Встретить Кирилла Савенко одного, без Антона и прочих, оказалось достаточно трудно. Дима думал даже о том, чтобы подстеречь его на пути к голубятне, но попросту испугался оказаться одному на крыше. Следить и звать из окна — как-то уж совсем по-дурацки. На обдумывание и подгонку ситуации ушло два дня. Дальше тянуть было нельзя: скоро начинались каникулы.

Кирилл стоял у большого окна в рекреации и говорил по мобильному телефону. Уроки уже закончились. Антона и остальных не видно. Дима подошел поближе и помахал рукой, привлекая внимание Кирилла. Потом остановился поодаль, прислонившись к простенку между окнами. Кирилл быстро свернул разговор и сам подошел к Диме. Глянул вопросительно.

— Хорошо, допустим, я все понял, — сказал Дима. — Вы — команда. А кто Тимур? Ты?

— Нет, конечно! — засмеялся Кирилл. — Куда мне!

— А кто?

— Вообще-то можно сказать, что Тимура нету совсем. Новые технологии, — Кирилл продолжал улыбаться. — Но зачем тебе? Ты же — сам по себе.

— А если нет? — спросил Дима.

— Тогда — надо думать, — помедлив, ответил Кирилл.

Смысл этого ответа был Диме хорошо известен. Отец, Михаил Дмитриевич, никогда не говорил сыну «нет». Либо сразу соглашался, и тогда на него вполне можно было рассчитывать, либо говорил «надо подумать». В этом случае возвращаться к разговору было бессмысленно. Ничего, кроме «я еще думаю», услышать нельзя. Так что слова Кирилла Дима воспринял как вежливый отказ. «Проигрывать тоже надо уметь» — одна из семейных заповедей Дмитриевских. «Спасибо, что уделил время», — Дима спокойно кивнул и пошел по коридору.

— Эй, Дима! — окликнул Кирилл, но Дима даже не обернулся. Что, собственно, Кирилл может сказать ему еще? И зачем множить неловкости?

Яйцеголовый сидел за вторым автоматом справа от входа. Тимка заметил его сразу, как вошел, но сделал вид, что не обратил внимания. Поискал взглядом Квадрата — нигде нет. Удивился. Что-то случилось? Тогда Яйцеголовый нашел бы возможность предупредить, в конце концов, подождал бы на улице или в соседнем кафе у окна. Что же тогда? Ни в какие совпадения Тимка не верил, но тут не шашки — пусть первый ход делают другие. Он заплатил за вход смотрящему и работал как обычно. В этом зале завсегдатаи его уже знали, и за полчаса он сбыл три дозы «скорости» и два пузырька с «минералкой». Наконец Яйцеголовому надоело изображать азарт, он слез с высокого табурета и подошел к Тимке.

— Привет, Сатирик. Как делишки?

— И тебе здравствуй, — осклабился Тимка. — Делишки идут. Пока жаловаться не на что.

— Да уж вижу — ловкий ты пацан, не зря, видать, хвалился… Далеко пойдешь.

Тимка усмехнулся. На лесть попадаются все — и дураки, и умные. Тимка не попадется. Борька-дебил вот на том и погорел, хвастался все младшему: «Меня там все уважают! Со мной считаются! Я — крутой!» — и что? Коли голова на плечах, разбирать надо — кто льстит и зачем.

— Разговор есть.

— О чем это? — притворно удивился Тимка. — У меня пока вроде всего в достатке. Через недельку вот расторгуюсь, тогда и…

— Не об том, — досадливо прервал его Яйцеголовый. — Серьезные люди потолковать с тобой хотят.

— Серьезные люди?! С сосунком вроде меня?! — ахнул Тимка. — Чего бы это, скажи, а? — мальчик снизу вверх заглянул Яйцеголовому в лицо. Тот отвел глаза, но Тимка успел понять: не знает.

— Там узнаешь. Пошли, — буркнул Яйцеголовый.

«Серьезные люди» расположились не слишком далеко от зала с игровыми автоматами — в кафе «Бриз». Всего их было трое, но двое (вполне приличного вида, только глаза мертвые) все время молчали, и разговаривал с Тимкой один — долговязый, извилистый, с кожей бледно-зеленого цвета, как у недозрелого лимона. Тимка сразу признал в нем потребителя «снега» и насторожился еще больше. Яйцеголовый сразу ушел.

Переговоры получились не сказать чтобы длинные и напоминали раздачу приказов.

Один из приличных заговорил в самом конце, да и то обращаясь не к Тимке — к напарнику:

— Черт знает, почему здесь вокруг и кругом одни дети. Может быть, потому, что они еще ничего не знают и ничего не боятся? И для них смерть, как и жизнь, — всего лишь приключение?

— Тима, но ты же понимаешь, — тут же вкрадчиво подхватил мысль босса Извилистый. — Есть же еще твои родители, брат, собачка, в конце концов. Ты же не хочешь, конечно, чтобы с ними что-то случилось… нехорошее…

Тимка молчал. Взгляд его медленно скользил по фигуре Извилистого, выписывая замысловатые узоры. Когда-то давно, в первом или втором классе, отец подарил ему прибор для выжигания. Тимка тогда целый месяц собирал на помойке фанерки, переводил на них рисунки с открыток и выжигал грибочки, цветочки, котят и прочую дребедень. Потом Борька взял прибор для каких-то своих целей и сломал его. Тимка и сейчас помнил раскаленную докрасна иголочку прибора и едкий запах горелой фанеры. Он знал: если что-то хорошо представить себе…

— Пацан, ты что… Чего ты?! Да я это так сказал, ну всем же все понятно…

Бесцветная улыбка повисла на Тимкином лице, как белье на веревке.

— Что ж, до свидания — всей честной компании, — Тимка шутовски раскланялся.

— Что делать, придется для начала сыграть по их правилам… — вздохнул ему вслед один из приличных. — Хотя мальчишка, тут ты прав, Константин, — жутко противный. И явный дегенерат к тому же…

Завернув в подворотню, Тимка вынул из кармана новенький мобильный телефон, с удовольствием еще раз рассмотрел его, поиграл мелодиями звонка. Потом вздохнул, потыкал пальцами в кнопки, поднес к уху.

— Таю пзовить, пжалста, — глотая звуки, попросил он.

Когда на том конце ответили, Тимка оглянулся по сторонам и негромко сказал:

— Коровина, это Игнатьев. Есть тема… Не, к тебе не пойду. Ты сейчас можешь? Тогда выходи к Овсянниковскому саду. Знаешь? Иди по главной дорожке. Я к тебе подойду. Все, пока.

— Ты куда? — спросила тетя Зина, которая несла из кладовки гладильную доску и наткнулась на одевающуюся в коридоре Таю.

— Меня Игнатьев на свидание пригласил, — честно, с большой долей недоумения ответила Тая. — Прямо сейчас, в Овсянниковском саду.

— Игнатьев? Это тот, который с шарфом и про пудру сказал? — припомнила тетя Зина. — Вот видишь, я опять права — он и вправду к тебе неровно дышит.

Тая довольно улыбнулась (слова тетки были ей приятны), но отрицательно помотала головой:

— Нет, теть Зин, тут все же что-то другое, наверное…

— Поживем — увидим, — пожала плечами тетя Зина.

Несколько старых, этажей в пять, тополей росли вдоль тихой улицы. Как будто в ущелье. Верхние, уже голые ветки тополей были так высоко, что Дима сам ничего и не увидел бы. Как и у большинства людей, не было у него такой привычки — ходить, подняв глаза к небу. Он вообще после дополнительных занятий по английскому в аптеку на Херсонской шел — покупать Александре Сергеевне валокордин. И не заметил бы ничего, если бы внизу, задрав головы, не стояли его одноклассники из 8 «А». Вместе с ними стояли две мамы с колясками, старушка с клюкой и еще несколько остановившихся по случаю прохожих.

А по ветвям старого тополя, уже приближаясь к вершине, ловко взбирался Кирилл Савенко. Больше Дима сначала ничего не увидел.

— Что это? — спросил он у Антона Каратаева. — Зачем это он туда полез?

— Кто-то из окна нитки или ленту от старого магнитофона бросил, — объяснил Антон. — Или ветром принесло. Они за ветки зацепились, а теперь в них ворона лапами запуталась — вон она там, вниз головой висит.

Дима пригляделся и в уже сгущающихся сумерках заметил на самой вершине дерева лохматый черный комок. Комок то замирал, повисая, то вдруг снова начинал отчаянно биться. Дима почему-то подумал о сердце и его сокращениях. Вспомнил любимый сериал бабушки «Скорая помощь». Поежился.

— Там же совсем тонкие ветки, — сказал он. — Он не сможет туда.

— Я сам вижу, — ответил Антон.

— Эй, парень, ты слезай оттуда! — тревожно закричал подошедший мужик, только что, как и Дима, сориентировавшийся в ситуации. — Мало тебе в Питере ворон, что ли! Да она уже все равно нежилец! Слезай!

Кирилл никак не отреагировал, продолжая взбираться все выше.

Мужик, не успокаиваясь, обратился к 8 «А»:

— Ребята, это ваш ловкач? Вы хоть ему крикните! Это же вам не дуб! У тополей сучья хрупкие! Наверх к птице ему все равно не долезть, а сорвется…

Как будто бы сглазил. Раздался едва слышный треск, ветка обломилась, тонкая фигурка согнулась в поясе под прямым углом и начала падать. Какая-то из молодых мам завизжала и тут же закрыла себе рот рукой. Заплакал малыш, которого держала за руку не то няня, не то молодая бабушка. Мужик заметался внизу, отчаянно матерясь. 8 «А», как водится, мгновенно построился. Дима малодушно закрыл глаза.

Ловкость Кирилла недооценили все присутствующие. Цепляясь за все проносящиеся мимо ветки и тем тормозя свое падение, он даже не упал, а почти спрыгнул на землю. Витя Петров и Антон Каратаев помогли ему подняться. Литературно образованный Дима вспомнил гимнаста Тибула из сказки про Трех Толстяков. Мужик, не в силах остановиться, продолжал материться, но теперь — с облегчением и почти восхищенно.

— Вплотную не подобраться, — сказал Кирилл. Он дышал редко и глубоко, поэтому слова получались как будто отрезанными друг от друга. — Как и говорили, надо что-то на палке. Нашли?

Откуда-то появились Маша Новицкая и Сережа Окунев. В руках у них было что-то вроде самодельного секатора на ручке от швабры. Кирилл с сомнением взглянул на длину ручки. Потом наверх. Ворона больше не билась, только иногда вздрагивала. Из длинной царапины на щеке Кирилла пунктирными каплями выступила кровь.

Дима открыл глаза и смотрел на все, как спектакль на сцене.

— Парень, ты чего, совсем с ума сошел?! Ты что, опять туда лезть собираешься?! — закричал мужик и встряхнул Кирилла за плечи. — Благодари бога, что теперь жив остался! Да этих ворон каждый год чертова прорва гибнет! А ты?! Не убьешься, так покалечишься! О родителях своих подумай, балбес! Да вы все ему скажите, что ли!

— Деточка, и вправду: не нужно тебе… — робко сказала старушка с клюкой.

— Мальчик, это действительно опасно! — одна из мам с коляской.

— Может быть, службу спасения вызвать? — другая мама.

— С ума посходили! Только им и дела…

— Да не пускать его, и все! — не то няня, не то молодая бабушка. — Правильно мужчина говорит: своей головы нету, а родители потом страдай!

— А птичка насовсем умерла? — малыш лет пяти в красной курточке. — Или она после оживет? Как в компьютере?

Тая Коровина и Тимка Игнатьев хором (они-то откуда тут взялись, прежде их вроде бы не было?):

— Кирилл, не надо…

Дима заметил, что на протяжении всего действия одноклассники то куда-то исчезают, то снова появляются и о чем-то переговариваются между собой.

Из нескольких окон по обе стороны улицы, как из театральной декорации, выглядывают люди и что-то спрашивают или комментируют.

Кирилл придвинулся вплотную к стволу и картинно взял палку в зубы. Диме впервые в жизни захотелось выругаться так, как только что ругался мужик-прохожий.

Мужик между тем подошел к Кириллу и положил тяжелую ладонь ему на плечо.

— Слушай, парень, я тебя, вас всех понимаю. Я сам охотник и сто раз… Ты теперь не можешь так оставить, чтоб она висела и мучилась. Но и тебе гробиться не след. Чего ради, подумай. Я знаю, чего делать. Погоди сейчас лезть. Я схожу домой, это вот на 4-й Советской, следующая улица, пять минут. Принесу свое ружье и ворону эту прикончу. Хоть и темнеет уже, но я, парень, не буду хвастаться — стреляю хорошо. И пусть меня потом менты, если найдут, за стрельбу в городе с дерьмом смешают, но так все разрешится. Слово верное. Погоди, парень…

Кто-то тронул Диму сзади за плечо. Дима вздрогнул, обернулся. Позади него стоял Михаил Дмитриевич.

— Бабушка лекарства не дождалась, решила, что у тебя дела в школе, послала меня. А что тут у вас происходит?

Дима объяснил. Мужик пошел за ружьем. Кирилл полез на дерево. Тая Коровина плакала и размазывала слезы по круглым щекам. Мама силой увела домой малыша в красной куртке. Он оборачивался и грозил кому-то кулаком.

— Папа, придумай что-нибудь, — сказал Дима. — Должен же быть алгоритм…

— Окна дома слишком далеко, — задумчиво сказал Михаил Дмитриевич. — А ветки слишком тонкие…

— Это я сам знаю! — огрызнулся Дима. — А что делать?

— Вероятно, предоставить ситуацию самой себе. Иногда это лучший выход…

Дима тихо пробормотал себе под нос такое, что оба собеседника предпочли не услышать.

— Смотрите, едет! — крикнула Маша Новицкая, указывая рукой в конец улицы.

— Кирилл, замри! — сориентировался Антон Каратаев.

По переулку не торопясь, словно неуверенный в собственных действиях и направлении, ехал переделанный грузовик «Петросвета» с опущенной решетчатой люлькой, в которой стоял и всматривался в столпившихся людей монтер в фирменной «петросветовской» куртке. Из кабины яростно махала сразу двумя руками сидящая рядом с водителем Вика Стогова.

— Ура! — закричала что-то сообразившая Тая Коровина.

— Отойдите все! — распорядился Антон. — Кирилл, бросай сюда эту штуку. Я полезу в кабинку, а ты сиди там, подхватишь…

— Понял! — отозвался с дерева Кирилл. — Бросаю!

— Они на Невском гирлянду к празднику вешали, — торопясь, объяснила Вика Маше Новицкой. — Я их полчаса уговаривала, потому долго. Они меня сначала посылали по-всякому, а потом поняли, что я все равно не уйду, и водитель сказал: поехали, быстрее получится.

— Тебя, пацан, в люльку не пущу! — сказал монтер Антону Каратаеву. — Техника безопасности.

— Вы сами этой штукой не сможете, — возразил Антон. — Я вообще ловкий, не такой, как он, конечно, — Антон пальцем указал на сидящего на дереве Кирилла. — Но все-таки. Да ведь и вы же со мной будете.

— Не спорь с ними! — крикнул немолодой водитель, высунувшись в окно. — Ты что, не видишь, у них тут сплошное «гнездо кукушки», в смысле — они все разом «ку-ку»! А у нас — график!

Антон быстро и ловко залез в люльку. Витя подал ему самодельную палку-ножницы. Неповоротливый с виду грузовик задом залез на газон и подъехал почти вплотную к дереву. Люлька начала подниматься на металлической коленчатой палке. Все, затаив дыхание, следили за ней. В соответствии с ее движениями Кирилл Савенко, похожий на большую обезьяну из передачи «В мире животных», бесшумно перемещался в кроне дерева.

С пятого захода Антону удалось перерезать какую-то определяющую нитку. Все это время монтер держал его за пояс и ругался в такт с мужиком, который вместе с ружьем опять появился на сцене.

Черный клубок, безжизненно кувыркаясь, полетел вниз. Кирилл, держась обеими ногами за сук и диковинно вытянув руки, ловко подхватил его тремя метрами ниже.

8 «А» молча вскинул вверх руки со сжатыми кулаками. Мужик выругался последний раз и потряс ружьем, как дикие горцы в фильмах про кавказские войны. Тая Коровина от восторга попыталась броситься Диме на шею.

— Отвяжись, толстая корова! — прошипел он и оттолкнул девочку.

Тая приготовилась взвыть от горя и обиды, но тут Тимка Игнатьев стянул с шеи бело-голубой шарф и, как удавку, набросил его сзади на лицо девочки, закрыв ей рот. Несмотря на напряженность ситуации, Дима взглянул на Тимку с любопытством — с момента знакомства он впервые видел его без шарфа. Шея у Тимки оказалась самая обыкновенная — длинная и тощая.

8 «А» принял в свои ряды Кирилла Савенко, спустившегося с дерева вместе с вороной. Ворона крутила головой и явно была жива. Маша Новицкая одноразовым платком промокнула кровь на щеке Кирилла. Вика Стогова и Антон Каратаев благодарили «петросветовцев». Старушка с клюкой вытирала платочком глаза и уголки губ. В домах по соседству со стуком захлопывались окна и форточки.

— Я понял, на кого похожи твои одноклассники! — сказал Михаил Дмитриевич, который все это время, отойдя в сторону, наблюдал за развитием событий. — На прогрессоров из романов братьев Стругацких. Передвигаются в пространстве стремительно, появляются все разом при возникновении критической ситуации… Кстати, Дима, ты читал Стругацких?

Сжав кулаки и изо всех сил вонзив ногти в ладони, Дима молча, не оглядываясь, побежал вдоль по улице.

Тая сидела за столом, подперев щеку ладонью, и смотрела на разложенные вокруг исписанные формулами и исчирканные листки.

— Ну как, получается что-нибудь? — с любопытством спросила Марина.

— Да вроде бы все получилось, — неуверенно ответила Тая. — Вот — ответы и доказательства тоже. Но тут, понимаешь, такие задачки все-таки замысловатые. Я никак не могу сообразить, как их проверить. Ну, что вот эти ответы правильные и других нет…

— А если спросить у того мальчика из класса, который тоже участвует, — подумав, предложила Марина.

— Вот еще! — фыркнула Тая.

— А мне кажется, это вполне нормально, — не унималась Марина. — Ты же не решения у него спрашиваешь, а всего лишь ответы сравнить. Ему тоже полезно.

— Сказала: не буду! — рявкнула Тая и сгребла в кучу исписанные листки.

— А что случилось? Вы поссорились? — сидящая на диване Марина состроила сочувственную гримасу и точно так же, как дочь, подперла ладонью круглую щеку. — Расскажи мне. Может быть, вы просто друг друга не поняли? В вашем возрасте это часто бывает…

— А в других уже не бывает, да?! — огрызнулась Тая.

— И в других бывает, — грустно согласилась Марина. — Чего же скрывать: люди друг друга то и дело понять не могут…

— Вот видишь! — торжествующе воскликнула Тая, отстоявшая свое право быть решительно несчастной вне зависимости от возраста. — Так что не стану я у него ничего спрашивать. Вот прямо сейчас все начисто перепишу, еще раз проверю и отправлю.

— Ну и хорошо, ну и ладно, — поспешно сказала Марина. — Делай, как тебе удобно, Таечка. В конце концов, это же не в четверти оценки, а просто так…

— Просто так… — эхом откликнулась Тая. — Просто так…

Ася позвонила условленным образом, а потом, не дожидаясь, открыла дверь своим ключом. Переодела под вешалкой «свои» тапки. Из крошечной прихожей была хорошо видна довольно просторная комната.

— Привет, Берт! Это я! — окликнула девушка и прошла в ванную — вымыть руки. Все Новицкие, кроме Маши, отличались несколько утрированной, почти кошачьей чистоплотностью.

Когда Ася зашла в комнату, Берт, как всегда, сидел около компьютера, но развернулся вместе с креслом лицом к ней. Ася едва заметно вздрогнула. С тех пор, как они не виделись, Берт жутковато изменился. С лица молодого человека как будто рубанком стесали плоть — на висках, на щеках, под глазами, — оставив коричневые тени-провалы.

— Что с тобой? — спросила Ася. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Да нет, все как обычно, — поспешно ответил Берт. — Ася…

— Да? Что?

— Ничего…

Говорить было не о чем. Ася этого и боялась, когда шла.

— А ты стала еще красивей… — Берт сидел прямо перед ней, а его голос звучал как будто из-под подушки.

— Брось, — Ася поморщилась. — Ты же знаешь, как мне это…

— Знаю, но все равно говорю, — Берт грустно улыбнулся. — Как и все прочие… Что там твои конкурсы и все такое? Прости, я в этом плохо разбираюсь…

— Не извиняйся, — усмехнулась Ася. — Достаточно того, в чем ты разбираешься хорошо. У меня все нормально. Игорь заключает контракт с известной косметологической фирмой. И ведет переговоры о моем участии в телевизионном проекте. Еще я снялась в двух рекламных клипах…

— Я видел… Не буду говорить про то, как ты там выглядела…

— Не надо. Для меня это был полезный опыт. В области рекламы, как это ни смешно, работают крутые профессионалы.

— Я догадываюсь. Профессионализм и большие деньги часто идут рука об руку.

— Я не вижу в этом ничего плохого. И сама хочу стать профессионалом. Сейчас я уже могу оплачивать уроки у хорошего педагога. И купить Маше все эти ее конно-спортивные штуки, и еще нанять Люде репетиторов… Понимаешь, ей почему-то совсем не дается учеба. Нам с Машей всегда легко было учиться. А Люде… Она очень переживает, потому что вообще-то прилежная девочка и хочет быть хорошей ученицей. Мы думаем, может быть, это оттого, что перед тем, как ей родиться, у отца окончательно встал его завод, он остался без работы и много пил… Но сейчас с репетиторами она подтянулась, по основным предметам уже где-то между тройкой и четверкой…

— Ты понимаешь, что ты продаешь?

— Разумеется, понимаю. Свою красоту, — Ася пожала плечами. — Больше у меня сейчас ничего нет. А ждать не имеет смысла. В дальнейшем я планирую научиться продавать свое умение танцевать. Мир так устроен, и лично я не вижу в этом ничего плохого. Ты же сам говорил: «Времена не выбирают, в них живут и умирают…»

— Это не я говорил, это поэт Александр Кушнер.

— Все равно…

— Чему ты учишься? Частные уроки?

— Естественно, танцам. Ты же знаешь, я всегда хотела, но из клуба уже давно взяла, что можно было взять. А частные уроки всегда были очень дороги, я даже не могла заикнуться родителям. К тому же, кроме танцев… ты сам знаешь, чем я занималась все эти годы…

— А теперь?

— Теперь получается, что я наверстываю упущенное. Мой педагог говорит: девочка моя, вы безусловно талантливы, но где же вы были пять-восемь лет назад, когда формируются растяжка и выворотность стопы? Кто начинает в восемнадцать? Но я упорная, ты же знаешь. И кое-что все-таки уже умею…

— У тебя обязательно получится.

— Я очень надеюсь и сделаю все возможное. Надо признать, что все, что было здесь, оказалось неожиданно хорошей школой. В смысле тренировки упорства…

— Ты удивлена?

— Нет… Берт, пожалуйста, поверь мне, я ни о чем не жалею и никого ни в чем не хочу упрекнуть! Но теперь я выбрала другое, и мой выбор — это моя жизнь! Только моя — понимаешь?

— Пытаюсь понять.

— Если бы твои обстоятельства были другими…

— Они таковы, каковы есть, и это как раз то, что нельзя изменить.

— Действительно нельзя? — Ася взглянула испытующе. — Может быть, где-нибудь за границей…

— Нет! Невозможно! И любые размышления об этом только ослабляют…

— Но, Берт… зачем тебе нужно все время быть или хотя бы казаться сильным? Это как-то…

— Как-то — что? — Берт оперся обеими руками о подлокотники, подался вперед и слегка прикусил нижнюю губу.

Ася подумала, подбирая слова.

— В этом есть какая-то показуха… что-то ненастоящее… И главное, совершенно непонятно — зачем? Какова цель?

— Неужели даже тебе непонятно? — Берт опустил большую голову, его подбородок лег на грудь, прямые темные волосы закрыли лицо. — Я не хочу, чтобы меня жалели.

— А почему? — спросила Ася. — Люди, помимо остальных чувств, всегда, во все времена жалели друг друга. Что плохого в том, если и тебя иногда кто-нибудь да пожалеет? Чем это ты так отличаешься от прочих людей?

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь… — смутно пробормотал Берт, не поднимая головы.

Глуховатая Ася услышала его не ушами, а каким-то другим образом.

— Ты хочешь, чтобы я? — догадалась она.

Легко ступая, подошла к Берту, опустилась на пол у его ног, положила голову на колени, укрытые пледом.

Молчание длилось и походило на ветер. Сначала оно было влажным и тягостным, потом прохладным, далее — сухим и теплым и наконец — освобождающим.

— Благодарю тебя, — тихо сказал Берт.

— За что? Ведь я… — еще тише спросила Ася.

Берт не ответил. Девушка провела его ладонью по своей щеке и мимолетно коснулась губами кончиков его пальцев. Потом, словно сквозняком, переместилась к порогу.

— Ключи я оставлю на полочке под зеркалом, — сказала она. — Не провожай. Спасибо тебе за все, и — забудь. Ты нужен многим.

— Я тебя никогда не забуду, — сказал Берт. Голос его казался спокойным. Он ничего не просил.

Ася промокнула углы глаз костяшкой указательного пальца и взяла с вешалки пальто. Одевалась она уже на лестнице, спускаясь вниз и с трудом попадая в рукава. Вся ее пластичность куда-то подевалась, движения были нервическими, неточными и изломанными.

— У мамы сегодня ночное дежурство, — сказала Люда, когда Ася прошла в комнату и присела к окну с таким видом, как будто только что рассталась с кем-то на улице. За окном шел дождь пополам со снегом. — Она велела борщ сварить.

— Угу, — сказала Ася. — Ты картошку почистишь?

— Пусть Машка, — нерешительно предложила Люда, отодвигаясь на всякий случай подальше от средней сестры. — Я пол подмела…

За столом, стоящим посередине комнаты, Вадим быстро и аккуратно делал в Машиной тетрадке аксонометрию — домашнее задание по черчению. Вика Стогова с альбомом ждала своей очереди, а незнакомый Асе мальчик с шеей, замотанной бело-голубым шарфом, пытался с помощью обгрызенного карандаша, сломанной линейки и циркуля «козья ножка» срисовать в свою тетрадь то, что чертил в Машиной тетради Вадим. Ася вспомнила, что, когда у них преподавали черчение, Вадим был по этому почти никому не дававшемуся предмету лучшим в классе.

— Да погоди ты! — недовольно поморщился юноша, краем глаза оценив результаты стараний в соседней тетради. — Разве ты не видишь, что ерунда получается! Я тебе тоже начерчу. Как следует.

— Э, не-ет! — проблеял шарфоноситель. — Если ты начертишь, училка сразу поймет и пару поставит. А если я сейчас сам срисую, то она обрадуется, что хоть что-то похоже, и поставит трояк. А мне больше и не надо.

Вадим неодобрительно покачал головой, но возражать не стал.

— Тимофей, у тебя что, совсем нет честолюбия? — спросила Маша.

Тимка некоторое время подумал.

— У меня ого-го какое честолюбие! — наконец сказал он. — Просто ты, Маша, еще не знаешь.

— Нет, картошку почистишь ты, Люда, — решительно утвердила Ася. — А я заправку сделаю. Разве ты не видишь, что у Маши гости?

— Я, между прочим, таких гостей тоже сколько хочешь позвать могу, — обиженно пробубнила Люда, доставая из ящика под подоконником картошку. — Только во двор выйти… А Вадим так и вообще не ее гость, а твой…

Ася отправилась в кухню за морковкой, свёклой и луком. Маша, оставив занятых черчением одноклассников, пошла за ней.

— Я могу помочь, Ася, — сказала она.

— Да ладно, я сама. Подумаешь, борщ сварить!.. А этого мальчика с шарфом я раньше, кажется, не видела…

— Это Тимка Игнатьев из моего класса. Новенький.

— Он на тебя смотрит, как голодный пес на косточку.

— Подумаешь! Я же твоего Вадима не обсуждаю…

— Мой Вадим теперь делает твое домашнее задание, — усмехнулась Ася. — Он давно пришел?

— Давно. Баба Нюра про него говорит: к Асе черной ниткой пришит. Очень точно, по-моему. А ты где была?

— Неважно… Подержи вот свёклу… И доску для овощей сними с гвоздя… И… Маша, что происходит с Бертом? Ты знаешь?

— Ничего особенного, — сказала Маша и отвела взгляд. — Просто он умирает.

Николай Павлович выглядел довольным и радостным. Его радость, как лицо в оконном стекле, отражалась на всем 8 «А» классе. Сопереживая классному руководителю, класс тихо и просветленно шевелился.

— Вчера вечером в школу пришел факс. Двое ваших товарищей — Дима Дмитриевский и Тая Коровина — прошли первый тур международной олимпиады по математике и вышли во второй! — приподнятым тоном объявил Николай Павлович. — Это большой успех, потому что задачи первого тура действительно были непростыми. Давайте поприветствуем их!

8 «А» дисциплинированно и доброжелательно захлопал. «Вау, Коровина!» — крикнул Тимка Игнатьев и поднял руку с растопыренными в знаке «виктория» пальцами. Тая покраснела и расплылась в довольной улыбке, а Дима опустил голову с таким видом, как будто его уличили в каком-то неблаговидном поступке.

Николай Павлович постучал мелом по доске.

— Пользуясь случаем, сейчас мы с вами разберем две задачи попроще из числа олимпиадных. Для всего класса это будет хорошей тренировкой мозгов. А Дима и Тая нам помогут… Игнатьев, убери свой телефон и достань тетрадь. Математика — это насквозь логическое построение, в котором каждое колесико цепляется за другие. Поверь, если ты хоть чуть-чуть напряжешь свой ум, то обязательно сможешь что-нибудь понять…

— Увы мне, Николай Павлович! — улыбнулся Тимка, но телефон с тетрисом убрал и достал из сумки тетрадь, которая выглядела так, как будто накануне ее жевало что-то парнокопытное.

Тая и Тимка сидели на парапете набережной под мостом Александра Невского. Тень от перекрестья железных балок дрожала в незамерзшей густой воде. Крупные хлопья снега вихрями залетали с моста и ложились под ноги.

— Мне холодно, — пожаловалась Тая.

— Ничего, зато место надежное, — возразил Тимка. — Никто никак не подглядит и не подслушает…

Тая взглянула на Тимку и почувствовала угрызения совести. Ему, в его тонкой куртке, без шапки и в летних кроссовках, должно быть, еще холоднее, чем ей. Но он же не жалуется…

— Ну так что? — поспешно спросила Тая. — Ты сумел проследить? Тебе удалось выяснить про Антона и других?

— Удалось-то удалось, — Тимка поднял плечи к ушам, так что голова фактически спряталась в кольцах неизменного шарфа. — Да только все это такая же фигня, как и у тебя с игрушками. Можно даже сказать, что все они — одна шайка-лейка. Никакого отношения не имеющая к тому, что нам нужно.

— В каком смысле? Объясни.

— Ну, ходит этот наш Каратаев в свой технический кружок. Чуть ли не со второго класса, как я могу понять. Ходит и ходит. Еще какие-то пацаны там вокруг него обретаются, большинство даже младше Антона. Хотя есть и чуток постарше. Взрослых не видно, и даже руководитель кружка, как я понял, не в теме. Делают они всякие технические штучки, опять же на уровне игрушек. Часть из них как раз и идет туда, где ты разведала, в стоговскую тусовку…

— A-а! Так вот в чем дело! — радостно воскликнула Тая. — А я как раз понять не могла: откуда в Викиных игрушках берется эта компьютерная начинка? Все-таки это достаточно сложно… Теперь все понятно!

— Что тебе понятно?! — злобно огрызнулся Тимка. — Что?! Ты вообще помнишь, о чем речь-то идет?! Как ты себе это вообще представляешь? Серьезные люди поднимают кипеж для того, чтобы подгрести под себя детское благотворительное производство говорящих мишек и собачек? Ну, я не могу, щас описаюсь! Чип и Дейл спешат на помощь! Теперь эти игрушки таинственно и благородно раздают всяким мелким ублюдкам, а потом что — серьезные люди сами в них играть будут? Ой, держите меня, не то умру от смеха! Чего ты вообще в жизни понимаешь…

— Ну обзовись, обзовись, — вполне миролюбиво предложила Тая. — Как Дмитриевский. Может, полегчает?

Тимка мигом остыл, сгорбился, облизнул покрытые желтоватыми корками губы, привычно дернул концы шарфа.

— Хочешь, я за тебя Дмитриевскому в морду дам? — примирительно спросил он.

— Вот радость-то! — польщено отказалась Тая и рассудительно добавила. — Сыщики из нас с тобой, конечно, фиговые, это ты правильно сказал…

— Я — не фиговый, — дернулся Тимка. — Просто пока еще за нитку не ухватился, чтобы все размотать…

— Ну ладно, — согласилась Тая. — Ты не такой. Только ведь ты, как и я, до сих пор не понимаешь, кто они все такие и что делают. Если, конечно, не считать говорящие игрушки и спасение ворон…

— Главное — это теперь узнать, кто за ними стоит!

— А кто-то стоит?

— Это уж, поверь, беспременно. Иначе те не стали бы в это дело влезать…

— Тим, а кто такие те? Бандиты, да? И что у тебя-то с ними?

— Лучше тебе этого не знать, — серьезно сказал Тимка. — Поверь, Коровина, я не в обиду тебе, просто оно и вправду так. Меньше знаешь — лучше спишь. Да и мне за тебя так спокойнее…

— Хорошо, Тима, — опять согласилась Тая. — Но как же ты… Я ведь тоже за тебя волнуюсь…

— Не боись, Коровина, — усмехнулся Тимка. — Ты меня по школе, конечно, придурком считаешь, но я, вообще-то, ушлый. Если все правильно пойдет, оставлю с носом всех сразу…

— Тима, знай, что я вовсе не считаю тебя придурком! — официально заявила Тая.

— Ну спасибо вам! — Тимка дернул худыми ногами и шутовски раскланялся, не слезая с парапета.

— Слушай, Тим… — Тая мечтательно раскрыла темные глаза и подняла взгляд к перекрещенным балкам мостовой изнанки. — А может, они все-таки какие-нибудь пришельцы, а? Ну, пусть не из космоса, а из будущего или из какого-нибудь параллельного мира… Ну вот сколько же есть книжек всяких про это, и фильмов! Откуда оно все? Трудно поверить, чтобы совсем-совсем ничего взаправду не было.

Вот представь: у них там уже давно и войн нет, и бедных детей, и болезней тоже… Поэтому они и ведут себя здесь так странно…

— Ага, а тут, в несчастном параллельном прошлом, у них такая практика добрых дел для школьников средних классов? — подхватил Тимка. — Вроде как в заповеднике…

— Точно! Поэтому они и похожи все друг на друга, и смотрят одинаково, и двигаются так… необычно, и носят значки, чтобы друг друга сразу среди здешних людей узнавать. И придумывают, и делают такие забавные детские вещи, вроде этих игрушек. И ты зря ищешь: никаких взрослых за ними здесь вообще нет. Они все в параллельном мире остались… Слушай! — от волнения Тая откачнулась назад и чуть не свалилась с парапета в реку. Тимка поймал ее за отвороты куртки и хорошенько встряхнул. — Да слушай же ты! — отмахнулась от него Тая. — А может, наш Николай Павлович как раз оттуда?!! Приставлен за ними присматривать, чтобы они уж очень не зарывались… Дети все-таки…

— Ага, а настоящий Николай Павлович насовсем погиб в той автомобильной катастрофе! А после они его подменили, и все, что было непохоже, потом списали на болезнь и переживания, а работу он поменял… Жена-то его погибла, а дочь все равно теперь ничего узнать и сказать не может: какой папа был и какой стал… А может, это они ее сами тихонько того, чтобы не разоблачила…

— Нет! Этого никак быть не может! — решительно вступилась за людей из параллельного мира Тая. — Не стали бы они! У них там гуманизм и все такое прочее…

— Ага, сейчас! Держи карман шире! Накося-выкуси! — очнулся от грез Тимка. — Добренькие-то, они как раз страшнее всего. Из своей шкурной выгоды никто такого дерьма не наворочает, как если захотят всех разом счастливыми сделать… Ты же помнишь, как ты их сначала боялась!

— Помню! — Тая передернула плечами. — Теперь меньше. Но это, наверное, потому что мы теперь с тобой вдвоем… А сперва мне казалось, что я вообще с ума схожу…

— Слушай, Тая… — задумчиво произнес Тимка. — Вот ты тут сказала: вдвоем. Я и подумал: а ведь Дмитриевский в той же позиции, что и мы оба. Тоже пришел в новый класс — и нате вам, пожалуйста. Башка у него, ты сама знаешь, — компьютер. И если мы с тобой на сегодняшний день кое-чего уже нарыли, так, может, он тоже чего важное знает? И с нами поделится? А?

— Да пошел он!.. — высказалась Тая. — И ты тоже, если хочешь с ним водиться. Сказал бы сразу: что с толстой девчонкой дело иметь! Надоело!

— Да ладно, ладно! Тайка! Ты чего, реветь, что ли, собралась?! — Тимка спрыгнул с парапета, встал перед Таей, стараясь заглянуть ей в лицо. — Вот дура-то! Да не нужен мне сто раз твой Дмитриевский! Меня он и самого бесит, с самого начала, вместе с его тронутой бабкой и роялем! Обойдемся без него! Я так просто сказал. Да Тайка же! Не будь идиоткой!

Тая всхлипывала все медленнее, нос ее становился краснее, а глаза, опухая, все уже и уже… «Вот красивая пара!» — трезво оценила она со стороны себя и Тимку.

Снег кружился и пропадал в черной глубокой воде. Вокруг бетонных опор моста закручивались медленные страшные водовороты.

— Нету никаких параллельных миров, Тайка, — шмыгнув носом, сказал Тимка и за руку сдернул девочку с парапета. — Только этот один. В нем все и дело… Так что — идем.

Каникулы были как красная с зелеными краями ковровая дорожка, раскатанная в никуда.

— Ты не хочешь съездить в Москву? — спросил перед каникулами Михаил Дмитриевич. — Повидаться… с братом, с друзьями?

— Нет, не хочу, — ответил Дима. — Спасибо, папа.

Накануне младший брат прислал ему рисунок Сфинкса, похожего на лукавую кошку, и подпись к нему, из которой явствовало, что на каникулы он уезжает в Египет. Отец, должно быть, об этом не знал.

Делать на каникулах было абсолютно нечего. Разумеется, всегда оставалась математика, но нельзя же решать задачи по пятнадцать часов подряд…

— Пригласи Таисию в кино, — посоветовала Александра Сергеевна. — Или на выставку.

Дима кивнул головой и промолчал. Александра Сергеевна изготовилась аргументировать. Фаина, всегда хорошо чувствовавшая напряжение хозяев, встала на задние лапки и попросилась гулять. Дима, облегченно вздохнув, пошел одеваться.

В каникулы Дима вообще много ходил по городу. Он где-то слышал, что обыкновенно москвичи не любят Петербурга и наоборот. Ему лично Петербург нравился. Низкое, туманно-клочковатое небо казалось пригодным для личного употребления. Оторвал себе клочок неба, завернулся в него и спрятался ото всех. Очень удобно.

Однажды в Таврическом саду Дима встретил Машу Новицкую. Она сама узнала его и подошла. Заговорили о большом и сложном задании, которое задала на каникулы учительница английского языка, и следующем туре математического конкурса.

— Тая говорит, что там, если выиграть, приз — обучение за границей. И всё оплачивают. Правда?

— Угу, — кивнул Дима. — Правда.

— Ты бы хотел?

— Не знаю. Сначала надо выиграть.

— А как тебе кажется, ты можешь?

— Не знаю, надо попробовать.

— Николай Павлович говорит, что Тая — вряд ли сумеет. А ты — может быть.

— Кому он это говорит? — удивился Дима.

— Не знаю… — смутилась Маша. — Так… слышала от кого-то.

Помолчали. Дима уже хотел попрощаться и уйти. Машина удивительная коса, перекинутая через плечо, навязчиво маячила перед его глазами и напоминала о противоречивом поведении подростков.

— Хочешь, я тебе покажу лужу в горошек? — неожиданно спросила Маша.

— Хочу, — сказал Дима. Лужа в горошек — как это может быть?

— Пойдем, — сказала Маша и привела его на задворки сада, где грузовики разъездили дорогу. В одной из колей вода осталась где-то внизу, а на изнанке замерзшей поверху льдины собрались круглые, размером с рубль, очерченные белым капли. Лужа действительно казалась раскрашенной узором в горошек.

Не зная зачем, Дима наступил прямо в середину лужи. Капли мгновенно сбежались к трещинам и пропали. Вместо лужи в горошек снова получилась грязная колея с осколками льда. Дима опустил голову.

— Извини, — сказал он.

— Ничего, — засмеялась Маша. — Еще намерзнет.

Дима поднял голову и посмотрел на девочку.

— Ты на меня смотришь так, как будто мы только что познакомились, — заметила Маша.

— Это правда, — согласился Дима. — Ты сказала, и я сам понял. Я тебя первый раз вижу… отдельно от всех. Понимаешь?

— Конечно, понимаю, — Маша пожала плечами. — Ну и как я тебе… отдельно?

Дима смутился, потом не глядя, по памяти протянул руку и слегка дернул Машину косу.

— Извини, — снова сказал он. — Мне очень хотелось… хотя вообще-то я девчонок за косы не дергаю… Может быть, пойдем в кино? Или на выставку?

— Пойдем, — легко согласилась Маша.

Когда возвращались из кино, Дима проводил Машу до парадной. Уже совсем стемнело.

— Смотри, звезды, — сказала Маша и указала наверх.

Дима посмотрел. Звезды были чужие и ужасно далеко. Низкое городское небо для индивидуального употребления нравилось ему больше.

— Тебе нравится? — спросила Маша.

— Я редко смотрю на звезды, — признался Дима.

— Почему? У тебя плохое зрение? Но ты не носишь очки…

— Зрение нормальное. Просто так получается…

— Конечно, в городе это не то, — сказала Маша. — В городе они даже не пахнут.

— Как это?! — удивился Дима.

— Когда уже стемнеет, мы с Карениным часто ездим по полям. И вот если вечером на поле посмотреть прямо вверх, то их там много-много… Они перемигиваются разноцветными огоньками, и всегда чувствуется такой странный запах. Как будто внутри звенит тонкая-тонкая струна. Это и есть запах звезд…

— Бабушка, — спросил Дима вечером за ужином. — Как ты думаешь, звезды чем-нибудь пахнут?

Александра Сергеевна задумалась.

— Я полагаю, чуть-чуть — резедой, — наконец ответила она.

— А я думаю, да что там, почти уверен, — мальвазией, — с непонятным воодушевлением возразил Михаил Дмитриевич.

Дима хотел было спросить, что такое резеда и мальвазия, но передумал. «Какая, в конце концов, разница?» — решил он.

И отчего-то загрустил.

Дима шел по тротуару нога за ногу, так медленно, что прохожие, излучая недовольство, то и дело обгоняли его. По времени еще стоял как бы день, но уже сгустились петербургские молочно-жемчужные сумерки и на пепельно-сером небе выступили бледные звезды. Дома стемнели и как будто подернулись дымной кисеей.

Кирилл догнал Диму и молча пошел рядом.

— Ворона жива? — спросил Дима, когда молчать надоело.

— Жива, наверное. Если еще куда-нибудь не впуталась.

— Я думал, ты ее на голубятню понес.

— Так и было. Она там пришла в себя, порвала сетку, заклевала насмерть троих голубей, наелась и слиняла через дырку в полу. Дядя Федор мне потом чуть голову не открутил.

— Вон оно как… — протянул Дима. — А ты ее спасал…

— Что ж, — Кирилл пожал плечами. — Бывает… А твой-то голубь как, живой?

— Вполне. Он вообще-то уже и летать может. По комнате, правда, но все равно. Мне кажется, что у него крыло поправилось. Вернуть его тебе?

— Да как хочешь.

— Я подумаю…

— Подумай… Здесь направо…

— А куда мы, собственно, идем?

— Тимура смотреть. Ты же хотел вроде. Или уже расхотел?

В комнате было не слишком светло, и все же Дима увидел четыре компьютера по четырем углам. На тумбочке посередине лежал пятый, ни к чему, по видимости, не подключенный, — восхитительно тонкий золотистый ноутбук, похожий на большую дорогую шоколадку в обертке.

— Роберт, познакомься, это Дима Дмитриевский, — сказал Кирилл. — Дима, это Роберт.

— Очень приятно, — сказал Дима.

— Проходи, Дима, присаживайся, где тебе удобно, — сказал Роберт.

Хозяин квартиры сидел за одним из компьютеров в очень большом офисном кресле с подножкой. От подлокотников кресла тянулись к стене отдельные провода. Нажав какие-то кнопки или прикоснувшись к сенсорам где-то у себя под руками, Роберт оживил тот компьютер, к которому подсел Дима, и зажег лампу-гуся у него на столе.

«Наверное, у него здесь все механизировано, как в старых фантастических фильмах, — подумал Дима. — И входную дверь он нам открыл на расстоянии. Отчего нет? Забавно…» Он никак не мог определить, сколько лет Роберту. От угла зрения и освещения все менялось. Иногда казалось, что хозяину квартиры едва исполнилось восемнадцать, иногда — можно было дать значительно больше. Впрочем, даже себе Дима стеснялся признаться в том, что с большим интересом, чем Роберта, он рассмотрел бы ноутбук.

— Дима в Москве учился в математической школе, — сказал Кирилл. — А здесь уже выиграл половину международной олимпиады. И еще у него феноменальная память — услышит и что угодно может повторить.

Дима вспомнил, как в прошлом году всей семьей поехали на Сходню, под Москву, на дачу к друзьям. Там в маленьком, почти прозрачном лесочке брат неожиданно нашел огромный белый гриб с толстой ножкой и коричневой шляпкой. Потом он всем по очереди его показывал с абсолютно тем же видом, с каким Кирилл показывал Диму Роберту.

— А еще я умею играть на блок-флейте, немного — на саксофоне и показывать карточные фокусы, — сказал Дима и вежливо улыбнулся Роберту.

Кирилл удивленно поднял брови, не понимая. Роберт, кажется, обо всем догадался и улыбнулся в ответ.

— И что ж, трудные были задачи на олимпиаде?

— Да как вам сказать…

Беседа была такой светской, что Диме все время вспоминалась Александра Сергеевна. Голос Роберта — тихий и усталый. Общий смысл беседы не улавливался вовсе. Странно, что управляемый Робертом столик-робот не подал чай или кофе.

Потом Роберт извинился перед Димой и подозвал к себе Кирилла.

— Пользуясь случаем, нам с Кирой нужно урегулировать кое-какие дела, — объяснил он. — Дима, ты играешь в компьютерные игры?

— Вообще-то да, — сказал Дима, предполагая, что сейчас ему предложат какую-нибудь математическую головоломку для проведения времени. Вот если бы Роберт позволил включить золотистый ноутбук…

— Там в компьютере перед тобой есть такая игра — «Победитель». Видишь иконку с луком и стрелами?

— Вижу, — кивнул Дима.

— Кликни.

На экране появилась эффектная заставка с грандиозным, по всей видимости ядерным, взрывом. Тихо зазвучала тревожная, воинственная музыка. Странно, Дима даже не слышал о такой игре и не видел ее в продаже. Роберт откуда-то раздобыл суперновинку? Или, наоборот, это старая игра, о которой все уже забыли?

Не слишком мешкая, Дима включился в игру. Сюжет ее не отличался особенной сложностью, а заданный темп не позволял насладиться красотами компьютерной графики. Игру нельзя было причислить к «ходилкам-стрелялкам», так как ходить в ней было, собственно, некуда, да и некогда. На первом уровне на героя, с которым отожествлял себя играющий, нападали вполне колоритные неандертальцы, вооруженные палками и камнями. Уворачиваться от летящих камней было непросто, но Дима справлялся и сам довольно успешно метал камни в желтозубых волосатых противников. Когда с первобытными людьми было покончено, декорации рывком сменились. Теперь это было что-то антично-средневеково-голливудское. Не то замок, не то крепость из огромных камней на заднем плане. Луки, стрелы, колесницы, мечи… Лязг, ржание коней и визг нападающих почти заглушают маршеобразную мелодию, которая по-прежнему звучит на заднем плане. Здесь у Димы возникла мысль, что его не столько развлекают, сколько проверяют. Он отключил все внешние раздражители и сконцентрировался на происходящем на экране. Разнообразные противники, смутно напоминающие цитаты из голливудских блокбастеров, нападали во все убыстряющемся темпе. Дима справлялся. И одновременно понимал: в мелькающих картинках была какая-то ускользающая из-за быстроты действия ирония. Какая? В чем?.. Противники тем временем закончились. Следующий уровень был уже почти предсказуем. Ружья, заряжаемые с дула, тачанки с красными командирами, автоматные очереди, танковая атака… Дима вошел в раж и крошил все это в капусту последовательно и логично, подчиняя уничтожение своему собственному, несомненно эффективному алгоритму. Мельком, снимая снайпера с верхушки ели, вспомнил, что хотел было подслушать разговор Кирилла с Робертом. Не до того!.. На следующем уровне события разворачивались с применением авиации. Неуклюжие аэростаты заграждения, какие-то скачками усовершенствующиеся установки ПВО, мелькающие внизу кварталы, аэродромы, засеянные поля… Дима-самолет постепенно расширял свои возможности, уворачивался от желающих его сбить, сам бомбил все подряд, смутно припоминая всплывший откуда-то термин «ковровая бомбардировка». В конце концов огневая мощь противника оказалась подавленной, цель открылась, и Дима, не жалея сил и боеприпасов, выложился в последней атаке…

Мелькнули картины всепотрясающего взрыва с заставки игры. Действие остановилось. На экране появилась надпись:

ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ — ПОБЕДИТЕЛЬ! ТОЛЬКО ЧТО ВЫ СТЕРЛИ С ЛИЦА ЗЕМЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ.

ЧТО ВЫ ПЛАНИРУЕТЕ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ?

Дима сидел как оплеванный, бросив руки на колени. Потом взял со стола брелок в виде толстого улыбающегося Будды и вертел его в пальцах. Где-то под ключицами начинался озноб.

— Что это за игра? — глухо спросил он.

— Роберт их сам делает, — ответил Кирилл. — Когда не работает. В качестве развлечения. Есть еще одна. Совсем неагрессивная. Называется «Покупатель».

— Понимаю, — усмехнулся Дима. — Бегаешь и все покупаешь. А потом текст: «Поздравляем. Вы скупили всю планету. Чем займетесь теперь?»

— Ну-у… приблизительно так… — Кирилл согласно мотнул головой. — Не хочешь сыграть?

— Не хочу.

— Тогда будем пить чай, — сказал Кирилл. — Сейчас я принесу.

«А где же робот-стюард?» — разочарованно подумал Дима.

Чайник светился изнутри уютным зеленым светом. Печенье рассыпалось в пальцах. Сервировочный столик оказался все же радиоуправляемым и, тихо жужжа, подъезжал по требованию, ловко огибая тумбочку с ноутбуком…

На улице в темноте Дима отчего-то неясно видел лицо Кирилла. «Наверное, от этого „Победителя“ глаза расфокусировались», — подумал он.

— Ну что? — спросил Кирилл.

— Ничего, — ответил Дима. — Тимур как Тимур, ничего особенного…

— Обычно все зовут его Бертом…

— Ну Берт так Берт… Ноутбук классный! — не удержался Дима. — Последняя модель?

— Может быть, — равнодушно сказал Кирилл. Знакомые черты его лица расплывались и как-то странно перегруппировывались. Блеснул черно-красный ромбик значка.

— Что такое AG? — спросил Дима. — На этих ваших значках…

— Аларм-гвардейцы, — ответил Кирилл.

— Аларм-гвардейцы? — переспросил Дима и перевел: — Гвардия тревоги…

— Можно и так, — кивнул Кирилл. — Если тебе больше нравится. Ну, бывай пока…

Дима остался стоять посреди тротуара. За два месяца он так и не привык к стремительности перемещения в пространстве своих новых одноклассников.

— Аларм-гвардейцы! — сказал он вслух и сжал руки в карманах. Что-то мешало. Дима вынул руку, разжал кулак и увидел на своей ладони фигурку улыбающегося Будды. — Черт! — выругался он.

Что делать? Можно подождать конца каникул и отдать Будду Кириллу. А вдруг Берт решит, что Дима попросту спер фигурку? Как неудобно! А что, если фигурка дорога хозяину дома и он как-то с ней взаимодействует? Не случайно же она лежала возле компьютера…

Решительными шагами Дима направился к парадной. Поднялся по лестнице. Позвонил в дверь. Пауза, во время которой Диме показалось, что его разглядывают, потом знакомо щелкнул замок. Дима открыл дверь и вошел в прихожую, в которой сразу же вспыхнул свет. Сделав пару шагов, Дима остановился на пороге комнаты и позвал:

— Роберт, это снова я, Дима. Извините, пожалуйста, я случайно утащил ваш брелок. Вот он! Я не буду входить, потому что у меня ботинки грязные… Возьмите, пожалуйста!

Освещение в комнате было странным. Роберт сидел в своем кресле, словно в перекрестье неведомых, но страшных лучей. Как под прицелом. Дима поежился.

— Берт… простите меня… не хочу пачкать…

— Не извиняйся, Дима. Кинь ее сюда. Я поймаю… Ты не понял, что я не могу встать и ходить? Кирилл не сказал тебе?

— Вы… не можете встать?! — более всего Диме хотелось немедленно провалиться сквозь паркет прямо на первый этаж.

Он кинул фигурку, и Берт действительно поймал ее. Только теперь Дима обратил внимание на то, что у хозяина комнаты очень красивые и выразительные руки. Поймав фигурку, он медленно сжал кулак — длинные пальцы как лепестки засыпающего цветка. Разжал — лепестки снова распустились.

— Простите, что я… я не заметил… — Дима невольно всхлипнул и разозлился на себя. Его с самого раннего детства учили быть вежливым, сдержанным и внимательным. И у него всегда получалось — все кругом отмечали, что старший сын Дмитриевских очень хорошо воспитан. Почему же в последнее время он множит неловкости, как заматерелый двоечник ошибки в тетради?! Что с ним такое?!

— Не извиняйся, — улыбнулся Берт. — Обычное дело между людьми: тела рядом, а души на расстоянии нескольких тысяч световых лет… Хочешь посмотреть ноутбук, который на тумбочке? Ты всю дорогу так на него глядел…

— Да, — прошептал Дима и бессильно прикрыл глаза. — Хочу…