— Догоняют… — сказал Вик. — Что теперь?
— Засада! — ухмыльнулся Тимка. — Сколько до поста ГАИ?
— Километров семь.
— Оторвись, сколько можешь. Они перед постом разгоняться не станут. И кидайся прямо гаишникам в ноги.
— Зачем?
— Моя тема.
— Ну, смотри, — Вик пожал широкими плечами. — Заплатим штраф за превышение и дальше поедем. Они подождут.
Домик из белого кирпича призывно светился окошками и буквами «ДПС» наверху. На дороге гаишников было двое — толстый и тонкий. Тонкий с недовольным брезгливым лицом направился к «тойоте» со стороны водителя. Тимка выбрал толстого. Выскочил из машины, подбежал, закричал, замахал руками, гаишник даже слегка попятился.
— Дяденька, дяденька, остановите того синего бумера, который сейчас приедет. Они за нами гонятся, убить хотят и в девочку с лошадью сейчас стреляли. У них в багажнике пулемет, а в салоне — килограмм героина!
Толстый гаишник выкатил глаза от удивления. Вадим бешено махал Тимке рукой. Тонкий застыл с документами Вика в руках.
Синий BMW вылетел из-за поворота.
— Девочку убили, пулемет и героин! — крикнул Тимка и дернул гаишника за нарукавник.
Гаишник вышел на дорогу и поднял жезл.
Машина остановилась.
— Ты что, с ума сошел?! — зашипел Вадим. — Что ты несешь? Какой пулемет?!!
— Вот засада так засада! — засмеялся Вик.
— Выйти из машины! — скомандовал между тем толстый гаишник пассажирам BMW. — Руки на машину! Водитель, откройте багажник!
— Шеф, в чем дело?
— Откройте багажник!
В багажнике лежали запаска, грязная куртка-пуховик, свернутый в бухту канат и две пустые канистры.
— Эй, парень, а пулемет-то где? — весело подмигнул Тимке толстый гаишник.
Вадим прикрыл голову руками. Вик продолжал смеяться.
— Вот у этого, — Тимка показал пальцем. — Пистолет. Большой, черный, марки не знаю. Он в девочку Машу стрелял. Мы все свидетели и женщина, конюх. Полчаса назад, возле конюшни…
— Да что вы, блин, слушаете этого малолетнего придурка! У меня есть разрешение на ношение оружия. Я лицензированный охранник…
— То есть пистолет действительно имеется? — улыбка сошла с лица милиционера. — И выстрел полчаса назад был произведен?
— Я все объясню…
— Пройдемте в помещение поста…
— Я объясню…
— Пройдемте!
— Что там еще у вас случилось?
— Ничего не понятно. Парень проковырял доску и выбил стекло.
— Чем проковырял? Пальцем?
— Да у него откуда-то отвертка взялась…
— Идиоты! Вы что, его не обыскали?!
— Да как-то…
— Зачем он это сделал? Кричал в окно? Пытался вылезти?
— Какое вылезти! Там дырка всего с кулак. И кричать без толку. Непонятно. Может, просто от нервов? Вроде истерики?
— Ладно. Переведите его в кладовку. Во избежание… От группы Кирилла что-нибудь есть?.. Ничего? Это плохо. Пора бы им уже…
— Я не понял, — сказал толстому гаишнику начальник поста. — Чего ты их всех сюда притащил. Если разрешение на оружие имеется и ничего, кроме превышения скорости…
— Слушайте меня, гражданин начальник! — звонко отчеканил Тимка. Все повернулись в его сторону. — Сегодня по адресу: Нарвский проспект, дом 68, квартира 34 произошел пожар. В огне погиб человек — Роберт… Вадим, как фамилия Роберта?
— Луговой, — ответил окончательно офигевший от Тимкиных выходок Вадим. — Роберт Владимирович Луговой.
— Роберт Владимирович Луговой, — повторил Тимка.
— Ему было хорошо если двадцать лет. То, что пожар был, вы можете уточнить в своей ментовской… простите, милицейской справочной. Вот этот человек, — он указал на попятившегося Яйцеголового, — вместе со своим другом Георгием был в квартире Роберта Лугового в момент начала пожара и покинул ее, оставив хозяина в огне. До этого они с другом угрожали Роберту и хотели его насильно увезти с собой. Свидетели — я и девочка Маша Новицкая, которую теперь хотел убить вот этот человек из имеющегося у него пистолета. Свидетели выстрела — мы трое и женщина-конюх.
— Черт-те что! — сказал толстый гаишник и почесал подбородок. — Круто закручено!.. Получается, что, если парень не врет, эта компания на бумере только за сегодняшний день угробила Роберта Лугового и чуть не угробила девочку Машу. Так, что ли?.. Только я не понял: из-за чего весь базар-то?
— Сейчас я уточню насчет факта пожара, — предложил тонкий. — И насчет гибели человека…
— Уточняйте все, что хотите, — торжествующе воскликнул Тимка. — А только все, до последнего слова, — правда!
Тая громко рыдала, скорчившись в кресле. Фаина, запрыгнув на кресло и встав на задние лапки, слизывала слезы с ее щек.
Александра Сергеевна, завернувшись в шаль, стояла у окна, похожая на поздние фотографии поэтессы Анны Ахматовой. Клен за окном был покрыт изморозью, и в свете фонаря его ветви казались засахаренными в глазури. Вольфганг положил листья на плечи хозяйки, как ладони или погоны.
Александре Сергеевне нравилось, что Таисия плачет. В каком-то смысле она плакала за нее.
— Он обязательно найдется! Иначе просто не может быть! — всхлипывая и давясь слезами, неизвестно кого заклинала Тая. — Его обязательно спасут! Милиция найдет и спасет! У них же эти есть, в белых халатах… то есть в краповых беретах! Непременно!
Тая корила себя за то, что она плохо относилась к Диме. За то, что она недостаточно вежливо здоровалась с ним и не угощала его печеньем — берегла для вечно голодного Тимки. За то, что она его не понимала. За то, что понимала слишком хорошо. За то, что мало думала о нем в свободное время. За то, что думала о нем слишком много…
— Расскажите мне про предков, пожалуйста, — всхлипнула Тая. — А не то я пойду и съем все у вас в холодильнике…
— Ешь на здоровье, — бледно улыбнулась Александра Сергеевна. — Неужели ты думаешь, что мне жаль?
— А Дима вернется голодный, а я уже все съела, — всхлипнула Тая. — Нехорошо!
— Да, это пожалуй, — вздохнула Александра Сергеевна. — Ну ладно, слушай… Мой отец, а Димин прадедушка, служил инженером. Ему доводилось работать на Крайнем Севере. Мы с мамой в основном жили в Ленинграде, но иногда ездили к нему в гости. Ты читала рассказ Гайдара «Чук и Гек»? Вот что-то в этом роде. В то время на Севере только искали нефть. Находили и строили города, заводы. За полярным кругом. И вот отец рассказывал: в тундре зимой совсем не найти дороги. Снег все заносит. И нет ориентиров. Шофер вместе с машиной и пассажирами легко может сбиться с дороги и замерзнуть насмерть. Конечно, можно было бы поставить вдоль дороги вехи из жердей или длинных палок, но вот беда: деревьев в тундре тоже нет, и любая древесина — буквально на вес золота. В качестве вех на дорогах в тундре использовали рыб — гир, нельма, осетр. Огромных трехметровых рыбин замораживали, а потом вертикально втыкали в снег. Так они и стояли стоймя, отмечая путь, и глядели вдаль застывшими глазами. Бывало, что при случае местные жители скармливали их своим собачьим упряжкам… В поселке вдоль улиц были натянуты канаты, чтобы не заблудиться в буран. А в общежитии при заводе как-то нам с мамой предложили с дороги помыться в бане. Кипятка на горячем производстве было много, хоть залейся, и его использовали для отопления общежития и подавали в банный котел, а холодной воды, водопровода — не было вовсе. И вот рабочий привез нам в баню на тележке огромный кусок льда и принес топор. Объяснил: отрубите себе водички, сколько нужно, чтобы кипяточек разбавить…
Александра Сергеевна говорила медленно и мерно, словно уговаривая сама себя. Тая перестала всхлипывать и шмыгать носом, слушала внимательно.
— Я теперь назад пойду. Или поеду, если сумею машину поймать, — сказал Тимка Вадиму.
— Господи, куда? — вздохнул Вадим.
— Мне надо Машу найти и домой доставить, — объяснил он и обернулся к толстому гаишнику. — Вы не волнуйтесь, я никуда не денусь и показания все, какие надо, дам. Мне уже четырнадцать лет исполнилось, я в пятом классе два года сидел. Если захотите, еще и про наркотики расскажу, — добавил он для полноты картины.
Тонкий гаишник закатил глаза.
— А! Там же еще килограмм героина был, — усмехнулся толстый. — А я и позабыл как-то в суматохе…
Маша сидела в комнате на полу, почти на том же месте, где до этого сидела Полина, и, плотно обхватив руками колени, стучала зубами. Растрепавшиеся волосы окутывали ее целиком, как плотная золотистая накидка. Полина из кружки пыталась напоить девочку бульоном.
— Я пойду ванну сделаю, — сказала Вика Стогова. — Ей согреться надо.
— Где Дмитриевский? — спросил Тимка.
Ему коротко объяснили. Тимка грязно выругался и ударил кулаком по ладони.
— Где Тайка Коровина?
— Она из милиции к Диминой бабушке пошла, — вспомнил Антон Каратаев.
— Что вы будете с этим делать? — спросил Михаил Дмитриевич у Николая Павловича, указывая на грязную сумку, которую Тимка положил на пол возле торшера.
— Я? С этим? — переспросил Николай Павлович. — Ничего. Я, видите ли, не имею к этой вещи никакого отношения.
— Как это не имеете?! Вы что, до сих пор еще не поняли, как все это опасно?! Вы, в отличие от них, взрослый человек и должны понимать и контролировать…
— Вы думаете, это возможно? — перебил Николай Павлович. Взглянул на Полину, потом перевел взгляд на портрет погибшей жены. — Простите, но мне кажется, что вы ошибаетесь… Мир устроен немного иначе…
В кармане Михаила Дмитриевича зазвонил телефон. От волнения он не сразу сумел выхватить его и нажать нужную кнопку.
— Михаил! — раздался в трубке возбужденный голос Александры Сергеевны. — Звонили из милиции. Дима у них. Ты можешь сейчас за ним приехать. Велели взять паспорт…
Восьмой «А» радостно и оживленно построился. «Но пасаран!» — крикнул Тимка и поднял вверх сжатый кулак.
— Русский человек состоит из тела, души и паспорта, — с облегчением процитировал Николай Павлович.
— С ним все в порядке? Он говорил с тобой? С ним все в порядке?!! — кричал в трубку Михаил Дмитриевич.
Уже натянув куртку и уходя, он обернулся к Николаю Павловичу.
— Вы меня тут недавно спрашивали, принял ли я решение. Так вот, отвечаю: я его принял. Прямо сейчас. Я увезу своего сына куда угодно из этой страны, где детей крадут и где дети, а не взрослые выполняют функцию каких-то мистических пограничников и носят в драных пакетиках сущности стоимостью миллиард долларов. Ради этого я пойду на все. Я попрошу политического убежища, объективно ссылаясь на то, что мне и Диме здесь грозит опасность. Я обращусь в ЮНЕСКО, перейду границу нелегально, продамся в любой зарубежный институт, супермаркет или бензоколонку, которая примет меня на работу… А до этого момента я запру его дома и никуда не выпущу, даже в школу, где действуют эти ваши безумные тревожные гвардейцы. Пусть смотрит телевизор и решает задачи!
— Михаил Дмитриевич, я понимаю, вы сейчас пережили огромный стресс…
— Нет. Вы не понимаете, — сверкнув глазами, отчеканил Михаил Дмитриевич. — Это вы пережили огромный стресс и в результате сделались поклонником Льва Толстого и Махатмы Ганди. А я его еще не пережил. Я переживу его тогда, когда самолет, на котором будем лететь мы с Димой, пересечет воздушную границу России… Всего доброго. Я поехал за сыном.
Фаина, будто позабыв о своем преклонном возрасте, радостно подпрыгивала и крутила хвостиком, как щенок. Дима присел на корточки, обнял собачку и поцеловал в мокрый черный нос. Больше ни с кем из родных он целоваться и обниматься не стал.
Александра Сергеевна смотрела внимательно. Дима выглядел как всегда. Пуговицы аккуратно застегнуты, волосы приглажены, руки и лицо чистые, грязи под ногтями нет. Руки не дрожат, губы не искусаны. В американских боевиках, которые она изредка смотрела, чтобы не отставать от жизни, освобожденные пленники обычно выглядели иначе.
— Ты не хочешь рассказать? — спросил Михаил Дмитриевич. Фраза прозвучала как плохой перевод с английского.
— No. I am ok, — усмехнувшись, ответил Дима. — Я хотел бы принять ванну и выпить чаю. Если можно.
— Разумеется, можно, — вмешалась в ситуацию Александра Сергеевна. — К чаю есть песочный пирог, если Таечка его… Господи, а где же Таечка?!
— А что, должна быть? — с интересом спросил Дима.
— Разумеется. Она почти все время была здесь и очень меня морально поддерживала.
— Ну, тогда пирога, наверное, уже нет, — лицемерно вздохнул Дима и скомандовал: — Фаина, ищи Таю!
Болонка бодро протрусила по коридору и тявкнула под дверью кладовки.
Михаил Дмитриевич с удивленным лицом прошел за ней, открыл дверь и за руку вывел из кладовки упирающуюся Таю с распухшим от многочасовых рыданий лицом и спутанными волосами.
— Здравствуй, Тая, — вздохнул Дима и слегка посторонился, видимо, опасаясь возможного взрыва Таиных эмоций. — Пойдем, я провожу тебя в ванную. Тебе это, кажется, даже нужнее, чем мне…
— Дима… — всхлипнула Тая. — Они тебя отпустили…
— Им пришлось, — усмехнулся Дима. — Против спецназа мало кто устоит… Пойдем, а то ты похожа на домового из бабушкиной кладовки…
В ванной Тая подошла к раковине и замерла, ожидая, что Дима уйдет. Дима не уходил. Прогнать его из его собственной ванной Тая не решалась. Тогда она, не оборачиваясь (от волнения Тая не соображала, что Дима видит ее лицо в зеркале), завела светскую беседу на отвлеченную тему.
— Послушай, Дима, а почему у вас в кладовке собраны такие странные вещи? Я видела там утюг с углями, стиральную доску, старый телефон с диском и рожками и даже какую-то черную печку с трубой… Это что, для какого-то музея?
— Нет, не для музея. Это бабушкины вещи, мы перевезли их с прошлой квартиры. Видишь ли, бабушка считает, что наша цивилизация слишком зависит от бесперебойного энергоснабжения. И если ток перестанет течь по проводам, все окажутся просто беспомощными. Она — нет. У нее в кладовке собраны вещи, которые можно было использовать и без электричества. Все подлинные, даже печка-буржуйка, которая кого-то из родственников грела во время блокады…
— Но телефон работает на электричестве! — тут же сообразила Тая.
— Телефонный кабель автономен. Это старая модель телефона, без современных электронных деталей. По словам бабушки, она не поддается помехам и может работать даже после ядерного взрыва…
— С ума сойти, — сказала Тая и, склонившись над раковиной, плеснула себе в лицо холодной водой.
— Послушай меня, Тая, — Дима сделался серьезным, и девочка тут же поддалась его настроению. — Насколько я сумел понять намерения моего отца, теперь меня на неопределенное время посадят под домашний арест. Что будет дальше — неизвестно. Сейчас я напишу тебе на бумажке одну вещь, и ты как можно скорее передашь ее Маше Новицкой или Кириллу Савенко. Лучше всего, если они разобьют шифр на несколько частей и каждую часть выучит отдельный человек. После этого бумажку нужно будет уничтожить…
— А что это такое? — спросила Тая. — Эта бумажка? Мне можно знать?
— Можно. А ты хочешь? Подумай как следует.
— Да нет, кажется, не очень хочу, — подумав, ответила Тая.
— Очень хорошо, — Дима вздохнул с облегчением и достал из кармана блокнот и карандаш. — А ты все-таки умойся пока. И высморкайся как следует. Не бойся, я на тебя не смотрю.
Маша сидела в кресле, завернутая в полосатый банный халат Полины, и смотрела прямо перед собой. Прямо перед ней сидел на корточках Тимка Игнатьев. Так получалось, что она смотрела на него.
— Маш, давай я тебе волосы расчешу и косу заплету, — предложила Вика Стогова. — а то потом так запутаются, что вообще будет не расчесать.
Маша не пошевелилась и ничего не сказала.
— Давай расческу, — сказал Вике Тимка.
— Зачем? — удивилась Вика.
— Я сделаю! — утвердил Тимка и стал осторожно, прядь за прядью, расчесывать Машины волосы.
Когда расческа запутывалась, девочка чуть заметно морщилась. Полина, сидя на диване напротив, внимательно смотрела на Тимку и Машу и одобрительно кивала головой, повторяя: «Вот и хорошо, вот и хорошо…» От Тимкиных механических, повторяющихся действий Маша как будто постепенно оттаивала и много после, минут через десять, не глядя положила пальцы ему на запястье:
— Зачем ты? Давай, я сама могу…
— Мне нравится, — сказал Тимка. — Я с самого начала хотел…
— С самого начала? — слегка удивилась Маша.
— Ну да, с первого сентября, — кивнул головой Тимка и улыбнулся. — Помнишь, ты мне пересесть предложила? Я тогда почему-то представил себе, как я твою косу заплетаю… Ты не бойся, я умею косички плести, еще в детском саду научился…
— Хорошо, — кивнула Маша и облизнула снова уже после ванной запекшиеся губы. — У тебя руки спокойные. Как у мамы. А у Люды и Аси — нервные какие-то. Мне не нравится, когда они мне косу заплетают. Людка говорит, что у меня волосы как солома…
— Врет она все. У тебя волосы как мед. Сладкие, текут и пахнут…
Тимка зажмурился, снова открыл глаза, поднял на ладони тяжелую прядь Машиных волос и прижался к ней губами. Девочка как будто ничего не заметила.
Александра Сергеевна взяла сумку на колесиках и отправилась в магазин за продуктами. Дима предлагал свою помощь. Помощь не приняли.
После ухода пожилой дамы мальчик достал из кладовки стремянку, залез на нее и соединил телефонные провода в давно замеченном месте. Он был способнее своего отца как математик, но технические способности у них были приблизительно равны. Что разъединил один, второй вполне мог соединить.
Убедившись, что линия работает, Дима сложил стремянку и понес ее обратно в кладовку. Телефон зазвонил. Дима прислонил стремянку к стенке и взял трубку.
— Я слушаю.
— Дима, это ты? — голос Кирилла Савенко.
— Да, по-видимому, я.
— Ты не болеешь? Тебя не зовут к телефону, да и вообще никто не берет трубку.
— Проблемы на линии. Как дела в школе?
— Нормально. Мы можем увидеться?
— Если честно, то меня не очень выпускают из дома. Но как раз сейчас никого нет. Может быть, ты зайдешь ко мне?
— Только так? Не хочется нервировать твоих… Как я понял, вряд ли кто-нибудь из них хочет меня видеть.
— Да, это правда. Ты сейчас где? Я приду.
— Жду тебя на Мытнинской, возле парадной.
— Договорились. Жди.
По крышам Дима шел почти спокойно. «Ко всему можно привыкнуть», — философски подумал он и прикинул вывод на Калифорнию.
Голубь узнал его, слетел на плечо и стал ворковать, переминаясь красными морщинистыми лапками.
Федор, невысокий приземистый мужичок с добрым морщинистым лицом, чистил клетки. Поздоровался и перестал обращать на мальчиков внимание.
Дима и Кирилл сели на приступку у входа на голубятню. Морозный верховой ветер лизал и пощипывал щеки.
— Тебя увозят? — спросил Кирилл.
— Мы уезжаем, — поправил Дима. — Я выиграл сертификат на обучение, воспользоваться им — это рационально. Иначе получается абсурд — зачем участвовал, ведь все было известно заранее?
— Конечно, — согласился Кирилл. — Ты прав. Ты талантливый математик и едешь туда, где тебе будет лучше.
— А что у вас?
— Наш абсурд заключается в том, что ситуацию держит Полина. И долго она не протянет…
— Полина? Больная девушка? — удивился Дима. — Объясни мне, я не понимаю.
— Эта штука, которую придумал и сделал Берт. Я же говорил тебе, она не просто компьютер или программа. Она — компьютер плюс человек. Ну, как бы живой организм, понимаешь, вроде лягушки или там червячка какого-нибудь. Пока Берт был жив, он ее держал, как бы становился иногда ее частью, кормил, ухаживал, все такое. А она на него работала, как на тебя работает твоя рука, нога или там селезенка. И еще образовывалось что-то вроде сети, которой все наши могли пользоваться, но это я и сам не слишком хорошо понимаю… Теперь Берт умер. А она без человека жить не может, как та же селезенка, — тоже умрет. Берт говорил: потом это сможет любой, но это еще надо дорабатывать, а сейчас вовсе не всякий. Сам Берт временами выматывался жутко. Там нужно что-то такое… В общем, получилось почему-то только у Полины. Но она, конечно, не может с ней работать, только поддерживает в ней жизнь… И мы боимся, что Полина от этого перенапрягается, сжигает свои мозги, и так-то слабые…
— Жуть какая! — поежился Дима. — А может… ну ее, эту штуку, а? Пусть она себе сдохнет…
— Берт тоже это говорил… мол, наука не стоит на месте, потом еще придумают…
— Вот видишь!
— Может быть, это будет так. А может быть, как-нибудь иначе. Никогда ведь не знаешь. Но это все, что осталось от Берта, и это гениально, и… Дима, ты не согласился бы попробовать? Берт говорил, что у тебя, скорее всего, получится…
— Попробовать? Но зачем? — искренне удивился Дима. — В этом нет смысла. Я же все равно скоро уезжаю…
— Да, — сказал Кирилл. — Да. Ты уезжаешь. Конечно…
Дима поднялся.
— Мне надо идти. Бабушка придет из магазина, не найдет меня, станет волноваться. Мобильник у меня отобрали, так что даже позвонить нельзя…
— Да, конечно, — повторил Кирилл и добавил уже вслед: — Может быть, тебе будет интересно. Эмиль наконец начал поправляться… Эта штука, как ты ее называешь. Через нее можно передавать… энергию, если хочешь. Мы тут даже и ни при чем. Это все его семья. Они его вытянули, а штука… вроде посредника. Но без нее бы не вышло. Он бы не поправился. Понимаешь?
Дима спустился вниз, вышел из парадной на улицу, перешел на другую сторону и оглянулся. Над крышей в солнечных лучах расширяющейся кверху воронкой летали голуби. Их белые крылья были подсвечены розовым цветом. Диме показалось, что среди других он узнал Голубя. Голубь счастливо кувыркался в просторной синеве вместе со своими товарищами.
Домой Дима не пошел. Оглядел прохожих, выделил круглолицую девушку, которая курила у магазина и ждала подругу, зашедшую внутрь.
— Простите великодушно, — сказал Дима. — Не могли бы вы на минуту одолжить мне свой мобильный телефон? Я отдам вам деньги за то время, которое потрачу. Уверяю вас, что я не воришка мобильных телефонов. Просто мне надо срочно позвонить моей девушке, а мой мобильник из стечения обстоятельств конфисковали родители…
— Ну конечно, позвони! — круглолицая оглядела Диму и улыбнулась, протягивая мальчику маленькую красную раскладушку. — Что, предки ее не одобрили? Считают, козлы, что она тебе не пара?.. Она-то ждет?
— Надеюсь, что да, — уклончиво ответил Дима. — Очень вам признателен за вашу любезность.
Трубку взяли практически сразу.
— Дима, ты? Здравствуй. Откуда ты звонишь? Номер незнакомый…
— Маша, ты можешь сейчас со мной встретиться?
— Могу. Где? Куда мы пойдем? Опять в кино?
— Нет. Куда ты хочешь?
— Пойдем к морю.
— К морю? Это что — за город ехать?
— Да нет, это в городе. Давай встретимся в метро.
— Хорошо.
— Все получилось? — спросила круглолицая девушка, пряча телефон в карман куртки.
Дима кивнул.
— Благодарю вас. Возьмите, пожалуйста, деньги.
— Да брось ты! Я рада, что у вас сладилось. И с предками не тушуйся — не их это дело, с кем тебе встречаться! Запомнил?
— Да, запомнил, спасибо.
Ася смотрелась в зеркало. Это был странный взгляд. Казалось, что она видит не само зеркало, а то, что находится за ним.
— Аська, на кастинг опоздаешь! — деловито напомнила Люда.
— Не опоздаю, — сказала девушка и взялась за пуховку.
Вадим стоял в коридоре и ждал. Давно, больше часа. Тимка сидел на корточках под вешалкой. Он пришел недавно.
— Я такой же упорный, как и ты, — сказал Тимка Вадиму.
— Да я уж понял, — улыбнулся молодой боксер.
— Если меня в ближайшее время не кончат, то все будет в шоколаде.
— А кто тебя кончит?
— Да я на деньги попал. Как раз в тот день, когда ты с Терминатором дрался… Они же сами и опустили, но все равно. Яйцеголового закрыли, так Квадрата по подписке выпустили, и другие…
— Завязывай с этим.
— Да я сам знаю…
— Если завяжешь, денег откупиться я тебе дам.
— Даты чего, Вадим?! Нет!
— Дам, не спорь. Ты же видел… я, Ася… мы зарабатывали для Берта, а ему теперь ничего не нужно… Но ты запомни: должно быть что-то другое. Берт говорил: деньги не могут быть главной интригой жизни. Это правда. Иначе жить — как кирпичи в пустоту кидать. Берт всегда знал… Запомни…
— Уже запомнил.
— А знаешь, кто мне еще, кроме Берта, дал понять?
— Кто?
— Ты.
— Я?! — ахнул Тимка. — Как это? Я же — самый на деньгах вдвинутый был.
— А вот когда я там, в зале, на веревках висел, весь в юшке и в соплях, а зал вопил Терминатору: «Убей его!!!» — потому что они всегда за того, кто сильнее и агрессивнее, я увидел тебя и понял, что ты меня не узнаешь, но все равно — за меня. Не потому, что меня знаешь. Просто так. Всегда. Ты, сам счастья не полной ложкой хлебал, — за того, кто слабее. Ты же вопил: «Гвардия не сдается!» — чтобы меня под держать. Значит, не все, подумал я… Ведь я был слабее Терминатора…
— Но ты же потом сделал его, — пробормотал Тимка, глядя в пол. Ему было неловко, потому что Вадим слишком взрослый и вообще… Взрослые никогда так с ним не разговаривали. — И еще как сделал!
— Я знал, за что дерусь. И ты мне помог понять и не сдаться. А теперь я помогу тебе. Условие помнишь. Договорились?
Мальчик кивнул и украдкой вытер углы глаз косточкой указательного пальца.
— Вот и ладно, — Вадим протянул руку, и Тимка крепко вцепился в нее.
Солнце закатывалось. Огромная гостиница «Прибалтийская» казалась оставленной людьми. По пустынному неухоженному берегу гулял старик с лохматым эрдельтерьером и молодая мать с младенцем. Она катила коляску и читала в тетради. Когда Дима с Машей проходили мимо, мальчик заглянул в тетрадь.
— Вроде бы высшая математика, — сказал он. — Раздел «Функции».
Маша взглянула удивленно. Она не понимала, как он не устает все время думать о таких сложных вещах, как математические задачи или соблюдение традиций.
Он не понимал, как она может жить в состоянии неопределенности и не умирать от изнеможения.
Людям вообще трудно понять друг друга.
— Ты уезжаешь, — сказала Маша.
— Да, — сказал Дима. — Ты приедешь ко мне в гости? В Америку? Я там не был, но думаю, что это интересная страна. Там есть на что посмотреть.
— Наверное, да, — на Машиных губах возник след улыбки. — Только сначала я съезжу с Тимофеем на Байкал, а потом — к тебе в Америку. Я ему первому обещала. Это ничего?
— Ничего, конечно, — засмеялся Дима. Ему вдруг отчего-то сделалось легче дышать и идти. Как будто снял тяжелый рюкзак. — По расстоянию от Петербурга это почти одно и то же выходит.
— Да, пожалуй, так, — согласилась Маша.
— Я почти договорился продать Бертовы игры. Немцам, — сказал Дима. — Теперь непонятно, как с деньгами и документами. Я же несовершеннолетний. Папа не хочет даже слышать про… про все это. Но я что-нибудь придумаю, решу проблему и пришлю деньги или открою счет на тебя… то есть лучше на Асю, потому что она взрослая.
— Ася не возьмет деньги Берта, — тут же возразила Маша.
— Возьмет. И отдаст тебе, вашим, другим. Деньги всегда могут пригодиться. Берт наверняка хотел бы именно этого…
Маша взяла Диму за руку и сильно стиснула его ладонь. Дима молча терпел.
— Скоро весна… — наконец сказала она.
Он взглянул на нее. Во всем ее облике была золотая, синяя, весенняя дрожь ожидания.
Они вместе смотрели на залив. Заходящее солнце щедро окрасило лед. Малиновое море лежало в берегах, как в вафлях.
— Да, — сказал он и сам сжал ее холодные пальцы.
Огромные самолеты то и дело с ревом пробегали по взлетной полосе и уходили в лиловую тучу, нависшую над Пулковскими высотами.
— Так и не могу понять, каким образом летает вся эта куча тяжелого железа? — провожая их глазами, пробормотала Александра Сергеевна. — Не должна ведь ни в коем разе…
Дима и Михаил Дмитриевич молчали.
Все слова были уже сказаны.
— Пассажиров, вылетающих рейсом номер 149, Санкт-Петербург — Франкфурт, просят пройти ко второй стойке регистрации…
— Ну что же, до свидания, мама, — сказал Михаил Дмитриевич и обнял Александру Сергеевну. — Пожелай нам счастливого пути. Надеюсь, со временем ты преодолеешь свои предубеждения и приедешь к нам. Хотя бы в гости…
— Всего доброго, бабушка. Не болей. — Дима поклонился и щелкнул каблуками. — Передавай привет Фаине и Вольфгангу.
— Нагнись, Дима! — сказала Александра Сергеевна.
Дима послушно нагнулся. Бабушка надела ему на шею старинный фамильный медальон и перекрестила внука. Михаил Дмитриевич отвернулся и смотрел на табло прибытия самолетов. Он не понимал, почему эта до тошноты киношная сцена не могла состояться дома. Что за страсть работать на публику? Дима вздохнул и сказал: «Спасибо». Он уже знал, что традиции позволяют держаться в рамках даже в весьма затруднительных случаях.
Отец и сын прошли регистрацию и стояли перед стойкой досмотра багажа.
Дима обернулся в последний раз. Александра Сергеевна стояла как-то отдельно от негустой толпы провожающих. Вокруг нее было пустое место, которое вдруг, на глазах у Димы, стало заполняться возникающими непонятно откуда людьми. Дима вздрогнул и смотрел во все глаза. Сначала он не понимал, кто они такие. Бородатый мужчина с рюкзаком, дружинник в шлеме и плетеной кольчуге, молодой человек с простодушным лицом в форме кавалергарда, сельский врач в запыленном сюртуке с чемоданчиком в руках, женщина в кринолине с собачонкой, похожей на Фаину, загорелый военный в генеральском мундире, господин в пенсне, с умными усталыми глазами, девушка-бестужевка…
Дима закрыл лицо руками и нажал пальцами на глаза. Снова взглянул.
Они не смотрели на него и ни к чему не призывали. Они просто стояли все вместе. И ждали его решения.
«Дмитриевские не служат режиму. Дмитриевские служат России!»
Полина сжигает свои мозги, спасая малыша Эмиля. А Димины мозги, почти такие же сильные, как были у Берта, благополучно улетают за океан… «Может быть, это будет так. А может быть, как-нибудь иначе. Никогда ведь не знаешь…» — Кирилл Савенко. Золотое и синее — Маша Новицкая.
Чемоданы и сумка уплыли куда-то на темно-серой извивающейся ленте. Дима тронул отца за рукав. Михаил Дмитриевич обернулся.
— В чем дело, Дима?
— Папа, прости, — сказал Дима. — Но дело в том, что я не полечу в Калифорнию. Я решил остаться. А ты — лети, конечно, и пусть у тебя там все будет хорошо. И за бабушку не волнуйся. Я о ней позабочусь.
Мальчик перекинул через плечо оставшуюся в ручной клади сумку и, все набирая темп, побежал назад, к выходу из зала отправления.
— Дима! Немедленно вернись!!! — крикнул ему вслед Михаил Дмитриевич, но Дима его уже не услышал. Ему было так легко и весело, как будто бы он решил самую трудную задачу или внезапно научился летать.
— Дима?!! Что?!! — ахнула Александра Сергеевна.
— Бабушка, я остаюсь с тобой. Буду жить здесь. Вечером увидимся и поговорим. А сейчас — прости, тороплюсь…
— Но куда?!
— Ты не поверишь — служить! — усмехнулся Дима и, как в воду, кинулся в вертушку выхода.
Дверь в квартиру Николая Павловича и Полины открыли не сразу. Хотя глазка на двери не было, у Димы возникло ощущение, что его рассматривают. Потом дверь все-таки открылась. На пороге стояла Полина. Смотрела вежливо и равнодушно.
— Здравствуйте, Полина, — вежливо сказал Дима. — Дома ли Николай Павлович?
— Нет, папы дома нет.
— Могу ли я войти?
— Не знаю, — Полина покачала головой. — Наверное, можешь.
Дима вошел в комнату и первое, что увидел, — золотистый ноутбук Берта. За ним сидела Тая Коровина и весело щелкала толстыми пальцами по клавишам.
Услышав новый голос, девочка обернулась.
— А, Дима! — радостно улыбнулась она. — Ты попрощаться зашел? Молодец… А у меня, знаешь, — все получилось!
— Что получилось? — тихо, одними губами, спросил Дима.
Мог бы и не спрашивать. На груди у Таи красиво поблескивал черно-красный ромбик. Мог бы…
— Ну, эта штука, которая после Роберта осталась. Представляешь, оказалось, что тут нужны не только математические способности, но и еще какие-то… чувствовательные, что ли… не знаю, как сказать… В общем, у меня и тех и других хватило, хотя про меня никто и не думал… Все, и даже Роберт, думали — про тебя. А ты — улетаешь… И видишь, как хорошо получилось!
— Отлично получилось, Тая, — кивнул Дима. — Я очень рад за тебя. И за всех остальных, что все так здорово образовалось. И всего вам самого доброго, — он повернулся, чтобы уйти.
— Счастливого пути, Дима! — Тая помахала пухлой ладошкой. — Спасибо за все!
— Удачи!.. До свидания!.. Напиши письмо, как устроишься! — еще кто-то.
Главное — это не споткнуться, не разреветься, не упасть, не выразить лицом что-нибудь недопустимое…
— Эй, Дмитриевский! — крикнул из угла Тимка, которого Дима прежде не заметил. — А ты чего это с сумкой? И вообще… — Тимка встал и мягким, кошачьим движением скользнул к двери, перекрывая выход. — Дмитриевский, только не ври! Скажи: где сейчас твой самолет? Тот, который в Америку…
— В воздухе, — помедлив, ответил Дима.
В комнате заговорили все разом. Кто-то еще пришел из коридора и из кухни. Вдруг оказалось, что в квартире много народа — едва ли не весь 8 «А». Дима почти не различал лиц. Хотелось пойти куда-нибудь и лечь лицом к стене.
Он пытался пройти, его не пускали. Он готов был драться, первый раз в жизни.
— Ша! Отойдите все! — крикнул Тимка и встряхнул Диму за плечи. — Я лучше понимаю. Слушай сюда, Дмитриевский. Я был, как и ты, отдельно. Только мы с тобой — с разных концов… Тайке одной не справиться. Чувств у нее сколько угодно, но вот мозгов… Побольше, конечно, чем у Полины, но… и она все-таки девчонка…
— Ну и что, что девчонка?! — строптиво спросила Тая из-за компьютера.
— Помолчи! — рявкнул Тимка.
«Толстая корова, булка с изюмом, гриб-волнушка», — промелькнуло у Димы в голове. Обручи, больно сжавшие грудь и виски, начали понемногу разжиматься.
— Что одна Тайка против Берта? — сказал Тимка. — Он был гений и все такое. А ведь даже ему, как я понимаю, тяжко приходилось. Теперь, с тобой, Дмитриевский, у нас совсем другое дело пойдет…
— Ты имеешь в виду, чтобы мы с ней вдвоем?.. — уточнил Дима.
— Да куда вам! — Тимка пренебрежительно махнул рукой. — Вы же жизни не знаете. Тайка чуть что — реветь начинает. А ты — каблуками щелкать и в контекст истории уходить. Что вы без меня сможете?
— Ой, так мы все вместе будем, да?! Как здорово! — взвизгнула Гая, но тут же подозрительно добавила: — А вы разве из-за Новицкой сразу не передеретесь?
— Маша любила Берта, — серьезно сказал Дима, цепко из-за Тимкиного плеча вглядываясь в экран ноутбука и начиная постепенно и неуклонно двигаться в его сторону. — Что нам с Тимофеем делить?
— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул Тимка, пропуская Диму в нужном тому направлении. Через пару секунд Дима уже оказался рядом с Таей и присел на корточки, не отрывая взгляда от экрана.
Тая улыбнулась так широко, что глаза почти спрятались за щеками.
— Гвардия, вперед? — нерешительно спросила она.
— Гвардия, вперед! — ответил Тимка, подходя и останавливаясь с другой стороны.
8 «А» мгновенно и слаженно построился вокруг них. Полина села на диван, улыбнулась, сложила руки на коленях и смотрела на всех, словно на групповую фотографию, висящую на стене.
За окном падал лохматый февральский снег. Но всем присутствующим в комнате было так тепло, как будто зажгли камин. Внутри каждого и — одновременно — один на всех.
КОНЕЦ