Тишина угнетает, как и одиночество. Сейчас же я чувствую себя именно заложницей. Идти некуда, думать только остаётся о том, что знаю. Но и это не даёт ничего. Один выход – ждать, когда тело и разум устанут, чтобы уснуть. Горячая ванна не помогает, как и медленное расчесывание волос не успокаивают внутри меня терзающие голову мысли. Ничего не даёт уснуть. Встаю и подхожу к шторам, распахивая их, и смотрю в стеклянное окно на двери.

Ночь. Для меня ночи означают новые события и новости, которые только путают больше. Зачем Вэлериу поцеловал меня, если у него есть эти девки? Он только пачкает меня. Пачкает своими словами, взглядами, руками и губами. Своим грехом сводит с ума и туманит сознание. Зачем? Неужели, не хватает этих?

Противно и неприятно. Словно использовали. Грязной чувствую себя сейчас. Раздражена тем, что я продолжаю воскрешать воспоминания с его участием.

Дверь позади меня распахивается. Оборачиваясь, встречаюсь с белокурой девушкой, входящей в мою спальню.

– Госпожа, я принесла вам молока с мёдом. Это поможет заснуть вам, – произносит она и оставляет бокал на столике рядом с кроватью.

– Отработала своё? – зло фыркаю я, отворачиваясь обратно к окну.

Знаю, что груба. Знаю, что она ни в чём не виновата. Но эти колючие чувства внутри меня уже разворачивают неприятные ощущения. Хочется на кого-то их выплеснуть и этим человеком оказывается Анна.

– За что вы так со мной? – тихо спрашивает она. Вздыхаю и поворачиваюсь к ней, закрывая на секунду глаза, и корю себя за эту вспышку.

– Прости, – отвечаю я, натягивая улыбку, и пожимаю плечами. Не знаю, как объяснить своё состояние.

– Госпожа, вам не следует ревновать меня или же других девушек к нему. Мы всего лишь средство для насыщения его тела и продолжения жизни. А вы… вы другая для него, – говорит она, печально улыбаясь, и переводит свой взгляд на пол.

– Я не ревную, Анна. Меня растили в других условиях и иных законах. Праведных, поэтому, наверное, моя реакция такова. Для меня тут всё отвратительно и грязно, – опровергаю её слова, но где-то внутри понимаю, что права она. Права и это неприятно. Только почему я ревную его? Ревную ли или это состояние обусловлено гордостью, которую на несколько мгновений растеряла?

– Да, я знаю, в каком месте вы росли. Мы же воспитываемся по иным законам. Нам не претит библия, и мы ходим тоже в церковь. Только не там ли сказано во второй заповеди: «возлюби ближнего своего как самого себя».

– Верно, такое там есть, но это не означает греховную похоть, которую проповедуете вы. Истина в том, чтобы помогать ближнему своему, не дать ему совершить ошибки и поддерживать, как самого себя. Это никоим образом не относится к вашим грехам. Я не придерживаюсь этого, – поджимаю губы, смотрю на спокойную Анну, только улыбающуюся мне.

– «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас». И такое там есть, потому что все мы грешны, а вас именно обманывали праведностью, которая сродни тому самому греху. Мы признаем это и не отвергаем лукавого. Но разве не сама библия учит нас жить каждый день так, чтобы он оказался озарённый лучами солнца и счастья?

– Но в лучах солнца не живёт ненависть, которой они пропитаны!

– В лучах солнца и создаются самые жестокие планы, а ночь лишь покрывает их. Помогает воплотить в жизнь. И никто этого не изменит, госпожа. Поэтому стоит ли вам переживать о том, над чем вы не властны? Стоит ли мучить себя и отказываться от настоящей жизни? Ведь вы хотели свободы, а сами не даёте себе этого. Вы страшитесь этой свободы и пугаетесь всего, что для вас ново. Но ново не означает ужасно. Поверьте мне, хоть они и питаются кровью, но существ, держащих свое слово, верных ему и сильных в этом, я ещё не встречала. Я не боюсь за свою душу, потому что знаю, что Бог простит меня за всё, ведь я защищаю свою семью. А защита для меня это они. Они охраняют наше поселение, как и многие в округе. В горах. Они знают много и за это я им благодарна. Я не отказываюсь от того, что грех вершится тут. Но грех греху рознь. Убийства ещё больший грех, чем сладострастие. Мы созданы для любви и бояться этого глупо. Госпожа, примите их, не как родных, а как тех, кто просто пытается сохранить свои жизни и вернуть на наши земли спокойствие, – пока она говорит, подходит ко мне, смотря прямо в мои глаза.

– Слишком сложно для меня, Анна. Я ведь понимаю это, буквально всё понимаю. Но я запуталась, мне так трудно принять это. Ведь ты знала об их существовании, верно? – кивает на мой вопрос. – А я нет! Я с детства слышала голос, потом упала в яму, где и начала узнавать всё. Частые события, новости, правда. Она разрушает меня, и я не знаю, как относиться к этому. Как по лабиринту бегаю и везде натыкаюсь на стены. Ты принесла мне молока, но там, я уверена, снотворное, чтобы я спала. А я устала спать, мне необходимо… необходимо хоть что-то родное, – поднимаю голову к потолку, пытаясь сдержать слезы.

– Да, там снотворное. Петру попросил для вас навести, он сказал, что вы слишком взволнованы. Если хотите, я могу немного посидеть с вами и рассказать о том… да о чём угодно, – предлагает Анна. Опускаю голову, смотря на милую девушку, так пытающуюся помочь мне. Добрая. Киваю ей.

– Это было бы хорошо, – тихо отвечаю я, указывая рукой ей на кровать. Подхожу к постели и сажусь на неё, девушка делает то же самое.

– Сколько тебе? – спрашиваю её.

– Месяц назад исполнилось восемнадцать, – чётко отвечает она. Приподнимаю брови, изумляюсь этому. Надо же, а внешне я бы дала ей меньше, наверное, из-за её комплекции.

– А им? Твоим подружкам, – ничего не могу поделать, но язвлю.

– Карле скоро девятнадцать, но она у нас самая красивая, поэтому её и выбрали, а Дейле как мне. Тут девушки все до девятнадцати лет. Это крайний возраст.

– Почему? Почему не старше? – хмурюсь я.

– Все дело в крови. Чем старше кровь, тем она бесполезней. Господин обрёл вечную жизнь в девятнадцать, поэтому он не может употреблять иную, как и все его братья. Девочек отбирают только в этот период. Год, когда ты можешь обрести новый статус и жизнь, обогатить себя и подняться в глазах жителей деревни. И обязательное условие – потеря девственности, – от этих слов я приоткрываю рот и мотаю головой, чтобы принять это.

– То есть… хм… как? Неужели ты…

– Ох! Нет, госпожа, – смеётся Анна, – нет, не так, как вы подумали. Мужчины могут брать девственниц, а вот для господина это неприемлемо. К нему надо идти уже обесчещенной. Но при этом не тронутой другим мужчиной. После отбора, нас, избранных, отводят к медсестре, которая лишает нас девственности специальной палочкой. Она похожа на мужской орган. Девственную кровь собирают в пробирку, и мы её преподносим нашему господину, как дань уважения. Но это быстро забывается, остаётся только жажда новых познаний над своим телом.

– Офигеть, – шокировано шепчу я.

– Простите? – недоуменно приподнимает светлые брови девушка.

– Говорю, что это ужасно, – поправляю я себя, понимая, что её может обидеть моё заявление. – Для меня ужасно. Нам всегда говорили, что только муж имеет право на этот подарок. И этот мужчина навсегда становится твоим супругом, разводы у нас запрещены, и не было ни разу ни одного. Да и вдовы не выходят замуж, они целомудренны до смерти. А тут… хм, странно.

– Вас слишком загнали в рамки, госпожа, – улыбается Анна. – Ведь в мире давно нет такого понятия, как чистая девушка для одного. Нет, у некоторых культур, конечно, это ценится. Но у большинства уже стало даже пороком.

– Ну не для меня точно. А тем более с ними, – от отвращения передёргиваю плечами, кривя нос.

– Не делайте поспешных выводов, пока не попробуете, – берет меня за руку, заверяя в своих словах. Но остаюсь я всё равно при своём мнении.

– Скажи, а тут можно где-то взять нормальную одежду? Вы, вообще, ходите практически голые, а другие и подавно не стыдятся этого. А мне бы хотелось чего-то закрытого. И нижнее белье, оно неудобное. Все отдала бы за обычные хлопковые трусики.

– Нет, и нижнее белье у вас очень красивое. Нам не разрешается одевать на себя плотные ткани, как и белье. Наше тело всегда должно быть доступно для господина, – качает головой, а я вытаскиваю свою руку из её.

– То есть Вэлериу в любой момент может… ну, может взять вас? – жмурюсь от своих же слов.

– Верно. Но больше он питается. Шея должна быть открыта, там вены. Поэтому такого рода наряды приемлемы. И мы меняем одежду после ночи, потому что она вся разорвана. Хоть господин и выглядит молодо, но он мужчина с устаревшими повадками. И предпочитает сам снимать одежду, точнее, ногтями разрезает её вместе с кожей…

– Фу, – снова передёргивает, ведь я так ярко вижу такого рода картины, что тошно. Тошно и неприятно от этого.

Заливисто смеётся от моей реакции, а я словно прогнившее молоко выпила.

– А раны, – неожиданно вспоминаю я. – Почему не остаётся ничего? На коже я имею в виду, не одного пореза. Как они это делают?

– Раны не остаются только от тех, кого обратил сам господин. Это возможность не убивать жертв, они мысленно передают нашим телам возможность быстрее заживать. Одним взмахом господин может умертвить человека или же вернуть ему молодость. Это не объяснить, но я видела своими глазами. А вот другие… Петру… он не может. От его ногтей остаются следы, – девушка быстро поднимает платье, ничего не стесняясь, демонстрирует мне тонкий, ещё незаживший порез прямо на внутренней части бедра.

– Так ты и с ним? – взвизгиваю я. – Прикройся ты уже!

– Да, у нас есть привилегии. Кроме господина мы имеем право выбрать ещё одного истинного дитя ночи. Меня сам Петру выбрал, он очень нежен и тут… понимаете, госпожа, если с господином ты горишь без остатка, то в его руках такое спокойствие, такая гармония в душе и хочется плакать от этого. Я, наверное, влюблена в него, раз мыслю так. Но я, даже если сил практически нет в теле, иду к нему, чтобы рассвет встретить в его объятиях. Они невообразимо прекрасные, – отворачивается от меня, и вижу, как одинокая слеза скатывается по её щеке.

– Но он не обратит тебя, и влюбляться… да не должна ты этого делать, – шепчу, вглядываясь в печальное лицо.

– Я знаю, всё знаю, ведь учили нас с детства. Эти слова передаются из поколения в поколение. Но против чувств никуда не сбежать, госпожа, достаточно одного взгляда, и ты пропала. Разум и чувства не состоят в единстве, когда дело касается сердечных дел. Это просто происходит. Без причины. Без слов. Случилось и не убежать от этого, поэтому я отсюда никуда не уйду, пока он тут. И страшно. Вы думаете, одна не понимаете ничего, запутались и боитесь? Нет, госпожа, я тоже боюсь. Все наши люди боятся будущего. Но я боюсь не за себя, а за Петру. Ведь он может умереть, а тогда умру и я, хотя тело будет жить, но душа будет покоиться вместе с ним, пока и меня не убьют.

– Тебя за что? Ведь ты ни при чём! Если кто и виноват, то сама Василика и Вэлериу, – возмущаюсь я. Усмехается на мои слова, бросая на меня косой взгляд.

– Вы ведь не знаете, насколько опасна и сильна Василика, так ведь? – делаю неоднозначный жест рукой на её вопрос. – Она сейчас такая же сильная, как и господин. Они рядом, все рядом с моим поселением. Они знают, где вы и где живёт он. Но не нападают, потому что вы тут. Если они хоть на метр подойдут ближе, то вас убьют. Тогда сила Василики померкнет, как и господина. Вы трое связаны. Вы отдали свою кровь добровольно, чтобы вернуть нашего властителя. Вы отдали ему добровольно свою душу и уже находитесь между ними. Вас не трогают, потому что ваша кровь ценна. Она даст силы, в ваших руках тысячи жизней, как живых, так и мёртвых. А если вы будете на стороне Василики, то вас иссушат и не дадут умереть. Вас будут мучить, господина не убьют, а приведут к вам. Обратят вас его кровью, и вы сами убьёте его. Убьёте всех мужчин этого рода на планете. И будут править женщины. Хотя я сама женщина, но я, как и мои предки, жили спокойно на этой земле, благодаря именно мужчинам. Ни одной смерти от их рук, а вот от женщин Василики миллионы смертей. Никто не безгрешен, госпожа, но чаша грехов на стороне вашей матери и вашего рода. И убьют они всех, кто помогал и был хоть бы мыслями причастен к этой жизни. Так уже было. Чем больше душ они заберут, тем сильнее станут.

– Тебя Петру подговорил, чтобы ты уверила меня в том, что есть хорошие и плохие? – встаю, упираясь руками в бока, зло смотря на девушку.

– Нет, он, наоборот, старается уберечь вас от познаний вашей участи. Это моя воля, потому что я хочу защитить своего любимого. А вы верный способ это сделать. Если вы обратитесь, благодаря крови нашего господина, или же просто решите помочь всем нам спастись, то и вы останетесь живой. Нет хороших и плохих, есть только правда и ложь. Есть желание жить, – спокойно отвечает она, тоже поднимаясь.

– Я не хочу быть такой как они. Я человек и останусь им до смерти, – уверенно произношу я.

– Даже человеком вы сильны. Сильнее, чем каждая из нас. Не страшитесь этого, госпожа, не бойтесь. Прислушайтесь к своему сердцу, не к разуму, а к сердцу, оно верно подскажет решение. А сейчас мне уже пора. Меня зовут, а вы выпейте молоко. Травы Петру творят чудеса, поверьте мне, они помогут вам уснуть и не думать о плохом. Отдохните, – девушка разворачивается и выходит из спальни.