Заперев дверь Дома Мориса Моро, все трое вышли на канал Борго. С лагуны дул сильный ветер, принося с острова Джудекка запахи цветов и какие-то бумаги, кружившие по земле, словно листва.
Томми остался весьма доволен, что выбрался целым и невредимым из дома, который так страшил его.
Аниту, напротив, дом этот нисколько не пугал. Он казался ей вполне даже реальным существом: шесть дымовых труб — это взлохмаченные волосы, балкон — улыбающийся рот, подвалы по обе стороны дверей — пухлые щеки нахальной физиономии.
— Томми рассказал, что старый владелец дома повесился на последнем этаже, — вдруг произнесла Анита, как бы развивая свое воображение.
— Анита! — с укором произнес Томми, покраснев от смущения. — Это неправда!
— Но ты же сказал это!
Девочка подождала, пока ее мама запрет висячий замок на цепочке у входной двери, и спросила, правда ли это.
— Конечно нет. Глупости! — Женщина засмеялась, направляясь к ребятам. — Кто тебе рассказал это, Томми?
— Так говорят…
— Так значит, не повесился? — продолжала выяснять Анита.
Госпожа Блум покачала головой:
— Вот еще! Морис Моро умер от старости у себя дома, как и хотел. — Она остановилась и показала на причудливое каменное украшение слухового окна: — Он умер вон там, в своей мастерской, выпив горячего чая. Говорят, будто перед смертью он сказал: «Я видел слишком много красоты».
— Томми уверяет, что этот дом приносит несчастье.
— Анита! — снова с укором сказал мальчик. Он не знал, что можно так доверительно делиться своими мыслями со взрослым человеком. И уж тем более что не стал бы так говорить со своей мамой. Это совершенно немыслимо.
— Ты в самом деле так сказал?
— Нет, госпожа Блум, — попытался оправдаться он. — Но в Дорсодуро… незадолго до вашего приезда, разумеется… все всегда говорили, что не нужно ходить играть в Разрисованный дом. То есть, понимаете, возле него…
— И вы, — сказала художница-реставратор, — могу поспорить, всегда играете именно здесь.
— Ну, в общем да… — признался Томми, пригладив волосы. — Получалось как бы… испытание на смелость. Нужно было забросить мяч во двор Разрисованного дома и потом… сбегать за ним. Пока… я хочу сказать… обезьяна… — Мальчик замолчал.
— Какая обезьяна?
— Ну, короче… Мы думали, тут живет… обезьяна.
Теперь рассмеялась Анита:
— Обезьяна? В Венеции? Вот так новость!
— Но тем не менее это действительно так, — возразила ее мама.
Томми выпучил глаза.
— Морис Моро, когда приехал сюда, действительно привез с собой обезьяну, — объяснила художница-реставратор. — Это была макака с Гибралтара, Морис очень любил ее и даже изобразил на стене.
— Я не знала! — воскликнула Анита. — А где?
— Как раз на той фреске, которую сейчас расчищаю. Когда Морис умер, сидя в кресле, именно обезьяна и сообщила об этом соседям…
— Какая интересная история… — проговорил Томми.
— А что потом случилось с обезьяной? — спросила Анита.
Госпожа Блум пожала плечами:
— Кто его знает. Одни говорят, будто это она устроила пожар, оставшись одна, и тогда сгорела часть последнего этажа.
— Подумать только! — удивилась Анита. И вдруг спохватилась: рюкзак! Взглянув на маму, поняла, что та не взяла его.
— Значит, это правда, что тут был пожар? — спросил Томми, снова заинтригованный.
— Еще какой! И хорошо еще, что… — Госпожа Блум почувствовала, что ее тянут за рукав. — Что случилось, Анита?
— Дай мне ключи. Я забыла рюкзак.
— А он нужен тебе?
— Там задание на завтра.
Вечерние сумерки уже окутывали невысокие, тесно стоящие дома, небо сделалось фиолетовым, близилась ночь. И даже выглянула луна.
— Мне хочется домой, дорогая, — вздохнула госпожа Блум.
— Я одна схожу за ним.
— Тебе не открыть замок.
— Открою.
— Уверена?
Анита кивнула и протянула руку:
— Я бегом. И вернусь домой раньше тебя.
Ключи перекочевали из кармана госпожи Блум в руку ее дочери.
— Осторожно поднимайся по лестнице. Там темно.
Анита взглянула на Томми, и тот слегка покачал головой.
Девочка помахала рукой маме и другу и побежала к Разрисованному дому, ни разу не обернувшись.
А когда подошла к двери и стала подбирать нужный ключ, желая отпереть висячий замок, обнаружила, что совсем запыхалась и сердце сейчас выскочит из груди. И не потому, что бежала. А из-за множества противоречивых чувств, охвативших ее, в том числе и от страха. Она будто чувствовала, что вскоре произойдет что-то важное. Что-то совершенно неведомое.
А вот дом, похоже, очень хорошо знал, что должно произойти.
Висячий замок стукнулся о стену, и дверь бесшумно открылась. Анита вошла в прохладный вестибюль. Сейчас, когда тут не звучала музыка из маминого приемника, Разрисованный дом казался много больше, словно ночь увеличила его.
Посмотрев из вестибюля во внутренний двор, Анита увидела колодец. И не смогла не подумать о чем-то страшном. Потом убедила себя, что все это глупости, и, отбросив все пугающие мысли, стала подниматься наверх по широкой лестнице, со слишком низкими ступенями, чтобы наступать на каждую, и слишком широкими, чтобы перешагивать чрез две, так что идти было неудобно.
Анита решила не смотреть на стены с изображениями лиц и огромных змей, которые, казалось, обвивали окна второго этажа. К тому же это ведь не настоящие змеи, а мифологические фигуры, как объяснила мама. Сирены. Сцилла и Харибда. Путешествие аргонавтов на первом судне. Священный афинский дуб, умевший говорить.
Да, конечно. Но только в другой раз.
Анита не задержалась на втором этаже, где все комнаты еще заперты, и пробежала, не переводя дыхания, на третий, где стояли леса.
Если второй этаж был довольно низким, то на третьем потолки оказались очень высокие, по меньшей мере три с половиной метра. Ее мама поставила леса в большом зале, с одной стороны которого окна выходили в сад, а с другой балкон смотрел на канал Борго. Это было самое большое помещение в доме.
Анита прищурилась, пытаясь рассмотреть что-либо в темноте. К счастью, рюкзак лежал там же, где она его оставила, — у входной двери.
Леса представлялись девочке каким-то железным гигантом. Кисти, ведра с водой, шпатели и банки с гипсом — все это только угадывалось в темноте.
Анита взяла рюкзак и хотела было направиться вниз.
И вдруг услышала какой-то звук.
Как будто…
Нет, ничего… Показалось.
Но это походило на…
Мяуканье?
— Мьоли? — шепотом позвала девочка.
Она остановилась на лестничной площадке третьего этажа. Прислушалась. Дом французского книжного иллюстратора словно тихо дышал, вбирая последние отблески дня. Полоски света проникали сквозь закрытые ставни. И когда попадали на стены, Аните казалось, будто картины медленно оживают.
Девочка закрыла глаза и решила прекратить подобные фантазии. Реальность куда проще: она стоит на третьем этаже старого дома, принадлежавшего художнику, который жил сто лет назад… художнику, который давно умер и который…
И тут она опять услышала тот же звук.
Анита осмотрелась, и ей показалось, будто что-то прошмыгнуло у нее под ногами.
— Ай! — вскрикнула она и быстро зажала рот ладонью.
Что это было? Обезьяна? Бесхвостая макака с Гибралтара?
И снова послышался тот же звук.
Но ведь не было обезьян в этом доме. Уже не было.
Прошло слишком много времени. Венеция. Дом, который нуждается в реставрации. Со множеством великолепных фресок на стенах.
И все же она видела перед собой только удлиненные головы диковинных когтистых животных, лазающих по ветвям дерева с висящими в пустоте корнями.
Тук-тук.
Снова раздался звук над ее головой. И за ним отчетливо прозвучало мяуканье. Анита посмотрела вверх, туда, где лестница поднималась выше — к позолоченному потолку с трещиной посередине. Именно оттуда доносился звук.
Тук-тук.
Снова послышались легкие шаги.
— Глупый котенок… — проворчала девочка, кусая губу. — Неужели забрался на самый верх, в мансарду?
Там находилась мастерская художника. Того самого, что умер, выпив последнюю чашку чая. Мастерская сгорела. За слуховым окном, под шестью кривыми дымовыми трубами.
Мама предупредила Аниту: в доме Мориса действительно нет никакого света. Совершенно никакого.
Анита взялась за перила и посмотрела наверх. Там было темно, и лишь чуть-чуть поблескивала позолота.
Тук-тук.
Сердце забилось громче. И чаще.
Девочка стала подниматься.
Ступала на ступеньку за ступенькой, все время держась за перила. И глядя только вверх. Когда оказалась уже почти на самом верху, котенок промяукал третий раз.
Анита хотела было заговорить с ним, но почувствовала, что во рту совершенно пересохло. Поэтому молча прошла на самую верхнюю площадку и увидела перекошенную дверь, которая вела в комнату, находившуюся на самом верху Разрисованного дома.
Последние лучи дневного света пробивались в дверную щель, позволяя рассмотреть цепь с висячим замком.
Котенок, видимо, находился там, за дверью. Теперь Анита слышала, как он царапается в нее.
Девочка посмотрела на связку ключей.
И стала подниматься дальше.
Руки у нее дрожали, сердце билось как сумасшедшее.
Последние ступеньки оказались самыми трудными. Почему-то у девочки мелькнула мысль, что за дверью царапается совсем не Мьоли. И, как все прочие фантазии Аниты, мысль эта не давала ей покоя. Подойдя к двери, девочка позвала котенка. Он замяукал в ответ, и Анита успокоилась.
— Мьоли! Как ты туда попал?
Ей показалось, будто в дверной щели мелькнул черно-белый шерстяной комочек.
— Не беспокойся! — сказала Анита. — Я пришла. Это я. Сейчас открою дверь. Вот только найду нужный ключ… и пойдем домой.
«Конечно домой», — повторила она мысленно, не оглядываясь по сторонам, хотя ей казалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Она чувствовала это. И ощущение это шло не от картин на стене. Но она не обернулась. Поискала ключ, попробовала один.
Нет, не подходит.
И следующий тоже не подошел.
И третий тоже…
Мьоли мяукал все громче. Но Анита никак не могла подобрать ключ. И чувствовала, что за ее спиной кто-то всхлипывает.
— Какая досада! — рассердилась она.
И так пнула дверь ногой, что по всей лестнице отозвалось долгое эхо удара.
Анита глубоко вздохнула. По другую сторону двери Мьоли затих. Свет в дверных щелях померк. Стало темно.
Девочка закрыла уши руками. Не обернулась.
Немного успокоившись, вдруг услышала, что кто-то поднимается по лестнице.
И это уже не в ее воображении.
О господи!
На самом деле кто-то поднимается по лестнице.
Анита почувствовала, как мурашки побежали по коже.
Шаги на лестнице. Кто же это поднимается снизу?
Она усмирила свое воображение и молча ожидала, прижавшись лбом к двери, пока шаги не умолкнут.
А они приближались.
Не останавливались.
И тогда она обернулась.
Но никого не увидела.
Подошла к перилам и, перегнувшись через них, посмотрела вниз.
Увидела поднимавшуюся фигуру и, узнав своего друга, радостно закричала:
— Томми!
— Анита! — отозвался он. — Что случилось? Что это был за шум?
Стукнула дверь, подумала Анита и снова зажмурилась. Это Томми, ее друг. Только он, ее единственный венецианский друг. И нет никакого призрака, рыцаря или путешественника, явившегося из прошлого. Никакой обезьяны. Только Томми, который поднимается, запыхавшись, по последнему маршу лестницы.
— А ты что здесь делаешь? — удивилась Анита.
— Ты долго не возвращалась… И я решил пойти тебе навстречу.
— Он тут, внутри.
— Внутри… Кто?
— Мьоли. Я слышала, как он мяукает.
Томми поднялся через две ступеньки на самый верх лестницы:
— Так заберем его. И побыстрее, а то ничего не видно.
— Дверь заперта.
Анита передала мальчику связку ключей.
Томми включил свой фонарик-карандаш, желая рассмотреть висячий замок, и довольно быстро открыл его. Потом ослабил цепочку и немного приоткрыл дверь, чтобы перепуганный насмерть черно-белый котенок мог выбежать на лестницу.
— Вот он! — обрадовалась Анита.
Мьоли прыгнул к ней на руки, словно ища защиты.
Томми не стал рассматривать, что там, за дверью, снова натянул цепочку и закрыл висячий замок.
Через минуту юные друзья выбежали на улицу, на свежий вечерний воздух, и пошли по каналу Борго.
Вокруг уже светило много вечерних огней.