– А теперь слушайте внимательно, Аурелия. Вы будете делать то, что я вам скажу. Если говорю – бежать, без каких-либо вопросов вы это делаете. Если я скажу – не дышать, то тоже поступаете так, как я приказал. Нам нужно добраться до лагеря, он в горах, недалеко от Сакре. Я буду двигаться без остановок, если вам будет плохо или же вы почувствуете что-то, да и, вообще, захотите остановиться, то похлопайте меня по спине. Ваши слова, даже шёпот собьют меня с ритма, я потеряю путь, который учую и не смогу быть начеку, отдавая слух вашим словам. Поэтому только прикосновение к спине, и я остановлюсь. Все понятно? – смотрит в мои глаза и спрашивает Петру, крепко держа меня за плечи.

– Да. Мне все ясно, – киваю я. Отпускает меня и отходит, проверяя меч, который висит у него на талии. Прячет в сапог ещё один нож.

К счастью, люди забрали не всю одежду. И Петру нашёл для меня штаны, сапоги, рубашку и камзол одного из мальчиков поселения. Быть тут одной, пока Петру отсутствовал, было неприятно. Тишина мрачная, давящая и не предвещает ничего хорошо. Никого нет, ворота распахнуты, на земле валяются какие-то вещи, что упали у людей. И понимаю, что они собирались впопыхах, их подгоняли, и теперь они ожидают победы.

– Делайте то же, что и я. Свой кинжал спрячьте в сапог, а кулон в карман. Никто не должен знать, что он до сих пор у вас. Особенно женщины, – наставляет Петру.

– Мы можем их встретить? – спрашиваю я, с точностью выполняя указания.

– От этого мы не застрахованы, Аурелия. Предполагаю, что они все там, но рядом с лагерем тоже могут быть. Я не знаю, какая сейчас ситуация, поэтому на всякий случай будем осторожны. И если я увижу, что мы опоздали, то развернусь и унесу вас за пределы Румынии. Это не обсуждается, – вижу, как я только было хотела возразить, он упрямо поджимает губы и протягивает мне руку.

– А теперь пойдёмте, – говорит он. Киваю, вкладывая свою ладонь, и мы выходим из дома Андрея. Идём по безмолвному городу к воротам.

В молчании поворачивается ко мне, обнимает за талию и поднимает, сажая на себя. Обхватываю его шею и крепче прижимаюсь, глубоко вздыхая.

– Готовы, есть ещё возможность не идти…

– Готова и не поменяю решение, – уверенно перебиваю его. Ещё секунда и он прыгает на дерево, цепляясь за него. И начинает нестись, оставляя после нас оборванные ветви, падающие на землю. Свист в ушах сильный, что меня подташнивает. Но это нервозное состояние, в котором я пребываю. Страх за жизнь Вэлериу и сердце не может утихомирить своё биение. Это невозможно, но решение моё и, правда, неизменно. Если он выиграет, убив Василику, то и я смогу умереть с улыбкой на губах.

Никогда я не задумывалась о своей смерти. Никогда не предполагала, что сама пойду к ней навстречу. Но что делает с мыслями и решениями любящее сердце. Оно не толкает тебя, не заставляет. Нет. Ты сама принимаешь такой исход, хотя боязно. Я не знаю, что чувствуют люди, когда погибают. И об этом тоже не задумываешься, только о том, чтобы успеть сделать то, для чего ты была рождена. Смысл моей жизни в смерти ради проклятого возлюбленного.

Петру продолжает лететь по деревьям, а мои руки уже заледенели от холодного ветра, бушующего при подъёме в горы. Кажется, что даже задремала, пока мы направляемся на место боя.

Удивительно, что сейчас на земле льётся кровь вампиров, а люди, живущие рядом, даже не подозревают об этом. Не знают, что и их судьбы решаются сейчас. Судьба каждого человека на этой планете. Ведь Василика не остановится, если Вэлериу будет побеждён. Она будет обращать, и искать способы размножения снова и снова. А к чему это приведёт никому не известно.

Петру прыгает на землю, и я подпрыгиваю на нём, распахивая глаза, и поднимаю голову с его плеча.

– Теперь мы пойдём. Уже недалеко, – шепчет он, снимает с себя. Киваю ему и встаю на землю, разминаю ноги и затёкшее тело.

Всюду деревья и лес, я даже не вижу, куда нам идти, но Петру уверенно двигается только ему известным путем, следую за ним, переступая через поваленные стволы. Замечаю, что снег уже покрыл гниющую листву и почву. Как же я любила зиму. Эту сказочную пору, когда морозный воздух щиплет щеки, и ты, наслаждаясь хрустом снега, лепишь всяческие фигурки рядом с домом. Моё представление о мире было детским, а сейчас все изменилось в моей жизни. Больше не увижу рассвет, никогда не отпраздную свой день рождения, не буду пить горячий шоколад в Рождество. Всё это теперь кажется таким бессмысленным, таким глупым, что улыбаюсь своим воспоминаниям, шагая по лесу.

Петру останавливается и выставляет руку вбок, говоря мне делать то же самое. Подхожу к нему, осматривая тёмное пространство. Поворачиваюсь и наблюдаю за его лицом, хмурым и напряжённым.

– Когда скажу – бегите, – его шёпот, едва слышный, достигает моего сознания.

– Что… они тут? – сглатываю, спрашивая его.

– Я что, вам сказал? – поворачивается ко мне, бегая глазами по моему лицу.

– Не оставлю вас, Петру. Я не смогу тоже это сделать, как и вы не смогли мне отказать, – мотаю головой, хватаясь за его руку.

– Аурелия, прошу вас, ещё несколько минут. Я не успею вас унести, нас окружили. Но смогу отвлечь от вас… бегите… прошу, как только я дам сигнал, – быстро шепчет он.

– Петру…

– Прошу вас, Аурелия, не оборачивайтесь, а бегите. Вам нужно бежать вперёд ещё метров двести, затем свернуть направо и когда окажитесь на холме увидите лагерь. Бегите к нему. Кричите, зовите на помощь, привлекайте внимание мужчин. Там должен был кто-то остаться. Они помогут вам спастись, – кладёт руку на мою, сжимающую его локоть. Смотрю в его глаза, блестящие от страха. Но не за себя, а за меня. И как же сложно его оставить тут, когда они близко. Они нападут на него.

– Спасите моих братьев, Аурелия. Спасите его, а я уже отжил своё, и теперь пришло моё время защищать вас, как и обещал. Я…

– Как это мило и всё тебе, Лия. Разве это честно? – насмешливая интонация знакомого голоса перебивает Петру и заставляет обернуться.

– Рима…

– Помнишь меня, надо же, – смеясь, девушка выходит из тени дерева, являя мне лицо, измазанное кровью, с ужасными кровоточащими порезами.

– Что она сделала с тобой? – с ужасом шепчу я, слыша шуршание листвы, оповещающее о приближении других.

– Ты скрыла от меня это. Решила себе оставить всех братьев? А я считала тебя чуть ли не сестрой. Ты предала меня, Лия! Ты предала Василику! – обвинительно кричит она, указывая на меня кровавым когтем.

– Она заставила вас, Рима. Она…

– Петру, какой очаровательный сюрприз. Мило, что ты всё же поборол свою трусость и пришёл на наш яркий костёр, где горят уже твои братья, – и вновь меня перебивает женский голос.

– Дорина, не тебе судить о трусости, когда ты убила собственное дитя, страшась гнева Василики за свою жажду познать первого, истинного, – отвечает Петру и обходит меня, вставая передо мной.

Рычание вырывается из горла Дорины. И слева от нас появляется тёмная вспышка. Тут же нападает на Петру, повалив его на землю. Мой вскрик и падение на спину. И не успеваю я понять, кто это, как меня уже тащат за волосы. Паника скручивает меня изнутри, а разум пытается найти способ прекратить эту боль.

– Всегда мечтала это сделать, – смех Римы оглушает меня, ведь до сих пор не приняла, что она мой враг, больше не подруга. Меня дергают за руку, и буквально вырывают из захвата девушки, и уже стою, цепляясь за куртку Петру, боковым зрением вижу разорванное тело некогда знакомой женщины из города.

Рычание неприятное, опасное окружает нас. Петру держит перед собой меч, воинственно пугая им женщин. Их пятеро, и они кружат вокруг нас.

– На счет три, Аурелия, – шепчет Петру, отклоняясь ко мне, пока мы переступаем и следим за попытками нападения.

– Раз, – одна из женщин прыгает на нас и тут же её голова отлетает под острым клинком Петру.

– Два, – отрывает мою руку, свободной рукой, от его камзола. Задерживаю дыхание, готовясь бежать. Смотрю на ухмыляющуюся Дорину. Не сводит с меня глаз.

– Три! – с громким криком отталкивая меня, прыгает на Дорину, которая отражая удар Петру, отбрасывает его к другим.

Разворачиваюсь, чтобы бежать, но перекрывают мне путь. И нет спасения. Они стали монстрами. Мои губы трясутся. Слышу, как кричит что-то мне Петру. Но смотрю в налитые кровью глаза Римы, облизывается, издавая гортанные звуки.

– Держи… – возглас Дорины тонет в голосе Римы, с победным криком прыгнувшей на меня. Удаётся отскочить, но падаю, перекатываясь по земле. У меня нет навыков борьбы, а Петру так яростно сопротивляется им, царапающим его, убивающим его.

Воспоминание о том, что у меня тоже есть оружие, моментально вспыхивает в голове. Вытаскиваю свой кинжал, как раз в тот момент, когда на меня падает сверху Рима, держа наготове когти, чтобы разорвать. Кричу от страха и желания спасти себя и Петру. Кричу громко, выставляя руку вперёд. Ещё секунда и мой кинжал пронзает грудь Римы. Наваливается на меня, накрывая своим тяжёлым телом. Не двигается, а моя рука крепко сжимает кинжал. И знаю, что убила, прохладная кровь струится по моей руке. Уверена в этом, потому что возжелала.

– Никогда мужчина не будет править… – только эти слова заставляют меня отбросить тело и вытащить своё оружие, покрытое кровью. Оглянуться, дабы увидеть, что все повержены, кроме Дорины и Петру, которого она держит за горло. Но ему удаётся ударить её, чтобы поднять с земли оброненный меч. И только он это делает, как другая летит на него. Отрубает голову, отскакивающую ко мне, поднимая голову.

– Уходите! Бегите! – кричит он, но я не слышу его, а смотрю за его спину в темноту, откуда выпрыгивает Дорина.

– Сзади, Петру! – не успевает он защититься, толкает она его ногами в спину, опрокидывая на снег, перепачканный кровью и землёй.

– Бегите, – одними губами говорит Петру. Замечаю движение сбоку и поворачиваюсь, выставляю руку с кинжалом, вскакивая на ноги. Женщина останавливается в метре от меня, и окровавленные губы расплываются в улыбке. Она прыгает через меня и скрывается в лесу. Оборачиваюсь, шумно вздыхая. Но тут же перекрывает мне кислород то, что вижу. То, что не хочу.

– Нет… – с ужасом шепчу я, наблюдая, как в замедленной съёмке рука с мечом Петру, который оказался в ладони Дорины, поднимается в воздух. Отталкивает его… делаю шаг к ним, затем ещё и ещё, только бы успеть. Ещё секунда…

– Нет! – кричу, но не хватает сил, чтобы спасти его. Клинок проходит по горлу Петру, разрезая его практически до позвоночника, издаёт хлюпающие звуки и падает прямо к моим ногам.

– Нет, – из тела вырывается стон боли. Окровавленный меч Дорина бросает рядом с телом, громко приветствуя смехом эту смерть. А я смотрю на мужчину, ставшего для меня дорогим. Слезы скапливаются в глазах, капая на окровавленное тело. Мои колени подгибаются, и я падаю рядом с ним.

– Петру… Петру… нет, – шепчу я, сотрясаясь в рыданиях. Глажу его посеревшее лицо с распахнутыми уже белесыми глазами.

– Петру… милый Петру… – скулю, обливаясь слезами горя, что разверзлось в груди. И хоть не близок он был мне, как возлюбленный, но проник он в моё сердце иначе. Как друг. И терпеть эту боль так невозможно.

– Ну, хватит уже, Лия. Он и так труп, не было у него навыков, чтобы противостоять мне, – новая порция насмешки над ним, надо мной и моей утратой поднимает волну в теле. Она туманит глаза, она неконтролируемая, такая запоздалая, она заставляет меня схватить меч, что убил Петру. Подняться на ноги, продолжая смотреть на того, кто защищал меня до смерти. На того, кто был недооценён. На того, кто теперь оставил нас из-за меня.

Громкий крик вырывается из моего горла, и поворачиваюсь к женщине, с довольной улыбкой, наблюдающей за мной. И не вижу ничего, кроме серого лица и мёртвых глаз, кроме воспоминаний улыбки и поддержки. Кроме печали и горя, что сейчас в моём сердце.

Крепко держу меч и несусь на Дорину, уже устало цокает и даже не страшится меня. Она просто ждёт, насмешливо и гордо неся свою отвратительную сущность. Но она даже не подозревает, какая жажда её крови сейчас бушует в моём разуме. Не подозревает, что меч, который я поднимаю, несёт в себе мой ответ на этот смех над усопшим другом. Все длится так недолго, а, кажется, что время тянется, пока я достигаю достаточно близкого расстояния, замахиваясь, кричу имя Петру, нападаю на неё. Отскакивает, прыгает по деревьям, смеясь. Но это ещё больше распыляет ярость внутри. Один взгляд на мёртвое тело, лежащее на грязном снегу и бегу на неё. Бегу так быстро, насколько умею. Собираю всю злость и горе, что сейчас тлеет в моих венах. Не понимаю, как, но мой меч, окровавленный и смертельный, попадает прямо по её горлу, когда она прыгает на землю. Хруст и кровь, брызнувшая на меня, не останавливает. Заношу вновь меч и кричу, уже хриплю от боли внутри, нанося удары по пытающейся отползти от меня Дорине. Ещё и ещё, не смея остановиться, не желая этого. Ударяю клинком, разрывая тело этой гадюки, и не помню себя. Кричу и рублю, со всей своей силой, со всей любовью, что живёт в моём сердце к Петру. За него. За моего друга! За того, кто был намного лучше, чем они! За его душу!

Тишина наступает вместе с упадком сил. Руки падают, не имея возможности, физической возможности снова пронзить её тело. Пелена с глаз слетает, и теперь я вижу, в какое окровавленное месиво превратилась подруга мамы. Закрываю глаза и открываю их, тяжело дыша, отпускаю меч, падающий у моих ног. Поворачиваю голову, чтобы увидеть мёртвую Риму, ещё несколько женщин и его.

Ноги не держат, и падаю на колени, проползая по снегу, и хватаюсь за ледяную руку мужчины.

– Петру… прошу вас… не умирайте… я вам дам своей крови… прошу, – горько плачу я, доставая из его сапог нож, чтобы порезать свою ладонь и приложить руку к его приоткрытому рту.

– Господи, прошу тебя! Молю тебя! – хриплю я, поднимая голову к небу, прячущемуся за листвой. Понимаю, что не помогу, что это конец. Конец для Петру. Опускаю голову и всматриваюсь в это лицо. Красивое лицо самого младшего брата моего возлюбленного.

– Простите… простите меня… – шепчу я, и вновь комок из горя застревает в горле. По щекам катятся слезы, а я сжимаю его руку, падая на его грудь, и хриплю. От боли. От стыда, что не смогла уберечь. Сжимаю руками его камзол и плачу в него. От нежелания принимать эту правду. От дружеской любви, что жила во мне и продолжает жить.

– Прошу вас, Петру, простите меня… простите меня… это только моя вина. Вы не хотели идти сюда. А я заставила вас. Простите меня, прошу… простите… – шепчу я, пытаясь раскаяться во всём, где была не права с ним. Но безмолвен. Теперь навечно безмолвен этот истинный представитель понимания и поддержки.

– Простите меня, – глажу его лицо, пачкая своей кровью, а с моего скатываются слезы, попадая на его серые щеки. – Простите… простите, что не уберегла вас, мой милый друг. Простите, что я стала причиной вашей смерти. Простите, что не послушалась вас, что не сделала больше, дабы вы сейчас заверили меня – всё позади. Простите меня за это.

– Господи, услышь меня, молю о его душе. Молю, прими его к себе, прости его и согрей одинокое сердце. Молю тебя, прости его, ведь это моя вина, только моя. Прошу… дай ему то, что так не хватало… дай ему любовь… простите меня, Петру, простите, – склоняюсь к его лицу, глотая слова и слезы. Касаюсь его мертвых губ, что не смогла сделать когда-то, но пусть будет сейчас так, и сжимаю плечи, утыкаясь лбом в его. Горе, что познала в этом мире, не сделало меня сильнее, а лишь показало, насколько мало времени есть у нас, чтобы познать близких людей и оценить их. Сейчас же я корю себя, что не призналась в моем почтении ему и дружеской любви раньше. Он так и не узнает, что в моем сердце и для него было место.