Группа специального назначения В-520, располагавшаяся в одной из зон наиболее активных боевых действий, занимала помещение, которое снаружи отдаленно напоминало форт, словно сошедший с кинокадров о Диком Западе. Несмотря на то, что функциональное назначение подобных групп в заключается исключительно в поддержке и административном обеспечении боевых групп А, непосредственно воюющих с коммунистическими "гориллами" Вьетконга в джунглях и на рисовых плантациях, за последний год указанная группа дважды подвергалась нападениям со стороны противника, причем в обоих случаях ее личный состав понес довольно ощутимые потери.

В один из дней я наконец решил сдержать свое обещание: нанести визит ее руководству и встретиться с майором (после прибытия во Вьетнам он был повышен в звании до подполковника) Трэйном. Оставив свое имущество в помещении канцелярии, я через распахнутую дверь вошел в кабинет начальника группы.

– Примите мои поздравления, подполковник.

На довольно моложавом, обветренном лице подполковника Трэйна появилась самодовольная улыбка; он пустил над столом струйку сигарного дыма и жестом предложил мне сесть.

Неожиданно в кабинет вошел майор Фенц из оперативного отдела группы.

– Прошу извинить за вторжение, сэр. Мы только что получили сообщение о том, что еще одна патрульная группа наткнулась на засаду в районе Фан Чау. Четверо наших – УВБ.

Я резко выпрямил спину и проговорил:

– Значит, у старины Корни прибавилось забот...

Трэйн задумчиво нахмурился.

– За последнюю неделю он уже трижды нес потери. – И добавил, предварительно выбив пальцами мелкую дробь по столу: – Враг понес какие-то потери? Удалось захватить трофейное оружие?

– На сей раз мы остались без трофеев. Парни, правда, полагают, что, судя по кровавым следам на листве, им удалось ранить несколько вьетконговцев, хотя ни одного мертвого тела не обнаружено.

– Что-то меня начинает все больше беспокоить этот Корни, – с оттенком раздражения в голосе проговорил Трэйн. – За те четыре месяца, что он на этой войне, ему каким-то образом удалось заменить двух вьетнамских начальников лагеря. Сейчас вроде бы нашел того, кого искал – сговорчивого. Вообще же Корни руководит лагерем так, как ему заблагорассудится.

– За истекшие три недели его парни уничтожили вьетконговцев больше, чем любая другая группа А, – напомнил Фенц.

– И все равно Корни ведет себя слишком уж независимо и нестандартно, – продолжал настаивать на своем Трэйн.

– Но именно этому, подполковник, нас и учили в Брэгге, – вставил я. – Или у меня за три месяца пребывания там сложилось превратное представление о направленности и содержании подготовки спецназовца?

– Все должно быть в меру. И потом, я согласен отнюдь не со всем тем, чему учат в школе.

– Кстати, подполковник, – решил я сменить пластинку, покуда мы не дошли до открытого спора, – я прибыл сюда как раз за тем, чтобы побывать в Фан Чау и увидеть Корни в бою.

Трэйн несколько секунд внимательно смотрел на меня, после чего наконец произнес:

– Давайте выпьем кофе. Фенц, присоединяйтесь к нам.

Мы вышли из административного здания, пересекли плац, на котором устраивались построения и проводились парады, волейбольную площадку и зашли в клуб, который в утренние часы служил своеобразной чайной-кофейней и одновременно комнатой для отдыха, а по вечерам превращался в бар. Трэйн обратился к миловидной вьетнамской официантке и попросил принести нам кофе.

Помимо нас в помещении находилось несколько офицеров и сержантов-спецназовцев. В функции группы в помимо прочего входила организация отправки бойцов групп А в Сайгон для отдыха и реабилитации; позднее они снова возвращались в группы в и дожидались последующей отправки в свои группы А, находящиеся глубоко в тылу вьетконговской территории.

Еще со времени прохождения курса партизанской войны в Форт-Брэгге подполковник Трэйн – тогда лишь майор – оставался для меня в некотором смысле загадкой. В прошлом он являлся кадровым военным: во время Второй мировой войны два года прослужил в боевых пехотных частях, а ее окончание встретил в чине старшего сержанта. С учетом того, что среднюю школу он окончил с отличием, а войну прошел без единого замечания, его решили направить в военную академию Уэст-Пойнт. Окончив ее, он служил в Японии, затем в Корее, всюду проявляя себя безупречным строевым офицером, после чего в 1954 году подал рапорт о зачислении его в парашютную школу в Форт-Беннинге. Так он стал десантником.

Примерно девять лет спустя Трэйн проявил заинтересованность в дальнейшем продвижении по службе и заявил о своем желании поступить в подразделения специального назначения. Я познакомился с ним вскоре после того, как он был переведен из 82-й воздушно-десантной дивизии в Центр подготовки, располагавшийся на холме под поэтическим названием Дымовая бомба.

Лица, достаточно хорошо знавшие Трэйна, были едины в мнении о том, что он отнюдь не всецело принимал концепцию так называемых нетрадиционных методов ведения боевых действий. Однако покойный президент Кеннеди уже тогда недвусмысленно дал понять, что весьма высоко оценивает значимость данного аспекта боевой подготовки личного состава, из чего следовало, что любой офицер, намеревавшийся и дальше подниматься по служебной лестнице, должен был получить опыт службы в подразделениях специального назначения.

Мы пили кофе, болтали о том о сем, и в какой-то момент я решил поинтересоваться, намеревается ли этот заслуженный боевой офицер каким-то образом меняться и как он вообще видит свое будущее участие в партизанской войне во Вьетнаме.

– Итак, вы намерены отправиться в Фан Чау? – спросил Трэйн.

– Да, мне хотелось бы увидеть Корни в бою, – ответил я. – Помните, каким он был в Брэгге? На крупных учениях он всегда выступал в роли командира "горилл".

– Корни, помимо всего прочего, десять лет прослужил армейским офицером, – несколько чопорным тоном проговорил Трэйн. – Разумеется, я его помню. Однако боюсь, что у вас возникнут некоторые осложнения, если вы действительно отправитесь в Фан Чау.

– Что вы имеете в виду под осложнениями?

– Мне бы очень не хотелось, чтобы находящийся в моем ведении единственный гражданский писатель погиб в одном из боев во Вьетнаме.

Как я и предполагал, общение с Трэйном оказалось довольно непростым делом.

– Вы считаете, что у меня больше шансов расстаться с жизнью, если я буду находиться именно с Корни, нежели с какой-нибудь другой группой А?

Трэйн сделал большой глоток кофе и несколько секунд раздумывал над ответом.

– Он занимается чертовски опасными вещами, – наконец проговорил подполковник. – Не исключаю, что он даже мне не докладывает обо всем, чем занимается в тылу врага.

– Подполковник, вы здесь всего три недели, тогда как прежняя группа В поддерживала связь с Корни на протяжении четырех месяцев. Что вам рассказал о нем майор Грюннер?

Фенц, который имел за плечами шестилетний опыт службы в спецназе, принялся сосредоточенно разглядывать содержимое своей чашки. Трэйн криво усмехнулся.

– Даже по стандартам войск спецназа, последняя группа В отличалась явной, даже демонстративной нестандартностью действий. Майор Грюннер – прекрасный офицер, и я не хочу сказать чего-либо дурного ни о нем самом, ни о его стиле руководства группой Б. – Трэйн устремил на меня немигающий взгляд. – Однако он позволял группе А совершать такие вещи, которые я лично никогда бы ей не позволил. Разумеется, не следует забывать, что они с Корни были друзьями еще со времен службы в 10-й Объединенной группе спецназа в Германии. – Трэйн покачал головой. – За всю свою службу в армии мне еще ни разу не доводилось видеть настолько отчаянных, даже диких людей.

Мы с Фенцем предпочли воздержаться от каких-либо комментариев и продолжали в полном молчании отхлебывать наш кофе. Трэйн оказался одним из представителей нового поколения спецназовских офицеров. Специалисты по нетрадиционным методам боевых действий настолько успешно проявили свою способность ведения партизанской войны с коммунистическими "гориллами", что вскоре после этого было принято решение о существенном увеличении численности войск специального назначения. К существовавшим прежде, старым Объединенным группам – 1-й, дислоцировавшейся на Окинаве, 10-й – в Бад-Тельце, 5-й и 7-й – в Форт-Брэгге, – было добавлено несколько новых групп.

Вновь прибывшие кадры подбирались из числа наиболее отличившихся офицеров воздушно-десантных и армейских частей. С учетом того, что каждый спецназовец является одновременно парашютистом, возникла необходимость периодически отправлять некоторых "прямоногих" офицеров в парашютную школу в Форт-Беннинге, штат Джорджия, а затем переводить их в ЦСБП в Форт-Брэгге, после чего они могли быть зачислены в кадры войск специального назначения.

Первые признаки влияния этих новоявленных спецназовцев из числа армейских офицеров стали проявляться уже в начале 1964 года. Судя по всему, подполковник Трэйн принадлежал к числу тех, кому труднее всего было бы превратиться в "Зеленого берета – всегда и во всем!"

Я решил нарушить затянувшуюся паузу и обратился с вопросом к майору Фенцу:

– Когда бы вы смогли организовать мою отправку в Фан Чау?

Фенц выжидательно посмотрел на Трэйна, тогда как последний лишь снова криво усмехнулся.

– Если вам действительно так уж хочется туда отправиться, мы не вправе вас задерживать. Однако я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Пожалуйста, постарайтесь сделать так, чтобы вас не убили. Мне казалось, что тогда, во время ночных прыжков в Аварри, вы были недалеки от этого...

Он повернулся к Фенцу и пояснил:

– На десятидневных учениях они сбрасывали сразу обе наши группы.

Фенц кивнул – десятидневные учения были одним из учебных мероприятий, через которые проходили все выпускники ЦСБП.

– Руководство школы подобрало тогда в качестве места выброски участок Национального леса Аварри, неподалеку от Писгаха, – стал вспоминать Трэйн. – Ночка, скажу я вам, выдалась еще та. Холодина страшная, и еще до того, как мы добрались до ЗВ, поднялся сильнейший ветер. Выброска имущества запоздала на шесть секунд, так что нам пришлось делать два захода. Инструктор задержал прыжок нашего друга, так что он оказался первым в группе, которая прыгала со второго захода. В итоге нас разбросало над лесом в радиусе не меньше мили от ЗВ. Я намертво зацепился за дерево – пришлось даже выпускать запасной парашют, чтобы, держась за его стропы, спуститься на землю. В общем, когда мы собрались, то выяснилось, что трое парней сломали ноги, а другие отделались чуть менее серьезными травмами.

Трэйн посмотрел на меня и улыбнулся. – Наш гражданский друг, естественно, проявил себя с наилучшей стороны. Приземлился на поле размером с волейбольную площадку, собрал купол и помог найти свою группу.

Я посмотрел в окно, за ним открывалась панорама рисового поля, каждый крестьянин на котором мог оказаться, а скорее всего и был на самом деле, вьетконговцем.

– Зато потом, в Северной Каролине, нас никто не тыкал в задницу измазанными в дерьме кольями, – заметил я.

Трэйн слегка нахмурился, услышав мой жаргон.

– Я практически не сомневаюсь в том, что вы с Корни быстро найдете общий язык. Насколько я помню, в ходе той операции вы применили несколько трюков, которые не описаны ни в одном учебнике по спецподготовке.

Фенц, судя по всему, посчитал это намеком и тут же вставил фразу насчет того, что на следующий день в Фан Чау отправляется "Выдра", которая должна доставить в группу нового переводчика взамен убитого двумя днями ранее.

– Вы вполне могли бы им воспользоваться, – заметил Трэйн. – Кстати, как долго вы намерены там находиться?

– А может, подполковник, я дам вам знать об этом по рации?

– Отлично. Но учтите, что, если попадете в серьезный переплет, я всегда смогу организовать вашу эвакуацию.

– Об этом не может быть и речи!

Трэйн в упор посмотрел на меня, но я все же выдержал его взгляд. Он лишь пожал плечами.

– Ну что ж, как вам будет угодно. И все же я не вполне...

– Никаких проблем не будет. Уверяю, мне не больше вас хочется подпалить себе задницу.

– Ну что ж, действуйте так, как сами сочтете нужным. У вас есть личное оружие?

– Надеюсь, у вас найдется для меня винтовка с откидным прикладом и несколько "банановых" обойм? Больше мне ничего не нужно.

– Фенц, вы сможете это устроить?

– Да, сэр. "Выдра" поднимется в воздух ровно в 13.00.

– Да, и еще одно, – предупредил меня Трэйн. – Корни пребывает в расстроенных чувствах из-за того, что по распоряжению командира вьетнамской дивизии генерала Ко мы перевели из его лагеря две группы "хоа-хао". Вы знаете, что такое "хоа-хао"?

– Кажется, это довольно крутые парни, так?

– Именно. Все они – выходцы из дельты Меконга, принадлежат к одной религиозной секте и в этическом отношении немного отличаются от остальных вьетнамцев. Генералу Ко не понравилась перспектива того, что две группы "хоа-хао" будут сражаться вместе.

– Вы хотите сказать, что в обстановке постоянных переворотов он опасается возможности их сговора с одним из конкурирующих генералов?

– Мы стараемся не вмешиваться в политику, – запальчиво произнес Трэйн, – и чем руководствовался генерал Ко, принимая это решение, меня совершенно не интересует.

– Зато это может интересовать Корни, когда он находится у камбоджийской границы, можно сказать, в самом центре вьетконговской территории, и внезапно лишается двух групп своих самых умелых и толковых бойцов.

– Не принимайте слишком всерьез мнение Корни насчет хитросплетений вьетнамской политики, – раздраженно выпалил Трэйн.

– Обещаю вам с повышенной осмотрительностью относиться к каждому своему слову, – проговорил я.

– Будем надеяться. – Это прозвучало почти как угроза.

* * *

Глядя на желтовато-коричневые рисовые плантации, я чувствовал быстрое нарастание возбуждения, пока наш маленький восьмиместный одномоторный самолет приближался к Фан Чау, расположенному в гористой местности неподалеку от камбоджийской границы. Напротив меня сидел худой, аскетичного вида, молодой вьетнамский переводчик.

Я же думал о Стиве Корни. На самом деле звали его Свен. В свои сорок четыре года он дослужился до капитана – при мысли об этом я невольно сравнил его с тридцатидевятилетним Трэйном, ставшим уже подполковником.

По происхождению Корни был финном и уже успел принять участие в войне с русскими, когда те вторглись на территорию его родины. Позднее он поступил на службу в немецкую армию и каким-то чудом уцелел после двух лет боев на восточном фронте. После войны наступил период, о котором он никому и никогда не рассказывал. Его карьера продолжила свое развитие несколько позже, в начале 50-х, когда был принят так называемый "Закон Лоджа", в соответствии с которым иностранцы, поступившие на службу в армию США в Европе, после пяти лет службы получали право на американское гражданство. Корни так и поступил – отслужив положенный срок, он стал полноправным американцем.

В одной из потасовок, произошедшей в германской закусочной в 1955 году, Корни и несколько его более разгоряченных пивом армейских сослуживцев, на свою беду, повздорили с парнями, головы которых украшали зеленые береты с приколотой к ним серебряной эмблемой в виде троянского коня. Осажденный со всех сторон "беретами", голубоглазый северянин-гигант в конце концов согласился на перемирие.

Все еще испытывая некоторое недоверие к этим солдатам, которые, несмотря на свои странные головные уборы, называли себя американцами, он позволил им угостить себя стаканчиком виски. За всю свою прежнюю службу в различных армиях ему еще не доводилось встречать столь жесткого и яростного противодействия в рукопашном бою. Когда к Корни стали подходить некоторые из жертв его мощных кулаков и резких ударов ребром ладони по шее – парни натужно вертели головами, подбирали с пола береты и водружали их на прежнее место, – до Корни наконец дошло, что они предлагают ему присоединиться к их группе. К своему изумлению и одновременно ужасу, он узнал, что один из тех, кого он ударом кулака закинул за стойку бара, оказался майором.

В тот же день Корни впервые в своей жизни узнал про существование расквартированной в Бад-Тельце 10-й Объединенной группы специального назначения. Он также сообщил майору свое звание, имя и личный номер, после чего ему было обещано, что скоро он станет членом элитарного, высококлассного и, в сущности, секретного подразделения американской армии, к которому и принадлежали эти гордые обладатели зеленых беретов.

Убедившись в прекрасных бойцовских качествах и уникальных лингвистических способностях Свена Корни, спецназовское командование в Бад-Тельце поверило ему на слово, когда он заявил, что три года проучился в военном колледже в Финляндии, хотя соответствующие бумаги, подтверждавшие его образовательный уровень, в ходе войны были утеряны. Корни был направлен на учебу в одну из спецназовских школ, после чего начальство стало с нетерпением ждать его скорейшего возвращения, чтобы немедленно зачислить новичка в действующий состав боевой группы. Уже будучи офицером войск специального назначения в Европе, он принял участие в серии как открытых, так и секретных миссий, в ряде случаев проводившихся по заданию ЦРУ, в конце концов получил чин капитана и был отправлен в Форт-Брэгг, где на базе ЦСБП дислоцировалась 5-я Объединенная группа специального назначения.

Разменяв пятый десяток лет жизни, Корни прекрасно понимал, что его шансы на скорое продвижение по службе весьма малы. Дело в том, что однажды, будучи в форме спецназовца, он одним ударом кулака убил гражданского немца, который, как ему известно, являлся русским агентом. Ряд смягчающих обстоятельств позволил суду военного трибунала вынести ему оправдательный приговор, однако дело это оставило горький осадок, в первую очередь среди консервативно настроенных "стариков" из управления кадров. Кроме того, следовало учитывать, что Корни так и не смог документально подтвердить свое полученное ранее образование.

Свен Корни был идеальным офицером спецназа, который стал его второй жизнью. Участие в боевых операциях, особенно в так называемых нетрадиционных, наполняло реальным смыслом все его существование. Он мог с легкостью рисковать своей карьерой – за отсутствием таковой, – у него не было желания подниматься выше уровня боевого офицера и стать начальником; ко всему прочему он был не женат и потому ничто на свете не удерживало его от того, чтобы все силы и время отдавать служению войскам специального назначения.

Мои раздумья о Корни и о его нелегкой доле прервал переводчик, обратившийся ко мне с вопросом:

– Вас откомандировали в Фан Чау?

Я покачал головой, хотя и понимал, что особой потребности в моем ответе не было. В самом деле, на мне была форма войск специального назначения: легкий комбинезон для действия в условиях тропических джунглей, а голову украшал зеленый берет, который мне вручило руководство группы А после выполнения одной из боевых миссий.

– В Фан Чау я пробуду неделю или около того. Я писатель. Точнее, журналист. Вы меня понимаете?

Лицо переводчика неожиданно просияло.

– Журналист. Да. А для какого журнала вы пишете? – И добавил с надеждой в голосе: – "Тайм"? Или "Ньюсуик"? "Лайф"?

И не мог скрыть своего разочарования, когда узнал, что я работаю без контракта и являюсь своего рода вольным стрелком.

Мы подлетали к Фан Чау. Предварительно я познакомился с этой местностью, когда принимал участие в нескольких вылетах по доставке парашютами имущества и продовольствия бойцам групп спецназа.

Маленькая "Выдра" начала делать круги. В нескольких милях от нас начиналась камбоджийская территория, граница с которой проходила по высокогорной, каменистой местности. Наконец внизу показалась жалкого вида грязная полоса приземления, и через считанные минуты шасси самолета коснулось ее поверхности.

Я сбросил за борт свой походный рюкзак, а когда самолет окончательно остановился, спрыгнул сам. Вокруг мельтешили защитные комбинезоны и головные уборы бойцов вьетнамских ударных групп; разглядев среди них зеленый берет американского сержанта, я подошел к нему и представился. Он подтвердил, что слышал обо мне и моей миссии, однако, к моему удивлению, заявил, что именно сегодня Корни меня никак не ждал.

– Иногда мы по полдня не можем разобрать сообщение группы Б, – пояснил сержант. – Но старик все равно будет рад вас видеть. Он все спрашивал, когда же вы прибудете.

– Похоже на то, что к сегодняшней стычке я немного опоздал.

– Да, жарковато нам пришлось сегодня утром. Четверо "боевиков" УВБ. Обычно мы не попадаем в засаду так близко от лагеря.

Сержант также представился, сказав, что является радистом и фамилия его Борст. Это был крепко сложенный молодой парень с коротко остриженными белокурыми волосами и пронзительным взглядом голубых глаз. Я невольно поймал себя на мысли о том, что Корни специально подбирает к себе в группу А одних викингов. Корни вообще всегда имел слабость ко всему нетипичному, нетрадиционному.

– В настоящий момент старик вместе с сержантом Бергхольцем – он у нас за старшину – и сержантом Фальком из разведки прорабатывает детали очередной операции.

– А где лейтенант Шмельцер? – поинтересовался я. – Я познакомился с ним в прошлом году в Форт-Брэгге, когда вы все были на курсах переподготовки.

– Он все еще на задании с той самой группой, которая наскочила на засаду. Они переправили в лагерь раненых и тела убитых, а сами пошли дальше.

Сержант Борст подхватил с земли мой рюкзак, отнес его к грузовику и забросил в кузов, где уже сидели вьетнамские "боевики" и новый переводчик. Мне он указал на сиденье в кабине, напоследок убедился в том, что солдат, вооруженный пулеметом 30-го калибра, находится на положенном ему месте, после чего мы тронулись в путь. Практически одновременно с нашим отъездом "Выдра" взмыла в воздух.

Со взлетно-посадочной полосы были видны приземистые белые постройки с темными крышами, возвышавшиеся над глинобитными стенами Фан Чау, и стальная пожарная каланча. За ними к западу маячили каменистые холмы, раскинувшиеся по обе стороны от вьетнамо-камбоджийской границы. К северу от Фан Чау также располагались холмы и густые джунгли из относительно невысокого кустарника; местность к югу от него оставалась открытой и голой. Взлетно-посадочная полоса пролегала примерно в миле к востоку от лагеря.

– Это новый лагерь?

– Да, сэр, – ответил Борст. – Старый, находившийся по соседству с Фан Чау, был совсем другим – со всех сторон окружен холмами. Мы называли его маленьким Дьен Бьен Фу. Здесь же у нас по крайней мере есть некоторое свободное от огня пространство, да и с гор вьетконговским минометам нас тоже не достать.

– Насколько я слышал, вы вовремя подсуетились и покинули тот старый французский лагерь.

– Мы тоже так считаем. Там бы они нас запросто накрыли. Зато когда как следует достроим этот, то сможем устоять против чего угодно, что они вздумают сбросить нам на головы.

Когда мы подъехали к прямоугольному форту, окруженному глинобитными стенами, мешками с песком, боевыми расчетами пулеметчиков и рядами колючей проволоки, я увидел нескольких человек, которые разматывали новые катушки с проволокой.

– Много еще работы осталось?

– Не очень, сэр. Надеюсь, что уже через несколько дней мы станем для них неуязвимы. Пока же нахождение в лагере не может считаться вполне безопасным.

Борст остановился перед штабом бойцов вьетнамского спецназа, дождался, когда из кузова выгрузились все "боевики" и новый переводчик, после чего мы проехали еще около двадцати футов, пока не оказались рядом с бетонной постройкой под деревянной крышей. Там он остановился и выпрыгнул из кабины. Мы прошли внутрь помещения, и я услышал, как Борст назвал мое имя.

Понадобилось несколько секунд, чтобы мои глаза начали привыкать к прохладному полумраку интерьера, разительно отличавшемуся от жаркого и яркого солнечного света. Навстречу мне двинулась могучая фигура Свена Корни. На его худощавом, приветливом лице появилась широкая улыбка, а голубые глаза чуть прищурились. Обхватив своей громадной лапищей мою ладонь, он поприветствовал меня с прибытием в Фан Чау. Затем Корни представил меня сержанту Бергхольцу, и я убедился в своей догадке о том, что на вьетнамо-камбоджийскую границу действительно прибыла целая группа нордических викингов.

– Ну и ну, – приветливо прогудел Корни, – выбрали же вы времечко, чтобы прибыть к нам. Сейчас у нас довольно опасно.

– А что случилось?

– Черт-те что, вот что я вам скажу! Эти вьетнамские генералы совсем очумели! Вата в головах вместо мозгов. Не далее как вчера их узкоглазый желтокожий командующий взял да и увел двести пятьдесят моих отборных молодцев – и что, вы думаете, сделали американские генералы? А ничего – они продолжают играть в политику, тогда как мой лагерь остался почти оголенным.

– Стив, о чем вы говорите?

– Я говорю о двухстах пятидесяти парнях "хоа-хао". Отборные были вояки. И вот сейчас генералу Ко взбрело в голову, что не следует позволять такому количеству "хоа-хао" воевать вместе друг с другом, потому как они, дескать, могут сговориться со своим полковником и совершить очередной переворот. В итоге он лишил меня лучшего ударного подразделения во всей дельте Меконга. Дурень бестолковый! А Фан Чау, что с ним будет?! Зато у нас стало еще больше вьетнамских "боевиков", про которых точно даже не скажешь, на чьей стороне они воюют – на нашей или вьетконговской. Так что лучше вам будет вернуться назад в группу Б, – мрачно завершил он свою тираду.

– Теперь уже поздно, – заметил я. – А что за операцию вы планируете?

– Две операции. Одну проводит Вьетконг, а вторую – мы сами. Расскажите ему, Бергхольц.

Старшина сделал краткий доклад.

– По данным разведки, на протяжении последних нескольких недель во всех окрестных вьетнамских деревнях спешно изготовляют лестницы и деревянные гробы, а это верный признак того, что они что-то затевают, причем в самом ближайшем будущем. Лестницы предназначены для преодоления колючей проволоки и минных полей, а затем для переноски убитых и раненых. Вьетнамцы лучше воюют, когда знают, что в случае гибели их похоронят в хороших деревянных гробах. Они видят гробы, и от этого повышается их моральный дух.

– Мы же к атаке пока не готовы, – добавил Корни, – и потому она, судя по всему, произойдет в самом ближайшем будущем.

– А что делает патрульная группа Шмельцера?

Корни зашелся гомерическим хохотом.

– Шмельцер рыщет в поисках ККК.

– Ку-Клукс-Клана? Мне казалось, что я нахожусь в Южном Вьетнаме, а не в Южной Каролине.

– ККК мы называем камбоджийских бандитов. Они воюют исключительно ради денег. Дерьмо, а не люди. Расскажите о них, Бергхольц.

– Слушаюсь, сэр. – Сержант повернул ко мне свое обветренное лицо. – ККК – так здесь зовут этих бандитов – живут в близлежащей холмистой местности. Если им удается поднакопить сил, то временами они даже отваживаются нападать на наши патрули, однако исключительно в целях раздобыть себе оружие. Кстати, мы не исключаем, что сегодняшнюю засаду устроили как раз ККК. На прошлой неделе четверо буддийских монахов неподалеку от нас перешли на камбоджийскую территорию – им понадобилось сусальное золото для их храма. Этим здесь промышляют почти все буддисты, поскольку во Вьетнаме золото купить невозможно. – Бергхольц сделал паузу. – Мы посоветовали монахам переждать некоторое время, но они сказали, что Будда защитит их.

Довершил рассказ сам Корни.

– Три дня назад я возглавлял одну из патрульных групп, которая проходила по территории ККК. Там мы и наткнулись на монахов – все лежали в ряд, каждый держал под мышкой собственную голову. Никакого золота при них, естественно, не было и в помине.

– И Шмельцер вознамерился наказать этих ККК? – спросил я.

– Он хочет по крайней мере установить их местонахождение. Возможно, они окажутся полезными нам в той операции, которую мы сейчас планируем.

Сняв с плеча винтовку, я прислонил ее к стене и принялся внимательно вслушиваться в дальнейший рассказ Корни.

– Нам уже порядком надоели вторжения вьетконговцев на нашу территорию с последующим переходом камбоджийской границы, где мы не можем до них добраться, – сказал Корни. – До возвращения в Форт-Брэгг нашей группе остался всего один месяц. На нас лежит обязанность охранять гарнизон, – ворчливо добавил Корни, – а тут присылают одного за другим двух трусов на должность вьетнамского начальника лагеря. Иногда, бывало, проходит неделя, прежде чем нам удавалось хорошенько потрепать вьетконговцев.

– Но сейчас, насколько я слышал, вы не можете посетовать на вьетнамских подсоветных.

– Сейчас – да, – согласился Корни. – Сам новый начальник лагеря, возможно, не горит желанием принимать участие в патрулировании территории, но если американцы так уж горят желанием подставлять свою грудь под пули, имея к тому же лишь ограниченное количество бойцов, предпочитает считать, что это наше личное дело. Пойдемте со мной, я покажу вам, что мы собираемся сделать.

Мы вышли наружу, по грязной дороге миновали несколько железобетонных бараков под деревянными и соломенными крышами и наконец остановились перед одним из них. Стоящий при нем часовой при нашем появлении отсалютовал. Судя по темному цвету кожи и неправильным чертам лица парня, облаченного в защитной расцветки комбинезон, я понял, что это был камбоджиец. Корни ответил ему приветствием, и мы вошли внутрь постройки. В ней находилось около пятидесяти человек, некоторые чистили свои винтовки, другие укладывали походное снаряжение, но все, судя по всему, готовились к предстоящей боевой операции.

– Эти камбоджийцы – толковые ребята, – бросил Корни. – Вполне лояльны к американцам, которые кормят их и платят деньги. Не то что ККК.

Камбоджийцам капитан, похоже, нравился, поскольку в ответ на несколько подчеркнуто громких, но совершенно непереводимых фраз, обращенных к обитателям казармы, он тут же услышал дружные, явно приветливые ответы.

– Я спросил их, готовы ли они убивать коммунистов где угодно, пусть даже на камбоджийской территории. Они ответили, что готовы.

Махнув им на прощание рукой, он повел меня к выходу из барака.

– Давайте сходим к радистам, может, есть какие-то вести от Шмельцера.

Борст в наушниках сидел за рацией и что-то царапал карандашом на лежавшем перед ним листе бумаги. При нашем появлении он поднял взгляд.

– Сэр, лейтенант Шмельцер как раз на связи.

– Отлично! – воскликнул Корни, беря в руку микрофон. – Хэнди, Хэнди, – проговорил он, – говорит Грант. Повторяю, говорит Грант, Грант. Как слышите?

– Грант, Хэнди слышит вас хорошо, – отозвалось из динамика. – Вступили в контакт с бандитами в квадрате 236581. – На висевшей над рацией карте Корни обозначил место дислокации своего боевого заместителя – оно оказалось в восьми милях к северу от Фан Чау, почти у самой границы.

– В настоящий момент наши активисты ведут с бандитами дружеские переговоры, – продолжал Шмельцер. – Думаю, что подготовку к операции следует продолжить. У Хэнди все. Отбой.

– Грант, отбой, – проговорил Корни, кладя микрофон и поворачиваясь ко мне. – Ну что ж, пока все развивается по плану. Таким образом, если Вьетконг даст нам хотя бы эту ночь и не нападет первым, у нас в запасе окажется несколько дней на то, чтобы закончить строительство оборонительных сооружений лагеря. А тогда, – Корни ухмыльнулся, – пусть хоть целым полком идут на нас, мы всех перестреляем.

Мы вернулись в оперативную комнату, где Корни поджидал сержант Бергхольц.

– Фальк только что получил донесение от одного из своих агентов, – сказал он, как только мы вошли. – В Чау Лу в настоящий момент находятся примерно сто вьетконговцев – отдыхают и принимают пищу. Постоянно там проживает примерно половина от общего числа, тогда как остальное свежее пополнение прибыло из Камбоджи.

– Это хорошо, это хорошо, – проговорил Корни, кивая в такт своим словам. – А теперь я вам все объясню. Вот здесь, – он показал по карте, – проходит граница, с севера на юг. Видите? Наш лагерь находится в трех милях восточнее Камбоджи. В четырех милях к северу от нас расположена эта маленькая паршивая деревушка Чау Лу, она почти у самой границы. Там мы сегодня утром и нарвались на засаду. В четырех милях севернее Чау Лу, также у самой границы, в настоящий момент находится группа Шмельцера, ведущая переговоры с ККК.

– Пока все понятно, – кивнул я.

– Отлично. Итак, на камбоджийской территории, прямо напротив Чау Лу, примерно в десяти милях от нее, располагается большой лагерь ВК. У них там есть госпиталь, казармы и другие капитальные постройки. Возможные атаки на нас будут исходить как раз из этого лагеря коммунистов. Они пересекут границу и станут накапливать силы в Чау Лу – вот как сейчас, – а как подготовятся, нанесут удар. Если мы предпримем попытку контратаковать их, они могут отбежать на несколько сотен метров и снова окажутся на камбоджийской территории, где мы их уже не достанем. Но даже если мы отважимся последовать за ними, они все равно укроются в своем лагере, тогда как мы станем виновниками крупного международного скандала.

Корни внимательно посмотрел на меня, очевидно, ожидая реакции на сказанное. До меня же постепенно начало доходить, куда именно он клонит.

– Продолжайте, Стив. Мне лично всегда хотелось побывать на камбоджийской территории.

Белокурый викинг громко расхохотался.

– Так вот, этой ночью мои камбоджийцы, примерно сто человек, перейдут границу и займут позиции в двух милях между Чау Лу и вьетконговским лагерем. В том месте параллельно на границе протекает река. Мои камбоджийцы расположатся спиной к реке и организуют засаду на вьетконговцев, когда те будут продвигаться в сторону Чау Лу, который мы атакуем завтра перед восходом солнца. Находясь у реки, мои парни смогут заметить и убить любого вьетконговца, который попытается подойти со стороны лагеря и, перебравшись через реку, зайти к ним в тыл.

Мне хотелось рассмеяться. Тактика действий была типично "по Корни", и именно ее так боялся подполковник Трэйн, столь откровенно опасавшийся даже малейшей возможности международного скандала.

– Когда ВК поймет, что его достали именно там, где он считал себя в полной безопасности, то есть в Камбодже, то это на некоторое время охладит его пыл и заставит затаиться. Ведь в самом деле, кто может дать гарантию того, что это убежище, созданное для них нашими политиками, не подвергнется новому удару?

– Все равно они поймут, Стив, что это ваша работа, – мрачно проговорил я. – Так что международной шумихи не избежать.

– Поймут, – согласился Корни, – и именно это напугает их еще больше. Что же до шумихи... Как мне представляется, ничего у них из этого не получится. Как они смогут доказать нашу причастность к этой операции?

– Но ведь кому-то придется сидеть в засаде против этих вьетконговцев, – заметил я, указывая на карту. – И когда найдут несколько простреленных тел, едва ли кто-то поверит в то, что это дело сотворили правительственные войска Камбоджи, вдруг напавшие на своих друзей-коммунистов.

В голубых глазах Корни блеснул огонек веселья и одновременно возбуждения.

– Разумеется, – сказал он. – Но на этот случай у нас имеются кое-какие маскировочные средства. Давайте снова пройдем к радистам.

Вскоре после наступления темноты Корни и сержант Бергхольц (а с ними, естественно, и я) повели группу дерзких на вид, явно рвущихся в бой камбоджийцев к границе, где был организован охраняемый часовыми пункт сбора. Здесь же камбоджийцам предстояло после выполнения задания снова вернуться на вьетнамскую территорию. Корни хотелось, чтобы Бергхольц и все члены группы как следует ознакомились с характером местности, которая находилась у подножия одного из многочисленных холмов, тянувшихся вдоль границы. В целях дополнительной подстраховки Корни расположил на вершине холма еще одну вооруженную группу, которая через несколько минут после начала схватки начнет палить в небо из ракетниц и будет продолжать делать это вплоть до тех пор, пока все камбоджийцы не вернутся на пункт сбора.

Ознакомившись с местом расположения приграничного пункта сбора, Корни, Бергхольц, я и группа камбоджийцев скрытно продвинулись по вьетнамской территории вдоль границы на север. Обойдя стороной лагерь коммунистов в деревне Чау Лу, мы затем прошли еще пару миль в том же направлении и остановились примерно на полпути между деревней и лагерем ККК.

Корни потянул Бергхольца за рукав и легонько похлопал его ладонью по спине, после чего сержант подал знак старшему группы камбоджийцев, и те двинулись на запад, постепенно углубляясь на территорию Камбоджи. Корни смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду в сумраке окружающей местности. Примерно через две с половиной мили им предстояло выйти к реке и, двигаясь вдоль ее русла на юг, оказаться в точке, расположенной между Чау Лу и вьетконговским лагерем. Там они оседлают идущие с востока на запад дорогу и мост, соединяющие две базы коммунистов, и закрепятся на блокирующих позициях.

В сопровождении группы охраны мы с Корни прошли шесть миль и где-то к трем часам утра вернулись в лагерь. Корни сразу прошел к рации и вызвал на связь Шмельцера.

У того дела, судя по всему, шли нормально. Пятьдесят бандитов из ККК уже начали переход на территорию Камбоджи; им предстояло углубиться примерно на милю и затем двигаться на юг, пока они не окажутся практически напротив Чау Лу. В соответствии с полученными инструкциями, там они останутся вплоть до восхода солнца, а затем пройдут еще одну милю на юг. В конкретно обозначенном месте – неподалеку от иглообразной, устремленной в небо скалы – они вернутся на вьетнамскую территорию и доложат обо всем увиденном американским представителям.

Лидер ККК понимал, что американцы должны быть в курсе всех действий вьетконговцев, тогда как сами не имеют возможности послать через границу свои разведывательные группы. При этом его вполне устраивала и сумма вознаграждения за эту в общем-то довольно легкую миссию: эквивалент десяти долларов на человека плюс пять винтовок и пять автоматов.

К тому времени, когда парни ККК начали переход границы, Шмельцер уже передал их лидеру своеобразный задаток: половину оговоренной суммы денег и оружия, тогда как остаток должен быть вручен им после выполнения задания, когда они вернутся на вьетнамскую территорию у иглообразной скалы и доложат результаты своих наблюдений.

Пока радист настраивал рацию, Корни проговорил с коротким смешком:

– Шмельцер толковый парень и за это время уже научился находить общий язык с ККК. Стоит им только узнать, что они будут иметь дело со Шмельцером, как сразу же на все соглашаются.

– А вы не опасаетесь, что может настать такой день, когда они против вас же обратят полученное от вас оружие? – спросил я.

Корни пожал плечами.

– Большинство парней ККК, как и находящееся при них оружие, из этой миссии назад не вернутся.

Он глянул на часы – время приближалось к четырем часам утра. Корни улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Ну что ж, пора двигаться к Чау Лу. Где-то в пять сорок пять мы заставим вьетконговцев сняться с места и броситься прямо на позиции ККК; потом Бергхольц и камбоджийцы рассекут группы ККК и вьетконговцев на несколько частей и к шести часам вернутся назад. – Под невысокими сводами радиорубки загрохотал его смех. – Дайте мне еще несколько дней, и никакой полк не сможет взять приступом Фан Чау.

Из динамика послышался треск, вслед за тем зазвучал голос Шмельцера:

– Грант, Грант, говорит Хэнди. Выдвигайтесь, Грант.

Корни взял микрофон.

– Говорит Грант. Хэнди, начинайте продвижение.

– Последние бандиты уже прошли на ту сторону. Мы готовы приступить к выполнению второй части плана. Никаких изменений в отношении сроков пять сорок пять?

– Все остается в силе. Но прежде дождитесь, когда мы справимся со своей маленькой задачей.

– Роджер, Грант. Мы остаемся на позиции. Когда станете продвигаться, мы также подключимся. У меня все. Хэнди, отбой.

– Грант, отбой, – проговорил Корни и положил микрофон. Мы вышли из радиорубки, и на лагерном плацу я не столько увидел, сколько почувствовал присутствие группы вьетнамских боевиков. Два офицера вьетнамского спецназа, начальник лагеря капитан Лан и его заместитель, стояли перед группой гражданских резервистов и дожидались появления Корни. Увидев его, появившегося в прямоугольнике падавшего через распахнутую дверь радиорубки света, все отсалютовали.

Корни ответил им тем же и спросил:

– Капитан Лан, вы готовы к проведению операции?

– Мои люди готовы, – ответил вьетнамский командир. – Лейтенант Кау и сержант Тьет пойдут старшими. Я лично останусь в лагере, возможно, группа в захочет выйти со мной на связь.

– Очень разумное решение, капитан, – похвалил Корни вьетнамского коллегу. – Очень хорошо, что в мое отсутствие охрана лагеря будет целиком возложена на вас.

Явно польщенный, капитан Лан оставил своих людей в распоряжение Корни и удалился.

– Лейтенант Кау, приготовьте своих людей к началу операции, – сказал Корни. – Вам известно направление движения?

– Да, сэр. Чау Лу. – В неярком свете радиорубки я все же смог разглядеть контуры широкой улыбки, появившейся на лице Кау. – Мы их уроем, сэр, – проговорил он, гордый своими познаниями в американском сленге.

Корни также энергично кивнул.

– Именно так. Устроим им хорошую головомойку. – И, повернувшись ко мне, добавил: – Кау является одним из "тигров". Если бы у них было еще несколько сотен таких же парней, как он, мы могли бы возвращаться домой. В прошлом году он прошел курсы в Форт-Брэгге. Выпустился, кажется, незадолго до вас.

Вторично за эту ночь мы двинулись в северном направлении в сторону Чау Лу. Казалось, что Корни таит в себе неиссякаемый запас энергии. Он спокойно и размеренно шагал во главе колонны, хотя следовавшие за ним вьетнамцы то и дело вынуждали его делать остановки: их короткие ноги явно не поспевали за темпом скандинава. Как и было запланировано, нам понадобилось полтора часа, чтобы преодолеть почти пять миль и добраться до позиции, располагавшейся юго-восточнее вьетконговской деревни. В пять сорок пять утра две группы боевиков были в состоянии полной готовности для атаки на Чау Лу. Парни Шмельцера также были готовы ударить с севера.

Лейтенант Кау перевел взгляд со своих наручных часов на стены деревни, располагавшейся от него примерно в ста ярдах. Затем он поднял свой карабин, посмотрел на Корни – тот энергично кивнул – и дал длинную очередь. В то же мгновение со всех сторон также послышалась стрельба: это открыли огонь окружившие деревню боевики. Лейтенант Кау поднес к губам свисток, резко подул в него – боевики двинулись вперед. Со стороны деревни послышались ответные выстрелы, вокруг нас с завывающим свистом пролетали пули. Я испытывал инстинктивное желание упасть и всем телом вжаться в землю, однако Кау и его люди продолжали с криками и пальбой продвигаться в сторону деревни, которую с севера поливали свинцом бойцы группы Шмельцера. Через несколько секунд ответный огонь вьетконговцев стих окончательно.

– Драпают! – прокричал Корни. – Бегут к своему привилегированному убежищу. Лейтенант Кау, прекратить огонь.

После повторного свистка боевики стали постепенно, вразнобой и явно нехотя прекращать стрельбу. Умолкли и парни Шмельцера, после чего окружающую атмосферу наполнила непривычная, гнетущая тишина.

Обе группы вошли в деревню и стали выволакивать ее жителей из щелей, прорытых в глиняных полах их лачуг.

В бледном сиянии близящегося рассвета Корни посмотрел на лейтенанта Кау. На лице вьетнамского командира отчетливо проступило разочарование, покуда он наблюдал за тем, как его люди выводили жителей деревни на центральную площадь. Кау не был посвящен во вторую часть проводимой операции. Через несколько минут он подошел к Корни.

– Сэр, люди говорят, что мужчин в деревне нет вовсе. Всех призвали в армию. Остались только старики, женщины и дети.

Корни посмотрел на часы – пять пятьдесят три. Его заразительная улыбка явно сбивала с толку вьетнамского офицера.

– Лейтенант Кау, скажите этим людям, что через несколько секунд они узнают, где сейчас находятся их мужчины.

По-прежнему недоумевая, Кау неотрывно смотрел на американца.

– Они побежали в Камбоджу, – сказал он, указывая рукой через деревню в сторону границы. – Как бы мне хотелось сейчас со своими парнями броситься следом за ними. – Он грустно улыбнулся. – Впрочем, надеюсь, что я принесу своей родине больше пользы, если все же не стану спешить сесть в тюрьму.

– В этом вы абсолютно правы, Кау. А сейчас обыщите деревню. Простите, может, удастся обнаружить припрятанное оружие.

– Мы, разумеется, все там обыщем, сэр, но скажите, зачем вьетконговцам прятать здесь оружие, когда буквально в двухстах метрах отсюда имеется надежное и безопасное убежище?

Не успел Корни ответить вьетнамскому лейтенанту, как предрассветную тишину нарушил неожиданный резкий и все более нарастающий стрекот автоматического оружия. Корни с видимым удовольствием вслушивался в пальбу, которая, и в этом не оставалось никаких сомнений, с каждой секундой становилась все яростнее и громче. Стрекот автоматов, разрывы гранат, гулкие винтовочные выстрелы, свист горячего воздуха, сопровождавший каждый оглушающий взрыв снарядов, вылетающих из стволов безотказных орудий, – вся эта какофония звуков эхом прокатилась по пограничной территории.

– Ну, похоже, Бергхольц задал им жару! – восторженно проговорил Корни, возбужденно хлопая меня ладонью по спине. Я невольно постарался уклониться от ударов его могучей руки. – Бог мой, как бы мне хотелось быть сейчас там – с Бергхольцем и камбоджийцами.

Резкий пулеметный стрекот внезапно оборвал взрыв гранаты. Корни повернулся и крикнул приближавшемуся Шмельцеру:

– Это все, что осталось от того китайского пулемета, который я недавно дал ККК. Слышал, как его заклинило?

– Я слышал, что его заставила замолчать граната, – отозвался Шмельцер.

Лица сбившихся в кучу стариков, женщин и детей искривила смесь страха, недоумения и паники. Они принялись искоса посматривать в сторону стоявших неподалеку от них трех американцев и, казалось, постепенно начинали что-то понимать. Теперь на их лицах все более проступала маска ненависти.

Бой продолжался еще примерно с четверть часа, словно аккомпанируя надвигающемуся рассвету. К югу от нас с вершины холма в небо регулярно взмывали разноцветные ракеты, обозначавшие пункт сбора, где Бергхольцу и его камбоджийцам предстояло вернуться на вьетнамскую территорию.

Корни окинул деревню прощальным взглядом.

– Ну что ж, Шмельцер, идите, расплатитесь с ККК. Всем, кто уцелел, можете выплатить премию. Если вдруг начнут жаловаться, что их, дескать, обстреляли свои же лучшие друзья из ВК, скажите им, – Корни ухмыльнулся, – что мы сожалеем об этом.

Напоследок он с такой силой опустил ладонь на спину своего заместителя, что любой другой более хлипкий человек на его месте тут же рухнул бы на землю.

– Только позаботьтесь о том, чтобы ваши парни все время держали оружие наизготовку, – предупредил он. – От этих типов можно ожидать любой пакости. – Он на секунду задумался, после чего добавил: – Возможно, я возьму взвод лейтенанта Кау и пойду с вами. Если все пройдет нормально, потом поверну на юг, отыщу Бергхольца и посмотрю, как идут у него дела.

Предоставив лейтенанту Кау выполнять малоприятную миссию обыска деревенских домов и допроса их обитателей, мы двинулись в южном направлении. Когда мы прошли около мили, отделявшие нас от иглоподобной скалы, группа ККК в составе примерно пятнадцати человек уже прибыла на место. Шмельцер, основательно прикрытый взводом своих лучших стрелков, подошел к лидеру ККК, который был одет в защитного цвета штаны и черную пижамную куртку; его грудь и плечи крест-накрест перепоясывали пулеметные ленты. Рядом со Шмельцером шел переводчик, а мы с Корни старались подходить так, чтобы не оказаться между нашими бойцами и ККК. На лицах Корни и Шмельцера гуляли дружеские улыбки, тогда как главарь бандитов смотрел на них с явной подозрительностью и даже злобой. Шмельцер засунул руку во внутренний карман куртки и извлек толстый бумажник – при виде денег главарь ККК, похоже, все же несколько смягчился.

– Когда все ваши люди соберутся, я выплачу вам оставшиеся двадцать пять тысяч пиастров, – проговорил Шмельцер, пересчитывая деньги.

Подошел переводчик и передал нам ответ главаря:

– А если не все вернутся назад? Против кого они сражались на той стороне?

– Против ВК, разумеется, – с невинным видом ответил Шмельцер. – Ведь ваши парни – друзья американцев и вьетнамцев, правильно?

Вожак бандитов нахмурился, однако по-прежнему не отводил взгляда от бумажек, мелькавших в руках Шмельцера. Находясь в атмосфере почти неприкрытой враждебности, мы были вынуждены переждать довольно неприятную, долгую паузу, пока к скале-игле с противоположной стороны границы подтягивались остальные ККК.

Корни и Шмельцер бесстрастно взирали на медленно тащившихся раненых, окровавленных камбоджийцев. Некоторых, кто не мог передвигаться самостоятельно, поддерживали их товарищи; пара бойцов несла останки изуродованных тел.

– Помнишь, как выглядели те монахи с собственными головами под мышкой? – спросил Шмельцера Корни, и тот мрачно кивнул.

Из участвовавших в рейде полусотни ККК тридцать остались в живых, причем ранены были не более десяти из них. Лишь шестерых убитых удалось перенести на вьетнамскую территорию.

Окинув взглядом свой потрепанный отряд, главарь бандитов повернулся к Корни, по-прежнему держа подрагивающий палец на спусковом крючке китайского автомата, который ему дал Шмельцер.

Всем было ясно: ККК поняли, что они попались на удочку американцев, однако Корни и Шмельцер продолжали начатую ими игру и старательно изображали сочувствие по поводу гибели и ранения камбоджийских наемников.

– Передайте главарю, – проговорил Шмельцер, – что за каждого убитого вьетнамца мы заплатим по пятьсот пиастров премиальных.

Тем временем главарь ККК с еще более потемневшим лицом разговаривал со своими уцелевшими бойцами. Переводчик стоял к нему чуть боком и внимательно прислушивался к содержанию разговора.

– Он говорит, – обратился переводчик к Корни, – что его люди были атакованы сразу с двух сторон. По его, словам, стрельба началась с камбоджийской территории, а потом к ней присоединился огонь убегавших из Чау Лу вьетнамцев. Его людям пришлось стрелять в обоих направлениях, хотя чаще они попадали все же во вьетконговцев, двигавшихся со стороны деревни – тех можно было лучше разглядеть. Он говорит, что хотел бы получить плату за сто убитых ВК. У его людей якобы не было времени отрезать им в качестве доказательства уши и кисти рук. И еще он говорит, что мы обманули его, поскольку не сказали про Чау Лу.

– Переведите ему, что в данном случае имело место трагическое недопонимание сути приказа, – проговорил Корни. – Мы заплатим ему по пятьсот за каждого из двадцати пяти убитых вьетконговцев и по тысяче пиастров за каждого своего УВБ.

Окружавшие Шмельцера бойцы нерегулярных подразделений не могли не ощущать ту ненависть, которую испытывали к ним ККК, и потому нервно поводили из стороны в сторону стволами своих винтовок. Однако главарю бандитов сейчас было явно ни к чему провоцировать скандал: гневно поблескивая глазами, он был вынужден признать наше превосходство в силе и поэтому хотя и нехотя, но все же пошел на сделку.

– А зачем вы вообще ему что-то платите? – поинтересовался я. – Ведь совершенно ясно, что при первой же возможности эти головорезы постараются напасть на вас и отомстить, всадив нож в спину.

Корни усмехнулся:

– Если слухи о схватке на чужой территории все же распространятся, в Сайгоне, как я надеюсь, все же одобрительно отнесутся к моей идее подкупить кучку бандитов, чтобы они ударили по вьетконговцам на камбоджийской территории, и тем самым обезопасить наш лагерь. – Повернув голову к Шмельцеру, он добавил: – Возьмите у главаря расписку в получении денег и сфотографируйте его в момент их передачи.

Когда мы с Корни уже собирались покидать пункт сбора в сопровождении взвода охраны, к капитану подошел переводчик.

– Сэр, главарь ККК говорит, что в бою они потеряли три автомата и две винтовки. Он хочет, чтобы ему возместили ущерб.

– Передайте ему, что я сожалею о данном факте. Мы передали ему оружие, и если он не смог позаботиться о его сохранности, то это уже не наша забота.

Стоя лицом к главарю бандитов, Корни ждал, пока переведут его слова, и с мрачным видом рассматривал маленького злобного человечка. Вожак ККК понимал, что он и так уже выбил себе все возможные льготы и поощрения, и потому сейчас старался не встречаться с твердым взглядом Корни, Шмельцер и его сержант между тем продолжали пересчитывать предназначавшиеся камбоджийским головорезам деньги.

Внимание Корни привлекли стоны, которые издавали лежавшие и сидевшие на земле раненые. Подойдя к ним, он наклонился, оглядел наиболее тяжело раненных, после чего обратился к Шмельцеру:

– Перед уходом попросите вьетнамских медиков помочь этим людям. Может быть, завтра они опять станут грабить торговцев, убивать монахов и даже попытаются напасть на нас, но сегодня они оказали нам большую услугу, возможно, сами того не желая. Когда закончите, сразу же возвращайтесь в Фан-Чау. При этом все время поглядывайте, что творится у вас за спиной и по сторонам. – Корни окинул незлобивым взглядом кучку ККК, столпившуюся вокруг своего главаря. – Похоже, эти парни имеют на нас большо-ой зуб.

В сопровождении взвода охраны мы стали удаляться от иглообразной скалы и менее чем за час прошли две мили, отделявшие нас от места встречи с нашими камбоджийцами.

К нашему прибытию сержант Фальк как раз приветствовал возвращавшихся камбоджийцев. Наш медик, сержант Эбберсон, к их приходу приготовил медикаменты, инструменты и вообще все необходимое в таких случаях. Неподалеку стояли люди с носилками.

Нас поджидал Бергхольц, по лицу которого гуляла широкая улыбка.

– Ну, Бергхольц, как дела? – спросил Корни; направляясь к своему старшине.

– Сэр, мы задали им такую трепку, что только клочья в стороны летели! – радостно воскликнул тот. – Пожалуй, за всю жизнь эти камбоджийцы ни разу так не веселились.

Вокруг него сновали маленькие, темнокожие солдаты в пятнистых защитных комбинезонах: вид у них был по-настоящему счастливый, все возбужденно разговаривали друг с другом и похвалялись окровавленными ушами – трофеями, добытыми в ходе успешной операции.

– Сколько вьетконговцев убито?

– Сэр, у них там все смешалось. Кинувшись от Чау Лу, вьетконговцы нарвались на нас и на ККК. Все вокруг палили направо и налево, а потому я не исключаю, что своих они поубивали не меньше, чем полегло от наших пуль. После этого ВК и ККК обратили весь огонь против нас, но тут уж наши плоскозадые камбоджийцы показали им, где раки зимуют, и основательно расчистили перед нами поле битвы. В общем, сэр, если там осталось менее шестидесяти вьетконговцев, я готов еще на полгода продлить срок своей службы. У нас, правда, тоже есть несколько убитых и человек восемь-десять раненых. Но тела наших мы унесли с собой.

Глаза Корни заблестели от гордости.

– Это же надо, Бергхольц! Теперь у нас лучший лагерь во всем Вьетнаме. Я и в самом деле предлагаю всем нашим задержаться здесь еще на шесть месяцев. Что ты на это скажешь?

– Ну, сэр, нам и так предстоит еще целый месяц опалять зады вьетконговцам. А эту операцию мы провели как раз вовремя. Когда мы подходили, ВК выбегали из большого лагеря и разбегались как очумелые, а уж пальба стояла такая, что не приведи Господь.

Корни увидел, как пара камбоджийцев пронесла окровавленное тело одного из своих товарищей и уложила его на землю рядом с двумя другими. Сержант Эбберсон тут же занялся раненым, в чем ему активно помогали камбоджийцы. Даже раненые пребывали в явно приподнятом настроении. Они одержали победу, а тот факт, что достигнута она была после тайного перехода через границу, лишь усиливал триумф.

Одной могучей рукой Корни обнял за плечи меня, другой Бергхольца, и в таком положении мы направились в сторону Фан Чау.

– Ну что ж, парни, пора возвращаться. Вьетконговцы, наверное, уже связались с Пном-Пенем, и камбоджийское правительство скоро поднимет вопль по поводу нарушения границы. Так что не стоит тянуть с докладом подполковнику Трэйну.

Двигаясь под охраной взвода безопасности, мы прошли несколько десятков метров, когда Корни посмотрел на меня и сказал:

– Вы друг подполковника Трэйна. Как по-вашему, можно доложить ему обо всем том, что произошло сегодня? Ну или хотя бы о большей части проведенной операции? Ведь если бы ВК действительно напали на нас сегодня ночью, мы могли бы не устоять. Но теперь они нас уже не тронут.

– Я думаю, Стив, что он вас поймет. В конце концов, разве ему безразлична судьба лагеря? Правда, он все еще никак не может привыкнуть к нетрадиционным формам ведения войны.

Корни кивнул с мрачным видом.

– Жаль, что он не смог провести недельку в нашем лагере, – продолжал я. – Жизнь здесь быстренько вытряхнула бы из него избыток идеализма.

– А мне лично кажется, что после такой недельки он отдал бы меня под трибунал, – проговорил Корни. В общем-то я был склонен согласиться с ним.

* * *

Войдя в Фан Чау, я глянул на часы и с изумлением обнаружил, что еще нет и девяти часов утра. После пережитого мне казалось, что прошло гораздо больше времени. Корни направился в оперативную комнату, чтобы приступить к подготовке доклада о проведенной операции. Где-то к полудню Фальк закончил составление своего отчета о допросах в Чау Лу, присовокупив к нему доклад Бергхольца. По завершении Корни собрал совещание, на которое был приглашен и я.

Американские представители пришли к единству мнения о том, что в создавшихся условиях угроза нападения вьетконговцев на Фан Чау оказалась отсроченной минимум на несколько дней. Корни вызвал сержанта Родригеса, и я даже удивился, увидев темноволосого оливковокожего военного в окружении белокурых викингов. Оглушительный смех Корни, заметившего мое изумление при взгляде на этого человека, убедил меня в том, что он умеет читать чужие мысли.

– Позволю напомнить вам, что в таких вещах, какими приходится заниматься нам с вами, крайне полезно иметь хорошего подрывника. Чтобы заслужить подобную репутацию в ходе партизанской войны, надо обладать незаурядным и очень хитрым умом. – Корни дружески похлопал Родригеса по плечу. – Моим тевтонским рыцарям явно недостает этого латинского демона, тогда как мне лично за все десять лет этой войны еще ни разу не доводилось встречать человека, который бы столь мастерски обращался со всеми его детонаторами и взрывчатками.

С этими словами Корни проводил невысокого худощавого и смуглого сержанта, фигура которого почти терялась в могучих объятиях командира, к угловому бункеру, в котором располагался пулемет.

Лично мне хотелось немного вздремнуть, однако увидев, что Корни, который был на пять лет старше меня и при этом продолжал оставаться свежим и готовым к активным действиям, я тоже решил повременить со сном. Вместо этого я прошел в комнату, служившую одновременно столовой и местом отдыха, сел за стол и принялся делать заметки по результатам увиденного за сегодняшнее утро.

К половине четвертого на лагерном плацу стало наблюдаться заметное оживление. Я немедленно вышел наружу. Лейтенант Кау, прижав дуло пистолета к затылку какого-то бойца нерегулярного подразделения вьетнамцев, вел его к клетке – сооружению из проволочной сетки, которое являлось местом наказания едва ли не во всех лагерях подобного типа, в которых мне довелось побывать. Конструкция клетки не позволяла пленнику ни сидеть, ни стоять в ней, а безжалостное солнце на протяжении всего дня еще больше усиливало тяготы и мучения ее обитателя. Двух дней подобного содержания в клетке без воды обычно оказывалось достаточно для того, чтобы у любого вьетконговца развязывался язык.

Сержант вьетнамского спецназа отпер такую же проволочную дверь и втолкнул пленного внутрь клетки. Корни и Родригес, находившиеся где-то в глубине одного из бункеров лагеря-крепости, пересекли плац и подошли к клетке в тот самый момент, когда лейтенант заканчивал весьма жестокое водворение арестанта в клетку.

– Что здесь стряслось, Кау? – спросил Корни.

– Мы обнаружили, что этот человек надрезал колючую проволоку, которую недавно уложили вдоль западной стены лагеря.

Лицо Корни помрачнело. Он повернулся к Родригесу.

– Закончите эту работу, даже если для этого придется работать всю ночь.

– Слушаюсь, сэр, – проговорил сержант и бегом отправился исполнять приказ.

Корни задумчиво посмотрел на пленника.

– Вы его уже допросили? – спросил он.

– Нет, сэр, – ответил лейтенант Кау. – Но я расставил вдоль стены своих людей и приказал им никого не выпускать из Фан Чау. Таким образом, мы не допустим утечки информации к вьетконговцам.

– Молодец, Кау. Однако теперь мы знаем, что в рядах наших бойцов имеются лазутчики ВК. Впрочем, иного я и не предполагал. Я бы посоветовал вам и начальнику лагеря немедленно приступить к допросу этого человека.

– Сэр, капитан Лан сегодня днем отправился с конвоем в город, – ответил лейтенант и недвусмысленно подмигнул. – Боюсь, что обратно он вернется только поздно ночью.

– Ну что ж, в таком случае вы, Кау, остаетесь за начальника лагеря. Что вы намерены делать?

Кау тотчас же отдал приказ, и два вьетнамских сержанта проворно выволокли извивающегося пленника из клетки.

– Советую вам поприсутствовать при допросе, – сказал Корни, обращаясь ко мне, когда они удалились на порядочное расстояние. – Сержант Нгок из разведки вьетнамского спецназа слывет отменным мастером по части допросов. Этому искусству он обучился еще служа вьетконговцам, после чего в один прекрасный день обнаружил, что отнюдь не является коммунистом. Я познакомлю вас с ним, а потом займусь своими делами. Надо будет хорошенько просчитать, сколько времени мы выгадали благодаря сегодняшней утренней операции.

Корни проводил меня в штаб вьетнамской группы. Недавно отстроенная конструкция из бетона под деревянной крышей уже успела приобрести неряшливый вид, а внутри нее стоял характерный заплесневелый запах вьетнамской казармы.

По сырому коридору мы прошли в квадратную бетонную комнату, располагавшуюся в дальней части постройки. Прорези в верхней части стен заменяли в ней окна, а проникавший через них снаружи свет отчасти усиливался свисавшей с потолка голой лампой. Рядом с деревянным столом стоял желтовато-бледный, косоглазый вьетнамский унтер-офицер, разглядывавший только что доставленного дрожащего пленника. Меня представили сержанту Нгоку: пожав его потную руку, я тут же старательно вытер ладонь о ткань своего полевого комбинезона.

Я стоял в дальнем углу комнаты и наблюдал за происходящим. Нгок обошел стол и двинулся в сторону арестованного, при этом якобы не обращая на него никакого внимания. В какое-то мгновение Нгок выкинул вперед правую руку и согнутой в виде чаши ладонью с силой ударил по уху пленника, лицо которого сразу же исказилось маской боли, а изо рта вырвался громкий, скулящий вскрик. Столь же стремительно Нгок повторил удар – на сей раз его жертвой стало левое ухо вьетконговца, который принялся яростно растирать ладонями голову непосредственно за ушами и чуть ниже челюстных суставов.

Нгок задал ему какой-то вопрос, ответ на который, похоже, не удовлетворил его. Ударив ребром ладони по шее пленника, он вынудил того опуститься на колени. Нгок сделал жест рукой в сторону стола, и двое вьетнамских спецназовцев, выполнявших функции охраны, усадили арестованного на стул.

Нгок схватил левую руку пленника и, дернув ее на себя, принялся разгибать ему пальцы, одновременно прижимая ладонь к прибитому к столу кожаному ремню, после чего один из охранников накрепко обхватил лямкой запястье пленного. Затем Нгок вынул торчавший за поясом штык и воткнул его в стол рядом с собой. Пленный вздрогнул. Откуда-то из-под лацкана своей формы вьетнамский сержант вынул длинную и толстую булавку с красной круглой головкой, после чего неуловимым движением схватил большой палец левой руки допрашиваемого, а правой столь же стремительно вогнал иглу ему под ноготь.

Пленник истошно завопил. Нгок всем телом склонился над столом и задал какой-то вопрос. Снова последовал не удовлетворивший его ответ. Бесстрастно глядя на арестованного, Нгок медленно вытащил штык из стола, после чего, словно ведя дружескую беседу, задал пленному несколько вопросов, а под конец спросил его еще о чем-то, делая ударение на каждом слове, после чего стал ждать. Молчание. Плоскостью штыка Нгок ударил по шарообразной головке булавки – последовал новый всплеск крика, и лицо вьетконговца покрылось градинами пота. Один из охранников продолжал мертвой хваткой сжимать правую руку пленника.

Нгок спокойно отложил штык в сторону, полез во внутренний карман и извлек из него небольшой блокнот и записную книжку, которые положил рядом с собой. Через несколько секунд он раскрыл блокнот, удобно расположил его на столе, взял ручку и, занеся ее над бумагой, принялся спокойным тоном задавать вопросы.

Пленный невнятно прокаркал какие-то слова, однако Нгок лишь укоризненно покачал головой и столь же аккуратно положил ручку на стол. Снова взяв штык, он в очередной раз плоской частью лезвия протолкнул булавку почти по самую головку в палец пленника. Раздался очередной пронзительный вопль; по лицу вьетконговского агента потекли слезы.

Столь же спокойно Нгок заменил штык ручкой и выжидательно посмотрел на сидящего. Тот дрожал всем телом, что-то бормотал, но, по-видимому, все так же отказывался сообщать информацию, которой добивался от него Нгок. Прождав в молчании примерно полминуты, тот опять отложил ручку и взял штык. Пленный следил за каждым движением Нгока. Вот "следователь" приблизил лезвие штыка к пурпурной головке булавки, вопросительно посмотрел на допрашиваемого и медленными, размеренными ударами вогнал стальную иглу почти до отказа – теперь ее острие, видимо, доходило до сустава большого пальца пленника. Вопли, которые вырывались при каждом ударе, исходили, казалось, не из артикуляционного аппарата человека, а откуда-то из глубины всего его естества.

Внезапно Нгок словно утратил все свое терпение и дико закричал на пленного. Тот, похоже, начинал терять сознание: его коричневатое лицо сильно покраснело, покрылось крупными каплями пота, а влажные глаза истерично взирали на лезвие штыка: вот оно поднялось на уровень пурпурной головки булавки, резко опустилось и с силой, до предела вогнало ее в палец.

Шумно работающие легкие пленника вгоняли внутрь себя влажный воздух помещения, словно подпитывая собой все новые истошные вопли, тогда как все его тело содрогалось и корчилось в диких конвульсиях. Со стороны могло показаться, что Нгок все же добился своего и сломил волю пленника. Как только смолкло эхо криков, он снова стал задавать свои вопросы. Видимо, пленник смог отчасти прийти в себя, а может, безумная боль попросту сорвала его голосовые связки; как бы то ни было, новое проявление упорства с его стороны еще больше разъярило Нгока, который схватил пальцами головку булавки и принялся раскачивать ее из стороны в сторону.

Понадобилась сила обоих охранников, чтобы удержать извивающееся, почти взлетающее над стулом тело арестованного, покуда он не исторг из себя сдавленное, задыхающееся: "Нук", что по-вьетнамски означало "вода". Заметив намерение пленника говорить, Нгок взял ручку, однако вместо слов из горла несчастного лишь прошелестели какие-то нечленораздельные сиплые звуки. По движению руки Нгока один из охранников взял стоящее неподалеку ведро с водой и плеснул из него в открытый рот пленника.

Влага привела его в чувство настолько, что он снова обрел способность говорить. Нгок тут же принялся делать какие-то пометки. Как только он замечал признаки замедления или приостановки потока информации, ему оказывалось достаточно лишь шевельнуть пальцами в направлении булавочной головки, торчащей из-под ногтя пленника, и речь возобновлялась с убыстренной скоростью.

Минут через десять по лицу Нгока проскользнуло удовлетворенное выражение. Негромко и почти нежным тоном сказав пленному несколько слов, он сделал неуловимое движение пальцами, и тут же извлеченная из-под ногтя окровавленная булавка оказалась в его пальцах. Вьетконговец – а он наконец признался в том, что является таковым – застонал и, наполовину лишившись чувств, всем телом завалился на стол. Нгок вытер булавку от крови пленника и снова воткнул ее под лацкан своей рубашки, после чего с торжествующим выражением на лице повернулся ко мне. Взяв блокнот и ручку, он жестом предложил мне следовать за ним.

Через несколько секунд мы снова оказались под лучами яркого солнца. Мне хотелось немного постоять и отдышаться, но Нгок уже спешил в оперативную комнату Корни.

Переводчик изложил нам сообщение Нгока, который, время от времени сверяясь с блокнотом, доложил Корни, Бергхольцу, Шмельцеру, Фальку и лейтенанту Као сведения, которые ему удалось получить от вьетконговца, внедрившегося в ряды ударных сил Фан Чау.

Теперь Нгок располагал именами пяти других вьетконговцев, действовавших в лагере. Не исключалось, что там были и еще лазутчики, однако пленник с уверенностью знал лишь эту пятерку. Чуть позже Нгок, сославшись на слова допрошенного, подтвердил то, что нападение на лагерь действительно должно было состояться сегодня ночью. Пленный, естественно, не мог знать, на сколько дней его теперь отложили. Сам он не был в числе участников рейда на Чау Лу.

Лейтенант Кау отправился арестовывать пятерых ВК. Корни посмотрел на свои ручные часы.

– Уже поздно вызывать из группы в парней с "детектором лжи", – проговорил он и пожал плечами. – На некоторых из этих людей методы Нгока действуют достаточно успешно, хотя сам я пытки не одобряю. В сущности, мы даже не можем с уверенностью сказать, что названные пленником пятеро действительно являются коммунистами. Мне представляется, что, когда имеешь дело с таким человеком, как Нгок, можно сказать все, что он потребует. "Детектор" все же работает чище.

Корни повернулся к Бергхольцу.

– Скажите Борсту, чтобы передал в группу в отчет о допросе и заказал на завтра парней с полиграфом.

– Слушаюсь, сэр.

Корни посмотрел на меня.

– Ну, что вы думаете о наших методах допроса?

– Это всегда производит гнетущее впечатление, – ответил я. – Впрочем, мне уже довелось наблюдать нечто подобное, и Нгок, как мне показалось, действовал в чем-то даже утонченно.

Корни кивнул.

– У нас был долгий и трудный день. Как вы отнесетесь к небольшой порции шнапса перед обедом? Шмельцер, Фальк, вы как?

Корни крикнул в сторону кухни, чтобы принесли лед, прошел к себе в кабинет и вернулся оттуда с бутылкой водки.

– Конечно, это не тот шнапс, который я привык пить у себя дома в родном Файетвилле.

– То, наверное, вообще была живая вода, да, Стив?

– Это уж точно. А это – так, ерунда. В Сайгоне вообще не держат приличного шнапса.

Принесли лед, и Корни плеснул всем присутствующим в стаканы. Затем поднял свой и проговорил:

– Даже если нам удалось выгадать не более двадцати четырех часов, можно считать, что сегодняшняя операция прошла успешно.

Опорожнив стакан, он повернулся к Шмельцеру:

– Сегодня ночью половина личного состава должна находиться в состоянии полной боевой готовности. Я сейчас обойду угловые бункеры.

Еще до его ухода вернулся Бергхольц.

– Борсту удалось связаться с группой Б, – доложил старшина команды. – Завтра в тринадцать тридцать к нам прибудут капитан Фарнхэм и сержант Ститч с полиграфом. С ними также прибудет подполковник Трэйн.

* * *

На следующее утро в лагере отмечалась повышенная, почти лихорадочная активность. По всему наружному периметру лагеря укладывалась "концертина" – скатанная в громадные рулоны колючая проволока, названная так из-за своего частичного сходства с гармошкой, – концы которой приколачивались к вбитым в землю металлическим столбикам. Непосредственно за "концертиной" в зарослях высокой травы прокладывались ряды уже обычной колючей проволоки. Внутренний периметр лагеря был окружен массивными бревенчатыми стенами, укрепленными мешками с песком, у основания которых проходили новые ряды колючей проволоки, а в землю были закопаны бамбуковые колья, заостренные концы которых были под углом направлены наружу. Существовал также третий, последний рубеж обороны – окруженный мешками с песком командный бункер, способный выдержать даже прямое попадание снаряда, выпущенного из миномета. Над ним возвышался защищенный наблюдательный пункт. Со всех сторон лагеря располагались минометные позиции округлой формы, также обнесенные мешками с песком. Лично мне Фан Чау казался неприступной крепостью, хотя Корни, будучи опытным специалистом по части как наступления, так и обороны, никак не желал успокаиваться.

В полдень, заметив, как он в четвертый раз за этот день осматривал внутренние укрепления и бункеры, я подошел к нему.

– Создается впечатление, что теперь выкурить вас отсюда сможет лишь танковая дивизия.

Корни покачал головой.

– Увы, мы пока даже не окружили себя минным полем и не установили мины-ловушки. Если они бросят на нас пару батальонов, то не исключено, что им удастся захватить лагерь. Многое будет зависеть от бойцовских качеств наших ударных отрядов. Черт бы побрал этих сайгонских политиков – в такой момент лишить меня моих "хоа-хао".

Окинув взглядом оборону наружного периметра, он посмотрел на меня, и на его обычно жизнерадостном лице появилось озабоченное выражение.

– Мои камбоджийцы будут держаться как надо, однако, когда начнется атака, вьетконговцы в конце концов все же прорвутся через наружную проволочную защиту, и нам придется врукопашную сражаться с ними между двумя периметрами.

– А вы уверены, что наступление действительно состоится?

– Они просто не могут не атаковать. ВК уже раструбил по всем окрестным деревням, что обязательно отобьет Фан Чау, после чего сотрет с лица земли все деревни, сохраняющие лояльность Сайгону. В противном случае это будет означать для них потерю лица. ВК понимает, что с каждым днем мы становимся все сильнее.

Корни направился в сторону казармы своей группы.

– Я намерен доложить Трэйну всю правду, ничего не утаивая, – решительно произнес он. – Он пробудет в спецназе еще не менее трех лет, а то и все шесть, если ему продлят срок, и ему просто необходимо получить те знания о нашем деле, которые не даст никакая школа. Разумеется, он может отстранить меня от командования, однако еще до отъезда из Вьетнама все же поймет, что я был прав.

Точно в назначенный срок, в час тридцать, с наружной стороны лагеря приземлился вертолет. Корни, Шмельцер и вернувшийся из города капитан Лан вышли встречать подполковника Трэйна и его сопровождающих из группы Б. Подполковник спрыгнул из вертолета на землю и по очереди пожал всем руки. Походя он спросил меня, насколько интересной оказалась данная поездка. Следом за подполковником из вертолета вылезли капитан Фарнхэм из разведки и его сержант с большим черным чемоданом в руке.

Миновав двое ворот, мы прошли на территорию лагеря, после чего Корни спросил, кто хочет выпить прохладительных напитков. Трэйн покачал головой и проговорил:

– Давайте сразу приступим к делу.

– Добро, – кивнул Корни. – Унтер-офицеры Нгок и Фальк являются представителями разведки. Они проводят капитана Фарнхэма в помещение для допросов, где он и сможет расположиться.

Трэйн кивнул.

– А нам с вами, Корни, надо поговорить в каком-нибудь безопасном месте. Высокое командование и посольство поручили мне получить у вас ответ на ряд довольно странных вопросов, имеющих отношение к вашей текущей деятельности.

– Мы можем пройти в оперативную комнату, сэр.

Трэйн вынул сигару изо рта и, повернувшись ко мне, виновато улыбнулся.

– Прошу извинить нас за то, что мы уединимся примерно на час. Кстати, рекомендую пока посмотреть полиграф в действии.

Сержант Ститч поставил свой аппарат на стол. Со всеми датчиками, электродами и аккумуляторами он производил поистине внушительное впечатление. Переводчик, Нгок и лейтенант Кау принялись с неподдельным интересом рассматривать прибор.

– Ну что ж, – сказал капитан Фарнхэм, – приводите пленных по одному. – Затем он поинтересовался у Фалька, какого рода сведения тот желал бы получить.

– Сэр, нам важно знать, действительно ли они были засланы сюда командованием ВК. В том случае, если окажется, что это так, мы бы хотели узнать также имена других бойцов лагеря, сочувствующих вьетконговцам. Затем нас интересуют подробности предстоящего наступления на Фан Чау. Насколько нам известно, оно было запланировано на минувшую ночь, однако мы вовремя упредили их.

Фарнхэм пристально посмотрел на сержанта разведки.

– Эти вопросы также весьма интересуют подполковника Трэйна. Какого черта вы здесь натворили? Следом за ними вторглись на камбоджийскую территорию?

– Сэр, насколько мне известно, капитан Корни намеревался лично обсудить эти вопросы с подполковником.

– Ну ладно, – буркнул Фарнхэм и повернулся к своему сержанту. – Ститч является квалифицированным оператором полиграфа. Если кто-либо и сможет получить ответы на интересующие вас вопросы, то это именно тот человек, который вам нужен.

Лейтенант Кау распахнул дверь, и трое охранников ввели в комнату одетого в защитный комбинезон боевика. Тот окинул помещение испуганным взглядом и, увидев зловещего вида агрегат, невольно отпрянул. Особо не церемонясь, охранники усадили его на стул.

Ститч подошел к испуганному боевику и сказал несколько слов по-вьетнамски. Пленник поднял на него взгляд, сглотнул и кивнул. Фарнхэм наклонился ко мне.

– Ститч знает по-вьетнамски всего две фразы, которые означают: "Мы хотим задать вам несколько вопросов. Если вы скажете правду, вам не сделают больно".

Офицер разведки хохотнул. Однако после этого вьетнамцы начинают считать, что он понимает каждое их слово, хотя и пользуется переводчиком.

Успокаивающие слова Ститча, однако, мало подействовали на подозреваемого, на лице которого продолжало сохраняться испуганное выражение; когда же сержант принялся подсоединять к запястьям боевика электроды, а затем обмотал вокруг его бицепса трубку для снятия показаний кровяного давления и стал накачивать ее, в глазах пленника и вовсе промелькнул самый настоящий ужас.

Ститч щелкнул выключателем и принялся регулировать машину. Самопишущее перо запрыгало из стороны в сторону. Затем он через переводчика начал задавать свои вопросы. На Нгока полиграф произвел поистине завораживающее впечатление, и он неотрывно смотрел на перо, которое ни на мгновение не останавливало своего подрагивания. В какое-то мгновение, еще до того, как переводчик успел сформулировать перед вьетнамцем заданный сержантом вопрос, перо отчетливо скакнуло вверх – это Ститч произнес слово "Вьетконг".

Пленник отверг свою причастность к ВК. Перо снова прыгнуло.

Нгок мгновенно усвоил назначение загадочного ящика: он стремительно приблизился к пленнику и резко ударил его согнутыми лодочкой ладонями по ушам. Тот издал короткий вскрик и затравленно посмотрел на Ститча.

– Повторите, что, если он будет говорить правду, я не причиню ему никакого вреда, – сказал Ститч.

– И еще скажите, что всякий раз, когда он будет лгать, прибор сразу это зафиксирует.

Затем он склонился над полиграфом и стал изучать реакции допрашиваемого в тех случаях, когда он явно говорил правду. Нгок пристально всматривался в колебания самописца.

– Вы знаете других вьетконговцев, которые проникли в лагерь? – спросил Ститч. Вопрос был переведен на вьетнамский. Боевик покачал головой и сказал: "Нет".

Перо снова скакнуло вверх, Нгок тут же подскочил к пленнику и ударил его по вискам.

Ститч жестом руки отстранил его, затем подкрутил какие-то ручки, и из полиграфа донеслось приглушенное жужжание. Затем он подкачал воздух в трубку, обвивающую бицепс допрашиваемого.

– А теперь, – обратился он к переводчику, – скажите ему, что, если он еще раз скажет неправду, машина оторвет ему руку.

По выражению ужаса, появившегося в глазах вьетнамца, было совершенно ясно, что он нисколько не сомневается в способности этой адской машины лишить его руки или сотворить с ним что-то еще, не менее кошмарное.

Ститч назвал имена четырех других боевиков, которые Нгоку удалось получить от допрашиваемого им накануне пленника. Не отводя взгляда от машины, подозреваемый четырежды дал утвердительный ответ. Полиграф зафиксировал то, что он говорит правду.

Нгок просиял и через переводчика обратился к Ститчу:

– Поистине поразительная машина. Ну что ж, теперь нам не придется тратить время зря. Сейчас мы совершенно точно знаем, кого следует подвергнуть пыткам.

Ститч покачал головой.

– Когда вы обучитесь работе на этом аппарате, вам будет уже не нужно пытать своих пленных. При помощи полиграфа я способен получить ответы на все интересующие меня вопросы.

Нгок выслушал переведенный ему ответ сержанта и спросил:

– А что, если пленный вообще откажется говорить?

– Судя по всему, эти вьетконговцы – крепкие ребята, – заметил Ститч, – а потому я не думаю, чтобы даже под пытками они "раскололись" скорее, чем сидя перед полиграфом.

– Если они принадлежат к враждебным элементам, их в любом случае следует подвергнуть пыткам, – настаивал Нгок.

– Ну вот, пожалуйста, восточный менталитет в действии, – устало проговорил Ститч, обращаясь к находившимся в комнате американцам. – Да останься мы здесь хоть на двадцать лет, нам и тогда не изменить их, и Боже упаси стать на них похожими.

Затем он повернулся к переводчику и сказал:

– Поместите этого коммуниста в отдельную камеру и приведите следующего.

Пока сержант Ститч демонстрировал эффективность полиграфа, подполковник Трэйн и капитан Корни вели жаркую дискуссию. Много позже Корни во всех деталях изложил мне содержание их разговора.

– Послушайте, Корни, – начал Трэйн, как только они оказались в оперативной комнате и уселись за стол, напротив которого висела крупномасштабная карта окружающей местности, – мне прекрасно известны ваши заслуги. Вы отчаянный боец. Но то, что вы натворили вчера ночью, поставило нашего посла и сайгонских генералов в крайне затруднительное положение. Камбоджийское правительство обратилось с жалобой на то, что руководимые американцами подразделения вьетнамцев нарушили границу и убили или ранили двадцать пять мирных жителей. При этом место, откуда исходила данная агрессивная акция, было названо именно Фан Чау.

Корни не спешил возражать старшему офицеру, хотя по возрасту тот был на пять лет моложе его и намного менее опытен в деле ведения нетрадиционных боевых действий. Пока Трэйн пыхтел сигарой, Корни достал пачку сигарет, закурил и откинулся на спинку стула, ожидая дальнейшего развития событий.

– Лично я не верю в то, что вы решились бы нарушить границу, предварительно не согласовав этот вопрос с нами, – заявил Трэйн. – Более того, жалоба, с которой обратились камбоджийцы, носила скорее неофициальный характер. Они не стали предавать огласке данный инцидент, равно как и обращаться с ним в СЕАТО или ООН. Однако они заявили, что если США и Вьетнам не уберут безответственных офицеров, игнорирующих суверенитет Камбоджи, то последняя оставляет за собой право обратиться за помощью к другим силам, способным защитить ее граждан от провоцируемых американцами мародеров. – Трэйн пристально посмотрел на Корни. – Иными словами, они имеют в виду Северный Вьетнам и Красный Китай. Итак, что на самом деле у вас здесь произошло?

Корни встал и прошел к карте.

– Во-первых, сэр, я хотел бы сказать вам, что если бы мой лагерь подвергся вчера нападению, как и было запланировано, то мы не устояли бы. После того как вьетнамское командование убрало отсюда двести пятьдесят отборных бойцов, "хоа-хао", из всех подразделений, о которых я с уверенностью могу сказать, что они не заражены вьетконговской агентурой, у меня остались лишь камбоджийцы.

– Корни, – сказал Трэйн, – вам известно, что сказал генерал Ко?

Корни кивнул.

– Да, он опасался того, что командовавший "хоа-хао" полковник мобилизует своих парней и использует их как средство давления на него. Поэтому он и решил расформировать все подразделения "хоа-хао". Но в данной ситуации, когда проклятый вьетнамский полк сидит в полной безопасности по ту сторону границы и готовит наступление на мой лагерь, я мог рассчитывать именно на "хоа-хао", способных сражаться с коммунистами и сохранять лояльность по отношению ко мне.

Трэйн буркнул что-то невнятное и принялся сосредоточенно разглядывать горящий кончик своей сигары.

– Сэр, – продолжал тем временем Корни, – лишившись "хоа-хао", я располагал, помимо вьетнамцев, лишь группой камбоджийских бойцов. Мне предстояло и предстоит до сих пор завершить работы по созданию дополнительных оборонительных укреплений лагеря, которые пока построены лишь наполовину. Увы, мы все еще слишком уязвимы. Лишь позавчера мы смогли обнести лагерь "концертиной", хотя до сих пор не заминировали подступы к нему и не расставили мины-ловушки. Между тем именно Фан Чау предстоит сыграть роль наиболее важного пограничного наблюдательного лагеря в данном секторе. Мы представляем собой самую крупную силу, препятствующую продвижению коммунистов через холмы к дельте Меконга.

Корни ударил по карте своим большим кулаком.

– Сэр, Вьетконг добивается того, чтобы мы как можно скорее убрались отсюда, поскольку, если нам удастся завершить укрепление лагеря, им никогда не захватить Фан Чау. Зато сейчас, пока мы слабы, пока у них есть информаторы, проникшие в наши отряды, они сохраняют немало шансов уничтожить нас и разрушить Фан Чау.

Корни сделал секундную паузу, а затем продолжал:

– Располагая "хоа-хао" и камбоджийцами, даже при условии незавершенности обороны лагеря, мы могли сражаться против двух, а то и трех батальонов ВК, однако из-за этих вьетнамских политиканов я лишился лучшей части своих ударных отрядов. Фан Чау неминуемо станет объектом нападения, сэр, – с силой произнес Корни. – Каждый день поступают все новые агентурные донесения о том, что вьетнамцы готовят наступление. Вчера нам удалось схватить одного из боевиков, который разрезал колючую проволоку. Он лично подтвердил то, что наступление должно было состояться прошлой ночью. И одному лишь Господу Богу да еще, возможно, Будде известно, сколько других засланных вьетконговцев мы укрываем в своем лагере.

Он внимательно всматривался в лицо Трэйна, желая проверить, насколько его слова доходят до сознания подполковника. Тот же продолжал окутывать себя сигарным дымом.

– Сэр, вы согласны с тем, что я был просто вынужден сделать хоть что-то, чтобы предотвратить подобное наступление? – продолжал Корни.

Трэйн вынул сигару изо рта.

– Возможно. Но скажите, Корни, разве для этого обязательно нужно было нарушать границу и провоцировать международный скандал?

– Сэр, я сделал все от меня зависящее, чтобы защитить свой лагерь!

– Ну хорошо, Корни, – кивнул Трэйн, – расскажите мне обо всем без утайки, не упуская ни малейшей детали.

– Слушаюсь, сэр. – Корни сел и на протяжении двадцати минут излагал Трэйну ход минувшей операции. Энергично пыхтя неизменной сигарой, подполковник внимательно слушал доклад, по окончании которого со смешанным выражением боли и недоверия на лице откинулся на спинку стула. Наконец он резко ткнул сигарой в пепельницу.

– Капитан, это самая дерзкая, неконвенциональная и безответственная операция, которая когда-либо проводилась кем-то из моих подчиненных. Бог мой, Корни, да вы хоть сами-то отдаете себе отчет в том, что играете с уже разгоревшимся политическим огнем?

– Но, сэр, ведь все прошло успешно, – попытался было возражать Корни. – Мы не только нанесли урон вьетконговцам и бандитам ККК, но и сорвали планировавшееся наступление на наш лагерь. Даже если сегодня ночью на нас нападут, мы и в этом случае успели провести пятьдесят процентов работ по созданию оборонительных сооружений. Мы все же установили в некоторых местах какие-никакие мины и приготовили коммунистам, если они все же сунутся, пару-другую сюрпризов. Мои люди, в первую очередь сержанты, работали без сна по двадцать четыре часа в сутки.

– Корни, вам прекрасно известно; что мы можем совершать рейды через границу и нанимать бандитов, которые действуют как... – он запнулся, – ... как парни из ЦРУ. Мы являемся составной частью армии Соединенных Штатов. – Он взял со стола лежавший на нем зеленый берет. – Вы считаете, что этот головной убор дает вам право своевольничать и подвергать опасности мир во всем мире?

– Сэр, я служу в спецназе почти десять лет, и все это время нас учили выполнять специальные задания так, как мы сочтем это нужным. Более того, в течение года я сотрудничал с Агентством и знаю, что можно, а чего нельзя делать во имя достижения поставленной цели.

И после небольшой паузы добавил:

– Чтобы стать офицером спецназа, требуется определенное время. Когда-нибудь вы и сами это поймете, сэр.

Трэйн между тем невозмутимо достал из кармана своего защитного комбинезона новую сигару, откусил ее кончик и раскурил. Спокойно пуская клубы дыма, он, казалось, размышлял над тем, что же ему делать со столь трудным подчинённым.

– Корни, – наконец произнес он, – завтра я направляюсь в Сайгон и хотел бы, чтобы вы также присоединились ко мне.

– Но, сэр, мы в любую минуту, днем и ночью, ожидаем нападения. Я должен находиться здесь, по крайней мере до того, как это случится. – И, чуть подумав, добавил: – Мы оба с вами окажемся в затруднительном положении, если в мое отсутствие лагерь будет взят.

Трэйн задумался над его словами, однако прежде, чем он успел произнести что-либо в ответ, послышался стук в дверь.

– Посмотрите, кто там еще, – коротко бросил Трэйн.

Корни открыл дверь и увидел озабоченного лейтенанта Шмельцера, за спиной которого стоял лейтенант Кау.

– Виноват, сэр, – проговорил Шмельцер, обращаясь к Трэйну, – но это может быть важно.

– Докладывайте, лейтенант.

– Слушаюсь, сэр. Мы допрашивали пленников, когда один из вьетнамских сержантов сообщил, что двое из его боевиков, занимавшихся укладкой колючей проволоки, сбежали. Он передал их имена сержанту Ститчу и тот спросил допрашиваемого им человека, принадлежат ли они к числу сторонников ВК. Ответ был утвердительный.

Корни повернулся к Трэйну.

– Сэр, вы, разумеется, понимаете, что это может означать. Если беглецы сообщат вьетконговцам о том, что мы устанавливаем и арестовываем их лазутчиков, они Могут предпринять нападение уже сегодня ночью, пока в лагере все еще остается кое-какая их агентура.

– Сэр! – вмешался Шмельцер. – По словам одного из допрошенных нами пленных, нападение действительно запланировано на эту ночь. Они в один голос утверждают, что первоначально оно должно было состояться прошлой ночью.

Корни бросил взгляд на Трэйна и приказал Шмельцеру прекратить допросы.

– Соберите все имеющиеся у нас мины. Передайте Родригесу, что еще до наступления темноты все его системы должны быть приведены в действие. Я хочу, чтобы до полуночи в состоянии полной боевой готовности находились пятьдесят процентов личного состава лагеря, а после полуночи – все сто процентов. Пусть все те, кому в прошлую ночь так и не удалось поспать, сразу после ужина укладываются по койкам.

Шмельцер и Кау вышли из оперативной комнаты.

– Подполковник, – сказал Корни, – позвольте мне остаться здесь до окончания атаки или по крайней мере до тех пор, пока нам не удастся настолько укрепить лагерь, что вьетконговцы не осмелятся на него напасть. Ситуация складывается очень тревожная.

– Как вообще могло случиться, Корни, что вы попали в такую замазку?

Капитану стоило немалых усилий сохранять спокойствие.

– Сэр, подразделения моих "хоа-хао" были сняты практически в один день. Если вы просмотрите мои донесения, то убедитесь в том, что на протяжении двух последних дней я неоднократно просил Центр прислать ко мне подкрепление минимум из двух групп вьетнамских морских пехотинцев, рейнджеров или парашютистов, чтобы укрепить лагерь хотя бы до окончания работ по созданию оборонительных рубежей.

– Хорошо, Корни, оставайтесь здесь до тех пор, пока лагерь не будет надежно защищен, однако прошу уложиться максимум в недельный срок. И помните, что нас обоих ждут в Сайгоне.

– Благодарю вас, сэр.

– Так, а теперь позаботьтесь об отправке моих парней из разведки на вертолете обратно в штаб группы Б.

– А вы, сэр?

– Я переночую у вас.

– Сэр, – запротестовал было Корни, – даже с учетом проведенной накануне операции мы имеем все основания считать, что нападение состоится именно сегодня ночью.

– Да, капитан. Как мне представляется, ВК получил в Камбодже все необходимое ему подкрепление, – сказал Трэйн, а в заключение добавил: – Если сегодня ночью они вздумают напасть на Фан Чау, мне бы хотелось также находиться в лагере.

* * *

В пять часов вечера у нас с подполковником Трэйном состоялся короткий разговор. Готовый к отлету вертолет ожидал посадки на борт сотрудников разведки; кроме них планировалась отправка пленных вьетконговцев, которые, связанные электропроводом, лежали на полу лицом вниз.

Подполковник настаивал на том, чтобы я также покинул лагерь, однако я напомнил ему о том, что мы вместе провели в Форт-Брэгге три месяца, а потому я достаточно подготовлен к подобного рода вещам.

– Кроме того, – упомянул я в качестве решающего аргумента, – я нахожусь здесь по разрешению командующего войсками специального назначения, и если мне суждено попасть в солидную переделку, то я прекрасно понимаю, на что иду.

Трэйн, Корни и я проводили вертолет, после чего вернулись в лагерь. Пройдя через ворота, Корни лично удостоверился в том, что закрывавшая их и усиленная "концертиной" баррикада была водружена на прежнее место. Столь же скрупулезно он проверил ворота на внутреннем кольце обороны.

За ужином Корни и Трэйн обращались друг к другу с некоторой прохладцей, однако руководитель группы в все же оставался командиром, который действительно любит своих бойцов, восхищается ими и чувствует себя по-настоящему счастливым, лишь когда оказывается в полевых условиях. Я подметил, что, когда надо, он умел проявлять человеческие качества, не впадая при этом в излишнюю фамильярность.

После ужина сержант принес Трэйну ремень с пистолетной кобурой и прочее обмундирование, снабженное всем необходимым для боя.

– Сэр, здесь четыреста патронов для АВ-15. В случае необходимости запас можно будет пополнить в минометных бункерах.

Корни, этот неутомимый викинг, все же признался, что не спал уже почти двое суток, а потому попросил у Трэйна разрешения отдохнуть до полуночи, тогда как я и лейтенант Шмельцер вызвались сопровождать Трэйна в инспекционном обходе фортификационных сооружений.

– Лейтенант, – обратился к Шмельцеру Трэйн, – вы окончили Уэст-Пойнт?

– Так точно, сэр. В пятьдесят восьмом.

– Припоминаю, что об этом есть запись в вашем личном деле. Сам я выпускался в сорок восьмом, после того как три года отслужил на фронте. – Трэйн улыбнулся, глядя на молодого лейтенанта. – Пора уже и о капитанских погонах подумывать, вы не находите? Надеюсь, после окончания службы в спецназе вы подадитесь в более традиционное армейское подразделение?

– Я никогда не пойду служить ни в одну часть "прямоногих", сэр, и останусь служить в спецназе, если, конечно, получится.

Трэйн покачал головой.

– Вы еще очень молоды, Шмельцер, и вполне в состоянии сделать прекрасную карьеру. В спецназе же никто из нас не в состоянии прослужить более двух положенных ему сроков. Через шесть лет вы станете мыслить совершенно по-особому, а через девять вас уже можно будет списывать. Вам еще повезет, если успеете дослужиться до подполковника.

– Я знаю, сэр, что служба в спецназе многим людям затормозила карьеру, и все же я верю в них. И моя жена тоже в них верит. Она всегда и везде за меня, – с гордостью добавил Шмельцер. – Мой отец всегда был типичным армейским военнослужащим, и он рассуждает примерно так же, как и вы, однако войны меняются. Мы будем либо сражаться с "гориллами", например, на Кубе или где-нибудь в Восточной Европе, а в самом ближайшем будущем, возможно, и неподалеку отсюда, в Северном Вьетнаме.

С этими словами Шмельцер попросил разрешения уйти и отправился проверять состояние северо-западного бункера.

– Прекрасный молодой офицер, – заметил Трэйн. – Когда спецназ окажется у него за спиной, его и в самом деле ожидает прекрасное будущее.

Мы подождали возвращения Шмельцера.

– Ну, как там дела? – спросил Трэйн лейтенанта.

– Все на месте, сэр. Пулеметный расчет в полном составе. Надеюсь, что все на нашей стороне.

– А почему бы им не быть за нас? – резко спросил Трэйн. – Майор Три, мой коллега по группе Б, полностью доверяет своим людям, находящимся в лагере, и руководимым ими бойцам ударных отрядов.

– Так точно, сэр, – отреагировал исполнительный Шмельцер, – хотя в его голосе явно прозвучало некоторое сомнение.

Внезапно я почувствовал усталость.

– Если вы не возражаете, мне бы хотелось немного вздремнуть, – обратился я к своим спутникам. – К полуночи, лейтенант, я буду, что называется, в полной боевой готовности. Можете поставить меня на любой участок, где вам понадобится дополнительный ствол.

– Мы разбудим вас, – пообещал Шмельцер. – После полуночи для всех американцев наступает состояние полной боевой готовности. Зато капитан Лан уж никак не допустит, чтобы бодрствовали более половины его вьетнамцев. Как мне представляется, он не на шутку опасается того, что и ему самому также придется всю ночь не сомкнуть глаз.

– Шмельцер, я рекомендовал бы вам в более уважительном тоне отзываться о ваших вьетнамских коллегах, – заметил Трэйн. – Майор Три говорил мне, что его офицеры весьма чувствительны ко всем проявлениям пренебрежения с нашей стороны.

– Слушаюсь, сэр, – донеслись до меня слова Шмельцера, когда оба удалялись в сторону очередного бункера. – Однако за ними все равно нужен глаз да глаз.

* * *

Вскоре после полуночи меня разбудил сержант Бергхольц, который сказал, что капитан просит меня пройти в оперативную комнату. Войдя в нее, я увидел Корни, усталого, но преисполненного решимости подполковника Трэйна и лейтенанта Шмельцера – бодрого и энергичного, как будто он только что проспал не менее восьми часов.

– ...Похоже на то, что по нас и в самом деле собираются ударить, – сказал Корни в тот момент, когда я входил. – Вокруг лагеря замечены огни, которых раньше никогда не было – фонари, сигнальные вспышки, даже факелы. Если они атакуют, мы свяжемся по радио с группой в и попросим выслать авиацию со специальными прожекторами, чтобы та освещала всю окружающую нас местность.

– Куда бы вы хотели меня определить? – спросил я у Корни.

– Вы пойдете с Бергхольцем и Фальком. Они займут позицию у 60-миллиметрового миномета и скажут вам, что надо делать.

– Слушаюсь.

– Сэр, вы готовы? – спросил меня Бергхольц.

– Абсолютно.

Мы вышли из оперативной комнаты и через плац направились к обложенному мешками с песком бункеру округлой формы, располагавшемуся между американским и вьетнамским штабами. Минометный бункер находился у западной стены, обращенной к границе, откуда ожидалось нападение противника. От наружного периметра лагеря до зарослей низкорослого кустарника и каменистого подножия холмов было не более трехсот ярдов открытого пространства.

– Вы умеете снимать добавочный заряд? – спросил Бергхольц.

– Разумеется. Только скажите, сколько надо.

– Снаряды, скорее всего, должны будут падать довольно близко от нас, а поэтому снимем пару. Кроме того, вам поручается в случае атаки не подпустить к зоне огня наших же боевиков. Не исключено, что среди них окажутся вьетконговцы, которые захотят забросать нас гранатами.

– Постараюсь не проглядеть их.

– Порядок. И если услышите, что что-то тяжелое шлепнулось рядом с вами, – добавил Бергхольц, пока мы выбирались на заграждение из мешков с песком, – орите как можно громче: "Граната!" – быть может, успеем выпрыгнуть отсюда к чертовой матери.

– В нашем расчете будут и вьетнамцы?

– Да. Сейчас они пока отдыхают. Но если начнется фейерверк, они сразу прибудут, и я познакомлю вас с ними.

Фальк указал на деревянные клети с минами; мы выволокли из глубин крытого мешками и находившегося здесь же, в бункере, маленького склада боеприпасов две из них и принялись открывать картонные трубки. С каждой мины мы сняли по два добавочных заряда – маленькие мешочки с порохом, располагавшиеся у хвостовой части оперения, – что до минимума сокращало дальность полета снаряда. Мины, лежавшие во втором ящике, мы трогать не стали, поскольку нельзя было исключать вероятности того, что дальность стрельбы придется увеличить.

Во время одного из многочисленных обходов бункеров капитан Корни, за которым неотлучно следовал подполковник Трэйн, остановился у нашей боевой позиции. После их ухода Бергхольц и Фальк принялись негромко обсуждать вероятность того, что этой ночью лагерь подвергнется атаке. Являясь представителем разведки, Фальк подтвердил, что имеющаяся информация подтверждает факт тщательной подготовки ВК к наступлению. Бергхольц же возражал ему, говоря, что Вьетконг умышленно имитирует подготовку наступления чуть ли не по всей территории Вьетнама и делает это исключительно с целью устрашения американцев.

– Ставлю тысячу пиастров против пятисот, что сегодня они не ударят, – сказал он.

Фальк повернул голову и с интересом посмотрел на товарища, однако не успел даже рта раскрыть, чтобы ответить, как воздух у нас над головами содрогнулся от ожесточенной пальбы.

– Слишком долго думаешь, приятель! – первым прокричал Бергхольц изумленному Фальку. – Пари отменяется.

От бункера к бункеру прокатилась волна громкого предостережения: "Мины!" Я прижался спиной к стене бункера. Непосредственно за нами раздался мощный взрыв, тут же сменившийся серией других – с восточной стороны на лагерь обрушился шквал мин.

– Зажигалки! – прокричал Фальк, когда белые языки пламени от начиненных белым фосфором снарядов начали лизать крыши лагерных построек. Из располагавшихся справа от нас бараков, в которых находились подразделения боевиков, послышались растерянные возгласы. По левую руку от нас, рядом со служебным помещением американцев, стоял один из бараков, в котором жили камбоджийские солдаты. В ярких вспышках огня я успел заметить, как из строения поспешно выбегали камбоджийцы, на ходу надевая на себя военное снаряжение и тут же разделяясь на два потока: один устремлялся к северной стене лагеря, другой – к южной.

– Молодцы, черти, – проговорил Бергхольц. – Явно наготове были.

В дальней части лагеря уже вовсю полыхали два вьетнамских барака, из которых доносились пронзительные вопли.

Фальк поморщился:

– Бог мой! Похоже, кое-кто из этих парней прямо так и сгорит в своих гамаках.

Затрещал зуммер полевого телефона, Бергхольц снял трубку.

– Четвертый слушает, – сказал он. Пока он вслушивался, у нас над головами снова послышался протяжный свист, заставивший всех броситься на землю. – Да, – сказал Бергхольц. – Шестьсот метров, двести семьдесят градусов.

Как только он снова положил трубку на рычаг, лагерь содрогнулся от новой серии оглушительных взрывов.

– А ну-ка, беби, посвети мне на двести семьдесят градусов, чтобы получше прицелиться, – сказал он.

Фальк выполнил команду. Глядя в прицел миномета, Бергхольц установил новые азимут и угол возвышения.

– О'кей. Заряд четыре. Пальни-ка по ним четыре раза зажигательными.

Действуя как хорошо отлаженный автомат, Фальк четырежды пальнул из миномета, после чего мы примерно с полминуты пережидали, пока лагерь содрогался от разрывов вьетнамских минометов. Снова зазвонил телефон, Бергхольц снял трубку, назвал номер своей позиции и стал слушать.

– С башни сказали, что наши снаряды попали в цель. А ну, теперь давай разрывными.

Фальк достал разрывные снаряды и также сделал четыре выстрела. Вокруг нас прокатывалось гулкое эхо выстрелов других лагерных минометов. С двух позиций непрерывно палили осветительными снарядами, заливавшими всю окружающую местность нездоровым, бледно-желтым сиянием. Я заметил, что к бункеру приближаются какие-то люди, и поднял свой карабин.

– Это свои, – сказал Бергхольц.

Сразу после нашего второго залпа вновь зазвонил телефон; Бергхольц схватил трубку.

– Башня подтвердила, что мы опять не промахнулись, – доложил он. – Давай-ка еще разок врежем туда же.

Пока Бергхольц с Фальком и двумя вновь прибывшими вьетнамскими минометчиками занимались разрывными минами, я осторожно высунул голову над краем бункера и оглядел территорию лагеря. Несколько построек были объяты пламенем. По всему лагерю грохотали взрывы от зажигательных и разрывных мин, наполнявших воздух едким запахом пороховой гари. Сидевшие на стенах боевики непрерывно куда-то палили и останавливались, судя по всему, лишь тогда, когда цель исчезала из виду. Пока дело ограничивалось минометной дуэлью, и сидевшие на вышке наводчики старались подкорректировать нашу стрельбу, чтобы накрыть боевые расчеты противника. Каждый дееспособный обитатель лагеря находился в расположенных у его стен квадратных укрытиях, которые были обнесены мешками с песком и защищали людей от осколков мин, разрывавшихся как внутри лагеря, так и за его пределами.

С каждой минутой жара и дым становились все более невыносимыми; поток зажигательных мин не прекращался, а кроме того, вскоре стало попросту нечем дышать от зависавшего в воздухе тошнотворного запаха горящей плоти.

В очередной раз зазвонил полевой телефон.

Бергхольц снял трубку, выслушал сообщение и скомандовал:

– Заряд три. Они движутся с севера и запада.

Вьетнамские и американские минометчики действовали согласованно, а потому пущенные ими снаряды вылетали не реже, а то и чаще, чем те, что обрушивались на лагерь.

В который уже раз зазвонил телефон. Я заметил, что огонь у лагерных стен заметно активизировался.

– Заряд два! – прокричал Бергхольц. – Они пытаются прорваться через наружное ограждение.

Мы слышали, как непосредственно за внешним периметром рвутся наши собственные снаряды. Установленные вдоль стен лагеря тяжелые пулеметы безостановочно поливали свинцом вражеские позиции. Со стороны западной и северной стен доносился свист лагерных 57-миллиметровых безоткатных орудий и минометов.

Прижав ухо к телефону, Бергхольц прокричал:

– Заряд один! – Затем подскочил к миномету, изменив угол возвышения, и снова вернулся к телефону. – Они уже добрались до "концертины".

Жутковатый, пронзительный свист летящих ракет, тут же сменившийся чередой оглушительных взрывов, явился красноречивым подтверждением того факта, что коммунисты располагали как 57-, так и 75-миллиметровыми безоткатными орудиями. Над Фан Чау нависла серьезная опасность. Вся моя недавняя бравада, когда я настойчиво добивался у подполковника Трэйна разрешения остаться в лагере, бесследно улетучилась.

Находясь на возвышавшемся над командным бункером наблюдательном пункте, стены которого были основательно укреплены стальными листами и мешками с песком, Корни и Трэйн следили за развитием наступления. Вьетнамский начальник лагеря находился непосредственно под ними в практически неприступном бункере и по телефону принимал доклады подчиненных. Вьетнамец и американский сержант, специалист по тяжелому оружию, находились в башне и корректировали минометный огонь. Сержант Борст, сидевший в узле связи командного бункера, регулярно информировал руководство группы в о развитии обстановки. Снабженные специальными прожекторами самолеты были уже на пути к месту сражения, хотя следовало признать, что и наши осветительные мины достаточно ярко высвечивали внешний периметр лагеря, равно как и фигуры облаченных в черную форму людей, настойчиво продвигавшихся к его стенам.

Много часов спустя Корни рассказал мне, как выглядела битва с его командной позиции. Вражеские ракеты разрывались поблизости от проволочных заграждений, прорывая в них бреши, в которые пытались просочиться вьетконговские солдаты. Теперь практически все наступление было устремлено на северную и западную стены лагеря. Пулеметный и винтовочный огонь наших бойцов сорвал первую волну наступления ВК, оставив многих из них в плену у хитроумно переплетенной колючей проволоки. Вскоре к ним присоединилась еще одна группа коммунистов, которая также принялась осаждать наружный периметр. Минометы вели огонь на минимально возможное расстояние, однако коммунисты продолжали продвижение вперед; многие из них несли с собой лестницы, которые они набрасывали поверх проволочных заграждений.

Неожиданно и по совершенно непонятной причине пулемет, располагавшийся в стратегическом северо-западном бункере, начал вести огонь по нашим собственным северной и западной стенам. Камбоджийцы и вьетнамцы, приготовившиеся было к схватке с наступающими коммунистами, как подкошенные падали у стен лагеря, тогда как другие либо бросались назад, в глубь лагеря, либо напарывались на остро заточенные бамбуковые колья, насквозь пронзавшие их тела.

– Корни! – закричал Трэйн. – Что вытворяют эти мерзавцы?

– Это лазутчики ВК! Им удалось захватить бункер, – отозвался Корни. Схватив трубку полевого телефона, он резко скомандовал:

– Шмельцер, приготовьте свою ударную группу к тому, чтобы немедленно отбить северо-западный бункер. В него пробрались вьетконговцы!

Позиция Шмельцера, размещавшаяся в минометном бункере рядом с оперативной комнатой, позволяла ему с близкого расстояния наблюдать за сражением у западной стены. Вместе со Шмельцером находился лейтенант Кау, который по телефону переговаривался с капитаном Ланом, обосновавшимся в своем безопасном бункере. Шмельцер принялся яростно втолковывать Кау, что он должен собрать всех находящихся в его подчинении боевиков, чтобы бросить их на северо-западный бункер. Оба офицера могли воочию наблюдать, сколь губительные последствия имел огонь, который вели из этого бункера вьетконговцы, сеявшие смерть вдоль всей располагавшейся перед ними западной стены лагеря.

Подполковник Трэйн был потрясен, глядя на то, как Фан Чау на его глазах буквально распадался на части. В какое-то мгновение и столь же неожиданно северо-восточный бункер принялся обстреливать северную стену, подвергая сотню или даже более ее защитников смертельному перекрестному огню. Трэйн повернулся к Корни.

– Надо перебираться к юго-восточной стене. Борст сможет вызвать вертолеты, чтобы забрали нас отсюда.

– Подполковник, – громко проговорил Корни, стараясь перекричать грохот окружавшей их битвы, – сейчас вы сможете по достоинству оценить степень моего безумия и отхода от классических канонов ведения войны.

Он бросился на пол наблюдательного пункта, отшвырнув один из мешков с песком, и вытащил наружу ящик, набитый изолированными проводами. В свете полыхавших в небе осветительных ракет он несколько секунд всматривался в переключатели, после чего ткнул пальцем один из них, потом другой.

В то же мгновение северо-западный, а за ним и северо-восточный бункеры взлетели на воздух, заставив замолчать стрекотавшие из них пулеметы. Корни сорвал трубку телефона и прокричал:

– Шмельцер, займите оба бункера!

Первая волна вьетконговцев уже прорвалась через наружный периметр ограждения лагеря и находилась не далее чем в тридцати ярдах от его стен. Корни нажал на еще один тумблер своего взрывного устройства – вдоль северной стены почти одновременно прогрохотало не менее дюжины взрывов, поднявших в воздух толпу облаченных в черное бойцов противника, тут же превратившуюся в орущую под грудой покореженного металла людскую массу.

– Пластиковые мины! – прорвался сквозь грохот взрывов голос Корни. – Как видите, получилось неплохо!

Шмельцер и лейтенант Кау вызвали подкрепление со стороны южной стены и руководили продвижением бойцов к двум дымящимся бункерам. Заскочив в северо-западный бункер, Шмельцер прошил очередью из своего АВ-15 раненого вьетконговца, после чего следовавшая за ним смешанная группа вьетнамцев и камбоджийцев подправила завалившийся набок пулемет, из кучи всякого хлама извлекла ленты с патронами, перебросила тела убитых за песочное заграждение и принялась поливать огнем новую волну вьетконговцев, в очередной раз бросившуюся на приступ лагерных стен.

В течение всего этого времени вьетконговский миномет не умолкал ни на минуту, кося направо и налево защитников внутри лагеря. Одна из мин упала на главный бункер и своей взрывной волной свалила на пол наблюдательного пункта Корни и Трэйна, хотя мешки с песком спасли обоих от смертельного поражения осколками.

Поднявшись на ноги, Корни осмотрел поле битвы; над нами уже планировал самолет ВВС, сбрасывавший мощные осветительные бомбы, от которых стало светло, как в полдень. Минометчики, которым теперь уже не нужно было стрелять осветительными зарядами, переключились на разрывные, которые стали поражать позиции ВК.

Оправившись от легкой контузии, Корни и Трэйн заметили, что наступление противника несколько замедлилось. Сейчас, когда снова заговорили пулеметы обоих бункеров, а северная стена превратилась в смертельную преграду, всем стало ясно, что расчет коммунистов на скорый прорыв провалился. Вьетконговские артиллеристы продолжали методично обстреливать лагерь, однако основная часть ракет пролетала в вышине, явно с расчетом поразить башню. Сама по себе она являлась довольно маленькой целью, однако, лишившись ее, минометчики Фан Чау не смогли бы уже, как прежде, вести прицельный огонь, поскольку она выполняла функции наблюдательного пункта.

Бункеры снова попали под непрерывный и яростный обстрел безоткатных орудий. Неожиданно с запада донеслись звуки сигналистов: со стороны погруженных в темноту подножий холмов и зарослей низкорослого кустарника, которые располагались в нескольких сотнях ярдов от лагеря, на освещенную территорию проникли не менее двухсот вьетконговских солдат.

В тот самый момент, когда ВК предпринял атаку со стороны камбоджийской границы, наступление с севера получило новый импульс. Под прикрытием ожесточенного огня ракет, минометов и тяжелых пулеметов вьетконговцы бросились через образовавшиеся бреши в наружном кольце колючей проволоки и пошли на приступ северной стены.

Находившийся в поврежденном северо-западном бункере Шмельцер оказался под перекрестным огнем обеих противоборствующих сторон. Благодаря предусмотрительности Родригеса, который, предвидя возможные осложнения, накануне заминировал все бункеры, Шмельцер теперь получил в свое распоряжение оба тяжелых пулемета. Родригес постарался расположить заряды так, чтобы поразить живую силу противника, но в то же время причинить минимальный урон находившемуся в бункере оружию.

Корни одним глазом наблюдал за северной и западной стенами, тогда как другим присматривал за юго-восточным и юго-западным бункерами, опасаясь возможности того, что они также станут объектами аналогичного предательства. Трэйн между тем стрелял из своей автоматической винтовки по подбиравшимся к внутреннему периметру вьетконговцам. Коммунисты находились уже не далее чем в двадцати ярдах от северной стены, когда лейтенант Кау прокричал из занятого им бункера какую-то команду и, перепрыгнув через песочное ограждение, бросился на солдат противника. Через стены уже перелезал взвод орущих камбоджийских и вьетнамских боевиков, которые, орудуя винтовками с примкнутыми штыками, принялись поражать солдат ВК. Штыки пронзали тела, разрывали глотки, и через пять минут ожесточенной, кровавой рукопашной схватки наступление вьетконговцев захлебнулось. Теперь Шмельцер получил возможность направить огонь обоих своих тяжелых пулеметов на коммунистов, которые пытались прорваться через западный наружный периметр.

Корни, внимательно контролировавший ход сражения, снова потянулся к своему черному ящику. Нажав уже на другие кнопки, он взорвал очередную дюжину пластиковых бомб, установленных вдоль западного периметра. Несколько одетых в черное солдат противника с криками попадали на землю, но другие продолжали продвижение. Огонь их минометов и ракет прорвал "концертину" и прочее проволочное ограждение, а потому, даже несмотря на огонь тяжелых пулеметов с западной стены, коммунисты продолжали свое продвижение. Минометные снаряды с поразительной точностью поражали наши позиции за внутренней линией обороны, убивая и раня защитников лагеря.

Через бреши в наружном западном периметре продолжали просачиваться солдаты противника, навстречу которым со стороны южной и восточной стен бежали наши боевики, намеревавшиеся сорвать очередное наступление. Огнем ракет была снесена часть стены, обнажившая бункеры с тяжелыми пулеметами; северо– и юго-западный бункеры стали объектами непрекращающегося обстрела из безоткатных орудий. Благодаря самоотверженным действиям бойцов лейтенанта Кау, лишь северная стена смогла успешно преградить путь вьетконговцам.

Корни повернулся к Трэйну.

– Пора пускать в ход людей, – прокричал он. – Все пластиковые мины кончились. Я просто не имел достаточно времени, чтобы начинить взрывчаткой все наиболее уязвимые точки. Но если ВК прорвутся в оставшиеся два бункера, я смогу подорвать и их.

Пока Корни наблюдал за западной стеной, где через бреши в заграждениях из колючей проволоки настойчиво прорывались солдаты противника, в северо-западный бункер попала одна из ракет, которая начисто снесла одну из пулеметных позиций. Вцепившись руками в край ограждения, Корни напряженно наблюдал за ходом битвы. Второй пулемет, располагавшийся в нижнем, более надежно защищенном отсеке бункера, продолжал исторгать из себя смертельный огонь в футе над землей, тогда как бойцы верхнего пулемета превратились в груду окровавленных, изуродованных разрывом снарядов тел. Корни знал, что Шмельцер с командной высоты руководил огнем как раз верхнего пулемета.

Около пятидесяти вьетконговцев достигли западной стены и стали взбираться на нее. Снова завязалась рукопашная схватка. Переключив свою винтовку на полуавтоматическую стрельбу, Трэйн продолжал с наблюдательного пункта палить по врагу. Главным объектом наступления сейчас стала западная стена. Лагерные минометы по-прежнему обстреливали вьетконговцев с близкого расстояния, не позволяя им прорваться через внешний периметр.

С нашей минометной позиции было видно, как вьетконговцы пытаются вскарабкаться на стену Облаченные в черные, похожие на пижамы куртки, фигуры дважды прорывались внутрь лагеря, где открывали автоматный огонь, покуда сами не падали замертво.

Бергхольц и Фальк видели, что все новые и новые вьетконговцы пытаются взять приступом стены лагеря. Вьетнамским боевикам с каждой минутой становилось все труднее.

– Эй, малыш! – крикнул Фальку Бергхольц. – Давай поможем тем, что у стены. А с минометом вьетнамцы и сами управятся.

– Вам лучше оставаться здесь! – на всякий случай крикнул мне Бергхольц, после чего, расчищая перед собой путь из своей АВ-15, устремился к стене. Двое громадных и, в сущности, невооруженных викингов достигли стены и с дикими воплями вступили в схватку. Неожиданное появление в гуще рукопашной двух американских гигантов, едва ли не на целый фут возвышавшихся над окружавшими их с обеих сторон солдатами, словно подхлестнуло поникших было защитников лагеря. Обступив обоих американцев, боевики, яростно выкрикивая ругательства, с новым пылом бросились в бой. Левой рукой стреляя из своей автоматической винтовки, Фальк выхватил из ладоней упавшего на землю вьетконговца его карабин с примкнутым штыком, резко развернул его и с такой силой всадил стальное лезвие в спину одного из коммунистов, что пронзил его насквозь и словно громадной булавкой пришпилил к глинобитной стене лагеря.

Прямо у меня на глазах волна наступления стала откатываться назад. Вопя и визжа, боевики прыгали со стен, теперь очищенных от солдат противника, и оттесняли врага на территорию между обоими периметрами. Еще один американский сержант в зеленом берете перескочил через стену, увлекая за собой вьетнамских боевиков. Бесстрастно наблюдать подобную схватку было просто невозможно: издав пронзительный боевой клич, я перепрыгнул через борт безопасного бункера и устремился к стене. Глядя на развернувшуюся внизу ожесточенную схватку, я с большим трудом преодолел желание соскочить вниз. Закрепившиеся на стенах, раненые, но все еще способные стрелять боевики продолжали палить по новым вьетконговцам, безостановочно подбиравшимся к наружному периметру.

Казалось совершенно невозможным остановить новую волну этого яростного, самоубийственного наступления коммунистов. Наши силы постепенно очищали пространство снаружи западной стены, после чего вьетконговцы стали отступать назад, унося с собой максимально возможное количество собственных убитых и раненых. Боевики и все три американских сержанта перебрались через стену назад, и в этот самый момент снова заговорил миномет коммунистов.

Услышав свист приближающегося снаряда, я бросился на землю и вжал свое тело во влажную, красноватую глину. Серия последовавших вокруг нас разрывов взметнула ввысь комья грунта. Снова поднявшись на ноги, я увидел, что Корни покинул свой наблюдательный пункт и стоит за стеной, оценивая понесенный ущерб. Вокруг него бродили Бергхольц, левая рука которого была залита кровью, и чудом уцелевший Фальк. Еще один сержант, который приближался к стене, также вернулся раненый – по сухощавой фигуре я узнал в нем Родригеса. Верхняя часть его комбинезона пропиталась кровью, а сам он слегка пошатывался, прижимая ладонь к правой части груди.

– Где Шмельцер? – спросил Корни. Ответа не последовало. Корни прокричал в секундное затишье посреди боя имя своего заместителя, однако не дождался ответа.

– Наш приказ таков, – хрипло проговорил Корни. – В случае возникновения реальной угрозы захвата лагеря противником всем американцам покинуть его территорию. Мы уже потеряли Шмельцера, а возможно, и кого-то еще. Фальк, немедленно отыщите всех американцев и скажите им, чтобы они немедленно связались с контрольным бункером. Если обнаружите убитых, попытайтесь вытащить их тела. После этого я скажу, что делать дальше. Действуйте!

Фальк бросился осматривать позиции, на которых были расставлены американские военнослужащие. Со всех сторон до нас доносились крики и мольбы раненых о помощи. Корни посмотрел на меня и покачал головой.

– Мы сможем продержаться еще одну, от силы две атаки. Если они бросят в наступление еще один батальон, лагерь не устоит.

– А что Трэйн? – спросил я.

– Он сейчас в бункере радиста, пытается связаться с базой и попросить их прислать помощь. Он уже переговорил с осветительными самолетами, чтобы те вызвали поддержку с воздуха. Эти чертовы вьетнамцы, видите ли, не летают по ночам. Ближайшая база наших истребителей в Сок Транге, а от нас до нее более ста пятидесяти миль.

Со стороны холмов, располагавшихся за пределами зоны, которую освещали наши самолеты С-27, донесся резкий, пронзительный сигнал полковой трубы, к которому тут же присоединились несколько других. Было похоже на то, что эти звуки изрядно напугали бойцов ударных групп, перегруппировавшихся на стенах лагеря. Появился сержант-медик Эбберсон.

– Сэр, – обратился он к Корни, – к работе с ранеными я подключил трех вьетнамских медиков, двух сестер и сержанта Хаймера. Амбулаторный пункт дважды попадал под обстрел, однако нам удалось погасить огонь. Если мы покинем Фан Чау, многие из них погибнут. Бергхольц и Родригес находятся в довольно тяжелом состоянии и далеко не пройдут.

Корни кивнул в знак понимания.

– Эбберсон, вы сами слышали звук труб, – сказал он. – Возможно, они блефуют, а возможно, действительно готовят к наступлению еще один батальон. Впрочем, скоро сами узнаем. Однако на тот случай, если лагерь все же падет, мы должны быть готовы к эвакуации через юго-восточные ворота. Таков приказ.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Эбберсон. – Я подготовлю медчасть.

– Вы не видели Шмельцера? – устало спросил капитан.

– Нет, сэр, – ответил сержант и удалился в сторону амбулаторного пункта.

Трубы зазвучали громче, словно приблизились к периметру лагеря.

– Останьтесь со мной, – сказал Корни, обращаясь ко мне, и пошел от стены в глубь лагеря.

На плацу он осмотрел сделанную из ствола дерева громадную стрелу, указывавшую на расположение позиций противника – сейчас она указывала на запад. По краям стрела была обложена канистрами с песком; установленные в них емкости с горящим мазутом и бензином неустанно чадили – в том случае, если подоспеет подмога с воздуха, летчики смогут по этой стреле определить, куда именно им следует сбрасывать свои бомбы. Мы с Корни прошли на наблюдательный пункт, располагавшийся над главным бункером. Вся команда А, за исключением Шмельцера, Трэйна, работавшего на рации Борста, Бергхольца, Родригеса и медиков, собралась вокруг бункера.

– Проходите внутрь, – скомандовал Корни. – По моей команде направляйтесь в сторону юго-восточных ворот. Борст передаст самолетам, чтобы те освещали только западную стену лагеря. Оказавшись за его пределами, мы двинемся на восток, к холмам, и упаси нас Бог нарваться на наших же старых друзей из ККК.

Предательское посвистывание приближающегося 60-миллиметрового минометного снаряда прервало командира. Люди быстро укрылись за надежными стенами глубокого главного бункера. Мы с Корни остались наверху.

– О, Бог мой, – простонал Корни. – Смотрите.

Все подходы к западу от лагеря, вплоть до самых холмов освещенные самолетами, внезапно заполнили черные фигуры солдат противника. На территории снова стали разрываться летающие мины, на фоне которых все так же отчетливо слышались звуки полковых труб. К Корни приблизился лейтенант Кау, во время стремительной контратаки раненный в лицо, руку и ногу.

– Сэр, – обратился вьетнамский лейтенант, – почти всех своих бойцов я разместил вдоль западной стены, тогда как остальные остались практически неприкрытыми. Какие будут новые указания?

– Вы и ваши люди проявили себя смелыми солдатами, – сказал Корни. – Где сейчас капитан Лан?

– По-прежнему в бункере. – Кау указал вниз под то место, на котором мы стояли.

– Моя рекомендация такова: изо всех сил, до последнего сопротивляйтесь наступлению вьетконговцев, а по ходу дела можете сказать пару слов своему Будде.

– Я католик, сэр.

– Ну, тогда Иисусу, – добавил Корни, отнюдь не желая обидеть вьетнамского воина. – И учтите, что американские военнослужащие получили приказ в случае падения лагеря покинуть его территорию.

– Ясно, сэр. Мы прикроем ваш отход. Для этого я оставлю в юго-восточном бункере полный расчет моих людей.

– Спасибо, Кау. Если нам всем удастся живыми выйти из этой заварухи, мы с подполковником Трэйном постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы вы стали капитаном.

– Спасибо, сэр. Но лучше сделайте так, чтобы те, кто сидит в Сайгоне, не отдали меня под суд.

Кау козырнул и, несмотря на свои раны, проворно засеменил к западной стене, чтобы руководить финальной стадией обороны Фан Чау.

Глаза Корни повлажнели.

– Бог мой, после того как встречаешь такого человека, как Кау, начинаешь проклинать себя последними словами за все то недоброе, что ты сказал о вьетнамцах.

Наши минометы, огнем которых руководил стоявший на доселе не разрушенной башне вьетнамский сержант, последовательно пробивали бреши в рядах свежего вьетконговского батальона.

– Похоже на то, что им чертовски важно овладеть этим плацдармом, – пробормотал Корни. – Они уже потеряли два батальона и теперь посылают на смерть третий, лишь бы захватить лагерь.

Ударные отряды палили из всех своих безоткатных 57-миллиметровых и ракетных орудий, но черные орды продолжали подступать к лагерю, постепенно расходясь веером, словно намереваясь захватить не только западную, но также северную и южную стены. Пулемет палил трассирующими, однако они не обращали на него никакого внимания и неуклонно продвигались вперед.

– Значит, так тому и быть... – проговорил Корни.

Остающиеся пулеметы продолжали яростно палить по рядам вьетконговцев, тогда как минометы противника методично сокрушали позиции западного сектора лагеря.

Внезапно небо над головами разорвал оглушительный грохот, приближения которого мы все так ждали. Откуда ни возьмись появилась группа из шести истребителей Т-28, которые на бреющем полете прошли над нашим осажденным лагерем и открыли огонь из своих 50-миллиметровых пулеметов. И сразу же в рядах вражеского батальона появились целые просеки, заполненные мертвыми, изуродованными телами. Одновременно с этим в массе черных коммунистов вспыхнули очаги ослепительно белого огня – это взрывались падавшие с самолетов напалмовые бомбы.

Облаченные в черную форму фигуры вспыхивали, делали еще пару шагов, после чего буквально испепелялись. Живые факелы успевали разве лишь огласить окрестности своими предсмертными воплями. Напалмовые бомбы сорвали наступление. Т-28 резко перегруппировались, совершили круг и стали заходить для очередного смертоносного бомбометания.

Однако Вьетконг по-прежнему отказывался смириться с поражением. Практически все остававшиеся в живых черные коммунисты изменили направление огня, и вскоре небо окрасилось разноцветными полосами от трассирующих пуль, вылетавших из их пулеметов. И именно в это почти сплошное скопище перекрестного огня пилоты направили свои летающие машины.

Внезапно один из низко летящих Т-28 оказался объят пламенем. Спланировав к гористой местности, он врезался в один из холмов, и тот сразу же превратился в преисподнюю кроваво-желтых всполохов пламени. Остальные самолеты, словно в отместку за гибель товарища, совершили очередной заход, сокрушая из своих 50-миллиметровых пулеметов остатки бойцов третьего батальона коммунистов.

Сидевшие на стенах солдаты восторженно кричали, подпрыгивали и обнимали друг друга. Корни также посылал в небо какие-то громкие, возбужденные возгласы. Он наблюдал за тем, как рассыпались боевые порядки коммунистов; в небо теперь палили лишь отдельные солдаты, тогда как самолеты продолжали методично уничтожать остатки третьего батальона вьетконговцев.

Фан Чау был спасен, однако Т-28 все не улетали, продолжая раз за разом заходить над позициями вьетконговцев, покуда на вьетнамской стороне границы не осталось в живых ни одного солдата коммунистов. Наконец пилоты совершили последний пролет над пылающим местом гибели их товарища, резко развернулись над Фан Чау и устремились вдаль.

Из бункера появился возбужденный и явно приободренный Трэйн, который только что закончил сеанс радиосвязи с пилотами самолетов.

– Я спросил их, почему они так задержались! – прокричал он. – И вы знаете, что ответили мне эти парни? Один из летчиков сказал, что обычно спецназовцы не требуют поддержки с воздуха и расправляются с вьетконговцами еще до того, как появляются самолеты и вносят свою лепту в общее дело.

Корни перевел мрачный взгляд в сторону пылающего холма, ставшего могилой одного из Т-28. Трэйн проследил за его взглядом.

– Да, мне тоже чертовски жалко этого парня, – проговорил он. – А ведь они и в самом деле спасли нас.

– Если бы у нас были те двести пятьдесят "хоа-хао", которых убрали политики со звездами в петлицах, – не удержался Корни, – мы и сами смогли бы расправиться с третьим батальоном.

– Как бы то ни было, капитан, мне еще ни разу не доводилось видеть подобного героического сопротивления.

– Только еще одна деталь, подполковник. Вы сами явились свидетелем того, что, не соверши мы днем раньше наступление на позиции ВК, нас еще задолго до появления самолетов выкинули бы из лагеря. Ведь все те маленькие хитрости, которые спасли нас, мы установили и соорудили за какие-то последние двадцать четыре часа.

– Да, кстати, капитан, – сурово заметил Трэйн. – Об этом-то я как раз и хотел поговорить с вами. Скажите, вам не кажется, что минирование бункеров ваших военных партнеров представляет собой слишком уж нетипичный образец ведения боевых действий? Что я скажу майору Три? Что доложу в Сайгоне? То, что мы без ведома наших военных союзников закладываем под них взрывчатку?

– Бог ты мой! – не удержался Корни. – Еще вьетнамцам об этом говорить? Да и дня не пройдет, как об этом узнает весь лагерь. С таким же успехом можно будет радировать в Ханой и предупредить их, чтобы они не заскакивали в наши бункеры в Фан Чау, потому что...

Впервые за все время нашего знакомства Трэйн расхохотался, а потом хлопнул Корни по плечу.

– Ладно, Корни, не кипятитесь. Я согласен с вами. Благодаря вам я чуточку лучше узнал специфику действий подобных подразделений.

Затем, оглядев места побоища как вокруг лагеря, так и внутри его, он спокойно произнес:

– Давайте прикинем, чем здесь можно будет помочь. Вы пересчитали личный состав американского контингента?

Корни печально покачал головой.

– Шмельцера нигде нет. – Он указал рукой в сторону развороченного северо-западного бункера. – В последний раз я видел его вон там – за несколько секунд до того, как в бункер прямой наводкой угодил вьетконговский снаряд.

– Ну что ж, – сказал Трэйн, – пойдемте посмотрим, что там можно еще сделать. И очень вас прошу, Корни, в следующий раз, когда будете планировать операцию типа той, камбоджийской, не сочтите за труд пригласить и меня, хорошо? Так мне будет гораздо легче... – Трэйн улыбнулся, – при необходимости придумать правдоподобное объяснение происходящего.