1

Сигэхару Аояма решился вторично связать себя узами брака и побудил его к этому вопрос сына Сигэ: "А что, если тебе снова жениться?"

Семь лет тому назад, когда Аояме было тридцать пять, а Сигэ исполнилось восемь, его жена Рёко скоропостижно покинула этот мир из-за болезни, вызванной вирусом. Заболевание это в молодости быстро прогрессирует, и она перенесла одну операцию, но все случилось мгновенно: не прошло и месяца после того, как появились новые симптомы и у нее был диагностирован рак.

"Не было времени ни страдать, ни горевать", — признался тогда Аояма своему близкому другу.

Рёко была единственной дочерью владельца фирмы по производству музыкальных инструментов, небольшой по масштабу, но с богатой историей и своим традиционным укладом. Увлеченный джазом и классической музыкой, отец вырастил ее в строгости и вместе с тем в любви. Наделенная утонченной внешностью, силой воли и унаследованным чувством прекрасного Рёко при всем при этом всегда была скромна и поддерживала Аояму в работе и в быту. По сей день Аояма отчеливо помнил, что отважился на риск оставить крупное рекламное агентство, в котором проработал более десяти лет, и создать собственную компанию по производству рекламных роликов только благодаря поддержке и пониманию со стороны Рёко.

В первое время, когда вопреки временам экономики "мыльного пузыря" Аояма открыл свое дело, ситуация была довольно шаткой: из-за чрезмерной конкуренции в рекламной сфере он мог разориться в любой момент. Так было на протяжении нескольких месяцев. На помощь пришел отец Рёко. Фирма отца занималась изготовлением органов разной величины, вследствие чего у него были связи в восточноазиатской католической церкви. Как раз в то время, когда в странах Восточной Азии стали быстро распространяться кассетные видеомагнитофоны, Аояма сравнительно просто создал видеопособие по Библии, и оно действительно было распродано многомиллионным тиражом.

Несмотря на это, Рёко ни в коей мере не зазналась. Она и впрямь всегда держалась скромно. К такой жене Аояма, разумеется, испытывал чувства уважения и благодарности, однако в свою бытность простого служащего довольно демонстративно погуливал. Когда христианское видео стало распродаваться неправдоподобными темпами, бывало, он спускал по сотне тысяч иен в хостес-клубах на Роппонги. Невзирая на это, Рёко оставалась непоколебимо сдержанной, занималась воспитанием и образованием Сигэ, и в доме никогда не возникало серьезных ссор и конфликтов.

Не существует мужчины, которого не посещала бы мысль: интересно, насколько свободным я стану, если моя жена умрет. Немало и тех, кто ждет не дождется, сгорая от нетерпения, того дня, когда супруга вместе с детьми уедет навестить родителей, чтобы пожить какое-то время в их доме. Однако, оставшись на самом деле без жен, большинство мужчин попросту ни на что не способно. Ощущение внезапной потери опоры и поддержки, существование которых прежде не осознавалось, лишает их даже желаний совершать что-то плохое.

Когда Рёко не стало, Аояму охватило чувство невероятной беспомощности. Знакомый врач диагностировал, что он буквально в шаге от депрессии. "Если сам не поставишь перед собой какую-нибудь цель, и впрямь серьезно заболеешь!" — было сказано Аояме, после чего он определил для себя две задачи.

Первая — по возможности больше проводить времени вместе с Сигэ. Сигэ тоже пребывал в состоянии шока, а ведь прежде им занималась исключительно Рёко, и немало времени у отца ушло даже на то, чтобы построить доверительные отношения с сыном. Купив перчатку и мяч, они отрабатывали бейсбольные приемы, играли в видеоигры, ходили в кино, занимались всем, что приходило на ум. Отличным способом проведения досуга стало плавание. Аояма учил неумелого Сигэ плавать кролем и брассом. Аояма приобрел абонемент в спортклуб неподалеку, и они практически каждый день вдвоем посещали бассейн. Спустя полгода после смерти Рёко, когда Сигэ мог уже проплыть стометровку кролем, стало понятно, что оба почти одновременно постепенно выходят из шокового состояния. Рёко умерла в середине зимы, а теперь за окном стоял сезон дождей. Как-то, выйдя из спортклуба, они двигались в сторону стоянки, и Сигэ заметил густо растущие гортензии, сказав: "Красиво, да?" Эти гортензии нежно-малинового цвета словно проникали в тело, приятно изнуренное бассейном. Действительно красиво, подумал Аояма. Находясь в состоянии шока, люди не обращают внимания на цветы.

Вторая задача заключалась в том, чтобы пригласить из Германии одну органистку с мировым именем. Эта женщина, выходец из бывшей Восточной Германии, была известна тем, что совершенно не давала благотворительных концертов. Аояма начал с того, что написал ей письмо. Для этого ему понадобилось изучить биографию Баха и культуру средневековой Европы, начиная с истории христианства. Он даже взялся за немецкий язык. Одновременно с этим Аояма приступил к поиску подходящего зала, но ведущие промоутеры иронически посмеивались над ним при одном только упоминании имени этой органистки. Несмотря на череду перечисленных хлопот, Аояма не обращался за помощью к отцу Рёко и не сообщал ему о том, чем занимается. Хотел сделать все сам. Два года он продолжал отправлять письма, не имея представления о том, прочел ли их адресат с должным вниманием. Когда же наконец был получен ответ, Аояма заплакал, невзирая на то что ответом был вежливый отказ концертировать. "Записать ваше выступление на первоклассном инструменте — это наш долг как верующих в Бога", — все не унимался Аояма, продолжая отправлять десятки писем. В действительности Аояма не верил в Бога, однако видеофильм, созданный им когда-то для восточноазиатской церкви, тоже пошел на пользу, и по прошествии пяти лет после первого письма эта органистка все-таки приехала и согласилась дать единственный бесплатный концерт в актовом зале Музыкальной академии в Мэдзиро. Аояма сделал его видеозапись. Отец Рёко, который более чем кто-либо обрадовался тому, что концерт стал реальностью, понял смысл всей затеи Аоямы. Это был, разумеется, реквием по Рёко и символ начала нового пути, в который он отправился один.

Сигэ, которому исполнилось пятнадцать, перерос своего отца ростом сто семьдесят четыре сантиметра и теперь довольно быстро плавал брассом и кролем. Два-три года тому назад они вдвоем стали играть в теннис, но, само собой, Сигэ прогрессировал быстрее. И внешностью, и характером Сигэ походил на Рёко. Аояма по-прежнему снимал дом в Сугинами, найденный по рекомендации тестя. Это было прекрасное место с территорией более двухсот пятидесяти цубо. Владельцем был поп-композитор преклонного возраста, которому была ненавистна мысль о том, чтобы перепродавать этот дом незнакомому человеку, и в настоящее время он жил в пансионе с полным уходом на горячих источниках у подножия Фудзи. Арендная плата, превышающая пятьсот тысяч иен в месяц, в настоящее время не являлась для Аоямы столь внушительной суммой. Его фирма занимала офис в крупном бизнес-центре на улице Мэйдзидори в Сибуя и насчитывала в своем штате четырнадцать человек.

Сигэ ходил в частную школу в западном пригороде Токио, был силен в английском и химии и имел много друзей. И вот одним воскресным летним днем после обеда, когда вдвоем с отцом они смотрели по телевизору трансляцию женского марафона, Сигэ завел разговор о новой женитьбе.

Аояма удобно растянулся с баночкой пива на диване в гостиной. Оттуда через стеклянную дверь виднелся сад. В щель между занавесками, которые когда-то давно сшила Рёко своими руками, можно было разглядеть Гэнгу и Риэ-сан. Бигль по кличке Гэнгу с лаем кружил вокруг Риэ-сан, которая вот уже четыре года появлялась здесь в качестве домработницы. Полноватая добрая женщина сорока девяти лет, любящая шансон, путешествия и Фуруту из бейсбольной команды "Сувародзу". Ее нашли с помощью агентства по подбору домашнего персонала, а так как она жила на Мусасикай и к тому же по своему складу характера прекрасно ладила с Сигэ, было решено заключить с ней долгосрочный контракт.

Прошло минут двадцать с начала женского марафона, когда со словами: "Что это ты смотришь?!" в комнату вошел Сигэ и уселся на диван напротив телевизора.

— Надо же, ты дома. Редкий случай, — поднимаясь с дивана и прикуривая сигарету, сказал Аояма.

— Вечером пойду, а то сейчас там жарища такая, фу. А ты, отец, чего?

Полгода тому назад Сигэ начал называть Аояму отцом.

— Что значит "чего"?

— Ну, разве ты любишь марафоны?

— Терпеть не могу!

— Почему ж тогда смотришь?

— Потому что бегут женщины.

— Разве там есть красотки? Какие-то все они тощие.

— Как бы там ни было, я думаю, что в марафоне женщины обгонят мужчин.

— Почему?

— Так устроен их организм, что-то вроде внутреннего жира или чего-то такого. Хотелось бы когда-нибудь дождаться этого исторического дня. Хотя сегодня, пожалуй, не тот случай.

— Нечем заняться, да?

— Не то чтобы нечем! Но ведь побездельничать иногда тоже нужно, наверное. Мозг же должен отдыхать.

Вдвоем какое-то время они смотрели женский марафон.

— Спортсменки из Узбекистана, по-видимому, не участвуют, — сказал Сигэ. — Я в поезде каждые два дня встречаю одну девушку. Такая красивая! На днях решился с ней заговорить, и оказалось, что она узбечка. Работает в кондитерской в Татикава и учится в школе медсестер. Правда красивая девушка. У меня в школе оборжешься, одни уродины. А ведь в средней школе у нас в классе было несколько ах каких девчонок. И что же с ними случилось?.. Куда же подевались те красотки?..

Камера следила за японскими спортсменками, бегущими в самом центре лидирующей группы. Их было две, но обе вполне заурядной внешности. Несколько лет назад существовала японская бегунья, которая казалась Аояме довольно красивой. Она участвовала в Олимпийских играх, в Барселоне или в Сеуле-этого Аояма уже не помнил.

— Они как жуки-олени или жуки-носороги! — произнес Аояма. — У них не те условия обитания, что у черного леопарда, который находится на грани вымирания, или латимерии из прибрежных вод Мадагаскара. Эти рогатые жуки не станут праздно ползать по соседству, а предпочтут укрыться в корнях деревьев в какой-нибудь роще, разве не так?

— Еще они в магазинах бывают!

— Очень недешевые!

— Ну а где же, интересно, водятся красотки из числа людей?

— Толпятся в студиях музыкальных программ "Фудзи Тэрэби" или в темных барах в цоколе на Роппонги.

"Там они и впрямь дорогие!" — чуть было не добавил Аояма, но вовремя остановился. Сигэ по характеру походил на Рёко и потому не лишен был некоторого целомудрия.

Потом еще некоторое время они вдвоем смотрели женский марафон. Аояме показалось, что он смотрит на это состязание уже совсем иными глазами. Во времена, когда он наблюдал за тем, как бежал Абебе Бикила на Токийской олимпиаде, марафон служил символом чего-то. Он смотрел это состязание, сливаясь с атлетами, движимыми каждый своей внутренней мотивацией. Опять же тогда существовала национальная идея, и она проникала в сознание отдельной личности. По-видимому, это был не только экономический рост. Наверное, цель заключалась не в том, чтобы упрочить позиции иены в качестве международной валюты, не так ли? Теперь Аояма сознавал, что все это, вероятно, имело отношение к информации. Если даже не брать во внимание еду, одежду, лекарства… хотя нет, и для того, чтобы получить это, информация стоит дорого. Два-три года после войны непременно длился голод. Несмотря на это, японцы продолжали работать невероятными темпами. Не для того ли, чтобы сделать свою жизнь богаче? Тем не менее нигде нет роскоши и изобилия. Нет комфортного жилья; окрестные ландшафты, куда ни пойди, завалены мусором; переполненные поезда, в давке не выжили бы даже животные, и по сей день продолжают курсировать каждое утро. Японцы грезили не о жизни, а о вещах. Вещь — это, само собой, разновидность информации. В то время, как вещи наводнили нашу жизнь, информация напротив стала утекать мимо, и идея пропала. Посему большинство людей смогло с головой окунуться в общепринятое понятие счастья. Однако на свет появилось страшное одиночество. Когда в моменты плохого самочувствия оно атакует наш организм, происходят разные непонятные штуки. Появляется беспокойство. Быстро нейтрализовать его могут секс, убийство, насилие или что-то в этом роде. Когда-то давно Аояма смотрел телевизор с мыслью о том, что все спортсмены, участвующие в марафоне, бегут с одной и той же мотивацией. Сейчас же иначе. Что вполне естественно, каждым бегущим движет его собственный стимул. И то, что люди, рожденные в этой стране, действительно признают этот факт, — это, наверное, большое везение. Праздно размышляя об этом, Аояма смотрел на экран телевизора, когда Сигэ неожиданно спросил: "Отец, а что, если тебе снова жениться?"

Тем вечером Сигэ отправился в дом своего друга. Аояма в одиночестве прикончил свой ужин. Обычно готовила Риэ-сан. В специализированном супермаркете с импортными продуктами питания, расположенном в нескольких минутах ходьбы от дома, он купил французские яйца и утиное жаркое, а еще копченого лосося и шампиньоны. Не то чтобы он очень любил готовить. Просто закупать провизию самому не составляло для него особого труда. На тарелку от Джинори он поместил слегка проваренные шампиньоны, разложил копченую лососину, сыпанул консервированных каперсов и приправил все свежее молотым черным перцем. Шампиньоны сбрызнул лимонным соком и каплей соевого соуса. В холодильнике пиво десяти сортов охлаждалось до нужной температуры. В старые времена такого не было, подумал Аояма, попивая бельгийское пиво. Когда он ездил на встречу с вышеупомянутой органисткой, ему пришлось около трех недель прожить в маленьком городке в бывшей Восточной Германии под названием Виттенберг, расположенном почти посередине между Лейпцигом и Берлином. Поставки продуктов питания и прочих товаров были скудными, но зато пейзажи окрестностей Эльбы настолько красивы, что дух захватывало. В отличие от больших городов там не существовало продуктовых магазинов для иностранцев, и потому каждое утро вместе с горожанами Аояма стоял в очереди за хлебом, крестьяне украдкой делились с ним овощами, мясом и самодельным пивом. За эти три недели не произошло ничего особо запоминающегося, но Аояма отнюдь не скучал. Ежедневно после обеда в установленные часы он навещал пожилую органистку, живущую в старом скромном каменном особняке на холме, и на ломанном немецком вел с ней беседы на отвлеченные темы, не имеющие отношения к концерту. А еще прогуливался по вымощенной камнем дороге вдоль спокойно текущей Эльбы, подбирая советские гильзы времен Второй мировой войны, а вечерами непременно один готовил ужин. В маленьком домике, арендованном им, была ужасающе древняя газовая плита, и Аояме приходилось изрядно помучиться, чтобы зажечь огонь, но когда тот наконец загорался, у него было необычное сине-белое пламя, смотреть на которое никогда не надоедало. То время было по-настоящему совершенным, считал Аояма. И то чувство наполненности и совершенства раз и навсегда меня изменило. Впоследствии это чувство, приобретенное в результате подготовки и реализации концертного выступления той самой пожилой органистки, стало определяющим критерием в жизни Аоямы. В том числе и в процессе съемки рекламных роликов он решительно никогда не допускал небрежности. Его профессиональные дела шли чрезвычайно гладко, однако теперь он не имел ничего общего с той беспорядочной жизнью, какую вел при жизни Рёко. Это не значит, что он перестал посещать бары, где бывают девушки, и не значит, что у него стало меньше возможностей заводить новые приятные знакомства на работе и не с кем было заниматься сексом. Однако чего-то, что можно назвать любовью, не родилось. Дело не в том, что ему стало в тягость встречаться с женщинами, не в том, что его мучило чувство вины перед Рёко, и не в том, что он переживал за Сигэ. Друзья и знакомые из его окружения какое-то время настойчиво пытались снова женить его. Дошло до того, что даже отец Рёко с оговоркой "Это, конечно, странно, что я говорю такие вещи" принес Аояме фотографию изысканной женщины тридцати с небольшим лет. Тем не менее Аояма упорно отказывался от всех предложений, и с тех пор подобных разговоров более не заводилось. В своей компании Аояма снискал репутацию моралиста. Он решил молча смириться с этой оценкой. Аояму все это попросту напрягало. И теперь, если бы он сильно нуждался в чем-то или же был непопулярен у женщин и испытывал затруднения с сексом, возможно, он и задумался бы о новой женитьбе. Решение двух задач, которые он сам поставил перед собой после смерти Рёко, потребовало ужасно много времени. Кое-как разобравшись с этим, он и впредь был очень внимателен в выборе работы и прочно удерживал свой статус в деловых кругах, но не думал над тем, чтобы предпринять что-либо, что требует столь же много усилий и времени в отношении женщины.

Тем не менее Сигэ спросил: "Что-то в последнее время ты выглядишь немного подавленным. Какой-то серьезный. Жениться тебе снова, что ли?"

Ёсикава был давним коллегой Аоямы. На протяжении почти двадцати лет он проработал на телевидении, а теперь имел отношение к кино. Не касаясь друг друга более по работе, Аояма и Ёсикава часто встречались. Они пользовались взаимным уважением и не утомляли друг друга брюзжанием и жалобами на судьбу. Такой способный человек, как Ёсикава, перешел из телевидения в кинематограф не потому, что кино вернуло себе силу и власть, коими обладало в незапамятные времена, а потому, что произошел заметный сдвиг в развитии технологий, относящихся к вторичному использованию кинофильмов, записанных на пленку и CD. В особенности если говорить о цифровых персональных DVD, благодаря которым только фильмы, а не видео трансляция предстали в качественно новом формате. Готовилась аппаратура, способная принимать телевидение высокой точности, в то время как создание соответствующего продукта задерживалось. Что же касается телекамер высокой точности, то на сегодняшний день они отнюдь не являются чем-то, повсеместно применяемым на практике. Таким образом, недопустимо создавать кино, думая только о вторичном использовании фильма. Необходимы долгие и сложные переговоры с ведущими телекомпаниями и спонсорами, и для того, чтобы управлять этим процессом, просто незаменимы такие люди, как Ёсикава.

Аояма и Ёсикава всегда встречались в баре отеля. В тот вечер Ёсикава выбрал бар отеля в районе Акасака. Снобистское заведение с вживую играющей арфой.

— Не осталось баров, где можно было бы мужикам спокойно выпить, — опрокинув залпом херес со льдом и оглядевшись по сторонам, сказал опоздавший минут на пять Ёсикава. — Погляди только: кругом какие-то непонятные парочки. Они даже не знают, какой вкус бывает у настоящей "Кровавой Мэри". Ну да бог с этим. Ты посмотри вон туда! Две секретарши ржут во весь голос и что-то выпивают. "Буравчик", что ли? Да… пожалуй, уже лет через пять все бары станут напоминать простые забегаловки.

— Ну, я не считаю, что в прежние времена было так уж хорошо. Раньше чувствовалась какая-то дискриминация, и это мне по душе. И то, что в тех старых чопорных барах были настоящие коктейли, по-моему, просто химера.

— И все-таки что-то изменилось. Все перевернулось с ног на голову. И непонятно даже, почему стерлась грань между богатыми и бедными.

— Все меняется, а не только наш возраст.

— Думаю, тут можно сказать только одно! Наверное, каждый считает, что и через десять лет будет жить в том же самом мире, да? И всем кажется, что они будут живы и станут старше на десять лет. Несмотря на землетрясения и повсеместный терроризм, все почему-то так уверены в этом, не так ли?

— И что из этого?

— А то, что, чем бы ты ни решил заниматься, в этом сегодня нет никакой необходимости! За что ни возьмись, все равно: начиная свиданиями молокососов, которые слоняются по улицам, и заканчивая налоговой реформой. Не сейчас — так и ничего страшного.

Что-то в последнее время при встрече с Ёсикавой мы все чаще заводим подобные разговоры, подумал Аояма. Обоим еще нет сорока пяти, а кажется, словно немного постарели. Раньше они частенько произносили фразу типа "Непонятно, о чем думает современная молодежь", но нюансы были иные. У Ёсикавы тоже был сын шестнадцати лет, и они часто вместе слушали "Битлз". "На мой взгляд, если тебе нравится "Битлз", то незачем слушать весь этот мусор, что поют современные японские группы, однако, похоже, это не так". Ёсикава обсуждал музыкальное видео, созданное молодым сотрудником его фирмы. Это был грубый монтаж живого концертного выступления на районном стадионе одной поп-певицы, и звук временами пропадал, из-за чего Ёсикаве вначале показалось, что это какой-то религиозный обряд крупной современной секты. Десятки тысяч человек, похожие друг на друга одеждой и выражением лица, плотными рядами заполнили стадион. Они как по команде вскакивали с мест, визжали, пели все вместе, плакали от переизбытка чувств. Среди них не было ни одного человека, кто выглядел бы по-настоящему получающим удовольствие. Все они кажутся такими одинокими, что даже страшно. На их лицах написано, что у них в жизни нет ничего интересного. Что же случилось со всеми этими людьми? — думал Аояма. Арфа заиграла "Eleanor Rigby" "Битлз".

— Известная песня, — сказал Аояма.

Ёсикава кивнул в ответ, и оба какое-то время молча наслаждались мелодией. Аояма пытался припомнить, что за песня была записана на обороте пластинки вместе с этим хитом, купленным им когда-то давно в виде сингла. Это была "Тахтап" или "Yellow Subrnarine", размышлял он, когда Ёсикава с ухмылкой стукнул его по плечу:

— Что, задумался наконец?

По телефону Аояма намекнул о своем намерении снова жениться.

— Дело хорошее! Думаю, тебя все благословят. Если она слишком молода, я могу и разозлиться. Так кто же она?

— Мне еще только предстоит найти ее!

Эти слова вызвали недоумение во взгляде Ёсикавы, и тот попросил официантку в длинной юбке из красного бархата принести еще хереса:

— Двойной, пожалуйста.

В баре работали четыре официантки, и все как на подбор были молоды и красивы. Они, скорее всего, студентки и подрабатывают. Если так, то каждой из них где-то двадцать или двадцать один. Как ни крути, слишком юные, думал Аояма, провожая глазами бедра, обернутые красным бархатом.

— А как ты собираешься ее искать? По сговору, через знакомых? Хотя сейчас тебе, конечно, можно и так попытаться — наверное, обратишь на себя внимание.

— По сговору не хочу. Ёсикава, тебе самому когда-нибудь устраивали смотрины через знакомых?

— Нет, такого не было.

— У меня тоже. Но там же сначала вместе обедают, да? А потом, если девушка понравилась, можно попробовать повстречаться. А вот интересно, после того как начал с ней встречаться, можно еще ходить на смотрины других женщин?

— Этого я не знаю.

— Встречаться с несколькими женщинами одновременно не получится, правда ведь? Во-первых, я очень занят и у меня просто нет на это времени.

— А какую женщину ты хочешь? И в самом деле молодую?

— Возраст не имеет значения, ну, только не малолетку. Я не против, чтобы она работала, и хотелось бы, чтобы она была хорошо обучена.

— Обучена?

— Ну, например, имела бы классическое музыкальное образование или занималась балетом. Что-то в этом роде.

Вот оно что? Некое подобие Рёко?

— Дело не в этом. Просто определенное обучение придает людям уверенность в себе. Само собой, если человек не уверен в себе, он не может быть независимым, а тот, кто во всем полагается только на своего партнера, непременно будет несчастен. Непременно.

— Хлопотно.

— Да уж, согласись.

— Значит, певица, пианистка или балерина? Далее тебе это будет дорого стоить. Если ты не Онассис, придется здорово суетиться вокруг такой.

— Вовсе не обязательно, чтобы она была успешной профессионалкой!

— То есть подошла бы какая-нибудь "звезда"?

— Нет уж, вся эта богема уже надоела.

— Надо полагать. Мы живем в мире, где люди открыто продают себя как товар. Однако ты задал задачу.

— Мне хотелось бы иметь достаточно времени, чтобы как можно лучше изучить ее.

— Собираешься обратиться в частное детективное агентство?

— Не говори ерунды! Я серьезно. Хочу подробно поговорить с ней о разных вещах. Кроме того, я хотел бы посмотреть много разных женщин, как можно больше. Что касается возраста, то, пожалуй, от двадцати пяти и до тридцати с небольшим.

— Подожди-ка, — перебил его Ёсикава.

Он сделал глоток новой порции хереса и, подперев рукой подбородок, о чем-то задумался. Наконец с озадаченным лицом он произнес:

— Есть только один способ, — и, снова глотнув хереса, продолжил: — Мы устроим кинопробу.

2

— Приятель, во всем положись на меня, доверься мне. Я когда-нибудь подводил тебя? Возможно, это прозвучит странно, но я собаку съел на этих прослушиваниях.

В тот вечер Ёсикава пребывал на редкость в приподнятом настроении. Ему показалось недостаточным спокойно посидеть и выпить в баре отеля, и он предложил Аояме поехать в одно "козырное место". Они поймали такси и отправились в заведение на Роппонги, где девочки в развевающихся одеждах готовят виски со льдом. Дизайн бара был выполнен в итальянском стиле с характерными перегородками из матового стекла с орнаментом между столиками. Звучал унылый европейский джаз, всюду были расставлены экзотические лиственные растения, очевидно непростые в уходе. Аояма подумал, что это, видимо, ужасно дорогое место, но что в нем такого "козырного", он не понимал. Внутри было довольно людно, и некоторые мужчины сидели у барной стойки, однако Ёсикаву приняли как важного гостя и проводили к угловому диванчику в уютном уголке бара. Сопровождающим был мужчина лет двадцати пяти такого типа, какого в прежние времена не встретил бы в сфере обслуживания: с пирсингом в ушах, носу и губе, с точеными чертами лица и в шелковом костюме оливкового цвета. "Пожалуйста, подождите минут пятнадцать", — с этими словами парень оставил на круглом столике виски "Баллантайнс" тридцатилетней выдержки, ведро со льдом, воду и бокалы. Много посетителей, и, скорее всего, придется подождать минут пятнадцать-шестнадцать, пока нас обслужат, с пониманием отнесся к сказанному Аояма.

— Определенно изысканное и располагающее место, — обратился он к Ёсикаве. — Но почему ты называешь его "козырным"?

— Все просто. Нужна женщина, и не дура. Те девицы, что бывают в клубах на Гинзе, превратившихся в руины после того, как лопнул "мыльный пузырь", — они же все идиотки, только что спустившиеся с танцпола, разве не так? Ведь ты сам прежде обмолвился, что женщины, у которых есть какое-нибудь занятие, далеки от подобных глупостей. Здешние девочки красивы, поют, танцуют, участвуют в театральных постановках, но при этом им неожиданно сложно продолжить обучение и хотя бы раз не попробовать себя в видео для взрослых или не сняться в порножурнале. Тебе известно, что в последнее время развелось слишком много актрис? Ненормально много! Куда ни глянь — одни актрисы, и большей частью девушки, чьи лица никому не известны. Число фильмов, которые могут быть реально сняты, в общем-то, остается неизменным с давних времен, зато число актрис увеличилось где-то в тысячу раз. Я считаю, что все это действительно противоестественно. Но для тебя, напротив, это должно обернуться плюсом.

Ёсикава предложил устроить кинопробу. Аояме неоднократно приходилось проводить отбор моделей для участия в рекламных роликах. При виде десятков моделей в купальниках, выстроившихся в студии, ему на ум приходили словосочетания "торговец рабами" или "невольничий рынок". Конечно, это были не рабы, но ведь определенно эти модели в купальниках выстраивались в шеренгу, чтобы продать себя. Торговля — это основа общественной деятельности. И то, что может быть продано, и то, что может быть куплено, — это вещь. На самом деле эти принципы, пожалуй, вполне применимы и к каждому конкретному браку, разве не так? — размышлял Аояма.

— Что с тобой? Сидишь молча и даже не пьешь. Тебе не нравится моя блестящая идея устроить кинопробу?

— Не то чтобы не нравится, — возразил Аояма, поднеся ко рту коктейль из "Баллантайнс" тридцатилетней выдержки со льдом, — однако я беспокоюсь.

— Тем не менее другого способа реализовать твои запросы не существует. Волнуешься по поводу денег?

— Деньги — это ладно, тут ведь, как говорится, замешено и личное, и общественное.

— Так-то оно так, но я не такой слабоумный, чтобы устраивать прослушивание только ради твоей новой женитьбы. Иначе это будет обманом.

— Обманом?

— Ты думаешь, мы дадим объявление о том, что проводится набор претенденток на место новой жены господина Сигэхару Аояма, и прибегут десятки одаренных красоток, отвечающих твоим требованиям?

— Нет, я так не думаю.

— Ну вот. И проводить прослушивание, к примеру, под какой-нибудь фильм, которого даже нет в проектах, тоже не годится, наверное. Это будет обманом. Я вот о чем думаю. Первым делом мы разработаем определенный план фильма. Скажем, это будет любовная мелодрама, и на роль героини нам нужна такая-то девушка: довольно широкий возрастной диапазон от двадцати пяти до тридцати пяти, с определенным обучением. И улсе под эту историю будем набирать кандидаток.

— А фильм на самом деле будет снят?

— С этим пока неопределенность. В год бывает по нескольку десятков фильмов, которые терпят крах за неимением спонсора. Картин, которые в действительности могут быть сняты, меньше.

— Но тогда выходит, что это и впрямь обман, так ведь?

— Не так. Проводить прослушивание для фильма, снимать который изначально не планировалось, и устраивать кинопробу, когда у тебя на руках есть четкий план, независимо от результата готов сценарий и идет поиск спонсоров и актерского состава, — это совершенно разные вещи.

— То есть в принципе это возможно, что фильм будет снят на самом деле?

— Вероятность небольшая, но кино — это странная вещь. Чаще реализуются те проекты, которые изначально были в очень неопределенной позиции типа "по возможности принести прибыль".

— Правда?

— Нет, это вранье. Но и идти напролом тоже нельзя. Пока в этой стране не произойдут какие-нибудь изменения в системе шоу-бизнеса, ни одержимостью, ни настойчивостью фильма не сделаешь.

— Предполагается, что я женюсь на главной героине?

— Ты против?

— Но ведь если речь идет о любовной мелодраме, то эта актриса в фильме будет крутить роман не со мной, а с другим актером, не так ли? Признаться, мне такое не по душе. К тому же эта девушка ведь станет настоящей актрисой, а я как-то беспокоюсь, насколько возможны тихие семейные будни с настоящей актрисой. Возможно, это мои предрассудки, но я считаю, что актрисы — это довольно странный народ.

— Это не твои предрассудки. Так оно и есть. На этом свете нет актрис с нормальным человеческим характером. Если такая существует, то я готов стать бонзой и, вставив огурец себе в зад, перевернуться вниз головой и так пройтись по атоллу Муруроа! Поэтому твоя будущая жена — это не героиня фильма. Только задумайся! Если ты выберешь себе в супруги главную героиню, как будешь оправдываться, когда окажется, что фильм не снимут. Там никакие оправдания не прокатят! Что ты скажешь будущей небожительнице, которую распирает от радости сыграть главную роль в кино?! А ведь куда вероятнее, что картина обанкротится. Ага? Скажешь, мол, знаешь, дорогая, фильм накрылся, да? Как только ты произнесешь это, вся любовь тут же исчезнет! Бьюсь об заклад, какой бы сильной ни была любовь, она улетучится, и глазом моргнуть не успеешь. Нет, никаких героинь! Та, что мы ищем, не войдет даже в число последних, на кого падет выбор в прослушивании. Для начала мы предварительно изучим их анкеты. Нам нужна такая, что не годится в актрисы, но при этом красива и говорит так, что хочется позвать ее на второе прослушивание. Ты ведь только рекламными роликами занимаешься и поэтому вряд ли разбираешься в этом. Такие девушки напоминают клад со сверкающими драгоценностями. Если получится организовать кинопробу так, чтобы откликнулась тысяча человек, то среди всех окажется хотя бы десять девушек подобного типа. Понимаешь, о каком типе я говорю? Она выглядит так, что где бы с ней ни появился, девяносто процентов мужиков бессознательно будут сворачивать шеи. Образование не в счет, но попадаются и особо одаренные, окончившие какой-нибудь известный вуз, так что ахнешь от удивления. Умна, обучена балету или игре на пианино, следовательно, грациозна и с хорошими манерами, без наглости и самодовольства. В общем, я бы сам от такой не отказался, будь лет на двадцать моложе. Хотя, будь я молод, не было бы у меня ни денег, ни возможностей. Такую хочется отдать в жены своему сыну. Вот о какой девушке я веду речь.

Ёсикава говорил очень воодушевленно, наливая себе очередной скотч со льдом. Однако в конце концов мы обманем такую девушку, подумал Аояма, но ничего не сказал. Он представил себя в окружении десяти девушек ангельской внешности, красивых, умных и образованных, с традиционным обучением. Какой мужчина не обрадуется подобной фантазии? За исключением гомосексуалистов и душевно больных, таких просто нет!

Стоическая бдительность, свойственная Аояме, пала перед силой мужского воображения. Он и не предполагал, что впоследствии это породит ужас и злоключения, которые и вообразить невозможно.

— Кстати, тебе, должно быть, кажется странным, почему женщина, близкая к идеалу для большинства самцов, не останется даже в хвосте возможных претенденток на роль. Это очень долго объяснять, и есть еще другие вещи, о которых я хочу тебе рассказать, так что постараюсь говорить коротко и в общих чертах. Дело в том, что женщины, которым нужно играть, в сущности, несчастливы. А что же мужчины? Мужчины, которым приходится играть, несчастливы? Нет, отнюдь. Для них это норма. Игра в наши дни имеет такой аспект, что в капиталистическом обществе нам приходится становиться товаром. Иными словами, мы вынуждены быть конкурентоспособными. В женщинах слабо развит соревновательный дух. Женщина, в которой есть конкурентное начало, обречена быть несчастной. Наверное, тебе интереснее будет послушать, как именно я собираюсь проводить кинопробу?

Аояма кивнул. Он отпил почти половину коктейля и, прежде чем слушать рассказ Ёсика-вы, окинул взглядом заведение. Женщин было не так ‘уж и много, но даже если убрать полумрак, царящий в баре, все они оказались бы схожей масти. Наряды и макияж их не были кричащими, и не было ни одной в столь привычном костюме от Шанель. Среди посетителей не было персонажей в костюмах от Армани и подстриженных под "ежик", что с первого взгляда выдает работников старых крупных компаний и преуспевающих некогда риелторов. Основную публику здесь составляли представители музыкальной индустрии и компьютерных фирм. И те и другие являлись действительно состоятельными, но при этом вели себя скромно и сдержанно. Сдержанно, скорее, не в смысле умеренности, а в смысле отсутствия шума и суеты. Аояма наблюдал за сидящими подле этих сдержанных мужчин спутницами, благовоспитанными и с хорошими манерами, о существовании которых он и думать забыл после смерти Рёко. Аояма сам того не замечал, но это был взгляд самца.

— Что касается проведения кинопроб, то сколько бы денег ни было, их все равно не хватает. Если, скажем, купить рекламную страничку в газете "Асахи Симбун" или в журналах типа "Пиа" и "Токио уолкер", то на это только уйдет десятки тысяч иен. И это при том, что рекламная страница в таких реально эффективных газетах и журналах очень скоро оказывается погребенной под завалами прочей прессы. Газеты и журналы — это сила, но в нашем конкретном случае не подходят. Далее такие наиболее современные средства, как компьютерная рассылка. От них тоже придется отказаться. Взять, к примеру, сто девушек, что подошли бы тебе на роль невесты, на роль возлюбленной. Думаешь, они интересуются такими средствами массовой информации, как Интернет или электронная почта, в общем, всем тем, где обычно зависают свободные мужики? Пускай это простовато, но я планирую запустить рекламу по FM. И это будут не какие-нибудь "Джи — уейв" или "Хамарадзи", популярные среди малолеток, а "Токе Дайити FM". Директор Ёко-та — дурак до мозга костей, но он передо мной в долгу: в критический для него момент я нашел ему кучу спонсоров. По сравнению с телевидением радиоэфир стоит дешевле, и, если намекнуть, что мы выбираем FM, я легко и быстро смогу найти десятка три-четыре так называемых спонсоров, которым просто запудрить мозги. Переговорю с Ёкотой, и у нас будет регулярная программа в эфире, целиком посвященная этой кинопробе. Предположим, что спонсоры уже у меня в кармане. Они ведь настолько тупые, что стоит немного позаигрывать с их пиарщиками, и они готовы принять любое дерьмо за платину. Я скажу Ёкоте: "Осенний радиоэфир уже практически сформирован, но все же сделай сейчас для меня регулярную передачу на три месяца по теме что-то вроде живущей где-то рядом с нами будущей кинозвезды".

Ёкота мне не откажет. Ведущей будет девушка, сценарий разработает мой копирайтер, а режиссером можно поставить кого угодно. Первое пробное объявление сделаем еще и за рамками передачи. Что касается названия, то пускай это будет, скажем, "Завтрашняя кинозвезда". Как тебе? Музыкальным фоном пойдут старые и новые саундтреки, а выходить передача должна где-нибудь ближе к полудню. Нам следует исключить, прежде всего, студенток. Секретаршам тоже отказать. О них не может быть и речи. Не то чтобы среди них не было красавиц, но тех, кто умело устраивается в этой среде, в будущем очень сложно обмануть. Нет-нет, я не о том. Дело даже не в обмане, а в том, короче говоря, что у них довольно низкая степень мотивации, которая отвечала бы нашей задумке. Так называемые домработницы — вообще сомнительные личности. Наверное, среди них нет ни одной, что в действительности занималась бы готовкой и уборкой. Выбранный мною жанр, собственно, — это для нас сокровищница, скрывающая лучших представительниц женского пола. А для них самое скучное время суток наступает ближе к полудню. Проснулась, приняла душ, для кино, концерта или свидания еще рано, по телевизору ничего путного. И тогда она включает магнитофон, чтобы покрутить свои соски чисто для мастурбации, и настраивает нужную FM-волну. Она лежит и потому выбирает спокойную расслабляющую передачу. О, а послушаю-ка я хотя бы "Завтрашнюю кинозвезду"… Из радио доносится низковатый женский голос ведущей.

Пока это только мечта, имеющая довольно расплывчатые очертания. Но вы попробуйте представить, насколько она проникнута романтикой. Чем занимались Хепберн, Вивьен Ли и Джулия Роберте до того, как состоялся их дебют в кино? Точно так же, как и вы сейчас, они жили, не подозревая, что в будущем ярко засверкают на экранах. Да-да. Каждая из них просто жила своей обычной жизнью, прежде чем стала кинозвездой. Завтрашние кинозвезды живут, как и вы сейчас. Нет, завтрашняя кинозвезда — это и есть вы…

Летние каникулы Сигэ подходили к концу. Этим летом, которое выдалось ужасно жарким, Сигэ практически не бывал дома. Вместе с друзьями ходил в походы, останавливался в турбазах, гостил у родителей Рёко. У Аоямы до и после Обона — дня поминовения усопших — чередой шли несколько важных рекламных презентаций, и он работал почти без выходных. Они вдвоем решили отправиться в маленький старый отель на озере Яманака, как делали это из года в год. С тех пор как, еще работая в агентстве, Аояма использовал этот отель для рекламной фотосъемки импортного алкоголя, ему запала в душу царящая там атмосфера покоя и уединения, и каждый год они стали ездить туда семьей.

Сначала они бывали там вместе с Рёко, потом начали брать с собой маленького Сигэ в коляске, а последние семь лет Аояма ездил туда вдвоем с сыном, который так быстро вырос.

Тот самый отель, стоящий в роще в десяти минутах езды от озера Яманака, не отличался особым великолепием, и еда в нем была вполне обычной, да и отношение к постояльцам не было каким-то уж очень особенным. Он стоял на отлогом склоне, откуда открывался волшебный вид на озеро и Фудзи-сан. Оштукатуренное здание, построенное из природных материалов, растворилось в окружении густой рощицы. На территории отеля было два теннисных корта Эн-тоут-сас. Все номера, коих не набралось бы и двадцати, были довольно просторными. Отель был частным, но здесь совершенно не было вынужденного взаимодействия между постояльцами, свойственного маленьким недорогим гостиницам в высокогорье. Разумеется, в этом отеле хранилось много воспоминаний, связанных с Рёко. До и после свадьбы, особенно до рождения Сигэ, они много путешествовали вдвоем, но кроме этого маленького отеля у озера Яманака не было других мест, куда они непременно приезжали бы ежегодно. Первое время, когда они путешествовали вдвоем, Аояма брал машину друга. Это был "Ниссан-блюберд-ЗБ". Когда же, взяв ссуду, они приобрели свой первый автомобиль, подержанную "ауди", это стало значительным стимулом в конце лета ездить по центральной скоростной автостраде в тот отель на озере Яманака. Впоследствии подержанную "ауди" сменила новая, ее — "Мерседес-190", а с тех пор, как умерла Рёко, Аояма пересел на весьма заурядный седан отечественного производства.

Летом того года, когда не стало Рёко, Аояма долго колебался и все же поехал в тот самый отель. Он хорошо запомнил ту поездку. Сигэ был еще учеником младших классов начальной школы. Управляющий отеля, который любил Шумана, не знал о смерти Рёко и, открывая дверь со стороны пассажирского сиденья, за которой никто не сидел, он поинтересовался: "А супруга приедет позднее?" "Мама умерла", — бодрым голоском ответил Сигэ. Пение цикад и голоса птиц звучали гораздо громче в свежем прохладном воздухе. Она больше никогда не ступит на гравий парковки этого отеля, подумал Аояма. Сколько раз прежде Рёко появлялась здесь в обуви самых разных цветов и моделей и повторяла свою излюбленную фразу: "Когда мы приезжаем сюда, как-то сразу ощущается, что лето заканчивается…" Однако Аояма был вынужден смириться с тем, что он больше не услышит этих слов из ее уст, не увидит, как ее худенькие ножки ступают по гравию. Он впервые узнал, что смерть близкого человека — это значит шаг за шагом признавать действительность в таких вот ее самых подробных деталях. Четыре дня он играл в теннис со своим сыном Сигэ, находясь под мучительным прессом беспокойных мыслей о том, способен ли восьмилетний ребенок смириться с подобными вещами. Они оба тогда играли очень плохо и потому, казалось бы, должны были быстро уставать от бесполезных неумелых состязаний, но Сигэ ни разу не сказал: "Давай бросим". Восьмилетний ребенок тоже понимал, что им больше нечем заняться.

— Интересно, сможет ли Гэнгу хорошо себя вести с Риэ-сан?.. — спросил Сигэ, ехавший на переднем пассажирском сиденье. В будний день на исходе августа на центральной автостраде практически не было машин, воздух был чист и прозрачен, и, проехав мимо озера Сагами, можно было созерцать силуэт Фудзи-сан на фоне безоблачного неба. — Хотя Риэ-сан каждый день его кормит, он, похоже, не очень-то ее жалует.

Бигль по кличке Гэнгу появился в их доме пять лет тому назад. Его купили в зоомагазине неподалеку. Прежде у них жила такса, а когда была жива Рёко, они держали шотландского терьера. Бигля выбрал Сигэ, которому в то время только исполнилось десять. Однако Сигэ все быстро надоедало, и в дальнейшем он не ухаживал за своим питомцем. Дважды в день собаку кормила, разумеется, домработница Риэ-сан, а выгуливал главным образом Аояма. Тем не менее Сигэ считал Гэнгу своей собакой. Имя собаке тоже дал он.

— Вряд ли он ее недолюбливает. Ведь Риэ-сан часто играет с ним в саду, разве не так? — возразил Аояма.

Аояма пребывал в сложных раздумьях, но при этом вел машину в бодром расположении духа. С тех пор как он объявил о своем желании снова жениться, Ёсикава проводил подготовку кинопробы и делал это с таким энтузиазмом, что даже не верилось, будто все это он делает только ради друга.

С радиопередачей все решилось легко! Проектом занимается моя команда, название передачи — "Завтрашняя кинозвезда". Ты, наверное, умрешь со смеху. Ведущей будет вернувшаяся из Америки джазовая певица, которая лет тридцатъ тому назад была всюду нарасхват. Еще мне пришла идея в рамках этой передачи частично рассказать, о чем будет фильм. Рейтинг у нас довольно хороший. Я думал, что окажусь в долгу у Ёкоты, но, так как рейтинг очень высокий, он меня даже поблагодарил. Молодежь в моей команде любит кино и по собственному желанию живо взялась за дело. Каждый день бегают по главным фирмам-поставщикам и клиентам, и уже нашелся человек, который начнет писать сценарий. Будет очень неестественно, если ты станешь принимать участие в прослушивании, и поэтому я приглашу людей помоложе. Ты вроде снимал немного странную документальную картину совместно с телевидением Германии… Да, точно. История о балерине, повредившей поясницу, ее пожилом хозяине и юноше с признаками аутизма. Пожалуй, мы могли бы взять ее за основу, как думаешь? Если ты согласишься, то мы вполне естественно могли бы сделать тебя сопродюсером. Кто знает, возможно, в результате ты не только получишь первоклассную невесту, но и заработаешь на этом фильме, если действительно удастся его снять. Однако за это, может, придется и поплатиться… И вот еще что, передача вышла в эфир всего третий раз, но это просто поразительно! Число желающих уже превысило две тысячи. То есть у нас на сегодняшний день две тысячи претенденток на место твоей будущей жены. Возрастной диапазон довольно широк, наверное, потому, что приманка уж очень хорошая. Возможно, работа над фильмом складывается удачнее, поскольку в основе лежит личный интерес.

— Может, Гэнгу довольно деликатный и только кажется таким уж дружелюбным? Такая уж его сущность. Я не очень-то понимаю, но он застенчивый пес и не из тех собак, что может привязаться к любому. Риэ-сан временами бывает довольно безразличной и невнимательной, не так ли? Когда моет посуду, часто разбивает, например, какую-нибудь дорогую чашку, которую так любила мама…

— Ничего страшного, ведь это всего на три дня.

Перед отъездом Сигэ положил в багажник восемнадцатидюймовый телевизор со встроенным видеомагнитофоном. Кроме того, взял в прокате более десятка видеокассет с военными фильмами. Собрался посмотреть их вместе с отцом. В машине звучала популярная песня из репертуара "Битлз". Аояма хотел послушать классическую музыку, но наткнулся на возражения Сигэ, выбором которого оказался Тэцуя Кому-ро вместе с "ТМ нетуорк". Компромиссом стали "Битлз". Зазвучала их песня "АН You Need is Love", Сигэ сменил тему разговора с Гэнгу на военные действия в джунглях Вьетнама, а Аояма постоянно думал о двух тысячах девушек. Представить себе две тысячи девушек он не мог, но пребывал в таком приподнятом настроении, словно обладал безграничными возможностями. Да, летом того года, когда умерла Рёко, у меня было совершенно другое настроение, подумал Аояма. Тогда он вел машину и размышлял только о том, что ему ни в коем случае нельзя показывать Сигэ своих слез. От любой, даже самой тяжелой травмы когда-нибудь можно освободиться. Случается, что судьба разом дарует тебе новый шанс. Это вполне естественное умозаключение было для Аоямы довольно новым и приятным. Совсем скоро они пройдут процедуру регистрации в отеле, сыграют три сета в теннис один на один вместе с Сигэ, залягут каждый в своем номере в огромную ванну из кипариса, в китайском ресторанчике на берегу, где подают самобытные блюда, закажут суп из акульих плавников и морские ушки. А потом, снова в мыслях о двух тысячах девушек, Аояма вместе с сыном будет смотреть "Высоту "Гамбургер"", "Взвод" и "Рэмбо"… Вот так очень просто, с пользой для здоровья и удовольствием.

— Слушай, я не очень силен в этой теме, а что, Вьетконг и впрямь был настолько могуч?

— В джунглях они были непобедимы!

— И зеленые береты не шли ни в какое сравнение, правда? Интересно, а спецназ тоже бы проиграл?..

— Спецназ не воевал с Вьетконгом.

— Но спецназ тоже проиграл бы, да? Если бы они воевали?..

— Ну, в джунглях, что ни говори, Вьетконгу, пожалуй, не нашлось бы равных.

— Ловушки и западни у них были что надо, верно?

— Да уж, в ловчих ямах высаживали бамбуковые пики. Были еще маленькие ловушки, куда достаточно было угодить только ногой. Стоило наступить туда, и доска, подскакивая, вонзалась в грудь шпиона.

— А еще шпионов вымазывали ядами и экскрементами, да?

— Экскременты — это не пики и не пули, так просто…

— Ужасно! Наверное, использовали самые отвратительные экскременты. Скорее всего, делали анализы и выбирали кал каких-нибудь больных людей, у которых много бактерий…

Диск "Битлз" закончился, Аояма взглянул на часы и настроил радио на волну "Токе Дайити FM". Зазвучал мягкий женский голос.

— В чем дело? Почему мы слушаем радио? — возмутился Сигэ.

Интересно, где ты сейчас… В жизни случается даже самое невероятное. Нужно только быть немного смелее…

"Когда вернусь домой, сразу начнется отбор анкет. Неужели две тысячи?.." — чтобы не услышал сын, тихо бормотал Аояма.

3

В первый вечер на озере Яманака было решено посмотреть три части "Рэмбо".

— Это хороший фильм. Рэмбо жалко, — заключил Сигэ после первой части, даже слегка прослезившись в конце просмотра.

Однако вторая и третья части вызвали явное неудовольствие на его лице, а последняя сцена и вовсе окончательно разозлила его:

— Что это такое?! Полная чушь! Разве можно верхом на лошади сражаться с атакующим вертолетом?! Они держат зрителей за дураков! Ведь это же не хроники "Сангочжи" и не Чингисхан!

Когда время перевалило за два часа ночи, Сигэ заявил, что планирует сесть за компьютер, и пожелал остаться в одиночестве в своем номере.

— Сходи куда-нибудь выпить. Мне неловко, когда на меня смотрят люди, которые не разбираются в компьютере.

Аояма ушел, прихватив с собой бутылку коньяку и бокал. Во всем отеле воцарилась полная тишина, но в гостевой зоне холла горел свет. Холл занимал не очень большую площадь, однако диваны были расставлены довольно свободно, сидеть на них было чрезвычайно удобно, и на каждом столике стоял ночник. В мягком свете ночника, установленного так, чтобы освещать только небольшое пространство в непосредственной близости, и в окружении собственных размышлений то о Рёко, то о прослушивании, Аояма наслаждался ощущением коньяка, приятно обжигающего горло. Он и прежде не раз задумывался над тем, что смерть жены стала для него переломным моментом. Не то чтобы он изменился после случившегося, и уж конечно он не хотел этого. Но в жизни порой происходит то, чего никто не желает. Тогда все, что прежде бережно собиралось и взращивалось, вдруг рушится в одночасье. В этом нет ничьей вины, но остается слишком серьезная рана. С этой раной невозможно смириться, и люди изо всех сил стараются убежать от своих страданий. Залечить рану способно только время. Требуется много времени. В случае если рана особенно глубока, необходимо всецело положиться на время и верить в то, что не сегодня-завтра победа будет на твоей стороне. И тогда через несколько недель или месяцев появятся признаки выздоровления. Таким образом, рана потихоньку затягивается. Однако к ребенку все это неприменимо. Сигэ в течение нескольких месяцев после смерти Рёко что-то лихорадочно искал, словно пребывая в истерическом, припадке. Посещал несколько разных теннисных секций, ночами напролет сидел за компьютером, даже стал драться и частенько возвращался домой с выпачканным кровью лицом. Он выглядел так, словно впал в отчаяние, но это было не чем иным, как безрассудным поиском чего-то. Чего-то, что позволило бы ему не думать о своей боли. Просто довериться времени, чтобы залечить свою рану, — это все равно что убить себя, на какое-то время смириться со смертью. Ребенок не способен на такое. Вот почему Сигэ не стал полагаться на время, а истерично что-то искал, чтобы любыми способами освободиться от страданий. И вопрос не в том, нашел ли он это что-то или нет. Важен сам поиск, ведь в его процессе ты отдаляешься от боли и забываешь о своей ране. Нельзя сказать, что Аояма последовал примеру сына, но он нашел для себя мотивацию — пригласить в Японию самую известную органистку. Где бы он был сейчас, если бы не та работа? А если бы не смерть Рёко, то и подобная мотивация вряд ли возникла бы. Это и было причиной того, что Аояма считал смерть Рёко переломным моментом в своей жизни.

На хорошо отполированном столике из тикового дерева лежал "Ньюсуик". Аояма бегло пролистал страницы. Наверное, забыл какой-нибудь американский гость. Владелец этого отеля не стал бы раскладывать здесь иностранные журналы ради создания особой атмосферы. На глаза Аояме попалась одна фотография. Это был снимок нью-йоркского бездомного юноши. "Ему шестнадцать лет, и с момента рождения никто и никогда не обнимал его", гласил заголовок статьи. Аояма какое-то время внимательно разглядывал лицо мальчишки. Лицо человека, состоящего сплошь из одних только ран. Ни времени, ни истерии, ни мотиваций. Лицо из одних только ран, подумал Аояма.

Пожалуй, такой человек способен совершенно равнодушно убить живое существо…

…Отец потерпел неудачу в бизнесе, и наша семья переехала из большого дома, где мы жили прежде, в маленькую квартирку. У нас образовались огромные долги, но я помню, что была даже этому немного рада, так как раньше папа практически не бывал дома. В тот год во время празднования Нового года улицы города оказались полны нарядных людей, а в нашей комнатушке было темно, холодно и пусто. В той самой комнате мы смотрели кино, завернувшись в одеяла. Это был старый фильм. Причем комедия. Из тех самых, когда безостановочно смеешься, а в конце немного печально всплакнешь. Вся семья — папа и мама, сестра и брат — все хохотали до слез, а в конце слегка поплакали. Нас переполняло чувство удовлетворения от того, что мы здорово провели время вместе. Именно тогда у меня родилось сильное желание стать актрисой и сниматься в кино…

— Как тебе? Трогает? — поинтересовался Ёсикава, взгромоздив на стол в приемной стопку анкет. Все происходило в офисе Ёсикавы, занимающего должность начальника второго коммерческого отдела в самом большом рекламном агентстве страны, где когда-то мечтал работать Аояма. — Да, это было блестящей идеей прикреплять к анкете помимо фото еще и небольшое эссе. Как ни странно, оно куда лучше отражает истинный образ, нежели фотография. И тем не менее взгляни на то, как много претенденток! В итоге их набралось четыре тысячи. Здесь отобрано около ста наиболее стоящих. Из них я хотел бы оставить человек тридцать. Если тебя кто-то заинтересует, откладывай анкету в эту папку.

Молоденькая служащая принесла японский чай. Это был не очень большой по размеру, но зато личный офис со столом и диванами. Из большого окна позади стола открывался вид на Гинзу. Аояма проводил глазами выходящую из комнаты юную девушку, принесшую чай. "Когда перевалило за сорок, стал смотреть больше на ноги, нежели на грудь и лицо", — как-то сказал ему фотограф, приятель с работы. Определенно ноги — это важно, подумал Аояма. Кто знает, может, это и правда, что женские ноги отчасти символизируют лучшую часть всех изменений, произошедших за пятьдесят послевоенных лет.

Между тем Аояма размышлял, глядя на лежащую у него перед глазами кипу из сотни анкет.

Это все, конечно, вполне естественно, но есть в этом какая-то дискриминация. Набралось более четырех тысяч претенденток, информация о сотне наиболее стоящих лежит на столе, остальные три тысячи девятьсот попали в картонную коробку в углу комнаты, и теперь из сотни предстоит выбрать только тридцать. Сортировка…

— Со следующей недели будем проводить собеседование. Это займет две недели. Уже и конференц-зал заказан. Надеюсь, у тебя все нормально со временем?

— А картину и впрямь будут снимать?

— Не знаю. Сценарий вроде как готов, но, насколько я успел посмотреть, это что-то ужасное. Поиски спонсоров не продвигаются. А ты и сам, наверное, понимаешь, что в этом деле самое необходимое — это деньги и сценарий, а не актеры и режиссер.

— Значит, шансов у этого фильма практически никаких.

— Но ведь изначально наша цель — найти тебе новую жену, разве не так? Или тебя еще что-то волнует? Теперь будешь мучиться угрызениями совести? Аояма, это такое время. И мы обязаны идти вперед. Разве мы совершаем что-то плохое? Речь идет о новой жене! О невесте! Мы ищем ту, о которой ты будешь заботиться всю оставшуюся жизнь. Если бы только любовницу, то за это, возможно, мы заслуживали бы наказания.

"Наказания?" — неслышно пробормотал Аояма. Глядя на анкеты и фотографии, он приступил к сужению числа реальных кандидаток.

— Фотографиям верить не стоит. Я не имею в виду то, что любое фото можно откорректировать. Просто нужно выбрать удачный ракурс, правильно выставить свет, и любая покажется красавицей. Бывает и наоборот. Если возникнет хоть слабое желание попробовать встретиться с кем-то из них, вкладываешь ее анкету в папку, — сказал Ёсикава.

Аояма, кивнув, продолжил просматривать фотографии ста молоденьких женщин. Почти все они были красивы. Проверив анкеты, он отдал предпочтение девушкам, которые учились классической музыке и балету. В эссе было написано много разного, но в итоге все сводилось к фразе типа "Думаю, что я гожусь в актрисы", или "Считаю актерскую профессию дорогой, которая даст выход моему таланту", или "Мне кажется, я рождена для того, чтобы стать актрисой" — и непременно заканчивалось просьбой: "Пожалуйста, дайте мне шанс". Аояма недоумевал, почему все эти девушки, которым никогда не доводилось быть актрисами, считают себя подходящими для этой профессии. Не потому ли, что они просто не удовлетворены своим статусом-кво? И не в том ли все дело, что мечтают они скорее не об актерстве, а о том, чтобы жить совершенно другой жизнью? Разве имеет хоть какой-то смысл делать такую женщину своей спутницей жизни? Определенно среди них есть очень видные красавицы, и немало тех, у кого на должном уровне музыкальное, танцевальное и языковое образование, но уже один только пункт "хочу стать актрисой", пожалуй, делает этих женщин в чем-то странными. А если так, то выходит, что сам по себе план был ошибочен. Размышляя обо всем этом, Аояма машинально перелистывал анкеты и наткнулся на одну девушку.

Асами Ямасаки. Двадцать четыре года. Рост сто шестьдесят один сантиметр, вес пятьдесят килограммов, объемы восемьдесят два — пятьдесят четыре — восемьдесят шесть. Родилась в районе Накано в Токио. Уволилась из торговой компании, где проработала два года, и. в настоящее время безработная. Родители живы и здоровы. Хобби — музыка и танцы. Двенадцать лет училась классическому балету. Особенные навыки: танцую, играю на пианино, готовлю сладости.

…Уволившись из компании, я размышляла над тем, не переехать ли мне в Испанию, побывать в которой мечтаю уже давно, но тут как раз по радио сообщили об этой кинопробе. Я не уверена, что могу стать актрисой, и, наверное, вам не подойду. Просто я была очарована сценарием. Это история о танцовщице, повредившей спину. Дело в том, что я тоже долгое время занималась балетом, а в восемнадцать лет получила травму. Не думаю, что у меня были выдающиеся способности, чтобы стать примой, но я вот-вот должна была уехать на практику в Лондон. В глазах потемнело. Я была в отчаянии. На то, чтобы вылечиться, потребовалось бы несколько лет. Все, что было самым главным в моей жизни, вдруг разрушилось в один день. Возможно, это покажется преувеличением, но в каком-то смысле это равносильно тому, как принимают неизбежность смерти. Жить — значит шаг за шагом приближаться к смерти. Мне кажется, я хорошо понимаю, о чем идет речь. Поэтому мне захотелось сыграть в этом фильме…

Аояма несколько раз взглянул на фотографию Асами Ямасаки, снова и снова перечитал ее эссе. Это был обычный фотоснимок, голова на котором была слегка наклонена, а глаза смотрели точно в камеру. Сильный взгляд, решил Аояма. Короткие волосы, вздернутый заостренный нос, чувственные губы. Чем-то похожа на Рёко, отметил Аояма.

В конечном счете для собеседования была отобрана тридцать одна девушка. Вернувшись к себе в офис, Аояма рассказал нескольким подчиненным о кинопробе. Разумеется, о том, что ищет себе новую жену, он умолчал.

По просьбе друга со своей прошлой работы одолжил проект фильма. Возможно, я стану продюсером картины, но рисков для нашей фирмы нет абсолютно никаких. Если съемки осуществятся, мы сможем получить кое-какое вознаграждение. Кроме того, я попробую договориться об авторском гонораре за видеограмму.

Подобного рода объяснения вполне устроили подчиненных.

Все то время, что Аояма общался со своим персоналом и когда, вернувшись домой, выгуливал Гэнгу, образ Асами Ямасаки не выходил у него из головы. Он и сам не мог в это поверить, но уже определился, что для него существует только она. Решающим фактором для Аоямы явился не ее сильный взгляд, не содержание эссе в целом и не классический балет.

Этим фактором стала ее фраза: …Возможно, это покажется преувеличением, но в каком-то смысле это равносильно тому, как принимают неизбежность смерти.

Гэнгу со свойственными ему повадками бигля любил обнюхивать всевозможные предметы. Это занимало у него времени больше, чем непосредственная пешая прогулка. Обычно Аояма раздраженно дергал за поводок и вынуждал Гэнгу идти дальше, но сегодня, наоборот, Гэнгу несколько раз тянул вперед своего хозяина, погруженного в размышления об Асами. Воображение Аоямы уже рисовало ему картину.

…Сигэ поужинал и засел за компьютер у себя в комнате. Звуки клацаний по клавиатуре и работающего компьютера слегка доносятся в гостиную, где Аояма пьет коньяк. Тут появляется Асами Ямасаки с бокалом. Она прибралась на кухне и, решив немного расслабиться вместе с мужем, кладет лед в бокал, затем с улыбкой садится на диван. Она тоже не прочь немножечко выпить.

— Интересно, а можно ли добавлять лед? Наверное, такие напитки принято пить только в чистом виде, да?

— Ничего подобного. Хороший алкоголь, как ты его ни пей, останется приятным на вкус. Очень вкусно, если разбавить колой.

— Похоже, Сигэхико меня признает понемногу. Я так рада. Думаю, внутри себя он испытывает довольно сложные чувства для столь юного возраста, однако без стеснения зовет меня мамой.

— По правде сказать, именно он посоветовал мне снова жениться.

— Ты шутишь?!

— Нет, так и было. На его долю выпали непростые испытания, но он умудрился вырасти добрым и внимательным парнем. Я тебе уже не раз рассказывал об этом, и все же послушай. В своей заявке на участие в кинопробе ты написала о том, что готова была принять неизбежность смерти. А ведь мы все пережили это. И поэтому довольно естественно, быстро и без каких-либо словесных убеждений смогли понять друг друга. Тебе так не кажется?

Осушая бокал с коньяком, Асами слегка кивнула…

Так Аояма пребывал в плену воображения, когда Гангу вдруг потащил его за собой, чем заставил вернуться к реальности. Мимо пробежала сука пуделя, и Гэнгу собирался рвануть в ее сторону. Он уставился на хозяина с таким видом, словно говорил: "Да что с тобой такое сегодня?!" Под этим взглядом Гэнгу Аояма впервые заметил, что улыбается. Губы его были растянуты в улыбке. Мышцы лица расслабились от одной только мысли об Асами Ямасаки.

Аояма еще ничего не знал об этой девушке.

— Неудобно, конечно, но попроси следующую девушку немного подождать. Давай передохнем минут пять, — сказал Есикава молоденькой служащей в полупустом помещении.

Прежде Аояма тоже неоднократно проводил здесь свои совещания.

В первый день собеседование началось с часу дня, и Аояма уже встретился с семью претендентками. В коридоре перед конференц-залом поставили пару стульев. Девушки, которых приглашали с интервалом в десять минут, приходили раньше оговоренного срока и могли посидеть там в ожидании своей очереди. "Следующая, пожалуйста", — с этими словами молоденькая служащая провожала очередную претендентку в зал.

— В такой момент лучше заставить их понервничать, — добавил Ёсикава, и первая красавица второго коммерческого отдела поспешила выполнять его указание.

Парень из числа его подчиненных снимал девушек на "Полароид" и записывал видео. Проводили собеседование Ёсикава и Аояма только вдвоем.

— Ёкота сказал, что тоже хочет прийти, но я ему отказал. Тебе, наверное, не понравилось бы присутствие третьего лица, — сказал Ёсикава перед началом собеседования, передавая Аояме напечатанный на компьютере список участниц. Глядя на этот список, Аояма обратил внимание только на имя Асами Ямасаки. Она значилась под номером семнадцать, и назначено ей было на без десяти четыре. Другие девушки его практически не интересовали.

— Слушай, ты тоже задавай какие-нибудь вопросы. Можно даже самые дежурные, — попросил Ёсикава.

Девушки входили в зал, низко опустив голову и в таком напряжении, что было видно, как дрожат их плечи и кончики пальцев. Служащая предлагала им стул, и, перед тем как сесть, они снова глубоко кланялись. Возможно, их поведение было вполне осознанным, но что касается Ёсикавы, то он вел себя с девушками исключительно по-деловому.

Как вас зовут?

Сколько вам лет?

Какой у вас рост?

Приходилось ли вам прежде работать в сфере телевидения или кино?

Чем вы обычно занимаетесь в свободное время?

На дискотеки ходите?

Видели ли вы в последнее время какой-нибудь фильм, который показался вам интересным?

Ваша любимая актриса? Может быть, кто-то, на кого вы хотите быть похожей?

Если бы у вас было десять миллионов, как бы вы ими распорядились?

Какой марки одежда на вас?

Какой своей чертой вы могли бы гордиться?

По ресторанам ходите?

Можете улыбнуться?

Встаньте-ка и попробуйте пройтись.

Если вас выберут для этой кинопробы, а ваш парень будет против, что будете делать?

Можно спросить, а кто ваш отец по профессии?

Книги читаете? Кто ваш любимый автор? Читаете ли вы газеты? Что читаете в первую очередь?

В какой зарубежной стране мечтаете побывать больше всего?

Кого больше любите, кошек или собак?

Какой тип мужчин вам неприятен?

Какую музыку слушаете?

Кто вам больше нравится, "Иглз" или "Роллинг стоунз"?

Классическую музыку тоже слушаете?

Знаете ли вы трех самых великих теноров?

Кого больше любите: Каррераса, Доминго или Паваротти?

Какой из последних снов вам больше всего запомнился?

У вас был когда-нибудь сонный паралич?

Интересуетесь НЛО?

Вы считаете себя красавицей?

В детстве кем хотели стать?

Что вам больше по душе, брак или свободные отношения?

Когда приходите в суши-бар, что едите первым делом?

Думали ли вы когда-нибудь пойти работать в сферу развлечений?

Хотелось ли вам попробовать наркотики?

— Почему вопросы задаю лишь я? Только не говори, что в самый ответственный момент у тебя вдруг пропал энтузиазм.

Ёсикава и впрямь немного рассердился, и Аояма решил рассказать ему о Асами Ямасаки.

— Я в замешательстве… — горько усмехнулся Ёсикава. Потом взял в руки анкету и эссе Асами и, внимательно просмотрев, добавил: — Но ведь нельзя судить только по этому! Принимать решение, исходя только из этого, — большой риск.

— Я понимаю. Однако другие меня совершенно не интересуют. Тут уж ничего не поделаешь.

— Интуиция? Есть известная фраза. Что-то типа "Доверься интуиции, и Вселенная тебя направит"…

— Чьи же это слова?

— Знаешь, да? Однако тебе следует собрать больше информации. Ты должен побеседовать и с другими девушками тоже. Ведь именно для этого мы затеяли эту кинопробу.

Ёсикава говорил, избегая слов вроде "новая жена", чтобы не привлечь внимания своего подчиненного, который отвечал за "Полароид"

и видеосъемку. Истинную цель кинопробы знали только двое.

— Определенно что-то есть в этой Асами-тян.

Столь фривольное обращение Ёсикавы в адрес Асами разозлило Аояму:

— Ёсикава, все это понятно, но я говорю совершенно серьезно!

— Глупец! Я тоже совершенно серьезен. По фотографии невозможно разобраться в человеке, но судить о нем только по эссе — ты меня и впрямь поражаешь!

— Я считаю, что слова правдивы и обладают силой. Если они откуда-то позаимствованы, это же сразу чувствуется, не так ли?

— Хорошо, пожалуй, я тоже к ней присмотрюсь, — сказал Ёсикава и тихо добавил: — Но я прошу тебя задавать вопросы и другим девушкам тоже. Ведь в случае с FM и с этим залом я использовал свои связи.

— Хорошо, я понял, — согласился Аояма.

Приходили самые разные девушки. Была среди них одна двадцати восьми лет, которая закончила факультет французской культуры Государственного университета и три года жила в Париже в качестве члена проектной группы одной торговой компании. Вернувшись в Японию, она стала дизайнером моды, после чего открыла магазин в Лос-Анджелесе и три года прожила в Малибу. Все это ей надоело, и теперь она рисует иллюстрации к книгам. Эта девушка была одета в произведение марокканского модного дизайнера — цветастый костюм, связанный из пеньки, и обладала фигурой модели. Она обучалась также классическому балету. "Такую тонкую душевную роль смогу сыграть только я", — заявила она. Эта девушка совершенно не подходит на роль супруги, решил Аояма. Была среди претенденток еще одна, двадцати трех лет, которая снялась в более чем тридцати фильмах для взрослых, совершила две попытки самоубийства, трижды лечилась в психиатрической клинике, а в настоящее время работала инструктором по йоге. Она продемонстрировала свои шрамы на левом запястье так, словно показывала нечто очень ценное. Некоторые девушки появлялись в сопровождении менеджера. Менеджер одной из них, войдя в конференц-зал, сразу же упал на колени перед Ёсикавой и Аоямой: "Прошу любить и жаловать. Жизнь моей спутницы зависит от этой кинопробы". Одна девушка заявила, что обладает спиритическими способностями, и попыталась определить, кем были Ёсикава и Аояма в прошлой жизни. Если верить ей, то Ёсикава был белкой-летягой, а Аояма — художником, умершим в молодые годы. Несколько претенденток изъявили желание станцевать, а одна из них в процессе танца начала раздеваться. Аояма попытался ее остановить, а Ёсикава не возражал и позволил продолжить. В итоге девушка осталась в конференц-зале совершенно голой. "Ничего лишнего", — сказала она и удалилась. Еще была девочка-тинейджер, которая долго и подробно рассказывала о своей сексуальной жизни. Было несколько женщин за тридцать. Одна из них специально для участия в кинопробе прилетела с Хоккайдо на самолете. "Я — королева дискотек в Саппоро, — расправив грудь, заявила она. — С детства была окружена вниманием мужчин и считаю, что это вполне естественно. Всю жизнь я прилагала усилия, чтобы стать хорошей девушкой, и в результате стоит мне появиться на дискотеке, как мужчины роем кружат вокруг меня. Но ни к своему сердцу, ни к телу я никого не подпускаю. Все потому, что я актриса. Пока что, разумеется, у меня нет ролей в кино, но в душе я давно актриса". Была и такая претендентка, которой муж пригрозил разводом из-за раскрывшейся измены, и по такому случаю она решила стать актрисой. Одна из девушек неоднократно обнажалась для фото, но это не приносило ей чувства полного удовлетворения от жизни, и потому она не нашла ничего лучшего для себя, чем подать заявку на участие в прослушивании. Она предстала в купальнике, хотя об этом ее никто не просил. Была претендентка, которая пела под магнитофон. Еще пришли медсестра, и поэтесса, и вокалистка женской группы, и любовница семидесятилетнего старика, и воспитательница детского сада, и мулатка, и эстафетная бегунья, и спортсменка, занимающаяся ритмической гимнастикой.

Ровно в три пятьдесят в конференц-зал вошла Асами Ямасаки.

4

"Пожалуйста, следующая", — с этими словами самой красивой служащей второго коммерческого отдела появилась Асами Ямасаки. Она пересекла зал вдоль белой пустой стены, остановилась напротив стола, слегка поклонилась и села на стул. В этот момент Аояма ясно ощутил, что что-то странное и необычное происходит с ним. Это напомнило ему ситуацию, которую часто видишь по телевизору, когда какой-нибудь пятидесятитысячный-стотысячный посетитель парка аттракционов или выставки, совершенно не задумываясь, попадает под свет прожектора, оказывается в окружении камер и микрофонов и дает интервью. Это чувство, которое охватывает тебя, когда ты живешь своей обычной будничной жизнью, и вот долгожданная удача подворачивается тебе. И эта удача подобна пазлу из нескольких десятков тысяч кусочков, легко и невесомо парящих в небе. Вдруг в какой-то момент они чудесным образом складываются в единый рисунок. Это ощущение, которое невозможно выразить словами, когда щекочет в области поясницы. "Что-то странное, я схожу с ума, — слышится рефрен разума. — Не может быть, чтобы такое случилось. Выходит, когда-то все это было предрешено…" Постепенно это многократно повторяющаяся фраза стихает, и вскоре удовольствие от приятного щекотания в области поясницы окончательно вытесняет рефрен разума.

Асами оказалась еще красивее, чем на фото, вклеенном в анкете. Когда она слегка улыбнулась и застенчиво опустила глаза, Аояму окутало чувство такого невероятного блаженства, словно в ушах прозвучала умиротворяющая музыка. Ему показалось странным, что в действительности никакой музыки не было. В кино в такие моменты раздается сентиментальная музыкальная тема. Как та служащая на приеме может сохранять спокойствие? Когда перед тобой предстает такая красота, можно упасть в обморок от стыда за себя. Пожалуй, нечасто ей приходится так проигрывать…

— Асами Ямасаки, правильно? — Голос Ёсикавы вернул Аояму на землю.

— Да, Асами Ямасаки, — повторила она свое имя.

Ничего не говорящий голос, решил Аояма. Ёсикава, похоже, подумал о том же самом и с озадаченным видом мельком взглянул на Аояму. Ее голос словно плотно обволакивал затылочный нерв. Он не был высоким, сиплым, низким. Тембр голоса оказался обычным, но он был удивительно ровным и каким-то металлическим.

— Вы ведь подали заявку после того, как услышали о кинопробе по радио, да? — кажется, Ёсикава тоже был несколько напряжен.

— Да, верно.

Аояма смотрел прямо в лицо Асами. Ее волосы были уложены обыкновенно — собраны в пучок на затылке. Нельзя сказать, что ее блестящие волосы были красивы, но, разумеется, не производили впечатления неряшливости. Казалось, что кожа у Асами очень тонкая. Благодаря этому мимика ее была очень выразительной, хотя черты лица отнюдь не были яркими. Возникло такое чувство, словно расстояние от того, что зовется сердцем или душой, до кожи ее лица ничтожно мало.

— До этого вам доводилось работать на телевидении или в кино?

На этот вопрос Ёсикавы Асами ответила, отрицательно помотав головой:

— Несколько раз мне поступали подобные предложения, но в итоге все заканчивалось ничем.

— Почему же?

— Я не состою ни в каком агентстве, но думаю, что это действительно является препятствием.

— Значит, вы не состоите в агентстве?

— Да. Давно, еще во время учебы в колледже, меня окликнули, когда я шла по улице. Кажется, их называют "искателями талантов". Последовав за ними как ни в чем не бывало, я тоже была не права, но то агентство специализировалось на взрослых талантах, и мне там было немного не по себе. Возможно, поэтому у меня осталось негативное представление о так называемых агентствах.

— Получается, вы занимаетесь этим совершенно одна?

— Нельзя сказать, что я одна. Я сотрудничала с одним директором из студии звукозаписи, но в последнее время мы почти не общаемся.

— Что за студия?

– "Виктор".

— Вы можете назвать имя этого человека?

— Отдел японской музыки, директор Сибата.

— Позвольте нескромный вопрос. В настоящее время вы закончили колледж, уволились с работы. На что же вы живете? Где-нибудь подрабатываете?

— Три раза в неделю я помогаю подруге в кафе.

— Что за кафе? Можно спросить?

– "Каменная рыба", маленький бар в районе Гиндзы. В нем одна только барная стойка. С его хозяйкой мы когда-то вместе учились вокалу.

— Вы часто употребляете алкоголь?

— Нет, думаю, что в норме.

— Простите, что вторгаюсь в вашу жизнь, но вам хватает тех денег, что вы получаете за эту подработку?

— У меня есть несколько друзей среди стилистов. Время от времени я снимаюсь в качестве фотомодели.

— Модели?

— Конечно, речь идет не о ведущих журналах. Так, почтовые каталоги да рекламные листовки для газет.

— Ясно. Вы ведь живете в Сугинами, не так ли? Простите, что говорю об очень личных делах, но мы совершенно не знаем о стиле жизни таких молодых женщин, как вы. Разумеется, вы в праве не отвечать, если вам не хочется. Этот так называемый "Каса прима" — это кондоминиум? Просто я размышляю над тем, сколько денег вам нужно для нормальной жизни. Видите ли, в последнее время, непонятно почему, очень много разодетых молоденьких девушек. Когда я вижу такую, у которой одна только сумка стоит десятки тысяч иен, я задумываюсь, какой образ жизни она ведет.

Ёсикава посмотрел на Аояму, словно поясняя: "Это же я для тебя спрашиваю".

— Мне тоже это непонятно.

Глядя попеременно то на Ёсикаву, то на Аояму, Асами говорила очень четко. В ее речи не было неестественного растягивания окончаний и многократных "видите ли", "следовательно", "однако". И все же она немного напряжена, подумал Аояма, кажется, что голос ее слегка дрожит. Хотя откуда мне знать об этом?..

— Эти девушки, что имеют сногсшибательные сумки и драгоценности, — хотя я точно не знаю, — но, возможно, они работают в индустрии развлечение Что касается меня, то я живу в однокомнатной квартире, за съем которой плачу чуть больше семидесяти тысяч иен. Я особо нигде не бываю. Каких-либо дорогостоящих увлечений у меня тоже нет. Так что сто тысяч — это, пожалуй, маловато, а вот будь у меня двести тысяч, я смогла бы покупать диски или книги, которые мне нравятся.

— Дорогостоящие увлечения — это какие, например? — впервые принял участие в расспросе Аояма.

Голос его тоже немного дрожал. "Задав вопрос, он тут же забеспокоился о том, что спросил какую-то глупость, но Асами Ямасаки слегка улыбнулась, и его опасения улетучились в тот же миг.

— Одна девушка держит тропических рыбок. Она купила в кредит огромный аквариум и поэтому вынуждена работать и днем и ночью. Другая любит винные бокалы и часто покупает красивые заграничные экземпляры. Она системный администратор, а эту работу можно выполнять и на дому. Так вот она говорит, что времени на сон у нее остается все меньше.

Вот уж действительно, подумал Аояма, в прежние времена мы ничего не знали о тропических рыбках или всяких там бокалах. А сейчас, когда идешь по улице, всюду выставлены на показ первоклассные дорогие товары, одежда, украшения, домашние питомцы как что-то такое, что легко может стать твоим, стоит лишь немного поднапрячься. Если что-то из этого придется тебе по вкусу, ты будешь вынужден неслабо раскошелиться. Сложно контролировать желания. Пребывая в размышлениях, Аояма наслаждался голосом Асами. Обволакивающим, мягким и в то же время с металлическими нотками, пробуждающим фантазии о том, как его обладательница касается твоей кожи своими тонкими пальцами и влажным языком.

— Какие книги читаете? — возобновил Ёсикава свой расспрос.

— Много читаю зарубежных детективов, хотя любимых авторов у меня нет. Как бы это сказать?.. Не то чтобы я любила путешествовать, но мне нравятся заграничные города. В детективах и шпионских романах подробно описывают, как главные герои гуляют по их улицам. Это интересно.

— Какие города вы любите?

— Думаю, всякие, ведь я нигде не была на самом деле. Из зарубежных стран я знаю только о Гавайях, но Гонолулу как-то не кажется особенно экзотическим местом. Не так ли? Марокко, Турция, маленькие европейские страны… я бы везде хотела побывать.

Когда Асами Ямасаки произносила эти названия, она воодушевилась, а взгляд был устремлен вдаль. Аояма заметил, что сам себе вообразил, как вместе с Асами он прогуливается по той вымощенной камнем дорожке в провинциальном немецком городке, о которой он хранил теплые воспоминания. На дворе стоит весна или начало лета. Перед домами распускаются маленькие цветы. Они вдвоем слушают голоса жаворонков, кружащих в небе, и, наблюдая за течением реки, отражающей мягкий солнечный свет, шагают рука об руку по старой-старой, вымощенной камнем дорожке.

Да, здесь я прожил несколько месяцев. Ходил в церковь, навещал ту самую органистку и беседовал с ней. Это все, чем я мог заняться. Рано ложился спать и проводил ужасно незатейливые будни. Но впоследствии я не раз думал о том, что жизнь там была прекрасной. Прекрасной, тихой и, прости за манерное словцо, уединенной. Знаешь, тогда я понял, что в Японии, даже будучи один, ты не можешь ощутить настоящее уединение. Когда все время находишься среди людей с другим цветом кожи и разрезом глаз, почти не понимая их языка, и пытаешься жить, так называемая уединенность, которую ты вдруг чувствуешь среди них, пронзает тебя до самых костей. Я тогда подумал, что однажды непременно приеду сюда с кем-нибудь. И, оказавшись здесь, точь-в-точь как сейчас мы будем гулять, держась за руки, я буду рассказывать о том, как одиноко мне было тогда. Я и представить себе не мог, что все это сбудется в таком идеальном варианте. Поэтому сейчас я чувствую себя словно во сне…

Образы, рисуемые воображением, были настолько сладкими, что в них было трудно поверить. Сердце Аоямы учащенно билось, и ему пришлось украдкой несколько раз глубоко вздохнуть. Надо бы задать ей какой-нибудь вопрос, подумал он. Если буду только рассеянно смотреть на лицо Асами, то, наверное, не смогу избавиться от своих сладких грез. Однако Ёсикава не торопится спрашивать. Попробую подойти ближе к сути…

— В своем эссе вы написали, что, уволившись с работы, уедете в Испанию, — уточнил Аояма.

— Да.

— Собираетесь туда переехать?

— Одна моя подруга живет в Мадриде. Когда-то мы вместе занимались балетом. Я просто неожиданно задумалась об этом, но ничего не предпринимаю и не веду никаких приготовлений. Поэтому сама не знаю, всерьез это или как.

Взгляд Асами заволокла печаль, и она опустила глаза. При виде этого Аояма сглотнул слюну. Внутри у него что-то екнуло.

— Могу я спросить вас о балете? — слегка волнуясь, поинтересовался Аояма.

— Да. — Асами перевела взгляд на него.

— Вы написали, что получили травму…

— Да, это так.

— Должно быть, тяжело было бросать то, чем вы занимались всю жизнь? Если вам неприятна эта тема, мы ее закроем.

— Нет, ничего страшного. Думаю, сейчас я в состоянии говорить о чем угодно вполне спо-койно. Наверное…

Произнеся слово "наверное", Асами грустно улыбнулась. При виде этой улыбки Аояма снова почувствовал, как внутри у него что-то екнуло. Это была улыбка одинокого человека, вобравшая в себя все несбывшиеся мечты и стремления и словно лишенная чувств и даже сознания.

— Простите, возможно, вам покажется резким то, что я скажу, но в своем эссе вы написали, что, когда разрушилось все, что вы считали главным в жизни, для вас это было равносильно тому, как принимают неизбежность смерти. По-моему, так…

— Да, я так написала.

Асами Ямасаки напряженно смотрела на Аояму, и во всем ее облике словно читалось: "Что же собирается этим сказать тот человек?" Затравленный взгляд, решил Аояма. Будь мы ближе друг к другу и только вдвоем, ни за что не смог бы сохранить самообладание, если бы она смотрела на меня такими глазами и говорила о чем-либо жизненно важном…

— Меня это очень поразило.

— Да, — тихонько вымолвила Асами в ответ и закрыла глаза.

— Думаю, каждый из нас в немалой степени пережил нечто подобное. Что-то рушится и уже никогда не станет прежним, но тут, как ни борись изо всех сил, ничего не поделаешь. Поэтому, чтобы жить дальше, остается только принять случившееся. Мне кажется, это зовется раной. Но то, как об этом написала столь молодая женщина, как вы, как точно вы использовали метафору о неизбежности смерти, меня изумило. Это прозвучит странно, но я решил, что человек, думающий так, очень серьезно относится к жизни.

Ёсикава легонько ткнул пальцем в бедро Аоямы, закончившего свою речь. Наверное, имеет в виду, что красиво сказал, подумал Аояма. Асами глубоко вздохнула:

— Я очень долго страдала. Пока что так и не нашла, чем можно заменить балет. Мне с трудом хватало сил на то, чтобы просто прожить один день. Родители и друзья говорили, что только время сможет расставить все по местам. Я тоже так думала и мечтала о том, чтобы время поскорее прошло, пока буду пребывать в этой зимней спячке. Однако в итоге оказалось, что просто бездействовать, изнемогая от звука секундной стрелки часов "тик-тик-тик-тик", — это тоже мучительно, это все равно что покориться и оставить всякую надежду. Наверное, смерть — это самое страшное в нашей жизни. Так вот мне показалось, что это равносильно тому, как мы принимаем ее неизбежность.

— Как она тебе? — тут же спросил Аояма, как только Асами Ямасаки покинула конференц-зал.

Ёсикава как раз только что передал своей служащей, что они сделают пятнадцатиминутный перерыв.

— Спрашиваешь, как она мне… — сказал Ёсикава и, порывшись в кармане, вынул оттуда нераспечатанную пачку "Ларк Милдс", неторопливо вынул сигарету и прикурил.

— Жутко волнительно. Пожалуй, это впервые за несколько лет, чтобы я захотел покурить после встречи и беседы с девушкой, — с этими словами Ёсикава посмотрел на Аояму и резко выдохнул табачный дым. — Я сдаюсь. Ну ты сказанул на самом деле! Что до этого, что сейчас. "Я подумал, что человек, написавший такое, очень серьезно относится к жизни…" Такие вещи не говорят на обычном собеседовании, не так ли?! Я аж рот открыл от удивления!

— Я действительно так подумал, — возразил Аояма. — Я очень давно не испытывал ничего подобного в отношении молодежи, не только девушек.

— Определенно она очень серьезная. Но что-то меня настораживает.

— Настораживает?

— Да, даже не знаю, что именно.

Последующая часть собеседования проходила без энтузиазма. Злясь на усталость и откровенно скучающего Аояму, Ёсикава выкурил всю пачку "Ларк Милдс". Мысли Аоямы все время были заняты только тем, как же ему наедине встретиться с Асами Ямасаки.

Аояма вернулся домой на час раньше обычного. Он принес с собой восьмимиллиметровое видео с записью кинопробы и хотел скорее посмотреть его в одиночестве. Приходящая домохозяйка Риэ-сан колдовала на кухне.

Видимо, встретиться с Асами Ямасаки, запечатленной на пленке, получится только после ужина. Сигэ еще не вернулся из школы. На часах шесть часов вечера, а Сигэ приходит не раньше семи. Придя домой, набросится на пищу, как голодный лев, и поэтому просмотр видео, как ни крути, придется отложить на потом.

Прежде еще немного поговорю с ним, а потом думаю показать Сигэ видео. И с настоящей Асами Ямасаки тоже нужно его познакомить.

— Сигэ-тян так поздно возвращается, — обернувшись, заметила Риэ-сан, занятая чисткой картофеля. — Дни стали короче, и в половине шестого уже темно. Наверное, стоит ему немного пораньше приходить домой.

Аояма, сидя за кухонным столом, читал вечернюю газету. Кухня в этом доме благодаря стараниям Рёко была чрезвычайно функциональной, но в то же время очень уютной и днем куда более тихой, чем гостиная. Особенно Рёко уделяла внимание освещению. В небольшую дверь, ведущую в сад, и в окно перед столешницей были вставлены немалые стекла, поэтому солнечного света здесь было больше, чем в остальных комнатах.

— Все нормально! В его возрасте много разных дел: встречи с друзьями и прочее.

— Однако в последнее время так много беспредела на улицах. Я тоже, когда возвращаюсь домой, стараюсь по возможности идти по освещенной местности. В темных скверах и парках собираются толпы старшеклассников, и прямо-таки жутко становится.

— Говорит, если на него нападут, он убежит. Он в этом деле довольно прыток.

— Знаю, что прыткий. Но сейчас, похоже, можно купить и пистолет, и что угодно, разве не так? Говорят, любой человек может спокойно приобрести русский или китайский пистолет. Страшно!

— Об этом мы тоже говорим. Но ведь мальчишка в таком возрасте может, к примеру, встретить в поезде симпатичную девочку. Тогда на следующий день он ищет ее на платформе. И если ее нет, то он спокойно может прождать целый час. Да мало ли у них заморочек своих.

— Если такие приятные проблемы, то хорошо, конечно, и все же…

Риэ-сан готовила жаркое со сливочным соусом. Она частенько тушила или жарила что-нибудь. На это уходило время, но зато потом достаточно было немного разогреть — и сразу можно есть. Случалось, что ужин готовил Аояма. У него было заведено, что время ужина он проводит вместе с сыном. Каждый раз, когда Риэ-сан, удаляясь от столешницы, шла к холодильнику, Гэнгу, наблюдавший за ней через дверь, лаял. Так он заявлял, что проголодался. Ужин для Гэнгу готовила непременно Риэ-сан.

Аояма представил себе картину, как Асами стоит на кухне и Гэнгу лает, обращаясь к ней. Он вообразил все вплоть до фасона и цвета ее фартука. В первое время Гэнгу, наверное, будет недоверчиво лаять на незнакомого человека. Но месяца через три его лай изменится. Он превратится в лай, адресованный человеку, который его кормит. Если вспомнить об этих семи годах, то каких-то три месяца покажутся просто мгновением.

— Я так голоден, что умру сейчас, — с этими словами Сигэ появился дома в начале восьмого.

Смотря новости о том, почему же японские политики настолько испорчены, он съел четыре порции жаркого и сразу же засел в своей комнате, чтобы испробовать диск, позаимствованный у друга.

Аояма спохватился, что есть дело поважнее, чем просмотр телевизора. Нужно было создать благоприятный момент для встречи с Асами Ямасаки наедине. И как можно скорее. Аояма думал о том, стоит ли раскрывать ей всю правду.

Возможно, Ёсикава будет против. Ведь не скажешь ей о том, что кинопробу устроили для того, чтобы найти новую жену. Поэтому не лучше ли будет откровенно рассказать о чувствах, которые возникли после прочтения ее эссе и встречи с ней во время собеседования? И пускай такой способ знакомства отчасти заслуживает порицания, но в том, что эта встреча явилась шоком, нет ни капли лжи…

Так он размышлял, и сердце его учащенно билось.

У меня есть номер телефона Асами Ямасаки. Сейчас чуть больше восьми, и, пожалуй, еще через час вполне можно позвонить одинокой молодой девушке, не нарушая при этом этикета.

Когда Аояма сел на диван в гостиной, прихватив телефон, в груди у него так странно колотилось сердце, словно в далекие школьные годы, когда на железнодорожной платформе он замечал девочку, в которую был влюблен. "Так нельзя, перестань", — ворча на самого себя, Аояма взял бутылку и плеснул бренди в стакан. При этом среди всего, что стояло на полке, он выбрал самый дорогой "Гран Шампань". Главное — не слишком запьянеть, решил Аояма и ровно в восемь часов тридцать минут нажал кнопку вызова.

В восемь часов тридцать минут Асами Ямасаки была дома и подошла к телефону по первому звонку.

— Да.

Голос ее прозвучал гораздо ниже, чем на собеседовании, и Аояма решил, что она, наверное, дремала.

— Это продюсер Аояма, который присутствовал на сегодняшнем собеседовании.

В ответ на такое представление голос Асами Ямасаки изменился:

— Ах да. Большое вам спасибо за сегодняшний день.

Это снова был тот мягкий, но с металлическими нотками голос, который Аояма слышал в конференц-зале. Голос и впрямь был настолько зачаровывающим, что Аояма сразу же позабыл о его недавней неестественной метаморфозе в трубке. Он сильно волновался и решил сразу перейти к сути, стараясь говорить по возможности деловым тоном:

— Я хотел бы еще немного побеседовать с вами. Вы можете уделить мне время? Ёсикава, который был сегодня со мной, не придет, но недоразумений все равно не избежать, так что я думаю, мы могли бы увидеться днем.

— Да, я с радостью встречусь с вами.

— Когда вам удобнее?

— Когда угодно. Днем я совершенно свободна, и меня устроит любое время.

— Как насчет часа послезавтра, в четверг?

— Я не возражаю.

— Тогда давайте встретимся в… — произнеся название кафе в отеле-небоскребе в районе Ака-сака, Аояма ощутил себя на десятом небе от счастья и повесил трубку.

Сразу после этого, когда Аояма в прекрасном настроении осушал четвертый бокал бренди, раздался звонок от Ёсикавы.

— Прости, что звоню в такое время, но меня кое-что взволновало.

— Мне все равно, — слегка развязно ответил Аояма, мол, это твои проблемы.

— После собеседования я без всякой задней мысли позвонил в студию звукозаписи "Виктор". Возможно, ничего особенного, и она просто ошиблась, но директор отдела японской музыки по фамилии Сибата у них не работает.

— Что? — опьяневший от бренди Аояма на мгновение оторопел.

— По правде сказать, он сейчас не работает. Директор Сибата полтора года назад умер.

5

Аояма пришел в условленное кафе за сорок минут до договоренности. Днем раньше он заказал столик в кафе, расположенном в холле отеля-небоскреба в районе Акасака, на час дня. Пообедать же он собирался в ресторане на самом верхнем этаже и забронировал там столик у окна на тринадцать часов тридцать минут.

А не слишком ли это просто и вульгарно — обедать в ресторане на самом верхнем этаже? Пожалуй, более изысканным было бы, к примеру, поесть суши или насладиться густой похлебкой набэ в японской кухне в цоколе. А может, более стильно было бы выбрать не отельный ресторан, а пойти в город, скажем в какое-нибудь приличное бистро, или тратторию, или европейский ресторан высокой кухни.

Аояма только об этом и думал. И весь вчерашний день, и сегодня до полудня в офисе ему было совершенно не до работы. Сотрудники никогда прежде не видели, чтобы Аояма пребывал в такой прострации, и потому несколько человек поинтересовались у него: "Не больны ли вы? Может, вас что-то беспокоит? Не лучше ли показаться врачу?"

В дневные часы в кафетерии было многолюдно. До встречи оставалось еще сорок минут,

и Аояме пришлось стоя ожидать возле входа среди прочих посетителей, высматривающих, когда освободится столик. Окинув взором весь отель, Аояма удостоверился, что она не стоит где-нибудь в укромном уголке и не смотрит на него. Он был мужчиной средних лет, пребывающим в нервозном ожидании, оказавшись на месте встречи намного раньше условленного времени.

"Могу я высказать свое мнение? Ничего не поделаешь, ведь ты уже окончательно потерял голову, но все же. Я ничего толком не знаю, но что-то в ней настораживает. Это всего лишь мое предчувствие. Не думаю, что она солгала, но называть имя директора, который умер полтора года назад, — это по меньшей мере странно. Мне сказали, что причиной его смерти послужила сердечная болезнь, но, как бы там ни было, если она и впрямь сотрудничала с Сиба-той, она ведь не могла не знать о его смерти, не так ли?"

Так позавчера сказал Ёсикава во время телефонного разговора. Аояма не мог понять, почему из-за какого-то директора со студии звукозаписи Ёсикава с таким недоверием относится к Асами. Аояма не заметил, что сам уже утратил самообладание. "Возможно, мы волновались и сами что-то не так поняли. В любом случае меня это мало волнует!" — заявил он, на что Ёсикава кратко предостерег его: "Будь на чеку!" — и повесил трубку.

Аояму проводили к его столику, и он заказал чай со льдом. В кафетерии было включено отопление, и, кроме того, в огромное окно во всю стену, возле которого его посадили, так сильно светило солнце, что даже в пиджаке можно было вспотеть. К тому же у Аоямы пересохло во рту от волнения. Он оглядел другие столики: за первым сидела компания женщин среднего возраста. По всей видимости, это была встреча выпускников, или же приятельниц по спортивной секции, или членов какого-нибудь дамского клуба, собравшихся с разных районов. Они болтали практически хором, из-за чего стоял ужасный шум. Заметил несколько групп бизнесменов, обсуждающих за обедом торговые сделки. Внешний вид всех этих предпринимателей вполне отвечал стоимости их ланча в две тысячи иен, и одеты они были в соответствующие костюмы. Вероятно, когда долго ведешь переговоры, поедая параллельно ланч за две тысячи иен, выражение лица начинает походить на что-то среднее между вычурно цветущим и жалким, отхлебнув за один глоток полчашки поданного чая со льдом, подумал Аояма. В это время у входа в кафе показалась Асами. При виде ее сердце Аоямы чуть было не выпрыгнуло из груди. Сколько раз он сам для себя решал, что и в какой очередности должен говорить при встрече! И вдруг обнаружил, что все это разом покрылось белоснежной пеленой и вовсе растаяло. Какой стыд! Какой стыд! Ведь тебе сорок два года! Асами Ямасаки оглядела кафе. Наконец она заметила Аояму, улыбнулась и, плавно проскользнув между официанткой и официантом, спешно снующими с подносами, направилась прямо к его столику. Как и во время прослушивания, волосы ее были собраны сзади. Наряд ее

отнюдь не был кричащим, но в то же время и не столь скромным, чтобы раствориться в окружающей среде. Синее трикотажное платье, ярко-оранжевый шарф, замшевый жакет, черные колготки и светло-коричневые лодочки — образцовый костюм человека, который знает, что ему больше всего идет. Ну и, разумеется, образцовый стиль человека, который осознает, что своей внешностью выделяется из толпы.

— Простите, я немного опоздала, — с этими словами Асами села напротив Аоямы за столик.

Лучи солнца, проникающие сквозь кружевные занавески, освещали ее профиль. Она в десятки раз красивее, чем показалась в том полупустом и плохо освещенном конференц-зале, подумал Аояма.

— Нет, это я пришел намного раньше, чем мы условились. Просто мой офис совсем близко отсюда, — возразил Аояма, но взглянуть прямо в лицо Асами не смог.

Он не понимал, куда ему лучше смотреть при разговоре. Позор! Веду себя как старшеклассник. Таким даже Сигэ не увидишь! Аояма неоднократно старался заглянуть в лицо девушки, но каждый раз при этом его охватывало такое страшное напряжение, что он не мог дышать и в конце концов махнул рукой. Если вести беседу, не глядя в глаза собеседника, наверное, можно вызвать подозрения, переживал Аояма. Она решит, что я какой-нибудь ненормальный интроверт.

— Я очень рада, что мы снова встретились. Асами Ямасаки заказала лимонад и, слегка

повернув свое печальное, четко очерченное лицо, улыбнулась Аояме. То ли оттого, что лицо ее освещалось яркими лучами солнца, а может, потому, что она очень спешила, боясь опоздать, щеки ее слегка покраснели. Аояма вспомнил, как во время прослушивания у него возникло ощущение, словно расстояние от того, что зовется душой, до кожи ее лица ничтожно мало. Ее мимика была очень убедительной. Иными словами, если она улыбалась, то выглядела абсолютно счастливой, и возникало чувство, как будто вся ее душа просвечивает сквозь тонкую белоснежную кожу лица. Аояма решил, что начнет разговор, буквально только на мгновение заглянув в глаза Асами, и сразу отведет взгляд. Ему пришлось уговаривать себя, чтобы не бегать глазами по сторонам. Буду подпирать подбородок правой рукой, решил Аояма, хотя вот так дрожать от напряжения очень утомительно, но в то же время приятно. Пожалуй, со мной такое впервые в жизни.

— Да. Сегодня я особо не собираюсь задавать вам какие-либо специальные вопросы, так что расслабьтесь, пожалуйста, — сказал Аояма, а про себя подумал: по-моему, расслабиться нужно тебе самому.

— Хорошо, — кивнув, своим особенным голосом ответила Асами Ямасаки. Не низким, не сиплым и не особенно высоким, а просто голосом, который словно обволакивает нервы и словно содержит в себе живительную влагу.

— Я подумал, что мы могли бы перекусить и заодно поболтать, побеседовать о разных вещах. Я планировал, что пообедаем мы в ресторане на самом верхнем этаже отеля, но там подают мясо. Вы ведь не против мяса?

— У меня нет никаких возражений. Я ем все.

У Аоямы сильно вспотели ладони. Он случайно обтер их о колени брюк. В этот самый момент произошло нечто действительно странное. В кафе появился юноша в инвалидной коляске в сопровождении женщины, которая, судя по всему, была его матерью. Юноша выезжал из-за спины Асами, минуя столик Аоямы. Весело беседуя с той женщиной, он слегка обернулся и увидел лицо Асами. В то же мгновение юноша оцепенел от ужаса и попытался встать с инвалидной коляски. Женщина попеременно смотрела то на сына, то на Асами и поинтересовалась у юноши, не случилось ли чего. Тот побледнел, однако отрицательно замотал головой, а потом снова направился в самый дальний угол кафе. Юноша весь сжался, словно испугавшись чего-то, и старался ни при каких обстоятельствах не смотреть в сторону Аоямы и его спутницы. Выражение лица Асами все это время оставалось неизменным.

— Вы знакомы? — спросил Аояма.

Асами Ямасаки отрицательно покачала головой, словно говоря при этом: "Странно, но я совершенно не узнаю этого человека и совсем не понимаю, почему он так удивился при виде меня". Что ж, скорее всего, парень просто обознался, решил Аояма. Он по-прежнему ничего не знал об Асами Ямасаки и не пытался ничего узнать. О словах Ёсикавы "будь начеку" он тоже не вспоминал.

— Пожалуй, я впервые ела такое вкусное мясо. Правда вкусно.

В ресторане на самом верхнем этаже они заказали паштет на закуску и стейк "Шатобриан" из мраморной говядины "Кобе" в качестве главного блюда. Что касается вина, то Аояма выбрал бургонское красное. Асами мелкими глоточками попивала вино, мило поддерживала беседу и съела свою порцию без остатка. Аояма, немного раскрепощенный вином, получал удовольствие от всего этого. Как и что она говорила, как пила вино и ела мясо при помощи вилки и ножа — все в ней было ему приятно. Такую девушку встречаю впервые, подумал Аояма.

— Я хочу спросить, вы что, пригласили меня сегодня только для того, чтобы я вкусно поела и поговорила с вами?

— Именно так.

— Несколько дерзко, но, пожалуй, это лучшее предложение в моей жизни.

— Если вы восприняли это так, я тоже очень рад.

— Вы часто бываете в этом ресторане?

— Не то чтобы часто, но по сравнению с другими местами это, как бы получше выразиться, более существенное.

— Существенное?

— Среди прочих много ресторанов, которые гордятся тем, что у них прекрасный вид из окна, красивый интерьер или лучшее местоположение в Токио, а вот вкус еды для них второстепенен.

— Вот оно что…

— В этом ресторане все иначе. Потому что здесь стараются, чтобы ты поел вкусного мяса

и по возможности в непринужденной обстановке.

— Поэтому так вкусно, да?

— Вот именно.

— В таких ресторанах, наверное, много важных людей?

— Важных людей?

— Иными словами, людей, которые имеют положение в обществе.

— Имеете в виду богачей?

— Да, людей, у которых есть и деньги, и власть.

— Я не считаюсь важной персоной, хотя и бываю в этом ресторане. И отнюдь не все богачи что-то из себя представляют.

— Я выросла в крайне простой семье, и отец мой был обыкновенным служащим в рядовой фирме. Если мы куда-то выбирались семьей за покупками или же отправлялись в редкое путешествие, то могли позволить себе только ресторанчик собая, где подают гречишную лапшу, или семейный ресторан. Я всегда думала, что в такие ослепительные рестораны, о которых пишут в журналах, наверняка ходят только очень важные люди.

— Как вам сказать… Япония определенно стала страной богачей при странных обстоятельствах. Теперь люди могут себе позволить есть то, что в прежние времена видели только на фотографиях, но это вовсе не показатель высокого статуса. Это звучит странно, при том что я сам иногда вот так, как сейчас, питаюсь здесь, но мне в действительности гораздо больше подходит собая. Несомненно, мясо в этом ресторане очень вкусное. Однако мне всегда кажется, словно я здесь не ко двору, и я ничего не могу с собой поделать.

— Возможно, то, что я собираюсь сказать, ужасно неприлично.

— Что же это?

— Со мной впервые говорят вот так, как вы.

— Что вы имеете в виду?

— С так называемым миром искусства — миром кино и телевидения — я пусть немного, но все же знакома. Однако никто не говорил со мной так, как вы. Мне не выразить своих мыслей, но, если коротко, все они ужасно высокомерны и хвастливы.

— Но у них, возможно, нашлось бы немало искренних оправданий. Между тем это я должен признать, что впервые встречаю такую девушку, как вы.

— Впервые? В каком смысле?

— Что ж… Вы ведь являетесь той, кого в просторечии называют актрисой в зародыше. Возможно, это прозвучит невежливо, но такая девушка должна быть привычной к подобным местам. Сейчас так называемых будущих актрис значительно больше, чем в прежние времена. Они работают журналистками и ассистентками на телевидении, снимаются в рекламе, на фото в журнал и даже в фильмах для взрослых… В общем, работы для них, видимо, все больше и больше. Поэтому актерских агентств тоже развелось предостаточно. Однако истинное предназначение актрисы — это ведь по большому счету только кино. А количество снимаемых фильмов заметно уменьшается по сравнению с прежними временами. Короче говоря, настоящих актрис практически нет, в то время как число актрис в зародыше ненормально растет. Соответственно, вокруг них роем кружат мужчины. Среди девушек, которые подолгу остаются в статусе так называемых актрис в зародыше, немало вконец испорченных, которые, сами того не замечая, — как бы это лучше выразиться — ведут низменный образ жизни. Для них вполне естественно, чтобы их угощали в дорогих ресторанах, чтобы мужчины сами бегали за ними, добиваясь их внимания. В такой атмосфере они живут. Я по роду своей деятельности связан главным образом не с художественными картинами, а с документальными и рекламными фильмами и потому не столь часто встречаюсь с будущими актрисами. Тем не менее я часто вижу этих низких, жаждущих всего и сразу, окончательно испорченных девиц.

— О, мне кажется, я понимаю, о чем вы. Это ужасно, не так ли?

— Ямасаки-сан, вы не такая! В вас нет ни капли низости!

— Вы правда так думаете? Мне это очень приятно.

Аояма по-настоящему давно не обедал с женщиной, обедом с которой он был бы настолько доволен. Асами Ямасаки показалась ему еще более кроткой и естественной, чем он себе представлял. Особенно его привели в восторг слова, сказанные ею в тот момент, когда они выходили из ресторана.

— Надеюсь, что не прошу у вас слишком многого, но я всегда все делала одна, и у меня даже нет никого, с кем бы я могла посоветоваться. И что касается звукозаписывающей компании "Виктор", то с господином директором мы в действительности никогда и не виделись. Просто у нас есть общие знакомые. Сегодня я все время думала о том, как здорово было бы иметь возможность время от времени 1 обратиться к вам за советом. Разумеется, исключительно в удобное для вас время. Я постараюсь ни в коем случае не надоедать вам. Мы могли бы встретиться в любом месте, будь то хоть самый скромный семейный ресторан, или только поговорить по телефону. Определенно этим я доставила бы вам беспокойство, поэтому звонить сама не стану. Но в моей жизни правда нет ни одного взрослого мужчины, с кем бы я могла искренне поделиться…

Когда, выйдя из ресторана, они стояли перед лифтом, Аояма протянул ей свою визитку с номером телефона фирмы. Асами Ямасаки приняла ее, готовая почти что обнять Аояму в знак признательности.

— Ничего приятнее со мной не случалось, — поблагодарила она.

Со мной тоже, подумал Аояма. Ему казалось, что он вот-вот выпорхнет из окна в фойе с лифтами и легко полетит над домами и улицами Токио, простирающимися внизу.

— Я был поражен. В наше время встретить такую кроткую и хорошую девушку — это большая редкость!

Вернувшись в офис, Аояма сразу позвонил Ёсикаве. Он по возможности достовернее передал ему содержание своей беседы с Асами Ямасаки в ресторане. Аояма смог вспомнить практически все, о чем они говорили. Он заметил, что разговаривает с Ёсикавой очень взволнованным голосом.

— Как бы там ни было, она очень скромна во всем. Хотя, возможно, именно поэтому в актрисы она не годится. Речь поставлена хорошо.

— Ах вот как… — прохладно ответил Ёсикава. — Боюсь, что испорчу тебе настроение. Прости, но в этой девушке и впрямь есть что-то странное! Тебе действительно кажется, что кинопроба была ее истинной целью?

— Разумеется, — ответил Аояма и ощутил

некоторое раздражение по отношению к Ёсикаве.

Что тут поделаешь, если Ёсикава ничего не понимает?! Все потому, что он не обедал вместе с ней. Возможно, Ёсикава просто ревнует. Ведь это я познакомился с лучшей девушкой, превосходящей все ожидания. Может, ему не нужны мои внутренние переживания…

— Кстати, я тут еще кое-что узнал об этом директоре из компании "Виктор". Во второй половине семидесятых Сибата выпускал реальные хиты, и, похоже, ему здорово доверяли в творческих кругах. Но о нем ходят разные дурные слухи, связанные с девушками. В том, что директор звукозаписывающей компании лично продюсирует певиц и актрис, нет ничего удивительного, и то, что директора и продюсеры лапают девочек, тоже не редкость. Вот только прошло лет семь-восемь с тех пор, как Сибата практически потерял былое влияние, а продюсировал он только для того, чтобы заманивать девочек. Похоже, и у фирмы тоже были проблемы из-за этого. Конечно, такие типы есть в любой компании, но ты говорил с ней о Сибате?

— Конечно. Ёсикава, послушай меня внимательно! Она была знакома с ним только косвенно, через своих друзей, и в действительности никогда не встречалась с типом по фамилии Сибата.

— Вот как?

— Значит, этот Сибата был крайне похотливым и именно поэтому трудоустраивал многих актрисок?

— Ну да.

— Но она не имела к нему никакого отношения! Поэтому о его смерти она не знала. И, видимо, никто другой в этой компании не знал о ее косвенном знакомстве с Сибатой.

— Хм, — отозвался Ёсикава. Аояма почувствовал, что его раздражение

в адрес Ёсикавы все нарастает. Особенно его задело выражение "лапать девочек". Аояма представил, как надменный мужчина средних лет с лоснящимся от жира лицом тянется рукой к плечу Асами Ямасаки и, улыбаясь, шепчет ей: "Ты ведь все поняла, правда? Ну давай, давай, хорошая девочка…" У него возникло отвратительное, почти тошнотворное ощущение.

— И еще кое-что, — прохладным тоном сказал Ёсикава. — Ее семья, живущая в Сугинами, переехала два года назад, и сейчас их нигде нет. Еще предстоит финальный отбор на роль в фильме, и поэтому я поручил своей подчиненной связаться с ними, чтобы подтвердить данные. Но их нет.

— Бывает, что люди переезжают. Что в этом такого?! — раздраженно спросил Аояма.

Почему ты шаг за шагом продолжаешь искать в ней какие-то изъяны?..

— Ты прав, в этом нет ничего такого. Однако поспрашивали соседей, и никто не знает, куда они переехали. Ведь когда люди переезжают, они всегда сообщают, куда пересылать почту, если вдруг что-то придет на старый адрес, не так ли? Так вот ничего такого нет.

— Может, у них возникли какие-либо обстоятельства…

— Возможно, — многозначительно произнес Ёсикава.

— Ёсикава, я понимаю, что ты очень переживаешь за меня, но я уже все решил. Честно сказать, фильм меня больше не интересует и до всех остальных девушек мне тоже совершенно нет дела!

— Подожди-ка!

— Конечно, я понимаю, что нельзя останавливаться на полпути. Так что ты мне скажи, что я должен делать. Что касается приблизительного проекта картины, то имей в виду, что ту документальную историю, на которую когда-то давно получил права, я предоставлю бесплатно. Несмотря на это, необходимо будет добиться согласия от немецкой студии, и этим тоже займусь я. Однако думаю, что уже смог достичь поставленной цели и получить даже больше, чем ожидал. И мне хотелось бы, чтобы ты искреннее радовался за меня! Кроме того, раз в самом фильме я больше не заинтересован, то хочу отстраниться от его создания. Ты меня понимаешь?

Ёсикава молчал какое-то время. Потом прокашлялся, глубоко вздохнул и заявил еще более прохладным тоном:

— Послушай, меня тоже по большому счету уже не занимает этот фильм! Выслушай меня спокойно. С ним я разберусь сам. Нет проблем! Меня волнуешь ты. Кто знает, возможно, все так, как ты думаешь, и в смерти этого директора Сибаты и в таинственном переезде ее семьи нет ничего особенного. Наверняка так и есть. И все же я беспокоюсь. Знаешь, из-за чего? Прежде всего потому, что нет ни одного человека, кто знал бы девушку по имени Асами Ямасаки. Ладно, думаю, что я напрасно сую нос не в свое дело и излишне пекусь о твоем будущем. Но признаюсь тебе, у меня нет ни капли зависти по поводу того, что такой же мужик средних лет, как и я, отхватил себе красивую девочку. Понятно тебе? Честно, мне все равно.

— Понятно, понятно! — ответил Аояма и в этот момент вспомнил странный случай с юношей в инвалидной коляске, произошедший в кафетерии, где они встречались с Асами Ямасаки. Однако защитные функции его организма уже были подчинены чрезвычайно приятному чувству совершенства, полученному от общения с Асами. Время, проведенное с ней, доставило ему наслаждение, о котором он даже не мечтал, и потому оценка девушки была определена степенью этого наслаждения. Аояма автоматически отвергал любые подозрения в адрес Асами, сам того не замечая. Эпизод с юношей в инвалидной коляске сразу же стерся из его памяти. И обо всем, что говорил Ёсикава, он практически тоже забыл.

— Что же, волноваться не о чем, но я все же тревожусь. Ты потерял голову. И я думаю, что в этом тоже нет ничего плохого. Правда. Я ничуть не иронизирую. Нужно радоваться жизни. Но я придерживаюсь того принципа, что жизнь не настолько проста. И меня настораживает, что такая девушка смогла остаться нетронутой и то, что она слишком близка к совершенству, чтобы все это было правдой. Меня настораживает и то, что мы не знаем ее адреса. Она ведь не звезда такого уровня, чтобы, к примеру, бояться скандалов. Пообещай мне только одно. Наверняка ты сообщил ей свой телефон, так ведь? Интуиция мне подсказывает, что она сама с тобой свяжется. И если она тебе позвонит, будь осторожен. И хотя бы неделю сам не звони ей.

Однако прошла неделя, но Асами Ямасаки никак не выходила на связь. Аояма следовал наставлениям Ёсикавы и решил взять паузу еще на неделю. Скорее его останавливало даже не мнение Ёсикавы, а то, что ему, как мужчине, было крайне неудобно звонить сразу же после знакомства. Все это время Аояма думал только об Асами. Подчиненные в офисе, Сигэ и Риэ-сан то и дело спрашивали, не заболел ли он. Он похудел на три килограмма.

На пятнадцатый день с разрешения Ёсикавы Аояма позвонил Асами Ямасаки.

— Ах, слава богу. Я думала, вы уже не позвоните, — словно млея от счастья, вымолвила подошедшая к телефону Асами.

6

— Возможно, вы подумаете, что за навязчивая девушка, раз говорит такое, но я все это время ждала вашего звонка.

Казалось, этот голос и слова одно за одним, словно капли, просачиваются через телефонную трубку и проникают из уха прямо в мозг, обволакивая каждый нерв.

И почему только я послушал Ёсикаву и делал вид, что могу продержаться целых две недели? Эта девушка все время ждала моего звонка.

У Аоямы онемела спина. Он чувствовал, как по телу разливается нечто сладостное, как это бывает, когда пьешь по-настоящему вкусное вино или коньяк. Перед глазами у него возник образ Асами, глубокой ночью сидящей, обхватив колени, в полном одиночестве в ожидании его звонка. В груди защемило.

— Я был занят и никак не мог позвонить. Аояма говорил, стараясь извлекать слова из

своего горла, так чтобы голосовые связки не дрожали.

— Я все понимаю. Я так и думала, что вы, наверное, очень заняты. Я ведь плохо себе представляю вашу работу.

Аояма никак не мог подобрать нужные слова. Будь сейчас перед его глазами Асами, он наверняка обнял бы ее за плечи.

— Ну, так у вас все хорошо? — спросил Аояма и сам про себя подумал: что за бестолковая фраза…

— Да, все нормально.

— Простите, я виноват, что не мог позвонить.

— Нет, ну что вы. Мне достаточно уже того, что мы смогли вот так поговорить с вами.

Асами ненадолго замолчала, и в трубке послышался печальный вздох.

— Если сможете, позвоните мне снова, пожалуйста.

— Я ведь дал вам свою визитку? Вы могли бы позвонить мне на работу.

— Правда можно?

— Правда можно! А что, если нам снова пообедать или поужинать вместе?

— Ух ты, я с радостью!

— Когда у вас свободный вечер?

— В понедельник, среду, пятницу и воскресенье я не работаю вечером.

— Тогда как насчет среды на следующей неделе?

— Я не возражаю. С нетерпением буду ждать нашей встречи.

Повесив трубку, Аояма сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Он почувствовал, что мышцы его лица растянуты в улыбке. Голос и слова Асами десятки раз снова и снова звучали в его голове.

— Отец, что с тобой происходит в последнее время? — спросил Сигэ, когда они сели ужинать и смотреть игры НБА по телевизору.

Дело было накануне второго свидания с Асами Ямасаки. На ужин Риэ-сан приготовила клецки сюмай из креветок, жаркое никудзяга и овощной суп. Из НБА играли "Чикаго Буллз" и "Орландо Мэджик".

— О чем это ты?

В левой руке Аояма держал бокал с пивом, в правой — палочки хаси, а глаза уставились в телевизор. Однако за минуту пива в бокале не уменьшилось даже на сантиметр, сюмай на кончиках хаси совсем остыл и, казалось, вот-вот упадет, а взгляд, хоть и был устремлен на телеэкран, но отнюдь не следил за движениями Майкла Джордана и Анферни Хардуэя. Иными словами, Аояма пребывал в полной прострации и думал только об Асами.

— Ты еще спрашиваешь, о чем это я? Ты даже баскетбол не смотришь. Витаешь где-то в облаках!

— Неужели?

Что-то не лезет ничего, подумал Аояма и положил в рот сюмай.

— Странный ты какой-то! Не ешь толком, глаза в одну точку. Может, тебе сходить в больницу?

— Нет, я не болен! Не волнуйся.

— Взрослый человек может говорить так и даже не понимать, что болен. Я видел такое в кино. "Пробуждение" с Робертом Де Ниро или "Человек дождя" с Дастином Хоффманом. Человек словно находится в рассеянном состоянии. Но это несомненно болезнь! Иногда мозг разрушается, становится как губка. В общем, бывает по-разному…

— Губка?

— Ведь это еще, кажется, называют старческим слабоумием. Есть такой вирус, который пожирает человеческий мозг, и тогда он становится похожим на губку или пемзу. Похоже, это очень страшно.

— Я смотрю, ты в этом разбираешься.

— Я ж тебе говорил раньше, что мне очень нравилась биология. Ты все-таки сходи в больницу.

— Интересно, а это самое старческое слабоумие можно вылечить, если пойти в больницу?

— Наверное, современная медицина пока бессильна.

— Выходит, к врачам обращаться бесполезно, не так ли?

— Я не согласен! Я пока еще только в первом классе старшей школы, и если мой отец превратится в Человека дождя, мне будет некогда постоянно и всюду сопровождать его.

Сигэ говорил это с таким серьезным видом, что Аояма не смог сдержать улыбки. Сделав глоток пива, он задумался, стоит ли обо всем рассказать Сигэ или нет. В любом случае рано или поздно ему придется это сделать. На телеэкране "Буллз" наращивали свое преимущество. Дэннис Родман, волосы которого были выкрашены в зеленый цвет, подобрал мяч. Майкл Джордан красивым проходом проник в чужую зону и, блокированный тремя защитниками, отдал пас. Скотти Пиппен блестящим броском завершил атаку.

Возможно, за этим столом совсем скоро будет сидеть и Асами Ямасаки. Нужно сообщить об этом Сигэ, и вопрос только в том, как скоро. Кто знает, быть может, именно сейчас подходящий для этого момент. К тому же если не рассказать сейчас, то потом придется лгать Сигэ по поводу свидания.

Так, поразмыслив, Аояма решил начать разговор:

— Я хочу признаться тебе. Та встреча была не по поводу кинопробы. Я солгал, что это по работе.

Сигэ перестал есть и с напряженным видом слушал.

— Сколько ей лет? — спросил он после того, как Аояма в целом завершил свой рассказ.

— Двадцать четыре, кажется.

— Такая молодая?

— Да, молодая.

— По возрасту она больше подходит мне, чем тебе. Это нормально? Она ведь наверняка красивая.

— Что значит "нормально"?

— Она тебя не обманывает?

— Мы с ней только познакомились. Завтра вместе ужинаем, но это будет пока наша третья встреча.

— Нынешние девушки опасные. За некоторыми стоит якудза, например. С моими одноклассницами совершенно невозможно общаться. Сегодня молодые девчонки лет пятнадцати разбираются во всем. Они совсем не те, что были во времена твоей юности.

— Ты считаешь, я никому не могу понравиться?

— Нет, я так не считаю! Просто ты сейчас не в себе. Посмотришь на моих одноклассниц — какие-то хитрые и коварные. Может, дело в сумасшедшем объеме информации, но порой даже я их не понимаю. Тут одну девчонку, на год старше меня, выгнали из школы, так как узнали, что она работала в садомазо-клубе. Представляешь? Я даже, несмотря на языковую проблему, всерьез подумываю найти себе взрослую красивую девушку из какой-нибудь страны типа Казахстана.

— Казахстана?

— Почему нет? Там много красоток, и по складу характера они, кажется, очень хорошие.

— И ты тоже задумываешься о всех этих вещах?

— Я тебе как-то говорил, что у меня в классе практически нет симпатичных девчонок. И ты еще тогда сравнил красивых девушек с жуками-оленями, помнишь?

— Ну да.

— Так вот красотки с хорошим характером встречаются в природе в сотни раз реже, чем жуки-олени. Они скорее как ириомотская кошка, или японская исполинская саламандра, или красноногий ибис.

По телевизору начиналась ответная атака "Орландо Мэджик". Хардуэй принес своей команде три очка.

— В любом случае я хочу и тебя с ней познакомить, — сказал Аояма.

— Уж я-то ее проверю! — все с тем же серьезным видом заявил Сигэ. — Думаю, мне лучше удастся разглядеть истинную сущность этой девушки. И не только потому, что мы ближе друг к другу по возрасту. Просто ты сейчас совершенно потерял голову.

Местом встречи был тот же кафетерий в отеле, что и в прошлый раз. Условились на шесть часов вечера. Аояма прибыл на двадцать минут раньше, Асами Ямасаки пришла за пять минут. Волосы гладко зачесаны назад, мягкий свитер, кожаный жакет перекинут через левое предплечье, свободные расклешенные брюки. Продуманный и совершенно безупречный стиль для вечера, подумал Аояма. Как и прежде, Аояма был без ума от этой девушки, но он несколько раз прокрутил в голове то, что надумал после разговора с Сигэ. Ему необходимо понемногу разведать что-либо о личной жизни Асами Ямасаки. За ужином подадут алкоголь, и потому Аояма решил расспросить ее до этого. Он вовсе не считал, что за ней стоит якудза. А если и так, то у него имеется несколько влиятельных друзей, начиная с Ёсикавы. Просто Аояма осознал, что он, как верно заметил Сигэ, уже далеко не молод.

Это видят и другие, и понимаю я сам. Без сомнения, я влюблен в нее. Она так обрадовалась моему звонку, каждый раз наряжается для нашей встречи, с губ не сходит улыбка. Не думаю, чтобы она меня обманывала, но вполне возможно, что у нее совсем иные намерения. Ко-

роче говоря, что, если во мне она видит скорее не мужчину, а советчика, на которого можно положиться?

Так, немного успокоившись, размышлял Аояма накануне их встречи.

— Я выпью пива, а что будете вы, Ямасаки-сан?

Оказавшись за столом, Асами смущенно опускала глаза и застенчиво улыбалась. Ее мимика говорит о том, что она никак не может совладать со своей радостью и стыдится этого. Если это игра, то эта девушка — гениальная актриса, решил Аояма.

— Я тоже пиво.

Ответив, она вновь опустила глаза и, слегка покачав головой, рассмеялась.

— Что такое? Что вас рассмешило? — спросил Аояма, подумав при этом: надо же, какой приятный смех.

— Я и не думала, что мы снова вот так встретимся. Не могу скрыть свою радость. Простите, что я так развеселилась.

Принесли пиво, и в тот момент, когда они слегка чокнулись бокалами, Аояма решил озвучить то, что не давало ему покоя все это время.

— Для ужина сегодня я выбрал итальянский ресторан, но это очень популярное место и почти всегда забито посетителями. Я забронировал столик на половину восьмого. Как ваш желудок? Потерпит до этого времени?

— Да, конечно.

— Ямасаки-сан, с вашими родными все в порядке?

Когда Аояма спросил об этом, с лица Асами исчезла улыбка и губы ее напряглись. Аояма тут же вспомнил слова Ёсикавы: "…Кто знает, возможно, все так, как ты думаешь, и в смерти этого директора Сибаты и в таинственном переезде ее семьи нет ничего особенного. Наверняка так и есть. И все же я беспокоюсь. Знаешь, из-за чего? Прежде всего потому, что нет ни одного человека, кто бы знал девушку по имени Асами Ямасаки…"

Неужели ложь столь желанной мною женщины, которую я еще и не целовал, да что там, до которой еще даже не дотронулся, открылась на такой ранней стадии отношений? Если она так напряглась при одном лишь упоминании об ее родных, выходит, меня и впрямь водили за нос?

— Я не хочу иметь секретов от вас и потому расскажу все как есть.

Асами Ямасаки изменилась в лице, и Аояма сконцентрировал все свое внимание на ней. Его сердце так учащенно билось, что казалось, это заметно даже через костюм. Ничего вокруг он не видел.

— Своего детства я совсем не помню. После того как мои родители развелись, я жила в доме маминого старшего брата. Помню только, что надо мной там по-настоящему страшно издевались. Жена моего дяди была жестокой женщиной. Если я расскажу об этом, то боюсь, что наверняка испорчу вам настроение. Ужасно печальная и мрачная история. Но это правда, и я прошу вас терпеливо выслушать меня. Зимой меня заставляли принимать холодные ванны, и я заболела пневмонией. Однажды она ударила меня головой об оконное стекло, и я порезала шею. Еще как-то раз она столкнула меня с лестницы, и я сломала ключицу. В детстве у меня постоянно где-нибудь были раны или ушибы. А когда пошла в школу, доктор очень волновался, что я совсем погибну, и я переехала жить к матери. Мама повторно вышла замуж. Ее новый муж… Он вроде как стал мне отцом, но я и сейчас не считаю его отцом, только одно название.

Асами Ямасаки ненадолго замолчала. Она словно собиралась с силами, чтобы продолжить рассказ. Все, о чем она говорила, было столь неожиданно, что сердце Аоямы билось все сильнее.

— У меня больше не было ран и ушибов, но мамин новый муж откровенно заявил мне: "Я тебя ненавижу. Когда вижу твое лицо, мне кусок в горло не лезет. Когда смотрю на тебя, меня просто колотит и хочется тебя убить. От тебя исходит противный запах. Поэтому ты будешь сидеть в своей комнате. И есть будешь там же". Вернувшись из школы, я сразу же шла к себе в комнату. Там проводила весь день и спала тоже там. Мне не было все равно, однако я помню, о чем думала тогда. Мне казалось, что такова и есть жизнь. Мать не пыталась меня защитить и даже не извинялась за него. Это покажется странным, но, если подумать сейчас, тот факт, что мать не просила у меня прощения, был для меня спасением. Благодаря этому, как бы это сказать, я стала сильнее, что ли. Мне пришлось стать сильной. Я думаю, если бы мама повторяла мне "прости", наверное, я страдала бы еще больше. Даже не знаю почему, но это так. С мамой мы и сейчас иногда встречаемся за чашкой чая, но когда-то моя мать — а она у меня пьющая — предлагала мне выпить вместе с ней. Дело в том, что мамина мама, то есть моя бабушка, очень любила алкоголь. Она разводилась раз семь. Мама говорила, что мечтала прожить совсем иную жизнь, но не смогла.

Увидев, как глаза Асами Ямасаки наполняются слезами, Аояма почувствовал давящую боль в груди. Ему казалось, словно его сжимает невидимый корсет. Девушка с силой прикусила губу, смахнула слезы и возобновила рассказ:

— Как говорила мама, она представляла, что ее собственная жизнь будет отличаться от жизни ее матери, но ей не хватило сил. "Делать людям добро — в этом и есть сила. Поэтому, Асами, ты должна во что бы то ни стало обрести эту силу, — наказывала она мне. — Вот только, как обретают эту силу, я не знаю. Среди всех, кого я встречала за свою жизнь, по-настоящему сильными, способными приносить добро другим были те люди, у которых есть профессия, какое-нибудь занятие в жизни". У ее второго мужа были больные ноги, а я по какой-то причине всегда была очень шустрой. С самого детства. И мама как-то сказала мне: "Возможно, именно поэтому он тебя ненавидел".

Ее исповедь неожиданно прервалась. Аояма украдкой, так чтобы не заметила Асами, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

Так вот в чем дело…

Он заметил, что испытал некоторое облегчение.

В той квартире в Сугинами наверняка жила ее мать со своим вторым мужем, и в посемейной записи, наверное, они числились ее родителями. Но ведь она с ними совершенно не общалась. А посему, возможно, даже не знала об их переезде. Должно быть, ей было все равно, как и где живут эти люди…

— И еще во время нашей прошлой встречи я солгала вам. То, что мы с семьей бывали только в собая и семейных ресторанах, — это неправда. Мы вообще никогда и никуда не ходили, чтобы пообедать или поужинать вместе. У маминого нового мужа, как я уже говорила, были больные ноги, и он не мог так просто выходить из дома. Я же, как бы там ни было, никогда не ела вместе с ними. А… ну разве что несколько раз вместе с мамой. Вы так добры ко мне, а я солгала вам при первой же встрече. Это непростительно. Если мне лучше уйти, вы так и скажите.

Асами взглянула на Аояму глазами, полными слез, сдерживаемых силой воли. Аояма отчаянно искал подходящие слова.

— Если вы уйдете, мне будет очень плохо. — Он решил честно рассказать ей о своих чувствах, ничего не приукрашивая. — Я очень ждал сегодняшнего свидания. И то, что я услышал сейчас, ничего не изменит!

Когда Аояма произнес эти слова, девушка, низко опустив голову, тихонько заплакала.

— Я только одного не понимаю… — сказал Аояма, когда они ехали на такси в ресторан в Нисиадзабу, прежде дождавшись в кафетерии отеля, пока Асами успокоится.

— Спрашивайте о чем угодно. Умру, но вам больше никогда не солгу.

Видимо, испытав облегчение после признания, Асами сидела, немного подавшись телом к Аояме. Аояма тоже, как ни странно, освободился от прежнего напряжения. Наверное, это потому, что теперь у нас на двоих есть какое-то важное общее, решил он.

— Как бы это лучше сказать?.. Возможно, это безответственные слова, однако мне кажется, что ваш случай — это типичный пример того, что в народе называют насилием над детьми. Насколько мне известно, люди с таким ужасно несчастным прошлым испытывают некоторые сложности в общении с другими. Не знаю, как удачнее это выразить, но, видимо, у них развивается множество разных комплексов, в силу которых они становятся неприятными людьми. По-моему, подобных случаев очень много. В какой-то книге я читал, что один такой человек, с которым ужасно обращались в детстве, став взрослым, бессознательно вел себя так, что окружающие его ненавидели. И эта ненависть окружающих, напротив, успокаивает таких людей. Все это отчасти мне понятно. Однако в вас совершенно нет ничего подобного. Как бы это сказать?.. На вас нигде нет ни тени ужасного обращения!

После этих слов Аоямы Асами, слегка кивая, придвинулась к нему и еле слышным голосом вымолвила: "Я рада". У него перед глазами застыли опущенные длинные ресницы девушки, и Аояма почувствовал дрожь в позвоночнике.

— Думаю, это балет, — выпив глоток "Кам-пари" с апельсиновым соком, сказала Асами Ямасаки, когда они сидели за столом в ресторане.

На мгновение Аояма не понял, о чем идет речь. Это был известный ресторан тосканской кухни, расположенный на относительно тихой улочке недалеко от перекрестка Нисиадзабу в сторону Роппонги. Несмотря на свою популярность, он не значился в городских путеводителях и в специальных справочниках для молодежи. Внутреннее убранство и сервис были безупречными, нежелательных клиентов не было. Одни только гобелены с изображением Флоренции XVII века, являющиеся гордостью владельца заведения, а также великолепие орнамента на матовом стекле перегородок, разделяющих столики, наверняка вызывали чувство приятного волнения у тех, кто приходил сюда впервые. Кроме того, этот ресторан был не очень большим, и поэтому новые клиенты без рекомендации знакомых не могли бронировать места. Асами с нескрываемым блеском в глазах села за столик. На вопрос официанта: "Что желаете выпить?" — она посмотрела на Аояму с таким выражением лица, будто бы спрашивая: "Я должна заказать аперитив, верно же?", после чего милым голоском сделала заказ: ""Кам-пари" с апельсиновым соком, пожалуйста". Аояма попросил у официанта фирменное карпаччо, маленькие порции трех видов пасты, Т-бон стейк и сухое вино "Барбареско" урожая 1989 года. После этого Асами возобновила рассказ:

— Я была очень рада услышать от вас, что на мне нет тени того жестокого обращения, которому я подверглась в детстве. Я и сама всю дорогу в такси думала о том, как так случилось, и не находила ответа. А потом вошла в этот ресторан, и он оказался настолько прекрасным, что я в одно мгновение забыла об этом.

Тут девушка ненадолго замолчала и улыбнулась. Совершенная улыбка, берущая в плен своего очарования того, кто взглянет на нее, решил Аояма.

— Я думала о том, что помогло мне легко забыть обо всех кошмарах и не стать угрюмым человеком с ужасным характером. И тут я села за этот стол и увидела эту скатерть, подсвечники, салфетки и еще вот это. Этот милый орнамент на шлифованном стекле, этот виноград и птичек, изящный изгиб линий музыкальных инструментов… Все это, элемент за элементом, вырезано вручную. И на стеклах других перегородок уже совершенно другой орнамент…

— Что вам сказать?.. Возможно, это и впрямь ручная работа.

— Безусловно, так оно и есть! От всего этого исходит какое-то тепло. И тут меня осенило. Я нашла ответ на забытый вопрос. Я поняла, что это был балет.

— Вот как. Это то, что сбросило с вас тень ужасного детства.

— Именно. Я тогда училась в четвертом классе начальной школы, и мы жили в тесной квартирке в Сугинами, но рядом была маленькая-маленькая балетная студия, в которой преподавали очень пожилая женщина и ее дочь. Плата за занятия была довольно низкой, и тогда мама сказала: "Может, тебе попробовать поучиться?" Я не очень-то разбиралась в этом, но была сравнительно сильной для своего хрупкого телосложения, и через год пожилая преподавательница написала рекомендательное письмо, чтобы меня перевели в более профессиональную школу. Я стала кем-то вроде стипендиата и поступила в одну из самых больших балетных студий в Японии, расположенных в Минами-Аояма. Мне трудно это объяснить, но когда я обливалась потом, мне казалось, словно я своими глазами вижу, как вместе с этим потом выходят все проблемы и неприятные мысли. В студиях же есть зеркала, да? Когда, отражаясь в этих зеркалах, я делала какое-нибудь па… А, возможно, вы знаете, что па — это движение ног в балете. Так вот, когда ты видишь, что тебе удается действительно красиво выразить в танце движение, ты чувствуешь новый прилив бодрости. Возникает интересный образ, и ты вроде как сливаешься с ним, становишься единым целым, понимаете? Пожалуй, именно так я и избавлялась от всех дурных мыслей и переживаний.

Пробка, вынутая из бутылки "Барбареско", источала характерный аромат. Дегустируя вино по совету сомелье, Аояма изо всех сил старался сдерживать слезы. По окончании дегустации сомелье ушел. На столе появилась первая тарелка карпаччо. И когда они вновь остались одни, Аояма не знал, что сказать.

— Вот уж поистине, — наконец произнес он, — вы прекрасны!

С этими словами Аояма выпил, после чего положил свою ладонь, в которой не было бокала, поверх руки Асами.

— Простите, неужели вы смогли понять меня? Я по-настоящему счастлива. Я все свое время отдавала балету, но мне так и не встретился человек, кому я могла бы открыться. А потом я получила травму, и были люди, которые просто находились рядом, но никто и никогда не окружал меня теплом. Боюсь показаться навязчивой, но вы первый человек, кто так добр ко мне. И кому я смогла рассказать все это. О своей матери и ее втором муже. Аояма-сан, вы первый…

7

Аояма проводил Асами Ямасаки до такси. После вина они пили граппу и неторопливо добрались до десерта. Из ресторана они вышли в двенадцатом часу ночи. Наверняка Асами с радостью встретилась бы со мной, даже если бы я пригласил ее в какой-нибудь бар. Но такой вечер с ужином был совершенным, решил Аояма. Рядом с этой женщиной он пребывал в постоянном напряжении, и ему казалось, что если между ними появится нечто большее, то за это впоследствии ему придется поплатиться.

В такси во власти пьянящего действия вина и граппы он хотел было дотронуться до нее, но, терзаемый сомнениями, взял себя в руки и сдержался. Мужик сорока двух лет, который колеблется, дотронуться или нет. Как это противно, подумал он про себя.

— Давайте в ближайшее время снова пообедаем или поужинаем вместе, — предложил Аояма выходящей из такси Асами.

— Когда? — словно не раздумывая, спросила девушка, и на ее лице, столь откровенно выдававшем радость, тут же возникло выражение, какое бывает у ребенка, уличенного в шалости. Смущенное лицо, которое в одно мгновение продемонстрировало столь деликатную метаморфозу. Сразу же после этого удачно выбранный момент для потупленного взора. И, наконец, улыбка, говорящая о невозможности подавить прилив радости. Весь этот спектакль, исполненный Асами, вызвал приятное возбуждение во всем теле Аоямы.

— Я позвоню, — сказал он.

— Я буду ждать, — тихим голосом ответила она.

— Прости, что звоню в такое время.

По дороге домой Аояма из такси позвонил Есикаве. Чувство восторга от того, что молодая и невероятно красивая девушка открыто испытывает симпатию к нему, не покидало его даже после того, как он остался один в такси. Этот сладостный восторг, будто бы кровь, текущая в его теле, превратилась в мед, сделал Аояму удивительно сентиментальным. Он узнал оставшийся на сиденье запах духов Асами и вспомнил, как был неприятен сам себе, оттого что всерьез не решался дотронуться до нее. Сладостный восторг придал ему сил, чтобы признаться самому себе в том, что у сорокадвухлетнего мужчины бывают такие моменты. После этого у него возникло нечто вроде симпатии ко всем мужчинам среднего возраста. Аояма растаял, и ему вдруг захотелось кому-нибудь позвонить. Он достал из портфеля мобильный телефон, одолеваемый желанием поделиться своим настроением со всеми в мире мужчинами среднего возраста, но, разумеется, кроме Ёсикавы таких друзей у него не было.

— Ты спал?

— Что случилось? Ты так поздно звонишь… — раздался в трубке заспанный голос Ёсикавы.

Похоже, он был еще выпившим. Аояма неоднократно бывал в гостях у Ёсикавы, и он представил, что тот, должно быть, выпил коньяка "Мартель Кордон блю" или чего-нибудь в этом роде в своей маленькой гостиной размером не более восьми дзё. Дождавшись, пока жена и дети лягут спать, он достает бутылку и бокал с полки, где красуются призы с соревнований по гольфу, и, самостоятельно нарезав на кухне сыр или другую закуску, коротает время до сна за чтением какого-нибудь еженедельного издания или просмотром видео. Бедняга, подумал Аояма. Я должен объяснить ему, что если тебе за сорок, это еще не значит, что шансы потеряны. Нельзя отчаиваться и смаковать свое одиночество за стаканчиком спиртного на ночь. Мне нужно с ним поделиться…

— Дело в том, что у меня сегодня вечером было свидание, — сообщил Аояма, стараясь не выказывать кокетливых нот в голосе.

— Вот как. И что?

— Она великодушно рассказала о своем прошлом.

— И каким же оно было?

— Я не могу раскрывать детали, так как это чрезвычайно приватная тема. Могу лишь сказать, что у нее было ужасное детство, и она нашла в себе силы преодолеть это. Хотя тебе, наверное, не понять…

Ёсикава молчал.

— Эй, ты меня слушаешь?

— Слушаю!

В голосе Ёсикавы сквозило недовольство. Восторженное настроение Аоямы немного поугасло.

Почему, несмотря ни на что, Ёсикава не может искренне порадоваться за меня? Нечто подобное описала известная женщина-обозреватель в своей колонке в журнале. Вопить от радости, громко плакать, страдать до саморазрушения, испытывать бурный восторг — все эти функции изначально не свойственны человеческой природе. И если будничная жизнь человека нестерпимо скучна, то он легко их утрачивает. Богатое выражение чувств и эмоций — это своего рода привилегия.

— В общем, я под впечатлением.

— Это здорово.

Казалось, что Ёсикава не просто был не в духе. Похоже, произошло что-то неприятное.

— Что-то случилось?

Не отвечает. Наверное, мне лучше повесить трубку.

— Ладно, я перезвоню тебе в другой раз.

— Нет, все нормально! Просто тебе так хорошо сейчас, и я подумал, что не стоит говорить о грустном. У меня мама… Ты ведь знаешь мою маму?

— Конечно. Что с ней? — Аояма решил, что мать Ёсикавы умерла.

Как же так?! Позвонил, чтобы рассказать, что нахожусь на седьмом небе от счастья, в то время как мой друг на самом дне горя.

— Неужели она?..

— Нет-нет, что ты. Обычное дело. У нее прогрессирует слабоумие, упала с лестницы. Я вдруг подумал, что было бы лучше, если бы ее не стало. Не очень-то весело, да?

— Ох, прости, что позвонил в такой момент.

— Ничего, я хоть немного развеялся. И все же печально. Ведь даже я понимаю, что, если слабоумие будет прогрессировать и дальше, это будет уже другой человек. А внешне-то по-прежнему останется моей матерью. Все хлопоты и заботы лежат на плечах жены. Мне следовало сразу же поместить ее в какую-нибудь клинику, но я почему-то колебался. А когда спохватился, прошло уже семь лет. Это было жестоко с моей стороны. И прежде всего по отношению к жене! Она плачет и считает себя виноватой. Между женой и матерью возникла какая-то непонятная мне связь. У них нет кровного родства, но жена беспокоится о моей матери куда больше, чем я.

— Ну, я надеюсь, все обошлось?

— Да, сейчас жена отвезла ее в больницу. Вот только ноги… У нее болтаются обе ступни. Поломала лодыжки. Кости в этом возрасте уже слабые и не могут восстанавливаться как у молодых. Как сказал доктор, они превращаются в крошку, как древесный уголь от удара молотом, и уже никогда не примут изначальную форму. И теперь я думаю о том, что ее все-таки придется положить в клинику, а рука невольно потянулась за бутылкой. Я никчемное существо!

— Не говори так!

— Сейчас есть хорошие клиники с полным уходом. Ты знаешь?

— Ну, мне попадались на глаза рекламные буклеты.

— Немного дороговато, но это не та сумма, которую бы я не потянул. Прости, что тебе пришлось выслушать эту странную историю.

— Ну что ты!

— Я тебе завидую! Такой же мужик за сорок, как и я, а все по-другому. Ходишь на свидания с двадцатичетырехлетней.

Аояма не смог ничего ответить. Его друг, предоставивший возможность познакомиться ему с Асами Ямасаки, пребывал в мрачном настроении. Он хотел найти подходящие слова, но внутри него все еще бушевал восторг от свидания, и ему сложно было проявить сочувствие к подавленному человеку.

— А, кстати, — сказал Ёсикава уже совершенно другим голосом. — Хотя нет, забудь. Теперь это уже не важно.

После этих слов он снова умолк и глубоко вздохнул.

— Что? О чем ты хотел сказать?

— Нет-нет, ничего, проехали!

— Я буду беспокоиться.

— Да, это ерунда. К тому же всего лишь слухи. Нечаянно услышал от одной девицы в баре, так что вряд ли этому можно верить.

— Ну говори же! Я ведь волнуюсь.

— Это касается того самого директора по фамилии Сибата. Вспомнил об этом, когда говорил про ноги.

Ноги? При упоминании имени Сибаты у Аоямы пропало настроение. Известный представитель темной индустрии, падкий до женщин, который был косвенно связан по работе с Асами. Неужели этому типу по фамилии Сибата доводилось ужинать вместе с ней или выпивать в баре? При одной только мысли об этом готов его возненавидеть. Наверное, такие, как он, каждый вечер ужинают с девушками вроде Асами Ямасаки. И уж они-то не колеблются, дотронуться или нет до своих спутниц, а сразу же обнимают их за плечи. Кажется, так и убил бы этого Сибату, появись он только у меня перед глазами, подумал Аояма.

— Этот бедолага Сибата, похоже, был выходцем из знатного рода. И, видимо, случившееся с ним умело скрывалось, хотя ходят слухи, что ему кто-то отрезал ноги. Поговаривают, что ему отрезали ступни, и вследствие шока он умер от сердечной недостаточности. Иными словами, выходит, что его убили. Это рассказала девушка в баре, так что стоит ли верить? Да и проверять как-то не особенно хочется.

Так вот о чем речь, успокоился Аояма и решил: такие типы, как этот Сибата, и должны попадать в подобные переделки. Испытывающий смешанные чувства восторга и ревности и к тому же выпивший, Аояма больше не мог ни о чем думать. Он напрочь позабыл о том случае с юношей в инвалидной коляске, которого они встретили с Асами в кафетерии отеля. А следовало бы вспомнить.

— Как! Это ты, отец? Гэнгу лает, и я подумал, может, вор.

Когда Аояма открыл дверь, в прихожей стоял Сигэ в пижаме с боевым ножом в руке.

— А это зачем? Опасно ведь.

Это был огромный ноле с лезвием длиной в тридцать сантиметров.

— Что ты говоришь?! Это же ты его когда-то купил. Кажется, в Сингапуре. Или в Гонконге. Не помню.

— Вот как…

Аояма вспомнил. Лет десять назад он был в путешествии по Юго-Восточной Азии и купил его из интереса на рынке в Маниле. Рёко отругала его тогда за то, что он привез такую опасную вещь, и забрала нож, после чего Аояма и думать о нем забыл.

— И где он был?

Аояма достал из холодильника на кухне хорошо охлажденную бутылку "Эвиан" и пил, расположившись на диване в гостиной. Кухню и гостиную разделяла барная стойка. Гостиная в доме Аоямы была довольно просторной, около двадцати дзё. Здесь стояли большие диваны, сделанные в Испании, телевизор с экраном в двадцать семь дюймов, стойка с аудиосистемой и сервант с импортным алкоголем и бокалами.

— Да я и сам его недавно нашел, — ответил Сигэ, убирая боевой нож в чехол из прочного пластика.

— Ну так и где же он был?!

— На той полке с алкоголем, — Сигэ кивнул на темно-коричневый сервант из красного дерева.

— Что-то я его там не замечал.

— Там есть полка с дорогим вином. Так вот его засунули в самую глубь. Это похоже на маму.

В серванте из красного дерева был вместительный отдел за двупольными дверцами, закрывающимися на ключ. Там стояли бутылки "Шато д’Икем", "Романи-Конти", "Шато Марго", которые по одной-две привозил Аояма из Европы каждый раз, когда бывал там по работе.

— Что похоже на маму?

— То, что его не выбросили. Далее если сердится и заявляет, что выбросит, она ведь никогда не трогает чужих вещей, не так ли?

Не трогает, не так ли? Сигэ сказал о маме в настоящем времени.

— Да уж… — опустив глаза, с улыбкой кивнул Аояма.

Какое-то время они оба молчали. Аояма вспомнил профиль Рёко и подумал: у Сигэ точно такой же.

— Кстати, — сказал Сигэ, — это ведь место для хранения дорогого вина, и поэтому он совсем не заржавел. Взгляни. Потому что туда не попадает влага.

— Когда ты его нашел?

— Где-то полгода назад. Тогда еще мой друг ночевал у нас. Не помнишь?

Сигэ, по всей видимости, пользовался большой симпатией в классе, и к ним в гости часто приходили его друзья. Аояма предпочитал не обращать на это внимания, а Риэ-сан с превеликой радостью готовила большие порции карри, онигири и спагетти.

— Ну, есть у меня один такой, винами увлекается.

— Винами? Старшеклассник и уже увлекается винами?

— Да, он… как это называется? Ну, специалист по винам…

Сомелье?

— Да, точно. Похоже, он хочет им стать и уже сейчас учится. Вот и сказал, что хочет посмотреть нашу коллекцию вин.

— В пятнадцать лет он уже решил, кем хочет стать?

— Да. Таких ребят много.

— Но ведь есть еще масса всего. Стоит ли так рано определяться с выбором?

— Тебе не понять?

— Мне-то?

— Да. Сейчас уже не те безмятежные времена, в которые жил ты. Как бы это сказать? Этот мир окончательно испорчен. Так ведь?

— Так-то оно так, но…

— Преуспеть в этой стране — это еще ровным счетом ничего. И старшеклассники, у которых есть голова на плечах, это понимают. Я тоже считаю, что вино — это неплохо. А что, можно стать приличным человеком. Кроме того, у меня много знакомых, которые увлекаются разработкой программного обеспечения или графикой, например. Да, компьютерщиков немало, но тут если начинать, то лучше это делать как можно раньше.

— А ты что же?

— Я решил еще немного подождать. Мне и биология нравится, и химия, но я еще не определился между биохимией и молекулярной биологией, — с этими словами Сигэ снова убрал нож в винный отдел. Ключ спрятал под бутылку арманьяка, стоящую полкой выше.

— Ты только не вздумай использовать этот нож где-нибудь в драке! — сказал Аояма, на что Сигэ, закатив глаза, сделал такое лицо, словно его рассмешило беспокойство отца. — И еще, даже если полезет вор, если мы будем хвататься за нож, это, напротив, может быть еще опаснее.

— Да я понимаю, но это так редко бывает, чтобы Гэнгу лаял, когда я дома один. А в последнее время и в нашем районе участились случаи воровства.

На часах было уже около часа ночи. Аояма чувствовал себя немного виноватым, что оставил Сигэ одного и отдыхал вместе с Асами Ямасаки.

— Я постараюсь возвращаться домой пораньше, — осушив бутылку "Эвиан", сказал Аояма.

— А, кстати, как все прошло? — направляясь на второй этаж, спросил Сигэ.

— О чем ты г

О, свидании!

— Она была довольно несчастным ребенком. Она подробно рассказала о своем детстве. В общем, настрадалась. С ней жестоко обращались, но увлечение балетом помогло ей очиститься от всего этого. Она неизнеженная и поэтому, наверное, очень сильная.

Поднимаясь по лестнице, Сигэ слушал, о чем говорит отец, и думал о чем-то своем.

— Что такое? — спросил Аояма. Сигэ слегка пожал плечами.

— Хотя я не разбираюсь в балете, — сказал он, снова зашагав по лестнице, — но разве от этого можно так просто очиститься?

Парень с характером, решил Аояма. "Если бы ты с ней встретился, ты бы все понял", — пробормотал он про себя, после чего громко добавил:

— Спокойной ночи.

И Сигэ ответил, прежде чем зайти к себе в комнату. Ответил так, что, услыхав этот ровный, спокойный голос, можно было ошибочно решить, что говорит взрослый человек.

— Спокойной ночи, отец.

Приближалась зима, и радиопередача под названием "Завтрашняя кинозвезда" естественным образом должна была вот-вот прекратить свое существование.

— Когда рано или поздно передаче действительно придет конец, лучше прокомментировать это как-нибудь просто, мол, кинопроба откладывается в виду обстоятельств, связанных с написанием сценария, — сказал Ёсикава. — Таких провальных фильмов в год по нескольку десятков, так что я совершенно спокоен. К тому же, что вполне нормально, мы с тобой не профессиональные киношники и изначально не пользовались особым доверием в этом деле. В любом случае недели через две никто и не вспомнит об этом фильме.

Ёсикава поместил свою мать в частный пансионат для престарелых с полным уходом в пригороде Токио, и к нему вернулось былое расположение духа.

— Но для тебя это станет небольшим испытанием. Ведь тебе придется признаться этой прекрасной Асами Ямасаки. Пожалуй, тебе ничего не остается, как сказать ей, что этот фильм официально провалился. Вряд ли стоит делать это за обедом. Знаешь, если девушка выпьет, прежде чем ты откроешь ей правду, какая бы хорошая она ни была, это может оказаться немного рискованным.

Аояма и Асами до сих пор даже не держались за руки.

В течение этих двух месяцев они встречались с периодичностью примерно раз в две недели, но все повторялось так же, как и на первом свидании. И все же она радуется этому, убеждался Аояма. С каждой новой встречей чувство восторга и возбуждения внутри него только усиливалось без малейших признаков затухания.

Асами Ямасаки всегда с воодушевлением отвечала по телефону и появлялась в назначенном месте в свежем наряде и с аккуратной укладкой на голове. Аояма, в свою очередь, водил ее в различные рестораны и заказывал бутылку-две превосходного вина. Темы для беседы не иссякали. Асами увлеченно рассказывала о балете, Аояма главным образом делился своими впечатлениями о трех неделях, проведенных в Германии.

Однако, по мере того как приближался заключительный выпуск "Завтрашней кинозвезды", Аояма начинал испытывать гнетущее чувство при мысли о том, что ему в скором времени, придется сообщить Асами неприятную новость о кинопробе. Было еще кое-что, о чем он вынужден будет ей рассказать. Личная жизнь Аоямы. Каким-то образом до сих пор он упускал возможность поделиться тем, что семь лет тому назад умерла его жена и сейчас он живет вместе со своим пятнадцатилетним сыном. Асами со своей стороны, казалось, предусмотрительно уклонялась от того, чтобы касаться личной жизни Аоямы. До выхода последней радиопередачи оставалось меньше недели. Вечером последней декады ноября, когда в Токио впервые подул холодный зимний ветер, Аояма решился на признание.

Для свидания был выбран отель-небоскреб в Ниси-Синдзюку. Аояма подумал, что сообщить о крахе фильма необходимо до ужина.

Чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями, он зашел в бар минут за двадцать до встречи и сел за стойку. Это был известный бар, рекламные статьи о котором частенько печатали в журналах, поскольку шампанское здесь можно было заказывать бокалами. Было довольно рано, и потому посетителей оказалось немного. "Вы можете пройти за столик", — сказал хорошо знакомый ему официант, но Аояма предпочел место за барной стойкой. Ведь за столиком, видя ее лицо перед собой, он не сможет с ней поговорить.

— Свидание на Синдзюку — это так необычно! — Асами появилась, одетая в маленькое черное платье и сапоги, и, как всегда провожаемая взглядами всех мужчин в баре, села на стул.

— В Хигаси-Накано есть немного необычный ресторанчик японской кухни. Его хозяйка — бывшая гейша, и там подают традиционные блюда Веселого квартала в Эдо. Я подумал, что для разнообразия можно отправиться и туда.

— Ой, как интересно… — улыбнулась Асами Ямасаки. — Я с вами то и дело ем разные вкусности, вследствие чего немножко поправилась.

Аояма заказал розовое шампанское "Дом Периньон" и после тоста решил перейти к делу.

— Сегодня я должен начать наш разговор с одной немного печальной новости.

Сказав это, Аояма первым делом оценил реакцию Асами. Она, поднося бокал ко рту, остановила руку на полпути.

— Что случилось?

На ее лице отразилось некоторое беспокойство. Вспоминая о том, что говорил Ёсикава, Аояма смотрел попеременно то на профиль Асами, то на бокал шампанского и старался говорить так, чтобы не дрожал голос:

— В общем, это касается того самого фильма, на кинопробу которого вы приходили.

Когда он произнес эту фразу, Асами облегченно выдохнула и одним глотком выпила почти половину бокала. После чего лицо ее засияло улыбкой.

— Почему вы смеетесь? — спросил Аояма, понимая, что ему самому уже немного полегчало.

— Нет-нет, я не смеюсь. Продолжайте, пожалуйста.

— Вы улыбались!

— Разве?

— Да, только что, вы точно улыбались. Это неприятная история. А когда вы улыбаетесь, мне тяжело говорить.

— Но ведь это касается фильма?

— Да, это так.

— Главную роль отдали другой? Радостное выражение по-прежнему не покидало лица Асами.

— Нет, дело не в этом. Все это время написанием сценария занимался один человек, но, если говорить коротко, спонсоры забраковали его сценарий. Этот человек — довольно известный сценарист. Он разозлился и на позапрошлой неделе вышел из дела.

— И что же, теперь вы будете обращаться к другому сценаристу?

— Нет, одним из условий кинопрокатного агентства был этот самый сценарист, и теперь спонсоры и руководство кинопрокатчиков зашли в тупик. Не могу сказать, что я настолько разбираюсь в художественном кинематографе, но фильм — это такая, вещь, которую невозможно снять, не будь нормального бюджета или плана проката. Так что дело повисло в воздухе. На следующей неделе должны объявить о том, что съемки откладываются, но этому проекту вряд ли что-то светит.

С этими словами Аояма взглянул на Асами. Та, вопреки ожиданиям, все так же улыбалась. А потом она сказала нечто невероятное:

— Да, это ужасно, конечно. Однако меня это мало волнует. Возможно, это безрассудно, но я даже рада. Хотя это и впрямь опрометчиво с моей стороны.

— Вы рады?

— Да. Простите. Вы проделали такую работу, а я рассуждаю со своей колокольни.

— А почему вас это обрадовало?

— Но ведь я и в своем эссе написала, кажется. У меня не было стопроцентной уверенности в том, что меня могут выбрать на главную роль. А раз так, следовательно, другая девушка стала бы главной героиней, и тогда вам пришлось бы по работе встречаться с этой актрисой, не так ли? Мне бы это совсем не понравилось. Потому я и рада, что самого фильма больше нет. Кроме того, есть еще кое-что, чего я боялась. К примеру, что мы не сможем видеться или наши встречи станут реже.

Сказав это, Асами поднесла свой бокал к бокалу Аоямы. Раздался металлический звон соприкоснувшегося тонкого стекла, и Аояма почувствовал, как силы покидают его.

8

Это заведение находилось на задворках ресторанной улицы в Хигаси-Накано и было совершенно неприметным — без какой-либо вывески или неоновых огней снаружи. Когда-то давно Аояма частенько бывал тут вместе с Рёко. Внешний облик ресторана с тех пор совсем не изменился, но теперь на улице взгляд то и дело натыкался на иностранных проституток и размалеванных мальчиков для утех. Они назойливо предлагали свои услуги проходящим мимо них одиноким подвыпившим мужчинам, но в сторону Аоямы, который шел в сопровождении Асами Ямасаки, они даже не посмотрели. Выйдя из такси, Асами у дверей ресторана окинула взглядом нескольких проституток. В этом взгляде не было презрения, не было и робости. Она довольно обычно глянула на этих продающих себя женщин и мужчин. Аояма же, пересекая улицу и стараясь проскользнуть между проститутками, испытывал чувство превосходства — не над ними, а над их ситуацией. Это было социальное чувство превосходства, возникающее из простой действительности, в которой существуют несчастные женщины и мужчины, продающие свое тело и срам, и есть он сам, которому незачем покупать их услуги и рядом с которым красивая молодая женщина, кому незачем продавать себя.

"Кухня постоялых дворов Эдо" — кистью было написано на меню. Ресторанчик оказался очень маленьким. Помещение в японском стиле с барной стойкой на семь мест и двумя столиками, рассчитанными на четырех человек. Кроме них в зале была только пара посетителей. Седовласые старички уровня управляющих каких-нибудь банков или торговых компаний болтали о гольфе, акциях и здоровье, тихонько попивая первоклассное холодное саке. "Сколько лет, сколько зим…" — одетая в кимоно хозяйка, завидев Аояму, радушно поприветствовала его и принесла горячие влажные полотенца осибори и коктейли в ограненных стеклянных бокалах Сацума-Кирико.

— Вкусно! — восхитилась выпившая глоток коктейля Асами Ямасаки, голос которой прозвучал очень громко в тесном помещении ресторанчика.

Седовласые старички в хорошо пошитых деловых костюмах одновременно неспешно посмотрели в ее сторону. Казалось, они не верили своим глазам, что бывают еще такие красавицы, но внимание их привлек специфический тембр голоса Асами Ямасаки. Голоса, словно обволакивающего все от ушей до мозга костей. С металлическими нотками, но в то же время мягкий.

— Ах, слава богу! Это я приготовила. Здесь саке из префектуры Исикава и из фрукта юдзу, — похвасталась хозяйка.

Хозяйка по имени Каи была в прошлом гейшей из Симбаси. Выйдя замуж за врача, в тридцать пять лет она оставила свою работу, а после развода открыла этот ресторан. Аояма являлся клиентом этого заведения на протяжении двадцати лет, но, разумеется, он не был знаком с Каи периода гейши. Каи была старше Аоямы не на один десяток лет и имела невероятные связи в самых разных кругах — от политики до СМИ. "Кто из клиентов произвел на тебя самое большое впечатление?" — спросил ее однажды Аояма, на что Каи ответила: "Хрущев". Ей очень нравилась Рёко. В этом ресторанчике Аояма планировал рассказать о своей личной жизни, а заодно хотел, чтобы Каи увидела Асами.

— А что такое "кухня постоялых дворов"? — поинтересовалась у Аоямы Асами, поднося ко рту поданную первой закуску в виде рыбного студня никогори из фугу.

Блюда приносила женщина лет тридцати с небольшим, у которой имелись некоторые проблемы с ногами. И Каи, и эта женщина, несмотря на ноябрь, не носили носки таби, оставаясь с босыми ступнями. Конечно, помещение ресторанчика хорошо отапливалось, но голые ноги женщин, наглухо укутанных в кимоно, выглядели необычайно кокетливо.

— Существуют определенные блюда, которые в эпоху Эдо подавали в Веселых кварталах, а также блюда, которые готовили в придорожных постоялых дворах. Короче говоря, эта кухня, пожалуй, еще более изысканная, чем появившиеся в Киото рестораны кайсэки.

Каи тем временем составляла компанию седовласым старичкам. При этом она вовсе не участвовала в их беседе, а только с интересом слушала, подливая холодное саке. Со стороны можно было подумать, что Каи и впрямь разбирается в гольфе. Слушать истории клиентов — будь ты хозяйка ресторана, девушка-хостес или бармен — очень нелегко. Каи достигла совершенства в этом деле.

— Я практически ничего не знаю о такого рода кухне, как кайсэки.

Асами была менее разговорчивой, чем в итальянских и французских ресторанах. Наверное, ей немного неловко в такой камерной обстановке, решил Аояма и вспомнил, что с Рёко поначалу было то же самое.

— Крайне удивительно встретить человека, который хорошо разбирается в кайсэки в вашем возрасте.

— Но, должно быть, это очень вкусно?

— Лично мне на самом деле это не показалось особенно вкусным.

На столе стояла деревянная пиала с моллюсками хамагури, а также сасими из зимней лакедры канбури. Они пили слегка подогретое саке "Гиндзёсю" из префектуры Ёсикава. У Асами Ямасаки с ее тонкой кожей слегка покраснели щеки.

— Кайсэки — это… — взглянув на седовласых старичков, Аояма понизил голос. — Кайсэки — это по существу кухня для стариков.

Он произнес это с некоторым озорством, чем рассмешил Асами. Это был тот самый смех, который обволакивает слух и остается звучать в нем приятной мелодией.

— Почему это? — подняв глаза, спросила девушка, накладывая васаби на сасими из лакедры.

Аояма наблюдал за ее рукой, держащей хаси. Рукой двадцатичетырехлетней женщины, которая в детстве подверглась жестокому обращению и благодаря балету нашла в себе силы преодолеть это, а потом из-за проблем со здоровьем оставила балет и сейчас находится здесь. На кончиках тонких пальцев ногти овальной формы с нежно-розовым маникюром, в центре тыльной стороны ладони, просвечиваясь через кожу, слегка виднеется голубая венка, а кожа такая гладкая, словно вся она сверху покрыта слоем искусственной оболочки.

— Если одним словом охарактеризовать особенность блюд кайсэки-рёри, то они мягкие. В этой кухне нет ничего твердого, что послужило бы нагрузкой для зубов. Даже креветки перетирают и превращают в клецки данго. Мясных блюд практически нет. Возможно, это очень изысканно, но, как бы это сказать, по-моему, эту кухню можно назвать просто легкоусвояемой.

Казалось бы, Аояма должен был привыкнуть к тому, что Асами находится совсем рядом, но, когда при близком соседстве их плечи соприкасались, он напрягался. В горле у него постоянно пересыхало, и ему приходилось себя удерживать от растущего темпа опустошения рюмок с саке. Когда человек напряжен и теряет спокойствие, а кроме того, старается произвести впечатление на находящуюся вместе с ним особь противоположного пола, то он, случается, становится слишком болтлив.

— Часто говорят, что японская кухня очень полезная и здоровая, но у меня несколько иная точка зрения. И прежде всего сама эта система, когда люди едят, сидя за стойкой, если задуматься, ужасно странная! Ведь даже в суши-барах едят, сидя плечом к плечу, а не лицом друг к другу. Мало того, в процессе еды еще переговариваются с шефом и поварами, стоящими за стойкой! "А это что за вид креветки и где она была поймана?" — "Период, когда она вкусная, продлится еще всего две недели…" Подумать только, едят и ведут беседу с поварами. Странная система. Вам так не кажется?

— Действительно странная! Не могу сказать, что бывала во многих суши-барах, и при этом можно по пальцам пересчитать, когда я ела за стойкой. Однако ведь это довольно дорого, правда? Но мне такие места всегда кажутся в чем-то странными.

— Тут, если грубо выразиться, все дело в сговоре!

— Сговоре?

— Да, между теми, кто по эту и по ту сторону стойки. Они все знают друг друга. У каждого суши-бара своя клиентура гостей, предпочитающих сидеть за стойкой, и их всех узнают в лицо. Тому, кто впервые решит есть за стойкой в таком заведении, потребуется смелость. Там образуется маленькое сообщество, для которого чрезвычайно важна дружественная атмосфера. Никто не смотрит на другого тет-а-тет. Председательствует повар, и беседа осуществляется через него. За стойкой суши-бара совершенно нечего делать двум влюбленным, которые собрались неспешно провести время вместе! Если они решатся на это, то окажутся в полнейшей изоляции от всего коллектива.

— Да уж, наверное.

— К тому же, когда я ужасно уставший, меня совсем не тянет поесть суши или кайсэки-рёри.

— Вот как?

— К примеру, за границей, когда и тело, и нервы ужасно измотаны, холодные суши или блюда кайсэки с их слабовыраженным вкусом и отсутствием жесткости как-то не вызывают особого аппетита. По крайней мере у меня. Хотя людей, которые со мной согласятся, немало! Да, по большому счету они мне нравятся, но гораздо больше я люблю блюда, где много пряностей, такие как в корейской кухне или кухне китайской провинции Сычуань. Вам не кажется, что острая пища возбуждает аппетит?

— Я такое очень люблю. Индийскую кухню, например.

— Да, индийская кухня тоже вкусная! Пряная кулинария в основном свойственна жарким регионам. В Камбодже, Таиланде, Вьетнаме… во всех этих странах едят острую пищу. Что касается Южной Кореи, то эту страну можно назвать скорее холодной, не так ли? Однако в ее кухне тоже много острых блюд. Я задумывался над тем, почему же так сложилось. Так вот Южной Корее, — хотя нет, пожалуй, можно сказать, что всей корейской нации, — ввиду соседства с великим государством под названием Китай досталась суровая история! Но, несмотря на всю жестокость выпавших на ее долю испытаний, культура у этой нации действительно богатая. Если говорить в деталях о том, что же такое суровая история, то это, скажем, когда у тебя на глазах чужестранцы убивают твоих родных. Это прозвучит грубо, но даже в таких ужасных условиях человек не может совсем отказаться от пищи. Когда жизненные силы и отвага на нуле, пряности здорово выручают! Все потому, что они пробуждают аппетит. Суши и кайсэки-рёри не обладают такой силой] Они холодные и благодаря размеру их удобно есть, мягкие и легко усваиваются, однако это не та пища, которая может настроить на еду, когда тебе совершенно не до нее. Думаю, такой подход развился на гипотезе о том, что аппетит существует всегда. Это иллюзия, что в нашей стране во все времена теплой являлась только компания. И потому наша кухня отнюдь не легкая и дружественная. По-моему, для человека, который не вхож в ту самую компанию, эта кухня ужасно прохладная.

За подобными рассуждениями Аояма осушил пять стопок сакадзуки из фарфора Микаватияки с тепловатым "Гиндзёсю". Становлюсь слишком болтливым, подумал Аояма. Надо быть осторожным, чтобы не напиться. Нельзя говорить о личной жизни в пьяном состоянии. Асами Ямасаки, позабыв о сасими, внимательно смотрела на Аояму. Красивое и необычное лицо, отметил про себя Аояма. Впечатление меняется в зависимости от угла зрения.

— А вы всегда так считали? — с серьезным видом спросила Асами.

— Как так?

— Ну, как вы только что рассуждали.

— Нельзя сказать, чтобы я всегда-всегда только так и считал. Наверное, я просто очень долго живу на этом свете.

— Я так не думаю, — сказала Асами, доедая последний кусочек лакедры. — Я люблю слушать, когда вы вот так рассказываете о чем-либо.

Услыхав это, Аояма смутился. Официантка с обнаженными ступнями принесла еще "Гинд-зёсю", а также гарнир адзукэбати и закуску сиидзакана. Адзукэбати состояло из обжаренного на гриле морского угря и приготовленного на пару клубня таро, а в качестве сиидзакана были приправленные перцем грибы симэдзи.

— Я впервые встречаю мужчину, который серьезно говорит со мной о подобных вещах.

Седовласые старички доели сушеную хурму на десерт и, просовывая руки в рукава своих пальто, поданных Каи, собрались уходить. "Может, немного прогуляемся до Гиндзы?" — "Нет, завтра ранним рейсом лечу в командировку в Сиэтл. А долгие полеты, похоже, вредны не только для поясницы, но и для иммунитета…" — слышались их спокойные голоса. Проходя мимо Аоямы и Асами, старички попрощались с ними и вышли из ресторана. По-настоящему влиятельные люди вежливы, подумал Аояма.

— Ну что вы, это мне стоит задуматься над своим поведением. А то болтаю битый час о всякой ерунде.

— Это совсем не так! Вы говорили об очень важных вещах!

— Мне приятно слышать это от вас. — Аояма выпил теплого "Гиндзёсю" и, застенчиво улыбаясь, продолжил: — Но, по правде сказать, при том, что я тут наговорил, я очень даже люблю суши.

Когда он это сказал, Асами рассмеялась вслух. Старички уходили, и Каи пошла их проводить, так что в ресторане они остались только вдвоем. Напряженность и волнение ослабли, и Аояма тоже рассмеялся. Насмеявшись, он решил затронуть главную тему сегодняшнего вечера. Каи вернулась в зал, но курила в стороне. Она курила исключительно японские сигареты без фильтра.

— Сегодня я хочу поговорить о важных вещах, — начал Аояма.

— Что же это? — Асами подняла слегка раскрасневшееся лицо, поднося ко рту симэдзи.

— Возможно, о таких вещах на самом деле следует говорить до принятия алкоголя или даже вовсе без него.

Асами положила симэдзи обратно в восьмигранную пиалу. Чувствуя волнение Аоямы, она опустила взгляд на свои руки.

— Прежде я ничего не рассказывал вам о своей личной жизни, но семь лет тому назад моя жена умерла из-за болезни.

На слове "жена" Асами немного напряглась, а услыхав слово "умерла", взглянула на Аояму.

— Да, это так. С тех пор я ни с кем не встречался. Нет, мне совсем не хотелось бы, чтобы вы решили, что я законченный моралист! Перед вами отнюдь не праведник, но с тех пор, как умерла жена, я все время работал. Я вам как-то рассказывал про свой проект с участием известной органистки из Германии, помните? Так вот этим я занимался сразу же после смерти супруги. И в этот ресторан мы часто приходили вместе с ней! Не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли. Я вовсе не ищу замены ей в вашем лице, и вы совсем на нее не похожи. Асами-сан, вы и моя жена, что вполне естественно, совершенно разные люди. И внешне тоже. И еще. После этих нескольких встреч с вами я задумался о том, чтобы снова жениться.

Асами Ямасаки переменилась в лице. На нем появилось выражение крайнего изумления. Дыхание ее участилось, и плечи, обернутые в черную переливающуюся материю, поднимались и опускались в такт дыханию.

— Прошу меня простить, если то, что я говорю, прозвучит грубо. Если вы со своей стороны совсем не настроены на брак, то все, что я делаю, — это фарс. Я подумал, что меня и это устроит, ведь я уже был один раз женат. И все же могу ли я рассчитывать на то, что впредь вы будете встречаться со мной как со своим будущим мужем?

Асами взглянула на Аояму и сразу же опустила глаза. Линия ее губ неловко искривилась в попытке улыбнуться. Снова и снова Асами старалась изобразить улыбку, но в конце концов сдалась и еле заметно покачала головой.

— Я не такая женщина.

Голос, сказавший эти слова, едва уловимо отличался от прежнего. Аояма вдруг ощутил холод, словно попал под струю прохладного ветра.

Что значит "я не такая женщина"? В ее планы не входит тихая семейная жизнь? Или серьезно встречаться с кем-либо — это не для нее?

— Извините.

Произнеся это, Асами поднялась со стула. Каи взглянула на них.

Аояма почувствовал, что случилось то, чего он больше всего боялся. Он пытался подобрать подходящие слова, но не находил. Я должен что-нибудь предпринять, подумал он, но тело его не могло пошевелиться. Тем временем Асами сняла с вешалки свое кожаное пальто.

— Простите, — сказала она, — простите, но сегодня я ухожу.

Такой Асами Ямасаки он видел впервые. Не в состоянии выйти из ступора, Аояма просто в полном оцепенении наблюдал за ней.

Дверь со скрипом закрылась. Затушив сигарету, Каи обратилась к Аояме:

— Чего ты ждешь? Догони ее!

Асами Ямасаки с кожаным пальто на руке почти бегом продвигалась между торгующими собой мужчинами и женщинами. Чтобы догнать ее прежде, чем она выскочит на главную улицу, Аояме пришлось бежать.

— Асами-сан!

На бегу Аояма звал ее по имени, но казалось, что глубоко в горле все слиплось, и кричать громко он не мог. Узкая улочка с проститутками теперь выглядела чем-то совсем нереальным. Лица продажных женщин в кричаще дешевых и вызывающих нарядах, а также мужчин в париках и с толстым слоем грима неожиданно бросились в глаза, словно при съемке крупным планом. Как будто он вдруг очутился в какой-то жуткой киноленте. Или в кошмарном сне. Волосы проститутки, выкрашенные в зеленый цвет, и металлический блеск ногтей на ногах, обутых в туфли на высоченных каблуках, ярко-красная помада на губах мальчиков для утех и розовый капрон чулок — все это беспорядочное разноцветье так резало глаз, что Аояма перестал понимать, почему и что он сейчас тут делает. Слава богу, зима, если бы воздух был теплее, это чувство нереальности, пожалуй, еще усилилось бы.

— Асами-сан!

Когда он в третий раз выкрикнул ее имя, Асами Ямасаки остановилась и обернулась. Аояма все еще продолжал бежать, пока расстояние между ними не сократилось настолько, что, протянув руку, он смог бы дотронуться до нее. Ее лицо выражало гнев и недовольство.

— Я был неправ, что внезапно заявил вам такое. Как бы там ни было, позвольте проводить вас до такси. Вы можете дать ответ при следующей встрече или даже по телефону. Когда вам будет угодно. Если же вдруг для вас это все несерьезно, то пусть так, ничего не поделаешь. Но я в любом случае хотел, чтобы вы знали о моих намерениях.

Асами Ямасаки с рассерженным видом что-то ответила и замотала головой. Голос ее был слишком тихим, и сказанного было не разобрать. Оба выдыхали белые клубы теплого пара. Все вокруг по-прежнему оставалось нереальным, словно они внезапно очутились во сне или в кино. Реалистичным Аояме казалось только его собственное дыхание в виде белого пара.

Асами взглянула на Аояму, собираясь что-то сказать ему, но опять опустила глаза и медленно зашагала в сторону главной улицы. Шла она и впрямь так медленно, что Аояма легко обогнал бы ее, если бы то и дело специально не останавливался на каждом шагу. Он шел рядом с ней и рассеянно смотрел на скопление небоскребов, видневшееся в просвете узкой улочки. На крышах высотных зданий в Ниси-Синдзюку систематически загорался и снова тух красный свет. Похоже на монитор, который показывает биение сердца, подумал Аояма. Выйдя на главную улицу, оба некоторое время продолжали стоять, не останавливая такси. Аояма снова обратил внимание на то, что Асами так и не надела пальто, и он аккуратно взял его в руки и попытался накинуть ей на плечи. Когда черное кожаное пальто покрыло спину, она, едва не падая, обняла его. Лицо ее упиралось в яремную впадину на шее Аоямы, а руки обнимали его спину. Плечи слегка дрожали, и в целом это было ужасно неуклюжее объятие. Аояма не понимал, как ему лучше поступить. Он просто поддерживал ее тело, ощущая прохладную кожу пальто, накинутого на плечи. Пожалуй, без его поддержки она не смогла бы стоять. И тут, отстранившись от Аоямы, она сказала:

— Ты ведь не насмехаешься надо мной?

Мгновенно по телу Аоямы пробежали мурашки. Ему показалось, что голос и лицо Асами стали совершенно другими. Возникло такое чувство, словно одним махом содрали пленку, покрывающую кожу ее лица и голосовые связки.

— Конечно, нет. Я серьезен, — хрипло ответил Аояма.

Он заметил, как на ее лицо медленно возвращается прежнее выражение. Как будто на кожу его заново наклеивают полупрозрачную пленку. Однако это не выглядело так, словно Асами Ямасаки, надевая маску, прячет свое истинное я или же эта пленка спасает ее от чужих взглядов. Нельзя было даже предположить, что она делает это сознательно. Настолько естественной была произошедшая с ней метаморфоза. Все равно что нечаянно рассмеяться, потому что смешно, или невольно обидеться, когда тебя оскорбили. Вот только случилось все слишком внезапно, буквально мгновенно и при этом очень естественно. И потому могло показаться, что перед тобой совсем другой человек, или же все дело в той полупрозрачной пленке, которую то сдирают с лица, то вновь наклеивают обратно.

— Я рада, — наконец произнесла Асами своим обычным голосом в привычном тоне.

Прежде чем сесть в такси, она поблагодарила Аояму за прекрасный вечер. А он, вспоминая о том, что забыл рассказать про Сигэ, поцеловал ее в щеку. Асами Ямасаки коснулась губами его губ и прошептала: "Люблю". "И я", — ответил Аояма, когда их губы разомкнулись.

Она продолжала махать рукой, пока ее такси не скрылось из виду.

— Где вы познакомились?

Каи подогревала саке для вернувшегося в одиночестве Аоямы и смешивала алкоголь в пиале гуиноми из фарфора Арита-яки. В ответ на вопрос Каи Аояма поведал ей и о затее с кинопробой, и об ужасном детстве Асами Ямасаки. Господи, моя речь напоминает речь рассеянного ребенка, подумал Аояма. Причиной тому был поцелуй перед закрытием дверцы такси. Губы Асами были мягкими и прохладными. В момент расставания Аояма ощутил странное чувство вины, какое прежде никогда не испытывал. Его сознание говорило ему, что он совершил нечто непростительное, непоправимое. Это было где-то бесчеловечно, но вместе с тем чрезвычайно сладостно. Если бы только еще раз вот так коснуться ее губ, подумал Аояма, пожалуй, я отдал бы целое состояние за это.

Каи подливала в гуиноми теплое саке и курила сигареты без фильтра. У нее было красивое лицо, но после поцелуя с Асами Аояма видел на нем только старость.

— Что думаешь? — спросил Аояма, так как Каи все время молчала. Не то чтобы ему так уж интересно было мнение Каи. Он спросил, чтобы услышать от нее подтверждение: "Надеюсь, ты знаешь? В наши дни такую девушку нигде не сыщешь! Понимаешь?"

— Странная девочка, — выдыхая табачный дым, произнесла Каи.

— Странная?!

— Такую девушку я вижу впервые!

— Но ведь теперь другие времена, не так ли?

— Это я тоже принимаю во внимание. Однако есть вещи, которые остаются неизменными! Это то, что человек считает самым важным для себя. Стоит немного поговорить, и мне все сразу становится понятным. Нынешняя молодежь — и мужчины, и женщины, и профессионалы, и любители — не понимает, что для нее самое главное. А если и понимает, то не способна дорожить этим. В большинстве своем все делятся на эти две категории, но твоя девушка — это другой случай. Она прекрасно понимает, чего хочет, однако не показывает этого. Это точно не деньги. Успех, счастливая безмятежная жизнь, сильный мужчина, власть… — это не то! Все в ней очень смутно, скользко и туманно, но в то же время она как будто во всем сознается. Чувствуется в ней такая сила, понимаешь? Очень непростая девочка!

— Хорошая девушка, правда же? — спросил Аояма, на что Каи с удивленным видом закурила новую сигарету.

— Ты всерьез так считаешь? — изумилась она.

У Аоямы возникло странное чувство. Он понимал, что Асами Ямасаки не может быть какой-то примитивной хорошей девочкой, и хотел удивиться, словно ему только что открыли на это глаза. Однако удивиться не получалось.

— Ну, мне она не кажется плохой. В любом случае она серьезная! — произнес Аояма.

Каи с озадаченным видом покачала головой:

— Эта девушка не того уровня, чтобы быть просто хорошей или плохой! Хотя не мне судить. Ты влюблен и, что бы я сейчас ни говорила, не станешь меня слушать. Думаю, мне лучше оставить тебя в покое. Невозможно хорошая или невозможно плохая, а может, и то и другое сразу. Что-то из трех!

9

Утром следующего дня Асами Ямасаки позвонила Аояме на рабочий телефон. Это был первый звонок с ее стороны.

— Это я. Прости, что звоню на работу.

Вначале трубку сняла молоденькая сотрудница по фамилии Такамацу. Фирма Аоямы была небольшой и насчитывала в своем штате всего четырнадцать человек. За исключением бухгалтера Танака, которому было за пятьдесят, все называли его не "директор", а "Аояма-сан". Аояма-сан, вам звонит Ямасаки-сан на четвертой линии… Моя сотрудница, должно быть, спросила: "Из какой вы компании? Как вас представить?" Интересно, что ответила Асами? — подумал Аояма. Офис был маленьким, и отдельного кабинета у него не было. Наверное, весь персонал услышит наш разговор, но не все ли равно? В любом случае когда-нибудь мне придется и им сообщить, что я снова женюсь. На девушке, почти на двадцать лет моложе себя. Притом гораздо более красивой, чем все эти актрисы. Наверняка мне не избежать насмешек и подколок в свой адрес, но по большому счету, пожалуй, все порадуются за меня.

— Я не сильно помешала?

— Нет-нет! Я сам собирался позвонить тебе.

— Мне вдруг безумно захотелось позвонить. Хотела услышать твой голос…

— О, и со мной то же самое!

Такамацу, не отрывая пальцев от клавиатуры компьютера, взглянула в его сторону. Ей определенно было лет двадцать пять. По окончании колледжа она год прожила в Лондоне и, вернувшись на родину, устроилась работать на районное телевидение. Однако, движимая мечтой во что бы то ни стало снимать реалистичное документальное кино, Такамацу оставила родные места и прежнюю работу и попала в компанию Аоямы. Во время собеседования она вела себя довольно дерзко, и остальные вышестоящие сотрудники возражали против ее принятия на работу, но Аояма оценил ее энтузиазм и знание английского. Такамацу занималась закупками зарубежных документальных программ, а также готовила проекты совместных передач с иностранными телестудиями. В то время как прочие молодые сотрудники старались всячески выделиться, соревнуясь друг с другом в придумывании проектов, Такамацу выполняла свою работу очень спокойно, но вместе с тем добросовестно и усердно. У нее был любовник — иностранец.

— Прости меня за вчерашнее. Я все испортила.

— Тебе не за что извиняться! Это и моя вина, что так неожиданно затронул столь щепетильную тему.

— Ты понимаешь, почему мне захотелось позвонить тебе?

— Приблизительно догадываюсь! Потому что я тоже очень хотел услышать твой голос.

Речь Асами немного изменилась. Она была все так же вежлива, но формальных слов почтения в ней стало меньше, и потому голос теперь звучал более интимно и местами даже кокетливо. Наверное, дело во вчерашнем поцелуе и в том, что теперь нас связывает важная тайна, подумал Аояма. Разумеется, он с радостью принял перемену, произошедшую в ее интонации. Кокетливое звучание голоса еще сильнее и сладостнее обволакивало душу, и ему приходилось бороться с собой, чтобы невольно не расплыться в улыбке.

— Я как будто еще не понимаю, что произошло. Никак не могу поверить.

— В то, что я сказал вчера вечером?

— Да, а разве есть еще что-то кроме этого?

— Просто все случилось так быстро.

— Это ведь правда? — серьезным, но вместе с тем сладким голосом спросила Асами после короткой паузы.

— Правда! То, что я вчера сказал, — это все правда.

Забыл рассказать про Сигэ, но ведь это не ложь.

Пока он слушал голос Асами Ямасаки, у него возникло страстное желание немедленно увидеть ее. При мысли об этом нервы натянулись во всем теле, а в висках и в горле стало горячо.

— Мы сможем снова встретиться в ближайшее время? — напористо спросила Асами Ямасаки:

— Конечно, — ответил Аояма. — Я тоже жажду нашей встречи, хоть прямо сейчас!

Такамацу смотрела в его сторону.

— Я позвоню позднее, — сказал Аояма и повесил трубку.

Такамацу улыбнулась ему. Надо бы посоветоваться с ней, подумал Аояма. Он не понимал, какие конкретные действия ему стоит теперь предпринять. Например, в отношении секса.

Наверное, мы должны одними поцелуями подтверждать чувства друг друга, а все остальное оставить до свадьбы.

Прошлым вечером он намеками попытался выяснить об этом у Каи, но та ответила следующее:

"Слушай, я даже не знаю. Нынешние молоденькие девушки по-разному смотрят на эти вещи, и мне их сложно понять. И особенно эта девочка мне непонятна. Могу сказать только одно. Чем глубже становятся отношения между вами, тем сильнее ты теряешь голову, не так ли? А тебе стоит серьезнее отнестись к тому, что ты ничего толком о ней не знаешь! Ты спросишь, что тебе делать, чтобы узнать ее, но способов таких я не знаю. Хотя и не думаю, что существует человек, которому она была бы понятна. При всем при том есть в ней что-то старомодное. Однако и это определение полностью не соответствует действительности. В пору, когда я была гейшей, в моей среде попадались девушки, чем-то похожие на нее. Буквально одна или две. Они были невероятно хороши собой, и вокруг них, разумеется, не счесть числа известных личностей, которые хотели быть их покровителями. Было что-то необычное в их красоте! Казалось, словно эту красоту подпитывали все горести и несчастья, их собственные и других людей.

Как будто близость с ними сулила погибель. Эдакая роковая красота! Мужчины сходили с ума от желания обладать ими. Вот что это были за женщины!

Аояма пригласил Такамацу на обед. Из офиса по телефону они заказали столик и отправились в ресторан, который, по словам Такамацу, был ее самым любимым в Токио. Ресторан индийской кухни, расположенный перед синтоистским храмом. Так как заведение было не очень большим, все восемь столиков оказались заняты, и даже имелись посетители, ожидающие своей очереди. Такамацу, по-видимому, являлась постоянным клиентом, и для нее приготовили столик возле окна, откуда виднелся храмовый лес.

— Пива выпьем? — поинтересовалась Такамацу.

Аояма утвердительно кивнул и заказал индийского пива. На этикетке пивной бутылки были изображены три розовых фламинго. Такамацу пила прямо из горлышка, не используя бокала. Поедая креветок и цыплят, запеченных в печи тандыр, Аояма рассказал о том, как развивались события. Начиная с их знакомства и заканчивая вчерашним поцелуем.

Когда Аояма закончил признание, Такамацу изумилась:

— Надо же, какой вы! Как это вы стали таким романтиком?

— Я?

— Ага.

— Стал романтиком?

— Не слишком ли типично? А я-то думала, что Аояма-сан — один из немногих в Японии, кто может снимать настоящее документальное кино.

— Разве между документальным кино и личной любовью есть какая-то связь?

— Так ведь это вы меня учили, что в документальном кино нет места романам! Мол, рано или поздно романтизм возникает, и тут уж ничего не поделаешь, но романы — это дело весьма туманное и рисковое, и поэтому они только мешают.

— Неужели я говорил такое?

— Конечно, это не дословно, но, мне кажется, именно это я усвоила. Безусловно, работа и личная жизнь — это разные вещи. Думаю, что даже я по сути своей романтик. Вот только хорошо ли это, когда романтизм закрывает тебе глаза на действительность?

За окном виднелись верхушки платанов, колышущихся на ветру. После запеченных цыплят тандури Такамацу приступила к карри с баклажанами и жареным мясом. Видя ее лицо совсем близко, Аояма почувствовал, что до него доходит смысл сказанных Каи слов.

У Такамацу вполне обычное лицо. Она полна воли и уверенности в себе, красится и одевается со вкусом, в общем, довольно привлекательная, и у нее правильные черты лица. По-моему, в целом она очень даже секси, но обыкновенная. По сравнению с Такамацу, в лице и телосложении Асами Ямасаки чувствуется что-то зыбкое и опасное. Как будто сейчас что-то поломается. Нарушится баланс, что-то внезапно даст крен, и все пойдет прахом. Это предчувствие навевает вся ее внешность. Рядом с ней всегда

испытываешь легкое беспокойство и напряжение, сердце начинает биться быстрее, и пропадает покой.

— А я на что-то закрываю глаза?

— Конечно.

— Но в том, что я влюблен в нее, я уверен на сто двадцать процентов!

— А секс? Вы хотите заняться с ней сексом? — спросила Такамацу.

Аояма замолчал. Разумеется, я хочу заняться с ней сексом, но боюсь, что как только прикоснусь к ее телу, она исчезнет. Если честно скажу об этом, меня, наверное, засмеют. Так размышляя, он вдруг спохватился, что в этом и заключается смысл "романтики".

— Хочу!

— Ну, тогда, может, стоит попробовать? Утвердительно кивая, Аояма какое-то время

сидел молча с ложкой яично-свиного карри в руке.

— Вы боитесь? — с серьезным видом спросила Такамацу.

Когда Аояма кивнул в ответ, она расхохоталась. Аояма тоже рассмеялся вместе с ней.

— Надо же, какой вы! — еще раз изумилась Такамацу.

— У меня нет волнений по поводу того, что секс будет неудачным!

— Да уж надо полагать! Ведь если, дожив до сорока с лишним лет, ты полный профан в сексе, то лучше умереть.

— Тогда чего же я боюсь? Опасаюсь, что что-то пойдет не так и она меня возненавидит?

— Это вы сейчас у себя спросили?

— Да. После всего я ужасно очарован ею и поэтому страшусь разрушить что-то. Казалось бы, нет ничего конкретного, чего можно испугаться. Но мне немного боязно.

— Роман, да?

— Ага. Роман — это для самоуспокоения. В постели я соблазню ее до боли избитыми и вычурными фразами, и даже если она мне откажет, то в таком случае это будет означать, что мне лучше подождать до свадьбы. Все просто!

— А где вы планируете заняться сексом? — спросила Такамацу, поедая десерт из моркови и молока. — В отеле? Или в вашем доме в Сугинами?

— А что, если нам поехать в путешествие? — предположил Аояма.

— Почему бы и нет, — кивнула Такамацу.

— Да, в офисе будут менять компьютеры, и я решил взять выходные на пару дней. Поедем в Идзу. Там есть хороший отель! Еда превосходная, и имеется онсэн. Если ты не возражаешь, мы могли бы спокойно там пообщаться.

По дороге на работу Аояма позвонил Асами Ямасаки из телефона-автомата. Когда он пригласил ее в путешествие, она сразу же привычным голосом воскликнула: "Я с радостью!" Произнося такие слова, как "отель" и "онсэн", Аояма испытывал напряжение. Ему казалось, что это все равно что сказать: "Давай-ка займемся сексом до свадьбы". Не существует общепринятых правил по соблазнению женщин. Если твоя спутница заявляет тебе, что секса не будет, пока не завершены все формальности, то, пожалуй, стоит задуматься, настолько ли ты ей нравишься.

— А в тот отель… в каком обличье лучше ехать?

— В каком обличье?

— Наверное, это роскошный отель?

— Это курортное местечко, и что-либо в стиле кэжуал будет в самый раз!

Ни словом не обмолвившись о том, будут ли они жить в одном номере, или лучше снять каждому свой, определившись только с датой и местом встречи, Аояма повесил трубку. Прежде чем позвонить Асами, он уже сделал бронь в отеле. Один номер полулюкс с двумя кроватями. Выезжать решили через три дня, в субботу, а встретиться условились в холле все того же отеля в районе Акасака. Разумеется, Сигэ я должен сказать все как есть, подумал Аояма.

— Всего на одну ночь?

В тот же день за ужином он поговорил с Сигэ. Выслушав отца, тот все понял и не возражал, но при этом заметил:

— Эх, я хотел прежде разок с ней увидеться.

— Ну, вот поэтому в воскресенье вечером мы уже вернемся!

— Это у вас что, типа, медовый месяц?

— Нет, конечно! Я решил сначала разузнать об ее чувствах и намерениях и потом уже познакомить вас. Согласись, что было бы неловко, если бы я представил ее тебе, а она потом заявила бы, что не думает выходить за меня.

— Прости за странный вопрос…

— Что такое?

— Мы не настолько богаты и даже дом снимаем. И машина у нас не "мерседес", а обычная отечественная. В общем, живем вполне скромно. Ты ей это как следует втолковал?

— Так подробно я не объяснял! А ты считаешь, что она встречается со мной только из-за денег?

— Я так не думаю. Это сейчас не модно, и будь она настолько банальной, то даже и ты бы это понял. Так что я совсем так не считаю. Просто мало ли вообразит себе, что ты сказочно богат, а? Так ведь часто случается, правда?

— Пожалуй. Я ей намекну в поездке!

— Да, лучше сказать. Потому что ты временами производишь впечатление довольно обеспеченного человека. Слушай, на субботу я решил пригласить друга переночевать у нас, — сказал Сигэ. — А Риэ-сан я сам все объясню! Вот она удивится, наверное.

В отеле, расположенном в часе езды на запад от города Ито, находилось известное поле для гольфа. Весной там начинались крупные соревнования, и с лета по осень свободных номеров в отеле обычно не было. А вот зимой он практически пустовал.

Асами Ямасаки в костюме светло-бежевого и красного цветов ждала в холле отеля. По дороге в машине она была не очень разговорчива. Одетые немного не так, как обычно, слегка по-походному, они положили сумки в багажник, надели солнцезащитные очки и помчались по скоростному шоссе. В салоне воцарилась чувственная атмосфера загадочности. Казалось, что желание и волнение выдают обоих как нечто наглядное, изолируя их друг от друга. Асами захватила с собой термос с кофе. Пока они добирались до отеля, за разговорами ни о чем Аояма выпил три чашки. Красивых пейзажей за окном он практически не замечал. В машине он то и дело живо представлял себе тот важный разговор, что ему предстоит, когда они останутся наедине, и ночь, что они проведут только вдвоем. Так долго один на один друг с другом они еще никогда не были.

Во время регистрации в отеле Аояма вспомнил о Сигэ. Надо же, такой проницательный, хотя парень-то всего-навсего старшеклассник. А может, именно потому, что старшеклассник. Отель стоял на краю крутого обрыва, откуда открывался вид на море. Если спуститься вниз по извилистой узкой дорожке, то с воды неожиданно вырисовывались очертания этого здания с оранжевой крышей, построенного в южнофранцузском стиле. Крыльцо с подъездом для автомобилей и цветочные клумбы у входа, услужливые швейцары и носильщики, а также респектабельная атмосфера холла с большими кожаными диванами вызвали ропот восхищения у Асами Ямасаки. "Великолепный отель", — прошептала она. Если задуматься, то и бары и рестораны, которые Аояма выбирал для встреч с Асами, — это были исключительно лучшие места, известные ему.

Просто тало ли вообразит себе, что ты сказочно богат, а? Так ведь часто случается, правда?

Это были слова Сигэ. Асами обвела взглядом высокий потолок холла и люстры в испанском стиле, выполненные из витого кованого железа.

Она стояла, словно прилепившись к Аояме, который тем временем заполнял карточки постояльцев. Вписывая туда имя Асами Ямасаки, Аояма размышлял: весело провести время и создать семью — разве одно другому противоречит?

В номере полулюкс имелся маленький балкон, откуда можно было любоваться морем и полем для гольфа.

— Итак, чем займемся до ужина?

Аояма удобно устроился на диване: я должен о многом ей рассказать. И больше всего меня беспокоит тема Сигэ. Однако о таких вещах, пожалуй, лучше спокойно поговорить за ужином. На часах уже четвертый час. Еще через час солнце сядет. Время слишком раннее или слишком позднее для чего бы то ни было. Асами подсела очень близко к Аояме. Красные кожаные лодочки, светло-бежевые слаксы, красный свитер, бежевый шарф вокруг шеи, волосы просто собраны в хвост. Их колени слегка соприкасались. Асами, то снимая, то надевая солнцезащитные очки, время от времени внимательно всматривалась в лицо Аоямы.

— В двадцати-тридцати минутах езды на машине находится небольшой музей. Там много традиционной японской живописи, но есть и картины импрессионистов. Если поехать прямо сейчас, думаю, мы еще успеем до закрытия. А еще позади отеля очень хороший порт. Он маленький и немного заброшенный. Там имеется несколько деревянных рыболовных суденышек. И совсем рядом одно милое кафе, где можно выпить кофе.

Пока он говорил, Асами первым делом положила очки на стол, потом распустила волосы. Когда ее блестящие волосы, как в замедленной съемке, плавно упали на плечи, нос Аоямы уловил какой-то аромат. Что за аромат это был, он не понял. Возможно, шампунь, а может, кондиционер для волос или духи. А может, никакого аромата на самом деле и не было. Что-то вырвалось на свободу, достигло Аоямы и распространилось по всей комнате, в которой становилось все темнее и темнее. Это что-то было всепоглощающим и обладало определенной силой. Аояма ощутил легкий озноб.

— Хозяин кафе немного со странностями. Раньше он был боксером. Любит романы и кинофильмы, и в кафе у него много книг и журналов о кино. Порт во время заката — это что-то прекрасное!

Асами Ямасаки совершенно не слушала, что говорил Аояма. Она сняла с шеи шарф и, аккуратно свернув его, положила возле дивана. В номере хорошо работало отопление. Настолько, что в свитере можно было вспотеть. В тот момент, когда Асами развязала шарф, Аояма снова почувствовал, что в воздухе что-то возникло, и концентрация этого чего-то стала еще насыщенней. Аояма не понимал, что ему делать. Наконец она встала и, пройдя мимо входной двери, выключила все освещение в номере. Уличный сумрак моментально наполнил собой помещение, и Аояма ощутил, как аромат, источаемый от распущенных волос Асами, трансформируется в более густой и терпкий, как при брожении сладкого вина. Он почувствовал, что всецело находится в ее власти.

Аояма не смог спросить: "Послушай, почему ты погасила свет?" Ощущая, что ему все труднее дышать, он продолжал нести полную околесицу:

— Да, пожалуй, лучше всего будет сходить к горячему источнику онсэн. Там есть большая баня. Она находится в раздевалке для играющих в гольф, но, разумеется, посещать ее можно и тем, кто в гольф не играет! Там очень просторные ванны, и точно была сауна или джакузи. Можно вдоволь попариться, а потом поиграть в миллиард. И еще там столы для пинг-понга, а в баре можно выпить по коктейлю…

Тусклый свет из окна освещал только ножки дивана. В комнате, где стало уже совсем темно, в промежутке между кроватями Асами снимала то, что было на ней надето. Последовательно открывались руки и шея, плечи и спина, бедра и колени. На ее лице, которое он не мог рассмотреть, возможно, застыла улыбка, а может, и гнев. Увидев, как оставшаяся в одном нижнем белье она легла в постель, Аояма наконец-то прекратил свою бессмысленную болтовню.

— Иди ко мне. Прошу, — позвала с кровати Асами. В ее голосе не было кокетства. Она говорила серьезно, словно просила о помощи. — Одежду пока не снимай. Иди сюда, пожалуйста. Скорее.

Едва не задыхаясь, будто что-то прилипло к горлу и мешало вдохнуть, Аояма подошел к кровати. Он встал, опустив взгляд на постель, а Асами Ямасаки сама стянула с себя простыню, укрывавшую ее тело.

— Смотри, — сказала она и с печалью в глазах взглянула на Аояму. — Эти ожоги — следы от наказания, оставленные отчимом.

На коже левого бедра виднелись два зарубцевавшихся шрама, на которые Асами сама указала пальцем. Она сняла с себя последнее белье. У Аоямы перехватило дыхание. Ему казалось, что он не видит ничего, кроме этих шрамов от ожога. Он как будто не чувствовал, что перед ним обнаженное женское тело. Есть голова и шея, есть груди и соски, есть пупок, талия и лобковые волосы. У него перед глазами были изящные женские ноги, изгибы и линии которых напоминали удивительный, невиданный ранее орнамент, но все это не было привычной женской наготой. Аояма созерцал нечто абстрактное.

— Видел? — спросила Асами, и Аояма, как робот, утвердительно кивнул. — Ты правда как следует все рассмотрел?

— Да, — снова кивнул Аояма.

Его одолевали смешанные чувства: желание немедленно убежать отсюда и желание прикоснуться к этой совершенной, слегка дрожащей женской груди.

— Тогда ляг со мной рядом. Не раздевайся пока. Прямо вот так, в одежде иди ко мне, хорошо?

Аояма сделал так, как ему велели. В свитере и брюках, не разуваясь, он лег рядом с ней и прижал ее лицо к своему левому плечу.

— Послушай меня внимательно, — тесно прильнув к Аояме, прошептала она прямо в ухо. — Ты ведь рассмотрел все мое тело? И ноги видел?

— Видел! — почти задыхаясь, ответил Аояма. Под свитером его грудная клетка вздымалась

в такт с биением сердца. Оно стучало так сильно, что заставляло подрагивать красивую грудь Асами Ямасаки.

— А пальцы на ногах! Видел, что с ними стало?

— Ногти поломаны.

— Это из-за балета.

— Я понимаю.

— Ведь тебе нужна только я?

— Да.

— Понимаешь? Я хочу, чтобы ты любил только меня!

— Понимаю.

— Так все говорят. Но ведь ты не такой, как другие? Только меня, хорошо? Только меня. Только меня одну! Если будешь любить только меня, я что угодно для тебя сделаю. Хорошо? Ты меня понимаешь?

Продолжая шептать "Только меня, меня одну", Асами начала снимать с Аоямы одежду.

10

Асами Ямасаки стянула с Аоямы свитер и тонкими пальцами расстегнула одну за другой пуговицы на рубашке. Аояма, ошеломленный, молча наблюдал за этим. В комнате становилось все темнее, но на ногтях Асами, накрашенных розовым лаком, слегка отражался зимний закат. Аояма в какой-то момент приподнялся. Они долгое время просидели вдвоем на кровати, но он не ощущал собственного тела. У него перед глазами стояло лицо Асами, склонившей голову. Лицо это что-то напоминало, но он не мог вспомнить, что именно. Щеки слегка покраснели. Когда несколькими минутами раньше она медленно поднялась на кровати, форма ее груди, прежде неясная, приняла четко очерченные контуры. Стройность ее бедер, величина и форма груди — все в ней было настолько совершенным, что казалось попросту нереальным. Она подобна творению незнакомого скульптора из неизвестной страны, которое при этом наделено мягкостью, влагой, теплотой тела и способностью двигаться, подумал Аояма. Казалось, что время то бежит в несколько раз быстрее обычного, то вовсе стоит на месте. Дрожащие кончики пальцев Асами под расстегнутой рубашкой коснулись груди Аоямы и поползли по коже нежно и трепетно, подобно тому как лишенный зрения человек калькирует важное письмо, написанное шрифтом Брайля. Возникло такое чувство, словно кончики ее пальцев, превратившись в серебристый скальпель, рассекают грудь, и в то же самое время казалось, словно они ласково исцеляют поверхность легких, внутри которых распространились раковые клетки, вызывающие страшную боль. Аояма не чувствовал собственного тела и его внешних границ. Он мог ощущать только, как ее пальцы касаются его кожи и как в тех точках, до которых они дотронулись, вспыхивает сильнейшее возбуждение, какое прежде он и не мог себе представить. Кончики пальцев Асами Ямасаки были словно лед и одновременно словно раскаленный докрасна металл. В какой-то момент Аояма встал между двумя кроватями и снял свитер. Когда именно он это сделал, он не помнил. Все пуговицы на его рубашке были расстегнуты, так что грудь и живот оказались обнаженными. Асами расстегнула ремень его брюк и, ухватившись за молнию, медленно потянула ее вниз. Как будто делают операцию, подумал Аояма. Она села на край кровати, подобрав ноги. Казалось, словно зеленое бархатное покрывало накрыло собой целиком всю комнату, и в самом центре нагое тело Асами Ямасаки превратилось в белоснежную фарфоровую лампу. Такие ощущения, сопровождаемые головокружением, охватили Аояму. Все это время он по-прежнему не осязал силуэт собственного тела и не мог понять, холодными или горячими были ее пальцы. Когда молнию брюк полностью расстегнули, Асами неожиданно подняла лицо, и Аояма почувствовал пульсирующую кровь в висках. Она, не отрывая взгляда от Аоямы, улыбнулась. Потом, протянув руку, с силой надавила розовым ногтем в самый центр его груди и на одном дыхании проскользила пальцем вниз. Аояма изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. Какой-то неприличный звук — то ли плач, то ли стон, то ли глубокий вздох — застрял у него в горле и едва не вырвался наружу. Почему даже не пытаюсь немедленно завалить эту женщину на постель и взобраться на нее? — недоумевал Аояма. Безжизненно свесив руки, он лишь изредка вздрагивал в ответ на импульс, посылаемый кончиками пальцев Асами. Эта девушка, где она обучилась такому мастерству? Современные девицы двадцати четырех лет, наверное, куда зауряднее в подобных делах? А может, ее лицо и тело настолько прекрасны, что мне просто кажется, словно она делает что-то невероятное? Асами сняла с него брюки и трусы. Выражение лица ее изменилось. Рот открылся, и оттуда показался острый язык. Казалось, будто из лица ее вырос розовый шип. Кончик языка скользнул от пупка Аоямы до бедер и вскоре снова поднялся вверх к груди. Упираясь коленями в покрывало кровати, она приблизила к нему свое лицо. Аояма, слегка приподнявшись, коснулся своими губами кончика ее острого языка. Облизав по кругу его губы, она взяла левую руку Аоямы и поднесла ее к своей груди. Дотронувшись до ее груди, Аояма закрыл глаза и осознал, что пальцы его осязают не совершенную по форме фарфоровую статуэтку, а живую женскую плоть, в которой бежит кровь. "Женщина", — очень тихо, так чтобы не услышала Асами Ямасаки, пробормотал он и коснулся рукой ее лона. Оно было влажным и горячим. Из уст ее вырвался металлический голос, который он прежде никогда не слышал. Это был жесткий, низкий голос, напоминающий звук ржавой шестеренки, вдруг начавшей вращение.

Во время неглубокого сна Аояме приснилось, что его истязает какой-то неизвестный человек. Когда во сне к его лицу поднесли раскаленное железо, он с криком проснулся и, ослепленный ярким светом, тут же снова закрыл глаза. Что это было сейчас? — подумал Аояма. Он попытался пошевелить губами, чтобы пробормотать "Что произошло?", но слизистая его горла слиплась, и он не мог говорить. В комнате все лампы были включены. Даже закрыв глаза, Аояма ощущал их свет сквозь веки. Все было окрашено оранжевым цветом, и глазной нерв дергался от боли. Он не мог открыть глаза, но не только потому, что они болели из-за слепящего света. Все его тело было совершенно обессилено, и ни один мускул на лице не шевелился.

Да что вообще произошло?.. Где я?

Аояма наконец заметил, что сам он лежит в постели совершенно голый. Правая рука на уровне пояса, левая — на животе. Все его чувства и ощущения были парализованы, но он сознавал собственную наготу.

Где я?

Свет ламп на потолке и прикроватных тумбочках отличался от того, что он обычно привык видеть. Может, я еще сплю и все это сон? — подумал Аояма. Но онемение в висках и боль в глазах заявляли о том, что это не сон. Неожиданно Аояма с ужасом вспомнил, что он находится в номере отеля, куда приехал вместе с женщиной. Левой рукой он пошарил по кровати, но рядом с ним никого не было. Превозмогая боль, Аояма открыл глаза. На сетчатку тут же хлынул поток света, и рефлекторно он снова зажмурился. Одновременно он ощутил боль в области сердца. Аояма выждал долгую паузу, после чего решил потихоньку открыть глаза. Первым делом расслабил веки и сквозь ресницы стал понемногу различать предметы. Из-за сильной боли автоматически выступили слезы, так что вид, открывавшийся за ними, превратился в размытое пятно. Мокрые от слез ресницы дрожали мелкой дрожью. Пока Аояма медленно разнимал веки, он обратил внимание на ужасную сердечную слабость. Сердцебиение было нерегулярным и слабым. По мере того как действительность прояснилась, ослабленное сердце застучало быстрее.

Этой женщины нет…

В номере было светло как в магазинчике, открытом в ночное время. Стояла полнейшая тишина, без признаков человеческого присутствия. Аояма был абсолютно голым. Его член съежился и повис, запутавшись в загрубевших лобковых волосах с засохшими каплями спермы. Не было слышно даже шума воды в душе. Возможно, она решила оставить меня одного, так как я выдохся и крепко уснул, а сама ушла куда-нибудь в бар, решил Аояма, но тут же понял, что это не так. Нигде не было видно ее сумки. Асами Ямасаки исчезла.

Почему я весь настолько разбит, словно после наркоза?..

Правая рука наткнулась на что-то твердое. Это были наручные часы Аоямы, застрявшие в складках покрывала на краю кровати. Стрелки на них слегка перевалили за три часа, число сменилось. На металлический браслет намотался женский волосок.

Эта женщина несомненно была в этой комнате…

Так подумал Аояма, накрутив этот волос на палец. Его сознание воскресило два воспоминания. Одно было яркой и очень короткой вспышкой, словно флешбек. Вспотевшее женское лицо. Розовый язык. Волосы, прилипшие к мокрым от пота щекам и лбу. Твердые заостренные соски. И, наконец, влажная вагина Асами Ямасаки, блестящая от спермы и истекающая белыми мутными соками после гостившего в ней мужского члена. Вместе с картинкой память воскресила и звуки. Пыхтение и вздохи. Шепот и крики. Еще одно воспоминание всплывало постепенно и урывками. Аояма припомнил, что рассказал о Сигэ. То ли прежде, чем заняться сексом, то ли во время него, то ли перед тем, как Асами Ямасаки испытала первый оргазм, то ли после того, как она очередной раз, вцепившись в тело Аоямы, закричала… Он не помнил, когда именно, но точно рассказал.

Какой была ее реакция? Не помню. Что же все-таки произошло? Собственно, как и куда я кончил?..

Аояма потрогал свой член. Он весь был покрыт засохшей спермой и женскими выделениями.

Она терла его рукой и, что-то приговаривая, касалась языком. Да, так и есть. Правой рукой она держала мой член, а левой легонько возбуждала его ногтями. Облизывала и брала его в рот. Это было до того, как я сообщил ей о Сигэ, или после?

Аояма повернулся на бок, уперся правой рукой в зеленое покрывало и попытался встать. Виски и сердце пронзила сильная боль, и он тут же отказался от этой затеи. Лежа ничком на кровати, он терпеливо ждал, пока боль отступит. Дыхание сбилось, сердце бешено колотилось. Тело было тяжелым, словно камень. Оно онемело.

Она что-то со мной сделала.

Аояму пугала неизвестность случившегося, но он понимал, что гораздо сильнее его ужасало, печалило и удивляло исчезновение Асами. Осознав это, он уловил слабый аромат, оставшийся на бархатном покрывале. Это им благоухали ее волосы. Запахи ее духов, косметики, пота, вагинальных выделений, волос, перемешавшись, пропитали собой зеленую лоснящуюся материю. Эта дурманящая смесь подчинила себе все чувства и ощущения почти недееспособного Аоямы, словно ничего другого в этом мире не существовало. В памяти, подобно вспышкам, хаотично возникали сцены секса с Асами Ямасаки. В этих образах не было запахов и тактильных ощущений. Чувство пустоты нарастало, и с каждой минутой ему все сильнее ее не хватало. Промежутки между вспышками воспоминаний постепенно становились короче, и из образов осталось только два: ее лицо и ее вагина. Каждый раз, когда член Аоямы глубоко проникал в нее, лицо Асами искажалось. Однако, несмотря на то что на лбу появлялись морщинки, глаза были широко распахнуты, а из открытого от бессилия рта выглядывал язык, лицо это отнюдь не становилось безобразным. Оно неизменно оставалось прекрасным. Аояма впервые обратил внимание на тот факт, что, какую бы позу он ни принимал во время секса, невозможно было одновременно охватить взглядом и лицо, и лоно своей партнерши. Занимаясь любовью с Асами Ямасаки, он суетливо переводил глаза, продолжая попеременно смотреть то на ее лицо, то на ее вагину. Мучительные воспоминания об этом реалистичными картинками возникали и угасали в мозгу Аоямы. Вагина со всех сторон была покрыта слизью женских выделений, словно в этом мире не существовало ничего более непристойного вида. Все новые порции слизи выливались наружу и, стекая между ягодицами, капали на бархатное покрывало. Время от времени, желая подразнить тяжело дышащую Асами, Аояма нарочно вынимал свой член, когда она была на грани оргазма. В такие моменты она издавала крик, близкий к плачу. После извлечения члена ее вагина открывала взгляду свою розоватую плоть, откуда, подобно простейшему живому существу, вытекали мутные беловатые выделения. Даже в такие мгновения лицо Асами сохраняло красоту, презреть и унизить которую было невозможно ничем. Дисбаланс между этой чистой красотой и истекающей вожделением вагиной все сильнее и сильнее возбуждал Аояму. Он не помнил, сколько по времени продолжался их секс. Он длился так долго, что казалось, вовеки не закончится. Бесконечная эрекция вызывала у Аоямы чувство боли и ощущение, что натянутая тонкая кожа члена вот-вот лопнет. Нежно-розовые губы влагалища указывали на то, что это вход в недра женской плоти, и Аояма смог испытать дикую радость от этого безграничного эротизма. В голове, лишенной физической чувствительности, вспыхивали, короткими интервалами сменяя друг друга, образы вагины и лица. Осознание того, какая пропасть отделяет его сейчас от этого возбуждения и наслаждения, причинило Аояме мучительную боль. Он ощутил реальный озноб, и все его тело покрылось мурашками. Подобный рвотной массе, к горлу подступил ком, грозящий вырваться из груди всхлипами рыдания. Предчувствуя, словно что-то закончится, если он даст волю слезам, Аояма терпел изо всех сил, отчаянно прикусив губы. В это самое время неожиданно раздался звонок. Аояма рефлекторно приподнялся и ползком добрался до телефонной трубки.

— Господин Аояма?

Услыхав мужской голос, Аояма рухнул без сил.

— Алло-алло, господин Аояма?

Аояма был почти уверен, что звонит Асами Ямасаки. Он надеялся услышать в трубке привычный голос:

Алло, это я. Ах, как хорошо, что ты на месте. Я так испугалась, что могла не застать тебя…

— Алло, господин Аояма, это вы? Вас беспокоит портье.

— Да, — наконец смог вымолвить Аояма. В горле все слиплось, и голос был ужасен. Говорю, как будто у меня кляп во рту, подумал он. — Да, это Аояма.

— Простите, пожалуйста. Вы, наверное, спали? Дело в том, что я несколько раз звонил вам, но никто не отвечал. Понимаю, что звоню в неподходящее время, и прошу извинить за допущенную вольность. Ваша супруга уехала, и нам необходимо было удостовериться, что вы еще остаетесь. Еще раз примите мои извинения за беспокойство.

— Время не уточните?

— Сейчас чуть больше половины четвертого ночи.

— Нет. Время, когда уехала жена.

— Вот как?!

— Я себя неважно чувствовал и выпил лекарство от простуды. Прилег и, видимо, заснул.

— Припоминаю, что ваша супруга поужинала одна и около восьми часов вечера заказала машину из проката. Сказала, что у нее какое-то срочное дело в Токио.

— Верно, — ответил Аояма, превозмогая учащенное сердцебиение и чувство тошноты, — у жены возникло срочное дело.

— Если вам нужен отельный доктор, я все организую.

— Нет, все нормально.

— Вы будете выезжать, как и запланировали, завтра?

— Да. Думаю, что отлежусь, и мне станет лучше.

— Приношу самые искренние извинения за причиненное беспокойство. Спокойной вам ночи.

Когда телефонный разговор закончился, Аояма почувствовал, как на лбу и под мышками выступил холодный пот. Ему стало очень плохо. Пот со лба и висков стекал по щекам и с подбородка капал на покрывало и подушку, но Аояма не ощущал, что эти капли выделяет его собственное тело. Казалось, просто откуда-то льется вода, попадая ему на лицо. Он приложил ладони к вискам, стряхнул пот и попытался проверить пульс. Пульс был прерывистым, ужасно слабым и медленным. Из желудка к горлу продвинулось что-то кислое, и, стараясь удержать эту массу, Аояма с силой сдавил себе глотку. Снотворное, подумал Аояма. Я выпил довольно большую дозу снотворного и отрубился, а проснулся потому, что взбунтовались нервы. Он поразмыслил над тем, чтобы вызвать рвоту, но решил, что это бессмысленно. По времени все уже переварилось и с кровью разнеслось по всему организму.

Она напоила меня снотворным…

Во время секса Асами Ямасаки несколько раз вставала в туалет. Если долго продолжать стимулировать клитор, то женщина может захотеть в туалет, так что в этом нет ничего странного. Я неоднократно большими глотками выпивал пиво, виски и колу из холодильника в комнате. Иногда Асами поила меня. Набрав в рот жидкость, она садилась на меня верхом и, двигая бедрами, изо рта в рот поила меня виски и пивом. Будь там даже не снотворное, а серная кислота, я бы, наверное, не обращая внимания, продолжал массировать ее белоснежные, круглые, безупречные ягодицы.

На прикроватной тумбочке напротив телефона лежала бумага для заметок. Аояма заметил, что на самом верхнем листе было что-то написано.

НЕ ПРОЩАЮ ЛЖИ

Женщина, потерявшая имя

Это был незрелый женский почерк. Лжи? Аояма немного успокоился. Он решил, что Асами что-то неправильно поняла из того, что он ей рассказывал. Аояма тут же набрал ее номер. Трубку никто не брал. Он звонил снова и снова десятки раз, после чего прекратил. И все же ему стало гораздо легче. Она чистая и темпераментная девочка и потому наверняка сделала какие-то ошибочные выводы, рассердилась и решила вернуться домой. Чтобы избежать ссоры и выяснения отношений, дала мне выпить приготовленное для себя снотворное. А снотворное она захватила с собой, так как, наверное, переживала, что в нашем первом совместном путешествии будет сильно напрягаться, волноваться и не сможет уснуть, так рассудил Аояма. Позвоню ей завтра во второй половине дня, и все разрешится. Думаю, она простит. Проснусь перед самой выпиской из отеля, а пока мне нужно как следует выспаться этой ночью… Он дотянулся до прикроватной тумбочки, выключил комнатный свет и как был, голый, залез под покрывало. Когда в номере стало темно, волна сна накрыла его с головой, словно со страшной силой куда-то утаскивая за собой. Перед тем как окончательно провалиться в сон, иными словами, на границе между сознательным и бессознательным Аояме привиделась странная картина. В ужасно убогой, тесной комнатенке в японском стиле пожилой мужчина в нижнем белье сидит лицом к летнему негреющему источнику тепла котацу и пьет дешевый алкоголь. Поставив на колени большую бутылку низкосортного виски, он наливает его в залапанный жирными пальцами стакан и, покуривая сигарету, неспешно пьет. На обеих ногах мужчины нет ступней. Торчащие из-под семейных трусов конечности закруглены, подобно краям сосиски. Мужчина что-то орет громким голосом, словно сильно пьян. Но он никого не зовет. Это комната в старом многоквартирном доме, из маленького окна которой видна только стена соседнего здания. Вокруг люминесцентной лампы роем кружат насекомые, одно из которых падает в стакан с виски. По этому поводу мужчина выкрикивает что-то непонятное. Из-за того, что у него нет ступней, он не может встать и разогнать насекомых. Рядом с той комнатой, где он находится, есть еще одна, совсем крошечная, без окон. Ее отделяет разорванная перегородка фусума. Там одна девочка пытается натянуть балетные туфли на свои босые ножки. Это сильно поношенные туфли, кожаный верх которых в нескольких местах облупился и протерся. Изначально они были розовыми, но теперь их цвет превратился в закопченный телесный. Девочка натягивает эти туфли и в конце концов встает. Если хоть немного не отодвинуть перегородку, то становится невыносимо жарко. На ее лице уже выступил пот. Когда же перегородка открыта, то неприятно пахнет табаком. Это запах мужчины. Кроме того, откуда-то воняет гнилыми овощами. Когда приотодвигается фусума, пожилой мужчина слегка меняется в лице. Прежде это лицо было перекошено злостью, и вдруг на нем возникают признаки стыда. С лицом преступника, молящего о спасении, мужчина выпускает из рук стакан и, лишившись покоя, суетливо переводит взгляд с одного угла комнаты на другой и вскоре через щель в перегородке пытается заглянуть в соседнюю комнатенку. Темный просвет пересекает тень девочки. Маленькие тонкие ручки, пока еще плоские груди и ягодицы, покрытые потом гибкие ножки. Девочка знает о том, что пожилой мужчина смотрит на нее, но отнюдь не старается выставить себя напоказ. Она всего лишь мелькает в просвете перегородки, сквозь который едва виднеются ее руки и ноги. Пристально взглянув на свои обрезанные конечности, напоминающие края сосиски, пожилой мужчина засовывает правую руку себе в трусы. Выразительно, как тому ее учат в балетной школе, то есть с наклоном головы под нужным углом, что делает образ наиболее красивым, девочка упражняется в шагах. Ей известно, что делает мужчина своей правой рукой. Сотни раз он орал, что не желает видеть ее лица. Сотни раз приказывал сидеть в своей комнате. Однако на протяжении нескольких последних месяцев в это самое время мужчина стал меняться в лице. Он не пытается заговорить с девочкой, но когда, выпивший, он смотрит, как она репетирует, его поведение и мимика меняются. Он выглядит так, словно вот-вот заплачет. Девочка несколько раз видела и то, что сжимает пожилой мужчина своей правой рукой. Когда она почувствовала, что он двигает правой рукой с таким лицом, словно молит о прощении перед чем-то невидимым, из тела девочки что-то вышло и что-то вошло взамен. Это что-то она никогда и ни за что не забудет. В темной комнате девочка продолжает репетировать до тех пор, пока пожилой мужчина не остановит свою правую руку…

— Я сдаюсь! Наша телефонная связь прервалась, и, если подумать, я даже не знаю ее адреса.

Единственным человеком, с кем можно было посоветоваться, был Ёсикава. Аояма кое-как продолжал работать, кое-как проводил время с Сигэ. Прошло две недели, как он вернулся из Идзу. Из телефона-автомата он позвонил Ёсикаве.

— Она не подходит к телефону?

— Нет, на том конце провода говорят, что этот номер больше не обслуживается. В первое время, когда я только приехал из Идзу, в трубке еще раздавались гудки, но через два дня связь оборвалась.

— Что произошло в Идзу?

— Я тебе уже все рассказывал!

— Обычно из-за такого не исчезают внезапно.

— Я думаю, это просто какое-то недоразумение. Хочу поскорее все прояснить! Но мне никак с ней не связаться.

Есикава некоторое время помолчал, а потом тихо произнес:

— С этой девушкой тебе лучше уже покончить.

Аояме тут же захотелось долбануть трубкой по стеклу телефонной будки. От злости на Ёсикаву и от отчаяния он задрожал. И без того, с тех пор как исчезла Асами Ямасаки, он потерял аппетит и нервы его ослабли. Теперь он раскаивался, что решил обратиться за советом к Ёсикаве.

— Пожалуй, тебе сейчас бесполезно что-либо говорить. Я тоже чувствую свою ответственность, но считаю, что ты должен забыть эту девушку!

— Это не так. Она неправильно меня поняла! Как мне ее найти, я тебя спрашиваю. Она говорила, что живет в Накамэгуро. Может, ты знаешь ее адрес?

— Разве я тебе не говорил, что в своей анкете в колонке с адресом она указала Сугинами, но сейчас там проживают совершенно посторонние люди. По-моему, я когда-то говорил тебе об этом. Про Накамэгуро мне ничего не известно! И вообще, эти самые анкеты уже все уничтожены. Эй, ты меня слушаешь?!

— Я еще позвоню, — с этими словами Аояма повесил трубку.

11

Начался новый год. Связи с Асами Ямасаки по-прежнему не было. Аояма кое-как продолжал работать и с Сигэ старался вести себя как обычно, но ему не удавалось скрыть свою полную опустошенность.

За два месяца, прошедших с его возвращения из Идзу, Аояма похудел на шесть килограммов. Еда не лезла в горло. Такого с ним не было даже после утраты Рёко. Это вовсе не значило, что смерть жены не была жестоким ударом. Пожалуй, для больных раком характерно, что, умирая в мучениях, они сражаются с болью и страхом, чтобы как-то подготовить тех, кого они оставляют, к философскому восприятию их ухода. Храня светлую память о Рёко, Аояма восхищался ее мужеством и был очень благодарен ей за это.

Что же касается Асами Ямасаки, то ее исчезновение произошло неожиданно. Без каких-либо предупреждений и видимых причин она внезапно пропала из номера, в котором они остановились, а потом и связь между ними начисто оборвалась. Аояма все еще продолжал думать, что ничего особенного не случилось и она попросту что-то не так поняла. Мысль об этом служила одним из поводов, оттягивающих его возвращение к нормальной жизни. В течение этих двух месяцев Аояма неоднократно ездил в Накамэгуро. Наведывался туда, где Асами вышла из такси после их второго свидания, и бесцельно прочесывал окрестности. Нельзя сказать, что таким образом он надеялся ее отыскать. Но Аояма совершенно не представлял, что еще может предпринять. С Асами его связывало только название квартала Накамэгуро.

"Этот номер в настоящее время не обслуживается". Сколько сотен раз он набирал эти цифры даже после того, как в трубке появилось сообщение. Он звонил каждый раз, когда проходил мимо телефонной будки. С наступлением нового года исчезло и сообщение в трубке, и тем не менее Аояма продолжал названивать.

Не прощаю лжи…

Он по-прежнему не понимал смысла слов в записке, оставленной Асами. Воспоминания о времени, проведенном с ней, включая их секс в номере отеля в Идзу, были исключительно приятными. Аояма до мельчайших подробностей помнил каждую деталь свиданий, начиная с самой первой встречи. Он постиг, насколько беспощадным бывает чувство утраты, связанное с приятными воспоминаниями.

Есикаве он звонил десятки раз, и, встречаясь, они вместе ужинали или выпивали в баре. Своим подчиненным в офисе во главе с Такамацу он тоже откровенно рассказал, что случилось. Однако Аояма не обращался к ним за советом, а бесконечно изливал на собеседника свои признания и жалобы. В конце концов даже Ёсикава перестал всерьез обращать на это внимание.

Ну разве это не странно?.. Я не сделал ничего особенного, и до того момента у нас все шло очень хорошо, без каких-либо проблем! У нее имелась несколько необычная травма, но она оказалась настолько сильной, что преодолела ее благодаря увлечению балетом. Произошло какое-то дурацкое недоразумение. Я должен ей это объяснить. Нет ничего глупее, чем вот такой внезапный конец.

Один Сигэ вел себя по-другому. Откуда в шестнадцатилетнем подростке такое понимание? — удивлялся Аояма. Настолько обыденно Сигэ вел себя с изнуренным отцом. Даже тогда, когда домработница Риэ-сан, переживая, назойливо интересовалась самочувствием Аоямы, сын заступался за него. "Все нормально! — уверял Сигэ. — Бывают и такие моменты, когда не до еды". Он ни разу не спросил Аояму об Асами Ямасаки. Тот, в свою очередь, тоже ничего не рассказывал Сигэ. Этот парень со смертью матери узнал, что такое чувство утраты, думал Аояма о сыне. Сигэ понимал, что, даже если кому-нибудь открыться и поведать о своих страданиях, легче все равно не станет, и в итоге ничего не остается, как продолжать жить обычной жизнью и смириться с тем, что будет очень тяжело до тех пор, пока не свыкнешься с чувством утраты.

Надо же, ему ведь только шестнадцать, а такой молодец…

Так, размышляя о Сигэ, Аояма в одиночестве сидел на диване в гостиной.

Дело было во второй половине воскресенья в конце января. Сигэ со школьными приятелями с самого утра уехал кататься на лыжах.

— Возможно, из-за путаницы с поездами я вернусь поздно. Так что ты ложись пораньше.

Несмотря на мучения худеющего на глазах отца, Сигэ, как и прежде, частенько выбирался отдохнуть вместе с друзьями. Он знал, что не стоит особенно опекать упавшего духом.

Аояма пешком прогулялся до ближайшего супермаркета, купил тофу, йогурт, мед, а также свежую красную икру, заправленную соевым соусом, и готовые капустные роллы. У него совсем не было аппетита, и любая еда все еще казалась безвкусной. Однако Аояма стал задумываться над тем, что должен держать себя в форме хотя бы для того, чтобы восстановиться ради Сигэ. Для этого нужны работа, как источник мотивации, и хорошее питание, решил он. Недопустимо демонстрировать Сигэ свою слабость.

Сидя на диване в гостиной, Аояма ел йогурт, политый медом. Даже такую нежную пищу, как йогурт, глотать было мучительно больно. Это как саднящая рана, подумал Аояма. Нельзя сказать, что организм отказывался от еды. Он хранил воспоминания об Асами Ямасаки и жаждал возобновления волнующих свиданий и секса с ней. Но ему попросту не хватало сил на то, чтобы посылать сигнал о необходимости поесть. Обнаженная грудь Асами Ямасаки, ее вагина, ягодицы, кончики пальцев и лицо держали его мозг под беспрерывным контролем, так что подчас хотелось закричать: "Ведь это был всего только раз. Прошу, умоляю, прости уже!" Когда Аояма листал журнал с фотографиями обнаженных топ-моделей, его мозг придирчиво заявлял, что она совсем не такая. Как наркотик, думал Аояма. Схожесть с наркотиком была отнюдь не метафорой. Асами Ямасаки дала Аояме абсолютно то же самое, что представляет наркотик с его неотъемлемыми составляющими — возбуждение и успокоение. Нет ничего, что могло бы ее заменить, и она в принципе незаменима, это познал скорее не Аояма, а его либидо. Оно правдиво и подчинено физиологии. Уговоры на него не действуют.

Где-то снаружи лаял Гэнгу. Гэнгу — бигль, который по природе своей является охотничьей собакой и потому часто лает. Поднимает вой, когда слышит сирену патрульной машины или "скорой помощи". Разумеется, гавкает на воробьев и ворон, а случается, и на ползущих по земле насекомых. "Что, если тебе прогуляться с Гэнгу?" С подачи Сигэ Аояма неоднократно выходил на прогулку, но стоило неугомонному псу заинтересоваться каким-либо запахом, как он начинал насильно тащить хозяина по следу. Аояма то и дело был вынужден бежать за ним, что не являлось приятным времяпрепровождением.

Аояма ел йогурт и слушал музыку. Он на себе испытал, что, когда нервы ни к черту, телевизор сильнее раздражает. Телевизор вопил: "Даже когда тебе ужасно скверно, мир отлично функционирует!" Поэтому никому особо не отдавая предпочтения, Аояма просто начал слушать классику. От тяжелых минорных симфоний до легких фортепианных мелодий, охватывая временной отрезок от Баха до Дебюсси. Классическая музыка помогала убивать время. На то, чтобы прослушать один только концерт Моцарта для фортепиано с оркестром, уходило почти тридцать минут. А если слушать концерты с двадцатого по двадцать седьмой, это занимало четыре часа. Разумеется, сладостный и невыносимо возбуждающий образ Асами Ямасаки не покидал Аояму и во время игры пианиста Баренбойма. Он мучил, причинял боль, унять которую было не под силу даже Моцарту. Однако и мелодия, и исполнение впечатляли, благодаря чему нервная система не раздражалась еще больше. Аояма следил за ходом стрелок на часах. Так приходил вечер, и можно было браться за коньяк или виски.

Аояма воздерживался от алкоголя в дневное время. По прошествии двух недель после исчезновения Асами он заметил, что спиртное не спасает от чувства утраты: когда силы покидают, к беспокойству и раздражению прибавляется ненависть к самому себе. Невыспавшийся Аояма до обеда несколько раз испытал гнетущее чувство отвращения к себе как к полному неудачнику по жизни.

Потому теперь, в два часа дня в воскресенье, вместе с йогуртом Аояма пил яблочный чай "Фортнум энд Мейсон". На этот раз он выбрал музыку увертюр к операм Верди. Звучала "Сила судьбы" в исполнении Венского филармонического оркестра под руководством Караяна. Через сорок с небольшим минут Верди закончится, и следующим он собирался слушать Вагнера. Потом поставит концерты Моцарта для квартетов. А после наступит вечер. Он примет ванну и, попивая пиво, будет есть горячий юдофу под фортепианную музыку, потому что, перед тем как отправиться спать, Аояма непременно выбирал ноктюрн.

Пожалуй, сегодня вечером подойдет "Ноктюрн" Дебюсси в исполнении Микеланджели, который еще ни разу не слушал, решил было Аояма, как вдруг его посетило смутное ощущение того, что что-то не так. Словно он почувствовал запах, который никак не мог забыть, словно в ушах возник еле уловимый шум, которого он обычно не замечал, словно в поле его зрения на мгновение кто-то мелькнул, или случилось все это разом. Аояма первым делом поднялся с дивана и окинул взглядом всю комнату.

— Риэ-сан? — произнес он вслух.

Вообще-то Риэ-сан взяла выходной, но, возможно, пришла, чтобы приготовить ужин. Это было вполне вероятно, так как она не на шутку волновалась по поводу здоровья Аоямы.

— Риэ-сан? — еще раз окликнул ее Аояма. Ответа не последовало. Принюхиваясь, он развернулся в сторону кухни.

Может, что-то подгорело? Наверное, я собирался подогреть капустные роллы и включил плиту, когда ходил в туалет.

В последнее время Аояма стал очень рассеянным, и нельзя сказать, что он никогда не оставлял включенным газ. Если немного передвинуться, то из гостиной видно газовую плиту на кухне. На плите ничего не стояло. Разумеется, и включена она тоже не была. Что же случилось? Аояма с помощью пульта сделал музыку потише. Звучала "Сицилийская вечерня" Верди. Он обратил внимание на одно существенное изменение. Гэнгу не лаял и ничем не выдавал своего присутствия. За исключением сна Гэнгу почти всегда лаял, а если не лаял, то без устали производил какой-либо шум. То его цепь со звоном терлась об основание будки, то он вилял хвостом, то чесал себя задней лапой или же просто бегал. Ничего подобного абсолютно не было слышно.

Собираясь позвать собаку по имени, Аояма почувствовал что-то необычное в голосовых связках. Он пытался выдавить из себя хоть какой-то звук, но ничего не получилось. Осознав, что дело тут вовсе не в голосовых связках, а в проблеме с дыханием, он тут же испытал сильное беспокойство. Успокаивая себя, Аояма потянулся за чашкой с яблочным чаем. Сделав глоток, он страшно удивился. Чтобы добавить чаю питательных свойств, он определенно положил в него пару ложек сахара, однако тот был абсолютно безвкусным.

Что-то с моим языком? Или кто-то тайком подменил чай на что-то другое? Может, это Сигэ вернулся пораньше и решил подшутить надо мной? Возможно, в районе лыжной базы поднялась метель, и, возвратившись, он украдкой пробрался в дом и разыгрывает меня.

Неожиданно на мгновение в глазах у него потемнело и ему послышался странный звук. Звук этот настораживал и пугал. Будто где-то в доме находилась потайная дверь, о которой не знали даже живущие в нем люди, и она вдруг открылась и снова закрылась. В глазах опять потемнело. Казалось, словно упало напряжение в сети. Из темного угла гостиной с декоративным стеллажом, из-за складок занавесок раздался отчетливый голос. От удивления и ужаса Аояма начал терять сознание.

— Ты больше не сможешь двигаться!

Когда занавески зашевелились и оттуда появилась Асами Ямасаки, Аояма решил, что это галлюцинация. "Сколько лет, сколько зим", — попытался сказать он, но во рту все онемело, и он не смог вымолвить ни слова. Все его тело было парализовано.

— Поспи немного. Скоро я тебя разбужу. Приблизившись, Асами с силой надавила большим и указательным пальцами левой руки на обе щеки Аоямы. На ее руках были надеты резиновые перчатки, какими пользуются хирурги. Рот Аоямы безвольно открылся, и спустя некоторое время слюна переполнила его и закапала через губу. Пальцы, вонзаясь в щеки, насильно открывали рот, но боли не чувствовалось. Силы покинули Аояму. Казалось, убери она свои пальцы, и он тотчас же рухнет на диван. Асами поднесла к лицу Аоямы инсулиновый одноразовый шприц.

— Тело умрет, и только нервы проснутся. Чтобы боль и страдание были сильнее в десятки раз. Поэтому немного поспи.

Асами Ямасаки воткнула иглу в корень языка Аоямы.

На несколько мгновений, пока жидкость, наполнявшая шприц, разносилась по всему его телу, Аояма провалился в сон, но вскоре проснулся от боли. Притом нестерпимой боли откуда-то из самой глубины глаз. Хрящи век были проткнуты тонкими длинными иглами, заостренные концы которых торчали снаружи. Казалось, что глаза невозможно закрыть. Аояма не мог сдержать слез. От слез пахло каким-то лекарством. С закинутыми на стол ногами Аояма полулежал на диване. Тело его было неподвижно. Он не мог пошевелить ни одним пальцем руки, в то время как часть ощущений стала необычайно отчетливой. Губы едва шевелились. Постепенно возвращались вкус и обоняние. Из-за непрекращающихся слез все было как в тумане, но предметы он видел хорошо. Они даже казались увеличенными, словно он смотрел на них через лупу. После каждой попытки моргнуть на сетчатке отпечатывался образ, напоминающий огромное засохшее дерево. Наверное, это сосуды, подумал Аояма. Звуки тоже стали громче и отчетливее. Голос Асами звучал подобно колоколу в большом храме. При каждом моргании в ушах раздавался похожий на щелчок фотокамеры звук. Первым делом Аояма, осознав, что Асами Ямасаки, по-видимому, собирается его убить, испытал, как ни удивительно, не чувство страха, а странное удовлетворение, близкое к тому, что переживаешь, когда наконец-то удается разгадать сложную головоломку. Дело не в том, что она что-то неправильно поняла. Она не смогла простить Аояме того, что в его жизни существует Сигэ. Асами выросла в презрении своего отчима, который издевался над ней и заявлял: "Не смей показываться

мне на глаза!" И от этой травмы она так и не оправилась. Она жила вместе с ней.

Мужчина, который меня предал или солгал мне, он такой же, как отчим, и потому, как и отчим, должен лишиться обеих ступней.

Такой была ее логика. Все свое время, кроме подработки, дающей ей средства к существованию, Асами использовала для того, чтобы готовиться к мести. Сближалась с каким-либо мужчиной. И, как только ей это удавалось, тут же начинала приготовления к тому, чтобы отрезать ступни этому мужчине, дабы в любой момент изменить его жизнь, сделав ее похожей на жалкое прозябание отчима. Будучи подростком, она могла только представлять себе это. Не имея возможности приобрести нужные инструменты для своей мести, она не могла ее реализовать. В кулинарной программе по телевизору она увидела проволочную пилу. Стальной режущий инструмент в виде тонкой витой проволоки с прикрепленными с обоих концов кольцами, куда вставляют пальцы. Тот повар запросто разрезал этой пилой кусок свиного мяса на кости. "Если вам нужно разделать мясо на кости, лучшего приспособления не существует, — заверял он. — Разумеется, с лососем или тунцом будет еще проще!" Изучив лекарственные препараты, Асами узнала, как и где их можно раздобыть. Хлорпромазин, бензодиазе-пин, мепробамат, диазепам, медазепам, хлор-диазепоксид, оксид азота, мусцимол, производное амфетаминов тримекс, псилоцин, ЛСД, аминазин. Асами сказала, что неоднократно проникала в дом Аоямы и предварительно осмотрела его. Выбрав день, когда не будет домработницы, она дождалась, пока уедет Сигэ, и в отсутствие Аоямы пробралась в дом. Когда Аояма выходил в туалет, она подмешала в его йогурт с медом раствор, расслабляющий мускулатуру. Если бы он не пошел в туалет, она украдкой подошла бы к нему со словами "Ну, здравствуй" и первым делом пшикнула в него специальным газом, от которого тот упал бы в обморок. Этого было бы вполне достаточно, но если бы он рухнул на пол, уложить его на диван было бы непросто. Взрослый мужчина довольно тяжелый.

Когда Асами возвратилась с улицы, держа в руках Гэнгу, и с силой сбросила неподвижного, едва живого пса на стол к вытянутым ногам Аоямы, тот впервые ощутил страх. Гэнгу был без сознания. Конечности его не закостенели, и потому было непохоже, чтобы он умер. Стряхнув собачью шерсть, прилипшую к черному свитеру, она притащила оставленный в прихожей кофр, какими пользуются профессиональные фотографы, и достала из него плоский квадратный мешочек из кожи. Он сильно напоминал чехол для струн бас-гитары. Раскрыв мешочек, она вынула из него сложенную кольцами металлическую проволоку серебристого цвета. К обоим концам проволоки были прикреплены кольца диаметром с пятисантимовую монету. В Одно из них она продела указательный палец, и проволочная пила, сверкая, повисла на нем, вытянувшись в струну.

Обернув проволокой одну из лап Гэнгу, Асами Ямасаки крепко схватилась за кольца и взглянула в глаза Аоямы. На ее лице не было макияжа, но это было все то же привычное лицо.

Правда можно? Я так рада. Ведь в моей жизни не было никого, с кем я могла бы поговорить по душам. Неужели я впредь могу рассчитывать на то, что вы мне позвоните? В самом деле?

С тем же самым выражением лица она говорила эти слова. И оно ничуть не изменилось. Не было обезумевших, вытаращенных глаз, в ярости взъерошенных волос и дикого смеха. Никаких внешних признаков того, что внутри Асами Ямасаки что-то коренным образом изменилось.

Потянув за кольца, она натянула металлическую проволоку, как натягивают эспандер, и отрезала собачью лапу. Послышался неприятный звук рвущихся связок и ломающейся кости, и белая шерсть на животе Гэнгу вмиг окрасилась в кровавый цвет. Асами собралась обвить проволочной пилой еще одну лапу. "Остановись" — попытался вымолвить Аояма, но не смог произнести ни звука. Собрание увертюр опер Верди еще не закончилось. Тихо звучала "Аида". "Остановись", — пошевелил он губами.

— А? Что? — безучастно спросила Асами.

"Не надо собаку. Лучше меня", — пытался прошептать Аояма, но тут же задумался о Сигэ.

Если она отрежет мне ноги, я, наверное, умру от потери крови. И тогда Сигэ останется совершенно один. Он славный ребенок. Таких хороших детей больше нет. Не хочу представлять, как он будет страдать. Нельзя допуститъ, чтобы его заставили страдать. Он ни в чем не виноват.

Аояма впервые подумал о том, что должен противостоять этой женщине.

— Ты следующий после собаки. Собаке я еще и голову отрежу.

Асами обернула пилой еще одну лапу Гэнгу и с силой потянула за серебристые кольца. Тот же отвратительный звук. Кровь сильнее прежнего забила из раны, брызнув на тыльную сторону левой руки Аоямы.

Должен же быть какой-нибудь способ? Хорошо бы, чтобы кто-либо пришел. Если внезапно заявится какой-то сборщик заказов из магазина, торгующего алкоголем, то толку мало. Нужно, чтобы кто-то примчался, подозревая, что в этом доме что-то происходит. Если бы удалось выкинуть отрезанную лапу Гэнгу в сад, возможно, кто-нибудь увидел бы ее, подумал, что здесь что-то не так и позвонил. Нет, не годится! Отрезанная собачья лапа напоминает какой-то другой предмет. Сейчас она совсем не похожа на одну из лап Гэнгу. Скорее на сломанный, выброшенный зонтик или женскую сумочку немного странной формы. В общем, вряд ли найдется хоть один человек, кому доводилось видеть отрезанную собачью лапу. Может, устроить поджог? Если поджечь этот дом, приедет пожарная машина. Смогу ли я двигаться? Возможно, мне удастся ползком выбраться из окна гостиной в сад, но под рукой нет ни зажигалки, ни спичек. А будь у меня даже спички и зажигалка, мне бы все равно никак не удалось зажечь огонь. Увертюра из "Аиды" вот-вот закончится. Следующей будет "Бал-маскарад", а за ней "Арольдо". Что, если попробовать прибавить звук?

Аояма подобрал лежавший на диване пульт управления от аудиосистемы. Асами, собравшаяся обернуть пилу вокруг шеи Гэнгу, бросила взгляд на Аояму. Он непрерывно жал на кнопку прибавления звука, а когда громкость достигла максимума, надавил на клавишу блокировки с надписью "LOCK" и засунул пульт в щель между диванной спинкой и матрацем. В гостиной стояла акустическая система Bose, и когда она заработала на полную громкость, задрожали оконные стекла и заколыхались занавески. Усилитель был тоже довольно мощным, и поэтому звук не искажался. Асами принялась рыскать по дивану в поисках пульта. Тот зацепился за пружину матраца, и, даже содрав с дивана все подушки, его невозможно было достать. Как-то раз Сигэ очень громко слушал популярную японскую группу "Мистер Чилдрен", так что пришлось выдергивать из розетки электрический провод усилителя.

12

Нож был маленьким, перочинным. Не боевым, не швейцарским армейским, не охотничьим. С розовой рукояткой и закругленным, неострым лезвием. Асами пыталась перерезать провод усилителя, но делала это без всякой спешки и паники. С тех пор как она появилась в этой комнате, выражение ее лица оставалось практически неизменным, даже когда она отпиливала собачьи лапы. Усилитель составлял моноблок вместе с CD-проигрывателем и кассетной декой и занимал специальную полку для аудиосистемы, дополнявшую большой декоративный стеллаж. Вытащить усилитель с этой полки было невозможно. На случай землетрясения полка была прикреплена к стене металлическими уголками, так что опрокинуть ее тоже было нельзя. Асами Ямасаки попробовала вытянуть провод через щель под днищем усилителя. Взяв со стола вилку, она пыталась подцепить ею шнур. Если она вытянет его и перережет, музыка прекратится и ничтожному сопротивлению Аоямы наступит конец. Девушка в черном свитере и окровавленная собака начисто лишили эту гостиную со звучащим в ней на полную громкость Верди ощущения реальности. Зимой солнце садится рано, и за окном уже стемнело. Аоямой овладело чувство покорности от осознания того, что по ходу развития ситуации он неизбежно умрет. Слишком быстро и неожиданно, но, возможно, смерть, как правило, такова, решил он. Может, это была психологическая защита от ужаса, что совсем скоро ему отрежут ступни. Ничего не остается, как принять все происходящее. Асами при помощи вилки вытягивала шнур. Уличное освещение было довольно слабым, и потому свет в гостиной все время оставался включенным. Однако щель под днищем усилителя была узкой, и, так как свет туда не проникал, Асами приходилось действовать на ощупь. Заметив, что Гэнгу умер, Аояма содрогнулся. С тех пор как Гэнгу внезапно открыл глаза, Аояма старался по возможности не смотреть на его морду и из-за включенного на полную громкость Верди не услышал, как тяжелое дыхание пса прекратилось. Едва пес умер, глаза его, подобно запотевшему стеклу, тут же потеряли свой блеск, а из открытой пасти свесился бледный язык. Аояма не представлял, что собачий язык настолько длинный. Словно огромный паразит, который жил внутри Гэнгу, выполз наружу в поисках другого хозяина, подумал он. Интересно, с человеком происходит то же самое? — размышлял Аояма. Он припомнил, что где-то читал о том, что сразу же после казни у смертника происходит самопроизвольное мочеиспускание и вываливается язык.

Через несколько минут после смерти меня наверняка ждет то же самое. И у меня вот так же вывалится язык, и кто-то с очень близкого расстояния будет смотреть в мои потухшие глаза.

Аояма представил себе эту картину. Он вообразил все настолько детально, что даже сам не мог в это поверить. Казалось, что все это не возникло в голове Аоямы, а происходило вполне реально, на его глазах, а он просто безучастно наблюдал. Наблюдал за тем, как лишенный обеих ступней сам же и умирает, высунув язык. Вокруг толпятся полицейские, а судмедэксперты в белых халатах осматривают его глазные яблоки. Возможно, по степени их сухости они смогут предположить, когда наступила смерть. Глаза, лишенные света и блеска, подобны стеклянным бусинам, вставленным в глазницы чучела тигра или медведя. Риэ-сан плачет, уткнувшись лицом в край фартука. Сигэ стоит в оцепенении и смотрит на потухшие глаза Аоямы и вывалившийся язык. Почему неизвестно зачем представляю себе такое? Наверное, мозг ослаблен препаратами, решил было Аояма, как вдруг ощутил нечто нестерпимо неприятное в области солнечного сплетения. Это был не конкретный симптом, как то: позыв к рвоте, головокружение или боль, а ужасный навязчивый дискомфорт, будто в организме, в каком-то из внутренних органов, что-то взорвалось. На мгновение это ощущение заставило кровь в жилах бежать с новой силой, и ноги Аоямы, вытянутые на столе и будто сжимавшие мертвое тело собаки, задрожали мелкой дрожью. Вероятно, мои внутренние органы пришли в ярость от того, что мозг смирился с неизбежностью смерти, подумал Аояма. Мой организм демонстрирует свое неприятие. Я должен бежать. Изо всех сил он попробовал пошевелить ногами. Но чувствительность в нижней части тела была парализована лекарствами. Руки и пальцы рук двигались. Он несколько раз сжал их в кулаки, и чувствительность понемногу начала возвращаться. Шея тоже была подвижна. Аояма поднял руки, чтобы правой взяться за левую, и, пригнув голову, принялся покусывать ладонь. Он почувствовал слабую боль. Асами обернулась к нему. Похоже, ей каким-то образом удалось вытянуть провод усилителя. Аояма продолжал в определенном ритме сильно кусать ладонь. Постепенно к левой руке вернулась чувствительность. Когда лее он собрался взяться за правую, раздался щелчок, музыка оборвалась и свет погас. Произошло короткое замыкание, и выбило предохранитель. За окном было уже довольно темно, и в полумраке фигура Асами пропала из виду.

— Где предохранитель? Где он? — вскоре совсем рядом прозвучал ее голос. — Сейчас ты уже можешь говорить. Отвечай, где он?!

Асами Ямасаки склонилась к самому уху Аоямы. Было темно, и потому он мог различить только контур ее лица, но это было все то же лицо, которое он прижимал к себе и целовал десятки раз. Оно было так близко, что достаточно было простереть руку, чтобы коснуться его. Казалось, она вот-вот закроет глаза и потянется к нему губами. Этот женский профиль Аояма миллионы раз рисовал в голове. Даже искажаясь в моменты наслаждения, это лицо оставалось неизменно прекрасным. Ничто не могло его обезобразить. В одно мгновение забыв и о побеге, и о неприятных ощущениях внутри, Аояма всматривался в этот безупречный профиль и вдруг получил удар по щеке. И это не было неосознанной пощечиной в порыве страсти. Асами вполне хладнокровно ударила его по лицу правой рукой, в которой сжимала вилку. Словно всего лишь удостоверилась, что Аояма по-прежнему рядом. Вилка с силой угодила ему по губе. Кожа лопнула, и по подбородку побежала кровь. Ощутив острую боль, пробирающую до костей, Аояма закрыл лицо руками.

— Предохранитель… — монотонно повторила Асами. Голос звучал равнодушно, без намека на нерешительность и какое-либо сожаление о том, что она только что ударила и ранила человека.

— Он на кухне, — еле слышно ответил Аояма.

У него все еще практически не было голоса.

Если говорить точно, то предохранитель располагался на стене кладовки, соседствующей с кухней.

Нащупать в темной кухне дверь в кладовку, открыть ее и отыскать щиток с предохранителем, спрятанный высоко за стиральной машиной, отнюдь не просто. Это займет немало времени. Если повезет, возможно, мне удастся сбежать на второй этаж. Там находились спальня Аоямы и комната Сигэ. Комната Сигэ изнутри запиралась на ключ, и был телефон.

Прежде чем отправиться на кухню, Асами вилкой, что сжимала в руке, замахнулась на ногу Аоямы. Аояма инстинктивно напрягся, но целью Асами оказался труп Гэнгу, и вилка с отвратительным звуком неглубоко вонзилась в собачий загривок. По-видимому, Асами не знала, что Гэнгу уже умер. Из-за того, что шкура у бигля довольно толстая, вилка вскоре под собственной тяжестью упала на стол. С того момента, как Асами скрылась на кухне, боль в щеке возобновилась. Боль, парализованная страхом, возвратилась с удвоенной силой. Левую половину лица свело так, словно там удалили зуб без анестезии. Кровь из лопнувшей губы попадала в рот. Ощущение ее теплоты лишило Аояму боевого настроя. Было слышно, как Асами бродит по кухне.

Это был скрип резиновой подошвы кроссовок по покрытию пола. Обернувшись, Аояма увидел силуэт Асами, которая перемещалась по кухне на ощупь, вытянув перед собой обе руки. Она двигалась медленно. Действовала осторожно, чтобы ненароком не задеть и не разбить посуду или цветочные горшки. Аояма первым делом при помощи рук приподнял одну за другой ноги и, закинув их на диван, лег. Он спустил руки на пол и украдкой, так чтобы не заметила Асами, сполз вниз. Диван был не особенно высоким, и благодаря длинному ворсу ковра Аояма приземлился практически беззвучно. Опираясь на локти и кисти рук, он ползком устремился к лестнице. Дыхание тут же стало тяжелым и прерывистым. В темном доме с выбитым предохранителем, где разом перестали работать кондиционер, вентилятор и увлажнитель воздуха, было необычно тихо. Нельзя было привлекать внимание громким дыханием. Стараясь не шуметь, Аояма потихоньку подтягивался вперед. Совсем недавно к нему вернулся голос.

Что, если попытаться закричать? Из двух соседних домов доносятся звуки телевизора и пианино. Но дома не стоят в один ряд, и потому даже если я пару раз закричу в полную мощь, вряд ли соседи проявят к этому особый интерес. Скорее всего тут же вернется Асами и все с тем же невозмутимым видом что-нибудь сделает. Эта женщина, которая воткнула вилку в собачью шею. Кричать бессмысленно.

Солнце полностью скрылось за горизонтом, и в гостиной стало совсем темно, но Аояма знал, в каком направлении нужно двигаться. После того как выключился кондиционер, в комнате понемногу стало холодать, однако под мышками и на лбу у него выступил пот. К ступням постепенно возвращалась чувствительность, и он стал ими отталкиваться.

Когда Аояма наконец-то добрался до нижней ступени лестницы, в кухне что-то зашумело и все засияло бело-голубым светом. Асами нашла предохранитель? При мысли об этом по телу Аоямы мгновенно пробежала горячая волна, разом высушив пот. Однако этот свет исходил от огня газовой плиты. Асами наткнулась на газовую плиту и, чтобы раздобыть освещение, повернула регулятор автоподжига. Дверь кладовки, по всей вероятности, была сразу же найдена. Аояма начал карабкаться по лестнице. Лестница состояла из толстых дощатых ступенек, один конец которых крепился к стене, а второй, болтами, — к мощной металлической трубе, идущей под наклоном от потолка до пола. Аояме очень нравилось ощущение открытого пространства, которое давало отсутствие перил. Однако, когда маленький Сигэ стал делать свои первые самостоятельные шаги, по настоянию Рёко появились низенькие перила, крепившиеся джутовыми канатами. Аояма улегся на бок. Правой рукой он хватался за перила, левой — за канат и, стараясь ступнями отталкиваться от ступенек, ползком взбирался на одну за другой. На каждой очередной ступени Аояма переводил дыхание. Лестница насчитывала двенадцать ступеней, и сразу за ними располагалась комната Сигэ. Дом был построен в старинном стиле, и дверь в его комнату представляла собой толстое деревянное полотно. Без топора или молотка женскими силами такую дверь не сломать. Сдерживая тяжелое дыхание, Аояма перетаскивал тело с четвертой ступени на пятую, когда послышалось, как отворилась дверь в кладовку.

Без паники! — успокаивал он себя. В кладовке тесно и темно. К тому же предохранитель расположен довольно высоко, и даже если Асами вытянется во весь рост, ей до него не достать. Ей придется подыскать какую-нибудь подставку. Поднимаясь с шестой на седьмую, Аояма ударился голенью об угол ступеньки. Из-за волнения и прикладываемых усилий он почти не почувствовал боли. Пожалуй, дело было не в препаратах, расслабляющих мускулатуру, которыми напоила его Асами, а в напряжении и страхе, что он испытывал. Ладони вспотели, и невозможно было как следует ухватиться за канат. Аояма вытер их о рубашку и брюки. Каждый раз, когда из кухни доносились какие-либо звуки, по всему его телу пробегали мурашки. Эта женщина проткнула иглой шприца корень языка Аоямы, проволочной пилой отрезала лапы биглю, ножичком с розовой рукояткой перепилила электрический провод усилителя, вонзила вилку в шею мертвой, неподвижной собаки. И в любой ситуации Асами сохраняла одно и то же невозмутимое выражение лица. Человека, способного, совершенно не меняясь в лице, ткнуть вилкой, кого бы то ни было, Аояма видел впервые.

Один человек может ударить другого в порыве сильных чувств. Потеряв контроль над эмоциями, он перестает сознавать, что делает, и прибегает к насилию. При этом претерпевают изменения и мышцы, отвечающие за выражение лица. В случае если человек совершает насилие без капли чувств, лицо его, напротив, остается неестественно невозмутимым. Асами воткнула вилку в загривок Гэнгу с тем же видом, с которым стряхивала собачью шерсть, прилипшую к ее свитеру. Заползая с седьмой ступеньки на восьмую, Аояма вспомнил ее слова.

В тот день, когда хоронили отца, отчим тоже приехал в своем инвалидном кресле. Я ходила в старшую группу детского сада, и, следовательно, мне было тогда лет пять. В таком возрасте ребенок еще не понимает, что значит потерять отца, правда же? Во время отпевания откуда-то прилетела пчела. Читая сутры, буддийский монах пытался прогнать ее. Это было так чудно, что я рассмеялась. Потупив глаза, я смеялась все время, и поэтому все, должно быть, решили, что я помешалась. Когда отчим впервые меня ударил, он сказал такие слова: "Вслух смеяться в такой момент — да ты не человек!" Сказав это, он продолжил меня избивать.

Аояма схватился рукой за перила над десятой ступенькой и подтянулся, помогая ступнями и коленями. Еще две ступеньки, и он доползет до лестничной площадки. Руки и плечи устали, но к ногам понемногу возвращалась чувствительность, и кровь начала циркулировать. Правой рукой он зацепился за одиннадцатую ступеньку, левой ухватился за канат. В темноте можно было различить очертания двери кремового цвета, ведущей в комнату Сигэ. Звуки, доносившиеся из кухни, на какое-то время стихли. Аояме показалось, что он уже в безопасности, как вдруг у подножия лестницы раздался смех Асами. Этот смех холодной волной прокатился по спине. Аояма задрожал всем телом так, что зазвенел канат в его руке.

— А, вот ты где! Я сейчас разберусь с предохранителем и приду. Подожди немного.

Аояма запаниковал. Он попытался ухватиться за перила над двенадцатой ступенькой, рука соскользнула, и он чуть было не скатился с лестницы. Страх и ужас переполняли его, и он не мог ни о чем думать. Кожа была сплошь покрыта мурашками. Аояма словно очутился в страшном сне.

— Ладно, отпилю тебе ноги там.

С этими словами Асами Ямасаки включила свет, и дверь комнаты Сигэ засияла кремовым цветом. Она подобрала проволочную пилу, лежавшую возле отрезанных лап Гэнгу, и неспешно поднялась по лестнице.

— Нет… — напрягая связки, взмолился Аояма. — Нет, нет, нет, нет…

Он не понимал, вернулся ли к нему голос. В висках стучало, и мозг будто взорвался в тот момент, когда Асами прикоснулась к его ноге. Кошмарный сон и реальность смешались.

— Ну-ка еще немножко повернись. Ты ведь хочешь увидеть, как лишишься своих ног?

Тонкая металлическая проволока серебристого цвета обернулась вокруг левой лодыжки Аоямы. Глядя прямо ему в глаза, Асами разом потянула за кольца в разные стороны. Как только проволочная пила вонзилась в кожу лодыжки и пропала из виду, стопа, словно по волшебству, вмиг отделилась. Через мгновение ахиллесово сухожилие было перепилено, и стопа с хрустом отлетела. Отрезанная часть упала на ступеньку. Поначалу виднелся белый срез кости, но вскоре все окрасилось алым цветом хлынувшей крови.

— Ну, — указывая пальцем на отделенную стопу, Асами Ямасаки подергала Аояму за вторую ногу, — по-моему, очень даже симпатично, не находишь?

Лишенная ступни левая нога напоминала трубу, сбрасывающую сточные воды. Кровь, стекая по лестнице, беззвучно капала на ковер гостиной. Аояму, в оцепенении взиравшего на происходящее, пронзила нестерпимая боль. Казалось, боль охватила все его тело. Даже через рубашку было заметно, как сильно колотится его сердце. В следующее мгновение произошло нечто странное. От болевого шока Аояма начал терять сознание, и, когда резко замотал головой, чтобы не провалиться в обморок, в непонятной тишине в мозг поступил сигнал: "Столкни ее!". Асами уселась на корточки на восьмой ступени и готовилась обернуть свою проволочную пилу вокруг правой ноги Аоямы.

Аояма уперся правой ногой в ступеньку лестницы и, напрягая мышцы, приподнял левую. Асами в недоумении подняла глаза, и в ту же секунду он пнул кровоточащей раной прямо ей в лоб. К несчастью, толчок был очень слабым, но залитая кровью Асами пошатнулась, потеряв равновесие. Выпустив кольцо проволочной пилы, правой рукой она попыталась ухватиться за канат.

Аояма еще раз двинул левой ногой в лицо Асами. На сей раз удар был сильнее. С ужасающим чавканьем окровавленный обрубок ноги угодил в ее глаз. Асами окончательно потеряла равновесие, повалилась на бок и кубарем полетела с лестницы. Кровь застилала ей глаза, и она падала довольно неуклюже. Раздался глухой звук: с поднятыми кверху ногами она перекувырнулась через спину, ударилась поясницей о стену и замерла без движения. Рядом приземлилась скатившаяся вместе с ней его левая ступня. У Аоямы не было времени на то, чтобы оценивать, насколько пострадала Асами. Из-за сильного кровотечения шоковое состояние усугублялось, и медлить было нельзя. Асами едва заметно дернула плечом и попыталась поднять голову, но снова уронила. Аояма первым делом осторожно обхватил левой рукой перила и, усевшись на девятой ступеньке, постарался успокоиться. Страшная дрожь пробирала все тело. Зубы стучали. Он с трудом расстегнул пуговицы и содрал с себя рубашку. Разорвав ее на две части и отделив рукава, Аояма, сложив половину рубашки в несколько слоев, прикрыл рану на лодыжке. Ткань вмиг пропиталась кровью и потяжелела. Приложив сверху вторую половину, Аояма обмотал и закрепил повязку при помощи рукавов. В то время как он выдергивал ремень из брюк, Асами пыталась приподняться. Аояма оставил ремень в покое и снял проволочную пилу, все еще болтавшуюся на его правой лодыжке. Когда он засунул пальцы в кольца и попробовал поднять ее, пила оказалась на удивление тяжелой. На ее проволочном лезвии совершенно не было видно следов крови. Аояма вытащил ремень и, громко и тяжело дыша, обернул его вокруг бедра. Так как в руках не осталось никакой силы, наложить тугой жгут никак не удавалось. Он продел конец ремня в пряжку и изо всех сил потянул. Ремень превратился в петлю и глубоко вонзился в мышцы бедра. Асами странно изогнула правую руку в попытке приподняться и в таком положении наблюдала за действиями Аоямы. Ее правое предплечье искривилось неестественным образом.

Лицо Асами было перепачкано кровью, но то была кровь не из раны, полученной при падении с лестницы, а кровь из лодыжки Аоямы. Судя по позе, в которой она приземлилась, она вряд ли ударилась лицом. Об угол второй ступени она ударилась плечом, на первой ступени — затылком. Правая рука ее болталась, и, опираясь только на левую, она уселась на ковре. Здоровой рукой она обтерла лицо и тихонько коснулась затылка. Аояма, стиснув зубы, боролся с тем, чтобы не потерять сознание. Асами что-то пробормотала. Он не расслышал как следует. Сидя на лестнице, Аояма не мог пошевелиться.

В это время раздался звонок в прихожей. Асами ползком устремилась к двери, достав из заднего кармана джинсов маленький цилиндрический предмет. Наверное, баллончик с усыпляющим газом, решил Аояма. Дверь прихожей открылась.

— В чем дело?! — Это пришел Сигэ.

Асами, шатаясь, встала на ноги и, держа наготове баллончик, попыталась приблизиться к Сигэ, но споткнулась о свой же кофр и едва не упала.

— Беги, Сигэ! Беги! — закричал Аояма.

Голос его был слабым и несколько раз срывался, но, несмотря на это, Сигэ услышал его. При виде отца в крови, неизвестной девушки и лежащего на столе Гэнгу Сигэ потерял дар речи и стоял как вкопанный, держа в руках лыжи.

— Беги! — снова крикнул Аояма, и лишь тогда Сигэ сдвинулся с места, швырнув лыжи в Асами.

Аояма надеялся, что Асами захочет просто сбежать. Но она даже не пыталась. Увернувшись от лыж, она повернулась спиной к выходу и начала преследовать Сигэ, что-то еле слышно бормоча. Очутившись в гостиной, Сигэ перевел взгляд с трупа Гэнгу на своего отца и обратно и заорал на Асами:

— Ты! Кто ты такая?!

С болтающейся вдоль тела рукой Асами подбиралась к Сигэ.

— Убей ее! — закричал Аояма. Он сам не мог в это поверить, но выкрикнул именно эти слова. — Сигэ, убей ее! Убей, убей!

Асами, подобно лунатику, двигалась за Сигэ, время от времени брызгая в него из баллончика. Ее сильно шатало, из-за чего содержимое баллончика попадало мимо цели. Сильный острый запах разнесся по гостиной. Асами продолжала бормотать что-то невнятное. Сигэ схватил со стола бутылку из-под йогурта и, уворачиваясь от струи газа, с близкого расстояния запустил ее в лицо Асами.

Стеклянная бутылка раскололась, ударив ей промеж глаз, и йогурт густо залил лицо.

По центру лба Асами появился порез, и, смешиваясь с белоснежным йогуртом, оттуда забила струя свежей крови. Несмотря на это, Асами по-прежнему продолжала что-то бормотать себе под нос. Когда бутылка разбилась об ее лоб, непривыкший к насилию Сигэ на мгновение остолбенел. Асами рукавом вытерла йогурт и кровь с лица, а затем неожиданно выбросила вперед левую руку, словно пытаясь схватить кого-то, и брызнула из баллончика. Сигэ отклонился, но струя газа слегка задела левую половину его лица. "А-а-а, черт!" — закрывая лицо закричал Сигэ. Покачиваясь, он стал пятиться к стеллажу. Асами собралась было двинуться за ним, но по какой-то причине остановилась и схватилась здоровой рукой за голову. В это же мгновение прекратилось ее бесконечное бормотание. Из выдвижного ящичка стеллажа Сигэ вынул ключ, открыл дверцу и достал несколько боевых ножей, купленных Аоямой в Маниле. Среди них он выбрал один, самый большой, в прочном пластиковом чехле, и метнул его в голову стоявшей в оцепенении Асами. Ее колени подогнулись, и она упала на ковер.

С ножами в руках Сигэ подошел к Аояме.

— Что произошло? Кто эта женщина?

— После. А пока скорее вызови полицию и "скорую".

— Сейчас все сделаю.

Аояма окликнул отправившегося за телефоном сына:

— Послушай, Сигэ!

— Что?

— Что она все время бормотала? Что это было?

– "Лжец, лжец…" Постоянно твердила одно и то же. А что? — раздраженно спросил Сигэ, прикрывая ладонью левый глаз, в который попал газ.

— Нет, ничего… — ответил Аояма и обессиленно покачал головой.