Мы спускаемся по винтовой лестнице в полном молчании, пока я осматриваю каменные стены с факелами, освещающими нам путь. Петру останавливается около двери и достаёт ключ, щёлкая замком.

– Для чего это? – шепчу, стараясь держаться от этого существа подальше, насколько позволяет узкое пространство.

– Для вашей безопасности, Аурелия. Я уже говорил, что здесь живут только мужчины. А женщины… как вам сказать, чтобы не ранить вашу душу. Они для нас только средство наслаждения и не более. И любую женщину будут воспринимать здесь так, – медленно отвечает он, открывая мне дверь.

– Да куда уж больше ранить мою душу, – усмехаясь, кривлюсь от его слов и обхожу его, выходя в широкий коридор с тёмным ковром и сверкающими канделябрами по бокам.

– Поверьте, места там хватит, – слышу тихий смех Петру, равняющегося со мной.

Мы продолжаем путь по коридору, а наши шаги мягко утопают в ворсе ковра. Я не могу не изучать пространство вокруг себя. Оно притягательно красиво и таинственно. Даже удивительно для меня, оказавшейся в такой ситуации, я с жадностью поглощаю красивые росписи на стенах, символизирующие лес, только не в обычном зелёном цвете, а чёрном и серебристом. Это все переплетается с тканями и удивительными замысловатыми украшениями из сверкающих мелких камней, словно слезы на этих материях.

Перед нами лежит лестница, очень богато украшенная резными и искусными посеребренными узорами на перилах.

– Чей это… что это за место такое? – шепчу я, бросая на Петру взгляд, но он цепляется за его длинные ногти и меня передёргивает.

– Это место было построено ещё во времена жизни брата. Это место – убежище и сюда никому не пробраться, а также не влезть даже мысленно сюда. Вода, окружающая нас, не имеет свойства проводника. Замок Еркас для нашего народа. Только для нас и наших избранных гостей. Его найти очень сложно, и с годами, а потом со столетиями это место облагораживалось, в ожидание законного владельца. И сейчас пригодилось, встретив достойно своего господина, – спокойно рассказывая, Петру подходит к двум новым дверям и распахивает их. За ними такой же коридор, но теперь по бокам замечаю двери.

– Тут много… много таких? – интересуясь, кутаюсь в накидку, ведь действительно прохладнее, чем наверху.

– Сейчас здесь находится сто двенадцать мужчин, – чётко произносит он. Резко торможу, шокировано поворачиваясь к Петру.

– Сколько? – переспрашиваю я.

– Сто двенадцать, Аурелия. Пусть вас не пугает число, оно каждый день меняется. Мужчины приехали, чтобы выразить своё почтение брату. Завтра их станет меньше, они вернутся в поселение, дабы заменить тех, кто защищает его, – снова улыбается и забавляется моей реакцией. А вот мне ни грамма не смешно. Я тут одна среди вот таких вот… таких уродов! И они… о, Господи.

– Аурелия, советую на будущее. Даже в мыслях не произносить это имя, потому что загрызут, – кривится Петру.

– Продолжим путь, ещё немного, – указывает рукой на коридор. Вздыхаю и иду за мужчиной. Мы снова спускаемся по лестнице и подходим к ещё одним двойным дверям. Только это он подходит, а я наоборот замираю, замечая двух мужчин, белесым взглядом смотрящим вперёд. У них нет глаз, совершенно нет, только белки. А лица серые-серые, как у мертвецов. Они не двигаются, меня прошибает ледяной пот, что руки, держащие ткань, начинают дрожать.

– Аурелия, это охрана в обеденный зал. Они ничего вам не сделают, они здесь для вашей безопасности. – Петру переходит на румынский. А я только сейчас осознаю, что раньше говорила с ним на латыни. Но ничего не могу поделать с этим чувством страха внутри, перевожу взгляд, встречаясь с тёмными жёлтыми глазами.

– И ещё одно, Аурелия. Когда мы войдём, попытайтесь не пугаться и не визжать. Приём пищи очень своеобразен. А лучше просто не смотрите, – подходит ко мне, тихо произнося предостережение.

– Не пугаться, – медленно повторяю я, пытаясь… ни черта не выходит. Мне уже плохо. Дышу часто и стараюсь, утихомирь сердце.

– Ну вот, зря я это сказал, – цокает Петру, поворачиваясь к мужчинам и издавая распоряжение открыть двери.

А я стою и глотаю воздух, смотря на каменный пол. От такой быстроты дыхания даже шумит в голове. Она кружится, а ноги дрожат, обещая совсем обрушить моё тело.

Тишина, такая странная и гнетущая вокруг меня. Медленно поднимаю взгляд, скользя по ступеням, ведущим вниз в освещённый зал. Смотрю на Петру сосредоточенного на моём состоянии. Протягивает мне руку, делаю шаг, ещё один и хватаюсь за его холодную ладонь.

– Не волнуйтесь, я сниму с вас это, – другой рукой быстро расстёгивает пуговицы на груди и хватается за воротник, буквально срывая с меня накидку, на секунду высвобождая мою руку, но тут же берет её снова, ведя за собой.

По бокам моё зрение мутное и отдаёт отблеском свечей, когда мы входим в зал, и за нами захлопываются двери. Стены затянуты бордовыми тканями разных оттенков до самого тёмного, вижу мужчин с инструментами по правой стороне от нас. Они ничего не делают, а только смотрят на меня во все глаза. Неприятно. Инстинктивно пододвигаюсь к Петру. Он спускается, а я за ним, все ещё смотрю на этих людей или же нет, которые следят за каждым моим, кажется, вздохом, разрывающим тишину.

– А вот и она, братья мои. Та, которая помогла мне вернуться к вам. Та, которая полна силы, и благородно согласилась погостить у нас, – словно нож, разрезает воздух, певучий голос. Знаю его… помню. Вэлериу.

Сглатываю, спускаясь с последней ступеньки и поворачиваю голову. Шумно втягиваю воздух и вцепляюсь в руку Петру, бегая глазами по сотне мужчин, которые дышат (дышат ли?) совершенно не гостеприимством. Но не это заставляет меня задрожать, а глаза увлажниться. Тела… женские оголённые тела лежат на столах, все покрытые кровью. Не двигаются. Их так много. Весь длинный стол усыпан телами. Мой взгляд останавливается на одном из мужчин с тёмными длинными волосами, а его рот весь в крови, она капает с губ на белоснежную скатерть. Нет, уже всю измазанную кровью. Тошнота подкатывает к горлу, а голова так сильно кружится, что меня шатает.

– Тише, Аурелия, дышите. Я предупреждал, – шепчет Петру, обхватывая меня за талию и держа на весу. А я не могу дышать… не могу… задыхаюсь. Кажется, что все моё тело покрыто ледяным потом, а в голове сильнейший шум.

– Вампиры… вампиры, – шепчу я, поднимая голову на Петру, скривившегося в лице от моих слов.

– Как она назвала нас?

– Вампиры?

– Вампиры!

– Глупая девка!

Моментально зал наполняется шипением, а я жмурюсь, сжимая пальцами руку Петру.

– Брат, – раздаётся знакомый голос прямо перед нами.

– Позволь, – меня буквально отрывают от мужчины, и я оказываюсь в других прохладных объятиях. Мотаю головой, чтобы не упасть в обморок, ведь перед глазами до сих пор столько крови. А я не переношу её… не могу.

– Спокойнее, такое потрясение для юного создания, не так ли? Ничего, привыкнешь и к такому. Ведь это часть твоей души, сладкая моя, – касается подбородка острым ногтем и поднимает голову выше. Приоткрываю глаза, встречаясь с прозрачно голубыми и мягкими лучами льда.

Изменился. Стал другим. Кожа белая и ровная, но практически такого же оттенка, как и у меня. Губы стали розовее, даже алыми по сравнению с оттенком кожи, и мягче. А волосы блестят серебром, собраны сзади, только у лица остались вьющиеся пряди.

Становится легче дышать, тошнота отступает, как и головокружение. Взгляд уже ясен и могу стоять сама, хотя до сих пор дрожу, и мои руки лежат на его груди. Нет стука сердца, только прохладная гладкая ткань белоснежной сорочки с высоким горлом.

– Мне обязательно…

– Да, Аурелия, не оскорбляй моих братьев своим поведением и не обзывай их, – перебивает меня, отнимая палец от моего подбородка.

Прохожусь взглядом по его спокойному лицу. Надеюсь, я не окажусь на этом столе.

– Если только передо мной, – усмехается Вэлериу. Резко вскидываю голову и прищуриваюсь. Снова читает мои мысли!

Не смей этого делать!

Шире улыбается, обнажая ровные белые зубы и даже клыков нет. От этого на его лице появляются ямочки и это удивительно. Ведь передо мной парень… мёртвый парень.

Он отступает от меня на шаг, снова позволяя увидеть этот ужас, который творится за столом. Но если несколько минут назад мужчины просто смотрели на меня с неприятным оттенком злости, то сейчас их лица выражают открытую агрессию, от которой хочется просто убежать. Она такая сильная, что словно пелена накрывает меня с головой, сжимая до маленьких размеров.

Вэлериу предлагает мне руку ладонью вверх, и я вкладываю свою. Ведь если он рядом, то они не посмеют тронуть меня. И я не сделала этим уродам ничего плохого, а они с прищуром следят за каждым моим шагом, готовые наброситься на меня и растерзать своими когтями. Стараюсь не смотреть на них, как и на стол, просто вперёд. Взгляд в никуда. Иду, не знаю как, но иду, и внутри разворачивается буря из чувств. Какого черта они позволяют так на меня смотреть? Не имеют права!

Гордо задираю подбородок, уже уверенней шагая рядом с Вэлериу, пока мы не останавливаемся у начала стола, где стоят два высоких стула. Ловлю взгляд знакомых глаз, не совсем знакомых, а светлее, чем были раньше и ехидную улыбку Луки. И он такой же. Сейчас могу сказать, что этот облик аморальный и отвратительный идёт его внутренней составляющей. Урод снаружи и внутри. Так ему и надо.

– Присаживайся, Аурелия, – Вэлериу помогает мне опуститься на стул, как я понимаю, рядом с его, и сам садится. С правой стороны от него Лука, а слева от меня Петру. И пусть он такой же, но все же симпатия у меня тут только к нему.

– Продолжаем, братья мои. Почему утихла музыка? Я жив и хочу чувствовать это! Выпьем же за здравие нашего рода! Моих братьев! Моего народа! За победу! – громогласно произносит Вэлериу, поднимая серебристый кубок.

Только он замолкает, как на мой слух буквально обрушивается звук национальной печальной музыки, а мужчины подскакивают с мест, выкрикивая ответы, и поднимают такие же кубки, но не делают глотка, а отставляют их, опускаясь лицами к телам. Передёргивает, только бы не видеть этих убийств, и смотрю на скатерть, с моей стороны оставшейся белоснежной.

– Не бойся, они не мертвы, – говорит Вэлериу, крутя между пальцами кубок. Снова знает, насколько неприятно мне глядеть на этих девушек, лежащих на столе.

– Но они не двигаются… и они… они голые, – последнее слово шепчу, повернувшись к нему. До сих пор не могу поверить, что мумия теперь парень.

– Красота женского тела неоспорима. Подними голову, радость моя, и сама посмотри, – делает жест рукой, приглашая последовать его совету.

Поднимаю взгляд, и уже озадаченно смотрю на нескольких девушек, совсем молодых, возможно, моего возраста или же немного старше на вид, свободно прогуливающихся и смеющихся рядом с этими уродами. Они о чем-то разговаривают и даже не стыдятся своей наготы. Совестно должно быть! Ведь я чувствую, как мои щеки начинают пылать, когда глаза опускаются вниз по телу девушки, вальяжно стоящей неподалёку и вижу поросли курчавых рыжих волос между бёдер. Тут же отвожу взгляд и теперь горю. Противно. Насколько можно не уважать себя? Появиться тут вот так! Отвратительно! Греховно!

– А ещё очень красиво, Аурелия. Ты только посмотри, какая юная и нежная кожа, какие вены. А тёмные соски, приглашающие припасть к ним и вкусить, – шепчет Вэлериу. Господи, хватит!

– Она создана для наслаждения, для грехопадения вместе с ней в этот омут прекрасной и бурлящей крови, что бежит по её венам и концентрируется в одной точке. Я даже слышу, насколько она жаждет, чтобы до неё дотронулись. Прикоснулись и свели с ума. Она готова на все, только бы оказаться там, где распыляется порок страсти, – продолжает он уже ближе, прямо мне в ухо.

– Ещё раз даже в мыслях произнесёшь это имя, будешь ходить вот именно так. И мы увидим, что же прячет под этим нарядом сама непорочность, – его шёпот приобретает злость и недовольство. Поджимаю губы, смотря на скатерть.

– Я твоя заложница, Вэлериу? – хотела сказать это тихо, но голос предает меня и звонко проносится по всему залу. Вновь наступает тишина. Но сейчас, в эту самую секунду, я тоже зла, потому что ничего не понимаю, устала и хочу есть, не желаю смотреть на этот разврат, а тем более слушать такие слова в свой адрес.

Поворачивая голову к нему, уверенно смотрю в эти глаза, блестящие в свете свечей вокруг нас бриллиантовыми отблесками. Ничего не отвечает, молчит и смотрит на меня. Пытается, как будто подавить меня своими глазами. Воздух резко становится тяжёлым, невероятно трещащим между нами.

– Братья мои, думаю, вам следует продолжить развлечения в другом месте. Там уже все готово для вас. Оставьте нас, нашей гостье необходимо поесть. А вы её смущаете своим нечестивым поведением. За что будете вознаграждены, – обращается ко всем присутствующим и раздаётся громкий хохот. Сжимаю руки, что ногти впиваются в подушечки ладоней, принося боль. Но это унизительно! Они надо мной смеются! Сами уроды падшие! Извращенцы! Вампиры похотливые!

Только хочу ответить им, чтобы заткнулись, но Вэлериу поднимает руку прямо перед моим носом, играя пальцами, в свойственной только ему манере.

– Не стоит, Аурелия, моя милая, – не глядя на меня, предостерегает от бездумных слов своим бархатистым шипением. А я киплю от праведного гнева на такое. Они продолжают хохотать, поднимая со столов девушек, закидывай их на себя, и моментально все расползаются в прямом смысле слова. Они ползут по стенам, по полу, по потолку, таким образом, опустошая зал.

Да, он ведь так же нёс меня, и что я удивляюсь? Если они такие же уроды, как этот! Остаются только Петру и Лука, продолжающий хихикать, как полный козел. Врезать бы ему, да так сильно за все, чтобы разодрать ногтями эти губы, постоянно ехидные и насмешливые. И глаза вырвать!

– Братья мои, родные мои, отправляйтесь и развлекайтесь. И распорядитесь, чтобы нашей гостье принесли ужин, – с улыбкой говорит им. Они поспешно встают, хотя бы нормальным шагом выходят из зала.

Двери закрываются, оставляя меня наедине с Вэлериу. И вот, кажется, сейчас будет страшно для меня. Потому что его губы складываются в тонкую линию, а его лицо говорит о таком же состоянии злости, какая была у меня ещё секунду назад.