Куинну часто приходилось раскаиваться, но никогда еще ему не было так плохо, как теперь. Он смотрел в лицо разгневанному Джейми и не знал, как оправдаться. Да, он любит Эзме, но должен был держать себя в руках и подождать до тех пор, пока их не обвенчают!
Неожиданно он понял, что Джейми больше не злится. Лицо у него было расстроенное и грустное.
— В чем дело? — осведомился Куинн. — Что случилось?
Глядя ему в глаза, Джейми ответил прямо и сочувственно:
— Твой брат и его жена месяц назад умерли на Ямайке от малярии. Теперь граф Дубхейген — ты!
В первый миг Куинн не почувствовал ничего. Ни сожаления, ни радости. Как будто слова Джейми относились к кому-то другому, к совершенно постороннему человеку. Но потом Эзме сжала ему руку своей теплой, мягкой рукой.
— Я получил письмо, от своего помощника, который служит в конторе на Ямайке, — объяснил Джейми. — Письмо эдинбургскому поверенному Огастеса уже послано; я решил поспешить, чтобы опередить письмо и вместе сообразить, что делать дальше.
— Но я не могу быть графом, — возразил Куинн. — Отец лишил меня наследства!
— Возможно, твой отец угрожал и даже собирался лишить тебя наследства, но не лишил. По закону ничто не мешает тебе принять титул… А поскольку Огастес умер, не оставив наследников, тебе переходит все: и титул, и поместье, и доход. Ты богат, Куинн! Может быть, теперь мне правильнее обращаться к тебе «милорд»?
Его не лишили наследства?! Куинн не верил собственным ушам, но раз Джейми говорит, что это так…
— Наверное, отец все же любил тебя, — тихо сказала Эзме.
— Наверное, — согласился Куинн, проглотив подступивший к горлу ком. — Жаль, что я не знал этого раньше, пока он еще был жив. Тогда все было бы по-другому. Я бы не чувствовал себя таким одиноким.
— Ты больше не одинок, — сказала Эзме, сжимая ему руку.
Рядом с ней ему было спокойно и тепло.
Джейми откашлялся; неожиданный звук показался особенно громким в тишине.
— Извините, что в такую минуту говорю о делах, но эдинбургский поверенный графа Дубхегена может в любой день узнать о судьбе Огастеса. Поэтому вам, наверное, лучше вернуться в Лондон.
— Уедем мы или останемся, мистера Макхита, да и все здешнее общество, ждет серьезное потрясение, — ответил Куинн. — Поскольку я на самом деле уже несколько месяцев являюсь графом, я не нарушал закон. А если кто-то решил, что меня зовут Огастесом, а Эзме — Гортензией, что ж…
— Мы солгали только в одном: что мы уже женаты, — сказала Эзме. — Я ведь никому не говорила, что я с Ямайки. Лишь один раз, отвечая на вопрос, сказала, что на Ямайке жарко — а там действительно жарко.
— Что касается женитьбы, мы намерены исправить положение как можно скорее, — сказал Куинн. — Слава богу, шотландские законы о браке гораздо гуманнее английских.
Джейми, не глядя, опустился в кресло.
— Женитьбы?!
— Хотя мне приятно будет получить твое благословение, Джейми, позволь напомнить, что я уже совершеннолетняя и твоего согласия на мой брак не требуется, — тихо заметила Эзме, как будто она разговаривала с больным. Выражение ее лица и голос смягчились; в голосе слышалась мольба. — Ведь Куинн тебе нравится… Я люблю его, а он любит меня, и мы хотим пожениться.
— Ты в самом деле хочешь выйти за него замуж, — спросил Джейми с ошеломленным видом, какой был бы и у Куинна еще две недели назад, если бы кто-то хотя бы намекнул на такую возможность.
— Да, хочу. И позволь тебе сообщить, что Куинн меня не соблазнял. Я сама решила провести с ним ночь без благословения священника, несмотря на то, что он пытался выставить меня из своей спальни, так что если уж ты и должен злиться на кого-то, то только на меня.
— Я знаю, что я ее не стою, — признался Куинн, — и несмотря на мою любовь к ней, я должен был подождать, пока мы поженимся. И все же надеюсь, что ты меня простишь… Джейми, я люблю твою сестру всем, сердцем, всей душой! Даю тебе слово, что она всегда будет занимать в моей жизни первое место. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была счастлива.
Джейми не успел ответить — в дверь снова громко постучали.
— Милорд! — крикнул Максуини из коридора. — Извините, что побеспокоил вас, но лакей графа Данкоума принес вам срочную записку от леди Катрионы. У графа апоплексический удар. По словам доктора, он умирает!
Эзме и Куинн оделись как можно быстрее и сели в карету, где их уже ждал встревоженный Джейми.
По дороге Эзме и Куинн рассказали Джейми, что им удалось выяснить о финансовом положении графа — точнее, что ничего существенного им узнать пока не удалось. Джейми слушал их вполуха; Эзме сомневалась, что брат понял хотя бы половину.
Их тут же проведи в гостиную. Дворецкий велел горничной позвать леди Катриону. В доме было тихо, как будто никто не смел говорить. Эзме сидела рядом с Куинном на диване и держала его за руку, а Джейми расхаживал перед камином.
— Апоплексический удар не всегда бывает роковым, — заметила Эзме, которой хотелось нарушить тяжелое молчание. — Возможно, граф еще выживет…
— Возможно, — согласился Куинн.
— Помнишь миссис Бисдейл? — обратилась Эзме к брату. — Три раза, а может, и больше, все считали, что она на пороге смерти, но всякий раз она приходила в себя… И всякий раз переделывала завещание, — добавила она, поворачиваясь к жениху.
Джейми ее как будто не слышал. Но вот на лестнице послышались легкие, быстрые шаги, и он резко развернулся на звук.
В гостиную вбежала Катриона. Волосы ее были заплетены в длинную косу, и на ней было самое простое дневное платье из зеленого муслина в цветочек. Судя по всему, удар настиг графа ночью, и Катриона одевалась впопыхах. Ее глаза были полны слез.
Эзме невольно покосилась на Джейми. Брат стоял неподвижно, как будто один вид Катрионы пригвоздил его к полу.
— Спасибо, что приехали, — сказала Катриона, бросаясь к Эзме с протянутыми руками.
И тут она увидела Джейми. Еще больше побледнев, она пошатнулась.
Эзме испуганно вскрикнула, но Джейми ее опередил. Он молнией ринулся к Катрионе и, не дав ей упасть, схватил ее на руки и отнес на диван. Эзме поспешила за ним. Ей очень хотелось хоть как-то помочь.
Тем временем Куинн распахнул дверь и громко позвал на помощь.
Эзме с беспомощным видом смотрела на Джейми. Он сидел на краешке дивана и смотрел на Катриону так, словно та могла вот-вот раствориться в воздухе или растаять. Он ласково отбросил волосы с ее лба, и выражение его лица больше, чем что-либо другое, больше, чем слова и признания, подсказало Эзме, что брат до сих пор любит Катриону и, наверное, всегда будет любить. Теперь она понимала, какой может быть любовь между мужчиной и женщиной, и не винила брата в его преданности, несмотря на все страдания, что ему пришлось пережить. Теперь она еще больше восхищалась братом и уважала его.
Прибежавший дворецкий лишился своего каменного хладнокровия.
— Она в обмороке, — объяснила Эзме. — Доктор еще здесь?
— Нет, нет! — слабо вскрикнула Катриона, открывая глаза и глядя на Джейми так, словно не верила, что он настоящий. — Пусть доктор Симус останется с отцом. Я просто… Неужели ты приехал, Джейми? Это правда ты?
— Да, это правда я, — заверил ее Джейми.
— Принесите чаю и бренди, — распорядился Куинн.
После того как дворецкий вышел, Катриона схватила Джейми за руку:
— Папа заболел. Внезапно. Сегодня утром… Я послала за врачом, но он говорит, что надежды нет, поэтому я хотела… я подумала… Ах, Джейми, как я по тебе скучала! — воскликнула она, бросаясь Джейми на грудь и разражаясь рыданиями.
Эзме понятия не имела, что говорить и что делать. Она покосилась на Куинна, но тот казался таким же растерянным.
— Наверное, нам с Эзме лучше уйти, — заметил он.
— Нет! — воскликнула Катриона. — Пожалуйста, останьтесь. Я хочу, чтобы Эзме слышала все, пусть даже она ненавидит меня за то горе, которое я причинила ее брату!
— Я вас не ненавижу, Катриона, — быстро ответила Эзме. — Раньше я действительно злилась и презирала вас, но теперь все по-другому.
Губы молодой женщины задрожали.
— Ах, как я рада! — воскликнула она. — И все же я хочу… нет, обязана объясниться, рассказать вам все… и особенно тебе, Джейми. Я лгала тебе, когда говорила, что не выйду замуж за человека, который зарабатывает себе на жизнь своим трудом. Я солгала ради тебя, потому что отец угрожал уничтожить тебя, если я не откажусь от тебя… а он вполне мог исполнить свою угрозу! — Катриона глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Я очень хотела выйти за тебя; замуж, Джейми! Я рассказала отцу, какой ты хороший и как я тебя люблю, но папа все равно не соглашался. Я даже пригрозила, что сбегу с тобой. Тогда он и поклялся тебя уничтожить… Он человек со связями, и у него много влиятельных друзей. — Голос Катрионы от волнения прерывался. — Даже если бы мы с тобой уехали в Америку или Австралию, он бы нашел нас там и сломал тебе карьеру… Я не могла рисковать твоим будущим! И потому отказалась от тебя и разбила тебе сердце… и себе тоже.
Эзме захотелось оказаться где угодно, только не здесь. При таком разговоре должны присутствовать только те, о ком идет речь. Она шагнула к двери и вопросительно посмотрела на Куинна. Тот застыл у окна, словно окаменел.
— Но не это самое худшее. Оказывается, отец обманул меня, — сказала Катриона, жестом останавливая Эзме. — После того как доктор сказал… что его удар может стать роковым, папа признался мне, что никаких денег он не терял. Он обманывал меня нарочно, чтобы не отпускать от себя. Чтобы я думала, что ему грозит опасность, и не покинула его!
Куинн с непроницаемым выражением развернулся кругом и посмотрел на Джейми и Катриону.
— И дело вовсе не в том, что он так сильно меня любит, — с горечью продолжала Катриона. — Кто был бы хозяйкой на его приемах, если бы я вышла замуж и оставила его? Кто бы заботился о нем и выполнял все его пожелания и капризы? Кто еще способен на такую преданность, кроме послушной долгу дочери? Да и сейчас он признался мне во всем только потому, что хочет уйти с миром — по крайней мере, получить Божье прошение.
Граф был чудовищно эгоистичен; многие с трудом поверили бы в то, что Катриона говорит правду, но Эзме, Куинн и Джейми поверили ей.
Катриона вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Я по нему не плачу — уже не плачу, — продолжала она. — Я плачу из-за того, что он разбил нам жизнь, Джейми. И еще я плачу от радости… я так рада снова видеть тебя! — Она опустила глаза и сложила руки на коленях. — Я не спросила… — Она подняла на него глаза, в которых читались и надежда, и страх: — Ты женат?
Джейми широко улыбнулся — уже пять лет Эзме не видела такой искренней улыбки на лице брата… Джейми снова стал таким, как в ее детстве.
— Как я мог жениться, когда моя любимая здесь? Катриона, ты выйдешь за меня замуж?
— Да, да! — вскричала она, обвивая шею Джейми руками и страстно целуя его.
На пороге появился дворецкий. Он вытаращил глаза, но долг требовал, чтобы его голос оставался бесстрастным:
— Миледи, доктор просит вас немедленно прийти.
Катриона кивнула и встала на ноги, держась за подлокотник, чтобы не упасть. Джейми обвил рукой ее талию.
— Ты хочешь пойти к нему одна? — спросил он.
Катриона смотрела на него снизу вверх так, точно он — ее спаситель, который наконец пришел за ней.
— Ты нужен мне, Джейми, сейчас и всегда, — сказала она, а потом повернулась к Эзме и Куинну: — И вам я тоже была бы признательна, если бы вы пошли со мной. Мне хочется, чтобы друзья были рядом, даже если окажется, что это прощание.
Большая спальня графа, похожая на гробницу, была заставлена темной, массивной мебелью. Толстый бархатный балдахин над кроватью был спущен; такие же толстые шторы закрывали окна, не впуская в комнату солнечный свет. В комнате царил полумрак, только на столе рядом с кроватью горела одинокая свеча. В спертом воздухе пахло лекарствами и болезнью. Сам граф, лежащий на подушках в громадной постели, как будто усох или уже умер; его запавшее лицо было мертвенно-бледным. И все же его костлявая грудь поднималась и опускалась, хотя дыхание было частым и неглубоким. Врач у постели, словно верховный жрец, готовящийся совершить последние обряды, повернулся к вошедшим. Если он и удивился, увидев их, то хорошо скрыл свои чувства. Эзме решила, что врачи, как и юристы, видят на своем веку все и их уже ничем не удивишь.
— Папа, я здесь! — прошептала Катриона, садясь на край кровати и беря отца за руку.
— Боюсь, его светлость утратил способность говорить, — тихо заметил врач.
Судя по его угрюмому лицу, он не рассчитывал на то, что граф протянет долго.
Неожиданно граф приоткрыл правый глаз. Левый, как и вся левая половина лица, остался неподвижным; левый угол рта опустился вниз.
— Папа! — чуть громче позвала Катриона. — Ты меня слышишь?
Правый глаз графа снова дрогнул. Вначале его взгляд блуждал, но потом нашел лицо дочери.
— Папа, я тебя прощаю, — тихо и искренне произнесла Катриона.
Раньше Эзме думала, что она никогда, ни за что не сможет уважать Катриону Макнэр и восхищаться ею, но невольно восхитилась ею в этот миг.
Она испытала и унижение, и гордость, когда Джейми подошел к кровати, положил руку на плечо Катрионы и с состраданием на лице и в голосе произнес:
— И я тоже, милорд.
На лице старика что-то промелькнуло; на миг Эзме была уверена, что граф понимает, кто к нему обратился и что сказал. Глаз медленно закрылся; старик испустил глубокий вздох и затих.
Пощупав ему пульс, врач молча покачал головой.
— Ах, Джейми! — воскликнула Катриона, бросаясь на грудь жениху и разражаясь рыданиями.
Куинн коснулся плеча Эзме.
— По-моему, нам с тобой лучше подождать внизу, — сказал он.
Эзме кивнула, и они вместе вышли из комнаты.
Дворецкий графа, который, очевидно, караулил у двери, шагнул им навстречу.
— Граф уже изволил отправиться к праотцам? — мрачно осведомился дворецкий.
— Да, — ответил Куинн, держа Эзме за руку. — По-моему, он скоро получит воздаяние за все, что совершил при жизни.
На лице дворецкого появилось приличествующее случаю похоронное выражение.
— Если графиня пожелает, — сказал он, — я и дальше буду служить в ее доме.
— Я передам ей ваши слова, — ответил Куинн. — Но, по-моему, сейчас она занята другим.
Дворецкий кивнул и вдруг как будто что-то вспомнил:
— Внизу, в гостиной, ждет поверенный графа… Леди Катриона пригласила и его. Попросить ли его прийти завтра?
— Нет. Мы сами побеседуем с ним и оповестим его о состоянии графа, — ответил Куинн.
Прежде чем спуститься вниз, Куинн завел Эзме в соседнюю комнату. Занавеси там были задернуты, и они очутились в темноте — как тогда на террасе… Вспомнив тот день, Эзме почувствовала, как в ней просыпается совершенно неуместное желание.
— Надо соблюсти приличия, хотя у меня нет ни малейшего желания обсуждать что бы то ни было с мистером Макхитом, — прошептал Куинн. — Я бы куда охотнее побыл здесь, с тобой.
— Я тоже, но, по-моему, это неприлично!
— Замечательный довод! — тихо усмехнулся Куинн. — Оказывается, очень удобно любить знатока законов… Как жаль, что женщины не могут становиться юристами!
Эзме испытала прилив благодарности и гордости. Наверное, не найдется и одного мужчины на миллион, который без колебаний и возражений смирился бы с другой ее страстью!
— По крайней мере, сейчас мы можем быть уверены в том, что мистер Макхит не замешан ни в каких махинациях, — заметила она. — Правда, я с самого начала не верила, что он в чем-то замешан!
— Ты слишком доверяешь представителям юридической профессии, любимая.
— Ничего подобного! — ответила она, кладя руки ему на грудь. — Я знаю, что и адвокаты, и стряпчие, и судьи бывают нечестными. И все же я привыкла верить своему сердцу, а оно подсказывает, что мистер Макхит — честный, порядочный человек.
— Придется и мне верить твоему сердцу, — ответил Куинн, притягивая ее к себе для поцелуя, — хотя, не скрою, прочие части твоего тела доставляют мне куда большее наслаждение…
— Куинн, что ты! Не здесь же!
— Я не собирался соблазнять тебя здесь и сейчас, а если ты об этом подумала, ты еще большая авантюристка, чем я полагал!
— Я не имела в виду ничего подобного! — поспешно ответила Эзме. — По крайней мере, до тех пор, пока ты не затащил меня в темную комнату… Пойдем, нам нужно сообщить мистеру Макхиту очень важные новости!
— В самом деле, — согласился Куинн, нехотя выпуская ее. — Сегодня день неожиданностей!
— Да, — тихо ответила Эзме, вспомнив потрясенное, отсутствующее выражение на лице Куинна, когда тот узнал о смерти брата и невестки. — Мне очень жаль Огастеса и его жену.
— Мне тоже. А еще больше жаль, что так и не удастся помириться ни с братом, ни с отцом, — с грустью сказал Куинн. Что-то вспомнив, он принужденно улыбнулся. — Знаешь, а ведь я решил, что Джейми поспешил в Эдинбург из-за моего письма! Я специально написал ему о пожаре, потому что надеялся, что он прикажет тебе вернуться в Лондон… Надо было сообразить, что за такой короткий срок Джейми не успел бы получить мое письмо и приехать сюда!
— Куинн! — воскликнула Эзме.
Озадаченный ее тоном, он отступил, чтобы лучше видеть в темноте ее лицо.
— Я должна тебе кое в чем признаться… Я перехватила твое письмо, и Джейми его не получил!
— Перехватила?! — изумился он.
— Письмо не покидало дома, — призналась Эзме. — Я забрала его со стола в холле, откуда оно должно было быть отправлено. Я боялась, что Джейми прикажет мне уехать из Эдинбурга, тогда как мне хотелось остаться здесь, с тобой. А поскольку твои страхи оказались необоснованными…
— Пока я бы ничего не утверждал, — возразил Куинн — Мы по-прежнему не знаем, кто ночью обронил лампу в саду. Несмотря на предположение доброго мистера Макхита, уверяю тебя, я не слонялся по саду с лампой и любовницей!
— Знаю, знаю. Кстати, о мистере Макхите… По-моему, мы слишком долго заставляем его ждать.
— Да, — тихо согласился Куинн.
Когда они вошли в гостиную, то увидели, что Гордон Макхит, сложив руки за спиной, расхаживает туда-сюда по ковру перед мраморным камином, как солдат, ждущий приказа.
Увидев их, он замер на месте и смерил их недоуменным взглядом.
— Где леди Катриона?
— Наверху, — сообщила Эзме, садясь в резное позолоченное кресло. — Ее отец только что скончался.
На лице поверенного на миг мелькнула тревога, но ее тут же сменила привычная бесстрастная маска. Куинн остался стоять между дверью и камином, как будто даже сейчас ему не хотелось приближаться к Макхиту.
— В записке леди Катриона написала, что граф заболел, — сказал Макхит, — а судя по ее почерку… — Он откашлялся и заговорил более обычным тоном, хотя и сочувственно: — Как она восприняла смерть отца?
Куинн не дал Эзме ответить:
— Лучше, чем можно было ожидать. Впрочем, наверное, это следует объяснить приездом ее жениха.
Бедняга пошатнулся, как будто его ударили, подтвердив подозрения Эзме. Все-таки молодой поверенный питал к Катрионе не только профессиональный интерес!
— Так она… помолвлена?!
— Да, с молодым человеком, за которого она хотела выйти много лет назад, — ответила Эзме. — Мистер Макхит, пожалуйста, сядьте. У нас есть для вас и другие новости.
— Другие? — спросил он словно в тумане и машинально сел на диван.
— Да… хорошие новости. Похоже, граф лгал насчет своих финансовых затруднений. Сегодня утром он сам во всем признался Катрионе.
— Сегодня утром?
— После того, как заболел, — пояснил Куинн.
— И она… сказала вам?
Эзме сочувственно вздохнула:
— Да. Видите ли, мистер Макхит, именно поэтому мы и приехали в Эдинбург. Катриона боялась, что ее отца обманывают, и хотела с нашей помощью раскрыть правду.
Макхит вскочил на ноги:
— Она попросила о помощи вас, а не меня? Боже правый, неужели она не доверяет?.. — С еще более огорченным видом он воскликнул: — Неужели она подумала, что я?..
— Боюсь, она не доверяла ни одному человеку в Эдинбурге, потому и написала моему брату, — объяснила Эзме.
— Вашему брату?! — ошеломленно переспросил мистер, Макхит. — Кто же он такой, что она ему написала?
— Дорогой мой, думаю, дальнейшие объяснения подождут до другого раза, когда вы немного успокоитесь, — предложил Куинн.
Думая, что он прав, Эзме кивнула. В этот миг на пороге показались Джейми и Катриона. Глаза у Катрионы покраснели, веки распухли, но тем не менее выглядела она совершенно счастливой.
Макхит с оцепенелым видом посмотрел на Джейми, а потом взгляд его вернулся к Катрионе.
— Примите мои соболезнования, миледи, — натянуто сказал он. — Мне очень жаль, что вы не сочли меня достойным доверия. И если вы по-прежнему сомневаетесь в моей честности…
— Нет! И никогда не сомневалась! — ответила Катриона, подходя к поверенному и глядя на него добрыми, мягкими глазами. — Но до конца уверенной я не была ни в чем. Знаю, что вы… питаете ко мне определенные чувства, и мне очень жаль; что я невольно причинила вам боль.
Мистер Макхит поспешно попятился от нее, как будто боялся заразиться.
— Насколько я понимаю, ваше сердце отдано другому, — с поклоном сказал он. — Я… — Он сделал глубокий вдох, и, когда заговорил, в его голосе слышалось уже меньше горечи и больше искренности. — Желаю вам счастья, миледи!
— Спасибо, Гордон. Ваши доброта и участие всегда очень много для меня, значили.
— Пойду посоветуюсь с врачом; необходимо будет выписать свидетельство о смерти, — отрывисто произнес Макхит.
Сердце у Эзме невольно сжалось от жалости к молодому человеку, хотя она и радовалась за Джейми и Катриону и понимала, что Гордону Макхиту рассчитывать не на что.
Макхит направился было к выходу, но на пороге остановился:
— Если вам понадобится любая помощь, миледи, прошу вас, обращайтесь ко мне.
— Непременно, — ответила Катриона.
Кивнув, Макхит торопливо вышел.
— Что ж, — заключил Куинн, вздыхая с облегчением, — теперь, когда справедливость восторжествовала и вы наконец воссоединились, полагаю, нам с Эзме можно идти? У нас есть одно важное дело, которым мы должны заняться немедленно.
— Что за дело? — спросила Эзме, смущенная его тоном и взглядом.
— Нашей свадьбой, пышечка! К счастью, мы в Шотландии, поэтому нам не придется долго ждать. Иди ты предпочитаешь отложить венчание?
— Нет! — вскричала она без колебаний.
— Вам понадобится свидетель, — заявил Джейми.
— Им понадобятся двое свидетелей, — оживилась Катриона. — Кстати, и нам тоже! Вы согласны стать свидетелями для нас с Джейми? — Она обернулась к жениху. — Если, конечно, ты не хочешь подождать?
— Я уже прождал пять лет, — ответил он, — но твой отец…
— Умер. Из-за него мы потеряли пять лет счастья, поэтому сейчас мне наплевать на приличия!
— Эзме, по-моему, твой пыл заразителен! — воскликнул Куинн с нескрываемой гордостью.
Его отношение потрясло ее, как самые интимные ласки. Ее жених — лучший на свете!
Джейми улыбнулся своей любимой:
— Слава богу!
— Тогда — вперед, в церковь! — объявил Куинн, кланяясь своей невесте и одновременно лукаво улыбаясь ей, отчего ей сразу стало жарко. — И к черту приличия!
Через несколько часов граф Дубхейген и его супруга, серьезные, как того требовали приличия после кончины графа Данкоума, отпустили дворецкого. Едва они остались одни, Эзме подошла к Куинну и поцеловала его.
— Оказывается, я освободил настоящую тигрицу! — со смехом сказал Куинн, целуя новобрачную в кончик носа.
— Ты что, жалеешь об этом? — поддразнила его Эзме, счастливая и довольная.
Склонив голову набок, она заглянула в его веселые голубые глаза.
— Ничуточки, — ответил он, прижимая ее к себе. — Я жалею лишь об одном: что у меня ушло столько времени, чтобы понять, что ты — единственная женщина, способная составить мое счастье!
— Мы оба были слепыми, упрямыми ослами, — со вздохом ответила Эзме. — А я, дурочка, еще старалась держать тебя на расстоянии вытянутой руки!
— Вытянутой руки? — воскликнул Куинн, прежде чем поцеловать ее снова. — У меня сложилось впечатление, что ты стремилась очутиться на другом конце света!
— Да, было, время, когда я правда так считала — но только потому, что находила тебя неотразимым.
— Я тоже нахожу тебя неотразимой, пышечка моя.
Он снова предоставил ей доказательство правдивости своих слов.
— Куинн, прошу тебя! Среди бела дня… — возразила она, хотя не слишком убедительно.
— В день нашей свадьбы! — напомнил он.
Она вздохнула и прильнула к нему.
— Надеюсь, бедняга священник со временем оправится от потрясения. Две пары являются в церковь и требуют немедленно поженить их!
— Сумма, которую я ему заплатил, с лихвой возместит все неудобства, — заверил ее Куинн.
— Да, и ты так смотрел на него, что он, наверное, сразу догадался: отказа ты не примешь!
— Не сомневаюсь, — согласился он, гладя ее по щеке. — Однако должен заметить, пышечка моя, что и у тебя на лице было не менее решительное выражение.
Смеясь, Эзме обхватила его лицо ладонями и быстро поцеловала в губы.
— Что же мы будем теперь делать, муженек? Останемся здесь и продолжим вращаться в местном обществе или вернемся в Лондон?
Куинн посерьезнел:
— А ты как думаешь?
— Остаемся, — решительно заявила Эзме. — Хотя мы теперь знаем, что у графа не было финансовых затруднений, мы так и не выяснили, кто устроил пожар в саду. Не хочу уезжать, пока мы не узнаем, кто в этом замешан, и пока злоумышленников не арестуют!
— Ничего, другого я от тебя и не ожидал, — кивнул Куинн, лаская молодую жену. — И я согласен! Если бы не слуги, я бы сейчас на руках отнес тебя наверх и не выпускал оттуда целую неделю!
— Ты не имеешь права держать меня в заточении, — ласково заметила она; любуясь его великолепной мускулистой фигурой. Теперь она имела на это полное право.
— Как же, помню, закон о защите неприкосновенности личности, — усмехнулся Куинн, садясь на диван и сажая ее к себе на колени. — Но вначале придется убедиться в том, что ты действительно хочешь остаться.
Эзме обвила его шею руками:
— Да, конечно… И все же целая неделя — это много… Мы проголодаемся!
— Максуини будет время от времени приносить нам еду. Кстати… — Он отпрянул. — Я должен поговорить с Максуини и сказать ему правду о том, кто мы такие. Он всегда был добр ко мне, когда я был мальчишкой, и я хочу, чтобы он узнал, кто я такой на самом деле, еще до того, как всем станет известно о смерти Огастеса.
Эзме не видела причин спорить:
— Раз ты так считаешь, наверное, ты прав!
Куинн улыбнулся с облегчением:
— Я боялся, что придется тебя уговаривать!
Она покачала головой:
— Раз ты считаешь, что это правильно, больше мне ничего не нужно.
— Правда, не обязательно сообщать Максуини, что мы с тобой поженились несколько часов назад, — с лукавой улыбкой продолжал Куинн. — И о том, где проходило наше бракосочетание.
— И о том, что я — сестра поверенного?
— Ни один человек в Эдинбурге не интересовался родословной моей жены, — заметил Куинн.
— Меня беспокоит еще кое-что, — призналась Эзме, играя с его галстуком. — Я не умею вести себя как леди. Несколько недель я еще могла продержаться, но ведь я всю жизнь изучала статьи Закона, а не правила этикета. Я не знаю, как правильно сервировать стол к парадному ужину и как устраивать балы!
— Вряд ли это намного труднее, чем правильно составить завещание, — ответил Куинн. — А я так давно не был в обществе, что, наверное, на каждую твою ошибку допущу тысячу своих, — добавил он, быстро целуя ее.
— Прошу прощения, милорд, миледи… — произнес Максуини с порога.
Вспыхнув, хотя она почти не смутилась, Эзме отскочила от Куинна.
— Что такое? — спросил Куинн, нимало не смущаясь.
Схватив Эзме, он снова притянул ее к себе.
— Милорд, с вами желает побеседовать главный констебль.
— Может быть, они наконец нашли поджигателя? — с надеждой спросила Эзме.
Куинн распорядился, чтобы главного констебля провели в гостиную. Эзме пересела в кресло, а Куинн остался стоять у камина с видом человека, который привык командовать.
Вдруг ей стало жарко. Она сообразила, что их положение совершенно переменилось. Она полюбила одинокого, несчастного потомка знатного рода, лишенного наследства. Теперь она — графиня. Взяв ее в жены, Куинн совершил мезальянс. Она — сестра обычного стряпчего, без состояния и титула. Куинн же сделал ее графиней. Чем может она отплатить любимому, кроме любви и преданности? Впрочем, ему больше ничего и не хочется, как и ей самой. Она всю жизнь мечтала выйти замуж не только по любви, но еще и по взаимному уважению. Теперь она стала одной из самых счастливых молодых женщин в Англии.
— Итак, мистер Рассел, — обратился Куинн, когда тот с важным видом вошел в гостиную, — какие новости?
— К сожалению, милорд, — загробным голосом начал мистер Рассел, усевшись в кресло, на которое Куинн ему молча указал, — несмотря на все наши старания — а мы приложили все наши силы, — найти поджигателя не удалось. — Мистер Рассел подался вперед. — Откровенно говоря, милорд, я думаю, что пожар в вашем саду устроили мятежники, которые хотят свергнуть монархию. Они, несомненно, набрались вредных мыслей у французов.
— С чего вы взяли? — спросил Куинн, так же как и Эзме, ошеломленный таким выводом.
— С того, милорд, что сейчас в Эдинбурге развелось много анархистов и прочих мошенников, которые всем недовольны. — Мистер Рассел развалился в кресле, очевидно очень довольный собой. Наверное, ему действительно казалось, что другого объяснения случившемуся не существует. — Мятеж во Франции дал этому сброду пищу для новых замыслов… Не сомневайтесь, милорд, со временем мы непременно найдем преступников, и они понесут наказание по закону!
— Интересный вывод, — ровным голосом заметил Куинн, сцепляя руки за спиной и покачиваясь на каблуках. — Значит, вы не обнаружили никаких улик, указывающих на возможных поджигателей?
— Нет, милорд, ничего.
— Вы не считаете, что пожар мог стать несчастным случаем? — спросила Эзме.
Констебль бросил на нее такой покровительственный взгляд, что ей пришлось стиснуть зубы, чтобы сохранять видимость спокойствия.
— Что вы, миледи, господь с вами! Если пожар вспыхнул случайно, тогда почему виновный ни в чем не признался? — Мистер Рассел улыбнулся Куинну. — Таковы все женщины, верно, милорд? Охотно готовы простить любое злодеяние!
— Если пожар начался случайно, поджигатель, возможно, молчит, потому что боится наказания и штрафа, — возразила Эзме.
Мистер Рассел как будто смутился.
— Возможно, — согласился он.
— Спасибо, мистер Рассел, за то, что держите нас в курсе, — отрывисто произнес Куинн. — До свидания!
Главный констебль посмотрел на него с таким потрясенным и разочарованным видом, что Эзме почти стало его жаль.
Когда мистер Рассел встал, Куинн подошел к двери и позвал дворецкого.
— Пожалуйста, проводите мистера Рассела! — сказал он, когда пришел Максуини. — А потом возвращайтесь сюда. Мне нужно кое-что вам сказать.
Куинн невольно залюбовался Эзме, которая терпеливо сидела в резном кресле и ждала возвращения Максуини. Она более чем какая-либо другая женщина достойна быть графиней. Кому на ее месте удалось бы исполнить свою роль с таким умом и тактом? И сколько настоящих графинь проявили бы такую же пылкость? Кто из них согласился бы принять его таким, какой он есть, и сделали его таким же счастливым?
— Вы хотели меня видеть, милорд? — обратился к нему вернувшийся Максуини.
Куинн глубоко вздохнул. Признание обещало быть нелегким, хотя он не сомневался в том, что поступает правильно.
— Максуини, я должен кое-что вам сказать… Боюсь, моя новость вас потрясет.
Дворецкий выказал скромное удивление:
— В самом деле, милорд?
— Да. Я хочу кое-что прояснить, сказать то, в чем должен был признаться с самого начала. — Куинн снова глубоко вздохнул. — Я не Огастес. Я Куинн.
Ему показалось, что Максуини и глазом не моргнул.
— Разве вам нечего сказать мне в ответ? — недоверчиво спросил Куинн. — Разве моя новость вас не удивила?
— Извините, милорд, что поневоле ввел вас в заблуждение… Дело в том, что я догадался, кто вы такой, в тот самый миг, как вы приехали, — спокойно ответил дворецкий. — Прошу прощения, милорд, но братья не умели двигаться так, как вы… особенно Огастес. Более неуклюжего человека, чем Огастес, трудно себе представить, чего совершенно нельзя сказать о вас, милорд!
Максуини знал правду с самого начала?!
— Так какого же черта вы молчали?
— Не мое дело сомневаться в вас, милорд.
Куинн поневоле задумался, способно ли хоть что-то удивить Максуини.
— Известно ли вам о том, что Огастес и его жена недавно скончались на Ямайке?
— Я сразу понял, что ваш брат скончался, иначе вы не стали бы графом, — деловито ответил дворецкий, как будто по-другому и быть не могло. — Что же до официального извещения, я решил, что у вас свои причины не объявлять о их смерти обычным способом. Лично я, милорд, рад, что вы унаследовали и титул, и поместья. Простите мне мою откровенность, но вы всегда казались мне самым достойным из всех.
Эзме вздохнула с облегчением; Куинн невольно пожалел о том, что Максуини не открылся им раньше. Эзме претило изображать из себя глупенькую пустышку Гортензию. Она пошла на обман только ради брата…
Дворецкий откашлялся и смущенно потоптался на месте.
— Милорд, раз уж сегодня такой день… — Он помолчал и, нарушив все правила приличия, сунул палец за узел галстука, как будто галстук его душил. — Позвольте обратиться к вам с просьбой… Мы с миссис Луэллен-Джонс собираемся пожениться и надеемся, что вы позволите нам сохранить наши должности и после свадьбы.
Эзме вскочила, испустив ликующий вопль, от которого оба мужчины вздрогнули, как от внезапного выстрела пушки.
— Так это вы были в саду в ту ночь! — воскликнула она, показывая на Максуини. — Вы и миссис Луэллен-Джонс! Конечно! Вот почему миссис Луэллен-Джонс была уже на ногах и одета! Мне надо было раньше догадаться…
— Боже правый! — ахнул Куинн.
Никогда в жизни он не заподозрил бы. Максуини ни в чем подобном, но на лице дворецкого застыло такое жалкое, сокрушенное выражение, что он сразу понял: Эзме права.
— Лампу уронил я, — сокрушенно вздохнул дворецкий. — Нечаянно задел ее ногой, когда мы… В общем, все произошло случайно.
— Почему же вы не признались сразу? Мы-то живем в страхе, что какой-то злоумышленник хочет убить нас и сжечь наш дом! — воскликнул Куинн, испытывая одновременно облегчение и досаду.
Если бы не пожар, он бы не испугался за Эзме и не решил отправить ее из Эдинбурга. С другой стороны, если бы не страх потерять ее, они бы, наверное, никогда не признались друг другу в своих чувствах — и тогда он до конца дней своих был бы так же одинок, как и в начале жизни.
— Делия… то есть миссис Луэллен-Джонс; боялась, что мы потеряем место и она… кхм… не нашла бы другого, — с виноватым видом ответил Максуини. — Она очень дорожит своей безупречной репутацией. Хотя я был уверен, что вы нас не прогоните, она так сокрушалась и расстраивалась, что я решил ничего не говорить, о чем я искренне сожалею, милорд.
Вид у дворецкого сделался такой покаянный, что Куинну стало смешно. И все же он понимал, что Максуини раскаивается всей душой.
— Ради любви мы все совершаем самые необычные поступки, которые приводят к неожиданным последствиям, — негромко заметила Эзме.
Максуини посмотрел на нее так, словно она вдруг заговорила стихами. Ее голос и правда изменился, ведь ей уже не приходилось никем притворяться.
— Я не желаю терять разом двух превосходных слуг, — заявил Куинн. — Разумеется, вы с миссис Луэллен-Джонс вольны оставаться у нас на службе, пока мы в Эдинбурге… или пока на свет не появятся маленькие Максуини.
Дворецкий вздохнул с облегчением.
— Спасибо, милорд!
— Теперь ступайте, Максуини, — приказал Куинн. — Передайте миссис Луэллен-Джонс, что вы можете пожениться и сохранить свои должности, но, прошу вас, больше никаких ночных свиданий в саду!
— Д-да, милорд. Спасибо, милорд!
Пристыженный, но все же радостный Максуини, очевидно, совершенно забыл о правилах приличия, потому что почти побежал к двери. Однако ему удалось быстро взять себя в руки. Дверь за собой он прикрыл тихо, как полагается.
— Уф, на душе полегчало! — сказал Куинн, садясь на диван. — Придется сообщить мистеру Расселу, что пожар все же был несчастным случаем, хотя, боюсь, бедняга будет разочарован. Он уже вообразил себе целый заговор!
— Может быть, заодно мистер Рассел поймет, что к женщинам надо прислушиваться и они часто оказываются правы, — мстительно заметила Эзме.
— Может быть, но должен заметить, пышечка моя, что он понятия не имеет, насколько ты умна! Кстати, как вышло, что мы с тобой ничего не замечали? Почему не догадались насчет Максуини и миссис Луэллен-Джонс? Не скрою, мне трудно представить себе Максуини в роли любовника.
— Почему? Потому что он не так молод и красив, как другие мужчины, на которых я не стану показывать пальцем? — лукаво улыбнулась Эзме. — Любовь не зависит от возраста! Я видела несколько джентльменов более зрелых лет, которые были так охвачены любовью, что шли на самые невообразимые уступки в брачных контрактах!
— Полагаю, ты — точнее, твой брат — отговорил их от необдуманных поступков?
— Долг поверенного — соблюдать интересы клиентов.
— Эзме, у меня к тебе тоже есть одно дело. Думаю, оно тебя заинтересует.
— Вот как? — Эзме оживилась, но не спешила высказывать свои предположения. — Что у тебя ко мне за дело?
— Садись рядом, и я тебе расскажу.
Она подозревала, что, если послушается, они будут не столько разговаривать, сколько обниматься и целоваться, а может, даже займутся любовью прямо на диване. Она тут же села рядом с мужем и напустила на себя серьезное выражение, которое не сочеталось с бешено бьющимся сердцем и нарастающим в ней жаром.
— Слушаю вас, милорд!
К ее удивлению, Куинн взял обе ее руки в свои и повернулся к ней с неподдельно серьезным выражением на лице.
— Теперь я богат. У меня есть земельные владения, дом в Эдинбурге и еще один дом в Лондоне. Поскольку мне одному трудно будет за всем уследить, я прошу тебя исполнять обязанности нашего поверенного!
— Ах, Куинн! — воскликнула Эзме и с радостью, и с сожалением. Его предложение привело ее в восторг, но она прекрасно понимала, что этому не бывать. — Я не могу! Ведь я женщина…
— Да, ты женщина, — согласился он. — Красивая, изумительная женщина! Не волнуйся, я прекрасно понимаю, что ты не сможешь стать моей поверенной по закону, пусть ты и умеешь составить контракт не хуже любого мужчины. Я предлагаю тебе заняться ведением наших дел де-факто — а для видимости пусть поверенными считаются Макхит и Джейми.
— Мистеру Макхиту, возможно, не понравится мое вмешательство, — возразила Эзме.
— Значит, найму вместо него кого-нибудь другого!
— Надеюсь, в этом не будет необходимости, — ответила она. — Мне жаль беднягу! По-моему, он очень расстроился из-за Катрионы.
— Он и тебе тоже уделял слишком много внимания, хотя считал тебя замужней дамой!
— Он всего лишь хотел помочь женщине, которая, по его мнению, неудачно вышла замуж, — возразила Эзме. — И мне не доставляло удовольствия его обманывать.
— Знаю, что тебе пришлось трудно, — ответил он, отбрасывая локон с ее лба и целуя ее. — Тебе гораздо труднее было изображать дурочку, чем мне — надменного аристократа.
— Ты играл свою роль великолепно. — В ее глазах блеснули озорные огоньки, — Боюсь, если я буду слишком тебе потакать, то ты превратишься в настоящего домашнего тирана!
— Едва ли, ведь от тебя уступок ждать не приходится… Один гневный взгляд твоих глаз, и я капитулирую — так что, полагаю, я приговорен к тому, чтобы исполнять твои желания!
— Любые желания? — спросила она низко и страстно, придвигаясь к нему.
— Есть приказы, которым я повинуюсь охотнее, чем другим, моя королева.
— Тогда мне остается надеяться только на одно, ведь у меня самый чудесный муж на свете, — сказала она, прижимаясь к нему и кладя голову ему на грудь.
— Мое сердце принадлежит тебе. Я сделаю все, чего ты пожелаешь!
— Уверена, ты постараешься выполнить мою просьбу.
Свои слова она сопроводила нежным поцелуем.
— Как же я могу выполнить твое желание, если ты не говоришь, в чем оно заключается? — спросил он, с улыбкой возвращая ей поцелуй.
— Я хочу, чтобы у нас были дети, — шепнула она, щекоча губами его щеку. — Наши общие дети.
Куинн тихо рассмеялся и притянул ее к себе.
— Обещаю приложить к этому все силы, моя пышечка.
И он выполнил свое обещание.