В канун Успенского поста Софи устроила в собрании маскарад. Вообще-то праздник задумывался для детей и молодежи, но под влиянием приезда неугомонной Софи многие вполне зрелые годами егорьевцы как бы перенеслись на 18 лет назад и вновь почувствовали себя молодыми.
К разочарованию Марьи Ивановны, инженер Измайлов от маскарада отговорился и ускользнул, как и от прочих мероприятий Софи. Мистер Барнеби оделся в костюм охотника 18 века. Сазонофф нарядился пиратом. Ипполит Коронин изображал самоедского шамана, а Шурочка – англичанина в котелке, в клетчатой накидке и с зонтиком. «Звериная троица», не мудрствуя лукаво, нарядилась в соответствии с кличками. Сэр Александер вымазал физиономию углем, оделся в черный плащ, прицепил себе хвост и рога, сел в уголке, положив ногу на ногу, и сидел там с весьма надменным видом.
– Что это вы делаете? – спросила его Машенька (Шурочка охотно перевел).
– Вот, – не менее охотно объяснил англичанин. – Надел костюм Мефистофеля и жду, когда народ побежит продавать мне свои души. Вы, как я понимаю, первая? На чем сторгуемся?
Потолковав еще немного в том же духе, Машенька с удивлением обнаружила, что Софи Домогатская, по-видимому, каким-то непонятным образом все-таки выполнила свое обещание, уговорив сотрудничать с Опалинскими не только «Мишку», но и лорда Александера…
Софи между тем в противоположном углу в лицах рассказывала Васе Полушкину, Каденьке и Аглае Златовратским о проделках своих многочисленных зверей.
– И вот, представьте, ливретки спокойно дрыхнут на кровати, но тут приходит Джонни со своей попугаихой и…
– Софи! Вашего сына зовут Джонни? – удивленно спросил незаметно подошедший Сазонофф. – Почему так? Это же английское имя…
– Это… ну… – Софи не нашлась сразу, и тут же поняла, что выкрутиться не удастся. Туманов уже взял след.
– Пойдемте со мной, Софи. Мне надо с вами поговорить…
Софи послушно пошла вслед за Михаилом, который буквально волок ее за руку.
– Объясни!
Софи покорно вздохнула.
– Джонни – не мой сын. Он сын Саджун. Когда она умерла, я взяла его к себе. Он слабоумный, но кое-что понимает и вообще довольно мил и забавен. У нас в имении к нему все уже привыкли…
– У Саджун был сын?! – поразился Туманов. – Но… она же никогда не беременела… И вообще… Сколько ему лет?
Софи опустила голову и молчала. Ей было жаль Михаила, но помочь она ему ничем не могла.
– Софья, сколько ему лет?!
– Прекрати орать! – зашипела Софи. – На нас люди смотрят…
– К черту этот дурацкий карнавал! – сказал Туманов, срывая с глаза пиратскую повязку. – Пойдем ко мне сейчас же, поговорим толком… Иначе я…
– Господи, я уже забыла, как от тебя можно устать! – вздохнула Софи.
В прохладной гостиничной комнате Туманов схватил Софи за плечи и встряхнул ее так, что лязгнули зубы.
– Я спросил тебя, сколько лет Джонни!
– Джонни десять лет. Он – твой сын, Михаил, – сказала Софи. – Твой и Саджун. Прощальный подарок дхармы, как она мне это объяснила. И отпусти меня, пожалуйста. Если ты будешь меня трясти, от этого ведь ничего не изменится…
– Господи! Значит, я сбежал, а она… Да еще и ребенок получился больной. Она же всю жизнь мечтала и отчаялась давно… Бедная Саджун!
Софи отвернулась к окну и молчала.
– Софья! Прости меня, негодяя! – Туманов подошел сзади и обхватил ее руками. – Я должен пальцы тебе лизать, что ты Джонни не бросила. Что он тебе?… Теперь, когда мы в Петербург вернемся, я, конечно, заберу его к себе, но…
– Нет.
– Что?!
– Видишь ли, Михаил, дело заключается в том, что я не отдам тебе Джонни, а никаких прав на него у тебя нет.
– Что за чепуха, Софья?! – вскричал Туманов, отшатываясь от Софи. – Зачем тебе слабоумный ребенок Саджун? Что ты хочешь доказать или показать мне?
– Я никому ничего не хочу доказать, – устало сказала Софи. – Просто Джонни буквально с рождения боится мужчин. Особенно больших ростом и бородатых. И никогда даже не приблизится к тебе. К тому же у него больное сердце. Он потерял мать, дом, привычный круг и только-только привык к новым людям, полюбил их. Еще одного переворота судьбы он может попросту не пережить. Ты хочешь убить его?
– Конечно, нет! – смятенно пробормотал Туманов. – Но – почему? Почему он боится мужчин? Что за странная причуда?
– Вовсе нет, – возразила Софи. – Это было сделано Саджун из соображений безопасности. Ты, может быть, позабыл… и ты, разумеется, тут совершенно не при чем… ни сном, ни духом… – в голосе Софи против ее воли прорезались язвительные нотки. – Но обстоятельства сложились так, Михаил, что твой сын тоже вырос в публичном доме!
Туманов заревел так, что задрожали стекла. Софи, готовая к подобной реакции, успела выскочить в коридор и притворить за собой дверь.
Спустя пять минут испуганный Самсон круглил глаза и слушал, как англичанин мистер Сазонофф методично крушит обстановку у себя в комнате. Аннушка, по счастью, ушла на маскарад.
– Не волнуйтесь, Самсон, – утешала трактирщика Софи, которая сама выглядела достаточно спокойной. – И главное, не лезьте под горячую руку. Там, конечно, теперь одни щепки и клочки останутся. И тут уж ничего поделать нельзя. Но он потом, когда успокоится, за все заплатит. Даже с лихвой. Только не стесняйтесь запрашивать. Я его знаю, торговаться он не станет…
– Я могу так и сказать Розочке? Вы, Софи, действительно-таки хорошо его знаете, и не хотите просто так меня сейчас успокоить? – моргая покрасневшими глазками, спросил несчастный Самсон. – А то у Розочки вот-вот сделаются колики…
– Разумеется. Я великолепно знаю этого человека, и это не первый интерьер, который он крушит фактически у меня на глазах. Идите и успокойте Розу. Скажите ей, пусть она пока составит счет, а то вы сами что-нибудь позабудете. Это наверняка отвлечет ее от колик…
Потом она, заперев дверь изнутри, обнимала его посреди обломков мебели, и обрывков каких-то тряпок, а он, стискивая зубы, рыдал в ее объятиях, и все пытался и не мог рассказать какую-то кошмарную историю, после которой, будучи семи лет отроду, он сбежал из того публичного дома, в котором вырос сам.
– Ну, будет, Мишка, будет! – шептала Софи, стараясь не слышать того, что он рассказывал, а главное – не вдумываться в это.
Много раньше они договорились, что ей вовсе не обязательно знать обо всех испытаниях и унижениях, которые выпали на долю Михаила Туманова. Есть вещи, которые одному человеку про другого просто не нужно знать. Как бы люди не были близки между собой. Именно Туманов когда-то научил ее этому.
– Бедный Мишка, мой бедный, маленький Мишка… Тебя ведь тогда никто не пожалел? Давно, много лет назад? Давай я теперь тебя пожалею…
– Сонька, Сонька, Сонька… – шептал Михаил, растянувшись на полу во весь свой огромный рост и уткнувшись лицом ей в колени. – Я опять обидел тебя, а ты меня жалеешь… Я противен тебе? Злой, урод…
– Нет, Мишка, – просто ответила Софи. – Я знаю тебя таким, какой ты есть, и мне другого не надо… Сними одежду. Я попробую… я попробую приласкать тебя так, чтобы ты, наконец, позабыл обо всех этих ужасах. И помнил другое… Мне кажется, я знаю, как это нужно сделать…
– Какая же ты добрая, Сонька! – простонал Туманов.
– Я не добрая, я – просто практичная! – усмехнулась Софи. – Давай-ка я помогу тебе, а то ты, смотрю, совсем обессилел…
…..
– Скажи, Софья, – спросил Михаил некоторое время спустя, все еще слегка ошеломленный почти вызывающей интимностью тех ласк, которые Софи сочла возможным подарить ему в утешение (теперь он был уверен, что действительно никогда этого не забудет, и прямо сказал ей об этом). – Как ты думаешь, я смогу увидеть Джонни? Ну пусть хоть издали…
– Сможешь, отчего нет? А если решишься избавиться от бороды, так может, и не издали получится… После-то к нему привыкают, но при первой встрече Джонни производит… гм… поистине неизгладимое впечатление… А теперь уж нам пора одеться, привести себя в порядок и идти утешать Розу и Самсона. У тебя кошелек при себе? – деловито закончила Софи.
Туманов в ответ только тяжело вздохнул и поцеловал тонкое запястье женщины.
Урядник Карп Платонович Загоруев был в своем собственном мундире, но смотрелся посреди собрания едва ли не более ряженым, чем другие участники маскарада. Скучавшая в уголку Машенька случайно услышала, как он спрашивает Софью Павловну Безбородко, и подозвала Карпа Платоновича к себе.
– Софья Павловна ушла недавно вместе с мистером Сазонофф, – пояснила она уряднику.
– А куда же они направились, не изволите ли знать? – осведомился Карп Платонович.
– Да это трудно сказать, – туманно ответила Марья Ивановна. – Может быть, пройтись отправились перед сном… И Софья Павловна, и англичанин, знаете ли, уважают длительные прогулки на свежем воздухе для моциона… Более, чем всяческие сборища, тем паче – у нас, в глубокой провинции… Все-таки, знаете ли, одна из Петербурга, другой – из Лондона…
– Да-с, это, конечно, естественно вполне… – пробормотал польщенный доверительным вниманием Опалинской урядник. – Это вы справедливо сказали…
– А что же у вас за дело до Софьи Павловны? – словно между прочим осведомилась Машенька. – Срочное ли? Она, как уходила, просила меня узнать, если кто ее спрашивать будет, и после передать… Но если терпит, так вы лучше лично, конечно…
Слухи в Егорьевске распространялись со скоростью лесного верхового пожара, и теперь Машенька весьма небезосновательно полагала, что Карп Платонович вовсе не рвется лично встречаться с Софи Домогатской…
– Понимаете, Марья Ивановна! – урядник склонился к Опалинской и понизил голос. – Тут дело тонкого устройства, государственной, можно сказать, важности… А я вроде как должностную инструкцию нарушаю, осведомляя Софью Павловну, потому как… Потому как из сложившихся обстоятельств считаю себя обязанным вполне…
Тут Карп Платонович запутался, замолчал и осторожно поскреб обтянутую штанами заднюю поверхность бедра.
– Так вот вам выход! – легко улыбнулась Маша. – Вы расскажете все мне, как бы желая еще сведений собрать. Я, в свою очередь, все Софи передам, но вы об этом и подумать не могли. А с самой Софьей Павловной и словом не перемолвились…
– Да, пожалуй, так, как вы сказали, будет лучше всего! – облегченно вздохнул Загоруев. – Видите ли, у Софьи Павловны родной брат тут находился в ссылке, к северу 40 верст от Каинска будет, деревня Зарядье…
– А! – не удержавшись, воскликнула Машенька. – Так вот зачем она теперь приехала! С братом повидаться. А я-то гадала!
– Да дело-то в том, что брат ее из ссылки бежал… И как раз, аккурат после Софьи Павловны приезда… Жена его накануне в реке утопилась, а дочка вместе с ним делась невесть куда…
– Ага! – сказала Машенька.
Стало быть, Людочка – вовсе не безродная сиротка, из сострадания подобранная Софи на тракте, как было представлено ей, Марье Ивановне, и остальным егорьевцам. Девочка – родная племянница Софи. И, стало быть, все надежды самой Машеньки на то, что Людочка, возможно, останется у нее насовсем (ибо зачем она не любящей детей Софи?) – пустые совершенно. Никогда Софи не оставит в Егорьевске дочь бежавшего из ссылки брата. Разумеется, она заберет Люду с собой в Петербург… Но как это несправедливо!
– И вот теперь у жандармов вполне обоснованные, согласитесь, подозрения появились, – продолжал между тем Загоруев. – Сама-то Софья Павловна вроде бы и не причем, и на глазах все время, но ведь с нею-то для чего-то приехал еще и господин Измайлов, известный в прошлом полиции, как бунтовщик и прочее…
– Андрею Андреевичу что-то угрожает? – быстро спросила Машенька.
– Вот этого я наверное знать не могу, – вздохнул урядник. – Так как господа жандармы нас в свои планы не шибко-то посвящают… Но лучше бы им, ей и господину Измайлову, поскорее отсюда уехать!.. Да. Так Софье Павловне и передайте… Особенно, если братец ее действительно господина Измайлова или ее самой посредством бежали…
– Хорошо. Спасибо вам за предупреждение, Карп Платонович. Я понимаю, что вы не обязаны были… Я все Софье Павловне передам.
Карп Платонович шумно и облегченно вздохнул и, тяжело, торопливо ступая, покинул маскарад. Машенька же опустила голову и глубоко задумалась, не замечая веселящихся вокруг нее людей.