– Ты знаешь, Вера, я тебе вот что сказать хочу: мне, пожалуй, твои связи среди охотников-самоедов и прочих в тайге все же понадобятся… – Софи смотрела прямо перед собой и решительно хмурила брови.
– На что же вам? – удивилась Вера. – С Григорием Павловичем вроде бы все по порядку обошлось…
– Дело не в Грише. Надо… ребенка одного из таежной деревни украсть.
– Ребенка?! – еще более поразилась Вера. – Неужели вам детей мало? Вы ж их не любите. Скажите спасибо, что Марья Ивановна Люду у себя приютила. А не то – что б вы с ней делали-то? Куда ж вам еще дети? Да к тому же – краденые?
– Ну… я не то, чтоб вообще всех детей не люблю, – нерешительно возразила Софи. – Мне вот, например, твоя Стеша очень нравится. И Матюша тоже…
– Нашли ребятенка! – рассмеялась Вера. – Матвей! Да он вас на полголовы выше и в плечах шире вдвое…
– Ну все равно. Тот мальчик, которого надо украсть, тоже не маленький. Ему… ему лет восемь должно быть…
– Да что ж за мальчик-то, объясни толком, Софья Павловна! – не выдержала Вера.
– Фани-монашки сын. От урядника Загоруева, – отрапортовала Софи. – Зовут – Карпуша. Живет в крестьянской семье. Фаню признавать не хочет. По непроверенным данным – слабый на голову.
– Ну и зачем он вам? Или – Фане? – резонно осведомилась Вера. – Пусть себе живет, где живет, раз так сложилось…
– Но ведь у Фани других-то детей нету, – объяснила Софи.
– Д-да, – промолвила Вера и почесала огромную башку подсунувшейся к ней собаки. – Украсть-то – не задача. А дальше-то с ним что делать?
– Ну, потом я его как-нибудь… приручу… – не слишком решительно предположила Софи. – У меня с Джонни опыт есть. А после… отвезу в Петербург и Фане отдам. Или в деревне же поселю. Она его хоть навещать сможет, когда захочет… Ну, ты ведь мне поможешь?
– Знаешь, Софья Павловна, – вдруг заметила Вера. – Это очень хорошо, что тебе никогда не доводилось, ну просто в голову не приходило, в какую-нибудь веру обращать. Ну хоть кого…
– Про тебя то же можно сказать! – тут же отпарировала Софи.
– Я в Господа нашего Иисуса Христа верую! – с достоинством заметила Вера.
– Ну конечно. В Христа. Разумеется, – сказала Софи и внезапно показала Вере язык. Верина псина удивленно пошевелила светлыми треугольными бровями и тоже вывалила пятнистый язык из огромной пасти. Вера засмеялась.
– Вас ведь Карп Платонович зовут? – Софи испытующе рассматривала грузного, высокого, сохраняющего остатки былой статности мужчину в темно-зеленом мундире с оранжевым кантом. Под ее взглядом он ежился и, казалось, сдерживал желание почесаться. – А я – Софья Павловна Безбородко, или Софи Домогатская, как меня здесь знают…
– Наслышан. Премного наслышан. Очень приятно, – сказал Карп Платонович и внимательно посмотрел на свои руки, словно раздумывал над тем, куда бы их приспособить.
– Это я уж не знаю, что вы наслышаны, и что вам приятно, – отрезала Софи. – Буду с вами прямо по делу говорить. У меня теперь на руках ваш сын и тезка, Карпуша…
– Что?! – Карп Платонович вскочил, машинально запустил руку под воротник и остервенело заскреб ногтями шею. – Что вы говорите такое, Софья Павловна?!
– То и говорю, что есть. Аграфена Боголюбская была вашей любовницей, забеременела и родила от вас сына. Теперь ему около восьми лет. Что вас в этом удивляет, позвольте узнать? Обыкновенное дело, уж я-то знаю…
– Но… как же… Почему же Фаня не сказала мне…
– А как она вам, позвольте, могла об этом сказать? Если отец Андрей сначала держал ее дома взаперти, а потом – отправил в монастырь? Вы хоть раз после пытались с ней встретиться, поговорить, узнать о ее судьбе?
– Но как же я мог… Я, признаюсь вам, когда все это случилось, пил несколько месяцев, как сапожник. Чуть службу не потерял… А потом, как в себя немного пришел… Узнал, что она стала монашкой… Что же я мог? Я… я же и думать не думал, что ребенок…
– Ну, многое могли бы, если б только захотели… Но это ладно. Давайте ко дню сегодняшнему вернемся. Фаня не в силах была больше в монастыре оставаться и сбежала оттуда…
– Где же она?! – раненой птицей вскричал Карп Платонович. Софи взглянула на него с удивлением.
– Уехала. Далеко. Здесь ей жить никак нельзя было. И мальчика с собой забрать она не могла. Он… ну, как бы это сказать… дикий, что ли. Похоже, никто никогда его воспитанием, и уж тем более образованием не занимался. Фаня считала, что он слабоумный. Я к нему теперь присмотрелась, и полагаю, что это не так. Физически Карпуша вполне здоров, и нуждается в каких-то педагогических, что ли, ухищрениях. Его можно, мне кажется, приручить, а после – и развить. Если, разумеется, кто-то за это возьмется… Что скажете, Карп Платонович…
Лицо мужчины прорезала гримаса настолько мучительная, что на одно короткое мгновение Софи даже сделалось его жалко. Нос Загоруева смешно двигался, и черные волоски, торчащие из ноздрей, шевелились от шумного дыхания. На толстой шее урядника багровели красные полосы, оставшиеся от ногтей.
– Я ведь женат, Софья Павловна… Более двадцати лет с женою прожили. Вся эта история… Шила в мешке не утаишь. Пока у нас с нею после всего наладилось… Трое ребятишек у нас… Две дочки и сын… И как же я этого дикого мальчика… Куда? Как?! Никак невозможно!
– Если я вас правильно поняла, вы от своего сына отказываетесь? – Софи поднялась и тоже раздула тонкие ноздри. Рядом с нелепым, изнывающим от нервной чесотки Загоруевым она казалась удивительно породистой.
«И что Фаня в нем нашла?» – удивленно подумала Софи.
– Софья Павловна… Поймите…
– Не трудитесь объяснять! Мне знать надо было. Не могу же я ребенка при живом, здоровом и вменяемом отце… Впрочем, это все уже не ваше дело…
– Что же вы с ним… что же вы с Карпушей теперь делать собираетесь? – тихо и покорно осведомился Загоруев.
– С кашей съем! – отчеканила Софи и вышла.
Карп Платонович, оставшись один, застонал. Потом расстегнул верхние пуговицы мундира и запустил руку за пазуху. Только в кровь разодрав кожу на груди, он слегка успокоился.
– Владыка в трактире! В этом есть что-то такое, знаете, даже юмористическое… – заметила Софи, пытаясь скрыть свое смущение.
Если бы не облачение и не висящий на груди владыческий крест, отец Андрей был бы ни капельки не похож на священника. В нем вовсе не было той округлой одутловатости физиономии и прочих частей, которая почему-то присуща почти всем православным попам. На его удлиненном, с длинной и узкой бородкой лице вполне естественно смотрелись очки и выражение образованного и много думающего человека.
– Что ж, и Христос входил не только в храмы, – усмехнулся священник в ответ на слова Софи. – Стало быть и нам, ничтожным, дозволено…
– Простите, – сказала Софи. – Вы, наверное, привыкли ко всем этим ритуалам, благословение и прочее. Я же не верующая, и потому…
– Поверьте, Софья Павловна, некоторое время я вполне могу обойтись без всяких ритуалов. Господь наш, уверяю вас, тоже легко бы без них обошелся. Ритуалы нужны пастве, чтобы суметь выразить свое душевное движение навстречу к Богу…
– Очень удачно, что мы оба можем сейчас без этого обойтись, – признала Софи. – Тогда могу ли я узнать, что вас ко мне привело? Кстати, Илья ждет за дверью, и велит подать, если вы захотите чего-нибудь отведать… или испить… Тьфу ты! Еще немного и начну от смущения говорить гекзаметром! Короче: отец Андрей, вы есть или пить хотите?
– Отвечаю коротко: спасибо, не хочу! – улыбнулся священник.
Софи поднялась со своего места, приоткрыла дверь и что-то сказала в полутьму коридора. Потом вернулась и села.
Владыка молчал.
– Вы знаете, – от непонимания ситуации Софи попыталась наладить светскую беседу. – Я тут намедни случайно слышала вашу проповедь о любви и браке… И вот, она мне прямо очень понравилась. Хотя вообще-то я совсем не любительница проповедей…
Отец Андрей открыто и хорошо засмеялся. Софи, не удержавшись, вторила ему.
– Я пришел говорить с вами о Карпуше, – отсмеявшись, сказал священник.
Софи выпрямилась струной и насторожилась.
– Откуда вы знаете?
– У священников свои источники информации, – улыбнулся отец Андрей. – Нам многое ведомо… Я знаю и о Фанином побеге, и о том, что мальчик сейчас находится у вас… Он… очень нехорош? Нездоров?
– Сейчас он уже перестал драться и кусаться, когда к нему подходят и приносят еду, – честно сказала Софи. – На той неделе впервые согласился сам вымыться и переодеться. До этого приходилось делать это насильно. Соня, дочка Веры Михайловой, утверждает, что мальчик вполне разумно разговаривает… правда, не с людьми, а с их собакой, с Баньши. С людьми он пока говорить отказывается. Баньши разрешает ему себя трогать, и ложится с ним рядом, а это, по словам Веры, многого стоит. Мне кажется, что ему просто нужно время, чтобы понять, что кругом него – не враги… Но я не понимаю: что вам до него, отец Андрей? Ведь Карпуша – сын Загоруева. Или вы сомневаетесь в этом?
– Нет, к сожалению, не сомневаюсь, – печально качнул головой священник. – Но тем не менее… Я хотел бы забрать мальчика, Софья Павловна…
– Забрать Карпушу?! – изумилась Софи. – Но почему?! Куда?
– Я обеспечу ему хороший уход и, по возможности, умственное развитие. Он не мой сын по крови, но вполне может стать моим духовным сыном. Ведь это ребенок моей жены (А Фаня по-прежнему моя жена, вы ведь знаете, что православная церковь не признает развода священника)… Когда мальчик будет к этому готов, я помещу его в Ишимскую обитель. Он станет послушником и будет…
– Отец Андрей! – Софи встала, прижала руки к груди, и теперь смотрела на священника сверху вниз по физическому положению. Ее собственные ощущения в этот миг были обратными. – Вы – удивительный человек. Я всегда буду радоваться, что встретила и узнала вас… Простите меня, но Карпушу я вам сейчас не отдам. Попробуйте это понять. Он – действительно ребенок Фани. Загоруев не имеет на него никаких прав. А Фаня – она вся здесь, вся – насквозь земная. И если есть хоть один шанс, что Карпуша может как-то образоваться и прижиться в этом мире, надо его использовать. Фанин единственный сын не должен быть монахом. Слишком многое, почти все, отобрала у нее эта ваша Церковь…
– Да, я понимаю вас, – тихо сказал отец Андрей.
– Я клянусь вам! – Софи подняла правую руку. – Я знаю, что церковь запрещает клятвы, но все равно… Если окажется, что Карпуша не может жить в миру, я сама привезу его назад, в Егорьевск, и отдам под ваше и вашего Бога милостивое покровительство. Верьте мне, я никогда не нарушаю своего слова…
– Я верю вам, Софья Павловна, и… спасибо вам за Фаню… Храни вас Бог!
Отец Андрей вышел из комнаты, а Софи буквально упала в кресло и вдруг поймала себя на том, что ей впервые в жизни захотелось поцеловать руку священника и попросить у него благословения… Сердце ее бешено колотилось, но не от испуга, а от возбуждения, как бывает в те немногие разы в жизни, когда человеку доведется соприкоснуться с чем-то, неизмеримо большим его самого…