Странный караван спокойно продвигался через янтарный сумрак, который свидетельствовал о приближении ночи в северной Стигийской пустыне. Богатый оттенок неба был единственной красивой вещью в пустынных дюнах, которые простирались от Гор Taйан на северо-восточной границы Стигии до Харахту, проклятому древнему городу Бога ястреба. Нормальные люди избегали этой области пустыни, поскольку между Стигией и Шемом неслись самые темные потоки большой реки Стикс. В других землях реки давали жизнь, но на протяжении широкого, черного Стикса господствовала смерть. Животные, слишком омерзительные, чтобы их назвать, плавали ниже в темных потоках; безумие и смерть господствовали в ее водянистой глади. Обитающие вдоль ее отмелей мерзкие и жадные крокодилы, достаточно большие, чтобы заглотить целого человека, змеи всех размеров, чьи укусы приносили лихорадку и болезнь, и любой вид рептилий, скользящих или ползающих, шакалы и отвратительные птицы скрывались поблизости, охотясь на слабых, больных. Все они несли смерть.

Все же караван неторопливо перемещался вдоль страшной реки в южном краю по стигийской стороне, как будто безразличный к опасностям ядовитой реки.

Двенадцать высоких лошадей шествовали двумя колоннами по шесть, украшенные шафранным золотом и попонам из тяжелых, с золотым обрезом тканей. Они двигались в унисон, хотя не было ни наездников, ни поводий, ни уздечек. Их вожжи тянулись к большому экипажу: шириной размером с четвёрку лошадей и высотой, достаточной для человека стоящего вертикально. Выпирали его черные деревянные стороны, украшенные сложными символами, изогнутыми в форме, мало чем отличающейся от саркофага. Карета медленно катилась на черных деревянных колесах, которые оставляли глубокий след в песке.

Позади этой необычной повозки шли тридцать девять вооружённых мужчин, равноудалено располагаемых в трех колоннах по тринадцать. Жар заката окрашивал в красный цвет их заметные имеющиеся пластины из полированной брони. Лучи освещали сложные узоры, и гравюры на их больших шлемах, наплечниках, нагрудниках, и щитах, совпадавших с символами на черной карете.

Их мечи были типично двуручными, но каждый легко нес это огромное оружие острием, поднятым вверх. Выше них одиннадцать лучников стояли на карете с массивными арбалетами, заряженными и поднятыми кверху. Броня и шлем стрелков из арбалета были созданы из такого же полированного металла, как и у пеших воинов. Обычная кавалькада, снабженная и экипированная таким образом, погибла бы в течение дня в неприветливой стране пустыни, но этот караван продвигался вперед в течение семи дней без остановки. Любой, заметивший эту процессию, закрыл бы глаза и моргнул прежде, чем посмотрел снова. Мудрый человек тогда покачал бы своей головой и отбыл бы торопливо, считая увиденное уловкой уменьшающегося сумрака или причудливого миража.

Человек обладающей больше храбростью, чем благоразумием, если бы наблюдал слишком долго, увидел бы то, что взорвало бы душу и изводило кошмарами до дня смерти.

Если посмотреть ниже безвкусного убранства лошади, то будет видно, что они не имели плоти. Как и лучники, они были скелетами, лишенными кожи, мускулов, сухожилий и всех органов. Все же их кости перемещались в отвратительной пародии на жизнь, бросая этим вызов природе. Медленный, методический марш эскорта также противоречил всему существующему порядку и законам. Ниже шлемов не было лиц живых воинов, только тощие черепа, с темными глазницами. Символы на карете и броне были известным далеко на западе семьсот лет назад. В давно минувшие эры они украшали дворцы, гобелены, и другие атрибуты богов-королей Аментета. Последний король той злой империи, Думахк, пал в жестоком сражении с воинами Кхуфа столетия назад. Свирепые воины Кхуфа — все верные последователи Митры — спустились со своего гористого царства подобно опустошительной лавине, пересекающей самую южную границу Шема и сметающей людей Думахка. Защитники Аментета яростно боролись. Долгой и горькой была религиозная война. Но Думахк и его люди проиграли. Теперь только пыль и ящерицы населяли рассеянные камни разрушенных городов Аментета, и вопли пустынного ветра были единственными звуками, отзывавшимися эхом в пределах крошащихся руин.

Но дочь Думахка пережила опустошение, бежав на восток к Небтху, забрав очень многие свитки из обширного хранилища знаний Аментета. Она передавала их сыновьям, они своим сыновьям. Все же многие из потомков Думахка немного заботились о прошлом и разошлись по другим городам, забывая своё наследие.

Свитки стали обузой и были отданы на попечение священников Сета в большой храм Небтху.

Но не все повернулись спиной к наследию. И хотя прошли столетия, начиная с падения Думахка, все еще жил один потомок, кто мечтал о возвращении древней славы Аментета. Его называли Тевек Тул, последний хранитель веры Думахка. Он лежал теперь в глубине своего черного экипажа, беспокойно шевелясь в полудремоте. В мечтах Тевек созерцал процветающий Аментет в его самые великолепные дни, когда кровь вытекала с жертвенных алтарей его городов красными реками, и боги-короли обладали неограниченной властью. Тевек сначала получил много знаний об Аментете, только изучая иллюстрации в этих крошащихся свитках, но любопытство заставило его узнавать, как понять руны, сопровождающие рисунки. Жрецы Небтху передали основные знания рун Тевеку, когда ему было всего лишь шесть лет; они были впечатлены его рано развившимся схватыванием иероглифов. Teвек проглатывал письмена как голодный человек на банкете. В течение двух лет его навыки превзошли знания жрецов.

Поскольку он дремал тревожно, ум Тевека возвращался назад ко дням его юности, прежде, чем он обнаружил Дощечки Эпитара — ключи к власти, которая побудила его предпринять попытку восстановления империи Аментета. В те дни, он не знал не Дощечек из глины, только свитки, составляющие самое богатое сокровище его предков.

Он часто посещал катакомбы, где хранились те древние свитки Аментета, жадно прочитывая их. В течение многих лет он оставался под землёй, погружая себя в истории его предков. Заплесневелые могилы Небтху и сырые склепы стали его домом, и он начал ненавидеть ощущение солнца на коже.

Единственный свет, который он мог перенести, был светом его тусклой масляной лампы. Он избегал контакта с людьми, поскольку они мешали его чтению. Жрецы снабжали его пищей и водой, но даже они избегали его. Родственники отвернулись от него, но его это не заботило. Он считал их предателями, недостойными наследовать престол Думахка.

Наконец он, добыв последние свитки, выбрался из подземелий Небтху. Они были самыми трудными для просмотра, как будто преднамеренно затененные их составителями. Даже жена Думахка не читала их — они лежали среди других с неповрежденными восковыми печатями. Их содержание участило пульс Тевека.

Они указывали, что Думахк, сомневаясь относительно победы над Кхуфа, скрыл дощечки из глины, содержащие волшебное знание Аментета. Первые свитки уклонялись от раскрытия и содержания секретных приёмов колдовства. Они фактически были ничем, кроме информации о давно минувших событиях.

Нет, более ценные знания были припрятаны про запас в побежденной столице Думахка, скрытые в самых глубоких могилах ниже рушащегося храма. Teвек, после изучения карт и нечетких указаний на свитках, оставил своё прибежище в Небтху и предпринял поездку в руины, Он путешествовал ночью и скрывал себя от солнца днем. Физические усилия в походе изнуряли его. Teвек был приучен к длинным интервалам между приемами пищи; он постился в течение многих дней в Небтху, теряя счет времени, при изучении особо занимательного свитка.

И хотя он был на пределе, он унаследовал железную выносливость его предков. Мало людей пережили бы лишения, вынесенные Teвеком при поисках дощечек из глины. Teвек вошел в руины Аментета юношей с черными волосами и гладкой кожей, а вернулся, столь же увядшим и сморщенным как старик, но с несколькими прядями темных волос, остающихся в его длинной белой гриве. Его не заботило, что молодость потеряна навсегда. Если бы он не раскопал тайные дощечки в руинах, он никогда не достиг бы сил, которыми обладал сейчас.

Шевелясь, Teвек призывал внутренне зрение. Его глаза оставались закрытыми, поскольку он передал своё зрение в полые гнезда его оживших шагающих скелетов, один за другим. Открылась четкая картинка: только покрытые пожелтевшей листвой пальмы, чахлые кусты и верблюжьи колючки населяли область. На горизонте он увидел стены Харакха.

Внутреннее зрение было одним из многих подарков, даруемых только тем, кто достиг мастерства темного знаний Тевека — некромантии. Стигийские жрецы, так же как волшебники разнообразных земель, обладали некоторыми знаниями этого самого темного волшебного учения, но Teвек считал их шарлатанами, неосведомленными об истинной некромантии. Великие Провидцы горы Иймша и самые могущественные волшебники Стигии никогда не владели бы даже частицей той силы, которой обладал Teвек, поскольку он запомнил много дощечек Эпифара сборки тайных заклинаний, которые охватили столетия от падения Пифона до повышения Ахерона. После их усвоения его безошибочной памятью, он разрушил все, но три из них сохранил так, чтобы никто другой не смог извлечь выгоду из их мощного содержания.

В своём эбеновой карете Teвек улыбнулся. Даже самозваный принц стигийских колдунов, которого он собирался призвать, никогда не был посвящен в потерянные знания, зафиксированные множеством давно умерших архимагов. Нет, великий Toт-Амон увидел своими, подобными змею, глазами только три дощечки. Эти три Тевек не разбил до мельчайших камешков, поскольку они содержали летопись, скопированную со Старинных рукописей Эйбона — работы, чьё происхождение было глубоко похоронено в обширном кладбище времени. Работы, которые принц волшебников искал в течение многих десятилетий.

Тевек однажды встретил Toт-Амона в годы проведённые в Небтху, и встреча запомнилась надолго. Сама эманация зла проникала в самый воздух от Toт-Амона, простое присутствие которого запугало надменных священников Небтху. Сам Тевек чувствовал холодный огонь пристального взгляда Toт-Амона, поскольку стигийский чернокнижник расспрашивал всех в Небтху о древнем томе, который искал.

Toт-Амон полагал, что одна старинная рукопись среди одиннадцати Эйбона содержала ключ к крушению проклятого бога Митры и торжеству Сета. Тевек прочитал стихи Эйбона дважды, немногое почерпнув из них. Написанные в незначительной поэтической манере, письмена упоминали нечто о создании и разрушении идолов с определенными ссылками трудно распознаваемых изображений давно ушедших времён. В действительности поддельная рукопись накопила незаслуженную славу. Toт-Амон был явно введен в заблуждение, напрасно тратя время и усилия в поисках тех ничего не стоящих писем. Падение Митры понравилось бы Тевеку, но Toт-Амон желал также отречения и отвращения верующих от этого бога, вынудив их поклясться в верности и служении Сету.

Тевек желал им мучительной агонизирующей смерти, мстя за убийство его предков. Ради этого Тевек с удовольствием бы отдал дощечки Toт-Амону. Он убил стервятника и оживил, отсылая его посыльным к стигийскому чародею. Перенося свиток пергамента, птица улетела пять дней назад, чтобы известить о прибытии Тевека.

Завтра, сам Тевек достигнет Оазиса Каджар, где сильный, но глупый Toт- Амон размешивал в своих кувшинах пузырящиеся волшебное зелье.

Потребность искать помощь, особенно от этого напыщенного волшебника, весьма раздражала Тевека. Но владычество над мертвыми не делало само по себе подданных, даже из жителей одного города. И именно против живущих, готовилась месть Тевека… против культа Митры — отбросов и пены наводнивших Кхуфа. Слишком долго потомки убийц короля Думахка оставались безнаказанными за их разрушение некогда могущественного Аментета.

Тевек желал видеть, что правосудие свершилось. До последнего мужчины, женщины, и ребенка из Кхуфа — все бы пострадали и умерли.