Читатели моей колонки и книжек часто говорят (или пишут): эка как вы ловко всякие сложные психологические случаи распутываете и как оно у вас все легко и складно получается! Гамма чувств, с которыми это говорится (пишется), многообразна: от искреннего восхищения (бывают же профессионалы!) до совершенно откровенного недоверия (привирает наверняка психолог, но ведь никогда же не признается!). Когда реплика не риторическая и подразумевает мой ответ, я прилежно и однообразно отвечаю, что я, разумеется, выбираю для своей колонки (книжек) самые яркие и показательные случаи, да и к тому же каждую историю всегда компилирую из нескольких 1) для соблюдения этических норм и 2) чтобы было поинтереснее читать. Сама же по себе повседневная работа практического психолога гораздо менее яркая и интересная, и в ней гораздо больше неудач, чем получается в публицистически-литературном варианте ее описания.
Но все равно количество данных реплик и удивлений таково, что мне показалось полезным и информативным для моих постоянных читателей описать типичный неудачный для психолога день. Причем речь здесь будет намеренно идти не о ярких, сложных случаях, в которых психолог так и не сумел разобраться (такое я регулярно описываю), и не о случаях крайне тяжелых, когда толком и помочь-то ничем нельзя (об этом я тоже писала неоднократно), – тут именно рутина, все достаточно просто и понятно, но, увы мне, неудача за неудачей.
Итак, типичный неудачный день практического психолога, то есть меня.
Вечерний прием, четыре семьи.
Первой по записи приходит женщина с девочкой неполных пяти лет. Семья приписана к нашей поликлинике. Девочка почти ничего не говорит – отдельные слова плюс машет руками. Инструкции вроде бы понимает. Явно задержка развития, но какой природы?
– Я не знаю, как с ней общаться, – жалуется мать. – Не слушается она. Говоришь ей, говоришь, а ей хоть бы хны. Мне лор сказал к вам сходить.
– Хорошо, обсудим. Но сначала давайте вашу карточку, – говорю я.
Мать протягивает мне тетрадку, в которой исписано от силы десять листов.
– А где основная карточка? Мне нужно узнать, как развивалась девочка, вердикты неврологов на первом году, последующих…
– А она дома, я не взяла.
– Плохо, но ладно. Тогда рассказывайте сами: беременность, роды, первый год жизни, как спала, ела, когда появилось гуление, первые слова…
– Нам аденоиды удаляли, – подумав, говорит мать. – Ох, и намучились мы! А еще знаете, как трудно все анализы собрать! Мы вот однажды пришли в поликлинику…
Пятнадцать минут напрасных попыток выяснить что-то по существу дела.
– Как вы играете с дочерью?
– Да она сама играет. Ей и не нужен никто…
Девочка между тем расставляет посудку, пытается имитировать еду, питье.
– Ей нужно, видите, это элементы ролевой игры. Но что вы вообще делаете вместе?
– В магазин ходим… Мячик я иногда с ней катаю.
Еще полчаса я пытаюсь объяснить матери, как и что можно было бы сделать.
– Я мать-одиночка, – важно и с некоторой обидой говорит она наконец. – Всё сама, вы это понимаете? Некогда мне это, я ее все лечу, вот когда аденоиды удаляли, знаете… Я думала, вы мне скажете, как сделать, чтобы она меня слушалась, а вы… ну ладно, всего вам доброго, пойдем мы…
Ушли. Я так и не поняла даже основного: у девочки реальное нарушение или педагогическая запущенность?
Следующей приходит женщина с хозрасчетного отделения – приехала с другого конца города, привезла тринадцатилетнего сына. Ухоженная, подтянутая. Ослепительно улыбается.
– Я читала ваши книжки, статьи. Мне очень понравилось. Я вообще увлекаюсь психологией. Очень приятно познакомиться с вами лично.
– Спасибо на добром слове. Мне тоже приятно. А вы ко мне с чем?
Долго-долго рассказывает о своих успехах в воспитании сына. Он учится в математической гимназии. Математикой никогда не увлекался, но «это же хорошее образование, адекватный коллектив детей и родителей, вы же понимаете». С помощью репетиторов с программой вполне справляется. На отдых за границу, языковые лагеря, горные лыжи всей семьей, еще фитнес, тоже вместе с мамой: «Нам говорили про сколиоз, вы же понимаете, нельзя упустить». Пытаюсь поговорить с самим парнем: что тебе нравится, что делаешь с друзьями, что запомнилось из последней поездки? Какие-то формальные бескрасочные ответы, ни на что нет времени, телевизора в семье тоже нет (это зомби-ящик, для ребенка вредно), один ответ явно искренний.
– Что бы ты делал, если бы остался один и ничего не нужно было бы делать?
– Лег спать. Или просто лежал бы и смотрел в окно, на небо.
Мать сама была отличницей, «у нас все в семье с университетским образованием». Теперь ей нужна «пятерка» от меня (по книжкам ей показалось, что я гожусь на роль эксперта): молодец, ты все делаешь правильно, отлично воспитала сына, продолжай в том же духе, возьми с полки пирожок. Я не могу так сказать – у парня тусклые глаза, и она сама наукообразно пожаловалась мимоходом: мы предоставляем все возможности, но у него ни к чему нет мотивации. Как только я начинаю об этом говорить, они сразу уходят: она не собирается ничего менять, будет искать подтверждения своей позиции где-нибудь в другом месте.
Третьи – симпатичная молодая пара с двумя мальчиками, уже были у меня недавно. Обсуждали установление границ и агрессию у старшего мальчика. Решили, что и как будут делать. Радостно здороваются, усаживаются и… предъявляют ровно те же проблемы, что и в прошлый раз.
– Так, ребята, стоп: а вы делали то, о чем мы с вами в прошлый раз договорились?
– Да, конечно, делали, но у нас ничего не вышло!
– Расскажите, как и что именно вы делали.
– Мы договорились, а потом он взял и купил ему в магазине ту игрушку.
– Ну да, а я ему запретил брать конфеты до ужина, а она сказала: ничего, одну можно.
– А я ему говорю: табу – это и есть табу, надо выдерживать, иначе не работает, психолог же сказал, а он: ну он же прощения попросил…
Некоторое время такой беседы (практически без моего участия), потом мать всплескивает руками: ой, я поняла, мы сами опять все то же самое…
– Именно так, – вздыхаю я.
– Ой, а что же нам делать?
– Да вот ровно то же самое, о чем мы с вами в прошлый раз говорили. Давайте я еще раз повторю…
Отец (с досадой): да вы ей сколько угодно раз скажите, она все равно ничего делать не будет!
– А ты сам-то!..
– Брейк! Ребята, а вы зачем ко мне пришли-то?
– Да прошлый раз так хорошо поговорили, интересно, и мы потом еще вместе обсуждали, – улыбаются оба.
Убирают игрушки, которые разбросали их сыновья, и уходят. Делать все равно ничего не будут.
Напоследок мать с отчимом приводят хмурую девочку 14,5 лет: мы хотим, чтобы она была ответственнее. И учиться может (учителя говорят), и по дому тоже могла бы помогать, но ничего не делает. Все надо заставлять. Возраст уже такой, что пора самой, однозначно. Мир сейчас жестокий, ничего никому не спускает, надо стараться, пробиваться. Вот мы в ее возрасте…
– С этого места подробнее, – прошу я.
Отец из алкогольной семьи, но вылез. Мать – старшая из трех детей. Родители работали, она возилась с младшими. Командовала, конечно. Первый брак неудачный, тоже алкоголь. В поздно образовавшейся семье схлестнулись два сильных характера, сходились, расходились, но удержались, притерлись. Однако ощущение непрерывного сражения никуда не ушло: у верблюда два горба, потому что жизнь – борьба. «В борьбе обретешь ты право свое!» – оно же.
– Я домой не хочу идти, готова куда угодно, – признается девочка. – Они всегда всем недовольны. Мне кажется, они меня ненавидят.
Нет, это они так любят и заботятся. По-другому не умеют.
Она тоже борется, и младший брат (родной для мужчины) тоже уже начинает.
– Вы научились сотрудничать между собой, – говорю я взрослым. – Может быть, с детьми тоже попробуете?
– Чего мне с ними сотрудничать, если я их кормлю, а они живут на всем готовом? – спрашивает отец. – Вот телефон она потеряла, я ей новый купил, а мог бы и не покупать, между прочим, – сама ведь виновата…
– Должна же она понимать… – вторит мать.
– А как насчет радости? – спрашиваю я. – Радости жизни? Может быть, попробуем в качестве эксперимента?
– Мне, знаете, на работе экспериментов хватает.
Ушли в свою борьбу, такие же хмурые, отчужденные. Но ведь если что снаружи, встанут спина к спине и, так же ворча и огрызаясь, будут защищать свое и своих до последнего. Семья. XIX век, критический реализм.
Прием закончен. За окном уже темнеет, листья клена кажутся черными. Я тихо влачусь домой. Неудачный день. Бывает.