Раскрасневшаяся от стопки водки Ира расположилась в кресле у окна и смотрела на Анжелику круглыми, как пуговицы глазами. Любаша, по обыкновению выпрямившись, сидела на стуле возле стола. Анжелика рассказывала не садясь, и часто переходила с места на место – благо размер комнаты и небольшое количество мебели это позволяли. Иногда она брала с полки какую-нибудь книгу и даже раскрывала ее, как будто собиралась прочесть цитату, но потом снова закрывала и педантично ставила на то же место. Слушательницам приходилось следить за Анжеликой глазами, а временами и слушать рассказ, словно мяч переброшенный через плечо. В той или иной степени это раздражало обеих, но ни Ира, ни Любаша не решались сказать подруге: Сядь! Обе полагали, что Анжелика имеет право рассказывать именно так, как ей удобно.

– А чего же эти придурки-националисты хотели-то? – спросила Ира. – И где они все раньше были?

– Ну, хотели-то там все одного и того же – сокровищ. Крест им нужен был для идеологической озаглавленности движения. А все прочее как у всех – деньги, деньги, деньги. Бороться за какую-нибудь идею – это ведь бесплатно никак не получается. Есть, пить, одеваться, ездить, встречаться с единомышленниками, издавать соответствующую литературу, платить адвокатам, развлекаться, в конце концов – на все это нужны средства. Помнишь, мы даже в школе проходили – у эсеров и большевиков тоже постоянно возникали эти проблемы. И они их временами решали вполне сходным образом.

Что же касается того, где они были раньше – так сидели на побережье и ждали, когда Кай принесет им клад на блюдечке с голубой каемочкой. Нападать раньше им смысла никакого не имело. Кай им скажет: ничего не знаю, ничего не вспомнил – и что тогда? Ехать домой, несолоно хлебавши?

В общем, рассудили они правильно: подождать, пока он этот клад достанет, тогда уж все разом и отобрать. А в милицию он, думали они, скорее всего, не пойдет, потому что объяснить всю эту историю государственным органам правопорядка будет достаточно затруднительно.

Кай, который о преследовании знал (но до поры до времени не понимал, кто именно его преследует), вместе со своими сподвижниками расположился на берегу Белого моря и начал разведывательные действия. Довольно скоро стало понятно, что уследить за Каем в лесу никто из заинтересованных лиц не может. Следовательно, он сам в своих передвижениях свободен, но вести дальше неуклюжих «детдомовцев» нельзя категорически. Тогда он попытался отправить их домой, но они этому решительно воспротивились. Уехать сам Кай не мог, так как все еще полагал, что тот, кто требует крест, действительно держит в плену Ольгу. Еще через некоторое время из сообщения Олега Кай узнал предположительный состав своих противников. Исходя из этого, он разработал достаточно сложный план. Согласно одной его части Владимир и компания должны были сидеть на берегу и отвлекать на себя внимание националистов. Что они честно и проделывали. Другую часть плана Кая разрушил Алекс, который сам был не дурак и попросту нанял в деревне человека, показавшего ему дорогу к зимовью Большого Ивана. Алекс прекрасно понимал, что в любом случае зимовья Кай не минует, да и сокровища, если они вообще существуют, должны располагаться где-то поблизости.

Историю, которая разыгралась вокруг зимовья, вы уже знаете. Девушек к избушке привел, естественно, Варсонофий, который знал о местоположении зимовья Большого Ивана много лет назад. Что именно происходило в избушке между Каем и Алексом, мы, я думаю, не узнаем уже никогда. Алекс погиб, а Кай вряд ли станет кому-нибудь об этом рассказывать.

Что же касается «детдомовцев», то они, получив письмо Кая, в котором он категорически требует от них убираться в Петербург, прихватив с собой девушек, разделились во мнениях. Дмитрий и Владимир были склонны подчиниться полученным инструкциям, полагая, что Каю виднее, что делать. Егор, Женя и девушки, понимая, что дело нечисто, настаивали на возвращении к зимовью. В конце концов, как и опасался Кай, ситуацию взял в свои руки старший мужчина – горный воин Амаршан. Он решил: возвращаться, но осторожно. И в конце – всем остановиться и по возможности спрятаться, а он, Амаршан, один пойдет к зимовью и разведает обстановку, чтобы 1) не угодить в какую-нибудь неизвестную ловушку и 2) иметь возможность помочь Каю и компании. С этим (наихудшим из возможных) планом согласились все без исключения.

– Послушай, а Кай-то все это время знал, где находятся сокровища, или нет? – спросила Ира.

– А где был крест Ефросинии, пока они все туда-сюда ходили? – спросила Любаша.

– Крест Ефросинии все время был у Ольги. Как-то так получилось, что, когда Варсонофий выбросил крест из горящей избушки, именно она подняла его с земли и дальше хранила у себя, выдавая на подержание тем, кто желал на него посмотреть и прочее. То, что Кай отослал крест вместе с Ольгой, тоже вполне объяснимо – ведь он не очень хорошо представлял себе дальнейшее развитие событий и стремился обезопасить все и всех, кого мог. Если в чем-то его тогдашнее поведение кажется не очень логичным, то здесь нельзя забывать и о том, что молодой человек был ранен, пережил в избушке сильнейший стресс и потерял много крови.

Крест Кай нашел легко и сразу. Большой Иван, который в последние десять лет жизни стал человеком верующим, по всей видимости, как-то использовал святыню в своей повседневной духовной практике и поэтому хранил крест отдельно от всего остального – в специальной нише, выдолбленной в одном из бревен зимовья. Кешка, по всей видимости, вспомнил об этом тайнике или просто вычислил его по другим сохранившимся у него воспоминаниям.

Что же касается остальных сокровищ, то об этом дальше.

Идея русского национализма всегда представлялась мне небогатой. Непосредственное знакомство с ее сторонниками только укрепило мое и так-то не слишком высокое о ней мнение.

Пока дело не доходит до откровенного ксенофобического мордобоя, то есть до чистой биологии, которая заставляет стаю галок бить и гнать прочь галку-альбиноса, они, похоже, просто не знают, что делать. Единственные, кто действительно пострадали в этой истории с националистами – это бедняга Амаршан и музыкант Женя. Амаршана, «черного» по определению, отловили, когда он в одиночку отправился на разведку и по настоящему начистили ему его откровенно кавказскую физиономию. Женя был у них под вопросом (то ли цыган, то ли еврей?) и трогать они его, в общем-то, сначала не собирались. Но он вдруг отчего-то впал в такое боевое неистовство, которого просто нельзя было от него ожидать. Владимир потом объяснил мне, что это проявление его неврологической болезни, однако, националистам, на которых он кинулся, от этого было не легче. В конце концов Женю пришлось просто связать.

То, как они потом пытались с нами договариваться – это просто смех и слезы. Кая, даже раненного и уже почти на грани полного отключения (на него крайне угнетающе подействовало то, что не удалось отослать к чертовой матери девушек и музыкантов «Детдома»), они просто боялись. С нами, старшим поколением, держались с напускной наглостью и пренебрежением. «Детдомовцев» и девушек пытались запугивать. Размахивали бейсбольными битами, как герои какого-то американского фильма. Все время совещались между собой и никак не могли найти верный тон.

Честно сказать, мы со Светкой так вымотались от всего этого, что просто расстелили спальники и легли спать. Кажется, это произвело на националистов довольно странное впечатление. Один из них (по-видимому, теоретик движения) даже заявил, что над Гитлером вся интеллигенция тоже сначала смеялась и презирала, а потом горько пожалела. В его словах, безусловно, был некий резон, но у меня к тому моменту не было сил для дискуссий, глаза сами собой закрывались, а голова болела так, как будто там два кило ртути перекатывалось из стороны в сторону. Олежка же просто шатался и едва не терял сознание. Одежду он кое-как натянул, все пузыри на нем полопались, и боль, наверное, была адская. А анальгетиков у нас, как вы помните, никаких вообще не было, так как все они ушли на облегчение предсмертных минут Варсонофия.

Впрочем, вести переговоры от старшего поколения осталась, кроме Олега, еще и Ленка. Кажется, оттого, что Амаршану набили-таки морду , у нее выделился адреналин и открылись какие-то дополнительные резервы. (Ехидная Светка до этого заявляла, будто Ленке обидно, что ее герой в этой истории остался невредимым, и ей, в отличие от меня и Антонины, не пришлось архетипически перевязывать его раны. Не знаю, не знаю, но в последней серии нашего боевика Ленка и вправду выглядела пободрее, чем в предыдущих.)

Кай, естественно, утверждал, что ни про какие сокровища он ничего не знает и не помнит, приехал сюда, чтобы навестить родные места и почтить память родителей, и все время как будто чего-то ждал. Националисты ему возражали, угрожали и все такое, но в общем-то все уже понимали, что устроить филиал гестапо под открытым небом у них не получится (кишка тонка), морально Кай, Ленка, Владимир и Олег начисто переигрывают их по очкам, и вообще – ситуация патовая.

Можете не верить, но, несмотря на всю напряжность момента, я на какое-то время все-таки отрубилась, и проснулась (или пришла в себя) только тогда, когда на сцене появились новые действующие лица во главе с твоим, Любаша, сыном.

– Господи, а Мишка-то там откуда взялся?! – охнула Ира.

– Мишку, а точнее его начальника Павла Петровича вызвал Кай. Тогда, когда лежал под нарами в горящей избушке и думал, что там и погибнет. Он боялся за Ольгу, Антонину и «детдомовцев», и просил Павла Петровича избавить их от славных националистов.

– Вот же самообладание у человека! – удивилась Любаша. – Раненный, в горящем доме… А как же он их вызвал-то?

– Для этого он использовал какой-то секретный прибор со спутниковым наведением, который ему подарил Павел Петрович в благодарность за освобождение заложников и в память старой дружбы.

– Нет, ну я от вас просто тихо балдею! – радостно осклабилась Ирка. – Ну ты подумай, Любаша, совсем как в кино, а? Так, значит, эмчеэсовцы сцепились с националистами…

– Да вот здесь придется тебя, Ирка, разочаровать, – вздохнула Анжелика. – Боя, как такового, не случилось. Националисты с их бейсбольными битами явно не тянули против профи… На том все, можно сказать, и закончилось. Каю и Олегу была оказана квалифицированная медицинская помощь. Мужчины трогательно обнимались, ухали, скалили зубы, хлопали друг друга по плечам и вели себя точь-в-точь как павианы-самцы после удачно проведенной операции по захвату куска территории у соседней стаи. Запал был так силен, что даже обычно отчужденные «детдомовцы» и распухший Амаршан присоединились ко всеобщему мужчинскому действу. Про нас, женщин, вообще забыли, чему я, честно сказать, была только рада. Потом, после ритуального распития водки из жестяных крышечек, наши неожиданные спасители забрали окончательно деморализованных и разоруженных чернорубашечников и куда-то отбыли походным порядком, оставив нам Мишку по личной просьбе Кая. Я продолжала тихо радоваться тому, что мне обо всем этом думать не надо, и они, по счастью, как-то обо всем договорились и справились сами. Когда гусары с песней покинули город, все немного расслабились. Ольга захлопотала вокруг Кая, Антонина принялась рассказывать Мишке все по порядку, а моим подшефным павианом оставался Олег, который к тому времени держался уже исключительно на мужской гордости и честном слове.

– Ну, а сокровища-то? – не выдержала Любаша. – Я понимаю, что они никого в этой истории не интересуют, но все же: вы их нашли или нет?

– На обратной стороне дешевой иконки, которую много лет таскал с собой Кай, Большим Иваном был нарисован план зимовья и место тайника, в котором, в железном самодельном сейфе хранилась самая ценная часть могилевского клада. Ключом к сейфу служил перстень Большого Ивана. Обо всем этом Кай не вспомнил, но догадался с помощью Антонины. От пожара сейф, естественно, не пострадал, так как находился под полом зимовья, но достать и открыть его ребята сумели не скоро… Здесь должна вам сказать, подруги, что древние сокровища не произвели на меня особого впечатления. Все золото какое-то тусклое, все камни какие-то мутные…

– Ну, на тебя, Анджа, не угодишь! – всплеснула руками Ирка. – Сокровища ей, видишь ли, какие-то не такие! Я вот вообще в жизни никаких сокровищ не видела, кроме кольца с изумрудом, которое нашей главной бухгалтерше муж подарил на тридцать лет свадьбы! Она сказала, что оно сорок тыщ стоит, но ведь врет же, наверное…

– А что же теперь с ними будет? – спросила Любаша.

– С кем? – не поняла Анжелика. – С Каем? С «детдомовцами»? С националистами?

– С сокровищами, – уточнила Любаша. – Ведь это же огромные деньги, огромные ценности. Только этот крест Ефросинии Полоцкой… Нужна же какая-то охрана, надежное место… Где они теперь-то находятся?

– Я не знаю, – спокойно сказала Анжелика.

– Как?! – Любаша даже подскочила на стуле. – Как ты не знаешь?! А кто же тогда…

– Так получилось, – Анжелика пожала плечами. – И это почему-то кажется мне правильным.

* * *

– Хочешь, Анджа, я тебе хохму скажу? – сказала Света в телефонную трубку и хрипло засмеялась. – Такая смешная хохма, прямо усраться можно!

Анжелика поморщилась.

– Светка, ты что – пьяна? – спросила она. – Тогда давай лучше потом поговорим…

– Н-нет, я сейчас хочу! Ты просто должна, об-бязана меня выслушать, потому что это все из-за тебя!

– Из-за меня? – удивилась Анжелика. – А что же еще случилось?

– Ты еще помнишь Виталика? – язвительно спросила Света. – Он жил с твоей Антониной до того момента, пока она куда-то не удрала. Когда ты о нем упоминала, ты всегда делала так: пф-ф! – и такую гримасу, которая становилась у Настькиного питбуля, когда Сергей давал ему понюхать рюмку с коньяком. Так вот, Виталик съехал с их общей с Антониной квартиры, и теперь живет у моей Настьки! Представляешь, какая хохма! Это все те чертовы перевертыши, которые всегда были вокруг тебя, подруга. Они просто к тебе притягиваются, как железные опилки к магниту. Виталик должен был стать твоим зятем, а станет, кажется, – моим. Мой внук должен был быть внуком Олега, а стал – сыном или дочерью вашего с Олегом приблудыша. Ты должна была быть с Олегом, это все видели, что вы – пара, красивые, как черти, а вы всю жизнь на разных половинках планеты в одиночку вынашивали свою гордость и еще черт знает что… Все наоборот, Анджа! Перевертыши!

Анжелика внимательно и до конца дослушала не слишком связные Светкины излияния, а потом серьезно сказала:

– Светка, послушай теперь меня. Я, конечно, предполагала, что у Насти может на фоне беременности измениться гормональный фон, а, значит, и поведение, но не думала, чтобы так сильно. Светка! Ты можешь на нее как-нибудь повлиять? Если нет, попробуй задействовать Израэля. У нее же уже скоро вторая половина беременности начнется. Ей сейчас просто опасно сожительствовать с Виталиком. Виталик – крупный, сильный молодой человек, я думаю, достаточно сексуальный, тем более, что он обижен на Антонину, а Настя для него – новый объект. Это может быть вредно для ребенка! Настена не понимает, но ты-то должна понимать!

– Ха-ха-ха! – захохотала Светка. – Наша правильная викторианская Анджа не может поверить в то, что другие тоже – не лыком шиты. Если хочешь знать, сексуальный Виталик и гормонально отъехавшая Настька живут как братик с сестричкой, хотя и облизывают друг друга практически непрерывно. Виталик мне в этом поклялся, и я ему – верю! У них совместный деловой проект!

– У Настены с Виталиком? – искренне изумилась Анжелика. – Деловой проект? А можно узнать, в чем же он заключается?

– Можно! – торжествующе сказала Светка. – Проект, между прочим, уже не только запущен, но и уже дал первую прибыль. А на выставке офисной техники в Гавани получил, между прочим, медаль и заказов уже сейчас столько, что Настьке впору расширять свою контору. Только она об этом сейчас не думает, а думает, наоборот, о том, что надо бы квартиру побольше, чтобы с детской, и ремонт с дизайном, но Виталик ей пока и мечтать об этом запретил, чтобы она не перенапрягалась… И она уже водила его в гости к Израэлю, а Израэль потом звонил мне, и волновался, и спрашивал: не антисемит ли Виталик? Наверное, переживал за свою звезду Давида с алмазами и еврейских родственников. Я его уверила, что Виталик никакой не антисемит – правильно ведь?

– Вроде бы ничего такого… А что же проект? – напомнила Анжелика.

– Это такая компьютерная техника с настькиным дизайном и целыми наборами. Обставляешь, например, офис или квартиру техникой в стиле – «морское побережье» или «русский лес». Виталик даже придумал в комплект с каждым набором давать такой диск в подарок от магазина – где-то море шумит, где-то птички поют, а где-то мартышки кричат…

– Ага! Поняла! – быстро сориентировалась Анджа. – Молодцы, ребята! Очень креативно! Все эти серые ящики действительно были скучные и напрашивались… Оживление техногенной среды. Пост хай-тек. Я помню, в какой-то старой фантастике космонавты тосковали по родине и вешали порезанную бумажку на вентилятор и было похоже, что лес шумит…

– Ну, Настька, как ты понимаешь, старую фантастику не читает, да и Виталик тоже, так что это их совместное ноу-хау. Он, кстати, оказался весьма оборотистым, и уже через свою фирму оформляет патент… Начальство его, конечно, сразу повысило – сделало сначала старшим менеджером, а теперь – начальником отдела. Настька, конечно, всю славу – ему, ей-то самой, ты знаешь, сто лет ничего не надо…

– Верь, я действительно за них рада, – сказала Анжелика.

– Но Тонька-то твоя – какова, а! Р-раз и…

– Надо полагать, что некоторые склонности Антонины просто молчали до времени, – подумав, сказала Анжелика. – Все-таки она – дочь Олега. Да и сама, помнится, в ранней юности увлекалась Гринписовскими акциями…

– Ага, Гринпис! Как же! Убил лесоруба – спас дерево! – Светка опять пьяно захохотала и отключилась.

* * *

– Настик, ты куда это собираешься? – спросил Виталик.

– Дела-а у меня, – откликнулась Настя, тщетно пытаясь застегнуть сапог на распухшей ноге.

– Что за дела? – удивился Виталик. – Ты мне ничего не говорила. С фирмы звонили? Зачем они тебя опять беспокоят? Тебе же лежать надо, ногами кверху, как врач сказал, чтобы отеков не было. Хочешь я им позвоню, передоговорюсь? Пускай сами приезжают, если им нужно…

– Не надо никуда звонить, – сказала Настя. – И фирма тут не причем.

– Ты к врачу? Или в магазин? Тогда давай я с тобой пойду. Мало ли что?

– Нет, Виталик, не на-адо со мной, – Настя вроде бы даже смутилась. – Я к Каю иду, мне с ним поговори-ить…

– Зачем это?! Что ты, не можешь с ним поговорить, когда ты там этим ансамблем занимаешься? Совершенно, кстати, тебе это теперь ни к чему: темно там, пыльно, музыка все время грохочет. Фирма – ну бог с ней, но надо же и о своем здоровье подумать… Там с ним и разговаривай! – совершенно непоследовательно закончил Виталик.

– Ну, Вита-алик! Ну чего ты, в самом деле… – Настя не знала, что сказать и от этого явно нервничала. Кровь отлила от лица, на тугих щеках стали заметны пигментные пятна, а зеленые глаза превратились в щелочки. – Я там у них рисовать могу, а говорить не могу, все время кто-то мешает… Мне одной надо…

– Опять этот Кай! – Виталик вскочил и всплеснул руками. – Везде этот Кай! Куда не сунешься, везде – он! Честное слово, Настик, если бы я был по специальности не менеджером по электронике, а киллером, так я пристрелил бы этого Кая бесплатно, даже без всякого заказа!

Настя молча шагнула к Виталику, встала на цыпочки и влажным холодным носом успокаивающе поелозила по его чисто выбритой щеке. «Так собачки делают,» – подумал Виталик и едва не прослезился от обиды и умиления.

– Мне Кай все равно, – сказала Настя. – Ты мне верь, Виталик. Я – настоящий честный хемуль, не то, что Антонина. Она-то все прикидывалась хемулем, а на самом деле – Снусмумрик, как и ее родители.

– Был бы я киллером… – мечтательно закатив глаза, пробормотал Виталик.

– Ты – мой хемуль, – строго сказала Настя. – И я тебя таким люблю.

– А как он родится, – Виталик с нежностью и некоторой опаской погладил Настю по сдобному, округлому животу. – И тоже по веткам прыгать начнет? Что мы тогда делать будем?

– Ничего, – Настя пожала плечами. – Будем его любить и воспитывать, как настоящего хемуленка. А если он все же не воспитается и уйдет, тогда напечем ему пирогов в дорогу и помашем хвостами. Но у нас же тогда еще другие, стопроцентные хемулята останутся, которых я от тебя рожу…

– На-астя-а, – сказал Виталик и сжал кулаки, чтобы не заплакать. В сущности, он был очень сентиментальным человеком, только рядом с Антониной эта его черта как-то не проявлялась. – Я тебе бифидок низкокалорийный купил…

– До свидания, Виталик, – сказала Настя. – Когда вернусь, будем плиту в кухню подбирать по каталогу.

* * *

– Они ничего не боятся – и в этом все дело, – сказала Мария Алексеевна Огудалова и отпила апельсиновый сок из высокого стакана.

Вместе с Вадимом и продюсером Погорельцевым она сидела за столиком в кафе концертного зала. За соседним столиком расположились Света и Лена. Шум разговоров вокруг напоминал о больших старых вентиляторах.

– Это смелость отчаяния, – заметил Вадим. – Хуже того, что случилось с ними в самом начале жизни, уже ничего не может быть.

– Но они точно решили? – спросила Мария Алексеевна у Вадима, дождалась кивка и обернулась ко второму собеседнику. – И вам, любезнейший Петр Игоревич, значит, тоже – от ворот поворот?

– Угу, – пробормотал Погорельцев, который пил коньяк из широкого бокала. – Умственно отсталые – что с них возьмешь? Не понимают своей выгоды…

– Не скажите, – задумчиво возразила Огудалова, вращая на пальце золотое кольцо с огромным рубином. – Не все так просто. У мужа той женщины Светланы много денег, да и… Да и в самих этих женщинах – что-то такое в них есть… Особенно вот в той, некрашеной, которая с тем потрясающе красивым иностранным мужчиной… археологом, кажется?

– Я знаю этих женщин много лет, – сказал Вадим. – Они фактически в одиночку пережили все наши смутные времена, заплатили полную цену, но при этом ни разу не прогнулись и никого не предали. И точно такими же – не прогибающимися – воспитали своих детей, родных и приемных. Формальный успех вроде бы на нашей стороне, но ведь, согласитесь, Мария Алексеевна и Петр Игоревич, мы не можем сказать того же – о себе? Ведь нам с вами приходилось прогибаться?

– Ну разумеется, и неоднократно ! – энергично подтвердил Погорельцев. – Если хочешь преуспеть, то как же иначе?

Вадим перевел вопросительный взгляд на женщину.

– Если бы вы только знали… – вздохнула Огудалова. – Если бы вы только знали, Вадим…

– Но ведь дело того стоило, Машенька? – лукаво подмигнул Погорельцев. – Дело того стоило?

– Любовь – единственное оправдание человека в этой жизни, – сказала Мария Алексеевна и надолго замолчала.

* * *

– Ну куда там Анджа с Олегом подевались?! – раздраженно спросила Света. – Они принесут мне когда-нибудь поесть или нет? Я их даже не вижу…

– Вон там олежкина шевелюра, – привстав, сказала Лена. – А Анджу он собой заслоняет, чтобы не толкнул кто…

– «Заслонивши тебя от просту-уды, я подумаю – Боже Всевы-ышний!» – невероятно фальшиво пропела Света.

– Светка, прекрати немедленно! – велела Лена. – Слушать противно!

– Ладно, – Света примирительно дотронулась до тонких пальцев подруги. – Это я от голода зверею. Сейчас съем пять-шесть пирожных и пару-тройку бутербродов с икрой и успокоюсь до вечера.

– Вот и хорошо, вот и славно. Чего злиться, в самом деле? Смотри, какой у ребят успех!

– Действительно, УСПЕХ, Ленка? – спросила Света. – Я ведь только на репетициях была и на прогонах в рок-клубах. Но там, сама понимаешь, во-первых Настькины декорации не очень-то развернешь («Огудалова от них просто рот разинула!» – не удержавшись, вставила Лена), а во-вторых, публика специфическая – они все равно вопить будут и стучать ногами, хоть бы там крокодил с гиппопотамом пели и танцевали… А сюда ехала из больницы, от Романа, но никак не успевала, да еще в пробке застряла…

– Как Роман?

– Да все так же, можно сказать. Ничего хорошего, – вздохнула Светка. – Я его уговариваю не помирать, пока Настька не разродится. Он, вроде, согласен…

– Да уж… Но здесь-то публика та, что не обманешь!

– Само собой. Приехала, опоздала, так пока через ограждение пробиралась, и доказывала, что не верблюд, милиционеров послушала. Они говорят: этого нам только не хватало – чтоб этому «Детдому» повылазило! Пришли целыми взводами афганцы бывшие, «чеченцы», какая-то кавказская диаспора, и в довершение всего – делегация от ветеранов и комитет солдатских матерей. Что, если они все между собой сцепятся – хоть пулеметы по углам ставь! Как они только узнали?

– Ну, чего тут удивительного-то? – возразила Лена. – «Афганцы» – это от Аркадия Николаевича и их общего соседа Семена. Кавказцы – это абхазцы Амаршана. А прочие – ты же сама говорила, что они уже выступали по городу, трудно ли узнать-то?

– А как – получилось у них, в большом-то зале?

– Все получилось отлично! – кивнула Лена.

– Расскажи! – потребовала Светка. – У тебя, конечно, хуже получается, чем у Анджи, но поскольку ее Олег заслонил…

– В общем-то, все ведь от них и ждали чего-нибудь такого, – начала Лена. – теперь, когда Ольга вернулась. Все понимали, что они не успели подготовить ничего нового (слухи-то ходят, хотя наверняка никто ничего толком не знает), но все равно ждали. И Ольга же всегда всем заявляла, как свою идеологическую программу: в каждой песне должна быть судьба конкретного человека, как у Эдит Пиаф. Вот она для начала и спела ее песню, которую сама же на русский, точнее петербургский лад и переделала. Ну, у Деланэ, на мой взгляд, лучше было:

Но всех, конечно, и так зацепило. В нашем-то петербургском-ленинградском небе тоже своих теней хватает…

А потом на сцене возник этот Настенин клуб или что он там такое, и начали показывать кино. А они все в соответствующих костюмах, весь их персонал, включая Настену с брюхом, Виталика, Тоню, Олега, чуть ли не подсобных рабочих, все собрались на сцене и смотрели туда, как бы на экран, по белому лучу, к которому уже все поклонники «Детдома» привыкли. Кино было настоящее, про войну, документальное, но Кай на сцене танцевал и как бы дублировал действие. Рассказывал Владимир, у него голос самый благородный, на Левитана похож.

Молодежь просто слушала и ждала, что будет, а те, кто песню узнал и ветераны, и эти солдатские матери – сразу плакать начали. Там же содержание такое же простое, как и в «Конфетках». Чего тут не понять? Какое-то далекое село, какой-то занюханный колхоз, прошло много лет после войны…

Вдруг в одном из кадров кинохроники деревенская старуха видит своего погибшего на войне сына. Он бежит в атаку…

Помнишь, кто-то говорил, что в их фирменной песне «Детдом» за кадром все время мерещится дикий крик, который так и не звучит наяву. Так вот здесь он и прозвучал. Ольга взвыла так, что на сцене чуть лампочки не полопались:

Вот это – повторные кадры кинохроники – Кай очень здорово сыграл. Все-таки у него талант – как ни крути.

А в конце – когда старушка все понимает, но все не находит себе места в своей одинокой избушке, где фотографии убитого сына на стене, переходит, пересаживается туда-сюда и в конце концов не выдерживает, выходит в палисадник, смотрит на дорогу, возвращается, но все время ждет, что вот сейчас «… посреди тревожной тишины, постучится сын ее – с войны». Я здесь и сама от слез не удержалась, а уж что в зале среди всех этих солдатских матерей делалось… А молодежь – они же чувствительнее, чем мы обычно думаем, и у них, бедняг, даже способов реагирования на такое нет – так они даже аплодировать стеснялись, только все несли и несли Ольге и Каю цветы…

А потом Кай танцевал «Красный цветок», и они все вместе пели «Детдом», а в конце Ольга, которая никогда напрямую к залу не обращалась, вдруг сказала прямым текстом, что каждый может когда-нибудь «найтись», и повстречаться со своей мечтой или давней потерей, надо только верить, и ждать, и не опускать рук…

– Замечательно! – шумно выдохнула Светка. – И вполне понятно, что на девочку вся эта история повлияла инициирующим образом.

– А чем она закончилась-то? – спросила Лена. – Ты уразумела что-нибудь? Куда они все это дели и вообще…?

– Насколько я поняла, они долго совещались, рядили так и эдак, но со всех сторон получалось, что непонятно – кому и как все это теперь разом можно было бы отдать. Продать, получить деньги и купить остров в Тихом океане – не так воспитаны. Да тут еще и Анжелика (мистики на старости лет дуре захотелось!) подлила масла в огонь: как-то походя объяснила всем, что это дурацкое сокровище само выбирает своих людей, а все чужие от соприкосновения с ним просто гибнут. Все предложения были рассмотрены и, насколько я поняла, в конце концов победило Мишкино: они основали тайный орден, – деловито оглядываясь, сказала Света.

– Погоди, Светка! – Лена потрясла головой, словно отгоняя морок. – Какое тайное общество?! Там же ничего такого не было! Там был Могилевский обком партии, дедушка-чекист и обратившийся к Богу отец-вор. Все вполне понятное и без всякой мистики и тайных орденов! Ты ничего не перепутала?

– Да нет, Ленка! – досадливо поморщилась Света. – Ты ничего не поняла. Ты просто привыкла, как в книжках: герои узнают, что много веков существует какое-то тайное общество, которое что-то там такое хранит, чего-то скрывает и так далее. И тут-то все и начинает разворачиваться… Но здесь другая точка истории. Ты понимаешь, надеюсь, что всякое тайное общество когда-нибудь было основано? Ну, в какой-то вполне конкретной точке времени и пространства, вполне конкретными людьми и по совершенно конкретному поводу?

– Понимаю, – обалдело согласилась Лена.

– Ну вот, можно считать, что ты как бы поприсутствовала при закладке фундамента. Такая тайная секта хранителей священных российских реликвий. Все передается по наследству, в узком кругу, после соответствующих испытаний, изустным посвящением. Спустя пару-тройку веков, в годину трудную, все всплывет, священный крест Ефросинии воссияет над народом и Россия возродится в блеске своего подлинного величия… Потом кто-нибудь напишет об этом роман… Но если Анджа сейчас же не принесет мне мои пирожные или хотя бы бутерброд, я ее саму сожру с потрохами и Олегом в придачу!

* * *

– Ольга, я прошу тебя оказать мне честь и стать моей женой! – сказал Владимир, опустившись перед девушкой на одно колено.

– Да, – тут же сказала Ольга («А что бы она, интересно, сказала, если бы пришлось отказывать?» – подумал Кай). – А зачем ты притащил с собой Кая?

– Иннокентий – твой единственный живой родственник, – объяснил Владимир. – Согласно этикету, я могу просить у него твоей руки.

– Так ты у меня просишь руки или у него? – искренне заинтересовалась ситуацией Ольга.

Кай выругался по-испански себе под нос. Он чувствовал себя последним дураком, что поддался на уговоры Владимира и согласился присутствовать при их объяснении. Отчего бы Владимиру самому не поговорить с Ольгой?! Можно подумать, что он разговаривать не умеет, а она – не хочет за него замуж!

– Ну ладно, вы теперь сами, а я пойду, – сказал Кай и вышел из комнаты.

Дмитрий, Егор, Женя и все трое пожилых соседей стояли на кухне. Женя и рабочий-пенсионер нервно курили. Старушка-бухгалтерша сосала валидол. Все вместе выжидательно смотрели на хореографа. «Ну как?» – спросил, наконец, Дмитрий. Кай замысловато выругался еще раз и кивнул головой.

Ольга в комнате прикрыла глаза, ожидая поцелуя и всего дальнейшего. Не дождавшись, открыла их и с недоумением увидела, что Владимир собирает вещи в рюкзак.

– Я пока, до свадьбы поживу у Ларисы Тихоновны, – объяснил он. – Ей уход нужен, да и Анна Сергеевна сказала, что так, с раздельным проживанием жениха и невесты – правильно. Да… прости меня, пожалуйста, я так разволновался, что чуть не забыл… Вот! Кольцо в честь нашего с тобой обручения! Это аквамарин. Я выбирал его в цвет твоих глаз. Пожалуйста, прими…

Ольга тяжело вздохнула, приняла из рук жениха маленькую изящную коробочку и пошла на кухню к остальным, чтобы не мешать Владимиру собираться.

За время ее отсутствия Кай, который кое-что про Владимира понимал, успел вспомнить светины рассуждения о его сестре и сформулировать фразу, которой он собрался ее утешать.

Когда Ольга вошла в кухню, бухгалтерша сразу заинтересовалась кольцом, а Кай сказал:

– Возможно, инициация Владимира произойдет после рождения вашего совместного ребенка.

* * *

– Ты такой же, как и мой отец! – обвиняюще наставив палец, сказала Антонина. – Конфетка протухшая! Красивая обертка и совершенно негодная начинка внутри. Виталик, которого я из-за тебя бросила, в сто раз порядочнее, умнее и честнее тебя. А мама из-за отца бросила дядю Карасева, который ее любил и вообще замечательный человек.

– Виталик и Настя – хорошо вместе, – спокойно заметил Кай. – Настя приходила, говорила мне, я так понял.

– Конечно! – продолжала на повышенных тонах Антонина. – Ты понял так, как тебе удобнее понять. Лишь бы спихнуть на кого-нибудь, лишь бы ни за что не отвечать самому! Обрюхатил дуру Настьку и спихнул ее дураку Виталику! Едва не трахнул собственную сестру! И тут же, по случаю, ссылаясь на общее прошлое и старую память, принялся облизывать меня. Коз-зел! Узнаю папочкину школу!

– Антонина, ты говоришь много и в разные стороны. Но я понимаю. Если хочешь, можешь просто ударить меня. Это будет быстрее. Если тебе захочется…

– Вот еще! – фыркнула Антонина. – Стукнуть тебя так, чтобы ты как следует почувствовал, я все равно не сумею…

– Можешь взять табуретку или еще что-нибудь, – невозмутимо предложил Кай.

– Идиот! – рявкнула Антонина. – Бревно недоделанное! Не желаю с тобой больше разговаривать и иметь никакого дела!

– Да, – согласился Кай. – Только я хочу, чтобы ты могла всегда знать. Это немного слушать – одна минута. Помнишь, ты спрашивала меня: как я, когда мне было 14 лет, выжил в незнакомом городе? Хотя почти не умел говорить и почти ничего не понимал? Я тогда ответил тебе: не скажу. Теперь хочу сказать, перед тем, как ты уйдешь. Я выжил потому, что однажды ты позвала меня, жалкого, всеми брошенного ублюдка, в мир людей, дала свой адрес, и я каждый день, каждый час думал: ты меня ждешь. Я жил и выживал – тобой. Твоей улыбкой, твоим лицом, тенью от твоих волос на камнях, твоими словами ко мне, твоим запахом. И убеждал себя: я не иду к тебе не потому, что боюсь. Потому, что мне надо сначала стать человеком, а уже потом… Но уже тогда понимал, что это я вру сам себе…

Антонина долго молчала, отвернувшись к окну, и, когда ответила, в голосе ее уже не было злости, только усталость.

– Ты перестарался, Кай. Слишком много усилий. Ты не захотел ничего принять от меня и ни о чем меня не спросил. Тетя Ира, которая верит в православного бога, называет это грехом гордыни, и обвиняет в нем обоих моих родителей. Ты уже давно не дикий мальчик с берега моря, который забыл все, включая человеческий язык. Ты стал суперменом, танцовщиком, и еще черт знает кем. Ты выучил четыре языка. Ты тайный наследственный хранитель древних сокровищ. О тебе пишут в журналах, в Интернете, тебя показывают по телевизору. Я – слишком обыкновенная, слишком простая для такого набора, Кай. Ты не смог вовремя остановиться и льдинки твоего любимого моря все-таки сложились от твоих стараний. Получилось – «вечность». Заклятие Снежной Королевы сработало. А Герда не пришла. Она попросту испугалась величественно сверкающих ледяных чертогов и повернула назад. Мне жаль, Кай.

– Мне тоже жаль, Антонина, – согласился Кай. – Но все-таки ты помни…

– Хорошо, я буду помнить, – кивнула девушка.

* * *

Анжелика подняла трубку радиотелефона за бока, двумя пальцами, как дети берут с камней крупных ящериц. Трубка вела себя достаточно прилично, не вырывалась и не пыталась укусить или отбросить хвост-антенну.

– Можно, я приеду к тебе?

– Сейчас? – удивилась Анжелика. – Но ведь сейчас уже десять часов вечера, а у тебя завтра самолет в семь тридцать утра и наверняка заказано такси к отелю. Это глупо, Олег!

– Я хочу тебя увидеть, поговорить и попрощаться.

– Мы уже виделись, и прощались, и пили водку, и ели Иркины соленые огурцы, которых нет в Мексике, и в конце, кажется, даже пели песни, а Кай танцевал на столе что-то латиноамериканское и разбил всего одну тарелку. Ты что, позабыл об этом?

– Мы прощались и говорили все вместе, а я хочу – только с тобой.

– Олежка! – вздохнула Анжелика. – Ну зачем тебе это нужно? Ты приедешь, мы будем несколько часов мотать друг другу нервы, пытаясь выяснить или понять то, что в принципе не может быть выяснено или понято между людьми, а с утра – совершенно и окончательно измотанные – поедем: ты в Мексику, а я на работу в консультацию. И главное – это ничего, абсолютно ничего не изменит.

– Я хочу говорить не о нас с тобой, а о наших детях – Антонине и Кае, – сказал Олег.

– Хорошо, приезжай, – помолчав, сказала Анжелика.

* * *

К приезду Олега Анжелика постелила чистую скатерть, выставила на стол начатую бутылку коньяка и бутылку вина, расставила простые закуски – принимать гостей она не собиралась, и поэтому в холодильнике практически ничего не было. Олег привез большой горшок с нелепо огромным кустом лилово-желтых осенних хризантем – он помнил, что Анжелика не любила срезанные цветы. С трудом переволок его через порог и, втащив в комнату, поставил в угол, как напольную вазу. Больше его девать было некуда, так как по объему куст вполне органично смотрелся бы в средних размеров палисаднике. Мокрые хризантемы разом изменили всю стереометрию комнаты. Они пахли холодной водой питерских каналов, и в воздухе невидимой, но ощутимой дымкой сразу повисло что-то булгаковское. Анжелика украдкой даже бросила взгляд в окно, чтобы убедиться, что она по-прежнему живет на третьем этаже, а вовсе не в подвале.

– Белка, твой стол похож на крепость, подготовившуюся к осаде, – с усмешкой сказал Олег. – Бутылки – это башни. Бутерброды – бастионы. Кукуруза – ядра для пушек. А кофе – это горячая смола, которую надо лить на головы осаждающим. Ты надеешься защититься от меня всем этим?

– А ты собираешься напасть?

– Не знаю, Белка, с тобой я никогда ничего не знаю…

– Да, я помню, ты говорил, что ты спокойно чувствуешь себя только с археологическими древностями, которые лежат себе спокойно на одном месте тысячу лет, и на ближайший век-другой никуда убегать или как-то меняться не собираются…

– Милая Белка, только не обижайся, но в чем-то главном ты так похожа на объекты моей работы… Это комплимент…

– Так ты будешь есть или нет?

– Нет, не буду. У меня рука не поднимается пожирать бастионы твоей добродетели.

– Тогда говори.

– Мне жаль Кая. Наша с тобой дочь его отвергла. Она сказала, что он похож на испорченную конфету, и он пришел и действительно был похож на фантик от барбариски. Как будто бы она его съела…

– Что же мы с тобой можем с этим поделать?

– Я чувствую свою вину.

– И правильно делаешь.

– Она сказала: ты слишком заметный, чтобы я могла верить тебе и твоим чувствам. А он всю жизнь старался, имея в виду ее светлый образ…

– Жаль только, не счел нужным сообщить ей об этом. Как это знакомо…

– Вот именно, Белка, вот именно! – с мучительной гримасой на лице воскликнул Олег. – Мне страшно, и больно, и обидно думать, что Кай и Антонина, любя друг друга также как и мы с тобой, также проведут жизнь на разных планетах!

– Мы их вырастили и они похожи на нас – что ж тут удивительного? Много лет назад мне тоже казалось, что ты – слишком яркий, слишком красивый, слишком талантливый, чтобы всерьез интересоваться мною… – задумчиво сказала Анжелика. – Да и ты едва ли не каждый день подтверждал это…

– Я боялся того, что испытывал к тебе, и от страха вел себя, как последний дурак. Оно было жутковатым и, пожалуй, непосильным для моей тогдашней двадцатилетней души. Ты была в чем-то намного старше меня… А потом еще много лет подряд мне казалось, что меня просто выбросили, как половую тряпку, у которой вышел срок годности…

– Олежка, я все понимаю, но не нужно… бессмысленно говорить об этом теперь… Я предупреждала тебя. Мы просто сотрясаем воздух. Еще немного и нам обоим станет попросту скучно. Со времен вышеописанных событий прошло четверть века. Через несколько часов ты улетаешь в Мексику…

– Я куплю тебе билеты и ты приедешь ко мне в гости.

– Не приеду. Ты только напрасно потратишь деньги.

Олег молча подошел к Анжелике, обнял ее и поцеловал ее волосы. Она, не сопротивляясь, подняла к нему лицо:

– Олежка, это ничего не изменит… Только причинит потом лишнюю боль…

– Ну и пускай причинит, ну и пускай не изменит, – с детским упрямством, ласкаясь, пробормотал Олег. – Я так соскучился по тебе, мне все равно…

Анжелика легко вздохнула и спрятала лицо на груди мужчины.

Потом Анжелика, приподнявшись на локте, разглядывала Олега, который лежал на спине с закрытыми глазами, как будто зверь, притворившийся мертвым. Ей было нешуточно интересно, что он скажет.

Олег почувствовал ее ожидание, и его губы беззвучно зашевелились. Ей показалось, что он переводит в уме с испанского.

– Скажи, Белка, я тебя хоть немножечко возбуждаю? – не открывая глаз, жалобно пробормотал он.

Анжелика расхохоталась и упала обратно в постель, уткнувшись носом куда-то в руку Олега.

– Чего ты смеешься? – опасливо спросил Олег.

– Ничего… Олежка, глупый! – Анжелика не глядя провела пальцами по лицу мужчины, словно на ощупь запоминая его черты. – Я никогда не могла забыть, что ты – самый красивый на свете. После тебя мне ни с кем…

– И я! И я тоже никогда не мог забыть тебя! – темпераментно, с резко усилившимся латиноамериканским акцентом воскликнул Олег, целуя женщину. – Ты – самая лучшая! Ты – благоуханный цветок!

– О господи! – вздохнула Анжелика и покосилась в угол, где поставленным на попа веником отдыхали хризантемы. – Хватит, Олежка, я все поняла, можешь заткнуть фонтан своего красноречия. Уже почти утро. Тебе пора вставать, ехать за вещами в отель, а потом – в аэропорт. Прости, но провожать тебя я не поеду. Ты сможешь выспаться в самолете, а мне надо хоть час поспать. Иначе я не смогу работать, а отменить прием тоже нельзя – люди записаны.

Перед окончательным расставанием оба, снова одевшись, подошли к окну. Утро уже действительно почти наступило. Темнота посерела. Где-то шаркал метлой невидимый дворник. Внизу, прямо под окном стояла машина-такси с освещенным лампочкой салоном.

– Смотри! – удивленно сказала Анжелика. – Такси! Ждет кого-то. Может быть, тебе…

– Это Кай, – пояснил Олег. – Он привез вещи и караулит меня, чтобы я не увлекся и не опоздал на самолет…

– Он что, просидел здесь всю ночь?!

Олег не ответил и пожал плечами. На дереве за окном с недовольным карканьем просыпались вороны. Одна из них – черная и растрепанная, деловито крутилась вокруг такого же черного и растрепанного гнезда.

– Что они тут делают? – спросил Олег. – Ведь осенью и зимой воронам не нужны гнезда.

– Они его караулят, чтобы не заняли, – объяснила Анжелика. – Это очень хорошее гнездо – старое, большое и надежное, близко от кормовой помойки и достаточно высоко от земли. Заодно ремонтируют помаленьку. Гляди – он здесь веточку поправит, там подсунет что-то. Ведь рано или поздно всегда приходит весна. И тогда гнездо обязательно понадобится…

* * *

– Ну что? – не оборачиваясь, спросил Кай, когда Олег влез на заднее сиденье такси и уместил там свои длинные ноги.

– М-м-м, – нечленораздельно промычал Олег.

– Да, – в голосе Кая отчетливо прозвучала зависть. – Ты обаятельный и говорить умеешь. Ты кого угодно уговоришь. Даже если тот и не хочет.

– Нет! – торжествующе возразил Олег. – Ты ничего не понимаешь, Кай. Она белье в постели поменяла еще до моего прихода.

– Что ж… Рано или поздно всегда наступает весна, – заметил Кай.

Олег вздрогнул от неожиданности, но больше ничего не сказал. Откуда нам знать?

Конец