© Лина Мур, 2017

© Катерина Романова, дизайн обложки, 2017

Редактор Лариса Терентьева

Редактор Рина Константинова

ISBN 978-5-4483-6294-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

 

 

Unum

Темно. Я едва могу различить, куда ступаю. Сырые стены вокруг. Под моими босыми ногами острые камни и вода, но я зачем-то иду вперёд. Холодно. Кожа покрывается мурашками, обнимаю себя руками. Не знаю, где я и, как попала в этот тоннель. Словно запрограммированная, я следую за чьей-то тенью, мелькающей впереди. Нет желания оглянуться, ощущаю спиной, что за мной наблюдают. Кто?

– Аурелия, я жду тебя, – раздаётся глубокий хриплый голос на необычном языке, заполняющий всё маленькое пространство. Но я понимаю его, буквально каждый звук, хотя разум отрицает такое открытие. Ледяное дыхание дотрагивается до моей яростно бьющейся вены на шее, а сердце бешено бьётся в груди, заполняя шумом голову.

Кричу от страха, и меня вырывает из сна.

Я открываю глаза, хватаясь за грудь, где бешено скачет сердце, и сажусь на постели.

Быстрое дыхание, и капельки холодного пота покрывают моё тело.

– Всего лишь сон, – шепчу, убеждая себя и делая глубокий вздох, пока сердце продолжает испуганно колотиться внутри. Стираю с лица влагу ладонями.

Бросаю взгляд на светящиеся часы на тумбочке и запускаю руку в волосы, падая обратно на постель.

Четыре утра! Четыре чёртовых утра, и мне теперь больше не заснуть. Я боюсь снова погружаться во тьму. Я устала от неё. Надоела эта невозможность отдохнуть без тёмных снов.

Со дня моего восемнадцатилетия кроме голоса в голове, зовущего меня по имени, появились странные сны, терзающие меня каждую ночь. Тридцать пять дней я сплю по три – четыре часа, пока не подскакиваю, как сегодня, от инстинктивного страха, присущего любому живому существу. И всегда одно и то же: тёмный каменный коридор и некто, ведущий меня.

Я поднимаюсь с постели, потому что меня раздражает то, что мне нельзя спать, а подушка такая мягкая, там так тепло и уютно…

Цокнув, подхожу к окну, смотря на тёмную улицу и на погрузившиеся во мрак дома наших соседей.

Хорошо им никакой шизофренией не страдают, в отличие от меня. Даже заняться нечем, уроки все сделаны, а за латынь даже садиться не хочу. Возможно, если прекращу это увлечение, то все потухнет? Ведь этот человек или же не знаю кто, который так ярко врывается в мою голову, произносит слова именно на этом языке. Из-за него я выудила из городской библиотеки книгу, ладно, украла, и теперь затёрла её до дыр.

– Хватит, – мотаю головой и подхватываю со стула толстовку, натягивая на топик.

Я уже привыкла к постоянной мрачной погоде и невозможности позагорать, ведь даже в летние месяцы у нас отметка термометра не поднимается выше восемнадцати градусов. Наш закрытый город под названием Эллиаде, в честь Мирча Элиаде знаменитого писателя и исследователя мифологии, находится в горах рядом с границей Трансильвании. Нашего поселения даже нет на карте Румынии, но мы существуем за высокими стенами и многочисленной охраной. Наш народ имеет свою религиозную культуру и обряды, школы и университет. Мы учимся, работаем, выходим замуж и умираем только тут. Некоторые из нас уезжают за пределы, но они становятся неверными изгнанниками, забытыми для всех, которых более не примут их семьи. Да они и не желают возвращаться в эти стены.

Отчего так происходит? Жители и старейшины нашего города считают, что остальной мир теряет свою культуру и ценности. Забывает предков и не чтит память. Деградирует в животных, ставит на первое место материальные блага. У нас нет бедных и бездомных. Да, есть ранг жителей выше по статусу, но это несколько семей основателей этого города. Цены фиксированы, также в обиходе талоны, которые выдаются семьям для питания каждую неделю. Желать большего запрещено. Мне это, вообще, непозволительно, потому что моя мама – мэр города, и входит в Совет Министров, а наши предки были в числе тех, кто строил этот город и устанавливал законы и правила. Нас немного, но достаточно, чтобы видеть новые лица каждый день. Кафе, рестораны, церковь, светские рауты и приглашённые исполнители классической музыки – размеренная жизнь ещё ни разу не нарушалась. А иногда так хочется чего-то интересного, но это я могу увидеть только в интернете. Конечно, у нас есть современная техника, ноутбуки и телевидение, но многие сайты для нас заблокированы. Никакой порнографии, насилия, – всего, что может повредить разум подрастающего поколения. По телевизору транслируются исторические открытия, национальная музыка, старые классические фильмы, уроки кулинарии. Мобильной связи у нас нет, только обычная стационарная. Но и это не так замечается тут, потому что мы можем увидеться каждое воскресенье в церкви.

Я выхожу из своей спальни, медленно и в темноте двигаюсь на кухню, чтобы занять себя хоть чем-то. Открыв холодильник, равнодушным взглядом осматриваю заполненные полки овощами и захлопываю его, так и не найдя хоть что-то интересное.

– Лия, ты почему не спишь? – позади раздаётся мягкий мамин голос. Я оборачиваюсь, когда она щёлкает выключателем, и небольшая столовая озаряется приглушённым светом.

– Привет, да вот, захотелось воды, – пожимаю плечами, доставая стакан из посудомоечной машины.

– А ты только пришла? – спрашиваю я.

– Да, и уже ухожу, – она тяжело вздыхает и садится на стул.

– Много дел? – набираю воды в стакан и прохожу к столику, опускаясь рядом с ней.

– Мне необходимо уехать в Брашов. Ты остаёшься с Ионой, – говорит мама, а я закатываю глаза.

Да, только совету позволено выезжать за пределы, и, вообще, свободно передвигаться, привозить новинки современного мира, и рассказывать об открытиях, хотя это можно и в интернете найти. Так я заказываю маме всевозможные вещи и книги, которые она с радостью привозит. Ладно, не все, но большинство. Из современного мира мы узнаем о лекарствах, заполняем наши запасы на зиму и продолжаем жить.

– Когда ты её видела? – мама задумчиво постукивает длинными ногтями по столу, и я потираю лоб, дабы припомнить этот день, когда моя бабушка, запрещающая себя так называть, была дома.

– Дня два назад, а может быть, и три, – пожимая плечами, смотрю в голубые глаза матери.

В который раз удивляюсь её идеальной красоте. Ей никак не дашь тридцать шесть лет, максимум двадцать пять. Чёрные, как и у меня, волосы элегантно заколоты. Острые, даже хищные черты лица всегда привлекают наших мужчин. У неё нет отбоя от кавалеров, но она их просто игнорирует, все ещё помня, что сделал отец. Он бросил нас, уехал и стал изгнанным, когда мне не было и года. Раны на её сердце до сих пор не зажили, а я старалась не напоминать об этом. Да и она мэр, образец для подражания.

– Она слишком много работает, – качает мама головой, а я тихо смеюсь, ставя стакан на стол.

– Больница – её дом, а тут всего лишь место, где она переодевается, – хмыкаю я.

– Ладно, присмотри за ней. В её возрасте надо бы отдыхать.

– Мам, да глупости, эта молодая козочка фору даст нашим атлетам. Ей пятьдесят три, а она заигрывает даже с моими сверстниками на общих собраниях, – хихикаю я.

– Такая она у нас, – мама смеётся от моего замечания, и я наслаждаюсь этими редкими минутами, когда мы видимся и можем поболтать. В последнее время она очень занята, много дел и, я надеюсь, что все же встречается с кем-то.

– Мам, а можно спросить тебя, как врача? – интересуюсь, отводя взгляд от её пронзительных глаз.

– Конечно, милая, тебя что-то беспокоит? Болезненные месячные или ты залетела?

– Ма! – возмущаюсь, поднимая голову и встречаясь с весёлыми серебристыми искорками в глубине глаз.

– Шучу, рассказывай, у меня есть ещё время.

– Скажи, когда ты слышишь что-то в голове, это означает, пора обратиться к психологу? – глубоко вздохнув, спрашиваю я.

– А ты что-то слышишь? Что именно? – я чувствую, как она подаётся вперёд и сглатываю от неизвестно откуда проснувшегося страха.

Что-то подсказывает мне, что лучше свои ночные похождения во сне держать в тайне.

– Не я, Рима. Она рассказывала мне вчера, что она слышит голос, вроде как зовущий её. Мужской голос. По мне, так у неё просто гормоны играют, но она попросила спросить тебя, только чтобы это осталось между нами. Ты ведь знаешь, насколько её родители ограничены, а ты у меня супер, – свободно лгу я, слабо улыбаясь нахмуренной маме.

– Да, с ними ничего не поделаешь. Надо научиться понимать подростков. И то, что происходит с Римой странно. Возможно, она слишком впечатлительна, начиталась чего-то. Ей следует сходить к пастору, пусть он очистит её душу. Если же не получится освободиться от этого, то пригласи её к нам. Возможно, она так пытается привлечь к себе внимание. Я поговорю с ней, – советует мама, и я даже не сомневалась в таком ответе.

– И я это ей сказала, но она уже придумала целый сюжет в стиле опасной любви с неким призраком графа, или того хуже вампиром, вроде Дракулы. Да и, вообще, у неё много сценариев для объяснений, – продолжаю я свою игру, и мама усмехается от моих слов.

– Девочки, вы смотрите слишком много фильмов, которые мы запрещаем. Ты же знаешь, Лия, лучше, чем остальной мир, что никакого Дракулы не было. Байки, да и только. Даже замок его выдумали и зарабатывают на туристах деньги. Перековеркали нашу историю, и радуются, продолжая забивать умы молодёжи. Вот поэтому мы живём тут, чтобы обезопасить наших детей от всего этого бреда. Румыния прекрасная страна, не имеющая никаких паранормальных существ. И ты, дорогая, уж отведи Риму на службу и проследи, чтобы она все же сходила на исповедь, – в голосе матери появляются раздражительные нотки, и я уже жалею, что завела этот разговор.

– Ладно, в воскресенье сходим, – закатываю глаза и встаю, собираясь уйти и что-нибудь почитать.

– Лия, – окликает меня мама, когда я выливаю воду в раковину и поворачиваюсь к ней.

– Да?

– А ты ничего не слышишь? – она встаёт и подходит к барной стойке, облокачиваясь на неё.

– Нет, конечно, и что мне слышать?! Это же просто мечты шизофреника, – фыркая, оставляю бокал в раковине.

– Мы так редко разговариваем в последнее время, предстоит Хэллоуин. И в этом году мы планируем очень яркое шоу. Как раз я буду договариваться об огненном представлении, новой группе музыкантов.

– Здорово, – бесцветно говорю я.

– А мальчики? Ты уже встречаешься с кем-то?

– Вообще-то, у нас женская школа. Откуда там мальчикам взяться? Да и правила ты прекрасно знаешь. И вряд ли они на меня посмотрят, – расстроено вздыхаю я.

– Почему вряд ли? – изумляется она.

– Да брось, посмотри на меня. Я обычная, а мальчиков моего возраста не так много, и они выбирают себе красоток, причём блондинок. Да и мне они неинтересны, – всплёскиваю руками, а мама жмурится и смеётся.

– Не волнуйся, наступит время, и мужчины оценят твою эксклюзивность. Нас мало, но зато все брюнетки имеют хорошее положение в обществе.

– Мам, нас всего восемь. Восемь темноволосых женщин во всём городе. Как будто сюда партию белобрысых завезли, и они расплодились, – кривлюсь я.

– Просто ген светловолосых сильнее у женщин, чем у наших мужчин. Они носители, ты знаешь эту особенность. Они слабее, чем темноволосые. Чаще болеют и слишком уж податливы для мужчин. Да и ты сама видишь, эти особи совершенно не умеют жить, все приходится делать нам – женщинам. А у темноволосых намного больше серого вещества. Теперь отправляйся спать. Завтра не забудь, после занятий у тебя помощь в конюшне, после неё пение в церковном хоре и…

– И моя смерть, – заканчиваю я, выпуская воздух сквозь губы, и мама смеётся, потрепав меня по волосам.

– Не торопись туда, родная, там ещё больше проблем, чем среди живых. И ты не избежишь похода к врачу, то есть к твоей бабушке, даже если и решишь познакомиться со смертью. Выслушаешь целую лекцию перед отходом в мир иной, от которой захочется снова умереть, – она шутливо грозит пальцем, а я уже не могу не смеяться, наслаждаясь её присутствуем дома.

– Ладно, ладно. Хорошей ночи, ма, и лёгкой поездки. Привези мне новый айфон, – прошу я, и она улыбается, кивая мне.

– Спасибо, скоро встретимся. Если что-то захочешь ещё, отправь мне е-мейл, – подхватив дорожную сумку, она выходит из дома.

Снова эта тишина вокруг меня, и я возвращаюсь в свои мысли, пытаясь сама понять, что за фильм так на меня подействовал. Боюсь спать, честно боюсь даже ложиться в постель, только бы избежать этого тоннеля, который ждёт меня в забытьи.

Включив на столе лампу, подхожу к кровати и подхватываю деревянную дощечку, где лежит мой клад. Выудив оттуда потрепанную фотографию, сажусь на пол и провожу пальцем по изображённому мужчине. Мой папа. Светловолосый, не сказала бы, что красив, а обычный. Со светлыми глазами и тонкими губами, упрямо поджатыми, и весь его облик на этом фото говорит, что не любит он фотографироваться. Я совершенно на него не похожа. Ни капли. Во мне есть что-то от матери, от бабушки, но не от него. Эту фотографию я нашла в спальне мамы, куда она запрещает мне заходить. Да и тот факт, что у нас даже фотокамер нет, они запрещены, как и любое упоминание о нашем существовании, уж очень засел у меня в голове. Но моё любопытство и желание увидеть что-то эдакое превысили здравый смысл. Её спальня не отличалась ни от бабушкиной, ни от моей. Классический и европейский стиль, но в камине я заметила это фото и не дала ему быть сожжённым. Хоть какое-то представление об отце хотелось иметь.

Немного подержав фотокарточку в руках, прячу её обратно и закрываю дощечкой. Хотела бы я найти его? Нет. Ведь такое желание бы означало стать изгнанной. А я жизни без мамы не представляю, да и не нужно мне это. Как и любой девочке, выросшей без отца, всегда хочется хотя бы представлять его. Так и мне. Тем более я обожаю наш город, эти горы, которые никто не видел. Первозданную природу и свободу даже за стеной от мира. А что ещё нужно?

Встав с пола и оставив эти мысли под дощечкой, подхожу к столу и сажусь за него, чтобы прочитать новости из большого мира в интернете. Только бы не спать. Спать теперь запрещено.

 

Duo

– Господи, как холодно! Зачем нас собрали? – недовольно бурчит Рима, стоя рядом со мной и чуть ли, не прыгая на месте.

– Не знаю. Может быть, очередное соревнование? – предполагаю, натягивая капюшон.

– А мы тут каким боком? Лучше бы в библиотеку пошли. Говорят, что завезли новую партию любовных романов, – карие глаза белокурой подруги радостно светятся от новостей.

– Если бы не эта сходка, то я бы с удовольствием. Но обещала помочь в конюшне, а потом у меня репетиция в хоре, – печально отвечаю ей, дуя на руки в перчатках.

– Вот так всегда, – обиженно тянет она.

Я оставляю это замечание без комментариев. Люблю помогать и быть чем-то занятой, хотя дополнительных курсов у меня множество. Мама хочет вырастить уникума, да я и не сопротивляюсь.

Черт, так холодно! Только близится конец октября, а морозный воздух уже оповещает о приближении суровой зимы.

Толпа девушек от среднего до старшего потока создаёт гул на улице на площадке позади нашей школы. Нас немного, но возмущения слышны тут и там. Это странно, потому что раньше нас всех не выводили из здания во время уроков. Да ещё и не заставляли трястись от ледяного ветра, который знаком всем жителям нашего города. Но мы стоим и ждём непонятно чего.

– Дорогие мои, тише, – раздаётся громогласный и немного грубоватый голос нашего директора. Мы поворачиваемся в сторону полной седовласой женщины в лёгком пальто.

– Мы приносим свои извинения за этот инцидент. Но у нас для вас интересная новость, – продолжает она в микрофон. Замечаю рядом стоящего с ней темноволосого мужчину, которого я не припомню. Он нервно поправляет очки в темной оправе и даже опасливо смотрит на юных представительниц прекрасного пола.

– Дело в том, что мы решили отобрать среди вас несколько учащихся для похода в горы на следующий уикенд. Вас будет сопровождать наш коллега из Школы Стефана – профессор Вéлиш. Это будет путешествие в историю естествознания и раскопок к разрушенному замку Арджéш. От нашей школы туда отправятся пять девочек. И сейчас мы назовём их, прошу избранных подойти к нам, – раздаются аплодисменты и улюлюканья, ведь старшую школу мальчики интересуют больше, чем какие-то раскопки. А возможность познакомиться с выдающимися – невероятная удача. Все родители присутствующих тут знакомы с законами нашего города. Потеря девственности и распутство до брака – грех и клеймо пожизненно. Поэтому многие из нас, девушек, стараются не особо приближаться к парням, но все же запретный плод сладок. Всегда есть возможность обойти и сбежать в ночи с кавалером, чтобы целоваться где-нибудь в лесу.

– Мария Нéфу, – блондинка из старшей школы последнего параллельного потока гордо выходит вперёд, откинув длинную косу за спину, улыбаясь, подходит к директору и профессору.

Мы с Римой переглядываемся и закатываем глаза, тихо хихикая.

– Дана Крупéц, – девочка из средней школы и восьмого уровня нашей системы образования с буйными светлыми кудрями выбегает из толпы подружек, оставляя после себя хохот, и уже смущённо идёт к месту назначения.

– Янина Грóмец, – видимо, подружка первой. Ведь хихикать и держаться за руки они стали тут же.

– Оана Улúч, – конечно, как же без дочери директрисы.

– И последняя, Аурелия Браилиáну.

До меня только через некоторое время доходит, что называют моё имя. Но я не увлекаюсь этим всем!

– Иди, – за рукав меня вытаскивает Рима, что я чуть ли не падаю, путаясь в ногах. Зло, бросив взгляд на смеющихся девочек из класса, иду к этой толпе, раздраженно смотря на миссис Улич. Встаю за девочками, но ловлю заинтересованный взгляд профессора Вéлиш. Конечно, все из-за волос, виднеющихся яркими мазками двух кос на бежевом пуховике. Да, я одна единственная в школе имею черный цвет, и это приводит меня в ещё большее недовольство. Рыжеволосых и белокурых пруд пруди, а я, как обычно, отличилась. И почему? Уверена, из-за мамы и её положения в этом городе. Только вот моя мама неподкупна, и я создам только проблемы.

Даже не слушаю, что говорит директриса, только полыхаю внутри от злости и некоего даже обидного чувства, что меня выбирают не за заслуги. А ведь я хорошо пою и отлично справляюсь с литературой, пишу иногда стихи. Но ненавижу копаться в земле. Просто терпеть не могу, как мама и бабушка. Надо будет написать маме по электронной почте, чтобы она отмазала меня от этой «прогулки». Вот не хочу, и все!

Кто-то толкает меня, что я оступаюсь и лечу спиной прямо в чьи-то руки, крепко поймавшие меня. Моргаю от неожиданности и слышу смех старших девочек, довольно идущих за миссис Улич куда-то.

– С вами все в порядке, госпожа Браилиану? – мужской голос раздаётся прямо над ухом, да так громко, что я жмурюсь и встаю на ноги. Торопливо поправляю одежду, поворачиваясь к профессору Вéлиш. Мужчина смотрит на меня сверху вниз, выдавливаю улыбку, быстро кивая.

– Да. Простите, задумалась, – отвечаю, вновь водружая на голову капюшон.

– Тогда пойдёмте в кабинет, – он указывает рукой в сторону школы.

Бросаю взгляд на Риму, мимикой показывает, чтобы я ей все рассказала. Киваю, иду рядом с мужчиной, косо наблюдающим за мной. Странный какой-то. Может быть, новичок? Хотя вряд ли. И он должен знать, кто я и почему у меня тёмные волосы.

Мы молча проходим по многочисленным коридорам, чтобы перейти в третий корпус, где располагается кабинет директора и приемная. По пути все же снимаю перчатки и шапку, пряча все в карманы.

Когда мы заходим в кабинет, то все уже сидят на стульях, как примерные ученицы и ожидают только нас. Присаживаюсь рядом с Оаной, моей одноклассницей. Она не отрывает обожающего взгляда от матери.

– Девочки, мои дорогие и любимые, поздравляю вас. Но без лишних слов. В приёмной возьмите разрешение на этот поход, которое должны подписать ваши родители…

– Но… – перебиваю я миссис Улúч, поднимая руку. Она недовольно переводит на меня взгляд.

– Мисс Браилиану, наказание – помочь в школьной библиотеке завтра после занятий. А теперь слушаю вас, – резко говорит она. И вот заслужила разве? Ни черта!

– За что? – изумляюсь, обиженно поджимая губы.

– За поведение на этой неделе оценка неудовлетворительно, не думаю…

– Да за что?! Я всего лишь хотела сказать, что моя мама не может подписать эту бумагу! Она уехала! – уже подскакиваю со стула, который с грохотом падает позади меня.

– Останетесь после собрания. Остальным все ясно? – не придавая значения моим словам, обращается она к присутствующим, некоторые из них, а точнее, те две дуры, толкнувшие меня, ехидно улыбаются, кивая.

Я просто в бешенстве за такое показательное выступление. Ладно, провинилась. Но сейчас я не согласна с этим!

Мы остаёмся одни в кабинете, если не считать профессора Вéлиша, расположившегося в дальнем углу и, кажется, вообще, задремавшего.

– Мисс Браилиану, ваше поведение оскорбительно! Перебивать старших, тем более вашего директора, – миссис Улúч активно жестикулирует руками, выходя из-за стола, – уму не постижимо! Объяснительную будете писать сейчас же, и ваше наказание удваивается! Четверг и пятницу вы работаете на благо школы и заменяете одну из наших уборщиц!

Открываю рот от её слов. Я ни разу не получала такой нагоняй от неё! Ни разу! Я всегда вежливая и милая с людьми! Всегда! А тут… да я… да она! Дура!

– Есть, что сказать? – она оглядывает пренебрежительным взглядом меня с ног до головы.

– Да, есть. Можете ещё наказание придумать для меня, но я отказываюсь от такой замечательной возможности в связи с отсутствием моего единственного родителя. Объяснительную на это тоже напишу. До свидания, – не сдерживаю злость и гнев, клокочущий во мне, вылетаю из кабинета, красноречиво хлопая дверью.

Да она вывела меня из себя. Такого отношения к себе я ещё в жизни не встречала, тем более ни за что.

Подхожу к молодой женщине, бурча про объяснительные. Мне выдают лист бумаги и ручку. Незамедлительно своим корявым почерком пишу все, что думаю об этом. Ладно, не все, но многое. И маме расскажу! Вот, как самая, что ни на есть ябеда, возьму и расскажу. Ни разу не пользовалась своим положением, но сейчас обида затмевает разум. Хочется просто расплакаться от несправедливости и унижения.

В итоге, вместо того, чтобы отправиться по своим делам, два часа драю полы в кабинетах первого корпуса. Руки болят, а спину ломит от этого. Но все же решаю поднять себе настроение и пока одеваюсь, понимаю, что на рейсовый автобус до конюшни я опоздала, а машину не вожу. Мама запрещает даже думать об этом. Наших девушек возят шофёры или же мы пользуемся общественным транспортом. А так как шофёра у нас тоже нет, то выход один – идти пешком. Прогуляюсь и немного остыну, ведь до сих пор горю внутри от злости.

Набросив на голову капюшон, повесив рюкзак за спину, выхожу из школы, направляясь к воротам. Поднимаю голову, смотря на тёмное, практически давящее своей чернотой небо с миллионом звёзд. Безумно красиво, мрачно красиво.

– Аурелия, – голос, словно из воздуха, появляется позади меня. Испуганно оборачиваюсь, но только тёмные резные ворота и ни души.

Закрываю глаза, начиная дышать быстрее. Такого ведь не бывает. Но я отчётливо слышала своё имя. Схожу с ума, мне необходимо сходить на службу. Моя болезнь становится опаснее, чем я думала. Если раньше я слышала свое имя только в голове, странные сны, то теперь этот голос обрел эхо. Страшно настолько, что чуть ли не бегу по пустой дороге, пытаясь спрятаться от моей начинающейся шизофрении.

Раздаётся громкий клаксон машины. Вскрикиваю, цепляясь ботинками о землю, и падаю на бок. Боже, как больно. Кто-то хватает меня за талию, резко поднимая на ноги. Не вижу этого человека из-за капюшона, упавшего на глаза. Хочу крикнуть, но горло сдавливает от страха. Брыкаюсь. Меня кто-то преследует! Маньяк в городе!

– Госпожа Браилиану, успокойтесь, – знакомый звонкий голос заставляет замереть. С меня сбрасывают капюшон, и я смотрю в тёмные глаза мужчины, где играет отблеск фонаря недалеко от нас. Облегчённо вздыхаю, смачивая кончиком языка пересохшие губы.

– Я напугал вас? Сильно ушиблись? – профессор Вéлиш отпускает меня, осматривая беглым взглядом. Замечаю, что сейчас на нем нет очков, и выглядит он моложе, чем казался при свете дня. Черные волосы взъерошены ветром, придают ему ребяческий вид. Сколько ему лет?

– Немного, – сдавленно отвечаю на оба вопроса, поднимая с земли рюкзак и отряхивая его.

– Простите, но заметил вас и подумал, что могу подвести. Уже ночь, хоть у нас и безопасный город, но негоже молодой девушке ходить одной, – он старается улыбнуться, но это словно для него новое. Его губы снова принимают привычное для них положение – сжатых в одну линию.

– Спасибо, но я привыкла гулять. Ничего, – вежливо отказываюсь.

– Понимаю, понимаю, – неожиданно он смеётся, но как-то странно. – Надеюсь, парень стоящий…

– Нет-нет, – мотаю головой, опровергая его выводы. Мужчина перестаёт улыбаться и уже непонимающе смотрит на меня, а я на него. Вот ещё слухов обо мне не хватало.

– Знаете, я была бы вам благодарна, если бы вы подбросили меня до северной конюшни. Обещала помочь, – быстро говорю.

– Конечно, простите, было подумал, что у вас свидание, – он смущенно отводит взгляд и поворачивается к серебристому джипу.

– Нет, я привыкла гулять по ночам. Мне не страшно, – вру, сейчас мне страшно, до сих пор слышу в голове этот голос. Такой странный, сильно охрипший и сухой. Натянуто улыбаюсь профессору и подхожу к машине. Он помогает мне сесть в неё и сам забирается, заводя мотор и начиная движение.

Не знаю, надо ли поддерживать диалог? Может быть, поблагодарить ещё раз? Бросаю искоса взгляд на него и вижу, что его ярко выраженные скулы играют на лице. Так, лучше не смотреть на него. От греха подальше. Обнимаю крепче руками рюкзак, в целях самозащиты, наверное. Так и проводим время в молчании, пока он довозит меня до конюшни.

– Спасибо вам и всего доброго, – открываю дверцу машины, чтобы спрыгнуть.

– Не за что, госпожа Браилиану, – вежливо отвечает он. И только сейчас в голову приходит то, как он обращается ко мне. Резко поворачиваюсь к нему, хмурясь от желания узнать больше.

– Почему вы называете меня госпожой, а не мисс Браилиану? – все же спрашиваю я.

Усмехается, играя длинными пальцами по рулю.

– Мой род такой же древний, как и ваш. Мои предки были основателями, как и ваши. И хотя образование идет в ногу со временем, но мы предпочитаем обращаться к людям, как раньше. Как было во времена наших предков, это правильно и намного уважительней, чем обычное иностранное «мисс», – отвечает он, а я уже заинтересовано оглядываю его.

– Как интересно, а я и не знала. Вы правы, это отличает нашу культуру от той, что за стеной. Ещё раз спасибо вам, господин Вéлиш, – улыбаюсь ему и спрыгиваю на землю, закрывая за собой дверцу.

Иду к конюшне, до сих пор сохраняя улыбку на лице. Странный мужчина, но я и, правда, не интересовалась прошлым. А это оказалось очень мило. Бросаю взгляд назад, где до сих пор стоит машина, освещая мне путь фарами. На прощание киваю и вхожу в домик к сторожу, чтобы вернуть себе внутреннее равновесие и заняться любимым делом. А ещё надо бы придумать пастору, почему не пришла сегодня на репетицию. Врать – греховно, придется сказать правду и получить нагоняй. Все из-за этой дуры.

 

Tres

Карябаю ногтями тёмную каменную кладку. Дышать нечем, задыхаюсь от нехватки кислорода. Везде вода, она стекает по камням, а внутри меня паника и страх, что умру тут. Знаю… откуда-то знаю, что умру. Ударяю кулаками по стене. Снова и снова. В кровь стираю пальцы, пытаясь забраться наверх. Падаю в воду. Плачу от ужаса и скулю в этом тёмном месте. Поднимаюсь на колени. Так холодно. Вожу руками вокруг себя. Везде ледяной и мокрый камень, по которому ручьем течёт вода. Меня замуровали. Не умею плавать.

– Помогите! – кричу, ударяя ладонями по стенам.

Никого нет, только мой громкий плач отдаётся эхом и откликается в сердце. Схожу с ума в этой темноте.

– Аурелия, – тихий голос накатывает откуда-то сверху. Поднимаю голову, сжимая трясущимися руками волосы.

– Аурелия, иди ко мне.

– Нет! Нет! Хватит! – кричу так громко, жмурясь и сотрясаясь от рыданий.

Болезненный удар по голове. Распахиваю глаза и вижу над собой знакомые лица моих перепуганных одноклассниц. Дышу часто и поверхностно, пытаясь понять, где я сейчас. До сих пор чувствую страх. Сон.

– Дорогая, ты как? – Рима бегает глазами по моему лицу, помогая подняться с пола, и усаживает меня за парту.

– Нормально… нормально, – шепчу, понимая, что заснула прямо на биологии.

– Все вернулись на свои места, а вы, мисс Браилиану, немедленно к директору! Живо! – зло указывает на меня пальцем мисс Морно, и я быстро киваю, запихивая тетради в рюкзак, и вылетаю из классной комнаты.

Несусь в туалет, чтобы плеснуть водой в своё бледное лицо. Господи, как такое могло произойти со мной? Я ведь выпила две чашки крепкого кофе с утра. Бессонная ночь и книги по латыни. И вот во что это вылилось. Заснула прямо на уроке, да ещё и перепугала всех. Теперь точно это дойдёт до ушей матери, когда она вернётся. Моё положение с каждым днём становится все хуже и хуже, как и болезнь. Так страшно от этого, что в глазах скапливаются слезы. Стираю их, но мне невероятно боязно. Почему я схожу с ума? Что со мной не так? Опускаюсь на пол, тихо плача из-за своей особенности, которая не нужна мне. Поделиться с кем-то не могу, не поймут. Боюсь, ведь это будет означать, что мне требуется лечение. Но я же не больна, всего лишь странные живые сны, которые пугают меня до смерти, ещё и голос… больна, очень больна.

Удаётся успокоиться и с тяжёлым осадком в душе бреду к кабинету директора, чтобы выслушать нотации по поводу моего поведения и получить наказание ещё на два дня. Но мне как-то всё равно, очень подавлена внутри и хочется просто забыть об этом, забыть и жить, как прежде. Меня отстраняют на сегодня от уроков, заменяя их уборкой складского помещения, где я вдыхаю пыль и протираю полки, перебирая статуэтки, книги и прочий инвентарь школы.

Сильно разочарована в себе, что сны вышли мне боком. Может быть, в интернете что-то будет? Хотя лекарств мне ни одна аптека не продаст, потому что нет у нас их. Просто нет. Чтобы получить лекарства даже от головной боли надо идти в госпиталь, а там заведует всем бабушка. Она уж точно не будет в восторге от моего появления там, да ещё и с диагнозом. Поэтому придётся только приспособиться к этому и жить… пытаться жить дальше до приезда мамы. Расскажу ей, должна же она понять меня. Не сумасшедшая я. Не сумасшедшая!

Зло бросаю тряпку в грязную воду, расплёскивая её вокруг ведра. Устала. Безумно устала и хочу спать. В школе уже тихо, а за окном сгустились сумерки, когда я выхожу из помещения, чтобы одеться и уйти отсюда. Слава Богу, завтра суббота, а в воскресенье схожу на службу, а потом исповедуюсь. Надеюсь, поможет.

– Лия, – меня окликает Рима, когда выхожу из школы. Удивлённо и радостно поворочаюсь к ней.

– Что ты тут желаешь? – спрашивая, подхожу к ней.

– Тебя жду. Миссис Сучка наказала тебя, да и вся школа уже в курсе, что ты спала на уроке, – кривлюсь от её слов.

– Ужасно, мама убьёт меня за такое, – горько вздыхаю и поднимаю на подругу голову.

– Расскажешь? Ты так кричала, напугала меня. Что происходит? – она берет меня под руку, и мы идём к воротам.

– Кошмар приснился. Не спалось этой ночью, вот и просидела в интернете, проходя всевозможные тесты, – лгу, не могу даже ей сказать, что меня терзает.

– Бывает, но знаешь, это было круто. Хоть какое-то разнообразие в нашей жизни. Ещё меня просили тебе передать это, – на ходу Рима расстёгивает рюкзак и протягивает мне бумагу.

Пробегаюсь глазами по соглашению на поход и цокаю, убирая его к себе в рюкзак.

– Я попросила папу подождать меня, а заодно подвести и тебя, – подруга указывает на тойоту, припаркованную рядом с воротами.

– Спасибо, – киваю я, и мы садимся в машину.

– Привет, Лия. Как дела? – спрашивает мистер Фриш, поворачиваясь к нам на заднее сиденье.

– Добрый вечер, все хорошо, спасибо, – вежливо отвечаю и отворачиваюсь к окну, чтобы избежать дальнейшего общения.

Мы едем в тишине, и только я остаюсь при своих мыслях о том, как бы мне пережить эту ночь без сновидений. Уже неважно день это или ночь. Теперь любого сновидения я опасаюсь. Он может прийти даже сейчас.

– Папочка, – ласково зовёт Рима своего родителя, и я прислушиваюсь к разговору.

– Да, дорогая?

– А можно я переночую у Лии? Её мама уехала, а она одна. Ей будет веселее. Пожалуйста, – тянет подруга. Поворачиваюсь в её сторону, удивлённо распахивая глаза и одновременно благодарственно. Как она поняла, что боюсь?

– Конечно, дорогая, только ложитесь спать вовремя. И никаких долгих посиделок у телевизора, – соглашается мистер Фриш.

Он паркуется во дворе нашего дома, и мы радостно выходим из машины. Рима на прощание чмокает отца, пока я открываю дверь и ожидаю её.

Включив свет в гостиной, мы раздеваемся и решаем поесть неполезную пищу. Подруга рассказывает, что сегодня было и, как проходили скучно занятия, пока я достаю тарелки и все для сэндвичей. Мама запрещает мне так питаться, говорит, что от этого мы портим свою кровь. Но сейчас её нет, как и бабушки, поэтому я довольно собираю вкуснейшую пищу для меня и порцию отдаю подруге. Подхватив бутылочки с водой, мы идём ко мне в спальню. Расположившись на моей кровати, с жадностью поглощаем сэндвичи до последнего кусочка.

– А теперь расскажи мне, Лия, – осторожно произносит Рима. Сжимаю губы от страха, что не поймёт, пока собираю тарелки и спускаю все на пол.

– Да особо нечего…

– Врёшь. Ты в последнее время сама не своя. То вздрагиваешь от упавшего учебника, то сегодня, вообще, кричала, как будто за тобой дьявол гонится. И ты плакала, чего я совсем в тебе не припомню, – перечисляет она.

Глубоко вздыхаю и подхожу к двери, плотно закрывая её. Зачем-то выглядываю в окно, зашторивая окна, и поворачиваюсь к удивлённой моему поведению подруге.

– Я заболела чем-то. У меня отклонение… умственное отклонение. Я слышу голос, мужской и страшный. Он зовёт меня, знает моё имя. Раньше я слышала его только в голове, а с моего дня рождения он обрёл оболочку. Нет, не как призрак, а как будто он рядом со мной и говорит. Когда оборачиваюсь – ничего. И сны… я боюсь спать. Они странные, все тёмные и опасные. Я в них точно знаю, что меня ждёт смерть. Эту ночь не спала, заснула на уроке… и… боже, так боюсь, – всхлипываю, садясь на постель. Снова переживая этот ужас, который творится со мной, не обращаю внимания на то, что подруга ничего мне не отвечает. Просто сидит и смотрит на меня во все глаза.

– Не знаю, что со мной происходит. Но с каждым днём это становится опаснее, чем раньше. Мама не поймёт… она… я рассказала ей, только упомянула тебя. Прости меня. Она сказала, что мы смотрим слишком много фильмов, посоветовала пойти на службу. Я так и сделаю, пастор должен избавить меня от этого. Но… – поворачиваюсь к Риме, стирая с лица слезы, – но чувствую, не поможет.

– О, Господи, я… я не знаю… но ты не больна. Лия, милая, не больна. Может быть, это гормоны? Просто ты у нас отличаешься от всех, и возможно, твоё взросление проходит иначе, чем у нас? – предполагает она, и я улыбаюсь, что не убежала, а тут. Рядом со мной.

Пожимаю плечами от такого варианта моей беды.

– А голос, у него есть обладатель? Его ты видишь? – спрашивает она.

– Нет. Никого не вижу, только голос.

– Мужской? – уточняет она.

– Да, наверное, мужской. Но и он странный, не такой, как у нас. И говорит он на латыни, всегда на латыни. Он ждёт меня, зовёт меня к себе. Хриплый, сухой, словно где-то далеко он и в то же время очень близко. Во мне он. Я, возможно, страдаю раздвоением личности или чем-то похуже этого. Я…

– Тише, успокойся, мы найдём что-нибудь в интернете, и я никому ничего не скажу, – подруга обнимает меня, предоставляя своё плечо, чтобы я выплакала все свои слезы и страхи сейчас. И я делаю это, потому что необходимо. Делиться своими опасениями всегда приносит облегчение. Уже просто всхлипываю, она гладит меня по волосам и спине.

– Интернет не поможет, я вбивала в поиск много вариантов, но или сайт заблокирован, или же какая-то чушь про демонов, вселяющихся в души. Не хочу больше думать об этом, – встаю с постели, шумно вздыхая, и провожу по волосам, приглаживая их. – Может быть, если забуду, то и само уйдёт. Ничего, возможно, и правда, перечитала или пересмотрела ужастиков.

По взгляду подруги вижу, что не верит, но улыбается, поддерживая мою игру сейчас.

– Давай, спать ляжем, хорошо? – предлагаю я. – Только ты спи со мной.

– Конечно, – кивает Рима, расправляя постель.

Выдаю ей свои штаны и футболку, а сама иду помыть посуду. Никто мне не поможет, это я тоже знаю. Я сама разберусь во всём. Если не буду бояться во сне и пойду за голосом, возможно… есть ли вероятность, что пойму? Как бы ни храбрилась даже в мыслях, но я всего лишь человек. Девочка из плоти и крови, которая боится.

Когда я возвращаюсь к себе, замечаю, что Рима уже спит на одной части постели. Улыбаюсь, подходя к ней, и накрываю одеялом. Становится ещё холоднее на улице, значит, пора включить обогрев во всём доме.

Надев пуховик, выхожу из дома, чтобы обогнуть его и зайти в гараж, где располагается щиток с электричеством и кнопки управления отоплением. Подняв два рычага вверх, закрываю щиток. Ледяной ветер врывается и свистит вокруг меня. Передёргивает от этого, выхожу из гаража и быстрым шагом иду к двери.

– Аурелия… – от этого голоса я замираю, сглатывая от страха. Позади. Он позади меня. Пришёл сюда в ночи ко мне. Должна повернуться. Давай же!

Резко поворачиваюсь и тут же натыкаюсь на кого-то. Визжу, ударяя по напавшему. Но он хватает меня за плечи и сильно встряхивает, что капюшон падает. Губы трясутся от холода, страха и удивления.

– Что вы тут делаете? – шепчу я, смотря на нежданного гостя.

 

Quattuor

– Госпожа Браилиану, – немного кивает профессор Велиш и отпускает меня. Почему он тут? Преследует меня? Это он играет со мной? Отступаю на шаг, ища рукой ручку двери. Сейчас он не напоминает мне преподавателя, а просто мужчину, молодого мужчину, который оказался ночью у моего дома без видимой на то причины.

– Я сейчас… сейчас вызову охрану, – предостерегая его, быстро дышу и постоянно облизываю губы.

– Ох, простите… я… вы, наверное, решили… нет, уверяю вас, нет. Я только освободился, были дополнительные занятия с выпускниками. Вчера вы обронили у меня в машине вот это. Я подумал, что вам это ещё понадобится, – он поднимает руку, где я вижу ярко-красную обложку одной из моих книг, которую взяла в библиотеке.

Я точно сошла с ума. Уже нормального человека принимаю за собственное чудовище из кошмаров. А всему виной моя рассеянность. Как она могла выпасть?

– Спасибо, да, это моё. Это вы меня простите, просто ночь на дворе, а вы тут… простите. Неожиданно очень. Может быть, чаю хотите? – вежливо предлагая, беру из его рук книгу.

– Нет, спасибо за приглашение, но это не компетентно с моей стороны. Вы ученица, а я преподаватель и то не ваш. Не хочу вам доставить проблем. И меня дома уже ждут. Доброй ночи, госпожа Браилиану. Надеюсь, мы ещё встретимся, вы интересная личность. Вы отправитесь с нами в поход? Ведь как бы его ни вуалировали, но это обычный школьный поход с развлекательной программой, песнями у костра и моими навевающими сон лекциями о культуре нашего народа, – он улыбается мне, и я инстинктивно отвечаю ему тем же.

– Это не моё, – качаю головой, – не любительница такого рода развлечений. Да и со мной всегда что-то не так.

– Что ж, очень жаль. Тогда желаю вам приятных снов, – он поднимает руку в прощании, разворачивается и идёт к своей машине. Смотрю ему вслед, усмехаясь своим мыслям. Красивый мужчина, добрый и вежливый. Его слова заставляют задуматься о походе. Машина уезжает, а я так и стою, смотрю на тёмную улицу, покрытую туманом.

Передёргивает от ощущений внутри. Никого тут нет, и не может быть. Вхожу в дом, закрывая дверной замок на ключ. Решаю, что все же спать не буду и как раз есть книга, которую я ещё не прочла. Сдать надо уже завтра, а то аннулируют мой читательский билет. Включив лампу и удобно устроившись на диване, накрывшись пледом, открываю любовный роман и окунаюсь в мир прекрасной истории между принцем и простой девушкой. Сказка, но иногда хочется читать о таком. Такого рода чтение отвлекает от мыслей и съедает ночное время.

В нашем городе рано темнеет и поздно наступает рассвет. Солнца мы видим очень мало. Честно, не помню, когда оно светило целый день. Прячется от нас и увеличивает истории про мистическую Румынию.

Когда я встаю с дивана, зевая и сбрасывая с себя желание заснуть, часы показывают начало восьмого, а за окном все так же темно. Подойдя к валяющемуся на полу рядом с дверью рюкзаку, я открываю его и достаю бумагу. Задумчиво смотрю на буквы обычного соглашения для учеников нашей школы, и решаю, а почему бы и нет. Почему бы не пойти, я бы с удовольствием послушала рассказы профессора Велиша, насладилась бы природой. Но для этого нужна подпись, а мамы нет. Остаётся только бабушка, и придётся доехать до больницы, где она живёт.

– Доброе утро, – сонный голос Римы отрывает меня от мыслей, и я поднимаю на нее голову, улыбаясь подруге.

– Привет. Как спалось? – спрашивая, снова складываю бумагу в рюкзак и бросаю его на пол.

– Мне хорошо. А ты как? – хмурится она, растирая глаза и потягиваясь.

– Не спала. Читала, – пожимаю плечами.

– Нельзя так, Лия. Ты где-нибудь снова заснешь, и примут тебя за городскую сумасшедшую. А голос был? – отчитывает она меня.

– Был, – сдавленно отвечаю, разворачиваясь, иду на кухню. Рима за мной, ожидая продолжения.

– Снова позвал меня, и я испугалась. Как раз в этот момент появился профессор Велиш. Он подвёз меня, я обронила книгу в его машине. Вернул, – рассказываю, пока достаю кастрюлю, чтобы приготовить кашу.

– О-о-о, он симпатичный, только уж больно старый для нас, – смеётся Рима.

– Да, ты права, – вспоминаю, что в обычной одежде и без очков он выглядит довольно моложаво. Не более тридцати, да и двадцать пять с натяжкой.

– И? Пока я спала, вы тут… – подруга делает рукой неоднозначный взмах.

– Нет, дура. Он поехал домой, и, может быть, у него жена есть или невеста. Вообще, прекрати такие разговоры. Ты ведь знаешь правила. А мне их нельзя переступать, – мотаю головой, продолжая улыбаться, пока наливаю молоко и зажигаю конфорку.

– Ну, побаловаться можно. Ладно, завтракаем, и я позвоню папе, чтобы забрал. Обещала ему помочь с животными. Да ещё и в теплице с мамой поработать надо. Не хочу так, – кривится она от своих же слов. – А ты чем займёшься? Хочешь, приезжай вечером к нам с ночёвкой?

– Спасибо, я подумаю. Мне надо поехать к бабушке, чтобы она подписала соглашение о походе…

– Ты решила идти? – перебивает она меня.

– Да, – убавляю газ и засыпаю овсянку, – решила. Ты же знаешь, как я люблю лес и горы. Меня не волнуют эти посиделки, но не знаю почему, хочу пойти.

– А не дело ли в профессоре? – хитро спрашивает она. А мои щеки покрываются румянцем, хотя совсем об этом не думала. Хорошо, что стою спиной, и она не видит моего смущения.

– Нет… возможно… нет. Все! Хватит! – подхватываю полотенце и ударяю по плечу смеющуюся подругу.

– А кто-то влюбился в старикашку, – продолжает она веселиться, хватая другое полотенце и отвечая мне.

– Дура! – смеюсь я, гонясь за ней по всей кухне, пока от плиты не раздаётся неприятный звук, как и аромат, сбежавшей каши. Подбегаю и тяжело вздыхаю, радуясь, что хотя бы немного осталось.

Разложив по тарелкам кашу и достав конфитюр из клубники, мы садимся за стол, ещё хихикая, завтракать.

Провожаю Риму и сама собираюсь, чтобы отправиться по делам. Пройдя по дороге вниз, я ожидаю автобус, который меня довезёт до больницы. Никого нет на безлюдной улице, только я одна. Обычно субботние дни наши жители проводят в хозяйственных делах, занимаются посевами или уходом за урожаем в парниках. Мы питаемся только продуктами, выращенными у нас. Мы никогда не пробовали роллы или суши. Мы видим рыбу только в водоёмах, где рыбачить запрещено. Только мясо с пастбищ. Наверное, это хорошо, ведь мы живём дольше, многие дотягивают до ста лет. Но иногда меня посещают мысли, а что такое увидеть вживую океан и солнце, палящее над тобой. Что такое сгореть под ним и мучиться. Но никогда я этого не узнаю, запрещено даже думать о таком. Это грех. Такой сладкий, манящий и другой. Желания, их нельзя контролировать даже внутри. Они настигают меня в любой момент, и тогда я открываю интернет. Включаю пение птиц и слушаю океан, надеваю солнцезащитные очки и ложусь на пол, представляя, как загораю. Я живу в собственной иллюзии, обрывая её любовью к матери.

– Добрый день, мне нужна Иона Браилиану, – говорю я на ресепшен тихой больницы. Никого нет, только женщина, которую я разбудила. Почему бабушка пропадает тут днями и ночами? Ведь лечить особо некого. Да и роды у нас не так часто происходят, а она здесь.

– Добрый день, сейчас я узнаю, где она. Вас что-то беспокоит? – моргая, пытаясь, видимо, снять остатки сна, спрашивает женщина.

– Нет, я её внучка, – поясняя, облокачиваюсь о стойку, пока ищут бабушку.

– Подождите, она сейчас подойдёт, – бросает мне она, кладя трубку. Киваю, присаживаясь на мягкую скамейку.

Мама и бабушка, потомственные врачи. Одна осталась в больнице, а другая баллотировалась в совет и сейчас даёт консультации и семинары. А я? Кровь, уколы и даже запах, присутствующий тут, все не моё. Я боюсь крови, даже порезав палец, мне становится плохо. Поэтому следовать традиции нашего рода не смогу. И не знаю, чем буду заниматься в будущем. Хотя ещё полгода до выбора направления и проверки на профпригодность, которую мы сдаём перед основными выпускными экзаменами, есть время решить. Может быть, буду заниматься связями с общественностью. Это очень интересно: организовывать праздники, светские рауты и другие развлекательные программы.

– Девочка моя, – радостный голос Ионы раздаётся сбоку от меня.

– Привет, – подскакиваю с места и крепко обнимаю бабушку, пахнущую её любимыми духами «Шанель».

– Какими судьбами? Неужели, так соскучилась по мне? – смеясь, она держит меня за плечи и немного отодвигается.

– Очень. Мама уехала, а тебя так давно не было, – смотрю в идентичные глаза матери и не могу перебороть внутри любовь к ним. Обожаю обеих, что все мои страхи уходят на задний план.

– Прости, прости. У меня тут начались дополнительные курсы для наших будущих медиков. Когда заканчиваю, то иду в лабораторию и пытаюсь создать сыворотку молодости, – смеётся она.

– Ты прекрасно выглядишь и без неё, – заверяю её. Бабушка улыбается ярко накрашенными алыми губами и поправляет укладку чёрных волос. Да, она обновляет цвет раз в месяц, чтобы всегда иметь отличие среди нашего народа и скрывать свой возраст.

– Лия, деточка, что-то случилось, раз ты приехала ко мне? – уже серьёзно спрашивает она, показывая головой, чтобы я присела.

– Меня наказали в школе. Знаю, что это плохо, Иона. Мама будет зла на меня, но я ничего не сделала. Просто перебила эту стерву…

– Аурелия, – предостерегает меня она от сквернословия. Поджимаю губы и опускаю голову, смотря на имя, вышитое на её медицинском халате.

– Прости. В общем, ещё я заснула на уроке. Чувствовала себя плохо, из-за месячных не могла ночью уснуть и вот, – вру я и даже не краснею. Черт, точно пора на исповедь.

– Бедненькая. Ничего, не волнуйся. Каждая женщина переживает боль до родов, и твоя боль уйдёт. Но они начались раньше, не так ли?

– Ага, немного раньше, – киваю я.

– Надо бы тебя проверить…

– Не надо, пожалуйста, не надо. Со мной все хорошо, правда. Бывает же такое. И я ненавижу это. Меня даже от запаха передёргивает. Но я тут за другим, – быстро перевожу тему, потому что вижу по её лицу, что сейчас начнёт копать глубже и уличит меня во лжи. Достаю из рюкзака бумагу и протягиваю ей.

– Вот. От нашей школы отобрали девочек. Мы пойдём в поход в следующий уик-энд с мальчиками из школы Стефана. За нами будет смотреть профессор из их заведения, и, думаю, от нашей школы тоже. Я хочу пойти, а мамы нет, только ты. Можешь подписать? – перевожу дыхание от торопливой и совершенно несвойственной мне речи.

– Конечно, родная, конечно. Только вот мальчики меня немного смущают, – медленно отвечает она.

– Меня они не интересуют. Заверяю тебя, что иду туда, только чтобы отдохнуть и провести время в горах.

– Хорошо, – кивает она и достаёт из нагрудного кармашка ручку, расписываясь внизу, где стоит галочка.

– Спасибо, – чмокаю её в щеку, убирая документ обратно.

– А теперь поезжай. В воскресенье буду дома и отвезу тебя на службу, – поднимаясь, произносит она.

– До встречи. Не переутомляйся, – отвечаю я уже её спине, быстро удаляющейся по коридору.

Ладно, с этим решили, теперь можно сдать книгу и взять ещё парочку, чтобы занять себя этой ночью. Выйдя из больницы, сажусь в автобус, который отвезёт меня в центр города. Людей на улице мало, все заняты семьями, и остаются такие, как я одинокие и скучающие.

Зайдя в библиотеку, отдаю книгу и отправляюсь к полкам, где стоят уже свежие издания с любовными историями.

– Госпожа Браилиану? – удивлённый мужской голос раздаётся слева от меня.

– Господин Велиш, добрый день, – улыбаюсь я мужчине, нагруженному стопкой из книг.

– Снова встретились. Вы, наверное, меня преследуете, – от его слов я начинаю краснеть. Даже не нахожу, что ответить, только открываю рот и тут же закрываю его, теребя в руках книги.

– Я шучу. Выбрали новинки? – он указывает взглядом на печатные издания у меня в руке.

– Да. Люблю читать, – несколько скованно отвечаю я, подходя к нему. – Вам помочь?

– Нет, спасибо. Я все же мужчина и для меня это пустяк, – он идёт в сторону библиотекаря, как и я.

Мы оформляем свои книги, и я как дурочка стою и улыбаюсь, косо поглядывая на него. Сколько же ему лет? Сейчас в потёртых чёрных джинсах, ботинках и чёрном пуловере, с гладковыбритым лицом он совсем непохож на взрослого. Ладно, нравится он мне. Я просто не общалась с парнями, совсем не общалась. А тут он новый опыт для меня. Это безумно интересно.

– Я могу вас подвести, – услужливо предлагает он, когда мы выходим из библиотеки.

– Спасибо, но я планировала зайти в кофейню и выпить напиток с каким-нибудь десертом.

– Не против, я составлю вам компанию? Устал от этих студентов, которые не могут сосредоточиться и постоянно отвлекаются, – он улыбается, а я глупо киваю, чувствую себя полной идиоткой.

– Тогда забирайтесь в машину. Знаю отличное место, – он показывает головой на джип.

Господи, что я творю? Но быстро огибаю автомобиль, пока он укладывает свои книги на заднее сиденье.

Это же свидание? Да? Они так проходят?

Хочется похихикать, но я настолько смущена и рада одновременно, что только кусаю губу, наблюдая, как он садится на водительское сиденье и пристёгивается, заводит машину и выруливает с парковки.

Сердце так быстро бьётся, нервничаю жутко. А он молчит. Может быть, это все неправильно? Он взрослый для меня все же, да и… о, боже. Какая я дура.

Мужчина останавливается практически на окраине города, где даже вывесок нет. Удивлённо осматриваюсь, он помогает мне вылезти из машины и указывает на дверь.

– Это место моего хорошего друга. Он великолепный пекарь, а ещё историк. Сейчас сами все увидите, – профессор Велиш открывает передо мной дверь, и я шагаю в место, наполненное мягким золотистым светом. Нос щекочет от аромата корицы и ванили.

Замираю, с жадностью поглощая это пространство. Почему я о нём не знала? Несколько столиков с мягкими диванчиками, а вокруг всего этого стеллажи с книгами. Огромнейшая библиотека, которая фору даст городской. Тихая и классическая национальная музыка создаёт неповторимый колорит этого места.

– Ну как вам? – спрашивает меня профессор, помогая снять пуховик.

– Невероятно, – шепчу я, боясь спугнуть это ощущение умиротворённости внутри меня. Так спокойно и словно я все страхи оставила там, за дверью. Поворачиваюсь к нему. Он изучает моё полыхающее лицо, приподнимая уголок губ.

– Тогда добро пожаловать к нам, госпожа Аурелия Браилиану.

 

Quinque

– Петру, какой приятный и неожиданный сюрприз, – к нам подходит седовласый мужчина, немного полноватый, но, тем не менее, от него исходит приятная аура доброты. Он обнимает профессора, похлопывая по спине, словно хорошего друга или родственника.

– Андрей, вот привёл к тебе новую гостью, – мистер Велиш показывает на меня. И я улыбаюсь, смотря в тёплые карие глаза мужчины, широко улыбающегося мне. – Аурелия Браилиану, это тот человек, о котором я говорил вам. Сейчас он приготовит нам изумительный кофе и предложит не менее вкусный пирог. Не так ли?

– И не только пирог. Очень приятно, госпожа Браилиану. Присаживайтесь, все принесу, – кивает мужчина и быстро удаляется за дверь, скрывающуюся за прилавком со всевозможной выпечкой и хлебом.

Петру. Теперь я знаю его имя, указывает мне рукой на столик. Мы подходим к нему и рассаживаемся. Кручу головой, впитывая в себя атмосферу неповторимую и даже историческую. Словно мы оказались где-то не в городе, а за пределами его.

– Тут очень интересно, – нарушаю я тишину, все так же говоря шёпотом.

– Спокойно. Можно отдохнуть и почитать. Многие за этим сюда и приходят, уйти полностью в мир книг. Хотя тут в основном собраны сочинения наших авторов о прошлом, о нашей истории, о традициях, которые уже забыли. А молодёжь нынче предпочитает иное, – видимо, намекает на мой выбор.

– Потому что мы молоды и хотим жить будущим, а не прошлым, – поднимаю уверенно голову на него. В его глазах появляется интерес к моим словам, а у меня удивление от своего поведения. Ведь он преподаватель, а я высказала свои мысли, да ещё и в грубоватой форме.

– Простите, – добавляю я, тут же отворачиваясь от него, смотрю на выпечку за стеклом.

– Травить в себе собственные мысли и характер плохо, госпожа Браилиану. Когда-нибудь то, что накопилось в вас, вырвется и устроит сильнейший взрыв. А в вас накопилось многое от жажды знаний до страха этой самой жажды. Вы можете не извиняться, правильно то, что вы решили отстоять свой выбор. Только так формируется личность и человек выделяется из серой массы, – чётко произносит он.

Медленно поворачиваюсь к Петру, ещё больше удивляясь его словам. Откуда он узнал об этом? Но не успеваю я спросить, как нам приносят ароматный кофе и поднос со всевозможной выпечкой.

– Приятного аппетита, – желает нам Андрей и, не глядя больше на нас, уходит обратно в заднюю комнату.

Желудок сжимается от желания вонзить зубы и попробовать каждый изыск, хотя я не любительница, но устоять не могу.

– Все для вас, госпожа Браилиану, – Петру пододвигает ко мне тарелку.

Осторожно беру кусочек пирога и с таким наслаждением уминаю его, запивая терпким кофе с корицей и чем-то ещё невероятно тёплым и растекающимся по венам горячим напитком. Кажется, что становится жарко внутри. Даже голова немного кружится от этого. Решив, что съесть все не смогу, да и живот уже полный, промакиваю губы салфеткой и допиваю кофе.

– Ещё? – предлагает Петру, указывая на чайник, который я даже не заметила. Киваю, откидываясь на диван. Как хорошо. Не помню, чтобы мне было так спокойно и хорошо. Словно я нашла свой укромный уголок. Бывает такое, что в незнакомых местах ты чувствуешь себя максимально комфортно и не хочешь уходить отсюда? Так и сейчас. Удивительное кафе.

Смотрю на тёмный напиток, дымящийся в кружке, и улыбаюсь. Просто улыбаюсь, а в голове такая лёгкость. Бросаю взгляд на наблюдающего за мной мужчину и тихо смеюсь. Не знаю почему, но это так невероятно прекрасно.

– Я поеду, – говорю, уже полностью поворачиваясь к нему. Мужчина удивлённо поднимает брови от моих слов.

– То есть пойду в поход с вами. Бабушка подписала соглашение, – поясняю я.

– Хорошо. Думаю, вам понравится. Ночи в горах необычайно красивы. Я понимаю тех, кто выдумывает наши легенды. Ведь как можно смотреть на эту первозданную природу, не тронутую человеком и принадлежащую только нам, и не восхищаться? Не воспеть её и не рассказать миру о её таинственности? – Гордо произносит он.

– Мне тоже нравится это. Люблю уезжать на лошади и просто смотреть на озеро. Мне кажется, что там так безопасно. А большинство утверждает, что страшно оставаться наедине с природой. В интернете многие пишут, когда путешествуют по Румынии. Говорят, что жить тут невозможно, и только привлекает их история про Дракулу, – усмехаюсь я, вспоминая отзывы на сайтах путешествий.

– Да, Влад Цепеш и его жестокость, – смеётся Петру. – Но вы выбираете литературу про любовь. Верите в неё?

– Не знаю, – смущаясь от его вопроса, беру в руки чашку с кофе и отпиваю из неё, – но это же тоже красиво. Не угадаешь, где она настигнет тебя, как и природа, она завораживает, сбивает с мыслей и своих выводов, сделанных ранее. Вы только представьте: неожиданная встреча двух людей, живущих в одном городе, не знающих друг о друге ничего, перерастает в вечность. Один взгляд, и они понимают, что никогда не забудут друг друга. Не вырвут из памяти и будут сравнивать всех с тем, кто так засел внутри. Голос. Его тоже невозможно забыть. Он преследует тебя, преследует днём и ночью. Зовёт к себе, и ты боишься, хотя внутри… внутри ты знаешь, что не сошла с ума. Кто-то есть. Необъяснимый и странный. Рядом с тобой ходит и зовёт тебя к себе. Тысяча вопросов рождается в голове. Откуда? Почему? Зачем? Но вопреки им это будет продолжаться, пока что-то другое не перебьёт его или… или он заберёт тебя, а ты сдашься. Только есть ли смысл бороться?

Перед глазами все плывёт, когда я странным образом уже перехожу от легкой беседы о выборе литературы к своим страхам.

– Госпожа Браилиану? О чём вы говорите? – полное непонимание в тоне мужчины заставляет моргнуть и немного помотать головой.

– Да так, вспомнила одну книгу. Знаете, мне уже пора. Надо идти, – торопливо говорю я, вставая с места. Но ноги какие-то ватные, пружинят, и я снова присаживаюсь на диванчик, закрывая лицо руками.

– Вам плохо? – испуганно спрашивает Петру, помогая вновь подняться и поддерживая меня за талию.

– Нет. Голова немного закружилась, – отвечая, моргаю и пытаюсь понять, почему все вертится перед глазами.

– Это ароматизированные свечи. Вам надо на воздух, – он подхватывает мой рюкзак, обнимая за талию. А я иду, ноги заплетаются, что ему приходится крепче стиснуть меня и чуть ли не донести до выхода.

Холодный воздух врывается в мои легкие, и тело начинает дрожать. Петру пытается одеть меня, но я даже руку поднять не могу.

– Аурелия, – этот голос снова появляется из ниоткуда. Жмурюсь, сжимаясь, и начинаю всхлипывать.

– Аурелия… Аурелия… где ты?

– Нет, пожалуйста, нет, – шепчу я, открывая глаза.

– Госпожа Браилиану! – громко кричит Петру, а я смотрю в его лицо, быстро дыша, и меня трясёт от холода и страха.

– Давайте, ну же, давайте, в машину, – он подхватывает меня на руки и чуть ли не бегом усаживает в автомобиль.

Голова ещё кружится, а сердце с такой бешеной яростью разрывает грудь. Я могу только шумно дышать, прикладывая ледяные пальцы к вискам. Массирую их, помогает снять эту удушливую бурю внутри.

Петру едет в сторону моего дома, за что я благодарна ему. Благодарна, что не задаёт вопросов, помог мне не упасть в обморок, хотя я была на грани. Не понимаю, что со мной произошло. Он паркуется во дворе и заглушает мотор.

– Простите, – шепчу я, сгорая от стыда за то, что это повторилось снова и при нём.

– Бывает, со всеми бывает. Ничего. Сейчас лучше? – мягко интересуется он, поворачиваясь ко мне.

– Да, намного. Спасибо вам, – перевожу взгляд на тёмный дом, – за все спасибо. И мы… мы же не расплатились.

– Глупости. Это мой друг, поэтому не волнуйтесь об этом. Там талоны не нужны. Вам нужно отдохнуть. Наверное, берете на себя больше, чем сами в силах исполнить. Переутомились. Расслабились, и чуть было не заснули. Я могу помочь вам дойти до дома, – услужливо предлагает он.

– Нет, спасибо. До свидания, – быстро говорю я, сама распахивая дверь и выпрыгивая из машины. Ноги до сих пор какие-то странно пустые. А я сама боюсь, боюсь, что как раз отдыхать мне опасно. Не смотрю назад, только открываю дверь и захожу в дом.

– Господи, – шепчу я, а глаза наполняются слезами. И ведь всё было прекрасно, так хорошо, а потом он… и его голос ворвались в меня. Почему это происходит со мной? Почему я?

Бреду к своей спальне, на ходу раздеваясь и бросая все на кресло в комнате, забираюсь в постель, сжимаясь клубочком. Плачу от бессилия и желания быть нормальной. Мне так понравилось сидеть в этом месте с Петру. Мне нравится говорить с ним и то, что он не проявляет свой авторитет. Слушает меня, рассуждает и просто свободно общается со мной.

Не замечаю, как мой плач затихает, а сама я медленно погружаюсь в сон.

Сильный поток воздуха развевает мои волосы. Подо мной конь, разрезающий тишину своим галопом. Улыбаюсь, а внутри меня счастье. Счастье быть свободной. Вырваться и скакать по лесу. Вижу впереди замок. Дом. Отчего-то знаю, что это мой дом. Величественный. Неподступный.

– Аурелия! Стой! – от голоса, донёсшегося до меня, сильнее сжимаю поводья. Солнце резко садится и вокруг все темнеет. Ночь буквально обрушивается на меня. Но я вижу факелы, горящие впереди, и несусь к ним.

– Нет! Аурелия! Нет! – этот человек, преследующий меня повсюду, кричит так громко. Губы начинают дрожать, ударяю по лошади. Быстрее! Прошу быстрее! Дома буду в безопасности! Быстрее!

Не успеваю я доскакать до ворот, как земля начинает дрожать подо мной и на моих глазах башня падает в овраг позади замка. Кричу. Тяну поводья. Лошадь встаёт на дыбы. А повсюду огонь, он полыхает в замке, разрушая его изнутри. Кричу снова и снова от страха и ужаса. Слышу такие же крики внутри замка. Там люди! Люди! И они будут сожжены заживо! Лошадь брыкается подо мной, пытаясь сбросить. Пятится назад. Снова встаёт на дыбы. Не могу больше держать поводья, удушливый запах палёного мяса достигает носа. Кричу и вылетаю из седла. Хватаюсь руками за воздух и падаю. Лечу в бездну. Закрываю лицо руками, кричу. Громкий всплеск и погружаюсь в ледяную воду. Пытаюсь выплыть, но платье такое тяжёлое, оно тянет меня ко дну. Задыхаюсь… открываю рот, и он наполняется тело гнилой водой…

Глубокий вдох. Подскакиваю на постели, обливаясь холодным потом. Моргаю, темно вокруг. Моя спальня. Снова сон. Трясущимися руками дотрагиваюсь до лба, глаз, тру лицо. Тихо плачу, придвигая к себе ноги.

– Хватит, прошу тебя, хватит, – шепчу я, раскачиваясь туда-сюда.

– Аурелия…

– Хватит! Оставь меня! – уже кричу, сжимая руками волосы и причиняя себе боль.

– Пожалуйста, – шепчу, понемногу приходя в себя. Поднимая голову, смотрю в темноту. То, что увидела, до сих пор перед глазами. Огонь и крики людей о помощи. Кто они? Кто тот, что зовёт меня? Почему меня?

Судорожно дышу, тело трясёт в ознобе. Бросаю взгляд на часы, семь утра. Господи, за что?

 

Sex

– Лия, пора ехать, – в мою спальню стучится Иона.

– Иду, – отвечая, смотрю на себя в зеркало.

Собрав волосы в тугой пучок на затылке, набрасываю на голову чёрный платок, в котором все женщины ходят в церковь. Считается, что мы, девушки, женщины, девочки, уже грешны перед богом. И для нас служба проводится отдельно, после мужчин. Мама пыталась бороться с таким правилом, но безуспешно. Мы истинный грех, рождённый в плотской радости. И никак иначе мы не выглядим перед церковью. Осмотрев своё чёрное платье ниже колен и тёмные колготки, грустно усмехаюсь на это одеяние, натягивая сапоги. Почему мы грешны? Потому что женщины. Хотя у женщин тут больше власти, чем у мужчин. Нас больше, в совете из десяти людей – семь женщин. А церковь неподвластна законам.

Ещё до сих пор не пришла в себя после нового кошмара. Они меняются, становятся красочными, а затем снова ночь и страх. Как же мне не спать? Я физически нуждаюсь в отдыхе. Изнурена и потеряна в собственной иллюзии, которая находится за гранью.

Выхожу из спальни, натянуто улыбаясь элегантной бабушке. Она в чёрном кашемировом пальто, а под ним, как обычно, облегающее платье тёмного тона с глубоким декольте и обязательно кожаные сапоги на высокой шпильке. Только сегодня не накрашена, и её бледное лицо так ярко контрастирует с чёрным платком, повязанным на современный лад, но она не менее красива. Без всего этого грима, который нам запрещают даже трогать, она выглядит ещё моложе.

Мы садимся в её машину и едем к церкви, где уже припарковано множество автомобилей. Все жители нашего города собрались на воскресную службу. Мужчины, отсидевшие уже проповедь, отправились завтракать, а потом будут ожидать своих девушек, жён, матерей тут.

Мы подходим к множеству знакомых, здороваясь и желая лёгкой недели. Традиция. Плетусь за бабушкой, снимая с себя пуховик, кладу его при входе к куче одежды других людей. Мы идём по проходу, останавливаясь у первого ряда, где находится наше место, как одних из главных в этом городе. Шушуканья и шёпот за спиной, множество глаз осматривают нас. И это привычно уже. Опускаясь на скамью, кладу себе на колени библию. Поднимаю взгляд, смотрю бессмысленно на распятого Иисуса, святых и свечи. Все так блестит, золото отполировано, драгоценные камни сверкают в свете свечей, и это вызывает усмешку. Разве богатство и демонстрация его не грех?

Все встают, когда входит пастор. Он призывает каждую из нас склониться на колени перед ним. А затем с его разрешения мы снова садимся на скамейку. Начинается служба, но я не слушаю её. Конечно, надо бы, но мои мысли далеки отсюда. Как-то грустно внутри, пусто даже. Не понимаю, почему я схожу с ума. Внутри меня происходит что-то странное. Какое-то отторжение от всего, что происходит сейчас. Неприятно. Как облегчить это состояние? Не имею понятия. Никакого.

Глубоко вздыхаю и тереблю кожаную обложку библии. Поднимаю голову на пастора и хмурюсь. Почему так тихо? Он же говорит что-то. А я не слышу. Его губы двигаются, но ни звука. Медленно поворачиваюсь к бабушке, кивающей на его слова. Оборачиваюсь к другим женщинам, что-то отвечающим на призыв пастора. Но я не слышу! Господи! Что со мной? Я не слышу ничего! Только своё сердцебиение.

– Аурелия, – по церкви проносится охрипший голос.

Нет… нет… не сейчас… прошу тебя… не сейчас…

Закрываю глаза. Пытаюсь читать молитву, но, как назло, забываю все слова. Буквально все вылетает из головы, только страх. Из-под ресниц выкатываются слезы, ведь он где-то рядом. Чувствую его. Этот холод, пронизывающий до костей.

– Аурелия, верни меня… верни меня, Аурелия, – уже громче. Слишком близко. Глотаю слезы, сжимая библию руками.

– Оставь меня… оставь во имя Господа, оставь, – шепчу я. Чувствую себя безумной, такой безумной, что хочется вскочить и убежать куда-нибудь. Спрятаться. Но тишина и шумное дыхание рядом со мной. Ведь я не дышу, только сердце яростно заставляет вспомнить, что жива. Задыхаюсь и тихо плачу.

– Аурелия, я рядом… здесь… верни меня. Жду тебя… верни меня, – шипение, а не голос появляется прямо перед моим лицом. Страшно открыть глаза, трясёт всю. Кусаю губы и плачу. Медленно приоткрываю глаза, но никого.

Неожиданно звук включается, и он такой громкий, что защищаю уши руками от звонкого и несколько писклявого голоса пастора.

– Милая, что с тобой? – бабушка дотрагивается до моей руки, и отнимаю их от ушей. Быстро бегаю глазами по церкви, но никто ничего не заметил, кроме Ионы.

– Все хорошо… хорошо… просто… очень глубокие слова говорит пастор, – вру я, всхлипывая.

– Да, он сегодня в ударе. Я рада, что ты прочувствовала их. Моя дорогая. Прекрасная служба, необходимая для наших душ, – улыбается она, поворачиваясь к пастору.

Стираю пальцами слезы, а в голове этот голос. Вернуть. Он просит его вернуть. Но кто он? Почему выбрал меня? Он рядом. Я знаю, что рядом. Даже сейчас чувствую его, присутствие чего-то необъяснимого, находящегося прямо во мне. Не убежать от этого, правда? Он будет продолжать преследовать меня, пока не заберётся ещё глубже.

Вокруг все начинают вставать и креститься. Я самая последняя поднимаюсь на ноги, а рукой даже пошевелить не могу. Даже не чувствую её. Атрофировалась. Она ледяная, такая холодная.

Пока пытаюсь понять, что со мной, бабушка уже подходит к пастору и проводит обряд очищения. Следующая я. А я двинуться не могу. Ноги приросли к полу. Сглатываю. От усилий даже пот выступает на лбу. Быстро дышу, и удаётся сделать шаг, а потом ещё и рухнуть на колени перед пастором.

– Аурелия, дитя моё, будь благословенна. Очисть свою душу от лукавого, – перекрещивает меня. Начинает тошнить. Подносит к моему рту кубок с вином. От одного запаха кружится голова. Но приоткрываю губы и едва касаюсь горького напитка.

– Спасибо, – одними губами отвечаю и поднимаюсь на ноги. Мне необходимо на воздух. Так душно. И почему вино такое горькое? Раньше было сладким, очень сладким, что от него немного пьянела. А тут, только ком тошноты в горле. Прорываюсь сквозь толпу и выбегаю на улицу, поднимая голову к небу.

– Господи, спаси меня. Помоги мне пережить это, защити меня, – шепчу я, но знаю, отчего-то снова знаю, что никто меня не услышит, никто не поможет. И от этого осознания так одиноко и больно. Страшно.

Обнимаю себя руками, пытаясь согреться, но это инстинкт. Мне не холодно. Только очень и очень тяжело внутри. Опускаю руки и рассматриваю их. Белоснежные и вены такие синие под тонкой кожей.

Возвращаясь обратно, нахожу бабушку среди женщин из совета, подхожу к ней, приветствуя её знакомых лёгким кивком.

– Не жди меня, я пройдусь до дома, хорошо? – шепчу ей на ухо.

– А как же воскресный завтрак? – удивляется она, натянуто улыбаясь наблюдающим за нами темноволосым женщинам.

– Не могу, вчера что-то съела не то. И мои месячные, просто сил нет, – умоляюще произношу я. Она быстро осматривает моё лицо и прикладывает руку ко лбу.

– Ты горишь, милая. Ты у нас ни разу не болела, – она отводит меня в сторону, а они продолжают смотреть на нас. Неприятно так. Словно знают, что обманываю. Глупости, это я себе уже выдумываю.

– Это усталость, Иона. Мне надо отдохнуть и все пройдёт, – заверяю я её.

– Хорошо, но если будет хуже, то приезжай ко мне. Ладно? Я отсюда сразу поеду в больницу, там нужна моя помощь с новыми лекциями нашим студентам. Но помни, что я тут и, если что, всегда рада видеть тебя, – она нежно похлопывает меня по щеке. Улыбаюсь и киваю, больше не желая задерживаться, нахожу свой пуховик среди одежды и вылетаю из церкви. Срываю на ходу платок, запихивая его в карман.

Иду, просто иду к лесу, чтобы немного побыть одной. Посидеть у озера и подумать обо всём, что со мной происходит.

– Госпожа Браилиану, доброе утро, – сбоку от меня раздаётся знакомый голос. Поворачиваясь, нахожу глазами среди небольшой толпы мужчин Петру, уже направляющегося ко мне.

– Доброе утро, господин Велиш, – киваю я, хотя до сих пор стыдно за то, что вчера было. Стараюсь не смотреть в его глаза, чтобы ещё больше не смущаться.

– Сегодня очень холодно, – ёжится он, поправляя пальто и поднимая ворот. А ветер развивает его тёмные волосы.

– Да, – снова кивая, отвожу взгляд от него.

– Вы на воскресный завтрак? Наш уже прошёл. Сегодня подают очередную порцию безвкусной каши и воду. Немного сахара и молока не помешало бы, – ловлю в его голосе насмешку и удивлённо перевожу взгляд на него. Никто не обсуждает питание. Тем более не высмеивает его, как бы оно ни было отвратительно на взгляд, так и на вкус.

– Что вы… – даже не могу окончить предложение, только, опешив, смотрю на него, довольного своими словами. Он улыбается, даже немного смеётся, кашляя в кулак.

– Сказал правду. Хотите пройтись? Видимо, вы решили правильно сбежать от новой порции очистки желудка, – он указывает в сторону леса.

Бросаю взгляд за спину, где вижу, как выходят женщины из церкви.

– Нет… нет… запрещено это. Лучше не подходите ко мне, – мотаю головой и обхожу его, быстро иду по намеченному пути. Если увидят, то пойдут слухи. Это ещё хуже, чем моя особенность. Позор. Позор такой, что от него не отмоются мои дети, если такие будут. Как и внуки, как и все потомство. Нельзя. Особенно сейчас не готова с кем-то говорить.

Начинаю бежать по влажной земле, только бы скрыться ото всех. Бегу, а лёгкие горят, но продолжаю, словно гонятся за мной. Останавливаюсь и сажусь на пенёк, прикладывая холодные руки к лицу. Хорошо. Тихо так и пахнет приятно. Вытираю сухие губы, чувствуя до сих пор неприятный привкус вина. Перебродило оно у них, что ли? Встаю и уже медленнее иду к озеру. Смотрю на гладь воды, это приносит спокойствие. Закрываю глаза, вдыхая аромат первозданной природы.

– Не пугайтесь, это я, – раздаётся голос Петру позади меня. Но вздрагиваю и оборачиваюсь, распахивая глаза.

– Вы преследуете меня? – недоуменно спрашиваю его. Ведь что может его ещё заставить идти за мной? Стоит тут и смотрит на меня, как ни в чём не бывало.

– Что вы, нет, конечно, госпожа Браилиану. Я проходил курс психологии, и заметил, что вы, как бы помягче сказать, не в себе. Что-то вас сильно расстроило в церкви, ваши ресницы мокрые от слез. Поэтому подумал, что захотите поговорить или же просто помолчать. Я здесь для вашей безопасности, – спокойно отвечая, он подходит ко мне и останавливается рядом.

– Со мной все хорошо. Приношу свои извинения за вчера, – тихо говорю я, возвращая своё внимание на озеро.

– Ничего. Надеюсь, сейчас выспались и чувствуете себя лучше?

– Да… да. А вы, правда, психолог? – интересуюсь, бросая на него взгляд.

– Правда, – кивает он.

– Я могу… могу ли я спросить кое-что у вас? Только это должно остаться между нами, пожалуйста, – поворачиваюсь к нему и нервно улыбаюсь. Почему ему? Почему решила так просто поговорить с ним? Не знаю. Но он странный немного и говорит со мной не как с ребёнком.

– Конечно, это останется здесь. Расскажите озеру, как это делали наши предки. Они приходили сюда в ночи и исповедовались. Иногда в этом месте проходили тайные встречи влюблённых, а иногда совершались убийства. Озеро хранит в себе много тайн, госпожа Браилиану.

– Убийства? – с ужасом шепчу я. – Почему об это никто не знает?

– Потому что хотят держать народ в состоянии спокойствия. Но да, было и такое. Озеро имеет свойство хоронить заживо людей. Оно забирает их тела, и они находят свой покой на дне. Хотя покой ли это? Сомневаюсь. Сотни лет там живут они, пока их тела не разъест вода. Никогда не задумывались, почему запрещено здесь ловить рыбу? Почему это карается тюрьмой или же изгнанием? – от его рассказа во мне все холодеет. Мотаю головой, а в глазах скапливаются слезы, представляя все так живо и ярко, что это подавляет меня.

– Вся живность отравлена, как и вода. Её не пьют, она, словно кислота, разъедает кожу, а о внутренностях я умолчу. Озеро, несущее в себе спокойствие и смерть. Озеро, которое было подарено для наслаждения, превратили в орудие убийства. Озеро, забравшее столько жизней, осталось и молчаливо ожидает новую жертву, – он замолкает и его лицо кривится, словно от воспоминаний чего-то страшного, что с ним произошло или же с кем-то из родных.

– Но мы говорили о вас, – поворачивается ко мне, наблюдающей, как моментально прячет свои мысли и чувства снова в себе.

– Как люди сходят с ума? Сумасшествие, как оно проявляется? – спрашивая, смотрю в его тёмные глаза, где даже зрачков не видно.

– Сумасшествие? – удивлённо переспрашивает он.

– Да, оно самое, – киваю я.

– По-разному, у каждого человека свои симптомы. Вы страдаете этим недугом?

– Наверное, – шепчу, поворачиваясь к озеру. – Возможно, да. Это страшно так.

Закрываю глаза, пытаясь перебороть в себе жалость и слезы, уже готовые вырваться из глаз.

– Чего вы боитесь? Мне казалось, что девушка, вроде вас, должна только наслаждаться жизнью.

– Должна… но… как можно ей наслаждаться, когда ты другая? Я чувствую себя не так, как остальные. Постоянно на меня смотрят и показывают пальцем, что-то объясняют детям, когда я прохожу. Словно я прокажённая, а всего лишь имею другой цвет волос.

– А вам не говорили, почему цвет ваших волос чёрный, а глаза имеют цвет летнего неба?

Оборачиваюсь к Петру и хмурюсь, медленно качая головой.

– Это ген, который переходит только из поколения в поколение. Даже если ваш супруг будет светловолосым, то дети родятся всегда такими, как вы. Генетически неверное ДНК с самого начала. И это нормально в мире за стеной. А вы бросаетесь в глаза, потому что уникальны по своей природе, как ваша мать, как ваша бабушка, как ещё несколько женщин. У нашего народа всегда были тёмные волосы и светлые глаза. Вы настоящий потомок румынского происхождения. Забытая раса и уничтоженная смешиванием кровей, изгнаниями. Вы должны гордиться этим, а не чувствовать себя лишней среди них. Вы одна из нас, госпожа Браилиану, – он медленно подходит ко мне, приходится поднять голову, чтобы продолжать смотреть в его блестящие глаза.

– Одна из вас?

– Одна из тех, кто несёт в себе тайну нашего существования. Единственный потомок, который должен продолжить наш род.

– О какой тайне вы говорите? – быстро шепчу я. Улыбается, так странно и пугающе одновременно.

– Конечно же, о тайне нашего рода. Ведь за стенами о нас никто не знает, мы несуществующий город. А вы одна из потомков основателей. Последняя из них и должны найти себе подходящую кандидатуру. Думаю, ваша мама об этом позаботится. А сейчас простите, мне нужно идти. Мои родители ждут меня. Хорошего дня, госпожа Браилиану, – он кивает мне и разворачивается, торопливо уходит, теряясь среди деревьев. Оставляет меня одну, полную противоречий и ещё больших мыслей, чем ранее. Ведь что-то он недоговорил, что-то утаил от меня. Чувствую это.

 

Septem

Не спать. Нельзя спать.

Допивая кофе, ставлю на стол пустую чашку и мотаю головой, быстро моргая. Щёлкаю мышкой, чтобы вернуться к чтению про демонов, проникающих в души и доводящие людей до сумасшествия, коим страдаю я. Протираю глаза, но экран не реагирует. Снова щёлкаю на мышку, затем на кнопку включения компьютера. Ничего. Совсем ничего.

– Черт, – шиплю я, опускаясь на пол и ища провод. Зарядка, наверное, села. Но все на месте. Поднимаясь на ноги, осматриваю ноутбук, где даже лампочка не светится, что работает. Сломался? Но его ведь мне подарили на шестнадцатилетие. Невозможно или подделка, а не Макбук?

– Аурелия, – замираю от этого голоса. Теперь понятно, почему не работает компьютер, и почему тут так тихо снова. Начинаю дышать глубже через рот, жмурюсь на секунду, но распахиваю глаза и оборачиваюсь на свой страх и риск. Но пора… пора не бояться.

– Что ты хочешь? – шёпотом спрашиваю я и наблюдаю, как в мою спальню открывается медленно дверь. Как во всех фильмах ужасов, где сейчас выскочит какой-то призрак и вселится в тебя. Отхожу на шаг, упираясь ягодицами в стол. Молочный туман проникает в спальню, плывя по полу. Шокировано смотрю на него, когда он достигает моих босых ног. Как так? Я ведь была в тапочках. Осматриваю себя, глаза распахиваются ещё шире, когда вижу, что на мне что-то вроде тёмной сорочки, доходящей до икр.

– Аурелия, иди ко мне, – поднимаю голову на голос, зовущий меня от двери. Из темноты. Я не вижу коридора, только мглу, словно там пустота и ничего нет, кроме ночи.

– Нет… оставь меня… прошу тебя… тебя не существует… это моя фантазия, – с мольбой шепчу я, обнимая себя руками, а весь пол уже накрыт белесой пеленой из тумана.

– Аурелия!

Одновременно с этим криком раздаётся громкий стук в стену. Подпрыгиваю на месте, забираясь с ногами на стол. Поджимаю их и утыкаюсь лбом в колени.

– Сон, это все сон. Всего лишь сон. Я должна проснуться. Давай, Лия, просыпайся. Я смогу, это сон… иллюзия… всё будет хорошо… сон, – убеждаю себя, раскачиваясь.

– Аурелия, – тембр голоса меняется на тихий и словно ему больно. Неожиданно кто-то дотрагивается до моих волос, и я чувствую это прикосновение. Холодное, как легкий ветер. Кричу, размахивая руками, и не удерживаю равновесия, с громким криком лечу на пол. Но падаю не на твёрдый пол, а на мягкую и рыхлую землю. Открываю глаза, сжимаю руками мокрую почву. Поднимаю голову, а вокруг меня тёмный лес, вдали в свете луны блестит озеро. Вскакиваю и бегу к нему, но замечаю там несколько фигур и замираю, прячась за деревом.

Вижу, как два человека в каких-то балахонах, скрывающих их лица и фигуры, держат человека, который брыкается и пытается высвободиться из оков. Его лицо тоже не могу разглядеть, оно скрыто чем-то вроде мешка. Они тащат его к пирсу, а вокруг нас в тишине раздаётся страшный скрежет. Груз, он привязан к его ногам. А руки связаны за спиной. Он пытается освободиться, но его тащат и толкают в воду, начинающую бурлить от такого внедрения.

– Нет! Прекратите! – кричу я, выбегая из-за дерева.

Даже не думаю о том, что это опасно. Ужас и бесчеловечность их проступка заставляют меня рвануть туда. Но когда добегаю до пирса, никого уже нет, только пузырьки появляются на воде, рисуя точные круги. Склоняюсь на колени и не знаю, что делать. Бросаю взгляд за плечо, никого нет и кричать о помощи бессмысленно. Ныряю в воду. Ни разу не плавала, даже не умею, а сейчас могу. Двигаю руками и ногами, погружаясь все глубже и глубже. Дыхания не хватает. Распахиваю глаза и открываю рот, в него вливается вода, но не затапливает все тело. Я могу её спокойно выплюнуть. Даже не обращаю на это внимания, что могу не дышать под водой, только одна мысль в голове – спасти человека. Спасти. Плыву ниже и ниже. Крик ужаса должен вырваться из груди, но только открываю рот, выпуская воздух и создавая вокруг себя мелкие пузыри.

Сотни тел колыхаются в воде, словно живые растения, притянутые грузом ко дну. И все как один облачены в мешки на лице. Моя нога дотрагивается до чего-то. Опускаю голову. Один из них. Дёргаюсь в воде, пытаясь всплыть от страха того, что вижу. Кто-то хватает меня и тянет вниз, притягивает ко дну. Бултыхаюсь и пытаюсь плыть. Не могу. Оно забирает и меня.

– Не-е-ет… помогите, – но даже голоса своего не слышу, только вода вокруг и эти тела, так же как и я брыкаются и боятся за свою жизнь. Они не мертвы! Не мертвы!

Распахиваю глаза и падаю со стула. Снова моя спальня и тишина вокруг меня. Сжимаюсь на полу и плачу, все ещё чувствуя то, что произошло со мной. Господи, как ужасно. Это все из-за рассказов Петру. Другого объяснения нет, но и он там был. Может быть, его сбросили в воду? Может быть, он ещё там? Скорее всего, уже мёртв. Но почему преследует меня? Петру должен знать ответ. Должен, раз сам рассказал мне об этом. И мне следует спросить его. Теперь у него моё спасение от сумасшествия.

Поднимаюсь с пола. Смотрю на часы. Четыре утра. Снова четыре утра и новый день, который проведу в опасении повторения кошмара. Собираюсь на занятия, продумывая план, как бы встретиться с Петру. По пути в школу на автобусе, на занятиях, когда отдаю соглашение о моём участии в походе, думаю. Но не знаю даже, как я могу увидеть его. Решаю, что поеду к школе Стефана. Если он там работает, то подожду его. Приходится пересечь весь город, пересаживаясь на другой автобус. Когда подхожу к воротам, то делаю вид, что иду мимо. Прячусь за деревом и жду. Знаю, что это глупо, но другого выхода у меня нет. Громкие голоса ребят привлекают моё внимание. Я выглядываю из-за дерева, наблюдая, как толпа парней, смеясь, выходит за ворота. Один из них, высокий и темноволосый, что-то говоря своему другу, находит меня глазами. Прячусь снова за деревом, коря себя за этот идиотский интерес. Хоть бы прошёл мимо, а то проблем мне не избежать. Молюсь об этом, прижимая к груди рюкзак.

– Ку-ку, – насмешливый голос раздаётся справа от меня. Кривлюсь и медленно открываю веки, смотря в зелёные глаза парня, того самого парня.

– Кого ждёшь? Свидание? – он обходит дерево и встаёт напротив меня. Как ему не холодно в одной кожаной куртке поверх школьной формы?

– Нет… я… сделай вид, что ты не видел меня, а? – прошу, закусывая губу и нервно теребя висюльки на рюкзаке.

– Расскажешь, кого ждешь, и я подумаю, – последнее слово он говорит медленно, растягивая гласные, и его глаза опускаются к моему уху. Его лицо принимает удивлённый вид, и рука тянется ко мне.

– Аурелия Браилиану, не так ли? Только ты имеешь тёмные волосы. Что забыла тут? – теперь понимаю, как он узнал меня, прядь выскочила из-под шапочки. Отступаю вбок, заправляя волосы.

– Пожалуйста, не говори никому. Мне нужен профессор Велиш. Очень нужен, это не свидание, не подумай, я… в общем, ты можешь сказать, он тут? – опасливо интересуюсь я, когда парень убирает руку и прячет её в карман брюк.

– Петру? Да, он тут, но у него вечерние занятия, и ждать ты его будешь ещё часа четыре. Замёрзнешь, – с улыбкой отвечает он.

– О, черт, – шепчу, тяжело вздыхая и бросая взгляд на школу, ничем по своему строению не отличающуюся от нашей.

– Он мой брат. Старший брат. Я Лука, – парень протягивает мне руку, а я глупо моргаю, переваривая информацию. Да, есть небольшое сходство, в линии губ и подбородка. Но в остальном они не похожи.

– Брат, – не принимаю это рукопожатие и знакомство, поднимая голову на парня.

– Ага, а ты дикая какая-то, – усмехается он, снова пряча руку в карман.

– Прости. Просто неожиданно, что из всей толпы именно ты заметил меня, да ещё и его брат. Можешь передать ему, что мне надо поговорить с ним? – спрашивая, протискиваюсь между ним и деревом, чтобы выйти на дорогу.

– Ты плохо прячешься. Могу, но вряд ли сделаю, – пожимает он плечами.

– Почему? – удивляюсь я.

– А ты невоспитанная и нарушила правило, которое твоя мамочка и придумала. Ох, влетит же тебе, – ехидно прищуривается он.

– Я не… не невоспитанная! И я… да, нарушила закон. Знаешь, ты тоже не особо-то и приятен, – возмущаюсь, забрасывая рюкзак на плечо. – Пока.

Разворачиваюсь и быстрым шагом иду обратно, проклиная себя за то, что пришла сюда. И вот чем это обернулось.

– Аурелия, подожди, – окликает меня Лука, но я, поджав губы, ещё быстрее иду в сторону остановки.

– Кроме наглости, ты ещё и грубая, – он нагоняет меня, останавливаясь прямо передо мной. Охаю от этого и чуть ли не врезаюсь в него.

– Прекрати оскорблять меня! – зло повышаю я голос. – Дай пройти.

– Не-а, скажешь, зачем тебе мой брат, пропущу, – его губы расплываются в нахальной улыбке.

– Нет, – отрезаю я, шагая вправо. Перекрывает дорогу. Влево. То же самое. Уже раздражённо останавливаюсь, складывая руки на груди. А его это забавляет.

– Ладно, признаю, весёлая ты, Лия. Так ведь тебя называют близкие люди? Ну и я так звать буду.

Я в шоке от его вальяжного тона, от этой наглости по отношению ко мне и, вообще, раздражает он меня жутко.

– Для тебя, госпожа Браилиану, неуч. Жаль, что родители смогли привить только одному сыну вежливость, поучись у него, – ядовито советую я. Его лицо меняется. Губы складываются в одну линию, а глаза наполняются яростью. Первый раз вижу такое. Я даже чувствую, исходящую от него агрессию. Инстинктивно отступаю назад.

– Лука! – раздаётся позади меня громкий знакомый голос, и я облегчённо вздыхаю, когда потемневшие зелёные глаза перестают сверлить меня и переходят за мою спину.

– Держись, Лия. Ты ещё ответишь за свои слова, – низко произносит Лука и разворачивается, быстрым шагом идет по улице.

– Госпожа Браилиану, что вы здесь делаете? Пойдемте за мной, – не успеваю я ответить, как Петру хватает меня за локоть и тащит за школу к парковке. Там он находит свою машину и распахивает дверь для меня. Без слов юркаю в салон и перевожу дух от быстрой ходьбы и встречи с новым знакомым.

– Простите меня, господин Велиш, но мне нужно было с вами встретиться… это очень важно, – быстро шепчу я, когда он садится на водительское кресло и заводит мотор.

– Не здесь. Пока молчите, сидите и молчите. Вы хоть понимаете, чем это может обернуться для вас? Вы с ума сошли? – отчитывая меня, он резко сдаваёт назад и выруливает с парковки.

– Наверное, – шепчу я, только сейчас замечая, что он вышел в одной тонкой чёрной рубашке и вязаном жилете. Совершенно голый на этот мороз. Но почему он вышел? Как узнал, что я тут или же не знал и… Не могу окончить предложение в уме, потому что даже придумать за него объяснение не в силах. Но в данный момент это меня волнует меньше всего. Молчу, пока он везёт меня куда-то. Только через несколько кварталов понимаю, что мы едем в ту самую кофейню, где мне стало плохо. Ладно, пусть там, но я узнаю ответы на свои вопросы.

Петру паркуется и выскакивает из машины, открывая мне дверь. Осматривается и кивает мне, разрешая выйти и пройти с ним к дверям. Мы входим в помещение, а тут ничего не изменилось. Колокольчик над нами оповещает о новых посетителях и из задней комнаты выходит Андрей.

– Не сейчас, оставь нас, – резко произносит Петру, и мужчина кивает, снова прячась в комнате.

Снимаю с себя пуховик, шапку и перчатки. Бросаю все на диванчик и сажусь, пока профессор Велиш, ожидая меня, уже сидит и постукивает длинными пальцами по столу.

– А теперь слушаю, что за важное дело превысило здравый рассудок, – первый раз слышу, чтобы он говорил так грозно и даже зло.

– Ещё раз простите, но помните, говорила вам, что, по-моему, схожу с ума? – медленно начинаю я. Хмурится и кивает мне.

– Вчера вы рассказали про озеро… про смерти. И знаю, что это покажется вам бредом, но я слышу… иногда мне снятся сны, в которых вижу непонятные вещи. Я не переутомляюсь, боюсь спать, потому что они очень страшные. Кто-то зовёт меня постоянно, и в церкви… в церкви выключился звук и этот голос… снова он. Но вчера я заснула за ноутбуком, и он пришёл ко мне. Туман, и он дотронулся до меня, первый раз дотронулся. Я упала и очутилась в лесу. А там… – сглатывая, жмурюсь и снова переживаю этот ужас.

– Тише, госпожа Браилиану, все хорошо. Сейчас все хорошо, продолжайте, – он берет мою руку в свою, но не согревает. Потому что замёрз, пока вёз меня, видимо, а я дрожу. Открываю глаза, кивая, и делаю глубокий вдох.

– Человек… кто-то надел на него мешок и сбросил в озеро. А на ногах его был груз. Когда я добежала, никого не было и мне пришлось нырнуть, хотя плавать я не умею. Но и там, в воде… она такая мутная… могла дышать. Открыть глаза и увидеть… боже… их было много… этих людей, плавающих там с такими грузами. Они были живыми, двигались, дёргались и… они живые были. Что это? Что со мной, господин Велиш? Я сумасшедшая, да? – по щекам уже катятся слезы, вырываю руку из его, вытираю лицо. А он смотрит в одну точку и даже не двигается.

– Так наказывали неверных раньше. Не пользовались тюрьмами, штрафами, а только суд, состоящий из жителей и осуждённый. Всех, до единого признавали виновными. Это было так давно. Очень давно, больше пятисот лет назад. Живых заставляли тонуть в их страхах и сбрасывали в озеро. Не верили в очищение души, считая, что если хотя бы в одной жизни душа имела грех, то и в дальнейшем лукавый не отпустит душу. Таким образом, их запирали в воде, не давая переродиться или же оправдаться, – неожиданно произносит он и переводит на меня странный взгляд. Улыбается, откидывается на спинку диванчика и уже смеётся. Теперь мне не кажется хорошей идеей рассказать ему все, потому что и он сейчас похож на двинутого. Глубоко двинутого человека. Он встаёт и продолжает улыбаться, расхаживая перед столиком.

– Вы видели прошлое. Прошлое, которое похоронили в этой земле. И видимо, кто-то из них просит вас о помощи, госпожа Браилиану. Он знает, что вы можете ему помочь, – говорит Петру, останавливаясь и упираясь руками о стол.

– Но как? Как я могу видеть прошлое? Это же сюрреализм, господин Велиш! И как могу помочь умершему человеку? – изумляюсь я.

– Души бессмертны, они всегда ищут лазейку, чтобы вернуться. И они нашли вас, госпожа Браилиану. Не бойтесь того, кто зовёт вас. Он не может причинить вам зла, – заверяет меня, а я мотаю головой, полностью теряясь в своих мыслях.

– Вернуться? То есть ожившие мертвецы? Или… я ничего не понимаю. Я думала, что с ума схожу, – шепчу я.

– Когда это началось? Когда вы первый раз услышали его голос? – спрашивая, он садится рядом со мной.

– Первый раз услышала его давно, но он был только в голове. Не помню, когда это началось, кажется, что всю жизнь слышала его. А сны… они пришли, когда мне исполнилось восемнадцать и с каждым днём все хуже и хуже. Они обретают оболочку, даже голос живой, сильнее прежнего. Раньше был тоннель, только он… потом не знаю, что это… много воды и стены из камня, сожжённый замок и озеро. Лучше забыть об этом… просто забыть и не обращать внимания. Я не могу никому помочь, это все бред. И если вы считаете иначе, то и вы сумасшедший, такой же, как и я. Простите, – подскакиваю с места, собирая впопыхах свои вещи.

– Стойте! Стойте, госпожа Браилиану… прошу вас, подождите, – он подлетает ко мне и хватает за руку, не давая возможности одеться.

– Нет, пожалуйста, я и так напугана. Мало того, что я другая, так ещё и это… прошу вас, не говорите никому. Я забуду… забуду…

– Вы не должны забывать. Страх не уйдёт, поверьте, он станет сильнее. Он поглотит вас, и не будет возможности сражаться. Вы сами обречёте себя на тьму, которая в том, кто зовет вас. Помогите ему… найдите его, пожалуйста, – быстро шепчет он, сильнее сжимая мою руку, а его глаза блестят безумством. От этого ещё страшнее, чем ранее. Вырываю свою руку и медленно отхожу от мужчины.

– Вы больны, и я больна. Это была ошибка, и если вы хоть кому-то скажите об этом, то я буду опровергать все ваши слова. Моя мама – мэр, и вас изгонят, если вы подойдёте ко мне. Обещаю, что сделаю это. Не приближайтесь больше ко мне, не говорите со мной. Прощайте, – дрожащим голосом произношу и рукой нащупываю ручку двери. Распахиваю её и вылетаю на холодный воздух, срываясь на бег. На ходу натягиваю на себя одежду, прячусь за домом и сжимаю голову руками, проклиная всех, кто причастен к моему сумасшествию.

 

Octo

– Добрый день, дорогие учащиеся. Напоминаем, что тридцатого октября в городе состоится благотворительная ярмарка в честь наступающего Хэллоуина. Занятий в этот день не будет. Сбор у школы в десять утра, уточните ваши обязательства у старших в ваших классах. Следующее объявление касается учащихся, отправляющихся в завтрашний поход на две ночи и два дня. Список необходимых вещей возьмите в приёмной. Желаем вам хороших выходных, – раздаётся в громкоговорителе по всей школе.

Вздыхаю и перевожу взгляд на подругу, закатывающую глаза и явно расстроенную, что в субботу мы с ней не отправимся в библиотеку.

– Мне надо идти, буду скучать, – на прощание целую Риму в щеку.

– Расскажешь все, ладно? Ох, так здорово. Мальчики, звезды и костёр. Оторвись там по полной, – отвечает она, приобнимая меня за плечи. – Хорошо, что твои… ну эти твои вещи закончились, и ты можешь снова нормально спать.

– Ага, обязательно. Увидимся в церкви. Пока, – произношу и разворачиваюсь, чтобы дойти до приёмной.

Три дня я и, правда, не слышу больше его, как и снов нет. Никаких. Сплю без них, но это вместо того, чтобы принести облегчение, наоборот, изводит меня. До сих пор в голове крутятся слова Петру и его странный взгляд, как и поведение. Уже тысячу раз пожалела о том, что поделилась с ним, как и то, что все же иду в поход. Без появления этого мужчины было проще и легче жить. Ни в интернете, ни в библиотеке я не нашла ни единого подтверждения его словам, как и своим снам.

Но почему он пропал? Почему больше не зовёт меня? Знаю, что это немного глупо и совершенно ненормально думать об этом, когда все закончилось, но думаю, чёрт возьми. Каждый день жду, что вот-вот позовёт и услышу его голос. Ничего. Это невероятно, но я чувствую, словно что-то потеряла. Часть себя и без этой особенности уже я не я. Но должна радоваться. Должна, так почему нет ни грамма облегчения?

Забрав лист с перечнем необходимых вещей и продуктов, которые мы должны взять с собой, я иду к остановке и равнодушно смотрю на дорогу. Ну же… где ты? Хватит думать о нём, хватит. Теперь ты сможешь жить, быть обычной и даже забыть о том, что было. Что это за человеческая черта: когда происходят странности, мы боимся, а когда они исчезают, начинаем искать их?

Не могу не думать, вот не могу и все. Что он хотел от меня? Зачем все это было, раз пропал?

Доехав до дома, я первым делом собираю рюкзак, доставая его с чердака, как и палатку. Там же нахожу мамин спальный мешок. Она когда-то ходила в горы, там встречалась с отцом, и они проводили ночи под звёздным небом. Так делают многие. Сбегают из дома в ночи, чтобы провести эти часы с возлюбленными. Сначала тайно. А когда наступает брачный период, у нас он в восемнадцать, то открыто приходят к родителям и говорят о своих чувствах. Так было раньше, сейчас же молодые женщины выходят замуж позже, пока не выберут самого достойного из всех. И таких вот ночей, проведённых с разными парнями, у них слишком много. Хотя я думаю, что когда ты встречаешь того самого, то больше никого не должно существовать. Выбора нет, потому что он не сравнится ни с кем из мужчин. Он будет особенным. Твоим.

И откуда такие мысли? Понятно, что для меня мама сама выберет кандидата из верхних слоёв нашего народа. Да я и не спешу с этим всем, наверное, для меня рано. Может быть, я не созрела для этого.

Улыбнувшись глупостям и положив последнюю банку с фасолью в рюкзак, затягиваю его и дотаскиваю до дверей. Перебрав несколько фонариков, в карман рюкзака кладу один и рядом батарейки. Вроде все.

Захожу к себе в спальню и закрываю за собой дверь. Уже не страшно, немного одиноко и даже скучно. Переодевшись в пижаму, забираюсь в постель и жду, пока усну. Очень хочу заснуть и увидеть ещё что-то. Глупая. Такая глупая.

Заметив толпу из ребят и девушек, пытаюсь идти быстрее, но рюкзак неимоверно тяжёлый, а я проспала. И сейчас, когда первым из всех меня замечает профессор Велиш, недовольно сверля взглядом, хочется исчезнуть или провалиться сквозь землю. Одна из девочек, как потом понимаю, Мария Нефу громко и язвительно комментирует моё появление и, конечно, тому самому парню, что приходится братом Петру и который неприятен мне с первого взгляда.

– Тише, ребята, – грозно останавливает начавшиеся насмешки в мою сторону Петру, поднимая руку с ручкой. – А вот и последняя, мисс Браилиану.

– Доброе утро, простите, автобуса долго не было, – мямлю я, краснея до кончиков ушей, спрятанных под вязаным беретом.

Но он меня уже не слушает, как и остальные бурно аплодирующие и готовые к приключениям. Как-то странно чувствую себя сейчас, практически так и не спала ночью, урывками, все ожидая сна или его голоса. Туман в голове, как и самочувствие, оставляет желать лучшего. Виски неприятно пульсируют, да ещё и воспоминания о последней встрече с Петру дают о себе знать. Хочется спрятаться и не встречаться больше с ним. Стыдно немного и неловко. Но его это совершенно не волнует, он даже не смотрит в мою сторону, оповещая ребят о нашем пути. Замечаю пять ребят, одного из них знаю – Лука Велиш, другой, по-видимому, его друг, они сразу приметили старших девочек и вовсю с ними флиртуют. Парень светленький и в очках, переминается с ноги на ногу, постоянно поправляя красный рюкзак за спиной. А в стороне стоят ещё два парня моложе всех нас и по возрасту схожие с самой младшей, Яниной. Я подхожу к Оане и встаю рядом, так как нам приказано разбиться по парам. Уж точно с мальчиками не хочу быть.

– Я с тобой, – шепчу ей.

– Хорошо, только я приехала сюда, чтобы познавать, а не навлечь на семью позор, – грубо отвечает она и поворачивается к профессору, указывающему двигаться за ним по тропинке в горы.

– Да я как-то тоже, – бурчу себе под нос и плетусь за всеми.

М-да, веселее не придумаешь. Впереди раздаются взрывы хохота от ребят постарше и хихиканья девушек, а там, где иду я, гробовое молчание. Мотаю головой, заставляя себя отключиться от этих восприятий и смотреть под ноги, чтобы не упасть и не унизить себя ещё больше, чем опоздание.

Мы поднимаемся в горы, огибая их, затем снова и снова, пока вдалеке не показываются руины замка. Я ни разу сюда не заходила, мама говорила, что опасно, потому что за замком сразу же обрыв. Он стоит прямо на вершине скалы и его можно едва разглядеть из города. Да если честно, то и не интересовалась даже камнями, покрытыми грязью, упавшей листвой и мхом.

– Ребята, останавливаемся здесь. Разбиваем палатки, а парни помогут мне развести костёр. Далее, наши прекрасные дамы приготовят нам похлёбку и второе, – оповещает всех Петру.

– Черт, – шепчу я, ударяя себя по лбу. Вот чего мне не хватало – палатки, которую впопыхах забыла рядом с дверью. Блин, этот поход может быть ещё хуже?

Хочется расплакаться или уйти. Может быть, вернуться? Когда-нибудь выйду из леса, если не переломаю ноги и вспомню дорогу обратно. Вот это я попала.

Смотрю на парней, бросающих на землю палатки, то же самое делают и девушки, я медленно отхожу, пока не упираюсь в дерево. Слезы уже наворачиваются на глаза от собственной глупости и несобранности. Всему виной это навязчивое желание услышать его голос! Дура! Законченная дура!

– Госпожа Браилиану, все хорошо? – ко мне подходит Петру. Опуская голову, смотрю на носки своих ботинок.

– Я забыла палатку. Простите, я же говорила, что со мной одни неприятности. Я могу вернуться. Боже, – закрываю лицо руками, потому что снова начинаю краснеть от этой ситуации.

– Ничего страшного. У меня палатка на троих. Мы можем поселить туда вас и мисс Громец, – предлагает он. Поднимаю взгляд на улыбающегося мужчину, и ещё хуже становится, вспоминая свою бурную речь.

– Я… простите меня за то…

– Госпожа Браилиану, я все забыл, как вы и просили. Не волнуйтесь, все бывает и никогда все не получается так, как планировалось, – перебивает он меня и разворачивается к ребятам.

– Итак, мисс Громец и мисс Браилиану будут ночевать в моей палатке. Родители мисс Громец предупредили меня о слабом здоровье, как и у мисс Браилиану, поэтому я отдаю им свою, она утеплена. А мне, надеюсь, вы не против, мисс Громец, одолжить свою? – и, конечно, она соглашается. Как же отказать профессору. Удивлена и благодарна, как он вышел из ситуации, не показав всем, что я бестолочь.

Как же обойтись без ехидных замечаний Луки и хихиканья девушек. Да никак. Но гордо прохожу по опушке и беру в руки палатку Петру, успев прошептать ему «спасибо». Никогда не ставила палатки, как и Янина. Нам не с первого раза удаётся забить колья, и мы даже веселимся, пытаясь водрузить её. Бросив спальные мешки внутрь, достаю провизию и подхожу к костру, который уже успели разжечь парни.

Никто не собирается готовить, как я понимаю. Все занимаются своими делами, Мария и Дана щебечут и спрашивают о чем-то Петру, Оана копается в земле и рассматривает какие-то листочки вместе с парнем в очках, Янина ещё мала, чтобы иметь навыки готовки. А парни смеются и носятся друг за другом. Боже, куда я попала? Остаюсь я, которая и оказывается рядом с костром. Готовлю я не ахти, но суп уж смогу приготовить.

– Давай, помогу? – неожиданно предлагает Лука. Прищуриваясь, держу в руках казан, который нашла среди вещей на поляне.

– Отравы подсыплешь? – язвительно интересуюсь я.

– Нет, просто помогу, – пожимает он плечами. Странно, но от помощи глупо отказываться.

Мы устанавливаем казан на железных палках, которые тоже выдумали сами. Налив туда бульон из пачек, чистим овощи, молча. Иногда поглядываю на сосредоточенного этим занятием Луку, видно, что он это делает если не в первый раз, то точно занимается нечасто готовкой. Но общими усилиями, нам удаётся сварить сносный суп.

– Мы молодцы, – гордо говорит Лука, пробуя похлёбку.

– Это я молодец, а ты только все пачкал, – улыбаюсь, разливая ребятам по одноразовым тарелкам наше варево.

– Наглая ты, не ценишь мою незаменимую помощь, – хмыкает он.

– О, поверь, я оценила, – уже смеюсь, он отвечает мне улыбкой, передавая тарелку Петру, прислушивающемуся к нашему разговору.

– Гадость такая, Браилиану! Соли не хватает! – выкрикивает Мария.

– Если тебе целлюлита мало – посоли, – обиженно отвечаю я, наливая себе тарелку под общий смех, и направляюсь к Янине. Единственная она мне тут нравится. Ладно, Лука тоже оказался неплох, когда молчит и не говорит.

Уже начинает смеркаться, а всего-то начало пятого. Конечно, после обеда из одного супа, мужчины остаются голодными и просто достают банки с овощами, вскрывая их и ложками поедая фасоль и баклажаны в томатном соусе. Мыть тарелки, естественно, не собираемся, мы их просто выбрасываем в мусорный пакет.

Петру сам ставит чайник, наливая воду из пятилитровой бутылки, которую я даже не заметила.

– Я могу помочь? – вежливо предлагая, присаживаюсь рядом с ним на корточки.

– Спасибо, но я хочу заварить настоящий румынский чай с травами. Хоть раз современная молодёжь попробует, что это такое, – с улыбкой отвечает он, бросая на меня взгляд. Раскрывает пакет, где лежат всевозможные листья разных форм. Резкий запах травы ударяет в нос, что я кривлюсь.

– Он будет мягче, госпожа Браилиану. Раньше наши люди пили именно его, чтобы отдохнуть между путешествиями по этой земле. Она была больше, чем сейчас. На походы уходили недели. Чай восстанавливает силы и придаёт бодрости, но, если хотите, у меня есть и обычный чёрный чай, – он указывает на коробочку.

– Я не готова пока пробовать вот это, простите, – закусываю губу, пытаясь не рассмеяться, наверное, от нервов и того, что до сих пор среди ребят нахожусь не в своей тарелке.

– Тогда держите, – он передаёт мне стакан и пакетик с чаем, наливает туда воды.

– Благодарю, – киваю, возвращаясь на своё место. Пока ребята один за другим получают ароматный и по мне так не особо красивый на вид напиток, я согреваюсь своим чаем.

Все рассаживаются вокруг костра, и ребята начинают рассказывать страшилки про лесных чудовищ и тот самый бред, который показывают во всех фильмах ужасов. Идёт активное обсуждение Фредди Крюгера, туда же добавляется Супермен и Женщина-Кошка. Я не участвую в этом, только смеюсь со всеми на глупости, ловя на себе задумчивый взгляд Петру. Он продолжает смотреть на меня, держа в руках кружку, и мне ничего не остаётся, как перевести свой взгляд на огонь.

Когда разговоры уже переходят на более интимные темы, касающиеся свиданий и любви, Петру обрывает своего брата и указывает всем на палатки, обещая, что завтра мы пойдём к замку и узнаем множество легенд нашего народа. А я рада такой возможности и самая первая забираюсь в палатку, снимая пуховик и шапку. Остаюсь в тёплых леггинсах и свитере под горло, перчатки тоже решаю оставить. Янина, зевая, укладывается в свой спальный мешок и через несколько минут уже мирно посапывает. Наверное, стоило выпить этот чай, потому что у меня сна нет ни в одном глазу.

Тишина, разрушаемая только потрескиванием огня, становится давящей. Кручусь с бока на бок, и все не так. Раздражает это. Распахиваю рюкзак и сажусь, доставая маленькую книжку с латынью. Подсвечиваю себе фонарём и пытаюсь читать на этом языке. Красивый и забытый. Поднимаю глаза на огонь, виднеющийся сквозь ткань палатки, улыбаюсь чему-то. Он говорит на латыни, зовёт меня на латыни, и я скучаю. Черт, ну как такое может быть возможным-то? Со мной явно что-то не так, ведь я боюсь и одновременно жажду услышать его. Привыкла.

Откладываю книгу и натягиваю на себя пуховик и шапку. Расстёгиваю палатку, не замечая никого больше, кладу в карман фонарик и выбираюсь.

Может быть, немного прогуляться? Поможет заснуть. Да и об этом никто не узнает. В свете луны смотрю на руины замка и двигаюсь к нему. Все же красивое место, хоть и мёртвое. Даже подсвечивать фонариком нет нужды, света от ночного неба и низкой полной луны достаточно. Добираюсь до камней, символизирующих когда-то бывший подъезд к нему. Каково это было жить тут? Длинные платья, приёмы и войны. Стену, оберегавшую замок от врагов, полностью сровняли с землёй, только фундамент остался. Забираясь на камни, иду по ним. Замираю от невероятного вида. Ещё пару шагов и обрыв, а вокруг одна зелень. Внизу должно быть озеро и деревья. Вдыхаю аромат этой ночи, закрывая глаза, улыбаюсь тому, что могу это прочувствовать. Впитать в себя и насладиться только природой.

– Аурелия, – вокруг меня появляется такой для меня желанный и опасный голос. Не вздрагиваю больше, продолжаю улыбаться. Вернулся.

– Да, я тут. А где ты? – спрашиваю я шёпотом.

– Рядом… совсем рядом… – отвечает он. Открываю глаза, глубоко вздыхая.

– Тебе нужна помощь? – знаю, что выгляжу, как сумасшедшая, разговаривая сама с собой. Хотя сердце начинает биться быстрее, но не от страха, а от желания узнать кто он, и что хочет от меня. Приняла его, как саму себя.

– Аурелия, иди ко мне, – словно из этого скалистого оврага раздаётся хрипловатый голос.

Он зовёт меня туда? Хочет, чтобы я умерла? Отступаю на шаг от обрыва и сглатываю.

– Нет, – шепчу, – нет, я жива, а ты мёртв. Нет.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но натыкаюсь на человека, крепко поймавшего меня в свои руки. Страх сдавливает горло, но даже кричать не могу, мне перекрывают рот ладонью. Поднимаю голову, чтобы увидеть нападавшего, и от удивления уже не двигаюсь. Почему он тут?

 

Novem

– Не кричите, разбудите всех, ладно? – шепчет Петру. Быстро киваю, и он отнимает свою руку от моего рта. Отскакиваю от него, упираясь спиной в камни.

– Что вы тут делаете? – шокировано спрашиваю, бросая опасливый взгляд вбок, в пропасть.

– Я слежу ночью за костром, пошёл собрать ещё хвороста и заметил вас. Нельзя сюда ходить, госпожа Браилиану! Здесь опасно, можете сорваться вниз. Как вы забрались сюда, вообще? – он указывает рукой на ту площадку, на которой мы стоим. Обескуражено распахиваю глаза, смотрю вниз и следом на мужчину. Я так высоко. И, правда, как?

– Не знаю, просто шла. Не спалось, решила прогуляться и как-то поднялась сюда, думала о чем-то. Тут очень красиво, – сама не понимаю, как мне удалось взобраться сюда. Не помню. Только шла и шла.

– Больше так не делайте. Я чуть с ума не сошёл, пока искал вас и не заметил здесь. А насчёт красоты, полностью с вами согласен, госпожа Браилиану. Ведь днём нельзя увидеть эту красоту. Она открыта только в ночи.

– Почему? – удивляясь, бросаю взгляд на лес под нами.

– Туман. Он закрывает все это днём, а ночью рассеивается, давая возможность смотреть на это вечно, – Петру подходит ко мне, смотря на пейзаж. Улыбается ему и вижу, так глубоко вздыхает, что его грудь поднимается и опускается под чёрной курткой.

– А давно разрушен замок? – спрашиваю я.

– Хотите получить информацию раньше, чем остальные? – журит он меня.

– Очень. Расскажете? Обещаю ничем не выдать себя, – издаю смешок.

– Замок был разрушен больше пятисот лет назад. Он не был красивым, какие остались сейчас на земле. Но был крепостью, через которую путешественники могли войти в этот город. Он пропускал их и принимал в свои стены, обещая защищать от бед и горя, от войны и голода. Но была Гражданская война, и люди, которых он так бездумно принял в свои объятия, решили, что им мало. Они хотели власти, хотели править и разрушили весь устой. Им помогли извне, враги нашего народа, оставшиеся впоследствии здесь. На него напали, замуровав людей в нём, – он замолкает, а я подхожу ближе к нему, потому что это невероятно. Не может быть правдой.

– Он горел, а они кричали. Молили о помощи, и рухнула башня в овраг, – произношу я. Петру резко поворачивается ко мне и его глаза распахиваются, являя удивление и что-то ещё, но я не обращаю внимания.

– Откуда? – единственное, что он может вымолвить.

– Видела. Во сне. Я скакала на лошади к нему, а он звал меня. Я пыталась бежать к этому замку. Только сейчас понимаю, почему он кричал мне остановиться. Он предостерегал меня, а я боялась. Боялась, что поймает, а потом… потом этот огонь и запах. Ужасно, – шепчу, закрывая рот рукой, чтобы справиться с накатившими эмоциями.

– Сгореть замок полностью не мог, потому что был из камня. Ему помогли стать таким, какой он сейчас, после того, как все люди, находящиеся внутри, сгорели. На него напали, чтобы добить тех, кто остался в живых. Чтобы навсегда оставить эти руины, как напоминание нам о том, что жажда власти стала выше, чем человеческое сострадание и желание подарить людям защиту. Это символ великой любви к народу и его ответа своему правителю, – медленно произносит Петру. Стираю слезы, все же покатившиеся по щекам от этого рассказа.

– Выходит, что в этом месте никогда не было радости? С того самого времени? Озеро, в котором похоронены люди. Эти руины, унёсшие человеческие жизни. Почему? Скажите, почему никто об этом не говорит, даже упоминания об этом замке нигде нет? Почему тут продолжают жить люди и верить в то, чего никогда не было?! Получается, что те, кто живут тут и есть потомки этих извергов? Господи, как ужасно, – закрываю глаза. Не могу поверить, что и я одна из них. Не могу осознать этого. Все сказка, а вот такова была реальность.

– Тех, кто восстал против своего правителя и царской семьи, уже нет в живых. Стены были разрушены, началась паника и новые убийства. Многих изгнали отсюда и остались наши предки, заново выстаивающие стены и уменьшающие город, чтобы в будущем они смогли подавить любое восстание. Но это было в прошлом, и его благополучно забыли. Сейчас, как вы говорите, настоящее, и надо думать о будущем, – его ладонь ложится на мою спину, поглаживая её, помогая мне справиться со слезами и поднять затуманенный от слез взгляд на Петру.

– А почему вы об этом знаете? – спрашиваю я.

– Потому что эту историю в нашей семье рассказывают каждому мальчику, это своего рода традиция, чтобы мы не забывали, как жестоки бывают порой люди.

– Но вы ведь хотели это рассказать нам. И большинство бы пришли домой, передали это своим родителям. Вас же осудят, – непонимающе шепчу я.

– Нет, я расскажу другую историю, полную доблести и любви. Я создам сказку для них, только вам могу рассказать правду. Вы другая, госпожа Браилиану, вы понимаете, как никто другой меня. С вами очень просто говорить, и мне бы хотелось, чтобы вы понимали все. Насколько любовь бывает опасна.

– Но никакой любви тут не было?

– Если вы имеете в виду плотскую любовь. Отчего же, была, – усмехается он, отходя от меня на шаг и даря свой взор лесу.

– Какая? – интересуюсь я, надеясь, что хотя бы тут краски снова заиграют и подавят во мне эту горечь от правды моего народа.

– Город имел иное название, великое, древнее и сильное, как и семья, правящая им. Сакре – священное место, где светило солнце и имела начало широкая румынская душа. Ею правил король и растил своих детей без матери, умершей во время восьмых родов. Он грустил и скучал по ней, не беря больше жён. Он верил, что души наши бессмертны, и он встретится со своей любимой на небе. Его старший сын, наследник и сильный воин, обучающийся с рождения, решил иначе свою судьбу. Он отошёл от мирской жизни и отдал себя служению Богу. Он был священником, его приход всегда был открыт для любого путника и заблудившейся души. Он был полон желания дарить свои знания людям и молод, но его не волновало это, он пожертвовал свою душу Богу. Он верил в него, восхищался им, и Бог ответил ему тем же. Он одарил его невероятной доброты душой и возможностью снимать боль и страдания с людей. Вэлериу, так его звали, стал чем-то вроде святого в этом городе. К нему приходили просить благословения, ведь его присутствие здесь с божьей помощью помогало пережить чуму. Ни единой смерти, только солнце и радость. Народ боготворил этого человека и безоговорочно верил ему. Но войны продолжали идти на румынской земле и многие жаждали разрушить этот город. Людская зависть и желание власти никого не могли оставить в покое за пределами этого места. На соседнее селение напали и люди бежали в Сакре, прося убежища и кров. Их приняли, как родных. Среди них была дочь короля, который пал в этой схватке. Она часто приходила молиться в церковь, прося об упокоении душ её родителей, братьев и семьи. Вэлериу хотел помочь ей, снять печаль утраты с её ангельского лица. Она была белокурым ангелом с кристально ясными голубыми глазами, они заворожили его, как и сама девушка, своей искренностью и чистотой. Вэлериу мучился от этого, разрываемый чувством долга, верности Богу и любовью, которая поселилась в его сердце, – Петру замолкает, а я ожидаю продолжения об этом прекрасном чувстве. Бросает на меня взгляд и набирает больше воздуха, чтобы продолжить.

– Месяц его разрывали мысли о девушке. Он боялся поддаться этому греху, но не выдержал. Одна ночь, ставшая для них раем, превратилась в ад для других. Бог отвернулся от него, увидев в этом предательство его подарка, наслав на город страшную чуму. У Вэлериу больше не было сил, чтобы помочь им. Его отец тоже слег под властью этого недуга. А девушка исчезла, испугавшись того, что теперь и здесь начнётся тёмное время. Враги узнали о слабости короля, как и о недовольствах в городе, проникли в него тайно и развернули войну. Вэлериу снова разрывался, ведь девушка появилась и молила его о побеге, чтобы быть с ней. Но он решил, что будет биться до последнего за свой народ. Он поехал в свою разрушенную церковь, чтобы сказать ей об этом. Отказаться и спасти её, чтобы остаться в Сакре, как воин. Но девушки не оказалось, она обманула его, заперев там. Он пытался выбраться оттуда, слыша крики и чувствуя огонь вокруг. Ему удалось сломать двери и поскакать к замку, который уже горел в огне. Он погиб, пытаясь спасти своих братьев и сестёр. Вот вам, госпожа Браилиану, история любви, – поворачивается ко мне.

А я смотрю в темноту леса и плачу от коварства и обмана прекрасного человека, пожертвовавшего всем и не получившего в ответ ничего, кроме смерти. Он скакал к замку, и, возможно, может быть, я и ошибаюсь, но он зовет меня. Только что я могу сделать? Чем помочь ему?

– Боже мой, – шепчу, стирая слезы, но они катятся нескончаемым потоком.

– Почему вы плачете? Это всего лишь легенда, – удивляясь, Петру подходит ко мне.

– Очень жестоко она поступила с ним. И нет больше солнца над нами, одна темнота и мрачность. Это место пропитано кровью людей. Несчастными, которые всего лишь хотели любить и быть любимыми, а оказались отвергнутыми. И мы такие, да? Мы тоже несём в себе это? Эту отравленную кровь, сотворившую бесчинства в прошлом, – сухими губами шепчу и плачу. Словно меня предали, словно это была я. Словно я проклята и сейчас несу на себе бремя этого, придавливающее меня вниз. Туда. К нему.

– Ну, тише, госпожа Браилиану, вы слишком эмоционально восприняли мои слова, – он обнимает меня за плечи. Опускаю голову на его грудь, сотрясаясь в рыданиях.

– Это было прошлое, красивое и великое время, которое заменила современность. Всему приходит конец, даже мрачности. Наступит когда-нибудь время, когда снова будут танцы и песни, когда народ вернёт веру. Стены рухнут вновь, чтобы впустить сюда свет – говорит он, поглаживая меня по спине.

– Зачем они? Почему нас не пускают за них? – всхлипывая, спрашиваю я, поднимая на него голову.

– Чтобы никто больше не навредил юным созданиям и не совратил их души, как это было с нашими предками. Все точно по правилам, отклонения считаются пороком. И вас, и меня бы уже давно изгнали, узнав о нас. Для этого нужны друзья, чтобы не сойти с ума, а продолжать ждать и верить, что наступит этот день, и мы будем счастливы. Счастливы, как раньше. Верите мне?

– Да, но как же жить теперь, зная правду? Как смотреть на людей, так наслаждающихся этими благами и размеренной жизнью, когда я понимаю, что живём мы на костях невинных?

– Как другие города и поселения. Везде были войны, много павших, много пролитой крови и слез. Мир построен на слезах матерей и отцов. Мир сотворен в слезах и крови и таит в себе множество препятствий к сожалению. И только пройдя их, можно увидеть божью благодать и подарок в виде бессмертия души.

– Я теперь точно не усну, – отступаю от Петру, он отпускает меня, а я обнимаю себя руками.

– Давайте, вы все же выпейте мой некрасивый чай и отдохните, – предлагает он.

– Хорошо. Спасибо, – стираю влагу с лица.

– Теперь нам надо бы спуститься, – задумчиво говорит он.

– Вот сюда, – забираюсь на разрушенную стену и указываю на ровную местность, покрытую листвой. – А оттуда можем спуститься по той стене.

– Давайте, я первый, – предлагает он, взбираясь на стену и прыгая с неё.

– Нет! – кричит он, но я уже прыгаю к нему и замираю, слыша неприятный треск под нами. Испуганно поднимаю голову на Петру.

– Так, не двигайтесь, – он хватает меня за руки, помогая выпрямиться. Задерживаю дыхание, ведь раздаётся скрип и новый треск под нами.

– Боже… мы упадём, – шепчу я, облизывая губы, смотрю в его бегающие по моему лицу глаза.

– Нет, не упадём. Сейчас я пройду обратно и попробую найти другой выход, – он отпускает мои руки, но я крепче хватаюсь в них.

– Нет… я упаду, знаю, что упаду. Он звал меня… звал к себе… это он… – быстро шепчу я, крепче впиваюсь в его руки пальцами в перчатках.

– О-ля-ля, что я вижу, братец. А я-то думал, где же ты? – раздаётся сбоку от нас насмешливый голос, и мы оба поворачиваемся на него. На корточках на стене сидит Лука и ехидно осматривает нас.

– Брат, нам нужна помощь. Позови ребят, и пусть захватят верёвки из моего рюкзака, – резко говорит Петру.

– Ох, ну да, дать вам тут время пообжиматься и выставить меня идиотом. Ещё чего! Нехорошо, Лия, ой как нехорошо. И где же твоё воспитание? Одна с мужчиной, – он выпрямляется, а я сглатываю из-за его слов. О, Господи, дай мне лучше упасть, чем это.

– Слушай! Лука! Мы стоим на гнилых досках, один наш шаг, и они могут сломаться. Я не знаю, что под нами. Мы можем разбиться, поэтому прекращай и выполняй мой приказ, – зло рычит на него Петру.

– А давайте проверим? – прищуривается он.

– Нет! – в один голос кричим мы.

– Пожалуйста, Лука, пойди позови кого-нибудь. Это правда, я необдуманно указала на это и Петру… то есть господин Велиш прыгнул первый…

– Ой, Лия, прекращай. Твои слезы такие же наигранные, как девственность у Марии. Ну что, рискнём? Раз, – довольно считает он, перебив меня.

– Сделайте что-нибудь, – панически шепчу, дёргая за руку Петру. И от моего движения снова раздаётся скрип, который не слышит Лука, громко произнёсший «два».

– Лука! Идиот! Прекрати! – кричит Петру, пытаясь сделать шаг к нему, но мы словно опускаемся ниже. Жмурюсь от ужаса того, что сейчас произойдёт.

– Три! – кричит Лука и прыгает к нам. Сильнейший треск и из-под ног уходит земля. Кричу, падая вниз.

Тупой удар по спине и голове не даёт дышать. Перед глазами яркие точки и одна темнота, окутавшая разум.

 

Decem

– Лия! Лия! Ну же, давай, открывай глаза, – меня бьют по щекам. Дёргаю головой, в которой тянущей болью отдаётся пульсация в висках и на затылке. Каждая частичка тела тянет и ноет. Издаю стон.

– Молодец, теперь открой глаза… прости, думал, что придумали это… ну бывает же, – узнаю голос Луки. Открывая глаза, моргаю и привыкаю к темноте, пока мне в глаза не бьёт свет. Жмурюсь и пытаюсь удалить от себя такой яркий источник света.

– Вставай, – он протискивает свою руку мне под спину и поднимает меня. Боже, как больно.

– Хорошо, что ты в пуховике. Он защитил тебя от переломов, да и, вообще, от серьёзных повреждений. Как чувствуешь себя? – снова по глазам ударяет свет. Закрываю рукой лицо.

– Нормально, голова болит немного, – сипло отвечаю я.

Лука отводит от меня фонарик. Щурюсь, пытаясь разглядеть хоть что-то. Слышу кряхтение Петру где-то сбоку.

– Идиот, говорили же тебе. Черт, я, по-моему, ногу вывихнул, – раздаётся голос Петру, и Лука светит на него. Все его волосы в листьях и грязи, он держится за ногу и кривится от яркости света.

– Где мы? – давлю на виски, пытаясь уменьшить боль в них, как и гудение в голове.

– Не знаю. В яме какой-то. Тут высоко. Мы не поднимемся сами. Пока вы валялись, я хотел осмотреться, но решил, что надо привести вас в чувство. Дело дрянь. Эти недоразвитые вряд ли нам помогут, ещё и положение критическое. Твоя репутация, Лия, может быть полностью погублена, если они найдут нас тут втроём. Им будет неважно, как и почему, а сам факт – ты была наедине с нами. Да ещё и живая, – говорит Лука, а я даже понять не могу, о чём он, вообще. Ведь у меня все болит. Облизываю губы, ощущая на языке солоноватый привкус крови. Передёргивает от этого. Тошнит даже. Растираю виски сильнее.

– Я идти не смогу, – произносит Петру, включая фонарик и осматривая ногу.

– Ну ладно, будем тут сидеть. И неизвестно, как долго, пока они сообразят, где мы. Могут пройти сутки, двое или трое. Умрём от обезвоживания или вернёмся уже изгнанниками, поэтому не скули и, давай, обопрись на меня, – Лука подходит к брату, предлагая ему плечо, и поднимает его.

– Да не так больно, как казалось. Хромать буду, но идти, думаю, смогу, – отвечает Петру.

– Госпожа Браилиану, вы как? Помоги лучше девушке, Лука! – отпихивает от себя парня в мою сторону. Лука цокает и подаёт мне руку. Вкладываю в неё свою. Рывком поднимает меня на ноги, которые покалывает мелкими иголочками на ступнях.

Хватаюсь за его плечи, кривясь от неприятных ощущений.

– Потом пообнимаемся, идёт? Может быть, поцелую тебя, – смеётся Лука.

– Тупой урод. Только подойди ко мне, я тебе врежу, идёт? – зло отвечаю, упираясь в его грудь ладонями и отталкивая от себя. – Из-за тебя все, ты ничем не отличаешься от недоразвитого существа…

– Что? Да я тут привёл тебя в чувство, наглая девица!

– Госпожа Браилиану, Лука, хватит. Надо найти выход. Это замок, и здесь должно быть полно выходов из него наружу, – прерывает Петру наш спор. Отворачиваюсь от них, нащупывая в кармане фонарик, и включаю его, светя впереди себя.

– Коридор, – указываю пальцем на темноту впереди.

– Отлично, идём, – говоря, Петру дохрамывает до меня.

– Я буду первым, – Лука обходит нас, на что я закатываю глаза. Бесит он меня, урод.

Мы движемся медленно по коридору, затем следующий, а вокруг все пропахло сыростью и гнилью. Закрываю нос рукой, постоянно слежу, как Петру тяжело дышит, но идёт.

– Может быть, немного отдохнём? – тихо спрашиваю его, но он мотает головой, выдавливая из себя улыбку.

– Ну, где вы там, голубки? – от стен отскакивает этот насмешливый голос Луки.

– Да заткнись уже! Задолбал! – возмущаясь, свечу на него фонариком.

– Оу, у нашей тихони есть голос? Браво, Лия, браво! – насмехается он, а мне его ударить хочется.

– Лука, прекрати. Это уже совершенно невежливо по отношению к госпоже Браилиану! Закрой рот и иди, – быстро дыша, шипит Петру, облокачиваясь рукой о стену.

– Пусть заслужит, – фыркает младший брат и, разворачиваясь, идет вперёд.

– Сейчас… ещё секунду, – киваю на просьбу Петру, и мне так его жаль. Хочется облегчить ему страдания из-за этого паразита. Вот везде, где появится Лука, что-то случится.

– А тут развилка! – кричит Лука из темноты. Петру отталкивается от стены, и мы идём на голос парня, пока не доходим до него. Он показывает нам три коридора, предлагающие выбор.

– Надо решить, куда. Так, если пойдём на север, то упрёмся в озеро, и он может быть затоплен. Если в центральный, то можем выйти прямо в овраг, и разбиться. Остаётся последний, – тяжело дыша, рассуждает Петру.

– А откуда ты знаешь, что там север? Может быть, как раз правый и есть встреча с озером, а вот центральный выведет нас, – указывает рукой на свой выбор Лука.

– Аурелия, – задерживаю дыхание, бегая глазами по коридорам.

– Ты тут? Прошу тебя, помоги нам. Подскажи, куда нам идти. Обещаю, что отвечу тебе тем же, – шепчу, обращаясь к невидимому духу, так вовремя появившемуся рядом.

– Это ты на латыни, что ли? – изумляется Лука.

– Закрой рот, – обрывая его, Петру подходит ко мне и кладет руку на плечо. Поворачиваюсь к его вопрошающему лицу.

– Аурелия, иди ко мне… на голос иди… – раздаётся отовсюду. Сбрасываю руку мужчины с себя и встаю прямо перед развилкой.

– Позови меня ещё раз, – прошу я, закрывая глаза и пытаясь прислушаться, откуда он говорит.

– Аурелия, жду тебя, – улыбаюсь и киваю.

Поворачиваюсь к смотрящим на меня во все глаза попутчикам и указываю правой рукой на крайний коридор.

– Туда, – говорю я.

– Что тут происходит? С кем ты говоришь, да ещё и на латыни? – спрашивает Лука.

– Он сказал? – следом Петру. Киваю ему.

– Да кто он? Что тут происходит? – повышает голос Лука.

– Идём, значит, туда, – Петру отталкивается от стены и направляется к тому коридору, который забраковал.

– Нет, я не пойду туда, брат. Что за бред? Почему мы должны идти именно туда? Эта девица больная! Она поговорила тут с кем-то, а ты рад угодить ей! Спасение…

– Лука! Живо за мной! Не обсуждается! – рявкает Петру. Парень поджимает губы, а я закусываю губу, чтобы не захихикать.

– Ты, больная, если мы погибнем, то я тебя с того света достану, – шипит Лука, доходя до меня.

– А если спасёмся благодаря мне, то я тебя самолично отправлю туда, – довольно отвечаю я.

– Посмотрим, – хмыкает он и направляется в коридор за братом, а я бросаю взгляд за плечо.

– Спасибо, – шепчу я, входя в тёмное пространство.

Огоньки фонариков тут и там подсвечивают нам путь, а я уже не боюсь. Иду, чтобы спасти себя, а потом… потом сдержу обещание. Узнаю, что он хочет от меня.

– Здесь лестница вниз, она покрыта мхом, – кричит впереди Петру. Ускоряя шаг, подхожу к мужчинам, освещающим фонариками пространство внизу.

– Там вода, – добавляет Лука, поворачиваясь ко мне. – А это значит, что брат был прав и там все затоплено. Ну что, привела нас, умница?

Но я не слушаю его, вспоминая свой сон. Вода и тоннель, по которому иду вперёд.

– Нам вниз, – чётко произношу я, протискиваясь между ними, и ставлю ногу на скользкую ступеньку.

– Госпожа Браилиану…

– Можно уже Аурелия, Петру, – усмехаюсь я, поднимая на него голову.

– Аурелия, это небезопасно, понимаете? Я отвечаю за вас, поэтому пойду первый, чтобы все проверить. Но если что уходите и кричите, зовите на помощь, – он хватает меня за локоть и заставляет подняться обратно, подсвечивая себе фонариком.

– Мог и ты пойти, у него нога болит, самовлюблённая ракушка, – обращаюсь к Луке, который кривится на мои слова и спускается следом.

Последняя я, мне подаёт руку Петру. Прыгаю в воду, ботинки тут же намокают. Но не волнует сейчас это. В моей руке фонарик начинает моргать и тухнет. Ударяю по нему рукой, тщетно. Батарейки закончились. Отбросив его в воду, иду за мужчинами. Дотрагиваюсь рукой до мокрого камня, закрываю глаза и помню. Но сейчас нет ощущения, что идёт за мной. Одна и помню.

– Лия! Где ты? – раздаётся глухой голос Луки. Открываю глаза и торопливо иду к мужчинам. Лука ударяет по своему фонарю, который тоже медленно гаснет, остаётся свет только у Петру.

– Ничего страшного, пошли дальше, – успокаивающе говорит профессор и светит фонарём на тёмный тоннель.

Только звук наших шагов по воде и бурчание Луки слышны вокруг. Боже, какой идиот. Как они могут быть братьями? Один умный, развитый во всём и вежливый, а второй противный.

– Тупик! – кричит Петру. Поднимая голову, вижу, как множество камней перекрыли тоннель.

– Молодец, Лия, просто молодец, – язвительно тянет Лука и даже аплодирует мне.

– Закрой рот, Лука! Ты и меня уже достал! – грозно произносит господин Велиш, замахиваясь на брата. Тот отскакивает назад и опирается о стену, складывая руки на груди.

– Аурелия, попробуйте спросить его, куда дальше? – предлагает мне Петру. Киваю. Концентрируюсь на своих познаниях в латыни и подбираю слова.

– Мы не можем пройти дальше, – шепчу я в пустоту. Секунды таят вокруг меня и никакого ответа. Мотаю головой, Петру рукой показывает продолжать.

– Нам вернуться обратно? Я ошиблась? Подскажи, – уже громче говорю я.

– Иди… иди ко мне, – едва различимый голос доносится до меня.

– Куда? – шепча, делаю шаг к камням.

– Верно… сюда… иди… жду тебя, – словно сквозь камни, по ту сторону тоннеля раздаётся приглушённый голос.

Поворачиваюсь к мужчинам, облизывая губы. Жарко. Стираю пот со лба и стягиваю шапку, как и перчатки, пряча все в карман.

– Нам надо разобрать их, чтобы пройти. Проход завален, а за ним… не знаю, что за ним. Но он говорит туда, – оповещаю я ожидающих мужчин, указывая на камни.

– Я не собираюсь разбирать их. Она тронутая, больная дура, болтающая сама с собой и я должен что-то делать? Ни черта! Мне ещё энергия пригодится, когда вы тут загнётесь, – неприятно говорит Лука.

Закатываю глаза, Петру кивает мне, подходит к камням и берет один из них, откатывая в сторону. Кривится от боли и мне его становится невероятно жаль, что зло поворачиваюсь к Луке и медленно подхожу к нему.

– Быстро взял и начал разбирать их. Иначе я тебя сейчас придушу. Понял меня? – цежу я, смотря в раздражённое лицо парня. Действительно готова ему врезать за его поведение.

– Ещё чего…

– Живо! Начал помогать нам, – хватаю его за локоть и с силой толкаю к камням. Грудь от ярости на него вздымается чаще, ещё немного и запущу в его голову этим камнем.

– Лука, прекрати так себя вести, – устало говорит Петру.

– Я не собираюсь помогать ей! Она убить нас хочет, говорит тут с кем-то, да ещё и… не буду! – возмущается Лука.

Даже в темноте чувствую, как воздух вокруг нас накаляется.

– Если бы я хотела тебя убить, то оставила бы там. А говорю я с тем, кто пытается помочь мне. Я слышу его очень давно, видела сны, как иду по такому же тоннелю, как рушился замок, как людей бросали в озеро. Принимай меня за больную и сумасшедшую, но я хочу жить, а ты иди обратно и делай, что хочешь, – слышу свой уверенный голос и смотрю на спину парня. Он медленно оборачивается, осматривая меня, а затем неожиданно кивает, подхватывая камень, и оттаскивает его в сторону.

Большинство мелких камней оставляют для меня. Помогаю им, как могу, хотя моей силы не хватает. Потею страшно, руки болят, как и ноги уже дрожат усталости, но упрямо продолжаю.

– Аурелия, заберитесь наверх, мы подстрахуем вас и снимите оттуда камни, – просит меня Петру. Киваю, ставя ногу на выступ, и подтягиваюсь на руках. Но нога скользит, и я падаю прямо на мужчин, издающих кряхтение подо мной.

– Простите, – виновато говорю, поднимаясь на ноги и сбрасывая с себя пуховик. Закатываю рукава свитера и снова пытаюсь подняться. Удаётся. Хотя равновесие держать сложно. Сбрасываю камни, которые оттаскивают мужчины. Ещё и ещё. Вытираю лицо и снова. Кажется, что до бесконечности там их много. Но неожиданно, оттолкнув один из камней, в нос ударяет отвратительный запах. Кашляю и отворачиваюсь. Глаза даже от едкости этого аромата заслезились. Моргаю и просовываю руку, где пусто.

– Есть! Там проход! Петру, подайте мне фонарь, – кричу, поворачиваясь к мужчинам.

– Лука, передай ей.

Парень поднимается ко мне и вкладывает в мою руку фонарь. Пытаюсь разглядеть через маленькое отверстие, что там есть. Но ничего не вижу, обзор закрывает фонарь.

– Надо ещё снять, – обращаюсь к Луке. Он кивает и хватает камни, швыряя их вниз. Петру только успевает отскакивать. Теперь места достаточно, чтобы пролезть туда.

Свечу фонарём и вижу такой же тоннель.

– Брат, тут есть проход. Я пойду первый, а ты поднимайся, – громко говорит Лука и пробирается в него. Следом раздаётся громкий всплеск и его отборная ругань. Хихикаю, что получил все же.

– Так тебе и надо! – весело комментирую я.

– Иди ты! – отвечает он.

– Не обращайте на него внимания, Аурелия. Подросток, что с него возьмёшь, – говорит Петру, кое-как забираясь ко мне.

– Но он очень неприятный, – кривлюсь я.

– Есть такое. Сейчас я пойду и помогу вам. Хорошо?

– Хорошо.

Подсвечиваю фонарём дорогу мужчине, пока он просовывает ноги и цепляется за камни. Раздаётся всплеск и стон уже обоих.

– Придурок! Больно же! Ты раздавил меня! Садись на диету! Кабан! – слышу крик Луки.

Жмурюсь от желания расхохотаться в голос, когда свечу на мужчин, барахтающихся в воде. Петру встаёт, поднимая на меня голову.

– Бросайте фонарь и спускайтесь. Я поймаю вас, – он протягивает руки. Киваю ему, в точности следуя его словам. Фонарь он передаёт Луке и вижу его руки. Ладно, надо.

Спускаю ноги и, закрыв глаза, прыгаю прямо в руки к Петру, качнувшегося под моим весом, но поймавшего меня. Открываю глаза и улыбаюсь ему.

– Спасибо, – шепчу, чувствуя, как от смущения и такого близкого ощущения силы мужчины, краснею.

– Совершенно не за что, Аурелия, – отвечает вежливо он, продолжая держать свои руки на моей талии.

– Серьезно, Петру? Потом выразишь своё восхищение её уму и храбрости, а также другому бреду! – возмущается Лука. Петру отпускает меня, ударяя Луку по затылку. Да, так его. Ещё бы.

– Пошли, – говорит Петру, забирая из рук Луки фонарь и освещая нам путь.

Снова этот тоннель, по которому мы идём, кажется, что очень долго. Он не кончается, просто конца ему нет.

– Черт, не могу больше, – Петру останавливается и облокачивается о стену, подгибая ногу.

– Давайте, я пойду вперёд. А Лука поможет вам? – предлагаю я, он кивает, подзывая головой брата, и передаёт мне фонарь.

Убедившись, что мелкий засранец поможет Петру, поворачиваюсь и иду вперёд. Пришлось подняться по лестнице, а запах стал ещё ярче, что затошнило от него.

– Фу, как воняет, – недовольно бурчит Лука. Неженка, блин. Оставляю его замечание без комментариев, ожидая, когда они поднимутся ко мне. Свечу себе под ноги, где вижу песок. Сухой песок, да и стало жарче. Хочется пить, недостаток воды сказывается, облизываю губы, смотря, как Лука сбрасывает куртку и джемпер, оставаясь в футболке. Петру тоже бросает свою верхнюю одежду на землю, закатывая рукава свитера.

– Идём? – спрашиваю их. Кивают. Мы продолжаем свой путь, а я уже и сама не знаю, куда мы придём. Шагать с каждой минутой сложнее из-за духоты.

– Стой, Лия, посвети сюда, – зовёт меня Лука. Оборачиваюсь и подсвечиваю фонарём, куда он указывает. На стене в железном обруче висит старинный факел. Я такие только в книжках видела.

– Надо попробовать зажечь его, вдруг ещё годен. К тому же сэкономим батарейки, – говорит Петру, допрыгивая до него и снимая со стены.

– А чем…

– Лука, дай спички, – перебивает меня Петру, смотря на брата.

– С чего ты решил, что у меня они есть? – язвительно спрашивает Лука.

– А ты косяк, чем закуривал? Или сочинишь мне сказку про ночную прогулку под звёздами? И, конечно, ты у нас ботаник, изучающий растения в своём шкафу, – так же отвечает Петру. Я удивлённо приподнимаю брови.

– Я…

– О, давай уже ты дашь мне спички. А обсудим твоё поведение позже, как вернёмся домой, и посмотрим на урожай среди твоих панталон, – останавливает возмущения Петру. Лука поджимает губы и недовольно достаёт из переднего кармана коробок спичек, передавая брату. А мне хочется в голос смеяться над тем, что поставил его на место. Да!

– Мокрые. Ладно, попробуем. Держи, – Петру вкладывает в руки брата факел и открывает коробок. Вижу, как дрожат его руки, наверное, из-за травмы ноги и боли, которую он испытывает.

– Давайте, я, – предлагая, подхожу к нему. Кивает мне, благодаря одним только взглядом. Откидывает голову, опираясь о стену. Открываю коробок, где вижу всего несколько спичек. Цокаю на это и беру одну, но она не зажигается, ломается.

– Безрукая ты, Лия, – фыркает Лука, забирая из моих рук коробок, и бросает мне факел.

Держись, не ударь его им. Закусываю губу, чтобы не дать воли эмоциям. Хрюкаю от смеха, когда и у него ломается спичка. Как и ещё пять. Злится, закрывая глаза на секунду, и вынимает последнюю. Дует на коробок, чтобы высушить. Вздыхает и щёлкает спичкой. Слабый огонёк загорается. Я даже задерживаю дыхание, когда он подносит спичку к факелу. Но он не горит, а спичка догорает. Сердце бешено стучит, а рука, держащая рукоятку, потеет от усилий. И, наконец-то, разгорается. Облегчённый вдох мой и Луки сливается, пока мы наблюдаем, как огонь становится ярче. Отвожу руку. И так жарко, а от него ещё больше.

– Идём, нельзя терять время, – Петру отталкивается от стены и его обхватывает за талию Лука, помогая двигаться.

Да, от факела намного больше проку. Держу его в руке, пока мы идём вперёд. Замечаю, что по стенам расположены ещё факелы. Остались тут, погребённые после разрушения? А когда-то тут ходили люди, жили и любили, пока их не предали и не сожгли заживо. И никто не знает об этом. А мы видим, ведь это историческая находка. Такого рода факелы были очень давно. Хотя я не историк, но все же…

– Лия! Стой! – громкий оклик Луки заставляет меня резко затормозить. Замирая, смотрю, как под ногами обрывается проход, и песок летит вниз. Отступаю, поднимая голову. Не верю своим глазам. Поднимаю факел, освещаю то, что предстает перед нами.

Удивление. Непонимание. Шок. Единственные эмоции, которые могу поймать и задыхаться от увиденного.

 

Unidecim

– Боже мой, – шепчу я, поднимая над головой факел, чтобы осветить больше. Такого не может быть, просто не может быть.

Перед нами лежит покрытый песком, грязью и мхом замурованный город. Настоящий город с разрушенным колодцем по центру, с поломанными домами, с обломками деревянных балок, валяющихся тут и там. Но моё внимание приковывает другое здание. Прищуриваюсь, чтобы лучше рассмотреть то, что изначально предполагала только игрой света. Но нет. Кажется, что шокированной больше быть нельзя, но мне это удаётся, ведь вдали расположено здание с крестом на двери. Им забили её, даже в темноте и при тусклом свете это бросается в глаза с такого расстояния. Вода капает сверху, издавая неприятный отголосок от стен. Не менее отвратительный запах живёт тут. Мёртвый. Затхлый и одинокий.

– Сакре, – доносится до меня ошеломлённый шёпот Петру.

– Не верю своим глазам… невозможно, – добавляет Лука, подходя ко мне.

Поворачиваюсь к мужчинам, жадно осматривающим это место. Земля вокруг нас, но как этот город остался под нынешним? Или мы ушли куда-то дальше? В разрушенных домах остались только стены, а окна и двери выбиты. Рука болит от тяжелого факела. Опускаю её, освещая местность вокруг нас.

– Тут лестница, правда, тоже разрушенная, но спуститься можно, – говорю я, указывая мужчинам сбоку от себя на каменную кладку, покрытую землёй и какими-то кусками дерева.

– Давайте спускаться, – соглашается Лука, обхватывая крепче брата. И мне снова идти первой. Каждый шаг даётся с трудом от усталости и жары, которая поселилась тут. Волосы прилипают к лицу, но стараюсь не показать своей слабости. Спускаюсь, держась за грязную стену, пока не дохожу до низа. Поднимаю факел, чтобы мужчинам было видно, куда ступать. До сих пор не могу поверить, что это реально. Все это настоящее, а не моя больная фантазия. И он привёл меня сюда. Зачем?

– Надо осмотреться, – Лука усаживает Петру на ступеньку и подходит ко мне.

– Разделимся, мы пойдём по домам, а ты загляни в церковь. Только снять надо это безобразие с двери, – перехватывает у меня факел и уже широким шагом направляется туда.

– Подожди, – бегу за ним. – А вдруг нельзя? И с чего ты решил, что это церковь? Не просто так же забили дверь.

– А крест над дверью тебе ни о чём не говорит, Лия? Ты что, историю в школе прогуливаешь? – изумляется он, оборачиваясь ко мне. Только открываю рот и тут же захлопываю его. Умник, блин.

– Ладно, пусть церковь, я как-то пока в шоке. Но не для веселья дверь забили, Лука! Вдруг там вода? – бурчу я, раздражённо взмахивая рукой.

– Вот и узнаем, – усмехается он, вкладывая мне в руку факел и осматривая большой деревянный крест.

Сглатываю от неприятного ощущения опасности, что-то подсказывает лучше этого не делать. Но спорить нет сил, и только наблюдаю, как он пытается оторвать крест от двери.

– Петру, помоги мне. Надо найти что-то твёрдое, основательно они его туда вбили! – кричит Лука, поворачиваясь к брату.

Тяжёлый вдох последнего и шуршание его шагов. Лука уходит от двери, тоже занимаясь поиском орудия для взламывания. Поднимая факел, ищу, возможно, окно или же другой способ войти туда. Но ничего. Не единого стекла, только грязное дерево. Почему она не сожжена и не разрушена, как остальные дома? Боже, город! Старый город, который находится под слоем земли. Как? Как это существует тут, и никто об этом не знает? Или знают, только не афишируют это?

– Лия, отойди на три шага назад и держи огонь выше своей головы, – говорит, даже приказывает мне Лука. Цокаю на это и отхожу, пока они вместе с Петру просовывают какую-то палку между крестом и дверью.

– Надави сильнее, – бросает Петру брату. Раздаётся громкий треск и грохот. Мужчины отскакивают, и Петру летит на землю. Перед моими ногами, подняв пыль, лежит крест. Лука быстро хватает его и оттаскивает в сторону.

– Поднимайся и пошли, – Лука подаёт руку брату, поднимая его, кривящегося от боли в ноге.

– Нет… я с вами… не останусь тут одна, – испуганно шепчу, подходя к ним.

– Так, Лия…

– Иди, Лука, я сейчас, – Петру обрывает зло брата, толкая его к ближайшему дому.

– Я не могу, правда, не могу, это… боже, я в шоке, если честно. Ничего не понимаю, и сильно устала, – быстро говорю, смотря в грязное лицо мужчины.

– Понимаю, Аурелия, я вас полностью понимаю. Но он привёл вас сюда, значит, где-то есть выход. Он показал вам прошлое, а теперь подтвердил свои слова реальной находкой. Понимаете? Надо осмотреть все. И быстро. Кислорода очень мало и если мы не найдём выхода, то умрём от удушья. Поэтому нам надо разделиться, один я мало, что смогу. Вы хрупки и не сможете держать меня. Я пойду с Лукой, а вы здесь в безопасности. Бояться нечего, ведь он, вы сами сказали, защищал вас. Значит, в этом месте вам ничего не угрожает. Да, это страшно увидеть все своими глазами. Но я верю в вашу храбрость и силу, – заверяет меня он.

Мотаю головой, шумно дыша, и облизываю губы. Не могу остаться одна. Не могу, для меня это слишком. Слишком странно и боязно. Его слова все же возымели надо мной невероятную силу, поэтому киваю. Не хочу показаться маленькой перед этим мужчиной. Глупо.

– Фонарик, – передаю ему его вещь, и Петру улыбается мне, кивая и немного сжимая моё плечо в безмолвной поддержке.

– Если что, кричите. Мы тоже рядом, – напоследок говорит он, отпрыгивая от меня, и окликает брата. Находит отклик в доме, куда тот ушёл и прыгает туда.

Поворачиваюсь к двери, делая глубокий вдох. Легко сказать, что я храбрая, когда это не так. Меня трясёт от страха и от желания проснуться. Пусть это окажется сном, просто сном, который стал вот таким красочным, продолжительным и опасным.

Ещё один вдох и закрываю на секунду глаза, пытаясь утихомирить быстро стучащее сердце. Рука, которой держу факел, дрожит. Открываю глаза и хватаюсь за деревянную ручку, чтобы потянуть дверь на себя. Не поддаётся. Упираюсь ногами и тяну, одной рукой сложно, но изо всех сил стараюсь открыть дверь. Характерный треск и скрип заполняют мой слух, отбрасывает назад, даже присаживаюсь, дабы удержать огонь над собой. Удаётся. Не успеваю я даже подумать об этом, как невероятная вонь, иного слова подобрать невозможно, словно цунами накрывает меня. Кривлюсь, рвотные позывы сотрясают тело. Закрываю нос рукой, пытаясь перебить тошноту и головокружение от этого запаха. Его не описать, словно там протухли все овощи и мясо одновременно.

Привыкнуть тяжело к этому смраду, поэтому продолжаю зажимать нос пальцами, поднимаюсь на ноги и подсвечиваю себе факелом. Делаю шаг внутрь когда-то бывшей церкви. Ничего особенного, все из дерева, но оно не тронуто. Ни одного окна и витража, ни росписей, как в нашей. Не блестит крест, он деревянный вдали. По бокам от меня обычные лавки. Замираю, когда вижу что-то, лежащее на одной из них. Подхожу ближе, отнимая руку от носа, и тянусь к этому. Ткань, подхватываю пальцами, стряхивая столетнюю пыль и грязь. Белый женский платок, ставший со временем непонятного серо-коричневого цвета, где можно разглядеть инициалы: Р. Л. Это была чья-то вещь, и она осталась тут. Сжимаю в руке и по инерции кладу в задний карман леггинс.

Делаю ещё шаг. Не верю своим глазам. Подхожу ближе, поднося руку с факелом к… Господи, скелет. Настоящий человеческий скелет, скрюченный на лавке. Открываю рот в беззвучном крике, а по щекам катятся слезы. Поворачиваюсь и другой ряд такой же. Ещё один скелет. Закрываю глаза, сдавливая рот рукой. Опускаюсь на колени и сотрясаюсь в рыданиях, которые раздирают моё сердце в клочья от бесчеловечности. Их заживо тут похоронили. Они были живыми и умирали мучительно долго. Не могу ничего разглядеть больше, взгляд помутнен и хочется выть от жестокости. Варвары, а не люди. Как так можно? О, Господи, прямо в церкви замуровали. Забили крестом и не оставили кислорода. Мотаю головой, запуская пальцы в волосы, и падаю на ягодицы. Не могу сдержать слез, не могу сдержать крика, разорвавшего тяжёлый воздух и вернувшегося в мою грудь с невероятной силой.

Не могу остановиться, плачу и смотрю на пол. Деревянная куколка, а там поношенный башмак, разорванный годами носки. Мне плохо, настолько ужасно внутри и больно. Невероятно больно за этих людей, так жестоко встретивших своё окончание жизни. Никогда бы не подумала, что умею настолько глубоко чувствовать прошлое. Никогда бы не подумала. Город, в котором я живу, скрывает в земле такую бесчеловечную жестокость. А мы радуемся наверху, когда должны преклонить колени перед вечной утратой.

Как-то пусто внутри от выплаканных слез, от увиденного, и от пережитого ими, что спроецировала на себя. Сухо на губах. В сердце. Хлюпаю носом, вытирая его рукой, и смотрю на землю. Мой взгляд привлекает что-то блестящие под слоем земли. Тянусь рукой, поднося ближе факел. Цепляю пальцем и поднимаю тонкую серебристую цепочку с крестом и распятым Иисусом. Сжимаю в руках и закрываю глаза, молча пронося через себя невидимые потоки собранных здесь душ.

Прячу напоминание об этом в задний карман леггинс и поднимаюсь на ноги, решая, что не буду больше смотреть на то, что по бокам. Иначе сама умру от стыда и тяжести вины за тех, кто это сделал. Поднимаю руку, освещая деревянный большой крест с распятым Христом. Краска совсем сошла, да и некоторых частей не хватает. Как будто по нему били, пытались изуродовать его лицо.

Только вряд ли есть выход, раз эти люди не смогли спастись. Мне тут делать нечего. Но все же опускаю руку с факелом ниже, чтобы осмотреть что-то наподобие каменного выступа. Поднимаюсь на ступеньку к нему и кладу руку на поверхность. Тёплая. Не холодная, как должна быть, а излучает тепло. Странно.

– Аурелия, – раздаётся прямо рядом с ухом знакомый хриплый голос. От неожиданности и подавленности вздрагиваю, оборачиваясь назад. Но никого.

– Ты был одним из тех, кого тут похоронили? – с болью в голосе спрашиваю я.

– Ниже… ниже… – словно и ему больно отвечает он.

– Куда ниже? Надо найти лестницу? – непонимающе шепчу, спускаясь обратно.

– Здесь… ближе… рядом… – его слова отдаются эхом вокруг.

– Прости, я не смогу… я… мне сложно тут быть… прости, – шепчу я, отходя назад. А глаза снова покрываются туманом из слез и вины за то, что не смогу помочь. Он мёртв. Окончательно мёртв и ничем не вылечить эту болезнь.

– Аурелия… Аурелия… нет… верни меня… обещала… держи слово… найди меня… я здесь… – громко и даже обиженно говорит он.

Может быть, он хочет, чтобы похоронила его кости, как следует? С отпеваниями и в земле? Я дотронуться до них боюсь. Мне и так дышать сложно, а ещё и собирать кости.

– Ближе… иди ко мне… ближе… – просит он. Киваю и делаю шаг. Должна перебороть своё отвращение и страх, ведь он заслужил должного упокоения.

Но я снова стою перед каменным выступом.

– Ниже, – подсказывает он. Странно, но как будто рядом. Прямо лицом к лицу. Опускаюсь на корточки, освещая грязный пол факелом. Ничего, кроме, уже увиденного. Но костей нет. Глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к камню.

– Прости… – не успеваю я договорить, потому что под слоем пыли разглядываю какие-то полоски на этом камне.

Придвигаюсь ближе, вставая на колени на ступеньке. Стираю рукой пыль, затем ещё и ещё. Это латынь.

– Богом поцелованный и предавший его. На смерть обречённый и тьмой поглощённый. Любовь променявший на облик чужой. Покойся под камнем в могиле святой, – читаю я надпись на том языке, который слышала от него.

– Вэлериу Сакре. Одна тысяча триста пятьдесят первый год от Рождества Христова, – хмурюсь, стирая ещё ниже цифры.

– Одна тысяча триста семидесятый, – в уме подсчитываю дату и понимаю, что ему было всего девятнадцать, когда он умер. И ведь это конец. Должен быть конец, но ниже стоит снова дата смерти и тире, а дальше ничего.

Дотрагиваюсь до высеченных на камне букв, и так сильно бьёт по голове осознание, что это могила. Этот выступ, напоминающий длинный стол – могила того самого священника, обманутого возлюбленной и погибшего, когда пытался спасти свою семью.

Глаза распахиваются шире, пока эти мысли медленно проносятся в голове.

– Вэлериу, – повторяю я его имя и догадки, которые были сделаны мной ранее, теперь подтверждаются чётко. Он там. Он звал меня сюда, чтобы я… для чего? Что он хочет от меня?

– Аурелия, ты пришла. Верни меня, – раскатисто проносится его голос. От камня. Оттуда и поэтому такое эхо.

Слишком много потрясений, я не умею это контролировать, не знаю, как справиться с этим, оттого в следующий момент вскакиваю на ноги и медленно отхожу от каменного гроба.

– Аурелия, нет… нет… останься… рядом, – воет его голос вокруг меня. И в этом была права, он хочет, чтобы и я была похоронена тут заживо… тут нет выхода. Никакого выхода, он привёл меня в тупик. Он привёл туда, где мне сложно дышать, где лежит он и где по его замыслу должна лечь я. Но почему я? Что я сделала ему?

Вылетая из церкви, подбегаю к колодцу.

– Петру! Лука! Скорее! Нам надо уходить! Быстрее! – кричу, освещая вход в церковь, опасаясь, что теперь не даст убежать отсюда, сейчас что-то сделает. Но что может сделать призрак? Ничего! А я не собираюсь погибать из-за прошлого!

– Не оставляй меня, Аурелия, я умру навсегда… тогда заберу тебя с собой… обещаю! – последнее слово кричит он и сильнейшая волна воздуха вылетает из церкви, сбивая меня с ног. Факел отлетает в сторону, а я, сделав кувырок прямо в воздухе, лечу в колодец. Замурованная, а он полон воды… сон…

– Нет! Петру! Помогите! – кричу я, хватаясь за разрушенный камень, ногами пытаюсь найти выступ, но мокро, слишком мокро, и покрыто чем-то скользким. Пальцы скользят по камню. Вот и все… он сдержит слово, а я глупая поверила ему. Ещё пару секунд и могу проститься с этой жизнью. Пару секунд разве хватит, чтобы вспомнить все? Нет. Только отчего-то страх пропадает, а внутри наступает спокойствие и желание отпустить камень. Пальцы расслабляются и скользят, как и я полечу сейчас вниз.

– Прощай, Вэлериу, – шепчу я.

– Не-е-е-ет! – громкий крик вокруг меня и свобода… прекрасно.

 

Duodecim

– Держу! – хватают меня за руку, вишу на ней, царапая ногтями мокрый камень другой.

– Давай, Лия, помоги мне, – голос Луки, упираюсь ногами в камень, но они скользят.

– Руку! Аурелия, руку! – поднимаю голову и вижу Петру протягивающего свою, цепляюсь в неё, и они тащат меня обратно.

Падаю вместе с ними на землю и рвано дышу, начиная плакать.

– Лия, что случилось? Как ты там оказалась? – меня подхватывает за талию Лука и поднимает, а я не могу вымолвить ни слова, только плачу, упираясь лбом в его плечо.

– Аурелия, тише, ну что вы, – меня по спине поглаживает Петру.

– Хватит реветь. Вот поэтому ненавижу девок, постоянно нюни распускают, – раздражённо произносит Лука, отрывая мои руки от себя и отталкивая меня. Урод.

– Хоть факел не потух, уже спасибо. Зачем выбросила его и решила поплавать? – ехидно продолжает он, подходя к огню и поднимая его.

– Это он… он тут, Петру, тут… там, – дрожащей рукой указываю на церковь, поворачиваясь к мужчине, облокотившемуся о колодец.

– Кто? – удивлённо спрашивает он.

– Вэлериу Сакре… там он… в могиле… и скелеты там… много так… дети, – шепчу я и снова по щекам кататься слезы.

– Что ты сейчас сказала? – подходит к нам Лука, освещая моё лицо. – Повтори! Повтори, что сейчас сказала! Вэлериу? Ты назвала его имя?

– Да-да, он. Там он, он звал меня, только не понимаю зачем, – всхлипываю, немного успокаиваясь.

Все ожидала, но не смех парня, запустившего руку в волосы. А он смеётся, да так задорно, что я отступаю от него, бросая ошеломлённый взгляд на задумчивого Петру.

– А вы что-то нашли? – спрашиваю его, перебивая смех Луки.

– Нет, ничего, нет выхода. И кислорода мало, – вздыхает глубоко Петру, концентрируя взгляд на мне.

– Тут нет выхода, он заманил нас сюда, чтобы я умерла тут… поэтому звал, я так думаю. Надо возвращаться, надо идти обратно, – обхожу Петру, но он хватает меня за руку, останавливая.

– Нет. Мы никуда не пойдём, – раздаётся громкий голос Луки, и он перекрывает мне путь. Его глаза блестят в огне, что-то страшное и пугающее в этом мерцании. Вырываю свою руку из хватки старшего брата, отступая назад.

– Почему? Мы умрём здесь, если не уйдём, – медленно произношу, а краем глаза ищу что-нибудь тяжёлое. Чувствую, что что-то не так сейчас. Они переглядываются, и Петру встаёт на ноги, делая ко мне шаг. Не хромает. Не кривится от боли. Только сжимает челюсть, что скулы выделяются резче.

– Идите обратно в церковь, Аурелия. Вы обещали. Обещали помочь ему, ответить тем же, если он подскажет путь. А он выполнил свою часть, – не узнаю в этом стальном голосе мягкий тембр Петру.

– Что? Как вы… вы знаете латынь. Вы… он и вы… что вы хотите от меня? – делаю ещё два шага, и позади уже вход в церковь.

– Знаю, как и Лука, как и Вэлериу. Это наш язык. Настоящий язык нашего народа, а вы одна из нас, Аурелия. Пришло время выполнять обещания. Вы нужны ему, вернитесь и отодвиньте плиту, – они наступают на меня, а я бегаю глазами по пространству позади них. Ловушка, это была ловушка.

– Нет… пожалуйста… я не хочу умереть там. Я ведь… я… вы не можете так со мной поступить. Кто вы? – кричу я, а грудь переполняет паника и страх за свою жизнь.

– Умереть или выжить теперь зависит только от тебя, Лия. У тебя мало времени, кислород заканчивается. И если ты не пойдёшь туда, не выполнишь все, что мы хотим, то умрёшь рядом с ним. Достойный обмен, – неприятно смеётся Лука, протягивая мне факел.

– Чего вы хотите? – надрывисто спрашиваю я, перенимая в руки факел.

– Отодвинь плиту и скажи, что ты видишь. А дальше…

– А почему вы не можете пойти туда и отодвинуть? – перебивая его, смотрю попеременно то на Петру, то на Луку.

– Только женщина может войти в эту церковь. Мужчин сюда не пускают. А вы, Аурелия, единственная из нас, кто имеет доступ к нему. Идите, – он толкает меня в грудь, что оступаюсь и вхожу в тёмное пространство.

Ладно, только до сих пор не понимаю, для чего было это все? Это был спектакль с повреждённой ногой Петру, с непониманием, где мы находимся, и кто тут лежит. Неприятное чувство предательства растекается внутри, но я иду к каменному гробу, осматривая, куда можно положить факел. Нахожу, словно сделанный для него, металлический выступ и устанавливаю его.

– Попробуй сдвинуть, – от двери говорит Лука.

– Сам возьми и попробуй, – бурчу я себе под нос, вытирая мокрый лоб и упираясь руками в плиту. Но она тяжёлая, у меня не получается. Словно приросла.

– Сильнее, Лия! Черт бы тебя побрал, хилая девица! – орет Лука. Сжимаю губы и выпрямляюсь.

– Я решила умереть, – чётко произношу, складывая руки на груди. Лука дёргается, но тут же отступает назад. Не солгал, сказав, что не может войти. Но почему?

– Аурелия, прошу вас, попробуйте ещё раз. Вы не понимаете, насколько это важно и для вас. Его похоронили живым, как и людей, преклоняющихся перед ним здесь. Так разве он не достоин, чтобы его кости перезахоронили? Не достоин другой жизни, чем эта? Неужели вас не трогает ни капли, и вы настолько эгоистичны, что не можете помочь мёртвому невинному человеку, который взывает к вашей порядочности? – обличительно произносит Петру. И ведь бьёт по самым болезненным точкам во мне. Жмурюсь, желая пересилить ненависть сейчас к Луке.

– Лия!

– Закрой рот, Лука! Закрой свой рот и уйди отсюда! Ты делаешь только хуже! Она единственная, кто может помочь нам! Уйди! – яростно кричит на брата Петру, толкая того от двери.

– Ещё чего! Давай, неженка, собери силы и отодвинь эту чёртову плиту!

– Пошёл вон отсюда! – толкает Петру его снова.

– Хватит! – зажимаю уши руками и шумно выдыхаю. Тишина наступает моментально, отнимаю руки от ушей и поворачиваюсь к каменному гробу.

Упираюсь руками в неё, а ногами в пол и толкаю. Прикладываю все силы, но у меня их, правда, мало. Толкаю снова и снова, пыхтя от стараний. Поддаётся, немного поддаётся.

– Ещё… давайте, Аурелия, ещё, – тихий голос Петру достигает меня. Вытираю мокрое лицо от пота и по новой. Толкаю, но она не двигается. Толкаю, что есть мочи и немного открывается тёмное пространство под ним. Неприятный запах спирта и чего-то, напоминающее ладан, ударяет в нос. Отскакиваю от каменного гроба, кашляю и вытираю заслезившиеся глаза.

– Что там? – спрашивает Лука уже обеспокоено.

– Не знаю, но воняет жутко, – передёргивает всю. Делаю глубокие вдохи, чтобы удалить из носа этот неприятный запах.

Подхожу снова к плите, но отворачиваюсь, только бы не дышать этим. Толкаю её, и уже легче идёт, ну не особо легко, но и не так сложно, как в самом начале. Ладони царапает грубый камень, и они кровоточат немного. Щиплет, но продолжаю толкать, закрывая глаза и издавая громкий крик. Вместе с ним плита падает с шумным грохотом, поднимая вокруг меня пыль. Кашляю от неё, как и от запаха, теперь пропитавшего воздух, которым дышу. Опускаюсь на ступеньку, облокачиваясь о камень, и шумно дышу. Трудно это делать, губы уже покрылись корочкой, смачиваю их. Так сухо во рту, а ноги и руки дрожат от усилий.

– Кислород заканчивается, – слышу голос Петру и поднимаю голову на мужчин, стоящих за пределами церкви.

– Значит, ей надо быть немного живее, а не как мёртвой амёбе, непригодной ни для чего. И даже похлёбка была ужасной, а ведь женщина, – недовольно отвечает ему Лука. А мне обидно, знаете ли. Я пыхчу, оказавшись с двумя сумасшедшими, практически умираю, а он обсуждает мою стряпню.

– Аурелия, посмотрите, что вы там видите? – громко просит меня Петру. Но я не двигаюсь, переваривая их слова.

– Лия! Я тебя придушу! Живо подними задницу и скажи нам, что ты видишь! – кричит Лука.

Выставляю руку вперёд, показывая ему средний палец. Поднимая голову, вижу, как оба лица мужчин вытянулись от удивления. Да я сама удивлена не меньше, но обижена и раздражена, устала и хочу домой.

– Пошёл к черту, урод, – зло цежу, выставляя вторую руку, показывая то же самое, что и другой.

– Ах ты, сука такая! Только рискни выйти отсюда…

– Лука! – Петру толкает брата, мотая головой и шепча что-то.

– Аурелия, – поворачивается ко мне, но я не убираю руки. – Прошу вас, пожалуйста, посмотрите. Не слушайте его, он… Лука, он, когда нервничает, всегда такой. Прошу вас, госпожа Браилиану, прошу, – произносит он меня, складывая руки, словно в молитве. Руки безвольно падают, когда даже на таком расстоянии вижу, как смотрит на меня с печалью.

– Если он хоть что-то ещё скажет, то мне плевать, умру я или нет, – ставлю условие, и Петру быстро кивает. А Лука поджимает губы, злобно глядя на меня.

Поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к каменному гробу.

– Матерь Божья, – голос дрожит, шепчу.

– Что? Что там? – кричит Лука. Но я не могу больше говорить, только смотрю на воду, в которой на дне покоится усопшее тело. Белоснежные длинные волосы, словно снег, плавают вокруг серого лица. Острые скулы, практически нет носа, тёмные круги под глазами и кожа повторяет изгиб черепа.

Невероятной силы рвотный позыв вырывается из моего тела. Отскакиваю, и меня начинает рвать, плачу и изливаю на пол все, что было съедено и во рту остаётся горечь. Горло дерёт, вытираю губы рукой.

– Аурелия, что там? – медленно спрашивает Петру. Поворачиваюсь в их сторону, а перед глазами это ужасное лицо.

– Человек… человек… – шепча, ползу по полу и добираюсь до выхода.

– Выпустите… прошу… выпустите меня, – молю я, хватаясь за плечи Петру, но он перекрывает мне путь, толкая в грудь. Лечу обратно и плачу, вставая и смотря на этих мужчин, измучивших меня.

– Аурелия, что вы ещё видели, кроме человека? – Петру присаживается на корточки. – Если скажете, то мы выпустим вас.

– Вода, но пахнет она ужасно, как спирт и церковный запах… масло… – зубы стучат друга о друга, пока произношу это.

– Забальзамировали. Отлично, значит, есть возможность. Так, Лия, слушай внимательно. Вернись и скажи, что там ещё, кроме этого раствора, – требовательно говорит Лука.

– Нет… вы обещали, – смотрю на Петру с мольбой, но он мотает головой, выпрямляясь в полный рост.

– Идите и скажите, а дальше, мы подумаем, – усмехается, складывая руки на груди.

Уроды. Ненавижу их, поворачиваюсь к гробу и поднимаюсь на ноги. Немного шатает, голова кружится, что приходится схватиться за скамью, дабы не упасть.

– Лия, у тебя мало кислорода. Огонь сжигает его, как и твоё дыхание. Быстрее, – в спину летят слова Луки.

Мне всё равно, пот уже пропитал полностью свитер. Открываю глаза, перед которыми скачут яркие отблески от факела. Отталкиваюсь от скамьи и подхожу к гробу.

Пытаюсь не смотреть на его лицо. Глубоко дышу, только бы не вырвать ещё раз. Неприятный горький ком застревает в горле.

– Ну? – нетерпеливо кричит Лука.

– Что-то похожее на цепи, ими обмотано его тело. На нём бинты и в руках… Господи, какие ногти длинные…

– Не отвлекайтесь, Аурелия, – перебивает меня Петру.

– Крест в них, серебряный крест с камнями. Красными. О, Господи, там змея! – кричу я, отпрыгивая от гроба и падая на скамью, подо мной раздаётся хруст. Издаю испуганный крик, понимая, что это чей-то скелет. Отпрыгиваю и падаю на колени, пытаясь дышать. Рвано. Быстро. Мотаю головой, через тело проносится дрожь отвращения.

– Рубины и его крест, которому он поклонялся. Отлично, просто великолепно, брат! Наконец-то! – слышу смех Луки. Поворачиваюсь в их сторону. Придурок.

– А сейчас, Аурелия, вам нужно вычерпать воду, снять с него цепи и отбросить крест. А дальше, думаю, он вам все подскажет. Помните, у вас мало времени, – наблюдаю, как рука Петру тянется к двери, а мужчины отступают, и он закрывает её.

– Нет… нет, – хриплю я, понимая, что на самом деле тут моя смерть. Страх пропитывает каждую косточку моего тела, парализуя его. Не могу двинуться, оставаясь среди мёртвых.

 

Tredecim

– Пожалуйста, выпустите меня, – добираюсь кое-как до двери, ударяя по ней ладонью. Пинаю ногой, слабо, очень слабо, но не дают выйти отсюда, держат.

– Аурелия, не сопротивляйтесь. У вас нет выхода отсюда, как только выполнить все, что мы хотим, – глухой голос Петру пробивается через дверь.

– Уроды! – кричу я, ударяя по ней уже кулаком. – Ничего не буду делать! За что?!

– Тогда умирай, – смеётся Лука. – Твоё спасение за его жизнь. Вернёшь его, поможем отсюда выйти. Нет, так будь похоронена рядом с тем, кого уничтожила.

– О чём ты говоришь? Я ничего не делала! Больной урод! Я не делала! – возмущаюсь, в последний раз ударяя по двери.

Но никто больше не отвечает мне. Облокачиваясь о дверь, смотрю на гроб, из которого появляется змея, шипя и сползая по камню. Кричу и забираюсь с ногами на скамью, дрожа наблюдаю, как она скрывается в углу и находит спасение. А я тут, среди них. Спускаюсь и сажусь на лавку, закрывая мокрое лицо руками. Кислорода очень мало, чувствую, что его не хватает. Сухой воздух срывается с губ.

Внутри меня обида разрывает сердце от такого ответа на мою наивность. Я ничего не понимаю, не могу смириться, только беззвучно плачу от бессилия в данной ситуации. Жалко себя. Да, мне себя очень жалко, и поцарапанную кожу жалко, и силы свои жалко. Судорожно всхлипываю, поднимая голову и вытирая мокрые глаза.

Тишина и потрескивание факела. Смерть так и летает тут. И ведь тоже замурована, как они. И умру так же, как они. Только вот… глупая вера в людей остаётся внутри. Поднимаюсь на ноги. Пересилить отвращение очень сложно, настраиваясь, ищу в себе уверение, что поступаю правильно. Ничего опасного тут нет, а только за дверью. Плетусь к гробу и смотрю затуманенным взглядом на ужасное лицо под этим раствором. Оно просто непередаваемо отвратительно. Эти скулы серого цвета и практически нет губ, сухие плечи, где видна каждая косточка.

– Кто тебя так? За что? – шепчу я, переводя взгляд на крест, потому что снова рвотные позывы поднимаются из недр желудка. Нет ответа, только мрачная тишина.

И чем же мне вычерпать воду? Поворачиваюсь к лавкам, скользя по ним бессмысленным взглядом, пока он не останавливается на черепе, валяющимся на полу. Нет, ни за что! Нет!

Обессиленно вздыхаю и снова смотрю на него. Единственная тара, которую можно найти. Как противно. Подхожу к черепу, тянусь к нему рукой. Передёргивает от отвращения, когда пальцы касаются тёмной кости. Сглатываю новую порцию тошноты, беру череп в руку. Встаю и подхожу к телу. Зачерпываю воду, а ладонь так нещадно щиплет от спирта. Кривлюсь и выливаю воду прямо на пол. Перекладываю череп в другую руку и дую на ладонь, чтобы прекратить эту боль. Но не отпускает, и вряд ли отпустит. Зачерпываю другой рукой и то же самое. Раны разъедает спирт. Меняю руку, и снова раствор льется на пол. Ещё и ещё, пока вода не убывает наполовину. Упираюсь руками о камень и закрываю глаза, тяжело дыша, впитываю в себя воздух.

Вот к чему приводят прогулки под луной. К забальзамированному телу столетней давности и тайнам народа. Ни за что. Больше никогда не заговорю с мужчинами. Зло они. Истинное зло.

Глубокий вздох и снова принимаюсь за работу. Тело полностью опускается на дно, как и волосы теперь лежат грязным веером вокруг трупа. Но вычерпать всю её нет возможности, я не могу протиснуть свою тару между ногами, обмотанными грязными бинтам, и стеной гроба. Ладно, хоть так. Кладу череп на пол и закрываю глаза на секунду, чтобы теперь дотронуться до тонких пальцев, держащих крест.

Открыв глаза, тянусь к его рукам и тут же убираю их. Ужасные тонкие пальцы, облегающие кости с чёрно-серыми длинными и острыми ногтями. Передёргивает снова, но делаю решительный вдох и касаюсь креста.

– Аурелия, – раздаётся его голос. Резко перевожу взгляд на уродливое лицо, совсем не девятнадцатилетнего юноши. Хмурюсь. Его губы безмолвны.

– Что ещё ты хочешь? Я и так… делаю все, что могу, – шепчу я.

– Останься, – говорит он.

– Умереть рядом с тобой? – усмехаюсь я.

– Живи вечно, Аурелия. Вечно, – произносит он.

– Спасибо, – фыркаю, возвращая свой взгляд на крест в его руках. Хватаюсь за низ, пытаюсь вытянуть из его рук. Не получается, теперь за верхнюю часть. Тяну, упираясь ногами в пол, но он словно крепко удерживает его.

– Отпусти ты, – зло цежу я и тащу крест на себя. Его руки раскрываются, и я от силы своей тяги отступаю, падая назад. Стону от боли в копчике. Отбрасываю от себя крест, и опираюсь о ступеньку, поднимаясь на ноги.

Теперь цепь, но у меня уже нет сил, совсем никаких. Облизываю губы, собирая по крупицам то, что во мне осталось. Не знаю даже, зачем я это делаю. Не понимаю больше ничего, в голове такой туман. Осматриваю тело, чтобы найти начало цепи, но не вижу. Ничего не вижу, моргаю, зрение теряет свою резкость. Только мутное виденье. Жмурюсь так сильно, до боли. Открываю глаза и пытаюсь дышать. Нечем. Уже совершенно нечем.

Руки опускаются к телу и ощупывают его. Гадко. Отвратительно, но не вызывает больше тошноту. Разум бьётся за спасение. Моё спасение. Зачем я тут? Почему? Не помню. Нахожу пальцами кончик и тяну из-под тела, перебрасываю его, ударяя об стену. Протискиваю руки под ним и тащу на себя. Кажется, я это делаю бесконечно долго. Она такая тяжёлая, а ладони болят. Спина ноет, ноги дрожат от усилий.

– Не могу больше, – шепчу я, опускаясь на колени перед гробом. Закрываю глаза, прижимаюсь лбом к камню.

– Аурелия, у тебя огромная сила. Пользуйся ей, не дай себе погибнуть, – тихий голос, его голос, раздаётся в голове.

– Нет её… не могу… мне плохо, – кусаю сухие губы и, приоткрывая глаза, смотрю на слова, высеченные на камне.

– Я знаю. Чувствую, что смерть ядом отравляет твоё тело. Поднимись и спаси нас обоих из этого ада. Ты под моей защитой, Аурелия. Ты моя, – почему-то улыбаюсь от этих слов. Сошла с ума, наверное.

– Обещаешь, что заберёшь меня отсюда? – шепчу я.

– Обещаю, я не нарушаю своих слов, – чётко отвечает он. Замечаю, что его голос приобретает силу, становится громче и звонче.

Киваю невидимому собеседнику и подтягиваюсь на руках. Нагибаюсь над гробом, пальцами ища там, где остановилась. Цепь становится просто неподъемной. Пот покрывает лицо и все тело, но делаю глубокой вдох и вытаскиваю массивную цепь из гроба. Звон, слишком громкий, раздаётся по всему пространству.

Падаю на пол, прижимаясь спиной к камню. Дыхание, не моё, где-то рядом. Странное и холодное.

– Кровь… мне необходима твоя кровь, Аурелия. Дай мне её, – требует голос.

– Кровь? – переспрашиваю я.

– Кровь. Твоя кровь и все закончится, – нетерпеливо повторяет он.

В голове какие-то обрывки из непонятных картинок. Что за кровь? Кому она нужна? Не понимаю ничего. Перед глазами все плывёт.

– Кровь! Аурелия! Кровь! – крик врывается в моё создание, заполоняя тело. Ползу к скелету, не могу думать, руки сами тянутся к ребру и отламывают его. Кощунство. Смотрю на это с ужасом и страхом, а сердце внутри меня замедляет свой ход. Ползу обратно, поднимаясь на ноги.

– Нет… пожалуйста… нет, – шепчу я, наблюдая, как моя рука, безвольная и кем-то движимая, тянется к запястью и с силой надавливает на него. Жмурюсь от невыносимой боли, окутывающей сознание. На моей белоснежной коже появляется густая и практически тёмная кровь. Так много её, а кость разрезает плоть. Стону и не могу даже двинуться.

Кто-то удерживает мои руки, разрезая запястья. Отбрасываю кость и переворачиваю руку. Кровь капает прямо в его рот, окрашивая белые губы в тёмный цвет. Она скатывается по его лицу. Мои ноги уже не могут стоять, но продолжаю быть в вертикальном положении. Кажется, что теряю сознание. Умираю, дышать не могу. Быстро хватаю ртом горячий воздух. Сил совсем не остаётся, скатываюсь по камню, а рука так висит в воздухе над гробом.

Глаза закрываются, теряю связь с этим миром.

– Прекрасна, – последнее, что я слышу в этой жизнь. Ведь она оканчивается, медленным потоком вытекая из меня. Становится темно так резко. Вздох облегчения и мгла, приятно окутавшая сознание.

 

Quattuordecim

Сознание медленно возвращается ко мне. Пищание где-то очень близко неприятно играет на натянутых струнах в голове. Во рту сильно пересохло. И пахнёт чем-то странным. Странным и знакомым. Пытаюсь двинуть рукой, чувствую, как указательный палец что-то сдавливает. Моё глубокое дыхание и пиканье. Затылок тянет, пока картинки с ужасными воспоминаниями, перекрывая друг друга, проносятся перед глазами.

Вэлериу… кровь… змея… кости. С губ срывает обессиленный стон.

– Родная моя, доченька, проснулась, – такой нежданный и любимый голос раздаётся надо мной.

Приоткрываю глаза, по которым ударяет яркий свет. Жмурюсь, облизывая губы. Так тяжело. Дышать тоже сложно, как будто в горле осколки. Снова пытаюсь открыть глаза, концентрируя мутный взгляд на женском лице.

– Мама, – шепчу, и она улыбается мне.

– Ты меня так напугала, доченька. Мне Иона позвонила, и я прилетела первым же рейсом. Милая моя, – приподнимаясь, она целует меня в щеку и гладит по волосам.

Привыкаю к свету, который оказывается не таким ярким, каков показался мне поначалу. Даже тусклый от лампы по правой стороне. Не могу вспомнить, как я оказалась в этой комнате с белым потолком и этим пищащим монитором рядом.

– Где я? – спрашиваю, поворачивая голову вбок, и смотрю на зелёный экран, где бегает ломаная линия.

– В госпитале, Лия. Ты помнишь хоть что-то? – обеспокоено произносит она.

Многое помню, все помню, но сейчас так тяжело говорить, что мотаю слабо головой, кривясь на неприятную выпуклость на затылке.

– Упали… ночь… – шепчу, сглатывая горький привкус, скопившийся во рту.

– Вы упали в яму. Наутро ребята не придали значения, списав это на то, что вы пошли искать хворост для костра. Но к вечеру вся группа вернулась, и забили тревогу. Вас отправились искать всем городом, столько гадостей говорили, – мама закрывает глаза от воспоминаний, а я корю себя, что доверилась не тем.

– Нашли вас. Вы были все без сознания. Когда вас подняли, то привезли сюда. Мужчинам досталось меньше твоего, родная. У тебя сильнейшее обезвоживание, ты была на грани смерти. Сотрясение, раны на руках, видимо, схватилась за деревянные обломки, когда падала. Ужасно, что я могла потерять тебя. Как ты могла так бездумно пойти туда? Почему там были братья Велиш? Только они? – уже яростно вопрошает она.

А я хватаюсь только за единственное слово «без сознания». Это был сон? Все, что со мной произошло, была всего лишь моя иллюзия? О, Господи, спасибо. Никакого Вэлериу Сакре не было там, как и тела, как и всего, что придумала себе под воздействием рассказов Петру.

– Не помню, мама. Прости. По-моему, не спалось мне, и ты знаешь, как я люблю природу. Решила прогуляться вроде, забрела не туда. А дальше помню только, как пытались мне помочь профессор Велиш и Лука. Треск и боль, – беззастенчиво лгу я, ведь даже сейчас иного выхода нет. Если узнают, что Лука специально прыгнул, а я была там наедине с Петру – конец нашей спокойной жизни. Изгнанники.

– Да, профессор рассказал, что пошёл за тобой, как надзиратель и ответственный за вас. Слышал твой крик, разбудил брата, чтобы не было огласки, и они пытались вытащить тебя, но не удалось. Все сорвались вниз. Господи, почему ты не уберёг мою девочку? – причитая, мама берет мою руку в свои и целует внешнюю сторону.

– Как они? – спрашиваю я.

– У профессора Велиш вывих голеностопа, ушиб плечевого сустава. У Луки сотрясение мозга и сильный шок. Но их уже выписали, только ты сутки была без сознания.

– Спать хочу, – признаюсь ей, но снова лгу. Мне требуется остаться одной. Требуется привести мысли в нормальное состояние.

– Конечно, Лия, конечно. Сейчас позову Иону, чтобы она проверила тебя и отдыхай. Я приеду утром, если будет лучше, то отправишься домой. Не люблю сама больницы, и, думаю, смогу не хуже заботиться о тебе дома, – она встаёт со стула, наклоняется, целуя меня в лоб. Выдавливаю улыбку, наблюдая, как мама в элегантном брючном костюме идёт к двери.

– Мам, – зову я её. Оборачивается. – Я рада, что ты вернулась, скучала очень.

– Я тоже, теперь ни за что не оставлю свою девочку одну. Люблю тебя, родная, – мягко улыбается она, закрывая за собой дверь.

Опускаю уголки губ и, поворачивая голову, смотрю в потолок. Сон был таким долгим, что поверила в него. Поверила во все. Немного приподнимаюсь, но все тело болит. Буквально каждая кость и мышца. Осматриваю свои руки, обработанные зелёнкой. И не вижу того самого пореза, глубокого и смертельного для меня. Усмехаюсь, радуясь тому, что все это моя больная фантазия. Сыграла со мной такую злую и страшную шутку. Но ведь рассказ Петру был… не хочу думать об этом. Это прошлое, пусть неприятное и жестокое, но прошлое ведь и его оставлю там.

Дверь снова распахивается и входит бабушка, начиная тут же отчитывать меня за любопытство и проверять моё самочувствие. Вкалывает мне обезболивающее и оповещает, что сейчас мне принесут поесть.

Невероятное облегчение в груди и наслаждаюсь вкусом пищи, обычным бульоном и гренками. Но это невероятно вкусно, после обезвоживания. Слабость одолевает, проваливаюсь в сон.

Раздаётся стук в дверь, откладываю книгу, принесённую мамой, что я взяла в библиотеке. Слава Богу, сегодня к вечеру меня отпустят, и завтра я успею на ярмарку в честь Хэллоуина.

– Да, – отвечая, смотрю на дверь. Она распахивается, и входит Лука, нервно улыбаясь, и держит в руках какую-то коробочку.

– Привет. Сбежал с уроков, решил проведать тебя, – тихо говорит он, подходя к койке. Удивлена этому посещению и только могу выдавить из себя улыбку, ведь воспоминания сна ещё живы. Хотя это всё было бредом больного человека. Меня.

– Привет, – медленно отвечаю я.

– Это тебе, – робко протягивает мне коробочку, – там выпечка от Андрея. Подумал, что тебе понравится. Ну… Петру сказал, что нравится тебе это, вот и… короче, держи.

– Спасибо большое, – чувствую, ещё тёплые вкусности внутри и даже слюна от желания попробовать собирается во рту. Откладывая, ставлю коробочку на книгу.

– А ты как? – спрашивая, поднимаю на него голову.

– Можно? – он указывает на постель, и я киваю. Садится, свешивая одну ногу.

– Я нормально, даже тошноты нет. Петру хромает, но тоже жив и приносит свои извинения, как и я. Не должен был так необдуманно поступать, но… в общем… был не в себе, – произносит он, как вижу, тщательно подбирая слова.

– Бывает, главное, что все обошлось. А что говорят в городе? Ну… про нас… нас ведь было трое, – интересуюсь я, чтобы получить информацию, которую мама не желала рассказывать.

– Ничего хорошего, Лия. Придумывают разное, но авторитет брата и твоей мамы ещё имеет вес. Придётся тебе сносить насмешки какое-то время, от этого не убежать. А так все заняты предстоящим праздником, – виновато произносит он.

– Понятно, – опускаю голову, переваривая информацию.

– Ну ладно, я пошёл, а то брат не будет долго прикрывать меня. Передаёт тебе самые искренние пожелания скорейшего выздоровления, – парень поднимается, но успеваю схватить его за руку.

– Скажи, Лука, а ты знаешь о Сакре? – неожиданно даже для самой себя спрашиваю я.

– О Сакре? Это Греция или что? – хмурится он.

– Петру… то есть профессор Велиш тебе ничего не говорил? – уточняю я. Отрицательно мотает головой.

– Прости, – отпускаю его руку.

– До встречи, береги себя, – бросает он, быстро выходя из палаты.

Падая на подушку, корю себя за этот вопрос. Никакой он не страшный и даже не опасный, как в моём сне. Обычный парень, принёсший мне вкусный подарок, который полюбился мне. Сегодня, даже крайне любезный и вызывает улыбку на губах.

Не могу отказать себе в дегустации выпечки, уплетаю все до последнего кусочка и улыбаюсь. Здорово лежать тут, все прошло, ни голосов, ни снов. А слухи переживу, ведь и, правда, между нами нет никаких отношений и быть не может. Я бы хоть что-то чувствовала, а сейчас не единого отголоска влюблённости. Наконец-то, жизнь встаёт на свои места. А о рассказах Петру я забуду, мы живые, незачем ворошить прошлое и воскрешать измученные души.

Уже в сумерках мама приезжает за мной, привозя свежую одежду. Рада уехать из госпиталя и вернуться домой. Все же родные стены помогают, хотя я не больна. Головная боль прошла, только шишка на затылке напоминает о случившемся.

– А это что? – спрашивая, снимаю пальто и указываю на чёрный мусорный пакет.

– Твоя одежда, она вся грязная и пуховик испорчен, как и ботинки. Я заказала тебе все новое и это уже привезли. Разложила у тебя в спальне и, конечно, новый айпод, как ты и просила. Он у тебя в спальне на столе, – объясняет мама.

– Я просила айфон, – смеюсь, а мама охает.

– Прости, я так замоталась. Перепутала все это. И зачем тебе айфон, если мы не пользуемся сотовой связью? – удивляется она.

– Не знаю, захотелось. А что ты ещё привезла? – прохожу на кухню, чтобы поставить чайник.

– Много вкусного. Финики, бананы, клубнику, пирожные. Все для моей красавицы, наслаждайся. А мне нужно уехать в мэрию, у нас позднее собрание, – говоря она, подходит к холодильнику и демонстрирует мне то, о чём рассказала.

– Здорово! Спасибо, мама, – радостно подскакиваю и обнимаю её.

– Не за что, родная, не за что. Пока есть возможность, ешь эти деликатесы, – улавливаю печаль в её голосе и поднимаю голову, продолжая её обнимать.

– Возможность? Что-то случилось? Из-за меня тебя снимут с поста? – испуганно шепчу я.

– Нет, мой пост принадлежит мне. Никто и никогда не заберёт у меня его. Я имела в виду то, что не знаю, когда выеду снова. Теперь сильно боюсь оставлять тебя, скоро вернётся Иона. Поругалась с ней, что она не досмотрела…

– Мама, никто не виноват, кроме меня. Это я пошла к замку и забралась туда, куда не следует. Я готова отвечать за этот проступок, даже готова быть под домашним арестом, – перебиваю её. Отрывает мои руки от себя, отворачивается от меня, обнимая себя руками.

– Что ты, Лия, я не собираюсь тебя сажать под домашний арест. Ты любознательна, как и я была в твоём возрасте. Это нормально. Жажда новых знаний и любование природой всегда были моими пороками. Передались и тебе, – грустно произносит она. – Но мне пора, скоро вернусь, не скучай и примерь то, что я тебе купила. Потом расскажешь. И за мусором заедут, отдай все, если Иона не приедет раньше. Ладно?

– Обязательно, – отвечаю уже хлопнувшей двери.

Ладно, оставить ненужные и давящие мысли, открыть холодильник и достать клубнику. Боже, как вкусно. Не помню, когда я ела её в последний раз. У нас она не растёт, только яблоки. Сколько её ни сажали, постоянно погибает. А тут такая сочная, невероятно сладкая и только моя. Беру с собой контейнер с клубникой, отламываю банан и радостно иду к себе.

Останавливаюсь, бросая взгляд на пакет. Ставлю на пол свою ношу и подхожу к нему, развязывая его. Заглядываю внутрь, и неприятный запах плесени поднимается оттуда. Не удивительно, что его завязала мама. Пуховик, как она и сказала, полностью в грязи и разорванный. Бросаю его на пол, достаю когда-то бывший белоснежным свитер. Он тоже весь в грязи и пыли. Но если я была в одежде, когда упала, как он мог испачкаться? Испачкаться так же, как и в моем сне. Дотрагиваюсь пальцем до тёмных пятен, ставших темно-бордовыми. Кровь.

Сердце начинает биться быстрее, когда бросаю свитер на пол и достаю до сих пор влажные утеплённые леггинсы. Я клала в задний карман платок и цепочку. Осматриваю штаны, но ничего нет. Ботинки. Последние, лежащие на дне. Все в разводах и чем-то зеленоватом, покрытые той же грязью, что и вещи. Ладно, ботинки испачкать могла. Но как быть со свитером? Почему он в таком состоянии?

Садясь на пол, смотрю на вещи, кручу ботинки в руках. Переворачиваю их, только бы занять руки. Это был сон, только сон. И, возможно, когда меня вытаскивали, то раздели и испачкали ткань. Да все может быть и хватит уже желать этого кошмара.

Мотаю головой, быстро убирая все обратно. Завязываю пакет, вставая на ноги. Но мой взгляд привлекает тонкая цепочка, валяющая на полу, прямо под моими сапогами. Отступаю, не веря этому. Глаза распахиваются шире, наклоняюсь, поднимая с пола серебряную подвеску креста на цепочке.

– Вэлериу, – шепчу я.

Осознание реальности, произошедшей со мной, сильно ударяют по затылку. Голова наполняется шумом, а дыхания не найти. Это был не сон. Меня обманули. Обманули, ведь в моих руках вещица одного из замурованных тел. Но зачем?

 

Quindecim

Слышу подъезжающий автомобиль, фары светят в окна, а я стою и сжимаю в кулаке цепочку. Наверное, инстинкт, возможно, что-то другое заставляет меня реагировать быстро. Срываюсь с места, подхватывая фрукты с пола, и несусь к себе в спальню. Бросаю еду на постель и беру первую попавшуюся книгу со стола. Падаю на кровать, наскоро включая лампу на тумбочке. Прячу цепочку под подушку и раскрываю контейнер с клубникой.

– Привет, я дома, – дверь в мою спальню открывается. Иона заглядывает ко мне. Натягивая улыбку, беру клубнику.

– Привет, хорошо. А у меня тут пикник, – наигранно радостно указываю на фрукты.

– Это нужно. Долго не читай, побереги здоровье. Я буду у себя, – улыбается она, закрывая за собой дверь.

Прислушиваюсь к её удаляющимся шагам и только после этого начинаю восстанавливать дыхание, которое даже задержала, пока играла этот спектакль. Бросаю клубнику обратно, захлопываю книгу и достаю цепочку, рассматривая её.

Как? Как такое возможно? Выходит, что все это правда. Переворачиваю руку ладонью вверх, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение разреза. Но ничего, только уже мелкие царапины, покрытые корочкой. И Сакре существует, где-то внизу, но он есть. Могила. Вэлериу Сакре… спиртовой раствор… Лука и Петру, закрывшие меня там. Но почему тогда я оказалась снова на месте падения? Донести меня было бы очень сложно, и они говорили, что не могут войти в церковь. Как? Как, чёрт возьми? И где платок? Мама нашла? Ведь кто-то раздевал меня… Иона? Что от меня скрывают или не хотят обнародовать это, чтобы не усугубить моё положение?

Не знаю. Ничего уже не знаю и не понимаю. Но уверена в одном, что это было. Не мог сон принести мне обезвоживание, а им нет. У меня не было кислорода там, поэтому я так долго приходила в сознание. И не помню, чтобы были мои перчатки и шапка. Они были в пуховике, а в пакете их нет. Почему?

Виски начинает давить от мыслей. Подскакиваю с постели, меряя шагами спальню. Я должна узнать правду: было или нет. И что конкретно было там, возможно, часть – это моя фантазия. Но церковь и скелеты были. Цепочка оттуда.

А если попытаться найти о городе в интернете? Хватаясь за эту идею, открываю ноутбук. Вбиваю в поисковике Сакре. Но выдаёт только церковь во Франции. Предложения о путешествии, описания, но ничего о старом городе, похороненном под землёй тут. Конечно, так открыто будет в интернете об ужасах, которые творили наши предки. И, конечно, всё будет проще простого, чтобы узнать, коим боком я отношусь к этому. Почему именно я слышала Вэлериу? Никто иной, а я. И кровь… вот это уж невероятно и слишком. Ведь, если забыть страх, не придавать значения бешеному стуку сердца и фантастическому варианту мысли, то кровь пьют неживые существа. Совсем неживые. Зомби. Оборотни. Вампиры. С ней проводят оккультные церемонии.

– Ты совсем сошла с ума, – шепчу, закрывая браузер. Вампиры. Не может быть. Я, как никто иной, знаю, что на земле румын никогда не было Дракулы. Всё выдумки, буквально каждое слово. И не понимаю, отчего Влада Цепеша выставляют клыкастым уродом, когда при нём на нашей земле не было воровства, преступлений против народа. Он всего лишь защищал своих людей… защищал, как умел. А ему приклеили ярлык вампира. Поэтому в этих существ я не верю, как и во всех остальных, кроме ведьм. А точнее, сипух, как называют их у нас в народе. Конечно, в нашем городе их нет. Но я верю в то, что существуют люди, обладающие энергетической силой намного выше, чем у обычного человека. И они обращают её или во благо, или против людей. Но не более.

Встаю со стула, снова начав расхаживать по комнате. Как? Господи, как это объяснить? Я не найду одна ответ, поэтому придётся вытащить его у тех, кто был рядом. Лука и Петру знают, многое знают, но молчат и тоже скрыли от меня это. Почему он пришёл сегодня? Убедиться, что я ничего не сказала маме? Или эти булочки были отравлены?

– И куда тебя понесло, Лия? Если бы они были отравлены, то сейчас ты бы не носилась, как ужаленная в задницу, – уже сама с собой говорю. Точно сошла с ума. Сейчас я ничего не сделаю, ночь на дворе. А где живут братья, не знаю, и узнать не у кого. Выход один – ехать к школе и ждать там их. Я освобождена от занятий на эту неделю.

Да, так и буду действовать. Подхожу к постели и сажусь на неё, обдумывая свой план. Уплетаю всю клубнику, а затем и банан.

Почему снов нет? Он умер? Что было после? Почему не зовёт меня? Где он сейчас?

Хватит думать о нём, он мумия. Я могла все это придумать. Могла ли я? Эти мысли постоянно крутятся в голове. Слышу, как вернулась мама. Притворилась спящей, когда она вошла ко мне выключить лампу и забрать мусор, поцеловала в лоб и вышла. Но я раскрыла глаза, продолжая думать. Дом затих, значит, все спят. А я не могу. Не могу!

Звук шин привлекает мой слух. Поднимаюсь с кровати и подхожу к окну, немного отодвигая штору. Из автомобиля, припаркованного у нашего дома, выходит Дорина Бэсти. Одна из совета и имеющая такой же цвет волос, как у нас с мамой. Чёрный. Она быстрым шагом доходит до нашей двери. Бросаю взгляд на часы. Начало первого ночи. Что она тут делает так поздно?

Это не моё дело. Не должно быть моим, но, вспомнив печаль в мамином голосе и её слова, предполагаю, что всё же какая-то проблема есть. И от меня её она скрывает. Теперь мной ведёт желание узнать, в какую переделку я затянула маму. Уверена, что дело именно во мне.

На цыпочках подхожу к двери и осторожно открываю её. Слышу, как мама встречает Дорину.

– Какого черта ты приехала? Я же сказала, разберусь, – шипит мама на неё.

– Когда? Времени нет, Констанца, – так же отвечает ей женщина.

– Есть, ещё есть. Я жду остальных, вызвала сегодня наших женщин. Они прибудут в Хэллоуин.

– Отлично, помощь нам не повредит. Она спит?

– Да, отдыхает. Девочка сильно ударилась головой…

– Мне плевать на это, Констанца, меня это не волнует. Она была там – вот, что я знаю. И ты не углядела.

– Не трогай мою дочь, Дора, не смей даже упоминать о ней перед остальными. Я как-нибудь решу это. Он снова в цепях, – зло произносит мама.

– Ей восемнадцать, дорогая моя. И пришло её время, тем более кандидат уже есть. Это будет такой крах для них. Последняя, кто может продолжить наш род. Её время пришло.

– Нет! – повышает голос мама. – Нет, я сказала. Ещё очень рано, очень… прошу тебя, Дора, ты же помнишь, что было с твоей дочерью. Я боюсь потерять её, а вдруг это конец? Так я лучше дам ей возможность дожить эту жизнь такой, какая она есть.

– Только посмей, – цедит Дорина, – я помню прекрасно, как моя малышка пожертвовала собой, ради блага нашего народа, и он забрал её. А твою не тронул. Она ему подарила возможность уничтожить нас, так не смей даже упоминать о моей крошке, которая покоится там.

– Она ничего не помнит. Ничего. Если и было…

– Было? Ты сама видела, в каком он состоянии. Вэлериу вернулся и это означает, что другие тоже придут к нему. Он призовёт их, и все закончится. Наш уклад, наша жизнь, наше спокойствие. Они спрятались, их мало, но сила возрастёт, если он полностью очнётся. И это может сделать только твоя глупая дочь! Ты должна была рассказать ей все раньше! Должна была следить за ней!

– Ты знаешь, где я была, Дора. А вы чем занимались, пока меня не было? Вы должны были тоже оберегать её! А я прилетела и увидела её в крови! И он не вернулся, всего лишь потребуется больше силы, чтобы убить его окончательно. В Хэллоуин мы это сделаем. Нас много, а он один.

– А как же братья Велиш? Они тоже там были и, скорее всего, в курсе.

– Нет, Иона их проверила. Они были без сознания, попали не в то место и не в то время, только у дочери были раны.

– Но одна бы она не смогла. Как? Кто-то в городе из них. Иначе она бы никогда не нашла его. Он враг, он обрёк нас на жизнь во тьме и за стенами. Если ты не отдашь нам Аурелию для обряда, то и её мы признаем врагом. А ты знаешь, что мы с ними делаем. Хотела ему помочь, так пусть покоится рядом с ним. Как это было с моей дочерью!

– Она не хотела! Она ни с кем не встречается даже. И я слежу за каждым её шагом. Обряд вы можете провести только при моём присутствии и с разрешения Ионы. А она, как и я, против этого. Поэтому не угрожай мне, Дора, и проваливай из моего дома. Завтра ночью я спущусь к нему, чтобы залить раствор и найти змею. Я лично убью его, а потом, мы все забудем об этом. А город представим для наших жителей, как великую находку, священное место, держащее нас ближе к нему. Тебе все ясно?

– Хорошо, но если пойдёт что-то не так, то ты отдашь нам Аурелию.

– Согласна.

– Прекрасно и смотри лучше за дочерью. Она не должна помешать нам уничтожить его.

– Уж не волнуйся, у меня послушная дочь, в отличие от твоей. Ведь именно твоя дочь первая спустилась туда, первая решила увидеть его своими глазами и пала под чары тьмы. И была убита им лишь потому, что ты слишком болтлива и жаждала власти. А я умнее тебя, Дора, старше тебя и это мой город. Доброй ночи, – дверь распахивается, а затем громко захлопывается.

– Сука, – шипит мама. Медленно закрываю свою дверь и на ватных ногах подхожу к кровати, юркая под одеяло.

Что это все значит? Какой обряд? Почему они его так ненавидят? Убьют в Хэллоуин. И мама, как и остальные женщины, знают о тайне Сакре. Обо всём знают. Она сказала, что была там и знает, что я солгала. Или же действительно верит, что ничего не помню. Выходит, не сон точно. Я была там и видела Вэлериу. Я размотала цепь и вычерпала жидкость. Но раны от пореза нет, вот это остаётся под вопросом.

Как они спускаются туда, если проход мы разгребали? Значит, есть другой ход. Какой? И кто он такой, этот Вэлериу? Мама пойдёт туда завтра, а если я прослежу за ней? Попытаюсь это сделать? Но я хотела встретиться с Лукой и Петру. Ладно, это может подождать. Для начала я должна знать, как добраться до него другим способом.

Слишком много информации в голове. Оказывается, у Дорины была дочь, которая тоже видела его и влюбилась в эту мумию? Такое бывает? Почему она мертва? Почему он не убил меня, как её?

Дверь в мою спальню открывается. Закрываю глаза, стараясь утихомирить сердце. Скорее всего, мама подходит к моей кровати и садится сбоку.

– О, милая, зачем же ты пошла к нему? – шепчет она. Сжимаю губы, только бы не выдать себя и не потребовать правды обо всём.

– Если пойдёт что-то не так, то я тебя спрячу от них. Мы уедем через океан или же придумаю что-то другое. Но не отдам тебя им. Ему не отдам. Хотя если бы ты слилась с ним, то мы бы имели такую силу, что никому не снилась. А дети? О чём я говорю, он убьёт тебя, как и остальных. Я это делаю только ради тебя, родная моя. Единственная моя наследница, – кровать дёргается. Встаёт с неё. Не уходит. Стоит надо мной, а я от усилий принять самый спокойный вид даже потом покрываюсь. Наконец-то, раздаются шаги и дверь закрывается.

Лежу ещё так, чтобы быть уверенной, что одна. Через некоторое время открывая глаза, смотрю в темноту. Вот теперь я уверена – докопаюсь до правды. Но в груди у меня такое неприятное давящее чувство, что дышать сложно.

Что ещё от меня скрывают? Видимо, очень много. И это не просто город за стеной. Они прячут тут Вэлериу Сакре от кого-то. От других. Но кто они? Почему она упомянула о слиянии с ним? Что это означает? Дети? Какие дети, когда я сама недавно на горшок научилась ходить?

Я узнаю и тогда решу, что буду делать дальше.

 

Sedecim

– Доброе утро, – с улыбкой говорю я маме, сидящей за кухонным столом и читающей какие-то бумаги.

– Доброе, доченька. Завтрак готов, – она поднимает голову и встаёт, отвечая мне ласковым взглядом.

– Супер, – радостно произношу я, садясь за стол. Она отходит к плите, где уже стоит готовая каша, и пока накладывает мне, мою улыбку стирает с лица.

Не спала всю ночь, составляя списки вопросов, ответов и вариантов, куда пойти в первую очередь. Теперь не чувствую, что я в безопасности. Раз мама решила спрятать меня, то это очень плохо. Да ещё и история с дочерью Дорины не даёт покоя. Никогда не слышала об этом, да и о её смерти бы сказали, были бы поминки и город бы хранил траур сутки, как по каждому усопшему. И ведь она не на много старше мамы, даже могу сказать, что они одного возраста. Сколько же было девочке, когда она спустилась туда? В доме до сих пор темно, хотя на улице уже расцвело, но тучи, тяжёлые и тёмные, сгустились над городом. А вокруг тишина. Грядёт что-то жуткое и неимоверно опасное. Словно всё затаилось перед этим днём. Завтрашним днём.

– Ты сегодня могла выспаться и отдохнуть, поваляться в постели до обеда, – ставит передо мной тарелку.

– Я уже выспалась и отдохнула, – снова играю радость на лице, поднимая голову на неё, и беру ложку в руки. Нет аппетита, только одно желание – уйти из дома.

– Какие планы? Пойдёшь вечером на ярмарку? – интересуется она, наливая мне чай.

– Сейчас хочу съездить в библиотеку, поменять книги, а то эти прочла уже. Потом заехать к Риме, поболтать немного и, думаю, от неё пойду на ярмарку. А ты? – перечисляю я лишь часть планов, жуя овсянку.

– Я могу отвезти тебя в библиотеку, а потом к Риме. Планировала с тобой провести день, но молодёжь, понимаю, – смеётся она. Как ты можешь быть такой хорошей актрисой, ведь и ты боишься?

– Прости, давай, на ярмарку вместе пойдём? – предлагаю я.

– Нет, что ты, веселитесь. А я проведу вечер с Ионой, может быть, тоже поеду помочь и проследить за всем на ярмарке. Но обещаю, что мешать не буду, – продолжает улыбаться, а я запиваю чаем вставший ком в горле.

– Ладно, завтракай. Я соберусь пока в город, – встаёт и выходит из кухни, оставляя меня одну.

Ковыряюсь ложкой в каше, не хочу это есть. Встаю и достаю из холодильника коробку, где лежат всевозможные пирожные. Кладу на тарелочку одно, возвращаюсь на место.

Она будет за мной следить, поэтому действовать надо осторожно. Ещё на Хэллоуин костюм подобрать, талон так и не использован, а для этого мне нужна Рима. Если она пойдёт взять напрокат для меня вещи, то это останется втайне, и никто ничего не заподозрит. А обо мне тут же доложат матери или же она сама увидит. Да и лишний раз светиться в городе не хочу, после всего, что случилось.

Доедаю пирожное и выбрасываю кашу в урну, кладу тарелки и чашку с приборами в посудомоечную машину. Иду к себе в спальню и складываю в рюкзак книги, в задний карман джинс прячу крестик, так надёжнее. Возможно, ещё обыскивать мою комнату будут. Выбираю несколько талонов, вдруг решу зайти куда-то ещё.

Мама уже ожидает меня у дверей, киваю ей, надевая новое пальто. Натягиваю шапку и прячу косу, заправляя волосы. Мы садимся в машину и направляемся в центр. В салоне витает напряжённая тишина, а у меня в голове полно вопросов. Тысячи их засели внутри меня. Так и подмывает спросить, потребовать честного ответа, но сдерживаюсь, сцепляю зубы.

– Тебе помочь? – предлагает мама, когда мы паркуемся у библиотеки.

– Нет, не в первый раз же. Все хорошо, – заверяю я её. Вот не хватало мне этого, ведь планы у меня совершенно иные.

Мама кивает, а я захлопываю дверцу и быстрым шагом вхожу в тихую библиотеку. Вешаю одежду на крючок и сдаю книги, говоря, что выберу новые. Женщина как-то странно смотрит на меня, скорее всего, из-за случившегося. Но отмахиваюсь от этого восприятия, направляясь к стеллажам. Вхожу в отдел любовных романов, но прохожу его, огибаю и ищу глазами историю. Множество книг о разных странах. Не то, все не то. Румыния. Культура и обряды. Мировая история. Черт, но должно же быть хоть где-то о нашем городе.

Кусая губы, пробегаю пальцами по книгам. Ничего нет, совсем ничего. Обхожу стеллаж. Научная литература. Химия. Биология. Какие-то папки с выписками из химических лабораторий. Ну как так?

Следующее – иностранная литература. Французский. Немецкий. Русский. Португальский. А то мы его изучаем. Хмыкаю. Латынь. Тут уже медленнее читаю названия. «История возникновения языка». «Ромео и Джульетта» даже есть. «Собрание стихов». «Носители языка».

– Аурелия, – раздаётся уже практически забытый голос. Вздрагиваю и цепляю пальцами последнюю книгу. Она падает на пол, как мне кажется, очень громко.

– Вэлериу, – шепчу я, нагибаюсь и поднимаю книгу.

– Найди меня… иди ко мне, – требовательно проносится в голове.

– Сама решу, что мне делать, – фыркаю, мотая головой, чтобы стряхнуть с себя неведомо откуда появившееся желание последовать этому зову.

– Аурелия! – уже громче, словно кричит.

– Хватит, сначала я разберусь с тем, что видела. И кто ты есть, а потом подумаю. Понял? – зло цежу я, обращаясь к воздуху.

– Ты нужна мне, – тише произносит. Даже дыхание его слышу.

– А ты мне нет. Оставь меня, у меня есть важные дела, а времени нет. Дай мне самой решить, что я хочу, – жмурюсь, шепча слова на латыни. Открываю глаза и ничего.

– Спасибо, – произношу и решаю поставить книгу обратно. Толкаю её, а она не встаёт на место. Что-то мешает ей. Вытаскиваю и шарю рукой, подхватывая пальцами находку. Тяну на себя. Сдуваю пыль.

«Эллиаде. Рождение города». Написано на латыни. Ставлю быстро другую книгу обратно и открываю страницы, потрепанные временем.

Листаю их, пытаясь выхватить из букв хоть какое-то упоминание о Сакре. Но ничего нет. По новой. С самого начала, уже медленнее. Руки немного дрожат от волнения, пока вожу пальцем по предложениям. Дата рождения, старейшины, быт и условия возникновения. Не то, это я знаю. Зло перелистываю книгу на самую последнюю страницу. Какой-то рисунок.

– Но мало кому известно, что наш прекрасный город построен на разрушенном поселении предков. Доблестные граждане не потеряли веру в нашу силу и решили возвести величественную Эллиаде. Ниже вы можете увидеть, насколько наш город похож на предыдущий. Хвала и благодарность людям, так любящим румынскую землю и чистую кровь, – тихо читаю я на латыни.

Карта. Ура! Церковь, где же церковь? Дома… замок… озеро… вот. Крест. Но как понять, где сейчас она? Бросаю взгляд, осматриваясь вокруг, и резко дёргаю страницу, вырывая её из книги. Складываю лист и прячу в карман джинс. Убираю книгу обратно к стенке шкафа и закрываю другой книгой. Чуть ли не бегу к романам и хватаю первый попавшийся. Подхожу к библиотекарю и оформляю. Такое чувство, что совершила кражу или же что-то похуже. Как преступница, второпях набрасываю пальто, натягиваю шапку и вешаю на плечо рюкзак.

– Я всё, – говорю, садясь в машину. Мама откладывает бумаги на заднее сиденье и заводит мотор.

– Что выбрала? – интересуется она.

– Эм, новый роман, – пожимаю плечами. А внутри все трясётся от желания скорее оказаться дома и найти это место, где находится Вэлериу.

– Роман, – задумчиво произносит она, сворачивая в сторону дома подруги. – А что ты думаешь о любви, родная?

– Любви? – переспрашиваю я.

– Да, любви, браке, детях? – бросает на меня взгляд, возвращая его к дороге.

– Как-то даже не думала об этом. А что? – медленно отвечаю я.

– Я в твоём возрасте уже встретила твоего отца. Год мы встречались, а потом поженились, и я забеременела тобой, – с улыбкой произносит она.

– Мне ещё рано. И ты знаешь ведь, что я… кажется, не моё это. А ты любила его, да? – поворачиваюсь к ней. Издаёт тяжёлый вздох.

– Нет, не любила я твоего отца. Была влюблена в другого мужчину, но он… как бы тебе сказать…

– Был женат? – подсказываю я.

– Нет, он был свободен. Но не того уровня, который был у меня и у тебя. Он слишком был амбициозен и… хотел, чтобы я ушла с ним за стену. А я не могла, поэтому решила, что мне необходимо забыть о нём и встретила твоего отца. Он любил меня, а потом бросил нас. Исчез, просто исчез и ничего не объяснил. Я до сих пор не знаю почему, – грустно рассказывает мама.

– А где тот мужчина сейчас?

– Далеко… очень далеко, его нет в живых. Он погиб, так мне сказали. Ввязался в драку и его застрелили за пределами города. Глупо и печально, что его жизнь закончилась вот так. Поэтому я так ценю эти стены, защищающие наших детей от злости и жестокости. Понимаешь, Лия? – она останавливает машину и поворачивается ко мне.

– А тут разве нет жестокости? Всегда люди были так же счастливы, как и сейчас? – корю себя за то, что высказала это. Выдаю ведь себя, но ничего не могу поделать с желанием узнать правду. Смотрю в настороженные синие глаза матери и жду её ответа.

– Везде есть жестокость, доченька. Но иногда она во благо, а за стеной никто не подумает о тебе, там каждый сам за себя. А у нас, мы защищаем друг друга. Мы опережаем чьи-то желания и мысли навредить нашему народу. Это большая семья, которая должна продолжать существовать, – уверяет она меня.

– Я не верю, что жестокость может быть во благо, мам. Жестокость нельзя оправдать, как и бесчеловечность. Никто не имеет права отнимать чью-то жизнь, если не он её давал. И, вообще, зачем мы говорим об этом, мама? Что-то происходит, ты пытаешься предупредить меня? – даю ей возможность открыть мне правду. Но она изгибает губы в грустной улыбке и поворачивается к рулю.

– Просто хочу, чтобы ты знала, как я люблю тебя. Обещаю тебе защищать тебя, и всё будет хорошо. Постоянно думаю о том, что тебе пришлось пережить, лежа в этой яме. Мы приняли решение полностью разрушить замок, чтобы больше никто не угодил в такую ловушку. Народ обеспокоен этим, а молодёжь, наоборот, пытается проникнуть туда и посмотреть на то, что внутри. Это небезопасно. Сейчас там дежурят, отслеживая все попытки забраться на камни. А теперь иди, развлекайся с Римой и передавай ей привет. Вечером встретимся на ярмарке, – улыбается она. Киваю, но в голове застревают её слова, словно самое настоящее предупреждение не ходить туда, во избежание проблем.

Значит, мне придётся проследить за ней. У меня должны быть варианты, а потом я решу, что хочу. Хотя не знаю, сколько во мне силы противостоять против всех и вновь увидеть мумию, в которую превращён Вэлериу.

Сегодня в школе нет занятий, ребята с десяти утра помогали собирать палатки, и Рима оказалась дома, когда я постучалась. Конечно, она засыпала меня вопросами, на которые я пыталась отвечать односложно.

– Жалко, что нельзя немного накрасить глаза, ведь сегодня будет так много мальчиков, – мечтательно произносит она.

– Рима, у меня есть к тебе просьба, – медленно произношу я, садясь к ней ближе на постель.

– Какая? Неужели, правда? Ты и Лука Велиш? Или ты и профессор Велиш? – её глаза светятся от выдумки.

– Нет, такого нет. Но это очень личная просьба, и я бы хотела, чтобы она осталась между нами. Хорошо? – серьёзно спрашиваю её. Подруга кивает.

– Ты можешь для меня арендовать в магазине костюм брачующейся. Знаешь же его? – продолжаю я.

– Но это самый распространённый костюм, Лия! Он скучный! Мы ведь хотели быть кем-то яркими, к примеру, Бритни Спирс или Мадонной, – обиженно тянет она.

– Прошу тебя, милая, прошу. Я хочу побыть хоть раз блондинкой, а не чёрненькой. Ведь Хэллоуин должен приносить радость, а меня всегда все узнают. Я дам тебе свой талон, благо там нет имён, – пытаюсь придать голосу писклявые и разочарованные ноты. Удаётся и подруга берет меня за руку, немного сжимая.

– Конечно, завтра с утра возьму и привезу тебе…

– Нет, я сама приеду к тебе. Никто не должен знать, какой костюм я выбрала. Хочу удивить маму и остальных, – уже радостней. Молодец, Лия.

– Без проблем, а теперь ещё расскажи про Луку. Он такой красавчик, Мария только и рассказывала всем подряд, что он положил на неё глаз, и скоро будут звенеть свадебные колокола, – переводит тему Рима.

Закатываю глаза, начиная по новой придумывать сказку про то, как ничего не было.

 

Septemdecim

Кажется, что весь город собрался на центральной площади. Яркие огни и палатки с разными сладостями: кукурузой, сахарной ватой, выпечкой, – тут и там. За это мы не платим деньги. Тут нет выгоды, а лишь веселье и желание накормить каждого. Палатка с тиром, где можно выиграть мягкие игрушки, даже поставили комнату смеха. Традиция из года в год. Если в других странах Хэллоуин – это праздник нечисти, то у нас он символизирует чистую ночь, когда в твоих руках есть возможность быть, кем угодно и развлекаться до утра, сколько бы тебе ни было лет.

А сейчас раздаются песни и национальная музыка, огонь светится вокруг площади. Смех наполняет воздух. Улыбаюсь этому ощущению забытой радости. Наблюдаю, как дым от огня поднимается к ночному небу, и вдыхаю вкуснейший аромат бургеров. И да, сегодня можно попробовать хот-доги и бургеры в трёх палатках, как и поужинать мясом на углях и печёной картошкой. Большая семья вышла, чтобы устроить октябрьский пикник в ночи.

– Держи, смотри, сколько кетчупа и соуса достала, – меня пихает в бок Рима, тряся перед носом хот-догом. Её рот весь измазан заправкой, я показываю ей на это и забираю угощение.

– Спасибо. Как же это вкусно, – откусываю, и хочется есть это вечно. Невероятный вкус плохой и запретной еды во рту приносит неописуемый восторг и желание лопнуть от наслаждения.

– Ага, а потом за бургерами. Я там, кстати, Луку в очереди видела, – подруга подмигивает мне. А у меня кусок поперёк горла встаёт. Откашливаюсь, бьёт меня по спине, удивляясь такой реакции.

– Ты чего?

– Прекрати выставлять все, как будто между нами что-то есть, – откашлявшись, раздражённо говорю я.

– Ладно-ладно, а ещё твою маму видела. Она в палатке с ватрушками, помогает, – ищу глазами это место и вижу подтверждение слов подруги. Мама замечает меня, поднимая руку и приветствуя меня. Киваю и выдавливаю улыбку, как-то и есть уже не хочется. Выбрасываю еду, теперь ища глазами Луку. Надо поговорить с ним, это ведь удача встретить его тут.

– Лия! Зачем ты это сделала? – указывает на бак с мусором подруга.

– Хочу оставить место для бургера и сладостей. Пошли, – тяну её за рукав, ища палатку с этим деликатесом.

Длинная очередь из ребят, и ни одного взрослого. Лука выше, чем остальные ребята, но таких ещё пятеро. Один из парней оборачивается и узнаю в нём того самого, что мне нужен. Впиваюсь в него взглядом, заставляя посмотреть на меня, найти в толпе. Удивительно, но он поднимает голову и смотрит точно в мои глаза. Головой показываю вбок, чтобы отошёл. Отвечает что-то своим друзьям и кивает, но уже мне.

– Рима, возьми мне, хорошо? В туалет хочу, – прошу я подругу и, не слыша её ответа, уже иду в толпу, теряясь среди людей. Не знаю, сможет ли Лука найти меня, но уверенно направляюсь к комнате смеха. Лучше, чтобы меня видели, тогда не будет нелепых слухов, которые шепчут тут и там, когда я прохожу.

Останавливаюсь, занимая очередь.

– Привет, Лия, можно с тобой? – облегчённо вздыхаю, слыша радостный голос Луки слева от меня.

– Привет, конечно, – киваю, нарочито громко отвечая ему. Он становится рядом со мной, и я придвигаюсь к нему.

– Я все помню. Буквально все. И тебя, и Петру, и то, как вы заперли меня в церкви. Вэлериу Сакре и его погребение. Мумию и то, что под нами разрушенный город, – быстро шепчу я.

– Не понимаю, о чём ты говоришь. Ты была без сознания, как и мы. Наверное, во сне привиделось. Вот это фантазия у тебя, – отвечает он так же.

– Не понимаешь, ладно. Тогда поймёшь, когда я расскажу об этом маме и кто был со мной. А ещё покажу, что я сделала и где была, – поднимаю на него голову. Прищуривается, блестя яростью в зелёных глазах.

– Я убью тебя, только раскрой свой поганый рот, – шипит он.

– Хороший вечер, да? Как ты себя чувствуешь? – отодвигаясь от него, подхожу к контролёру, осматривающему нас.

– Да уже нормально. А твоя голова прошла? Вот это надо было так упасть? Но хоть разнообразие в жизни, – смеётся он, а глаза остаются такими же острыми и злыми.

– Это точно. Ура, мы следующие. Столько лет обхожу эту комнату, а веселья хочется ведь, – улыбаюсь контролёру, пропускающему нас.

Мы входим в комнату с зеркалами. Он хватает меня за локоть, таща за собой.

– Больно, отпусти, – шиплю, пытаясь оторвать его пальцы.

– Рот закрой. Я не Петру, сюсюкать с тобой не буду, – фыркает он, быстро проходя весь путь до конца, и мы выходим в ночь, оказываясь за этим сооружением. Поворачивает меня к себе, отпуская.

– Что ты хочешь? – цедит сквозь зубы.

– Правду. Всю правду. Завтра в обеденное время я готова с тобой и Петру встретиться в том кафе у Андрея. За мной следят, как и за вами. Поэтому сделайте все крайне осторожно, – требовательно шепчу я.

Думает, бегая глазами по моему лицу.

– Хорошо. Завтра в два дня там и только попробуй раскрыть свой рот…

– Да задолбал ты со своими угрозами. Ничего мне не сделаешь, потому что я нужна Вэлериу, – перебиваю его, видя подтверждение своих слов, когда он отходит от меня и кривится.

– Ещё одно. Мне нужна помощь сегодня. Ты на машине? – спрашиваю я.

– Я не собираюсь…

– Собираешься, ещё как собираешься. Теперь я ставлю условия, Лука, и ещё раз спрашиваю: ты на машине? – вновь перебиваю, и мне это чертовски нравится. Эта власть в моих воспоминаниях, в знаниях и услышанном. Я могу их контролировать, полностью подчинить себе.

– Да. На машине брата, – цокает он языком.

– Хорошо, будь на виду. Следи за мной, не отходи ни на шаг. Вход, через который проходили мы, закрыт и там дежурят. Поэтому сегодня я узнаю, где есть другой. И если будете хорошими мальчиками, возможно, расскажу, – довольно тяну я.

– Слушай ты, девица, – резко хватает меня за руку, но я уверенно поднимаю голову, встречая его яростно полыхающий взгляд.

– Руки убрал от меня, урод. Я все сказала, до встречи, – отталкиваю его со всей силы, что он отступает назад и ударяется спиной о дверь. Разворачиваюсь и иду искать Риму, чтобы поесть, а одновременно следить за матерью.

Подруга уже уплетает за столиком свою порцию картошки и бургера, указывая на мою. Сажусь рядом, благодарю её. Нахожу глазами маму, о чем-то болтает с жителями и смеётся от их фраз. Жую свой ужин, а внутри меня трясётся все от нетерпения и страха.

– А Лука смотрит на тебя, – говорит Рима, указывая за мою спину. Молодец, все правильно делает.

– Плевать, – передёргиваю плечами, отодвигая от себя еду.

– Может быть, в тир? – предлагает она.

– Ты иди, а я подойду к маме, – отвечая, встаю и направляюсь к родительнице. Она замечает меня, прощаясь с жителями и желая им хорошего вечера.

– Развлекаешься? – спрашивает она.

– Ага, но уже устала. Когда ты домой поедешь? – интересуюсь я.

– У меня дела. Тебя может подвести кто-то, я сейчас…

– А ну ладно, я тогда ещё погуляю, и папа Римы меня отвезёт, – перебиваю её. – А ты тут ещё долго? Может быть, постреляем?

– Уже ухожу, родная. И ты не задерживайся, у тебя сотрясение, помни о своём здоровье, – произносит она.

– Хорошо, до завтра, – улыбаюсь ей и, разворачиваясь, иду прямо на Луку. Он стоит в окружении парней со своей школы. Показываю ему идти за мной. Бросаю взгляд за спину, проверяя, кто следит сейчас за мной. Никого не вижу и продолжаю идти к деревьям, пытаясь потеряться там. Прячусь за одним. Лука проходит недалеко от меня.

– Садись в машину и поезжай прямо, остановись через метров двадцать и погаси фары. Жди меня, – шепчу я. Останавливается, кивком показывая, что услышал.

Наблюдаю, один ли идёт к парковке? Смотрит ли кто-то за ним? Но не вижу никого. Он садится в машину и проезжает мимо меня. Наблюдаю, как глушит мотор, и тогда бегу к автомобилю. Распахиваю дверцу и забираюсь внутрь.

– А теперь объясни, какого черта ты творишь? – кричит он.

– Закройся. Сейчас выедет чёрный Мерседес. Нам нужно ехать за ним, но только так, чтобы нас никто не видел и не понял, что мы следим. Все ясно? – спокойно говорю я, бросая взгляд назад.

– Не говори мне, что мы будем следить за твоей матерью. У неё единственный Мерседес в городе!

– Не говорю, ты сам обо всём догадался, – пожимаю плечами, все так же смотрю на парковку.

Это единственный выезд отсюда, она должна проехать мимо нас.

– Ты же понимаешь, что нарушаешь правила? – ехидно спрашивает он.

– А, может быть, я решила быть плохой? – в той же манере отвечаю ему.

– Тогда бы я сказал, добро пожаловать к нам, – смеётся он. Придурок.

– Едет, – шепчу я, опускаясь на сиденье и прячась, чтобы уж точно никто не заметил меня.

– Не включай фары, – добавляю я.

– Не дурак, понял, – фыркает он.

Мимо нас проезжает машина, и Лука заводит мотор. Выбираюсь из своего укрытия, следя за движением. Дышу глубже, а сердце так стучит. Боже, мне влетит, если она узнает все. Будет ещё хуже. Может, не надо? Оставить все, как есть? Нет! Аурелия, соберись и продолжай. Ты сама должна узнать, что тут происходит. Сама сделать выводы, основываясь на собственном опыте и том, что увидишь. Никак иначе.

– Она направляется к церкви, – недоуменно произносит Лука.

– А то я не вижу. Значит, вход там, – шепчу я. – Остановись здесь.

– Но до неё ещё идти! – возмущается он.

– Добегу. А ты жди меня тут, развернись и жди. Будь готов, – бросаю, выбираясь из машины.

Вот теперь пришло время нарушать все правила и законы, предавать всех, кроме себя.

 

Decem et octo

Бегу до церкви, прячась за деревом. Наблюдаю, как мама выходит из машины и направляется к зданию. Перебегаю дорогу, прячусь за Мерседесом. Стучится в центральную дверь. Открывает ей пастор и оглядывается, что-то говоря ей. Теперь надо как-то зайти туда. Тихо. Но возможно ли открыть массивные двери незаметно? Не знаю. Подхожу к ним, кусая губы. Пытаюсь прислушаться к тому, что там происходит. Ничего не слышу. Как можно осторожней нажимаю на ручку и тяну на себя дверь.

– Готово? – спрашивает мама.

– Да, госпожа, как вы и просили. Раствор и распятие, – отвечает ей пастор.

– Отлично. Пошли за мной, мне нужна помощь.

– Нет… простите, но туда я не пойду. Оттуда постоянно слышен шум и…

– Закрой рот! Живо за мной! – перебивает его криком мама.

Раздаются шаги, и я, прищурившись, смотрю в приоткрытую дверь. Они идут по проходу и обходят его. Пастор на что-то щелкает, и огромный золотой крест отодвигается вперёд, а затем вбок.

Поэтому его голос был так ярок тут. Он внизу. Церковь под старой церковью! Идеально для того, чтобы спрятать того, кто больше не верит в Бога!

Пастор хватает бидон и передаёт матери мешок, наверное, с распятием. Они входят в тёмное пространство, оставляя его открытым. Сглатываю от страха и нервного напряжения, оглядываюсь, проверяя, чтобы никого не было. Протискиваюсь в двери и закрываю их. Быстрым шагом подхожу к кресту. Осматриваю его, но кнопка или на что он нажимал сейчас перекрыта, и я не найду её. Ладно, надо идти.

Вхожу в тёмный коридор. Слышу впереди шаги и пыхтение пастора. Замираю. Стук сердца оглушает меня, прижимаю руки к груди, чтобы утихомирить чувства. Они только мешают сейчас. Все стихает, и тогда я двигаюсь по проходу. В темноте сложно разглядеть что-то, но иду я уже прилично, постоянно держась за стену. Неожиданно нога оступается, падая куда-то. Сжимаю губы, чтобы не закричать и хватаюсь за какой-то выступ. Перила. Значит, тут лестница. Стараюсь аккуратно спускаться, постоянно крепко держась за металлическую палку сбоку. Ноги уже болят от постоянного спуска, но иду. А так темно вокруг. Никаких голосов. Ничего.

Когда же окончится лестница? Тусклый свет внизу. Уже медленнее спускаюсь, вставая на плоскую поверхность. Вот и проход. Выкопанный коридор, подсвечивающийся факелами, как были там. Быстро иду по нему, постоянно оглядываясь.

– Стой тут и жди меня, – слышу громкий мамин голос впереди.

– Хорошо, госпожа, – отвечает пастор.

Двигаюсь по стенке, пока не дохожу до окончания этого прохода. Новая деревянная дверь и в ней вставлена связка ключей, где один из них торчит в замке. Мне тоже нужен он. Но как достать его для себя? Не знаю. Черт, ладно. Потом подумаю.

Выглядываю в щель, образованную дверью, и замираю, смотрю на город, который помню. На этот песок и пыль, покрывшие разрушенные дома. Церковь и крест, валяющийся недалеко от неё. Правда. Он есть. Как бы я ни хотела в это не верить, но Сакре существует. И Вэлериу существует, а моя мама причастна к его бальзамированию.

Позади меня раздаётся какой-то шум. Меня бросает в холодный пот. Кто-то идёт. Черт, меня же найдут! Бегая глазами, ищу, где бы спрятаться. Ничего не могу придумать, как распахнуть дверь и закрыть себя ею. Губы трясутся, жмурюсь, пока жду, как человек пройдёт мимо меня.

– Илиэс, где она? – узнаю этот голос. Бабушка. Она тоже тут. Боюсь выйти из укрытия, но тут так плохо слышно.

– Доброй ночи, госпожа Браилиану…

– Я задала вопрос! – первый раз слышу, чтобы Иона так кричала, да ещё и с такой невероятной яростью.

– Тут… тут.

– Позови, скажи, что я жду её, – уже тише произносит бабушка прямо рядом со мной через дверь. Черт, хоть бы не нашли. Интересно, если я помолюсь, это будет насмешкой и грехом? Да я готова сделать и пообещать все, что угодно, только бы не быть обнаруженной.

Какой-то шорох, затем падает что-то и шаги. Даже задерживаю дыхание, жмурюсь, пока жду. Чего жду хоть?

– Иона, – тихо произносит мама тоже рядом. Через дверь. Боже, прости меня за грехи мои. Только дай мне уйти отсюда и обещаю, что не вернусь. Никогда не вернусь! Забуду обо всём!

– Ну что?

– Разорвал цепи. Нужны новые, больше и крепче, и змеи нет нигде, – слабо отвечает мама.

– О, Констанца, – слышу такое разочарование в голосе бабушки, что самой не по себе становится.

– Я замотаю его, а потом залью снова. Он даже в таком состоянии силен. Ничего, смогу я… что-то придумаю, – мама начинает расхаживать передо мной. Вжимаюсь в стену.

– Ампулы набрала?

– Да. Три, как ты и просила. Этого хватит? – хмурюсь от вопроса бабушки и ответа моей мамы.

– Нет, набери ещё парочку. На всякий случай, мы не знаем, что будет завтра. А его кровь… она нужна нам, хотя вряд ли сейчас приживётся.

– Почему? Что ты нашла? – повышает голос мама.

– Тише ты, – шикает Иона. – Она видоизменяется, а все благодаря Аурелии. В нём слишком много её крови…

– Не говори никому, никому… прошу тебя. Мы ведь потеряем её, – испуганно перебивает бабушку мама.

– Я всё знаю, сестра. И понимаю тебя, как никто другой. Мы спасём нашу девочку. Ты не сможешь убить его…

Глаза распахиваются, когда слышу, как Иона называет маму. Сестра? Она же… моя бабушка!

– Почему? Я смогу! Как раньше, Иона. Ты же помнишь, мне удавалось. Отрублю ему голову и сожгу тело, а голову в мешок и в озеро. Оттуда он не выберется!

– Это ты могла сделать, когда он был иссушен. Я выкачала из него практически всю кровь, а Аурелия влила в него свою, Констанца! Это самое худшее, что могло быть! Её кровь священна…

– Знаю я это! Так что мне делать, сестра моя?! Что? Как мне уберечь её? Как спасти от него? – кричит мама, и слышу её всхлипы.

– Есть один вариант, – медленно отвечает Иона.

– Какой?

– Показать его Аурелии…

– Нет! Нет, Иона! Это опасно, ты сама знаешь, насколько он может быть силен в этом!

– Знаю, а ты это, видимо, забыла. Так уже было. Он хоть и безмолвен, но его пробуждение почувствовали другие. Они придут за ним, если мы не убьём его. А единственный способ убить его знает Аурелия. Она моложе и смышлёней нас, может увидеть то, что мы упустили.

– Она не знает! И я не отпущу её к нему. Вспомни, что он делает? Он выпивает душу, оставляя тело, и нет вариантов спасти её.

– Тогда выход только бежать.

– Нет, нельзя. Мы хранители, нас учили до последнего вздоха оставаться тут и следить за ним.

– Так что ты выбираешь: быть верной нашему уставу или спасти дочь? Что для тебя важнее?

– Дочь, ты и сама это знаешь. Я за неё убью.

– Если бы не было огласки, сестра, если бы никто не знал, что наша девочка помогла ему, то мы могли бы…

– Нет! Не говори этого, даже мысли не допускай об этом. Нет, Иона, нет. Он враг, он самый опасный враг для нас. И слияние принесёт новый страх для нашего народа. Да и они будут противостоять им. А в этот период женщина сильно уязвима. Они не дадут ей жить, как и… как и этому существу. Мы должны найти способ уничтожить его.

– Ждать ещё пятьсот лет, чтобы он растратил свои силы и впал в забытье? Я уверена, что он уже призывает свой народ! Уверена, что они придут сюда на днях. А нас мало, чтобы противостоять! Я не знаю! Не знаю я, что делать!

– А если мы его увезём? Увезём в другое место? – дрожащим голосом спрашивает мать.

– Мы и до стены не дойдём с ним, нас пристрелят. А мы давно не практиковались, чтобы выжить.

– Хорошо, вариантов нет. Никаких вариантов нет. Поэтому оставим все так, как есть. Он будет тут, пока все не соберутся и не решат, что делать.

– Дорина подговаривает остальных проголосовать за жертвоприношение.

– Знаю, но они не пойдут против меня.

– Уверена, Констанца? Ты слишком долго занимаешь высокий пост и зависть никуда не деть. Остаётся надежда на наших сестёр, которые приедут завтра. Они смогут вразумить остальных и подскажут верное решение. Иначе…

– Не говори этого. Я не для того так страдала, чтобы потерять её. Не для того теряла двенадцать детей, пока не появилась и не выжила моя крошка, чтобы сейчас опустить руки и отдать её им на верную гибель. Если умрёт она, то и мы… больше не будет надежды.

– Если умрёт он, то мы очистим землю от них.

– И останемся только мы, как и планировала Василика, – подхватывает мама.

– Власть должна остаться в наших руках. Мы истинные. Мы сильнее других. Мы сможем защитить себя. Столетия стояла наша стена и сейчас выстоит. Но ты должна, сестра, отдать мне Аурелию.

– Нет! Ты с ними? Ты предашь меня? – обиженно кричит мать.

– Ты не дослушала меня. Я смогу все сделать так, что они будут думать – она тут и умерла. Но мы пройдём через другой проход и вытащим её отсюда. Послушай, послушай меня, сестра. Надо, всегда мы должны чем-то жертвовать!

– Но не дочерью, Иона. Не моей дочерью. Я не верю в её спасение. Она умрёт, он выпьет её душу, и мы тоже умрём.

– Очнись! – громкий хлопок и всхлипы матери. Впиваюсь ногтями в ладони, только бы не распахнуть дверь и не начать кричать. Она ударила её! Ударила!

– Я не отдам её, – плачет мама.

– Тогда умрёшь ты. Мы родим ещё, обещаю тебе. Родим новую дочь для нас. Новую надежду. Она убьёт его, она отомстит за всех нас своей жизнью. Мне тоже больно, сестра моя, я люблю её. Но сейчас мы должны думать о безопасности нашего народа, а не о собственных чувствах. Не плачь.

– Не родим, Иона. Больше нет возможности на это. Он мог бы быть нам полезен. Остальные все умирали, а он… он сильный… она может обмануть его. Ведь… мы должны… я не отдам мою малышку… не отдам… она ведь от него… Я не отдам Аурелию, никогда, это моё воспоминание о прошлом… нет…

– Ладно, хватит, Констанца. Прекращай свою истерику. Иди, заливай его раствором, а завтра мы что-нибудь ещё придумаем. Я пока пойду в лабораторию, потом спущусь, чтобы ввести ему концентрат. Есть вероятность, что это усушит его тело, как раньше. Хотя бы для виду. Мне нужен ключ.

– Под свечами, как обычно. Хорошо… я пойду.

– Констанца, – окликает Иона маму.

– Да?

– Где она?

– На ярмарке, развлекается.

– Хорошо. Мы спасём её, сестра, спасём и нас. Не для того мы жертвовали всем и отказывались от всего, чтобы сейчас испугаться. Я буду в лаборатории.

– Спасибо. Спасибо, что поняла меня, – тихо отвечает мама.

– До встречи. Завтра перед тем, как отправить Аурелию на Хэллоуин встретимся тут и посмотрим, что будет. А пока девочка будет развлекаться… надо предупредить её, чтобы она бежала в случае чего.

– Нет, ни слова. Я не хочу, чтобы она переживала. Нет, раньше времени ничего ей не будем говорить. А потом… будем думать о проблеме, когда она возникнет. Сейчас мне надо залить Вэлериу раствором и выкачать из него кровь. До встречи.

– До встречи, – отвечает Иона. Поворачивая голову, смотрю, как она удаляется по коридору в своём чёрном пальто.

 

Undeviginti

Шатает из стороны в сторону, пока я поднимаюсь по лестнице. Просто как полный воздуха мячик отскакиваю от стен, и вот-вот лопну от шока, который заполонил разум и тело. Невыносимо даже думать, переваривать информацию. Слишком больно внутри, необъяснимая боль в тиски сжимает сердце и не даёт дышать. Заглядываю в молчаливую церковь, проверяя наличие хоть кого-то. Инстинкт самосохранения так вовремя включается, хотя внутри пробегает постоянно разговор матери и… не знаю теперь, кто она мне. Тётя?

Вылетаю из церкви, несусь, как обезумевшая, к дороге. Уже ничего не волнует, хочется поскорее попасть домой. Домой, где, возможно, так же опасно, как и за стенами. Забираюсь в машину.

– Двигай! – кричу на Луку, жаждущего узнать информацию.

– Сначала рассказывай, – ставит он условия.

– Не отвезёшь меня домой, выцарапаю твои глаза и никогда ничего не скажу! Поезжай!

Не понимаю, откуда во мне столько злости сейчас. Обиды и ярости. Наверное, потому что обманута родными и любимыми людьми или же, потому что Лука и Петру заставили меня участвовать в этом ужасе.

Парень заводит мотор и нажимает на газ. Почему я? Почему именно я? За что?

Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, чтобы успокоить бурлящие чувства внутри. Не поддаётся контролю ничего, меня трясёт от непонимания ещё большего, чем раньше. Вижу свой дом и в нетерпении жду, когда машина остановится. Тянусь к ручке на двери, но Лука хватает меня за локоть резко, поворачивая к себе.

– Говори, где он? Там есть проход? – спрашивает он.

– Да. Завтра. Встретимся завтра, и все узнаете, ответив на мои вопросы. Сейчас не могу говорить! Отпусти меня! Не могу! – уже кричу, ударяя его в грудь, и выскакиваю из машины.

Не вижу машины Ионы, да и она сказала, что будет в какой-то лаборатории. Зачем им его кровь?

Открываю дверь и залетаю домой, несусь к себе. Чувства взрываются внутри меня, и с громким плачем падаю на постель. Плачу отчаянно. Громко. Больно. Горло сводит от крика, разрушающего ночную и безмолвную тишину дома. Я умру, всё равно умру за то, что сделала. Это неизбежно. Кто приедет сюда? Кто они такие? Кто такие хранители? От чего они нас охраняют? Сестры? У меня есть ещё родственники? Сколько она сказала, у неё было детей? О, Господи, что происходит тут?

Тысячи вопросов и ни одного ответа. Ничего. Одно непонимание. Медленно успокаиваюсь, продолжая всхлипывать. Встаю с постели, а внутри меня пусто. Так пусто и одиноко, никто не поможет мне. Сама должна спасти… только кого? Себя? Маму? Ну, уж точно не Вэлериу. Он виноват во всём. Пала под чары? Но какие эта мумия может распылять чары кроме страха и отвращения?

– Аурелия, ты была там, – раздаётся довольный голос по всей моей спальне.

– Почему я? Почему слышу тебя только я? – спрашиваю я, вглядываясь в пустоту и одновременно раздеваясь. Уже не боюсь его, ведь он там. Внизу. Уже в растворе.

– Я жду тебя, – игнорирует мой вопрос, протягивая слова.

– Я не приду, пока не узнаю у Луки и Петру, кто ты есть. А там решу, что делать дальше или помогу убить тебя. Понял? Кто ты такой? – зло шиплю я, с силой швыряя одежду в кресло.

– Придёшь. Умру я – умрёшь и ты, драгоценность моя, – раскатистый смех наполняет мою спальню. Сжимаю уши от этого. Он противен! Как я могла так поступить? Я ведь просто хотела жить! Навлекла на себя беду своими тайными желаниями. Навлекла на себя смерть, как и на маму. Но почему нельзя нас оставить в покое? И как я могу убить его? Ведь Иона сказала именно это.

Достаю из заднего кармана сложенную карту и включаю свет на столе. Рассматриваю город, только уже нет необходимости. Я знаю, где он лежит и как дойти туда. Только пойду ли я? Нет, конечно, нет. Выведаю информацию у Петру и Луки, а затем… не знаю, что буду делать. Но попытаюсь как-то помочь маме, чтобы убить его.

Только вот спать теперь точно нельзя, потому что придёт ко мне. Я в этом уверена, придёт и покажет ещё что-то страшное. Но как не соблазниться мягкой постелью? Ведь усталость и пережитые эмоции так давят на меня. Есть ли у меня силы? Пришло время отпустить страх, хотя это так сложно в данной ситуации. Знаю, что обрекаю себя на очередной кошмар. Но принимаю горячую ванну и переодеваюсь в пижаму, забираясь в постель. Возможно, это моя последняя ночь. Закрываю глаза, должна прочесть молитву, но не помню. Ни одну из них не помню, странно так…

Солнце мягко ласкает моё лицо. Улыбаюсь ему и открываю глаза, смотрю на бескрайние леса и голубую воду внизу. Как же красиво. Я безумно люблю это место. Душа внутри поёт от счастья. Громкий стук разрушает это единение. Оборачиваясь, удивлённо осматриваю кровать с высокими выступами и пологом. Почему так темно стало? Я должна куда-то идти. Ноги сами двигаются, выхожу из этой спальни. Спускаюсь по каменной лестнице. Так темно и ни души. Слишком тихо.

– Тут кто-нибудь есть? – незнакомый голос, принадлежащий мне, на латыни спрашивает пространство. Ни отголоска. Иду по каменной кладке и выхожу в открытые двери. Холодный воздух бьёт мне в лицо.

Босыми ногами чувствую, насколько камень под ногами не согревает больше. Неведомо куда меня ведёт это тело. По лесу вниз, пока не замечаю костёр вдалеке. Опасно. Нельзя туда. Я должна укрыться, кто-то ждёт меня. Кто? Закрываю глаза, чтобы понять, кто я. Неожиданно до носа доносится аромат церковного масла. Распахиваю глаза, оказываясь в церкви. Помню… я помню… слой грязи, но сейчас ничего. Она чиста, а на лавках сидят незнакомые мне люди и молятся. Медленно поворачивают ко мне голову, их лица озаряет улыбками.

– Госпожа, нам страшно, – шепчет женщина, прижимая младенца к груди.

– Госпожа, спасите нас, – умоляет старец с другой стороны.

– Защитите нас, – молодая девушка, склоняется на колени и, снимая с себя серебряный крестик, кладет его перед моими ногами.

– Я… я не могу… не понимаю, – шепчу я, отхожу назад.

– Нет! Не оставляйте нас! – кричат они в один голос.

– Он больше не поможет им, Аурелия. И ты не в силах помочь, ты навлекла тёмное время на них, – прямо рядом с ухом раздаётся шипение, словно змеиное. Оборачиваюсь, но никого нет.

Крики этих людей усиливаются, кто-то хватает меня за платье, натягивая ткань. Опускаю взгляд, где вижу маленькую темноволосую девочку.

– Мама… где моя мама? – произносит она, начиная плакать.

– Иди ко мне, ну же, иди, – протягиваю к ней руки, и она улыбается мне. Хватаю её на руки, зачем-то выхожу из церкви.

Люди бегают передо мной, зажигая дома факелами. Вокруг все горит. Огонь и крики. Мольбы о помощи.

– Что вы делаете? Прекратите! – кричу, прижимая к себе ребёнка.

– Госпожа, зайдите обратно. Давайте, там безопасно, – какой-то мужчина толкает меня обратно, захлопывая дверь.

– Нет! Выпустите меня! – ударяю ладонью по двери. А девочка начинает плакать, хватаясь за мою шею.

– Вэлериу! Помоги мне! – кричу я, оборачиваясь к людям, шокировано смотрящим на меня.

Сильнейший вихрь поднимается вокруг меня, образовывая невероятную бурю из песка и горячего воздуха. Жмурюсь, прижимая к себе ребёнка. Плачу и опускаюсь на колени. Все затихает так же неожиданно, как и началось. Открываю глаза и почему-то ребёнок стал лёгким. Темно. Никого нет. Перевожу взгляд на… кричу, отбрасывая от себя скелет. Сжимаю голову руками и отползаю к двери. Кричу до хрипоты, понимая, что снова в склепе, где одни мёртвые.

– Ты вернёшься ко мне, Аурелия. Вернёшься! – раздаётся громкий голос в голове. Схожу с ума, кричу во весь голос.

– Аурелия, милая, доченька, проснись! – меня трясут за плечи. Открываю глаза, моргая, и продолжаю плакать. Моя спальня и горит свет, мама надо мной.

Резко сажусь и обнимаю её, сотрясаясь в рыданиях. Всё равно, что я услышала. Но моя мама рядом со мной. Родная. Она спасёт меня.

– Ну, тише, кошмар приснился? – успокаивает она меня, поглаживая по голове.

– Да, – единственное, что могу сказать, пока сердце, кажется, сейчас разорвётся от страха и ужаса.

– Сейчас тебе принесу воды, хорошо? – отодвигаясь от меня, встает и выходит из спальни.

Меня до сих пор трясёт. Господи, ребёнок. Это был ребёнок, и он умер. Там умер.

– Оставь меня, Вэлериу. Я не буду помогать тебе больше. Из-за тебя они там мучились. Из-за тебя, – шепчу я. Знаю, что услышит. Он всегда рядом со мной. Даже сейчас чувствую его присутствие.

– Нет, виной всему они… они и тебя убьют. А я обещаю тебе спасение, если ты вернёшься, Аурелия. Вернись ко мне и встанешь за моей спиной, – отвечает он.

– Нет… нет… не верю тебе, – мотаю головой. В этот момент заходит мама, неся стакан с водой. Принимаю его дрожащими руками и выпиваю залпом.

– Только мне и должна верить, сладкая моя. Только я один покажу тебе истину, которую она от тебя скрывает, – его голос так ярко проносится рядом, что жмурюсь.

– Отдохни. Ложись, давай. А я как раньше спою тебе, хочешь? – ласково предлагает мама.

– Да, очень хочу, – шёпотом отвечаю я. Забирает у меня стакан и ставит на тумбочку, помогая мне лечь.

В детстве, когда я была совсем малышкой, мама часто оставалась со мной, чтобы спеть, теперь понимаю на каком языке, грустную мелодию. Когда-то она казалась мне завораживающей, но сейчас полной печали и предательства. Так и бывает, когда тебя ожидает невообразимая опасность, все затихает. Её голос и воспоминания, смутные мысли и слезы, наполняющие глаза. Последний день нашей жизни скоро пробьётся в окно туманным сгустком. А сейчас… сейчас я так хочу вернуться обратно в то время, когда думала, что этот голос мой ангел-хранитель. Страшилась и в то же время не боялась. Но уже не знаю, кто я и что мне думать. Не знаю, что ждёт нас. Но любовь к матери никуда не деть. Я буду бороться, как и она обещала бороться за меня.

 

Viginti

– Доброе утро, как спалось? – спрашивает мама, когда вхожу на кухню. Смотрю на неё и на Иону. Сестры. Схожесть ведь поразительная. Те же глаза, тот же изгиб губ, только одна старше, другая точная копия. И понятно, почему их принимают, как и я раньше, за мать и дочь. Правда есть отличие в глазах, у Ионы они зеленовато-голубые, а у матери синие, как у меня.

– Что за кошмар приснился? Расскажешь? – обращается ко мне Иона. А мне отвечать не хочется. Смотрю на них и не верю. Как много они знают про меня? Как много ещё скрывают в своих сердцах?

– Опять падала в ту яму, – лгу отчего-то так просто, натягивая улыбку.

– И все? – уточняет Иона.

– Нет, не все, – медленно произношу я, садясь на стул напротив них. Они переглядываются, и мамины плечи приподнимаются под тёмной кофтой.

– Что ещё тебя так волнует, доченька? Не даёт отдыхать? – нежно спрашивает она, пододвигая мне тарелку с кашей. Только беру ложку, как в голове проносится голос:

– Нет, Аурелия.

Хмурясь, смотрю на женщин, а потом на кашу. Это Вэлериу. Не есть это? Догадка пронзает меня. Откладываю ложку и сглатываю неприятную горечь в горле.

– Мне кажется… снится тот самый замок, только не разрушенный. Целый и песни, такие красивые, – медленно отвечаю я, наблюдая за их ещё более напряжёнными лицами.

– В твоём возрасте это нормально. Ты так переживаешь то, что случилось с тобой. А люди? Какие-нибудь люди тебе сняться? – уточняет Иона.

– Нет, никого. Только красивые песни и солнце. А потом я падаю в яму и теряю это ощущение. Вот тогда страшно, – мотаю головой.

– Ладно, завтракай. Ты собираешься куда-нибудь? – спрашивает мама.

– К Риме, мы планируем вместе идти на Хэллоуин и костюм ещё надо достать. И я не хочу есть, с ней забежим в кофейню. Хочется сладкого, – отодвигаю от себя тарелку.

– Тебе следует питаться правильно, Лия. Я уже его достала и подготовила. Висит у тебя в шкафу, – сообщает мама.

– Сегодня не хочу кашу. Тогда соберусь и приду, – говорю я, вставая и разворачиваясь, ухожу к себе. Но дверь не закрываю, встаю к ней вплотную. Уверена, я дала им пищу для обсуждения. И сейчас готова послушать.

– Где ампулы? – спрашивает мама.

– Со мной. Но их мало, не хватит. Она должна была поесть, там доза. Необходимая доза для этого дня. Ты сделала ей укол ночью? – отвечает Иона. Значит, Вэлериу предупредил меня об этом. И попал в точку.

– Нет, не смогла. Рука не поднялась. Если не получится? Если это только усугубит ситуацию? Она видела его, видела. Это я знаю наверняка, и слышит его. Я тебе говорила вчера. Боюсь сделать хуже.

– Дура!

– Тише! – шикает мама.

– Она должна спать этой ночью. А лучше весь день. Так она будет в забытьи, и он не доберётся до неё.

– У меня есть таблетки, я их купила в Брашове у одной из наших. Они помогут, теперь я уверена, что хочу их дать ей.

– Хорошо, только как проследить, чтобы она их выпила? – задумчиво произносит Иона.

– Она их выпьет сейчас, они долгого действия. Дам три штуки, и к вечеру она точно заснёт. Кровь будет медленно их впитывать в себя.

– Хорошо. Тогда ты вези её к Риме. А я схожу к нему, чтобы проверить действие сыворотки. После ночного собрания, когда мы встретим остальных, отправимся к нему. Вещи собрала?

– Да, все, что нужно на первое время. Документы тоже готовы. Если не получится, то моя дочь будет в безопасности от них и от него. Все решится в полночь, – слышу шуршание шагов и закрываю дверь.

Они хотят меня усыпить и увезти отсюда. Только вот они забыли об одной маленькой детали: я сама теперь решаю, что для меня лучше. Сейчас я уверена в том, что должна докопаться до истины. Как было бы неприятно признавать, но Вэлериу был прав. Они не скажут мне правду, а он… он может тоже говорить то, что ему выгодно. Поэтому только на себя надеяться.

Отхожу от двери, бросая в рюкзак талон для кафетерия, проездной на автобус и крестик, верчу в руках карту и быстро подхожу к своему тайнику, пряча там её. Не успеваю я закрыть тайник и встать, как в этот момент дверь распахивается, пытаюсь удержать в себе желание закричать на мать и потребовать истину. Но натягиваю улыбку, поворачиваясь к ней. И ведь угадала. Она стоит при входе, а лицо какое-то потерянное. Бегает глазами по мне, опускает голову. Глубоко вздыхает и делает шаг ко мне.

– Я уже готова, – говоря, подхожу к столу и беру рюкзак в руки, чтобы закинуть его на плечо.

– Подожди, милая, – произносит она и передаёт мне бокал с водой.

– Что это? Я не хочу пить, – отступаю от неё.

– Тебе необходимо принять витамины для восстановления здоровья. У тебя сотрясение, Лия, и это поможет тебе, – раскрывает ладонь, где покоятся три жёлтые таблетки.

Хочется плакать, ощущение, что она понимает – я знаю все и даже это. Но подходит ко мне и ставит бокал на стол, берет мою руку и вкладывает в неё снотворное.

– Поверь мне, доченька, это поможет. Я никогда не хотела сделать что-то неправильно, всегда старалась быть для тебя той, кому ты можешь довериться. Выпей, это только для твоего блага. Защитит тебя от таких пугающих снов, принесёт облегчение. Спасёт тебя от этого. Обещаю тебе, – берет стакан и подталкивает к моим губам ладонь.

– Хорошо, раз это витамины. Я тебе верю, мама, – наблюдая за ней, смотрю прямо в её глаза, передающие мне страх и боль.

– Умница, – проводит рукой по моим волосам. А я судорожно ищу вариант не пить их. Как? Если она наблюдает за мной?

Открываю рот и забрасываю в рот таблетки, пряча их под языком. Перехватываю бокал и делаю глоток. Мама кивает мне и разворачивается. В этот момент выплёвываю их на ладонь и прячу за спиной. Запихиваю в задний карман джинс, иду за ней.

В молчании выходим из дома, а небо словно опустилось ниже, давя на нас тёмными тучами. Поднимаю голову, пытаясь молить любого святого, только бы помогли мне. Молчаливы. Как молчаливо и всё вокруг. Даже ветра нет. Затаилось. И его нет. Только я одна.

Мама везёт меня к Риме, и я прощаюсь с ней. Она крепко обнимает меня, целуя в волосы, как будто в последний раз. Как будто это конец. А вдруг действительно больше никогда не увижу? Вдруг что-то пойдёт не так? Ведь ни она, ни Иона не уверены в исходе этой ночи. Чем я могу помочь?

– Я все взяла для тебя. Белый парик, чёрный плащ и ещё к костюму прилагалось платье, как обычно, – шепчет подруга, оттащив меня в свою спальню.

– Спасибо, – так же отвечаю я, когда она достаёт из-под кровати пакет и быстро передаёт его мне. Прячу все в рюкзак.

– Лия, скажи мне… как твоя голова? Он больше не зовёт тебя? – неожиданно спрашивает Рима. Смотрю на неё и такая тяжесть внутри. Не верю. Не доверяю больше. Никого нет на моей стороне, кроме меня.

– Голова нормально, – пожимаю я плечами и пытаюсь даже весело произнести, – нет, никто не зовёт. И… прости меня, Рима, я тебя обманула.

– Обманула? – переспрашивает она, округляя глаза.

– Да. Знаешь, как надоело это внимание? Вот и решила немного повеселиться, – вру, ужасно и грязно вру, но сейчас надо обезопасить себя. Вдруг Дорина или другие будут спрашивать её обо мне, и она ведь сдаст меня. Господи, кто я теперь? Самый страшный человек, погрязший в своей лжи и видящий собирающиеся в карих глазах подруги слезы.

– Уходи, – шепчет она, отворачиваясь от меня.

– Прости меня, ладно? – подхожу к ней, кладу руку на её плечо, но она сбрасывает её.

– Простить? Да я так переживала за тебя, а ты… – зло сверкает глазами, повернувшись ко мне, – ты предала меня. Ты обманула меня. Когда ты стала такой? Я всё твоей матери расскажу, больше, чем сказала!

– Что ты сделала? – шокировано переспрашиваю я.

– Она приходила ко мне и спрашивала про сны и человека, зовущего меня. Рассказала моим родителям, они чуть чувств не лишились. Мне пришлось… пришлось сказать ей, что это всё твоё! – истерично кричит она, закрывая лицо руками.

– Теперь же ты сумасшедшая, а не я. Ведь я буду всё отрицать, полностью. И моя мама поверит мне, а не тебе, – до сих пор не верю, что мои мысли так гадко подтверждаются.

– Я расскажу им больше, Лия! Не посмеешь выставить меня такой! Я ведь любила тебя и про костюм скажу! – отнимает руки от лица, яростно шипя.

– Уже, у меня сотрясение мозга, и я могу видеть всё, что мне заблагорассудится. А ты… мне жаль, что ты так восприняла мою шутку. Ведь всё это было ложью, чтобы развлечься, – не знаю, откуда сейчас столько яда и силы в моём голосе. Но больше не вижу подругу, никого нет рядом со мной. И тайны лучше хранить в сердце, а другие вот так вонзают нож в спину.

– Я не узнаю тебя, Лия, – шокировано шепчет она. Я сама себя не узнаю, как и каждого, кто окружает меня. Больше не имею возможности быть той, кем была. Прятать только в себе познания и иллюзии, а другие… отчего-то так плевать, если сегодня моя последняя ночь тут.

– Пора взрослеть, Рима. Пора признавать свои ошибки и думать только о себе. Будь счастлива, – тяжело вздыхаю и подхватываю рюкзак, вылетая из её спальни. Буркнув слова прощания её родителям, странно поглядывающим на меня, выхожу из дома и плетусь по дороге.

Почему мы поступаем так, а не иначе? Кто дёрнул меня за язык тогда? Не знаю! Но сейчас сердце даёт трещину. Увидела всех, кто окружал меня, в настоящем обличии. Нельзя никому доверять больше. Нельзя. Даже самой себе.

До встречи с братьями Велиш остаётся ещё два часа. Не знаю, чем себя занять и еду к площади, чтобы понаблюдать, как собирают сцену, готовясь к ночи. Подумать. Необходимо подумать и понять, что я хочу спросить у них. Много вопросов, только все ли я могу спросить и не выдать себя?

Главное, понять, как защитить себя и маму. А на остальное сейчас плевать.

 

Viginti unus

Проверив, не следит ли за мной кто-нибудь, оборачиваюсь и смотрю на пустынную дорогу. А недалеко ведь стена, высокая и охраняемая, за которой сейчас безопаснее, чем в этом городе. И никто даже не догадывается, за исключением нескольких человек, какая страшная ночь надвигается на нас.

Иду по дороге, которая петляет, но только так буду уверена, что меня не найдут и не узнают, куда направляюсь. Так я узнаю и в случае чего смогу пройти мимо кафе. Снова оборачиваюсь – никого. Хорошо. Хорошо ли? Перед зданием, где располагается место встречи, нет машины Петру. Значит, не приехали ещё. А если обманул меня Лука? Если сейчас что-то ещё происходит, а я не знаю. Но глубоко вздыхаю и открываю дверь. Колокольчик надо мной оповещает о моём приходе.

– Добрый день, – говорю я Андрею, стоящему за прилавком.

– Добрый день, госпожа Браилиану. Чай или кофе, возможно, отведаете чего-нибудь? – вежливо предлагает он. Но мотаю головой, снимая пальто и вешая его на крючок.

– Нет, я подожду… кхм… просто посижу, – медленно отвечаю я, подходя к дальнему столику и присаживаясь за него.

Андрей наблюдает за мной, и сейчас он не кажется мне милым, как при первой встрече. Рассматриваю книги и удивляюсь. Они все на латыни. Бегаю глазами по ним. Каждая на этом языке. Ни одной нет на румынском, венгерском или же немецком. Одна латынь.

Замечаю боковым зрением, что мужчина выходит из-за стойки. Стараюсь не выдать волнения, когда он подходит к двери и запирает её, повернув замок.

– Что-то не так? Зачем вы это сделали? – поднимаюсь на ноги. Мужчина ухмыляется и хлопает в ладоши три раза. Судорожно ищу вариант спасти себя. Раздаются шаги позади. Оборачиваюсь и вижу двух мужчин, выходящих из задней комнаты.

– Свободен, – приказывает Лука, подходя ко мне.

– Вы хотели с нами встретиться, Аурелия. Так мы здесь, – произносит Петру, проходит рядом с братом и свободно садится за столик. Лука остаётся стоять, как и я. Они мне ничего не могут сделать, потому что я много знаю.

– И ты нам скажешь, как пройти вниз, – добавляет Лука.

– Думаешь? – усмехаюсь я, чувствуя силу внутри. Смотрю прямо в его зелёные глаза, пытающиеся испепелить меня. Да, внутри страшно, ведь не глупая, понимаю, что силы не равны. Но, вот это «но» и даёт возможность мне сейчас держаться, и не дрогнуть, опуститься на диван и указать рукой Луке, последовать моему примеру.

– Я хочу знать, что тут происходит? Кто такой Вэлериу Сакре и почему он внизу? – задаю главный вопрос.

– Сначала место, – требует Лука, сев рядом с братом.

– Нет, сначала я узнаю всё, а потом подумаю…

– Я тебя сейчас придушу, – он перегибается через столик, но я отклоняюсь назад, а Петру хватает его за плечо, усаживая обратно.

– Прекрати пугать её, брат. Этим ты только усугубишь ситуацию, – предостерегает Петру парня.

– Она играет с нами, не видишь? Она точно предаст…

– Нет. Я сама по себе. И уверяю, что ваши слова останутся во мне, – перебиваю его. Оба мужчины поворачиваются ко мне. Один прищуривается, а другой улыбается.

– Хорошо, Аурелия. Вы хотели знать…

– Не говори, Петру!

– Она имеет право знать это, выхода нет, – грустно усмехаясь, мужчина кладёт руки на стол и сжимает их в замок.

– Она одна из них. Она ни на что не имеет права! – возмущается Лука.

– И всё же, я расскажу, а ты можешь ехать, – пожимая плечами, Петру смотрит на меня.

– Слушаю, – киваю я.

– Вэлериу Сакре – бывший священник и достоинство этого места, погибший от рук неверных, запертый внизу – наш брат, – чётко говорит он.

– Брат? – недоуменно переспрашиваю я, и хочется смеяться от такой глупости.

– Да, он наш старший брат, – цедит Лука. – Я средний, а Петру – младший из нас.

– Что за бред? – возмущаюсь я.

– Подождите, Аурелия, выслушайте нас, а потом делайте выводы, – останавливает Петру меня от желания встать и уйти.

– Он не может быть вашим братом, даже если взять во внимание то, когда он родился. Более шестисот лет назад. И как Лука может быть старше вас, Петру? Ведь это просто идиотизм, – поджимаю губы и складываю руки на груди.

– Но так оно и есть. Наша фамилия Сакре, но нас усыновили и привезли сюда. Нам пришлось это сделать, чтобы быть рядом с ним. Мы знали, что он здесь. Где-то в этом месте его прятали, пока вы, Аурелия, не нашли его.

– Сколько ты думаешь нам лет, Лия? Много, мы старые и уже устали от ожидания. Нас достаточно, чтобы убить тут всех. Но у нас недостаточно силы для этого, пока Вэлериу не очнётся полностью. А это можешь сделать только ты, – гадко улыбается Лука, откидываясь на диван.

Мои руки безвольно падают, хмурюсь, переваривая информацию.

– Предположим, так и есть. Но почему Петру выглядит старше тебя? – спрашиваю я.

– Потому что так получилось. Он у нас пренебрегает едой, а я нет. И так правильно сейчас, чтобы никто не узнал, кто мы есть, – цокает Лука.

– Тогда кто вы такие, раз живете, как вы сейчас рассказываете, шестьсот лет? – уже ехидничаю, понимая, что меня просто пытаются обмануть.

– Проклятые души, как и Вэлериу. Он первый, а мы его последователи. Подождите, не перебивайте меня, Аурелия. Я представляю, как вы это сейчас себе это всё вообразили. Но это действительно так. Много столетий назад, после разрушения города, необходимо было им построить его снова. Стены защищают от таких как мы, желающих найти нашего брата. Нас истребляют ваши женщины. Это война полов. Женщины против мужчин. Одни считают, что мужчина виноват в их участи. А мы же знаем правду и жаждем мщения вам. Битва за власть над народом. Битва за справедливость.

– Женщины убивают мужчин, чтобы иметь власть? Боже, такого бреда я ещё не слышала, – уже смеюсь от этого.

– А теперь слушай, сучка. Ты, твоя мать, бабушка, которая тебе не бабушка, а сестра Констанцы, Дорина, Агафья, Любомира, Еления, Дамиана и Фабиана – считают себя хранительницами этого спокойствия. Но всё ложь! Эти мнимые хранительницы воспользовались моим братом, чтобы сжечь нашу семью, наших родителей, братьев и сестёр, мою жену и ребёнка! И ты думаешь, что тебя оставят? Ни черта, поняла? Она придёт сегодня и убьёт тебя, как и всех, кто тут есть. А если нет, то мы это сделаем. Я отомщу каждой из вас за своё горе, за всех, кого любил и помню, госпожа Браилиану! – кричит Лука, ударяя по столу.

Подпрыгиваю вместе с этим ударом, а в голове только укладываются его слова. Перевожу взгляд на Петру, поджимающего губы.

– Я слышала, что говорила мама про хранительниц. Только за что нас убивать? Потому что они не дают злу заполонить эти земли? – уже повышаю голос. – Вы! Вы оба меня заставили сделать это! Кровь! Он забрал мою кровь и теперь его не убить! Но я попытаюсь, понял, Лука? Только тронь мою мать! Только попробуй!

– Злу? – фыркает Петру. – Он не зло, Аурелия!

– Не зло? Как может человек жить шестисот лет и звать к себе? Он истинное зло!

– Тогда и твоя мать зло. Сколько ей лет, Лия? Знаешь? А я скажу тебе! Ей пятьсот пятьдесят три года! А как она так сохранилась, хочешь, расскажу тебе? Потому что убивает нас! Каждый мужчина из нашего рода для вас только, как питание и возможность родить уродов, таких как ты! Но вы истребили всех, кто покоился в озере. Никого не осталось, кроме Вэлериу! Другие научились скрываться от вас и их вы никогда не найдёте!

– О, Господи, – шепчу, распахиваю глаза. В голове шумят его слова, а воздуха не хватает.

– Господь не поможет, Лия. Он отвернулся и от вас, и от нас, оставив истреблять друг друга, – смеётся Лука, подскакивая с места.

– Но такого быть не может… они убьют его… это все ложь, – тихо произношу я, смотря на Петру.

– Может, ты такая же, как и они. Просто время твоё не пришло, и вряд ли теперь придёт. Ты связала себя с моим братом, отдав добровольно ему свою кровь. Там. В том склепе, где были убиты люди, верящие в его силу, любящие его и почитающие. Невинные люди, которые не отреклись и поплатились страшными муками за свой выбор. Так их наказали, забили крестом и оставили умирать с обессиленным братом. А что он? Он жаждал спасти свой народ! Он был предан ему, а они слушали, как ему приходится убивать людей. Кто тут и зло, так это вы, – выплёвывает слова Лука, облокачиваясь о стол.

– Мне ведь всего восемнадцать… я… меня увезут… за стену, – шепчу я, переводя взгляд то на одного, то на второго.

– К сожалению, Аурелия, вам никто не поможет, кроме Вэлериу. Поверьте, когда придёт сюда Василика, она никого не оставит в живых. Ни вас, ни Констанцу. Вы для неё та, которая нарушила закон и дала возможность ему вернуться к нам. Вы та, в ком его сила и смерть. Она убьёт вас, но сначала сильно изнурит тело, вырвет душу и оставить одно желание – умереть, – качает головой Петру.

– Кто такая Василика? – сдавленно спрашиваю я.

– Та самая, кто предала его. Из-за кого Бог отвернулся от нас и обрёк на гибель каждого, кто узнает о нас. Твоя прародительница, – шипит Лука.

Ничего не могу сказать, только глотаю воздух через сухие губы. В голове не укладывается это, но внутри… глубоко внутри знаю, что это правда. Но кто же зло? Я не верю, что моя мама может быть… глупо не верить, но ведь любовь сильнее, чем эти слова, сказанные мужчинами.

– Мы уходим, Аурелия. Если она увидит нас, то убьёт. Она почувствует, что мы не люди. А нам нужно подготовиться к этой ночи, какой исход её бы ни был. Мы должны вернуть свой облик за стеной, – нарушает мрачную тишину Петру.

– Куда вы уходите? Запрещено! – изумляюсь я.

– О контрабанде слышала, Лия? Ай, нет, ты же у нас идеальная, ты же не пойдёшь против законов. Оу, нет, уже пошла, дурочка. Есть тоннели, по которым можно выйти за стену и спокойно покинуть это место. Но тебя мы не возьмём с собой, ты подохнешь тут от руки своей же соратницы, – ядовито произносит Лука.

– Уходи, брат, оставь нас, – поднимает руку Петру.

– Ага, сейчас…

– Уходи, я сказал. Хоть я младше, но рассудок ещё не весь потерял. Что ты хочешь добиться этим? Чтобы она действительно умерла?! Ты знаешь, ведь все знаешь, но твоя ненависть ведёт тобой, брат. Так дай мне возможность принести мир, – Петру встаёт, наступая на Луку.

– Мир? Никогда не будет мира. Он для тех, у кого есть сердце. А наше проклято, – с такой горечью отвечает парень, бросая на меня пронзительный взгляд, наполненный отвращением и злостью.

– Хорошо тебе подохнуть, Лия, – кривится он, обращаясь ко мне, и разворачивается, чтобы уйти через заднюю дверь.

 

Viginti duo

Мне плохо, настолько плохо, что кажется, сейчас потеряю сознание. Бегают перед глазами какие-то чёрные точки, и давит внутри. Сильно давит. Слова Луки, Петру, матери, Ионы смешались. Эти голоса перебивают друг друга в голове, я с ума схожу и поднимаю лицо к потолку.

– Аурелия, выпейте, – к моим губам подносят бокал. Опускаю свой затуманившийся слезами взгляд на Петру.

– Отравлено…

– Нет, я вам не желаю зла, поверьте мне. Я не помню ничего из того, что говорил мой брат. Мне было всего три, когда это случилось. Правда, поверьте мне, хочу помочь… Вэлериу… вам. Я тоже против войны, против этого зла, которое творится между нашими народами. Вы другая, вы были правы. Вы не следуете зову ваших генов. Вы сами по себе, и я восхищен вами. Поэтому выпейте, это вода, она поможет вам сейчас, чтобы немного прийти в себя, – берет мою дрожащую руку и вкладывает в нее бокал, поднося к моим губам. Смотрю в его печальные тёмные глаза и делаю глоток. Ему верю. Единственному ему и верю. Смачиваю горло и отворачиваюсь. Он отпускает меня и оставляет стакан передо мной на столике. Садится на своё место и глубоко вздыхает.

– Как вы можете быть самым младшим? Я не понимаю… как? Вэлериу это Дракула? – шепчу я.

– Никакого Дракулы не было, Аурелия, – улыбается, мотнув головой. – Когда он предал свою веру, его наказали за это. И за то, что сам отвернулся от Бога. Лука рассказывал, во время нападения на замок он ехал к нему. Но лошадь его сбросила, и в этот момент, когда он падал в озеро, Вэлериу как-то рассердил Бога, крикнул то, что вернулось ему с темнотой. Он утонул. В городе началась война, я точно не знаю, меня не ставили в курс этого. Никто из нас не знает подлинной истории, даже брат. Одни догадки и сам факт. Только Вэлериу знает правду, которую мы ищем. Но он очнулся и вышел из воды. Увидел, как висят люди в петлях, умерших и огонь. В его сердце была только месть, и он убивал всех подряд, желая найти ту, которая обманула его. Василика была умна, его проклятье было и её проклятьем на долгие года. Она успела понять, кто она теперь и создала себе сестёр. Брат успел обратить только нескольких, в том числе и умирающего Луку. Он создание ночи, её воплощение и её боль. Его снова заманили теми, кого он любил и хотел спасти. Народом. Ждали, пока он обессилит и замуровали. Всех оставшихся в живых убили. Луке и нескольким мужчинам удалось скрыться. Там он обратил меня. Но нас искали, искали и привозили сюда. Тех, кто был в озере в ваших снах, они использовали для продолжения рода, – Петру замолкает, смотря на меня.

А я без движения, без жизни внутри. Не могу принять… не в силах дышать… больно.

– Женщины одного вида с нами, они питаются нами. Для продолжения рода им нужна наша кровь и ДНК, которое Иона вживляет в живых мужчин для оплодотворения. Всего несколько часов и их убивают. А потом ждут, кто же родится. Мальчиков уничтожают, а девочек оставляют. Но с годами кровь отравлялась, как и тела умирали без возможности питаться. Сейчас… Лука был прав, никого у них не осталось. И вы последняя, кого удалось Констанце родить. Другие не могут, не оплодотворяются больше. Стары, а вы молоды и ваше тело отличный источник продолжения рода. В вас течёт сильная кровь, которая нужна им. Просто необходима.

– Откуда… откуда вы так много знаете? – шепчу я.

– Я тоже учёный, Аурелия. Перед тем, как появиться здесь, я изучал много направлений, и это было в том числе. Такой вид размножения ведётся из поколения в поколение, – спокойно отвечает Петру.

– Питаться… клыки… что-то, хотя бы что-то есть, напоминающее мифы? – сдавленно спрашиваю я.

– Нет. Чтобы жить, надо поглощать кровь. Чтобы жить, надо убивать, такой смысл проклятья. Без пищи нас могут убить даже обычным ножом.

– Не могу поверить, просто не могу, – мотаю головой и сжимаю её ладонями.

– Придётся, Аурелия. Лука очень вспыльчив, но сказал вам правду. Вас не оставят в живых, возможно, вами воспользуются, как сосудом для продолжения рода. Вы последняя. А, возможно, вас просто убьют. Когда убьют вас, то и у Вэлериу не будет больше возможности вернуться к нам. Мы все умрём, как и наш создатель. Мы связаны. Останутся только женщины, и неизвестно что будет дальше.

– Но и он убьёт всех, верно? – смотрю на него, а в душе… есть ли она у меня? В душе сумбур, слишком много свалилось, я не переживу этого.

– Верно. Он полон желания мщения, вы должны и его понять…

– Не понимаю… ни его… ни вас… ни то, что вы тут рассказали. Это просто невероятно! – вскакиваю с дивана под властью эмоций.

– И мама обещала… она договорилась с Ионой, что та увезёт меня. Она… она дала мне таблетки для сна, но я не выпила их, – роясь в заднем кармане, нахожу таблетки и бросаю их на стол.

Петру берет одну, изучая её, и быстро проглатывает, запивая водой.

– Что вы делаете? – ужасаюсь я. Но он поднимает ладонь, хмурясь и заставляя меня замолчать. Неожиданно его лицо моментально белеет, издаёт гортанные звуки, пока я с ужасом смотрю на него.

Резко подскакивает и сгибается, засовывая себе два пальца в рот. Прямо перед моими глазами вызывает рвоту, выплёвывая ставшую белой таблетку. Откашливается. А я, раскрыв рот, наблюдаю за этим. Его передёргивает, и он поднимает на меня голову.

– Сейчас, – хрипит он, садясь обратно и выпивая всю воду. Вижу, как блестит его лицо от пота.

– Это не… не снотворное, Аурелия. Это яд, смертельный яд… он убил бы вас… не сразу… я слаб… и мне… мне нужно уходить, иначе я умру, – собирает таблетки и пролетает мимо меня.

Яд? Но… не могу поверить, что мама хотела убить меня. Перевожу безумный взгляд на то, что выплюнул Петру. И таблетка шипит так громко под моими ногами, оставляя после себя воду и тёмное пятно, словно прожгла деревянный пол. Отшатываюсь и падаю на диванчик.

Но как? Как такое возможно? Я ведь румынка, я живая, по моим венам течёт кровь и… я не могу быть такой. Слова матери врываются в голову, где она говорит о детях… обо мне… и так она решила меня защитить? Убив меня? Выходит, что она совсем не верит в хороший исход. А если я умру, то и он. Тогда будет вариант уничтожить его.

– О, Господи, – шепчу, упираясь лбом в стол.

Принимать такую правду, за которой я гонялась, которую жаждала получить, непередаваемо больно и тяжело. Увидеть и осознать то, что люди вокруг совсем не люди, а исчадия ада. Люди, поздравляющие меня на дне рождении, столетние проклятые души, обманывающие тут всех.

– Аурелия, – его голос появляется рядом со мной. Жмурюсь, не желая отвечать.

– Аурелия, всего несколько часов до твоей смерти. Что ты выбираешь? – продолжает он.

– Смерть, Вэлериу, смерть, – шепчу, хлюпая носом.

– Смерть всему живому, дорогая? Прекрасный выбор, только не в твою пользу, – слышу насмешку, поднимая голову, смотрю в пустоту.

– Ты мёртвый. Ты проклятый. Ты… я сожалею, – закрываю глаза, судорожно выдыхая.

– А ты, рубин моих страданий? А ты? Ты такая же, как и я. Но вместе, Аурелия, вместе мы сможем положить конец всему этому, – голос шелестит прямо рядом с ухом.

– Я живу, я ведь дышу.

– Пока дышишь.

– Ты ведь убьёшь их и меня. Так зачем мне это, Вэлериу?

– Обещаю, что спасу тебя. Спасу от смерти.

– Почему я должна тебе верить? – искренне изумляюсь, открывая глаза.

– А верить тебе больше некому, кроме меня. Я один знаю правду и расскажу тебе все. Приди ко мне, Аурелия, приди и освободи меня. Защищу тебя, если ты вернёшь меня. Свои обещания я не нарушаю.

– Тебя убьют…

– Нет, ошибаешься. Я буду жить вечно, просто силу мою отберут, возможность искупить грехи и наказать тех, кто обрёк тебя на муки. Они заставят тебя родить моего ребёнка и убьют. Ты желаешь этого?

– Родить?

– Я последний. Я истинный. Я самый сильный. А ты, – моих волос касается прохладный ветер, что вздрагиваю, — а ты можешь быть такой же сильной. Свободной.

– Ты защитишь меня? Не дашь им убить меня и маму?

– Обещаю защищать только тебя, драгоценность моя. Но никого больше. Обещаю тебе жизнь за пределами этого места.

– Нет, – мотаю головой, вставая с дивана.

– Аурелия! – кричит он, но сжимаю губы, подхожу к своей одежде и набрасываю её на плечи.

– Нет, пусть убьют меня, пусть…

– Замолчи! Не смей! Не смей, слышала меня, даже думать об этом! Ты принадлежишь мне! Я буду решать, когда ты умрёшь. Твоя кровь во мне, и я повелеваю тобой. Я! – перебивает меня зло, но я не боюсь больше. Ни капли не боюсь, потому что решила.

– Ошибаешься, Вэлериу, это я повелеваю тобой и в моих руках твоё спасение. Оставь меня, оставь меня и упокойся с миром, – жёстко, категорично, с болью, наполняющей сердце, отвечаю ему, отпирая замок.

– Не дай мне потерять тебя… – его голос тает позади меня, когда я выхожу из кафе в сумерки.

– Прости, – шепчу я и, не оглядываясь, иду вниз по дороге.

 

Viginti tres

Собрать воедино все сказанное просто невозможно. Все, что я узнала за эти дни, просто не может быть уложено в голове, а о мыслях даже говорить нечего. Их нет, один ужас, разочарование и полное, совершенное непонимание. А самое болезненное для меня, даже не то, что Петру и Лука заставили меня разворошить прошлое, а то, что моя мать хотела меня убить. И я верю Петру, ему одному и верю. С самого начала он был ко мне открыт и жаждал, видимо, рассказать всё, но ждал… Только откуда он знал, что я и есть та, кто может вернуть его брата? Говорил ли Вэлериу с ним? Или только со мной? Не знаю. Господи, ничего не знаю и не понимаю, что мне делать дальше. Разрывает все внутри меня. Бежать куда-то или же ждать… не могу понять… помоги, прошу.

Останавливаюсь посреди дороги, глаза наполняются слезами боли и разбитого сердца. Как пишут, разбить сердце может только мужчина… ложь. Раскромсать сердце может любовь, любовь сильная, кровная и страшная. Любовь, преданная матерью. Никогда не приму этого, но и сомневаться больше нет сил.

Хочется кричать, чтобы облегчить внутри этот давящий на меня ком. Они вампиры, другого объяснения нет. Но почему я ни разу не замечала у матери симптомов? И солнце, она ведь была под ним и не сгорела. И ест она обычную пищу. Как? Почему я поверила? Вспомнила, как она говорила о двенадцати детях, которые не выжили, или не знаю, что с ними случилось. А на это нужно время. И тела… тела я видела, только сейчас вспоминая это, понимаю, что были мужчинами. Я помню их впалую грудь, а тогда не придала этому значения из-за страха. Из таких мелочей складывается картина, где один конец для всех – смерть. Но если… если умру я, а меня точно убьют, то и Вэлериу останется без возможности ответить обидчикам. А без его силы, остальные… не знаю, сколько их, но и они будут, наверное, слабы. Женщины… почему такая ненависть? Я жажду, чтобы они все были уничтожены. Все, буквально все, до единого. Они воплощение ада, а на земле им не место. Но, а я? Я питаюсь обычной пищей, у меня нет никаких особенностей. Я не одна из них. Это точно. Я не могу быть такой, не могу.

Закрывая глаза, сажусь на бордюр, и смотрю бессмысленным взглядом впереди себя. Если пойду, если помогу ему, то насколько я могу быть уверена, что снова не сотворю ошибку? Да, ни капли нет желания помогать ему. Хотя признаю – где-то внутри… очень глубоко понимаю его. Представив все, через что пришлось пройти Вэлериу, понимаю. Но не принимаю такого расклада. Я хочу иначе! Но разве с моими желаниями хоть кто-то считается? Нет! Никогда!

Из моей груди вырывается смех. Я сошла с ума. Это так больно. Одна, совершенно одна и не знаю, куда пойти и как спастись. Отсюда нет для меня выхода, а встречаться с другими… страшно. Конечно, страшно, ведь если, да не если, а так и есть. Эта Василика предала его, чтобы убить всех тут столько столетий назад. Она во всём виновата, а значит, и я, как её потомок. Я непонятное существо и даже не человек.

Прямо в паре сантиметров от меня с сильным визгом тормозит машина. Но я даже не вздрагиваю, не подскакиваю, только поднимаю голову, устало смотрю, как дверца джипа распахивается и ко мне выходит Лука. Он тоже обречён на проклятье, упоминал о жене и ребёнке. Но ему на вид не больше двадцати… раньше да, раньше обручались в этом возрасте. И его желание вернуть брата, чтобы отомстить, тоже понятно. Смотрю на его лицо, скрытое тенью капюшона.

Подходит ко мне, садясь рядом со мной, и молчит.

– Ты знаешь, что такое смотреть, как твоя семья умирает, а ты не в силах им помочь? Не можешь, потому что тебя нет рядом, и я не могу. Ты только ощущаешь в груди невыносимую боль и пустоту, где ранее расцветало счастье и любовь. Нет, Лия, нет. Да, я немного вспыльчив, но я устал. Столько лет скрываться и играть эту роль, чтобы ждать вот именно этого дня. Я не буду убеждать тебя идти к нему. Мне противно это делать, я не верю тебе. Ты одна из них, такая же ядовитая змея, готовая подставить любого за своё спасение. Но я рад, – смеётся он, поворачиваясь ко мне.

– Я рад, что теперь ты будешь стоять на его месте. Ты поймёшь, как сложно делать выбор между желанием жить и теми, кого ты любишь. Я рад, что ты в любом случае умрешь сегодня, и не будет у них больше возможности продолжать свой род. А мы… мы тоже умрём с его смертью. Наступит мгла, ведь вы, женщины, загрызёте друг друга за власть. Но при этом война между вами унесёт много жизней. А всему виной будешь ты. И ты думаешь, Бог примет тебя к себе? О, нет, глупая, ты будешь видеть это, знать это, и твоя душа никогда не найдёт покой. Ты останешься виноватой во всех смертях, и это заполонит твою душу, ты сгниёшь внутри. Петру слишком добр к тебе, даже принял на себя эти таблетки. Идиот, но с меня хватит этого бреда. Забери обратно, – он роется в кармане и достаёт оставшиеся две таблетки, протягивая мне.

– Я ухожу, чтобы собрать своих людей. И хоть нас мало, но мы будем биться до последнего, только бы искоренить таких, как ты. А ты, Лия, выпей их. Покажи всем, из чего ты состоишь. Из трусости, изо лжи и твоя душа такая же чёрствая, как и их. Ты слабая. И мне не жаль тебя, – Лука зло хватает мою руку и выбрасывает на ладонь таблетки. Встаёт и смеряет меня взглядом полным отвращения.

– А мне тебя жаль, – шепчу я, поднимаясь на ноги, – безумно жаль, что ты пережил это все. Мне очень жаль, что я не могу помочь ему, потому что не верю. Я никому не верю, даже в твою ненависть не верю. Ты в отчаянии, как и я. Ты напуган, как и я. И помочь никто не в силах нам. Прощай, Лука, желаю тебе обрести покой, что бы с тобой ни было.

Разворачиваюсь и иду вниз по улице, выбрасывая таблетки в сторону. Меня не волнует, что Лука будет думать обо мне, но я соболезную ему. Искренне и со всей своей добротой, растворяющейся в ночном воздухе.

Не помню, как дохожу до дома, потому что все время думаю, думаю и думаю о Вэлериу. Хочу ли я умирать? Нет. Хочу ли я помочь маме? Нет, наверное, нет. Хочу ли я вернуть его? Нет. Я разбита и полностью изнурена от мыслей, роем шумящих в голове, изъедающих мою плоть изнутри.

Обхожу каждую комнату, кроме маминой и Ионы, вспоминая, как мы жили. И ведь ничего бы не было, если бы не я. Но разве я виновата в этом? Да, возможно. Но я не жаждала слышать его и не хотела навлечь на людей это время. Сажусь за стол и смотрю перед собой. Даже свет не включаю. Не боюсь ночи, ведь самое страшное, не во времени суток, а в тех, кто появляется и кто может нанести вред. А он? Вэлериу ни разу не причинил мне его, только пытался… пытался жить.

– Вэлериу, – шепчу я, глубоко вздыхая.

– Аурелия, – из ночи раздаётся его голос прямо напротив меня, словно сидит и тоже смотрит на меня.

– Я боюсь, что ты обманешь. Я боюсь того, что это конец.

– Это конец, Аурелия, но не для тебя. Я теряю силу, они забрали слишком много… приди ко мне в последний раз. Хочу увидеть тебя.

– Что случилось с той девушкой? С дочерью Дорины?

– Убили… не та. Слабая… безвольная… не для меня… глупая.

– Кто зло? Ты или я?

– Оба, драгоценность моя, оба сотворены в ночи и дети этого времени.

– Прощай, Вэлериу, надеюсь, ты простишь всех и самого себя за то, что не смог спасти и обрёк себя на такую жизнь…

– Аурелия, моя радость, – что-то прохладное дотрагивается до моей щеки, закрываю глаза, усмехаясь тому, насколько не страшно, – никогда. Запомни: никогда прощения не заслужить никому в этом мире. Всех настигнет кара, так или иначе. Я не прощаюсь с тобой, ведь ты мёртвая или живая все же придёшь ко мне. Будешь рядом, как и каждый, кто погиб от рук твоей матери. Прими то, что ты уже мертва.

– Я жива! Жива! – вскакиваю с места, но слышу только смех, раздающийся повсюду.

– Ошибаешься…

– Нет! – кричу я и бегу к себе в спальню. Захлопываю за собой дверь и включаю свет.

Развивающиеся шторы привлекают моё внимание. Быстро подхожу к ним и распахиваю. Оно открыто. Но я этого не делала.

– Кто тут? – громко спрашиваю, оборачиваясь, и быстро пробегаюсь глазами по комнате. Но ничего, одна тишина. Кто-то был тут. Зачем? Что он или она хотел. Что-то искали?

Цепочка у меня. Карта! Карта с древним городом! Я оставила её на столе. Нет, не оставила, я спрятала её в свой тайник.

Подбегаю к кровати и отрываю дощечку, где уже нет фотографии или же бумаги, а лежит пакет. Руки дрожат, когда понимаю, что нашли. Тот, кто был тут, нашёл моё место и положил туда это. Достаю бумажный пакет и распахиваю его, переворачивая. На пол падает одежда. Но как она поместилась туда? Ботинки, определённо мужские. Чёрные джинсы и футболка, даже трусы есть. Зачем?

Опускаю руку, с удивлением обнаруживая, что мой тайник стал глубже, намного глубже, чем ранее. Хватаю пальцами что-то и поднимаю. Конверт. Разрываю его и вытаскиваю лист бумаги, где резким и довольно непонятным почерком написаны слова. Латынь, тут именно на этом языке.

«Для него» , – единственные слова, написаны на белоснежной бумаге.

Кто-то уверен, что я пойду туда. Но я даже не собираюсь. Не собираюсь ведь? Лука? Петру? Но они были со мной, значит, тут кто-то ещё.

Вспоминаю слова мужчин о том, что есть такие же, как они, и придут, чтобы развязать войну. Они уже тут! Тут в этом городе и начнётся бойня, где пострадают люди, ни в чём не повинные люди из-за меня. История повторяется, предать себя, ради других. Предать собственные желания во имя спасения.

Глубоко вздыхаю и прячу конверт обратно. Выбора нет, не так ли? Его жизнь в моих руках. И я имею право ставить условия там. Внизу я буду бороться за себя и за жизнь.

– Вэлериу, – зову его.

– Я знаю, сладкая моя, знаю. Жду тебя и сохраню твою жизнь, – отвечает он где-то позади меня.

Выбор сделан. Только вот осталось ли у меня хоть что-то ещё важное в этой судьбе? Даже о матери больно вспоминать, как и о желании её убить меня.

 

Viginti quattuor

Застёгиваю жилет на крючки впереди, выправляю белую рубашку под нарядом и поправляю длинные рукава с ажурными манжетами. Собираю волосы в ракушку и закалываю все шпильками, натягиваю белый парик, отдающий желтизной. Обуваюсь в высокие сапоги и беру плащ, завязывая его на шее.

Смотрю на себя и теряю себя. Этот наряд – традиционная одежда наших девушек перед свадьбой, состоящий из длинной юбки, рубашки и корсета, напоминающего жилет. Узоры листвы вышиты яркими нитками на прочной тёмной ткани по бокам, юбка только внизу повторяет рисунок.

Настоящая местная девица на выданье. Дело в том, что перед свадьбой девушку наряжают в такое одеяние и скрывают лицо, как и наряд под плащом. Она выходит в полночь и должна пройти весь город от ворот до церкви, не оглядываясь. Её будут звать, ей будут кричать, но она должна идти к церкви, где её будет ждать пастор, готовый провести обряд очищения перед свадьбой. Считается, что так она показывает всему народу свою решимость и любовь, не поддающуюся демонам вокруг неё.

Только вот я собираюсь не на встречу со своим любимым, а сделать то, о чём даже думать не хочу. Сегодня предстоит мне узнать: ошиблась ли я снова или он сдержит обещание. Всё кажется таким глупым вокруг. Действительно глупым и невероятным. Вампиры, оказывается, существуют, существуют на этой древней земле, таящей в себе легенды. И вот оно подтверждение им. Но я не уверена в том, что такая же. Могу оставить себе человеческую сущность. Могу и оставлю. Раз все обернулось против меня, то и защищать остаётся себя самой.

Надеваю капюшон, натягивая его глубже, и хватаю рюкзак, вешая на плечо. Я собрала все, что мне может понадобиться. Фонарик, вода, антисептик, даже небольшой черпак я захватила для раствора, и его одежда. Как я пройду туда? Не знаю.

Первый раз в своей жизни вижу, что Хэллоуин – не праздник очищения, а действительно тёмная ночь, в которой бродят проклятые создания.

Иду по улице, где тут и там встречаются разряженные ребята с мешками для сладостей в национальных костюмах. Мало кто переодевается в другое. Только молодёжь и то, решившая выделиться. А таких крайне мало. Поэтому и мой образ сливается с людьми. Слышу с площади зазывающие своей радостью румынские мелодии, но я не обращаю на это внимания, даже смех меня не радует. Они ведь даже не предполагают, что их ждёт смерть тут. Это последняя ночь в их жизни и только в моих силах спасти их. Смешно, действительно смешно, что девочка, обычная восемнадцатилетняя девочка, которой я должна быть, стала той, кто развернул войну. Я виновата полностью и пришло время отвечать за свои ошибки.

Подхожу к дороге, прячась за деревьями, чтобы осмотреть тёмное пространство перед освещённым зданием церкви. Никого. До полуночи ещё три часа. У меня есть три часа для новой ошибки. Хотя ошибка ли это? Нет. Нарушать правила во имя блага – правильно.

У меня нет никакого плана, совершенно никакого. Только уверенность в своих действиях. Я спущусь туда, чего бы мне это ни стоило.

Подхожу к церкви и тяну на себя дверь, вхожу в освещённое ярким светом и свечами пространство. Только сейчас кривлю нос от неприятного запаха ладана вокруг. Противно. Мои шаги отдаются по безмолвному пространству. Под свечами ключи, скорее всего, рядом с крестом. Как открыть его?

– Мисс? – удивлённый голос пастора заставляет меня замереть.

– Отец мой, благословите меня, – шепчу, поворачиваясь к нему.

– Мисс Браилиану? – голубые глаза мужчины распахиваются в ещё большем удивлении, когда он узнает мой голос.

– Да, – киваю, снимая капюшон. Грех. Нельзя быть тут с непокрытой головой. Но я в парике, и, честно, как-то плевать сейчас на это.

– Дитя моё, что тебя привело сюда в эту ночь? – он подходит ко мне, протягивая руку, чтобы я склонилась и поцеловала её.

Ничего не делаю, только смотрю в его глаза, соображая, как пройти туда. Он понимает, что я не собираюсь приветствовать его, как следует. Поднимает подбородок, сжимая губы, и прищуривается.

– Вы спрашивали, что привело меня сюда, верно? – медленно интересуюсь я, тяну время, пока глазами ищу что-то тяжёлое. Решения сами рисуют в голове план.

– Верно. Прошу тебя уйти и развлекаться. Сегодня праздник, и твоя мама будет недовольна. Тебе тут не место в этот час, – требовательно произносит он.

Вижу крест на молитвенном столе и провожу по нему пальцами. Когда я стала такой? Другой? Беру его в руки и поворачиваюсь к пастору.

– А где мне место, ваше преосвященство? – насмешка, даже язвительность появляется в голосе. Но мои слова, совершенно не мои. Словно не я это поизношу. Легко так. Прилив сил и уверенности.

– Аурелия, прошу тебя выйти, иначе мне придётся вызвать твою мать, – предостерегает он меня.

– А как же помощь ближнему своему, а, пастор? А как же защита от лукавого, который внутри меня? Не вы ли должны освободить мою душу от него? – приближаюсь к мужчине, держа двумя руками крест.

– Твоя душа чиста, дитя моё. А служба будет по расписанию, там мы и обсудим это…

– Сейчас! – перебиваю его, повышая голос. Как же это сделать? Один удар… куда? Помоги мне. Вэлериу! Помоги, ведь я не могу это сделать.

– Я вызываю мэра, и пусть она сама с тобой разбирается! Что за неуважение к святому месту? – кричит он, разворачиваясь, чтобы уйти от меня. В этот момент мои руки замахиваются, и я обрушиваю на его голову крест. Громкий грохот и стон раздаются по всей церкви.

С ужасом отбрасываю крест, подбегая к мужчине, смотрю на рану с яркой кровью на его затылке. Она растекается вокруг него. Отступаю, трясущимися руками закрывая рот. Господи, что я наделала? Я убила его! Я стала убийцей из-за него!

– Аурелия, скорее, он жив, не беспокойся, – появляется голос Вэлериу и сердце уже медленнее стучит в груди. Киваю невидимому собеседнику и подбегаю к кресту, ища руками, где же хоть какой-то рычаг. Ничего нет, одна стена и все, но дверь была… была где-то тут.

– Глаза… глаза Иисуса… – шёпот рядом с ухом. Перевожу взгляд на распятие и подхожу к нему. Смотрю в золотые глазницы, на щеки, где нарисована кровь из красных камней.

– Отвратительно… – комментирует Вэлериу. Как он видит это?

Ладно. Глубоко вздыхаю и прикладываю пальцы к его глазам. Жмурюсь и давлю на них. Щелчок и крест подаётся вперёд. Открываю глаза, хватаясь за край, и сильнее тяну на себя, отодвигая дверь вбок.

Теперь ключи. Они под свечами, если их никто не забрал. Опускаюсь на пол, поднимая белую ткань, и ищу, но на полу ничего нет под столиком, где стоят свечи. Ползаю по всему пространству, хотя это осложняется моим одеянием. Ничего нет. Поднимая голову, осматриваю деревянную плоскость над головой. Небольшое углубление прямо в центре. Подползаю к нему и вожу руками, ища, где же его открыть. Снаружи. Вылезаю из-под ткани и встаю на ноги. Передвигаю свечи, ставя все на пол, и срываю ткань, отбрасывая назад. Нужно что-то острое, чтобы подхватит дощечку. Копаюсь в рюкзаке, ищу нож, который так предусмотрительно захватила с собой. Достаю его и вставляю в прорезь, цепляя дерево. Оно отбрасывается, и улыбаюсь, подхватывая руками связку ключей.

Быстрым шагом вхожу в тёмное пространство, пряча нож и доставая фонарик. Свечу себе, чтобы не упасть на лестнице. Одной рукой держу длинное платье, дабы не споткнуться об него. Достигаю низа, где фонарь уже не нужен. Факелы так и горят. Вытаскиваю один из них и иду по тоннелю. Чуть ли не бегу до двери. Пробую каждый ключ, пока один из них не попадает в замочную скважину и не открывает замок. Распахивая дверь, вхожу туда, где была совсем недавно. Я стою прямо наверху, а перед моими глазами мрачная и погребённая Сакре. Свечу себе под ноги, чтобы понять, как же спуститься? Они ведь как-то это делают. Но нет лестницы, только небольшой выступ, на котором и стою я. Падать будет очень больно и опасно, тем более подо мной камни. Как они спустились?

Бегаю глазами по пространству под ногами, освещаю стену сбоку себя и замечаю совершенно узкую лестницу и верёвку. Она слишком узкая для человека и состоит из земли. Попытаюсь.

Закрываю дверь на ключ и оставляю его в замке. Поворачиваюсь лицом к городу и прижимаюсь спиной к стене. Сглатываю от страха, потому что из-под моих ног сыплются камни. Шаг за шагом. Медленно. Боязно. Ощущаю давление в груди. Кислорода тут не прибавилось. Жарко. Неимоверно жарко, но это неважно, пока я иду. Главное, не упасть. Останавливаюсь, чтобы поправить рюкзак и немного передохнуть. Все же не понимаю, как маме удалось так быстро спуститься?

– Аурелия…

– Иду я, иду, – шепчу, облизывая губы и продолжая спускаться. Черт, уже вся покрываюсь испариной от жаркого воздуха вокруг. Наконец-то, дохожу до низу и развязываю плащ, бросая его позади. Уже лишний. Сконцентрироваться на том, где эта церковь, ведь я оказываюсь с другой стороны города – сложно. Голова немного кружится.

Ещё один вдох и свечу себе под ноги, огибая выступы разрушенных домов и просто камни. Вижу крест, лежащий на земле и закрытую дверь.

Собраться с силами, чтобы увидеть снова эти скелеты. Должна. Такие же будут, если я этого не сделаю. Рывком открываю дверь, широким шагом иду к каменному гробу. Плита снова на нём и это значит, что потрачу неизвестно сколько времени, чтобы сдвинуть её. Ладно, уже делала и сейчас смогу. Сейчас я сильнее, чем была тогда. Ставлю факел на то же место, что и ранее. Сбрасываю рюкзак на пол и упираюсь руками в камень. Господи, даже забыла, какой он тяжёлый. Толкаю изо всех сил, останавливаюсь, чтобы сделать передышку и снова. Толкаю, сцепляя зубы. Кривлюсь, упираясь ногами в пол. Ещё раз и камень поддаётся. Затем ещё и ещё, пока не падает позади. Кривлюсь от знакомого неприятного запаха раствора. Мне кажется или стало хуже? Пытаюсь не смотреть на тело в воде, но ничего не могу с собой поделать. Глаза сами перебегают туда.

Он отвратительный, ходящая страшилка даже для взрослых. Уродливый настолько, что ком тошноты застревает в горле. Мотаю головой и отворачиваюсь. Раскрываю рюкзак, вытаскиваю его одежду и кладу на скамью. Одеваться я ему не собираюсь помогать. Ещё чего… хватит того, что я, вообще, тут. Достаю черпак и подхожу к гробу.

Закатываю рукава и зачерпываю первый раз. Рот раскрывается в беззвучном болезненном крике. Боже, как щиплет. Вытаскиваю руку и выливаю раствор на пол. Вся моя рука становится красной.

– Я не смогу… тут много спирта, – шепчу, с опаской смотрю на тело, покачивающееся внутри.

– Не волнуйся, Аурелия, ни единого напоминания не оставлю на твоём теле, как благодарность, – раздаётся его голос. Но он ведь молчит. Невероятно.

Перекладываю в другую руку и снова выливаю порцию жидкости. Кривлюсь, но продолжаю, постоянно меняя руки. Невероятно больно, кажется, что кожи уже не осталось. От усилий и терпения этой экзекуции над собой вся покрываюсь потом, что катится по лицу. Наконец-то, раствора остаётся совершенно немного, ещё меньше чем в тот раз. Мне повезло, змеи нет.

Мои руки горят, вызывая тошноту именно от боли и покалывания очень острого и ядовитого на коже. Но пересилив все, что происходит сейчас с моим организмом, я поднимаю голову, смотрю на Христа и ищу руками конец цепи. Все же отвращение никуда не деть, проще не смотреть на него. Избегать этого изучения мумии.

Нащупываю пальцами прямо под его шеей кончик цепи и вытаскиваю, перемахивая его на себя. Наклоняюсь ниже, теперь мои руки по локоть в этом растворе. Издаю стон от прожигающей боли и жмурюсь.

– Тише… тише… Аурелия… радость моя, – ласковый шёпот проникает в сознание и это облегчает состояние немного. Но реакция организма все же даёт о себе знать и по щекам катятся слезы, когда царапаю кожу, вытаскивая из-под него цепь. Рукава рубашки все изрезаны и окрашиваются в алый цвет от ран. Страшно снова опустить туда руки, потому что будет ещё больнее. Вытираю нос о плечо и тяну цепь, сжимаю зубы, забираясь вновь под его тело, и тащу. Почему сейчас это делать так сложно, ведь тогда я не замечала этой жуткой боли? Вспоминаю… короче, она была короче, и раствор был мягче, чем сейчас.

Уже нет сил, разматывать эту цепь, а дошла я только до его рук с крестом. Тем же самым, что и был. Она тяжёлая и длинная, поэтому перетаскиваю часть за пределы гроба и подхожу к его ногам, обмотанным бинтами. Нахожу там кончик и все сначала. Я даже рук не ощущаю, кажется, что задеревенели. Онемевшими пальцами нащупываю цепь и, наконец-то, избавляю его от этого.

Мне необходима передышка, глаза сами закрываются, а ноги подкашиваются. Опускаюсь на колени, прижимаясь лбом к пыльному камню, и дышу. Быстро, мелкие глотки воздуха, ставшим невыносимо горячим и сухим, не дают насыщения организму. Поворачиваю голову к рюкзаку и пытаюсь найти там воду. Но пальцы не слушаются, совсем, оставляю после себя на ткани кровавые отметки и наконец-то достаю бутылочку. Открыть её так сложно. Зубами. Поддается, и выплёвываю крышку, поливаю себе на руки, смывая кровь и этот раствор. Как хорошо.

– Аурелия, времени мало, – проносится передо мной шуршащее эхо.

– Да… да… сейчас, – шепчу я, выбрасывая бутылку, и поднимаюсь на ноги, опираясь о гроб.

Дотрагиваюсь до креста и вытаскиваю его из рук Вэлериу. Но сил нет отбросить это, только опустить руку рядом с собой и услышать громкий стук.

– Кровь, драгоценность моя, твоя кровь, – говорит он. Теперь для меня наступает самое сложное, ведь я не переношу этого. Даже об одной мысли, что придётся нанести себе разрез, тошно и страшно.

Перед глазами прыгают огоньки, когда я поворачиваюсь и ищу в рюкзаке нож. Хватаюсь за рукоятку и выпрямляюсь, вставая у изголовья. Надеюсь, это не будет для меня крахом собственных иллюзий. Собираю свою волю и подношу нож к запястью. Не могу. Не могу причинить себе ещё большей боли. Рука дрожит. Закрываю глаза на секунду, делая глубокий вдох.

Странная лёгкость появляется внутри. Сердце, секунду назад так быстро бежавшее в груди и не дающее мне надругаться над своим телом, стучит медленнее и размереннее. Спокойствие и тишина накрывают меня. Открываю глаза, но ничего не вижу перед собой. Только пейзажи леса и гор, слышу музыкальный стук воды где-то рядом. Как же красиво и свежо вокруг.

Стою на этом обрыве, а губы улыбаются, впитывая в себя все краски этой природы. Единство – вот, что мне необходимо. Стать единой с этим великолепием. Перевожу взгляд на нож в моей руке и свободно подношу к запястью. Надавливаю на кожу, но даже ни капли боли не приносит это. Тёмная кровь появляется, скатываясь по руке. Веду увереннее по запястью и перекладываю нож в другую руку. Делаю то же самое.

Бросаю нож вперёд и закрываю глаза, опуская запястья. Кровь, вытекающая из моего тела, дарит мне неповторимое облегчение и желание умиротворённости. Колени подгибаются, падаю на них, опуская голову, и держу руки где-то вверху.

Неожиданное ледяное прикосновение к моим рукам заставляет меня распахнуть глаза и с ужасом увидеть, что никакой природы нет, нахожусь в месте, покрытым печалью и горем, с похороненными тут людьми. Мои руки тянут куда-то вниз.

– Нет… отпусти, – шепчу, пытаясь вырваться из этой хватки. Кто держит меня так крепко?

Пытаюсь брыкаться, но меня сильнее удерживают. Задыхаюсь от страха и так не вовремя понимаю, что всё было ложью. Я умру сейчас от нехватки воздуха и сил в теле. Кажется, что вся кровь течёт именно к запястьям.

– Вэлериу… прошу… хватит, – молю я. Что-то острое впивается в мои руки. Кричу… нет… хочу кричать, но только хриплю, одновременно издавая громкий стон от боли.

Сопротивляться бесполезно, я не вырвусь из этих рук, не спасусь и только пытаюсь оставаться в сознании. Сложно. Мутно и горько внутри.

Мои волосы, волосы моего парика поднимаются под воздействием сильного ледяного ветра, образовавшегося вокруг. Факел тухнет под этим потоком, а меня просто подхватывает волной, и чувствую, как поднимает в воздух. Одна секунда и меня выносит из этого места, опрокидывая на спину. Больно ударяюсь позвоночником и затылком, издавшим громкий треск, раскидывая руки.

Хотела ли я этого? Не знаю. Ничего не знаю больше, но сейчас снова так хорошо лежать и смотреть на темноту надо мной. Вокруг меня что-то происходит, шумит так громко, а я лежу… лежу и смотрю. Вижу ли я что-то? Ничего. Только бы отдохнуть вот так.

 

Viginti quinque

Моё отстранённое внимание привлекает сильнейший грохот впереди меня. За долю секунды воспоминания, только было вырвавшиеся из меня, с шумным звуком врываются обратно. Картинки проносятся перед глазами. Грудь поднимается в глубоком вдохе, и я резко сажусь. Моргаю, привыкая к такому положению тела. Очень странно. Буквально несколько минут назад не ощущала живого воздуха в себе. Голова раскалывалась. А сейчас… сейчас как будто ничего не было. Внутри меня достаточно силы и кислорода. Не единого напоминания о боли.

Хмурюсь, анализируя эти наблюдения. Смотрю вперёд. Темно. Но могу различить, что дверь в церковь закрыта. Но я же была там? Была или нет? Это страшно путаться в своих снах, фантазиях и реальности. Ведь сейчас я действительно не могу ответить даже самой себе: было или нет. Все вокруг не тронуто, а я помню… кровь и ветер.

Поднимаю руки, рассматривая белоснежную кожу без единой царапины на ней. Удивление, даже шок, заставляет меня пощупать свои пальцы. Не верю… как… почему…

Палец застревает в мокром рукаве, а именно в разрезе ткани. Прищуриваюсь, поднося руку к глазам. Да… да есть разрыв ткани, окрашенный кажется в тёмную, практически чёрную кровь. А на коже ничего.

Наверное, я бы так долго сидела и дивилась своим рукам, если бы не звук, раздающийся напротив меня. Скрип и сухой треск поломанного дерева.

Медленно поднимаю голову, наблюдая, как дверь церкви, словно в замедленной съёмке, открывается. За ней темнота, в которую я вглядываюсь. Наступает тишина, настолько идеальная, что слышу, как кровь бежит по венам и заряжает сердце сильнее и сильнее, как моё дыхание становится прерывистым. Шуршание земли где-то впереди, неприятный хруст, шаги. Господи, я боюсь, очень боюсь. Никуда этот страх не вырвать. Он уже внутри меня, он уже забрался в сознание и повелевает им. Он блокирует любое движение, и мне остаётся только слушать и смотреть вперёд.

Неожиданно в церкви зажигается что-то, осветившее пространство. Откуда… не успеваю я даже развить эту мысль, как она обрывается. Ведь прямо в проёме церкви стоит человек. Но человек ли это, я не знаю… мумия… Вэлериу. Смотрю на его ботинки, уже покрывшиеся пылью. Делает шаг, а я отодвигаюсь. Ещё шаг, не поднимаю взгляд, до ужаса боюсь увидеть это лицо. Его шаг – моё движение назад. И так продолжается до тех пор в этой гнетущей тишине, пока я спиной не упираюсь в колодец. Жмурюсь, быстро дыша. Я чувствую, какой холод идёт от него, он дотрагивается до каждой клеточки моего тела.

Открываю глаза, а он не двигается. Смотрю на ноги. Губы от страха трясутся. Наверное, сейчас и меня убьёт. Сейчас…

Прямо перед моими глазами опускается рука с длинными и острыми ногтями, развёрнутая ладонью вверх, словно предлагает мне помочь встать на ноги. И рука… действительно рука, не то, что я видела в гробу… а кожа… белая… но кожа. Немного сухая и потрескавшаяся, как будто он был долго на сильном ледяном ветру.

Моя рука дрожит, поднимаясь к его. Боже, что я творю? Но не могу ничего с собой поделать, я уже дотрагиваюсь до его руки, ощущая, как меня обдаёт ледяным прикосновением. Длинные пальцы обнимают мою ладонь и тянут на себя. Медленно поднимаюсь, скользя взглядом по чёрной футболке и белоснежным волосам, начинающимися от груди и завивающимися упругими и мягкими волнами.

Поднимаюсь глазами по шее, покрытой нормальной человеческой кожей, по квадратному подбородку, по белым потрескавшимся губам, имеющим красивую форму и ямочку над ними. По грубоватому носу с горбинкой и упираюсь в глаза, смотрящие прямо в мои. Задерживаю дыхание. Невероятно. Такого цвета я в жизни не видела. Они светлые, настолько светлые, что кажется это белок, очерченный тёмным кругом.

– Ну, здравствуй, Аурелия, – произносят его губы. Выпускаю воздух сквозь приоткрытые и сухие губы. Облизываю их, бегая глазами по этому лицу, совершенно не напоминающему то, что я видела там. Это человек. Необычный, с довольно резкими скулами, но молодой парень со своеобразной и пугающей внешностью.

– Вэлериу? – осторожно шепчу я, аккуратно высвобождая свою руку из его.

Приподнимает уголок губ, а я поверить не могу, что такое возможно. Он ведь был мумией, а сейчас… и правда, жив, даже эти глаза, блёклые и имеющие неповторимый оттенок, не меняют этого восприятия.

Сдвигает белоснежные брови и поднимает руку, она тянется к моему лицу. Отодвигаюсь от неё, но его ногти касаются моего парика. Недоуменно смотрит на меня, а я на него. Боже, не трогай меня, прошу. Сжимает в руках волосы и с силой срывает парик с меня. От этого движения меня немного шатает. Он словно изучает меня, невозможно долго осматривает моё лицо и тянется снова к моим волосам, заколотым сзади. Мне страшно сейчас даже дышать, ведь разумом я понимаю, кто передо мной. Оживший труп, питающийся кровью. Моей кровью. Вампир. Но сделать ничего не могу. Стою и чувствую, как его ногти дотрагиваются до моих волос, и подхватывают шпильку, отбрасывая, затем ещё и ещё, пока мои волосы не падают, рассыпаясь по плечам, груди и спине.

– Не делай так больше. Поняла? – приподнимает руку перед моим лицом. Быстро киваю, но не понимаю, что не делать-то.

– Тут должно быть больше света, – говорит он и одним взмахом руки вокруг нас озаряются яркие вспышки. Мотая головой, нахожу факелы, разбросанные по всему пространству этого города и горящие ярким огнём. Удивлённо смотрю на это чудо и перевожу взгляд на Вэлериу.

– Я… как… невероятно, – шепчу, обескуражена таким фокусом. Он отходит от меня и немного кланяется, прикладывая руку к груди.

– Все, чтобы увидеть на твоём лице улыбку и прекратить этот неприятный аромат страха, – делает снова движение пальцами, словно что-то между ними перекатывает.

Это ненормально, но издаю смешок на такую манеру. Теперь он удивлён, а я всматриваюсь в его глаза, недавно казавшиеся белыми, но они голубые. Имеют отголосок этой синевы, что есть в моих. Определенно голубые с серыми бликами. Делаю сама шаг, изучая парня. Волосы такие пепельные, как у старца, что я заглядываюсь на них и не замечаю, как моя рука тянется к ним. Ощущаю пальцами насколько они упругие и живые. Пальцы инстинктивно перебирают их, а я, наверное, с ума схожу, потому что продолжаю своё занятие. Я ведь думала всё, что угодно, но оказалось, что он похож на человека. На мужчину и очень даже симпатичного. Точнее, интересного и необычного.

Мои пальцы рисуют какие-то волны на этих волосах, поддающихся им и проминающиеся под ними. Достигаю его лица, но тут же одёргиваю руку, ведь холодный. Но он хватает меня за запястье. Перевожу взгляд на его глаза и слабую улыбку на губах.

– Это нормально, Аурелия. Я изучал тебя восемнадцать лет, теперь твой черёд, – подносит мою руку к своей щеке. Распахиваю шире глаза, когда отпускает запястье и даже не двигается. А моя рука от волнения и чувства инстинктивной опасности дрожит. Кожа такая гладкая, немного шероховатая и холодная.

– Тебе бояться нечего, драгоценность моя, можешь трогать меня, но недолго. Я ещё не привык вновь быть живым, – шёпотом произносит он. Сглатываю и пальцами прохожусь по его носу, где ощущаю горбинку. Улыбаюсь, трогая, как больная, лицо человека, которому больше шестисот лет. Но как? Как такое возможно?

– Прости, – одними губами говорю я, убирая руку от него, а пальцы до сих пор покалывает от его прохладной кожи.

– А теперь моя очередь, – его рука настолько молниеносно поднимается, что не успеваю даже вздохнуть, как острый ноготь оказывается под подбородком. Он приподнимает моё лицо, а я сглатываю от страха, снова появившегося в груди.

– Тише, прошу, не надо. Это неприятно, – поднимает другую руку, снова играя пальцами сбоку от моего лица.

– Ты… ты что, действительно чувствуешь запах моего страха? – уточняю я шёпотом, а он поворачивает мою голову вбок.

– Верно, как и другие чувства любого человека, – спокойно отвечает он, и я прислушиваюсь к его голосу. Он не такой, каким я слышала его, другой. Прекрасное звучание и даже певучесть в произношении на латыни. Глупо, но очень красиво. Я ни разу не слышала, чтобы кто-то из людей говорил на этом языке, и услышать его от того, кто говорил на нём всю свою жизнь – неописуемо.

– Зачем ты рассматриваешь меня, ведь ты сказал, что уже занимался этим? – недоуменно интересуюсь я, когда он поворачивает мою голову на ногте в другую сторону. Надавливает сильнее на кожу, издаю вздох.

– Больно.

– Будет больнее, если не дашь мне посмотреть, – отвечает он.

– На что? – шепчу я. Убирает ноготь, поворачиваю голову как раз в тот момент, когда он подносит палец, с испачканным кончиком в крови, к своему рту. Облизывает его, а я испуганно трогаю своё горло, где ничего нет.

– Раньше я видел тебя твоими глазами. И воспринимал тебя так же. А сейчас, – произносит он, растягивая губы в улыбке и делая шаг ко мне, – сейчас же могу сказать, что никогда не понимал, отчего женские создания так не ценят собственную силу. Эту силу, которую большинство используют для искушения. А вот нетронутые сосуды, наполненные наиболее сочными оттенками, прячут и страшатся этого.

Моргая, глупо смотрю на него. О чём он говорит? Как он мог видеть все моими глазами?

– Почему я? – спрашиваю совершенно другое, что хотелось бы.

Усмехается, делая ещё один шаг и практически нависая надо мной, ведь выше он меня на целую голову. Смотрит в мои глаза, не отрываясь, а я в его. Дышу прерывисто, наблюдая, как чёрные зрачки расширяются и оставляют тонкий цветной обруч, делающий эти глаза ещё удивительнее, чем раньше. И в этой черноте невероятным образом появляется огонь, словно это экран, за которым происходит фильм. Приближаюсь к его лицу, даже поднимаясь на носочки, чтобы увидеть лучше незнакомую метаморфозу. А он горит там, языки пламени колыхаются и манят к себе.

– Аурелия, – шёпот… такой знакомый… глухой и низкий проникает в сознание. Делаю шумный вдох и моргаю. Не замечаю как, но мои руки лежат на его плечах, а сама я очень тесно стою к нему. Настолько близко, что ощущаю его холодную кожу даже через своё платье. От шока даже вымолвить ничего не могу, ведь его руки лежат на моей талии, обнимая меня.

– Прекрасное начало нашего знакомства, не так ли, сладкая моя? – шепчет он прямо в мои губы, растворяя по ним прохладное дуновение ветерка.

– Я…я

– Ш-ш-ш, не бойся, не бойся меня, милая девочка. Я ведь только заманю тебя в свои руки и выпью твою душу. Такие сказки тебе рассказали про меня? Не отрицаю, я грешен, но не тем, Аурелия, моя радость, – слышу, как неприятно ему от этих слов. Вижу, как его лицо приобретает окраску печали, и глаза наполняются грустью.

– Прости, – шепчу я, все так же стоя на цыпочках и держась за него. Ноги от такого положения уже начинают дрожать.

– Тебя не за что прощать, совершенно не за что. Я лишь испытываю благодарность за то, что пришла, – придвигается ко мне и достигает губами моего уха, – и я благодарен.

Вдыхаю его аромат, которого нет, а он обнимает меня. И ведь должно быть страшно, должна бежать или что-то делать иное, но никаких мыслей. Только непонятное чувство в груди, скорее всего, сострадание к его судьбе, затопляет меня. Закрываю глаза, прижимаясь виском к его щеке.

Спокойствие, такое желанное и мягкое, растворяется по моим венам и расслабляет каждую частичку тела. С губ срывается вздох облегчения, и отдаюсь полностью этим холодным объятиям, ведь вокруг нас так жарко и душно. А тут… в этих мёртвых руках спасительная прохлада и кислород.

Плечи Вэлериу напрягаются под моими руками, и он отступает назад, отпуская меня. А я без этой поддержки и обрушившейся на меня краски стыда за то, что позволила себе это, качаюсь, пытаясь сохранить равновесие. Поворачивается ко мне боком, поднимая голову и двигая пальцами. Удивлена и смотрю на него во все глаза.

– Сюда идут… они идут. Где выход? – спрашивает он, даже не смотря на меня.

– Идут? – шёпотом переспрашиваю я и теперь сама слышу громкие женские голоса и один из них узнаю. Мама.

– Аурелия. Выход, – требовательно говорит он, хватая меня за локоть. Бегаю по его лицу, а сердце снова начинает бешено биться. От страха. От этих голосов. От шагов.

– Я… тут нет выхода… только этот, – тихо произношу я. В этот момент ударяют по двери, что песок сверху сыпется, а я вздрагиваю от этого. Вэлериу впивается в мои плечи ногтями, кривлюсь от боли и жмурюсь.

– Выход, по которому вёл тебя. Иначе будет плохо, – шипит он в моё лицо. Сглатываю и открываю глаза.

– Он охраняется, – мой голос тонет в новом сильнейшем ударе по двери и крикам за ней.

– Веди, ну же, – толкает меня. Да, в такой ситуации, я не могу вспомнить не то, что как мы шли, даже не помню, когда родилась.

Глазами ищу лестницу и бегу к ней, подхватывая платье. Взбегаю по ней, чуть ли не падая, но шум за дверью подстёгивает идти. Что будет, когда они увидят это? Что будет, когда узнают, кто это сделал? Моя смерть. А я тут для того, чтобы выжить.

– Темно, я ничего не вижу, – шепчу я, когда ощущаю холодный воздух позади. Недовольное шипение и коридор озаряется горящими факелами.

– Спасибо, – говорю я, выше поднимая платье и начиная бежать. Помню этот коридор, он такой долгий, а тогда казался иным. Короче. Дыхания не хватает, но несусь изо всех сил, пока не торможу у лестницы. Даже не оборачиваюсь, слыша позади уже крики. Его имя.

Спускаюсь и прыгаю в воду, а вот по ней бежать очень сложно. Неожиданно меня подхватывают холодные руки. Хватаюсь испуганно пальцами в плечи Вэлериу.

– Обними меня и закрой глаза, – говорит он. Киваю, выполняя указания. Он закидывает мои ноги на свои бедра, и резкий поток воздуха врывается в лёгкие. Непонятное положение тела, да и интерес, все же заставляют меня распахнуть глаза и увидеть, что он ползёт по потолку, а я лежу на нём. Да так быстро, что крепче хватаюсь в его шею и жмурюсь, а волосы развиваются в потоке воздуха.

Подпрыгиваю на нём, охаю и открываю глаза. Он стоит на ногах перед завалом. Снимает меня с себя и подходит к камням. Ужасный скрежет раздаётся отовсюду, и камни разлетаются в разные стороны под властью его руки. Поворачивается ко мне, шокированную этим, и снова хватает меня за талию. Подпрыгивает и вновь ползёт по стене. Это ведь… Господи…

– Даже не упоминай его имя. У нас с твоим другом плохие отношения, – от удивления на его слова распахиваю глаза и приподнимаюсь, пока он продолжает с быстротой ползти по потолку тоннеля.

– Ты что, мои мысли читаешь? – удивлённо спрашиваю я.

– Приношу свои извинения, но они очень интересные, – спокойно отвечает он, задирая голову.

Лестница. Прыгает в воду и снимает меня с себя, подталкивая к ней. Ладно, потом буду ходить в шоке и с открытым ртом, а пока мне ещё страшно. Взбираюсь по лестнице, а он за мной. Уже не предлагает повторить путешествие на нём, а только головой показывает бежать. Так меня просить не надо, я уже лечу по проходу, выбегая к развилке и в новый коридор. Ещё чуть-чуть. Немного осталось. Мы наконец-то добираемся до ямы, и я сгибаюсь пополам, быстро дыша и стирая пот со лба. Горло иссушено, а сил совсем нет.

– Иди ко мне, – подзывает пальцем, отбрасывая волосы назад. Нужно ли мне это? Может быть, бросить все и пусть…

– Иди! Ко! Мне! Быстро! – рявкает Вэлериу, перебивая мои мысли. Вот уже даже тут опасно думать. Вздыхаю и подхожу к нему.

– Только попробуй, – предостерегает он, подхватывая меня за талию и усаживая на себя.

– Что попробовать? – шепчу я, когда он подходит к стене и взбирается на неё.

– Отказаться, – цедит он, быстрее ползя по ней, и переворачивается на потолок. Не отпустит, да? Закрываю глаза, пока он выбирается по дереву на воздух. Сильный поток вкуснейшего лесного кислорода врывается в мои лёгкие, что голова кружится от этого внедрения.

Отпускает меня, и чувствую под ногами землю. Не скрипучие доски, а землю. Открываю глаза, осматривая тот самый выступ, с которого так бездумно пошла к этой яме.

– Вэлериу! – громкий женский голос проносится по всему лесу. Незнакомый и злой. Оборачиваюсь, видя, как много женщин, именно женщин стоит вокруг замка с факелами.

– Здравствуй, Василика. Не поприветствуешь должно своего Господина? – отвечает парень темноволосой девушке с тонкими чертами лица, искорёженными в гримасе ненависти. Это она? Та самая? Какая красивая даже такая…

– Мама, – шепчу я, замечая среди них её, и делаю шаг, но Вэлериу поднимает руку перед моим лицом, играя пальцами и качая ими.

– Вэлериу, ты не достоин ничего, кроме смерти, – шипит Василика, подпрыгивая и оказываясь недалеко от нас на камнях.

– Даже так, – ехидно усмехается Вэлериу.

– Отпусти девочку, и мы договоримся, – предлагает Иона, которую я даже не заметила. Мой взгляд прикован к лицу матери, с дрожащими губами и выражением страха.

– Моя. До встречи. Я вернулся, – смеётся Вэлериу, хватая меня за талию и толкая прямо в пропасть. Кричу от ужаса, от невероятно сильного потока воздуха и души, оставшейся где-то вверху.

– Спи, – его шёпот проносится в сознании и сливается со свистом, наполняющим голову. Моментально все темнеет, и я полностью мякну в его руках, крепко держащих меня.

 

Viginti sex

Словно по щелчку распахиваю глаза и резко сажусь на чем-то мягком. Мои пальцы тонут в шерсти, перевожу туда взгляд. Меха, огромное количество мехов разных цветов от светло-серого, рыжего до чёрного, а я нахожусь в какой-то комнате, спальне, с деревянной широкой кроватью и пологом из темно-бордовой ткани. Прямо напротив меня горит ярко камин, согревая пространство вокруг меня.

Мотаю головой, пытаясь вспомнить, что произошло, и как я тут оказалась. Это не моя спальня: тёмные стены, старинные канделябры и факелы на стенах, какие-то картины, столик с зеркалом и только мягкий огненный свет потрескивает в воздухе.

Спускаю ноги на каменный пол, замечаю, что я до сих пор в праздничном платье и сапогах. Пытаюсь встать, но голова кружится. Сажусь обратно, чувствую насколько истощена и голодна. Желудок буквально сводит спазмами, сглатываю горькую слюну и медленно дышу.

Помню Вэлериу… человек или же нет… Василика… мама и тьма. Открываю глаза, все же вставая на ноги, чтобы понять, где я нахожусь. Замечаю дверь недалеко от камина справа и с надеждой, что это выход, качаясь, подхожу к ней. Нажимаю на ручку, но это оказывается ещё одна комната, где нет света, а только в ночном луче, льющемся из небольшого окна, блестит сантехника. Ну, хоть на этом спасибо, в туалет тоже хочется, как и умыться. Даже в темноте дохожу и нахожу необходимые мне вещи. На ощупь двигаюсь, потом по стенке и добираюсь до раковины с зеркалом. Не смотрю даже на себя, а открываю воду. Ледяную воду, но и это хорошо. Необходимо, чтобы плеснуть в лицо и с наслаждением замереть.

Шум за дверью привлекает моё внимание сквозь журчание воды. Выключаю её и осторожно подхожу к двери, выглядывая в приоткрытую щель.

– Аурелия, вам не нужно бояться меня. Это я, Петру, – знакомый голос прерывает быстрый стук сердца, и я смело вхожу в спальню, останавливаясь, смотрю на мужчину. Но какого-то другого. Слишком белая кожа и глаза… да, именно глаза больше всего отличаются от тех тёмных, практически чёрных. Сейчас же они светло жёлтые и придают ему странный, даже незнакомый вид. Удивительно, как цвет глаз может изменить лицо. Да и одежда его… хм, очень своеобразная. Чёрные облегающие штаны, сапоги, чёрная рубашка и чёрный, расшитый камнями, жакет.

– Я пришёл, чтобы поприветствовать вас у нас и предложить освежиться, переодеться в чистую одежду и спуститься со мной на ужин. Вы провели сутки во сне, и ваше тело требует подпитки, – спокойно продолжает он, пока я пребываю в лёгком шоке от этой новой манеры взмаха руки с длинными ногтями, как у Вэлериу.

– Что с вами произошло? – шепчу, все же делая шаг назад.

– Ах, это, – улыбается он, указывая на своё тело. – Я вернул свой облик, который так долго скрывал. И знаете, Аурелия, это словно домой вернуться. Невозможно долго прятать сущность под иным слоем. Вам не нравится?

– Мне? Эм… ну… просто странно и вы… где я, Петру? – не могу даже подобрать слов, чтобы ответить ему вежливо, и просто вздыхаю, облокачиваясь о косяк.

– Вы в нашем доме, где вы в безопасности, Аурелия. Здесь вам ничего не грозит. Мой брат выполнил своё обещание, как вы и хотели, – продолжает улыбаться.

– Я… не хотела… только не умереть…

– А вы разве мертвы? Нет же! Посмотрите, вы дышите, у вас прекрасная комната, которую мы выделили для вас, правда, подальше от всех остальных, ведь грех для нас это пища… очень необходимая пища, – медленнее произносит последнее слово, делая шаг ко мне. И двигается он иначе, как хищник, плавно, с грацией и странной полуулыбкой на губах.

– А сейчас примите ванну, насладитесь чистотой и в шкафу найдёте одежду. Брат выразил желание видеть вас только в той одежде, которую он приемлет. Поэтому думаю, вы будете выглядеть прекрасно. Настоящая румынка. Я покажу вам все, – хватает со стены факел и подносит его к огню, зажигая его. А я не двигаюсь, очень сложно сейчас принять эти слова, пока в груди таится страх и желание сбежать.

– Не получится, – говорит Петру, поднимая голову на меня и подходя ко мне.

– Вы что… тоже читаете мои мысли? – изумляюсь я даже несколько обиженно.

– Нет, у меня такой возможности нет, но я чую ваши мысли в воздухе. У нас идеальный нюх, Аурелия. Сейчас вы полны желания бежать, но пойдёмте, я вам кое-что покажу, – он указывает рукой на тёмные шторы и идёт к ним, распахивая одной рукой. Затем открывает стеклянные створки и поворачивается ко мне.

– Ну же, посмотрите сами, – предлагая, он проходит куда-то.

Шумно вздыхаю и отталкиваюсь от косяка, иду в ту же сторону, где скрылся Петру. Холодный, даже ледяной воздух врывается в лёгкие, когда оказываюсь на балконе.

– Видите, – он указывает вперёд. А я от шока, от обречённости и нежелания понимать, просто стою и не могу шелохнуться. В свете луны под нами плещется вода вокруг каменного строения. Она всюду, буквально всюду, омывает выступ, на котором стоит этот замок.

– Она вокруг нас, на берег и к ближайшему городу можно добраться или по туннелю, который очень хорошо охраняется, или же на лодке. Хотя ещё и вплавь, но вы этого не умеете, а умирать так будет очень неприятно. Поэтому здесь нет выхода для вас, – говорит Петру.

– За что? Почему вы это делаете со мной? Что же я вам сделала? Я ведь хотела быть всего лишь свободной, – с болью шепчу я, желая расплакаться, но даже слез нет в моём иссушенном теле.

– Вы свободны, Аурелия. За пределами этого места вас схватят и казнят за предательство или же чего хуже. Поверь мне, я точно знаю. Вы чужая. Теперь вы чужак для тех и других. Вы для них первый враг, за которого они будут драться, чтобы превратить вашу жизнь в ад и использовать вас, как сосуд. Об этом я уже говорил вам. А здесь, среди нас, вы тоже чужак. Ведь вы женщина, необычная женщина из рода Василики. А она враг для нас. Поэтому только в этом месте у вас есть возможность жить. Но пойдёмте обратно, вы простудитесь, – Петру входит в комнату.

А ведь верны его слова, я предала свою мать, предала всех, ради собственной жизни. И теперь надо смотреть правде в глаза – мне некуда идти без денег, без возможности спрятаться, без знаний, без умений выжить в современном мире. Только тут и это тоже не вселяет в меня облегчения. Никакого выбора.

– Аурелия, – зовёт меня Петру. Бросив взгляд на воду, возвращаюсь в спальню, закрывая дверцу, и поворачиваюсь к мужчине.

– Я зажёг для вас свет в ванной комнате, – говорит он, туша факел в каком-то ведре, стоящем в углу. И, правда, в другой комнате светится мягкий отблеск огня.

– А тут нет света? Электрического света? – спрашиваю я.

– Есть, конечно, его провели. Только брат слишком долго провёл в могиле и решил попробовать все новшества этого мира. Пробки не выдержали, и мы ждём, пока их починят. А пока так, – с улыбкой отвечает Петру и подходит к двери с другой стороны камина.

– Я буду ждать вас, – напоследок бросает он, выходит из комнаты и мягко закрывает дверь.

– Ага, – отвечаю я пустоте.

Тяжело вздыхаю, и ведь действительно хочется смыть с себя грязь и запах пота, пыль и, вообще, утечь в канализацию. Но ничего не остаётся, и иду в ванную комнату, плотно закрывая за собой дверь. Ищу замок или хоть что-то, что может мне побыть тут одной без неожиданного внедрения. Нет такого. Надеюсь, все же воспитание у них есть.

Поворачиваюсь к облицованной тёмно-коричневым камнем комнате и оглядываю прямо перед собой золотистую ванну на высоких ножках. Ни душевой кабины, ни шторок, ничего, что скроет моё тело от… да хоть ото всех. Стульчик рядом, а на нём лежат белые полотенца и даже тапочки. Усмехаюсь такому гостеприимству и подхожу к ванне, открывая воду, настраивая так, что сразу идёт пар от воды. Снимаю с себя одежду и бросаю на пол. Испорчена вся и вряд ли тут можно постирать. Забираюсь в ванну и сажусь в воду, смотря на неё.

Ладно, я уже сделала то, о чём… жалею ли? Ведь я смутно помню Вэлериу или стараюсь помнить его так. Отгонять от себя мысли о последствиях, но грудь всё же давит от осознания того, что предала маму. А она разве нет? Она хотела убить меня! Убить…

Закрываю глаза, из которых катятся слезы. Обидно так и не верю, что она хотела со мной так поступить. Но тоже это факт, как и тот, что вокруг меня теперь вампиры. Вампиры, которых не существует в природе. Наверное, я настолько сошла с ума, что издаю истерический всхлип, напоминающий хрюканье от смеха.

Господи, что тут происходит? Ответы даст только сам Вэлериу. И я узнаю, а потом… попрошу отпустить меня. Я не хочу участвовать в этом. Только жить… забыть и жить дальше. Я человек. Но если мама такая же, как и он, то почему я не заметила этого? И почему дышу, ем обычную пищу и… в общем, другая я, а не как они. Живая. А они мертвы. Боже мой.

Хватаюсь за голову, запуская пальцы в мокрые волосы. Поднимаю взгляд на кран, а вода продолжает литься, обещая затопить все вокруг. Тянусь рукой и закручиваю ручки, чтобы не допустить этого. Сбоку лежит мыло и это единственное, что тут есть. Даже шампуня нет, а о бальзаме для волос, вообще, молчу. Беру кусочек мыла, пахнущий приятно розами, и тру себя, а потом волосы. Быстро выбираюсь из ванны, сливая воду, и облачаюсь в полотенца. Холодно-то как после горячей воды. Хватаю свою одежду и несу её обратно в спальню, где так же тихо, как и было.

Бросаю свои вещи около двери и ищу глазами шкаф. Он стоит с другой стороны постели. Подхожу к нему и распахиваю дверцы. Замираю от забитого шкафа. И все это платья, длинные платья, но никак не той одежды, которую нам демонстрируют учебники. Беру первое, зацепившее взгляд, платье и снимаю его с вешалки. Оно странное, ткань не плотная, а очень мягкая, как хлопок и оно все расшито серебристой нитью. Верх платья тоже странный, наверное, вырез там, и он разрисован замудренными узорами цветов, как и под грудью, как и его низ. Прекрасное платье. Кладу его на постель, улыбаясь такой красоте. Я не носила ничего подобного. Наша современная одежда – это ведь джинсы, рубашки, футболки и леггинсы. А тут платье, которое у меня было одно в гардеробе, и то чёрное для церкви. Возвращаюсь к шкафу, чтобы найти белье… ну должно же оно тут быть. Трусики хотя бы. Нахожу балетки, но верх их состоит из ткани, и они тоже всевозможных цветов, напоминающие высокие тканевые сапоги. А белья нет. Нет его и все.

– Петру! – кричу, вставая на ноги. Дверь тут же распахивается и входит мужчина, удивлённо останавливается и опускает взгляд. Но меня сейчас мало волнует, что я в одном коротком полотенце.

– А где… ну это… белье? Нижнее белье? – требовательно спрашиваю я.

– Хм, белье, – медленно отвечая, он смотрит в пол.

– Ага, думаю, вы знаете, что из ткани шьются трусики и бюстгальтер. Моё… уже не пригодно, – киваю, хотя он даже не видит моих действий.

– Не могу сказать… не знаю, Аурелия. Посмотрите там и я… я жду вас, – вылетает из спальни, громко хлопая дверью.

И тут я не получаю внятного ответа. Ладно, ещё раз надо посмотреть. Опускаюсь на колени, забираясь уже в недра шкафа. Нащупываю какую-то коробку, большую коробочку и тяну на себя, сбрасывая этим самым всю обувь. Вытаскиваю что-то напоминающее сундук и открываю его. Вот, где пряталось белье.

Мой рот от шока и смущения открывается, когда подхватываю тонкие, прозрачные ниточки и поднимаю вверх. Это… оу, я не ношу такого. Это очень греховно и вызывающе. Слишком вызывающе. И сексуально. А я… я не сексуальна. Аккуратно, словно это змея, вешаю эту насмешку над нижним бельём на бок сундука и копаюсь дальше. Но все трусики такие, буквально все, есть даже, вообще, с дырками какими-то. И ни одного бюстгальтера. Ничего не остаётся, как выбрать самые плотные, хотя это невозможно, ниточки и убрать все обратно в шкаф, как и запихать обувь, оставив тёмно-синие недоделанные сапоги.

Натягиваю трусики и подхожу к платью, ищу замочек. Сзади. Сбрасываю быстро полотенце и надеваю платье, пытаясь застегнуть его. Но это крайне сложно, что приходится пыхтеть, а о том, чтобы позвать Петру, я даже думать не хочу. Нельзя. Кое-как застёгиваю его, но оно какое-то очень неудобное. Пытаюсь натянуть рукава, чтобы закрыть плечи, но они не натягиваются, только платье поднимается. Сжимаю губы, злясь уже на себя. Грудь слишком стянуло, и она поднялась наверх и её видно. Видно! Черт возьми, да что за платье?! Поднимаю его выше, пытаясь скрыть грудь, но больно, шов прямо разрезает соски и ткань издаёт неприятный звук. Порву его, если буду продолжать. Зло одёргиваю платье, которое слишком открыто, слишком вульгарно. И почему оно такое?! Желудок сжимается снова от спазма, что приходится скорчиться, схватившись за живот. А во рту появляется неприятный кисловатый привкус.

Ладно, потом буду возмущаться, а сейчас последняя вещь – сапоги и могу поесть. Подхватываю сапог и натягиваю его, он доходит до колен и удивительно, но они мягкие внутри и моего размера. Как? Как он узнал все это и когда успел это все повесить тут?

Тоже откладываю эти вопросы, разматывая волосы, и сушу их полотенцем. Но они мокрые и длинные, чтобы высохнуть моментально. А фена тут, уверена, нет, как и электричества сейчас. Подхожу к зеркальному столику и сажусь, открываю дверцы под столешницей, где вижу гребень. Красивый гребень серебряного цвета с темно-бордовыми камнями, какие были тогда… в кресте. Рубины. Расчёсывая волосы, смотрю на себя в зеркало. Слишком белая кожа и уставший взгляд. Бросаю затею высушить и выпрямить свои волосы, поэтому просто заплетаю их в косу и встаю, направляясь к двери.

– Я готова, – произношу, выходя за дверь. Петру отталкивается от стены, пробегая взглядом по моему наряду.

– Вы прекрасны, Аурелия. Но вот, накиньте. Внизу будет холоднее, – в его руках замечаю длинную накидку и киваю. Мужчина помогает мне влезть в расклёшенные рукава и скрыть голову капюшоном.

– А теперь, пойдёмте, – указывает рукой на каменную лестницу. Ну что, пришло время узнать, где я, и получить ответы на свои вопросы.

 

Viginti septem

Мы спускаемся по винтовой лестнице в полном молчании, пока я осматриваю каменные стены с факелами, освещающими нам путь. Петру останавливается около двери и достаёт ключ, щёлкая замком.

– Для чего это? – шепчу, стараясь держаться от этого существа подальше, насколько позволяет узкое пространство.

– Для вашей безопасности, Аурелия. Я уже говорил, что здесь живут только мужчины. А женщины… как вам сказать, чтобы не ранить вашу душу. Они для нас только средство наслаждения и не более. И любую женщину будут воспринимать здесь так, – медленно отвечает он, открывая мне дверь.

– Да куда уж больше ранить мою душу, – усмехаясь, кривлюсь от его слов и обхожу его, выходя в широкий коридор с тёмным ковром и сверкающими канделябрами по бокам.

– Поверьте, места там хватит, – слышу тихий смех Петру, равняющегося со мной.

Мы продолжаем путь по коридору, а наши шаги мягко утопают в ворсе ковра. Я не могу не изучать пространство вокруг себя. Оно притягательно красиво и таинственно. Даже удивительно для меня, оказавшейся в такой ситуации, я с жадностью поглощаю красивые росписи на стенах, символизирующие лес, только не в обычном зелёном цвете, а чёрном и серебристом. Это все переплетается с тканями и удивительными замысловатыми украшениями из сверкающих мелких камней, словно слезы на этих материях.

Перед нами лежит лестница, очень богато украшенная резными и искусными посеребренными узорами на перилах.

– Чей это… что это за место такое? – шепчу я, бросая на Петру взгляд, но он цепляется за его длинные ногти и меня передёргивает.

– Это место было построено ещё во времена жизни брата. Это место – убежище и сюда никому не пробраться, а также не влезть даже мысленно сюда. Вода, окружающая нас, не имеет свойства проводника. Замок Еркас для нашего народа. Только для нас и наших избранных гостей. Его найти очень сложно, и с годами, а потом со столетиями это место облагораживалось, в ожидание законного владельца. И сейчас пригодилось, встретив достойно своего господина, – спокойно рассказывая, Петру подходит к двум новым дверям и распахивает их. За ними такой же коридор, но теперь по бокам замечаю двери.

– Тут много… много таких? – интересуясь, кутаюсь в накидку, ведь действительно прохладнее, чем наверху.

– Сейчас здесь находится сто двенадцать мужчин, – чётко произносит он. Резко торможу, шокировано поворачиваясь к Петру.

– Сколько? – переспрашиваю я.

– Сто двенадцать, Аурелия. Пусть вас не пугает число, оно каждый день меняется. Мужчины приехали, чтобы выразить своё почтение брату. Завтра их станет меньше, они вернутся в поселение, дабы заменить тех, кто защищает его, – снова улыбается и забавляется моей реакцией. А вот мне ни грамма не смешно. Я тут одна среди вот таких вот… таких уродов! И они… о, Господи.

– Аурелия, советую на будущее. Даже в мыслях не произносить это имя, потому что загрызут, – кривится Петру.

– Продолжим путь, ещё немного, – указывает рукой на коридор. Вздыхаю и иду за мужчиной. Мы снова спускаемся по лестнице и подходим к ещё одним двойным дверям. Только это он подходит, а я наоборот замираю, замечая двух мужчин, белесым взглядом смотрящим вперёд. У них нет глаз, совершенно нет, только белки. А лица серые-серые, как у мертвецов. Они не двигаются, меня прошибает ледяной пот, что руки, держащие ткань, начинают дрожать.

– Аурелия, это охрана в обеденный зал. Они ничего вам не сделают, они здесь для вашей безопасности. – Петру переходит на румынский. А я только сейчас осознаю, что раньше говорила с ним на латыни. Но ничего не могу поделать с этим чувством страха внутри, перевожу взгляд, встречаясь с тёмными жёлтыми глазами.

– И ещё одно, Аурелия. Когда мы войдём, попытайтесь не пугаться и не визжать. Приём пищи очень своеобразен. А лучше просто не смотрите, – подходит ко мне, тихо произнося предостережение.

– Не пугаться, – медленно повторяю я, пытаясь… ни черта не выходит. Мне уже плохо. Дышу часто и стараюсь, утихомирь сердце.

– Ну вот, зря я это сказал, – цокает Петру, поворачиваясь к мужчинам и издавая распоряжение открыть двери.

А я стою и глотаю воздух, смотря на каменный пол. От такой быстроты дыхания даже шумит в голове. Она кружится, а ноги дрожат, обещая совсем обрушить моё тело.

Тишина, такая странная и гнетущая вокруг меня. Медленно поднимаю взгляд, скользя по ступеням, ведущим вниз в освещённый зал. Смотрю на Петру сосредоточенного на моём состоянии. Протягивает мне руку, делаю шаг, ещё один и хватаюсь за его холодную ладонь.

– Не волнуйтесь, я сниму с вас это, – другой рукой быстро расстёгивает пуговицы на груди и хватается за воротник, буквально срывая с меня накидку, на секунду высвобождая мою руку, но тут же берет её снова, ведя за собой.

По бокам моё зрение мутное и отдаёт отблеском свечей, когда мы входим в зал, и за нами захлопываются двери. Стены затянуты бордовыми тканями разных оттенков до самого тёмного, вижу мужчин с инструментами по правой стороне от нас. Они ничего не делают, а только смотрят на меня во все глаза. Неприятно. Инстинктивно пододвигаюсь к Петру. Он спускается, а я за ним, все ещё смотрю на этих людей или же нет, которые следят за каждым моим, кажется, вздохом, разрывающим тишину.

– А вот и она, братья мои. Та, которая помогла мне вернуться к вам. Та, которая полна силы, и благородно согласилась погостить у нас, – словно нож, разрезает воздух, певучий голос. Знаю его… помню. Вэлериу.

Сглатываю, спускаясь с последней ступеньки и поворачиваю голову. Шумно втягиваю воздух и вцепляюсь в руку Петру, бегая глазами по сотне мужчин, которые дышат (дышат ли?) совершенно не гостеприимством. Но не это заставляет меня задрожать, а глаза увлажниться. Тела… женские оголённые тела лежат на столах, все покрытые кровью. Не двигаются. Их так много. Весь длинный стол усыпан телами. Мой взгляд останавливается на одном из мужчин с тёмными длинными волосами, а его рот весь в крови, она капает с губ на белоснежную скатерть. Нет, уже всю измазанную кровью. Тошнота подкатывает к горлу, а голова так сильно кружится, что меня шатает.

– Тише, Аурелия, дышите. Я предупреждал, – шепчет Петру, обхватывая меня за талию и держа на весу. А я не могу дышать… не могу… задыхаюсь. Кажется, что все моё тело покрыто ледяным потом, а в голове сильнейший шум.

– Вампиры… вампиры, – шепчу я, поднимая голову на Петру, скривившегося в лице от моих слов.

– Как она назвала нас?

– Вампиры?

– Вампиры!

– Глупая девка!

Моментально зал наполняется шипением, а я жмурюсь, сжимая пальцами руку Петру.

– Брат, – раздаётся знакомый голос прямо перед нами.

– Позволь, – меня буквально отрывают от мужчины, и я оказываюсь в других прохладных объятиях. Мотаю головой, чтобы не упасть в обморок, ведь перед глазами до сих пор столько крови. А я не переношу её… не могу.

– Спокойнее, такое потрясение для юного создания, не так ли? Ничего, привыкнешь и к такому. Ведь это часть твоей души, сладкая моя, – касается подбородка острым ногтем и поднимает голову выше. Приоткрываю глаза, встречаясь с прозрачно голубыми и мягкими лучами льда.

Изменился. Стал другим. Кожа белая и ровная, но практически такого же оттенка, как и у меня. Губы стали розовее, даже алыми по сравнению с оттенком кожи, и мягче. А волосы блестят серебром, собраны сзади, только у лица остались вьющиеся пряди.

Становится легче дышать, тошнота отступает, как и головокружение. Взгляд уже ясен и могу стоять сама, хотя до сих пор дрожу, и мои руки лежат на его груди. Нет стука сердца, только прохладная гладкая ткань белоснежной сорочки с высоким горлом.

– Мне обязательно…

– Да, Аурелия, не оскорбляй моих братьев своим поведением и не обзывай их, – перебивает меня, отнимая палец от моего подбородка.

Прохожусь взглядом по его спокойному лицу. Надеюсь, я не окажусь на этом столе.

– Если только передо мной, – усмехается Вэлериу. Резко вскидываю голову и прищуриваюсь. Снова читает мои мысли!

Не смей этого делать!

Шире улыбается, обнажая ровные белые зубы и даже клыков нет. От этого на его лице появляются ямочки и это удивительно. Ведь передо мной парень… мёртвый парень.

Он отступает от меня на шаг, снова позволяя увидеть этот ужас, который творится за столом. Но если несколько минут назад мужчины просто смотрели на меня с неприятным оттенком злости, то сейчас их лица выражают открытую агрессию, от которой хочется просто убежать. Она такая сильная, что словно пелена накрывает меня с головой, сжимая до маленьких размеров.

Вэлериу предлагает мне руку ладонью вверх, и я вкладываю свою. Ведь если он рядом, то они не посмеют тронуть меня. И я не сделала этим уродам ничего плохого, а они с прищуром следят за каждым моим шагом, готовые наброситься на меня и растерзать своими когтями. Стараюсь не смотреть на них, как и на стол, просто вперёд. Взгляд в никуда. Иду, не знаю как, но иду, и внутри разворачивается буря из чувств. Какого черта они позволяют так на меня смотреть? Не имеют права!

Гордо задираю подбородок, уже уверенней шагая рядом с Вэлериу, пока мы не останавливаемся у начала стола, где стоят два высоких стула. Ловлю взгляд знакомых глаз, не совсем знакомых, а светлее, чем были раньше и ехидную улыбку Луки. И он такой же. Сейчас могу сказать, что этот облик аморальный и отвратительный идёт его внутренней составляющей. Урод снаружи и внутри. Так ему и надо.

– Присаживайся, Аурелия, – Вэлериу помогает мне опуститься на стул, как я понимаю, рядом с его, и сам садится. С правой стороны от него Лука, а слева от меня Петру. И пусть он такой же, но все же симпатия у меня тут только к нему.

– Продолжаем, братья мои. Почему утихла музыка? Я жив и хочу чувствовать это! Выпьем же за здравие нашего рода! Моих братьев! Моего народа! За победу! – громогласно произносит Вэлериу, поднимая серебристый кубок.

Только он замолкает, как на мой слух буквально обрушивается звук национальной печальной музыки, а мужчины подскакивают с мест, выкрикивая ответы, и поднимают такие же кубки, но не делают глотка, а отставляют их, опускаясь лицами к телам. Передёргивает, только бы не видеть этих убийств, и смотрю на скатерть, с моей стороны оставшейся белоснежной.

– Не бойся, они не мертвы, – говорит Вэлериу, крутя между пальцами кубок. Снова знает, насколько неприятно мне глядеть на этих девушек, лежащих на столе.

– Но они не двигаются… и они… они голые, – последнее слово шепчу, повернувшись к нему. До сих пор не могу поверить, что мумия теперь парень.

– Красота женского тела неоспорима. Подними голову, радость моя, и сама посмотри, – делает жест рукой, приглашая последовать его совету.

Поднимаю взгляд, и уже озадаченно смотрю на нескольких девушек, совсем молодых, возможно, моего возраста или же немного старше на вид, свободно прогуливающихся и смеющихся рядом с этими уродами. Они о чем-то разговаривают и даже не стыдятся своей наготы. Совестно должно быть! Ведь я чувствую, как мои щеки начинают пылать, когда глаза опускаются вниз по телу девушки, вальяжно стоящей неподалёку и вижу поросли курчавых рыжих волос между бёдер. Тут же отвожу взгляд и теперь горю. Противно. Насколько можно не уважать себя? Появиться тут вот так! Отвратительно! Греховно!

– А ещё очень красиво, Аурелия. Ты только посмотри, какая юная и нежная кожа, какие вены. А тёмные соски, приглашающие припасть к ним и вкусить, – шепчет Вэлериу. Господи, хватит!

– Она создана для наслаждения, для грехопадения вместе с ней в этот омут прекрасной и бурлящей крови, что бежит по её венам и концентрируется в одной точке. Я даже слышу, насколько она жаждет, чтобы до неё дотронулись. Прикоснулись и свели с ума. Она готова на все, только бы оказаться там, где распыляется порок страсти, – продолжает он уже ближе, прямо мне в ухо.

– Ещё раз даже в мыслях произнесёшь это имя, будешь ходить вот именно так. И мы увидим, что же прячет под этим нарядом сама непорочность, – его шёпот приобретает злость и недовольство. Поджимаю губы, смотря на скатерть.

– Я твоя заложница, Вэлериу? – хотела сказать это тихо, но голос предает меня и звонко проносится по всему залу. Вновь наступает тишина. Но сейчас, в эту самую секунду, я тоже зла, потому что ничего не понимаю, устала и хочу есть, не желаю смотреть на этот разврат, а тем более слушать такие слова в свой адрес.

Поворачивая голову к нему, уверенно смотрю в эти глаза, блестящие в свете свечей вокруг нас бриллиантовыми отблесками. Ничего не отвечает, молчит и смотрит на меня. Пытается, как будто подавить меня своими глазами. Воздух резко становится тяжёлым, невероятно трещащим между нами.

– Братья мои, думаю, вам следует продолжить развлечения в другом месте. Там уже все готово для вас. Оставьте нас, нашей гостье необходимо поесть. А вы её смущаете своим нечестивым поведением. За что будете вознаграждены, – обращается ко всем присутствующим и раздаётся громкий хохот. Сжимаю руки, что ногти впиваются в подушечки ладоней, принося боль. Но это унизительно! Они надо мной смеются! Сами уроды падшие! Извращенцы! Вампиры похотливые!

Только хочу ответить им, чтобы заткнулись, но Вэлериу поднимает руку прямо перед моим носом, играя пальцами, в свойственной только ему манере.

– Не стоит, Аурелия, моя милая, – не глядя на меня, предостерегает от бездумных слов своим бархатистым шипением. А я киплю от праведного гнева на такое. Они продолжают хохотать, поднимая со столов девушек, закидывай их на себя, и моментально все расползаются в прямом смысле слова. Они ползут по стенам, по полу, по потолку, таким образом, опустошая зал.

Да, он ведь так же нёс меня, и что я удивляюсь? Если они такие же уроды, как этот! Остаются только Петру и Лука, продолжающий хихикать, как полный козел. Врезать бы ему, да так сильно за все, чтобы разодрать ногтями эти губы, постоянно ехидные и насмешливые. И глаза вырвать!

– Братья мои, родные мои, отправляйтесь и развлекайтесь. И распорядитесь, чтобы нашей гостье принесли ужин, – с улыбкой говорит им. Они поспешно встают, хотя бы нормальным шагом выходят из зала.

Двери закрываются, оставляя меня наедине с Вэлериу. И вот, кажется, сейчас будет страшно для меня. Потому что его губы складываются в тонкую линию, а его лицо говорит о таком же состоянии злости, какая была у меня ещё секунду назад.

 

Viginti octo

Страха нет, одно желание – не поддаться этому чувству, а узнать с какой целью он приволок меня сюда в эту обитель разврата и порока.

– Не смей. Никогда. Так. Смотреть. На меня. Ясно? – рычит, придвигаясь к моему лицу. Моё дыхание становится быстрее, но не отвожу взгляда от этих глаз, уже полностью поглотившимся зрачком.

– Я буду смотреть на тебя так, как хочу. Ясно? – цежу слова, хотя, чёрт возьми, боюсь. До ужаса боюсь этого оскала, животной злости, так ярко играющей на резко выступающих скулах, и огня во взгляде. Боюсь, что сейчас просто разорвёт меня своими когтями. Но продолжаю. Губы предательски дрожат. Закусываю нижнюю, не давая себе показать ему этого.

– Ты в моём замке! Ты в моём доме! Ты здесь живёшь по моим правилам! – повышая голос, резко встает и опрокидывает стул.

– Я твоя заложница? – спрашиваю, продолжая сидеть на месте. Тоже бы хотела встать, но ноги не слушаются, как и все тело.

– Ты та, кто имеет силу, которая нужна мне. Они ищут тебя. Такую же нетронутую, как и прежде. Не отравленную моим ядом. Но найдут ли? Нет, конечно. Даже если и найдут это место, то не подойдут ближе. Да, ты моя гостья по принуждению. Поэтому, будь добра, моя неизученная радость, не заставляй меня злиться. Я не люблю этого, – уже спокойней произносит, взмахом руки поднимая стул и обратно садясь на него.

– Я ведь предала их, воскресив тебя. Вампира, – прищуриваясь, смотрю на его профиль.

– Не вампиры, моя фантазёрка. Не придумывай нам образы. Я истинный, дитя сладострастия, праведный грех, выживший в этом мире, основатель свободы, высший разум. Ведь эпитетов для меня можно подобрать множество, а ты обижаешь нас своими восклицаниями, – и действительно выпячивает губу, как оскорбленный человек.

– Но ведь вы кровь пьёте! – возмущаюсь я тоже такой вот реакции.

– Кровь людей – наш воздух, продолжение наших дней. Мы убиваем очень редко, пьём дозволенную дозу и отправляем на восстановление. Не калечим мирские жизни, не изводим до полного изнеможения. Да и только. Кровь человека – необходимость, – устало вздыхает и откидывается на спинку стула, беря в руку кубок и делая глоток.

– Ну, так уже существуют банки крови, где можно этого добра найти и в разных группах. Зачем так издеваться над девушками? – произношу я.

– Ох, нет, незабвенная моя, нет. Это не то. Только живая кровь дарит нам силы прямо с носителя. А мёртвая кровь только выброшенные на воздух усилия и причинённая боль обоим.

– Но ты… сейчас ты пьёшь из бокала, – ещё больше изумляюсь.

– Я не голоден, поэтому могу позволить себе это. А они нет. Только я, как первый, использую такой метод поглощения для поддержания настроения, и не более, – усмехается, поворачиваясь ко мне.

Желудок снова даёт о себе знать, закрываю глаза, переживая режущие боли внутри.

– Потерпи, уже несут, – тихо произносит Вэлериу, дотрагиваясь до моих влажных волос. Открываю глаза, напрягаясь, от этого прикосновения. Хочется отодвинуться, но сижу и даже не двигаюсь.

– Последняя, надо же. Последняя из рода Василики и такая странная. Твои мысли постоянно хаотичны и изменчивы, а сердце? Сердце такое сочное и яркое, что я наслаждался этим звуком, пока лежал там, – продолжает перебирать мои волосы, опускаясь ногтем к щеке.

– Откуда ты знал, что я услышу тебя? – шепчу, не поворачиваясь к нему.

– Ты зачата от того, в ком была моя кровь, драгоценность моя. Это и позволило мне найти твой разум.

Удивлённо поворачиваюсь, что его ноготь проходится по носу, и он тут же убирает руку.

– То есть ты хочешь сказать, что моя мама… она…

– Нет, Аурелия. Констанца такая же, как и я. Но создана Василикой, а ты зачата с помощью моего лучшего друга. В нём была моя кровь, и он мой прямой последователь. Ты его дочь. Ох, мой милый Георг, – перебивая, задумчиво смотрит сквозь меня.

– Но… как такое возможно? Я… я не такая… я знаю своего отца… видела его фото…

Поднимает руку, цокая быстро языком и играя пальцами прямо перед моим лицом.

– Снова ошибка и ложь. Это был сосуд. Они слишком погрязли в своей гордыне и не приемлют слияния с нами в прямом смысле. Только используют нас для продолжения моего рода. Я подарил им эту возможность, а они так жестоки, – закрывает глаза, прикладывая руку ко лбу, словно сейчас играет на сцене. Настолько невероятно, что я сижу в шоке и не могу сказать ничего. Только наблюдаю, как лицо парня меняется и приобретает оттенок грусти.

– Чтобы зачать ребёнка, им нужен один человек и один из нас. Они не смогли размножаться с нами, дети съедали своих матерей в утробе. Но они решили, что это этот небесный покровитель их предостерегает от расплаты. Выдумали, что Он простит их души за каждую нашу смерть. Нашли способ рожать детей без моего ведома. Но никогда прощены не будут. Уж я-то знаю, каков ваш Господь на самом деле. Лицемер. И ты, – открывает глаза, блестящие от только известных ему чувств, – ты станешь такой же. Не сейчас. Нет, Аурелия, твоя кровь ценна. Она священна для нас. Она живая и самая сильная. Молодость – твой дар. Ты моё оружие против них. Моя немыслимая драгоценность, – подхватывает пальцами мой подбородок, приближаясь ко мне, – моя месть тем, кто решил за других их жизнь. И ты мне поможешь, моя милая. Красавица моя, чистая душой и грязная мыслями. Совершенна.

Бегаю глазами по его лицу, а мои глаза в раз туманятся, являя его взгляду слезы, немедля появляющиеся. Слишком много эмоций внутри, и осмыслить их – нет сил. Только отчаяние и жалость. Ко всем.

– О-о, душевная моя, ты плачешь. Как же ты прекрасна, но не проливай свои слезы по тем, кто уже не с нами, – касается пальцами моих щёк. – Я обещал тебе защиту, и сдержу слово. А сейчас не хочу, чтобы кто-то видел, насколько ты бываешь чувственна. Это только для меня. Сотри слезы, ужин несут.

Отпускает моё лицо и в этот момент открываются двери, несколько мужчин вносят блюда со всевозможными изысками. Сыры, овощи, баранина, картошка, булочки. Так много, и аромат еды наполняет мой рот, пока глаза пожирают тарелки, аккуратно расставляемые мужчинами напротив меня. Передо мной ставят пустую тарелку и кладут серебряные приборы. Как и кувшин с бокалом ставят сбоку от меня. Все это происходит в молчании и очень быстро. Словно я нарушаю их спокойствие своим желанием поесть, и даже недовольство на этих мужских лицах не скрываемо. Они уходят, наконец-то, избавляя меня от их присутствия.

Уже не скрывая своего голода, я накладываю себе приличную порцию картофеля и запечённой баранины. Еда приятно растекается по телу, и сейчас мне плевать, смотрит ли на меня Вэлериу, как быстро я ем и что это совершенно невоспитанно. Я голодна настолько, что пихаю в рот и сыр, и булочку и не могу остановиться. Только через некоторое время мой желудок наполняется достаточно, чтобы отложить приборы и поднять голову. И вот в этот момент, смотря на шокированное лицо Вэлериу, краска стыда набегает на лицо.

– Прости, – шепчу я.

– Странно видеть, как люди с такой жадностью поедают пищу, которая для нас под запретом. Отвык. Это ты прими мои извинения, моя радость, за такой интерес, но слишком много пропустил, – медленно отвечает он, берет кувшин и наливая мне в бокал воды.

Ну что мне ответить, что мне жаль его? Ни черта не жаль… или жаль, не знаю. Уже не могу понять, кому я верю и как в этом разобраться. Делаю глоток воды и закрываю глаза, вздыхая. Это жест наслаждения родниковой водой, которую я не знаю, но отчего-то помню. Она другая, наполненная холодом и жизнью. Ею не напиться, и хочется ещё, но уже не прошу большего, а оставляю бокал.

– Ты очень похожа на Георга. Тот же цвет глаз и нос… до того, как он его сломал в бою. И волосы, они были у него такие же непослушные и буйные, как и характер. Своим темпераментом ты тоже в него. Тихая до определённого момента. Искусна в самом опасном поединке, – неожиданно произносит Вэлериу, постукивая медленно ногтями по столу.

– Я на маму похожа. И глаза её и волосы, только она их выпрямляет…

– Нет же, милая моя, нет. Констанца имеет зелёный оттенок, а у тебя синий. Это его глаза. Его глаза я ни с чем не перепутаю, – перебивает меня. Хмурюсь, поворачиваясь к парню.

– У мамы синие глаза, я в эти глаза восемнадцать лет смотрю! – возмущаюсь, а он изгибает губы в улыбке, слабо качая головой.

– Я тоже их видел, Аурелия. И я видел эту женщину в истинном облике. От меня не скрыть своей сущности, вижу больше, чем другие. Она меняет цвет с помощью современных… как их… накладок, – играет в воздухе пальцами, пытаясь вспомнить что-то.

– Ты имеешь в виду линзы? – подсказываю я. Кивает.

– Но я не замечала линз. Ты, наверное, просто перепутал, – мотаю головой, но он поджимает губы, показывая мне, что это я глупая, а не он.

– Никоим образом. Я помню всех, буквально каждого встретившегося мне падшего в объятия тьмы или же человека. У меня идеальная память и не только она. Я совершенен во всех смыслах этого слова. Поэтому не спорь со мной, я ведь дольше и лучше знаю Констанцу. И Георг тоже видел её настоящую, – недовольно говорит он.

– Хорошо, – медленно произношу, – скажи мне, если мой отец, предположим, ты прав, и я тебе поверила, один из таких как ты. То как им это удаётся? То есть зачем? Почему? Я совершенно ничего не понимаю.

– Петру разбирается лучше в этом, но и я попробую. Эти ваши премудрости меня только раздражают. Абсурд. Но вернёмся к твоему вопросу. Человеческий мужчина имеет в себе ген, благодаря которому дети рождаются похожие по своей сущности на человека и выживают, как мать, так и дитя. Едят пищу, растут, стареют и тому подобные глупости. Но не все выживают, многие рождаются мёртвыми. А создавать изначально наш вид для твоей матери и ей подобным – невозможно. Только им ве́домые мысли о чистоте крови и вида побуждают их продолжать так стараться создавать подобных существ. Но в твоих жилах течёт наша кровь, кровь другая и изначально греховная. Она активна до определённого момента, – тщательно подбирая слова, отвечает он.

– И они их убивают после этого всего? – шепчу я.

– Да. Одного и второго. Человека, потому что он обратится в низшее существо, желающее только терзать жертв и поглощать не только кровь, но и все, что есть внутри тела. А моих братьев, потому что жаждут истребить нас, – спокойно произносит он, словно мы тут говорим о цветах, которые посажены на клумбах.

– Но почему бы вам… хм, ну тебе и Василике не обсудить все спокойно? Вы же любили друг друга…

– Любовь, – перебивает он, выплёвывая это слово. – Ни о какой любви речи не может идти. Я поддался искушению, пал в забытье и был изгнан из собственного тела. Я признаю свою ошибку за свою веру в это чувство. Но все это ложь, искусная сказка для прелюбодеяний. Никогда не будет мира между нами. Никогда и даже не смей думать о таком!

– Ну, уж ты мне не имеешь права запрещать думать о том, что для меня приемлемо! – повышаю голос, вставая с места. – Для тебя это нормально поедать людей и забирать себе их безвольные души! А для меня приемлемо жить в мире и согласии, на свободе от всего этого ужаса, который ты и она создали! Только вы виноваты в этом!

– Глупость, – фыркает он, встает с места и выходит из-за стола.

– Конечно, глупость, Вэлериу! А сейчас что происходит? Что будет дальше?

– Война, которая должна была состояться ещё шестьсот лет назад. Но я был слишком добр к тем, кто остался, и меня заманили в ловушку. А сейчас у меня есть то, что поможет заманить их, и я выиграю эту войну, – останавливается и поворачивается ко мне.

– Убьёшь всех, – кривляюсь я, качая головой.

– Ох, нет, моя изысканная фрезия, не всех. Тех, кто предал меня. Тех, кто решил за меня мою жизнь. А я ведь мог быть добр и к ним. Все могло быть иначе, но сейчас я больше не буду терпеть власти женщин. Женщина сама по себе истинный грех, а вот мужчины – сила, без которой вы даже продолжить род не можете, а об остальном я умолчу.

– Вот это глупо, вампир. Очень глупо, – ядовито шиплю я. – Война лишь за то, чтобы доказать, кто из полов сильнее – уму непостижимо! Это полная чепуха! В мире живут мужчины и женщины, у кого-то власти больше, у кого-то меньше. Равновесие в природе тоже существует! И нет, Вэлериу, ты всего лишь обижен, что тебя бросили и предали твою любовь.

– Обижен? – рычит он, одним прыжком перепрыгивая стол и оказываясь рядом со мной. Охаю от этого, но не успеваю даже принять такое действие, как он хватает меня за плечи, с силой встряхивая.

– Обижен, Аурелия? – шипит он в моё лицо, моргаю, чтобы хоть как-то унять бегающие точки перед ними. – О, да, я очень обижен за то, что пока грезил о прекрасной жизни с возлюбленной, она обманула меня и опоила, дабы открыть врагам наши ворота. Я до безумия обижен, что моих сестёр и братьев заставили гореть заживо в моём доме! Я обижен так глубоко за то, что мне воткнули нож в сердце и бросили в озеро, умирать и проклинать собственную глупость и веру. Я крайне обижен, что моя душа стала чёрной, а сердца больше нет, и я принял с благодарностью такой подарок, который так же получила та, кто не достойна его! Я обижен до такого состояния, в котором я готов разорвать сейчас тебя!

Губы трясутся от страха, когда его лицо полностью преображается в слишком уродливое, нечеловеческое и яростное. А его ногти порвали платье и уже до боли кромсают мою кожу.

– Ну что, Аурелия, имею ли я право быть обиженным? Конечно, имею. Замурованный на сотни лет, слышащий бесчинства, которым подверглись мои братья и друзья, мой народ. Ты видела, что сделали с твоим отцом. И это был не я, что показывал тебе истину. Это был Георг. Он вёл тебя моими силами, он хотел, чтобы его дочь узнала, насколько её обманывают и насколько она доверчива в своей глупости. Неужели, ни капли сострадания к собственной крови? – уже спокойней продолжает, ослабляя хватку.

– Я… я… – не могу ответить ничего, только закрываю глаза, дабы не разрыдаться от того, что узнала. От бессилия и страха, от жестокости и собственных переживаний.

– Драгоценность моя, не выводи меня больше из себя. Это может для тебя плохо кончиться. А я бы желал, чтобы моя милая девочка была подле меня. Поняла меня, ведь ты же пришла ко мне, движимая той же добротой, которой был подвластен я. Как и каждый из нас. Твой отец. Прекрасный друг, брат и верный подданный. И мне пришлось идти туда, где я встретил обман и смерть. Убивать этих людей, молящихся на меня, так глубоко любящих и признающих мою власть. О, этот ребёнок, так был похож на тебя… ты видела её… а я не мог. Голод… он туманит разум. Убивал и ненавидел того, кому ты поклоняешься. Он обрёк каждую душу на невозможность попасть к нему. Ведь наша жизнь несёт в себе грехи, которые он не прощает. Мной вела злость и боль, но и это не помогло… отравлена наша кровь. О, чистота моего прошлого, не плачь, хотя эти звуки так прекрасны для меня, – прижимает к себе, а я сотрясаюсь в рыданиях, ярко вижу перед глазами то, о чём он рассказывает. Буквально каждое разорванное тело, слышу этот крик отчаяния и чувствую то, что пережил он. И это не может спокойно пройти через меня. Оно разрывает изнутри, когда понимание правды обрушивается на меня и затопляет горем.

– Тебе придётся делать такой же выбор, как и мне, Аурелия. На чьей ты стороне, моей или их. Но я дам тебе время, у нас оно есть, – ласково поглаживает по волосам, когда я всхлипываю на его груди.

– А если я выберу не тебя? – нахожу в себе силы, чтобы спросить это. Поднимаю голову на него, всматриваясь в спокойные светлые глаза, сейчас снова кажущиеся практически светлыми бриллиантами с отблеском неба.

– Если ты скажешь мне, что выбираешь не мою сторону. То я отправлю тебя обратно в Сакре. И в следующий раз встречу тебя клинком, а не улыбкой, – отпускает меня, отходит на шаг, но не прерывает зрительного контракта.

– Но ты сказал, что я тут по принуждению. Выходит, ты лжёшь, – медленно произношу я, вытирая нос рукой и шмыгая им.

– Сейчас ты здесь по принуждению и во имя собственного спасения, которым грезила. Я не вопрошал тебя о выборе стороны. Когда придёт время, тогда мы и поговорим. А на этом откланиваюсь, моя милая, надеюсь, ты найдёшь дорогу обратно в свои комнаты. Не предлагаю присоединиться к нам, ведь пока твой разум не готов принять то, что так жаждет твоя кровь, – немного кланяется мне и проходит мимо, обдавая меня прохладным ветром от его шагов.

 

Viginti novem

Удивлена? Обескуражена? Нахожусь в шоке? В полном внутреннем изнеможении? Да, и миллион раз, да! Падаю на стул, наливая себе ещё воду, и залпом выпиваю её. Затем беру сыр, жую его, только бы занять себя чем-то в этом месте.

Выходит, что тот человек, которого замуровали в цепи и груз был Георгом. Моим отцом! Моим! Отцом! А эта фотография всего лишь фальшь. Тогда почему она хранилась у матери? И все её сказки – ложь. Все ложь! Вся моя жизнь соткана из паутины отвратительного яда, который уже пропитал меня. Гадко так на душе от этих слов Вэлериу. Могу ли я верить ему? Ведь я действительно ничего не знаю об этом. Хотя странный цвет волос, какой преподносился мне чем-то королевским, всего лишь означал отравленные гены. Но я не такая же, как они. Да никогда! Я дышу и хочу сохранить стук сердца, который даёт мне возможность иметь человеческие чувства. А они все жестокие изверги. Он сказал, что война? То есть они будут драться или… не знаю… боже… черт… простите.

Ёжусь от потухающих свеч на столе и больше не могу жевать сыр, выплёвывая его в тарелку, потому что вижу кровь. Кровь людей, которой они питаются.

Но почему я последняя? Почему я так ценна для него и для них? Всего лишь средство для доказательства превосходства и силы. Не более того. А есть ли возможность убить его? Знаю, знаю, что это глупо. Но если… вонзить нож в него? Бросаю взгляд на прибор, беру его в руку, и прячу между грудью под платьем. На всякий случай. Смогу ли я, вообще, убить хоть кого-то?

Остаются на столе два канделябра с короткими свечами, означающими, что мне пора отсюда уходить. Слова Петру про женщин проникают в разум, и подскакиваю на месте, быстрым шагом иду к дверям. Но не успеваю я дойти до них, как они распахиваются.

– Спасибо… эм… наверное, – шепчу я, бросая взгляд на этих белоглазых мужчин, даже не смотрящих на меня. Закрывают за мной двери.

Петру упомянул о тоннеле, по которому можно выйти отсюда. Кусаю губу, поворачиваясь к мужчинам, и натягиваю улыбку.

– Я пройдусь. Мне же гулять можно? – спрашиваю их. Безмолвны. Да и чёрт с вами.

Посмотрим, остановят меня или нет. Вижу лестницу, по которой мы спускались, но поворачиваю направо, медленно иду по коридору с дверьми. Вхожу в новый, и там лестница. Сколько их тут? Никого нет, отлично. Возможно, мне удастся сбежать и не участвовать в этом? Ведь я не хочу этого! Это их война, не моя! Я не желаю быть средством, я человек с правами и собственными решениями. И они все должны считаться со мной. Должны. И точка.

Сбегаю по лестнице, оказываясь в холодном пространстве. Зябко так. Тут уже не горят факелы, ничего нет, кроме тёмных стен из камня. Это он и есть? Но где же тогда охрана, о которой говорил Петру? Никого нет. Ни души. Обнимая себя руками, продвигаюсь вперёд. Совсем ничего не вижу, кроме темноты. Иду быстрее, только бы выбраться отсюда на свет. Тогда вздохну и буду бежать. А что дальше? Да все что угодно, только бы исчезнуть!

Наталкиваюсь на какую-то дверь, ощупываю руками, что-то вроде прутьев из железа. Шарю рукой ниже, нахожу ручку, и тяну на себя. Не поддаётся. От себя и она спокойно открывается. Даже замка нет? Странная охранная система тут, если они на ключ забыли закрыть.

Хмыкаю, вхожу в ещё более холодное пространство, закрываю за собой дверь. Прищуриваюсь, смотря вперёд, где вижу тусклый свет. Направляюсь к нему, как позади меня словно что-то глухо падает. Испуганно поворачиваюсь, сглатывая от страха.

– Кто тут? – шепчу я, но нет ответа, как и, вообще, ни единой души.

Надо выйти на свет. Надо дойти до него. Быстро перебираю ногами. Неприятный скрежет сбоку и уже несусь со всех ног, долетая до мигающей лампочки надо мной. Почему тут свет есть, а там нет его? Останавливаюсь, перевожу дыхание, и смотрю в темноту. Шуршание позади меня. Оборачиваюсь, пытаясь понять, кто здесь. Точно кто-то есть и он рядом.

– Вэлериу? – спрашиваю темноту. Может быть, он так решил напугать меня и отбить желание свободы? Снова скрежет. Поворачиваюсь в другую сторону.

На лицо что-то капает, прямо на мою щеку. Подношу руку к лицу, стирая неприятную густую смесь, и поворачиваю ладонь на свет. Кровь и какая-то слизь. Кривлюсь от отвращения. Но это неважно! Важно то, что надо мной кто-то есть. Медленно поднимаю голову на потолок.

Из горла вырывается крик ужаса, когда непонятное существо белого цвета спрыгивает прямо напротив меня и из его обезображенного рта капает это вещество. А он сам… даже не человек… какое-то животное, напоминающее человека. Ссохшееся. Сгорбившееся. С когтями и острыми зубами. Белыми глазами и торчащими редкими белыми волосами.

Меня пронзает страх. Я даже дышать не могу. Только трясусь вся, смотрю на это отвратительное создание, явно спустившееся не поприветствовать меня.

Раздаётся шорох сбоку, и перевожу туда глаза. По полу вокруг нас лазит куча этих тварей! Сгорбленные и скребут когтями каменный пол. О, Господи! Жмурюсь, ищу рукой под платьем нож, но не успеваю его даже достать. Раздаётся сильнейшее шипение вокруг. Оно болезненно наполняет слух, и я падаю на колени, сжимая руками уши.

– Вэлериу… помоги мне, – одними губами произношу, открываю глаза, и медленно отползаю от них, вставших впереди меня и жаждущих разорвать. Упираюсь спиной в стену, найти хотя бы возможность убежать, спрятаться или же спастись. Но паника, она такая сильная, не даёт даже шанса защитить себя. Пальцы так сильно дрожат, бессмысленно даже пытаться достать нож. Не могу.

Первый, стоящий впереди делает шаг ко мне, и я вжимаюсь в стену. Опускается на передние руки, длиннее человеческих и подходит ко мне прямо вплотную. Жмурюсь и задерживаю дыхание от страха. Слышу его шумное дыхание, как и запах. Гнилья и грязи. Его слюна капает прямо на мою грудь.

– Отпусти меня… прости за то, что потревожила, – шепчу я на латыни. Рычит, я сильнее жмурюсь, а камни стены впиваются в моё тело.

– Правда, я уйду…

Громкий рык застревает в голове. Сжимаюсь, обнимаю себя руками, и готовлюсь к смерти. Глупо. Надо было идти в спальню, а я…

Рычание наполняет все пространство, как и сильнейший свист, вместе с грохотом. Кто-то скулит, что-то происходит. Открываю глаза, вижу перед собой чёрные сапоги и кнут, который трещит и бьёт электричеством. А эти существа забились у другой стены.

– Пойдёмте, Аурелия, – Петру предлагает мне руку, за которую я быстро хватаюсь и поднимаюсь на ноги.

Я счастлива, что он рядом. Пусть вот такой злой и недовольный, но тут. Обхватывает меня за талию, чуть ли не тащит за собой. Ноги спотыкаются друг о друга, пока мы идём по тёмному коридору, оставляя позади вой.

Петру отбрасывает кнут и уже закидывает меня на плечо. Я могу дышать, а другое не волнует. Совсем не волнует больше. Силы просто покидают тело. Я не против. Как мешок с камнями, продолжаю висеть на его плече, пока он быстрым шагом поднимается по лестнице, несёт меня обратно. Молча и крепко держит меня за ноги. Волосы закрывают обзор, но яркий свет говорит о том, что мы вышли в главный коридор, откуда я так бездумно решилась на побег. Слышу мужской смех, но это только усугубляет моё положение внутри. Я всё ещё вижу перед глазами этих тварей, что были там. Кто они?

Мужчина входит в мою спальню и усаживает меня на постель. Отступает от меня и яростно испепеляет взглядом.

– Когда головой начнёте думать, Аурелия? Ещё немного и стали бы ужином одного из них! Неужто, так не терпится? – кричит он. И я его прекрасно понимаю.

– Простите… – шепчу я, виновато опуская голову.

– Простите? Всего лишь простите?! Да вы с ума сошли или как? – продолжает он, уже расхаживая передо мной.

– Да, сошла с ума в этом аду! – тоже подскакиваю с места, хотя ноги дрожат. Но сейчас в теле желание объясниться! Желание, чтобы поняли меня! Хоть кто-то.

– Я узнала, что стала орудием для мести! Я узнала, что у меня отец такой же, как вы! А мать мне лгала! Да и все, во что я верила… буквально все разрушилось, как карточный домик. Что мне было делать, Петру? Я одна тут… а вы такие… а я… я просто хочу жить свободно, – уже плачу, закрывая лицо руками. Плачу от горя, от желания узнать больше о своём отце, от такой участи и от потрясения. Это моя слабость и я имею на неё право. Я имею право желать быть нормальной.

– Аурелия, вам никто здесь не причинит боли, если вы будете слушать то, что вам говорят, – уже мягче произносит Петру.

– А они? – указываю рукой в пол. – Кто были они?

– Низшие. Те, кто создан, только убивать. Это наша армия, которая прибывает, и мы их держим там. Они подчиняются только брату, но никому больше. Это было крайне глупо, ведь я предупреждал, что выхода отсюда нет. А вы, Аурелия, решили иначе. И мой брат зол на вас и обижен.

– Да плевала я на его обиды! – взвизгиваю, да ещё и ногой топаю от возмущения. – Меня чуть не сожрали! А я должна, как пленница, сидеть в этих стенах и ждать! Только чего, Петру? Чего я должна ждать? Собственной смерти? Когда я и так пожертвовала всем, чтобы он воскрес! И жалею! Я безумно жалею об этом! Надо было позволить, чтобы вас всех убили! Убили вас! Тогда бы жила я! – горло першит от крика. Задыхаюсь, хватая ртом воздух.

Мужчина опускает голову, качает ею. Падая на постель, бессмысленно смотрю впереди себя. Выплеснула свой страх, сказала слова, за которые не стыдно. Не корю себя за них. Не могу сейчас разумно мыслить. В голове всё перемешалось, буквально всё.

– И это тоже глупо, Аурелия. Вы не понимаете, насколько связаны с нами. Вы одна из нас. И если мы предлагаем вам защиту, то Василика бы не потерпела того, что вы видели его даже вот такого замурованного. Они бы держали вас в худших условиях, довели до истощения. А потом бы вы согласны были на всё, лишь бы дышать. Вы бы стали для них машиной для оплодотворения. Разве такая участь лучше? – подходит ко мне, присаживаясь на корточки, и берет мои руки в свои холодные.

– Почему так важно, чтобы я рожала им? – шепчу, смотря в его глаза.

– Потому что только вы способны это сделать. Сто лет и ни одного младенца. А вы чудо для них, священная возможность продолжать род. Они тоже теряют силу. Каждый новый член общины – даёт вероятность питания и процветания. Но тела тоже имеют свойство стареть, хотя внешне не подвластны этому. А вы молоды, настолько молоды и свежи, что это стало для них панацеей. Чем больше их, тем они сильнее. Сейчас же они потеряли эту возможность, она у нас. Но мы не стремимся размножаться таким способом. Поэтому для нас вы всего лишь женщина, которую терпят из уважения к своему создателю, – медленно произносит он.

– Они ищут меня? – спрашиваю я, и он кивает.

– Но зачем, раз я предала их?

– Если вы обратитесь и примете веру здесь, среди нас. То они потеряют нить, связывающую их с будущим. А будущее в вашей крови, которой они питались. Скорее всего, Иона брала у вас кровь…

– Я сдавала кровь для очищения от грехов каждый месяц, как и каждая женщина. Не сдавала даже, а из меня её выкачивали, объясняя это тем, что это правильно. Так поступают со всеми девушками, чтобы их организмы были чисты, – перебиваю я его.

– Только с вами, Аурелия. Они смешивали вашу кровь и кровь моего брата для поддержания жизни в стенах. До этого была другая, очень слабая и она умерла рядом с могилой брата.

– Дочь Дорины? – шепчу я.

– Верно.

– Но он её убил ведь? – хмурюсь я.

– Нет, её убила Дорина. Она хотела получить от брата его силу и пыталась воскресить его. Но кровь её дочери не помогла, девушка умерла и всё представили, как убийство и снова оболгали Вэлериу.

– Он сам сказал…

– Вэлериу бывший священник, Аурелия. Вам не следует это забывать. И всех, кто умер в этой церкви, он считает своим проклятьем и принимает эти обвинения. Он винит себя за эти смерти и берет грехи каждого, кто умирает там или же его убивают. Он… – не успевает он договорить, как выпускает мои руки из своих. Падает на спину и корчится на полу, сжимая голову.

Подскакивая с места, подхожу к мужчине, издавшему стон.

– Что с вами? – испуганно шепчу я, пытаясь помочь.

– Мне… мне надо идти… отдыхайте, – сдавленно отвечает он, отползает от меня, словно я самое ядовитое существо на это планете. – Помните, что я сказал. До завтра.

Вскакивает на ноги и вылетает за дверь, громко хлопая ею. А я сижу на полу, непонимающе смотрю вперёд.

 

Triginta

Поднимаюсь с колен и осматриваю свою одежду, снова полностью испорченную от слюней этих тварей и от когтей Вэлериу. Хочется смыть с себя эту вонь, которую до сих пор хранит моё тело. Ищу глазами полотенца, которые бросила на кровать. Но их нет. Прекрасно. А вытираться чем?

Раздражённо вздыхаю и вхожу в ванную комнату, в которой так и горят два непотушенных факела на стенах. Усмехаюсь самой себе, обнаружив полотенца, чистые и аккуратно сложенные на стульчике рядом с ванной. А на них ещё что-то. Подхожу и подхватываю руками чёрную прозрачную ткань. Поднимаю что-то похожее на ночную сорочку, но слишком вульгарную для меня. Боже, я таких вещей отродясь не имела и не должна была иметь. Все это ведёт к греху, как и мысли даже о красивом и чувственном нижнем белье. Подобные сайты закрыты, где можно было бы лицезреть такие наряды. Но нам с Римой удалось раз увидеть показ мод, но он оборвался, и больше не было доступа к этому сайту. Наше же белье было из хлопка, простейшие бюстгальтер и трусики. А тут такие изыски и не для юности, а для зрелых дам. Но выбор разве есть? Ведь спать в чем-то надо.

Ловлю себя на мысли, что пальцы теребят ткань и наслаждаются её лёгкостью, мягкостью и приятной лаской. Оборвать себя на этом. Недопустимо. Откладываю вульгарную одежду и беру утеплённый халат из парчи, темно-бордового цвета и расшитого той же серебристой нитью, что и платье, которое сейчас на мне. Изумительный халат, настолько прекрасный, улыбаясь, кладу его уже бережнее.

Включаю кран и сбрасываю с себя одежду, забираясь в тёплую воду, и смываю с себя гадкий запах, как и волосы, тру с особой тщательностью. Переодеваюсь в предложенный наряд и наглухо застёгиваю халат, обувая тапочки, выхожу из ванной комнаты. Но сна нет, ни в одном глазу, как бы я ни старалась хотеть этого. Мысли. Они не дают спать. Крутятся и крутятся в голове. Быстро настолько, что не могу ухватить ни одной. Сажусь на постели и смотрю перед собой. А что сейчас делают они? Невозможно угадать, потому что я их не знаю. Господи, я даже не уверена, кто я.

Расправляю полы халата, вставая с кровати, подхожу к шторам и раскрываю их. Щёлкаю на ручку, и в лицо ударяет ледяной воздух. Но надеюсь, что это поможет мне уснуть и, по крайней мере, забыть этих тварей внизу.

Обнимаю себя руками, выхожу на балкон. Никогда в жизни не видела чёрное море, да и любое море. Только озеро. Это, я уверена, оно. И я не знаю, насколько мы далеко от берега и где он, ведь передо мной бескрайняя вода и горизонт, мерцающий огнями звёзд. Но делаю шаг ближе к высоким каменным перилам, вглядываясь в волны, бушующие внизу. Я на самом верху замка, в одной из башен, есть ещё одна слева от меня, симметрична моей. Поворачиваюсь к морю, закрываю глаза и вдыхаю незнакомый запах. Невозможно понять, чем оно пахнет. Свободой. Непредсказуемостью. Изменчивостью. Звук волн так прекрасен, так необычен и ласкает слух. Душа словно тянется к этому великолепию, вдыхая в себя этот невероятно прекрасный аромат кристальной чистоты природы.

– Наслаждаешься? – неожиданно вторгается насмешливый голос и прекращает всю красочность момента, да и пугает меня. Распахиваю глаза, поворачиваю голову к сидящему на перилах Луке.

– Что тут забыл? – зло спрашиваю я, отходя от него на шаг.

– Гулял, а ты нарушила мою романтичную прогулку под луной и звёздами, – недовольно произносит он, бросая на меня взгляд.

– Я?! Это ты сидишь на моём балконе! И как ты, вообще, сюда забрался? – возмущаюсь я.

– Просто. Смотри, – подскакивает на ноги и прыгает на кладку, цепляясь ногтями, и как зверь ползёт по камням. Мои глаза распахиваются шире от этого, и я подбегаю к перилам, чтобы лучше рассмотреть это. А он смеётся, ползая по стене, и делает кувырок в воздухе, приземляется прямо за моей спиной.

– Понравилось? Хочешь так же? – спрашивает он, когда я резко оборачиваюсь к нему.

– Не особо, – качаю головой, снова обнимаю себя руками и скрываю тело от порывов ветра вокруг меня.

– Ну и дура, – смеётся он, облокачиваясь о перила.

– Скажи, почему ты так меня ненавидишь? Что я сделала тебе? – хмурюсь, смотря на парня, спокойно стоящего напротив меня. Даже его светло-зелёные глаза сейчас блестят в свете луны странным свечением.

– У меня много причин. Убийство моей семьи, моей возлюбленной, предательство…

– Но меня тогда ещё не было! – возмущаюсь я, перебивая его.

– Ну и что? Самого факта того, что ты состоишь в родстве с Василикой, для меня уже достаточно, как и каждому из нас, – пожимает плечами.

– Почему с ней? Моя мама её дочь или кто? – спрашиваю я.

– В твоей матери, как и в тебе, течёт её кровь, благодаря которой вы вот такие суки. Каждый, кто обращён от первого, является кровным его родственником. И неважно рождён ли он в одном роду с ним или же был просто несчастный, попавший под эту раздачу счастья. Кровь роднит больше, чем ты можешь себе представить. И твоя кровь ещё даст о себе знать, – объясняет он.

– Но я человек, – настаиваю на своём.

– Пока, да. Твоё время пришло. Восемнадцать – возраст, который свидетельствует о готовности организма перестроиться. Если этого не сделать по окончании этого года, то больше никогда не будет возможности стать такой, какой ты должна быть. Ты заболеешь, а впоследствии умрёшь молодой.

Передёргивает от холода, но мне хочется узнать ещё и, несмотря на дрожание всего тела, стою и пытаюсь выстроить вопросы в голове.

– А почему…

– Зайди в комнату, раньше времени болеть тебе не стоит. Брат будет зол ещё хлеще, – указывает рукой на дверь. И даже не хочу отрицать этого, а только юркаю в спальню. Лука входит за мной и закрывает плотно двери, задёргивая шторы.

Осматривается и со всего разбегу плюхается ко мне на постель, словно у нас ночные посиделки.

– Это, вообще-то, моя спальня. Но мне пришлось пожертвовать ей для тебя. Жалко так, – тянет он.

– Переживёшь, – хмыкаю я. Подхожу к камину и вытягиваю руки, чтобы согреть озябшие пальцы.

– Чувствую твой интерес. Спрашивай, пока брат не узнал, что я тут по доброте душевной решил поболтать с тобой, – говорит Лука. Оборачиваюсь к нему, довольно улыбается, настолько себялюбивый, что вызывает только желание ударить его, да побольнее.

– Почему он не хочет, чтобы вы говорили со мной? – выпрямляясь, подхожу к пуфику рядом с зеркальным столиком и сажусь на него.

– Он у нас единоличник, жаждет сам тебя ввести в курс дела. Но во время искушения ничего не слышит, кроме стонов и собственного наслаждения. Для него это сейчас на первом месте, а не ты.

– Во время искушения? – переспрашиваю я.

– Секса, детка, трахается он со своими девочками. Ну не только трахается ещё и питается, как и многие сейчас, – усмехается, когда я закрываю глаза, чтобы перебороть смущение от его слов. Да-да, знаю, что есть такое слово, но оно не произносится. Не разрешается, как и порнография, даже лёгкая эротика запрещена. Строгость и следования правилам. Поэтому для меня все, что касается этого запретного слова, неприятно и… интересно?

– А ты почему тут? – открываю глаза, с прищуром смотрю на Луку.

– Я уже закончил и меня это мало интересует, только питание, поэтому мне скучно стало, решил пройтись, а тут ты такая вся одинокая. Вот я и решил разбавить твою мрачную печаль, повесели меня своей глупостью, – издаёт неприятный смешок.

– Слушай, свали отсюда, а? Достал уже. Ты хоть кого-то, кроме себя видишь? Да и уверена, ни с кем ты не был. Кто ж достоин такого напыщенного осла? Только правая рука! – выпаливаю я от возмущения и тут же густо покрываюсь краской. Это я сказала? Правда?!

На секунду замирает, а затем откидывает голову и громко смеётся, стуча ногами по мехам на кровати.

– Закрой рот уже, – шиплю я, ещё больше собирая в себе ярость на него.

– Ты так скоро сама будешь не против полежать на столе, – продолжает хрюкать от смеха. Подрываюсь с места, хватая подушку на постели, и запускаю в него. Он отбивает её рукой, разрезая наволочку, как и саму ткань, что по всей комнате разлетаются перья.

– Ну, держись, Лия, – садится на кровати и берет в руки другую подушку, швыряя её в меня. Я успеваю отскочить и поймать её. Прищуривается, ожидая от меня ответного хода. И я в долгу не остаюсь, сильнее хватаю её, и забираюсь на кровать, ударяю ею его по голове. Хватается за неё и тянет на себя, а я на себя. Раздаётся сильнейший треск, и я падаю спиной назад, громко кричу. Не успеваю я долететь до пола, как оказываюсь в руках смеющегося Луки.

– Ты идиот, – не могу не улыбаться, продолжая держать часть подушки в своих руках. А вокруг нас полно перьев. Лука бросает меня прямо на кровать под свой задорный смех. Волна перьев поднимается надо мной и зависает в воздухе, настолько красиво кружась, что я задерживаю дыхание и наблюдаю за этим фокусом.

– Смотри ещё, – шепчет он, ложась рядом со мной, и рукой водит по воздуху, заставляя перья кружиться над нами. Это невероятно красиво, невообразимо и сказочно. С таким восхищением я смотрю, как появляются в воздухе разные фигуры. То птица, то змея, то облако, то молния.

– Здорово, – поворачиваю голову к парню, улыбается и играет бровями.

– Так скучал по этому, ты не представляешь. Столько столетий прятать в себе это и довольствоваться тайно кровью животных и редко друг друга. Петру позволял пить его кровь, поэтому так сильно вырос в человеческом теле. Хотя он младше меня на пятнадцать лет. Это невыносимо больно питаться братом, чтобы найти другого, – печаль в его голосе вызывает жалость к нему, которая противоречива, вообще, к такому существу, как Лука. Но мне жаль его, очень жаль.

– Спасибо тебе, Лия, что всё же вернула брата. Он единственный, ради кого я продолжаю жить. Да, я слышу то, о чём ты думаешь сейчас. Твои мысли, как эти перья, летают в воздухе и задерживаются. Имеют разный запах и их можно отличить. Ты противоречива, но ты одна из нас. Тебе проще будет принять то, что, когда окончится война, тебе придётся обратиться. Ты хоть и враг, но весёлый враг и необходимый союзник в бою. С твоей помощью мы отомстим, – поворачивает голову ко мне. А я вздыхаю, отворачиваясь от него. Опускает руку, и перья падают прямо на нас.

– Я просто не могу поверить. Так много информации, так много страха и ужаса, что познала, не дают мне даже думать. Я многого не понимаю. Я не понимаю, зачем убивать друг друга, если можно все решить миром? – сажусь на кровати, смахивая с халата перья.

– Нельзя, Лия. Не мы первые её начали, а Василика. И не будет мира, пока не произойдёт война. Василика не оставит тебя ему, как и не желает того, чтобы мы существовали. Ей было мало того, что брат ей подарил. Она хотела быть единственной в своей власти. Но с уходом брата и у неё ушла часть сил, и осталась возможность только копить их. Брат обратил её, – садится рядом.

– Но… они говорили… Петру говорил…

– Врал, чтобы не забивать ещё больше твою пустую головку. Когда брат очнулся и вышел из озера, первую, кого он встретил, была Василика. Он пытался объяснить ей, что с ним что-то не так. Но учуял кровь, её кровь. Не смог противостоять, и чуть было не убил её, пока пил. Разум сам ему подсказал обменять её жизнь на его часть крови. Он это сделал, и девушка очнулась, уже такой же, как он. Я не знаю точно, что было дальше, но Вэлериу пришлось бежать. Он нашёл нас в горах и обратил меня, Георга, оставшихся мужчин и женщин. Женщин к себе призвала Василика. Она… имеет власть над женским родом. И когда ты станешь такой же истинной веры, как и мы, то сразу пойдёшь по её зову. Нам пришлось скрыться, и мы нашли эту землю, на которой начали выстраивать замок. Один из наших мужчин услышал голос своей жены и пошёл на него, там его схватили и передали Вэлериу послание, что если он не придёт к честному бою, то весь его народ будет сожжён. Ему ничего не осталось. Он запретил нам идти с ним и исчез навсегда. Мы ждали его год, два, три, а потом узнали, что больше никогда он не вернётся к нам. Георг, твой отец, он передал нам мысленно послание, что Вэлериу жив и находится в Эллиаде. После этого и он пропал.

– То есть Василика зла на Вэлериу, потому что тот убил её? – спрашиваю я, медленно осознавая масштаб этой давней вражды.

– Василика зла на брата, потому что он был первым, потому что сильнее, потому что выжил и потому что отрёкся от неё. Женщины, вы такие же влюблённые в себя, как жабы, – кривится Лука.

– И Василика просила его сделать её такой же, когда увидела его. Молила и просила прощения, признавалась в любви. У моего брата было доброе сердце, слишком доброе, которое поглотила женская жестокость и эгоизм. Там что-то случилось ещё, но об этом не говорится больше. С этого момента брат настроен убить Василику, как и других, кто был в то время там.

– Мама… она тоже была? – тихо произношу я, смотря в спокойное лицо Луки.

– Не знаю. Вэлериу не говорит, кто там был. Но, уверен, скажет, ведь нам предстоит с ними встретиться вскоре, и ты сама всё увидишь.

– И моя роль в этом быть наживкой? – уточняю я.

– Возможно, – пожимает плечами, – а, возможно, ты тут только для развлечения.

– Лука! – возмущаюсь я, когда вижу, что вся серьёзность разговора улетучилась словно пыль. И этот черт вновь вернулся к своему неприятному характеру.

– Да, Лия? Хочешь, предложить мне что-то? – оглядывает меня голодным взглядом и ухмыляется.

– Только посмей, – предостерегающе выставляю руку вперёд.

– А я могу показать тебе многое, – его рука поднимается и ногтем он дотрагивается до моего плеча, вычерчивая на нём какой-то узор.

– Я воздержусь. А сейчас уходи, – отодвигаюсь от него, вставая на ноги.

– Да больно и хотелось. Ты скучная, Лия, ничего не умеешь, а если хочешь соблазнить брата, и чтобы он хоть на долю секунды захотел тебя, то… а, да ничего тебе не поможет, – нагло заявляет он. Смеётся и вскакивает с постели.

– Я даже не думала об этом! – уверенно говорю я, повышая голос.

Лука подходит к моей двери и оборачивается, медленно осматривая меня с ног до головы. Встречается со мной взглядом, приподнимая уголок губ.

– Уверена, Лия? Или только хочешь казаться той, в кого тебя пытались превратить? – выходит за дверь, и слышу, как смеётся за ней, спускаясь вниз.

Но я уверена, что ни разу даже не подумала о Вэлериу, как о… о мужчине. Он же мёртвый и сейчас развлекается. Развлекается с какими-то проститутками. А я слушаю его братца и сотрясаюсь внутри от разрывающих меня чувств непонимания того, что мне делать. Покорно принять свою участь или бороться? Есть ли за что? Ничего нет больше. Ни грамма любви к матери, готовой убить меня. И становится себя так жаль, опускаюсь на пол и кусаю руку, чтобы не разрезать воздух вокруг себя криком отчаяния. Мне больно. Внутри так больно от того, что невольно стала вещью. Принять себя новую сложно, ведь столько лет живёшь иначе. А тут все валится на меня снежным комом и подминает под себя. Я одна. Совершенно одна и страшусь будущего.

 

Triginta unus

Медленно открываю глаза и не могу вспомнить, как я оказалась в постели. В этом согретом месте и без халата. Ведь казалось, что выплакала всю душу из себя. Так горько было и так больно, а сейчас пусто. Очень пусто внутри. Приподнимаюсь в постели на локтях, удивлённо осматривая чистую спальню, где буквально недавно было множество перьев. А сейчас чисто и на столике стоит кубок. Подползаю к нему и беру в руки. Принюхиваюсь. Делаю глоток. Вода. Обычная вода. Кто-то был и так заботливо оставил для меня бокал воды. Залпом выпиваю, смачивая дерущее горло от истерики, подавившей внутри меня всё.

Не знаю, какой день сегодня. Встаю на ноги и бреду к окну, чтобы вновь посмотреть в ночь. Проспала целый день? Без сновидений, теперь без голоса, без всего и уже устала. Такое чувство, что работала всё это время, и не было ни грамма расслабления. Вздыхаю и закрываю шторы, направляясь в ванную, где ничего не изменилось, кроме вновь сложенных полотенец на стульчике. Подхожу к раковине и открываю воду, освежая лицо. Даже зубной щётки нет, конечно, зачем она им. А мне необходима. Пальцем тру зубы, и выплёвываю всё в раковину.

И что мне делать дальше? Сидеть и вновь перебирать в голове информацию. Ну что ж ладно. Подхожу к зеркальному столику и сажусь на пуфик, беру в руки гребень. Смотрю не видящим взглядом на своё отражение, расчёсывая волосы.

Итак, начнём сначала. Я, Аурелия Браилиану, рождена не от человека, а от вампира. И пусть они говорят, что они иные. Но они вампиры. Его звали Георг, и он тот, кто пугал меня во снах, вёл к своему другу, захороненному в замурованном под землёй городе Сакре. Там я нашла вампира Вэлериу, пролежавшего в склепе шестьсот лет. Моя мать оказалась не той, кем я её считала. А такой же, как и бабушка, превратившаяся в тётю. Они охраняли его, а я воскресила своей кровью. Но даже отметин нет. Как такое возможно? Ответа нет. Он забрал меня с собой и теперь я тут. Окружена водой и этими вампирами, жаждущими истребить клан женщин, которым правит Василика, бывшая возлюбленная Вэлериу. Бывают ли бывшие возлюбленные? Не знаю. Но, возможно, он до сих пор любит её и поэтому его желание убить её настолько сильно. Его предали несколько раз и заманили в ловушку, а других ловили и продолжали род. Появилась я. Все твердят, что моя кровь священна. Сильная и молодая. Она нужна и Вэлериу, и Василике. Если второй понятно для чего, то первому нет. И я должна принять чью-то сторону, только вот я остаюсь на своей. Буду наблюдать. Другого мне не остаётся, заточенной в этих стенах.

Вздыхаю, откладывая гребень. Может быть, переодеться? Хоть чем-то займу себя. Я теперь боюсь спускаться, после вчерашней встречи с низшими. Лучше тут.

Подхожу к шкафу и распахиваю его, скользя взглядом по нарядам. В этот момент раздаётся стук в дверь. Замираю и оборачиваюсь.

– Да? – говорю я, а голос потухший и охрипший от слез.

Дверь открывается и в спальню входит миниатюрная светловолосая девушка в голубом прозрачном одеянии. Она кланяется мне и оставляет голову опущенной.

– Госпожа, вас ожидают на ужин, – произносит она на румынском языке.

– Спасибо… а ты кто? – медленно отвечаю я. Подхожу к ней, тут же бросая взгляд на руки, без когтей. Значит, человек. Одна из их девушек?

– Анна, госпожа. Если вам нужна помощь, то я могу подобрать для вас одежду, – вежливо предлагает она.

– Да, было бы хорошо, – быстро киваю я, пропуская её к шкафу. Я хочу узнать, что тут ещё происходит, кроме того, что уже знаю. Сажусь на постель, внимательно оглядывая девушку, пока она перебирает одежду. Красивые золотистые волосы распущены и закреплены сзади. И она голая под тонкой тканью, что каждый изгиб её тела можно увидеть, даже не напрягая зрение.

– Ты тут давно? – спрашиваю я.

– Нет, всего несколько дней. Но для меня это честь, – отвечает она, доставая из шкафа светло-розовое платье, и кладёт его рядом со мной на постель.

– Честь? Честь быть среди вампиров? – ехидно произношу я.

– Они не вампиры, госпожа, – улыбается и забирается в шкаф, доставая сундук с бельём.

– А кто ж они? Кровь пьют и твою тоже. Верно?

– Ох, это. Да, но я повторюсь, для меня это честь. Высшие охраняют наш народ от нападений, мы живём в мире и благополучии только благодаря им. От нашего народа каждые полгода выбирают девушек, которые отправляются сюда. И это невероятно, что выбрали меня. В этот раз выборы были раньше и привезли сюда двадцать девушек возрастом до девятнадцати лет, – говорит она, доставая трусики в цвет платья.

– Каково это? – прикусываю губу, хотя не желаю этого знать. Но есть ещё и интерес.

– Каково что, госпожа? – удивляется она, копаясь в обуви.

– Когда тебя кусают? – подсказываю я.

– Меня никто не кусает, – смеётся она и убирает все обратно в шкаф, вытаскивая бежевые странные сапоги, как и вчерашние.

– А как… ну ты… в общем, как кровь они пьют? – шепчу уже, вдруг ещё кто услышит.

– Они разрезают кожу ногтем, но никаких укусов. Они очень бережно питаются, а потом порез исчезает. Даже напоминания нет… иногда, но сильнейшее возбуждение остаётся. Это не объяснить, но когда разрезается вена, особенно на шее или на бедре, то тело натягивается и начинает гореть в такой страсти, что разум наполняется сказочным туманом, как опиумом, – мечтательно произносит она.

– Не поверю, что ты тут добровольно. Скорее всего, тебя ввели в транс или напоили, – фыркаю я. Анна мотает головой и смеётся, закрывая шкаф.

– Нет, совсем нет. Те, кто приходят сюда, резко возвышаются в глазах наших жителей. Это действительно честь для меня. И я ни за что сама не уйду отсюда. Я предана высшим своим сердцем, – и ведь искренне говорит, её голубые глаза блестят от этой любви к отвратительным сознаниям, пользующимся её молодостью и кровью. Я вижу это именно так. Моё подавленное состояние приобретает окраску раздражения на глупость тех, кто так верит им.

– Снимайте халат, и я помогу вам одеться, – произносит Анна.

– Вот на этом твоя помощь окончена. Спасибо, кончено, но я сама дальше, – отвергаю я такое предложение. Я не собираюсь показывать своё тело незнакомой девице, которая спит с этими вампирами. Ещё чего! Да мне стыдно от одной мысли, а тут… нет, и все.

– Хорошо. Приятного вечера вам, госпожа, – немного кланяется и спокойно выходит из моей спальни.

М-да, в этом месте не только ползают по стенам существа, пьющие кровь, уродливые чудовища где-то внизу, но ещё и сумасшедшие девушки, считающие даром Божьим их пребывание тут. Но то, что Анна отзывается так мягко и с любовью о них заставляет меня задуматься. Может быть, они не такие плохие? Ведь змеи, к примеру, хоть и ужасны с виду, но они нападают только защищаясь. Так есть ли вероятность, что и эти вампиры только хотят существовать? Хотя сам факт их мёртвого состояния невозможен в природе.

– Не знаю, – шепчу я самой себе, полностью запутавшись в своих чувствах к ним. Боюсь ли их? И да, и нет. Вот на расстоянии я не боюсь их, даже могу улыбнуться, а вот вблизи. Все же человеческий страх никуда не деть. Он защитная реакция организма.

Устала думать и анализировать, а ещё эта Анна сбивает меня с начальных ощущений. Я против них всех, и не хочу даже предполагать такую возможность, как встать на чьё-то место.

Массирую виски, чтобы снять с себя нарастающую головную боль. Проголодалась, а воспоминания вчерашнего ужина такие яркие перед глазами, что наскоро сбрасываю халат. Надеваю новые трусики и платье. Только в груди оно очень узкое и снова открывает практически половину. Что за издевательство? И не натянуть выше, если вчера оно было свободно под грудью, то сегодня полностью облегает талию и спускается вниз свободной юбкой. Закрываю глаза, чтобы успокоиться и не порвать платье. Сажусь на постель и обуваю сапоги, тонкой сеткой обнимающие ноги до колен.

Руками расчесываю волосы и приглаживаю их. Да плевать! Для кого мне это делать? Не для кого, верно, поэтому подхожу к двери и открываю её. Та же лестница, по которой спускаюсь вниз и распахиваю ещё одну дверь. Вхожу в коридор и пытаюсь вспомнить, как вёл меня Петру вчера. Ускоряю шаг, не желаю одна встретить кого-то из этих вампиров. Не ведомо, что у них, вообще, в голове, кроме как пожрать.

Улыбаюсь, вижу тех же одетых во всё чёрное мужчин с белыми глазами. Подхожу к ним, и они распахивают передо мной дверь. Сейчас же музыка не умолкает, оркестр справа от меня вовсю играет какую-то весёлую мелодию. От удивления останавливаюсь, смотрю, с каким рвением они исполняют музыку.

– Аурелия, добрый вечер, – ко мне подходит Петру с мягкой улыбкой. Но его слова едва могу расслышать из-за громкости музыкальных инструментов.

– Добрый, – киваю я, спускаясь к нему. Мужчины же за столом о чем-то шумно говорят, смеются, словно какой-то праздник. Тела девушек, как и вчера, лежат на скатертях покрытые кровью. И это никак не вяжется с весельем.

– Пройдёмте? – Петру предлагает руку. Но мой взгляд ловит белые длинные волосы, а затем парня одного танцующего по всему залу. Рот приоткрывается от ещё большего удивления. Нет, я всё понимаю или хотя бы пытаюсь это сделать: кровь на столе, тела, вампиров, прошлое и жажду многовековой мести. Но это… просто уму непостижимый поворот событий.

Вэлериу развлекается, приложив одну руку к животу, а другой в воздухе играет пальцами, кружась и делая какие-то замысловатые движения. Это настолько завораживающе и чудно, что я ловлю себя на том, что уже во весь рот улыбаюсь.

– Он… он… – указываю пальцем на шестисотлетнего вампира, качающего бёдрами с закрытыми глазами, словно никого рядом. И он один.

– Танцует. Сегодня у него хорошее настроение, – улыбается Петру, всё ещё предлагая мне руку.

Но я отвести взгляда не могу от Вэлериу, так невероятно кружащегося по всей площади. Хочется смеяться, подавляю в себе это желание, закрывая рот ладонью. Но жмурюсь, и мои плечи дрожат от смеха. Никогда такого не видела. Ни разу! Мёртвый кровосос танцует только ему известный танец. Распахиваю глаза и тут же встречаюсь с его ярким и притягивающим взглядом. Он продолжает двигаться, выставляет руку вперёд, маня пальцами.

– О, нет, уволь, – шепчу я, продолжая хихикать.

Неожиданно меня кто-то так сильно толкает в спину, что моё тело буквально поднимается в воздух и плывёт по нему. Не успеваю я даже испугаться, как уже стою рядом с Вэлериу, обхватывающим мою талию. А я моргаю. Поворачиваю голову и вижу смеющегося Петру, направляющегося к своему месту.

– Что за черт? – шокировано, шепчу я, поворачиваясь к Вэлериу.

– Если говорю – подойти, значит, подойди. Это лишь малая часть моих возможностей над тобой, – шепчет он с озорной улыбкой прямо мне в лицо. Хватает мою руку, отталкивает от себя и резко тянет обратно, ловя в свои руки. Охаю, падая прямо на его грудь.

– Улыбнись, радость моя, улыбнись и насладись этой музыкой. Невероятно прекрасна, – улыбается он, прокручивая меня вокруг оси, нагибает и обращается со мной, как с куклой.

Черт, да не умею я так. Но ему плевать, он, смеясь, вертит меня из стороны в сторону и не могу больше держать в себе желание улыбаться. Улыбаться искренне и ощущать всем телом звуки музыки, не могу не поддаться желанию развеяться и просто потанцевать. Качаю головой, пытаясь подстроиться под него. Но он слишком быстрый, а я не знаю, что это за танец. Я обучена только народным и классическим. А это что-то странное, но необходимо весёлое в моей жизни. И я танцую с ним, обнимая его за шею, смеюсь в неё, а он держит меня, полностью расслабившуюся в его руках. Он ведёт, и мне так легко. Я не думаю больше о том, что могу наступить на его ногу или же отдавить её. Только музыка, смех и он, ловко играющий с моим телом в танце.

– Спасибо, – его голос такой мягкий, когда мелодия затихает, переходя в более спокойную. Поднимаю голову, продолжая улыбаться, смотрю в эти невероятные светло-голубые глаза и киваю.

– Ты уже больше не зол? – тихо спрашиваю я, пока он продолжает двигаться медленно, словно в вальсе.

– Зол, но я умею это скрывать и отпускать, чтобы новый день был лучше, – отвечает он, останавливаясь.

– Прости, – кривлюсь я, отводя взгляд от его лица, и отступаю от него, когда он выпускает меня из своих рук.

– Простить за то, что решила умереть или за то, что решила оставить меня? – подталкивает к столу, где мужчины, как ни в чём не бывало, уродуют девушек. Разрезают их тела ногтями и слизывают кровь языком. Так, лучше на это не смотреть. Лучше вот на Петру, который улыбается нам, расположившись на стуле, как и вчера.

– За то и другое, – серьёзно отвечаю Вэлериу. Подводит меня к столу, – я просто не знаю, что думать, и что чувствовать. Слишком для меня странно, ново, и больно.

– Боль может быть во благо, Аурелия. Надо только понять, как это сделать. Боль придаёт силы идти дальше. Когда-нибудь ты научишься, – помогает мне сесть на стул и сам опускается рядом на свой.

– Сегодня ты не так категорично настроена к моим братьям, – замечает он, и ведь действительно страха нет, только отвращение никуда не деть.

– Думаю, и они будут рады остаться, и разделить с тобой трапезу. Поэтому тебе сейчас принесут ужин, – в который раз ловлю себя на мысли, что наблюдаю за его пальцами. Он постоянно ими жестикулирует, словно кукловод вертит людьми и миром. И это интересно. Глупо, но интересно.

Всё же пытаюсь сбросить себя эту неведомо откуда взявшуюся заинтересованность в Вэлериу и мотаю головой, смотрю на скатерть перед собой. Ведь ответа не требуется, он уже знает его.

– А чем вы занимаетесь днём? Спите? – спрашиваю я, все так же смотря на выбитый узор скатерти.

– Мы не спим, вовсе, – отвечает Вэлериу.

– Но… солнечный свет и тому подобное для вас разве не смертельно? – удивляюсь я, поворачиваясь к нему.

Улыбаясь, берет кубок в руку, и делает глоток, оставляя на губах тёмный оттенок крови. Кончик языка показывается и медленно подхватывает капли, скрываясь из виду.

– Нет. Солнечный свет не приносит ни ожогов, ни смерти. Чем дольше мы пребываем на солнечном свете, тем больше сил тратим. И их нужно восполнить кровью. Не более того. А что касается вопроса, чем мы занимаемся, – замолкает, задумчиво стучит ногтями по кубку, – готовимся к войне. Ты уже знакома с нашей основной армией, но этого мало, ведь она делает то же самое.

– А ночью? – спрашиваю я.

Поворачивается ко мне, смотря прямо в глаза, и от этого взгляда становится не по себе. Приподнимает уголок губ, а затем уже хитро улыбается, откидываясь на спинку стула.

– Ночью мы отдыхаем, – медленно произносит он.

– Ах, ну да, с девушками, – с сарказмом говорю я, хмыкая на это. – Чем же вам ещё заниматься, кроме разврата.

– Завидуешь, что наши умы не замурованы цепями той ереси, которую вбили в твою голову, сладкая моя? – насмехается. Сжимаю губы, передёргивая плечами. Даже отвечать не буду, не собираюсь вестись на это.

– Наша Лия любит себя обманывать, брат мой. Женщины, что они ещё могут, кроме этого? – ехидно поддевает меня Лука. Я даже забыла о его присутствии, как и всех вокруг нас. Резко вскидываю голову, ловлю его едкий взгляд.

– А вы мужчины, хотя вас так называть очень сложно, мёртвые существа, совершенно лишены заботы о таких примитивных вещах, как верность и честность. Вы слишком эгоистичны, чтобы заботиться о том, что мы делаем. Вы только и можете, что болтать и распылять вокруг себя похоть, обвиняя нас в ваших искушениях. Вы прикрываетесь нами, обеляя собственную душу. И неужто ваши штучки работают, ведь вы все мертвецы? – в том же духе отвечаю я ему.

И только после того, как выпаливаю свою речь на одном дыхании, понимаю, что зал затих, и мои слова были произнесены громко и чётко. Медленно оборачиваюсь к мужчинам, смотрящим на меня во все глаза. Сейчас предстоит или молить о прощении, или сражаться за свои слова. Или же меня просто разорвут…

 

Triginta duo

– Что ты ответишь, брат, ведь тебя она спросила? – раздаётся в этой тишине весёлый голос Вэлериу, с наслаждением наблюдающим эту сцену.

– Могу предложить показать, только вот меня не возбуждают холодные амёбы из рода Василики. Они пропитаны ядом и ненавистью к нам, а этого добра и так достаточно, – парирует Лука, надменно поднимая подбородок. Раздаётся одобрительный гул в зале.

Вэлериу поворачивает голову в мою сторону, а я не знаю, что мне делать, ведь слова так и крутятся на языке. И готовы вот-вот слететь. Но хочу ли я усугубить своё положение? И эти яростные взгляды, которые уже дотрагиваются своим прогнившим воздухом до меня?

– Я уверена, что за тобой, вампир, грехов не меньше, чем у Василики. И уж прости, но даже сама мысль о том, что гадкое самовлюблённое и избалованное животное прикоснётся ко мне, вызывает рвотный рефлекс. К тому же я намного чище тебя, дорогой Лука, ведь я берегу себя для одного-единственного. А ты? Сколько раз пачкал собой девушек? Мне их откровенно жаль, влил в них свою язвительность. Не померли ещё от твоего смертельного подарка? – всё же говорю это, и адреналин проносится по венам, придавая уверенности, когда раздаётся свист в зале.

Пальцами сжимает бокал так, что он издаёт неприятный скрипучий звук. Да он его вдвое сложил от злости. И нахожу в себе силы улыбнуться.

– Ты никому не нужна будешь, после того, как весь народ узнает, с кем ты была тут. И уж точно ты будешь изгнана отовсюду. Ведь ты чужая…

– Лука, хватит! – пытается остановить парня Петру, но он швыряет в него бокалом, второй успевает увернуться.

– Тебя все ненавидят и так же жаждут твоей крови! Каждый из присутствующих только и ждёт, когда ты станешь бесполезной, чтобы разорвать твоё тело на куски и высушить! Даже Констанца желала убить тебя, только бы не отдать в руки моего брата. Василика хочет тебя, чтобы ты только и работала, как комбайн для уродцев, вроде тебя. Для всех ты лишь вещь. А вещи, как известно, надоедают, их выбрасывают или сдают на утилизацию. С тобой так и будет, – шипит он, поднимаясь с места. И ведь бьёт по самым больным участкам моего сердца. Бьёт основательно. Глубоко. Нестерпимо душно от слез, которые уже скапливаются на глазах.

– А мне не нужен народ, чтобы быть счастливой, как вам всем. Мне не нужно признание власти, чтобы быть собой. Мне не нужна тысяча мужчин. Мне нужен один, а он примет меня, какой бы я ни была. Для него я буду своей. Ты прав, Лука, для вас всех я вещь. Я враг, я предатель, я самое гадкое существо на планете. Вы жаждете меня убить только бы доказать вашу силу. Это мнимая сила над теми, кто слабее вас в физическом смысле. И это низко, так же низко, как и вы все, собравшиеся тут и издевающиеся над невинными телами девочек. Но и вы для меня уроды без сердца, без чувств, без будущего. А у меня это всё есть, и я благодарна за то, что никогда не пожелаю быть такой как вы все. Ненависть никого ещё не привела к берегам, она забирает их с собой в пучину этой ядовитой смеси. И вы окажетесь там, а я выберусь, потому что буду верить в себя и собственную человечность, которой вы все лишены. Вы прокляты одиночеством и болью. А я спасусь, потому что именно чужая вам, и не стремлюсь стать ближе, – мой голос звучит тихо, но я вкладываю в каждое слово то, что сейчас проносится по моему телу. Честность и понимание, наконец-то, правды. Смотрю на мужчин с окровавленными ртами, на девушек, так глупо считающих, что вот это лучшее. Нет, это ад, а где-то я найду свой рай.

– Прости, Вэлериу, но я не голодна, – произношу я, поворачиваясь к серьёзному лицу парня. А ведь все это начал он, мог же остановить своего брата, но ему нужно было унизить меня и довести до этого. Теперь же смотрит на меня с печалью, которая только злит. Поднимает руку, верно, чтобы отпустить меня, как его пленницу. Доказать свою власть надо мной, как человеком. И вновь унизить перед присутствующими.

Впивается в мои глаза взглядом, светлеющим моментально, и резко поворачивает руку. Справа от него раздаётся гортанный звук, неприятный настолько, что кривлюсь. Перевожу шокированный взгляд на Луку, схватившегося за горло и буквально на глазах синеющего.

Вэлериу спокоен, наблюдает за мной. А я с ужасом смотрю, как парень падает на пол и сгибается пополам, высовывая опухший язык. Никто не двигается, мои глаза наполняются слезами.

Неожиданно всё прекращается. Громкий кашель проносится по всему залу. Вэлериу опускает руку, поднимаясь с места, и ведь в его облике ничего не говорит о силе, которая в нём. Но я чувствую её, она настолько давящая, настолько мощная, что сглатываю от этого живого ощущения. Облизываю губы и начинаю дышать, ведь сама не заметила, как перестала это делать.

– Всем ясно? – невозмутимо спрашивает он присутствующих. – А теперь пошли вон отсюда. Все. До единого. Мою гостью обижать не разрешено, как и прикасаться к ней.

Мужчины подскакивают с мест, словно этого и ждали, и с таким облегчением забирая своих жертв, расползаются кто куда.

– Простите, Аурелия, – шепчет Петру, подходя к до сих пор не пришедшему в себя брату. Подхватывает его, взваливая на плечо.

Наблюдаю, как закрывается за ними дверь справа от нас, и поворачиваюсь к Вэлериу.

– А теперь можешь это сделать, – говорит он, садясь на стул.

– Что сделать? – непонимающе шепчу я.

– Поплакать. Не желаю, чтобы они видели твою слабость.

– Но разве они уже не увидели её? Да и я человек, Вэлериу, а вы… вы сильные, странные и опасные! Я в тысячу раз слабее вас, тем более женщина, которую вы так ненавидите, – сжимаю голову руками, проводя ладонями по волосам, останавливаясь на шее. Поднимаю голову вверх, и что-то мокрое капает с подбородка на грудь. Удивлённо дотрагиваюсь до своей щеки и обнаруживаю прозрачную слезу. Но я даже не заметила этого!

– Ты не понимаешь своей силы, милая моя. Иди же ко мне, поплачь, я задержу твой ужин, – протягивает мне руку, и я кладу свою в его. Тянет к себе и усаживает, словно маленькую девочку, на колени. Обнимает руками и так хорошо, что меня жалеют. Так приятно и необходимо получить дозу нежных прикосновений по волосам и спине.

– Я устала от этой ненависти ко мне, Вэлериу. Почему к этим женщинам, с которыми вы спите, вы относитесь иначе? А на меня смотрят, как на убийцу их детей. Я ведь ничего не сделала вам, – горько шепчу я.

– Никогда не смей себя сравнивать с обычными девками, поняла меня? – поднимает ногтем мой подбородок к своему лицу. Но как не сравнивать, если всё очевидно?

– Это моя вина, радость моя. В их жилах течёт моя ненависть, и даже если бы ты была святой, ты останешься навсегда с клеймом рода Василики, – отпускает подборок, пробегается ногтями по моей щеке и подхватывает ими слезу, выкатившуюся из глаз.

– Но нельзя всех судить по одной женщине, это неправильно. Все мы разные, с собственными желаниями, сердцем и мыслями, – шепчу я. Вглядываюсь в эти глаза, уже наливающиеся своей голубизной, теперь же я вижу в них его настоящий возраст. Ведь он стар, а на вид молод. Но сколько в его душе скопилось горечи и боли?

– У нас нет сердца и души. Мы её продали за возможность существования. Я продал, чтобы отомстить за свой народ и семью. Повлёк за собой других людей, и теперь мы, бездушные создания, которым чужды такие чувства, какие теплятся в твоём стучащем сердце. Когда оно останавливается, то ничего не даёт больше. Ни тепла, ни сострадания, ни любви. Оно ожесточается. Оно, как ненужный камень внутри. Поэтому никому не понять твоих мыслей.

– Но Петру другой, – отвожу взгляд, и кладу голову на его плечо. Так хорошо и спокойно.

– Петру не видел всего, что узнали и пережили мы. Он рос в других условиях и у него другой грех, нежели у нас. Такие есть, но они живут отдельно, находятся постоянно в печали и унынии. Они создают музыку, которая отражает их мир и становится вечной. А у нас же наиболее значимые грехи.

– То есть, в вас нет печали? Но ведь из-за печали рождается гнев на тех, кто обрёк таких существ на это чувство, – удивляюсь я.

– Гнев рождается, но на самих себя. Они сами начинают искать смерти. Только грешники подвластны полному обращению, а те, кто просто хотят из желания познания встретить нас, превращаются в низших. Чем сильнее желание, тем больнее обращение и существование их недолго. Ты уже видела их. Мы их убьём или же их убьют женщины. Они мясо для пушечных выстрелов. Такой вот смысл.

Поднимаю лицо, пока в голове бегают мысли, перебирая в памяти всё, что узнала.

– Ты говоришь, что если у человека нет грехов, то он превращается в таких чудовищ? – спрашиваю я.

– Нет, грехи есть у всех. Значения разные.

– Тогда какой грех у тебя?

– А ты ещё не поняла? – усмехается, проводя ногтем по моему оголённому плечу.

– Не могу ответить, потому что не могу собраться, – признаюсь я. Улыбается, продолжая рисовать какие-то узоры на моей коже.

– Я поддался искушению, предав свою веру. Я совершил непоправимый грех по отношению к тому, кому поклонялся. Я нарушил обет безбрачия, – медленно отвечает он.

– Прелюбодеяние и блуд, – шепчу я.

– Блуд соединяет человеческие тела, только чтобы осквернить их. Так говорится в библии. А монах не имеет никакого права даже думать о плотском наслаждении. Я не только думал, но и следовал ему и не раз. Грешен, признаю, и не каюсь, – издаёт смешок, убирая свой палец с моего плеча.

– Но ты ведь любил, разве это греховно? – хмурюсь я, пытаясь вспомнить всё, что читала в библии.

– Всё в этом мире греховно, бесценная моя. И, когда я принял свой грех, я стал свободным. Это невероятное чувство, которое нужно пережить. Ты освобождаешься, сбрасываешь кожу, которая не была твоей. А как долго ты ещё будешь прятать в себе это? – снимает меня с себя, поднимаясь на ноги, и впивается в меня взглядом.

– Что это? – переспрашиваю я.

– Твой разум и твои желания не в ладах друг с другом, Аурелия, моя обманчивая драгоценность. Ты мечешься, и твоя настоящая сущность показывается. Ты даёшь слабину, отпуская поводья благопристойности, являя себя той, кто ты есть, – его рука тянется к моему лицу. Проводит ногтями по щеке, рисуя какие-то узоры, и приподнимает мою голову, да так сильно, что вздыхаю от боли.

– Если ты считаешь, что я притворяюсь, то ты ошибаешься, – тихо произношу я, смотря в его глаза, с расширенными зрачками, как тогда в Сакре. Вновь вижу в этих глазах огонь, полыхающий яркими мазками на чёрном.

– Нет, я так не считаю. Боишься стать той, кем ты рождена. Отбрось эти глупости, Аурелия. Отбрось и увидишь себя настоящую. Пороки, они так сладки в твоей крови. Чистой и одновременно испорченной, – шепчет он, продвигаясь пальцами по моим волосам, и забирается в них. Надавливает на кожу головы, и это отдаётся яркими вспышками в глазах. Нет, не боли, а чего-то иного. По телу пробегает едва уловимая приятная волна.

– Поддайся им. Продайся этим демонам, что едины для всех, – его шёпот рядом с ухом проникает в меня, растворяясь туманом в голове. Его руки скользят по шее, царапают кожу, опускаясь на плечи, и переходят на спину.

– Вэлериу, что ты делаешь? – словно опьянела, словно не могу соображать больше, а только плыть в мягком омуте, который образовался вокруг меня. Закрываю глаза, когда в душу врывается воздушное чувство.

– Открываю тебя. Возвращаю тебе свою благодарность, – его рука проходит по моей спине и останавливается на шее, сжимая её пальцами. Массирует мою кожу и это так приятно, невероятно приятно. Мышцы тут же расслабляются. По пояснице пробегает холодок, волной спускающийся к ногам.

Вэлериу убирает руки и всё настолько быстро прекращается, что я удивлённо моргаю, привыкая к свету, и мотаю головой. Что это было?

– А теперь ужин, радость моя. Немного помог тебе снять напряжение и остудить мысли, – обходит меня и садится на стул, как ни в чём не бывало. А я стою и смотрю впереди себя. Тело до сих пор помнит это ощущение и пытается повторить, но ничего не выходит. Становится стыдно, безумно стыдно за то, что он до меня так дотрагивался. И признаться себе в том, что стыд этот появился не из-за того, что верую. А из-за того, что хочу ещё. И это странно.

Тихо сажусь обратно и поворачиваю голову к такому спокойному и умиротворённому лицу Вэлериу, что дивлюсь, как ему это удаётся. Ведь сейчас он… так интимно со мной. А вчера ведь развлекался. Неприятное чувство заполоняет разум. Сжимаю челюсть, скрипя ею.

– Часто проделываешь этот фокус? – резко спрашиваю я.

– Довольно часто, – моментально отвечает он без тени раскаяния, что вот такой… такой порочный весь.

– Больше так не делай. Не прикасайся ко мне. У тебя есть довольно много девушек, а меня не тронь, – отворачиваюсь от него, а грудь поднимается чаще от быстрого дыхания и уже ядовитого всплеска эмоций внутри.

– Это приказ, Аурелия? – насмехается и это ещё больше выводит из себя.

– Верно. Приказ. Я помогла тебе продолжить вести распутный образ жизни, но уж, будь любезен, избавь меня от этого твоего греха, – передёргиваю плечами, постукивая ногой по полу. Да хочется наорать на него. Не знаю, откуда это желание. Но хочется просто взять и ударить за то, что пробует на мне свои столетние замашки извращенца.

– А если не послушаю, что ты будешь делать, драгоценность моя? – и он веселится, раздражает меня этим и распыляет внутри ещё больший костёр из ярости. Злости именно на себя.

– Убью тебя, – угрожающе отвечаю я, гордо оборачиваясь к нему, и смотрю прямо в светящиеся весельем светлые глаза.

– Давай заключим пари, – предлагает он. Прищуриваюсь. – Я дам тебе эту возможность, но если у тебя не получится, то я буду делать всё, что захочу с тобой.

– Идёт, – киваю я, быстро принимая решение. Но разве я смогу это сделать? Нет, но сейчас мной ведёт желание превосходства над ним. Не думаю, а только киплю от ярости.

– Прекрасно, – хлопает в ладоши, и, как по взмаху волшебной палочки, двери открываются, входят мужчины с моим ужином. Они расставляют передо мной рагу из ягнёнка, свежие овощи, фрукты. Ставят кувшин, тарелку, кубок и приборы.

– Принеси мне самый острый нож, что у нас есть в замке, – говорит Вэлериу, обращаясь к одному из мужчин.

– Но…

– Ты выбираешь другое оружие, сладкая моя? – перебивает меня, нахально улыбаясь, смотрит на меня.

– Крест и нож, – выпаливаю я, понимая, что не смогу, но отчего-то продолжаю. Зачем? Господи, зачем?

– Несите. Крест из моих покоев и нож. Быстро, – поднимает руку, указывая им выполнять.

– Ты с ума сошёл, верно? – шепчу я, когда мужчины вылетели из зала.

– Верно, страстная моя. Но мой выигрыш так привлекает меня, что не могу побороть собственную слабость. Ужинай, Аурелия. А потом будешь убивать меня, – смеётся, указывая рукой на блюда.

– Я отказываюсь, – мотаю головой, сдаваясь. Я не убийца, каким бы плохим человек ни был, не сумею это сделать.

– Поздно. Одна попытка: или же ты станешь свободна, выйдешь из этого места и будешь жить, или же окажешься в моих руках, в своих пороках и будешь гореть так, как этого пожелаю я. Ты желала окончить войну, так я даю тебе возможность увидеть, кто я такой. И что ты можешь сделать или же не сделать.

 

Triginta tres

– Вэлериу, я не стану убивать тебя. Ты же понимаешь, что я это сказала… сказала под… – вскакиваю с места, запуская руку в волосы от бури чувств и понимания, что снова совершаю глупость. Да даже закончить предложение не могу, потому что трясёт всю от осознания.

– Сказала под воздействием греха. Понимаю, но и ты должна понимать, что угрозы так просто не бросают на ветер, – равнодушно пожимает плечами, поворачиваясь ко мне, и берет в руку бокал.

– Но я! Да прекрати это! – кричу я так громко, что даже голова кружится от переизбытка эмоций.

– Прекратить что? Показывать тебе, что такое сила или что такое бесполезные угрозы? – и раздражает он своим спокойствием. Ведь мне страшно от всего. Страшно, что даже подумала об этом, что согласилась. Может быть, проще сдаться, ведь выбора и так нет?

– Ладно, признаю, что я это заявила сгоряча и не подумала об этом. Но и ты ведь неглуп, чтобы предлагать мне оружие, которое сможет убить тебя. Верно, Вэлериу? Выходит, я изначально проиграла. Так к чему сейчас этот фарс? – злюсь, сжимая руки в кулаки.

– Ты начала понимать суть. Это стоит того, чтобы умереть ещё раз, – делает глоток из кубка и откидывается на стул, наблюдая за мной.

– Я хочу к себе, – отворачиваюсь, желая поскорее спрятаться и пережить в себе случившееся.

– Нет. Ужинай, – стул придвигается позади меня и ударяет по внутренней стороне коленей, с писком падаю на него.

– Прекрати. Что ты хочешь? От меня что хочешь? Я призналась, ты прав, что дальше? – ударяю ладонью по столу, не сумев проконтролировать разрывающие меня эмоции.

В этот момент двери распахиваются, и входит мужчина. Несет в руках тот самый крест, который был в церкви. Я его помню. Эти рубины такие тусклые там, сейчас же сверкают яркими кровавыми камнями. И нож. Длинный с усыпанной теми же камнями рукояткой. Мужчина кладёт это всё перед Вэлериу, и он рукой отсылает его. В зале повисает давящая тишина.

– Это мне подарил отец, когда я решил в тринадцать уйти в монахи. Он не возражал против моего решения, хотя с детства я изучал, как убивать людей. Не мог. Рука не поднималась. А сейчас же у меня длинный список тех, кого убил и не ножом, – берет в руки крест и кладёт его передо мной, как и нож.

– Жизнь играет по своим правилам, а точнее, Он. Наказание всегда найдёт тебя, где бы ты ни был. Так что, драгоценность моя, возьми. Это твое, и, как понимаешь, меня этим не убить. Остается нож, – встаёт и указывает на вещи. – А я готов.

Поднимаю на него взгляд и содрогаюсь от его слов. Глаза туманят слезы, когда рука сама тянется к кинжалу. Это не я! Она сама хватается за рукоятку.

– Вэлериу… не надо, – шепчу я, держа крепко в руках оружие.

– Необходимо. Для многих доверие проверяется только после смерти. Так пробуй, я не против. Ведь я знаю ход твоих странных мыслей и твои настоящие желания. Ты хочешь быть свободной и любимой. Этого все хотят, но любовью мы привязываем людей и ни о какой свободе не идёт речи. Мы заставляем себя быть с ними, так разорви эту цепь. Потому что тебя я не отпущу. Ты моя тайна, и я собираюсь разгадать её. Оставить себе.

Моё тело поднимается само, и я знаю, что это делает он, так пристально смотря в мои глаза. Повелевает мной и ведь мог сделать со мной и раньше, что угодно. А я… я не могу сопротивляться. Предательство. Отчаяние. Жалость. Желание жить и хоть во что-то верить.

Рука поднимается с кинжалом. Сцепляю зубы, пытаясь побороть эту силу во мне. Его силу. Должна же быть и моя где-то! Ведь я одна из них! Я тоже могу иметь мощь. Картинки… незнакомые картинки огня бегают перед глазами, мольбы о помощи и глаза. Глаза ребёнка, так доверчиво протягивающего ко мне руки.

– Нет! – кричу я. И этот крик вырывается из груди сильнейшим всплеском волн, нож вылетает из моей руки. Меня саму словно подбрасывает в воздухе. Делаю глубокий вдох, и ноги подкашиваются.

Вэлериу подхватывает меня за секунду до падения одной рукой. Такая слабая, не могу пошевелить ни пальцем. Безвольная, а внутри опустошённость.

– В этом твоя прелесть, Аурелия, моя радость, – наклоняет лицо ко мне, проводя ногтями по щеке, а я вишу, как кукла в его руках. Глаза прикрыты, и только слабо могу различить его улыбку и блеск светлых глаз.

– Ты не она. Не Василика. Ты последняя и самая опасная на этой земле, – поднимает меня выше, ноги отрываются от пола, и я парю в воздухе.

– Вернёт тебя искреннее желание. Чистое и безгрешное существо. И оно же погубит тебя. В её руках твоё спасение и смерть. В твоих руках, Аурелия. Ты знаешь, как истребить мой род. Ты знаешь, но пока просто не понимаешь. А когда поймёшь? Когда почувствуешь в себе силу, убьёшь ли ты меня? Или лучше мне тебя первым убить, во имя собственного спасения? – его шёпот проникает в создание тонкими нитями, вышивает эти слова на подкорке головного мозга. Слабо дышу прямо в его губы. Так близко, так прохладно и так горячо.

– Иссушена ты своей же силой, милая моя. Так дай помочь тебе, дай мне вернуть твоё дыхание, – прикасается губами к моим. Такие мягкие, такие странные, глаза закрываются сами. Его рука поддерживает мою голову, а губы… как сладко целует. Как медленно и как это необычно. Греховно и притягательно. А я не могу двинуться, словно не владею телом более. Приоткрывает мой рот своими губами и делает глубокий вдох. Холодный поток воздуха врывается в тело, моментально впитываясь в кровь, и она начинает бежать так громко по моим венам. Настолько прислушиваюсь к этой метаморфозе в моём теле, что не замечаю, как мои руки поднимаются и касаются плеч под тонкой материей шелка.

Что-то происходит со мной и это настолько прекрасно. Так легко и свободно. Желание отбросить все свои предрассудки, слишком долго вбиваемые в голову церковными грехами, и я уже сама целую эти губы, изогнувшиеся в улыбке. Не знаю и не умею, но сейчас мной ведёт та самая врождённая чувственность, что присуща любому человеку. Это безумно. Это так будоражит кровь, что мурашками покрывается тело, когда отвечает на мой призыв. Припадает к моим губам, подминая под свои. Танец агонии и страсти бушует в теле.

Мои руки в его волосах, и они такие шелковые, такие с ума сводящие своей длиной и упругими локонами. А его губы, манящие и словно играючи двигаются на моих. И я чувствую, первый раз чувствую, насколько грех может быть правильным.

Мир перестаёт существовать вокруг, только моё дыхание, а у него его нет. Моё горячее эхо страсти, так ворвавшееся в тело с его холодом и превратившее меня в безумную. Как наркотик, как тот самый опиум, туманящий сознание, оставил только животное желание дотрагиваться до его губ и исследовать их полноту, их мягкость и их силу.

Я не помню, когда поцелуй из нежного и такого певучего, превратился в пылающий цветок на моих губах. Его прохлада настолько сжигает, что издаю тихий стон, когда он отрывается от моих губ. Его рука скользит по щеке, и я жажду больше получить этих прикосновений. Его ногти на моей груди, которая так выпирает из-за тугого платья. Вздрагиваю и таю в этих руках. А он продолжает искушать и ласкает тело, поднимаясь рукой к шее. Приоткрываю глаза, смотря туманным взором на него, полностью поглощённого изучением меня. Вэлериу встречается со мной глазами и в них такой невероятный огонь, в который падаю и я вместе с ним.

Резко отпуская меня, отходит на шаг, а я чуть ли не лечу на стул. Удивлена, обескуражена снова и снова этим поведением. Своим поведением. По щелчку все мысли возвращаются в голову, как и весь стыд.

– Прошу прощения, Аурелия. Оставляю тебя одну, – быстро произносит он, не смотря на меня. Разворачивается и широким шагом буквально вылетает из зала, оставляя меня сгорать от стыда.

Дотрагиваюсь до своих губ, и они горят. Так сильно горят, а я жмурюсь. Тело до сих пор под властью того, что произошло со мной. Давление внизу живота и вся поясница словно обхвачена тугим обручем.

О, Господи, как я могла? Он целовал меня. А я… я отвечала, и это было прекрасно. Лучшего первого поцелуя я бы и не пожелала. И ведь это плохо, это невозможно и вновь слова пастора о губительных демонах, затопляющих чресла юных созданий, врываются в голову.

Открываю глаза и пытаюсь не задохнуться от этих мыслей. Плохо. Плохо. Плохо. Нельзя. Он ведь мёртвый. Он пьёт кровь. Он убивает людей. А кто их не убивает? Все вокруг меня такие, а я не одна из них. Или же такая же? Не знаю! Не знаю я больше ничего! Запуталась и этот поцелуй был явно лишним для моего маленького тела.

Но первый раз за свою жизнь именно этот грех заставляет задуматься. А что есть на самом деле зло в этом мире? Почему так осуждают зарождение симпатии, вложенного в каждого человека природой, а значит и Богом? И почему же симпатию и желание большего нельзя контролировать? Выходит, что все мы подвластны греху, и никто в этом мире не избежит кары небесной. Вэлериу был прав. Только вот я теперь не знаю, как спрятаться от собственного осуждения. Больше такое не должно повториться. Не должно, ведь это будет означать, что я блудница. А я верю в одного и единственного.

Мотаю головой, быстро накладывая себе остывшую еду, и насыщаю тело, дабы сбежать к себе и лучше там. Там безопасно. И он… он ведь тоже убежал от меня и за что попросил прощения? За то, что влил в меня собственного греха? И я ведь чувствую его, ощущаю до сих пор каждой клеточкой тела, оно покалывает и рождает новые и новые мысли. Слишком греховные, слишком опасные и слишком желанные.

 

Triginta quattuor

Что делают люди, когда подвластны демонам, точнее, одному из них и устрашившиеся этого? Бегут. Бегут от мыслей, обманывают себя и пытаются вернуть свою веру. Но сделанного не вернёшь, не обратишь время вспять и не забудешь. Остаётся лишь бежать. Так и я быстрым шагом выхожу из зала и поднимаюсь по лестнице.

Но что мне делать дальше? Забыть невозможно. Губы до сих пор горят, хотя его ведь такие холодные. Корю ли я себя за то, что так беспечно поддалась его столетним умениям и греху? Конечно! Миллион раз, конечно! Сейчас мой разум противится тому, что я думала буквально некоторое время назад. Поцелуй из самого необыкновенного приравнялся к моему падению. Я боюсь его, Вэлериу, действительно боюсь его силы, ведь он имеет такую мощь. Как в физическом плане, так и в мысленном. Он знает обо мне всё, буквально всё и это не оставляет свободы даже в собственной голове. Но и у меня есть сила, противостоять его и это странно. Я уступаю ему во всём…

Неожиданно сталкиваюсь с кем-то. Охаю, отступая, и упираюсь спиной в стену. Мои глаза натыкаются на босые ноги и прозрачную алую ткань, лежащую вокруг них. Медленно поднимаю взгляд, скользя по женственным изгибам совершенного белоснежного тела под тонкой материей, не скрывающего даже треугольник волос между бёдер, как и небольшую грудь с тёмными ореолами сосков. Шоколадные волосы незнакомки уложены в мягкие кудри, а сама она невероятно прекрасна с карими глазами и чувственными пухлыми губами, сейчас же недовольно поджатыми.

– Карла, кто тут у нас? – раздаётся женский голос сбоку от меня с акцентом на румынском. Перевожу все ещё шокированный взгляд на другую девушку. Она же темнокожая и в таком же прозрачном платье только светло-жёлтого цвета с чёрными блестящими волосами и тёмными глазами. Да им столько же, сколько и мне. Кто они?

– Да вот, простолюдинка попалась. Неслась сломя голову и чуть меня не сбила с ног. Какое неуважение, – голос Карлы неприятен и говорит она на румынском намного лучше, чем другая. Она рождена на этой земле. Вторая явно иностранка.

– Поклонись своей госпоже, девка, – рявкает Карла, делая взмах рукой с короткими ногтями. Она не одна из них. От такого обращения всё разгорается во мне, задираю подбородок, хотя я ниже их на полголовы, но никто не смеет так со мной говорить.

– С каких пор кланяются проституткам? – усмехаюсь я, складывая руки на груди. Встречаю уверенно два яростных взгляда.

– Карла, новенькая, наверное, из прислуги, – смеётся темнокожая, подходит к подруге, вставая рядом с ней. – Она ещё не знает, кто мы. А мы, девка, любимые женщины твоего господина. Поэтому кланяйся нам, иначе отдадут животным. Уж мы-то за этим проследим.

– У меня нет господина. Поэтому отвалите и дайте пройти, – делаю движение, чтобы обойти их, но они перекрывают мне путь.

– Какая ты наглая. Держись, сучка, мой господин разорвёт тебя за такое обращение к его фаворитке, – шипит Карла, хватая меня за локоть.

– Вэлериу который? – ехидно хмыкая, вырываю руку из хватки удивлённой Карлы.

– Как ты смеешь называть его по имени? – возмущённо кричит она и замахивается на меня. Отскакиваю назад, и её рука только задевает моё плечо.

– Госпожа, – раздаётся сзади взволнованный знакомый голос. Я зла безумно, ведь эта проститутка подняла на меня руку, позволила себе физическое насилие над незнакомым человеком. Я сама готова её разорвать сейчас, что воздух прерывисто срывается с губ. Оборачиваюсь, видя, как к нам подбегает Анна и кланяется мне.

– Ты её назвала Госпожой? – изумляется темнокожая.

– Да, прошу вас, Госпожа, пройдите к себе, – быстро произносит Анна, делая акцент на обращении ко мне, и боязливо смотрит на девушек.

– Так значит, ты и есть та самая из рода Василики. Та, что предала свой народ. Та, что тут пленница. И та, которую вынесли на плече от животных, – смеётся Карла, закрывая рот рукой.

– Дейла, прошу, идите. Вас уже ожидает Господин, – Анна говорит темнокожей, с интересом осматривающей меня.

– Вот это встреча. Аурелия, не так ли? – продолжает хихикать Карла, обходя меня, останавливается напротив. – Уясни, что ты не нужна ему. Мы его женщины, все ясно?

– Да как-то и не рвусь, чтобы стать шлюхой. Подстилкой для мёртвых и кровососущих тварей. А вот ты беги уже, Вэлериу ожидает, когда раздвинешь свои ноги и станешь переносным сосудом с кровью. Занимайся своим делом, ясно? – ядовито произношу я.

– Ах ты, сука…

– Карла! Пошла вон отсюда! – громкий голос Петру прерывает новое оскорбление от девушки. Она отходит от меня, опуская голову, но не может перебороть своё отношение ко мне. Всё это так явно написано на её лице. А я довольна, что последнее слово осталось за мной.

– Простите, господин, – тихо говорит она. Усмехаюсь, с наслаждением наблюдая эту сцену. Петру подходит ко мне, закрывая собой.

– Только попробуй тронуть девушку, оскорбить её ещё раз. Я изгоню тебя с позором, как и каждую здесь. Мой брат будет очень зол, если хоть волосок упадёт с его драгоценности. Если хоть слеза скатится с прекрасного лица его рубина. Ты меня поняла? – первый раз слышу, как этот мужчина бывает грозен.

– Но, господин Петру, она обозвала нас! – взвизгивает Карла, указывая на меня пальцем.