Глава 1

Весь день патрульный полицейский Пат Конте размышлял об оружии, от которого, как правило, пытается избавиться преступник при аресте, и пришел к выводу, что незаметно завладеть таким оружием довольно трудно. Вообще это было обычным делом, и большинство полицейских практически никогда не сдавали изъятое при захвате преступника оружие. Ведь мимо незарегистрированного пистолета так трудно пройти равнодушно! Но в данных обстоятельствах такой поступок мог иметь опасные последствия, так как кто-нибудь, заметив, что Пат завладел оружием при задержании, и сопоставив время задержания и время убийства взломщика, мог свидетельствовать не в пользу Пата.

Покупка оружия без продолжительной подготовки также была весьма рискованной. Естественно, ему не хотелось, чтобы на суде появился свидетель того, что он приобрел пистолет в день убийства взломщика.

В конце концов он прогулялся до Сорок второй я купил в лавке пружинный нож со стальным лезвием длиной в семь дюймов. Рассматривая витрины, заполненные образцами опасного оружия, он думал о том, кого смог подкупить владелец лавки, торгующей новинками вооружения, чтобы ее – этот арсенал медных кастетов, опасных ножей, наручников и даже фальшивых полицейских значков – не закрыли на следующий же день после открытия. Трудно убедить кого-нибудь, что все эти товары используются только в законных целях, и все же они заманчиво, нагло сверкают в оконной витрине.

Его приводила в бешенство мысль о том, что в один прекрасный день это оружие могут употребить против него или другого полицейского. Единственное, что отсутствовало в витринах, – это огнестрельное оружие.

Хотя по закону Салливана, действующему в штате Нью-Йорк, кастеты входили в перечень запретного оружия, этим аспектом закона предпочитали пренебрегать. Так, ношение любого лезвия длиной более двух с половиной дюймов было незаконным. И все же любой бродяга или мелкий воришка мог иметь при себе достаточно острую стальную заточку, способную достичь ваших почек спереди.

Пат видел, что в лавке идет довольно бойкая торговля, поэтому припомнить покупателей в некий определенный день будет невозможно. Кроме того, проследить место покупки такого предмета массового производства, как этот нож, обычно довольно трудно. В любом случае на день слушания вряд ли можно будет получить конкретное описание владельца этого оружия.

После полудня в тот же день Пат, одетый в гражданское, прошел мимо закусочной "Наполи е нотте". Толстый седеющий старый Усатый Пит сидел на складном стульчике на улице, попивая что-то прохладительное. В нескольких ярдах от него мужчина помоложе, лет сорока с небольшим, читал газету. Пат догадался, что более пожилой является владельцем заведения, передняя стена которого была сплошь обклеена рекламами, восхваляющими слоеные сандвичи, пиццы и прочие закуски.

Оба мужчины, казалось, не обратили на него внимания, но Пат не сомневался в том, что они приметили в нем чужака. В его собственном районе, в Маленькой Италии, всегда обитали такие наблюдатели-стражи, отмечавшие в памяти любого постороннего, очутившегося в их квартале.

Он продолжил прогулку до Макдугал-стрит, где у Риенци неторопливо выпил несколько чашек каппучино, наслаждаясь теплым напитком и наблюдая за странной смесью местных итальянцев и причудливо одетых битников из Боэйсайда, Бенсонхерста и Мошолу-парквея. Дважды он перехватил взгляды девушек, сидевших за чашечками кофе. Одна из них – блондинка нордического типа в грубоватом перуанском пончо – внимательно глядела на него не менее минуты с легкой улыбкой на губах. Пат почувствовал себя полным идиотом, не имея возможности ответить на столь определенное предложение. Но сейчас он не мог позволить себе отвлечься от поглотивших его мыслей.

В ноль сорок пять он расплатился и неторопливо направился снова в сторону Салливан-стрит. Закусочная была закрыта и погружена во тьму. Стражи, видимо, разошлись по квартирам или направились в местный клуб сыграть в жиганетто.

Дверь закусочной состояла из деревянной рамы со стеклом. Окна были закрыты металлическими жалюзями, но на дверях не было ничего подобного. Конечно, Пата удивило отсутствие защиты на дверях, но и не слишком озаботило. Он вгляделся через стеклянную дверь закусочной. Там не было никаких признаков жизни или движения. Пат вынул из бумажника плотную пластиковую кредитную карточку и осторожно вставил ее в щель двери, где могла находиться защелка замка, К его удивлению край карточки сразу уперся в защелку и легко ее сдвинул. Это изумило его: ведь в этом районе лавочники знали о взломщиках не меньше, чем дети об игре в прятки.

Хотя замок явно недавно смазывался, его пружины тревожно взвизгнули, когда дверь открывалась. Пат остановился в узком проходе возле прилавка и прислушался, не заскрипит ли пол под ногой, не раздастся ли звук дыхания притаившегося человека. Но ничего не услышал. Освещая путь маленьким фонариком, Пат осторожно прошел в глубь закусочной, где помещение расширялось, образуя маленькую столовую. Слева располагался ряд давно не крашенных кабинок со стаканчиками с бумажными салфетками, солью, перцем и бутылками кетчупа на столах. Прямо перед ним находились два стола для китайского бильярда и сигаретный автомат. Слева на стене были наклеены яркие рекламы туристических агентств, восхваляющие красоты Генуи, Палермо и Рима, справа была нанесена огромная грубая настенная роспись, выполненная в одном цвете, – изображение порта в Неаполе с замком Святого Эльма и Везувием, непонятно почему изображенным на заднем плане. Лунный свет, пробивавшийся сквозь ставни задних окон, мягким сиянием освещал игровые автоматы. Но угол с кабинками оставался в густой тени.

Пат выдвинул венский стул из-за столика и спрятал его в самом темном углу помещения. Просунув руку под спортивный пиджак из грубой шотландки, он расстегнул застежку ремня, на котором висело оружие, и вынул кобуру со своим 38-м. Включив фонарик, убедился, что напротив бойка в камере находится гильза. Теплый знакомый пистолет удобно лежал в руке. Пат был до странности спокоен, хотя ощущал холод в пальцах. Его занимала мысль о том, что ощущает человек, целясь в живое тело вместо картонной мишени.

Казалось, закусочная была погружена в абсолютную тишину, но постепенно Пат начал различать звуки "дыхания" здания – вращение двигателей холодильников, включение и отключение кондиционеров. Он постарался ни о чем не думать, чтобы сразу среагировать на любое изменение обстановки.

Возможно, прошло не менее десяти минут, прежде чем Пат услышал звуки, которые он ожидал, – скрежет ключа, поворачивающегося в замке наружной двери, а затем скрип петель, когда дверь осторожно приоткрылась. Они произвели шума больше, чем любая охранная система сигнализации. Затем раздались звуки осторожных шагов по линолеуму закусочной. Пат услышал, как человек остановился возле кассы, открытой и пустой, и осторожно начал двигаться в глубину закусочной. Пат попытался замедлить пульс и усмирить дыхание, чтобы не насторожить взломщика. Как только луч фонарика вошедшего начал быстро шарить по комнате, Пат вжался в темный угол как можно глубже, приготовив пистолет, чтобы выстрелить, если луч фонарика засечет его.

Затем взломщик задвигался быстрее и увереннее пошел в направлении к игровым автоматам. Он был в его руках, Пат знал об этом, но выжидал подходящий момент. Послышался скрежет металла, треск взламываемого дерева; тень человека на фоне окон склонилась над первым автоматом. Пат подождал, пока не услышал звук скольжения металла, – человек вынимал ящик с наличными. Затем раздался звон монет.

Пат понимал, что пули должны войти в мужчину спереди, чтобы впоследствии не возникло подозрений. Лица взломщика видно не было, но четкий его силуэт служил превосходной целью для стрельбы. Пат даже почувствовал себя лучше, осознав, что не сможет увидеть его лицо. Это была просто мишень, похожая на те, в которые ему доводилось стрелять в тире.

– Прекрасно, дружище, а теперь повернись, – сказал Пат.

Он услышал, как, метнувшись, человек вскрикнул от внезапного испуга:

– В чем дело, черт возьми?

Пат прицелился в центр крупной фигуры и трижды выстрелил. На мгновение комната осветилась, и он успел увидеть удивленное, сереющее лицо человека средних лет, обрамленное опушкой коротко стриженных белых волос.

После первых двух выстрелов мужчина не упал, а прислонился спиной к автомату, как пришитый ударами пуль. Третий выстрел снес край его черепа, метнув круглый, как блюдце, кусок кости в настенное изображение Неаполя. Человек со стоном соскользнул на пол, порвав свой синий в полоску пиджак, зацепившийся за ручку автомата во время падения.

Пат ждал, не выпуская пистолет из руки, готовый среагировать на любые звуки или оружие. Но было слышно только, как брызжет кровь и ее капли растекаются по линолеуму. Светя фонариком, Пат осторожно подошел вплотную к телу и выпустил в него оставшиеся пули.

Целую минуту Пат прислушивался, не последуют ли звуки дыхания пли стоны, затем приподнял серое веко взломщика, стараясь не смотреть на бесформенную правую часть черепа. Лицо убитого было незнакомым, но походило на множество других, встречавшихся ему в клубах Маленькой Италии, – жесткое лицо неудачника. Пат был возбужден, но не ощущал жалости к своей жертве.

На стене возле входа в зал висел платный телефонный автомат. Пат набрал номер центрального пульта – 3100.

– Докладывает патрульный Пат Конте с участка на Элизабет-стрит. У меня здесь покойник. Салливан, сразу к северу от Хьюстона. Немедленно пришлите машину.

Дежурный за пультом отвечал отрывистым, безличным, невыразительным тоном. Выслушал сообщение без замечаний, только сказал: "Хорошо. Нуждаетесь в помощи?"

– Нет, этот парень мертв.

– Ладно, срочно высылаем машину.

Пат присел на венский стул, дожидаясь патрульной машины. Усевшись на гладкое сиденье, он вдруг ощутил незнакомое давление на бедро. Это был пружинный нож, лежавший в кармане брюк. Вытащив оружие из кармана, Пат нажал на кнопку из хрома, высвободил тонкое, изящное лезвие и обтер нож носовым платком. Быстро подошел к растекающейся луже крови вокруг неподвижного тела. Поднял вялую руку взломщика за рукав пиджака. Аккуратно действуя, прижал лезвие к мягким пальцам руки, которая была еще теплой и не окоченевшей. Когда Пат уронил ее снова, нож упал на некотором удалении от пальцев. Лезвие тускло блеснуло в свете, просачивающемся в задние окна.

С севера Пат услышал завывание сирен приближающихся полицейских машин.

Вынув из кармана значок полицейского в кожаном футляре, он подошел к двери, чтобы встретить приехавших полицейских.

Это была первая выплата долга новичка-патрульного Пата Конте. Первая выплата долга "семье", с которой он никогда не расплатится полностью. Это были проценты, всего лишь проценты, которые он потом и кровью должен выплачивать акуле-ростовщику всю свою жизнь.

 

Глава 2

Три машины с включенными мигающими огнями на крышах появились со стороны Шестого участка почти одновременно. Пат стоял в освещенной передней двери, показывая входящим свой полицейский значок. Высокий сержант возрастом не более тридцати лет первым выскочил из машины.

– Это вы звонили? – спросил он Пата.

– Точно. Патрульный Пат Конте, Пятый участок.

– Что случилось?

– Я стрелял там в бандита. Он взламывал игральные автоматы. Думаю, что убил его. Он кинулся на меня с ножом.

Сержант обернулся к высокому молодому водителю, стоявшему рядом.

– Вызови лаборантов и детективов, – распорядился он. – Посмотрим, что здесь произошло.

Двое патрульных последовали за Патом и сержантом. Они быстро нашли выключатели и зажгли мерцающие флюоресцентные лампы. В сверкающем освещении лицо мертвеца приобрело голубой оттенок, а лужа крови на полу стала черной.

– Эй, парень, – сказал сержант, – ты явно не хотел рисковать, ведь так?

– Он бросился на меня с ножом! Со мной такое случилось впервые. Конечно, я не мог рисковать.

– Все правильно сделано, малыш. Нечего церемониться с таким дерьмом – никто и "спасибо" не скажет. А как случилось, что тебя занесло сюда именно в это время?

– Шел домой, – ответил Пат. – Выпил кофе в забегаловке, расположенной где-то невдалеке на этой улице. Заметил в глубине закусочной проблески света и какое-то движение. Попытался открыть дверь. Она была не заперта. Обнаружил, что этот парень возится с автоматами. Велел ему оставаться на месте, но он повернулся ко мне с раскрытым ножом. Я вынул пистолет и выстрелил в него. Вот и все.

Сержант ухмыльнулся:

– А затем убедился, что убил его, ведь так?

Пат поглядел ему в глаза:

– А вы бы не сделали того же на моем месте?

Сержант пожал плечами:

– Ладно, оставим этот вопрос детективам. Вернемся в участок и заполним формы для ареста и прочую дребедень. Можешь сесть в мою машину.

Они двинулись сперва на север, затем на запад, параллельно набережной, мимо ряда неприглядных складов, пока не приблизились к старинному дому из песчаника, в котором находился Шестой участок. Пат направился в комнату детективов на втором этаже – сообщить информацию для доклада о необычайном происшествии.

– Ты должен заполнить карточку на арест этого парня, – напомнил ему сержант. – Обвинить его во взломе с вторжением и в попытке убийства или в чем-нибудь в таком же духе. Иначе у тебя начнутся большие неприятности.

Пат рассказал подробности происшествия управляющему чиновничьей службой. Тот начал заполнять на пишущей машинке формы об аресте и форму 61 для детективов и лейтенанта. Наконец чиновник оформил светло-желтую копию доклада об аресте со всеми сопутствующими подробностями инцидента. Эти бумаги должны были послужить основанием для расследования убийства, которое последует после их заполнения. Пат, кроме того, должен был помочь в составлении документов на человека, сопротивлявшегося аресту, незаконно проникшего в закусочную, напавшего на полицейского со смертоносным оружием.

Примерно через час из прокуратуры прибыл подвижный юноша в очках с роговой оправой, чтобы узнать подробности дела. Он задал Пату несколько дополнительных вопросов для уточнения происшествия, внимательно выслушал его ответы и размашисто записал их на длинном желтоватом юридическом бланке.

– Звучит нормально, – заметил он, когда Пат закончил свой рассказ. – По-моему, вы заслуживаете поощрение за проведение этой операции. Зайдите завтра в морг, чтобы опознать труп. А также загляните в баллистический отдел внизу. Пусть они выпустят несколько пуль из вашего пистолета для сравнения.

Когда Пат повернулся от высокой конторки, расположенной в холле участка, к нему поспешил смуглый молодой человек с длинными волнистыми волосами, в плисовом пиджаке и спортивной рубашке с открытым воротом.

– Вы патрульный Конте?

– Да, это я.

– Меня зовут Арни Файн, "Дейли ньюс". Как я понял, вы застрелили бандита на Салливан-стрит?

– Да, но я не знаю, могу ли сейчас рассказывать об этом.

– Ну, знаете ли, большинство подробностей мы выясним из папки с документами об арестах. Мне хотелось бы получить от вас некоторые детали того, что произошло.

– Вы не станете возражать, если я выпью чашечку кофе? – спросил Пат.

Парнишка ответил, что не имеет ничего против. Они сели в комнате для показаний, и Пат повторил свою историю. Они проговорили минут пятнадцать. Пат мог рассказать гораздо больше, но, казалось, репортеру и этого было достаточно.

– Все будет прекрасно. Продиктую в редакцию по телефону. Может, попадет в последний выпуск. Если нет, то опубликуют в утреннем номере.

– Вы хотели бы иметь мой снимок? – спросил Пат.

– Нет. Все случилось слишком поздно. Вы хотите прослыть настоящим героем? Тогда необходимо, чтобы происшествие случилось в десять утра или в одиннадцать или еще лучше – после полудня. После закрытия "Пост" и "Джорнел", скажем, в три часа дня.

– Я ведь просто так спросил, – сказал Пат, смущенный собственным предложением.

– Как-нибудь встретимся, – проговорил репортер, засовывая в боковой карман комок сероватой дешевой бумаги.

Пат допил чашку тепловатого кофе и направился к двери. Казалось, его оголенные нервы ниточками свисали прямо с костей. Он не чувствовал ничего во время всей операции, но теперь ощущал себя полностью опустошенным. Вспомнив, что вблизи реки на Кристофер-стрит до сих пор открыт матросский бар, Пат заглянул туда и быстро выпил три рюмки. Вначале подумал, не стоит ли позвонить Артуру и сообщить о проделанной работе, но затем решил, что это плохая идея. Ведь дело сделано и труп уже никуда не денется. Утром у них будет прорва времени для разговоров.

* * *

На следующий день Пат заскочил в морг при больнице Беллвью, чтобы "полюбоваться" результатами своей ночной работы. Тело даже не прикрыли простыней. С пальца на ноге свисала бирка "НЛ90" (неопознанная личность). Отстреленная часть черепа была кое-как прикреплена несколькими стежками. Человек был толстым, обвисшие грудные мышцы напоминали грудь пожилой женщины. Его кожа приобрела пурпурный цвет, даже детородный член, крошечный и сморщенный, был пурпурным. Неровная линия шва протянулась от мошонки до самой шеи, напоминая гигантскую застежку-молнию. Посередине грудины зияла аккуратная кучка рваных пулевых отверстий.

– Это тот самый парень, – сказал Пат служащему и вышел из морга.

У газетного стенда на Второй авеню он купил газеты "Таймс" и "Ньюс". На одиннадцатой странице "Ньюс" одна колонка была посвящена ночному происшествию: "Новичок-коп пришил взломщика". В ней было три или четыре абзаца. Сообщение гласило:

Новичок – полицейский коп Паскуале Конте стрелял во взломщика закусочной «Наполи е нотте» на Салливан-стрит и убил его. Прохаживаясь в нерабочее время по Вилледжу предыдущим вечером, Паскуале Конте заметил подозрительные движения внутри закусочной и застал там вооруженного бандита Джованни Маджиоре, известного также под именем Джонни Мзйджеро, в процессе взлома кассы игрального автомата. В соответствии с заявлением полицейского Маджиоре пытался напасть на него, используя свой пружинный нож. Конте вынужден был стрелять во взломщика в целях самозащиты. У Маджиоре длинный список арестов с несколькими судимостями. Известен как постоянный помощник бандита по кличке Отчаянный Майк из банды Копполы.

К тому моменту, когда Пат появился в участке на Элизабет-стрит, где должен был отработать смену с четырех до двенадцати, все уже знали о происшествии. Даже Мориарти – угрюмый сержант-чиновник – поздравил его.

– Хорошая работа, малыш, – сказал он одобрительно. – Получишь, наверное, поощрение за такую операцию.

Из участка Пат позвонил лейтенанту полиции Артуру Марсери и договорился о встрече с ним во время обеденного перерыва. Они встретились у "Луны", и Пат в нескольких фразах описал происшествие. Артур Марсери задал всего несколько вопросов. Казалось, более всего его интересовало опознание личности убитого.

Они вдвоем просмотрели бумажную желтую простыню – форму ДД24 на Маджиоре, и Пат внимательно изучил факты из биографии покойного: даты арестов, имена и адреса, города и районы, в которых производились аресты; обвинения; фамилии арестовывавших его полицейских и приговоры; даты судебных разбирательств, фамилии судей и наименования судов.

Это был длинный список.

Маджиоре арестовывали двадцать три раза за различные виды преступлений, начиная от участия в нелегальных лотереях, нападений с применением смертоносного оружия, изнасилований до ношения инструментов для взлома. Но осудили его всего однажды. Отсидел он два года в Даннелюре за крупную кражу – угон автомобиля.

Лейтенант Марсери утвердительно кивал, просматривая список подробностей, который Пат составил для описания происшествия.

– Ты можешь рассчитывать на награду за эту операцию. Можешь даже просить орден Боевого Креста. Хотя не думаю, что получишь такую высокую награду, ведь в деле не было особых трудностей. Но в любом случае получишь какое-либо поощрение. Тогда посмотрим, не найдется ли для тебя более теплое местечко. Наверняка тебе надоело носить кожаные сапоги. Не хочешь для разнообразия поездить в патрульной машине? Я попробую устроить тебе протекцию по телефону. Не предвижу при этом больших проблем.

– Благодарю.

– Как поживает моя племянница Констанца? – спросил Марсери, когда Пат поднялся, чтобы уйти.

Пат удивился, что Артур интересуется этим медленно развивающимся романом.

– Я думаю, что она, как всегда, великолепна. У меня свидание с ней на следующей неделе.

– Хорошо, малыш. Держи нос выше. Тебя ждет прекрасное будущее.

Пату сообщили, что ему придется дать обычные свидетельские показания на слушаниях большого жюри на Центр-стрит, 100 на следующей неделе. Жюри выслушает показания свидетелей и решит, имеется ли причина для обвинений в покушении на жизнь или в убийстве, либо отменит обвинения.

– Не беспокойся, – заверил его Марсери, – это простая формальность.

* * *

Помощником районного прокурора, представлявшим дело перед большим жюри, оказался тот самый подвижный молодой человек, задававший ему вопросы в участке. Его звали Джо Домалевски. На длинном столе перед двадцатью усталыми людьми были выложены пружинный нож, пистолет Пата, пули из тела взломщика, отчет о вскрытии, сравнительный анализ пуль, баллистические снимки, доклад следователя и прочие свидетельства. Пули с прилипшей к ним гниющей плотью издавали сильный отвратительный запах. На столе помощника прокурора были выложены в ряд вещи из карманов покойного с привязанными к ним бирками. Один из присяжных охватил цепким взглядом эти вещи и попросил разрешения задать вопрос Пату.

– Меня заинтересовало, офицер Конте, почему покойный напал на вас с пружинным ножом, а не с этим оружием, выставленным на столе?

Присяжный, задававший вопрос, – высокий, худощавый человек с седой шевелюрой, похожей на щетку, в очках в металлической оправе – очень походил на смотрителя дома в отставке. Он производил впечатление человека, который мог бы отключить газ и электричество квартиросъемщику через десять дней после первого предупреждения. Только после вопроса этого присяжного Пат заметил среди вещей покойного старый, но выглядевший работоспособным мощный нож с черной костяной ручкой, очевидно, гораздо более ценный, чем купленный Патом.

Пат осмотрел нож, выданный ему помощником прокурора для изучения.

– У меня нет возможности ответить на этот вопрос, сэр, – ответил он. – Ведь я не был знаком с покойным. Может быть, ему хотелось испытать качества нового оружия. Или это был подарок. Просто не знаю.

– Это все, – сказал член жюри.

Домалевски предложил вынести приговор об убийстве в целях самозащиты, и жюри не выдвинуло никаких причин, по которым могло бы не согласиться с этой версией.

Когда к вечеру Пат возвратился в участок, коллеги-полицейские, уже знавшие о происшествии, выразили восхищение его поступком.

– Если бы вы, итальяшки, так же хорошо стреляли во время войны, Муссолини красовался бы сейчас на всех почтовых открытках, – сказал Мориарти.

– Послушай ты, долбаный ирландец, – ответил Пат, – вы-то вообще не участвовали в войне.

– Ладно, малыш. Я пошутил.

На следующее утро перед его уходом на работу раздался телефонный звонок. Звонила Констанца.

– Отец хотел бы знать, не сможешь ли ты прийти к нам на обед в свой выходной. Вторник, не так ли?

– Да, конечно смогу. Во сколько?

– Не знаю, – сказала Конни. – Отец хочет сам лично поговорить с тобой.

– Узнать о моих намерениях?

Конни хихикнула:

– Мы знаем, каковы они.

– Он кажется рассерженным или нет?

– Нет, он просто сказал, что хочет поговорить с тобой. Думаю, кое-кто из знакомых будет также присутствовать.

Пат задумался: что означает этот звонок от Сэма Мэсси – урожденного Марсери? Интуиция ему подсказывала, что звонок каким-то образом связан с убийством на Салливан-стрит.

 

Глава 3

Отец Паскуале (Пата) Конте – Доменик Конте – был пионером, но не совсем в обычном смысле этого слова. Он был одним из первых итальянцев, осмелившихся прервать затянувшееся засилье ирландцев на службе в полиции Нью-Йорка.

В начале столетия ирландцы по сравнению с другими эмигрантами имели большие привилегии для полицейской карьеры, так как были единственными англоязычными переселенцами. Но во время Депрессии многие дети эмигрантов первого поколения, родившиеся в Америке, – итальянского, польского, еврейского и немецкого происхождения начали привлекаться для работы в полицейском департаменте. Работа в полиции была солидной, постоянной, ей покровительствовали городские власти. Кроме того, полицейским полагалась значительная пенсия в конце долгосрочной службы и привилегии, по слухам, фантастические.

В годы Сухого закона только полоумные недотепы не сумели сколотить себе приличные состояния. Доменика Конте никоим образом нельзя было отнести к разряду недотеп. Пользуясь семейными связями в Кастелламаре дель Гольфо на Сицилии, Доменик Конте в течение первых пяти лет службы в полиции умудрился отложить на черный день пятнадцать тысяч долларов наличными, что вдвое превысило его заработок за эти годы.

Но эта розовая картина идиллического благополучия вскоре потускнела из-за начала войны – не Второй мировой, а войны между лидерами различных банд на Сицилии, позже получившей название Кастелламарской. Более пятисот человек погибло в этой борьбе до того, как юного Пата Конте отлучили от материнской груди. Все это благополучно завершилось, когда Чарльз Лучиано – Счастливчик Лучиано – после продолжительного обеда в ресторане морских деликатесов Скарпато на Кони-Айленде заключил с Сальваторе Маранзано – одним из главарей двух враждующих банд – соглашение стереть с лица земли босса Джо Массерию.

В результате Счастливчик Лучиано стал весьма значительной личностью в бандитском мире Нью-Йорка – настолько значительной, что вскоре посчитал выгодным уничтожение своего собственного наставника – Маранзано. На этом закончилась эпоха правления Усатого Пита, царившего над всеми итальянскими бандитами с начала века. Теперь Счастливчик Лучиано стал полновластным правителем, а с ним пришли к власти его правая рука – Вито Дженовезе и левая – Фрэнк Костелло.

Подобно Франклину Рузвельту, основавшему новую политику Америки, Счастливчик Лучиано установил свои законы в империи организованной преступности. Во времена правления Лучиано меньшим влиянием начали пользоваться отдельные "семьи", установилось более тесное сотрудничество между различными бандами; усилились связи с преступными бандами не итальянского происхождения, в особенности с еврейскими организациями. Разрешения на убийства выдавались на заседаниях центрального совета. Было произведено разделение власти и территорий по всей стране.

Доменик Конте, будучи уроженцем Кастелламары, имел прекрасные семейные связи и не менее крепкий союз с представителями новых властей. Он оказался в блестящей ситуации, обеспечивающей получение крупной прибыли при новых порядках. К несчастью, однажды ночью патрульный Конте случайно столкнулся с группой воров, специализировавшихся на краже мехов. Он помешал им ограбить склад под Вильямбургским мостом и стал знаменитым, хотя и не богатым, на один день. В "Дэйли ньюс" появилось следующее сообщение: герой-полицейский убит при вмешательстве в ограбление мехового склада.

Сержант Доменик Конте погиб вчера, когда помешал вывозу украденных мехов из склада братьев Манфреди, находящегося под Вильямбургским мостом.

Полиция, прибывшая на место преступления вскоре после окончания перестрелки, заявила, что банда, которой помешал сержант Конте, очевидно, планировала похитить меха из угнанного грузовика на сумму в несколько десятков тысяч долларов.

Далее следовали подробности из реконструированной полицией перестрелки, но непосредственных свидетелей события не нашлось. Доменика Конте похоронили как инспектора – церемония такого рода предоставлялась только героическим жертвам борьбы с преступностью. Мать Пата Конте, пережившая гибель трех членов своей семьи и двух двоюродных братьев Доменика в войне Кастелламары, решила, что с нее достаточно жестокости. Получив пенсию вдовы полицейского, она переехала в Нью-Джерси, забрав с собой единственного сына и свою младшую сестру Марию.

К несчастью, Доменик Конте никогда полностью не доверял своей молодой жене, и его вклады в личные сейфы, полные двадцати-, пятидесяти– и стодолларовыми купюрами, так и не были востребованы наследниками. Дополнительные доходы героя-полицейского остались истлевать в стальных сейфах где-то в нижнем Манхэттене.

Две сестры: Тереза – смуглая, страстная и легкомысленная – и Мария – высокая, стройная шатенка с отдельными прядями волос более светлого оттенка – порвали все связи со своей родней в Маленькой Италии. Совсем еще молодой Тереза исключила себя и из общества мужчин. Получив работу в суде в Хакенсаке, она каждый свободный момент отдавала воспитанию сына.

Мария, напротив, освободившись от удушающего надзора родственников в Манхэттене, радовалась обретенной воле и наслаждалась ею в максимальной степени. Полюбив маленького Пата почти как родного сына, дневное время она проводила с ним. Но вечерами возвращалась к материнским обязанностям Тереза, и Мария летела, как мотылек, на яркий свет Ньюарка, Джерси-Сити, а иногда даже Манхэттена.

Терезу заботило беспечное поведение сестры, но она не торопилась взять на себя роль строгой наставницы. Ведь она была всего на три года старше, чем ее радующаяся жизни сестра. Мария обожала свободное, беззаботное существование. Как только очередной обожатель заговаривал с ней о браке, ее глаза стекленели. Она видела слишком много толстых, усталых, перетрудившихся, рано постаревших женщин, попавших в брачную ловушку. У нее было еще много времени впереди, чтобы устроить свою жизнь. Только один из ее многочисленных поклонников не получил отказа в ответ на свое предложение.

Фрэнк Дойл служил с Домеником Конте в Пятом участке. Он был среди тех, кому доверили нести гроб на похоронах Доменика. После полудня в день похорон патрульный Фрэнк Дойл впервые привел Марию в квартиру возле железной дороги, одолженную ему другом. Это был первый любовный опыт Марии, но, несмотря на внезапный болезненный спазм, кровотечение оказалось слабым. К концу дня страстная шатенка была полностью убеждена в том, что все, что ей говорили о сексе монахини в школе, было уродливо искажено. Бог не позволил бы человеку, совершавшему грех, испытывать при этом такое наслаждение. Мария не могла уверовать в то, что занятие сексом, столь захватывающее и приятное, было задумано Богом только для продления рода человеческого.

Однако никто и никогда в приходской школе Святой Анны не обсуждал способов, позволяющих заниматься любовью без последствий. Поэтому, когда Мария опомнилась, срок беременности уже превысил три месяца, и только тогда она осознала, что должна родить. Никто, кроме Фрэнка Дойла, не мог быть отцом ее будущего ребенка.

Мария была убеждена в том, что сможет, не выходя замуж, растить своего ребенка рядом с Патом. Лишь после того, как она начала ощущать движения ребенка, дергающегося и толкающегося в своем наполненном жидкостью мешке, упрямая женщина неохотно согласилась сочетаться законным браком с патрульным Фрэнком Дойлом. Как раз перед тем как у Марии начались схватки и ее отправили в местную больницу, их обвенчал итальянский священник. Поэтому Реган Дойл всего на три часа опоздал, чтобы родиться незаконным. Однако превратности судьбы не обошли родившегося младенца – его мать тихо скончалась через час после родов. Фрэнк Дойл, скрывая свою скорбь, забрал маленького сына, чтобы растить его в любвеобильной ауре ирландского клана семьи Дойлов.

Это несчастье положило начало весьма неприязненным отношениям между семьями Дойлов и Конте. Конте из нижнего Манхэттена воплощали все то, что считалось проклятьем в семье Дойлов, – преступления на улицах, мафию и социальный позор.

Тереза Розарио Конте не хотела вставать на сторону ни одной из этих семей. Она была потрясена смертью сестры и осталась там, где жила с ней. Ее заработок позволял обеспечивать достаточно скромную, но достойную жизнь Пату и самой себе. Все было хорошо, пока чрезмерная любовь к спиртному не подтолкнула ее к легкомысленному поступку – поездке с подростком в краденом "линкольне-фаэтоне", которая окончилась трагически. Десятилетний Пат Конте остался круглым сиротой.

Последующие шесть лет он провел в Доме Святого Духа для мальчиков в Хобокене.

 

Глава 4

В шестнадцать лет Пат покинул по собственному желанию Дом Святого Духа, не попрощавшись ни с одним из его обитателей. Никто также не пришел проводить его.

Он появился в Маленькой Италии с двадцатью пятью долларами в кармане, которые выиграл в очко в кабинете ручного труда в Доме Святого Духа.

* * *

Шла война, и Пат несколько раз пытался завербоваться, но все его попытки были безуспешными из-за непригодности к военной службе по возрасту. Однако работу можно было получить довольно легко – при найме не задавали лишних вопросов. Пат устроился в токарную мастерскую, изготавливавшую обоймы для патронов. Вскоре он стал прирабатывать на стороне, получая от двухсот до трехсот долларов в неделю в результате продажи отходов – медной стружки – на свалку на Салливан-стрит в Вилледже.

2 сентября 1945 года Пат Конте, возвращаясь после выгодного визита на свалку к себе в комнату на Брум-стрит, стал свидетелем ликования толпы пьяных солдат и гражданских, которые, вытанцовывая пляску дикарей, шли вверх по Западной Третьей авеню.

– Война закончилась! Войне – конец! Долбаная война окончена!

Как оказалось, японцы подписали пакт о ненападении. Ликование толпы, напоминавшее новогодние торжества, охватило весь город.

Но Пат не радовался. Он понимал, что конец войны означает приток в город демобилизованных, которые заявят права на свою довоенную работу. В этой обстановке, конечно, найти выгодную работу шестнадцатилетнему пареньку, покинувшему Дом Святого Духа, будет трудно.

На углу Томпсон-стрит группа любопытствующих прохожих слушала политическую речь. Трибуна для выступавших была обвешена яркими плакатами, восхваляющими достоинства двух кандидатов: Уильяма О'Дуайера в мэры города и Винсента Импеллиттери в президенты Городского Совета. На трибуне находились два матроса в форме, один из них сидел в инвалидной коляске. К толпе с речью обратился толстый священник, стоявший между американским и итальянским флагами.

Пат остановился послушать, хотя по-настоящему никогда не интересовался политикой.

Священник – отец Раймундо Марсери – был искусным оратором. Его голос, слегка высоковатый, но мощный и властный, имел акцент, присущий жителям района, удаленного не более чем на две мили от угла, на котором он держал речь.

– Билл О'Дуайер всегда был нашим другом и другом всех людей нашего города в течение многих лет. Вы все знаете о его фантастической карьере, которую он сделал на борьбе с рэкетом в Бруклине. Он оставил свой пост только в ответ на призывы своих сограждан. Его недавняя служба в Италии способствовала восстановлению там мира и процветанию несчастной нации, которая живет на родине многих наших предков.

– Винсент Импеллиттери не нуждается в представлении людям, населяющим этот район. Его прекрасный послужной список в муниципалитете и лояльность – к своему городу и своему народу говорят сами за себя.

Пат видел имя О'Дуайера на плакатах предвыборной кампании. Имя Импеллиттери было ему незнакомо. Под флагами он заметил еще несколько надписей: "ВОЗДАДИМ ЧЕСТЬ НАШИМ СОБСТВЕННЫМ ГЕРОЯМ – САНТО ГАНЧИ И ФРЭНКУ ЦЕРИЛЛИ!!!"

Интересно, кто из них сидел в инвалидной коляске и что они такое сделали, чтобы попасть на трибуну?

Пат заслушался, заинтересованный театральным стилем выступления священника, Он обратил внимание на то, что священнику приходится перекрикивать нескольких уличных смутьянов, которые нахально проталкивались вперед через негустую толпу.

– Возвращайтесь в свою Сицилию, долбаные итальяшки! К долбаному Муссолини! – кричали четверо крепких с виду молодых парней в спортивных майках. Трое из них держали в руках по банке с пивом, у четвертого было по банке в каждой руке. Кажется, они переусердствовали в праздновании конца войны.

– Смотри, эти итальяшки поставили свой паршивый флаг прямо рядом с нашим флагом!

Юноша с двумя пивными банками, казалось, совсем взбесился от такого "нахальства". Пошатываясь, но не разлив ни капли из полной банки, он добрался до трибуны и вылил остатки из другой на оскорбляющий его как патриота красно-бело-зеленый символ.

Матрос, стоявший на трибуне, перелетел через ее ограду и ударил головой в живот хулигану, помогая себе кулаками. Трое других смутьянов заорали и побросали вверх свои банки. Пока матрос и первый парень барахтались в схватке на булыжной мостовой, трое остальных ринулись к трибуне и с остервенением накинулись на нее, разнося деревянную конструкцию на куски. Один из них схватил итальянский флаг и метнул его, словно дротик, в толпу, одновременно выкрикивая: "Долбаные итальяшки – всепсихованные!"

Матроса в инвалидном кресле сбросили в порыве дикой ярости с трибуны. Священника, пытавшегося вмешаться в скандальное происшествие, тоже столкнули вниз. Половина толпы потихоньку рассеялась. Остальные стояли, наблюдая, как зачарованные, за жестокой схваткой.

Пат спокойно смотрел на эту сценку всего несколько секунд. Затем внезапно, из неведомых внутренних глубин в нем поднялась буря чувств, переполнивших всю его душу. Он схватил из развалившейся трибуны перекладину с торчащими гвоздями, прикреплявшими ее к уличной ограде.

Пользуясь перекладиной как опорой, он вскочил на переполненную людьми трибуну. Размахивая перекладиной, как кинжалом, Пат схватил за волосы рыжеволосого предводителя банды и оглушил его, ударив в висок своим оружием. Это оказалось достаточным, чтобы свалить врага с трибуны. Его левое окровавленное веко закрылось, как у актера, загримированного для роли пирата. Очевидно, один из гвоздей, торчавших из перекладины, задел его лицо. В толпе раздались одобряющие крики, и здоровый матрос, которому удалось вырваться из объятий бандита, захромал, улыбаясь, в сторону разъяренного Пата.

– Спасибо, малыш. Нам нужна была помощь!

– Мы пока еще не победили, – ответил Пат, набрасываясь на оставшуюся пару хулиганов.

Один из смутьянов, завидев дикое выражение гнева на лице размахивающего палкой Конте, согнувшись, спрыгнул с трибуны:

– Пошли отсюда, Марти! Этот парень – долбаный маньяк!

Второй парень тоже спрыгнул, но оставил клок своей трикотажной футболки на конце палки Пата, а кроме того, получил глубокую кровоточащую ссадину на спине, прежде чем успел приземлиться. Пат, все еще охваченный пылом борьбы, помчался за удирающей парочкой, но его остановил властный окрик священника. Он лежал в странной позе в грязной канаве, видимо, не способный встать на ноги.

– Остановитесь! Довольно драться! Подойди и помоги мне.

Пат неохотно прекратил преследование и наклонился, чтобы позаботиться о поверженном священнике.

– Можете ли вы встать, отец? – спросил он, подкладывая руки под жирные плечи священника, одетого в черное.

Священник заорал от боли:

– Матерь Божья!

Казалось, его колено или сломано, или сильно вывихнуто. Пат встал позади массивного священника и приподнял его за плечи.

– Обопритесь на здоровую ногу, отец, – посоветовал он, недовольно ворча из-за удивительной тяжести его тела.

После нескольких попыток священник оказался на ногах, но от слабости прислонился к полуразрушенной платформе.

– Ты – добрый малыш, – сказал он. – Бог зачтет тебе это милосердие.

Пат выглядел обиженным.

– Послушайте, я хочу оказать вам помощь, но оставьте при себе эту чепуху о Святом Джо! Простите меня, отец, но мне и так довольно долго забивали этой ерундой голову. Сыт ею по горло!

Он предложил мускулистую грязную руку расстроенному священнику, а другой обнял его за предполагаемую талию, чтобы обеспечить надежную поддержку.

Они пошли, как члены команды, участвующей в бегах на трех ногах, вниз по Томпсон-стрит в направлении Хьюстона, пересекли широкую улицу и двинулись дальше, к Грэнд-стрит.

– К какой церкви ты принадлежишь? – спросил отец Раймундо. Его рука, касающаяся Пата, была теперь горячей и потной.

– Я не принадлежу никому и ничему. Сам забочусь о себе.

– Мне просто хотелось спросить...

Отец Раймундо вдруг замолчал, одумавшись.

Когда они добрались до пасторского дома – чистенького особняка из песчаника с окрашенными в белый цвет деревянными частями, расположенного на боковой улице за коричневым кирпичным готическим Собором, толстый священник был весь покрыт потом от боли и пыхтел от усталости.

– Пожалуйста, помоги мне войти в дом.

Пат полувнес, полуподтолкнул священника, чтобы преодолеть крутые ступени крыльца, ведущего в дом.

Большая бледная женщина, также во всем черном, подбежала к дверям вестибюля, когда отец Раймундо вошел в незапертую входную дверь.

– Вы не заперли переднюю дверь?

Отец Раймундо с усилием улыбнулся:

– В этом нет нужды. Люди знают нас, а кроме того... у нас есть друзья.

– Что случилось, отец? У вас ужасный вид. Вся одежда в грязи! Вам не успеть привести себя в порядок до мессы!

– София, попросите молодого Карло отслужить мессу. Пошлите за доктором Джианнини и узнайте у этого молодого человека его фамилию, имя и адрес.

Пат повернулся, чтобы уйти:

– Не собираюсь сообщать ни фамилии, ни адреса. Мне ничего не нужно от вас, отец. Я сам о себе забочусь.

– Не дури, – сказал священник голосом, в котором снова зазвенели стальные нотки. – Изволь сообщить эти сведения!

Мгновенно оробев по непонятной причине, Пат сообщил, что живет в доме 184 по Брум-стрит.

– Отлично! – сказал отец Раймундо. – У нас есть там друзья. Мы поможем тебе.

– Я уже говорил вам, отец. Мне не нужна ничья помощь, – отрезал Пат, теряя терпение.

– Мы должны помочь тебе, – сказал отец Раймундо, и на сей раз в его голосе прозвучало нечто, почти похожее на угрозу.

 

Глава 5

Пат Конте не хотел принимать никакой помощи от толстого священника. Но его беспокоили перспективы дальнейшей работы. Он понимал, что с окончанием войны потребность в обоймах для патронов неизбежно сократится. Его занимал вопрос, когда следует ожидать полного закрытия мастерской. Он решил, что неплохо было бы отложить какую-то сумму денег на случай нужды.

Пат договорился со своим сообщником, работавшим на свалке, что тот подгонит свой уборочный грузовик к разгрузочной платформе фирмы "Континентал", занимавшейся изготовлением крепежа и пружин, и загрузит его тонной медной стружки. За такой груз Пат мог получить две-три сотни баксов. Даже если удастся проворачивать одну такую операцию в неделю, за пару месяцев можно скопить тысячу или даже больше.

Грузовик был обычной уборочной машиной для вывоза мусора. Суть операции заключалась в том, что Пат давал знать водителю, когда именно следует вывезти на свалку груз, в котором будет находиться полдюжины лишних барабанов с металлическими отходами без регистрации в документах компании.

К концу смены каждый рабочий стремился поскорее добраться до дому, и Пат, работавший на транспортных весах Фэйербэнкса, мог без особых затруднений пропустить грузовик с несколькими лишними барабанами груза на борту.

Пат выбрал для проведения операции пятницу. Он понимал, что у всех мысли будут сосредоточены на планах проведения уик-энда.

Но Мэнни Алперт, владелец фирмы "Континентал", тоже производил кое-какие подсчеты. Его доходы от сдачи стружки впервые за много месяцев упали. Это открытие раздражало его вдвойне, так как иногда по договоренности с управляющим свалки платежи производились наличными, без документов.

Мэнни регулярно платил дань в местный полицейский участок, так что для него не составило труда попросить капитана послать нескольких полицейских в штатском для наблюдения за весами. Ему хотелось выяснить, куда исчезает часть этих сверкающих медных кудряшек.

С приближением сентября к концу дни быстро укорачивались. Было почти темно, когда Пат почувствовал, как его плеча коснулась чья-то рука.

– Постой-ка минутку, сынок.

Это был Тони Вергаро, новый помощник, назначенный боссом всего несколько недель тому назад. Пат был уверен, что он был еще слишком зелен, чтобы понять происходящее. Но он ошибался в отношении Тони, чей тщательно культивируемый невинный вид недотепы считался в отделении полиции, где работали в штатском, величайшим достоинством.

– В чем дело, Тони? – спросил Пат, ощущая, что его сердце куда-то проваливается.

Тони вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул, после чего из кладовой появился вспотевший Мэнни Алперт.

– Вы хотели проверить эти цифры, мистер Алперт? – спросил Тони.

Хозяин метнул в сторону Пата извиняющийся взгляд.

– Сожалею, Конте. Я должен был сделать эту проверку.

Несколько вычислений, проделанных огрызком карандаша, которым регистрировали передвижение металлолома, показали, что груз на машине был на 1200 фунтов больше, чем зарегистрировано в документах.

– Ладно, малыш. Тебе бы лучше пройти со мной и прояснить это дело, – нежно произнес Тони.

Пат подумал, не удрать ли ему, но потом решил, что лучше последовать за ним и посмотреть, что случится дальше.

– Надень-ка куртку, малыш, – посоветовал Тони. – Мне нужно переговорить с мистером Алпертом.

Вынимая плисовую куртку из своего шкафчика за весами, Пат наблюдал за беседой Тони с боссом. Он видел, как улыбнулся Алперт, сунул руку в карман и отделил банкноту от кучи мятых наличных.

– Рассчитаюсь с другими позже, – услышал Пат шепот Алперта, когда Тони, счастливый, повернулся к своему пленнику.

Кто-то позвонил в участок, и, когда Пат с Тони вышли, полицейская машина уже ждала их за воротами, чтобы отвезти на Элизабет-стрит для регистрации происшествия.

В машине Пат сидел перепуганный, но его голова продолжала хладнокровно работать. Он знал, что они не смогут пришить ему ничего, кроме этого последнего обвеса. Он понимал, что, так как ему всего шестнадцать и у него нет семьи, его могут упечь в какое-нибудь исправительное заведение для несовершеннолетних.

То, что работало на Алперта, должно было сработать и на него. Вынув из кармана промасленных рабочих брюк небольшую пачку с восьмьюдесятью долларами, сэкономленными из последней зарплаты, Пат решал, предложить Тони десятку или двадцатку. В это время Тони повернулся и вынул все деньги из его потной ладони.

– Не следовало бы тебе носить с собой столько наличных, малыш. Кто-нибудь может напасть на тебя из-за них. Я отдам тебе их позже.

– Отдай сейчас же, сукин сын!

Даже не повернув головы, Тони ударил его по губам. Кольцо выпускника Полицейской академии оставило маленький кровавый отпечаток на верхней губе Пата.

– Эй, Ральф! – завопил Тони водителю, тщательно следившему за дорожным движением. – Ты видел, что пытался сделать этот малыш? Хотел открыть дверь и выпрыгнуть из машины!

– Может, мы должны привлечь его за сопротивление аресту, если ему кажется, что он недостаточно влип? А ты еще считаешь, что этих ублюдков можно чему-то научить.

– Он научится, – возразил Тони. – Не так ли, малыш?

Пат ничего не ответил.

В грязноватом здании участка на Элизабет-стрит сержант в приемной приветствовал Тони насмешливой улыбкой:

– Ну, упаси меня Бог, если это не Дик Трэси, малыш-детектив?

Тони ухмыльнулся:

– Слишком плохо, что у тебя нет нормальной подружки где-нибудь в центре, сержант. Но прошел слушок, что у тебя есть несколько неплохих штучек, прогуливающихся по твоим заданиям по Монт-стрит. И мне случилось услышать, что большие надежды ты возлагаешь на Рождество. Надеюсь, оставишь немного радости и для нас, новичков, не так ли?

– Эй ты, долбаный итальяшка-придурок, – вдруг рассердился сержант. – Что за чудо ты приволок сюда? Воришку из Вульворта?

– Нет, сэр. Перед вами настоящий спекулянт военного времени. Воровал для продажи медные отходы у хорошего друга нашего участка из фирмы "Континентал".

– Собираешься посадить его?

– Сначала хотелось бы поговорить с ним по душам. В комнате ожидания нет никого?

– Она свободна. В ней сидел неделю Гарри Швабра. Знаешь, где он теперь?

Комната ожидания имела вход из главного холла участка. Это было длинное помещение с высоким потолком. Здесь иногда проводили время полицейские, ожидавшие назначения. Находившаяся в ней мебель из полированного красного дерева и желтого дуба принадлежала магистрату. В центре комнаты стоял длинный стол с пустыми банками из-под пива вместо пепельниц. На стенах висели отпечатанные на машинке образцы типовых полицейских документов, объявления с фотографиями разыскиваемых и снимки известных в участке игроков и преступников. Пат был уверен, что знает парочку таких на своей Брум-стрит.

Тони жестом пригласил его сесть на один из дубовых стульев и подтащил другой поближе к нему. Вынул из кармана пачку "Лаки-Страйк" и предложил сигарету Пату. Тот молча отказался.

– Садись поудобней, – сказал Тони, убирая сигареты в карман. – Но если будешь упрямиться, ничего хорошего не жди.

Раскуривая сигарету, поглядел суженными глазами, как бы оценивая Пата.

– Сколько тебе лет, малыш? Семнадцать?

Пат промолчал.

– Имел приводы в полицию?

Пат оставил и этот вопрос без ответа.

– Живешь с родственниками?

Пат сплюнул на пол. Тони снова хлестнул его по губам, при этом начала кровоточить ссадина, начинавшая подсыхать. Полицейский протянул ему скомканный грязный кусок материи.

– Это подсохнет, не беспокойся. Говорил тебе, чтобы не строил из себя заядлого уголовника. Кажется, ты меня не понял. А картина такова: тебя представят на слушание большого жюри за хищение в особо больших размерах. Это серьезное преступление. Класса А. Мы схватили тебя с поличным. Чем хуже это будет выглядеть для тебя, тем более благодарен будет нам мистер Алперт за то, что мы засекли вора.

Тони затянулся и выпустил дым.

– Теперь расскажу, как мне видится это дело. На самом деле ты хороший парень, только медлительный, не очень ловкий. Возможно, где-то у тебя есть пожилая старомодная матушка и папаша, который выбьет из тебя всю дурь за то, что ты попался. Но все же это лучше, чем заиметь дело в полиции и провести некоторое время в исправительной школе или, может быть, где-нибудь и похуже, если тебе достанется злобный судья. Если мы позвоним твоим маме и папе, они приедут и расскажут мне, какой на самом деле ты прекрасный мальчик и все прочее дерьмо, правильно? Немного хулиганистый, проказливый, как все мальчишки, ведь так?

Пат, съежившись на стуле, с угрюмым видом промокал кровоточащую губу заскорузлой тканью.

– Ты можешь не отвечать мне, малыш. Я знаю этот сценарий наизусть. Послушай, я и сам пару раз напроказничал, когда был мальчишкой. А кто не делал этого? Теперь все, что ты должен сделать, – это позвонить маме и папе либо дяде Анджело, либо дяде Рокко или как там его, долбаного, зовут и попросить его поднять задницу из кресла и явиться сюда, ко мне. Может быть, они поговорят со мной немного; пока не представляю ясно, как это будет. Может, отпущу тебя, скажу, что ошибся. Может, удастся приостановить дело вообще.

– Мерзавец! Ты уже отобрал мои деньги!

Полицейский в штатском снова замахнулся кулаком, но передумал, видимо, из-за относительно легкого доступа посторонних в комнату ожидания, а может, по другой причине.

– Ты влип в это дело по уши, парень. У тебя не было никаких денег, и нет никого в целом мире, кто бы заявил, что это не так. Поговори еще в таком же духе и попадешь в беду куда серьезнее этой.

Тони посмотрел на Пата задумчивым взглядом:

– Почему бы тебе не думать об этих деньгах как о начальном гонораре или взносе? Как будто ты вступаешь в какой-то клуб. А теперь выслушай мой план действий. Ты звонишь дядюшке Анджело или как его там, и он приходит потолковать со мной примерно через час, потому что я не могу ждать целый день. И тогда мы сможем как-нибудь договориться.

Пат еще глубже втиснулся в стул. Он проклинал отца за то, что его убили, мать за отделение от семьи и гибель в автокатастрофе, братьев отца, погибших в войнах, за то, что их нет, материнскую семью за то, что она так и не покинула Италию. Никогда раньше он не чувствовал себя таким одиноким. У него не было даже друга, который мог бы прийти в участок и выкупить его. После ухода из приюта, Пат намеренно избегал всяких связей с людьми, чтобы его никто не выдал. Он решил, что устроит свою жизнь сам, но теперь начал сомневаться в обоснованности своей теории. Очевидно, правда была в противоположном. Парень, пытающийся все сделать в одиночку, – несчастный идиот. Парень со связями – вот кто мог преуспеть в этой трудной борьбе за выживание. Даже легавые пользуются всеми возможными связями, чтобы облегчить себе жизнь.

Связи, семья, друзья, церковь. Церковь! Внезапно ему вспомнился толстый священник с Томпсон-стрит, который так хотел сделать Пату какое-нибудь одолжение. Как, черт подери, его звали?

Впервые с того времени, как он попал в участок, на его измазанном лице мелькнуло какое-то выражение, отличавшееся от полного равнодушия. Он выпрямился на стуле.

– Хорошо!

– Ты хочешь позвонить кому-нибудь?

– Вызовите отца... Раймундо Марсери из церкви Святого Сердца Богоматери!

Толстый поп! Он заставит замолчать подлого подонка легавого! Но станет ли священник вносить за него деньги? Он не похож на человека, готового швырять направо-налево деньги.

Но Пата весьма удивило, что имя священника произвело впечатление на полицейского.

– Он – твой родственник?

– Сам выяснишь, легавый! Кончишь тем, что будешь проверять охрану домов на Стейтен-Айленде!

Полицейский в штатском едва удержался, чтобы снова не ударить сопляка за неслыханную дерзость.

– Я постараюсь выяснить, ладно. Но смотри, нужно, чтобы у тебя были с ним весьма тесные связи. Иначе ничто не спасет тебя от дерьма!

На стене висел платный телефонный аппарат. Рядом с ним на гвозде был подвешен потрепанный справочник Манхэттена. В нем было пятнадцать телефонов храмов Божьей Матери. Божья Матерь Надежды, Лурдская Божья Матерь, Божья Матерь Вечного Спасения... Под названием церкви Святого Сердца Богоматери приводились телефоны самой церкви, приходской школы и дома пастора.

– У тебя не найдется пяти центов? – спросил полицейский.

– Найдется, благодаря вам, – сказал Пат, выуживая монетку из кармана рабочих штанов.

После примерно десяти гудков на линии возник высокий, музыкальный голос с легким акцентом – подошел сам священник.

Пату очень хотелось, чтобы легавый не присутствовал при их разговоре, из которого можно было понять, насколько незначительными были его связи со священником. Он решил говорить с ним тоном старинного друга.

– Отец? Это Пат Конте.

Он сознательно не стал уточнять: "Вы помните меня, не так ли?" Наступила едва заметная пауза, прежде чем священник ответил так, как будто ждал его звонка:

– Да, сын мой. Я помню тебя. Что могу сделать для тебя полезного?

– Я оказался в кое-какой беде, ничего серьезного, в участке на Элизабет-стрит. Детектив говорит, что хотел бы потолковать с вами.

– Передай ему трубку.

Пат повернулся к полицейскому:

– Он хочет поговорить с вами.

Взглянув на лицо копа, он понял, что сделал правильный звонок.

 

Глава 6

Пат вернулся на свой дубовый стул, пока Тони разговаривал со священником. Полицейский склонился над трубкой, намеренно заглушая свою речь. Пат напрягался, чтобы расслышать хоть что-нибудь, но смог поймать лишь несколько слов: "Не слишком серьезное... Он... Думаю, что сможем уладить как-нибудь... Я понимаю..."

Тон копа был крайне уважительным, и Пату показалось, что в голосе полицейского было больше почтительности, чем необходимо было оказывать обычному приходскому священнику. Через пару минут Тони повесил трубку и подошел к стулу Пата.

– Пошли, малыш. Сейчас встретимся с твоим раввином.

Они поехали в личной машине Тони – "плимуте-Купе" 42-го года. По пути полицейский задал ему несколько вопросов о его связях с отцом Раймундо, но Пат чувствовал, что самым разумным было бы оставить все эти разговоры до встречи с жирным священником.

У входа в дом пастора играли дети в штандер, и Тони подъехал к тротуару в зоне их игры. Пара мальчишек выглядела не намного младше самого Пата.

После телефонного разговора со священником отношения полицейского с Патом начали едва ощутимо меняться. Пат уже чувствовал, что больше не является его пленником. Если его и обвинят, то, по всей видимости, дело не пойдет дальше участка.

Отец Раймундо ожидал их в кабинете, в задней части дома. Пара девочек-подростков писали объявления о грядущем благотворительном базаре. Отец Раймундо жестом попросил их выйти.

На стене кабинета висел эскиз домостроительного проекта по борьбе с трущобами на участках, прилегающих к церкви. На других стенах Пат увидел обычную коллекцию картин из жития святых, которую помнил со времен пребывания в сиротском доме. Над столом священника висела бронзовая дощечка с выражением благодарности от Итало-американской лиги. Там же, над столом, на книжной полке были выставлены трофеи, завоеванные командами игроков в мяч и другими командами, входящими в церковную общину. На стене вдоль комнаты висел график начинавшихся соревнований по пинг-понгу.

Тони Вергаро, вырядившийся для этого визита в твидовую куртку и серую шляпу, вежливо обнажил голову.

– Здравствуйте, отец, – сказал он. – Мы не виделись с вами со дня Святого Дженаро.

– Здравствуй, Тони. Так в чем неприятность?

– Ну, на самом деле пустяк. Думаю, что удастся все исправить. Малыш замешан в деле по продаже металлолома фирмой "Континентал". Мистер Алперт думает, что часть стружки пропадает, но пока ничего определенного не обнаружено. Мы не станем обвинять малыша.

Отец Раймундо машинально чертил пятиконечные звезды на зеленой промокашке.

– Ничего более серьезного?

– Это все. Имейте в виду, мы даже не совсем уверены в том, что это делал Пат.

Сам Пат был настолько изумлен сменой тона в голосе детектива, что начал подумывать, не заявить ли о деньгах, которые у него изъяли.

– Ладно, почему бы вам не сказать мистеру Алперту, что мы здесь позаботимся о юном Паскуале? Если Алперт начнет доставлять вам новые неприятности, скажите ему, чтобы позвонил мне.

– Больше проблем из-за него не будет, отец. Возможно, он разработает какую-нибудь новую систему контроля, чтобы было легче вести учет этого металлолома.

– Это все? Других дел нет?

– Нет, отец.

– Тогда ты можешь идти. Оставь здесь юного Паскуале.

Полицейский в штатском снова надел свою шляпу, повернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Священник обернулся к Пату, стоявшему возле стены и рассматривавшему порядок игр по пинг-понгу.

– Твоим отцом был Доменик Конте? – спросил он.

Пат был удивлен. Он думал, что никто не помнит о его отце. Откуда узнал о нем священник?

Он кивнул головой в подтверждение.

– Хорошим человеком был твой отец, – сказал священник. – Он геройски погиб. Ты должен гордиться, вспоминая его.

– Я никогда не знал его, отец. Он погиб, когда я был совсем маленьким. Мама о нем почти не рассказывала. А откуда вы его знаете?

– Твоя фамилия показалась мне знакомой. Твой крестный отец, Паскуале Гальяно, был моим другом еще в Италии. Мы родом из одной деревни, Кастелламаре дель Гольфо. Кажется, сам Господь опекает тебя и вложил твою судьбу в верные руки.

– Похоже на то, отец.

– Твоя мать умерла пару лет назад?

– Уже шесть лет прошло, отец.

– И где же ты жил с тех пор? У тебя есть родственники?

Пат решил, что не повредит рассказать правду. Похоже, если этот священник захочет что-то узнать, все равно добьется своего.

– Жил в Доме Святого Духа в Джерси. Но мне там не нравилось, поэтому приехал сюда и стал работать. Я помнил, что наша семья жила где-то здесь поблизости. Вы собираетесь отправить меня обратно?

– Сомневаюсь, что в Доме Святого Духа кого-нибудь интересует, что с тобой дальше случилось. Ты уже почти дорос до того возраста, чтобы самому устраивать свою жизнь. Ты закончил школу?

– Я посещал ее только два с половиной года, отец.

– Вот это нехорошо. В наше время необходимо образование. Наш народ нуждается в молодых образованных людях. Слишком много итальянцев думают, что ходить в школу – не мужское занятие, что необязательно получать образование. Это неверно. Вот почему евреи настолько обогнали нас в этой стране. Они заботятся об образовании своих детей.

Священник внимательно осмотрел Пата. Юноша был чуть меньше шести футов ростом. Кожа на его лице была белой с румянцем. Волосы постепенно темнели, становясь каштановыми, и ложились кольцами вокруг головы. Зубы были крепкими и немного выступающими, а настороженные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, цветом напоминали черновато-коричневый кофе-эспрессо. Симпатичный парень. Даже в испачканной рабочей одежде он держался так, что чувствовалось, юноша сознает свою привлекательность в полной мере.

– У тебя слишком хорошие способности, чтобы растрачивать их на столь беспорядочную жизнь, которую ты ведешь. Такая жизнь может завести только в тюрьму. Чем я могу тебе помочь?

– Вы ничем мне не обязаны, отец. Я признателен вам за то, что вы сделали теперь для меня, но больше вы не обязаны заботиться обо мне. Мы сквитались.

– Замолчи и сядь. Ты – представитель моего народа. Мы не можем бросать друг друга на произвол судьбы. Это позор и преступление, что никто не поинтересовался твоей судьбой после того, как твоя мать уехала в Нью-Джерси, но она сделала это по собственной воле. У нее была не очень счастливая жизнь; ей казалось, что, уехав, она сможет изменить свою судьбу. Но этот способ никогда никого не спасал. Мы все обязаны помогать друг другу. Ты видел, что случилось сегодня. Знаешь ли ты, что бы произошло, если бы ты остался один в такой ситуации? Если бы я не смог помочь тебе?

Пат кивнул головой с жалким видом.

– Ты приземлился бы в исправительном заведении. Они там не слишком хорошо обращаются с воспитанниками. И не вздумай поверить кому-нибудь, кто скажет, что раз ты несовершеннолетний, дело в полиции на тебя не заведут. Это просто означает, что его не используют против тебя, если когда-нибудь другое дело дойдет до суда. Но записи об арестах и нарушениях законов до совершеннолетия всегда будут оставаться в твоем деле в полиции.

Не пытается ли священник просто напугать его? Зачем он забивает ему голову такой дребеденью?

Отец Раймундо помолчал, задумавшись на несколько секунд, затем решительно хлопнул ладонью по столу. При этом кольца с драгоценными камнями издали резкий звук удара о деревянную поверхность.

– Мне нужен человек для помощи здесь, в приходе. Ты переедешь жить в пасторский дом. Будешь помогать в работе с молодежью. Может быть, наладишь работу атлетических команд. И еще закончишь школу. После этого подумаем о дальнейшем.

Пат пытался поднять голос в знак протеста. "Что он думает о себе, скажите ради Христа, этот жирный священник?" Но отец Раймундо поднял пухлую руку ладонью вверх – жест власти и решимости, предполагавший окончание спора.

– Забери свою одежду и вещи на Брум-стрит и принеси сюда сегодня же до вечера. София покажет твою комнату.

– Благодарю вас, отец. Я скоро вернусь, – вот все, что удалось ему ответить.

Фактически Пат и не намеревался возвращаться в приход, но, войдя в свою неприглядную комнату на Брум-стрит, невольно задумался. У него не было больше работы в фирме. Так как война закончилась, найти новую работу будет много труднее, особенно без характеристики с прежнего места. У него не было денег, ведь Вергаро освободил его от крошечного запаса наличных. Он не представлял себе, как сможет заплатить за комнату в следующем месяце.

Конечно, если он позволит священнику заботиться о его еде и жилье, это не сможет повредить ему, пока он не встанет сам на ноги. "В конце концов, – подумал Пат, – ведь все это временно".

 

Глава 7

Переход от вольной уличной жизни в Маленькой Италии к размеренному, упорядоченному существованию в доме пастора при церкви Святого Сердца Богоматери оказался весьма тяжелым. Раньше Пат проводил вечера, бродя по улицам до двух-трех часов ночи, сидя за кружкой пива, играя в очко или пытаясь овладеть искусством игры на бильярде. Иногда охотился за приглянувшейся проституткой. Такая жизнь была для него естественной и вполне удовлетворяла его потребности. Теперь вдруг оказалось, что он должен приходить в свою комнату не позднее десяти вечера, если не раньше. Часто его засаживали за занятия планиметрией, английским или историей в католическом духе.

Пат ожидал, что вскоре возненавидит такой распорядок, но постепенно такая жизнь начала приносить ему некоторое удовлетворение. Появились люди, которых заботило, что, когда и где он ест, где спит. Это значительно облегчило его существование после столь долгого времени, когда ему приходилось самому решать эти проблемы. Но еще более важным было то, что это случилось после шести лет одиночества, когда никого фактически не беспокоило, что происходит с ним сегодня и что ожидает его завтра. А отец Рэй, казалось, действительно радовался своей роли отца семейства.

Что касается школы, то учение не составляло для него проблем, так как Пат обладал быстрым, любознательным умом, а также богатым опытом уличного существования.

Он пропустил всего полгода занятий в школе, а упорядоченная жизнь в доме пастора при его неусыпном наблюдении за Патом помогала юноше и подстегивала его усердие в овладении знаниями.

* * *

У отца Раймундо в Бронксе жил брат, владевший большой строительной компанией, и на лето священник устроил Пата работать в отделе по производству стальных конструкций.

Проработав в компании до конца июля, Пат ни разу не видел своего босса Сэма Мэсси. Как-то в один из последних дней июля Пат, орудуя ацетиленовой горелкой, прожигал отверстия для болтовых соединений в притолоке уже изготовленной дверной коробки. Он снял очки для защиты от пламени, чтобы отереть пот со лба. И вдруг заметил, что неподалеку от него, видимо, уже некоторое время стоит, наблюдая за ним, мужчина в пальто из верблюжьей шерсти.

– Вам что-то нужно? – спросил Пат.

– Нет. Смотрю, как ты работаешь. Прожигаешь хорошие, аккуратные отверстия – капель металла почти не остается. Это хорошо.

Пат оглядел человека холодными спокойными глазами. Это был плотный мужчина среднего роста с хорошим солнечным загаром на моложавом лице и белокурыми волосами. Он улыбался.

Пат выключил горелку, испустившую при этом обычный протестующий хлопок. Положил ее на одну из стальных балок и прошел на другой конец кучи швеллеров к бригадиру Джиму Кингу – большому белозубому негру.

– Кто этот парень, что стоит там в пальто? – спросил он Кинга.

– Ого, парень! Ты не знаешь, кто это? Тебе следовало бы узнать о нем поскорее! Он – большой босс. Сэм Мэсси!

Пат был рад, что его лицо измазано сажей. Он почувствовал, как его щеки заливает горячий румянец смущения. Вернувшись на рабочее место, он подошел к Мэсси, все еще стоявшему там же и, очевидно, осматривавшему стальные детали.

– Сожалею, что не ответил вам, мистер Мэсси. Не знал, кто вы такой.

Мэсси пренебрежительно махнул рукой, унизанной кольцами.

– Ты поступил совершенно правильно, малыш. Никогда не делись информацией, пока не узнаешь, с кем разговариваешь. Это правильно. Тебе нравится работа?

– Здесь мне платят больше, чем я получал в любом другом месте, – признался Пат, – и мне нравится это... прожигание отверстий.

Мэсси закурил сигарету, наблюдая за ним сквозь пламя.

– Я слышал, что ты хороший работник. Но старайся выбирать балки более подходящие по размеру, указанному на чертеже.

Он указал башмаком на отрезок балки длиной в восемнадцать дюймов, который Пат отрезал при изготовлении притолоки.

– Эти стальные заготовки мы покупаем на свалке, – сказал Мэсси. – Они все разных размеров, поэтому отыскивай в этой куче куски, которые по длине больше соответствуют размерам, проставленным на чертеже. Мы платим за эти заготовки по весу, понимаешь?

– Я знаю, – ответил Пат, – но некоторые из балок сильно проржавели. Это – лучшая из всех, которые здесь валяются.

Мэсси сплюнул в ржаво-красноватую пыль, покрывавшую землю на рабочем дворе.

– Малыш, мы сначала осматриваем все балки, затем их привозят на этот двор. Если она лежит в этой куче, ты спокойно можешь трудиться над ней со своей горелкой. Позволь нам беспокоиться о ее состоянии. Она все равно потом закроется кирпичами и бетоном, правильно? Эта балка не является частью отделки.

Пат пожал плечами.

– Ну что, ты все понял, не так ли? – спросил Мэсси.

Пат заметил, что голос у него мягче и речь более культурная, чем у его старшего брата, священника.

– Все понял, мистер Мэсси, – ответил он, надевая защитные очки и поджигая горелку.

Мэсси махнул рукой, прощаясь под ревущий шум горелки, и прошел к другому концу кучи, где вступил в разговор с Джимом Кингом. По тому взгляду, который Кинг бросил в его направлении, Пат понял, что разговор шел о нем.

Работа была тяжелой, но он трудился с удовольствием. Кроме того, ему нравилось иметь честно заработанные карманные деньги.

Вечерами, тщательно смыв под душем с кожи грязь рабочего двора, Пат надевал узкие спортивные брюки и рубашку и крутился вместе с другими парнями возле кофейни Амальфи на Малбери-стрит. Иногда он участвовал в играх в мяч или гонял шары на бильярде. Временами подростки устраивали игру в очко в задней части одного из общественных клубов квартала.

Случалось, по вечерам отец Раймундо прогуливался вдоль соседних улиц, присаживаясь поболтать с друзьями за чашечкой кофе или рюмкой вина. Когда священник замечал Пата, он только кивал ему, делая вид, что знаком с ним так же, как с другими подростками, большинство которых он тоже знал.

Накануне начала нового школьного года несколько мальчиков постарше решили организовать собственный клуб – Общество американских католиков (OAK) на Малбери-стрит.

– Почему мы должны слоняться все время где попало? Если у нас будет собственное помещение, мы сможем играть в карты, в очко, и во всякие прочие игры и даже приводить туда шлюх, если захочется.

Эта идея пришла в голову Полю Ганчи. Он участвовал в различных сферах общественной деятельности, всегда организовывал танцевальные вечера в церкви или продавал лотерейные билеты. Как и большинство остальных подростков, Ганчи был на пару лет старше Пата. Но потому что Пат был высоким и физически развитым, а также мог победить любого в боксе, его приняли в общество старших как равного.

– Это прекрасная идея, Ганчи, – сказал Пат, – но сможем ли мы платить за аренду помещения, отопление и все прочее?

Ал Сантини уже имел готовый ответ. У него было хорошее чутье на деньги, и он знал, как добывать их, не нарушая закона. В данное время он был "пятидесятипроцентным" брокером, проводившим финансовые операции для более старших своих товарищей.

– С легкостью, – отозвался он. – Для начала все будем скидываться примерно по пятерке на брата в неделю. Если у кого-то не окажется денег, мы некоторое время не будем его исключать. Таким образом будем платить за помещение, правильно? Мы сможем арендовать одну из соседних прогорающих лавок за сотню в месяц, и это максимальная цена. Поначалу возьмем у родственников подержанные стулья и столы, кое-что купим на дешевых распродажах. Позже, когда у нас появятся какие-то деньги, сможем обставить свой клуб по-настоящему шикарно.

– А с чего ты взял, что у нас когда-нибудь появятся бабки, Ал? – спросил Пат.

Лично ему эта идея очень нравилась. Жизнь в доме пастора сильно ограничивала его свободу, а, кроме того, на Томпсон-стрит проживала некая дамочка, которая не имела бы ничего против того, чтобы иногда переспать с ним, если бы они могли оставаться наедине. Трудно было найти комнату, где можно удовлетворить такое желание. Большинство его друзей по соседству вынуждены были жить в одной комнате с братьями или сестрами, а квартиры были слишком малы, чтобы обеспечить хотя бы минимальное уединение. Он вспомнил, как всего неделю назад испортил пару брюк, вымазавшись дегтем на крыше дома Ганчи, пытаясь только пощупать цыпочку. "Слушай, Пат, – сказала тогда она, – я не собираюсь ничего делать на этой крыше!"

После вопроса Пата Ал, прежде чем объяснять свои планы финансирования их клуба, помолчал, чтобы привлечь внимание всех присутствующих.

– Во-первых, мы будем забирать часть выигрыша от игры в карты и другие азартные игры, правильно?

Не ожидая ответа, он стал перечислять дальше источники финансирования, о которых, как показалось Пату, Ал думал очень давно. Пат вспомнил, что Ганчи, выдвинувший идею клуба, был ближайшим другом Сантини.

– Итак, это только для поддержания хозяйства в порядке. Далее, будем подавать пиво, содовую и спиртное с наценкой. Можно установить шкафчики с замками. Если парень пожелает, может хранить в нем начатую бутылку. Затем, позже, мы будем устраивать танцы с платным входом для жителей по соседству. Вот тогда-то у нас и появятся бабки!

На парней его речь произвела сильное впечатление.

– Это, действительно, неглупая идея! – сказал Поли Федеричи. – Возможно, нам удастся скопить столько денег, что мы сможем включиться в какие-нибудь грандиозные проекты обустройства наших районов, например разбить игровую площадку для малышей на пустыре...

Сантини с возмущением сплюнул на тротуар.

– Ты – наивный идиот. Мы собираемся на себя тратить эти бабки. Пусть отец Рэй сам заботится об этих маленьких подонках. Так, Пат?

– Конечно, – подтвердил тот, хотя и почувствовал себя смущенным оттого, что именно его выделили в качестве арбитра в отношениях с церковью.

– Итак, когда мы намереваемся начинать? – волнуясь, спросил Поли.

Сантини отряхнул пепел со своей сигары Нобили – "Итальянской вонючки" – и улыбнулся.

– Случилось так, что мой дядя Карло купил пустую лавку за углом на Гранд-стрит. Он говорит, что сдавал бы ее нам за сотню в месяц.

– Ах ты, хитрый сукин сын! – восхитился Пат. – Ты уже давно все уладил!

– Ну и что в этом плохого? – резонно удивился такой реакции Сантини. – Ведь это хорошая идея, разве нет? Мы можем извлечь из нее всю возможную прибыль.

– Но как ты сам смотришь на это? – допытывался Пат.

– Ты что, думаешь, что я собираюсь облапошивать своих друзей? Ты что, принимаешь меня за клоуна? Незнакомых людей можно и надувать немного. Я могу отщипнуть кусочек от незнакомца, но уж никак не от члена нашей команды!

– Хорошо, – согласился Пат, – думаю, что эта идея потрясающая. Но, если только обнаружу, что ты запускаешь лапы в клубные деньги, предупреждаю, что спущу в сточный люк, да головой вперед! Правильно говорю, мальчики?

Послышался одобряющий гул.

– Иисус Христос, парни. Вы же знаете, что я сам умею делать деньги. Сам играю на рулетке и на скачках и прочее. Зачем я стану обманывать своих же друзей?

– Потому что я никогда не видел, Алли, чтобы ты не выиграл что-нибудь сверх обычного на первом же номере!

Сантини нервно стал теребить свой галстук с ручной росписью.

– Ты что, пытаешься затеять ссору со мной, Конте?

– А что, если и так? – агрессивно ответил Пат.

У него появилось чувство, что настал момент установить свое главенство в клубе. Но Сантини, бывший на полголовы ниже Пата, с желтой от никотина кожей на лице и узкими сутулыми плечами под широким, болтающимся на нем габардиновым пиджаком с накладными плечами, очевидно, был не в настроении тягаться с мальчишкой, младшем его по возрасту.

– Слушай, я просто не хочу пачкать костюм.

Сантини помолчал, ожидая, не зайдет ли распря дальше. Остальные, стоя вокруг них, слушали не без интереса. Не услышав ответа, Сантини снова повернулся к Пату:

– Успокойся. Мы собираемся сделать из этого клуба неплохое местечко для всех, верно?

– Да, конечно, – сказал Пат.

– Когда-нибудь, – сказал Поль Ганчи, – мы вспомним, что основали Общество американских католиков, OAK, прямо здесь, перед кофейней Амальфи на Малбери.

 

Глава 8

Пат закончил приходскую школу при церкви Святого Сердца Богоматери на следующее лето, получив наивысшие оценки по социальным наукам и, по меньшей мере, терпимые – по математике и физике.

За день до выпускной церемонии отец Раймундо попросил его зайти в заполненный людьми кабинет.

– Ты хорошо потрудился, Пат. Семья гордится тобой. Ты ведь мне словно сын. Мой брат тоже доволен твоей работой на него в Бронксе. Имеются ли у тебя планы, чем ты будешь заниматься дальше?

Пат пожал плечами.

– Может, устроюсь на работу в фирму Мэсси. Может, пойду на гражданскую службу. Пока не знаю точно.

– Ты никогда не подумывал о колледже?

– Вы что, шутите? У меня нет на это денег. Мои родители умерли, и вы знаете об этом. Я не смог бы даже школу закончить, если бы не ваша помощь...

– Так ты хочешь поступить в колледж?

Отец Раймундо обнял его за плечи и заглянул в лицо. Пат состроил гримасу:

– Не знаю, хочу ли я. Никогда не задумывался об этом. Никто из знакомых парней, за исключением Поли Федеричи, туда не собираются...

– А ты подумай об этом, сынок. А пока мне хотелось бы, чтобы ты съездил со мной в Нью-Джерси на прием. Это будет прекрасный вечер. Ты встретишься с кем-нибудь из семьи...

Прием должен происходить в Клиффсайд-парке, как раз напротив моста Джорджа Вашингтона, в ресторане Дюка. Его устраивали в честь Вилли Моретти, которого иногда называли Вилли Муром. Он только что выписался из больницы.

Пата и отца Раймундо подхватил "кадиллак" Сэма Мэсси. За рулем сидел коротко стриженный молодой парень с хриплым голосом, которого Пат встречал в механическом цехе в фирме Мэсси в Бронксе.

– Пат, познакомься с Томми Сарацино, – сказал священник. – Возможно, ты встречал его у Сэма. Он – один из наших близких друзей.

Пат кивнул, подтверждая, что они встречались, и сел на заднем сиденье рядом с отцом Раймундо. Машина катилась по Канал-стрит в направлении автострады на Вест-сайд, а затем устремилась на север вдоль реки. Отец Раймундо сидел, крепко ухватившись за ручную петлю, будто опасаясь, что его на повороте выбросит из машины, и с искренним интересом наблюдая за пейзажами, проносящимися вдоль реки. Никто не разговаривал, пока они не доехали до места напротив Сто двадцать пятой улицы, где производился ремонт автострады. Отец Раймундо нагнулся и постучал по колену Пата, жестом обращая его внимание на цементные смесители и мощное строительное оборудование, мимо которых они проезжали:

– Это то, что производит Мэсси.

Но на оборудовании было написано: "ФОРДХЭМ. ПОДЪЕМНОЕ И СТРОИТЕЛЬНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ".

– Я думал, компания мистера Мэсси называется "Мэсси Констракшн".

– Ну, у него много различных интересов.

Они доехали до разворота на мост. Томми продолжал вести машину на север. Отец Раймундо повернулся к Пату:

– Мы заберем моих братьев в Ривердейле.

"Каддилак" взобрался на холм, который вырос перед ними на верхних подступах к Бродвею, и остановился перед оштукатуренной виллой в испанском стиле. Дом был окружен высокой кирпичной стеной, наверху которой торчали вмазанные осколки стекла. Железные ворота открылись по звуковому сигналу машины, и Томми проехал по дуге покрытого гравием проезда к дому, чтобы остановиться под въездными воротами, укрывавшими пару огромных украшенных медью дубовых дверей.

Они без слов дожидались минуту или две. Затем двери отворились, и на пороге появились Сэм Мэсси и другой более высокий и молодой человек, который представился Пату при посадке в машину:

– Привет. Должно быть, ты – Пат. А я – Артур Марсери, младший сын в семье.

Пат обменялся с ним рукопожатием и, повинуясь легкому толчку в бок со стороны отца Раймундо, пересел на откидное сиденье лимузина, чтобы освободить место Сэму по правую руку от своего брата-священника.

Артур сел на соседнее откидное сиденье. Пат оглядывал его краешком глаза. Артуру Марсери было немногим больше тридцати, он отличался высоким ростом, прямым взглядом серых глаз, морщинками возле губ, образующимися при улыбке. Выглядел он так, будто несколько лет назад был еще хорошим атлетом. Однако теперь небольшая прослойка жира немного натягивала ткань его голубой оксфордской рубашки.

Сэм холодно, но дружески кивнул Пату, садясь в роскошно обитую изнутри машину:

– Как дела, малыш?

Очевидно, он не ожидал ответа, поэтому Пат просто улыбнулся. Сэм повернулся к старшему брату.

– Мы заедем за Антонио?

– Нет, – ответил отец Раймундо. – Он придет из Атлантик-хайландо.

– С Доном Витоне?

Раймундо пожал плечами.

До моста было всего пятнадцать минут езды, но уже стемнело. Сэм вглядывался через стекло на сверкающее здание "Ривьеры" Бена Мардена, когда они проезжали перед ним, направляясь в сторону Джерси.

– Это место – золотая жила! – заметил Сэм, обращаясь к братьям: – Но я слышал, там разгорается большая битва.

– И Вилли участвует?

– Не строй из себя дурака. Он участвует во всем в этих местах. И ты это знаешь! – проворчал Сэм.

Минут десять спустя, проехав мост, "кадиллак" остановился на стоянке за запущенным с виду зданием ресторана на дороге № 505. Пат с интересом обнаружил, что там уже было припарковано несколько больших "кадиллаков". Сэм Мэсси удовлетворенно улыбнулся, увидев группу роскошных машин.

– Нас ждет прекрасный вечер. Вижу здесь Джо Желли, Большого Ала, Сантехника Плута. Это обычный съезд? – спросил Сэм.

– У Вилли масса друзей, – ответил отец Раймундо.

Сэм метнул в него острый взгляд:

– У него есть парочка друзей, к которым я, будь на его месте, не рискнул бы повернуться спиной.

Отец Раймундо пожал плечами:

– Не знаю ничего о таких делах.

Они вошли через задний вход, открывавшийся прямо на стоянку, и оказались в большом отдельном кабинете ресторана, украшенном цветными настенными росписями видов Этны, Палермо, Везувия и других итальянских пейзажей, в основном в ярких желтых и синих тонах. Висевшая в одном конце комнаты веселая картинка изображала ослика с тележкой, нагруженной доверху дынями и бутылками с вином. Столы были расставлены в форме банкетной подковы. На столе, находящемся в ее середине, было выставлено блюдо с роскошным антипасто. В каждом углу стоял стол, служивший в качестве бара.

Очевидно, Раймундо с братьями и Пат приехали одними из последних. Около двадцати мужчин расхаживали по комнате, выпивая, смеясь, дружески похлопывая друг друга по спинам.

В углу, в сторонке от бара, стояла группа мужчин во главе с маленьким смуглым человеком с лисьим лицом и широкой холодной улыбкой. Пат был весьма удивлен, увидев, что, когда гость приближался к этому человеку, он склонял голову в легком поклоне и протягивал руку, которую гость крепко пожимал и на краткий миг подносил к губам. Сэм, увидев, что Пат с интересом наблюдает за этой сценой, сказал:

– Это, Дон Витоне. Он очень важный человек в нашей семье. Знает твоего крестного и помнит твоего отца. Я представлю тебя ему.

Сэм терпеливо ждал, пока не поредела толпа, затем взял Пата за руку и подвел его к Дону Витоне. Подобно другим, Сэм быстро поднял руку Дона Витоне к губам в приветствии, но Пат успел заметить, что в действительности он не поцеловал ее.

– Дон Витоне, это Пат Конте. Он – сын Доменика Конте.

– Полицейского? Я помню его. Это был хороший человек. Он погиб во время работы, если не ошибаюсь.

– Именно так. Если вы не забыли, Паскуале Гальяно был крестным мальчика...

Дон Витоне приподнял узкие брови и улыбнулся тонкогубым ртом, но, казалось, этот факт его не заинтересовал.

– Мальчик заканчивает школу в приходе Богоматери, где служит мой брат Раймундо.

– О, да. Это в моем районе. Напомни мне послать отцу Рэю чек для нового алтаря.

– Он здесь. Может быть, вы сами дадите ему пек попозже.

– Твой брат поддерживает кандидатуру ирландца на выборах мэра? – спросил Дон Витоне.

Сэм кивнул.

– Это правильный поступок. Думаю, что мы будем сотрудничать с ним, как и раньше. Кроме того, выдвигается кандидатура итальянца.

– Имеем ли мы кого-нибудь на другой стороне?

– Там есть друзья, но мне кажется, что мы сможем на этот раз легче расправиться с оппозицией. О'Дуайер производит весьма хорошее впечатление.

Дон Витоне сверкнул тонкой улыбкой и позволил себе немного пошутить:

– Ты видишь, где он теперь? А начинал он копом, как отец этого мальчика.

Сэм вежливо улыбнулся и сказал:

– Я считаю, что он хороший человек и может оказаться полезным. Вы сами помните в Неаполе, в прошлом году...

– Это без сомнения, – ответил Дон. – С ним хорошо сотрудничать, но все же он не один из нас. Никогда не доверял слишком многое этим Микам. В конце концов, полагаться можно только на семью. Пошли, приступим к еде.

Он взял обоих за руки и повел к столу.

 

Глава 9

Это была еда, подобной которой Пат ни разу не видел в жизни. После холодных и горячих закусок, включавших крошечные омлеты, фаршированные артишоки и грибы, маленькие пирожки с сыром, оливки, колбасы и салями различных сортов, маринованные овощи, сыры и другие неизвестные ему деликатесы, гости приступили к обеду. В него входили роскошные традиционные итальянские блюда, жареный тунец, мясо, фаршированное устрицами, кремовые пирожные, ромовые бабы. После обеда подали ликер Самбукка и сигары. Пат не пропустил ни одного блюда.

– Ты хороший едок, малыш, – заметил Артур, смеясь.

Они сидели рядом на одном углу подковы, справа от Дона Витоне. После представления Витоне Сэм почти не разговаривал с Патом, и Артур старался как мог, чтобы тот чувствовал себя поуютнее, часто обращаясь к нему с шутками или вопросами.

– Ты никогда не думал о работе в полиции, как твой отец? – спросил он, наливая ликер.

Пат отрицательно тряхнул головой, проглотил сладкий ликер и ответил:

– Я никогда не знал отца и, если вы мне простите такую вольность, никогда не сходил с ума от легавых.

Артур рассмеялся.

– Я и сам не восторгаюсь ими до потери рассудка, но так случилось, что именно я служу сержантом в пятом участке. Ты знал об этом?

Пат уставился с любопытством на своего новообретенного "кузена".

– Почему так случилось?

– Тогда была депрессия. Мне в те годы не очень-то улыбалась мысль работать на Сэма и семью. Хотелось создать себе жизнь по собственному сценарию. Вначале все, кроме отца Рэя, встали, на дыбы, но позже поняли, что я смогу сделать много полезного на своем посту.

Пат с любопытством взглянул на него:

– Много полезного?

– Да, для семьи. Никогда не мешает иметь в департаменте своего человека. Если мы перестанем заботиться друг о друге, никто не придет к нам на помощь, правильно?

И Пат из этой беседы сделал вывод, что его самого теперь также рассматривают как члена семьи.

– Знаешь ли, – сказал Артур, наливая ликер в рюмку своего юного друга, – мы могли бы задействовать еще несколько умных, честолюбивых итальянских юношей в полицейской службе. Сейчас такие времена, что там всем заправляют ирландцы. Те дела, которыми они не могут управлять, контролируются евреями. Имея в городе два миллиона итальянцев, мы обязаны добиться большей представительности наших в департаменте, особенно среди начальства.

Артур – единственный из всех, кто разговаривал с ним как со взрослым, и Пат оценил это. Но сама тема беседы мало интересовала его.

– У меня хватает и своих собственных забот и без того, чтобы беспокоиться еще о двух миллионах собратьев.

Артур положил на стол вилку и внимательно посмотрел на него:

– Малыш, тебе надо еще очень многому научиться. Нам всем нужна помощь; люди, подобные нам, должны ближе держаться друг к другу, чем другие. Каждый, конечно, должен идти своим путем, но, если будем помогать друг другу, каждому будет легче. Возьми, например, себя самого. Где бы ты сейчас был, если бы мой брат не протянул тебе руку? Возможно, в тюрьме. Во всяком случае, за тобой числилась бы запись об аресте, и никакое будущее уже тебе не светило бы. У тебя хорошие корни. Не отбрасывай преимущества своего происхождения. Ты – счастливчик, что у отца, хоть он и умер, множество друзей, а у крестного важные связи.

– Ну и что с того? – спросил Пат, все еще невозмутимый.

– Как ты думаешь, кто платил за твое обучение в приходской школе?

Пат повел плечами.

– Не знаю. Думаю, отец Раймундо...

– Не будь простачком, малыш, – прервал его Артур. – Церковь нуждается в деньгах не меньше других. Думаешь, ты случайно встретился с Доном Витоне именно сейчас?

Пат задумался. Он считал, что это был простой случай.

– Знаешь ли ты, что это означает – он взял тебя за руку и пошел с тобой к столу? Знаешь, что означает факт, что ты сидишь за одним столом с моими братьями и со мной? Это означает, что Дон Витоне оказывает уважение нашей семье и признает тебя ее членом.

Пат уже не мог более сопротивляться ощущению тепла при мысли, что его включили в эту избранную группу, – чувству, которое никогда не испытывал раньше.

– Послушайте, конечно, я благодарен... – начал было оправдываться он.

Но Артур прервал его излияния:

– У тебя до сих пор молоко на губах не обсохло, малыш. Ты не знаешь всей истории. Но, если все выслушаешь и будешь следовать нашим советам, у тебя будет хорошее будущее. Ты умен, силен и происходишь из хорошей семьи. Все это очень важно. Так что если я сделаю тебе предложение, не вздумай строить из себя умника. Мы говорим о серьезных вещах. Толкуем о твоем будущем. Хочешь стать дешевым ничтожеством, чтобы никто не стоял за тобой, существом безо всякой власти, кроме той, которую имеешь в своих руках, безо всякого уважения к себе, – пожалуйста, пусть будет так! Но я советую тебе поумнеть!

И вдруг Пат увидел другую, совсем не безобидную сущность доброжелательного Артура, которой не замечал прежде, – стальную сердцевину внутри венка из улыбок и холодный свет за дружески сверкающими сочувствующими глазами. "Этот прием, – вдруг осознал Пат, – означает нечто гораздо большее, чем простую выставку обжор. Скорее он напоминает большой совет некоего средневекового правительства".

Он начал понимать, что все, что говорилось на этом приеме, нельзя принимать буквально. Все эти беседы, жесты, подмигивания и улыбки были частями какого-то сложного кода, который можно изучить только после долгих лет практики.

Часто смеялись по поводу большого приема в Гаване. Очевидно, многие из них присутствовали там на празднестве, но из того, что они рассказывали, было ясно, что эта поездка означала больше, чем простое развлечение.

– Ты видел этого огромного парня?.. Да, он смотрелся великолепно. Он становится похожим на настоящего негра на том ослепительном солнце... Как там поживает Вилли?.. Тот парень просто с приветом. Он прекрасный человек, но никогда нельзя сказать, что скажет или сделает в следующую минуту... А как насчет того маленького еврея, он был там?.. Ты шутишь? Этот наш верзила и шага не ступит без его совета. Иногда я задумываюсь, кто из них босс на самом деле... О, он делает массу вещей, ты понимаешь, что я имею в виду? Мы должны играть с ними в мяч тоже... Ну, это новая затея, не то что было в старые дни...

Пат немного захмелел от выпитого вина. Беседа клубилась возле его ушей в густом облаке сигарного дыма. Его голова начала клониться на грудь – одолевала сонливость. Затем он ощутил, как твердой, сильной рукой Артур схватил его за подмышку.

– Вставай, малыш, пошли. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то подумал, что ты не умеешь пить. Поехали домой.

Пат проспал весь обратный путь домой, пока братья тихо сплетничали, обсуждая подробности приема.

Последняя фраза, которую он запомнил, была произнесена Сэмом, высунувшимся из окна машины возле дома пастора.

– Заботься о себе, Рэй, – сказал он отцу Раймундо. – И дай мне знать, если тебе понадобится помощь в этом деле с ирландцем. Я тоже, знаешь ли, могу быть патриотом...

 

Глава 10

После этого обеда многое изменилось в жизни Пата.

Через несколько дней после приема в Джерси отец Раймундо позвал его к себе в кабинет.

– Ты помнишь, что Артур готовил с тобой о службе в полицейском департаменте?

Пат кивнул.

– Мне хотелось бы, чтобы ты обдумал эту идею очень серьезно. Уверен, что тебя примут. Работая в департаменте, ты можешь параллельно обучаться в колледже. Это было бы очень важным для твоего будущего. Конечно, я не имею власти над тобой, но можешь поверить, когда я говорю, что это хорошее дело. Кроме того, прошу тебя сделать это для меня. Как дань уважения за все, что я сделал для тебя.

– Мне не очень нравятся копы, отец. По крайней мере, то, что мне известно о них на данный момент. Знаю, что мой отец был одним из них, но это было слишком давно.

Священник развернулся в кресле к окну и бросил взор на улицу.

– Думаю, что ты поймешь, что сделал правильный выбор, – сказал он, игнорируя замечания Пата. – Найдешь бланк заявления о приеме на столе в своей комнате. Заполни его и принеси сюда.

Пату было трудно определить свое отношение к священнику. Он не мог сказать, что любит его. Но между ними возникла такая близость, подобно которой он никогда ни к кому не испытывал. И все же при этом они редко говорили о личном, а иногда священник вообще не разговаривал с ним по целой неделе подряд. Но Пат знал: то, что велел ему отец Раймундо, он должен сделать. В его же интересах следовать советам священника.

* * *

На следующей неделе он держал экзамен в Полицейскую академию на Хьюберт-стрит, в нижнем Ист-сайде, недалеко от прихода Богородицы, и спустя три месяца был принят в декабрьский набор.

Здание академии было старое обшарпанное, а комнаты чем-то напоминали Пату о днях, проведенных в сиротском доме в Джерси.

В первую неделю обучения всех курсантов академии послали в бюро для экипировки вблизи Центрального управления на Брум-стрит.

Пат удивился, что все предметы экипировки, которыми ему полагалось пользоваться, должны были быть куплены на его собственные деньги. Ничто не раздавалось бесплатно. Даже булавка, пристегивающая к форме значок полицейского, стояла пятнадцать центов. Все вещи, включая синюю униформу, которая понадобится ему позже, стоили более пятисот долларов. В экипировку входили: два ремня – один для оружия, другой для брюк; кобура; наручники и футляр для них; подсумок для амуниции на двенадцать барабанов с патронами (которые требовалось всегда иметь при себе каждому полицейскому); все предметы одежды для плохой погоды; перчатки; дневная и ночная (тяжелая) дубинки и револьвер на выбор – или "смит-и-вессон", или "кольт 38".

Когда курсанту выдавался револьвер, он ощущал странное волнение, подобное тому, которое испытываешь в быстро спускающемся лифте. Все беседы курсантов во время еды бутербродов героя вертелись вокруг проблемы, какое оружие будет носить каждый, когда закончит практику. Горячие дискуссии возникали в определении преимуществ ношения кобуры под коленом, плечом или в паховой области.

Пат понимал, что именно вызывало это воодушевление. Смертельная власть в руке, возможность исправления несправедливости, мщения за оскорбления, личную незначительность. Теплая из орехового дерева ручка пистолета была как рука сильного доброго друга.

Половина парней уже просадили целые состояния на кобуры ковбойского типа, подсумки модели Панчо Вильи, модные затейливые свистки и громадные ночные дубинки.

Курсант Берри Бурке был поглощен закупками целой пригоршни миниатюрных полицейских значков в форме застежек для галстуков и других видов ювелирных украшений для себя и членов своей семьи. Высокий белокурый новичок был возбужден не меньше ребенка из трущоб, оказавшегося на выставке Продовольственной и сельскохозяйственной ассоциации Шварца.

– Эти вещи великолепны, и они позволят людям знать, что твои родственники некоторым образом связаны с полицией. Не собираешься приобрести несколько таких же вещиц? – спросил он Пата.

– Нет, – ответил Пат, – у меня нет семьи.

На самом же деле он раздумывал, понравится ли отцу Раймундо маленькое распятие с полицейским значком в центре.

Бурке с жалостью взглянул на него:

– Ты не шутишь? Никакой семьи вообще?

– Отец был колом. Погиб в тридцатые годы. Похороны по инспекторскому ритуалу и все прочее.

На Бурке его слова произвели впечатление.

– Христос! Держу пари, что у тебя среди начальства полно серьезных покровителей-крючков!

Пат пожал плечами.

– Разве что один, которого я знаю.

Внезапно он понял, что сержант Артур Марсери был именно таким покровителем-крючком, о котором часто говорили эти парни.

Даже на уровне курсантов было известно, что юные практиканты получат хорошие назначения только при наличии у них важных покровителей – "крючков" или "раввинов" – наверху, которые могли бы замолвить словцо.

Вначале Пат удивлялся, почему хвастает своим умершим и совершенно не знакомым ему отцом, но потом понял, что если его старик и сделал ему когда-то что-то хорошее, так это именно сейчас.

Пат был смущен тем, что отцу Раймундо пришлось так сильно потратиться на все эти предметы экипировки, которые требовались для обучения.

– Не беспокойся, глупыш. Сможешь отдать мне долг позже, когда будешь работать, – успокоил его священник.

 

Глава 11

Пат провел первые несколько дней обучения, углубившись в изучение уголовных законов, организации полицейских сил, определения степени наказаний, законов об арестах, случаев законного применения силы, конституции США и мероприятий при несчастных случаях и ранениях гражданских лиц. Кроме того, он пытался овладеть искусством заполнения журнала ежедневных донесений, в котором каждый полицейский должен был описывать, вплоть до мельчайших подробностей, свою деятельность за прошедшую рабочую смену.

– Если вы вышли пописать, это тоже должно быть записано в книгу, – наставлял курсантов комиссар полиции О'Брайен.

Каждый вечер Пат приносил домой груды учебников: законы о наказаниях, уголовный кодекс, административный кодекс, регулирование уличного движения в Нью-Йорке, законы о транспортных устройствах и их движении в штате Нью-Йорк и справочник по оказанию первой помощи пострадавшим. Проходя мимо клуба, он лишь взмахом руки приветствовал своих дружков из квартала. Запирался на весь вечер в своей комнате и занимался, не обращая внимания на их провоцирующие возгласы под окнами.

– Прячьтесь, парни, спасайся кто может! Сюда идет Закон! – кричал Сантини.

Но теперь в их голосах звучали нотки уважения: ватага была потрясена его поступком, несмотря на врожденную ненависть к легавым. Ведь один из них проник в тайны, закрытые для остальных синей формой и значком полицейского.

– Я знаю Пата, – говаривал Поль Ганчи, – коп не коп, но он никогда не пойдет против своих дружков.

Пат изучал начала классической полицейской науки, Но за все это время ни один из инструкторов ничего не рассказал им о взятках, дармовой пище и напитках или об "обработке" заключенных для склонения их к "сотрудничеству". "Интересно, – думал Пат, – когда же будут рассказывать об этом, на курсах усовершенствования, быть может?"

Но ему не пришлось долго оставаться непосвященным в эти аспекты полицейской науки.

Комната со шкафчиками для личных вещей курсантов и столовая за углом, на Бекстер-стрит, по существу становились для них дополнительными классами.

Нескольких курсантов на время послали в помощь полицейским, после чего они вернулись в академию для продолжения обучения. За время практики у них сложились впечатления о будущей специальности, весьма отличающиеся от тех принципов, которым их обучали в академии.

КРАТКИЙ КУРС ЛЕКЦИЙ О ПОБОЧНЫХ ДОХОДАХ, ПРОЧИТАННЫЙ КУРСАНТАМИ, ВРЕМЕННО СЛУЖИВШИМИ НА ПРАКТИКЕ В ПОЛИЦИИ, ДЛЯ НЕОПЫТНЫХ НОВИЧКОВ

– Послушайте, мне страшно не повезло, что моя форма так прекрасно подогнана по фигуре. В первый же день все складывалось весьма удачно. Позвонили и сообщили об ограблении лавки, торгующей радиоэлектронными товарами. Хотелось бы мне, чтобы вы хотя бы взглянули, на что было похоже это заведение! Там все было полностью разгромлено: везде валялись эти хорошенькие маленькие приемники, магнитофоны и прочая роскошь. А я не смог вынести оттуда почти ничего – всего пару портативных приемников – и все из-за этой проклятой формы! Но все равно день был удачным – получу не меньше сотни баксов, если удастся толкнуть эти вещички. Но как досадно, что я оказался в этой проклятой форме!

– Так вот, я водил машину сержанта, понимаете? И когда мы подъезжали к какой-либо торговой лавчонке, дешевой закусочной, табачной или кондитерской лавке, он приказывал остановиться: "Постой-ка минутку!" Затем, минуты через две возвращался, довольно улыбаясь. Как-то проезжали мимо салуна, так он вынес оттуда огромную флягу со спиртным, наподобие большого баллона для колы. Подлюга, он дал мне отхлебнуть из нее, а в конце смены сунул пятерку. И это все, что мне досталось за всю эту паршивую ночь!

– Послушайте-ка лучше меня: первым делом надо поскорее вылезти из формы рядового. Никогда не добудешь настоящие бабки, если останешься простым копом. А верный способ получить повышение – арестовать какого-нибудь "крутого", а еще лучше пристрелить. Только следует обязательно при себе иметь выброшенное каким-нибудь преступником оружие или нож, чтобы тебя не накололи, если, не дай Бог, затеют разбирательство в департаменте. И еще одна важная вещь. Если вы стреляли в кого-то, не забудьте потом произвести парочку подстраховывающих выстрелов. Об этом написано в правилах. Лучше бы убедиться, что вы его действительно убили, ведь может найтись такая крыса, что настрочит в департамент жалобу на грубость обращения полицейских!

– Мой отец был копом. Он велел мне никогда не брать "грязные" деньги – ну, знаете, у торговцев наркотой, проституток. Но в наше время все переменилось. Кому теперь дело до того, что коп поиграет немного или трахнется? Что касается наркотиков, то ими я заниматься не собираюсь, разве что речь пойдет о больших бабках. Вот если попадешь на работу в отдел по борьбе с наркотиками, тогда другое дело. Там, если не будешь брать взятки, остальные копы устроят тебе ад на земле!

– Чем бы я действительно хотел заняться, так это борьбой со шлюхами. Сделаешь парочку арестов за ночь, и иди гуляй! Цыпочки всегда признают показания полицейских справедливыми, поэтому на заседания суда можно иногда и не приходить. Кроме того, иногда удается трахнуть одну-другую, что и вовсе приятно. Собираюсь при этом заталкивать значок подальше в задницу так, чтобы сперва трахнуть как следует, а потом арестовать.

– Борьба со шлюхами – это же чушь собачья! Сплошная мелочевка! Игорные дома – вот где лежат большие деньги, и, заметьте, они – чистые! Христос! Кто же в наше время не играет? Когда меня посылали в группу охраны уличного порядка, в девяноста процентах случаев в задней части любого полицейского участка копы бились в очко!

– А вот я знаю спокойное и доходное дело. Заканчивая службу, будешь иметь меховые шубы, телевизоры, холодильники и любое прочее роскошное дерьмо – все, чего душа пожелает. Знаете, о чем я толкую? Черт подери, об этих толстозадых, которые работают в страховых компаниях! Им-то какое дело, если после взлома из дверей вынесут несколько неучтенных вещей? Конечно, пока они находятся под надежной защитой закона!

 

Глава 12

До окончания академии Пату лишь один раз было поручено задание. Он должен был следить за порядком на улице во время голосования в здании школы в Квинсе, на территории Сто седьмого участка.

Впервые итальянцы действительно активизировали свою политическую деятельность. В результате перед выборами сформировалась представительная группа кандидатов. Эд Карси был выдвинут от республиканцев, Фердинанд Пекора – от демократов. Действующий мэр Винсент Импеллиттери выступал как независимый кандидат. При этом он буквально шел по пятам за О'Дуайером. Последнему пришлось отказаться от выборов – внезапно он почувствовал, что воздух Мексики для него гораздо полезнее. Его назначили туда послом после шокирующих и запутанных слушаний в суде о многомиллионных взятках, полученных полицией от бруклинского букмекера Гарри Гросса.

Выборы проходили гладко, без инцидентов, и Вилли Дуган – ветеран-патрульный, работавший в паре с Патом, пригласил его перекусить.

Во время обеда Дуган заказал себе отбивные на косточке, пирог и кофе. Пат попросил официанта принести витое сахарное печенье и чашку кофе.

– Разве ты не проголодался, малыш? – спросил Дуган.

Пат молча пожал плечами.

– Разорился вдрызг? Не беспокойся, транжира. Сегодня платить буду я.

Тогда Пат повторил заказ Дугана.

– Вы, итальяшки, должны сегодня закатить себе шикарный пир, точно, – сказал Дуган, запихивая в набитый рот грязным пальцем пригоршню жареного картофеля.

Пат продолжал молчать. Он не собирался вступать в расовую баталию с тупоголовым Миком.

– Ручаюсь, тебе кажется, что эти парни – настоящие боги, прелестные невинные цветочки, ведь так?

Пат разрезал отбивные на аккуратные квадратики. Мясо было серым и слишком пережаренным, но он чувствовал, что не стоит отсылать его на кухню. Дуган ткнул в рубашку практиканта кончиком ножа. От него несло бурбоном, и Пат догадался, что во время многочисленных отлучек в туалеты в течение обходов он наверняка "причащался" из своей фляжки.

– Вот что, я хочу тебе кое-что рассказать. Обычно я работал от восьми до семи на севере Западного Гарлема, откуда выдвинули вашего комми Маркантонио. То были последние выборы, в 46-м. Знаешь, как он попал тогда в депутаты? Точно так же, как те другие крысы – комми в России. Джо Маккарти знает толк в том, о чем говорит. Они выбили душу из какого-то недотепы-республиканца, потому что тот не хотел уступить свое место для Маркантонио. Парень умер. Его звали Скотториджио. А знаешь, кто благословил это убийство? Ваши же соплеменники – Дженовезе, Костелло и этот бандит Майк Коппола.

Дуган доверительно придвинулся к нему поближе.

– А знаешь, откуда мне это стало известно? Я принимал участие в расследовании. Но был всего лишь тупым Миком и не знал, в чем суть дела. Я начал по очереди спрашивать свидетелей, и они навели меня прямо на тех парней, которые убили Скотториджио. Начальство мне сказало, что я иду по неверному следу, мол, это был, наверное, какой-то комми из радикалов. Но я-то видел, как всего за день до убийства этот бандит Майк толковал с этими парнями. У меня было готово почти все для сенсационного ареста. Я стал дальше развивать свою версию. Уперся лбом и не отступил даже тогда, когда судья посоветовал закончить это дело. Собрался было идти прямо к Хогану со своими материалами. И знаешь, что случилось? Меня сняли с этого расследования. Затем нашли в моем журнале некоторые несоответствия с действительными поступками. Потом устроили слушание, и-я загремел снова в патрульные в эти проклятые Богом места, чтобы гнить здесь до самой пенсии. Если захочешь когда-нибудь получить золотой значок на раскрытии убийства, сперва разнюхай, кто стоит за ним, малыш.

Пат глядел на него широко раскрытыми глазами.

– Бог мой, Дуган, а я-то думал, что вы, ирландцы, держите весь департамент в своих руках!

* * *

На следующий день Пат прочел, что Импеллиттери победил с огромным отрывом от остальных кандидатов. Маркантонио, возможно, в результате истерии, поднятой Маккарти против коммунистов, проиграл некоему Доновану.

Окончание академии Патом совпало в отставкой комиссара полиции О'Брайена. Молодые полицейские, окончившие академию за пару лет до Пата, раскрыли несколько дел, указывавших на чрезвычайно сильную коррумпированность полиции.

В полиции производили множество перемещений, офицеров перетасовывали, как буквы при игре в скрэббл. Тем не менее, коррупция процветала, и, что достаточно странно, за все время этой передряги не был арестован ни один букмекер.

Но множество высших офицеров подали в отставку, а один даже застрелился после того, как его принудили свидетельствовать против своих же коллег-офицеров.

Уильям О'Брайен, выступая на выпускном вечере перед сияющими молодыми полицейскими и их не менее счастливыми родственниками, повторил знаменитую фразу последнего честного мэра Фьорелло Ла Гардии.

– Вы – лучшие люди Нью-Йорка.

– Будьте преданными полицейской службе и ее традициям, а самое главное, будьте честными, – призвал он юных офицеров.

– Раздутое дело о коррумпированности полиции бросило тень на большинство полицейских – прямых, честных, смелых и трудолюбивых, – сказал О'Брайен далее. – В таких обстоятельствах мое положение комиссара полиции стало невыносимым.

И тут же, на вечере, объявил о своей отставке, прямо перед огорошенными выпускниками.

 

Глава 13

На стене академии расклеили списки выпускников, получивших первые назначения. За три недели до выпуска курсанты, представлявшие, что происходит, связались со своими покровителями – "крючками" или "раввинами", – пытаясь повлиять на собственные распределения. Некоторые даже преподнесли в дар покровителю пару бутылок виски или конверт с наличными для большей уверенности в том, что получат хорошие места. При распределении учитывались такие параметры участков, как близость к дому, загруженность работой, возможности продвижения по службе и доходность в результате получения взяток.

Артур Марсери, служивший лейтенантом в участке один – семь привилегированного района, расположенного в модном Ист-сайде, был "раввином" Пата, и специально звонить ему по поводу распределения не пришлось.

– Могу взять тебя сюда, в один – семь, Пат, – сказал ему перед распределением Артур, – но это будет плохо выглядеть. Кроме того, ты можешь прекрасно начать службу в месте, где чувствовал бы себя как дома, где тебе было бы все знакомо. Я хотел бы устроить тебя в Пятый на Элизабет-стрит, на твоем заднем дворе, годится?

Таково было решение Артура, и Пат не возражал, хотя и беспокоился о том, что произойдет, если ему придется задержать кого-нибудь из своих дружков – членов Общества американских католиков – или еще кого-либо из знакомых. Было очень удобно, что участок находился всего в нескольких шагах от церкви, а кроме того, Пат хорошо знал прилегающий район.

Практически он уже был знаком со зданием участка на Элизабет-стрит. Иногда ему хотелось знать, работает ли там до сих пор тот сукин сын в штатском? Если да, то что бы он сказал, если бы Пат в форме полицейского подошел к нему и попросил вернуть те восемьдесят баксов?

Пата приписали к команде участка. Лейтенант с кислой физиономией велел ему доложить о своем назначении офицеру, занимающемуся кадрами.

Первую неделю Пат должен был работать в смену от четырех дня до двенадцати ночи, что его вполне устраивало. Он сообразил, что сможет вставать попозже, отдыхать после полудня и, может быть, даже немного пошляться по улицам после работы. Его интересовало, каких женщин можно встретить на улице в такое время и можно ли провести с одной из них пару часов после полуночи. Проституток, занятых в шоу-бизнесе? Официанток коктейль-холлов? Стюардесс? Обычных шлюх?

Он явился в участок пораньше, стремясь поскорее приступить к настоящей работе, а кроме того, его одолевало любопытство. До переклички оставалось полчаса, и он провел это время в комнате ожидания, которая была общественным нервом всего участка.

Неторопливо Пат перечитал все объявления, расклеенные по стенам. Объявления о розыске преступников и детей, бежавших из дому, были обтрепанными и покрылись пылью. Пат подумал, что от этих детей, наверное, уже могли удрать их собственные отпрыски. Ему казалось, что эти же объявления висели здесь и в первый раз, когда его привезли сюда в тот незабываемый день. Он заметил, что в комнате с тех пор прибавилась машина-автомат для чистки обуви, запускающаяся от монеты, и потратил некоторое время для нанесения ослепительного глянца на свои и без того совершенно чистые служебные ботинки. Рядом с этим автоматом стояло зеркало, позволявшее полицейскому оглядеть себя в полный рост в последнюю минуту перед выходом на задание.

Сначала он был потрясен, увидев в зеркале легавого в синей с золотом форме и серебряным значком. Он выглядел как плакат, агитирующий рекрутов идти на полицейскую службу. Отражение не имело никакой связи с его внутренним представлением о собственной внешности. Но Пату пришлось по душе то, что он увидел, – темноглазого, высокого, широкоплечего парня, видимо, физически сильного, здравомыслящего, но смелого. Пат был доволен, что не пожалел лишних двадцати пяти долларов на подгонку рубашки к своим узким бедрам. Между рубашкой и телом было предусмотрено наличие некоторого пространства, позволяющего скрыть под ней оружие или другое устройство.

Сержант Гарри Гофман, проводивший перекличку, выглядел весьма прилично. Это был круглолицый блондин лет около сорока в очках с роговой оправой. Очки придавали ему вид скорее клерка, принимавшего жалобы покупателей в универмагах Мэйси, чем сержанта, проводящего перекличку у стола в участке на Элизабет-стрит.

Сержант, протянув Пату карту участка, на которой были указаны различные секторы и посты пеших патрульных, сказал:

– Мы даем тебе пост на Гранд-стрит, Конте. Поговори с кем-нибудь из более опытных полицейских. Он расскажет тебе о твоих обязанностях. Я же дам один маленький совет. Делай как можно меньше, пока не разберешься, что происходит. Перед тобой лежит длинный рабочий путь, пока дослужишься до пенсии, и лучше не портить послужной список в первый же день службы.

Полноватый и добродушный с виду полицейский постарше, приноровившись, чтобы идти с Патом в ногу, выходя из комнаты, в которой происходила перекличка, спросил:

– Какой пост он дал тебе, малыш?

Пат ответил полицейскому, и тот удовлетворенно кивнул:

– Я дежурю на следующем посту – в направлении к Центр-стрит. Если хочешь со мной пообщаться, пойдем вместе обедать. Учти, на Малбери есть хорошее местечко, где подают пасту и делают нам скидку. Я могу рассказать тебе о том, что у нас здесь происходит. Меня зовут Ленни Доницетти. Меня прозвали здесь Донни. А ты сын Дома Конте, ведь так, малыш?

Пат утвердительно кивнул, удивляясь, откуда Доницетти раздобыл эту информацию.

Сам пост показался ему несложным. Он наизусть знал здесь каждую витрину, но с ужасом ожидал момента, когда столкнется с кем-нибудь, знакомым с дней "гражданки".

Некоторые люди, которых он по-соседски знал в лицо, проходя мимо, смотрели на него с удивлением. Они как бы пытались связать знакомое лицо с каким-то воспоминанием. Но никто не заговаривал с ним.

В восемь часов Пат позвонил в участок и сообщил, что идет обедать к Паолуччи на Малбери. Он появился там на несколько минут раньше Доницетти, но официант с орлиным носом, обращаясь с ним так, будто знал о его приходе, провел его к маленькому столику в глубине длинного, ярко освещенного зала.

– Подожди здесь, сынок. Донни скоро будет. Хочешь почитать газету? А выпить? Стакан вина?

Пат ответил, что просто подождет. Сел и стал заполнять ежедневный журнал неинтересными подробностями своих обходов вплоть до этого часа. Казалось, что во время дежурства он ничего не делал. Но, когда его действия были добросовестно зафиксированы, все стало выглядеть так, как будто это был напряженный, хотя и не очень впечатляющий вечер.

Он прогнал нескольких пьяниц, заснувших у входов в рестораны. Заметил номер подозрительного "кадиллака", три или четыре раза подряд объехавшего квартал. Подсказал группе туристов, как добраться до Чайнатауна. Обязал смотрителя многоквартирного дома вынуть разбитые стекла из окна одной квартиры. Помог малышу поймать его удравшего щенка. Проверил ручки дверей на всех лавках, закрывавшихся на ночь в его секторе, и визуально проконтролировал сквозь окна их внутренний вид.

Посоветовал мужу, пытавшемуся взломать дверь собственной квартиры, забаррикадированную, видимо, его супругой, пойти куда-нибудь протрезвиться, пригрозив забрать его в участок за нарушение общественного порядка. Мужик среагировал на форму Пата и, спотыкаясь, начал спускаться по лестнице, пьяно бормоча себе под нос:

– Вернусь позже. Убью эту суку. Поганая, долбаная шлюха!

Как только он исчез, дверь, все еще закрытая на цепочку, немного приоткрылась. В щелку на Пата уставилось залитое слезами и потеками макияжа лицо, обрамленное светлыми у концов, но черными у корней волосами. Он смог разглядеть, что на ней были только желтые трусики-бикини и белый лифчик. Часть тела, ограниченная щелью шириной в шесть дюймов, выглядела крепкой и здоровой. Живот был гладким, розовым, без морщин, с глубокой впадиной пупка. Пат засомневался, действительно ли перед ним была шлюха.

– Он ушел? – спросила женщина.

Пат кивнул утвердительно.

– Хорошо... благодарю вас, – сказала блондинка, сверкнув ослепительной улыбкой. – Мне кажется, я вас где-то видела.

И она медленно закрыла дверь.

Пат не включил эту часть происшествия в свой журнал.

Он успел закончить отчет, когда дверь открылась и в нее ввалился Доницетти. Его лицо по-прежнему освещала, казалось, постоянная улыбка, указывающая на неистребимое добродушие.

 

Глава 14

Донни был настоящим кладезем информации о деятельности участка и был хорошо осведомлен о происхождении Пата.

– Первое, что надо сделать, – это записать тебя в Колумбийскую ассоциацию, – сообщил Донни, запивая фразу щедрым глотком красного вина, налитого в стаканы, стоявшие на столе.

Пат уже знал, что это была итальянская организация, основанная итальянцами в пределах департамента для сохранения национальных особенностей, которыми не пренебрегают евреи из общества "Шомрим", испанцы из Испанского общества, немцы из общества "Штебен" и Мики (ирландцы) из "Изумруда". Никогда не помешает иметь за спиной свой союз, и Пат начинал все яснее сознавать необходимость стать его членом.

Пока они болтали, официант подал блюдо с языком а ля карбонар и парминьяно.

– На этом посту ты всегда будешь хорошо есть, – сказал Донни, набивая вместительный рот желтоватыми длинными полосками и заедая это куском свежего итальянского хлеба.

– Теперь послушай, малыш, – сказал он, подбирая соус карбонар с тарелки, – меня предупредили, что с тобой все в порядке и я должен заботиться о тебе, правильно?

Пат пожал плечами, понимая, что Донни не ждет от него ответа.

– Масса парней думают, что это паршивый участок, так как "семья" сделала его тихим, – здесь не бывает массовых арестов и прочего, так?

Пат кивнул. Он уже слышал, что итальянский отдел участка находился в железных объятиях мафии. Многие члены "семьи" или их родственники до сих пор проживали в этом районе или имели здесь деловые интересы. Сюда они приезжали покупать кофе, импортное оливковое масло, скунгилли, пастри и другие итальянские деликатесы. Жестокие преступления с насилием в этом районе происходили очень редко, а когда они все-таки случались, преступников чаще всего наказывали местные стражи порядка до того, как полиция получала соответствующую информацию.

– Однако не вздумай недооценивать что-либо. Мне не следовало бы говорить тебе об этом, ведь ты еще новичок и все прочее, но ты можешь служить здесь не без выгоды для себя. Я имею в виду не только хорошую еду. Во-первых, в наш сектор входит Чайнатаун, а китайцы содержат множество тайных игорных домов. Мы их почти никогда не прихватываем за это, а они регулярно платят и заботятся о себе сами, как и итальянцы. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую, правильно?

Пат кивнул.

– Затем у нас здесь полно общественных клубов и тому подобных заведений. Они всегда дают по пятерке в конце недели и дарят прекрасные подарки на Рождество. Если устанешь, здесь есть пара уютных местечек для отдыха. У них есть одна хорошая каморка с плитой на Чатам-сквер в мужском туалете. А по ночам можно прикорнуть в бойлерной при школе за углом, понятно?

Пат знал, что в каждом секторе есть местечко, где полицейские могут отдохнуть во время обходов. Он уже заметил патрульные машины, паркующиеся возле публичных комнат отдыха в Чайнатауне.

Они закончили обед тарелкой итальянских колбасок и салатом из шпината, залитым горячим свиным жиром с кусочками бекона.

Попивая кофе, Донни продолжил свою вводную лекцию:

– Девяносто процентов того, чему тебя обучали в академии, – чушь собачья. Даже формы документов, которые ты изучал, – ерунда, мы пользуемся совсем другими. Теоретически мы должны заполнить UF49, прежде чем пукнем. Вот тебе пример – аресты за игровой бизнес. Скажем, ты выследил игровой клуб и арестовал владельца. Ну и что с того? У тебя на руках куча документов, которые ты должен заполнить. Ты обязан бежать в суд два, может быть, три раза, а сукина сына выпустят под залог, как только ты его приведешь в суд, верно?

Пат согласился.

– Так что это напрасная трата времени. Кроме того, эти игровые аресты ничего не стоят для твоего послужного списка, можешь подтирать ими дерьмо в туалете. Следует участвовать в таких делах, в которых под угрозой оказывается твоя жизнь, когда кто-то в тебя стреляет или ты стреляешь в кого-то, что-нибудь в таком роде. Понятно?

– Конечно.

В конце обеда Пат вынул бумажник, хотя было ясно, что денег с них не возьмут. Донни поднял руку в знак протеста:

– Забудь об этом, малыш. Говорил я тебе, что это хороший пост? Марио!

Горбоносый склонился над столиком.

– Это хороший парень, – объявил Донни. – Он один из наших людей, свой в доску. Это тебе не долбаный Мик, которых они присылают сюда позже. Ты будешь заботиться о нем как следует, ладно?

– Не сомневайся, – щедро ответил Марио, который не был владельцем заведения.

Выйдя снова на прохладную улицу, Пат застегнул ворот форменной рубашки. Он был рад, что ему подсказали надевать под нее свитер.

– Если у тебя будут любые проблемы, малыш, приходи к Донни, договорились?

Он ответил утвердительно и побрел к полицейскому телефону, чтобы доложить о вступлении на пост после обеда.

* * *

Пат отработал на участке всего две недели, когда однажды сержант Гофман позвал его перед началом смены.

– Дай-ка мне взглянуть на тебя. Форма чистая? Ты побрился?

Он осмотрел Пата весьма тщательно.

– Хорошо. Ты выбран для специального задания. Начисти хорошенько ботинки и ступай в приход Богоматери на этой улице. Прихожане устраивают сегодня вечером там танцы и прием для усиления своего союза. Попроси кого-нибудь в помощь для соблюдения порядка при парковке и обеспечения безопасности.

Пат улыбнулся и отсалютовал сержанту:

– Да, сэр!

Он знал о том, что отец Раймундо планирует какое-то развлечение, чтобы собрать деньги на новый алтарь. Но у Пата было мало времени для выполнения церковных обязанностей, так что он почти не обращал внимания на деятельность в приходе.

* * *

Танцы в церковном приходе не казались ему привлекательными. Пат никогда даже не пытался участвовать в них. Он не сомневался, что если бы он начал ухаживать за девушкой из прихода, то это сразу стало бы известно отцу Раймундо. Патрульный Пат Копте оказался бы женатым задолго до того, как намеревался сделать это по собственному желанию. Большинство девушек, с которыми он имел дело до этого времени, были случайными знакомыми. Когда женщина, с которой он вступал в случайную связь, просила о новом свидании, он испытывал неловкость.

Пат утратил свою девственность в задней комнате клуба на Малбери с толстой девушкой-подростком, которая спала с каждым, у кого при ее виде возникало желание. У нее было только одно требование. Сколько бы парней ни побывало между ее полными бедрами за ночь, каждый должен был произнести три магических слова, прежде чем нырнуть во влажное ущелье: "Я люблю тебя".

В первый раз, когда один из парней привел ее в клуб, Пат не смог переспать с ней, так как его язык не поворачивался сказать ей эти слова. Но в следующий раз в нем оказалось такое количество бурбона, что он смог проигнорировать и прыщавое лицо, и слюнявые губы, и поросячьи ноздри, и запах прогорклого оливкового масла и сконцентрировался только на темном треугольнике, где сходились две жирные колонны из плоти.

Девушка легла спиной на жирную, выношенную плюшевую кушетку, которую кто-то пожертвовал клубу. Ее губы были чудовищно вымазаны помадой в результате нескольких страстных поцелуев, которыми она благодарила предыдущих поклонников за достигнутый оргазм. Пат оказался девятым в очереди.

– Давай, Пат, – сказала девушка с нетерпением, – ты должен сказать: "Я люблю тебя", как и остальные!

Пат удивился, откуда ей известно его имя.

– Ладно, я люблю тебя, – произнес он, выплевывая слова, как ругательство, и упал между ожидающими его бедрами.

* * *

Улица за церковью Святого Сердца Богородицы была превращена в нечто, напоминающее ярмарку. Люди из окружающих домов притащили карточные столы и украсили их разноцветными скатертями или цветными бумажными салфетками. Они уселись на складных стульях и, наблюдая за толпами, движущимися по улице, пили вино и шотландское виски.

В середине квартала воздвигли сцену, на которой играла местная рок-группа, набранная из учеников церковно-приходской школы.

Во дворе при церкви образовались два пустыря, где древние строения, подвергнутые старению и разложению, наконец были разобраны. На одном из них установили красочное колесо обозрения. Другое было предоставлено для парковки машин важных гостей. Когда Пат подошел к этому месту, возле кирпичной стены дома уже стояли два-три лимузина. На одном из них приехал лейтенант Артур Марсери в штатском. Он представил Пата лейтенанту Джонни Бихену из отдела уличного движения, служившему там командиром.

– Это мой юный кузен, Пат Конте, – сказал Артур. – Мне бы хотелось, чтобы ты позаботился о нем.

Лейтенант поглядел на юношу с нескрываемым интересом:

– Значит, ты член семьи Артура, да?

– Да, это так, – подтвердил Пат.

– Хорошо, мы проследим, чтобы у тебя не было неприятностей, – сказал этот большой, пышущий здоровьем мужчина, обняв его за плечи. – А пока иди на улицу и наблюдай за парковкой. Следи, чтобы не помяли решетки этих больших сверкающих машин, и не особенно налегай на вино. Предстоит долгая ночь. Помни, что эта стоянка – только для почетных гостей, которые должны показывать тебе билет при въезде, и больше ни для кого.

– Да, сэр, – ответил Пат, салютуя.

– Еще увидимся, – сказал Артур, направляясь с лейтенантом к тенту, установленному на школьной игровой площадке.

Пат прошел на стоянку и осмотрел только что прибывшие машины. У всех них были очень маленькие номера, что произвело на него впечатление. Часть машин имела лицензионные номера штата Нью-Джерси.

Повернувшись спиной к машинам, он оглядел празднично украшенную улицу. Над дорогой повисли гирлянды из многоцветных огней, часть из них образовывали огромный крест. В углу двора стояла оштукатуренная статуя Богоматери из приходской церкви. Долларовые банкноты облепили все формы статуи и закрыли ее лицо; монеты грудами были рассыпаны у ее ног.

Ранее в тот же день статую пронесли по улице в обоих направлениях. Для этого была избрана команда уважаемых прихожан – все они были щедрыми благодетелями церкви.

На столах, вплотную стоявших на краю тротуара, раздавались колбаски, перцы, вареные цыплята, кальцоне и дзепполи, морские моллюски в раковинах, воздушная кукуруза и сахарная вата.

Между столами с едой вклинились игровые стенды, колеса с выигрышными номерами; тарелочки, е которые бросали мелочь; гиры и бейсбольные столбы. В качестве призов предлагались пластиковые мешки с золотыми рыбками, бутылки с виски, обычная коллекция плюшевых игрушек и всякие мелочи. Это были основные источники денежных доходов. Каждый владелец аттракциона отдавал двадцать процентов от заработанных этой ночью денег церкви. Но восемьдесят процентов шли хозяевам развлекательных заведений – среди них было несколько друзей "семьи", как было известно Пату. Таким образом, все были довольны. Церковь получала денежные пожертвования, и "семья" имела свою выгоду.

Пат все время проводил на стоянке, наблюдая за машинами и слушая скрипучие звуки собранного наспех оркестра. Сержант подходил примерно раз в час проверять его, но в основном все было спокойно.

Около половины двенадцатого, после третьего обхода сержанта, высокий лохматый парень в хлопчатобумажном пиджаке, спотыкаясь, забрел на стоянку. Умудряясь еле-еле сохранять равновесие, юноша начал вставлять ключ в замок кремового "линкольна". Но никак не мог найти щель в замке. Пат, следивший за ним несколько минут, сказал:

– Может, тебе отдохнуть немного, прежде чем пытаться уехать, парень.

Юноша злобно оглянулся:

– Отстань, легавый! Когда мне будет нужен совет, я спрошу его.

Пат нервно поглядел вокруг. Владельцы машин, стоявших на этой парковке, были могущественными воротилами, и он понимал, что не следует производить лишнего шума. Но никто его не инструктировал, как решать проблемы такого высокопоставленного юнца.

Пат тихонько проскользнул за машины, чтобы спокойно обдумать ситуацию. Было очевидно, что парень не в состоянии вывести "линкольн" со стоянки, он может разбиться или убить кого-нибудь при попытке выехать.

Осторожно, на цыпочках Пат обошел "линкольн" сзади и приблизился со спины к парню в летнем пиджаке. Зажав конец своей тяжелой дубинки в руке, он внезапно огрел парня по спине чуть ниже последнего ребра.

С громким всхлипом "О-ох" от зашедшегося дыхания парень мягко свалился на землю. Пат с удовлетворением улыбнулся. Кто сможет усомниться в том, что парень просто вырубился. Сам он, конечно, никогда не узнает, кто его стукнул. Пат решил втащить его в машину, чтобы он там выспался и протрезвел. Но когда попытался открыть машину, оказалось, что эта задача не под силу и ему самому.

К кольцу для ключей, принадлежавшему парню, был присоединен миниатюрный брелок с буквами ВХ-23. Пат был прав, не арестовывая юношу. Номер на брелке был лицензионным и принадлежал машине какого-то крупного политикана. Но он не совпадал с номером на кремовом "линкольне"! Неудивительно, что ни парень, ни Пат не смогли открыть дверцу.

Обойдя вокруг стоянки, Пат нашел нужную машину, стоявшую через два ряда. Но задача была нелегкой – протащить большое тело парня в бессознательном состоянии к другой машине.

Пытаясь решить новую проблему, Пат заметил группу людей, собравшихся около тента, где размещался базар. Две девушки и стройный юноша в синем костюме с гвоздикой в петлице стояли вокруг лежащего в обмороке высокого пьяного парня. Когда Пат приблизился к ним, он увидел, что обе девушки – потрясающие красотки в голливудском стиле. На них были короткие платья для коктейля с открытыми плечами и полуприкрытой грудью. Вид роскошной розовой кожи так потряс его, что где-то в паху он почувствовал легкое томление.

Одна из них – блондинка с медовым отливом длинных прямых волос, свисающих на один глаз, – наверняка мало что видела из-за такой прически, но зато имела волнующий, трогательный вид. Другая – брюнетка с коротко стриженными вьющимися крупными кольцами волосами походила на мадонну в церкви, печально взирающую на мир огромными карими глазами. Но ее губы были полными и чувственными, вовсе не похожими на рот статуи, стоящей у церкви.

– Есть проблемы? – спросил Пат.

– Все в порядке, офицер. Думаю, что сможем справиться сами, – ответил паренек в синем костюме.

До сих пор Пат не разглядывал юношу внимательно – слишком потрясли его воображение девушки. Черноволосый парень с тяжелой нижней челюстью был ростом в шесть футов два дюйма. Его нос выглядел так, что можно было принять его за боксера. Это лицо напоминало лицо юного Джима Брэддока перед тем как он вышел на ринг с Джо Льюисом. Со второго взгляда Пат определил, что они с парнем примерно ровесники, может быть, незнакомец был даже немного моложе.

Парень в синем костюме вскоре понял, что столкнулся с той же проблемой, которая остановила Пата несколько минут назад. Пьяный в летнем пиджаке полностью отключился, и протащить его до машины футов сто было практически безнадежной задачей – вероятно, он весил фунтов двести двадцать.

Парень хлопнул пьяного по щекам пару раз, но тот лишь простонал, как в тяжелом сне.

– Послушайте, офицер, – обратился парень в костюме к Пату, – не поможете ли вы мне дотащить его до собственной машины?

Они умудрились закинуть руки юноши себе на плечи и поволокли его к другому "линкольну". Девушки, хихикая, последовали за волочащимися по земле ногами пьяного. Мужчины умудрились втащить его на заднее сиденье машины.

Парень в синем костюме с улыбкой обернулся к Пату:

– Благодарю! Этот "борец" – нечто ужасно тяжелое!

Он обернулся к девушке с черными кудрями:

– Что мы будем делать теперь, Конни? Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой и послал за "линкольном" завтра?

– Не знаю, – ответила та задумчиво. – Мне не хотелось бы оставлять Марти в беде. Они могут начать задавать всякие вопросы, если я не приеду домой в нашей машине.

Пат, наблюдая за ними, стоял в стороне. Девушка вовсе не казалась сильно расстроенной приключившейся ситуацией. Она, кажется, даже смеялась – похоже, что выкурила несколько сигарет с марихуаной.

Парень в синем костюме задумчиво оглядел Пата и отозвал его в сторонку, чтобы поговорить наедине. Отдалившись от девушек, он вынул из кармана бумажник. Пат подумал, что тот хочет вознаградить его за помощь или дать взятку. Но, к его изумлению, тот раскрыл бумажник и сверкнул перед его глазами значком. Значит, он тоже служит в полиции!

– Я – Реган Дойл. Сегодня вечером свободен от службы, просто пришел сюда со своей девушкой. Конни – лучшая подружка моей Китти. Этот пьяный верзила – просто парень, которого ее отец попросил привезти Конни сюда, чтобы она была здесь не одна сегодня вечером. Вы можете вести машину?

Пат ответил утвердительно.

– Когда заканчивается ваша смена?

Пат взглянул на часы. Было около двенадцати. Большинство гостей уже расходилось. Множеством машин управляли молодые парни, едва ли намного более трезвые, чем тот, которого они кинули на заднее сиденье.

– Думаю, очень скоро, – ответил Пат.

– Не отведете ли вы "линкольн" обратно в Ривердейл? Машина принадлежит отцу Конни. Он действительно взбесится, если узнает, что этот чудак Марти напился, когда должен был ухаживать за Конни. Не то чтобы меня это очень волновало. На самом деле я его, этого Марти, практически не знаю.

Пат не видел ничего дурного в такой идее. Она даже была ему по душе. Это было более приятное занятие, чем отгонять пьяниц от дверей или делать замечания уборщикам насчет мусора. Кроме того, девушка была что надо.

Через двадцать минут договорившись с сержантом, он подошел к "линкольну, чтобы сесть за руль.

Девушка спокойно сидела в машине, дожидаясь его прихода. Большой парень в летнем пиджаке нежно посапывал на заднем сиденье. Пат бросил фуражку назад, рядом с ним, и скользнул за руль.

Девушка улыбнулась. У нее были великолепные зубы – такие бывают лишь у богатых. Губы – крупные и мягкие. Пат вдруг почувствовал сильное желание нагнуться и поцеловать ее.

– Как вас зовут?

– Пат – Пат Конте.

– А меня – Конни – Констанца Мэсси.

 

Глава 15

Никто никогда не рассказывал Пату, что у Сэма Мэсси есть дочь, но, собственно говоря, почему ему должны были сообщать этот факт?

– Я знаю вашу семью, – сказал Пат. – Живу с вашим дядей Раймундо.

Конни, довольная, рассмеялась.

– Значит, практически мы двоюродные!

Пожирая взглядом белую ткань, плотно облегавшую ее талию, и нежные округлости полуприкрытых грудей, Пат чувствовал себя вовсе не как кузен.

Девушка сидела рядом с ним на той же стороне широкого сиденья, на которой сидел Пат, и тихо напевала, пока он гнал машину по автостраде Вест-сайда, проезжая мимо стоявших в доках Манхэттена океанских лайнеров. Поездка напомнила ему о путешествии в лимузине с семьей Марсери к дому Сэма Мэсси. Тогда она длилась около сорока пяти минут, но ему казалось, что они едут в другую сторону.

Пат свернул от дороги Е1 в верхней части Бродвея и начал подниматься по извилистым дорогам Ривердейла. Дома здесь стояли вдали от дороги в глубине просторных лужаек или за высокими стенами. Нигде не было видно надписей мелом на тротуарах, как не были обозначены и границы площадок для игр в мяч.

Поднимаясь по холмам, они проехали мимо приземистого каменного здания, похожего на средневековый замок.

– Это церковь Святой Агнес, куда мы с Китти ходим в школу, – заметила Конни.

Здание пронизывали арочные проходы, а само оно занимало целый квартал. Сквозь проходы Пат увидел большой участок земли, окруженный высокой стеной. Девушки-ученицы из привилегированных слоев могли проходить в школу, не привлекая взглядов вульгарных уличных прохожих. Внутри квадратного участка росли высокие вязы, а пятна вечнозеленых растений, окруженных коричневыми дорожками, указывали на наличие цветочных клумб.

– Что же нам делать с вашим другом на заднем сиденье? – спросил Пат, когда они подъехали к дому Сэма Мэсси.

– Оставьте его прямо в машине. Один из слуг отгонит машину и, надеюсь, позаботится о Марти тоже.

Впервые в жизни Пат ехал в машине с девушкой. Из фильмов он помнил, что, подъехав к дому, следует выйти, перебежать на ее сторону и открыть для нее дверь. Когда он помогал ей выйти, своей рукой, сухой и теплой, она сжала его пальцы с большим усилием, чем было необходимо для сохранения равновесия, и посмотрев на него манящим взглядом, раскрыла мягкие губы в ослепительной, теплой улыбке.

– Я полагаю, что вы не лишились бы сознания, если бы пригласили девушку на свидание? – сказала она.

Пат пожал плечами.

– Не знаю, не было случая. Но надо отметить, что никогда не встречался с девушкой, похожей на вас. Может быть, и потерял бы сознание от волнения.

– Так никогда и не узнаете, если не попытаетесь.

Пат заметил, что она все еще держит его руку. Почувствовав сквозь сырой зимний воздух легкий можжевеловый запах джина, шедший от нее, он подумал: "Как значь, может, завтра она уже забудет об этой встрече".

Пат наклонился вперед, пытаясь поцеловать ее в щеку, Конни птичьим движением повернула голову, клюнув его один раз этими потрясающими, теплыми, мягкими губами. Кивком головы указав на верхние окна большого оштукатуренного дома, она сказала:

– Они подглядывают! Доброй ночи!

И, побежав по ступенькам к главному входу, исчезла.

Спускаясь с холма в подземку, Пат дрожал от ощущения истинной радости. Вот это женщина! Настоящая леди! Конечно, она не могла сравниться ни с одной из девушек, которых он встречал в своем квартале, она – несравненна! Воздух Бронкса, видимо, отличался возвышающими, очищающими свойствами, особенно воздух разреженной атмосферы Ривердейла.

* * *

На следующий день Пат позвонил в дом Мэсси как раз перед тем, как заступить в смену с четырех до двенадцати. Он рассчитал, что к этому времени Конни возвратится из школы, а Сэм еще будет на работе. Пат не знал, какой может оказаться реакция ее отца на то, что он общается с Конни.

На звонок ответила горничная с испанским акцентом. Когда Конни подошла к телефону, в ее голосе были те же самые низкие, чувственные нотки, на которые он обратил внимание накануне.

Пат приготовился к вводным словам на случай, если она не вспомнит его или не сможет связать с его персоной произнесенное имя:

– Не знаю, помните ли вы меня. Я – Пат Конте, полицейский, который привез вас домой прошлой ночью. Надеюсь, что вы не сочли мое поведение дерзким или еще каким-нибудь, но...

Все дальнейшее произошло совсем не так, как представлял себе Пат. Конни ответила приятным смехом, настолько интимным, что можно было подумать, будто они – старинные друзья.

– Пат, это ты? Я ждала твоего звонка.

Он отрепетировал заранее, что собирается сказать ей. Он должен был работать в смену от четырех дня до двенадцати ночи до начала следующей недели. Пат не был уверен в том, что просить ее о свидании без получения согласия родителей – хорошая мысль, но не сомневался в своем желании услышать снова ее голос и испытать ту же сильную дрожь, которую чувствовал в прошлую ночь.

Он робко предложил сходить в кино или еще куда-нибудь по соседству с ее домом в следующую пятницу – в его выходной день. Казалось, Конни с радостью приняла его предложение о свидании, но не решилась обсуждать его подробно.

– Позвони мне на следующей неделе. Я действительно хотела бы встретиться с тобой. Дам тебе знать о себе, – сказала она.

Всю неделю Пат работал как в тумане, поглощенный ожиданием. Он никогда ни к одной девушке не испытывал ничего подобного – чувства огромной отдаленности и в то же время близости, страха и одновременно уверенности. Он знал, что нравится ей, и все же боялся, что она забудет о его существовании, отвергнет его, когда он позвонит снова.

Он понимал, что обязан как-то предупредить отца Рэя или Артура Марсери, или еще кого-нибудь, но одновременно опасался такого признания. Что если на его пути тут же возникнут препятствия? Он должен был увидеть ее хотя бы раз, прежде чем рискнуть пойти на конфронтацию с семьей.

В среду она сообщила, что сможет увидеться с ним в пятницу. Но предосторожности были столь изощренными, что Пат подумывал, не держат ли ее под замком, как какую-нибудь европейскую принцессу.

Он должен был ожидать ее возле кондитерской на Бродвее, там она подхватит его в машину.

– Кто-нибудь еще будет с нами. Не возражаешь?

Конечно, он был недоволен. В его планы не входила встреча с ней в компании с другими. А кроме того, он опасался, что не впишется в компанию ее привилегированных друзей. Как он заметил, ее манера говорить сильно отличалась от его собственной. Будто бы она выросла не в Нью-Йорке, а в каком-то другом городе, где жители произносят слова мягко, издавая нежные, словно крылья бабочки, звуки без хриплых носовых городских ноток обычного ньюйоркца. Ее низкий голос, казалось, едва касался слова, прежде чем оно исчезало вместе с легким ветерком звука.

Впервые в жизни он осознал существование в его речи итальянского акцента нижнего Ист-сайда и устыдился его, хотя все вокруг говорили так же, как он. Даже отец Конни и ее дядя Рэн имели характерные особенности речи сицилийцев первого поколения, рожденного в Америке. Где же ее обучили говорить подобно Кетри Хепберн? В этой монастырской школе в Бронксе? Может быть, в такой манере говорили монахини?

В пятницу он надел свой единственный костюм, синий с белой полоской, с широкими квадратными плечами и консервативно просторными брюками, расширяющимися от колен. Костюм, как и акцент, не годился для того района и для той девушки, это он прекрасно сознавал. Но что можно было поделать? Надеть грубую куртку красного цвета с желтой надписью на спине, утверждающей принадлежность владельца к клубу Общества американских католиков Малбери? Как ни странно, он гораздо свободнее чувствовал себя в форме полицейского. За прошедшие несколько недель службы он больше свыкся с ней, чем с гражданской одеждой, поскольку с тех пор, как он стал служить в полиции, не было оказии надеть цивильный костюм.

Долгое путешествие в подземке (оно заняло почти час) в эту изысканную часть города на окраине только еще больше подчеркнуло пропасть, существовавшую между ними.

Пат внезапно очутился не в тревожном, густом, желтоватом воздухе Ист-сайда, а в голубоватом холодном свете Бронкса. Рев поезда подземки, вырвавшегося из-под земли на приподнятую над городом трассу в открытом пространстве, казалось, ознаменовал его прибытие и эту северную страну, где девушки говорят на языке порхающих бабочек.

Нервничая, он поправлял винзорский узел своего галстука и манжеты накрахмаленной белой рубашки, которые должны быть на полдюйма ниже краев рукавов пиджака.

Пат заказал пепси у стойки возле кондитерской и стал ждать, когда машина, петляя по извилистому пути, спустится к кондитерской. Проверил время по часам над фонтаном в кондитерской. Он приехал на пять минут раньше. Подумал, не позвонить ли снова, чтобы уточнить время свидания. Но они могут подъехать, когда он будет в автомате, и, не застав его на месте, удалиться.

Наконец, когда он в пятый раз устремил взгляд на холм, послышался автомобильный сигнал совсем с другой стороны. Красный "плимут" с женщиной за рулем остановился возле него.

– Чем могу вам помочь, офицер?

Это был голос Конни, доносившийся с заднего сиденья. Как он понял, за рулем была Китти, девушка с длинными светлыми волосами, которую он впервые увидел на танцах в тот вечер. Рядом с ней сидел ирландец Реган Дойл.

 

Глава 16

Этот вечер для Пата оказался похожим на приключение за границей. Никогда в жизни он не видел такое множество людей не итальянского происхождения. Они проехали через Бронкс и по Конкурс спустились к кинотеатру "Парадайс". Пат ни разу не был в таком кинотеатре. "Парадайс" был окружен башнями и колоннами замка в испанском стиле и, о чудо! – на потолке проецировались сверкающие звезды и проплывающие облака причудливых форм.

Он сидел рядом с Конни и чувствовал, как ее бедро прижимается к его ноге. С другой стороны к нему прижималось бедро Китти. Может быть, это объяснялось тем, что сиденья размещались очень близко друг к другу.

Картина называлась "Асфальтовые джунгли". Пата особенно заинтересовал Луис Калхерн – миллионер, содержавший героиню Мэрилин Монро в роскошной квартире и тайно управлявший политикой в городе. Именно Калхерн финансировал крупное похищение драгоценностей, совершенное Стерлингом Хейденом. Когда раненый Хейден, как сумасшедший, гнавшийся по дорогам Мэриленда, наконец пересек поля Кентукки, возвратившись к своим лошадям, Пат ощутил незнакомую боль в сердце, ностальгию по местам, в которых никогда не был. Кадры заставили его вспомнить о полузабытых путешествиях с матерью в Джерси и то время, когда он не знал, что такое Маленькая Италия или Ист-сайд в Нью-Йорке. Каким-то образом все это соединилось с чувствами, которые он испытывал теперь в далеком от него Бронксе.

Позже они съездили к Краму выпить содовой. Там было полно ирландской и еврейской молодежи, а также много итальянцев. Их было легко различать по стилю одежды, по тому, как они разговаривали и смеялись. Никто из них не казался бедным.

Около одиннадцати Китти отвезла их, оставив Конни у ворот дома в Ривердейле. Пат хотел проводить ее до дверей, но она сказала, что будет лучше, если он этого не сделает. У машины она подняла к нему лицо, как бы ожидая поцелуя, и он коснулся ее губ своими. К его удивлению, она взяла его голову в обе руки и прижалась к нему ртом с такой страстью, которая буквально потрясла его. Когда он повернулся, чтобы уйти, Конни сказала:

– Позвони мне на днях.

И Пат понял, что это ознаменовало начало чего-то значительного.

Китти жила на Валентайн-авеню, недалеко от кинотеатра, в котором они смотрели фильм. Ее фамилия была Муллали, а квартал, в котором она жила, был маленьким островком в большом еврейском районе. Китти искусно припарковала машину перед своим двухэтажным домом. Пат поблагодарил ее.

Дойл решил зайти к Китти, но попросил Пата подождать его, так как собирался сейчас же вернуться и пройти с ним до Конкурса.

Дойл жил к западу от Конкурса, на Морис-авеню, неподалеку от Китти, и они прошли в этом направлении вместе, пока не оказались там, где Пат мог сесть в поезд экспресс-линии метро на Манхэттен. Дойл сообщил Пату, что у него есть квартирка в роскошном месте, на Семнадцатой, в верхней части Ист-сайда в Манхэттене, но живет он в доме родителей.

– У тебя, наверное, есть хорошая "рука", – сказал Пат, – раз ты получил направление в этот район – один из самых лучших в городе.

– Да, – объяснил Дойл, – большая часть моей семьи служит в полиции. Отец – сержант в восемь – два в Западном Бронксе, и все мои дяди – полицейские. Думаю, что такие связи никому бы не повредили.

– Это привилегированное общество ирландцев, не так ли? – спросил Пат.

– Ну что ж, я должен признать, что это влиятельная сила, но ведь я не полностью ирландец. Мать была итальянкой, она умерла сразу после того, как я родился.

– Ты совсем не похож на итальянца, – возразил Пат. – Держу пари, в департаменте ты не очень-то распространяешься о своем происхождении.

Казалось, Дойл смутился:

– Наверное, это правда. Большинство парней не сомневается, что я чистокровный ирландец.

Дойл предложил Пату зайти с ним в пивной бар перед тем, как начать долгое путешествие обратно в центр города. В баре они делились опытом, приобретенным за время обучения в академии и за первые месяцы службы в департаменте. Дойл поступил в академию на полгода раньше Пата. Он уже разочаровался в полицейской службе, окруженной непомерно развитой в ней коррупцией.

– Кажется, что каждый в этом проклятом департаменте берет взятки, а если ты не играешь с ними в эти игры, тебя считают подонком.

– А ты ожидал найти там что-то другое? – спросил Пат. – Разве ты не знал копов с детства? Разве твоя семья не научила тебя ничему?

– Честно говоря, я думаю, что в моей семье такими делами не занимаются, – признался Дойл.

– Должно быть, ты просто наивен, – рассмеялся Пат с некоторой долей презрения.

Дойл не рассердился, но пожал плечами:

– Если они и берут взятки, то никогда не рассказывали мне об этом. Я вообще не замечал даже намеков на такие дела, хотя не столь уверен в этом отношении насчет дяди Симуса.

– Состоишь членом общества "Изумруд"?

– А разве существует что-то другое?

– Ну, возможно, ты мог бы стать также членом Колумбийской ассоциации.

– Это сослужило бы мне весьма ощутимую пользу, не так ли? – рассмеялся Дойл. – Я – скрытый итальяшка. Думаю, что скоро сам уволюсь из департамента.

– Зачем? – поинтересовался Пат. – Нашел работу получше?

– Нет, но думаю, что мне больше понравилась бы Федеральная служба. Подумываю заняться вечерней учебой в Фордхэме. Это недалеко отсюда. Мои дяди говорят, что помогут с деньгами. Кроме того, какое-то время я уже прослужил и должен получить немного как рядовой от правительства.

Пат сменил тему:

– Послушай, а что у тебя за дела с Китти? Ты с ней трахаешься?

Лицо Дойла напряглось. Пату показалось, что он вот-вот ударит его. Затем выражение лица Дойла снова стало спокойным.

– Послушай, Китти не из таких. Я знаком с ней с детства. Она по-настоящему порядочная девушка. Хочет стать актрисой и собирается поступать в актерскую школу после того, как закончит школу при церкви Святой Агнес.

– Ты собираешься на ней жениться? – спросил Пат.

– Может быть, – пожал Дойл плечами, – мне хотелось бы.

Они закончили с пивом и прогулялись по Фордхэм Индэпендент-роуд до станции экспресс-линии метро. Там они пожали друг другу руки и расстались.

– Быть может, вскоре опять где-нибудь встретимся, – сказал Дойл.

– Да, – подтвердил Пат, – возможно.

* * *

Действительно, он увиделся с Дойлом, Китти и Конни снова в следующую пятницу. Они пошли покатать шарь: в аллеях Парадайс, напротив кинотеатра. Позже посидели в маленьком баре за аллеями. Там впервые Пат серьезно поговорил с Копии.

– Как ты думаешь, что сказал бы твой отец, если бы узнал, что я встречаюсь с тобой? – спросил он.

Конни пожала плечиком.

– Честно говоря, не представляю. По крайней мере, ты итальянец. Он очень расстраивался, когда я встречалась с мальчиками – друзьями моих подруг по школе – ирландцами, поляками, даже с одним евреем. Он не хочет, чтобы я вышла замуж за человека, постороннего для семьи, так что, может быть, он даже был бы доволен.

– А ты говорила ему обо мне?

Она отрицательно покачала головой:

– Пока еще нет.

– Почему?

– Если ему не понравится эта идея, он сделает все, чтобы разлучить нас, а я действительно хочу видеть тебя снова.

Лицо Пата вспыхнуло от удовольствия.

– Мы все равно будем дружить, как бы то ни было, – уверил он ее. – А как насчет твоей матери?

– Мама умерла, – ответила Констанца. – Это случилось, когда мне было всего три или четыре года. Я почти не помню ее. Она проводила со мной мало времени. Обычно у нас жил кто-нибудь, заботившийся обо мне, – ирландская или испанская девушка. Я помню трех-четырех таких девушек. Мать была итальянкой, но с севера. Все говорят, что она была очень красива, и такой я ее запомнила. Но никто теперь почти не вспоминает о ней, даже папа. Думаю, он очень переживал, что она умерла столь молодой.

– Есть ли у тебя родня с ее стороны? – спросил Пат.

Констанца покачала головой:

– Не думаю. По крайней мере, никогда их не видела. Их фамилия Бонатти; знаю только, что они жили где-то недалеко от Милана.

Они поговорили еще немного друг о друге, о своих семьях. Пат рассказал об отце, служившем полицейским, и о том, как он познакомился с отцом Раймундо. Все это заинтересовало Констанцу.

До сих пор отношения Пата с женщинами складывались как игра, преследование, охота. Теперь же он говорил с Конни на равных. У него не было желания произвести на нее впечатление своей мускулистой фигурой, пустить пыль ей в глаза. Он испытывал по отношению к ней какое-то теплое, нежное чувство.

Когда они приближались к Бродвею, Пат обнял рукой ее за плечи, и Констанца с радостью прижалась к нему.

У дома Мэсси они с Конни снова остановились у ворот. На этот раз ее прощальный поцелуй затянулся и она прильнула к его телу.

То, что Пат чувствовал к Конни, было чем-то другим, чем все испытываемое им прежде. Это ощущение казалось очень чистым и приятным. Но в то же время ему было очень трудно представить себе, как она снимает кашемировый свитер с юного стройного тела и поднимает эту скромную школьную юбку выше колен. Конни была сексуальна, но не в том смысле, в каком были сексуальны другие женщины, с которыми он имел дело раньше. Он думал о ней так, будто менаду ног у нее, как у детской куклы, было пустое место.

Когда Пат и Китти прощались и желали друг другу доброй ночи на Валентайн-авеню, девушка легко прижалась губами к щеке Пата. Хотя это была всего лишь их третья встреча, казалось, существовало невысказанное вслух понимание, что эти свидания станут регулярными.

На этот раз Дойл не уединился с Китти, а поцеловал ее у ворот дома на глазах у Пата. Это был быстрый уважительный поцелуй. Пат задумался, были ли они более страстными наедине.

 

Глава 17

Прошло некоторое время, пока друзья Пата Конте по Обществу американских католиков в Малбери привыкли к его форме. Как только стало ясно, что он не собирается задирать нос и не рассматривает небольшие грешки типа устройства лотерей, ростовщичества или карточных игр в качестве серьезных преступлений, в клубе его стали уважать.

Как-то Ал Сантини отозвал Пата в сторону и предложил плату в десять долларов в неделю за то, что Пат будет наблюдать за клубом и сообщать, когда намечается рейд по игорным домам. На стороне Сантини подрабатывал в лотерее для Тони Бендера, но территория Бендера была в западной части Вилледжа, что не имело никакого отношения к участку Пата. Поэтому Пат отказал Сантини.

И все же сам Пат понимал, что постепенно отдаляется от членов клуба. Все чаще он проводил свободное время со своими коллегами-полицейскими. Иногда в свободные от работы часы он встречался с Дойлом, и они выпивали по паре кружек пива в центре города или в Вилледже.

Пат чувствовал себя стесненным в границах Малбери-стрит, понимая, что ему еще нужно многому научиться. Парни, командовавшие им, не всегда были умнее его, но они лучше знали жизнь, были более опытными в обращении с людьми. Настало время и ему расширять границы своих познаний.

* * *

Прошло несколько месяцев, прежде чем Пат узнал, что мать Дойла – родная сестра его матери и что они – двоюродные братья. Как-то Дойл мимоходом заметил, что родился в Джерси. После этого было нетрудно обнаружить их родственные связи. Оба они были чрезвычайно тронуты фактом своего родства: возможно, Пат обрадовался даже больше Дойла.

Таким образом, Дойл оказался его ближайшим кровным родственником. Было странным только то, что Пат никак не мог выбросить из головы ирландское происхождение Дойла.

– Ты – подонок, – сказал он как-то, хлопая Регана по плечу.

– Мне бы не хотелось, чтобы мой дядя Симус слышал твои слова, – сказал Дойл.

– Черт с ним, – ответил Пат. – Ты бы лучше зашел в наши кварталы и научился есть нашу итальянскую пищу: скунчили, пастафаджиоли, а не эти картонные пиццы, которые пекут здесь, в Бронксе.

И они действительно пару раз сходили в "Луну", но Дойл чувствовал себя там неуютно. Маленькая Италия была для него заграницей. Позже они всегда встречались на нейтральной территории, в основном в Виллежде, севернее и западнее от старых истоптанных земель Карлинг, Томпсон и Салливан-стрит.

В тот месяц Дойла перевели в Шестой участок. Пату все время хотелось спросить его, не попросил ли он об этом сам, чтобы они могли служить ближе друг к другу. Но могло статься, что его перевели принудительно, чтобы он был подальше от Семнадцатой улицы. Дойл уперся в свою идею о том, что не будет брать взяток, и поэтому не пользовался расположением своих коллег. В шестом участке он тоже вскоре столкнулся с неприятностями из-за своих твердых правил.

– Расслабься, ты, тупой Мик, – говорил ему Пат. – Ведь все равно не сможешь изменить всю систему. Кроме того, как может жить парень на три или четыре тысячи в год? Ты хочешь жениться на Китти, не так ли? Хочешь иметь детей? Ведь ты не собираешься осуществить все это на эту вонючую зарплату патрульного? А если не желаешь присоединиться к общей игре, не продвинешься дальше, так и останешься патрульным.

– Именно поэтому я и собираюсь уйти из полиции, – ответил Дойл.

* * *

В тот же месяц, когда перевели Дойла, "дядя" Пата, лейтенант Артур Марсери, пригласил его пообедать в "Луне" на Грэнд-стрнт. Они заказали моллюсков Посилиппо, омара фра-дьявол и две бутыли Бараго. Все официанты знали Артура Марсери и обслуживали его как принца. Казалось, что почти все помнили его с тех пор, как он был ребенком.

Пат чувствовал близость к Артуру с первых дней знакомства, со времени того первого обеда в Нью-Джерси. Но все же ему казалось необычным, что Артур пригласил пообедать его с собой наедине. Он знал, что за этим кроется какая-то серьезная причина.

Позже, за кофе с ликером Самбукко, Артур подошел к цели.

– Нам следовало бы встречаться почаще, – начал он. – Ты должен быть со мной в контакте. Я только на той неделе обнаружил, что ты встречаешься с моей племянницей, Конни Мэсси.

Пат замер от ожидания неприятностей.

– Да, я вижусь с ней, – осторожно подтвердил он.

– Не нервничай, малыш. Все в порядке. Но тебе следовало бы знать, что ты не сможешь делать что-нибудь без ведома Сэма. У него есть уши во всем городе, то же можно сказать и про меня. Почему ты это скрываешь?

Пат стал заикаться:

– Я... я не был уверен. Думал, что Сэм придет в ярость из-за этого. Может быть, ему не нравится, что я ухаживаю за Конни, Я имею в виду, что она еще ходит в школу и все такое. Она – образованная девушка, а я – дурень неотесанный.

– Хорошо, это как раз второе, о чем я хочу говорить с тобой, – сказал Артур. – Ты прослужил в полиции уже девять месяцев. За это время можно было родить ребенка. Мы собираемся начать продвигать тебя. Хотим, чтобы ты стал заниматься делом. Ты не произвел за это время ни одного хорошего ареста.

– Я нашел пару хороших угнанных машин, – возразил Пат.

– Это ерунда. Ты должен сделать что-то такое, что привлекло бы внимание начальства. Должен заслужить поощрение или что-нибудь в этом духе.

– Послушайте, вы что, шутите? – спросил с удивлением Пат. – На моем участке не происходило никаких серьезных преступлений. Разве что какой-то парень хотел убить жену – зарезать ножом. Как, черт возьми, могу я предсказать, когда такое случится?

– Ладно, у меня есть источники информации, – ответил Артур. – Иногда до меня доходят кое-какие слухи. Например, знаешь кондитерскую на Салливан-стрит, к северу от Хьюстона, типа закусочной?

– Вы имеете в виду "Наполи е нотте"? – спросил Пат.

– Именно ее.

– Да, знаю. Она не в моем участке, но я часто бываю в этих местах.

– Так вот, кое-кто собирается грабить сигаретные автоматы, китайский бильярд и все автоматические игры такого типа в этом районе. У меня есть предчувствие – можешь считать его намеком, – что некто собирается сделать такую попытку завтра ночью.

– В этой закусочной?

– Именно там.

– А что я должен делать? Ведь это же не мой участок.

– Ты завтра не работаешь в ночную смену, так?

– Да.

– Прекрасно, ты проводишь уйму свободного времени в Вилледже. Предположим, ты завтра будешь прогуливаться там около часу или двух ночи. Может, выпьешь несколько кружек пива на улице – у матушки Берголотт или еще где-нибудь. Или, может быть, заглянешь в одну из кофейных на Макдугал-стрит, например, у Риенци. Прогуливаясь, ты случайно пройдешь мимо того места. Может быть, увидишь свет внутри закусочной, или, может, почувствуешь что-то неладное и наколешь этого парня, понял?

Пат слушал его с нескрываемым интересом:

– Подумаешь, тоже мне дело? Просто прихватываю парня за взлом и вторжение. За это никто не наградит меня медалью.

– Нет, тут совсем другое дело. Этот человек – негодяй. Уже сидел. Его разыскивает полиция. На него заведено обширное дело, и он опасен. Он будет вооружен.

– Великолепно! – сказал Пат. – Что же вы хотите? Чтобы он отстрелил мне яйца?

– Недотепа! У тебя ведь тоже есть оружие, разве не так? И ты знаешь, где он, а он не знает, где ты.

Артур выдавил сок ярко-желтого лимона в свой кофе.

– Ты должен выстрелить первым и удостовериться, что у парня нет шансов заговорить.

– Так вы хотите, чтобы я убил его?

– Я не говорю, что тебе делать, но мы не хотим ничего слышать об этом парне снова, – сказал Артур.

– Кто это мы? – спросил Пат. – Департамент?

– Послушай, ты просто сделай эту работу. Не задавай слишком много вопросов, – посоветовал Артур. – Мы хотим продвинуть тебя по службе в департаменте, так? У тебя есть неопознанное оружие?

Пат поежился.

– У меня не было оказии завладеть таким.

– Хорошо. Достань себе что-нибудь, пружинный нож, что угодно. Ты всегда хотел иметь такую вещь. Тогда, если наткнешься на преступника и должен будешь его пристрелить, у тебя потом не будет больших неприятностей. Просто выбросишь пистолет или нож, или что там у тебя найдется. Скажешь, что оружие принадлежало этому парню. Что он напал на тебя. Сделай так, чтобы он оставил пару отпечатков на оружии. Иначе у тебя будут серьезные неприятности с судом присяжных. Тебя могут обвинить в убийстве, и ты с головой попадешь в дерьмо. Я хочу, чтобы ты достал такое оружие и держал его при себе постоянно.

– Ладно, ладно, – согласился Пат.

Он был весьма удивлен такой беседой. Это был не тот Артур, которого он знал, – искренний, улыбающийся, молодой "дядя". Этот человек был внутри тверд, как сталь. Уговаривал Пата убить человека и при этом даже ни разу не моргнул глазом.

Не то чтобы Пат был очень шокирован. За время службы он слышал и о делах покруче. Но было что-то еще за этим убийством мелкого взломщика.

Если парень действительно вломится в закусочную, что плохого может случиться с полицейским? Нельзя обвинить стража порядка в убийстве, если он застал человека во время совершения кражи.

Но все же у него было какое-то странное впечатление от этого разговора. Его посылали убить человека, а он даже не знал его фамилии, не знал, как он выглядит. И он не представлял, почему его надо было убивать.

– Не забудь, – сказал Артур. – Это произойдет около часа ночи завтра. Не провали дело. Если ты сделаешь все правильно, мы позаботимся, чтобы тебя поощрили и чтобы ты пересел в хорошую мягкую полицейскую машину. Дело будет сделано?

– Да, будет, – ответил Пат.

– И еще один совет, – вспомнил Артур. – Если тебе когда-нибудь придется стрелять в кого-нибудь, удостоверься, что убил его. Если человек остается жив, может появиться масса неприятностей. Но если он мертв, все кончается прекрасно. Свидетелей нет и нет никаких судебных дел. Понял?

– Понял, – ответил Пат.

 

Глава 18

Приглашение на обед в дом Сэма Мэсси, отца Конни, последовало так быстро после происшествия в "Наполи е нотте", что его можно было рассматривать как знак признания заслуги Пата Конте.

Пат был удивлен, увидев по меньшей мере полдюжины лимузинов, запаркованных в закрытом дворе дома Мэсси в Ривердейле. У некоторых машин водитель в форме стоял, опершись на решетку; водители других сидели внутри, читая газету. Когда Пат вошел в дом, горничная-пуэрториканка взяла у него фетровую шляпу и двухсторонний плащ. На нем снова был его единственный синий в полоску костюм.

Но Констанцы нигде не было видно. Чернокожий мужчина в полосатом жилете и в галстуке-бабочке проводил его в библиотеку, все стены которой были заставлены книжными полками. Восемь-десять мужчин стояли толпой, выпивая, смеясь и разговаривая. Среди них он увидел Артура, Сэма и Дона Антонио, но отца Рэя не было. Кроме них Пат узнал Филиппа Димайо – члена городского совета и члена городского суда.

Артур заметил Пата в дверях и провел его к бару, где негр-бармен в белом пиджаке разливал гостям спиртное. Пат взял грант с содовой, и Артур поздравил его с полученной наградой.

– Ты сделал хорошо свою работу, малыш. Тебя ждет великолепное будущее в департаменте. Только держи нос кверху и не доверяй, кому попало. Помни, что эти ирландские подонки охотятся за тобой. Они собираются какое-то время мстить тебе за эту медаль.

– Я смогу пережить это, – сказал Пат.

Артур взял его за руку и повел к остальным, чтобы представить нескольким мужчинам, которых Пат не знал. Одним из них был Санто Ганчи, возглавлявший Итало-американскую антидефамационную лигу. Оказалось, он был отцом Поля Ганчи, из клуба на Малбери. Другим был Гвидо Патерно – большой начальник в каком-то банке в центре города.

Каждый раз, представляя его, Артур говорил: "Это молодой Пат. Он член нашей семьи".

В большинстве случаев незнакомец кивал, не выказывая большого интереса, обменивался с ним несколькими словами и отворачивался. Однако Ганчи заинтересовался его службой в полиции:

– Мы нуждаемся в том, чтобы больше хороших итальянских парней, как ты и Артур, служили в полиции. Ирландцы слишком долго там оставались заправилами, а теперь и евреи тоже начали проникать понемногу. Единственный способ добиться справедливости для нашего народа – это внедрить несколько своих людей в руководящий состав полиции.

Мы должны иметь больше парней, заинтересованных в соблюдении законности, – проговорил он, одобрительно похлопывая Пата по плечу.

Беседа, в основном, касалась политики. Большей частью говорили о Кармине Десапио, который каким-то образом сумел оскорбить большинство членов этой группы. Ганчи защищал лидера Таммани.

– Он – хороший человек, именно такой нам и нужен, – говорил он. – Знаю, что вначале он работал с дядей Фрэнком, но тот одобрил его стремление к чистой работе, а это лучший способ достижения цели. Люди должны узнать, что итальянские лидеры отнюдь не все негодяи, связанные с мафией.

Сэм прервал его:

– Давайте поговорим начистоту. Десапио потихоньку доставляет нам массу больших неприятностей и занимается этим постоянно. Если он пройдет на выборах, никогда не узнаешь, кому можно доверять наверху. Нам предстоит заключить массу деловых контрактов с городом, и парень типа Десапио не сможет облегчить эту задачу. Если он будет продолжать действовать по-своему, его ожидают большие неприятности, а может быть, и дядю Фрэнка тоже.

Пат пил, слушал, переходил к разным группам, но говорил очень мало. Пока он был самым молодым в этом обществе, фактически единственным молодым человеком, если не считать Артура. И здесь не было ни одной женщины.

Позже в просторной с кремовыми стенами и арочным входом комнате был подан обед. Для этого формального обеда в столовую внесли большой стол. Над ним покачивались массивные бронзовые люстры. У каждого гостевого места стояли три различных бокала и самый большой набор столового серебра, который Пат когда-либо видел.

Его усадили между Артуром Марсери и Санто Ганчи, близко к концу стола. К большому удавлению Пата в меню входило мало блюд итальянской кухни. Например, салат из крабов, соус которого походил на красный майонез. Огромный кусок ростбифа был подан под серебряным куполом, и черный слуга отрезал каждому по толстому ломтю красного мяса. Его подавали с брюссельской капустой, маленькими коричневыми печеными клубнями картофеля; затем принесли салат из шпината с беконом, анчоусами и крутыми яйцами. Этот салат был единственным блюдом, вид которого напоминал Пату что-то знакомое.

После еды официант передал на стол огромный серебряный увлажнитель с гаванскими сигарами "Упман". Они пили "Карлос Праймеро" – испанское бренди, – самый приятный напиток, какой когда-либо доводилось пробовать Пату.

Беседа на политические темы продолжалась. Говорили также о спорте, особенно о тотализаторе в большом баскетболе, и немного о лошадиных бегах. Большая часть этих тем, за исключением спортивных, была непонятна Пату. Он решил, что для него лучше будет послушать и узнать побольше, чем делать из себя идиота, пытаясь вступать в разговоры на незнакомые ему темы.

Иногда Артур поворачивался к нему с какими-то вопросами о департаменте, но это делалось главным образом из вежливости. Ганчи без конца говорил об итальянцах, достигших важных постов в правительстве и церкви. Он был большим поклонником отца Раймундо, который, как оказалось, был в это время в отъезде. Ганчи дал Пату свою визитную карточку, – обещал, что будет поддерживать с ним связь, и сказал, что хотел бы видеть его членом лиги.

Гвидо Патерно, Димайо и сам Сэм Мэсси столпились в уголке и толковали там о чем-то довольно долго. Затем большинство гостей начало разъезжаться. Пат вопросительно поглядел на Артура, и тот сказал: "Побудь здесь еще немного, малыш. Думаю, что Сэм будет рад немного поговорить с тобой".

Примерно через полчаса все гости разъехались. Сэм наполнил пару бокалов бренди "Карлос Праймеро" из графина, стоявшего на боковом столике, и жестом велел Пату следовать за ним в библиотеку. Там они уселись на огромную кожаную софу перед камином, а Артур – на легкий стул лицом к ним. Сэм вертел в пальцах серебряный ножичек для обрезки сигар, заботливо очищая свою гавану и облизывая ее по всей длине старательно и со вкусом, затем раскурил, не говоря ни слова.

Когда наконец сигара была хорошо раскурена и на ее конце сформировался удовлетворительный столбик пепла длиной с полдюйма, Мэсси повернулся лицом к юному полицейскому:

– Я слышал, что ты встречаешься с Констанцей, – начал он.

– Да, это так, – ответил Пат, – но....

– Не волнуйся, малыш. Все нормально. Я не сержусь. Лучше ты, чем какой-нибудь псих из тех йо-йо, которые вертятся вокруг школы. Считается, что эти дети богачей имеют свой стиль, но на самом деле у них нет никакого стиля вообще. Уж лучше пусть она будет общаться с кем-нибудь из своих.

Пат вдруг ощутил странное, удушающее волнение, Это правда, что чувство к Констанце было для него чем-то особенным, чего он никогда не испытывал в отношении других девушек. Но он ни разу не задумывался о браке. Казалось, что думать об этом было еще слишком рано. Он едва начал свое продвижение к тому положению, которое хотел бы обрести в будущем. Но, сидя здесь, попивая прекрасное испанское бренди и покуривая превосходную гавану Сэма, Пат думал про себя, что все могло оказаться гораздо хуже – намного хуже.

Что, в конце концов, плохого в браке с прелестной страстной девушкой, у которой кучи денег и море обаяния? Что же касается любви, Пат не был уверен в том, что не любит ее. Во всяком случае, он не слышал о браках, построенных только на любви. Все делалось из соображений удобства, экономической необходимости, доверия, давления семьи или отчаяния.

– А Констанца что думает об этом? – спросил он.

– Что Констанца думает – не имеет значения. Ты ей нравишься. Может быть, она даже влюблена в тебя. Она мечтает о замужестве. Видишь ли, проблем не предвидится, если мы все выкажем одобрение по этому поводу. Слишком многие девушки в наше время отворачиваются от своих семей. Не хотелось бы, чтобы такое случилось с Констанцей. Если бы вы поженились, у меня появился бы сын. Мы смогли бы работать вместе, понимая друг друга.

– Вы имеете в виду, что я перешел бы в строительный бизнес? – спросил Пат.

– Не станем обсуждать эту тему сейчас. Существует множество способов работать совместно. Между прочим, ведь ты служишь вместе с моим братом Артуром, не так ли?

– В некотором смысле, да.

* * *

Когда на следующей неделе он встретился с Констанцей, то ничего не рассказал ей о разговоре с отцом. Но на этот раз он зашел за ней в дом, и на вечер им одолжили одну из машин Сэма. У Констанцы были билеты в театр, которые ей подарил отец. Сначала Пат не хотел принимать их, но она объяснила, что они бесплатные. Сэму они достались от какого-то его знакомого.

Впервые в жизни Пат оказался в театре. Фактически весь район Таймс-сквера был для него совершенно чуждым. Нью-Йорк в его сознании воплощался в Вилледж и Маленькую Италию. Затем, познакомившись с Констанцей, он открыл для себя Бронкс, а вот теперь оказался и на Таймс-сквер.

После спектакля они зашли к Тоффенетти – ели мясо с печеным картофелем, запивая его вином.

На обратном пути, направляя машину по автостраде на запад, Пат внезапно почувствовал, как хорошо быть богатым, хотя никогда раньше не задумывался об этом.

Весь обратный путь Констанца сидела рядом с ним на широком сиденье машины. Он все время ощущал волнующую близость ее присутствия. Всякий раз, переключая тормоза, он чувствовал давление ее бедра, прижавшегося к его ноге. Это была их первая поездка без Китти и Дойла.

Когда они вернулись в Ривердейл, дом оказался почти полностью погруженным во тьму. Свет горел только у въездных ворот, а вестибюль тускло освещался единственной лампочкой. Пат запарковал большой "флитвуд" сбоку у дома, подальше от центрального входа.

Хотя уже много раз они целовались, желая друг другу доброй ночи, им никогда не приходилось быть при этом только вдвоем. Кажется, безо всякого сопротивление Конни Пат заключил ее в объятия. Он начал нежно целовать ее, но внезапно она возбудилась, обхватила его голову обеими руками и начала покрывать страстными поцелуями его глаза, нос, щеки, уши.

Когда его губы снова коснулись ее рта, Конни широко его раскрыла, вобрала внутрь его губы, кусая и щипля их зубами и языком. Хотя Пат имел сексуальные сношения со множеством девушек, никогда он не целовался с ними столь страстно. Его руки робко приблизились к ее груди, ощущая теплое тело под мягкой, пушистой поверхностью свитера из ангоры. Но, как только он попытался расстегнуть бюстгальтер, она, казалось, одеревенела прямо посреди страстного, громкого вздоха.

– Нет, нет, пожалуйста! Пожалуйста, не надо!

Пат, впервые почувствовав неуверенность в обращении с женщиной, подчинился ее просьбе и вытащил руки из-под свитера. Они просидели в машине еще минут десять, целуясь и исследуя друг друга касаниями языков. Но наличие барьера, установленного Констанцей, охладило страсть Пата.

Ласки и поцелуи – все это хорошо, когда за ними следует нечто большее, но, похоже, Констанца думала, что только в этом и заключается вся игра. Или, может быть, дело развивалось слишком быстро.

Пат пытался догадаться, что сказал Сэм во время беседы с Конни в отношении брака. Конечно же, она никак не выдала себя, что знает об этом, а Пат тоже ни разу не завел с ней разговора о браке. Его, разумеется, интересовало, что сказала она о нем в беседе с отцом, чтобы вынудить Сэма на разговор с Патом о браке.

Возможно, Сэм, которому его шпионы донесли, что он встречается с Конни, просто спросил ее, что она чувствует к Пату. Ведь была же ее кавалером в ту первую ночь эта большая горилла. Вероятно, Сэм опасался, что дочь влюбится в какое-нибудь такое чудище. Тот факт, что лучшие друзья Конни – Китти и Дойл – были ирландцами, видимо внушал ему опасения, что дочь потихоньку начнет отстраняться от семьи.

После следующих десяти минут поцелуев и объятий Пат отодвинулся от нее.

– Эй, – сказал он, – у нас запотели все стекла. Лучше отослать тебя в дом, а не то мы оба можем оказаться в беде.

Он отвел ее до дверей и поцеловал снова долгим, нежным поцелуем.

– Когда я снова увижусь с тобой? – спросила она.

– Не беспокойся, – ответил Пат. – Ты увидишь меня. Очень скоро. Я позвоню.

Через два дня, завтракая с Патом в "Белой Розе" на верхней части Третьей авеню, Дойл задал вопрос:

– Ты уже сел в патрульную машину?

Пат пожал плечами.

– Почти. Мой "раввин" сказал, что практически вопрос решен.

– Видишься с Констанцей? – поинтересовался Дойл.

– Да, у нас было свидание на этой неделе.

Пат размышлял, что он может рассказывать Дойлу. За краткое время знакомства Дойл стал для него таким близким и надежным человеком, каких у него никогда не было. Вследствие того, что оба они служили в полиции, и по множеству других причин Пат сдружился с Дойлом больше, чем с кем-нибудь из парней своего района. А тот факт, что это был единственный друг, знавший о Констанце, склонил его к намерению обсудить с ним вопрос брака.

– Что ты думаешь о женитьбе, Реган? – спросил Пат.

Дойл проглотил откушенную часть сандвича с мясом и запил его глотком пива.

– Думаю, что женитьба – это прекрасно. Что еще можно сказать о таком деле? Я умоляю об этом Китти уже около года, но все, о чем она мечтает, – карьера.

– Какая чушь! Она повзрослеет и поймет это.

– А что ты об этом думаешь? – спросил Дойл.

– Не знаю, – ответил Пат. – Я все думаю, а что в женитьбе такого хорошего? Тебя тут же нагрузят бабой с кучей ребятишек. Не сможешь тратить деньги, как тебе захочется. Лишишься свободы. Сколько бы ни зарабатывал, ты должен будешь нести домой все больше денег. Должен вчитываться кому-то за каждую минуту, проведенную вне дома. Не уверен, что схожу с ума от радости оказаться в таком положении.

– Тогда из-за чего ты мне задал этот вопрос? – спросил Дойл.

– Ну, – протянул Пат, – я раздумываю. Мне кажется, я мог бы осуществить это на деле, я имею в виду брак с Констанцей.

 

Глава 19

Над Патом много и добродушно шутили по поводу награды, которой он удостоился за дело на Салливан-стрит, но большинство полицейских казались довольными, что он заслужил ее. Похоже, арест и награда были началом правильного пути. На него больше не смотрели как на новичка с Пятого участка.

Примерно две недели спустя он получил документ о переводе в Шестой участок в западном Вилледже. Участок на Чарльз-стрит сильно отличался от Пятого. Окруженный темными, мрачными складами над пристанями реки Гудзон, он располагался в дальней западной части Вилледжа, западнее улицы Гринвич-стрит.

Накануне того дня, когда Пат должен был явиться в Шестой участок, в дом пастора позвонил Артур.

– Мы перевели тебя в Шестой с повышением в должности, – сказал он. – Место оказалось свободным, по какой причине неважно. Так или иначе, там есть место, и твое постепенное повышение в Шестом не вызовет столько шума, как в Пятом, где тебя все знают.

Пат светился от удовлетворения:

– Ах, благодарю, Артур.

– Все нормально, малыш. Только не попади в какую-нибудь неприятность. Держи глаза и уши открытыми, кроме всего прочего.

* * *

Партнеру Пата по патрулированию на машине – Тому Беркхолдеру – было около тридцати. Это был собранный жилистый мужчина с мудрыми усталыми глазами сельской вороны. Во время войны он служил в постоянном береговом патруле на Тихом океане в Семнадцатой дивизии морских пехотинцев, и по участку ходил слух, что Том был награжден Серебряной Звездой за операцию на Гвадалканале, хотя он никогда сам не говорил Пату об этой награде.

– Ты слишком молод, чтобы просто так получить такой пост, малыш. Должно быть, имеешь сильную руку. Я слышал, что за тобой стоит целая Семья, – сказал как-то Беркхолдер Пату.

– Послушай, я живу с итальянским священником, – ответил Пат. – Но признаюсь, мне оказывают помощь. Долбаные ирландцы захватили всю власть. Их предводитель – Спеллман.

– А еще, я слышал, ты провел весьма хорошую операцию, – сказал Беркхолдер.

– Это был просто счастливый случай.

– Ладно, – промолвил молодой ветеран, – надеюсь, у тебя будет больше удач, чем у твоего бывшего партнера, место которого ты занял.

– А что случилось с ним?

– Мы окружили группу гомиков на Гроув-стрит. Знаешь там маленькую забегаловку, в которой они собираются после закрытия других заведений? Все они сходили с ума: кричали, визжали, толкались. Долбаные придурки! Мы хотели припугнуть их немного, проверить, нет ли у них наркотиков. Никоим образом не собирались их арестовывать, ведь не волочить же всю эту толпу в участок.

Мы послали сигнал 10 – 85 и ожидали подкрепления. В это время часть их, человек шесть, побежали вверх по Седьмой авеню. Вдруг появилась эта проклятая машина, она неслась с ревом вниз по улице. Фрэнк Нозак, бывший мой партнер, встал посередине улицы, чтобы никто из гомиков не побежал за ней. А я в это время выстроил их в линейку для обыска. Они стояли возле стены, лицом к ней. В общем, я услышал, как проносится эта машина. Из окна высунулся сумасшедший педик в белом парике и заорал: "Ждите, девушки. Я пришел сюда, готовы вы или нет?" Следующее, что я знаю, долбаная машина сбила Новака – ударила в спину и подкинула в воздух футов на пять. Машина – красный "додж-купе" – продолжала движение, пока я смог предпринять хоть какие-то меры. Успел заметить две буквы номера. Гомики повернулись лицом к улице, крича и хихикая. Я выстрелил один раз в воздух и сказал: "Следующий из вас, кто шевельнется, получит пулю прямо в задницу!" Все это время Новак лежал на обочине и стонал.

Я снова сел в машину, вызвал 10 – 13 и сказал, чтобы со всех направлений выезжали быстрее четыре машины. Приехала скорая – машины скорой помощи там действуют очень быстро, – но Новак был в плохой форме. Мы см везли его в больницу Святого Винсента, и там сказали, что у него сломан позвоночник.

Я тем временем предъявил этим гомикам обвинения во всех нарушениях закона, какие мог только придумать, – за недостойный эксгибиционизм, бродяжничество, проституцию, содомию и нарушение общественного порядка. Догадываешься, что произошло дальше?

– Их освободили на следующий день, так?

– Правильно.

– А что стало с Новаком?

– Несчастная развалина, живой труп. Я навещал его на той неделе. Все, что он может, – это двигать глазами и произносить нечто похожее на "анх, анх". Меня чуть не вырвало при этом. Мы были партнерами четыре года, и я знал его очень хорошо. У него жена и двое детей где-то в Элмхерсте.

– О Боже! Не дай попасть в такую передрягу, – сказал Пат, качая головой.

– Дерьмо. Я думаю, что все это из-за нашей проклятой работы, – сказал Беркхолдер.

* * *

Дойл все еще работал в Шестом, пешим патрульным на Бликер-стрит, к западу от Седьмой авеню. Когда графики у них совпадали, Пат и Реган или назначали Конни и Китти двойное свидание, или, если была поздняя смена, бродили вдвоем по барам Вилледжа. У них образовался постоянный маршрут: "Котелок с рыбой" и "Минетта" на Макдугал-стрит, "Луи" на Шеридан-сквер, "Ривьера" на Седьмой и Чамли – темное, тайное местечко на Бедфорд-стрит. Затем вверх по Гудзон-стрит к "Белой лошади" – старому бару портовых рабочих, который постепенно превращался в клуб писателей. Они могли пить бесплатно во всех этих местах. Но путешествия с Дойлом приводили к неприятностям, стоившим Пату больше, чем напитки.

– Все равно не понимаю, почему ты делаешь из этого проблему, – спорил Пат. – Мы оказываем этим парням благодеяние, когда посещаем их заведения. Если обнаружится разбой или налет, мы всегда тут же придем на помощь.

– Да. Но все равно это неправильно. Начнешь с такой малости, а кончишь...

– Ладно. Заткнись лучше. Вот почему ты все еще пеший патрульный, а я сижу в машине.

* * *

Патрулирование в машине с радиопередатчиком было несравнимо с хождением по мостовым Маленькой Италии. Беркхолдер вел машину, а Пат регистрировал нарушения. Пату понадобилось некоторое время для того, чтобы научиться обращению с передатчиком, переключателями света и всеми другими механизмами внутри машины, а также для того, чтобы оперативно распознавать различные виды сигналов по радио.

Беркхолдер был способен различать их во сне, что он часто и практиковал. На паре стоянок под автострадой Вест-сайда всегда находилось местечко, куда они могли завернуть и спокойно вздремнуть в машине. При этом передатчик иногда жужжал им в уши. Но Беркхолдер, казалось, никогда не засыпал столь крепко, чтобы не услышать позывные именно их машины.

Пат также быстро изучил обычную работу.

Пата и Беркхолдера приписали к смене от четырех дня до двенадцати вечера. Большинство преступлений происходило между восемью часами вечера и двумя ночи. Их первый тур пришелся на горячий уик-энд со множеством происшествий. Они расследовали два сообщения о бродягах на крышах и одну жалобу от женщины, заявившей, что над ней надругался какой-то подсматривающий за ней мужчина. Оказалось, что окно ее спальни на двенадцатом этаже выходило на ряд пустых зданий. Это была сорокалетняя блондинка с напряженным взглядом. Седеющие волосы были убраны в пучок на затылке, как у Джорджа Вашингтона.

– Этот человек, – сказала она интеллигентным тоном, присущим людям, окончившим привилегированные школы, – имеет телескоп. Я знаю, он смотрит с одной из тех крыш. Иногда видно, как сверкают линзы.

– Вы видите его сейчас? – спросил Беркхолдер, глядя на крыши сквозь окно.

– Возможно, он заслышал приближение вашей машины и удрал, – ответила она. – Вы, мужчины, должно быть, устали, гоняя всю ночь на машине. Хотите выпить рюмочку или по чашке кофе?

Беркхолдер незаметно подмигнул Пату и сказал:

– Нет, мадам, спасибо. Мы должны вернуться на службу. Сегодня множество происшествий там внизу, на улице.

– Хорошо, я снова позвоню вам, если у меня возникнут проблемы.

– Пожалуйста, мадам, хотя не уверен, что именно мы ответим на ваш звонок.

– Ладно, так или иначе, если захотите, заходите выпить или на чашку кофе, или еще за чем-нибудь, – заметила она.

– Да, мадам, – уважительно согласился Беркхолдер, когда они выходили за дверь.

Пока они спускались в лифте, Беркхолдер сказал ему:

– Иисус! У нас бывают два-три случая с такими безнадежными психопатками. В большинстве случаев это старые дамы. Поклонницы полицейских.

– Когда-нибудь доводилось трахнуть такую? – спросил Пат.

Беркхолдера передернуло.

– Один-два раза я пытался, но они все сумасшедшие. Дело не стоит того, чтобы возиться с такими идиотками.

Следующий звонок поступил от седоволосой дамы, сказавшей, что по парку на Вашингтон-сквер бродит заблудшая собака. Ей кажется, что им следует найти ее и сдать в общество защиты животных.

– Извините, мадам, – сказал Беркхолдер, – но у нас нет приспособлений для ловли собак и их содержания. Почему бы вам не позвонить самой в Общество по охране животных? Они бы приехали и позаботились о ней.

– Не понимаю, почему бы полиции не уладить эту неприятную историю?

– Извините, мадам. Мы не имеем оборудования для такой работы. Позвоните в Общество. Это их дело.

При выходе они наткнулись на старого пьяницу, спавшего в холле в собственной блевотине.

– Давай, дедушка, вставай, – сказал Беркхолдер. – Это тебе не гостиница Миллса.

– Да, сэр. Да, офицер, – сказал он. – Послушайте, не можете дать мне полдоллара на пинту вина? Мне до смерти это надо.

– Ты уже поимел достаточно, – ответил Беркхолдер. – Не смей спать на моем участке.

– Вот видите? Вот это и превращает нас в преступников! – воскликнул старик, выбираясь на улицу в ночь.

Затем позвонили с Кристофер-стрит, 95, – здания тридцатых годов в стиле "модерн". Дом возвышался среди двухэтажных особняков из песчаника, многоквартирных домов и мрачных складов на углу Бликер– и Кристофер-стрит. Патрульных встретил лысеющий мужчина в атласном халате. Он был очень похож на Сердика Хардвика – английскую кинозвезду, – но говорил с мягким, южным акцентом.

– Офицер, – сказал он, – я не люблю тревожить людей попусту, но один из многих... ну... гостей, кажется, украл у меня бумажник, золотые часы и запонки. С тех пор прошло не более пяти минут. Вы все еще сможете поймать его, если поищете здесь вокруг, по соседству.

– Вы знаете этого человека? – спросил Беркхолдер.

– Ну... он мой случайный знакомый. Я знаю его только по имени, – признался хозяин.

– Где вы с ним познакомились? – спросил Беркхолдер.

– Ну, я... я встретил его на площади Уэйверли.

– На улице?

– Мы с ним вступили в беседу.

– Он был проституткой, правильно? – спросил Беркхолдер.

Мужчина вспыхнул от злости:

– Как вы смеете? Вы призваны защищать граждан, а не оскорблять их!

Беркхолдер вздохнул:

– Послушайте, мистер. Я просто пытаюсь найти для вас этого малыша. Если бы мы что-нибудь знали о нем, это облегчило бы поиски. Может быть, он снова вернулся на свое место на улице? Большинство людей ваших привычек обычно не жалуются, когда их обворовывают подобным образом. Вы можете дать нам его описание?

– Это может причинить ему неприятности? Мне бы не хотелось, чтобы он попал в тюрьму.

– Значит, вы желаете, чтобы мы забыли об этом происшествии?

Казалось, в какой-то момент он заколебался.

– Ладно, может быть, он и сам вернет вещи обратно. Все равно, ведь это какие-то пустячки. Может, всего сотни на две долларов.

– Для вас, может быть, и не слишком много, – возразил Беркхолдер, – но меня, например, утрата такой суммы выбила бы из недельного бюджета.

– Ладно, думаю, что он вернется, – задумчиво произнес человек.

– Послушайте, мистер, – сказал Беркхолдер, – в следующий раз, если не захотите жаловаться, не звоните в полицию, ладно?

К концу смены, примерно в 11.15 вечера, их послали расследовать жалобу на странные запахи в холле роскошного многоквартирного дома на Пятой авеню. На звонок в дверь открыл маленький седовласый мужчина. "Он выглядит как человек последнего сорта. Такого можно встретить в Гринвич Вилледже", – подумал Пат. Но прекрасно скроенный фланелевый костюм мужчины, маникюр на ногтях и до мелочей продуманная роскошь квартиры, отделанной хромом и кожей, позволяли, по крайней мере, догадываться о том, что он здесь делает.

– Я несколько смущен необходимостью звонить вам, офицеры. Обычно мне не нравится причинять беспокойство полиции. Но из квартиры рядом вот уже четвертые сутки доносится невыносимый запах. Я несколько раз звонил туда, но никто не отвечает. Тем временем я уже" не могу заснуть. Возможно, сейчас вы его и не ощущаете, ведь я опрыскал все дезодорантом "Эйрвик".

Пат был уверен, что Беркхолдер пошлет старикашку подальше, но Том заинтересовался жалобой и отнесся к ней серьезно.

– Кто проживает там, сэр, в этой соседней квартире?

– Это весьма приятная пожилая женщина по имени Элуаз ван Хаутен. Я не слишком хорошо знаком с ней. Она живет замкнуто. Но это настоящая леди, и от нее никто никогда не испытывал неприятностей. Не могу вообразить, от чего исходит этот запах, но я просто больше не могу переносить его. Не понимаю, почему при той плате, которую я плачу за квартиру, должен терпеть такие неприятности.

Оба полицейских прошли по коридору к следующей квартире. Там и вправду ощущался запах, и весьма сильный. Он напоминал Пату воздух, струившийся из люков в жаркие летние ночи. Беркхолдер нажал на кнопку звонка, и они услышали громкий хрипловатый звон колокольчика внутри квартиры.

– Этак можно и мертвого разбудить, – сказал Пат.

Беркхолдер как-то странно поглядел на него.

– Думаю, что там покойник, – сказал он. – Давай-ка вызовем смотрителя.

В подвальном этаже они наткнулись на ворчащего, сонного уборщика со связкой универсальных ключей, сопроводившего их снова в коридор. Как только они распахнули дверь, из комнаты вырвалось облако пара, похожего на взрыв горячего дурного запаха изо рта. То был запах тухлого мяса, смешанный с запахом стелющегося по низу газа из кухонной плиты. Эффект воздействия этой смеси был столь жутким, что их чуть не вырвало. Беркхолдер выхватил у уборщика изо рта окурок тлеющей сигареты и затоптал его.

– Здесь включенная газовая плита, – сказал он. – Подождите-ка минутку!

Держа носовой платок у самого носа, Беркхолдер кинулся через комнату и отключил газ. Раздался звук бьющегося стекла – он разбил одно из окон.

– Он не должен был этого делать, – пожаловался уборщик. – Владельцу это не понравится.

– Ну его к черту, твоего долбаного владельца! – ответил Пат.

Беркхолдер вышел, и они постояли в коридоре несколько минут, пока сквозняк не прочистил воздух.

– Ладно. Надо кончать с этим, – сказал решительно Беркхолдер.

Внутри вся квартира была заставлена мебелью как в кинофильмах тридцатых годов. Это была так называемая полуторная квартира с маленькой, как купе, кухонькой. На шезлонге лежала бесформенная куча посиневшего пурпурного мяса, в которой лишь с трудом можно было угадать останки обнаженного женского тела. Шея, казалось, была перерезана посередине, откуда свисала опухшая складка плоти. Видимо, какое-то ожерелье превратилось на ее шее в петлю. И руки тоже выглядели, как лапы щенка: распухшее мясо нависало над ее браслетами, которых не было видно из-под разложившейся плоти.

– Она уже чуть не свалилась на пол, – сказал Беркхолдер. – Я сталкивался с несколькими такими случаями раньше. Давайте проветрим немного комнату, пока будем дожидаться сержанта.

Он предупредил уборщика:

– Смотри, чтобы никто сюда не заходил.

Примерно минут через десять приехал сержант вместе с группой неотложной службы. Два человека из нее вошли в квартиру, взглянули через дверь в комнату, спустились вниз и вернулись с масками и пластиковым мешком для тела. Надели маски, вошли, привязали бирку на большой палец правой ноги, стараясь как можно меньше шевелить тело. Пат, сам близкий к приступу рвоты, смотрел на них почти с восхищением. Когда они начали манипулировать таким образом, чтобы тело соскользнуло в мешок, оно начало рваться в области желудка, выпуская пахучую черновато-красную жидкость.

– Ладно. Пошли отсюда, – сказал Пат. – Мы можем заполнить документы внизу.

 

Глава 20

Том Беркхолдер пару дней собирал сведения о Пате через парней, которых знал в Пятом участке. После этого он с легкостью раскрыл ему контакты, которые он завязал с людьми, работавшими вблизи их участка.

– Я знал, что с тобой все в порядке, ведь ты из семьи копов и все прочее, – сказал Беркхолдер, – но никогда нельзя быть уверенным полностью. В наше время везде кишат легавые, шпионящие за своим же братом. Я раскрою наши связи, когда будем ездить по участку.

Например, то здание, в котором мы были вчера, на Кристофер-стрит, 95. Швейцар каждый месяц передает нам деньги, собранные у съемщиков, долларов двадцать, чтобы мы смотрели в другую сторону, когда жильцы паркуются в слишком длинный ряд перед домом.

Кроме того, мы получаем по паре десяток со складов над рекой за то, что не штрафуем грузовики. Затем, в задней части парикмахерской на Кристофер-стрит есть маленький пункт продажи лотерейных билетов: там тоже все в порядке – около десяти баксов в неделю.

Ты можешь бесплатно поесть в кафетерии Уолдорфа на Шестой, и у Джимми в "Лошади" есть для нас специальный счет, но обычно он забывает собирать на него деньги. А если и вспоминает, то записывает один бокал из пяти, и то для того, чтобы все выглядело пристойно.

Швейцар отеля на Бликер-стрит немного занимается букмекерством и время от времени щедр на подарки. Остальное – обычные дела, происшествия. Получаем по десятке при вызове буксировочной команды на автостраду, но они увиливают, если им не напомнить о долге.

В уик-энд можно получить от десяти до двадцати пяти баксов от заведений, работающих по вечерам. Обычно я пью утренний кофе и читаю газеты перед конторой, проверяющей наличные, на западе Четвертой. Их шеф подбрасывает мне пару баксов каждый день.

Иногда некоторые супермаркеты звонят, чтобы мы сопровождали человека с деньгами, и тогда тоже дают по пятерке. Есть прорва всякой добычи вокруг, но я-то в общем вроде вегетарианца – собираю только травку. Не пытаюсь связываться с большими числами. Лишь бы успеть набрать на квартирную плату и оплату счетов.

Пат кивнул. Это впечатляло. Он задумался, сколько зарабатывали те, которые "едят мясо". Он высчитал, что мог бы спокойно получать от сотни до двух баксов в месяц сверх зарплаты наличными без выплаты налогов.

В четверг на той же неделе Беркхолдер предложил зайти в больницу Святого Винсента навестить Новака.

– Хотелось бы принести этому сукину сыну хоть что-нибудь – книгу, колоду игральных карт, бутылку спиртного, но он не может делать ничего. Единственный его способ дать понять, что он слышит тебя – это немного закатить глаза. Иногда же он просто спит.

Беркхолдер подъехал к цветочной лавке "Афродита" напротив женского исправительного дома на Шестой.

– Эй, – крикнул он внутрь лавки владельцу-греку. – Я беру одну из этих гераней. Заплачу тебе позже.

Владелец угрюмо кивнул и взмахнул рукой.

– Не беспокойся, бери, – сказал он.

Раненый патрульный находился в отдельной палате. Он лежал на плоской кровати, укрытый простыней до самых подмышек. С крючков, находившихся вокруг него, свисали четыре или пять трубок, через которые какие-то жидкости вводились ему в вены из бутылок.

– Он не может ничего есть, – шепнул Беркхолдер. – Врачи вынуждены все вводить ему через эти иголки. А когда ему нужно пописать, они вводят ему трубку в мочевой пузырь и так освобождают его. Мне хотелось бы поймать того гомика, сукина сына, который его переехал. Действительно, очень хотелось бы.

– Он, должно быть, услышал тебя, – сказал Пат. – Погляди, он вращает глазами.

– Все в порядке, приятель, – сказал Беркхолдер распростертому телу. – Мы схватим его на днях. Никогда не забуду этот красный "додж" и того блондина-педика, Интересно, он все еще носит свой парик? Если бы у меня был номер его машины! Я знаю всего две буквы из него: ВХ. Это машина из Бронкса. Вот и все, что я знаю. Этот гад, может, проезжает здесь раз в месяц. А может быть, если знает, что натворил, вообще не появляется в наших краях. Но эти педики не могут жить, не заезжая сюда. Все их сделки заключаются здесь. Так что он вернется.

– Анх, анх, – сказал Новак с кровати.

Беседуя, они посидели рядом с ним десять или пятнадцать минут. Беркхолдер посвятил своего бывшего партнера в новости и сплетни, циркулирующие в участке.

– Гарри Мартина сделали тайным агентом, – говорил он. – А он работает на участке всего пять лет. Этот сукин сын, должно быть, где-то наверху имеет руку... Эдди Зингер подобрал шлюху на Восьмой авеню. Он собирался засадить ее, помнишь? Поэтому начал забирать ее в машину при облавах. Она предложила ему "отсасывать" даром, и он подумал: "Ладно, какого черта упускать такой случай? Все равно это не ахти какой арест". Зингер начал водить ее с заднего входа в гостиницу Ван Зодта. А затем вдруг у него появилось подозрение. Он говорит ей как-то: "Подожди минуту" и проверяет ее трусики. А там долбаная телевизионная камера! Это оказался педик! Я чуть не порвал себе кишки, когда он рассказывал мне об этом! Зингер дал гомику как следует по зубам и выкинул на улицу. Я бы на его месте выбил бы из парня все дерьмо. Но некоторые из них хороши по-настоящему. Я имею в виду, что их невозможно отличить от женщин. Они сжимают грудные железы и делают гормональные уколы. Очень чисто бреются. Проще всего их можно отличить по рукам и ногам. Некоторые имеют на них татуировку. И у них мускулы на руках и вены на кистях. Вот так я обычно их отличаю, но, парни, и меня несколько раз надули. Помнишь эту даму в кафтане, или как там это называется, она еще вышла из кофейного общества?

– Анх, анх.

– Так вот, она действительно обдурила меня. Она была такая маленькая, хорошенькая... я имею в виду он. Представляешь, вдруг я поцеловал бы ее – я имею в виду его – или позволил бы "отсосать" у меня. Вообрази, как бы я себя чувствовал, когда обнаружил бы это. Шестой самый паршивый, долбаный участок, в котором я служил. Нигде больше не найдешь ничего подобного тому, что бывает на этом участке. Послушай, здесь со мной Пат Конте. Он – хороший человек. Его отец был копом. Заслужил инспекторские похороны и все прочее. Правда, Пат?

– Точно, – подтвердил тот.

– Он сейчас ездит со мной, ну, временно, пока ты снова не встанешь на ноги. Тогда они найдут для него другое место. Верно, Пат?

– Это так.

– Ну ладно, Фрэнк, мы навестим тебя как-нибудь на следующей неделе. Ты, возможно, выздоровеешь очень скоро.

– Анх, анх.

– Ты знаешь, – сказал Беркхолдер Пату, когда они выходили, – думаю, он по-настоящему радуется таким визитам. Я могу сделать так, что ты понравишься ему.

– Кошмар. Меня тошнит, когда я смотрю на этого несчастного калеку, – сказал Пат.

– Да, в последний раз я говорил с доктором. Ты же понимаешь всю эту чепуху о временности. Это просто для хорошего настроения Новака. У него тяжелое, серьезное повреждение спинного мозга. Нет никакого шанса, что он не останется парализованным всю свою жизнь. Это если он выживет. Может быть, ему было бы лучше, если бы он не выжил. Иногда я езжу в Элмхерст, навещаю его жену и детишек. Конечно, пока она получает его полную зарплату, ей не так трудно. Да и дети уже не маленькие. Поэтому она иногда выходит из дому и немного подрабатывает. А она такая хорошенькая. Как ее жалко!

Пат позвонил в участок узнать, не случилось ли чего-либо серьезного, пока они были в больнице. Они предупредили дежурного заранее, что навестят Новака, оставили телефонный номер, потому неприятности были исключены. Происшествий не было, но когда Пат с Беркхолдером сели в машину, раздался звонок – произошло вооруженное ограбление спиртной лавки на Кристофер-стрит.

– Подозреваемые направились на запад по Кристофер-стрит, – сказали по передатчику. – Они из команды Джеффа и Матта. Один из них – высокий костлявый парень шоколадного цвета. Соломенная шляпа с узкими полями. Плюшевая лохматая куртка. Желтые брюки, есть свидетели. Другой – небольшого роста, плотного сложения, светлокожий. Может быть, испанец. Носит синюю шерстяную шапку чулочной вязки, плисовое бросовое пальто, какие-то штаны. Владелец заметил их и следил за ними, поэтому они не бросились в подземку, а побежали куда-то вверх по Кристофер. Они могут оказаться сейчас где-то выше или ниже Бликерс. Все машины оповещены. Эти парни вооружены и опасны.

Пат включил свет, заверещала сирена, и они помчались по Седьмой авеню. Скрипя тормозами, круто повернули вправо на Кристофер и направились к Гудзону. Прямо перед ними вдруг возникла какая-то машина. Заскрипели тормоза, и она направилась на запад, в сторону шоссе.

Беркхолдер нажал на газ и перешел к преследованию. Повернув на Вест-стрит, машина помчалась против движения. Пат отстегнул кобуру и высунулся из окна.

– Не стреляй, – сказал Том, – не стоит того. Мы и так поймаем этих подонков.

Началась погоня по извилистым дорогам, колеса визжали на скорости по автостраде. Патрульная машина мчалась мимо портовых рабочих, грузовиков, стоявших под погрузкой или разгрузкой вдоль доков. Наконец, как раз перед круговой дорогой, проходящей возле пирса по Сорок второй, она обогнала летящий "понтиак". Патрульные прижали "понтиак" почти вплотную к набережной, едва не столкнув его в реку. Пат выскочил, когда обе машины еще не остановились полностью. Полицейская машина тесно прижалась к правой стороне "понтиака". С левой его стороны можно было вылезти только с величайшей осторожностью, чтобы не упасть в воду. Пат приблизился слева, с пистолетом в вытянутой руке. Человек с серо-пепельным лицом в спортивной куртке и галстуке-бабочке осторожно вылез из машины. Он выглядел сильно запуганным и сразу поднял руки вверх.

– Не стреляйте, мистер, не стреляйте! Здесь двое парней...

Но прежде чем он успел закончить фразу, задняя дверь "понтиака" с грохотом открылась. Пат увидел, что на него уставилось огромное дуло немецкого "люгера", а за ним – другой пистолет в руках парня в соломенной шляпе.

– Замри, белокожий, или я размозжу тебе башку, – пригрозил коротышка.

Пат собрался было бросить свой пистолет, когда прогремели два выстрела, и он увидел, что оконное стекло за парнями разбилось в мелкие дребезги. Оба бандита повернулись на звуки выстрелов, а Пат спрятался за кучей деревянных балок, оказавшейся возле "понтиака", и распростерся на земле.

Стрелял Том, умудрившийся пролезть мимо руля патрульной машины и выйти через дверь пассажира. Пат, не поднимая головы, держал пистолет нацеленным примерно в направлении машины.

– Вы, двое подонков, выходите! – сказал Пат. – Руки вверх! Сначала бросьте оружие или оба превратитесь в сплошные дыры – от шеи и до задницы. Держишь их под прицелом, Том?

– Конечно!

– Учтите, я считать не собираюсь!

Произошла небольшая заминка, и два пистолета, подскакивая, с грохотом упали на тротуар у пирса. Пат осторожно приподнялся из-за своего укрытия, держа на мушке обоих мужчин, пока они спинами вылезали из "понтиака". Водитель в спортивной куртке испуганно прижался к решетке своей машины, от ужаса засунув в рот пальцы.

– Хорошо, – сказал Пат. – Теперь обопритесь о машину спинами ко мне.

– Не стреляй, белокожий, – сказал коротышка.

Видимо, он взял на себя роль говорящего за них обоих.

– Ведь это – игрушечные пистолеты. Мы совсем не собирались стрелять, понимаешь?

– Нагнись к машине, козел, – грозно сказал Пат.

К этому времени Том подошел к ним и поднял пистолеты.

– Сукины сыны, – сказал он. – Пат, ты знаешь, это действительно так.

Один из "пистолетов" оказался превосходной имитацией немецкого "люгера" – кроме металлического кор-пута в нем ничего не было. Возможно, их производили для коллекционеров оружия. Второй оказался газовой зажигалкой в форме пистолета. Но когда они стали обыскивать задержанных, то нашли целый арсенал перочинных и тяжелых ножей, пилку для ногтей, отвертки и другие подобные "ценности", включая хорошо заточенный нож для открывания пивных банок.

– Проверь-ка их шляпы, – напомнил Том.

Пат потянулся к парням и стащил вязаную шапку и соломенную шляпу. В манжете вязаной шапки он нашел две заточки из бритвенных лезвий.

– Парни, сукины дети, неужели вы надеялись удрать от нас? – спросил он.

– Если хочешь сделать дело, надо все делать по правилам, – сказал коротышка.

Пока они разговаривали, Пат услышал звуки приближающихся сирен. Невысокий с брюшком сержант выпрыгнул из первой машины и подбежал к ним.

– Что происходит? – спросил он.

– Ну, я бы сказал похищение, угон машины, вооруженное ограбление, ношение опасного оружия, нападение и несколько других пустячков.

– Вы, парни, несколько вышли за свою территорию, не так ли? – спросил сержант, указывая на большую цифру "6" на дверце патрульной машины.

– Мы долго их преследовали, – сказал Том. – Гнались от самой Кристофер.

– Хорошо, отсюда мы заберем их сами, – заявил сержант.

– О нет, это вам не удастся, – возразил Том. – Это наш арест. Нам, видите ли, надо объяснить все эти выстрелы.

– Ладно, вот что я вам скажу. Мы окажем вам помощь в этом деле. Вы не можете везти их в Десятый участок, ведь вы из Шестого.

– Мы заберем их, – твердо сказал Том. – Парни, залезайте в машину.

Пат надел на них наручники.

– Мы произведем этот арест, – сказал сержант. – Мы поможем вам. Это приказ. Все равно вы нуждаетесь в помощи, чтобы выбраться отсюда. Как вы собираетесь везти этих парней в участок? У вас прострелена левая передняя камера. Руль совершенно свернут на сторону. Вы с таким же успехом можете проехать в десятый с нами, и мы поможем вам в оформлении ареста.

– Сукин сын, – пробормотал Том.

– Что вы сказали? – спросил сержант, мгновенно обернувшись к нему.

– Ничего. Разговаривал сам с собой.

Сержант забрал обоих пленников в свою патрульную машину и направился вместе с Томом к зданию своего участка. Пат передал кратко по передатчику о случившемся и получил приказ оформить документы об аресте, а потом прибыть в участок. За поврежденной патрульной машиной пришлют аварийную.

Когда они ехали к центру в машине, присланной сержантом из Шестого после оформления документов, Пат обернулся к Тому Беркхолдеру и серьезно сказал:

– Если бы у этих парней было настоящее оружие, я был бы уже трупом.

– Да, они точно прикончили бы тебя, все правильно, – сказал Том.

– Хорошо, давай скажем просто, что в этот раз жизнью я обязан тебе, – сказал Пат своему партнеру.

 

Глава 21

Мисс Китти Муллали.

Гостиница "Рейдиссон",

Миннеаполис, Миннесота.

Дорогая Китти!

Куда, ох куда ушел твой маленький мальчик? Предполагаю, что ты задумываешься над этим вопросом.

Он ушел в столицу, чтобы завладеть королевским шиллингом. Говоря же серьезно, Федеральная служба – вещь весьма угрюмая. Они выжимают из нас последние соки с утра до ночи – почти круглосуточно.

Я живу с двумя парнями из Национальной администрации безопасности в доме, где сдаются меблированные комнаты, на улице F. Условия, конечно, мало приспособлены для частной жизни, но ведь я практически в ней и не нуждаюсь. Знаешь ли ты, что сотрудник безопасности должен быть осведомлен и должен отвечать примерно за сто пятьдесят нарушений закона? Мне кажется, что я не могу выйти из двери, не нарушив хотя бы одно из федеральных правил. Но это, наверное, все, что я способен здесь нарушить.

Не только потому, что у нас практически не остается времени для проказ, но и потому, что департамент не спускает глаз с каждого из нас. Если кого-нибудь увидят просто входящим в подозрительный бар или вообще в любой бар, не перечисленный в списке одобренных заведений такого рода, этот несчастный вылетит отсюда так быстро, что у него закружится голова.

Все, с кем я здесь имею дело, – исключительно серьезные люди. Они очень сильно отличаются от тех, с кем я сталкивался в Полицейской академии. Здесь собраны специалисты высочайшего класса с огромным опытом, которые преподают нам все предметы, например ограбление банков, вымогательства, шпионаж, саботаж и т. п. Это очень принципиальные люди, и никогда не знаешь, что именно в тебе их не устраивает.

В течение первых двух недель из класса время от времени вызывали трех парней, и больше никогда мы их не видели. Никто даже не знает, почему их списали. Многие парни нервничают по этому поводу, но я не думаю, что могу влипнуть в какие-то неприятности. А кроме того, мне кажется, что военная и полицейская тренировки окажут мне значительную пользу.

Был рад услышать, что ты наконец получила роль в шоу. Уверен, что будешь успешно трудиться в этом благотворительном заведении. Не слишком увлекайся едой со шведского стола (ха, ха). Мне нравится твоя фигура, такая, какая она есть.

«Саут Пэйсифик» – шоу, на которое человеку не стыдно пригласить своих родителей или детей, не то что те представления, которые в наше время распространяются повсюду. Надеюсь, что жизнь в Вилледже не сделает тебя поклонницей богемы. Я знаю тебя и полагаю, что при твоем воспитании ничто не сможет свернуть тебя с правильного пути.

Не думаю, что наступило время для серьезных решений. Ведь мы оба более или менее серьезно заняты построением своей карьеры. Но надеюсь, что ты обязательно пересмотришь свои взгляды на брак. Знаю, что мы подходим друг другу и что после моего назначения на постоянное место службы мне захочется начать более упорядоченную жизнь, чем жизнь полицейского.

Естественно, не могу обвинять тебя в том, что ты не хочешь выходить замуж за полицейского. Работа копа действительно очень трудна. Но думаю, что служба в бюро – совсем другое дело.

Что касается твоей карьеры, то искренне желаю тебе самой большой удачи, но ты знаешь, что «многие призваны и мало избранных». Поэтому тебе не следует расстраиваться, если карьера не удастся и ты не станешь большой звездой. Я же всегда буду любить тебя, независимо ни от чего.

Когда я увольнялся, у меня была хорошая прощальная вечеринка с выпивкой. Присутствовал Пат и несколько других парней из Шестого. Это хорошие ребята, и мне действительно было трудно расставаться с ними. Но все же я не мог смириться с тем, что делали там со мной и с ними. Насколько могу оценить, Пат – хороший коп, но вокруг слишком много искушений.

Теперь мне лучше засесть за учебники, потому что, думаю, завтра преподаватели собираются устроить над нами настоящую расправу.

Доброй ночи, любовь и поцелуи.

Всегда твой Реган.

* * *

Мистеру Пату Конте.

Церковь Святого Сердца Богоматери,

Дом пастора, Нью-Йорк.

Дорогой Пат!

Ты знаешь, что я не слишком искусен в писании писем, поэтому, надеюсь, простишь меня за стиль. Но это наихудшая переделка, в которой я очутился со времени пребывания на Пэрис-Айленде. Я окунулся в настоящую жизнь рядового солдата, очень суровую (я бы описал точнее, но думаю, что они читают нашу почту). Но, если говорить серьезно, обучение хорошее, а кроме того, отношение к работе совершенно иное, чем в Полицейском департаменте.

Полагаю, что каждого обучающегося здесь парни из Шестого посчитали бы неотесанным простаком, но на самом деле эти ребята очень интеллигентны, с хорошим происхождением и прекрасными побуждениями. Конечно, некоторые ничем не отличаются от тех, кто обучался у нас в академии, но отношение к закону здесь другое. Тебя удивили бы многие вещи, за которые отвечают здешние правительственные чиновники, например аресты людей, учинивших пожар в парке.

Сейчас идет восьмая неделя учебы, и нас временно разместили в Квонтико, Вирджиния, где обучают стрельбе и приемам единоборства. Пока что преподавание этих предметов практически то же, что и в академии. Если ты помнишь, парни, обучавшие нас в академии, тренировались здесь, в ФБР, так что получаемые знания не очень-то отличаются от старых.

Поэтому несколько человек с опытом полицейской службы в этих дисциплинах дают фору всем остальным. Но некоторые приемы дзюдо и защиты, которые преподают здесь, – весьма грубые и несколько более интенсивные, чем те, которые мы применяли в департаменте. Так или иначе, здесь тоже есть парни с задатками бандитов, которые, так же как и в академии, не отличаются большими умственными способностями.

Мы тратим уйму времени на то, что в Бюро называют защитной тактикой, – смесь приемов дзюдо, джиу-джитсу, каратэ и прочих подобных видов борьбы. Мы учимся, как обезоруживать человека с ножом, пистолетом, палкой и т. п. Это еще один предмет, которому нас обучали в академии, но здесь с ним не шутят. Одного парня вчера отправили в лазарет с шишкой размером в бейсбольный мяч. «Надо быстро двигаться, если не хочешь, чтобы тебе причинили боль», – это все, что сказал инструктор после этого.

Кроме того, мы узнали много нового о задержаниях и прочих действиях такого рода.

Очень большое внимание в программе обучения уделяется идентификации отпечатков пальцев, их классификации и методам обнаружения. Мы покрываем светлые поверхности черным порошком, а черные – белым и таким образом обнаруживаем скрытые отпечатки. Этому нас почти не обучали в академии, и я нахожу этот предмет интересным.

Здесь также уделяют много времени обучению обыскам на месте преступления, то есть тому, что делает детектив. А также нас учат, как изготавливать муляжи трещин на покрышках, следов ног и подобных вещей.

Я рад, что мы устроили вечеринку у Делэни перед моим отъездом, потому что уверен, здесь устроить что-нибудь подобное просто невозможно. Большинство парней очень нервничают из-за таких ограничений. Мы уже потеряли шестерых ребят из пятидесяти в классе. Думаю, что это не последние жертвы дисциплины. Но, в основном, никто не хочет рисковать возможностью закончить учебу после того, как потратили на нее столько времени. Я на самом деле думаю, что здесь можно получить наилучшие знания и достойный человек может достичь в ФБР многого. Знаю, что ты подумываешь закончить юридические курсы. Это было бы отличным, подспорьем для работы здесь тоже. Почему бы тебе не подумать о том, чтобы также пойти на службу в Федеральное бюро?

Несмотря на все это, я скучаю о парнях из Шестого. Передай привет Тому, Райли и всем остальным, желаю всем держать носы в чистоте и порядке. А также передай мою искреннюю любовь Конни. Когда наступят свадебные торжества? Если увидишь Китти, поцелуй ее за меня, но не слишком страстно.

Твой кузен Реган.

* * *

В конце шестнадцатой недели занятий на курсах ФБР наступило время самого трудного экзамена. Каждый агент знал, что в течение последней недели обучения он должен встретиться с Директором – никто не называл Д. Эдгара Гувера иначе.

Каждый будущий агент должен был войти в кабинет Директора, пожать ему руку и сказать несколько слов продуманно и к месту. Это было опасное, но неизбежное мероприятие. Агентов интенсивно тренировали но поводу поведения в этой ситуации. В течение многих лет немало потенциальных агентов ФБР было освобождено от службы, поскольку Директору казалось, что претенденты то выглядят как водителя грузовиков – неуклюже пожимают руку, то просто "не соответствуют образу" агента ФБР.

Но у Регана сложилось верное представление о том, каким должен быть образ агента, и он предполагал, что Директор его не выгонит. Но все же Реган внимательно выслушал все, о чем говорил советник, обучая класс соответствующему поведению:

– Директору нравится, когда агент имеет хорошо ухоженный внешний вид. Не вздумайте надеть красный галстук. Он считает его признаком неискренности. Советую запастись лишним носовым платком, потому что, если Директор кого-то не выносит, так это людей с потными руками. И, послушайте внимательно, не курите все утро перед встречей, потому что он ненавидит табак и практически мгновенно учует его запах, исходящий от вашей одежды. Вижу, что все вы носите темные костюмы в соответствии с нашими рекомендациями. А теперь возьмите носовые платки и, сложив их, положите в нагрудный карман.

Пока советник их инструктировал, Дойл оглядывал приемную, которая фактически являлась историческим музеем ФБР.

На одной стене висела белая гипсовая маска – копия посмертной маски Джона Диллинджера. Рядом была выставлена соломенная шляпа, в которой он был застрелен Мелвином Первисом перед кинотеатром "Биограф". Там же лежала сигара "Корона Бельведер", находившаяся в его кармане во время убийства. Рядом на той же стене висел в рамке список агентов, погибших при выполнении служебного долга, – всего около двадцати пяти фамилий.

В другой части комнаты был установлен вращающийся стенд с дюжинами газетных вырезок, восхваляющих подвиги рядовых сотрудников ФБР. Остальная часть стены была увешена сотнями документов и дощечек, преподнесенных Директору различными группами граждан, – от членов библейских обществ до членов американского легиона.

Когда подошла очередь, Дойл втянул живот, вытер руку о подкладку кармана и вошел в кабинет.

Кабинет Директора был огромным – около пятидесяти футов длиной; пол устилал толстый красный ковер. От двери надо было пройти примерно тридцать пять футов, почти до колен утопая в этом ковре, чтобы приблизиться к огромному столу из красного дерева, за которым сидел Директор; его бульдожье лицо с вызывающим выражением всегда было воинственно выдвинуто вперед.

На столе стояли две бронзовые лампы в виде пистолетов и маленькая пальма в горшке. Кроме того, на столе красовались два маленьких американских флага на стойках с золотыми орлами наверху. В середине столешницы лежала маленькая копия печати ФБР. За Директором стояли два больших американских флага с золотыми орлами наверху и огромная копия печати между ними.

Дойл воинским шагом промаршировал к столу Директора. Тот наблюдал за ним все это время, не меняя выражения серых ледяных глаз. Когда Дойл приблизился к центру стола, Директор встал и порывистым движением протянул ему через стол руку. Он напомнил Дойлу маленького механического человечка, которого однажды видел на Стальном пирсе в Атлантик-сити.

Реган взял предложенную руку в свои огромные пальцы и весьма удивился, что она маленькая, мягкая и, если не мокрая, то, по крайней мере, влажная. Это открытие настолько поразило его, что он задумался, вытирает ли Директор свою руку перед тем, как в кабинет входит новый кандидат.

Директор хриплым, как бы придушенным голосом произнес:

– Добро пожаловать в бюро, и вам мои поздравления.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Реган.

Аудиенция на этом закончилась.

Дойл повернулся на каблуках и прошел весь обратный путь по длинному ковру. Закрывая за собой дверь, он повернулся и взглянул на Директора, ожидая, что тот кивнет ему на прощание, но Гувер сидел в глубине своего громадного вращающегося кресла, сплетя руки на груди и уставившись на дверь в ожидании следующего кандидата.

После окончания курсов каждому агенту выдавался список предпочтительных мест работы. В нем надо было отметить на выбор три места, которые выпускник предпочел бы занять. Реган подчеркнул Нью-Йорк, Вашингтон, округ Колумбия и Атланту.

Естественно, его назначили на работу в Атланту.

 

Глава 22

В Вилледже, в скромном ресторанчике, состоялось семейное собрание, на которое Пата не пригласили. Присутствовала вся семья Марсери: Дон Антонио, Сэм, отец Раймундо и Артур.

Фактически это было ежемесячное заседание семейного совета, на котором четверо братьев обсуждали за трехдюймовыми бифштексами дела многочисленных родственников и другие семейные вопросы.

К братьям официанты в красной форме относились как к благородным посетителям.

В маленьком ресторанчике, расположенном в подвальном этаже и отмеченном только скромной бронзовой дощечкой "Джуллиус Ломброзо – бифштексы и отбивные", официанты, одетые в красные костюмы, относились к братьям Марсери как к почетным гостям. Им предложили столик в дальнем углу, а от соседних с ним столов куда-то мгновенно исчезли все стулья.

Первыми прибыли Артур Марсери и отец Раймундо. Они сидели, тихо разговаривая и понемногу отпивая скотч из поданных бокалов, и ожидали прибытия остальных.

– Как идут дела в департаменте, Артуро? – поинтересовался отец Рэй.

Артур вытянул правую руку со скошенными пальцами, помахал ею взад-вперед – фамильный жест, выражающий двусмысленность:

– И так, и этак. Ты знаешь, не плохо и не хорошо. А как у тебя?

– Дела в порядке, но приход нуждается в массе денежных средств. В этом году на празднике мы не смогли собрать столько же, сколько собирали обычно в прошлые годы. Мы должны получать большую часть прибыли от игровых мероприятий. Мы просто не сможем существовать на то, что нам выдают теперь. Нам нужны или субсидии, или большой бизнес.

– Поговорим об этом с Антонио. Возможно, ему удастся все уладить. А как дела у малыша Пата? Есть проблемы?

– Ну, я считаю, что он хороший парень, действительно хороший. Но знаешь, больше не ходит к причастию и не посещает мессу, болтается с этими бродягами в Вилледже. Иногда заходит в клуб проведать дружков на Малбери-стрит, но, думаю, он становится настоящим битником. Проводит массу времени со своим партнером по патрульной машине и с этим ирландцем, Дойлом. Мне кажется, он постепенно отходит от своей нации, а теперь поговаривает о том, что хотел бы иметь собственное жилье в Вилледже. Я понимаю, что у молодого человека должны быть девушки, он должен вести сексуальную жизнь. Но теперь Пат почти помолвлен с Констанцей, и, мне кажется, ему следует быть более скрытным.

Артур рассмеялся:

– Послушай, чтобы быть в хорошей форме, иногда нужно тренироваться, правильно? Конечно, может быть, это и грех. Он не хочет говорить с тобой на эту тему, Ты – член семьи. Может, он ходит к причастию куда-то, в другое место. Я слышал, что он бывает у Помпейской Богоматери на Кармайн-стрит.

Отец Раймундо явно заинтересовался этой новостью:

– Вот оно что? Он никогда не упоминал об этом.

Спрошу отца Рафаэле, что там происходит. Имей в виду, шпионить я не собираюсь. Но буду чувствовать себя лучше, если узнаю, что хоть иногда он посещает мессу.

– Ладно, после всего, что случилось, он работает в хорошем месте, – сказал Артур. – Для него полезно быть членом общины, ходить там в церковь, знать, что творится вокруг. Он смышленый мальчик. Думаю, быстро продвинется вверх.

В зал вместе вошли Сэм и Дон Антонио. Сэм держал старшего брата под руку. На Сэме было пальто от Барберри и ирландская твидовая шляпа. Под пальто на нем был теплый твидовый пиджак, темно-серые брюки и мягкие туфли от Гуччи. Антонио был одет в черную широкополую шляпу борсалино и однобортное пальто с бархатным воротником, в котором он всегда выходил по вечерам. Антонио было всего шестьдесят пять лет, но выглядел он лет на десять старше. Лицо его избороздили морщины забот. Сэм, похожий на сельского сквайра, был в противоположность розовокожим и добродушным.

– Прекрасно, – сказал Сэм. – Два младших уже здесь. Думаю, можем начинать. Кворум имеется. Давай, я помогу тебе вылезти из пальто, Энтони.

На столе уже была бутылка с джином, и официант, не дожидаясь просьбы, разлил его по бокалам. Раймундо и Антонио выпили свои порции, не разбавляя, как лекарство. Но Артур и Сэм пили джин с содовой.

На стол поставили корзину с кунжутными хлебными палочками, которые братья жевали во время разговора. Сэм и его брат Антонио обычно обсуждали наиболее серьезные семейные дела в лимузине по пути в город. При этом они оказывались в атмосфере полного уединения, и это было одним из преимуществ разговоров в машине. Но Дон Антонио, видимо, еще не решил все вопросы, когда они сели за стол.

– Сэм, ты понимаешь выгоду поставки мазута для обогрева больниц? Тебе нужно заготовить несколько других предложений и проследить, чтобы самое прибыльное прошло в комитете губернатора.

– Правильно, – сказал Сэм и похлопал старшего брата по руке. – Хорошо, хорошо, не беспокойся. Мы сделаем все это заранее. У нас была такая же ситуация с заказами на песок и гравий для строительства автострады с парнями Дьюи. Но с этими республиканцами на севере штата очень трудно иметь дело. Если бы у нас не было друзей в Буффало и Олбани, мы просто утонули бы. Нам пришлось отправить туда большее количество груза. И, если сказать правду, мне не очень нравится и то, что творится здесь, в городе. Не думаю, что этому О'Дуайеру можно доверять полностью. Он выдает то холодное, то горячее. А Десапио внезапно стал реформатором.

– Ладно, – сказал Дон Антонио.

Его речь отличалась медлительным, точным произношением, но в ней до сих пор звучали тяжелые сицилийские обертоны.

– Ты знаешь, в последние дни Костелло ведет себя как-то странно. Он поднимался одновременно с нами, но теперь ходит к какому-то доктору. Я слышал, что он беспокоится о своей репутации, своих друзьях, судьях и членах городского совета. И я знаю, что он дал слово Десапио, что будет сотрудничать только при необходимости. Думаю, нам нужно больше прислушиваться к Лючезе. Знаешь, мне кажется, что с этим Импеллиттери мы сможем работать гораздо лучше, чем с О'Дуайером. Конечно, на последних выборах у них было три итальянских кандидата, но двое из них были протестантами, а третий – северянин. Это не те люди, на которых можно полагаться, – не наши друзья. Мне бы хотелось, чтобы у нас был собственный кандидат.

– А как дела в департаменте, Артуро? – спросил Антонио, поворачиваясь к самому младшему брату. – Скоро у нас появится комиссар-итальянец?

Артур рассмеялся:

– Думаю, что до этого еще очень далеко. Со времен основания департамента его возглавляли только ирландцы. И все же мы ощущаем себя как общность и заставляем других помнить об этом. Итальянцы уже составляют примерно четверть населения города. Мы обязаны иметь больше своих представителей на любой ключевой должности. И мы добьемся своего. Беда в том, что мало кто из наших идет служить в департамент – не хотят присоединяться к ищейкам. Но все же мы должны сознавать, что это другая страна. Она совсем не похожа на нашу прежнюю. Мы должны иметь друзей в каждом месте.

– А как ты, Сэм? Я слышал, Констанца думает о браке с пареньком, живущим у Раймундо. Тогда скоро у нас в семье будет уже два полицейских. Нам это необходимо?

– Он – смышленый малыш, – вступился Артур. – Я много разговаривал с ним. Честолюбив, быстро соображает. Думаю, что пойдет на любое дело, не задумываясь. Но департамент – хорошее место для него, чтобы с чего-то начать.

– Ты от своего департамента пока не получил ничего хорошего, – ехидно заметил Сэм.

Артур изобразил гримасу на лице:

– Ладно, Сэм. Не начинай снова эту песню. Я признаю это. Просто у меня никогда не лежала душа к семейным делам. Когда вы практически исключили меня из семьи, потому что я не желал брать у вас работу, я просто повернулся в другую сторону. Мы говорили об этом уже миллион раз. Я сказал вам, что предоставлю любую помощь, какую смогу, но я не родился таким, чтобы быть одним из ваших солдат.

– Итак, что насчет малыша? Вы собираетесь сделать из него мальчика на побегушках? Унижать его? – поинтересовался Антонио.

– Пат – не из того теста. Честно сказать, храбрости в нем гораздо больше, чем во мне. Я никогда не смог бы решиться на это дело на Салливан-стрит. Думаю, что у малыша большое будущее.

– И все же, – упрямо сказал Сэм, – я хотел бы, чтобы он был чем-то большим, чем полицейским патрульным. Можем ли мы обеспечить ему повышение по службе? Кроме того, Пату не помешало бы получить лучшее образование.

– Я позабочусь об этом, – пообещал Артур. – Думаю, что можно будет что-нибудь сделать, но следует немного повременить. Пат служит в департаменте меньше года. Он награжден медалью. Получил место в патрульной машине. Это немалые успехи. Пройдет немного времени, и мы продвинем его дальше без всяких осложнений. Мы наблюдаем за ним, так что не беспокойтесь.

– Что он знает о семейных делах? – спросил Дон Антонио.

– Практически ничего. Но Пат умен. Он слышит какие-то разговоры. Догадывается, кто мы такие, в этом у меня нет сомнений.

– А как насчет дела на Салливан-стрит? Что он знает о нем?

– Ну, ведь это была услуга Тони Бендеру. Тот человек был рядовым из Семьи Копполы. Он повадился взламывать автоматы в лавках. Не знаю, для чего ему нужны были эти деньги. Он не должен был пакостить людям нашей Семьи. Это территория Бендера. Парень, наверное, был чокнутым. Его несколько раз предупреждали. Если бы это не испортило отношений с Копполой, мы расправились бы с ним обычными средствами. Но в данном случае такой способ был лучше. При данных обстоятельствах никто не смог обвинить никого из нашей Семьи. Человек просто сделал ошибку. И все же я полагаю, что они поняли намек. Не думаю, что люди Копполы еще когда-нибудь пошлют посторонних на нашу территорию.

– Ну ладно, это хорошо. Я рад, что мальчик заслужил награду за то, что сделал. Это может помочь, – сказал Дон Антонио.

– Послушайте, хватит уже обсуждать дела, – не вытерпел Сэм. – Давайте сделаем заказ.

Официант, ожидавший сигнала, подошел к столу с бутылкой красного вина в оплетке. Дипломатически предложил ее сначала Сэму и Антонио.

– Это Бьянкавилла, – сообщил он. – Лучшее вино из нашей страны.

– Я знаю, я знаю, Марио, – сказал Сэм. – Оно из Этны, верно?

– Верно, – подтвердил Марио.

– Какая жалость, что Сицилия не может производить хорошие красные вина.

Марио пожал плечами:

– Что мы можем поделать? Там слишком много солнца. Но знаете, в наши дни масса вин из нашей старой страны не имеет никакого отношения к винограду. Они составляют вина из бычьей крови, свекольного сока и Бог знает еще из какой химии. Но вот эта, сеньоры, Бьянкавилла делается из настоящего винограда.

Дон Антонио внезапно рассмеялся сухим, хриплым смехом, который не поднимался над уровнем шепота:

– Ну, Сэм. Ты ведь не знал о таком поддельном вине, а?

– Послушайте, – сказал Сэм. – Я могу сделать так, чтобы его экспортировали сюда, но ни за что не стану пить такую дрянь. Это вино из Этны – настоящее вино. Оно прекрасно.

– Ваше здоровье! – воскликнул Сэм, чокаясь с братом первым бокалом темно-красного вина.

И они все выпили бокалы до дна.

 

Глава 23

Патрульные Пат Конте и Том Беркхолдер, прогуливаясь по Вилледжу, выпили по несколько кружек пива после долгой смены от четырех до двенадцати. Сделали несколько остановок, пройдя на север от участка на Норд-стрит до "Белой лошади" на Одиннадцатой – единственного места, в котором в это время суток еще шла жизнь.

Как и ожидалось, в модернизированном салуне на набережной все кипело от наплыва посетителей. Джимми Вашингтон, как обычно, радостно встретил их и показал жестом, что подаст им спиртное за счет салуна.

Том заказал двойной дэнт с пивом.

– Забирает весьма здорово, не так ли? – спросил Пат.

– Черт с ним. Человек должен расслабляться после такой работы, иначе может сдохнуть оттого, что все кишки завяжутся в узлы.

Беркхолдер покончил с первой порцией одним махом и заказал следующую.

Пат пристроился на краю бара, рядом с бочонками пива Гиннес. Том взял бокал и прошел в заднюю комнату посмотреть, что там творится.

Круглолицая девушка с кудрявыми рыжими волосами, делавшими ее удивительно похожей на маленькую сиротку Анни, протиснувшись, села рядом с Патом.

– Можешь заказать выпивку и для меня? – спросила она. – Я заплачу за нее сама.

– Так в чем же проблема?

– Этот долбаный Вашингтон отказывается отпускать мне. Говорит, что я скандалистка.

Пат повернулся к ней и поглядел в светло-голубые невинные глаза.

– Я не возражал бы попасть в какую-нибудь передрягу вместе с тобой, – смеясь, сказал он.

– Отстань. Нечего трепаться и нести всю эту чепуху. Просто закажи за меня и все, – ответила она, нервно облизывая губы.

Пат раздумывал, не сказать ли ей, чтобы отвалила. Но она выглядела такой аппетитной крошкой! Он обернулся к Джимми.

– Послушай, я знаю, что ты не отпускаешь этой шлюхе, – сказал он, – но дай ей только один стаканчик. А я возьму на себя ответственность.

– Сам напрашиваешься на неприятности, – предупредил Джимми. – Знаю, что она выглядит как маленькая сиротка Анни. Но на самом деле это настоящая алкоголичка. Ее не интересует ни проституция, ни секс. Единственное, что ей нужно, – это надраться как следует.

– Ладно. Но сейчас она – единственная штучка в городе, – возразил Пат.

Джимми неохотно наполнил невзрачный стаканчик кусочками льда со спиртным.

– Записан на меня, – сказал Пат рыжеволосой девушке, – но смотри не подведи. Я поручился за тебя.

– Не беспокойся, – ответила она. – Я знаю, как себя вести.

Когда они чокались стаканчиками в знак соглашения, Пат поглядел через плечо девушки и увидел, что Том направляется к выходу с маленьким ясноглазым молодым, очень молодым человеком. Том, явно пропустивший не меньше шести стаканчиков, пробрался к месту, где сидел Пат.

– Этот парень – гомик, – объяснил он. – Мне просто хочется повеселиться с ним.

Пат с удивлением поднял брови, но ничего не ответил.

– Ты знаешь, как говорится: если не можешь найти женщину, поищи чистого юношу, – объяснил Том.

Пат не особенно удивился. Многие парни в участке были бисексуальными. Или, по крайней мере, не возражали от предложения "отсосать", если это было дешево и легко.

Пат снова повернулся к рыжеволосой. Он пытался убедить ее, что она может спокойно, с комфортом напиться в его квартире на Кристофер-стрит, где ей никто в этом не откажет. Они разговаривали не более десяти минут, когда дверь, выходящая на Гудзон-стрит, с грохотом отворилась. Том просунул голову в дверь. Лицо у него было бледное и встревоженное.

– Пат, подними задницу и сейчас же выйди! Ты мне нужен!

Пат ничего больше не спрашивал. Он сунул руку за спину – проверить, на месте ли его личный пистолет, в кобуре под спортивной рубашкой, и бросился к двери.

– В чем проблема? – спросил он Тома.

– Думаю, что убил малыша. Клянусь! Думаю, что убил его! – сказал Том хриплым от напряжения голосом.

– О чем, черт подери, ты толкуешь?

– Расскажу позже. Давай скорей пройдем туда.

Том схватил Пата за руку и потащил за угол на Одиннадцатую авеню. На дальней ее стороне был маленький дворик с железными воротами. Внутри на земле лежало тело мальчика, но Пат смог опознать его только по одежде. Теперь это был отнюдь не такой красавчик. Тело скорчилось у кирпичной стены дома. Из обеих ноздрей на подбородок ручьями струилась кровь. Под линией волос у него, видимо, была открытая рана, и потоки крови, полосами текшей по его лицу, раскрасили его как яркую палочку леденца. Одна сторона его челюсти была красной, как кусок сырого мяса – очевидно, его проволокли лицом по грубому асфальту дорожки.

– Боже! – охнул Пат. – Что случилось?

– Думаю, он мертв, – сказал Том.

Пат опустился рядом с мальчиком на колени и попытался прощупать пульс. Сначала он не мог обнаружить биения в его тонкой кисти, но через минуту он заметил, что пузырьки из соплей и крови, закрывавшие ноздри, начали расширяться и сжиматься в каком-то нерегулярном ритме.

– Думаю, что он еще жив, но быстро слабеет, – сказал Пат. – Что ты с ним сделал? Этот "отсос" натворил массу неприятностей, не так ли?

– Дело не в этом, – ответил Том. – Это тот сукин сын, который сбил Новака!

– Откуда ты знаешь?

– Его машина запаркована сразу за углом Гринвич-стрит. Я нашел эти буквы ВХ в номере его красного "доджа". Малыш хотел "отсосать" меня в машине. Как только я увидел этот "додж", сразу понял, кто он такой.

– Он признался в том деле?

– Нет, дерьмо этакое! Ведь ты не думаешь, что он идиот, чтобы признаться, правда?

– Что случилось потом?

– Я просто утратил контроль над собой. Стукнул его пару раз о машину. Затем тащил по улице, бил ногами в живот, по яйцам – по всем местам, куда мог попасть. Затем приподнял его и поволок сюда, во дворик, и стал бить им о стену. Думаю, что тогда и проломил ему башку. Так или иначе, услышал странный звук, и он соскользнул на землю. Мне показалось, что он перестал дышать.

– Ты хочешь оставить его здесь? Тогда никто не свяжет тебя с ним.

– Да, это точно. Он свяжет меня с собой. Этот маленький идиот-педик укажет на меня, если придет в себя.

– Что же ты хочешь делать дальше?

– Ты видишь это здание позади?

Том указал на пятиэтажный многоквартирный дом за "Белой лошадью" на другой стороне Гудзон-стрит.

– Да.

– Хочу дотащить этого маленького педика наверх и сбросить прямо с крыши! Тогда не останется никаких свидетелей этого дела.

– Кроме меня, – заметил Пат.

– Да, ну тебя-то я не считаю. Ты должен мне одно дельце, помнишь?

– Послушай, – сказал Пат, – в данном случае это дело целиком твое. Я не хочу быть в него замешанным.

– Это моя забота, Пат, я знаю об этом. Все, что я хочу от тебя, чтобы ты постоял на страже, пока я дотащу педика до холла, и убедился в том, что никто нас не видел. А затем последил бы за дверьми и дал мне знать, если кто-нибудь войдет в дом за мной.

Том Беркхолдер наклонился и схватил бесформенное тело одной побелевшей рукой. Перекинул легкую ношу через плечо, как это делают пожарники.

– Если кто-нибудь увидит нас, – предупредил Том, – скажем, что это просто какой-то пьяница.

Уже было около часа ночи, и улицы совсем опустели. Пат оглядел обе стороны Одиннадцатой, а затем подошел к углу. Он никого не увидел и просигналил Тому, чтобы тот поторопился с телом, пока никто не вышел из бара. Для большей уверенности Пат встал в дверях "Белой лошади", чтобы не пропустить на улицу посетителя, которому захотелось бы выйти. Том прокрался с повисшим через плечо телом через улицу и вбежал в подъезд.

Несколько минут спустя Пат услышал грохочущий звук, когда, очевидно, Том ногой открыл дверь вестибюля.

"Боже! – подумал Пат. – Ему не стоило делать этого. Ему надо было зайти туда очень тихо". Правда, сомнительно, что в таких домах кто-нибудь высовывает нос из двери на шум. Люди в Вилледже, как правило, старались не вмешиваться в чужие дела.

Как только Беркхолдер с ношей исчез в подъезде, Пат подошел к двери дома, чтобы перехватить того, кому вздумалось бы зайти в дом прежде, чем Том закончит свою "работу".

Несколько группок поющих и орущих гостей вывалилось из "Лошади", но никто не пытался войти в дом.

Через десять минут Беркхолдер, задыхаясь и пыхтя, появился в вестибюле снова.

– Ты все сделал? – спросил Пат.

Беркхолдер без слов утвердительно кивнул.

– Я ничего не услышал.

– Думаю, он приземлился на кучи мусора на заднем дворе. Этот долбаный заслужил такой конец. Мусор, возможно, заглушил звук удара.

– Ладно, он был еще жив, когда ты его сбрасывал, – сказал Пат. – Так что, возможно, крови будет достаточно, чтобы убедить медиков.

Они оба знали, что из мертвых тел кровь не течет. Если обнаружится, что парень умер до того, как упал с крыши, наверняка назначат расследование по делу об убийстве. Но скорее всего решат, что это был несчастный случай или самоубийство.

– Вероятно, он лежит сейчас там в таком виде, – сказал Пат, – что заметить следы от ударов, которыми ты его наградил, невозможно.

– Пошли, – сказал нервно Беркхолдер, хватая Пата за руку. – Мне теперь нужно выпить.

– Не будь идиотом, – возразил Пат. – Чем меньше твое лицо будет мелькать здесь, тем меньше вероятность того, что кто-нибудь вспомнит нас. Ведь мы были в "Белой лошади" всего пару минут. Если хочешь выпить, ступай куда-нибудь в другой конец города. Или лучше иди домой и напейся. Там вряд ли будешь говорить с кем-нибудь.

Том испытующе взглянул на Пата:

– Ты не слишком доволен, что я наконец наколол педика? Я охотился на него целый долбаный год!

– Конечно, Том, разумеется, я тоже доволен, – ответил Пат. – Но если кто-нибудь раскопает это дело, тебе могут пришить убийство первой степени. А сейчас иди домой и попробуй выспаться. Постараемся оба забыть об этом происшествии.

– Да, – согласился Том.

Казалось, замечания Пата помогли ему внезапно протрезветь.

– Думаю, ты прав. Лучше пойду-ка домой. Завтра увидимся.

– Ладно. Я тоже пошел домой, – ответил Пат.

 

Глава 24

На следующий вечер Том и Пат сидели в машине с радиопередатчиком. Они поглощали содержимое контейнера с кофе от Райкера и передавали друг другу листы "Дейли ньюс". Том ни разу не вспомнил прошлой ночи. Было очевидно, что о многих событиях этой ночи он с удовольствием забыл бы. Пат также ничего не говорил о них, но записал все подробно в маленький черный блокнот, который тщательно прятал от посторонних глаз. Это был не обычный полицейский журнал патрульного, а его собственный дневник. Туда он записывал любую информацию о неординарных вещах, которые, как он чувствовал, могут ему когда-нибудь пригодиться.

В газете Пат прочитал историю расследования дела мэра О'Дуайера:

– Вижу, нашего мэра поймали в Мексике с прихваченной кассой.

– Да, – ответил Том, но без всякого интереса. – Думаю, что все равно климат в Мексике лучше, чем здесь. А он еще взял с собой эту шлюху Симпсон для компании.

– На мой вкус, слишком она костлява, – заметил Пат. – Как ты думаешь, вся эта телевизионная компания может отмыть Костелло?

Том пожал плечами:

– Откуда мне знать? Я не служу в отделе по борьбе с организованной преступностью.

– Я слышал, что они оба, Десапио и Костелло, замешаны в этом, – сказал Пат.

Том раскрыл спортивные страницы, чтобы просмотреть гневную речь Джимми Пауэрса против поведения Теда Уильямса и его высоких заработков.

– Меня не интересует вся эта политика, – сказал он. – Ох, ты видел, сколько они платят Уильямсу? Сто двадцать тысяч баксов! А мы-то здесь празднуем, когда получаем от швейцара милостыню, которую еще надо поделить между собой!

– А сколько в результате в среднем ты набираешь? – спросил Пат.

Он лениво смотрел через окно на Шэридан-сквер, все еще оживленную в одиннадцать вечера. Увидел высокую девушку в клетчатой юбке и меховом жакете, шедшую плавной походкой на запад по Гроув-стрит. Что-то знакомое почудилось ему в светлых волосах девушки, доходящих до маленькой крепкой попки и вздрагивающих в такт ее походки.

– Эй, Том, – сказал Пат, – подожди-ка здесь минутку. Хочу поговорить с этой девочкой.

Он выпрыгнул из патрульной машины и побежал через улицу, стараясь обогнать незнакомку и заглянуть ей в лицо. Его догадка оправдалась. Этой девушкой была Китти Муллали.

– Китти, бэби, – сказал он.

Ее лицо мгновенно засветилось от радости:

– Пат!

Он приподнял ее, сжимая в медвежьих объятиях, и отпечатал на щеке крепкий влажный поцелуй.

– Эй, психованный! Отпусти меня. Ты же на службе! Хочешь заработать неприятности?

– С тобой – с удовольствием. Что ты здесь делаешь так поздно?

– Работаю, – ответила она, указав через плечо на здание. – Принимаю шляпы в гардеробе в "Общественном кафе" и беру уроки сценического мастерства в студии Стеллы Адлер. Теперь я живу здесь, неподалеку. А с каких пор ты тут работаешь? Я думала, что ты все еще служишь на Малбери-стрит.

– Меня недавно перевели оттуда.

– Ах, да, – сказала Китти, – помню, что Конни как-то говорила об этом. Ты сделал что-то героическое, так вроде бы?

Пат улыбнулся:

– Пока департамент так думает, мне это не вредит.

– Это, должно быть, было ужасно, – серьезно проговорила Китти. – Тебе пришлось убить человека, да?

Пат пожал плечами:

– Это часть моей работы.

– Расскажи мне об этом. Обо всем. Можем мы выпить по чашке кофе?

Пат взглянул на Тома в машине:

– Лучше бы не сейчас. А как у тебя дела со временем?

– Я буду заканчивать работу в двенадцать тридцать каждый вечер, начиная со следующего понедельника.

– Великолепно. На следующей неделе я заступаю в смену от четырех до двенадцати. Хочу заметить, что после того, как кончается эта смена, делать на улице больше нечего – остается только выпить где-нибудь. Начинают жутко надоедать эти выпивки с другими копами.

– Прекрасно! Почему бы нам не встретиться возле кафе, где я работаю, как-нибудь вечером?

– Чудесно! Я мог бы во вторник. Поговорим, как в старые времена.

– Кто она? – с любопытством спросил Том, когда Пат снова садился в машину.

– О, просто девушка, которую я знаю. Живем по соседству.

* * *

В следующее воскресенье Пат и Конни отправились погулять в парк Форт-трайон. Конни тратила массу времени, пытаясь воспитывать Пата, и часть информации, полученной от нее, он воспринимал как полезную и интересную. Но теперь, когда дело об их свадьбе считалось почти согласованным с Сэмом, взаимоотношения между ними остановились на каком-то этапе развития. Пат при встрече с Конни уже не испытывал того волнения, при котором ему казалось, что у него вот-вот выпрыгнет сердце из груди.

Теперь наконец Пат сдался и перестал бороться с Конни. Она была как лед и пламень. Пламень – выше шеи и лед – ниже. Он никак не мог понять, как человек может быть столь страстным при поцелуях и не испытывать при этом желания трахаться.

По какой-то неведомой причине он не сказал Конни о встрече с Китти неделю назад.

Дойл уже в это время начал службу в Атланте. Пата интересовало, знает ли Реган о том, что Китти теперь работает в Вилледже, и одобряет ли ее выбор. Дойл был хорошим парнем, но придерживался строгих правил морали.

* * *

Китти согласилась встретиться с Патом во вторник в двенадцать пятнадцать ночи в общественном кафе.

Когда Пат зашел в кафе, из его задней комнаты слышались гнусавые звуки гитары Джоша Уайта – играющего "человека с сердцем дьявола". Китти, увидев Пата, ненадолго исчезла, чтобы снять черное платье с треугольным вырезом, в котором работала в гардеробной, и переодеться в мужскую рубашку и прямую шерстяную юбку, застегивающуюся огромной булавкой, какие употребляют при пеленании детей. Поверх этого она надела пальто из плотного шерстяного твида с огромным лисьим воротником. Одежда ее выглядела дорогой.

Они пересекли улицу и зашли к Луи. Там все еще было многолюдно и шумно, несмотря на то, что часы показывали двенадцать тридцать. Пат заказал пиво. Он решил не размахивать полицейским значком, а заплатить, как все.

Пат был одет в новый, купленный у Барни спортивный пиджак из твида, пошитый в сельском стиле и похожий на тот, который он видел на Сэме. Кобура с личным пистолетом у талии на спине под этим пиджаком не оттопыривалась.

Ребята в кафе, веселые и жизнерадостные, были ненамного младше Пата, но казались гораздо моложе его. Высокий золотоволосый юноша в прекрасно сидящем замшевом пиджаке и рубашке в стиле раннего западного переселенца подошел к их столику.

– Эй, Китти, – сказал он. – Слышал, что ты пользовалась большим успехом в этом разъездном шоу. Что-нибудь новое тебе светит в будущем?

Китти представила Пату парня – его звали Стив Макквайд.

– А это, – сказала она, указывая на Пата, – Пат Конте, настоящий мой хороший друг.

– Вы – актер? – спросил его Макквайд.

– Нет, – ответил Пат, – не актер.

Китти захихикала.

– А как дела у тебя, Стеверино? – спросила она парня в замшевом пиджаке.

– Ох, немного подрабатываю натурщиком. Была одна роль в литературном театре "Эксвити" в Бронксе, но всего на пару дней. Хотя роль была неплохая – заглавная в "В ожидании Левши".

Китти рассмеялась снова:

– Ты настоящий чудак, Стеверино.

Пока они болтали, Пат чертил на столе круги влажным дном пивной кружки. Он не пригласил парня присесть за столик и был рад, что Китти тоже не проявила такой инициативы.

– Ладно, как-нибудь увидимся, Китти и... Пат, – сказал парень, и его понесло с толпой к бару.

– Кто он такой, какой-нибудь педик? – спросил Пат.

Китти улыбнулась. У нее были прекрасные зубы, лучших он не видел ни у кого.

– Педик? – повторила она. – Не знаю. Надо признаться, мало кто из парней из театрального мира нормальны в этом смысле, но на работе с ними это никак не сказывается. Знаю, что у Стива дядя работает в полицейском департаменте инспектором или кем-то в таком духе.

Пат с удивлением приподнял брови:

– Ты не шутишь? Знаешь его фамилию?

Китти пожала плечами:

– Нет. Кажется, у них одна и та же фамилия. Знаю, что как-то полицейские во время обыска в квартире Стива нашли наркотики, какие-то патроны и все прочее в таком же роде. Стив куда-то позвонил, пока легавые были у него, и они сразу ушли. Так что думаю, о дяде он говорит чистую правду.

Мгновение они сидели молча. Китти рисовала рожицы в колечках, которые Пат начертил на столе своей кружкой.

– Послушай, – сказал Пат, – ты где живешь?

– Там, на Девятой, – ответила она, – не слишком далеко.

– Ладно, пошли отсюда. Здесь слишком дымно, слишком шумно, слишком много педиков.

Он швырнул на столик пару долларов, и Сэл – официант – кивнул и взял деньги.

– До свидания, Сэл, – сказала Китти, когда Пат под руку выводил ее из зала.

Была одна из тех туманных ночей, которые иногда случаются ранней весной. Воздух был влажным, но теплым, и туман, казалось, приклеился к ним, изолируя от других людей на улице. Они перешли Четвертую, пошли вверх по Шестой, миновали круглосуточно работающий "Уолдорф" и напротив исправительного дома повернули на Девятую.

Китти жила в одном из четырехэтажных домов в георгианском стиле, стоявших на тихой улице. Здесь не было никаких магазинов – только лавка, торгующая спиртными напитками возле угла. Вокруг домов квартала росли деревья, и, хотя дом с квартирой Китти находился всего в нескольких кварталах от бара Луи, улица была похожа на какую-то заурядную улочку в Новой Англии, например где-нибудь в Бостоне.

Китти держала Пата под руку в течение всей прогулки, и он верхней частью своей руки ощущал твердую округлость ее груди.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала она, остановившись возле окрашенного в красный цвет кирпичного дома.

– Фантастика! – отозвался Пат.

– Да, и в нем плата небольшая, – сказала Китти. – Папа использовал какие-то связи с агентом по недвижимости. Жилье обходится мне так дешево, что удается оставлять квартиру за собой даже тогда, когда я разъезжаю с театром. Вон мое окно, освещенное, во втором этаже. Я бы пригласила тебя зайти, но там жуткий беспорядок.

– Ты что, шутишь? – сказал Пат. – У всех дома беспорядок!

– Да, – рассмеялась Китти, – но предполагается, что девушки – существа более аккуратные. Ладно, давай поднимемся, выпьем на сон грядущий. Но не особенно гляди по сторонам.

Они поднялись по ступеням, застланным мягким ковром, на второй этаж. На стенах лестницы висели гравюры с охотничьими сценками, а на каждой площадке стоял длинный журнальный столик, заваленный грудами периодики и письмами.

– Она невелика, но зато моя, – сказала Китти, вводя Пата в квартиру.

Они вошли в большую гостиную с высоким потолком и камином с красивой стальной решеткой. Юбки, трусики, блузы и нейлоновые чулки валялись по всей комнате. Мебель была различной, но в основном из викторианского дуба. Большинство предметов меблировки весьма напоминало мебель в доме пастора, но у того она выглядела более старомодной. Пат заметил, что здесь все было продуманно и соответствовало, видимо, вкусам хозяйки.

На всех столах валялись книги, главным образом с пьесами. Кое-где он разглядел рукописи пьес в плотных конвертах. В одном углу стоял маленький письменный етол с пишущей машинкой. На стенах висели репродукции Пикассо и других художников его школы. Они контрастировали с мебелью, но почему-то казались весьма уместными. Китти бегала по комнате, собирая вещи, и небрежно бросала их в большую корзину, стоявшую в углу.

– Вот так, работаю и занимаюсь в студии, – сказала она, запыхавшись. – Никогда не хватает времени на настоящую уборку.

В середине комнаты стояла разложенная софа – постель не была убрана. Кроватная грелка, сшитая из лоскутков, валялась в ногах, и Пат мог различить форму вмятины, оставленной ее телом на матрасе и подушке.

В комнате было еще несколько простых стульев, но большую ее часть занимала постель. Слева размещалась маленькая кухонка, похоже, переделанная из стенного шкафчика. Другая дверь вела в ванную с покрытыми кафелем стенами.

– Ты предпочитаешь пиво? – спросила Китти, возясь на кухне. – Или хочешь что-нибудь другое? У меня осталось немного скотча, бренди и, кажется, чуть-чуть водки.

– Пиво сгодится, – ответил Пат.

Он растянулся на незастланной постели. Здесь на самом деле не было более удобного места. Китти вышла из кухни, неся в обеих руках два высоких, изящных бокала.

– Пиво дешевое, – сказала она, – но бокалы охлажденные. Люблю пить пиво из охлажденных стеклянных стаканов.

Она поставила оба бокала на край софы рядом с Патом. Он и не подумал встать. Она оглянулась, ища место, где бы присесть самой.

– Поставь бокалы на пол, – сказал Пат.

Она поместила их на маленький столик у софы.

– А теперь иди сюда, – проговорил он и протянул к ней обе руки.

Взяв ее локти в большие, сильные ладони, он притянул ее на постель рядом с собой.

– Пат, – сказала она с некоторым протестом, но этим он и закончился.

Он прижал ее за плечи, пока она не легла спиной на постель, глядя на него открытыми, ясными глазами без испуга, с выражением интереса. Пат медленно склонился над ней и нежно поцеловал в губы. Затем моментально они сомкнулись, ноги переплелись, его бедро уперлось в промежуток между ее ногами, их языки быстро, с жадностью исследовали партнера, со страстью изучая незнакомые укромные уголки тела.

Пат расстегнул белую рубашку и обнаружил, что под ней она ничего не носила. Ее груди были маленькие, но крепкие, соски поднялись от возбуждения. Пат лег, посасывая их, словно голодный грудной ребенок. Ничего не происходило поспешно, но с самого начала было ясно, что все было предрешено. Медленно, почти утомленно, она нагнулась и попыталась расстегнуть пряжку на ремне его брюк.

– Подожди минутку, – сказал Пат.

Он сел и отстегнул кобуру, затем снял пиджак.

– Вот так, теперь будет легче. Теперь мы управимся.

Он положил кобуру на столик рядом с бокалами пива. Неспешно они помогли друг другу избавиться от одежды. Не было произнесено ни одного любовного слова, но слышались стоны, выражающие удовольствие.

Казалось, Китти не испытывала ни капли стыда из-за их действий или своего тела. Она с интересом руководила его движениями, помогала разыскать места на теле, приносившие ей большее удовольствие. Член Пата отвердел и пульсировал от желания. Казалось, он взорвется от прикосновения.

– Теперь ложись на спину, – нежно сказала Китти.

Она склонилась над ним, взяв в рот его член, скользя по нему вверх-вниз, горячо дыша и лаская его тело.

– Прекрати, – сказал Пат, – не могу больше выносить это!

Она взглянула на него:

– Разве тебе плохо?

– Мне чересчур хорошо, – ответил он. – Иди ко мне. Хочу кончить внутри тебя.

Она быстро направила его член внутрь своего тела, и они подошли к оргазму почти одновременно, Впоследствии он лежал на ней, в ее объятиях, с закрытыми глазами, пытаясь успокоить бешеный ритм пульса и сердца.

Он ощущал теплые, липкие участки тел, где они прикасались друг к другу, влажные от пота. Чувствовал, как подымается и постепенно успокаивается ее грудь. Наконец он скатился с нее и, распростершись, улегся на постели. Китти села и посмотрела на него.

– У тебя на лице бродит странная улыбка, – сказала она.

– Просто я счастлив, – ответил Пат.

– В следующий раз мы будем делать все медленнее. Я так хотела тебя, что не могла остановиться.

Сонный Пат прошептал:

– Я тоже.

 

Глава 25

Когда Эдди Тобиас, патрульный машины один – два – четыре из Шестого участка, женился, он уступил Пату свою полуторакомнатную квартиру на Кристофер-стрит, 95, с контролируемой платой. Конни приехала в Вилледж и вместе с Китти помогла ему меблировать ее примерно так, как квартиру Китти. Они перевезли большой диван, хранившийся в гараже у Конни, водрузив его на крышу машины Китти, множество дубовых стульев и бюро с убирающейся крышкой.

Близость Пата с Китти никак не сказалась на отношениях с Конни: по крайней мере, ему так казалось. Все трое были по-прежнему дружны и привязаны друг к другу.

Постепенно взаимоотношения между Патом и Китти приобрели регулярный характер. Раз в неделю он приходил к ней или они встречались где-нибудь. Иногда Пат заскакивал к ней поздно вечером – во время его смены от четырех до двенадцати. Временами, когда он работал с двенадцати до восьми утра, даже отлучался с дежурства, оставляя Тому телефон.

Пату Китти казалась трогательной и чрезвычайно жизнерадостной. Возможно потому, что между ними не существовало взаимных обязательств, он вел себя с ней все более раскованно – так, как не вел себя ни с одной женщиной.

С Конни теперь, когда было согласовано все, кроме даты свадьбы, отношения были гораздо спокойнее, но чувствовалось некоторое напряжение. Казалось, Конни была весьма озабочена нехваткой образования у Пата, что сказывалось и на его культурных потребностях. Он был благодарен ей за такую заботу о себе, но при этом нервничал. Она без конца снабжала его книгами, водила на выставки и экспериментальные фильмы, сама приобретала билеты в театры.

Конни чувствовала себя спокойно и безопасно в его обществе. Она льстила его самолюбию постоянной заботой и вниманием. Очень часто, когда Пат с Конни ходили в театр или кино вместе с Китти. Казалось, Конни ни о чем не подозревает, даже наблюдая затягивающиеся поцелуи Пата и Китти при встречах и расставаниях. Скорее, она была довольна, что между ее женихом и лучшей подружкой установились столь великолепные отношения.

Пат удивлялся, что Китти не имеет на него никаких притязаний. Казалось, в ней не было вообще и намека на стремление обладать кем-то полностью. Она никогда не говорила о любви, разве что в шутливом тоне. Иногда она могла сказать: "Ты такой сумасшедший, Пат. Я действительно люблю тебя", но за этим никогда не следовало серьезного обсуждения этой темы.

Если бы она спросила, любит ли он ее, он бы не знал, что ответить. Это слово, которое обычно использовали женщины в любых обстоятельствах, не скатывалось с его языка с особой легкостью. Некоторые люди, говоря: "Я люблю тебя", считают, что связывают себя до конца жизни. Для других эти слова значат чуть больше, чем рукопожатие.

Китти виделась и ходила на свидания с другими мужчинами, но Пату казалось, что большинство из них были гомиками из театрального мира. Если у нее и складывались с ними какие-то отношения, то она никогда не рассказывала ему об этом. Но однажды вечером у Луи у них зашел разговор на эту тему. Как-то Джек Лоренсен – один из первых поселенцев в Вилледже, организатор Национального морского союза и теперь что-то вроде народного героя – остановился возле их столика. Китти предложила ему посидеть с ними вместе, выпить пива. Лоренсену, должно быть, было уже около пятидесяти. У него были седеющие светло-коричневые усы, худощавое телосложение. Говорил он на языке, представлявшем смесь его родного уэльского с диалектом портовых рабочих Вест-сайда.

Из их разговора с Китти было понятно, что они давно знакомы, по крайней мере, с тех пор как она переехала в Вилледж. Лоренсен поговорил с ними минут десять, а затем уехал на своем грузовике по какому-то делу.

Пат внезапно почувствовал укол ревности и спросил:

– Насколько близко ты знакома с Лоренсеном?

Она поглядела на него с удивлением.

– Почему ты спросил об этом?

– Просто любопытно.

– Это мой старый друг. Хороший старый друг.

– Ты спала с ним?

Китти взглянула на свою кружку с пивом и затем очень серьезно ответила:

– У тебя своя жизнь, Пат, а у меня своя. Вся твоя жизнь уже определена. Ты собираешься жениться на Конни, встречаешься со мной, и мы прекрасно проводим время вместе. Но ты только часть моей жизни. Не вся она сосредоточена в тебе. И я не думаю, что будет хорошо для нас обоих, если я расскажу тебе все о себе. То, что было между мной и Джеком Лоренсеном, закончилось очень давно. Но ты должен хорошо представлять, что я не считаю себя чьей-то исключительной собственностью.

* * *

После этого разговора Пат долго сидел молча. Он не знал, как отнестись к такому заявлению. Он понимал, что не имеет права требовать от Китти большего, чем она давала ему сейчас, если только он не решится на разрыв с Конни. Но из прежних их разговоров он знал, что даже такой поступок не изменил бы создавшейся ситуации, так как Китти не намеревалась выходить замуж.

– В настоящее время, – говорила она ему, – я замужем за своей работой. Если бы я даже жила с каким-нибудь мужчиной или была замужем и мне предложили работать в Стратфорде или в Сан-Франциско, я уехала бы. Независимо от того, что он думает или хочет, я бы так сделала, поскольку работа для меня всегда будет на первом месте. По крайней мере, так обстоят дела сегодня. Может быть, когда-нибудь эта ситуация изменится.

– А что насчет Дойла? – спросил ее Пат, когда однажды в воскресенье после полудня, они сидели на канатах пирса Ганзевурт, наблюдая за холодным, отдаленным берегом Джерси.

– Реган хочет жениться на мне. Он говорил мне об этом с самого начала, а я заявила ему также с самого начала то же самое, что говорю теперь тебе. Он говорит, что подождет.

Она вздохнула и откинула локон светлых волос со лба.

– Что можно сказать такому человеку, как он. Он будет ждать и ждать. Мне приятно сознавать, что меня так любят, но в то же время я чувствую себя виноватой, потому что не могу ответить ему взаимностью. Потому что я не та женщина, какой он меня представляет или какой бы он хотел, чтобы я была. А в действительности ему нужна умная, воспитанная в монастыре ирландка, свежая и чистая – такая, какие живут на нашей старой родине.

– Ты тоже воспитывалась в монастыре, – возразил Пат.

Она поглядела на него весьма хладнокровно.

– Есть разные монастыри на свете. Ты был бы весьма удивлен, если бы услышал некоторые вещи, о которых мы узнали в монастыре Святой Агнес.

– И все же возможно, что ты когда-нибудь выйдешь замуж за Дойла, – задумчиво сказал Пат.

Она одарила его кривой улыбкой, едва обнажившей ее великолепные зубы.

– У меня есть предчувствие, что это может случиться... но ненадолго.

Пат не задал ей единственный вопрос, который по-настоящему мучил его. Он мог смириться с вероятностью того, что у Китти бывают случайные любовные связи с различными мужчинами, которых она встречала. Но ему было бы неприятно знать, что он в сексуальном отношении разделяет ее с Реганом. Может быть, потому, что он понимал, Реган – единственный человек, представлявший для него настоящую угрозу.

Сидя в тот весенний день на канатах пирса, он чувствовал себя так, как никогда прежде, – он осуществил свои замыслы. После тех безнадежных дней в сиротском доме в Джерси у него была теперь хорошая работа, его уважали и он обладал некоторой властью. Будучи холостым, зарабатывал столько, что мог удовлетворить свои потребности. А дополнительные деньги и различные услуги жителей позволяли ему вести почти роскошную жизнь.

Он был знаком с двумя прелестными девушками, а брак с одной из них должен был обеспечить ему прочное положение, семью и безопасность.

Он знал, что Семья была главным фактором, гарантирующим его теперешнее социальное положение. Без нее он никогда не смог бы поступить на службу в полицию, никогда не получил бы повышения, никогда не встретился бы ни с одной из этих девушек, а возможно, все еще болтался бы вокруг одного из этих клубов в Маленькой Италии. Может быть, ловчил бы с лотерейными билетами или работал на гражданской службе. А может, его вовлекли бы в мелкие аферы рэкетиры, или использовали для выбивания долгов местные ростовщики, как использовали Ала Сантино.

* * *

После дискуссии о Лоренсене Пат и Китти долго сидели молча. Затем он взглянул на часы и обнаружил, что через десять минут ему нужно будет явиться на Чарльз-стрит, и извинился за то, что должен уйти.

– Ты рассердился? – спросила Китти.

– Из-за чего?

– Из-за того, о чем мы только что говорили.

Пат помолчал и подумал, прежде чем ответить, а затем сказал со всей прямотой, на какую был способен:

– Я не сержусь. В уме я не сержусь. В принципе знаю, что ты права. Но что касается моих чувств, все это проглотить довольно трудно.

И он ушел, чтобы доложить в участке о прибытии. По дороге закинул в рот три кусочка хлорофилловой жевательной резинки, чтобы исчез запах пива, пока дойдет до участка.

 

Глава 26

Двое патрульных сидели в своей машине и пили кофе. Том Беркхолдер читал "Морнинг телеграф", пытаясь выудить полезную информацию о скачках. Пат Конте всматривался в верхнюю часть Шестой авеню, за театром "Уэйверлей". Он наблюдал за мясной лавкой на углу Четвертой западной авеню.

Том оторвался от газеты:

– В чем все-таки заключается дело?

– Я не знаю всех деталей, – признался Пат. – Мой осведомитель с Вашингтон-стрит посоветовал проследить за грузовиком, привозящим на рынок мясо. Сказал, что водитель кроме мяса доставляет в этот район еще кое-что. Может быть, наркотики.

– Если все подтвердится, то можно провести неплохую операцию. Не представляю, откуда ты берешь все эти наколки, – сказал Том. – У меня никогда не бывает ничего подобного.

– Не связываешься с нужными людьми. Ты – полицейский слишком высокого класса, Том.

– Откуда ты знаешь, что этот парень не пользуется связями с полицией – регулярно платит кому-то в участке?

– Мой осведомитель сказал, что его никто не защищает, он работает независимо.

На самом деле Пат знал больше, чем говорил Тому, – его осведомителем был Артур Марсери. Вся идея облавы состояла в том, чтобы удалить водителя из грузовика на значительный период времени. А Пат знал, где в грузовике будет спрятан наркотик.

– А не заподозрит ли этот парень что-то неладное, если увидит, что здесь так долго стоит патрульная машина?

– Не думаю, – ответил Пат. – Он не знает, что нам на него указали, Скорее решит, что мы здесь скрываемся от кого-то или делаем еще что-нибудь в таком духе.

Они просидели здесь уже не менее десяти минут, когда окрашенный в серый цвет закрытый, как коробка, грузовик-рефрижератор с красными надписями по бортам "Ройял продукт" и "Поставщик качественных товаров" остановился перед лавкой.

– Это он, – сказал Пат. – Вот что я тебе скажу. Я выйду и поговорю с ним, а ты объезжай вокруг и встань позади грузовика, чтобы прикрыть его. Просто объедешь квартал. Окажешься на месте, когда я начну обыскивать его.

Пат медленно пошел вверх по Шестой авеню, наблюдая, как водитель в сером комбинезоне со знаком фирмы "Ройял" на спине вышел из кабины, обошел грузовик, чтобы открыть заднюю термоизолированную дверь. План заключался в том, чтобы дождаться, пока он откроет замок, и затем начать облаву.

Пат остановился перед витриной винного магазина Музанте, как бы рассматривая цены выставленных напитков, а затем стал разглядывать выставку дверных замков в окне лавки хозяйственных товаров Катца. К этому времени водитель открыл замки и начал тянуть вниз большие ручки на массивных задних дверях грузовика. Пат остановился за спиной водителя:

– Остановись на минутку, приятель.

– Дерьмо, чего тебе? – сказал водитель.

– Обычная проверка, – ответил Пат. – Подойди к машине спереди.

– Послушайте, – сказал водитель, – это ведь зона разгрузки. Именно здесь. Имею право на остановку в этом месте.

– Забудь об этом. Дело в другом. Ты возишь в этом грузовике что-нибудь кроме того, что в нем положено перевозить?

Водитель выглядел искренне изумленным:

– Что, например?

– Ладно, все равно. Просто нагнись над кузовом, руки положи на машину, расставь ноги.

– В чем дело? Это обыск, что ли?

– Ты ведь не будешь разговаривать так грубо с хорошим, вежливым полицейским, не так ли? – спросил Пат, так сильно толкнув его, что тот упал вперед на горячий кузов грузовика.

– Эй, ведь мне горячо! – пожаловался водитель.

Пат не обращал на него внимания. Он глядел на улицу, ожидая появления патрульной машины. Хотел, чтобы Том был рядом, когда он обнаружит спрятанный наркотик. Только для порядка он небрежно осмотрел самого водителя. В заднем кармане нашел черную резиновую дубинку.

– Что это? Ты сам должен забивать этих коров?

– Ох, брось! Ведь знаешь, как нападают на водителей грузовиков в Вест-сайде. Отпугиваю бандитов.

– Ладно. Доверь полицейским заниматься этим делом. Ведь это незаконное оружие, разве ты не знаешь?

– Да что ты говоришь? Эта дубинка?

– Точно. Ты нарушаешь закон Салливана. Ладно, можешь теперь встать нормально. Посмотрим твои документы.

Парень вытащил бумажник и из него документы, которые указывали, что принадлежат Джино Росси. На водительскую лицензию была наклеена круглая фотография водителя. На ней Джино Росси был снят в полосатом костюме и галстуке.

В это время к грузовику бесшумно подъехала патрульная машина и остановилась. Том вышел и подошел к водительскому сиденью.

– Как дела?

– Ну, для начала обнаружил вот это, – сказал Пат, поднимая кверху дубинку.

– Ох, да он, должно быть, плохой мальчик, – посетовал Том. – А как насчет еще чего-нибудь?

– Еще не смотрел.

– А на нем самом?

– Нет, – ответил Пат. – Ничего, что бы я мог обнаружить, но пока я его тщательно не осматривал. Почему бы тебе не заняться этим, пока я буду обыскивать грузовик внутри?

– Ладно, – согласился Том. – Нагнись к грузовику, Джино.

– Христос с вами, я только что делал это.

– Да, но так тебя будет легче обыскивать. Кроме того, нам не хочется, чтобы ты удрал.

Джино тихонько выругался и снова нагнулся над кузовом.

Пат открыл перчаточный ящик и порылся в нем, перебирая отвертки, путевые карты, презервативы, но делал все невнимательно, так как знал, где найдет то, что ищет. Он приподнял с пола коврики и небрежно поглядел под ними, а затем поднял поношенное кожаное сиденье.

– Ага, а это что такое?

Между днищем сиденья и полом грузовика лежал бумажный мешок, в котором было порядка двадцати прозрачных конвертиков с белым порошком. Джино оглянулся, его лицо побелело от страха.

– Эй, что это? Хотите засадить меня ни за что? Никогда я не видел этого! Не знаю, откуда здесь появился этот пакет!

– Ха-ха, Том, – сказал Пат, – не кажется ли тебе, что ты уже не раз слышал такое в другом месте? Думаю, надо скорей отправить парня в участок.

– Точно. Прихвати с собой конвертики.

В участке оказалось, что Джино и раньше попадал в большие неприятности. Его приговаривали к пожизненному заключению по закону Баумса, трижды обвиняли в нападениях, в том числе в нападении со смертоносным оружием, ограблении и взломе.

– Ладно, скажу это вместо тебя, в твою пользу, – сказал Пат позже, просматривая 224-ю страницу его дела, – тебя никогда раньше не арестовывали за наркотики.

– Клянусь Богом, – сказал Росси, – я ничего не понимаю в этих делах.

– Ты можешь рассказывать об этом детективам, – сказал Том, печатая свой отчет о необычайном происшествии.

– Что будет с моим грузовиком?

– Можешь позвонить в свою компанию, если хочешь, чтобы они послали кого-нибудь закончить доставку и забрать грузовик.

Это была хорошая операция, ведь Росси оказался рецидивистом. Но, конечно, ничего выдающегося в ней не было, так как не было ни опасности, ни стрельбы, никакого риска для того, чтобы прослыть героями. Том настаивал на том, чтобы оставить себе пару конвертиков для того, чтобы в случае необходимости в будущем "посыпать" кого-нибудь из "стоящих" граждан. Но Пат возразил, что понадобится пятьдесят граммов – около двадцати пяти конвертиков – чтобы фальсифицировать особо тяжкое преступление – класса А.

На следующий день, когда они объезжали свой участок, Пат заметил машину Департамента здравоохранения, запаркованную у рынка. Какой-то человек вешал на гвоздь объявление "Закрыто по приказу Совета здравоохранения". Хоффер – владелец лавки – стоял рядом с ним, заламывая руки от волнения.

– Я говорю вам, что не знаю совершенно ничего об этом. Не знаю, как это попало в ящики с мясом. Оно было охлажденное, доставлено грузовиком. Его только что выгрузили. Как могли завестись в нем эти микробы? Если с мясом что-то не так, значит, таким мне его и доставили.

– Вы можете рассказать это членам Совета здравоохранения, – ответил мужчина и удалился.

Хоффер отчаянно выругался и снял передник.

– В чем дело, мистер Хоффер? Случилось что-нибудь? – с невинным видом спросил Пат, выходя из машины.

– Они пытаются разорить меня, – сказал Хоффер. – Конфисковали целую партию мяса. Я думаю, что произошло что-то странное, когда те парни ходили вокруг грузовика. Это было после того, как вы забрали водителя. За что вы его задержали, кстати?

– Наркотики.

– Я знаю этого парня двадцать лет. Он жесткий, бывалый мужик из портовых рабочих, но никогда ничего не делал с наркотиками.

– Что же, вот и начал, наверное, теперь.

– Это все может разорить меня, – сказал Хоффер. – Меня предупреждали, чтобы я не принимал мясо от "Ройял", но я не предполагал, что дело зайдет так далеко.

– Ну, я думаю, что вы как-нибудь уладите дело, мистер Хоффер, – успокоил его Пат и присоединился к Тому в патрульной машине.

– Ты получил от него что-нибудь? – спросил его Том, как только Пат сел в машину.

Тот поглядел на него с укоризной:

– Ты шутишь? Парень и так почти разорился. Департамент здравоохранения накинулся на него сразу после того, как мы арестовали водителя грузовика.

– Странно, – задумчиво сказал Том. – Такие вещи всегда случаются парами. Ты не предполагаешь, что твой осведомитель знал немного больше, чем сказал тебе?

Пат пожал плечами:

– Ты хочешь когда-нибудь выбраться из этой машины, не так ли? Для этого надо провернуть кучу хороших операций. Вот эта была хорошей, так что не жалуйся.

 

Глава 27

Пат Конте смотрел на трех королей, четыре бубновые карты подряд – от семерки до десятки, четверку треф и козырные десятку пик и туза. Немного подумав, он сбросил четверку.

Лейтенант Артур Марсери поглядел минуту на нее, взял из колоды следующую карту сверху, сбросил десятку лицом вниз.

– Я взял девять пунктов, – сказал он.

– Ох, да Бога ради! – сказал Пат и записал разницу в двенадцать пунктов в колонку Артура.

Двенадцать пунктов давали Артуру победу в первой игре и ставили его в пределы десяти пунктов во второй.

– Ты просчитываешь слишком много вариантов одновременно, – заметил Артур. – Не надо так долго придерживать сильные карты. Вот например, зачем ты так долго держал эти две картинки?

– Я хотел избавиться от них за несколько следующих сдач.

– Сбрось их прямо сейчас, – посоветовал Артур. – Ты должен чувствовать, когда следует избавляться от Лишнего груза.

Они играли в задней комнате клуба на Малбери. За последние несколько месяцев они встречались там за картами примерно раз в месяц. Во многих отношениях Артур служил как бы мостом между Патом и остальной частью Семьи. Никогда не забывая о том, что Артур обладал властью над ним, Пат все же чувствовал себя в его присутствии довольно свободно. Они были людьми почти одного поколения и вполне понимали друг друга.

– Тебе нравится патрулировать в машине? – спросил Артур.

– Конечно, – ответил Пат. – Это хорошее дело. Мне Шестой больше по душе, чем Пятый.

– Тебе случалось бывать возле колледжа, около Нью-йоркского университета?

Пат отрицательно качнул головой:

– Меня туда практически никогда не вызывали. Один только раз, в факультетский дом на Вашингтон-сквер. Какой-то профессор обнаружил, что его машину угнали прямо из-под окон его квартиры.

– Как ты думаешь, кто-нибудь знает тебя там?

– Нет, я не знаю никого из тамошних ребят. А в чем дело?

– Ну, я говорил с Рэем, Сэмом и остальными из семьи. Мы все считаем, что было бы неплохо, если бы ты еще немного поучился. А ты что об этом думаешь?

– Может быть, мне, действительно, стоит поучиться.

– В общем, есть работа тайного агента, которую я могу пробить для тебя в университете. У тебя будет два задания – следить за комми и проверять баскетбольных воротил. Некоторых из этих ребят поймали за нечестную игру, В результате всяких махинаций страдают, и весьма серьезно, букмекеры. Кроме того, комиссару хотелось бы хорошенько почистить все заведение. Ты молод, сложен атлетически. Может быть, тебе удастся попасть в их компанию. А может, даже возьмут в команду.

– Я не подхожу для такой спортивной карьеры.

– Так или иначе, можешь записаться в колледж, Мы позаботимся, чтобы ты поступил. Работая, ты сможешь сдавать экзамены по предметам, которые могут понадобиться в дальнейшем. Все это время будешь получать полную ставку.

– Работать буду в штатском?

– Да.

– Могу ли я подумать?

– Конечно. Сможешь просто забыть об этом разговоре, если хочешь.

– Я просто хотел знать.

– Как дела со свадьбой? – спросил Артур. – Какие планы по этому поводу?

– Конни хочет устроить все летом, – ответил Пат. – И я согласен.

– Ладно, но дай Сэму знать как можно раньше. Он хочет устроить большую свадьбу.

– Да, – сказал Пат. – Думаю, что надо поговорить с ним в ближайшие дни.

Артур привез его в Вилледж около полуночи. Пат вышел на Бедфорд-стрит и зашел выпить на сон грядущий к Чамли, где Рэй Бартендер учил его играть в шахматы. Хотя Пат был в этой игре еще новичком, она ему очень нравилась. Рэй – маленький, седеющий филиппинец, казалось, служил здесь с времен основания бара, где прежде была конюшня.

Рэй разговаривал с мужчиной плотного сложения с седеющими волосами цвета соли с перцем, зачесанными назад жесткими щетинистыми космами. На мужичине был синий саржевый костюм и белая рубашка, ворот которой, пропотевший и запятнанный, был расстегнут. Тугой узел темно-красного галстука висел на четыре-пять дюймов ниже пуговицы у ворота рубашки. Серые глаза мужчины были влажными, как будто он недавно плакал. Рэй представил Пата незнакомцу:

– Барни, это – Пат Конте. Пат – полицейский. Может быть, вам стоит рассказать ему о своей проблеме.

Рэй обернулся к Пату, объясняя:

– Барни Морсман – мой поставщик из мясной фирмы "Ройял". Он рассказал мне о том, что какие-то парни толкутся вокруг, угрожают и давят на него. Ему кажется, что это люди из мафии, которая пытается завладеть компанией.

– Не хочу разговаривать с копами, – упирался Морсман. – У меня и без них достаточно неприятностей.

– Возможно, вы правы, – сказал Пат. – Если у вас есть основания для подобной жалобы, надо обратиться к детективам. Я ведь простой патрульный, езжу по участку в машине с передатчиком. Не имею ничего общего с такими делами.

– Вы должны обратиться к Биллу Пассананте, – сказал Рэй. – Как-никак, он наш представитель в мэрии. Для чего мы избираем этих людей, если они не в состоянии помочь нам, защитить нас?

Морсман тер воспаленные глаза пальцами, желтыми от никотина. Говорил он с трудом, проглатывая слова, и порыв сильного запаха бурбона сопровождал каждую произнесенную им фразу.

– Долбаные политиканы, – произнес он с презрением. – Бесполезные, как сосцы у борова. Пассананте – хороший человек, но ничего не значит здесь, в городе. Это все Десапио: Десапио и О'Дуайер, Десапио и Костелло. Это все мафия, и это ее парни охотятся за мной. Черт подери, мне-то чего беспокоиться? Ведь не моя же это компания. Кто бы ни победил, возможно, я все равно смогу поставлять им свой товар.

– Вы правы, – согласился Рэй. – Все политиканы – мошенники и педики. Лорея, Магсэйсэй – все проклятые мошенники и негодяи. О'Дуайер – тоже долбаный мошенник. В Нью-Йорке теперь нет никого, кроме ирландских, итальянских и еврейских мошенников. Вскоре, может быть, совсем скоро, у нас будут черные негодяи – пуэрториканские негодяи, но они не наберут достаточно голосов.

Морсман смахнул несколько банкнот из пачки сдачи, лежавшей перед ним.

– Ты прав, Рэй, – сказал он. – Купи этому, как его там зовут, копу выпивку и себе заодно тоже.

Рэй отложил два доллара из пачки, пробил чек на доллар в кассовом аппарате, подал Пату грант с содовой и нацедил две унции пива в маленький стаканчик, который держал для себя на такой случай.

– Мабухай! – сказал Рэй, чокаясь со своими посетителями.

– Ваше здоровье, – ответил Пат.

– Одним глотком, – сказал Морсман, выпив бурбон из маленького стаканчика, а затем смочил губы водой из стакана, стоявшего рядом.

– Да, сэр, – продолжил Морсман, – ожидается масса неприятностей на здешнем мясном рынке. Мой босс надеется, что сможет обхитрить этих парней, но я-то знаю, что ничего у него не выйдет. Как я слышал, даже копы связаны с ними.

Пат весьма твердо поставил свой стакан на стойку бара из красного дерева:

– Мне кажется, что я не расслышал того, что вы сказали, мистер.

– Я... я не хотел... я имею в виду, что есть хорошие копы и плохие копы – так, как и во всем.

– Полицейские бывают только хорошими, – сердито сказал Пат.

– Это точно, – сказал Рэй. – Ты прав. Ты хороший коп. Здесь бывают только хорошие копы.

Пат оставил полупустым свой стаканчик и вышел через боковую дверь во двор, а затем – на Бэрроу-стрит. По пути домой он раздумывал над словами Барни Морсмана. Он знал, что за арестом Джино Росси и последующим закрытием рынка из-за нарушений правил санитарии лежала какая-то серьезная семейная причина.

Выполняя определенные поручения, которые ему передавал Артур Марсери, Пат уже сознавал, что стал бинтиком в гигантской семейной машине. Ведь у него были огромные преимущества перед другими полицейскими – блестящие связи наверху, связи, которые по-настоящему окрепнут после его вступления в брак с Констанцей.

Такова была суть Семьи. Можно было работать с евреями, ирландцами и вообще с кем угодно, но по-настоящему в Семье не доверяли никому, кроме ее членов, а наиболее предпочтительными считались кровные родственники. В крайнем случае годились люди, происходившие из того же итальянского городка, которых знали из поколения в поколение, чья история была известна во всех подробностях.

Семья всегда заботилась о своих членах. Участвуя в делах Семьи, человек чувствовал себя в безопасности, большей, чем на гражданской службе. Кроме того, человеку Семьи была предоставлена возможность, вернее, масса возможностей для продвижения по службе, вплоть до самых высоких сфер.

С того дня, как Пат заявил отцу Раймундо, что не нуждается в ничьей помощи, прошло много времени, Теперь-то он понимал, что никто не сможет достичь успеха в одиночку.

 

Глава 28

Реган Дойл не смог уйти с работы пораньше накануне того уик-энда, когда предстояла свадьба, и вылетел из Атланты только поздним вечером в пятницу. Его самолет приземлился в Лагардии в полночь. Он подумывал о том, чтобы позвонить Китти сразу же после прилета, но боялся разбудить ее. Они заранее обсудили этот вопрос по телефону: он подхватит ее по дороге в полдень на следующий день.

Дойл уже решил, что не будет добираться до Бронкса, чтобы переночевать у родителей. Он позвонил Пату домой и в участок, но нигде не застал его. Дойл решил немного выпить на ночь в тех местах, которые они с Патом когда-то посещали вдвоем, а затем переночевать в гостинице "Эрл".

Реган привез одежду для празднества в холщовой сумке. Ему пришло в голову, что теперь, когда Пат и Конни решились на брак, возможно, Китти тоже изменит свои намерения. Так или иначе, ему казалось, что, отслужив положенное время в Атланте, он смог бы добиться перевода в Нью-Йорк.

* * *

Пат Конте в тот день работал в смену от восьми до четырех. Он отметил конец дежурства на Чарльз-стрит и пошел к себе на Кристофер – принять душ и переодеться. Конни позвонила около пяти часов и сообщила о последних приготовлениях перед свадьбой. Следовало доставить белый пиджак и парадные брюки в дом в Ривердейле, после чего все, что ему останется сделать – появиться там самому около двух часов дня.

Пат снял спортивный пиджак, отстегнул кобуру с личным пистолетом и положил ее на ночной столик, после чего стянул с усталых ног мятые, несвежие трусы. Запустил в душе самую горячую воду, какую только смог выдержать, и несколько раз энергично протер тело мочалкой. Затем, слегка промокнув себя полотенцем, лег, все еще влажный, на широкую кровать, чтобы охладиться. Смешал в бокале немного гранта с большим количеством содовой и снова лег, попивая и обдумывая последующие действия.

До сих пор Пат позволял судьбе распоряжаться своей жизнью, плыл, как пойманный уличной уборочной машиной клочок бумаги в потоке воды. Но теперь все будет совершенно иначе. Становясь в результате этого брака членом семьи Мэсси, он совершал весьма решительный поступок, который должен по-настоящему окупиться.

Конни во многих отношениях была девушкой, которую любой мужчина мечтал видеть своей женой: аккуратная, хорошенькая, милая и преданная. Кроме того, она была интеллигентна и способна доставлять массу удовольствий, хотя отличалась излишней болтливостью. Иногда Пат чувствовал дикое раздражение, слушая ее бесконечную взволнованную болтовню об одежде, которую она только что купила или собиралась приобрести; о книгах, которые читала, о спектаклях, которые видела. Конни превращалась в полную фанатичку, когда дело касалось церкви. Она была единственной из всех знакомых ему женщин, способной отменить свидание, если это был священный день обязательного посещения церкви.

Констанца всегда расспрашивала его о работе, но почти сразу прерывала его щебетом о каком-нибудь смешном случае, произошедшем с ней сегодня. Пат подозревал, что она боится его работы, страшится выслушивать его рассказы о подробностях различных происшествий, в которых он принимал участие. Конечно, он никогда не посвящал ее в задания, которые ему приходилось выполнять для Семьи. Но, казалось, даже упоминания об обыденных событиях его службы пугали ее. Что же касается самой Семьи, Пат знал точно, что Констанца не имела даже представления о диапазоне и глубине деловых интересов Семьи, не говоря уж о ее огромном могуществе.

Когда был решен вопрос об их браке, секса в их отношениях стало еще меньше, чем при первых свиданиях. В начале знакомства между ними происходили обмены длительными, мучительными, невинными ласками, вполне удовлетворявшими школьные представления Конни о любовных свиданиях. Пат же возвращался домой с посиневшими яйцами.

Но позже такие свидания и вовсе, казалось, утратили всякий смысл. Почти каждый раз, когда он, целуясь, желал ей на прощанье доброй ночи, она хватала его за плечи, страстно прижимаясь и жадно раскрывая рот. Но Пат теперь еле-еле выдерживал такие не удовлетворяющие его нежности. Всегда, обнимая ее, он думал о Китти.

Китти была самой щедрой из всех женщин, с которыми он встречался. Она отдавала ему себя всю, без остатка. Не имело значения, когда желание одолевало его – она всегда была готова на нежность, ласки и упоительную близость.

Именно она научила его поцелуям, позволявшим ощутить тот особенный, сладкий вкус жидкости, исходившей из глубины пышущей жаром щели между ее ногами. Это она просветила его в отношении того, что даже пальцы на его ногах, оказывается, являются фантастическими сексуальными инструментами, так же как и внутренний изгиб колена или внутренние поверхности бедер.

Лежа на кровати, Пат вдруг ощутил необычайную по интенсивности эрекцию. На миг он подумал о мастурбации, затем его мысли переключились на Китти. Пат быстро повернулся на кровати, схватил телефонную трубку и набрал ее номер. Ответа не было. Он задумался над тем, где Китти проводит время. Вот уже много раз случалось так, что она не отвечала на звонки, хотя не выезжала из города. В последнее время Китти неоднократно признавалась ему в том, что после того, как они стали проводить время вместе, она перестала испытывать сексуальный интерес к другим мужчинам.

– Я бы очень хотела обратного, подонок ты этакий, – сказала она ему однажды. – Ты просто разрушаешь всю мою жизнь. Мне кажется, что я смогла бы хорошо проводить время, всегда имея на выбор нескольких мужчин. Но, как ты полагаешь, чем должна я заниматься остальные шесть ночей каждую неделю? Получать сексуальное наслаждение с помощью бананов?

Если бы такие слова произнесла другая женщина, Пата поразила бы ее вульгарность, но с Китти все казалось естественным, видимо, из-за того, что их взаимоотношения были столь же натуральными. Он чувствовал, что она ему ближе, чем любая другая женщина, чем любое другое человеческое существо. Но, черт подери, где ее носит сейчас, когда она ему так нужна?

Внезапно он ощутил всепоглощающее, жгучее желание. Все тело возбудилось – от корней волос до пяток. В этот момент он мог изнасиловать кого угодно – старую леди, юного паренька, толстую мамашу, костлявого негра, кошку, собаку, цыпленка, – за исключением, может быть, гомика.

Торопясь, он натянул на себя джинсы и спортивную рубашку. Ему казалось, что если он прогуляется по привычному кольцу и пройдет весь путь через "Рыбный котелок", таверну "Минетта", Луи, "Ривьеру" и "Белую лошадь", то обязательно наткнется на что-нибудь стоящее. Он не собирался быть очень разборчивым. В другие вечера, когда его не волновали такие дела, эти шлюхи так и вились перед ним.

Завтра он будет уже женатым мужчиной. Кто знает, что при этом случится? Может быть, закончатся все эти путешествия по большому кольцу в Вилледже. Может быть, он станет приходить домой каждый вечер, садясь перед телевизором со спортивными страницами "Дейли ньюс", а женщина ему будет нужна всего лишь два-три раза в месяц согласно святому римскому календарю.

Где-то глубоко внутри он был уверен, что все сложится не так. По крайней мере, пока он коп и работает в самые сумасшедшие времена суток. Не так, пока он будет оставаться мужчиной.

В этот субботний вечер жизнерадостная толпа запрудила Вилледж. Веселились от души студенты из колледжей, пользуясь обретенной длительной свободой. Воздух был теплым, и только легкий пахучий ветерок с Гудзона перемешивал застоявшийся воздух городского района.

Пат поднялся до "Котелка". Выпил рюмку и вышел. "Минетта" была заполнена туристами, пришедшими поглазеть на старого профессора Джо Гульда, который мог отвлечь любого захожего зеваку от его кружки пива, рассказывая свою "устную историю сотворения мира". Пат выпил и там пару рюмок. Это было заведение, куда часто приходили приезжие люди, особенно женщины, ощущавшие одиночество и жаждущие развлечений. Пат приметил девушку с толстыми коленками в деревенском платье в оборочку на талии с глубоким вырезом на груди, приоткрывающим пару больших, веснушчатых, похожих на дыни грудей. Длинные косы перевязаны красной ленточкой, на лице нет никаких следов косметики, зубы выдаются вперед. Пат оценил ее вес примерно в сто пятьдесят три фунта, рост в шесть футов семь дюймов.

В толпе веселящихся, смеющихся, жестикулирующих, спорящих людей девушка сидела одна, погрузившись в чтение романа Генри Миллера "Тропик Рака". Пат увидел название книги, заглянув ей через плечо. Он протиснулся через узкое пространство в толпе и сел рядом с девушкой, заказав себе грант с содовой. Толпа притиснула его к девушке, но она; притворяясь, что не ощущает давления, продолжала внимательно читать.

– Весьма завлекающая книга, не так ли? – обратился он к ней с вопросом.

Она поглядела на него испуганными, остановившимися глазами:

– Что?

– Я сказал, что это весьма занимательная книга.

– Ох, эта? Да, он действительно очень значительный писатель. Мой друг привез ее мне из Франции.

– Да, я слышал о ней, – сказал Пат. – А вы сами из Нью-Йорка?

– Я приехала сюда на лето, – ответила девушка.

– Да? А где же вы живете?

– Я остановилась в Квинсе вместе с тетей.

Тетя – большой минус для девушки. После некоторых вопросов он убедил ее, чтобы она позволила угостить себя пивом. На самом деле она выглядела не столь плохо и у нее было тело того типа, которое оказывалось гораздо лучше в обнаженном виде. Но вскоре он обнаружил, что его бешеный импульс слабеет, как и сексуальное возбуждение, по мере того как продолжался их разговор. Он почувствовал, что победа была бы не из легких.

Если он все же захочет покорить эту девушку, ему придется весь вечер беседовать с ней, угощать обедом, а затем практически похитить, чтобы привести к себе в квартиру. После третьей рюмки, с напряжением поддерживая беседу, слушая ее полусырые теории о преступлении и мерах исправления преступников, он готов был поскорее дать ходу.

Девушка обратила внимание на висевшие вокруг карикатуры старинных постоянных посетителей, превратившихся в реликвии раннего Вилледжа.

– Я слышала, что в этих местах всем заправляет мафия, – боязливо сказала она.

Пат расхохотался и бросил несколько долларов – плату за напитки.

– Должно быть, вы шутите, – сказал он. – Нет такой организации, которая называлась бы мафией. Наверняка вы прочли слишком много волшебных сказок.

Когда он выходил, девушка, казалось, была разочарована. Пат, в свою очередь, раздумывал, не переоценил ли он ее сопротивляемость. Черт с ней, в конце концов наверняка любовница она никудышная.

У Луи тоже была толпа, но трудно было определить, какие из девушек здесь в одиночестве. Как только в бар входила и присаживалась девушка, сразу к ней подлетали двое-трое парней, кружа и жужжа, как мухи над конским навозом.

"Какого черта я должен так распинаться, – думал Пат, – чтобы трахнуть любую такую шлюху? Они и сами хотят того же не меньше меня. Ведь я, возможно, доставил бы им больше удовольствия, чем девяносто процентов парней, ошивающихся здесь постоянно?"

Пат пил уже седьмую рюмку и чувствовал себя соответственно. Скотч казался более горьким во рту и постепенно поднимался в желудке, как пузырек с кислотой. Громкий смех, заигрывания, пение – все, казалось, загоняло его в пучину отчаяния. Он не мог поддерживать разговор более пяти минут, не почувствовав отвращения к собеседнику.

Пат немного охладился, пройдя пешком пять кварталов в направлении набережной Гудзона, чтобы заглянуть в "Белую лошадь". Его всегда радовал вид Джимми Вашингтона – высокого блондина с приветливой улыбкой. Всегда, когда Пат подходил к его бару, его уже ожидала рюмка гранта с содовой.

Братья Кланси сидели по привычке в задней комнате, распевая "Восход луны". Какая-то девушка, облокотившись о край бара, неторопливо поедала сваренное вкрутую яйцо. У нее были длинные, золотистые волосы, показавшиеся ему знакомыми. Пат с трудом добрался до нее и хлопнул по плечу.

– Китти? – спросил он.

Девушка обернулась и улыбнулась, сверкнув кривоватыми зубами:

– Прошу прощения?

Боже, как ему могло прийти в голову, что это Китти? Это животное? Он выудил из кармана брюк монетку в десять центов, подошел к платному телефону-автомату в углу и набрал ее номер. Раздались два гудка, и ему ответил заспанный, хриплый голос:

– Алло?

– Китти, это я, Пат. Иду к тебе, – сказал он.

– Пат? Где ты? Похоже по голосу, ты пьян.

– Я в "Белой лошади". Буду у тебя через несколько минут.

– Пат, – сказала она, – не приходи, пожалуйста. Не сегодня ночью, ради Бога! Ты завтра женишься, помнишь?

– Плевать на это. Я иду к тебе, – сказал Пат.

– Я не впущу тебя в квартиру.

– Нет, черт подери, впустишь как миленькая!

Он пробил себе путь сквозь толпу, вышел на теплый речной воздух на Гудзон-стрит и направился длинными, решительными шагами через Одиннадцатую к дому Китти.

 

Глава 29

Пат нажал на звонок в холле, но ответа не последовало. Выбежал из дома, взглянул на окно во втором этаже и увидел в нем свет. Прошел внутрь и позвонил еще несколько раз. Затем извлек свою целлулоидную карточку с удостоверением личности и с ее помощью открыл задвижку внутренней двери. Взбегая по лестнице, накрытой ковром, он преодолевал по две ступеньки зараз. На втором этаже со злостью стал колотить в дверь Китти.

– Китти, это я, Пат. Открой же!

– Уходи.

– Да хватит тебе. В чем дело? Открой. Это я!

– Знаю, что ты, – сказала Китти по другую сторону двери. – Уходи. Завтра у тебя свадьба. Иди домой и отдохни.

– Китти, если ты не откроешь, я взломаю эту проклятую дверь.

– Хы пьян, Пат. Иди домой. Разбудишь криками всех в доме.

– Плевать мне на тех, кого я разбужу, – ответил Пат. – Я войду и буду трахать тебя сколько захочу!

Дверь частично открылась, насколько позволяла цепочка. Узкая полоска света просочилась из комнаты, осветив ковер и пылающее от гнева лицо Пата.

– Пат, иди домой, – сердясь, прошептала Китти. – Я не разрешаю тебе делать абсолютно ничего, когда ты настолько пьян.

Он отошел назад примерно на фут и ударил дверь плечом. Винты, крепящие цепочку, вылетели из дверной рамы. Дверь распахнулась. Китти побежала от него за диван. Пат закрыл за собой дверь и помчался за ней. Ясно было, что она очень испугана.

– Пат, – сказала она, – это какое-то сумасшествие! Мы не должны так вести себя. Я просто не могу быть с тобой в эту ночь. Не хочу быть с тобой. Нам необходимо положить этому конец.

– Ты – шлюха, – заявил Пат. – Ты хочешь быть со мной. Ты, черт подери, очень хочешь быть со мной!

Он начал расстегивать джинсы, они упали до колен, при этом револьвер с грохотом вывалился на пол. Освободившийся от брюк, Пат стоял в смешном виде – в носках, ботинках и спортивной рубашке. Сквозь разрез белых боксерских трусов торчал, как полицейская дубинка, его воспаленный красный член.

* * *

Дойл выпил пару рюмок у Делэни, заглянул к Луи, где теперь все было заполнено до упора. Он решил вернуться в "Эрл" и немного поспать. Но когда направился на запад к Шестой авеню, подумал, что мог бы пройти мимо дома Китти и просто взглянуть на ее окно. Может быть, если увидит свет, попробует позвонить ей.

На тихой улице, засаженной деревьями, были освещены только несколько окон. На этой улице обитали старожилы Вилледжа – богатые люди, не имеющие никакого отношения к ночной жизни богемы. Для них Вилледж означал спокойное место со старыми домами, деревьями, антикварными вещами, удобством и высокой платой.

Заметив свет, проникающий сквозь ветки китайского ясеня перед домом Китти, он разглядел, что окно во втором этаже было освещено. Он засмеялся, удовлетворенный. Даже если он не увидится с ней, то сможет немного поболтать по телефону.

Затем ему показалось, что белые просвечивающие занавески беспокойно задвигались, как будто кто-то задергивал или тащил их. За окном маячили, двигаясь и танцуя, какие-то тени. Подойдя поближе, он услышал звуки бьющегося фаянса и кричащие голоса.

Не раздумывая, Дойл вбежал в холл и хорошо рассчитанным ударом тяжелого сапога в дверь сдвинул в сторону легкую задвижку. Спотыкаясь, он промчался по покрытой толстым ковром лестнице на второй этаж и, не постучав в дверь, ввалился в квартиру Китти.

Комната была странно освещена снизу: горела напольная лампа, которую, видимо, недавно разбили. Куски битого стекла усеяли пол. Пат держал Китти за одну руку и срывал с нее синий халат, который она старалась удержать вокруг шеи. Одна ее грудь вырвалась наружу и смотрела, как подглядывающий глаз. Большие красные полосы горели на щеке: вероятно, Пат ударил ее по лицу. Темно-красный ручеек крови бежал из уголка рта, капли с подбородка падали на светло-розовую грудь. Нижняя губа распухла и треснула.

Между обоими сражающимися фигурами совершенно нелепо иногда мелькал огромный, раздувшийся член Пата. Все они стояли в оцепенении, как в живой картине, пока весь страшный смысл произошедшего не дошел в полной мере до Дойла. Тогда, дрожа от нестерпимой ярости, он прыгнул на Пата Конте и ухватил его одной рукой за ткань спортивной полосатой рубашки.

Размахнувшись, Дойл нанес Пату удар по скуле, и тот, перекатившись через софу, упал на восточный ковер. Пат оказался настолько ошеломленным и, возможно, столь пьяным, что даже не смог собраться с силами и защититься. Кроме того, он был на три дюйма ниже и на двадцать пять фунтов легче Дойла, еще недавно изучавшего приемы рукопашной борьбы.

Пат начал, спотыкаясь, подниматься на ноги, но Реган жестоко ударил его ногой по ребрам, отчего у того занялось дыхание. Пат опять свалился на пол, зарывшись лицом в ковер; его вырвало. Китти схватила Дойла за руку.

– Пожалуйста, Реган, не надо больше. Ты убьешь его. Это все не так, как ты думаешь.

– Этот сукин сын пытался изнасиловать тебя! – вскричал Реган. – Я убью его! Клянусь!

Пат встал на колени, ленточка зеленоватой жидкости бежала у него изо рта и падала на ковер. Грудь его тяжело поднималась в отчаянных усилиях обрести нормальное дыхание. Внезапно он увидел возле руки рядом с джинсами тускло поблескивающий личный "смит-и-вессон", мирно лежащий, как спящее животное. Пока Дойл и Китти спорили, Пат судорожным движением схватил пистолет и мгновенно вынул его из кобуры. Затем, перекатившись на спину, быстро нажал на спусковой крючок. Два выстрела оглушительно прозвучали в маленькой комнате, за ними последовал звон стекла. Больше Пат ничего не успел сделать, так как Реган ногой выбил из его руки дымящийся пистолет и забросил оружие за кресло, в угол комнаты. Дойл в беспощадной ярости обернулся к Китти:

– Что с ним такое? Сошел с ума?

Затем, не дожидаясь ответа, Дойл нацелился с силой ударить Пата ногой в пах, в сексуальную дубинку, которой тот совсем недавно так лихо размахивал. Теперь это оружие превратилось в обвисший, втянувшийся внутрь кусок мяса. Дойл промахнулся всего на пару дюймов, и удар пришелся на низ живота. Пат согнулся вдвое, агонизируя от страшной боли. Затем молниеносным ударом Дойл схватил согнутое, полуголое тело избитого противника и за плечи протащил его по полу через всю комнату, открыл обитую деревом дверь квартиры, доволок его до начала лестницы и столкнул вниз.

На лбу Дойла дико пульсировала вена, глаза покраснели от ярости. Единственный раз в жизни он до такой степени потерял контроль над собой. Он снова вошел в пустую комнату, поднял валявшиеся на полу джинсы и кобуру и бросил на лестницу, вслед за Конте, даже не взглянув, что с ним случилось после падения. Окрашенная в красный цвет дверь в холле напротив открылась, и из нее осторожно выглянул седоволосый мужчина в атласном купальном халате.

– Здесь все в порядке? Мне показалось, что я слышал выстрелы.

– Все в порядке, – спокойно сказал Реган.

Он быстро взмахнул значком перед лицом соседа, чтобы тот не заметил, что это значок служащего ФБР.

– Я из полиции. Мы только что поймали бродягу в квартире мисс Китти Муллали. Правда, мисс Муллали?

Китти молча кивнула, и Дойл закрыл дверь. До них доносились стоны Пата, лежавшего в агонии на нижней площадке лестницы.

– Реган, – сказала Китти, – может быть, он серьезно расшибся. Может, сломал какие-то кости.

– Надеюсь, что этот сукин сын подыхает, – ответил Дойл.

– Да, но...

Затем они услышали скрип открывающейся входной наружной двери дома, после чего она с грохотом захлопнулась. Реган выглянул на лестницу и убедился в том, что Пат ушел. Он закрыл дверь на задвижку и повернулся к Китти, которая, прижавшись к нему, шептала: "Ох, Реган, Реган". Ему показалось, что он слышит в ее голосе жалость и какую-то вину.

– Реган, что я могу тебе сказать?

Он плотно прижал ее к себе, ощущая ее дыхание сквозь свою рубашку. Халат частично распахнулся, и он чувствовал, как ее теплая грудь прижималась к его ребрам.

– Бедняжка ты моя, – произнес он.

Они сидели на постели и целовались.

Китти вздрогнула:

– Ох, моя губа.

– Извини, дорогая, – сказал Дойл и стал целовать ее в шею, в уши, груди и соски.

Внезапно их взволнованные вздохи утратили признаки жестокой опасности и приобрели более замедленный ритм, стали глубже и спокойнее. С нежностью, замедленными движениями, как во сне, Китти помогла ему освободиться от одежды и легла, раскрыв свой синий халат. Без слов он обнял ее, и они слились в одно целое, а затем, казалось, стали перетекать друг в друга, почти не осознавая производимых движений.

Позже Дойл лежал и думал о случившемся. Это произошло между ними впервые.

– Я всегда ощущал, что в Пате слишком сильна сицилийская кровь, – сказал Реган. – Должно быть, он просто сошел с ума! Как случилось, что он повел себя таким образом?

Китти села и зарыдала, уткнувшись себе в колени.

– Реган, я должна сказать тебе. Все было не так, как ты думаешь. Мы были... Мы были любовниками. Но сегодня вечером я просто не могла. Не только потому, что завтра у них свадьба. Сегодня я почувствовала, что все кончено, а он не мог перенести такой удар.

Мысли Регана закрутились, как кинокадры при монтаже фильма. Он вспомнил все их совместные свидания в течение прошлого года. Их теплую компанию смеющихся, задиристых, счастливых молодых людей – все это было в каком-то далеком, туманном детстве. Но теперь эти сцены, просматриваемые в обратном хронологическом порядке, больше походили на поблекшие от времени фотографии в старинном семейном альбоме. Внезапно эти фотографии удалились в столь далекое прошлое, что их края, казалось, пожелтели у него на глазах. Он обнял рыдающую девушку за обнаженные плечи.

– Китти, но как же ты могла?

– Господи, не знаю, – всхлипывая, сказала Китти. – Не знаю. Когда я с ним, то не могу перебороть себя. Он – как обезьяна у меня за спиной. Это было так, как будто мое тело действует независимо от меня и я не отвечаю за него.

Ее трясло при всяком порыве ветра, проникавшем через окно, разбитое пулей Пата.

– Мне надо срочно заняться окном, – сказал Реган, – а то ты просто замерзнешь.

Китти взглянула на окно с тупым удивлением.

– Бог мой! – воскликнула она. – Он мог убить тебя! Он действительно мог убить тебя!

 

Глава 30

На следующее утро Пат проснулся в девять весь мокрый от пота. Во рту ощущался вкус застоявшейся крови, а от света ныли глаза, хотя веки были прикрыты. Он сел на постели с закрытыми глазами и опустил ноги на пол. Он чувствовал себя так, как будто его мозг свободно плавал и болезненно ударялся о внутреннюю поверхность черепа. Открыв глаза, он мгновение ничего не видел из-за пленки слизи, покрывавшей их.

Взглянув вниз, очень удивился, обнаружив, что на нем были носки и ботинки. Разбитая скула реагировала на прикосновение легкой болью. Его воспоминания о прошлой ночи оказались весьма смутными. На мгновение он почувствовал себя слишком уставшим, чтобы попытаться восстановить в памяти эти события. Он снял шорты, ботинки, носки и, двигаясь не совсем уверенно, прошел в ванную. Там он запустил на полную мощность холодную воду в душе.

Струи воды, попадая на участок пораненной кожи, вонзались в нее, как иглы, производя одновременно и болезненное, и благотворное воздействия.

В то время как он вытирался полотенцем, осторожно промокая синяки, зазвонил телефон. Это была Конни.

– Все идет хорошо, любимый?

– Разумеется, все великолепно, – ответил Пат.

Он никак не мог вспомнить, о чем Конни говорит.

– Мы пришлем за тобой машину примерно в 10.00, хорошо?

"Машина, – подумал он. – О, Боже! Ведь сегодня я женюсь!"

– Послушай, а как насчет 10.30?

– Хорошо. Думаю, что и тогда у нас будет масса времени. Твоя одежда уже здесь. Эсперанца покажет тебе, куда пройти. Мы приготовили комнату, где ты сможешь переодеться. Возможно, мы не увидимся до самой церемонии. Все наверняка пройдет великолепно. Вот увидишь. Поставили тент во дворе, повсюду масса цветов. Все будет прекрасно. Пат, я действительно люблю тебя.

– Да, – сказал он. – Да, я тоже люблю тебя. До встречи.

Он повесил трубку.

Вовремя бритья Пат пытался вспомнить события прошедшего вечера. Никогда в жизни он не напивался до такой степени, чтобы настолько отключиться, и только смутно ощущал какое-то неудобство, пытаясь вспомнить вчерашние события. Помнил, что заходил к Луи, а затем, спотыкаясь, добрался до "Белой лошади". Затем позвонил Китти, и они из-за чего-то поссорились. Последующие события помнил весьма туманно, но он был там точно, а потом, кажется, ему приснился какой-то сон.

И вдруг Пат вспомнил, что в квартире у Китти появился Реган Дойл. И они подрались; правда, в основном дрался Дойл. Пат просто поднимал руки вверх и защищался. А затем вынул пистолет и выстрелил. Он вспомнил оглушительный звук.

Далее он не смог восстановить в памяти ничего, за исключением того, что проснулся от холода в темном холле Китти. Помнил, что поймал такси, чтобы проехать всего несколько кварталов, и, спотыкаясь, вошел в лифт.

Закончив бритье, Пат надел брюки и позвонил Китти но никто не ответил. Он снова подошел к зеркалу и осмотрел свежевыбритое лицо. Его десна воспалилась, а один из дальних зубов слева, казалось, качался. Внутренняя полость рта покрылась шрамами и порезами. Левая челюсть воспалилась и распухла. Очевидно, кто-то нанес ему сильный удар правой рукой. Должно быть, Дойл. Глаз тоже распух, но, к счастью, синяк пока не появился. Плечи болели так, как будто по ним молотили большими молотами; кроме того, он чувствовал острую боль справа, как будто было сломано ребро. Ладно, если кто-либо спросит, он всегда сможет сказать, что у него возникли трудности при задержании преступника. Одно преимущество в профессии копа было несомненным – всегда можно было правдоподобно объяснить вещи, подобные этим. Когда он выходил из дома, швейцар Олли передал ему коричневый бумажный пакет.

– Какой-то мужчина оставил для вас этот пакет сегодня утром, – сказал Олли. – Велел передать, когда вы будете выходить из дома.

Пат взял увесистый пакет из рук швейцара и поблагодарил его. Один из лимузинов "флитвуд" Мэсси ожидал его у дверей. За рулем сидел Томми, плотный молчаливый шофер, отвозивший Пата и семью Марсери в ресторан Дьюка в самом начале, много лет тому назад. За эти пять лет Томми мало изменился, разве что отрастил более длинные волосы, а на шее, с правой стороны, над линией воротничка у него появился глубокий шрам, как будто след от зубчатого ножа.

– Сегодня большой праздник, да? – сказал Томми, и Пат понял, что к нему уже относятся с уважением, как к хозяину.

– Точно, – ответил он и поглубже сел на мягкое серое сиденье в чехле, оставив закрытым стекло, разделяющее его и шофера, – сегодняшний день не располагал к беседе.

Пат разорвал пакет и обнаружил свой личный "смитт-и-вессон", который Дойл отобрал у него прошлой ночью. Записки не было, а револьвер был разряжен. Он подумал о том, что надо будет его вычистить завтра, так как вспомнил, что дважды стрелял из него в прошлую ночь. Он засунул его в кобуру, которую автоматически пристегнул к поясу, одевая утром джинсы.

По пути к верховью реки он откинулся на спинку сиденья лимузина и попытался очистить голову от неприятных воспоминаний. Когда они доехали до ворот дома в Ривердейле, там уже были запаркованы несколько лимузинов, а кроме того, стоял грузовик фирмы "Конкурс" – поставщика обедов. Из другого грузовика выгружали складные стулья и столы.

Эсперанца встречала его у дверей. Горничная провела его в большую светлую спальню на втором этаже с окнами, смотрящими в глубь сада. Сквозь окно он увидел огромный полосатый тент со столами, уставленными посудой и цветами.

На кровати в пластиковом мешке для одежды лежал его бледно-голубой клубный пиджак, вечерние синие брюки, строгая рубашка, синий вечерний галстук и запонки. Все было продумано, за исключением нижнего белья. Две-три недели тому назад с него сняли мерку, а потом все сшитое подогнали по фигуре.

Пату пришлось повозиться с упаковками запонок и подтяжек, так как он не надевал ни то, ни другое ни разу в жизни. К счастью, галстук-бабочку надо было только застегнуть под воротником рубашки. В соседней ванной комнате стояло зеркало во весь рост. Закончив одеваться и причесав волосы, Пат внимательно осмотрел себя со всех сторон и решил, что похож на Хэмфри Боггарта в "Касабланке". Сейчас он мог вообразить себя проходящим через казино, выпивающим большие кружки пива и расшвыривающим по сторонам пьяных. Пат никогда раньше не был уверен в том, что ему нравится собственная внешность, но теперь был вполне удовлетворен своим видом. Когда он поворачивался к зеркалу правым боком, то шишка на подбородке и опухший глаз становились практически незаметными.

Пиджак был длинным – достигал кончиков пальцев, а брюки – широкими у коленей в модном стиле, постепенно сужаясь книзу до консервативных пяти дюймов у обшлага. Кушак каштанового цвета охватывал его тонкую, крепкую талию.

– Пат Конте, – сказал он самому себе в зеркало, – тебе следовало стать актером, а не копом.

Теперь, невзирая на сумятицу в уме по поводу вчерашнего вечера и чувство тошноты, преследовавшее его весь день, он чувствовал себя прекрасно. Он знал уже абсолютно достоверно, что выбрался из лачуг навсегда. Теперь двигаться можно было только наверх, и вскоре он сможет позволить себе не терпеть никакого дерьма практически ни от кого. Если даже ему и придется стерпеть иногда немного, то только потому, что поднимется выше, даже если не знал наверняка, куда именно.

Послышался громкий стук в дверь:

– Эй, Паскуалино! Выходи. Спустись и пропусти рюмочку. Поговори с нами.

Это был отец Раймундо. Пат не видел его уже несколько недель и чувствовал себя несколько виноватым.

– Сейчас спущусь. Налейте мне скотча с содовой.

Мужская часть семьи – Артур, отец Раймундо, Дон Антонио и Сэм – уже ожидали Пата, собравшись в библиотеке. Артур и Сэм были также в бледно-голубых пиджаках. Дон Антонио надел свой полосатый костюм с широкими лацканами и жилет с черным галстуком, как будто собирался на похороны. Отец Раймундо был в белом льняном костюме и белой сутане. Сэм налил всем, и мужчины подняли бокалы с приглушенным тостом: "Ваше здоровье!"

– Ну, Сэм, – сказал отец Раймундо, – это большой день, не так ли? Впервые я чувствую себя не просто Отцом Раймундо, а настоящим отцом. Так я ощущаю себя в отношении мальчика. Он – хороший малыш. Ты не делаешь ошибки. Правильно я говорю, Артур?

Артур кивнул:

– Я думаю, в нем есть нечто особенное. Он честолюбив, он умен и он тверд, весьма тверд.

– Как тебе кажется, – спросил Сэм, – он понимает что-то в отношении Семьи?

Артур рассмеялся:

– Он – один из нас. Пат вырос среди нас. Он – сицилиец. Его родители приехали из Сицилии. Мог ли он вырасти и так и не узнать, что здесь происходит? Конечно, я никогда не рассказывал ему ничего, когда, просил что-то сделать, но он все знает. Уверен, что знает. Если бы я все ему подробно растолковывал, он никогда не стал бы тем парнем, который вам нужен.

– Да, – подтвердил Дон Антонио. – Он кажется весьма смышленым. Умен. Знает, как нужно разговаривать. Кроме того, уважает старших. Но я постоянно задаюсь вопросом, почему мы сделали его сыщиком? Я не хотел бы никого оскорблять, Артур. Прекрасно, что работаешь на нас в полиции, но есть масса важных дел, которые тоже следует выполнять. Мы нуждаемся в людях, которым можно довериться.

– В том-то и дело, – подхватил Сэм. – Именно в этом, Энтони. Мы научились делать множество дел в этой стране. Я узнал очень многое. Я посещал школу. Думаю, она принесла мне большую пользу. Вначале все наши люди восставали против школы. Хотели все жить по соседству и защищать друг друга. Но теперь они растут, выезжают из привычных мест в город. Я живу здесь.

Он обвел жестом богато меблированную комнату с кожаной обивкой и сверкающими деревянными панелями.

– Это окружение сильно отличается от домов на Малбери-стрит. Правильно?

Он с удовлетворением осмотрел библиотеку.

– Вы думаете, что я не стал более счастливым? Нет, я счастлив! Конечно, иногда я приезжаю в старые места купить пасты, увидеться с друзьями, выпить пару чашечек капуччино. Иногда немного играю в карты. Я не забыл свою родину, наш народ. Но каждое новое поколение должно совершенствоваться.

– Да, – согласился Дон Антонио. – Но иногда мне кажется, что, вырастая, люди отдаляются от нас. Так много их получило образование. Они роднятся с посторонними. Женятся на иностранках.

– Согласен, – сказал Сэм. – Вот почему мне нравится этот мальчик. Он скроен из старого материала. Один из нас. Ему можно довериться. Я в этом не сомневаюсь. Но я не знаю, сколь долго он должен оставаться в полиции. Что это за занятие? Извини, Артур, но насколько хорошее будущее может его ожидать на этой службе? Конечно, ты теперь стал лейтенантом и, возможно, продвинешься выше до ухода на пенсию. Но чувствую, что даже ты не достигнешь того, чего смог бы, если бы работал с нами.

– Но я и так с вами, – возразил Артур.

– Я имею в виду, если бы ты работал в нашем бизнесе вместе со мной.

Артур пожал плечами:

– Ну что ж, так на сегодня обстоят дела. Сейчас мыпредпринимаем меры, чтобы мальчик получил некоторое образование, одновременно работая в департаменте. Это поможет открыть для него некоторые двери. Возможно, позже он захочет сменить работу. А пока может быть нам весьма полезным. Кроме того, у нас появится шанс изучить его лучше и выяснить, на какой работе ему будет легче проявить свои способности.

Он обернулся к двери.

– Сейчас он войдет, наш жених. Подожди, подожди, Сэм. Я налью еще раз всем по кругу. Мы должны выпить в честь жениха.

И Артур налил шотландское виски в небольшие рюмки, которые все подняли, чтобы поздравить входящего Пата.

– За здоровье новобрачных!

Сэм крепко обхватил Пата за плечи и обнял его. Затем расцеловал в обе щеки.

– Добро пожаловать в нашу семью, сынок, – сказал он, и Пат удивился, заметив, что глаза его увлажнились.

Сэм всегда казался человеком, высеченным из камня. Но, может быть, такое впечатление он производил только на посторонних.

К тому времени, когда в празднично украшенном саду дворца Сэма Мэсси в Ривердейле официальная церемония венчания закончилась, Пат уже выпил шесть рюмок с будущими новыми родственниками и ощущал себя погруженным в приятный туман. Был свежий солнечный летний день, и сама свадебная церемония проводилась в саду под навесом из свежих цветов.

Отец Рэй был единственным "родственником" со стороны Пата. Со стороны Конни присутствовала масса родственников (по крайней мере, так ему показалось): толстые тети, костлявые, голенастые двоюродные сестры; бледные, похожие на американцев родственники с другой стороны реки, из Кливленда, Буффало.

Совершал церемонию отец Бернард Донато – настоятель монастыря Святой Агнес, бывший исповедником Констанцы и выбранный ей самой для венчания. Констанца выглядела такой белоснежной и пушистой, такой неземной, как кучевые облака, проносившиеся над ними. На ней было великолепное пышное платье из белого атласа, украшенное алансонскими кружевами. Платье было точной копией свадебного наряда, в котором Элизабет Тэйлор выходила замуж за Ники Хилтона.

На траве раскатали роскошный голубой ковер, по обеим сторонам его расставили раскладные стулья. Под пушистой поверхностью ковра Пат ощущал мягкий, упругий дерн лужайки. Он двигался летящей походкой и, казалось, плыл рядом со своей, похожей на облачко, юной невестой. Пат стоял перед незнакомым священником, слушая бормотание на латыни, прерываемое вопросами: "Согласен ли ты?", "Согласен ли ты?", "Согласен ли ты?"

Отец Рэй, стоявший рядом, подал Пату кольцо, и затем священник произнес: "Отныне провозглашаю вас..."

Позже Пат стоял на лужайке, пока армия двоюродных сестер и теток толпой двигалась мимо него, шепча: "Боже, разве он не прекрасен?", а мужчины торжественно говорили: "Добро пожаловать в семью", а иногда что-нибудь о его профессии. Например, "Ну, это хорошая, постоянная работа", или "Нам нужны в семье и копы", или "Он получит хороший опыт для работы в дальнейшем".

Каждый мужчина, подходя к Пату передавал ему конверт, принимаемый им с благодарностью, – подарок новобрачным.

Позже подали страсбургский паштет, каплуна, шербет и шампанское, море шампанского. Были провозглашены тосты. Затем начались танцы, открывшиеся тарантеллой и старинными плясками. Но вскоре их сменили ритмы буги и свинга, исполнявшиеся группой Лестера Ланина, нанятой на весь день. Все музыканты были одеты в бледно-голубые пиджаки, так что если бы Пат вышел на импровизированную сцену, его вполне могли бы принять за саксофониста.

Пат чувствовал себя так, как будто все это происходит с кем-то другим, а он смотрит в бинокль на все это празднество из какого-то окна на той стороне лужайки. Он видел себя, высокого и стройного, с темными кудрями, широкоплечего, в бледно-голубом пиджаке и сверкающих вечерних туфлях.

Кроме родственников присутствовало много людей, лица которых казались ему знакомыми. Присутствовали важные люди из Семьи: Анастасиа; Дженовезе; Вилли Моретти, чувствовавший себя раскованным и веселым, в то время как другие мужчины глядели на него с любопытством и за его спиной со значением похлопывали себя по лбу; Гамбино, мягкий и умиротворяющий; Костелло, искренний и дружелюбный; Томми Лючезе; Десапио, выглядевший в своих темных очках значительным, и отстраненным.

Были приглашены также конгрессмены – множество политических, деловых и личных друзей Мэсси и Семьи Марсери. Пат не представлял до сих пор, насколько широко и глубоко простиралось могущество этой Семьи.

Позже, на улице, чувствуя себя счастливым и немного навеселе, Сэм обнял Пата снова и сказал:

– А теперь я хочу сделать тебе сюрприз. Маленький дополнительный свадебный подарок.

С этими словами он провел молодых на передний двор. Там возле въездных ворот стоял, сияя на солнце, красный "меркурий" со спущенным верхом и с белыми кожаными сиденьями.

– В конце концов, Пат, – сказал Сэм, – ты не можешь все время разъезжать в лимузинах. Ты – рабочий человек. У тебя должны быть собственные колеса, правильно?

Пат стоял, совершенно ошеломленный. Для него, может быть, это был самый счастливый момент за весь день. У него никогда не было собственной машины, а это была машина, и какая машина!

– Ты уверен, что сможешь вести ее, мальчик? – серьезно спросил Сэм, пока Пат обживал "меркурий", дотрагиваясь до сверкающих деталей, проверяя ногой упругость покрышек и блаженно улыбаясь.

– Не беспокойся, Сэм. Я в полном порядке.

– А ты не забыл о конверте, который я передал тебе для Нормана Гоффмана?

Пат дотронулся до узкого твердого конверта во внутреннем кармане:

– Конечно, конечно.

На самом деле он почти забыл о нем.

– Помни, – наказывал ему Сэм, – когда войдешь в "Националь" в Гаване, позвони по этому номеру в "Сан-Суси" и дай знать Норману о своем приезде. Норман Гоффман – так он зовет себя в этом городе – даст тебе знать, что делать с этим конвертом.

– Хорошо, – ответил Пат. – Безмерно благодарен. До свидания.

Пат и Конни "взлетели" в своем красном "меркурий", направляясь в гостиницу "Плаза", где должны были провести брачную ночь, прежде чем отправиться в Гавану, где собирались провести медовый месяц.

 

Глава 31

К тому времени, когда они подъехали к "Плазе", Пат протрезвел и даже стал серьезным. Констанца сменила подвенечное платье на прелестный костюм, состоящий из белой шелковой юбки в складку и темно-красной блузки, цвет которой лишь подчеркивал ее румянец.

Пат чувствовал себя слегка выбитым из равновесия, отдавшись на волю головокружительным планам других людей. В действительности он не планировал этот брак, этот медовый месяц. Но он не жаловался. Ведь скоро наступит пора, когда он снова опустит ноги на землю и начнет строить свою собственную жизнь.

Очевидно, в гостинице знали об их приезде, и пребывание здесь тоже было спланировано. Улыбающийся мальчик-посыльный, приведя их в номер, отказался принять предложенный Патом доллар. Номер состоял из приемной, обставленной антикварной мебелью времен Регентства; гостиной с софой и баром и огромной угловой спальней. Обе основные комнаты выходили окнами на Центр-парк и Пятую улицу.

– Ох, это потрясающе, – воскликнула Конни.

– Ого, этот номер, должно быть, обходится в сто – сто пятьдесят долларов в сутки, – предположил Пат.

– Ладно, это ведь наш медовый месяц, а за него уже все уплачено, – сказала Конни, садясь к туалетному столику, чтобы снять широкополую соломенную шляпу и поправить перед зеркалом непокорные черные кудри.

Блузка Констанцы была сшита из тонкого, почти прозрачного шелка. Сквозь нее Пат увидел кружевное комбине и бретельки бюстгальтера. Он подошел к туалетному столику, встал позади нее, обнял, нежно поцеловал в ухо и взял ее груди в обе руки.

Констанца, счастливо улыбаясь, прислонилась к нему спиной, запустила руки в его волосы и притянула его лицо к своему. Он поднял ее на ноги и прижался губами к ее открытому жаждущему рту. Она тяжело повисла на его руках. Казалось, от страсти их поцелуя у нее подогнулись колени. Кто-то деликатно постучал в дверь, и Пат, вздыхая, подошел ко входу. Это был мальчик-посыльный, катящий перед собой тележку с огромной бутылкой шампанского в серебряном ведерке и роскошным букетом.

– На бутылке есть карточка, сэр. Цветы – подарок гостиницы. Желаем счастья вам обоим.

– Большое спасибо.

На ручке с внутренней стороны двери висела дощечка с надписью "Не беспокоить". Пат перевесил ее на ручку с наружной стороны двери, закрыл и запер на замок внешнюю дверь, а затем сделал то же с дверьми, ведущими в комнаты.

Он снял свой спортивный полотняный пиджак и галстук, бросил их на спинку стула и вернулся к Конни, сидевшей на постели в ожидании его. Они оба скинули обувь и улеглись спинами на атласное пуховое одеяло.

– О Боже, – сказала Конни. – Никогда не думала, что это действительно случится.

– Давай теперь ляжем спать, – предложил Пат.

– Это в середине дня?

– Теперь вовсе не середина дня. Уже почти обеденное время. Не забывай, мы перешли на летнее расписание, – напомнил Пат.

– А ты не хочешь сперва открыть шампанское?

– Сначала кровать, а потом шампанское.

Осторожно одной рукой расстегивая пуговицы на блузке и одновременно нежно целуя ее в шею, мочку уха и тело между шеей и плечом, он заметил, как у нее покраснели уши, а дыхание начало замедляться и стало более глубоким.

Руки Конни сильно прижимались к его спине, ногти впивались в кожу, и они медленно и тихо раздевали друг друга, целуясь, покусывая и поглаживая один другого. На Констанце были красный кружевной лифчик итакие же трусики. Красное белье на фоне розовой кожи тела создавало контраст, который делал Конни фантастически соблазнительной.

Теперь тело Пата было полностью обнажено; его светло-коричневые брюки, небрежно скомканные, вместе с носками и ботинками валялись у кровати. Осторожно, нежно он взял руку Констанцы и положил на свой пульсирующий возбужденный член. Она нерешительно стала поглаживать его. Ее рука была прохладной и слегка влажной, и это прикосновение напоминало касание цветочных лепестков. Пат прошептал Конни на ухо:

– Я столь возбужден, что могу кончить прежде, чем мы займемся любовью.

Не прибегая к ее помощи, он смог расстегнуть застежку красного лифчика и снял его. При этом обнажились ее юные полные груди с маленькими розовыми сосками. С восхищением Пат начал сосать их один за другим. Констанца прижала его голову к своей груди, как будто кормила свое дитя. Свободной рукой он стаскивал красные эластичные трусики. Конни приподнялась, чтобы помочь ему опустить их ниже колен. Волосы в треугольнике между ее ногами, которые он до сих пор ни разу не видел, были мягкими и не очень густыми, как на голове малыша.

– Он прекрасен, – сказал Пат. – Знаешь, ведь я никогда не видел его прежде.

Пат нежно провел пальцами по нежным завиткам волос, достигавшим ее мягкого, вздымавшегося живота. Но как только он приблизил руку к темной щели, все мускулы тела Конни внезапно напряглись.

– В чем дело, дорогая? – спросил Пат.

– Ничего страшного, ничего, просто... ну, ты понимаешь, это нечто новое для меня. Меня никогда никто прежде так не трогал.

– Не беспокойся, Конни, – сказал он, – вот увидишь, все будет прекрасно. Тебе это понравится!

Нежно, осторожно Пат начал снова продвигать палец в потаенную щель. Но как только он достиг влажных внутренних губ влагалища, Конни резко всхлипнула и остановила его руку.

– Пожалуйста, Пат. Не можем ли мы начать с шампанского? Мне кажется, что оно мне поможет. Я знаю, что все будет хорошо, но от новизны ощущений мне как-то не по себе.

Пат сумел обуздать свои чувства. "Я буду рад, если окажусь первым", – подумал он. Допустим, он женился бы на Китти. Один Бог ведает, скольких мужчин познала она. По крайней мере, Констанца – еще невинная девушка.

– Хорошо, милая. Выпьем шампанского.

Констанца встала и накинула длинный, широкий пеньюар, но в таком виде она лишь еще больше разожгла в нем желание. Ради приличия ему пришлось обернуться полотенцем, чтобы прикрыть набухший кусок плоти между ногами. Констанца подошла к окнам и опустила занавески и плотные драпировки, чтобы создать иллюзию ночной темноты.

– Уже почти наступило время обеда, – заметила она.

– Мы позже закажем еду в номер.

Они спокойно сели на край кровати и чокнулись первыми бокалами шампанского.

– Ты должен понимать, – сказала Конни, – я очень сильно люблю тебя и очень сильно хочу тебе отдаться. Пожалуйста, верь мне. Я мечтаю об этом. Даже во сне отдаюсь тебе. Но знаешь ли, я не представляла, как это будет. Во сне все состояло в том, что ты прижимался ко мне, а затем возникало такое прекрасное ощущение!

– В реальной жизни это гораздо лучше, – смеясь, ответил Пат.

После третьего бокала они оба поглупели, их одолела смешливость. Пат стал щекотать Констанцу, и она извивалась от истерического хохота. Затем наконец он прижался к ее телу и стал жадно, истерически целовать ее в губы, груди, живот. И вдруг ощутил, что мускулы ее ног ослабли, а бедра раздвинулись, если и не со страстью, то, по крайней мере, с желанием. Когда он снова просунул руку между ее ног, то ощутил влажность пушистого кустика волос на лобке.

– Лучше возьми в постель полотенце, – сказала Конни.

– А зачем?

– Ну ты же знаешь. Я слышала, что иногда при этом бывает кровотечение...

– Ох, да. Совсем забыл об этом, – ответил Пат и ринулся в ванную за полотенцем.

Когда он возвратился в спальню, то обнаружил, что должен начать все свои заискивания сначала. Прошло не менее получаса, прежде чем ее ноги снова раздвинулись. Когда наконец это произошло, он лег на нее и поспешно принялся проталкивать болезненно вздувшийся член через этот взлелеянный арочный вход в тело невесты. Конни сжалась от боли, когда он проходил это недостаточно готовое и увлажненное отверстие.

– Ты должна помогать мне, – учащенно дыша, сказал Пат. – Должна проследить, чтобы он шел в правильном направлении. Подними ноги кверху.

Она послушно подняла атласные ноги и неохотно руками обхватила его член. Затем сильным толчком он надавил так сильно и быстро, как только смог. Конни вскрикнула, затем обеими руками обхватила его за шею.

– Извини, Пат. Извини, пожалуйста. Я не собиралась кричать. Но это больно. Это просто минутная боль.

Но Пат не ответил, он лежал, тяжело дыша. Он уже кончил. Когда ему удалось восстановить дыхание, он сказал:

– Ты должна понять, Конни, ведь это был первый раз.

– Это было приятно, – ответила Конни. – И я знаю, что позже будет еще лучше.

Она осмотрела полотенце.

– И крови вышло немного, правда?

Пат рассмеялся:

– Нет, конечно, но достаточно. Если бы мы жили в своей старой стране, то должны были бы показать его гостям.

 

Глава 32

В аэропорту Ранчо Бойерс в Гаване солнце пронзало, как раскаленный сверкающий нож. Пат слегка трусил, когда они проходили мимо работников таможни в серой форме. Казалось, плотный конверт в его внутреннем кармане внезапно отяжелел. Но офицеры обратили внимание только на фотографии в паспортах. Сделали мелом отметки на их новеньких дорожных сумках от Вьюттона (подарках Артура) и пропустили молодую пару на вход.

В роскошном старом "Национале" им предоставили также угловой номер; на этот раз его окна смотрели на Гаванский залив и замок Морро. Их ждали три бутылки Баккарди с карточкой: "Поздравления от администрации". Кроме того, на столе возвышалась огромная корзина тропических фруктов с запиской на фирменной почтовой бумаге гостиницы "Сан-Суси": "От Нормана Гоффмана. Навестите меня". Прежде чем они успели распаковать вещи, в номер вошел официант с двумя бокалами замороженного дайкири. Над краями бокалов возвышались ледяные конусы напитка, похожие на маленькие девичьи груди.

– Поздравления от администрации, сеньор, – объявил официант и, поклонившись, вышел.

Напиток был столь холодным, что от него у обоих перехватило дыхание.

– Все великолепно, – сказала Конни, – Как мило со стороны папы организовать все это?

– Да, – подтвердил Пат, ощущая вес конверта во внутреннем кармане.

Пока Конни распаковывала и развешивала свои туалеты, он прошел в ванную и вынул конверт. Запустив столь горячую воду, что из крана стали вылетать клубы пара, Пат подержал конверт над краном до тех пор, пока он не раскрылся. В нем была перевязанная пачка стодолларовых банкнот – двести пятьдесят штук. Пат считал и пересчитывал. Двадцать пять тысяч долларов. В конверте кроме денег ничего не было.

Пат снова заклеил конверт и положил его в карман. Он не слишком удивился. По форме конверта и хрусту его содержимого он догадывался, что в нем были денежные банкноты. Кроме того, Пат знал достаточно о делах Сэма и о том, что происходит в Гаване с тех пор, как четыре года назад Счастливчик Лучиано установил там необходимые связи.

"Сан-Суси" была в сфере влияния Мейера Лански, но Лански был связан с Дженовезе, а Дженовезе вел общие дела с Сэмом Мэсси. Сэм знал, что Пат не станет предавать его, по крайней мере, за двадцать пять тысяч долларов. Он понимал, что если бы Пат решился на измену, положение зятя Сэма не спасло бы его от возмездия. Пат чувствовал, что это поручение является испытанием его надежности, пробной миссией. Теперь, когда он стал членом Семьи, они пытались выяснить, насколько можно ему доверять.

Но что Пат должен был сказать в случае, если бы деньги обнаружили на таможне? Просто подарок наличными некоему другу в Гаване. Проследить происхождение "подарка" в таком виде, естественно, невозможно. Пат вернулся в комнату и вместе с Конни допил дайкири. Затем они переоделись в купальные костюмы и спустились к бассейну.

Когда Пат с Конни вернулись в номер, на бюро стояла маленькая коробочка из слоновой кости, перевязанная золотистой лентой. В ней лежали фишки казино "Националь" на сумму в тысячу долларов и карточка со скромной подписью: "Друг". Пат поднял телефонную трубку и заказал столик на обеденное шоу в "Сан-Суси".

Наступило время сиесты, и все заведения были закрыты. Приняв душ, Пат улегся на кровать, Конни последовала его примеру. Пат повернулся к ней и стал нежно целовать ее глаза и губы.

– Пат, – сказала она, – ведь ты примерный католик, не так ли?

Он отпрянул от нее, удивленный:

– Конечно. Но чем вызван этот вопрос?

– Знаешь ли, прошлой ночью я не пользовалась никакими средствами и ты также. У меня нет никаких противозачаточных средств. А мы не говорили еще о детях и о том, когда хотим обзавестись ими. Мне кажется, ты должен решать этот вопрос.

– О, Боже! – воскликнул Пат, садясь на постель. – Дети! Я действительно не планировал сразу обзаводиться детьми!

– Ладно, если ты не хочешь...

– Мы немного опоздали с таким разговором, – прервал ее Пат, – не так ли? Насколько мне известно, ты уже на пути к материнству.

– Разве такое может случиться после первого раза?

– Конечно, – ответил Пат, – это может произойти и после первого раза. Неужели вас совсем не просвещали в монастыре?

– Мать Роза рассказывала мне о календаре, о тех днях, когда этим можно заниматься, – любовью, я имею в виду.

– Ну и что же, это такие дни сейчас? – спросил Пат.

– Думаю, что это как раз конец того периода, когда еще все в порядке. Она говорила, что в течение пяти дней можно быть уверенными. Вчера был как раз пятый день.

– О, Боже, – сказал Пат, – давай вздремнем немного.

– Ты сошел с ума?

– Нет, со мной все в порядке, но мы еще поговорим позже на эту тему. На самом деле мне трудно представить, что Бог выделил людям для любви всего пять дней в месяц.

– Нет, – ответила Конни. – Он создал людей для того, чтобы они имели детей.

– Да. Ладно, давай все же немного устроимся, прежде чем начнем заниматься детьми.

В тот вечер Пат надел белый вечерний пиджак, привезенный с собой, а Конни – длинное белое платье из крепа с обнаженными плечами. Наряд выгодно подчеркивал прелесть ее здоровой кожи, освещенной послеполуденным солнцем.

– Боже, ты выглядишь весьма сексуальной шлюхой, – воскликнул Пат, когда они выходили из номера.

Конни сияла от удовольствия:

– Пат, извини меня за тот разговор. Я знаю, что так или иначе все уладится.

Лицо Пата смягчилось:

– Да, – сказал он, – я тоже на это надеюсь.

Гостиница "Сан-Суси" – огромное оштукатуренное здание – располагалась на краю города. Она была громадной и внутри, не меньше авиационного ангара. Ее интерьер украшали тропические растения и пальмы.

Пата с Конни препроводили к столу у края просторной танцевальной площадки, рядом с большой сценой. Шоу было поставлено с большим мастерством, ничем не уступая тем, которые они видели в Нью-Йорке. Танцоры исполняли свои номера с большим вдохновением, они вращали бедрами с искусством, характерным для уроженцев островов Карибского моря. Их танцы производили на зрителей большее впечатление, чем если бы они танцевали обнаженными. В меню входило всего несколько блюд, напоминавших кубинскую кухню: тропические пресноводные раки, клешни омара и салат из местных фруктов, смешанный с мороженым. Пат заказал для обоих именно эти блюда, и они снова пили дайкири.

Когда им подали по второму бокалу коктейля, к столику подошел высокий худощавый мужчина с хорошо подстриженными, седеющими волосами в затемненных очках без оправы.

– Простите, вы – Пат Конте?

– Да, это я.

– Я – Норман Гоффман, – представился мужчина, сверкнув ослепительной улыбкой.

– Не присоединитесь ли к нам, – сказал Пат, и Гоффман сел за их столик.

– Мне бы хотелось поблагодарить вас за подарок, который мы обнаружили в номере. Это очень любезно с вашей стороны.

– Пустое, – ответил Гоффман. – Ведь это дочь Сэма Мэсси, а вы – его зять.

– Вы хорошо знаете Сэма?

Лицо Гоффмана осветила широкая улыбка:

– Я знаю его очень хорошо и уже много лет. Можно сказать, что мы дружим семьями, и не только я один из семьи, а друзья семьи, если вы понимаете, что я подразумеваю.

Пат кивнул:

– Да, Сэм просил меня передать вам свою признательность.

Гоффман, улыбаясь, кивнул:

– Прекрасно. Почему бы нам не поболтать немного у меня в кабинете? Мистрисс Конте, вы разрешите увести мужа на минутку? Официант принесет вам все, что будет угодно.

Гоффман проводил Пата из кабаре, они поднялись по невысокому пролету лестницы к резной двери красного дерева на балконе, висящем над казино. Комната походила на выставку охотничьих трофеев – на стенах висели головы газелей, антилопы-гну, носорога, а на полу стояло огромное чучело марлина.

Урна для мусора была сделана из слоновьей стопы. Справа от входа висело большое антикварное зеркало в раме из шкуры зебры. Роскошная тигровая шкура украшала пол; зубы тигра странным образом походили на зубы хозяина.

– Вам здесь нравится? – спросил Гоффман.

– Это вы застрелили их? – спросил Пат, указывая на трофеи.

Гоффман рассмеялся:

– Иногда я увлекаюсь охотой. Мне нравится это занятие. Успокаивает. Теперь я располагаю деньгами и могу путешествовать, когда захочу. Всегда хорошо иметь деньги. Мне кажется, у вас что-то есть для меня? – вежливо поинтересовался он.

Пат вынул из кармана конверт.

– Ах, да, очень любезно с вашей стороны. Пересчитывать нет нужды. Мы знаем Сэма. Знаете ли, они предназначены не мне лично, – сказал Гоффман. – Они – для Батисты и его команды. Деньги поступают в страну и из нее же выходят, – рассмеялся он.

Казалось, он не сомневался, что Пат знает о содержимом конверта и вообще посвящен во множество дел Сэма, о которых на самом деле тот не имел никакого представления.

– Да, в течение года здесь разовьются очень большие дела, – сказал Гоффман, – но мне бы не хотелось вас задерживать. Ваша жена ждет вас.

Пат стоял, глядя на свое искаженное изображение в неровном стекле антикварного зеркала.

– Не правда ли, оно великолепно? – сказал Гоффман. – И очень полезно. Для наблюдения.

Он выключил свет, и комната погрузилась во тьму. Но зеркало, казалось, засветилось, подобно экрану телевизора. Это было полупрозрачное стекло, обеспечивавшее полный обзор зала казино.

– Конечно, у нас работают люди, следящие за работниками казино сверху, но я люблю иногда и сам отсюда понаблюдать за залом. Здесь переходят из рук в руки огромные деньги. Знаете ли, у некоторых пальцы вдруг становятся липкими.

– Догадываюсь, как это может быть, – сказал Пат.

– Ладно, – сказал Гоффман, пожимая его руку. – Мне надо здесь еще немного поработать. Наслаждайтесь. Чек оплачу я. Пожалуйста, если вам что-то понадобится в Гаване, звоните мне. Говорю об этом совершенно серьезно.

Пат прошел через заполненное людьми казино и остановился у столика, где сидела Конни.

– А я и не знала, что у тебя здесь есть какие-то дела, – заметила она.

– У меня их и нет. Просто выполнил поручение Сэма.

Они оставались в ресторане, пили и танцевали до двух часов ночи. Конни была весела, но немного опьянела. На выходе из клуба их встретил человек в кепи и аккуратной коричневой форме.

– Сеньор Конте? – спросил он. – Сеньор Гоффман велел передать, что я к вашим услугам, куда бы вам ни захотелось поехать. Меня зовут Мануэль. Я буду служить вам, пока вы живете здесь. Вот моя карточка. Вы можете звонить мне в любое время, но почти всегда я буду находиться перед зданием гостиницы. А куда бы вы хотели отправиться сейчас? Не желаете ли посетить какое-нибудь другое казино? Может, хотите проехаться по набережной? По ночам там очень красиво.

– Нет, сегодня мы поедем прямо в гостиницу, – ответил Пат.

– Завтра, – предложил Мануэль, становясь болтливым, – покажу вам все, что вас заинтересует. Могу поводить по маленьким ресторанчикам, по магазинам, в "Хилтон" – куда вам захочется. Может, в Национальную библиотеку, возможно, в замок Морро, если пожелаете.

В течение медового месяца они побывали во всех этих местах и множестве других. Мануэль превосходно говорил по-английски и был прекрасным гидом. Однажды после полудня, когда Конни отдыхала во время сиесты, он отвез Пата в район красных фонарей, на перекресток Криспо и Анистад. Девушки шепотом зазывали гостей сквозь закрытые ставни или стояли на углах, открыто демонстрируя свои прелести.

– Это плохие девушки. Я хочу сказать, самого низкого пошиба, но у нас в городе есть несколько превосходных домов. Если хотите, я покажу их вам. И, конечно, у нас есть секс-шоу. Сеньоре нравятся секс-шоу?

– Сильно сомневаюсь в этом, – засмеялся Пат.

– А как насчет самого сеньора?

– Я бы не возражал, но мне было бы немного сложно выскользнуть из дома.

– Конечно, ведь у сеньора медовый месяц.

Они съездили на Ривьеру, в "Тропикану", во Флориду, где видели Хемингуэя, погрузившего бороду в огромный бокал с дайкири. Однажды устроили утренний пикник, прихватив с собой вместительный термос с дайкири, на пляже Верадеро, и вернулись домой, обожженные солнцем и захмелевшие.

Констанцу не привлекали азартные игры, поэтому она поднималась в номер по вечерам довольно рано, а Пат оставался в казино и играл в "двадцать одно". Он играл в гостинице только потому, что имел фишки местного казино на тысячу долларов. К концу второго дня игры у него осталось всего около двухсот долларов. Менеджер казино подошел к нему и осведомился:

– Как ваши дела, сеньор Конте?

Пат ответил ему жестом, по-сицилийски:

– По-всякому, так себе.

– Следует запастись терпением, – посоветовал тот, похлопав Пата по плечу.

В течение следующего часа удача повернулась к нему лицом, и он отыграл восемьсот долларов и выиграл еще пятьсот. Перед ним снова возник менеджер:

– Вижу, что игра пошла лучше.

– Да, – смеясь, подтвердил Пат.

– Но следует быть осторожным. Вы ведь не хотели бы выиграть слишком много, не так ли?

Пат был удивлен. "А почему бы и нет?" – спросил он.

– Просто шутка, мистер Конте, – ответил менеджер.

Но Пат заметил, что с этого момента начал снова проигрывать. Что-то подсказывало ему, что надо прекращать игру. Он вышел из-за стола с фишками на тысячу двести долларов и обменял их на наличные.

Порция рома сняла с него напряжение, но спать на хотелось, и он решил прогуляться. Вечерний воздух принес свежесть и прохладу. Он пошел от "Националя" вниз к Прадо – широкой улице с трехрядным движением, проходившей к самому центру города. Из каждого подъезда неслись произносимые шепотом приглашения:

– Эй, Джо! Хочешь красивую девочку! Грязные картинки? Не хочешь поспать с черной леди? Хочешь посмотреть грязное шоу? Хотел бы встретиться с настоящим суперменом?

Пат продолжал прогулку. Он вернулся с Прадо в дешевый грязноватый бар на углу и купил там полдюжины сигар Блэкстоун. В большом зале с панелями красного дерева возле стойки сидела девушка, попивая моджито. Ее волосы были чересчур светлыми для того, чтобы принять ее за натуральную блондинку. На ней было черное шелковое платье с глубоким вырезом на груди. Она улыбнулась Пату.

– Вам нравится Гавана? – спросила блондинка. Он улыбнулся в ответ:

– Конечно, я люблю Гавану.

– Купишь мне выпить?

– Разумеется, все, что тебе захочется.

Девушка заказала новую порцию моджито.

Пат сел за стойку бара, и она придвинула свой стул ближе к нему.

– Я думал, что такие дети любят шампанское, – сказал он.

Она сделала предупредительный жест:

– Вообще я не люблю выпивку. От спиртного у меня болит голова. Но мужчинам не нравится, когда девушка не пьет. Верно я подметила, милый?

Пат пожал плечами:

– Как же ты тогда зарабатываешь, если не пьешь?

Она рассмеялась:

– Я зарабатываю не продажей спиртного.

– Понимаю, – сказал Пат.

– Меня зовут Бетти, – сказала она, положив руку на рукав его пиджака.

– Бетти?

– Ну, мое настоящее имя Элизабет, но для янки я – Бетти. Ты не хочешь пойти со мной домой?

Крашеные волосы придавали ей вид опытной, расчетливой профессионалки. На самом же деле она была довольно молода, не более двадцати трех лет. Вырез на платье позволял разглядеть ее груди, пожалуй, немного полноватые, но еще соблазнительные. Он почувствовал, как в паху начинает появляться тепло, частично вызванное ромом, а частично сексуальным постом, установленным на всю последнюю неделю.

"Черт возьми, – подумал он, – мужчина не может жить без секса".

– Сколько это мне будет стоить, крошка?

– Для такого красивого янки, как ты, не слишком много. Пятьдесят долларов. Всю ночь. Путешествие вокруг света.

– Не могу на всю ночь, – сказал Пат. – А сколько за меньшее время?

Казалось, девушка приуныла:

– У тебя нет денег?

– Есть у меня деньги, – ответил он, – у меня нет времени.

Она схватила его за руку:

– Пошли.

Когда они направились к выходу, Бетти прижала его руку к своей груди и прошептала:

– Уже поздно. Можешь оставаться всю ночь за двадцать пять долларов.

– Я ничего не имел бы против, но у меня действительно нет времени, – ответил Пат.