Смотрю на огонь, продолжающий гореть, когда сжигать практически нечего, кроме дерева. Буквально отключилась и как заворожённая смотрю. До моего слуха доносится музыка, которая не должна сейчас играть так весело и задорно.

Оборачиваюсь и вижу, насколько всё изменилось. Похороны и скорбь превратились в праздник, где люди уже пьют из бокалов и бутылок, свистят и радуются. Только чему радоваться? Для моего понимания это просто недостойное поведение. Ужасаюсь этим людям, так просто забывшим о том, для чего все собрались. И вампиры смеются, обнимают женщин, заигрывают с ними. Как долго я стою тут одна, а вокруг меня мир сошёл с ума?

От всего этого тошнит. Меня учили, что смерть – это темнота. После похорон в городе наступает тишина, и все носят чёрное, как и увеселительные программы прекращаются на три дня. Не услышать в это время ни смеха, ни радости, а тем более не увидеть, как с песнями и танцами отправляют мёртвых в последний путь. Отвратительно. Просто отвратительно и злит.

Поджимаю губы и бросаю взгляд на костёр, где был сожжён мой отец. И новое напоминание о том, что я чужая. Не радуюсь с ними и не хочу. Вижу Вэлериу, улыбающимся женщинам, которые ему что-то говорят. Смеются, как и Лука, стоящий рядом. Они, чёрт возьми, смеются! Бесчеловечные ублюдки! Не могу двинуться, смотря на парня с белоснежными волосами и в одежде такого же цвета, что сливаются волосы. Похож на ангела с чёрным сердцем и тёмной душой. Падший. Безумно красивый. Не хватает отчего-то его сейчас. Хочется подойти и посмотреть в глаза, чтобы понял, как прошёл для меня этот вечер. Помог пережить это, объяснил всё и показал им, что я для него стою выше, чем все они. Но нас разделяют люди, его люди, и он даже не смотрит в мою сторону. Шумно вздыхаю и вытираю слезы, продолжающие катиться по лицу. Я не понимаю, что со мной творится. Мне одиноко, а мысли витают рядом с Вэлериу, которому на меня наплевать. Он так жесток был ко мне, показав, что стало с моим отцом. И потом… дал самой проститься. Эти действия путают меня и не дают разобраться – кто я для него. Есть ли шанс?

Разворачиваюсь и иду, но не знаю, куда податься. Не знаю, что мне делать сейчас, ведь так плохо внутри и звуки эти насмешка над моей душой, которая пребывает в полном шоке и смятении. Никто больше не обращает на меня внимания, не замечает даже, что иду я. Нет даже выкриков, словно я не существую. Это радует и огорчает одновременно. Я легко обхожу людей, как и вампиров, двигаясь по дороге. Только бы подальше от этой музыки. Ведь не знаю города, а просто иду. Взгляд цепляется за дом, сожжённый дотла. А рядом с ним ещё один, дальше высокая и тёмная стена из кирпича. Останавливаюсь напротив и опускаю голову, вновь переживая вину. Если бы могло быть все иначе. Если бы… но уже ничего не изменить. И так обидно. Обидно, что тут одна. Всегда одна. И нет родственной души рядом, чтобы взять его за руку. Ведь даже сами мысли о надежде его ответных чувств, о возможности – сильный энергетик для меня. А сейчас у меня ничего нет… я одна.

Я хочу уйти отсюда, забыть бы обо всём, похоронить воспоминания в душе и ожидать смерти, которую мне пророчат. Но не быть причастной более к этому. Я очень жажду свободы. Не могу быть больше тут. Вся ситуация давит на меня.

– Любуешься на то, что произошло из-за тебя? – ехидный вопрос застаёт меня врасплох, и я удивлённо оборачиваюсь. Обрываю ход мысли, встречаясь с язвительным взглядом блестящих глаз Карлы.

– Отвали, – фыркая, делаю шаг от неё, чтобы уберечь себя от очередного скандала.

– Не так быстро, госпожа, – прямо передо мной оказывается темнокожая девушка, перекрывая путь.

– Что вы хотите от меня? – устало вздыхаю я.

– Чтобы ты сдохла, – шипит Карла.

– Прекрасно. Но не тебе решать. Ещё что-то? Вам скучно на празднике? Что вы тут делаете? – вздохнув, отвечаю я.

– Это ты, что забыла тут? Пришла посмеяться над тем, что мы несём из-за тебя потери? Разве тебе не сказали, что господин вызвал нас этой ночью, а его шлюху приказано отдать любому из мужчин, который захочет её, – язвительно произносит Карла.

– Ложь. Тебя скорее обидело то, что теперь ты не нужна Вэлериу. У него есть я, моя кровь и моя сила. А ты, была лишь временным увлечением, как и твоя подружка. Оставьте меня, – спокойно отвечаю я, поворачиваясь к девушке. И как только я это делаю, она вытягивает руку и моё лицо, как и одежда, покрывается чем-то вязким, что было в небольшом ведёрке, которое она прятала за спиной. Делаю шаг назад, охая, и прямо на голову выливается ещё что-то от темнокожей. Отплёвываюсь и ощущаю во рту знакомый вкус железа и соли. Обескуражено стираю с лица и вижу действительно кровь, окрасившую моё белое платье. Они облили меня кровью.

– Вот твоё настоящее обличие, – смеётся Карла.

– Пусть все видят, что ты и принесла нам горе. Это твоя метка, – вторит ей темнокожая.

– Шлюха, которую он трахал. А нас уважает, наши тела и души, не пороча их. Шлюха.

– Ты в крови. Ты несёшь смерть.

– Кровь на тебе. Твоё проклятье.

– Ты должна быть изгнана.

– Он устал от тебя.

– Он ненавидит тебя, как и тех, кто убил его народ.

– Ненависть к тебе ещё сильнее. Ты же лишь замена Василики.

Слышу своё дыхание. Быстрое. Рваное. Внутри меня что-то щёлкает. Это было последней каплей в моём терпении и понимании. Моментально, за долю секунды из горла вырывается рык, и я прыгаю на Карлу, опрокидывая её на спину.

– Сука, сейчас ты ответишь за всё, – шипение, вырывающееся из моего рта, незнакомо, но контролировать это я даже не хочу. Зла, а боль от утраты не даёт мыслить более.

– Помогите…

Удар, который я наношу прямо в её лицо кулаком, не даёт кричать ей. А затем ещё один и ещё один. Жажду убить её за то, что сделала. За то, что больно внутри. За этот смех и музыку. За то, что меня винят. За то, что теперь хочу быть виноватой.

Словно безумная бью её, окрашивая лицо девушки в алую смесь. Меня хватают за руку, пытаются оттащить, что-то кричат, а я не слышу. Ничего не вижу перед глазами, только жуткую боль в груди ощущаю.

– Убийца… ты убила её, – до разума доносятся слова, когда заношу окровавленный кулак.

Резко включают звук, музыка продолжает веселить народ, а я сижу на Карле с окровавленным лицом и без движения. Мой рот от ужаса раскрывается сам собой, отскакиваю. Падаю и отползаю, смотря на тело девушки. К ней подбегает заплаканная темнокожая и наклоняется над телом.

– Ты убила её! Она не дышит! Помогите! Она убила! – кричит она.

Несколько секунд решают все. Буквально все. Страх и шок от того, что сделала. Мои руки окровавлены, как и платье. Убийца. Я убила… я… Господи… я…

Дышать не могу. Вижу, как к нам кто-то направляется. Мужская фигура. Подрываюсь с места и бегу. Бегу к стене, ищу хоть какой-то выход, и он есть. Они теперь убьют меня. А я… я не знаю, что мне делать. Распахиваю деревянную дверь, легко поддающуюся мне, и вылетаю в лес. Даже не заботит, отчего так легко мне удалось выбраться из города.

Я убила! Убила! Не помню, как это произошло! Ничего не помню. Как будто меня и не было в тот момент. Вэлериу был прав, мне не следовало приходить. Не следовало даже думать об этом. Поздно. Я только бегу, бегу туда, где можно спрятаться. От себя спрятаться. Оборачиваюсь и падаю на сырую землю. Поднимаюсь и снова бегу. Теперь мне конец. Сама этого желала. Сама это сделала. Спасу себя. Я не убийца! Я не хотела! Ничего не хотела. Вся в крови, полностью.

Не могу больше бежать. Лёгкие болят и горло дерёт. Останавливаюсь и прижимаюсь к дереву, пытаясь отдышаться. Рыдания сотрясают тело, а я не могу поверить, что только произошло. Все так быстро… так резко превратилась внутри горечь потери в ярость, которую уже знала. И сила, сколько было её много, а сейчас ощущаю боль, что рвёт на части снова и снова душу и тело. Сжимаю рукой рот, только бы не нашли. Не представляю, что теперь будет. Я доказала обратное. Теперь они точно имеют право на желание моей смерти, имеют подтверждение, что такая же, как и остальные. Чудовище. И он… Вэлериу знает… всё знает обо мне.

Паника такая громкая внутри и не даёт двинуться. Но я должна бежать дальше. Если поймают – не жить мне. Не дадут даже объяснить. Никто не поверит. Он будет разочарован.

Поднимаю голову и осматриваюсь. Лес. Не знаю, где я. Куда мне идти?

Шорох листьев где-то рядом заставляет задержать дыхание. Теперь наверху. Поднимаю голову. Ничего, только стволы колыхаются.

Они тут… нашли меня и разорвут теперь. Бежать, должна бежать. Подхватываю юбку и несусь со всех ног, не разбирая дороги. Бегу, надеясь, что спасусь. Что-то тяжёлое обрушивается на меня, и падаю, издавая крик. Придавливает к земле. Кричу от страха. Закрывают мне рот, продолжая крепко придавливать к мокрой траве.

– Тише, милая, доченька, тише, – раздаётся рядом с ухом. Замираю, распахивая глаза. Сердце начинает биться быстрее, если такое возможно. Мама. Переворачивают и резко поднимают. Моргаю, пытаясь побороть чёрные точки перед глазами, и только через несколько секунд могу разглядеть знакомое лицо с зелёными глазами, отражающими луну над нами. Те же чёрные волосы, те же черты лица, сейчас резче выделяются. Только глаза иные… не мои… то была правда…

– Мама, – шепчу, не веря в это.

– Родная моя, доченька моя, – гладит лицо, прижимает к себе и целует в висок. А я пошевелиться не могу, мысли путаются, их практически нет. Усталость мигом накрывает меня, что даже стоять нет возможности.

– Давай, нам надо идти. Я спасу тебя, – шепчет она, отодвигая меня на расстояние вытянутых рук.

– Как я рада, что все получилось. Ты теперь с нами, на нашей стороне, хоть и испорчена, но ещё не всё потерянно, родная моя. Мы теперь выиграем, – эта улыбка напоминает оскал, и нет, это не моя мать. Выворачиваюсь из её рук, отхожу от неё. Взгляд цепляется за длинные и острые ногти, подтверждающие её существо, коим она и является.

– Получилось? – переспрашиваю я.

– Ох, да, одна из нас помогла мне вырвать тебя из их рук. Все прошло по плану. Они же так коверкают сам факт смерти, радуясь ему. А пьяные люди более всего подвластны нашему внедрению, – быстро кивает она, гордо объясняя.

– Ты обманула меня… убила их… Георга, – шепчу, а душа не сможет больше собраться, как и истерзанное сердце.

– Потом, все потом. Я тебе объясню. Так необходимо было, Лия. Такова наша жизнь. Если не убьёшь ты, то убьют тебя, а особенно они…

– Ложь, – перебиваю её. – Ты убила невинного. Андрея.

– Предатель, – шипит она, делая шаг ко мне, а я от неё.

– За что? Почему ты обманула меня? – мотаю головой, и не верю больше. Никому не верю, даже себе. Потому что и я не принадлежу более своему разуму.

– Милая моя, я пыталась уберечь тебя от этого всего. Пойми меня, была бы возможность, я бы спрятала тебя, но ты сама приняла решение. И нам надо попытаться всё исправить, пока есть ещё такой вариант, – шепчет она, а я упираюсь спиной в столб дерева.

– Скажи, те таблетки… те, что дала ты мне… я… умерла бы? – каждое слово даётся с трудом, потому что страшно услышать ответ.

Кривится, поднимает на меня взгляд. И не нужны слова, всё и так ясно.

– Прости, но тогда это был единственный способ, чтобы ты не смогла оживить его. Я испугалась за тебя. А ты сделала это, ты предала меня…

– Я? – изумляюсь, задыхаясь от правды. – Я? Ты была всем для меня, а пожелала убить, вместо того, чтобы рассказать. Я не верю в то, что ты моя мать. Выходит, что они все же правы. Вы чудовища, которые только и делают, что убивают! Только что я сожгла своего отца! Как ты могла так поступить со мной? С ним? За что ты так ненавидишь меня?

– Успокойся, Аурелия. Всё преподнесли не так, как это было. Да, я убила его, потому что он угрожал расправой…

– И правильно делал! Василика всё это начала, она виновата…

– Закрой рот, – звонкий удар по щеке, и я отлетаю вбок, падая на землю. Перед глазами вспыхивают огни, а челюстью едва можно двинуть. Боль пронзает, как моё тело, как и сердце. Так остро, так незабываемо и невыносимо. Кривлюсь и слизываю с уголка губ кровь.

– А теперь слушай меня, – шипит мама, хватая меня за плечи, до рези на коже, впиваясь ногтями. – Ты пойдёшь со мной сейчас и будешь делать то, что я скажу. Если умрём мы, умрёшь и ты. В тебе моя кровь. Если ты решишь иначе, то обречешь себя на смерть. Стоит ли он этого? Вэлериу до сих пор любит меня. Василику. Поверь мне, не выдумывай себе глупости. Ты совершила ошибку, отдав ему то, что могло помочь тебе. Ты глупа, девочка, если посчитала, что хотя бы немного затронешь чью-то душу. Нет её у нас. Ты предала меня, убила девушку. И это я помогла тебе, благодаря собственной силе.

Это не её слова, не её голос. Не моя мать передо мной, словно другое существо в ней. Василика. А я задыхаюсь внутри, не могу двинуться. Не хочу ничего более. Понимаю, что моя мать потеряна для меня навсегда.

– Убей меня, молю тебя. Если когда-то любила меня, убей, – шепчу, из глаз текут слезы, которые я даже не замечаю. Щека горит от боли, вся я горю от этого чувства, смотря в безумные зелёные глаза, которые никогда не знала.

– Нет. Ты нужна мне живой. Наживка для него, – смех, такой противный, гадкий и злой вырывается из её рта. Поднимает меня, крепко держа за плечи. И где моя сила? Где моя злость? Я опустошена, мне слишком больно внутри.

– Убей, потому что не пойду. Не заставишь. Не могу я жить так больше, Констанца или Василика. Не знаю, кто сейчас передо мной. Не хочу и ты не имеешь права заставлять, ведь тогда ничего не получишь, – шепчу я, пытаясь воззвать к той, что была рядом со мной все восемнадцать лет. Но не вижу и отголоска в этом холодном, словно стеклянном взгляде и полуулыбке, изгибающей красивые губы.

– Надоела ты мне, – шипит она, хватая меня за горло. Перекрывает дыхание, цепляюсь за её руку, поднимающую меня над землёй. Отбрасывает от себя, и падаю на спину, больно ударяясь позвоночником. Глотнуть воздуха не могу, всё тело пронзает резкая вспышка.

– Ты моя дочь, Аурелия, ты пойдёшь со мной. Немедленно реши это! Немедленно или же заставлю, – кричит это существо, поднимая меня за шею.

– Нет. Убей, ну же… убей меня… убей… чего ты медлишь? Мне всё равно не жить больше, я из-за тебя унесла жизнь человека. Убей меня, – хриплю я, распахиваю глаза и смотрю в её. Рычит, занося руку надо мной. Жмурюсь от грядущей смерти.

– Госпожа! Нельзя! – крик застревает в тишине. Распахиваю глаза, а мама отскакивает от меня, хватаясь за голову, и падает на землю.

– Анна? – сдавленно шепчу я, смотря на немного поклонившуюся мне девушку.

– Верно, пришло время вернуть вас туда, где вы должны быть. С нами, – отвечает она и не робко, не смущённо. Да и, вообще, сейчас этот белокурый ангел предстаёт в ином свете.

– Что… как… ты же была там? – шокирована этим появлением.

– Времени нет на разговоры. Констанца, Василика требует немедленно выдвинуться. Мужчины уже близко, – отмахивается от меня и цокает, обращаясь к матери.

– Да-да, идём, – кивает мама, подползая по мне. – Аурелия, послушай.

– Нет! Вы… ты, – мотаю головой, отползая от них. – Ты предала их. А Петру? Как же ты могла?

– Да, хватит уже. Прекратите. У меня есть только одна правительница – Василика. Любая из женщин, познавшая свой порок, принадлежит ей. А натравить на вас двух глупышек, было легче простого. Открыть дверь для вас. Вы должны быть благодарны мне за спасение, – смеётся Анна.

– Благодарна? Тебе? – с отвращением произношу я. – Я никуда с вами не пойду. Лучше смерть, чем знать, насколько прогнили ваши души…

– Лия снова несёт ересь. А я говорила, что не надо так часто посещать церковь. Если бы слушали меня, то не разглагольствовала сейчас она об этих глупостях и спокойно вернулась бы домой, – из темноты раздаётся другой голос и к нам выходит Дорина.

– У нас больше нет времени, госпожа. Василика начинает злиться, и мне неприятно это, – недовольно произносит Анна, обращаясь к Дорине, смотрящей на меня с блеском в тёмных глазах.

– Констанца, есть только один выход, – произносит она, подходя к матери, поднявшейся на ноги.

– Она не отдаст…

– Тогда я помогу. Один удар и проблема решена, – Анна подхватывает с земли бревно и подбрасывает в руке. Три женщины стоят надо мной. А я смотрю в глаза мамы, не излучающие больше ничего.

– Делай, – пожимает плечами Дорина, освобождая путь ко мне.

– Не смей… – мама закрывает меня собой.

– Констанца! – возмущается Дорина.

– Нет! – кричит мама и одним ударом отбрасывает Анну. Девушка летит и ударяется спиной о ствол дерева, издаёт писк и падает на землю, как тряпичная кукла. И знаю, что мертва. Не может тело так изогнуться и сломаться без последствий. Она убила её… моя мать.

– Констанца, мы лишились проводника. Молодец, – цокает Дорина. – Не могла потерпеть?

– Я сама решу всё, но не разрешаю трогать её кому-то, – зло шипит мама.

– Ты слышишь? Они рядом! Нам надо уходить! Бери её…

– Иди. Давай, иди…

– Нет.

– Иди, говорю! – мама толкает Дорину и наступает тишина.

Поворачивается ко мне, опускаясь на колени.

– Прости меня за то, что жажду твоей смерти больше, чем твоего и своего спасения. Она убила Иону, мою сестру. Она заставила меня. Прости меня, слышишь? – обхватывает моё лицо. – Я люблю тебя. Люблю. Но мой разум больше не принадлежит мне. А ты, я не могу отдать тебя ни ему, ни ей. Ты умрёшь, моя родная. В любом раскладе умрёшь. Если он выиграет, уничтожив всех, то и ты встретишь смерть. Если выиграет Василика, то убьёт тебя за то, что он выбрал тебя, а не её. Я рада так, что смогла увидеть тебя и сказать это. Я любила его. Георга. Но я слаба была. Я страшилась, и мне пришлось убить его. Корю даже сейчас себя за это. Мне нельзя выбрать сторону, я принадлежу ей. А ты, у тебя тоже нет такой возможности. И обрекать тебя на муки, я не хотела. Я хочу только спасти тебя. Твою душу и только бы не видеть, как умрёшь. Но другого выхода нет. Они близко. Если он заберёт тебя, то это будет конец. Прости меня, доченька, прости за это.

Мой разум тонет в быстром шёпоте мамы, по щекам катятся слезы. И я помочь ей не могу. Неожиданно её руки опускаются и сжимают моё горло, протыкая вену ногтем. Хриплю, брыкаюсь, а она смотрит в мои глаза.

– Я люблю тебя, – целует в лоб, притягивая к себе. А я задыхаюсь, пытаясь руками ударить её, но больно. От этой боли и невозможности дышать силы убавляются. Нельзя разорваться на несколько вещей, творящихся с телом. Она убивает меня. И не только телесную оболочку, но и душу.

Уже не сопротивляюсь. Чувствую, как вены вздулись на лице, как кровь течёт из моего тела, унося сознание. Наверное, это лучший способ убежать для меня. Наверное… И я больше не вижу ничего, темнота перед глазами и хрипы. В этой темноте только слышу голос… голос Вэлериу. Но это все иллюзия перед погибелью. Прощаюсь и не каюсь.