Вопреки ранее достигнутым договоренностям, Туманов то и дело оставлял гостей и, поправляя постоянно сползающую с плеча шкуру, подходил к Софи с тем или иным незначащим вопросом. Непрерывно окружающие хозяина дамы – в масках и без – явно были недовольны этими отлучками.

– Михаил, мы ж уговорились! – рассерженно шипела Софи.

Туманов никак не мог понять, на что она сердится. Все проходило именно так, как и было задумано. Гости, по виду и слышимым репликам, пребывали в изумлении и удовольствии. Вскорости должен был состояться аукцион…

– Софья, да мне с ними быть интересу нет, – гудел Туманов. – Я ж сто раз эти разговоры слыхал, до последней буквицы знаю. Мне с тобой сподручнее. Ты каждый раз чего-то новенькое скажешь. Да и снаружи не похожа на них…

– Да уж, непохожа! – с непонятной для Туманова язвительностью отвечала Софи. – Михаил, отчего вы не танцуете? – неожиданно спросила она.

– Да я эти танцы не очень-то умею… Да и охоты здесь нет…

Ответ, как и зачастую у Туманова, остался полупонятым Софи. Не танцует этих танцев? Здесь? Значит, где-то и какие-то он танцует? Какие ж и где?

Рыцаря в сверкающих доспехах Софи, вместе с остальными, отметила с самого начала и, как и Иосиф, задавалась вопросом, случайно ли совпадение или о теме бала ему кто-то заранее донес.

Аукциона она ожидала с нарастающим раздражением.

Мало того, что, по категорическому настоянию Туманова аукцион должен был проводить Нелетяга (а его саркастическая, ёрническая манера наверняка будет шокировать всех без исключения знатных гостей, за исключением, быть может, нескольких, знающих его по другой линии знакомств), так еще и «гвоздь программы» – рубиновое ожерелье, вызывало у Софи самые противоречивые, но отнюдь не радужные чувства.

То есть само тяжелое и старинное ожерелье, как ювелирное изделие прошлого века, было, безусловно, прекрасно и почти безупречно. Но вот воспоминания, которые оно оживляло в памяти Софи…

На своем первом балу девушки из общества дебютируют в белом. Такова непререкаемая традиция. Допустимые приличиями украшения для дебютанток – ниточка жемчуга на шее, белый веночек или голубая ленточка в волосах. Но у Софи всегда была слишком белая кожа, да и остальное… Слишком темно-серые глаза, слишком яркие, почти вишневые губы, слишком темно-русые волосы. В общем, в белом она отчетливо напоминала себе не то свежеутопшую русалку, не то – восставшего из гроба вампира.

Наталья Андреевна не хотела ничего и слышать о нарушении традиций и приличий.

– Что ж поделать? – вздохнула она в ответ на сетования Софи. – Мраморная кожа – это у тебя в меня. Но я тоже дебютировала в белом…

Софи, рыдая, кинулась к отцу. Павел Петрович сразу же понял проблемы старшей дочки и проникся ими. Под его руководством (и втайне от Натальи Андреевны) было изготовлено удивительное платье из темно-розового атласа, отделанное мехом норки и алой тесьмой. Белая кожа Софи в нем просто светилась. Павел Петрович, присутствовавший на последней примерке, сиял гордостью, а мастерицы что-то восхищенно лопотали на ломаном французском. Софи в зеркале не узнавала себя. В шестнадцать лет она, конечно, нисколько не сомневалась в том, что хороша, но и подумать не могла, что – настолько… Перед самым балом отец принес откуда-то продолговатый кожаный футляр, открыл его и сам застегнул на шее Софи замочек старинного рубинового ожерелья, принадлежащего еще бабушке Павла Петровича, и приладил к ушам дочери сережки, похожие на капли окаменевшей крови.

– Ты – моя старшая дочь, кшуля, и оно, несомненно, будет твоим приданым… А пока – поноси его немного. Смотри, как оно подходит к этому платью…

– Спасибо, папочка… – шептала Софи, благоговейно, кончиками пальцев поглаживая прохладное, еще не нагревшееся от тепла ее тела ожерелье.

Успех Софи превзошел все ожидания. Обморок Натальи Андреевны, случившийся после того, как она увидела старшую дочь, входящую в залу вместе с отцом, привлек к семейству Домогатских внимание тех, кто не интересуется дебютантками. Интересующиеся не сводили с Софи загоревшихся взглядов. Взгляды ласкали и щекотились… Боже, как давно все это было!

После смерти Павла Петровича и побега Софи ожерелье и сережки достались в приданое Аннет. Разумеется, ведь она не роняла честь семьи… Жалко, носить их ей было абсолютно некуда. Интересно, надевала ли она их хоть раз? Ведь Аннет-то непременно дебютировала в белом, да и к подвенечному платью невесты рубины тоже не очень подходят… Был ли еще случай?

Но вот наконец и на самой Софи скромненькое платьице… белое с голубым… нитка жемчуга, одолженная все у той же Аннет… Сестрица может торжествовать… Софи привычно напрягла скулы и заскрипела зубами, чтобы не разреветься. Слезы – это роскошь, которую могут позволить себе те, чьи утешители известны и расположены неподалеку. Сама Софи не плакала уже много лет. И сегодня не будет. Подумаешь, побрякушки!

Софи обвела глазами толпу разряженных гостей, собравшуюся возле сцены. Что-то в увиденном ее удивило. Аукцион начался недавно, и первые два лота – пейзажи кисти каких-то неизвестных Софи мастеров были уже проданы. Иосиф, как она и ожидала, кривлялся и изгалялся вовсю. Туманов стоял в стороне, прислонив к колонне меч и скрестив на груди руки. Для аукциона он пожертвовал серебряный кубок, а теперь – откровенно скучал. Поймав взгляд Софи, он подмигнул ей. Софи, окончательно взяв себя в руки, подмигнула в ответ, и тут же поняла, что именно удивило ее в общей картине. Среди собравшихся возле сцены и сидящих в креслах гостей не было рыцаря в сверкающих доспехах.

В курительной комнате меж тем тот самый рыцарь наедине объяснялся со своим камердинером, продувная рожа которого напоминала маску слуги из средневековой комедии.

– Митрошка! Сто рублей подарю, если сейчас как следует меня одолжишь! Клянусь! – быстро говорил рыцарь.

– Дак обманите ж, барин! – подмигнул слуга. – Щас-то божитесь, а после, как надобность минет…

– Не обману, Митрошка! Да ты не тяни! Давай, мчись! Найди лихача, да не скупись, не экономь гроши. Все возмещу! Все понял ли, чего мне надо?

Рыцарь давно уж снял шлем и теперь часто встряхивал не по моде длинными волосами, проветривая изрядно пропотевшую голову.

– Да вроде все! – Митрошка, скривившись, почесал щеку. – Да только сумею ли разобрать? И поверят ли мне? Не сочтут ли вором, не сдадут ли сразу в участок? Тогда и не выйдет ничего… Вы б, барин, цыдульку, что ль, какую черкнули…

– Некогда, Митрошка, некогда. Деньги кого хочешь, в чем хочешь убедят. Ты дорогой товар берешь… Да езжай же скорее!

– Да еду, барин, уехал уже! – проворчал Митрошка. – Чего вы меня в зад-то пинаете? Нешто быстрее станет?

– Поговори у меня! – рыцарь показал камердинеру блестящий кулак, но слуга не обернулся.

– И вот, наконец, дамы и господа, мы добрались до самой вершины нашего с вами маленького благотворительного мероприятия! – возгласил Иосиф. – Всех попрошу внимания! Предлагается на продажу золотой парюр из рубинов и аметистов. Восемнадцатый век, Франция. Начальная цена – пять тысяч рублей. Кто даст больше, дамы и господа? Я в нетерпении! Чью восхитительную грудь украсит уже сегодня, сейчас этот шедевр ювелирного искусства?!

Подуставшие за время аукциона гости снова начали подтягиваться к сцене, приподниматься в креслах, пристально, наметанными взглядами, всматривались в яркое ожерелье, от которого веяло благородной стариной.

Софи отошла подальше, за колонны, к стене, и старалась не смотреть.

– Гляди! – прошептал почти ей в ухо невесть как оказавшийся сзади Туманов. – Я думаю, кто его пожертвовал, тот сейчас сам и купит. Вернет, так сказать, на место. Вещь-то, и правда, знатная.

– Да мне все равно! – Софи капризно повела плечом. – Я устала!

– Устала? Чего ж? – мигом встревожился Туманов. – Голова болит? Я и гляжу, блокнота твоего при тебе нету… Ты ела ли? Небось, позабыла, от хлопот-то. С голодухи, знаешь, даже у меня бывает… Хочешь, пойдем отсюда? Я тебе устрою, где прилечь…

– Да отстаньте вы! – не оборачиваясь, с сердцем сказала Софи.

Туманов слегка отшатнулся и замолчал.

– Пять тысяч пятьсот! – крикнул рыжебородый купец-миллионщик, владелец мукомольного завода и самого крупного в Петербурге элеватора. Его дебелая не то жена, не то дочка одобрительно погладила благодетеля по могучей руке и хищно облизнула карминовые губки.

Аукцион начался. Иосиф старался вовсю, гости все набавляли, и набавляли цену.

– Вот ерунда какая, камни эти… – думая о чем-то своем, пробормотал Туманов.

Софи резко обернулась к нему, хотела что-то сказать, но по выражению на уродливой физиономии догадалась, что хозяин бала нынче пребывает мыслями где-то далеко отсюда, и удержала в себе готовую сорваться реплику. Заметив ее разворот к нему, Туманов молча изобразил ожидание. Говорить сам после ее отповеди он не решался.

– А что, Михаил? – только, чтобы разрешить возникшую неловкость, спросила Софи. – Я так и не поняла: зачем же Иосиф? Он, конечно, душка, умен и все такое, но… Неужели нельзя было выбрать кого-нибудь… пореспектабельнее? Отчего вы настаивали?

– Да это не я! – махнул рукой Туманов. – Вот как раз тот аноним, кто ожерелье пожертвовал, тот и условие поставил: торговать на аукционе будет Нелетяга. А мне-то что? Пусть хоть черт с рогами… Да и чего пенять! Смотри, как у него живехонько получается.

– Ого! – разом развеселилась Софи, почти позабыв о собственных переживаниях. – Так это значит… Если жертвователь – великий князь, то… Ну, Иосиф! – Туманов недовольно поморщился, но Софи, не обращая внимания, продолжала веселиться. – И, значит, если вы правы, и он сейчас ожерелье назад выкупит, то что ж? Иосифу и подарит?! И это его восхитительную грудь… Ха-ха-ха! – девушка, не удержавшись, расхохоталась.

Несколько недалеко сидящих гостей удивленно посмотрели на нее. Туманов закусил губу. Черт побери, что она несет! Откуда она?… Да чего спрашивать! Эти ее скитания по злачным местам, расспросы обитателей трущоб, поиск материала для романа… Как же его все это бесило! Стоило подумать, и перед глазами сразу вставала картина: он сам, беспомощный и бессильный, валяющийся в крови и пыли, а рядом – Софи с еще дымящимся пистолетом… Если б у него была хоть малейшая власть над ней, он немедленно запретил бы ей подобные развлечения… Но разве можно удержать Софи!

Софи сконфуженно зажала ладонью рот, исподлобья оглядела гостей. И сразу же заметила рыцаря в доспехах, неторопливой, уверенной походкой пробирающегося поближе к сцене.

«Ага! – подумала она. – Наверное, тоже решил принять участие. А может, это он и есть, жертвователь? В конце концов, такой бросающийся в глаза костюм должен же что-то значить…»

– Шестьдесят тысяч! – сказал рыцарь, подойдя к сцене вплотную и протягивая руку, словно собираясь сразу забрать ожерелье. Из-за опущенного забрала голос его звучал странно и гулко.

Зал разом затих. Туманов возбужденно прицокнул языком. Софи удивленно округлила глаза. Чужие страсти, конечно. Но так трудно остаться равнодушной! И хочется разгадать… Это пригодилось бы мне для романа! – объяснила себе Софи и, оставив Туманова, стала подбираться поближе к месту действия.

Иосиф между тем пошатнулся и картинно схватился за грудь, словно пораженный услышанным в самое сердце.

– Шестьдесят тысяч… – трагическим, театральным шепотом произнес он. – Хоп! – и цена повысилась сразу в три раза. Это сила духа. Это – жест. Добрые старые времена. Короли, герольды, прекрасные дамы… Дух Камелота снизошел в нашу скромную обитель, в северные заснеженные края. Но кто сказал, что застыла горячая кровь в наших сердцах… Кто… Право, неужели кто-нибудь отважится сразиться с нашим отважным рыцарем в сияющих доспехах?!

Желающих, как и следовало ожидать, не нашлось. Мужчины выглядели подавленными. Женщины привставали с мест и разглядывали происходящее. Иосиф восторженно вопил и извивался на сцене. Раздались жидковатые аплодисменты.

Рыцарь получил футляр с парюром и остановился у сцены, оглядывая зал. Все выжидали, догадываясь, что действие еще не окончено. По-видимому, рассмотрев желаемое, победитель аукциона решительно направился от сцены вглубь зала, легко раздвигая толпу гостей и слуг, расступавшихся перед ним. Потом он остановился рядом с Софи, опустился на одно колено и преподнес ей открытый футляр.

– Вы… вы с ума сошли? Вы… кто? – прошептала Софи.

– Я – рыцарь в сияющих доспехах, – звучно произнес мужчина. – Карлион – моя отчизна, честь – мой закон. Вы – моя дама сердца.

На этот раз аплодировали от души. Какая-то купеческая жена даже взвизгнула от избытка чувств, и была жестоко одернута насупившимся мужем.

Да уж! Ожидая от вечера многого, на подобный спектакль гости явно не рассчитывали. Камелот, рыцарь в сверкающих доспехах, рубиновый парюр за шестьдесят тысяч – в подарок какой-то невзрачной замарашке, по виду – гувернантке… Верно говорят, что в Доме Туманова всегда происходит нечто… этакое… пикантное… щекочущее нервы…

– Наденьте… прошу вас…

– Но это… это… совершенно мне не подходит…Это невозможно…

– Все возможно… Именно это вам и подходит… Конечно, не к этому наряду… Прошу вас, не гневайтесь и позвольте мне быть последовательным… Иди сюда! – рыцарь встал, сделал знак рукой и откуда-то сбоку появился человек в коричневом кафтане и необыкновенно вульгарной красной маске, закрывающей лицо. В руках он держал две огромных коробки.

Рыцарь между тем подозвал одну из служанок и, тихо о чем-то переговорив с ней, снова опустился на колено.

– Примите этот наряд. Он, разумеется, недостоин вас, как и скромное украшение, которое я вам сегодня преподношу, но зато они подходят друг к другу. Девушка проводит вас и поможет переодеться. Скоро опять начнутся танцы… Я хочу увидеть, как вы танцуете… Молю вас, доставьте мне это маленькое удовольствие…

Знакомая Софи девушка-служанка, весело и озорно улыбаясь, поманила ее за собой. Ей явно нравилось происходящее. Софи чувствовала себя ошеломленной и несомой потоком. Она привыкла грести и править сама, но сейчас не могла не только нащупать дно, но и выбрать правильное направление. В конце концов она молча кивнула рыцарю и пошла вслед за служанкой и слугой с коробками.

Уходя, она нашла глазами Туманова. Михаил по-прежнему стоял у колонны, замерев и не касаясь ее напряженной спиной. На его лице не отражалось абсолютно ничего. В сторону Софи он не смотрел.

Девушка и сопровождающие ее слуги удалились.

Внезапно Туманов понял, что, кроме него, в зале есть еще один человек, который не наблюдает за разворачивающимся спектаклем. Маска-домино сидела отдельно от других, невдалеке от колоннады, и внимательно наблюдала за самим Тумановым. Туманов, не таясь, сделал несколько шагов, подошел к креслу, навис сверху, вытянул руку и, прежде, чем женщина успела закрыться или вскочить, стянул маску. Взглянул в открывшееся лицо и отшатнулся в изумлении. Из кресла на него глядела старая баронесса Шталь.

Хорошенькая, совсем молоденькая служанка ловко застегнула замочек на шее Софи, поправила непослушный локон, выбившийся из прически, отскочила в сторону и, не в силах выразить свои чувства словами, восторженно захлопала в ладоши. Старая сказка про Золушку оживала на ее глазах. Софи глянула на себя в зеркало, вытянулась в струну и победительно улыбнулась. Для Золушки ее улыбка была слишком жесткой и искушенной. Молоденькая служанка, конечно же, не заметила этого. Где-то захлопали двери, заиграла музыка, огонь свечей качнулся от сквозняка и в темных глазах Софи мелькнули язычки пламени.

После ухода Софи на кушетке осталось лежать сиротливо брошенное бело-голубое платье Аннет, очки-пенсне и блокнотик для записей.

Когда Софи вошла в зал для танцев, она казалась выше большинства присутствующих в нем дам. Многие лица при взгляде на нее странно кривились. Что-то среднее между восхищенной улыбкой и гримасой страдания. Воплощение сказок иногда бывает неуместным и почти всегда – мучительным. Об этом в зале знали почти все. Остальные – догадывались.

Только молоденькая служанка по-прежнему радовалась всему и мысленно составляла волшебный рассказ для подружек, матери и маленьких сестренок. Она во все глаза глядела на Софи и понимала, что та, как и положено подлинной Золушке, танцует прекрасно, с грацией и изяществом, которых почти невозможно достичь натаскиванием и обучением. И это тоже было правильно. Так и должно было быть в настоящей сказке.

Рыцарь в своих неуклюжих доспехах протанцевал с Софи всего один танец. Софи же танцевала все танцы до самого последнего, стараясь как можно чаще менять кавалеров. Мужчины пытались заговаривать с ней, что-то узнать, познакомить с родными и друзьями. Женщины называли ее «милочка» и цедили слова сквозь склеившиеся губы, как сироп через марлю. Софи равнодушно отмахивалась от всего, получала огромное чувственное удовольствие от движения и мелькания огней и красок, и довольно успешно пыталась не вспоминать слова рыцаря, сказанные ей, когда он провожал ее после танца.

– Вы восхитительны, Софи. Я любуюсь вами. Сейчас я вынужден покинуть этот бал… и вас, но вы, пожалуйста, повеселитесь вволю… До встречи, царевна…

«Мне просто померещилось, – уверяла себя Софи. – Это вовсе не он. Это великий князь. Или еще кто-то. И он назвал меня как-то по другому… Мне просто померещилось от волнения…»