.

– Спасибо за возможность. Прости меня за то, что такой. Прости и пойми нас, мы это делаем для спасения жизней людей и своих. Прости и подари себе эту ночь с ним. Потом не будет возможности. Отпусти все страхи и люби его, словно в последний раз. Спасибо тебе за эту веру, – шепчет он и так же быстро отпускает, скрываясь в тканях.

А я моргаю, смотря на покачивающиеся материи, и глубоко вздыхаю, восстанавливая силы, и пытаюсь понять, к чему он это сказал. Но не могу найти ни одного объяснения, кроме как прощания.

 

Quinquaginta septem

Ставлю обратно кубок на тумбочку рядом с постелью, который осушила буквально за секунду. Тело ещё вялое, как и разум. Но стоять могу и хочу видеть его. Только где он?

– Вэлериу? – зову, покусывая нижнюю губу.

Ткани поднимаются и являют мне проход к балкону, где вижу его фигуру. Иду к нему, замечая, как пальцы сжимают перила, как плечи напряжены. Кладу руку на его спину и ощущаю тугие мускулы под тонким чёрным шёлком.

– Я не смогу убить Василику, – раздаётся его приглушённый голос. Замираю, убирая свою ладонь, сжимаю её от холода, пронзившего тело.

Отступаю и смотрю вперёд на бескрайнее море, не могу найти даже слов, чтобы произнести хоть что-то.

– Я должен и так планировал все это время, с той поры, как был замурован. А сейчас, – замолкает, а я поворачиваю голову к нему и вижу, как сдвинуты брови, как поджаты губы и написана боль на его лице. Он её любит до сих пор. Это приносит неимоверную тяжесть в груди, осколки чувств разлетаются по венам, принося с собой горечь.

– Констанца была права, сказав о том, что если умрёт Василика, то и ты, – продолжает он, бросая на меня быстрый взгляд. – В тебе течёт её кровь наравне с кровью Георга и Констанцы. Если умрёт она, то сила её крови померкнет, оставив преобладать кровь человека, от которого ты была рождена. Это убьёт тебя моментально, и даже не болезнь будет мучить твоё тело, а борьба крови. В меньшинстве останутся гены истинных, человеческая кровь заберёт тебя в темноту, из которой никогда больше не выйдешь.

И вновь мои мысли разбиваются в своей глупости. Он думает обо мне, а не о ней.

– Ты должен убить её, Вэлериу, что бы это за собой ни несло. Ты вернулся для этого, ты…

– Нет. У меня есть два выхода, – перебивает меня, поворачиваясь ко мне, и ищет взглядом мои глаза.

– Первый. Сделать с ней то же, что и она со мной. Иссушить и оставить в погребении, спрятать ото всех, – говорит он.

– Но какова вероятность, что она останется там, и через несколько лет или даже столетий кто-то не попытается вернуть её, как и будет возвращено зло на землю в её лице? – спрашиваю его.

– Никакой, – мотает головой, печально смотря на меня.

– А второй? – сглотнув от его вариантов, интересуюсь я.

– Обратить тебя. Если в тебе будет течь кровь мужчины, то даже смерть Василики и исчезновение в твоём теле её силы, не даст тебе закрыть глаза навек. Ты умрёшь, но проснёшься уже иной. И будет у тебя возможность, чтобы продолжать свою жизнь. Со мной, – чётко произносит он. Вздыхая, отвожу взгляд от него.

– Ты хочешь обратить меня?

– Я не могу себе это позволить. Но Лука, он один из первых, кого обратил я. И все его дети имеют возможность очнуться в том же обличии, что и он. Он согласен на это, как и я. Требуется только от тебя желание.

– Нет, – шепчу я, зная, что даже сейчас неизменно моё решение.

– Аурелия! – повышает голос, хватая меня за руку, поворачивает к себе.

– Нет, Вэлериу, я не согласна, – отвечая, уверенно смотрю в его глаза, бегающие по моему лицу.

– Почему? Потому что это не я? Потому что не могу позволить себе это? Если бы это был я? Если бы я сейчас предложил тебе испить моей крови, то ты бы согласилась. Не так ли? – шипит он, сильнее сжимая моё запястье.

– Нет, дело не в том, кто станет моим концом человеческой жизни. Не злись, Вэлериу, я не жажду стать такой как ты и получить это только от тебя. Я не хочу воспользоваться тобой, чтобы впоследствии стать твоим врагом, как это сделала Василика. У меня иные причины, – мягко произношу я и кладу руку на его грудь. Хоть и причиняет боль мне, но я понимаю его. Воспоминания предательства слишком болезненны для него и воспринимаются остро.

– Тогда в чём проблема, Аурелия? Ты ведь понимаешь, что я должен убить её. Должен! – отпускает мою руку и отворачивается, цепляясь в перила руками.

– Ты и убьёшь её. А что будет со мной предрешено. И я согласна на это, если прекратится мрачная река из смертей и алой крови, что течёт сейчас вокруг нас, – подхожу к нему и обнимаю за талию, прижимаясь щекой к его спине. В глазах скапливаются слезы от понимания того, что я умру. И легко. Принять раньше это было невозможно, а сейчас я готова на это, только бы увидеть спокойствие в лучах солнца. И не важно, где это будет.

– Почему? Почему ты так держишься за эту человеческую жизнь? Почему же ты так жаждешь быть свободной от меня? Отчего так противишься быть такой? Ты до сих пор видишь меня чудовищем, который приходил тебе в кошмарах? Да, признаю, я таков, но сейчас же… отчего? – его тихие вопросы доносит до меня ветер. Кладёт руку на мои, расположенные на его теле, и оборачивается, продолжая сжимать мои руки.

– Послушай, – беру его ладонь и кладу на грудь, – послушай, Вэлериу. Это сердце, моё сердце, которое сейчас так быстро бьётся из-за тебя. Я живая, наполненная эмоциями и чувствами, без которых не вижу смысла продолжать существование. Послушай же, как оно красиво внутри. Это часть меня, настоящей меня, а не той, что вы все хотите видеть. Я не сильная, слабая в своих мыслях и желаниях. Но такова я. И другой быть не хочу, как бы больно не было осознание смерти. Если оно погаснет, то погасну и я. Погаснет свет вокруг меня, солнце больше не будет представлять собой прекрасное видение. А ночи, я не смогу любоваться этой красочной темнотой. Вижу, насколько вы не замечаете этого всего. И каков смысл вашей жизни после победы? Я верю в неё, как и в тебя, как и в то, что если я больше не услышу стука своего сердца – погибну внутри. Моя душа даёт мне множество красок, начиная от самых опасных, заканчивая яркими и слепящими, заставляющими меня смеяться. Не принуждай меня сожалеть о том, что моё желание быть человеком до конца осталось и неизменно. Не заставляй меня испытывать боль от твоих слов и глаз, которые сейчас полны злости. Прошу, Вэлериу, услышь моё сердце, которое и дало мне право принять тебя. Услышь его и запомни, потому что если оборвётся это, то и я буду потеряна настоящая. Я неотрывна от своей человеческой сущности. Я хочу чувствовать до последнего своего вздоха.

– О, рубин мой, – шепчет он, кладя другую руку на моё лицо, и стирает пальцем слезы, которые я даже не замечаю. – Я не могу потерять тебя, так и не познав. Я не могу… не хочу этого делать. У меня нет сил, чтобы сказать тебе прощай. Ты должна сама увидеть, что такое победа. Ты заслужила это.

– Я увижу, поверь, моя душа будет рядом с тобой, пока будет нужна тебе. И не говори мне прощай, скажи до скорого. Ведь до смерти Василики есть ещё время, я буду помогать там, чем смогу и пойдём мы туда вместе, – глотаю слезы, стараюсь казаться уверенной, но никакой уверенности нет. Я люблю его, так глубоко люблю, что сама отпустить его не в силах. И вновь хочется обнять, и кричать, чтобы не ходил. Но только улыбаюсь, проливая слезы по этой судьбе, что была мне подарена.

– Моя Аурелия, – убирает руку с моей груди и обхватывает лицо, обжигая меня своим взглядом, который не забуду. – Если бы моё сердце билось, то билось бы ради тебя.

– Нет. Тогда это был бы не ты, Вэлериу. Я узнала тебя таким и другого не желаю, – губы трясутся от эмоций, глаза мутные, а в горле стоит ком.

– Моя радость. Моё забытье и моё воскрешение. Отчего же так жесток к тебе твой покровитель? Отчего же привёл тебя в мои руки и проклял вместе со мной? Ты никогда не была заменой. Да, я прочёл эти воспоминания. Ты была собой. Ты стала светом, который позабыл за своё погребение. Моим светом. И мне жаль… так жаль, что моё сердце не бьётся, как твоё. Тогда бы я смог сам одарить тебя тем, что символизируешь ты, – наклоняется ко мне, медленно собирая губами слезы, что так быстро катятся из глаз. Хочется кричать, плакать с громкими всхлипами, сказать ему о любви. Это все разрывает меня внутри, как и понимание того, что сейчас это лишнее. Неизвестно, что принесёт завтрашний день. Неизвестно, что будет с нами. И остаётся только впитывать в себя эти минуты.

– Дай мне запомнить эту ночь, как самую прекрасную из всех, в твоих руках, – именно любовь ведёт мной сейчас, когда произношу эти слова в его губы, остановившиеся напротив моих.

– Я не хочу думать о смерти, не желаю. Я только хочу улыбаться тебе и слушать, как ты одариваешь меня поцелуями. Пусть завтра будет завтра, а прошлое оставит нас на сегодня с проблемами и решениями. Подари мне себя на эту ночь, на несколько часов, когда я увижу тебя настоящего. Того, кто прячется внутри. Того, кто до сих пор остался. Я вижу твою душу, спящую в твоей груди. И она прекрасна, как и ты. Останься со мной на эту ночь, – прошу я, кладу руки на его шею, обнимая его. Такого мёртвого. Такого проклятого. Такого моего единственного.

– Это я должен умолять тебя об этом, моя фрезия. И я попытаюсь, Аурелия. Я буду делать всё, что в моих силах, чтобы найти выход. Я сохраню…

Не даю ему договорить, потому что не могу больше терпеть этой щемящей душу боли от его слов и о расставании с ним навсегда. Не хочу, только хочу целовать его, глотая слезы, чувствовать его сильные руки, обнимающие меня и поднимающие над полом. Хочу наполнить эту ночь чувствами. Пусть только моими, но это время принадлежит нам.

Кладёт на постель, поднимаясь на коленях. Закусываю губу, ожидая, что сейчас разорвёт платье. А он улыбается мне, приближается рукой к завязкам спереди и тянет за ленту, освобождая грудь.

– Я хочу быть сегодня человеком, рубин моей жизни. Тем, кого ты никогда не знала. Тем, кто должен был встретить тебя, а не своё проклятье, – шепчет он, склоняясь ко мне, и стягивает с плеч платье, опуская его к талии. Расстёгивает замок и отбрасывает его в сторону.

Он берет одну ногу и снимает сапог, целуя каждый палец на ноге, создавая в моём теле тягучую волну из сладкого напитка. То же делает и со второй, ни единого пореза. Даже свою одежду снимает аккуратно, бросая на пол. А я смотрю на него, сквозь мутный взгляд, и насыщаюсь этой красотой, что светится внутри его. Этой страстью, блестящей в его глазах, когда медленными поцелуями поднимается от ног по бёдрам, животу, лизнув сосок к моим губам.

Обнимаю его за шею, запуская пальцы в длинные белоснежные волосы, и отдаюсь его поцелуям. Мягким, тягучим, словно мёд на моих губах. Его ладони, ласкающие моё тело, уже готовое принять его. Мои стоны выпивает своей прохладой, превращая воздух от этого во влажный сгусток, покрывающий кожу мелкими каплями. Ни одного участка тела не осталось не устланным его губами. А я тону, не жалея выплывать. Разум наполнен только вожделением и любовью, что теплится в груди. Только страстью познать его так глубоко, чтобы никогда не забыть. Узнать, каково это быть возлюбленной всего на несколько часов.

Услышать его хриплый вздох, когда переворачиваю его на спину и сама прикасаюсь к его шее губами, чтобы изучить его тело и вспоминать в самое трудное время. Его кожа хранит вкус прохладной ванили, которая не остужает кровь, а наоборот, зажигает её, пуская по венам уже животное желание соития.

– Я не могу больше, – шепчу я, пребывая в забытьи от страсти, когда обхватывает меня и кладёт на спину, нависая надо мной.

– Ох, как же ты жаждешь меня, – отвечает он, прикасаясь своим прохладным органом к моему естеству, пульсирующему и жаждущему.

– Вэлериу, прошу, – от слабого ощущения царапания кожи дрожу и закрываю глаза, пытаясь поймать его в себя. Но так скользко, так мокро, как и наши тела.

– Ты первая, кого я познаю так, после принятия моего проклятья. Первая и последняя, моя Аурелия, – с этими словами резкий толчок наполняет меня до основания. Издаю крик, цепляясь ногтями в его плечи.

Тепло растекается по телу, зажигая каждую частичку моей крови. Впиваюсь в его губы, двигаясь под ним. Царапаю его кожу до его хрипов. Откидывает голову, а я покрываю её поцелуями, чтобы встретиться с его улыбкой и увидеть, как облизывает свои губы. Входит в меня, вырывая стоны и шумное дыхание, наблюдает, как горю под ним, выгибаясь, подставляю его взгляду свою шею и грудь. Через секунду вскрикиваю от горячительного пореза и обнимаю его за голову, позволяя пить мою кровь снова и снова, пока тело не выплескивает в воздух кристаллы настоящего наслаждения пороком. Задыхаться под его поцелуями и продолжать, хоть сил нет, но любить его. Любить так, как чувствую, видеть светящиеся глаза полные желания и знать, что моё. Эта власть, которую приобретаю всего на несколько часов, становится невообразимой и хочется ощущать её полностью. Не прекращая, не давая себе отдыха, а только изводить себя наслаждением. До боли. До слез.

Упасть в его руки и ощутить щекой, насколько гладка его кожа, смотреть вперёд и слушать своё уставшее тело. Радоваться его ласкам, медленным и успокаивающим трепещущее сердце. Поднять голову и окунуться в огонь расширенных зрачков.

– Прости меня, что стал тем, кто обрёк тебя на такую участь, сладострастие моей души, – шепчет Вэлериу, обнимая меня крепче, охлаждает кожу, согревая сердце.

– Прости меня, что не согласна быть такой как ты, – отвечая, тянусь к его губам.

– Прощаю и не отрекаюсь от тебя. Жди меня, не покидай, не оставляй одного, – и вновь слезы появляются в глазах, видя муку в его.

– Я буду ждать, всегда буду ждать тебя с победой. Я буду рядом завтра и на следующий день, – шепчу, роняя слезы на его лицо.

– Благодарю тебя, моя Аурелия, за возможность увидеть и познать радость, которую уже не помню. Благодарю тебя, что вернула мои воспоминания о красоте души, которую потерял. Благодарю тебя и не прощаюсь, – гладит моё лицо, укладывая меня на свою грудь, целует в волосы.

– Рассвет уже близко, – шепчу я, наблюдая, как ткани окрашиваются в золотисто алый цвет.

– Да, он уже рядом. Поспи, отдохни немного, – подхватывает одеяло и накрывает нас.

– А ты? Будешь ли ты рядом? – спрашивая, поднимаю лицо к нему.

– Конечно, – заверяет меня, но моё сердце неспокойно. Отчего-то бьётся рвано и испуганно.

Киваю ему и закрываю глаза, а это чувство не отпускает меня, но затягивает в небытие, которое сейчас кажется лишним и неправильным. Опасным для меня.

 

Quinquaginta octo

Бегу по лесу, оборачиваясь, боюсь того, что обнаружат меня. Подхватываю платье и снова бегу, останавливаясь у руин замка, печально смотрю на него. Но не время сейчас предаваться воспоминаниям, что вложены в мою голову. Даже вспоминать не хочу. Отбрасываю назад светлые волосы и забираюсь на камни, осторожно ступая по ним. Ищу в темноте свой тайник и достаю оттуда верёвку, обмотанную вокруг высокой разрушенной колонны. Пальцы подхватывают деревянную дощечку, и отодвигаю её, бросая туда верёвку. Лишь бы не упасть и не поскользнуться на мокрых камнях. Осторожно ступая вниз, нахожу опору и крепко держусь за верёвку, спускаясь по скрипящей под моими ногами лестнице. Луна надо мной уже скрывается за досками, а я все спускаюсь. Времени мало, очень мало, а я должна успеть. Прыгаю в воду и бегу по тёмному тоннелю, расплёскивая вокруг себя грязные брызги. Бегу долго, снова спускаясь по лестнице, оборачиваюсь, опасаясь преследования. Голова кружится. Останавливаясь, перевожу дыхание и сглатываю тошноту в теле. Продолжаю свой путь, пока он не приводит меня к двери, открыв которую оказываюсь перед другой лестницей, поднимаясь по ней. Голова упирается в потолок, на ощупь пытаюсь отыскать защёлку и отодвигаю её, распахивая над собой проход, покрытый мхом. Осматриваюсь и прислушиваюсь. Тихо, позади осталась стена и город. Могу увидеть огни с этого холма. Выбираюсь и отряхиваю платье, покрытое уже грязью. Неважно, сейчас ничего не важно. Я должна успеть.

Иду по воспоминаниям, необходимо найти опушку и там старый домик, где меня уже ожидают. Знаю это, чувствую, как сердце начинает быстро биться в груди. Наконец-то, мой путь окончен, и я открываю дверь, тяжело поддающуюся мне. Вхожу в тёмное и пропахшее гнилью пространство, кривясь от этого. Как только закрывается дверь, тут же оказываюсь в прохладных объятиях. И на губах остаётся холодный поцелуй.

– Георг, – шепчу я, обнимая мужчину за шею, и смотрю в блестящие синие глаза. Нет, в темноте я их не вижу, но знаю, потому что стали единственными во всём свете.

– Любовь моя, ты пришла, – шепчет он, покрывая моё лицо поцелуями.

– Мне так страшно, любимый, забери меня, прошу. Она что-то сделала со мной. Весь день я спала и сейчас мне так плохо внутри, – всхлипывая, обнимаю своего возлюбленного.

– Она обратила тебя, родная моя, против твоей воли. Тело твоё противится, как и душа. Сладкая моя, у меня все готово. Мы можем идти в Еркас, но ты должна обратиться окончательно именно там, где все началось. Иначе будет хуже.

– Я не хочу быть такой, как она, Георг. Я хочу быть такой, как ты. Не хочу быть там, – с ужасом шепчу, умоляя его не оставлять меня.

– Я знаю, знаю, моя любимая. Обещаю, что приду за тобой, когда почувствую, что ты готова. Но первое время ты должна быть там, рядом с той, кто обратил тебя. А пока нам надо таиться ото всех. Я буду приходить к тебе сюда. Мужчины ненавидят вас, а я полюбил одну из вражеского народа. Вэлериу, он только сможет помочь нам. Надо найти его, Констанца, мы должны вытащить его оттуда, – берет мои руки, поднося к губам.

– Иона в последнее полнолуние обратилась, и я слышала, как Василика говорила о смерти Вэлериу.

– Он не мёртв, я точно знаю. Она прячет его, использует, чтобы насытить себя.

– Не только себя, Георг. Иона упоминала, что брала у него кровь для обращения. Василика смешивает кровь: свою и его. Она убивает его, а ещё… не уверена…

– Говори.

– Мне кажется, что она была беременна, Георг. Ещё тогда, когда Вэлериу остался там. Но что-то пошло не так, и она потеряла ребёнка, сейчас же она пытается снова это сделать. Не получается у неё, и вот тогда она сказала, что он уже мёртв и никакой от него нет пользы. Она ищет варианты, две женщины погибли, пытаясь выносить плод.

– Я чувствую его, слышу очень отдалённо. Где она его прячет?

– Не знаю, любимый, не знаю. Когда она ходит к нему, то всех закрывают в большом доме, что рядом с площадью. И только такие как она уходят, открывая нас утром. И ещё кое-что…

– Что? Констанца, ты вся горишь.

– Ничего. Я должна проститься с тобой, любимый. Если не смогу уйти сегодня, то больше не приду.

– Почему? Ты разлюбила меня?

– Нет, нет, Георг, нет, – шепчу, обливаясь слезами, и впитываю в себя образ моего мужчины.

– Тогда какова причина?

– Сегодня утром, перед тем как я отправилась к Василике, привезли несколько мужчин. Одни были людьми, а другие только обратившимися. Когда она передала мне свою кровь, то я увидела, какие мысли бродят в её голове. Она отлавливает вас для продолжения нашего рода. И ищет вас, поэтому не приходи больше, не подвергай себя опасности. Я…

Громкие крики прерывают мою речь, и дверь распахивается. Меня отшвыривает от мужчины, ударяя спиной о стену. Кровь появляется во рту, а тело наливается свинцом, и сквозь мутное зрение вижу, как женщины во главе с Василикой нападают на Георга, царапая его, а я не могу ничего сделать. Мне так больно.

– Нет… прошу… не трогай его… умоляю тебя… – шепчу я. Оборачивается она и с рыком прыгает на меня, ударяет по щеке, сжимая шею до моих хрипов.

– Ты предала меня и теперь же ты умрёшь, чтобы больше никогда не быть той, кем была. Твой разум, твоё сердце принадлежат мне. Я одариваю тебя своей ненавистью, своей частью души, Констанца. Ты вечная моя сестра, твоя кровь отныне станет моей. Ты будешь первая, кто подарит нам дитя ночи, – шипит в моё лицо и хруст раздаётся по всему пространству.

– Я буду ненавидеть этот плод… обещаю…

Последнее, что я слышу перед тем, как остановилось сердце, это крик возлюбленного, которого уже не помню…

– Нет! – кричу я, подскакивая на постели. Дышу быстро и вся покрыта потом ото сна. Оглядываюсь и понимаю, что привиделось. Мама и Георг. Вот как она погибла. Любовь в её сердце была идентичной моей. Я была зачата от тех, кого разлучила Василика и убила. Громкий плач вырывается из моей груди, как же больно, что так все вышло. Не дала она им жить так, как они должны были. Не разрешила. Убила. И теперь слова матери так понятны, её жажда моей смерти. Она была проклята своим же обещанием.

Вытираю глаза рукой и поднимаю голову.

– Вэлериу, – шепчу я, смотрю, как покачиваются спокойно ткани от ветра, дующего с балкона.

– Вэлериу, я знаю, где проход! Я видела его! – уже кричу, подскакивая с постели, и ищу хоть какую-то одежду. Мой взгляд привлекает платье белого цвета, сложенное на низком стульчике рядом, белоснежные сапоги и нижнее белье. А поверх этого лежит листок, а под ним бархатная коробочка.

Сердце тревожно бьётся, когда опускаюсь на постель и беру в руки лист, раскрываю его и вижу размашистей почерк и слова, написанные на латыни.

«Радость моей жизни, моя Аурелия. Прошу тебя простить меня за то, что обманул тебя. Меня не окажется рядом, когда ты очнёшься. Мне пришлось прибегнуть к этому, чтобы уберечь тебя от войны, в которой ты не должна быть

Я должен покаяться перед тобой. Мои помыслы были жестокими и тёмными по отношению к тебе. Когда я лежал там, то чётко знал, что буду делать, когда заберу тебя с собой. Твоя участь была предрешена. Мной. Но я ошибся, приняв тебя за более ухищрённую копию Василики. За это я тоже приношу свои извинения.

По моему плану ты должна была пасть в свой грех с одним из нас. И твой выбор пал на меня, а я… даже самому себе в этом признаваться тяжело, не то, что тебе. Да, я вёл все к твоему бесчинству. Я горел в желании увидеть тебя, павшей передо мной на колени и умоляющей о моих поцелуях. Я применял свою силу, чтобы склонить тебя в свою сторону и принять мой грех, не волнуясь за твою душу. План был очень прост, показать ей, что её самое опасное оружие станет моим. Заботился ли я о тебе? Нет. И мне стыдно за это. Мне было необходимо твоё падение, твоя девственная кровь, которая пролилась и обожгла мои руки.

И с этого момента все изменилось. Я увидел себя со стороны, как и услышал твои слова, каждый раз подтвержденные действиями. Я узнал, что такое сила доброты и невинности. Настоящая. Подлинная. Неповторимая. Искал варианты, чтобы исправить все. Но вернуть время назад нельзя, и я оставил все, как есть, приняв решение теперь думать о тебе.

Прими мои извинения и прости меня за мой обман. Я играл роль, которую создавал несколько столетий. Моя месть затмила мой разум, как и бесчеловечность моего существования, перекрыла все желания, что были со мной ранее. Но последние ночи, проведённые с тобой, моя маска пала. Я пал перед тобой. И склоняю голову перед тобой. Признаться тебе в лицо, я не смог. Не позволил себе стереть свет звёзд в твоих глазах. Я оказался слаб перед тобой в своём эгоистичном желании оставить и присвоить тебя себе, хотя бы на эти часы, что стали для меня толчком для действий.

Когда ты будешь читать моё послание, мы уже будем в Сакре. Я обманул тебя и в этом, не желая более подвергать опасности. Ты должна была пойти со мной, как моя пленница, как та, что я обменяю на свою победу. И уже сейчас ты бы была мертва, потому что живой я не планировал тебя отдавать. Твои слова, сказанные мне, тронули мою спящую душу. Давно уже тронули её твои глаза, наполненные заботой и нежностью. Рубин мой, ты самая что ни на есть драгоценность этого мира, а я испортил её. Я каюсь, тысячу раз каюсь перед тобой и молю о прощении.

Пока ты спала, я нашёл единственное верное решение, которое освободит тебя. Ты мечтала быть свободной, и это лишь малое, что могу подарить тебе за твоё искреннее желание помочь нам. Тем, кто так был жесток к тебе, развернул в твоей душе борьбу. Я больше не удерживаю тебя, Лука собрал тебе вещи, они ожидают в твоей спальне. Там есть всё, что необходимо тебе для того, чтобы исчезнуть с румынской земли, забыть обо всём и прожить оставшееся время в своём человеческом обличии, как ты хочешь. Ты не будешь ни в чём нуждаться, там достаточно золота и камней, чтобы ты могла безбедно существовать.

Оставляю тебе то, что так и не посмел забрать. Прощай, рубин моего сердца, будь счастлива и озари свои дни улыбкой, которую я буду хранить в памяти во время боя. Она будет давать мне силы, как и воспоминания о твоей доброте ко мне, хотя я этого не заслуживаю. Я наказан, верно. Я ощутил твоё сердце и никогда не забуду того, что ты сделала для меня и моего народа. Прощаюсь с тобой и преклоняю голову только перед одной женщиной, ценной для меня. Тобой

Вэлериу Сакре, жестоко воспользовавшийся тобой и кающийся в последнем письме, которое будет написано моей рукой».

Слезы размывают строчки в этом письме, из груди вырывается крик боли. Душа разрывается на несколько частиц. Скулю, перечитывая это письмо, и кричу, не могу остановиться. Это невозможно побороть в себе сначала понимание предательства, а затем прощание. Он пошёл туда один! Один! Без меня. И оставил похоронное платье мне, предполагая то, что умрёт там. А я, любящая его всем сердцем, оскорбленная его действиями плачу лишь потому, что оставил.

Дрожащая рука тянется к бархатной коробочке и открывает её. На чёрном шёлке лежит цепочка из серебра и кулон в форме кристалла с бордовым камнем внутри. Плача, поднимаю её и замечаю, как что-то в этом камне движется. Это не рубин, что я предположила поначалу, это жидкость. Алая. Густая. Кровь. Но зачем он оставил мне это? Его кровь для меня?

Бегаю глазами по письму, затем смотрю на кулон и одежду. Снова перечитываю, вытираю нос рукой, успокаиваюсь.

Любил ли он меня? Ни разу не сказал об этом, только полон благодарности, которая мне не нужна. Неужто, не увидел этого? Неужто, так и не передала ему свои чувства? Или же не захотел, и я была просто действительно способом мщения. Ведь я даже сейчас, узнав всё, продолжаю бояться за него и желать победы ему. Желать спасения и продолжения жизни, как и он мне. Не это ли любовь?

– Ты думаешь, я приму это, не ответив тебе, Вэлериу? – спрашиваю я тишину, сжимая в руках кулон. – О, нет, так просто ты не простишься со мной. Я предупреждала однажды, что найду выход отсюда и буду делать то, что сама решу. И я найду тебя, чего бы мне это ни стоило. Я найду и помогу тебе, а потом… потом ударю. Ударю так сильно, чтобы ты помнил всю свою жизнь, как мне больно сейчас. Больно не от обмана, не от сладких речей, что были пылью. А от того, что ты так и не увидел, насколько моя любовь к тебе сильна, как и моя воля. Жди меня, потому что это теперь наша война.

 

Quinquaginta novem

Бегу по лестнице, крепко сжимая в руках кулон. Никого нет в замке. Вымерло всё, и даже темнота не приносит мне страха. Тут должен кто-то остаться. Он не мог забрать всех. Пролетаю по коридору и поднимаюсь, чтобы через несколько секунд оказаться в своей спальне, где замечаю саквояж, небольшой сундучок и всё, как он и написал. Но мне необходимо не это. Подхожу к вещам и раскрываю сундучок, выбрасывая все украшения на постель. Руками разбираю драгоценности, которые будут стоить очень много в современном мире. Ищу то, что поможет мне понять его. Пальцы замирают, когда вижу подтверждение своим мыслям. Поднимаю крестик и улыбаюсь, он отдал это мне, а не кому-то иному. Крестик его матери. Быстро надеваю его на шею и продолжаю разбирать камни, пока не нахожу небольшой кинжал, усыпанный драгоценностями. Вот это мне и понадобится. Теперь осталось понять, как добраться до земли, а оттуда, как попасть в Эллиаде. Вздыхаю и складываю всё обратно.

Выбегаю из спальни, теперь сжимая в руках нож и его кровь. Как он мог так поступить? Как мог оставить меня?

Прохожу по коридорам и спускаюсь по лестнице к обеденному залу, который больше не охраняют. Двери распахнуты и оттуда исходит тусклый свет. Радость надежды, что там, что не ушёл, пока я не проснусь, поменял решение, вспыхивают в груди, и уже влетаю в зал, осматривая его. Но сердце опускается в пятки, когда нахожу только одного вампира. И не того, кого так жажду видеть.

– Петру. Где все? Это правда? Они ушли? Когда? – громко спрашивая, подхожу я к мужчине, поднимающему голову на меня.

– Аурелия. Ещё на рассвете все покинули это место. А сейчас умирают, полагаю, – усмехается он.

– Как вы можете так спокойно об этом говорить? Почему вы тут? Почему предали его? – с болью произношу я, больше не вижу и не узнаю того, кого представляла себе в этом мужчине.

– А что мне остаётся? Меня заставили быть здесь, помочь вам уехать и скрыться. И я вновь вдали от семьи, которая так и не приняла меня. Отчего мне не быть спокойным, когда это уже привычно? – хмыкает он, поднимаясь со стула, на котором раньше сидел Вэлериу. И так неприятно внутри, так горько от его слов, что отвожу взгляд, не принимая такого объяснения.

– Я не собираюсь прятаться. Я собираюсь пойти туда и помочь ему, – тихо говорю я и кладу на стол свои вещи. Петру только хочет мне ответить, и уверена, это были бы жестокие слова, но закрывает рот, переводя взгляд на кулон с его кровью и кинжал.

– Это… это… – указывает пальцем на кулон.

– Это его кровь, он оставил её мне. Видимо, решил, что в свободе, о которой он говорил, я решусь принять…

– Нет! Вы ошиблись! – перебивает меня громко и подходит, протягивая руку к кулону, но тут же одёргивает. Вижу, как от его ладони идёт пар. Удивлённо смотрю то на стол с предметами, то на Петру.

– Он не забрал? Не молил вас о подарке? Это осталось у вас? – чуть ли не кричит Петру.

– Что не забрал? О каком подарке вы говорите? И да, он оставил мне эти вещи. Они мои, и я не отдам их, – подхватываю кулон и кинжал, пряча их за спиной, и делаю шаг назад, зло поджимая губы.

– О, брат! Брат, что же ты наделал?! – Петру, издавая стон, хватается за волосы и мотает головой. С ужасом наблюдаю, как мужчина кричит, закрывая лицо руками, а потом начинает носиться по пространству, изрыгая проклятья. Продолжая орать так, что это леденит мою душу и пугает меня. Ни разу не видела такого. Облизываю губы от волнения и медленно отступаю к выходу, пока вампир, коим он и является, рвёт ткани, переворачивает и бросает стулья, ломает стол и рычит.

И это действительно страшно быть сейчас тут, поэтому разворачиваюсь и только пытаюсь бежать, как прыгает передо мной, хватая меня за плечи.

– Он обрёк себя на верную гибель из-за вас! – кричит Петру в моё лицо.

– Отпустите… мне больно, – шепчу я, опасливо смотря на это искорёженное мукой лицо. Стонет, освобождая меня, и ударяет себя по лицу, запуская руку в волосы.

– Он должен был этой ночью заставить вас передать ему это. Для этого была эта ночь и слова Луки. Всё было спланировано, – берет мою руку с кулоном.

– Зачем ему его же кровь? – удивляюсь я, вырывая руку.

– Это не его, Аурелия! Это ваша! Ваша проклятая и священная девственная кровь, что была собрана в ту ночь!

– Что? – недоуменно переспрашиваю его.

– Да, – уже тише говорит он. – Да. Вы здесь были для того, чтобы лишиться девственности, и эта ваша кровь имеет силу, которая будет победной в войне. И одному из нас вы должны были отдать её, передать искренне и добровольно, только тогда мы смогли бы дотронуться до неё. А так она обжигает. Та боль, что вы испытывали, когда лишись этого, защищает вашу кровь от употребления. Только добровольное желание одарить ею одного может быть равна тому, что вы испытали. Это принадлежит вам, но должно было помочь нам.

Строчки из письма вспоминаются, и я захожу обратно в зал, бросая вещи на стол. Из выреза платья достаю лист и вновь перечитываю его слова. «Оставляю тебе то, что так и не посмел забрать».

Перевожу взгляд на кулон, а затем на письмо, слова расплываются от слезы, капнувшей из глаз.

– Моя злость обусловлена была тем, что Вэлериу заставляет вас испытывать к нему симпатию. Забирается в вашу голову и ведёт вашей кровью. Сам противоречит своим словам. Добровольность он вам не подарил, как я думал. Я ошибся. Я так глубоко ошибся и последние слова, что были сказаны ему: «Горите в огне»! Почему не рассказал? Почему же ты такой, брат? – полный горечи и раскаяния голос Петру отрывает меня от печали. Поднимаю голову и оборачиваюсь к нему.

– И теперь… теперь он может умереть. Это он решил. Он отправился туда без моей помощи, чтобы избавить меня от самого же себя. Позволить Василике выиграть и получить власть, а меня спрятать, оттянув время для моего побега, – шепчу я, сжимая лист в руке, и со слезами смотрю в глаза Петру.

– Да. Вашей крови в нём и мужчинах и его силы хватит на два – три дня, возможно, больше, чтобы бороться. А потом он будет иссушен и без доступа к вам. Это ослабит его и тогда Василика вновь убьёт его. Теперь навсегда, – слова Петру ещё больше раздирают внутри сердце.

– Нет. Не будет такого, – смахиваю слезы, сворачивая бумагу, и прячу обратно рядом с сердцем.

– Уже ничего не изменить, Аурелия. Это не в нашей власти. Бой начался этой ночью, люди спрятаны, и здесь остались только вы и я. А без этого ни о какой победе не может быть и речи, – качает головой Петру.

– Если бы он попросил, объяснил всё, то я бы отдала ему это. Я всё бы ему отдала, а он… он отказался. От меня отказался, – понимая теперь его слова прошлой ночью, как прощание, поддаюсь эмоциям, что рвут меня, не переставая.

– И вы ошиблись сейчас, Аурелия. План состоял в том, чтобы забрать у вас эту кровь и воспользоваться ей, а вас убить, ведь ваша сила будет меркнуть с каждым днём. Разум станет слабым и им сможет воспользоваться любой из нас, будь то мужчина или женщина. Вы стали бы опасной для нас. Невинность была вашей мощью, которую мы должны были использовать против Василики, и она желала этого же. А Вэлериу отказался от этого, повел своих братьев на смерть, только бы спасти вас. Я тоже ошибся, думая, что не терзает его внутри ничего, что может касаться вас. Вы его, Аурелия. Вы та, что вернула ему чувства, которые были отняты в момент принятия проклятья. Вы однажды говорили, что любящий человек всеми возможными способами будет защищать свою избранницу. И это тому подтверждение. Он не заставил вас, не просил, не молил о помощи, не выпил эту кровь, пользуясь вашей слабостью, как женщины. Если бы он это сделал, то вы бы тут же утратили часть генов Георга, а он оставил это вам, чтобы продлить вашу жизнь. Он любил вас, Аурелия. И сейчас любит, хоть это противоречит нашей сущности. Кроме собственных пороков, мы не испытываем ничего. А он… он первый. Истинный. Смог, – дотрагивается до моей щеки, а я плачу от этих слов и были эти мысли внутри, только не позволяла им выплеснуться наружу. Не разгадала. Не уберегла.

– О, Вэлериу, что же ты наделал? – сквозь рыдания произношу я, кажется, что ноги не держат, подкашиваются, Петру успевает подхватить меня, обняв за талию, и прижать к себе. А я цепляюсь за его рубашку, намокающую под градом моих слез.

– Аурелия, не плачьте. Это его выбор и надо принять его, – шепчет Петру.

– Нет, – хрипло отвечаю я, поднимая голову. – Нет. Меня его выбор не устраивает.

– Но выхода нет, поймите, нет больше вариантов, чтобы спасти их. Они там погибнут. Все. До единого, – отвечает он.

– Выход всегда есть, Петру! – возмущаясь, я выпутываюсь из его рук и поворачиваюсь к столу. Смотрю на кулон и нож, пытаясь найти вариант.

– Аурелия, возможно, вы думаете, что влюблены в него, но это не так. Это мысли, которые были вложены вам в самом начале. Это…

– Закройте рот, Петру! Просто заткнитесь! – кричу я, зло обрушивая на него эмоции, что более не подвластны мне, перехожу на румынский.

– Вам это выгодно, не так ли? Выгодно, что он умрёт? Вы будете счастливы…

– Да! – рычит он, перебивая меня. – Я умру в тот момент, когда погибнет Лука. Он заберёт меня за собой, как мой создатель, и я буду счастлив, что обрету спокойствие. Я не хочу этого, но давно принял свою судьбу, и вам следует сделать то же самое. Вам ничем не помочь ему!

– Обретёте ли, Петру? – тихо спрашиваю я его. – Вы уверены в этом? Уверены, что со смертью Луки и Вэлериу все закончится? А как же те, что живы? Как же эти люди, сейчас прячущиеся в убежище? Она оставит их в живых? Что будет после того, как вы успокоитесь? Смерть и мрак. Разве от этого можно быть счастливым? Вы эгоист, думающий только о себе. Неужели, вам никого, кроме себя, не жаль? Неужели, вы позволите своим грехам пустить в мир зло, что сидит в Василике?

Жмурится от моих слов, я вижу эту борьбу на его лице. Наблюдаю за ней, пока внутри взываю к его человечности, к его настоящему облику, что он представляет. Он другой, я знаю это. Петру иной, и сейчас из-за своей обиды на то, что не взяли с собой его братья, больше не противостоит своим грехам, позволяя им видеть все в мрачном цвете.

– Нет. Я уже не знаю, как облегчить это. Невыносимо больно, – выдыхает он слова.

– И мы не облегчим этого, Петру, пока не будем уверены, что Василика мертва. А умрёт она, если вот это, – подхватывая пальцами подвеску, поднимаю, – я доставлю Вэлериу и отдам ему. Добровольно, как тому, кого люблю. И вы не правы, считая, что мои чувства это выдуманная иллюзия. Они реальны. Реальны настолько, что имеют силу. И я подарю ему её, а если ему, то и другие получат силу от меня. Я могу помочь. Меня не волнует, что будет со мной. Я готова пойти туда и обречь себя на смерть, спасти его и навсегда похоронить правление Василики в прошлом. Только я не смогу это сделать одна. Я не успею. Мне необходима помощь. Ваша помощь, Петру. Вы сказали, что далеко от семьи, и они не приняли вас. Но думали ли вы о том, что так они защищают самого младшего брата? Ведь Вэлериу знал вас ещё младенцем и даже если ваша внешность старше, но душа моложе. И я уверена в том, что не пустили туда, а оставили со мной, чтобы спасти и вас. Но без вашей и моей помощи они погибнут. Помогите мне, Петру. Прошу вас, помогите мне спасти не только моего возлюбленного и вашего брата, но и людей. Эти души, что сейчас ожидают и дрожат от страха. Помогите мне, покажите дорогу.

– Я не могу, Аурелия. Вы… вы ведь умрёте… я не могу позволить себе решиться на это. Вы погибнете, а вы так прекрасны и молоды, так добры и наполнены светом. Я тоже желаю, чтобы вы были живы и увидели свободу, – шепчет он, отворачиваясь от меня.

– Да, но сколько жизней мы спасём. Моя судьба была с самого рождения предрешена, и прятаться от неё, я не хочу. Вэлериу отказался от того, что могло помочь ему, он отказался от мести. Он пошёл туда, чтобы не разочаровать своих братьев, пошёл туда, чтобы показать Василике, что даже без моей помощи его сила мощна. И это достойно того, чтобы любить его, как своего господина. И я уверена, что там… сейчас он будет защищать каждого, принимая на себя все удары. Я нужна ему, как и он мне. Он должен знать, что я люблю его, и это принадлежит ему. Молю вас, Петру, помогите мне добраться до Сакре. Я пойду туда с вами или без вас. Но я боюсь, что могу не успеть и обнаружу вместо живых глаз мёртвое тело и мрак. Я боюсь не успеть сказать ему это. Я должна это сделать. Петру, прошу. Если надо, то встану на колени, но подарите мне свою силу, от которой отказалась я, – произношу, с надеждой смотря на бурю из сопротивления на его лице.

– Хорошо. Но нам надо собрать провизию для вас и переодеть вас. И мне нужна кровь, – кивает Петру.

– Возьмите мою, – протягиваю ему руку, но он отступает.

– Я не имею на неё право. Мы отправимся в деревню, пока вы будете собираться, я напитаюсь. Но, Аурелия, вы уверены?

– Нет, я не уверена, что успею. Но уверена, что сделаю всё для этого. Благодарю вас, Петру. Я готова, – произношу я, улыбаясь ему.

Хотя сердце страшится этого, не унять все же чувства опасности, что свойственны моему человеческому существу внутри. Но любовь намного сильнее, чем страх. Бояться больше нечего, ведь будущего для меня не может быть. Оно невозможно и фантазии ушли в небытие. А прошлое больше не имеет значения. Только в настоящем я могу поменять ход событий и спасти того, кто стал для меня ценнее, чем моя жизнь. И меня не волнует, что за мысли были в его голове. Больше не волнует. Кровь, что я держу в руке, так и не была использована по назначению. И это показывает мне истинные его чувства, чем любые слова, сказанные им.

 

Sexaginta

– А теперь слушайте внимательно, Аурелия. Вы будете делать то, что я вам скажу. Если говорю – бежать, без каких-либо вопросов вы это делаете. Если я скажу – не дышать, то тоже поступаете так, как я приказал. Нам нужно добраться до лагеря, он в горах, недалеко от Сакре. Я буду двигаться без остановок, если вам будет плохо или же вы почувствуете что-то, да и, вообще, захотите остановиться, то похлопайте меня по спине. Ваши слова, даже шёпот собьют меня с ритма, я потеряю путь, который учую и не смогу быть начеку, отдавая слух вашим словам. Поэтому только прикосновение к спине, и я остановлюсь. Все понятно? – смотрит в мои глаза и спрашивает Петру, крепко держа меня за плечи.

– Да. Мне все ясно, – киваю я. Отпускает меня и отходит, проверяя меч, который висит у него на талии. Прячет в сапог ещё один нож.

К счастью, люди забрали не всю одежду. И Петру нашёл для меня штаны, сапоги, рубашку и камзол одного из мальчиков поселения. Быть тут одной, пока Петру отсутствовал, было неприятно. Тишина мрачная, давящая и не предвещает ничего хорошо. Никого нет, ворота распахнуты, на земле валяются какие-то вещи, что упали у людей. И понимаю, что они собирались впопыхах, их подгоняли, и теперь они ожидают победы.

– Делайте то же, что и я. Свой кинжал спрячьте в сапог, а кулон в карман. Никто не должен знать, что он до сих пор у вас. Особенно женщины, – наставляет Петру.

– Мы можем их встретить? – спрашиваю я, с точностью выполняя указания.

– От этого мы не застрахованы, Аурелия. Предполагаю, что они все там, но рядом с лагерем тоже могут быть. Я не знаю, какая сейчас ситуация, поэтому на всякий случай будем осторожны. И если я увижу, что мы опоздали, то развернусь и унесу вас за пределы Румынии. Это не обсуждается, – вижу, как я только было хотела возразить, он упрямо поджимает губы и протягивает мне руку.

– А теперь пойдёмте, – говорит он. Киваю, вкладывая свою ладонь, и мы выходим из дома Андрея. Идём по безмолвному городу к воротам.

В молчании поворачивается ко мне, обнимает за талию и поднимает, сажая на себя. Обхватываю его шею и крепче прижимаюсь, глубоко вздыхая.

– Готовы, есть ещё возможность не идти…

– Готова и не поменяю решение, – уверенно перебиваю его. Ещё секунда и он прыгает на дерево, цепляясь за него. И начинает нестись, оставляя после нас оборванные ветви, падающие на землю. Свист в ушах сильный, что меня подташнивает. Но это нервозное состояние, в котором я пребываю. Страх за жизнь Вэлериу и сердце не может утихомирить своё биение. Это невозможно, но решение моё и, правда, неизменно. Если он выиграет, убив Василику, то и я смогу умереть с улыбкой на губах.

Никогда я не задумывалась о своей смерти. Никогда не предполагала, что сама пойду к ней навстречу. Но что делает с мыслями и решениями любящее сердце. Оно не толкает тебя, не заставляет. Нет. Ты сама принимаешь такой исход, хотя боязно. Я не знаю, что чувствуют люди, когда погибают. И об этом тоже не задумываешься, только о том, чтобы успеть сделать то, для чего ты была рождена. Смысл моей жизни в смерти ради проклятого возлюбленного.

Петру продолжает лететь по деревьям, а мои руки уже заледенели от холодного ветра, бушующего при подъёме в горы. Кажется, что даже задремала, пока мы направляемся на место боя.

Удивительно, что сейчас на земле льётся кровь вампиров, а люди, живущие рядом, даже не подозревают об этом. Не знают, что и их судьбы решаются сейчас. Судьба каждого человека на этой планете. Ведь Василика не остановится, если Вэлериу будет побеждён. Она будет обращать, и искать способы размножения снова и снова. А к чему это приведёт никому не известно.

Петру прыгает на землю, и я подпрыгиваю на нём, распахивая глаза, и поднимаю голову с его плеча.

– Теперь мы пойдём. Уже недалеко, – шепчет он, снимает с себя. Киваю ему и встаю на землю, разминаю ноги и затёкшее тело.

Всюду деревья и лес, я даже не вижу, куда нам идти, но Петру уверенно двигается только ему известным путем, следую за ним, переступая через поваленные стволы. Замечаю, что снег уже покрыл гниющую листву и почву. Как же я любила зиму. Эту сказочную пору, когда морозный воздух щиплет щеки, и ты, наслаждаясь хрустом снега, лепишь всяческие фигурки рядом с домом. Моё представление о мире было детским, а сейчас все изменилось в моей жизни. Больше не увижу рассвет, никогда не отпраздную свой день рождения, не буду пить горячий шоколад в Рождество. Всё это теперь кажется таким бессмысленным, таким глупым, что улыбаюсь своим воспоминаниям, шагая по лесу.

Петру останавливается и выставляет руку вбок, говоря мне делать то же самое. Подхожу к нему, осматривая тёмное пространство. Поворачиваюсь и наблюдаю за его лицом, хмурым и напряжённым.

– Когда скажу – бегите, – его шёпот, едва слышный, достигает моего сознания.

– Что… они тут? – сглатываю, спрашивая его.

– Я что, вам сказал? – поворачивается ко мне, бегая глазами по моему лицу.

– Не оставлю вас, Петру. Я не смогу тоже это сделать, как и вы не смогли мне отказать, – мотаю головой, хватаясь за его руку.

– Аурелия, прошу вас, ещё несколько минут. Я не успею вас унести, нас окружили. Но смогу отвлечь от вас… бегите… прошу, как только я дам сигнал, – быстро шепчет он.

– Петру…

– Прошу вас, Аурелия, не оборачивайтесь, а бегите. Вам нужно бежать вперёд ещё метров двести, затем свернуть направо и когда окажитесь на холме увидите лагерь. Бегите к нему. Кричите, зовите на помощь, привлекайте внимание мужчин. Там должен был кто-то остаться. Они помогут вам спастись, – кладёт руку на мою, сжимающую его локоть. Смотрю в его глаза, блестящие от страха. Но не за себя, а за меня. И как же сложно его оставить тут, когда они близко. Они нападут на него.

– Спасите моих братьев, Аурелия. Спасите его, а я уже отжил своё, и теперь пришло моё время защищать вас, как и обещал. Я…

– Как это мило и всё тебе, Лия. Разве это честно? – насмешливая интонация знакомого голоса перебивает Петру и заставляет обернуться.

– Рима…

– Помнишь меня, надо же, – смеясь, девушка выходит из тени дерева, являя мне лицо, измазанное кровью, с ужасными кровоточащими порезами.

– Что она сделала с тобой? – с ужасом шепчу я, слыша шуршание листвы, оповещающее о приближении других.

– Ты скрыла от меня это. Решила себе оставить всех братьев? А я считала тебя чуть ли не сестрой. Ты предала меня, Лия! Ты предала Василику! – обвинительно кричит она, указывая на меня кровавым когтем.

– Она заставила вас, Рима. Она…

– Петру, какой очаровательный сюрприз. Мило, что ты всё же поборол свою трусость и пришёл на наш яркий костёр, где горят уже твои братья, – и вновь меня перебивает женский голос.

– Дорина, не тебе судить о трусости, когда ты убила собственное дитя, страшась гнева Василики за свою жажду познать первого, истинного, – отвечает Петру и обходит меня, вставая передо мной.

Рычание вырывается из горла Дорины. И слева от нас появляется тёмная вспышка. Тут же нападает на Петру, повалив его на землю. Мой вскрик и падение на спину. И не успеваю я понять, кто это, как меня уже тащат за волосы. Паника скручивает меня изнутри, а разум пытается найти способ прекратить эту боль.

– Всегда мечтала это сделать, – смех Римы оглушает меня, ведь до сих пор не приняла, что она мой враг, больше не подруга. Меня дергают за руку, и буквально вырывают из захвата девушки, и уже стою, цепляясь за куртку Петру, боковым зрением вижу разорванное тело некогда знакомой женщины из города.

Рычание неприятное, опасное окружает нас. Петру держит перед собой меч, воинственно пугая им женщин. Их пятеро, и они кружат вокруг нас.

– На счет три, Аурелия, – шепчет Петру, отклоняясь ко мне, пока мы переступаем и следим за попытками нападения.

– Раз, – одна из женщин прыгает на нас и тут же её голова отлетает под острым клинком Петру.

– Два, – отрывает мою руку, свободной рукой, от его камзола. Задерживаю дыхание, готовясь бежать. Смотрю на ухмыляющуюся Дорину. Не сводит с меня глаз.

– Три! – с громким криком отталкивая меня, прыгает на Дорину, которая отражая удар Петру, отбрасывает его к другим.

Разворачиваюсь, чтобы бежать, но перекрывают мне путь. И нет спасения. Они стали монстрами. Мои губы трясутся. Слышу, как кричит что-то мне Петру. Но смотрю в налитые кровью глаза Римы, облизывается, издавая гортанные звуки.

– Держи… – возглас Дорины тонет в голосе Римы, с победным криком прыгнувшей на меня. Удаётся отскочить, но падаю, перекатываясь по земле. У меня нет навыков борьбы, а Петру так яростно сопротивляется им, царапающим его, убивающим его.

Воспоминание о том, что у меня тоже есть оружие, моментально вспыхивает в голове. Вытаскиваю свой кинжал, как раз в тот момент, когда на меня падает сверху Рима, держа наготове когти, чтобы разорвать. Кричу от страха и желания спасти себя и Петру. Кричу громко, выставляя руку вперёд. Ещё секунда и мой кинжал пронзает грудь Римы. Наваливается на меня, накрывая своим тяжёлым телом. Не двигается, а моя рука крепко сжимает кинжал. И знаю, что убила, прохладная кровь струится по моей руке. Уверена в этом, потому что возжелала.

– Никогда мужчина не будет править… – только эти слова заставляют меня отбросить тело и вытащить своё оружие, покрытое кровью. Оглянуться, дабы увидеть, что все повержены, кроме Дорины и Петру, которого она держит за горло. Но ему удаётся ударить её, чтобы поднять с земли оброненный меч. И только он это делает, как другая летит на него. Отрубает голову, отскакивающую ко мне, поднимая голову.

– Уходите! Бегите! – кричит он, но я не слышу его, а смотрю за его спину в темноту, откуда выпрыгивает Дорина.

– Сзади, Петру! – не успевает он защититься, толкает она его ногами в спину, опрокидывая на снег, перепачканный кровью и землёй.

– Бегите, – одними губами говорит Петру. Замечаю движение сбоку и поворачиваюсь, выставляю руку с кинжалом, вскакивая на ноги. Женщина останавливается в метре от меня, и окровавленные губы расплываются в улыбке. Она прыгает через меня и скрывается в лесу. Оборачиваюсь, шумно вздыхая. Но тут же перекрывает мне кислород то, что вижу. То, что не хочу.

– Нет… – с ужасом шепчу я, наблюдая, как в замедленной съёмке рука с мечом Петру, который оказался в ладони Дорины, поднимается в воздух. Отталкивает его… делаю шаг к ним, затем ещё и ещё, только бы успеть. Ещё секунда…

– Нет! – кричу, но не хватает сил, чтобы спасти его. Клинок проходит по горлу Петру, разрезая его практически до позвоночника, издаёт хлюпающие звуки и падает прямо к моим ногам.

– Нет, – из тела вырывается стон боли. Окровавленный меч Дорина бросает рядом с телом, громко приветствуя смехом эту смерть. А я смотрю на мужчину, ставшего для меня дорогим. Слезы скапливаются в глазах, капая на окровавленное тело. Мои колени подгибаются, и я падаю рядом с ним.

– Петру… Петру… нет, – шепчу я, сотрясаясь в рыданиях. Глажу его посеревшее лицо с распахнутыми уже белесыми глазами.

– Петру… милый Петру… – скулю, обливаясь слезами горя, что разверзлось в груди. И хоть не близок он был мне, как возлюбленный, но проник он в моё сердце иначе. Как друг. И терпеть эту боль так невозможно.

– Ну, хватит уже, Лия. Он и так труп, не было у него навыков, чтобы противостоять мне, – новая порция насмешки над ним, надо мной и моей утратой поднимает волну в теле. Она туманит глаза, она неконтролируемая, такая запоздалая, она заставляет меня схватить меч, что убил Петру. Подняться на ноги, продолжая смотреть на того, кто защищал меня до смерти. На того, кто был недооценён. На того, кто теперь оставил нас из-за меня.

Громкий крик вырывается из моего горла, и поворачиваюсь к женщине, с довольной улыбкой, наблюдающей за мной. И не вижу ничего, кроме серого лица и мёртвых глаз, кроме воспоминаний улыбки и поддержки. Кроме печали и горя, что сейчас в моём сердце.

Крепко держу меч и несусь на Дорину, уже устало цокает и даже не страшится меня. Она просто ждёт, насмешливо и гордо неся свою отвратительную сущность. Но она даже не подозревает, какая жажда её крови сейчас бушует в моём разуме. Не подозревает, что меч, который я поднимаю, несёт в себе мой ответ на этот смех над усопшим другом. Все длится так недолго, а, кажется, что время тянется, пока я достигаю достаточно близкого расстояния, замахиваясь, кричу имя Петру, нападаю на неё. Отскакивает, прыгает по деревьям, смеясь. Но это ещё больше распыляет ярость внутри. Один взгляд на мёртвое тело, лежащее на грязном снегу и бегу на неё. Бегу так быстро, насколько умею. Собираю всю злость и горе, что сейчас тлеет в моих венах. Не понимаю, как, но мой меч, окровавленный и смертельный, попадает прямо по её горлу, когда она прыгает на землю. Хруст и кровь, брызнувшая на меня, не останавливает. Заношу вновь меч и кричу, уже хриплю от боли внутри, нанося удары по пытающейся отползти от меня Дорине. Ещё и ещё, не смея остановиться, не желая этого. Ударяю клинком, разрывая тело этой гадюки, и не помню себя. Кричу и рублю, со всей своей силой, со всей любовью, что живёт в моём сердце к Петру. За него. За моего друга! За того, кто был намного лучше, чем они! За его душу!

Тишина наступает вместе с упадком сил. Руки падают, не имея возможности, физической возможности снова пронзить её тело. Пелена с глаз слетает, и теперь я вижу, в какое окровавленное месиво превратилась подруга мамы. Закрываю глаза и открываю их, тяжело дыша, отпускаю меч, падающий у моих ног. Поворачиваю голову, чтобы увидеть мёртвую Риму, ещё несколько женщин и его.

Ноги не держат, и падаю на колени, проползая по снегу, и хватаюсь за ледяную руку мужчины.

– Петру… прошу вас… не умирайте… я вам дам своей крови… прошу, – горько плачу я, доставая из его сапог нож, чтобы порезать свою ладонь и приложить руку к его приоткрытому рту.

– Господи, прошу тебя! Молю тебя! – хриплю я, поднимая голову к небу, прячущемуся за листвой. Понимаю, что не помогу, что это конец. Конец для Петру. Опускаю голову и всматриваюсь в это лицо. Красивое лицо самого младшего брата моего возлюбленного.

– Простите… простите меня… – шепчу я, и вновь комок из горя застревает в горле. По щекам катятся слезы, а я сжимаю его руку, падая на его грудь, и хриплю. От боли. От стыда, что не смогла уберечь. Сжимаю руками его камзол и плачу в него. От нежелания принимать эту правду. От дружеской любви, что жила во мне и продолжает жить.

– Прошу вас, Петру, простите меня… простите меня… это только моя вина. Вы не хотели идти сюда. А я заставила вас. Простите меня, прошу… простите… – шепчу я, пытаясь раскаяться во всём, где была не права с ним. Но безмолвен. Теперь навечно безмолвен этот истинный представитель понимания и поддержки.

– Простите меня, – глажу его лицо, пачкая своей кровью, а с моего скатываются слезы, попадая на его серые щеки. – Простите… простите, что не уберегла вас, мой милый друг. Простите, что я стала причиной вашей смерти. Простите, что не послушалась вас, что не сделала больше, дабы вы сейчас заверили меня – всё позади. Простите меня за это.

– Господи, услышь меня, молю о его душе. Молю, прими его к себе, прости его и согрей одинокое сердце. Молю тебя, прости его, ведь это моя вина, только моя. Прошу… дай ему то, что так не хватало… дай ему любовь… простите меня, Петру, простите, – склоняюсь к его лицу, глотая слова и слезы. Касаюсь его мертвых губ, что не смогла сделать когда-то, но пусть будет сейчас так, и сжимаю плечи, утыкаясь лбом в его. Горе, что познала в этом мире, не сделало меня сильнее, а лишь показало, насколько мало времени есть у нас, чтобы познать близких людей и оценить их. Сейчас же я корю себя, что не призналась в моем почтении ему и дружеской любви раньше. Он так и не узнает, что в моем сердце и для него было место.

 

Sexaginta unus

Я не знаю, как долго лежу на мёртвом теле, смотря в одну точку. Я не помню, зачем я тут. Не помню ничего из того, что было со мной. Только могу гладить грудь Петру, успокаивать его и шептать о том, что теперь он свободен. Он обретёт спасение, я верю в это. Верю…

– Госпожа, – незнакомый голос раздаётся надо мной. Вздрагиваю и поднимаю голову, вижу нескольких мужчин с факелами, окружившими нас.

– Он… он мёртв… моя вина… он мёртв, – шепчу, а глаза вновь наполняются слезами. Незнакомец печально бросает взгляд на Петру и кивает мне.

– Пойдёмте. Тут нельзя оставаться, – предлагает мне руку, а я мотаю головой, крепче стискивая одежду Петру.

– Нет… я… нет… не должна, – смотрю на него и улыбаюсь, мысленно заверяя, что пройдёт его боль.

– Мы возьмём его, женщины могут вернуться, госпожа. Ну же, – меня кто-то обхватывает за талию, отрывая от тела. Смотрю, как другие мужчины осторожно поднимают его и кивают тому самому, что пришёл так поздно.

– Мой кинжал, – вспоминаю я, осматривая землю, всю перепачканную в крови. Вижу рядом с телом Римы его и пытаюсь перебороть это чувство вины, что убила. Убила двоих и желала этого. Меня отпускают, давая возможность поднять кинжал и крепко сжать его в руке.

Указывают вперёд, и я иду, переживая боль утраты внутри. Больше не плачу, сил нет, едва могу передвигать ногами, рука саднит, но не чувствую этого. Только пустоту в сердце, где было место для Петру.

Мы продолжаем идти этой процессией, пока на холме не вижу огни лагеря, а недалеко в низменности алые костры, что полыхают за стенами города.

– Вэлериу, – шепчу я, поворачиваясь к мужчинам, доходящим до меня. Ищу ответ в их молчаливых лицах. Никто не отвечает мне. И страх поселяется в душе. Только открываю рот, но мужчина обхватывает меня за талию, и прыгает на дерево, как и остальные с какими-то криками несутся позади нас.

Неужели, не успела? Неужели, Петру погиб зря?

Думать об этом сейчас, нет сил, только жмуриться и ждать, когда это прекратится. Означать такое поведение может только одно – нападение. А мужчины продолжают нестись, пока горячий поток воздуха не проходит по моему лицу. Распахиваю глаза и вижу, что мы уже в лагере, где расставлены палатки, мужчины бегают, что-то кричат, на земле лежат мёртвые. Слишком слаба, даже чтобы плакать. Не ожидала я, что войну познаю хоть когда-то.

Мужчина продолжает идти, крепко держит меня, раздавая распоряжения об укреплении позиций, о теле Петру. Опускает меня на ноги и кланяется.

– Спасибо вам, – шепчу я, испытывая благодарность за то, что спасли. И нет их вины в смерти Петру, только моя. И хочется как-то подбодрить этого мужчину, оказавшегося тут и ещё живого.

– Вэлериу. Где он? – голос дрогнул на его имени, а в груди появилось неприятное чувство.

– Позади вас палатка, вам там все объяснят, – отвечает мужчина и его зовёт другой, вносящий в лагерь растерзанное тело, как видимо, его друга.

Мой взгляд проходит по этим вампирам. Мужчинам. Я оказалась в эпицентре костров, сжигающих тела, криков и настоящего ада. Даже слышу неподалёку бой, удары мечей и победные кличи. Было невозможно дойти сюда без потерь. Но принять, что это была потеря Петру – пока не могу.

– Лия! Какого черта ты тут делаешь? – знакомый голос и пусть злой, агрессивный раздаётся за моей спиной, но я рада увидеть его, резко развернувшись. Увидеть, насколько обожжена его одна часть лица, как он прикладывает окровавленную тряпку к нему и шипит.

– Лука, – шепчу я, подбегаю к нему и обнимаю за талию.

– О, вот этого мне не хватало. Что ты тут делаешь? Ты должна быть уже за пределами Румынии! – отрывает меня от себя и толкает внутрь палатки, где рядом с импровизированным спальным местом из ткани стоит ведро, и множество тряпок разбросано по земле.

– Где Петру? – продолжает он говорить. На этом имени я резко вскидываю голову и смотрю на Луку, не имея сил сказать, что оставил нас.

– Лия! Я тебе сейчас врежу! – уже кричит он, подходя ко мне. А в моих глазах скапливаются слезы, губы начинают дрожать, и я опускаю голову, рассматривая его грязную руку. Не могу смотреть в его глаза, очень тяжело и стыдно.

– Прости, Лука, прости меня… я не знала, как помочь. Я не знаю, откуда появляется это и как вызвать эту силу, когда она нужна. Их было много… так много. Я не смогла… я… прости меня… – шепчу я, пытаясь хоть как-то облегчить боль внутри, что снова напомнила о себе.

– Лия…

– Мёртв. Петру мёртв из-за меня, – перебиваю, поднимая на него голову, и встречаюсь со взглядом, в котором вижу, как проносятся года, столетия их жизни вместе. – На нас напали! Дорина… там и Рима была… я убила… и я убила их… из-за меня погиб он… из-за меня…

– Что? – шипит он, отбрасывая тряпку, хватает меня за плечи. – Что ты сказала?

– Его больше нет, Лука, прости меня, – глотаю слезы только от горя, дрожу от эмоций, но не от страха, ведь лицо парня превращается в маску из ненависти ко мне.

– Зачем ты это делала с моим братом? Зачем притащила его сюда? – орет он в моё лицо. Жмурюсь, но позволяю ему вылить на меня свою утрату. Пусть кричит, пусть даже ударит, я заслужила.

– Ты. Я знал, что доверять тебя нельзя! Нельзя! О, брат мой. Он был мне как ребёнок, он был моим сыном, ведь я растил его, – отпускает меня, падая на землю, сжимает руками голову.

– Прости…

– Что ты тут забыла? Пришла посмотреть, скольких мы потеряли? Пришла возрадоваться нашему горю?! – подскакивает, наступая на меня.

– Нет. Я хотела помочь, – мотаю головой, судорожно ищу в кармане подвеску.

– Помогла. Она в тебе, она привела тебя сюда…

– Нет! – вскрикиваю я, не желая, чтобы моё имя пачкали её. Василикой.

– Нет, вот, – цепляю цепочку и поднимаю руку. Лука переводит взгляд на неё, а затем на меня. Тянется ладонью, но тут же отрывает её, шипящую. Подскакивает на месте и отшатывается от меня.

– Он… он обманул нас. Он не принял твою кровь. Он обрёк всех нас на добровольную погибель, – с болью говорит он.

– Да. Из-за меня. И я пришла, чтобы отдать ему это. Я хочу, чтобы вы выиграли, Лука. Я… я не хочу бежать… прости меня, что не смогла уберечь Петру от смерти, но вас уберечь от неё хочу всем своим сердцем, – заверяю его, пока он бегает глазами по мне, по кулону и в нём идёт борьба.

– Я не могу помочь тебе в этом, – мотая головой, подходит к ведру и достаёт оттуда тряпку, садясь на ткани.

– Понимаю, что ты ненавидишь меня из-за смерти брата…

– Нет. Да, возможно, сейчас я не готов обсуждать это, потому что не могу пока принять. Но дело в ином, Лия, – прикладывает тряпку к своему лицу, поднимая на меня голову. – Город закрыт. Как только мы вошли туда, начался бой, и нас выбрасывали за пределы города, буквально выталкивали за пределы стены, оставив там его и низших. Ещё остались примерно сто наших мужчин, а на стене стоят женщины, как и вблизи неё. Они нападают постоянно на нас, и мы не можем пробраться туда. Я знаю, что Вэлериу до сих пор там и жив, иначе бы меня тут не было. Но он слабеет, ведь ты видишь, что со мной. У меня нет возможности регенерироваться больше самому, как и у большинства. Мы дохнем как мухи. И в смерти Петру я тоже виноват. Я не дал ему своей силы, чтобы противостоять. Мы все связаны кровью и чувствуем, когда наш создатель становится слабым. Нам не пройти туда, а убивать их… нас слишком мало, ведь брат так и не позволил нам обращать новых. Василика обратила всех и даже тех, кто не принадлежал этой земле. Она привезла сюда тысячи женщин, обратив их, а мужчин всех они испили. Она подготовилась, пока мы пытались забрать у тебя твою кровь. Пока мы теряли возможность на спасение, которой он даже не воспользовался, потратив время и силы, она стала сильнее.

Издаю вздох, закрывая глаза, и не могу поверить, что заведомо проиграли. А он там. Один и не знает, что я нахожусь совсем рядом с необходимой для него кровью.

– Я знаю, как вам попасть в город, – открываю глаза и прячу подвеску в карман брюк. – Да, знаю. Я видела сон, в котором прожила часть жизни мамы и увидела Георга. Она любила его, и последняя их встреча была в домике, недалеко от города. Она шла по проходу, о котором ты говорил. Он находится рядом с этим местом и выводит прямо к замку. Надо найти его и тогда…

– Ничего не будет, Лия, – перебивает меня, вскакивая, отшвыривает тряпку.

– Но…

– Посмотри на меня. Я истощён! Людей нет поблизости и негде нам взять кровь, чтобы продолжать бой на равных. Идти до ближайших городов опасно, и я не могу оставить брата там. У нас нет пищи, а у них её полно. У них есть преимущество! – разводит руки, чтобы я вновь увидела, как его раны глубоки и как обезображено его лицо.

– У вас есть оно, – говорю я, подхожу к нему. – Я ваше преимущество. Я человек, и я могу дать тебе кровь. Свою кровь. И ты сможешь помочь мне спасти вас. Его.

– Лия, нет. Все кончено и нам осталось только ожидать смерти брата…

– Не говори этого! – вскрикиваю, приближаясь к нему вплотную. – Нет! Не для того я иду сама на смерть, чтобы ты сейчас поддался своему горю. Не для того погиб Петру, чтобы мы всё бросили. Не для того, я отреклась от всего, что знала. Не для того, ты тут. Лука, мы должны это сделать! Мы сделаем это! Я передам ему добровольно и со всей своей любовью кровь, от которой он отказался, ради моей жизни. Мы пойдём туда, и вот когда Василика умрёт – всё будет кончено. Понял? Но никак иначе. Я… Лука, не сдавайся раньше времени, не надо. Вместе мы сможем. Да, Вэлериу обманул вас, подвергнув всех смертельной опасности, и сейчас это продолжается. Но и себя же он отправил на смерть, желая спасти меня. Не дай мне усомниться в том, что я пришла сюда, не зря, дабы не видеть ваши смерти. Моё сердце разорвётся. Часть его уже умерла вместе с Петру, другая оставит меня, если и ты примешь смерть безучастно, желая этого. Но если погибнет он, Вэлериу, то наступит мрак навечно.

– Так ты действительно любишь его? – прищуривается недоверчиво.

– Да, люблю, и меня бы тут не было, если бы моё сердце не жило для него. Я бы не простила его за всё, что он сделал со мной, если бы не знала, что сейчас и он, возможно, немного, совсем чуть-чуть чувствует ко мне то же самое. Вэлериу оставил мне письмо, где рассказал про ваш план. Только не дал мне ответить, не дал мне самой решить, считая, что защитит меня и даст то, о чём я мечтаю. Он не успел узнать, что мои мечты только о нём. Мои мечты подарены ему. Пей, Лука, возьми мою кровь во имя моей мечты, – протягиваю ему руку, смотря в зелёные глаза, в которых светится надежда.

– Ты станешь слабее, намного слабее, чем сейчас. И у тебя не будет возможности самой бороться. Ты ведь использовала силу, чтобы выбраться оттуда, убить Дорину и Риму. И теперь же тебе требуется время, которого у нас нет. Как и сила, вероятно, больше не появится в твоём теле, – произносит Лука, беря мою руку.

– Я знаю, но мне и не надо бороться. Моя миссия только в том, чтобы вы выиграли. Я слаба уже сейчас, и сила моя только в нескольких каплях крови, что была добровольно отдана в ту ночь. И я не жалею ни о чём, как и том, что отдам тебе силу, ради спасения твоей жизни и Вэлериу, как и вашего народа. Пей, Лука, пей и давай выиграем, – улыбаюсь, хотя делать это неимоверно сложно, ведь хочется плакать и продолжать горевать о смерти Петру. Но Вэлериу ещё жив и это придаёт силу внутри. Он жив, и я увижу его, чтобы в последний раз поцеловать и признаться во всём, подарив свою жизнь за его.

– Присядь, так будет тебе легче, – говорит Лука и подводит меня к скамье. Отворачиваюсь, когда порез причиняет боль на внешней стороне локтя. Кривлюсь, когда его губы касаются моей кожи. Тошнота и боль внутри, но жмурюсь, переживая это. Смогу. Должна. Хоть и вызывает внутри отторжение то, что пьёт мою кровь. Это не так, как было в ту ночь. Сейчас голова кружится практически сразу, и появляется неприятная заложенность в ушах, дышу хрипло и громко, но держусь. Рука трясётся от желания вырвать её, и разорванная кожа зудит.

Вэлериу. Только ради него, только бы всё получилось и плевать мне, что будет дальше. Главное, отдать ему, посмотреть в его глаза и понять, что никогда моё сердце не будет любить больше и глубже.

– Хватит… – шепчу, даже мысли о любви не помогают мне унять физическую боль в теле. – Хватит… – прошу я, открывая веки. Смотрю мутным взглядом на Луку, поднимает голову на меня. Нет больше ожогов. Его кожа идеальна, как и была раньше, губы все измазаны кровью, которую он собирает кончиком языка, отпуская меня. И наблюдаю, как порез набухает, затем покрывается корочкой, а через несколько мгновений ничего нет. Тело только помнит, что поделилось кровью.

– Спасибо, Лия. Я не умею говорить красиво, я воин, а не поэт…

– И не надо, Лука. Теперь ты… тебе лучше? – перебиваю его, дыша через рот, и восстанавливаю внутреннее состояние.

– Конечно, намного. Я полон сил, желания убивать и у меня есть план. Ты останешься тут, – говорит он, указывая на палатку.

– Но…

– Подожди. Послушай, – поднимает руку, останавливая моё возмущение. – Ты сказала, что есть тоннель, по которому мы можем пройти. Я надеюсь, что он не охраняется, и о нём забыли. Если мы найдём его и пройдём по нему, то окажемся сразу в городе. Я передам Вэлериу, что ты тут. Так он сможет пройти по тому же тоннелю и остаться незамеченным какое-то время. А когда они поймут, что остались только мы, будет уже поздно, он встретится с тобой.

– А если тоннель затоплен? Если воспоминания мамы неверны, и она пыталась, таким образом, запутать меня и привести в ловушку? – эта мысль появляется в голове, и я высказываю её.

– Это случилось той ночью? – уточняет Лука.

– Да, в ту ночь, когда вы ушли.

– Она была мертва, Лия. Мне жаль, но она мертва, – тихо и мрачно произносит он.

– Черт, – шепчу я, кривясь от укола боли внутри. Хоть и приняла, что мать потеряна, но знать о смерти – ужасней. У меня никого теперь не осталось, совсем. Кроме Вэлериу и Луки.

– Мне очень жаль, Лия. И неприятно говорить тебе, её убила Василика за то, что она хотела забрать твою жизнь. Это ещё одна причина, по которой тебе нельзя туда идти.

– Потому что она ждёт меня? Ведь она ожидала, что Вэлериу приведёт меня? – открываю и вытираю мокрые глаза рукой.

– Нет, предполагается, что брат испил твоей крови и сейчас ты должна быть уже очень слаба…

– Женщина, – вспоминаю я. – Там была женщина, она убежала и сейчас…

– Уже донесла Василике. Нам надо торопиться, – продолжает мою мысль Лука.

– Хорошо. Мне ждать тут Вэлериу. Но если проход тоже охраняется? – встаю и подхожу к Луке.

– Даже если он охраняется, у меня сейчас достаточно силы, чтобы проникнуть в разум Вэлериу и сказать ему, что ты тут. Главное, передать ему это. Главное, чтобы впустил меня в свой разум, а дальше уже ничего не имеет значения, – отвечает он, обходит меня и поднимает с пола железные доспехи, какие я видела только на картинках.

– Лука, только береги себя, – произношу, наблюдая, как он одевается.

– Конечно, а как же иначе. Мне надо знать, где находится это место. Попробуй описать точно.

– Мама поднялась на тот выступ, с которого мы упали, прошла по нему, и там было углубление, откуда она достала верёвку. Потом она открыла деревянную дверцу и спустилась, шла по проходу, там была вода. Она поднималась или же спускалась, я не помню, но никуда не сворачивала. Вышла она к такой же двери, там была защёлка. Оказалась в лесу, за спиной была стена. Эта дверь покрыта мхом и листьями, сложно её найти, но там был камень. Да, точно там был большой камень по правую сторону от неё. Она бежала в горы, а потом на опушке свернула налево и снова бежала до домика, в котором и встретилась с Георгом. Там их и поймали, – тру виски, воскрешая воспоминания, но всё так мутно. Закрываю глаза, делая глубокий вздох.

– Надо что-то ещё, что-то особенное. Таких мест тут много, три я знаю, но нет времени обходить каждое, – торопливо говорит Лука.

– Сейчас… сейчас, – шепчу я, жмурюсь сильнее, снова попадая в тело матери, выбирающейся из тоннеля. Как она закрывает дверь и оборачивается… оборачивается.

Распахиваю глаза, смотрю на ожидающего Луку.

– Крест. Там стоит каменный крест, небольшой, но его увидеть можно. Этот крест поставили давно… она не знает, откуда он. Он прямо позади двери, как метка этого места. Этот тоннель он…

– Это тот самый, по которому Вэлериу привёл в город Василику, но его должны были уничтожить. Он был забит камнями… я знаю, где это. Знаю, Лия. Я сам ходил по нему, мы бегали там мальчишками, играли и прятались, – перебивает меня Лука и улыбается, надевая на голову шлем.

– Хорошо. Тогда иди, – киваю, отвечая ему улыбкой.

– До встречи, Лия. Я оставляю тебе мужчин, они будут защищать лагерь и тебя, – разворачивается, но замирает у выхода. Оборачивается и немного склоняет голову.

– И мои слова, сказанные тебе тогда, не были планом. Я действительно хотел бы, чтобы мой брат познал настоящую любовь, искреннюю и неподдельную. Я желал в тот момент, чтобы Вэлериу поменял своё решение и остался бы с тобой, уехал или же скрылся. Ты заслужила это, как и он. Второй шанс даётся редко, практически никогда. Второй раз, чтобы увидеть счастье, любовь и верность. Мне жаль, что временные границы и обстоятельства, в которых вы встретились, не пересеклись в прошлом, тогда бы история была другой, как и наше будущее. Спасибо тебе за все, Лия и прощай. Мы встретимся когда-нибудь, и тогда я смогу отблагодарить тебя иначе. Обещаю тебе, что сейчас сделаю всё, чтобы ты и он смогли доказать самим себе – ваша сила в любви, которая встречается слишком редко. Прощай, детка, – последние слова, сказанные им, и он исчез за тканью, оставляя меня в ожидании возлюбленного.

 

Sexaginta duo

Ждать очень сложно, когда ты места себе не находишь. Носишься по этой палатке и не знаешь, что сейчас происходит. Сердце не на месте, не может успокоиться, да и не хочет.

Приближаюсь к выходу из палатки и открываю ткань, смотрю, насколько мужчины, оставшиеся тут, в ужасном состоянии. Костры такие яркие и страшные, уносящие души высоко к небу. Вздыхаю и закрываю ткань, вновь начиная ходить по палатке. Останавливаюсь, и в груди появляется отчаяние, жажда спасения. Опускаюсь на колени, сжимая пальцами крестик, что висит на мне.

– Господи всемогущий, я понимаю, что более не числюсь в твоих дочерях земных. Мои слова не стыдят меня, и я не каюсь за них. Но разве ты не видишь этого? Разве ты не можешь изменить всё? Помоги ему, прошу, спаси его душу, ведь это только в твоих силах. Неужели, страдания всех этих проклятых, когда-то бывших твоими детьми, не ранят твою душу? Неужели, ты не можешь заглянуть в их души и понять, кто есть зло на этой земле? Молю тебя, забери всё, что хочешь у меня, но освободи его. Дай ему то, что так необходимо. Ведь Вэлериу так и остался внутри твоим сыном, обиженным сыном за эту судьбу. Забери мою душу и пусти её по всем кругам ада, если таково будет твоё желание. Но помоги ему, прошу. У меня никого нет сейчас, кроме веры. Да, я ещё верую в тебя. В твою доброту и твоё понимание. Я верую в то, что есть мир, которым ты правишь, и там поют птицы, всегда светит солнце. Так подари и Вэлериу немного этого. Подари ему возможность быть прощённым тобой. Помоги ему принести на эту землю добро и спокойствие, ведь только он это может. Помоги ему добраться до меня, а мне ничего не надо. Посмотри в моё сердце, оно открыто для тебя. Посмотри в него и узри, каково моё настоящее желание. Не оставь нас в это время, не оставь его. Дай ему сил, верни ему веру в тебя, в твою любовь, которой он лишён. Молю тебя и благодарю за то, что подарил мне. Благодарю за ту возможность увидеть, как любовь прекрасна и даже в тёмное время. Благодарю тебя за то, что позволил и мне помочь моему возлюбленному. Благодарю тебя и не каюсь в том, что полюбила его. Не каюсь ни в одном своём решении. Я счастлива, даже неся глубокие потери в сердце. Во имя отца, сына и святого духа, – перекрещиваюсь, и облегчение наступает в груди.

Верю, что будет всё хорошо. Что успею, смогу и признаюсь. Остаётся только ждать.

Неожиданно позади раздаётся крик и в палатку врывается мужчина. Подскакиваю на ноги и испуганно смотрю на его окровавленное лицо.

– Скорее, бегите, госпожа. Напали. Нас мало. Мы будем удерживать их. Бегите, – хватает меня за руку, тащит за собой к противоположной стороне. Выталкивает за палатку, а я не могу уйти. Я должна ждать Вэлериу. Слышу крики, которые раздаются, и уже бегу за пределы лагеря, ищу убежище. Но как я могу? Он придёт и не найдёт меня!

Разворачиваюсь, и несусь по лесу, спотыкаюсь, падаю, но встаю и несусь к тому месту, которое описывала Луке. Если они прошли, то и он вернётся этим путём. Я передам ему свою кровь, а там будь что будет. В голове нет ни одной мысли, кроме как найти это место. Вижу город, горящий за пределами стены. Замок, стоящий на возвышении. Фигуры вампиров, падающих с этой стены и охваченные пламенем. Задыхаюсь, но бегу, ища глазами хоть какую-то подсказку. Ищу, разворачиваюсь и продолжаю бежать параллельно стене. Дыхания не хватает, лёгкие буквально разрываются. Останавливаясь, сгибаюсь и упираюсь ладонями в колени. Поднимаю голову, тяжело насыщая свой организм кислородом.

– Спасибо, Господи, – шепчу я, видя домик, в котором отчего-то горит слабый огонёк. Смотрю на него и в сторону. Вэлериу? Может быть, он? Может быть, не добрался до меня? Слишком слаб и смог дойти только до этого места?

Выпрямляюсь и быстрым шагом направляюсь к нему, к полуразрушенному крыльцу, поднимаюсь по скрипящим ступеням. Открываю дверь и вхожу в пространство, покрытое пылью и грязью. Небольшой столик, где горит свеча. Матрас на полу, весь изрезанный и разорванный. Вот оно место, где тайно любили друг друга мои родители.

– Вэлериу? – тихо спрашиваю я безмолвное пространство. Скрип раздаётся позади меня. Оборачиваюсь, но никого.

– Кто тут? – уже громче, доставая из сапога кинжал, сжимаю его в руке.

– Вот мы и встретились, Аурелия, – женский голос, а точнее, шипение, заставляет замереть кровь в жилах. Медленно оборачиваюсь, встречаясь с глазами, так похожими на те, в которые влюблена навечно.

– Василика, – произношу я, смотря в прекрасное лицо, с безупречными чертами, на пухлые губы, растянувшиеся в улыбке. На чёрное одеяние, практически не скрывающее её тело. Словно она не участвует в бою, а пришла на свидание с любимым, чтобы отдаться его страсти.

– Она самая. Недолго ты бегала от меня, – усмехается девушка, отбрасывая назад чёрные волосы, блестящие в мягком свете свечи.

– И что дальше? Убьёшь меня? – собираю уверенность в себе, силу, которой нет в груди, но гордо задираю подбородок и сжимаю губы.

– Ох, нет, дитя моё, – смеётся, прикрывая рот белоснежной рукой с длинными когтями.

– Что ж тогда это сделаю я, – выставляю вперёд кинжал, на что Василика издаёт очередной смешок и закатывает глаза.

– Зачем нам бороться, если сила не равна, моя милая? Зачем же нам с тобой делить одного врага? Если хочешь, я отдам тебе его. Вэлу осталось недолго, совсем немного до полного иссушения, а ты вот она. Так отчего бы нам с тобой не подождать этого? И тогда, обещаю тебе, подарю его, – словно актриса на сцене, жестикулирует руками, но так наигранно и неправдоподобно.

– С чего такая доброта, Василика? – удивляюсь я.

– Тебе меня представили, как самое ужасное существо на этой планете, и заставили подумать обо мне наихудшим образом. Да, грешна. Да, ненавижу мужчин. Да, убиваю и наслаждаюсь этим. Но всему есть объяснение.

– Поделишься? – предлагаю я, делая шаг назад, пока разум отчаянно ищет варианты убить её или же бежать. Не знаю, что должна сделать.

– Отчего же не поделиться с моей сестрой? – пожимает плечами.

– Зачем ты так поступила с ним? Зачем принесла смерти в Сакре? – спрашиваю я.

Если буду пятиться назад, то смогу толкнуть спиной дверь и выбежать. Только она быстрее…

– Семья. Ты не знаешь, что такое семейные узы, дитя моё. А я видела и пережила смерти своих родителей, своих братьев и сестёр. Своего любимого, который отправился в путь, только бы найти помощь…

– Возлюбленного? Ты была влюблена в своего брата? – перебиваю её.

– Ох, это. Нет, мои братья все погибли под натиском татар. Мой милый Орель отправился в путь, чтобы попросить помощи, но ему отказали. И нашла я труп в лесу с письмом для меня. Как же мне было больно. Как же невыносимо было терпеть эту злость и ненавидеть священника, что отказал ему и обрёк на жестокую смерть. Меня поймали, когда я практически умирала рядом с ним. Татары. Я хотела жить, чтобы мстить. Нанести такой же удар по сердцу, какой был нанесен мне. И я молила их о жизни, предложив свой план по захвату земель. Рассказала про Сакре и про богатства, что таит эта земля. Конечно, жадность была превыше разума. И меня отпустили в город. Священник пал перед моими ногами, и играть свою роль было проще простого. Я его ненавидела, когда он брал меня. Мне хотелось там его убить, растерзать его грудь и разодрать лицо, но принимала эти поцелуи. Принимала всё, что он давал мне, и уже была мертва. Орель жил в моём сердце и меня не волновала любовь Вэлу. Но должна признаться, что красив и добр он был. А всё, потому что я была женщиной. Он считал меня слабой, но я доказала ему, что моя сила велика. Смеялась. Так громко, когда горел замок. Смеялась ему в лицо, когда он не ожидал, что нанесу ему смертельный удар, а перед этим заставлю предать своего Владыку. Отречься от него, прокричать проклятья, и наблюдала, как тело тонет в озере. Мой возлюбленный был отомщён. Сердце ликовало, но мой враг и не думал умирать. Восстал, показался в лесу и набросился на меня. Поняла я, кто он теперь. Проклятая душа, что будет пить жизнь людей, насыщаясь продлевать своё время. Не бывать этому! Он не должен был жить, когда мой Орель был мёртв, и стала такой же. Глупый мужчина, считающий, что женщина не имеет места рядом с ним, а внизу. Нет. И я правлю тут, мир принадлежит мне и будет так вечно, – шипит она слова.

– Мне жаль твоего возлюбленного. Но не жаль тебя, Василика, ты хоть и познала горе, но не поняла его до конца. Мёртвого не вернуть, убив тысячи невинных. Ты лишь обрекла своего возлюбленного на муки, которым он до сих пор подвергается из-за тебя, – кривлюсь я от такой правды. И неизменно моё решение. Оно лишь укрепилось внутри, как и жажда её смерти. Вэлериу не был проклят, его наказали за то, что доверился не той. И вернул его Господь на землю, дабы искоренить зло, которое он же и возвёл в ранг святой.

– Не смей! – кричит она, поднимая руку и, видимо, пытается напугать меня. Но я не боюсь, если не могу передать Вэлериу то, что поможет ему убить её, то остаётся только один выход – самой это сделать. А для этого мне требуется злость и боль, которую перенесла я. Я сама должна сейчас сделать себе больно, дабы это повлекло за собой мою силу и возможность все же помочь. Должна раздразнить Василику, чтобы её рассудок помутился, а мой остался чистым и полным силы.

– Не сметь говорить тебе то, что ты и так знаешь? – улыбаюсь ей, удобнее располагая ручку кинжала в руке. – Ты ведь сама внутри коришь себя за это, но остановиться не можешь. И только ли причина в твоём возлюбленном? А, может быть, есть иная. Вэлериу так легко забыл тебя в моих объятиях.

– Глупая. Ты глупа, Аурелия, раз считаешь, что меня это волнует, – шипит она, делая шаг ко мне.

– Но ты нервничаешь, злишься и готова напасть. Не так ли, Василика? – продолжаю улыбаться, а сердце так бешено скачет внутри.

Давай, вспоминай всё, что она сделала тебе. Сейчас самое время отдаться горю.

– Ты жива, а это означает, что он не смог дотронуться до тебя. И ты до сих пор невинна. Так о каком же ты забытье говоришь? – ещё шаг ко мне. Убила маму. Слабая волна в теле добирается до разума.

– Ты скрываешься от него, боишься его и не уверена в своих словах, – отвечаю я.

– Проверим? – блеск серебристо-голубых глаз не предвещает ничего хорошего. Приседает, в следующий момент прыгает на меня, но удаётся мне отскочить в сторону, а девушка летит в стену. И есть несколько мгновений, чтобы выскочить за дверь и нестись со всех ног.

– Не убежишь от меня! – крик позади, а я крепче сжимаю нож, понимая, что не успею добраться до креста и прохода. Не успею, физически уступаю в скорости. Разворачиваюсь и выставляю нож в тот момент, когда она налетает на меня. Острие проходится по её руке, разрезая платье, и оставляет порез. Шипит и отскакивает от меня, осматривая свою рану.

– А я и не бегу, – тяжело дышу, улыбаясь тому, что ранила. Получилось.

– Зря, – не замечаю, как вздымается её рука и сильный удар приходится по моей щеке, что меня отбрасывает сторону. Выдыхаю от боли во всём теле, переворачиваюсь и катаюсь по земле. Ищу руками кинжал, но он в метре от меня, блестит в свете месяца над нами. Поднимая голову, вижу, как смеётся и бежит на меня. Подскакиваю на ноги, пытаясь схватит оружие, но не успеваю. Хватает меня за горло, поднимая над землёй.

– Глупая. Тебе меня не одолеть, я убью его на твоих глазах, – цедит она, скалясь и сильнее сжимая мою шею.

Мама, моя родная и любимая, была умерщвлена её рукой. Убила Георга и Петру. Убила их и не жалеет. Ненавижу её.

С губ вырывается вздох. Ещё секунда и красочные сцены перед моими глазами за миг проносятся. Ладони покалывает от силы потока крови внутри.

– Это мы ещё посмотрим, – распахиваю глаза и с силой сжимаю кулак, размахиваясь и ударяя по её лицу. Отпускает меня, падая на землю, откашливаюсь, доползая до кинжала.

Рычание наполняет мой слух. Мертвы, мои любимые стали жертвами её злости, но не дам ей дотронуться до того, кто в моём сердце. Не отдам!

Подскакиваю на ноги, с криком несусь на неё, выставляя руку вперёд. Ударяет меня по ногам, что я падаю рядом. Переворачивается и садится на меня. Вижу блестящие глаза, и как кровь наполняет их. Кровь моих родителей.

Заношу кинжал, и удаётся воткнуть его в бедро девушки, издавая крик боли, ударяет меня по голове. Звезды взрываются в глазах, кровь наполняет рот. Вытаскиваю кинжал и сбрасываю её с себя, подскакиваю, но не могу поймать равновесия. Удар был слишком сильный, чтобы дышать. Моргаю, ничего не вижу, кроме мути перед глазами. Только слышу её рычание и как слепая, машу рукой перед собой, пока восстанавливается зрение. Уже лучше, вижу её. Стоит напротив и скалится.

– Ну же… нападай… или ты испугалась, что я могу убить тебя? – разрывая речь своим тяжёлым дыханием, говорю, а меня трясёт внутри. От злости, от боли и от желания спасти. Убить её, пролить больше крови.

Одновременно издаём рычание и так же прыгаем друг на друга. Цепляется когтями в мои плечи, разрывая ткань и кожу. Боль такая горячая, но не должна чувствовать. Мой кинжал попадает в её бок, легко проткнув тело. Толкает меня в грудь, отбрасывая меня спиной. Лечу и падаю на землю, ударяясь позвоночником. Меня буквально парализует, не ощущаю ни рук, ни ног. Даже двинуться не могу. Только сглатываю кровь, наполнившую рот.

– А теперь, дитя моё, – хватает меня за волосы, поднимая тело, которое сейчас так слабо. Я умираю от ударов, чувствую, что внутри меня замедляется сердце. А с губ течёт кровь, капая на грудь.

– Я заберу тебя туда, где ты станешь мной. Туда, где ты должна была быть с самого начала. Вэлу никогда не любил тебя. Его сердце и душа преданы мне, а сейчас и ты узнаешь, каково это, – с этими словами с силой разрывает моё горло, выпивая мою кровь. Раскрываю рот в немом крике, тело не желает подчиняться мне, а внутри меня полыхает огонь из боли.

Я желаю, чтобы она умерла. Желаю, чтобы никогда она не смогла продолжать своё существование. Никогда!

Отрывается от моего горла, а я уже ничего не вижу. Слышу только биение своего умирающего сердца. Я не смогла уберечь Вэлериу. Не смогла помочь. Я умру, так и не сказав ему, как сильно люблю.

– Добро пожаловать в мою жизнь, Аурелия, – шипение наполняет голову, забирается в мой разум. Ощущаю во рту горький и металлический привкус, что-то втекает в меня, заполняет мои вены и останавливает сердце.

Последний удар и мысли туманятся. Последний вздох и любовь приносит тьму.

 

Sexaginta tres

– Милая, скорее, вот сюда, – меня тащат за рукав, пряча под кроватью. Пыльно. Грязно. Смотрю испуганно в лицо матери и киваю ей, отпуская руку.

Шум и грохот сотрясают пол, жмурюсь и внутри так страшно. Хоть бы успел Орель привести помощь, хоть бы все получилось у него. Крик матери леденит сердце, смотрю, как её повалили незнакомые и окровавленные мужчины, разрывая на ней платье. Поворачивает ко мне голову, одними губами, произносит: «Отомсти за нас». Они насилуют её до смерти, до последнего вздоха. А я закрываю рот рукой, чтобы не кричать от боли и ужаса. Ночь провожу тут же, смотря на мёртвое тело матери. Как только лучи солнца появляются в спальне, выбираюсь из-под кровати, доползаю до истерзанного тела, и вижу, как много крови вокруг. Как она сжимает в руке нож, и беру его в свои руки.

Мне необходимо бежать, и я делаю это. Вылетаю из замка, не смотря на горящие дома, на мёртвые тела и бегу. Должна найти Ореля, должна встретить его раньше, чем он доберётся обратно. Ночи и дни брожу по лесу, в поиске города под названием «Сакре». Там хорошо, так говорили. Там живёт священник, который поможет нам. Он возлюбленный Бога. Он святой.

Голод сжимает желудок, плохо от высокой температуры и горло разрывается от кашля. Зимы очень суровы на наших землях, а я иду, хотя сил уже нет. Совсем нет ничего в груди, кроме желания спать. Но воспоминания о моём возлюбленном не дают мне пасть духом, и я иду. Спотыкаюсь и падаю на что-то твёрдое. Железное под слоем снега. Руками стираю его, чтобы в следующий момент закричать от боли, увидев синее лицо мёртвого Ореля. Плачу и целую его лицо, проклиная всех богов, которым поклонялась. Не помогли, он погиб. Убили. Смотрю на рану, раздробившую череп и вновь плачу, разрывая своё сердце. Обнимаю его, молю о воскрешении, но ничего не происходит. Только ещё больше тону в своём горе. Ищу хоть какую-то весточку, что расскажет мне – как так произошло? Грязный кусок бумаги, лежащий в его сапогах, даёт надежду.

«Возлюбленная моя, моя Василика. Меня отвергли в священном городе. Не пустил меня священник по имени Вэлериу Сакре. Меня прокляли, и я иду к тебе, но сил моих нет. Я встретил татар, удалось мне отбиться, но они идут за мной. Надеюсь, что ты сейчас свободна, как и я буду через некоторое время. Мы встретимся, возлюбленная моя, встретимся на небесах. И забудем обо всём в объятиях друг друга. Жди меня, Василика, жди меня, и я скоро буду рядом с твоей душой. Твой вечный раб, Орель».

Кричу от боли из-за этого послания. Злость и ненависть в груди не дают более вспомнить, что такое любовь. Гнев на Вэлериу Сакре затмевает разум, и я встаю, иду по снегу в другую сторону. Иду долго, практически умираю, когда замечаю огни лагеря и вхожу в него. Окружают меня люди, а я больше не знаю, что такое страх. Я отомщу за своего любимого, и помогут мне в этом татары. Враги станут друзьями, а друзья превратятся в заклятых врагов, что забрали мою любовь, обратили сердце в камень. И я встречу Вэлериу, чтобы навечно поработить и его, отнять то, что он так хранит. Любовь. Он предаст все, ради этого. Предаст самого себя, ради меня.

– Жди, Вэлериу Сакре, я иду за тобой, – шипение становится мной. Запах палёного мяса насыщает мою грудь, закрываю глаза и улыбаюсь этому. Как же приятно знать, что умирают они из-за меня. Не вернутся никогда. Прокляты мной и будут продолжать гореть в аду, которым правлю я. Открывая глаза, взмахиваю рукой.

Двери раскрываются передо мной, и вхожу я в полыхающий город Сакре. Никто им больше не поможет, потому что теперь в моих руках их жизнь. И я никого не оставлю тут. Мои ноги тонут в алой крови, что как море заполняет землю, мешаясь с белоснежным снегом, начавшимся совсем недавно. Острые пики по правую сторону вызывают только смех. Предатели казнены, и скоро будет тут его голова.

Одна из пик привлекает моё внимание больше, чем другие. Чёрные волосы развиваются на ветру, мокрые и грязные. С них капает засохшая кровь, а рот искорёжен в гримасе крика. Глаза белые, но я помню, что имели зелёный цвет.

– Мама, – шёпот вырывает откуда-то из глубин груди. Моргаю, мотая головой. Оглядываюсь и ужасаюсь, как много мёртвых.

– Нет, вспомни, как ты потеряла его. Своего возлюбленного, он убил его. Он зло. Он враг, – прямо рядом с ухом раздаётся шипение и возвращает меня в собственный ад. Воспоминания стираются в голове, не могу поймать ни одного. Только темнота за этой гранью.

– Мы уничтожим его, Аурелия. Ты и я. Мы отомстим за смерти наших семей. Если бы не он, то ничего бы этого не было, – моя сестра по крови, моя правительница берет мою руку и вкладывает в неё кинжал, который насмешливо переливается драгоценными камнями алого цвета.

– Да, сестра моя, он не достоин жизни. Он извратил наши души, – шиплю я, чувствуя в груди только ненависть. Ненависть ко всем, кто тут пытается спасти свои судьбы.

– Он забрал у тебя сердце, как и мое, разрезал на мелкие куски. Он обманул и тебя, и меня, моё дитя. И мы стали сильнее. Ты намного сильнее, чем была. Я подарила тебе вечную молодость и жизнь, чтобы никогда более не позволить мужчинам встать во главе нас. Только мы решаем. Только мы, женщины, будем править на этой земле. А кто будет против – убьём, как сейчас ты убьёшь того, кто использовал тебя. Кто жаждал твоей смерти, не предложив тебе ничего, кроме боли. Давай, моё дитя, иди и убей его, – подталкивает меня в спину моя сестра, моя мать, моя госпожа. Киваю ей, сжимая рукоятку кинжала, и иду по трупам.

Один из мужчин замирает при виде меня, а я, немедля, нападаю, перерезаю ему горло. И кровь брызжет, а я смеюсь. Так хорошо внутри, облизываю нож, вбирая в себя кровь. Как вкусно…

Смутно знакомое лицо появляется перед закрытыми глазами. Темно-жёлтые глаза, покрытые белой пеленой, губы обескровленные, и я целую их. Вздрагиваю от тихого толчка где-то внутри. Улыбка спадает с лица. Кинжал падает из рук, сжимаю ими голову.

– Петру, – шепчу я, а череп словно впивается тысяча мелких иголок. Так больно…

– Он должен быть мёртв. Это он убил. Всех убил, – доносится до моего слуха шипение.

– Нет… нет… Вэлериу, – жмурюсь так сильно, что перед глазами прыгают цветные огни. Падаю на спину, катаясь по земле, и кричу от боли, которая разрывает мою голову. Давление сильнейшее, а кровь замерла в венах. Где стук сердца? Почему я тут? Я должна была сделать что-то… должна быть в другом месте…

Картинки то вспыхивают перед глазами, то утихают и меняются на другие. Шёпот знакомый и в то же время нет, постоянно мешает мне думать. Почему ногти такие длинные? Кто я? Василика. Моё имя Василика.

«Аурелия, доченька моя, прости меня…», – женский голос прямо надо мной, и я распахиваю глаза, оборачиваясь. Падшие и проклятые вокруг меня дерутся, разрубая друг друга на части. Кровь. Всюду кровь. Что происходит? Почему я тут? Мой взгляд проходит по острым палкам, на которые насаженные головы. Тысячи голов: мужских и женских.

– Мама… мама… – помню это лицо, помню, как она пела мне, но так смутно. И снова боль пронзает голову, темнит все внутри меня. Хватаюсь за голову, скулю. Она хотела убить меня, эта женщина хотела моей смерти, и она практически сделала это, пока меня не спасли… кто… кто это был?

– Аурелия! – крик наполняет пространство вокруг меня. А я не могу вспомнить, не могу.

– Сейчас он убьёт тебя, дитя моё, спасись, дай себе возможность жить так, как ты хотела. Я защищаю тебя, моя сестра, моя единственная верная дочь. Только я буду любить тебя, как саму себя. Я и никто другой. Посмотри, что он сделал. Что с тобой сделал, – шепчу сама себе и не понимаю, кто это говорит. Где моя душа? Так больно… в сердце больно. И оно не стучит больше.

Открывая глаза, вижу мужчину, пытающегося прорваться ко мне сквозь женщин, что атакуют его. Рубит их мечом, срывает с себя шлем и белоснежные волосы развиваются на ветру. А я смотрю на этого парня, которого ненавижу внутри. Он испортил мою жизнь, я знаю его. Но помню иного, с тёмными волосами, собранными в хвост. Улыбкой и жаркими словами. Как же ненавижу его, он убил моего любимого. Моего Ореля. Он отобрал жизнь у него, а сам стал вечно живым и молодым, насмехаясь над моей потерей. И я отомщу ему, сейчас отомщу.

Рука тянется к кинжалу, и я хватаю его, подскакивая на ноги. Мои шаги синхронны его, рычу так же, как и он. Не вижу ничего, но в то же время замечаю, как на меня прыгают женщины и мужчины. Одним движением обрушиваю на них свою злость, убивая. Перед глазами только мёртвое лицо моего любимого.

– Аурелия, – останавливается напротив меня предатель, осматривая меня. Поднимает голову и встречается со мной взглядом.

Мою грудь сдавливает от злости. Неожиданно воспоминания губ этого парня, его рук и слов появляются в голове и её вновь разрывает. Называет иначе… Аурелия… Мотаю головой, чтобы сбросить с себя это. Но картинки становятся ярче. Его улыбка, мои слезы и что-то тёплое в груди прорывается сквозь ледяную стену. Она трещит в моём сердце, кричу от боли.

– Рубин моего сердца… – доносится до меня шёпот и потухает, когда парня опрокидывают на спину несколько женщин. А я не могу двинуться, словно замерла. Любимый… мой Вэлериу… ненавижу… должна спасти… кого? Лица парней меняются то с одного на другое, то другие появляются перед глазами, разрывая меня на клочья. Приносят невозможную боль внутри.

– Аурелия! Беги! Прошу тебя! – кричит парень, имя которого Вэлериу, отбрасывая от себя женщин, но их много. Они нападают на него.

Вэлериу…

Орель…

Вэлериу…

– Давай, убей его. Смотри, как он ненавидит нас. Смотри! – кричат позади, заставляя меня поднять руку с кинжалом, пока тело так слабо и в отчаянии разум ищет воспоминания. Любовь. Она была… когда-то была к нему. А сейчас?

Разбрасывает женщин и в секунду наступает тишина. Словно время останавливается между нами. Распахивая глаза, смотрю на Вэлериу… помню его… помню… любила… до смерти… до боли… любила…

– Убей. Спаси себя, моя Аурелия. Спаси себя, – одними губами произносит он, отпуская меч, и сбрасывает с себя искорёженные доспехи, открывая мне разрезанную грудь. Он был другим…

Его лицо белоснежное, красивое и изуродовано порезами, из которых сочится кровь. Склоняет голову, опускаясь на колени, а вокруг меня бушует пламя из огня, ветер поднимает в воздух мои волосы. Рука тянется, а ноги двигаются к нему.

«Рубин моего сердца…»

Грудь так давит, кричу от боли, занося кинжал за спину. Любила…

Поднимает он голову, предлагая мне свою шею, к которой несётся моя рука.

Готова умереть, ради него… любила…

Воспоминания врываются в разум и палитра любви, наполняет моё тело. Острие пролетает мимо его шеи и с силой вонзается в мою грудь. Боль парализует сознание, парализует всё, что разрывало меня до этого момента. Оставляет мне только меня. Улыбаюсь, обретая свою душу вновь.

Ноги подкашиваются, и падаю в руки своего любимого.

– Аурелия… родная моя, нет… – шепчет он, склоняясь надо мной, а я не вижу его лица, но помню до единого изменения глаз.

– Убей её, – хрип вырывается их моей груди, не могу вздохнуть. Нащупываю рукой карман своих брюк и достаю кулон, поднимая руку, вкладываю в его ладонь кулон.

– Проси… молю тебя… проси меня… нет… не дай потерять… стань мной… прошу… прими мою кровь… молю… – так далеко его голос. Любимый. Единственный. Родной. Улыбаюсь свету, что наполняет своей яркостью меня.

– Я… я… люблю тебя… Вэлериу Сакре… люблю тебя навечно… и после смерти… будь прощен, мой возлюбленный…

Темнота затягивает меня в себя, отрывая от оболочки, что умирает в его руках. Спокойствие и тишина… я буду ждать…

 

Sexaginta quattuor

Вэлериу

Когда темнота становится твоей жизнью, ты не чувствуешь боли, душевных терзаний, любви. Ничего. Один холод в груди и нет даже радости в ней. Так было до того момента, как не познал иное. Доброту, нежность, силу и её.

– Аурелия! – кричу я, сжимая мёртвую девушку в моих руках. Когда ты не знал… не помнил, что такое боль от утраты, сейчас она буквально разрывает твоё тело. Она притупляет всё, оставляя после себя черноту и скорбь.

– Рубин моего сердца, моя Аурелия.

Невозможно более двигаться, а только желать воскрешения. И даже когда увидел её, непохожую на себя, воинственную и опасную, нацеленную на меня, страх за её душу, был выше всего. Но то, во что её превратили, не принадлежало больше ей. Она была человеком, но ошиблась, что, утратив это, забудет о своём сердце. Нет. Сейчас же вдыхать аромат волос и переживать эту утрату в разы тяжелее, чем раньше. Никогда не испытывал такого, не помнил даже тогда.

Её рука до сих пор в моей, и я сжимаю её, а вместе с ней что-то горячее и пульсирующее. Опускаю девушку на землю, проникаясь ещё большей печалью, когда ладонь касается её щеки. Прекрасное создание, которое стало для меня ценным, дражайшим рубином в моих глазах.

– Не отпускай меня… не отпускай от себя… – закрываю глаза, поднимая голову к небу. Боль стала мной, одним целым в моей груди. Распахиваю глаза, чтобы увидеть вновь белое лицо с улыбкой на окровавленных губах.

Перевожу взгляд на руку, где исчезли длинные ногти, обратившись к человеку вновь. Раскрываю её, отпускаю её ладонь и вижу кулон, что оставил ей. Понимание того, что говорил Лука, а я не хотел слышать, продолжая терзать себя напрасными мыслями о её спасении и спокойствии, становятся ясными. Она пришла ко мне. А я был так нацелен на собственную смерть, что не дал брату добраться до моего сознания.

– Ты сказала, что любишь меня? – только сейчас дошли её последние слова. И это было правдой, раз не горит рука, держа её кровь. Она любила меня. Того, кто принёс ей смерть. Она любила меня после всего, что я сделал. И она добралась до меня, забрав свою жизнь, вместо моей. Пожертвовала собой, ради меня.

Громкое рычание, полное боли и горечи, вырывается из моей груди. Силы, которые недавно уже были на исходе, появляются в теле. Сжимаю в руке кулон, понимаясь на ноги.

– Василика! – кричу я, подхватывая меч. Вижу девушку, что стоит на стене, наблюдая за мной. Она рада. Она пряталась от меня, но теперь…

– За тебя, рубин мой! За тебя, моя Аурелия! За тебя! – громко кричу я, поднимаю в воздух меч, оповещая мужчин, что пришло время настоящей борьбы. Больше нет причин тратить свою силу в пустоту. Нет той, для кого я готов был отдать себя на растерзание. Она мертва. И я отомщу за это. Отомщу так, что небеса рухнут под моим гневом.

Одариваю своей силой братьев. Прыгаю по телам врагов и разрубаю их. Слежу за Василикой, спрыгивает со стены и скрывается за ней. Но больше не дам возможности убежать от меня. Несусь мимо женщин, яростно разрубая их, и крепко держу то, что даже через стекло питает меня. Её кровь. Кровь, которую вознёс и сделал священной. Кровь, которую не смог отобрать у неё, увидев, как же красива она внутри.

Оказываюсь в лесу, замедляя шаг. Чувствую её рядом со мной. Вешаю на шею кулон с кровью. И даже сейчас я ею не воспользуюсь, потому что сила моего гнева и боли опаснее всего, что есть в этом мире.

– Василика, – рычу я, останавливаясь между деревьями. Слышу шуршание ветвей надо мной, за спиной. Разворачиваюсь и замахиваюсь, встречая удар её клинка своим.

– Прекрасная встреча, любимый мой, – этот голос, который был для меня когда-то слаще мёда, стал шипением змеи, которой и была она.

– Ты обратила её, – ударяю снова, прыгая на девушку, отскакивает от меня, отражая удар.

– Да. Она желала этого! – кричит Василика, нападая на меня сзади. Но не позволю ей это сделать со мной.

– Ложь! – замахиваюсь, и меч её разлетается на несколько частей.

– Она искала меня! Она ненавидела тебя! – Поднимается по деревьям, прячась между ветвями. Запрыгиваю за ней, ловя за подол платья, и тяну на себя, бросая на землю. Выставляет руку вперёд с ножом, прокалывая мой живот. Нет боли, нет ничего, кроме алой пелены из жажды мщения.

Рычу, вытаскивая из себя нож, и отбрасываю в сторону, как и свой меч. Более он мне не нужен.

– Ты убила её! Ты забрала её! – хватаю за горло девушку, поднимаясь вместе с ней.

– Нет, Вэлу, любимый мой, нет. Я… она мешала нам. Она была лишней для нашей любви. А теперь мы сможем править вместе. Ты и я, – цепляется за мою руку. И раньше бы я поверил, смотрел в эти глаза и млел от счастья, что услышал такие слова. Это было раньше. Сейчас же я знаю, что такое любовь. Я увидел её в иных глазах. Я услышал её в сердце.

– Никогда такого не будет, Василика. Все кончено, – кривлюсь на свою боль внутри от воспоминаний. От глаз, которые сейчас затянулись мёртвым светом.

– Нет… не убивай меня… ты не такой, Вэлу. Ты ведь щедр на прощение. Так прости меня. Прости меня за всё и дай мне показать, как сильна моя любовь, – ладонь её ложится на мою щеку. Горечь собирается в моей груди. Смотрю на Василику и виню себя, что был так глуп. Все случилось из-за меня. Моя Аурелия мертва из-за меня и её не вернуть.

– Ты не заслужила прощения, Василика. Ты не заслужила даже смерти, – отпускаю её горло, отталкивая от себя.

– А ты заслужил её! – кричит она. Боковым зрением вижу, как наклоняется и хватает мой меч, занося над головой. Мои ногти проходятся по её шее, разрывая горло. Меч из её рук падает. Хватается за мою подвеску с её кровью и обрывает серебряную цепь, бросая себе в рот стекло вместе с содержимым.

И больше ничего не делаю, а только смотрю, как та, кого когда-то чтил и отдал глупо душу за неё, сейчас кривится от боли, что проникает в её вены. Как сжигает себя заживо кровью, что никогда не принадлежала ей. Как огонь вспыхивает и горит высоко, ярко, перекрывая крик Василики, умирающей от собственной ненависти.

Её история закончилась благодаря Аурелии, что отдала мне добровольно свою кровь и прокляла ей Василику. И мне не жаль. Это её победа. Победа человека над злом. Она исполнила свою последнюю волю сама. Я горд, что могу увидеть это сейчас. Горд, что сердце Аурелии было подарено мне. Горд.

За спиной продолжает кричать Василика, но её минуты жизни сочтены и меня больше это не касается. Больше я никак не причастен к ней и её грехам.

Вхожу в город, смотрю, как мало моих братьев осталось. Все женщины повержены и их бросают в огонь. Только не вижу Луку. Ищу глазами его, но нет. Разбрасываю тела, на нюх пытаясь найти брата.

– Вэлериу… – хрип справа от меня. Подхватываю тело низшей женщины и открываю растерзанного парня.

– Брат мой… сейчас я помогу тебе, – разрезая вену на руке, подношу к его рту. Отворачивается и хватает меня за руку.

– Нет… нет… моё время закончилось, – и трудно даются ему слова. Кровь стекает с его губ, а я сжимаю его руку, не желая отпускать.

– Нет, брат, прошу тебя, – склоняюсь над ним, прижимаясь к нему лбом.

– Я счастлив, брат, что мы победили. Лия… она… успела? – булькает кровь в его глотке.

– Да. Да, успела, – лгу, но как ещё облегчить уход ему.

– Хвала Лие. Она любит тебя, брат. Позволь и себе любить. Докажи… себе… что ты можешь. Я счастлив и скоро встречу Петру, свою жену и сына. Мы будем счастливы, так и ты стань счастливым. Всё закончилось, но для вас… люби её… люби так, чтобы никогда она не сомневалась. Люби… – замолкает и часть меня затихает. Последний кусочек моего мёртвого сердца леденеет.

Вымолвить не в силах ни единого слова, а только горевать. В эту ночь я потерял всех. Свою Аурелию. Братьев. Надежду. Будущее.

– Господин.

– Принеси сюда Петру. Омой их тела и подготовь к сожжению. Но без меня этого не начинать. Напротив церкви, – отпускаю руку брата, понимаясь на ноги.

Не слышу, что ответили мне, иду в поисках тела девушки. Если спасти души своих братьев я не в силах. Её же я спасу. Добираюсь до Аурелии, опускаясь рядом с ней на колени.

– Любить тебя это самое меньшее, что я мог сделать. Я любил, но не позволял себе думать об этом. Я любил тебя, драгоценность моего растерзанного сердца, я любил, – дотрагиваюсь до её век, закрывая глаза навечно. И знаю, что больше не вернётся ко мне. Мертво тело. Мертва душа. Сердце чёрное и проклятое. Но это я могу изменить.

Подхватываю её на руки и иду по трупам, но это не волнует. Смотрю на неё и вижу, как смеётся, как улыбается мне и светятся прекрасные глаза, в которых потерял себя. Любил её заведомо. Любил её первый раз за всю свою жизнь. Только потеряв возможность сказать это, я понял, что ошибся. Смертельно ошибся в выборе.

Дохожу до возвышения замка, которое помню, как свой балкон. Опускаюсь на колени и кладу девушку перед собой. Снег падает на её лицо, а я не могу налюбоваться ею. Луч света прорывается сквозь тучи и окрашивает небо в алый цвет. Поднимаю к нему голову, складываю руки в мольбе.

– Отец мой, столетия прошли, и ни разу я не молился за это время. Сейчас же взвываю к Тебе и прошу принять мою исповедь. Я согрешил. Грехи мои глубоки и низменны, не достойны Твоего внимания. Но услышь меня, Отец мой. Ты принял меня в свои объятия, а я предал тебя. Осознаю и принимаю силу Твоего Божьего суда надо мной. Каюсь. Я потерял веру в Тебя, позволил демонам затмить мой разум. Я ослаб в своей вере и совершил преступление против Тебя. Я забыл о Тебе в момент сладострастия, отдав своё сердце неверно. Я забыл о Тебе и не желал вспоминать, когда познавал своё тело и греховную связь с женщиной. Я обвинил Тебя в своей смерти и обещал вернуться, дабы отомстить Тебе за свою обиду. Я отрёкся от Тебя, Отец мой, и каюсь. Каюсь в этом сначала, но моих грехов достаточно. И Ты видел их все. Каюсь, что принял своё желание за то, что не было таковым. Каюсь, что предал Тебя. Прими моё покаяние и услышь меня, потому что буду просить не за себя, – бросаю взгляд на Аурелию, и уверенность и вера самого в свои слова наполняет тело.

– Понимание моей ошибки пришло слишком поздно. Я никогда не любил в своей жизни, принимая грех за это чувство. И злость моя, что Ты не благословил меня, теперь ясна. Я принял стеклянный камень за рубин, но он не был таким. И Ты показал мне, что я был не прав. Каюсь. Признаю и прошу простить меня за это. Пришло время признаться, что мои помыслы даже сейчас греховны. Я скажу всё, что угодно, только прости… не меня. Её. Ты же был рядом со мной, видел всё, что было во мне и в ней. Так прости её за то, что не было у неё силы противостоять другой. Прости её за любовь ко мне. Каюсь, но не отрекаюсь от своей любви. Прими её в свои объятия и подари свободу. Молю Тебя, Отец мой, благослови её душу и направь к себе во врата новой жизни. Я не желаю отпускать её, но это не в моей власти. Не дай ей попасть в пасть огненного демона, защити от этого и убереги. Прими её душу, молю тебя. Молю! Отец мой, прошу! Прокляни меня ещё тысячу раз, но прости её за грех перед Тобой. Она спасала меня, не достойного этого. Моя вина лежит на ней, и я приму её грех на себя. Я сын Твой, проклятый и одинокий. Я сын Твой! Ты отобрал у меня всё, что я знал. Но это я отдаю Тебе добровольно. Узри мою боль и раскаяние. Узри, что сейчас мои помыслы чисты.

Опускаю голову, нагибаясь к Аурелии, прижимаюсь к ней губами, и тело пронзает новая вспышка горя. Жаль, что мои слезы невозможны. Так сухо и пусто внутри. Сердце не бьётся, но в нём живёт любовь.

– Моя возлюбленная, моя Аурелия, прими мои слова раскаяния перед тобой. Мне не жаль, что встретил я тебя. Мне не жаль, что познал тебя и увидел, что такое любовь. Настоящая. Наша. Мне жаль, мне больно жить без тебя… принять – нет возможности вернуть тебя. Но пока ты не ушла, знай, я полюбил тебя давно. Не зная, кто ты такая. Не понимая, как глубоко ты доберёшься до моего сердца. Я любил образ, который создал себе. Выдумал и пал чарами собственной иллюзии. Но мои мечты стали явью. Я встретил безграничную доброту, доблесть, честность, чистоту, красоту души и пал. Не жалею, что пал перед твоими ногами. Прости меня, что не уберёг тебя. Прости меня, что не успел это сказать. Боялся, каюсь, что было такое в моём разуме. Боялся тебя. И мне не стыдно сейчас признать, что моя воля и сердце, которое не бьётся, но живёт, принадлежат тебе. Мне не стыдно склонить голову перед тобой. Ты моя госпожа. Госпожа и повелительница моего сердца. Любовь моя. Рубин моей страсти. Сердце моё. Отпускаю тебя и прощаюсь с тобой. Ты обещала ждать меня, и я буду искать пути прощения, чтобы увидеть тебя вновь. Хоть и сейчас грудь моя разрывается от боли, но я буду верить. Ты вернула мне веру, моя Аурелия, мечта моего бытия. Ты вернула мне того, кто так долго спал и ждал тебя. Я буду нести сквозь столетия свою любовь и найду тебя, где бы ты ни была. Я буду искать дорогу домой, где будешь ты. До встречи, Аурелия Сакре, супруга моей души и спутница моего сердца. Не страшусь назвать тебя и не каюсь. Любовь наша не грех, она самое чистое чувство в мире, и я вижу разницу. Только ты в моём сердце. В моих мыслях. Перед моими глазами и рядом со мной. Благодарю тебя за любовь и обещаю, что верну тебе сполна. Только верь, как я, – мои губы касаются её лба, затем губ и улыбаюсь ей. Поднимаю голову, отпускаю девушку, хотя это так сложно. Отпустить из рук легко, а вот из разума невозможно. Она внутри меня.

Луч света проходит по её телу, и в нём я вижу, как она танцует, поднимаясь к небесам. Её смех, эти глаза, наполненные жизнью и радостью. Оборачивается ко мне и улыбается, исчезая среди облаков.

– До встречи, любовь моя. Благодарю Тебя, Отец мой. Навечно Твой сын. Вэлериу Сакре, побеждённый любовью и Тобой. Но не чувствую обиды и злости более. Свободный и верующий. Отрёкшийся от своего сана и принявший иной облик. Не молящий о своём прощении, не заслуживающий спокойствия рядом с Тобой. Но наполненный счастьем внутри за неё. Не каюсь за это и не чувствую вины. Освобождён от этих оков и полный силы бороться за место рядом с ней. Я ещё вернусь к Тебе, Отец мой, Ты увидишь, что любовь – не грех. Сам осознаешь это, как сделал я.

Замолкаю, разрешая падающим снежинкам наполнить мой слух и наслаждаться музыкой, что всегда теперь будет во мне.

 

Sexaginta quinque

Вэлериу

Живу этими словами сорок дней и ночей, проводя их в мольбе и панихиде по душе Аурелии. Души моих братьев прокляты и не могут найти того, до чего добралась её душа. С каждым днём, находясь в церкви, прошу Его о ней. Ничего иного я сделать больше не могу, только вспоминать, как мне было хорошо с ней, и желать стать вновь человеком, наполненным эмоциями и биением сердца. И если бы стучало, то умерло бы уже от боли, что продолжает жить во мне. Отпускать слишком страшно, когда ты продолжаешь чтить память о любви, что продолжает плескаться горькой кровью внутри тебя. Страшишься вернуться в реальный мир, в котором нет причин для существования. Нет ни одной, чтобы смотреть на солнце.

Поднимаюсь с колен и обновляю свечи, что горят все время с момента сожжения её тела. Руки помнят каждое движение, что совершал раньше. Собираю свечи, и дуновение прохладного ветра обдаёт мои волосы. Поворачиваю голову. Замирая, смотрю на девушку, опускающуюся на колени перед алтарём. Её голова покрыта алым шарфом, а светлые волосы обрамляют лицо. Складывает руки в мольбе и губы, что, кажется, уже даже забыл, шевелятся, но ничего не произносят.

– Аурелия… любовь моя… отчего? – шепчу я, узнавая это лицо, этот облик, без печати проклятья. Это она… прозрачная… мёртвая… здесь.

– Аурелия, – моя рука дрожит, ногти проходят по видению, и оно исчезает между пальцами, оставляя холод и злость.

– За что? – кричу, смахивая все с алтаря, разрываю ткань и смотрю на распятие.

– За что Ты так жесток к ней? За что не простил? За что? Где твоё прощение, Отец мой?! Где же твоя любовь к своим детям? За что?! Ненавидь меня! Отомсти мне! Прокляни меня на миллионы лет! Но освободи её! Молю Тебя! Освободи её из ада, в который Ты обрёк её! За что? Да за что же Ты так невзлюбил мою Аурелию? Меня не люби! Меня! – ударяя себя по груди, падаю на колени, царапаю стол. Внутри такая боль за неё. Не смог… не простил Он её… оставил рядом…

Горечь собирается во рту, а сил нет. Отрёкся от себя же и своей сущности, испытывая жажду крови, продолжал молиться, продолжал взывать и ведь видел, как ушла она. Обманут и не прощён. Новое наказание, сильнее и острее прежнего.

– Господин, – от боли утраты отрывает меня оставшийся мужчина из моего рода. Поднимаюсь на ноги, не оборачиваясь. И никто не забрал у меня эту роль, что несу теперь с собой.

– Отправляйтесь в Еркас. Оставьте меня, наладьте жизнь и быт людей. Вы теперь свободны, но наказание найдёт каждого, кто попытается воспользоваться слабостью человека. Уходите, – отдавая распоряжение, смотрю на крест.

– Господин, а вы? Вы вернётесь к нам?

– Вам не нужен господин для того, чтобы жить. Мы никогда этого не делали, в нас существовала только ненависть, но она забрала наших родных и близких. Нас осталось мало, и мы больше не будем пытаться быть другими. Мы те, кто мы есть. Свободные и проклятые. Теперь же я обычный, как и вы. Возвращайтесь в город и попытайтесь принять то, что было запрещено. Найдите свою судьбу, увидьте, что можем мы любить и чувствовать. Прощайте и будьте благословенны, братья мои.

– Прощайте, господин.

Оставляет одного, а я продолжаю стоять и смотреть впереди себя. И буду пытаться снова и снова молить о спасении её души, что бродит и не нашла спокойствия.

Разворачиваюсь и выхожу из церкви, плотно закрывая дверь. Верить я могу и вне этого места. Смотрю на мёртвый город уже во второй раз. Эта земля пропитана кровью и несёт в себе горе. Но улыбка появляется на моём лице, когда закрываю глаза и предаюсь воспоминаниям. Я помню, как она гуляла здесь, любила зиму, что сейчас белым покрывалом укрыла кровь павших.

Ноги сами идут, двигаются по её видениям, что смотрел, пока был тут. Внизу. Открываю дверь, падающую на пол с грохотом. Осматривая комнату, вижу, как она сидит на небольшом диванчике и читает. Бегает по дому совсем малышкой, и уже тогда её судьба была предрешена. Жестоко. В ответ мне, как наказание. Прохожу по узкому коридору и распахиваю другую дверь, меня обдаёт тонким ароматом. Её ароматом, который обнимает меня мягкими волнами. Подхожу к её изображению, и ногти касаются лица, что улыбается мне. И не могу не ответить тем же, снимая со стены её разбитое изображение.

Я больше не вижу смысла в своей жизни, да и иссушен сильно внутри. Это тот самый критический момент, когда наступает время боли от нехватки пищи. Но я отказываюсь от неё. Не позволю себе больше этого. Отрекаюсь от проклятья, ищу смерти своей.

Мягкая постель манит лечь в нее, и я позволяю себе очутиться на её месте. Закрываю глаза, прижимая к груди мою Аурелию. И пусть свет померкнет вокруг меня. Но то, что есть в мёртвом сердце намного важнее сейчас, чем то, что может быть. Для меня моя история закончена.

Я не помню, что такое сон. Столетия я пребывал в отчаянии и ярости, слышал всё, что происходит надо мной. Не имея возможности ответить, видел только темноту. А сейчас же, закрыл глаза, тишина такая приятная и красивая наполняет воздух вокруг меня. Она прекрасна, словно моя Аурелия рядом со мной. Обида на Него отступает, и я, улыбаясь, принимаю своё проклятье и прощаюсь с ним.

 

Epilogue

Вэлериу

Пение птиц приятно щекочет слух. Поворачиваюсь на бок, уютнее устраиваясь на мягкой постели. Но тут же воспоминания утраты врезаются в разум. Распахивая глаза, резко сажусь на кровати. Моргаю от слишком яркого солнечного света, бьющего в окна. Осматриваю маленькое пространство, которого не помню. Кровать занимает практически всю площадь, неподалёку деревянный столик, где расположены металлические тарелки и кружки. Закрываю глаза и мотаю головой, но не развиваются мои волосы, как раньше. Дотрагиваюсь руками до коротких прядей… и ногти не проходят по волосам.

Только сейчас слышу, как сердце быстро стучит в груди, а дыхание резкое, незнакомое. Открывая глаза, оглядываю свои руки. Загорелые пальцы с короткими ногтями. Недоверчиво отодвигаю их, вновь и вновь смотря на человеческие руки, а не те, что были со мной. Нет когтей, нет белой кожи, она другая. Живая. Подскакиваю с постели, оглядываю свои бежевые брюки из хлопка, рубашку с завязками под шеей, сандалии, что когда-то носил. Поднимаю голову и поворачиваюсь, ловя своё отражение в свете оконного стекла. У меня есть отражение.

Вздох вырывается из груди, когда вижу себя же. Забытого человека, обычного смертного с сердцем. Волосы вернули свой оттенок каштанов, а глаза блестят голубизной. Как долго я не видел себя таким? Вернулся. Только как? Где я?

Открывая дверь, выхожу на залитую солнцем поляну перед домом, в котором очутился неведомо как. Ноги утопают в мягкой траве, а кожа принимает тепло, исходящее с неба. Я не помню этого ощущения, сейчас же, внутри меня непонимание притупляется и наступает безмерная радость. Чувствую. Я полноценно чувствую этот мир. Необыкновенный мир вокруг меня.

– Сакре, – шепчу, смотря на замок с покачивающимся флагом, где изображён наш герб. Алые цветы на золотистой ткани. Нет стен, а только город такой, каким я оставил его перед тем, как поддаться искушению. Странность этого сна (никак иначе себе я не могу объяснить это) теплом отзывается в сердце. Щемящей любовью к своей земле, где был рождён.

Спустившись с холма, иду по каменному мосту, ведущему прямо к площади замка. Вижу людей, что стоят там. Живые люди. Когда подхожу ближе, не могу больше двигаться, смотря на лица своих родителей, погибших сестёр с мужьями. Но делаю шаг, хоть и не понимаю ничего, иду навстречу им.

– Мама, папа, – шепчу я, и они раскрывают свои объятия, в которые падаю. Обнимаю их, а они меня, кто-то хлопает по спине, слышны крики радости и свист. Моё имя, которое на устах у каждого здесь.

– Мы ждали тебя, сын мой, – говорит отец, когда я осматриваю свою семью, и до сих пор мой разум не понимает ничего.

– Брат! – весёлый окрик раздаётся сбоку. Поворачиваю голову.

– Лука!

Жив. Теперь человек, обнимает меня, а я его. Похлопываем друг друга, и он смеётся, как раньше. Наполненный счастьем и весельем. Таким он был до своей тёмной жизни, на которую обрёк его я. Позади него, смущаясь, стоит Анка с их сыном.

– Вэлериу! – и, кажется, что сошёл с ума, ведь бежит ко мне Петру, улыбаясь, и совсем не изменился. Такой же взрослый и юный одновременно.

– Как? Что здесь происходит? – непонимающе спрашивая, смотрю на свою семью в полном составе.

– Ты…

Но что-то не даёт мне дослушать слова отца. Иду вперёд, как магнитом меня тянет, обхожу семью и замираю. Встречаюсь с блестящим взглядом синих глаз, улыбкой на лице и чёрными непослушными волосами, лежащими на плечах.

– Георг… брат мой… друг мой… – быстрым шагом подхожу к мужчине, смеется, обнимая меня. Как раньше. Мальчишки.

Обхватываю его голову, а он мою. Упираемся лбами друг в друга, и не могу поверить, что это он. Но ошибки быть не может. Он.

– Ты жив! Ты, оболтус, жив! – сжимаю его голову от переизбытка чувств.

– Нет, Вэлериу, – улыбается он и его руки отпускают меня, как и мои его.

– Но… сердце. Внутри меня есть сердце, – заверяю его.

– Да, оно есть. Мы там, где наше место, друг мой. Мы вернулись туда, где были счастливы. Мы нашли своё спокойствие…

– Аурелия, – перебивая, я ищу среди тех людей, что столпились на площади, ту единственную.

– Она здесь? Она тоже здесь? Если это мой райский сад, то и она должна была дойти сюда…

– Вэлериу, я должен тебе сказать, что…

– Нет! – зло обрывая его, делаю шаг назад. Этим пугаю младенцев, на руках у женщин. Задыхаясь, смотрю на лица своей семьи. Лука поджимает губы и обнимает свою жену. Петру кривится, бросая взгляд на Георга, за которым прячется девушка. Молодая и светловолосая. Констанца. И её привела сюда дорога. А моя Аурелия не добралась.

– Вот оно… вот оно проклятье моё. Видеть всех вас, попасть в рай для меня без неё. Знать, что до сих пор проклята… а я здесь… жестоко. Вот она моя бесконечная история боли теперь, – сжимаю губы и не даю Георгу сказать что-то ещё. Теперь я чувствую всю палитру из любви, она такая яркая и причиняет неимоверную боль и раскаяние. Вину и ещё больше сжимает сердце внутри.

Обхожу друга быстрым шагом. Мне требуется знать, почему. Почему Он так поступил со мной? За что принял сюда, а её забрал у меня? За что ей не подарил это?

– Отец мой, отдам всё, что хочешь. И этого всего мне не нужно без неё. Я не заслужил, забери это. Прошу забери моё сердце, но благослови её. Услышь меня, – шепчу, спускаясь по холму к городу. Я должен изменить всё. Должен отдать свою жизнь за её. Я хочу этого. Вырвать сердце и отдать. Только бы знать, что она сейчас свободна и счастлива.

Останавливаюсь, смотрю на детей, играющих у церкви. И она ни капли не изменилась. Такая же деревянная и маленькая, какой и была. Даже мысль о том, что я знаю каждого ребёнка, передо мной, не трогает более меня. Внутри стоит ком из боли.

Прохожусь взглядом по матерям, что подхватывают своих детей, открывая мне путь к церкви. Дверь распахивается, и оттуда выходят девушка и старец. Она кланяется ему, её алый платок падает на плечи, являя взору золотистую косу. Старец целует её в лоб и, видимо, прощается с ней. Только я не помню такого священника, а, судя по всему, это он и есть. Смутно знакомо это платье, одетое на ней. Темно-синего цвета развивается на лёгком ветру. Отблеск лучей на её груди ослепляет, когда она поворачивается, что жмурюсь. Моргаю и вновь открываю глаза, чтобы сердце остановилось на секунду и вновь застучало так громко в груди, не даёт сказать, произнести хоть слово.

Нежный овал лица, блестящие синие глаза и девушка склоняется к ребёнку, что-то показывающему ей. Он отбегает от неё, а она выпрямляется, поднимая голову.

– Аурелия… – шёпот срывается с губ, и я делаю шаг.

Вижу, как бледнеет она, и её губы что-то шепчут.

– Аурелия… – уже громче, стараясь идти быстрее.

– Аурелия! – кричу, срываясь на бег, как и она.

Алый платок падает с её плеч, оставаясь позади. Встречаемся с ней, и мои руки обхватывают её талию, и обнимаю, поднимая над землёй. Неподвластные разуму чувства наполняют меня, шепчу её имя, чувствую её руки, обнимающие меня.

Опускаю на землю и обхватываю её лицо руками, впиваясь в губы. Ощущаю соль на её губах. Слезы, а я целую её, каждый миллиметр этого незабываемого лица. Не могу поверить, отрываюсь от неё и смотрю, впитывая в себя чистую красоту.

– Ты прощён… – шепчет она.

– Ты здесь… – отвечая ей, глажу волосы, не могу насытиться и снова целую.

– Я молилась…

– Я просил о тебе…

– Я так верила…

– Я видел тебя…

– Я чувствовала, что ты рядом…

– Ты была так далеко…

– О, Вэлериу. Ты плачешь, – дотрагиваются дрожащие пальцы до моей щеки. Обхватываю запястья, целуя каждый пальчик.

– Да. И это прекрасно. Я люблю тебя. Прости, что не успел сказать…

– Я знала, – заверяет она, хлюпая носом, и улыбаюсь ей. Вновь подхватывая её за талию, кружу и смеюсь вместе с ней. А в груди расцветает спокойствие.

– Как? Объясни мне, как? Где мы? – спрашивая её, отпускаю на землю, но не из своих рук. Вглядываюсь в глубокую синеву её глаз.

– Мы дома, любимый мой. Мы в Сакре. Это место создано для нас и тут нет печали, горя. Тут живут наши души. Мы бессмертны, как и любовь, что продолжает жить в моём сердце.

– И ты никуда не исчезнешь? Будешь рядом? – беру её ладонь и не могу поверить, не могу дать себе разрешения принять ласку, которую она дарит мне, поглаживая мою щеку.

– Нет. Я завершила свой путь, как и ты. Сначала меня встретили твои родители и мои. А потом пришёл Петру, а за ним Лука. И мы ждали тебя, мы верили, что примешь ты свой путь к нам. Я молилась дни, и ночи за твою душу. Верила в твою любовь и питала её своей. Мы свободны теперь. Больше не будет ненависти, не будет злости, только счастье, которое нам подарено.

– Я люблю тебя, Аурелия. Люблю и я должен сознаться, что полюбил тебя сейчас вновь. Я никогда не знал этого чувства, лишь отголоски и то не его. А ты, рубин моего сердца, моя драгоценность, стала для меня необходимой частью моей души. Я не знаю, как здесь живут и что будет дальше, но прошу тебя, стань моей супругой. Той, кто будет идти со мной рука об руку, куда бы мы ни попали. Я отдаю тебе свою любовь, как и сердце, как и душу. И не страшусь нового проклятья за это. Теперь же я понял, где была моя ошибка. Только пройдя через горе утраты, вызванное твоим решением, я осознал, что моя госпожа забрала с собой всего меня. И если не будет тебя, то и я исчезну. Прими мою любовь и согласись озарить мою жизнь, какой бы она ни была.

– Тогда и ты, мой возлюбленный, прими моё сердце и мою любовь. Я рождена была для твоего спасения, а ты был создан для моего прощения. Это я была проклята, любимый мой Вэлериу, а ты очистил мою душу от этого. Я буду любить тебя, где бы мы ни были. Буду чтить тебя и поддерживать, что бы ни случилось. Я раба своей любви к тебе, – её ответ наполняет светом моё сердце. И нет больше вопросов.

Она обнимает меня, а я купаюсь в её объятиях. Взгляд мой встречается с голубыми глазами старца, улыбающегося мне. И я отвечаю ему тем же, роняя слезу, рождённую в любви и вере.

– Благодарю тебя, Отец мой, – одними губами произношу я. Старец склоняет голову, принимая мои слова. Указывает рукой на город, в котором кипит жизнь.

– Добро пожаловать домой, сын мой, – доносятся слова до меня.

Хоть и сказано в писаниях, что читал я – бессмертия не существует. Это всё ложь. Душа вечна, она живёт и продолжает любить, верить и нести в себе добро, что есть в ней. Любовь была создана для понимания цены, которую мы готовы заплатить за неё. И если это добровольное решение отказаться от сердца и своей жизни – она одарит тебя ещё большим светом, что ты знал. Она вознесёт тебя на небеса, где будешь ты прощён за свои ошибки. Главное, принять их и осознать полностью, пытаясь исправить зло, что ты причинил самому себе и тем, кто зависел от тебя.

История любви никогда не закончится, она будет продолжаться в другой жизни. В вечной и долгой, даря красоту этого чувства. Любовь возможна при любых обстоятельствах. Она сильна. Её мощь простирается через миры, через измерения и находит тех, кто создан друг для друга. И я, Вэлериу Сакре, пройдя через столетия, благословляю каждого открыть своё сердце и впустить любовь в него. Опасность и преграды будут стоять между вами, но только любящее сердце сможет пройти через все и сотворить звезду, отправив ее на небосвод. Она поможет другому и покажет путь к своей возлюбленной. Направит его к нам, где мы поможем понять полноту гармонии в сердце, что станет на веки вечным нашей верой.

Веруй и иди. Не оборачивайся, только слушай себя и иди. Держи в руке её руку и иди в лучах солнца, даря это земным жителям. Иди.