Настя Зоннершайн опиралась локтем на подголовник дивана и длинными пальцами держала собственный слабый подбородок, как купчихи с картин Кустодиева – чашку с горячим чаем.

– Если бы я стала венчаться, никогда – в белом, – сказала она.

– Отчего же, Настя? – заинтересованно спросил Олег. – В белом, это – традиционно.

– Не хочу, – флегматично ответила девушка. – Цвет операционных комнат, скользкий цвет. Ничего нет или ничего не стало.

– Вы имеете в виду: в белом – непроявленность или развоплощенность? А как же, белый – символ чистоты? Цвет снега?

– Да плевала я на такую чистоту… Ой… Я хотела сказать, что где-то слышала: чукчи или кто там на севере живет, никогда не скажет – снег белый, у них там слов двадцать обозначают оттенки. Вы, Олег, разве видели когда белый снег?

– Пожалуй, нет. Но – что же вы, Настя, предпочитаете?

– Я бы выходила замуж в розовом. Такой, знаете, хороший, насыщенный цвет, когда у маленьких лопоухих мальчишек солнце сквозь уши просвечивает…

– Чудесно! Чудесно, Настя! – ласково засмеялся Олег. – Я сам в детстве был ужасно лопоухим. В младшей школе меня даже дразнили. Потом это как-то куда-то делось…

– Значит, у вашего сына будут такие же уши, – сказала Настя. – Он пойдет весной в школу по лужам. Коричневый ранец, желтое солнце в колючих слепящих иглах, и розовые уши.

Олег несколько раз сжал и снова разжал кулаки.

– Увы, Настя! У меня есть дочь Антонина, а Кай достался мне подростком, и сейчас он уже совсем взрослый… У меня не будет…

– Отчего же нет? Да, если вы теперь захотите. Можно без розового платья, – спокойно сказала Настя, встала, выпрямившись во весь рост, и несколько даже повернулась из стороны в сторону, как будто бы демонстрируя товар с разных сторон. Олегу показалось, что сейчас она улыбнется, чтобы показать зубы и, защепив пальцами, приподнимет подол длинной цветастой юбки, обнажая икры и лодыжки.

– Вы, Настя, всегда так живете, минуя всяческие препятствия, и сразу же переходя к сути? – спросил Олег, помолчав время, достаточное, по его мнению, для того, чтобы вызвать смущение девушки. Настя осталась спокойной и сосредоточенной.

– Конечно, я давно поняла, что иначе мне никак, – кивнула она. – Я же глупа, вы разве не заметили?

– Вы изумительно талантливы, – Олег кинул взгляд на разбросанные повсюду рисунки. Трудно было принять слова девушки за что-нибудь, кроме кокетства. Но Настя не кокетничала, и от четкого осознания этого факта у Олега возникло странное ознобное чувство, шнуром протянувшееся от макушки вниз, вдоль позвоночника. Поклонники восточных идей, несомненно, связали бы это ощущение с системой чакр.

– Да, и это тоже, – легко согласилась женщина. – Вам, Олег, мешает что-нибудь из двух? Что больше? Я могла бы постараться, если надо… Другие же притворяются как-то!

– Ради бога, Настя, только не надо притворяться!

– Отлично! Я так и думала, что вы скажете. Это всегда только еще больше запутывает. Как люди умудряются тогда договориться, я вообще не понимаю…

– По большей части, так и не могут, – вздохнул Олег. – Живут, не договорившись, или, наоборот, расстаются. Настя, Настя… Вы изумительны и увесисты, как большой изумруд…

– Ага, – улыбнулась наконец Настя. – Я такая. Круглая, зеленая и холодная… Но раньше я была и другой. Поэтому для вас, Олег, я смогу быть разной. Недолго, наверное, но зато совсем такой, какой вы захотите. Такая игра…

– Настя, милая, я слишком стар для подобных игр…

– А вот чепухи-то не надо говорить! – рассердилась женщина. – В зеркало бы поглядел, что ли. Вон оно, на стенке висит. Если боитесь, так так и скажите. Я – чего же тут не понять – сама боюсь.

– Настя, Настя, – пробормотал Олег. – Ну как же тебе, девочка, объяснить то, чего я и сам-то себе объяснить не могу…

* * *

Четыре подруги свободно расположились в низких креслах в гостиной просторной Светиной квартиры. Пятая – Любаша сидела на краешке, выпрямив спину. В юности она серьезно занималась бальными танцами и с тех пор сохранила вполне балетную осанку. Впрочем, одновременно прямая спина отвечала и какой-то детали ее внутреннего устройства.

– Я пока не знаю, что именно, но что-то делать все равно надо! – решительно заявила Ирка, качая ногой в пушистой тапке. – Сколько уже времени, как она пропала?

– Десять дней, – ответила Анжелика.

– Ей есть, куда пойти? – спросила Света. – Какие-то подруги по интернату, родственники?

– Родственников у нее нет, близких подруг вроде бы тоже. Последние годы она общалась только с Владимиром и другими ребятами из ансамбля. Еще с Аркадием, их первым руководителем, но он сейчас в психиатрической больнице. В эти дни она к нему не приходила, это ребята проверили. Клавдия Петровна и Анна Сергеевна тоже никакой информации о ней не имеют…

– Не хочется вас расстраивать, – сказала Света. – Но мне кажется, что с девушкой случилось что-то… самое нехорошее. Она ведь и была-то, как я понимаю, не слишком психически здорова, а тут… такая сцена кого хочешь из седла выбьет.

– То есть ты думаешь, что она теперь в каком-нибудь сумасшедшем доме, что ли? – уточнила Ирка. – Но это же можно, наверное, узнать…

– Это еще был бы благополучный вариант, – вздохнула Света.

– Но если бы… если бы она наложила на себя руки, – осторожно сказала Любаша. – Тогда ее… то есть ее тело где-нибудь бы нашли. Вряд ли она стала бы как-то специально прятаться.

– Утопленников, бывает, не скоро находят, – деловито заметила Лена. – У нас в ментовке, бывало…

– Типун тебе на язык! – выругалась Ира.

– А что говорит Кай? – спросила Света у Анжелики.

– Кай, как ты знаешь, вообще редко что-нибудь говорит. А уж здесь-то…

– Правильно! – одобрила Света. – Настоящий мужик не должен обсуждать свои отношения с женщиной…

– Но тогда надо и устраивать их так, чтобы они не делались публичным достоянием, – резонно заметила Лена, закуривая и подтягивая к себе металлическую пепельницу, стоящую на низкой стеклянной столешнице. – А в данном случае очень неплохо было бы все-таки выяснить, что там между ними действительно произошло… Как ты думаешь, Анджа, Кешка мог попытаться ее снасильничать?

– Я не знаю, но Олег говорит – вряд ли. Никакой гиперсексуальностью Кай не отмечен, особой страстностью в проявлении любых чувств – тоже. Наверное, следует считать, что Олегу виднее. Но мы не можем знать…

– Можем, – неожиданно заметила Ира. – Если узнаем, кто запер дверь. Ведь Владимир, когда услышал крик Оли, вышиб задвижку…

– Дверь заперла сама Ольга, – сказала Анжелика. – Это и она говорила, и Кай подтвердил.

– Тогда, значит, никто никого не принуждал, – с явным удовлетворением сказала Ира.

– Но что же ее так напугало? – спросила Любаша. – Она ведь раньше жила с этим… Владимиром, да? Руководителем их ансамбля?

– Если верить словам Клавдии Петровны, – вздохнула Анжелика. – Между Владимиром и Ольгой никогда не было физической близости.

– Господи, твоя воля! – вздохнула Света. – Час от часу не легче. Сколько ей лет-то? Девятнадцать? И, значит, вся эта шобла ворвалась к ним в комнату как раз в самый момент Ольгиного прощания с девством? Так от этого у кого хочешь крыша съедет!

– В милицию-то ходили? – деловито спросила Любаша.

– Ходили, – вздохнула Анжелика.

– Можно себе представить, – уточнила Лена.

– Разумеется. Девушка совершеннолетняя, убежала из дома после ссоры. К тому же всегда была психически неуравновешенной. Заявляют об исчезновении не родственники, а не поймешь кто… Фанаты ее ищут! – неожиданно закончила Анжелика.

– Кто?! – удивилась Любаша.

– Поклонники творчества ансамбля «Детдом», – объяснила Лена.

– Угу. В Интернете полно всяких воплей, типа: «Ольга, вернись, мы тебя любим!» А в какой-то умеренно желтенькой газетке тиснули статью, в которой во всем обвиняют бедного Владимира. Дескать, это он ее терроризировал и подавлял (в том числе и в сексуальном плане), и не давал проявиться ее творческой индивидуальности.

– Бедный мальчик! – вздохнула Ирка. – Вот уж кому досталось…

– Владимир между тем говорит странные вещи, – заметила Анжелика.

– Он еще что-то говорит? – нешуточно удивилась Света.

– Вполне. И, между прочим, то же самое, что твоя Настена…

– Как это? Причем тут Настя? Объясни, Анджа! – потребовала Любаша.

– Ольга, если кто не знает, исчезла вовсе не сразу после известного инцидента с Каем, а через два дня на третий. При этом она вовсе не убежала из дома в аффекте, а ушла совершенно спокойно, сообщив Егору, который видел ее последним, что идет в магазин и еще по каким-то своим делам и вернется к вечеру, когда у них должен был состояться концерт. При этом она не взяла с собой абсолютно никаких вещей, но, по-видимому, взяла паспорт (по крайней мере, дома его не нашли). В течении этих двух дней Ольга совершенно нормально общалась со своими друзьями, в том числе и с Владимиром, и даже встречалась с Настей по поводу каких-то интерьерных проектов. И Настя, и Владимир в один голос утверждают нечто для нас с вами странное…

– Что же? – не удержалась Любаша.

– Они говорят, что все нами сейчас обсуждаемое Ольгу как будто бы вообще не задело. То есть она была совершенно спокойна по поводу эпизода с едва не потерянным на глазах у изумленных зрителей девством. Хотя что-то ее, безусловно, беспокоило, и о чем-то она напряженно размышляла. Когда Владимир напрямую спросил ее, не следует ли ему пойти и хотя бы попытаться набить Каю морду, она от него попросту отмахнулась, как от человека, который городит чепуху. Когда Настя, в свою очередь, предложила ее, наоборот, с Каем помирить, она удивленно подняла брови и сказала, что никогда с ним не ссорилась, а все произошедшее – это дурацкое стечение обстоятельств и ее собственные проблемы, в которых никто посторонний не виноват и вообще не замешан. Кроме всего прочего, в эти два дня они продолжали все вместе спокойно репетировать…

– Ну хорошо, пусть так, – согласилась Любаша. – Это странно, конечно, но они все не слишком здоровые психически люди, и нам, быть может, не понять, как они воспринимают то или другое. Но куда же она, Ольга, в таком случае подевалась? Если отправилась спокойно решать свои проблемы, то почему никому об этом не сообщила?

– Видишь ли, Владимир утверждает, что никуда Ольга не сбегала. Он думает, что ее – украли.

– У Владимира основной диагноз – паранойя? – живо откликнулась Светка.

– Не знаю… – Анжелика покачала головой. – Не думаю. Но мне кажется, что во всем этом надо как следует разбираться…

* * *

На ветвях заоконного тополя сидела в гнезде большая серая ворона. Из окна Андже были видны только ее хвост и голова. Ворона крутила шеей, и время от времени негромко каркала, словно, поразмыслив, высказывалась по какому-то вполне конкретному поводу.

– Ты понимаешь, зачем твой Кай вообще полез в это дело? – раздраженно спросила Анджа. – Ольга и Владимир – чудесная, чистая пара. «Она мерцала возле него, как лампадка возле иконы»…

Олег долго молчал, сплетая и расплетая длинные, сильные пальцы.

– Может быть, ей просто надоело мерцать? И захотелось – гореть? – наконец сказал он.

– И где же она теперь, с твоего позволения, горит? – осведомилась Анжелика.

– За что ты злишься на меня, Анджа? Что я сделал не так?

– Если не считать того, что у нас с тобой вообще все вышло не так, то ничего особенного, – примирительно улыбнулась Анжелика. – И я, разумеется, не об этом. Просто я волнуюсь за девочку и, естественно, с каждым прошедшим днем все больше подозреваю, что ее уже нет в живых… Теперь мне даже хочется, чтобы Владимир оказался прав, и ее кто-нибудь украл…

– Кому и зачем это могло бы понадобиться?

– Да не знаю я! Но кажется, придумала, как это можно было бы хотя бы попытаться узнать…

– Как же? – живо заинтересовался Олег.

– Если милиция искать Ольгу не хочет или не может, значит, надо найти других. Профессионалов, которые захотят и смогут. За деньги, конечно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, если ты еще не понял, частный сыск.

– Анджа! А ты не… – Олег взглянул на женщину с явным подозрением. – До сего момента я полагал, что все эти частные сыщики существуют только на страницах книжек в мягких обложках. Во всяком случае, в России. Светка рассказывала мне, что ты одно время читала много детективов и вроде бы даже как-то статистически их изучала. Может быть, это на тебя… ну, в каком-то смысле оказало влияние?

Анжелика улыбнулась, явно не обидевшись на предположение Олега.

– Единственное, чему меня научил этот опыт, так это тому, что дилетант не должен разыгрывать из себя детектива иначе, чем на страницах дешевых масскультурных романов и таких же сериалов… Кстати, Олежка, ты знаешь, что очень забавно говоришь по-русски? – спросила она.

– О чем ты? О моем акценте? Я сам его не слышу, но мне о нем уже сто человек сказали.

– Нет, я-то имею в виду вовсе не акцент. Ты забыл живой язык и поэтому проговариваешь то, что обычно не проговаривают, и останавливаешься там, где обычно не прерываются в живой речи, но зато часто останавливаются по законам классической русской литературы 19 века. К тому же ты пропустил целую эпоху в нашей истории, не знаешь ее жаргона, и потому не можешь говорить «языком улицы». Ты употребляешь слова и конструкции, которые сейчас встречаются в основном в учебниках и в письменной речи: «до сего момента» «оказало влияние» и все такое…

– «Горби», «перестройка» – сказал Олег. – Зашибись, какой отпад!

– Вот именно это! – Анжелика ткнула в Олега пальцем и рассмеялась. – У нас уже лет двадцать никто не говорит: «зашибись» и «отпад».

– Я понял, – сказал Олег. – Так же как во времена нашей юности школьники уже не носили фуражек, а молодежь уже не говорила: «Старик, ты гениален!» – а художники все продолжали иллюстрировать книжки детьми в фуражках (потому что во времена их детства фуражки еще носили), а литературные герои восьмидесятых (в том числе и те, которые, по замыслу авторов, жили в далеком будущем) говорили языком инженеров и физиков конца шестидесятых. Но ведь они-то не покидали родную страну!

– Ага – «по замыслу авторов» «не покидали родную страну»! – все еще смеющаяся Анжелика протянула руку, как будто бы хотела шутливо потрепать седую шевелюру Олега. Во всяком случае, он именно так истолковал ее жест и поспешно нагнулся, чтобы ей было удобнее это сделать. Но она уже убрала руку и снова стала серьезной.

– Обстоятельства сложились так, что я просто знаю одно, вполне конкретное детективное агентство, – сказала Анжелика. – И именно к его руководителю я и собираюсь обратиться.

Олег засунул в волосы свою пятерню и некоторое время задумчиво почесывал там, как будто бы завершая какое-то дело. Потом сказал:

– Ну что ж, наверное, в данном случае действительно лучше что-то делать, чем не делать ничего. Тебе понадобятся деньги…

– Частный сыск действительно удовольствие не из дешевых, но у ребят из «Детдома», как ни странно тебе это покажется, есть какие-то деньги. К тому же Настя Зоннершайн, которая теперь считает себя частью их коллектива, уже сказала, что доплатит недостающее.

– Между прочим, я, через Кая, тоже в некотором роде член их коллектива, – с обидой сказал Олег. – И через него же, возможно, виноват в самом исчезновении девушки.

– Ну знаешь! – усмехнулась Анжелика. – Это что-то для меня слишком тонкое. Не ты же ее в конце концов соблазнял!… Но, впрочем, если желаешь, можешь разделить расходы с Настеной. Мне это, как ты понимаешь, совершенно все равно.

– А откуда в числе твоих знакомых появились частные детективы?

– Это Вадим. Ты, разумеется, его не помнишь, хотя вы, кажется, даже пару раз виделись, когда ты в прошлый раз приезжал в Россию. Он когда-то работал в органах, потом у него было охранное агентство, потом он расширился и сделал свою деятельность более многообразной. Использует, как я понимаю, сохранившиеся старые связи…

– Отчего же не помню? – скрипучим попугайским голосом спросил Олег и отвернулся. – Он искал Кешку и могилевский клад по согласованию с белорусскими чекистами, и ухаживал за тобой. Возможно, даже был в тебя влюблен. Последнее, кажется, без всяких согласований…

– Олег, ну, ей-богу, это даже не смешно! – дрогнувшим голосом сказала Анжелика. – Мало ли за кем ты ухаживал и в кого был влюблен за последние двадцать лет! Понятно же, что я не имею к этому никакого отношения и не могу это обсуждать…

– Имеешь и можешь, – упрямо, по-подростковому выпятив губу, заявил Олег.

– Олег, давай оставим этот разговор, – ровно сказала Анжелика. – И обсудим более насущные вопросы.

– Давай, – так же ровно согласился Олег и почти равнодушно добавил. – Просто я хотел, чтобы ты знала, что за всю свою жизнь я был по-настоящему влюблен только в одну женщину. Зачем-то мне нужно, чтобы ты знала…

Теперь они стояли у окна вдвоем, Олег за спиной Анжелики, но не касались и даже не глядели друг на друга. Оба выжидающе и напряженно смотрели на ворону, словно она одна могла дать им какой-то ответ. Ворона как будто чувствовала этот двойной взгляд, беспокоилась, и приподнималась, и ворочалась в гнезде, поудобнее передвигая морщинистыми узловатыми лапками три голубовато-серых яйца, из которых через пару недель должны были вылупиться горластые уродливые воронята.

* * *

Владимир лежал на тахте, подложив подушку, и делал вид, что читает книгу. Дмитрий аналогичным образом делал вид, что смотрит телевизор – какую-то музыкальную программу. На экране, на фоне абстрактно оформленного задника быстро мелькали какие-то пестро одетые люди и что-то кричали в большие, хищные микрофоны.

Потом Дмитрий встал, подошел к лежанке Владимира и остановился, глядя на друга сверху вниз. Владимир отвел глаза от книги и ожидал, ничего не спрашивая. Дмитрий спросил сам:

– Владимир, мы будем что-то делать или будем ждать, пока Ольга вернется?

– Или не вернется? – спросил в ответ Владимир.

– Или не вернется, – подтвердил Дмитрий. – Надо знать. Нет возможности иначе. Егор уже пятый день лежит, не встает. Женя его кормит насильно. Но сам Женя вот-вот сорвется. Я просил соседей никак не обращаться к нему. Но они не поняли – волнуются за Егора. Нельзя понять, потому что они Женю еще не видели, когда он…

– Что ты сам? – спросил Владимир. – Что ты сам думаешь, Дмитрий?

– Я начал опять пить таблетки, чтобы не заболеть, – сказал Дмитрий. – Теперь у меня в голове вата, но я еще могу ждать.

– Я не знаю, могу ли я, – признался Владимир. – В этом все дело.

Дмитрий некоторое время поколебался, потом ухватился кистью одной руки за запястье другой, как бы подбадривая сам себя, и сказал:

– Я не понимаю, что это значит, но я думаю, ты должен об этом знать. У Ольги и у Кая – одинаковые татуировки. Только у хореографа здесь, – Дмитрий указал на левую сторону своей груди. – а у Ольги – вот здесь, на внутренней стороне руки, ближе к плечу.

– Что за татуировки? – спросил Владимир, отложив книгу и садясь на тахте.

– Крест. И у того, и у другой. Наверное, это что-то христианское.

– Я никогда не слышал и не читал, чтобы христиане делали какие-нибудь татуировки. Но я мало знаю.

– Разве ты не видел у Ольги эту татуировку? – поинтересовался Дмитрий, как будто бы слегка удивившись.

– Нет, – промолвил Владимир и, помолчав, спросил, едва разжимая губы. – А ты откуда…

– У Кая, когда мы вошли, была разорвана рубашка, – объяснил Дмитрий. – Я обратил внимание, потому что уже видел такое раньше – у Ольги. Я думал, она рассказывала тебе…

– Нет, – сказал Владимир.

– Можно спросить у Кая, – предложил Дмитрий.

– Я не смогу.

– Если получится, я сам спрошу, – пообещал Дмитрий, сделал еще шаг и присел на самый краешек тахты.

Владимир подвинулся и согнул ноги, обхватив руками колени. С минуту оба юноши молчали, потом Дмитрий сказал:

– Ты держись, если можешь. Теперь все от тебя зависит, Владимир, ты же понимаешь.

– Я постараюсь, – сказал Владимир. – Но я не могу обещать…

* * *

– То-ося, я все хотела тебя спросить: а что ты скажешь, если я рожу тебе братика? Или ты больше сестричку хо-очешь?

Настя Зоннершайн лежала на животе поперек широкой кровати в своей квартире, и что-то по привычке рисовала. Под листок на кровати для твердости был подложен какой-то глянцевый журнал, и из-под краешка рисунка выглядывал каблук и пятка модели с обложки. Сама квартира напоминала сшитую из открыток коробочку, которые прилежные советские девочки изготавливали в кружках «Умелые руки» в конце семидесятых годов. Внутри коробочки было светло, тепло и уютно. Пахло чем-то праздничным – не то свежим кексом, не то оранжерейными цветами.

– Что-о-о? – подпрыгнула Антонина и уронила другой глянцевый журнал, который до этого медленно листала, разглядывая представленные в нем интерьеры. – Настька! Что ты городишь?!

– Ну почему же сразу – «горо-одишь»? – лениво удивилась Настя. – Как будто бы я уже и не могу-у…

– Чего ты не можешь? – Антонина поднялась со стула и, шагнув, грозно нависла над Настей всеми своими ста восьмьюдесятью пятью сантиметрами.

Настя витальную угрозу проигнорировала, и даже не повернула головы в сторону приятельницы. Вместо этого она облокотилась об тахту, подперев обеими ладонями смешно сплющившееся при этом лицо, и попыталась объяснить:

– Мне двадцать семь лет. Я хочу ребенка родить. Это плохо, что ли?

– Ребенок – это нормально, – признала Антонина. – Но почему это твой ребенок будет моим братом?

– Ну потому-у… – протяжно промычала Настя, по-видимому утратившая дар членораздельной речи от сложности темы.

– Так. Давай конкретно, – предложила Антонина и снова присела на стул, на этот раз повернув его спинкой вперед и оседлав. Сейчас ей хотелось создать между собой и малохольным дизайнером хотя бы такую преграду. Бессильно распластавшееся на тахте Настино тело вызывало в душе Антонины какие-то странные, мало управляемые эмоции и желания. И эти эмоции Антонине категорически не нравились. – Что происходит? У тебя что, роман с моим отцом?

– Обязательно тебе надо все назва-ать, – откликнулась Настя. – Заче-ем? Что вам всем в словах, я не понимаю. Вот дядя Израэ-эль говорит, что в каждом камне спрятана целая поэма природы, и ювелир ее оттуда достает своими руками, чтобы другие тоже могли ее увидеть и прочесть. Руками. Это я понима-аю… Хочешь, я тебе покажу?

Настя перекатилась по кровати и вытащила откуда-то (Антонине показалось, что из-под подушки) целую пачку листов. Среди них были белые, голубые, розовые и даже зеленые. На всех рисунках без исключения был изображен Олег. Часто, составляя ему компанию, откуда-то из переплетения плюща выглядывал пухлый младенец. На некоторых листах можно было видеть и девушку, отдаленно похожую на саму Настю. Несходство заключалось в том, что нарисованная, вся обвитая какими-то листьями и ветвями Настя излучала первобытную вакхическую радость, почти полностью преображающую ее незначительные изначально и еще смазанные нетренированностью интеллекта черты. При взгляде на некоторые листы вполне взрослая Антонина мучительно краснела.

– У? – спросила Настя, поднимая на Антонину взгляд и тяжелые веки, как поднимают с пола упавшую книгу.

– Что все это значит? – обвинительным, визгливым тоном начала Антонина. – Ты что же себе думаешь?! Ты думаешь, что вот так вот можешь…

– У-у, – сказала Настя. – А почему нет?

– Настька! Ты когда-нибудь о ком-нибудь кроме себя думаешь?!

– Да. Вот о тебе думаю. Я потому и спросила: ты кого хочешь, братика или сестричку? Мне-то самой все равно.

– Настя, послушай меня, – Антонина отчетливо и безнадежно пыталась взять себя в руки. – Я не спорю: ты молодая, талантливая и вообще все при тебе. Тебе может хотеться замуж, и родить ребенка, и все такое. Я вполне готова допустить, что мой так называемый папаша на тебя может запасть и даже уже запал, особенно, если ты уже показала ему эти рисунки… Он всегда был слаб по этой части…

– А! – догадалась Настя. – Ты о нем беспокоишься? Так я же ничего плохого… Ты же понимаешь, мне ни от кого ничего не нужно, и денег я могу заработать и вообще… Мне надо, чтобы просто все случилось… Ну не знаю я, как словами сказать… То-ося…

– Мне совершенно наплевать на этого гребаного супермена, моего так называемого папашу! – отчеканила Антонина. – Так же как и ему с самого начала было наплевать на мое существование. Хоть с кашей его ешь! Но есть еще и моя мать!

– Тетя Анджа? – нешуточно удивилась Настя. – А что-о-о…

– А то! – отрезала Антонина. – Как сказал бы дядя Израэль: найди-ка ты себе другой камень для проявления из него великой поэмы, а? Добром тебя прошу…

– Тося! Подожди! Я не понимаю! – Настя встревожено заелозила по кровати и от волнения даже перестала растягивать слова. – Почему? Тетя Анджа и Олег когда-то… да! Но они же уже тогда разошлись, и ты родилась, а он уехал… И что же? Ничего же у них нет и быть не может. Ты выросла, она состарилась, и его давно забыла, да и с самого начала… Я не понимаю, как она могла его отпустить. Значит, не нужен… А он… он просто невозможный какой-то, я раньше думала: таких не бывает, и я…

– Да знаю я! – с досадой перебила Антонина. – Видела сто раз! У него это, наверное, в крови, жалко мне не передалось. Называется – артистизм. Даже когда он от усталости падает на колени, и бессильно опускает руки, все равно такое впечатление, что он проделывает это на сцене и весь в белом, как артист Караченцев из рок-оперы «Юнона и Авось»…

– Мы уже все решили: он поедет на конференцию в Москву, и я тоже поеду, у меня там один заказ давно висит, я им вроде бы пообещала, но все лень было ехать помещение смотреть, а вот теперь…

– Нет! – сказала Антонина. – Или я не я, или – нет!

Настя, не понимая, с обиженным рыбным выражением лица смотрела на давнюю приятельницу. Вакхического восторга в ее облике не было и в помине.

* * *

Спустя еще несколько дней Олег отбыл на конференцию в Москву. Настя осталась в Петербурге и продолжала как ни в чем не бывало рисовать свои орнаменты и проектировать интерьеры. Никто из осведомленных о текущих событиях лиц так и не понял, что произошло. Анжелика и Антонина хранили молчание.

* * *

Раздевшись в коридоре, Вадим достал из кармана маленькую пластмассовую расчесочку и, найдя глазами зеркало, быстро причесался. Волосы у него, как и у всех мужчин, поредели с возрастом, но лысины не было и в помине. Анжелика рассмеялась.

– Что вас так насмешило, Анджа? – спросил Вадим. – То, что я все еще пытаюсь выглядеть получше?

– Нет, – ответила женщина. – Просто, когда я в первый раз увидела вас в своей прихожей много лет назад, вы тоже доставали из кармана точно такую же расчесочку. Я подумала: интересно, это та же самая?

– Полагаю, что нет. Я аккуратен и вещи живут у меня достаточно долго, но все же не настолько…

– Отлично, Вадим, – Анжелика два раза хлопнула в ладоши, изображая аплодисменты. – Я помню, сколько минуло лет. И знаю, что они не прошли мимо меня. Обмен любезностями можно считать законченным. Проходите в комнату.

Отношения Анжелики и Вадима можно было назвать продолжающимися много лет, а можно было сказать – нет у них никаких отношений. Во всяком случае, некая психологическая странность в этой истории, несомненно, присутствовала. Когда-то очень давно Вадим был сослуживцем Любаши по проектному институту. Именно она и познакомила его с подругой. Потом у них два раза с промежутком в семь лет начинался как бы роман, который оба раза ничем не кончился, а просто сошел на нет. Причину этого ни мужчина, ни женщина так и не поняли до конца, отчего в их отношениях осталась некая тянущая недоговоренность, которая, впрочем, после определенного возрастного рубежа ощущалась обоими не тягостной, а вполне живенькой и где-то даже приятной. Обоим было симпатично и безопасно думать и вспоминать о «переживаниях», которые несомненно присутствовали когда-то в их жизни, и в которых как бы еще не поставлена последняя точка. Особенно, учитывая, что все это когда-то происходило не просто так, а на фоне неких приключений, преступлений, поиска сокровищ и прочего выделения адреналина.

– Как молоды мы были, как молоды мы были… – сказал Вадим, усаживаясь в кресло. Он достал из кейса строгую черную папку и положил ее себе на колени.

– Что-то в вас, Вадим, все-таки осталось от рыцаря плаща и кинжала, – усмехнулась Анжелика.

– Конечно, – в тон ей откликнулся Вадим. – Разве вы не знаете, что бывших рыцарей не бывает? Это – пожизненное звание.

– Знаю, разумеется, знаю… Изволите ли – кофе?

– Анжелика, вы что, подражаете моему мальчику-клиенту, возлюбленному пропавшей Ольги?

– Это мой мальчик, а вовсе не ваш! – беззлобно огрызнулась Анжелика. – И они с Ольгой не были любовниками – в том-то, возможно, и все дело! Не хотите кофе, тогда рассказывайте!

– Вы знаете, Анджа, мне с самого начала казалось, что это дело не столько детективного, сколько психологического плана. То есть в нем, как сказал бы незабвенный Холмс, главное – это дедукция. Конечно, немаловажны в нашем детективном ремесле и различные спецсредства…

– Вадим, ради всего святого! – поморщилась Анжелика. – Кончайте павлинничать и говорите по существу. Удалось ли вам хоть что-нибудь нарыть с помощью этих ваших спецсредств?

– Увы, Анджа, годы не смягчили ваш нрав! – картинно всплеснув одной рукой (другой он продолжал придерживать папку), воскликнул Вадим. – А я так надеялся, что мне удастся хотя бы немного распустить перед вами хвост в своей нынешней литературно-романтической ипостаси. Ведь, казалось бы, что может быть литературнее частного сыщика…

– Короче, Склифософский! – прорычала Анжелика.

– Короче: ребятам необходимо снова встретиться со всеми, кто собирался заняться их карьерой, стать их продюсером или иным образом подгрести их под себя.

– С двумя из четырех они уже встречались. Владимир должен был вам рассказать…

– Не рассказал. Вообще не рассказчик.

– Он на грани. Слишком много на него всего свалилось. Ольга пропала, остальные, кроме него, музыканты ансамбля в полном ауте. Две пожилые продюсерши сидят на нитроглицерине. Художественный руководитель и так находится в психушке, стало быть, его нельзя волновать…

– Увы! С художественным руководителем в интересах дела все-таки придется побеседовать. Я сделаю это сам и постараюсь быть аккуратней. С продюсершами я уже разговаривал. Пожилые дамы – старая гвардия и крепче, чем вам, Анджа, кажется. С заинтересованными в ансамбле лицами Владимиру придется встретиться еще раз. Условие: при этих встречах должен присутствовать мой человек. В качестве осветителя, секретаря, телохранителя, таракана запечного – как угодно.

– Может быть, магнитофон?

– Нет. Вслух все равно ничего сказано не будет. Как вы себе это представляете? «Мы украли вашу солистку, теперь будете на нас работать?» У нас все-таки не Чикаго тридцатых годов… Очень многое можно только увидеть…

– Хорошо, я передам Владимиру. Да вы и сами можете…

– Лучше, если ему скажете об этом вы или Света. Он как-то все-таки на вас запрограммирован…

– Вадим! Вам он тоже показался похожим на биоробота? – оживилась Анжелика.

– Мороз по коже, если честно! Сплошная научная фантастика.

– Эге! Вы еще Кешку-Кая не видели! Вот это уж действительно…

– Бывшего Маугли? Отчего же не видел! Видел и даже разговаривал. Он – другой жанр, фэнтези или как оно там теперь называется…

– Кай рассказал вам, что произошло между ним и Ольгой?

– Он сказал: ничего не произошло. В сексуальном смысле, по-видимому, так и есть. Но вообще-то он мне врал.

– Как это? Кай все-таки пытался ее изнасиловать?

– Нет, ни в коем случае. Скорее уж – она его. Но потом произошло что-то такое, что намертво блокировало их обоюдное и молодое эротическое чувство.

– Что же это такое может быть? – недоверчиво спросила Анжелика. Опираясь на свой собственный жизненный опыт, она искренне полагала, что молодое и обоюдное эротическое чувство может намертво блокировать разве что недалекий ядерный взрыв.

– Я бы тоже очень хотел это знать… – протянул Вадим. – Здесь, может быть, и не ключ к разгадке, но весьма существенная деталь в общей мозаике. А что вы, Анджа, знаете о том, как прошли встречи с заинтересованными лицами, о которых мы говорили?

– Что конкретно вас интересует?

– Ну вообще-то мне, понятное дело, хотелось бы узнать, не причастен ли кто-нибудь из них к исчезновению Ольги.

– А что, это в принципе возможно? Когда Владимир излагал мне свои предположения, мы со Светой, честно сказать, сначала восприняли их как разновидность паранойяльного бреда…

– В принципе – возможно все. Мир шоу-бизнеса не очень похож на мир обычных людей. Там многие вещи вывернуты наизнанку или скорее искривлены, как в комнате кривых зеркал. По сути своей он и есть та самая комната. Знаете, такой аттракцион, где тонкие кажутся толстыми, низкие – высокими, старые – молодыми, красавцы – уродами и наоборот…

– Мир кривых зеркал… – повторила Анжелика.

– Звучит почти красиво, – кивнул Вадим. – По крайней мере интригующе. На самом же деле все имеет свою цену. Многие готовы платить. Это с одной стороны. С другой стороны из-за нефтяных котировок сейчас в нашей стране очень много денег, столько, что их даже не успевают все украсть… Но это вы, наверное, и сами знаете…

– Простите, но я не очень внимательно слежу за тем, как именно наше государство распродает нефть, – извинилась Анжелика. – Может быть, мне следовало бы быть более внимательной.

Способность многих мужчин с той или иной степенью ловкости произвольно приплетать одно к другому, публично демонстрируя тем самым функционирование своего логического аппарата и за счет этого повышая собственную значимость в глазах окружающих, всегда ее забавляла. Особенно занятными, на взгляд Анжелики, были мужские рассуждения о футболе, природе человеческой агрессивности, общественных процессах, финансовой политике государства и международных отношениях. Неуклонно растущую популярность женских романов в мягкой обложке Анжелика объясняла тем, что большинству женщин эти демонстрации вовсе не казались забавными, да и самим мужчинам они изрядно поднадоели в течении 19 и 20 веков.

– Шоу-бизнес вполне годится для того, чтобы вкладывать в него деньги, – Вадим продолжал увлеченно развивать свою мысль, по-видимому, не подозревая о направлении мыслей собеседницы. – Но тут сразу возникает дефицит оригинальных идей. Ну сколько всего в текущий момент времени нужно блескучих попрыгунчиков, чтобы от них не рябило в глазах и зритель отличал их одного от другого? Не так уж много – это понимают все заинтересованные в данном бизнесе умные люди. С третьей стороны, любое неожиданное решение в сложившихся условиях можно раскрутить быстро, эффективно и очень выгодно. И тут – всем известный феномен, описанный еще Карлом Марксом: там , где вращаются действительно большие деньги, нормы морали и уж тем более этические требования сами собой отползают на задний план. Вы понимаете, о чем я говорю? Еще с одной стороны, Владимир совершенно четко сформулировал…

– Четвертая, – спокойно подсказала Анжелика.

– Что – четвертая? – сбился с монолога Вадим.

– Сторона четвертая, – вежливо пояснила женщина и доброжелательно улыбнулась мужчине. – Вам следовало сказать: с четвертой стороны, Владимир совершенно четко сформулировал… Продолжайте, пожалуйста, я внимательно вас слушаю.

– Спасибо, – несколько обескуражено проговорил Вадим и продолжил, с явным усилием изменив-таки формулировку. – Владимир сказал мне, что сейчас же согласится на любые требования того, кто пообещает ему немедленно вернуть Ольгу в целости-сохранности и сдержит свое обещание. Единственная закавыка – ни требования, ни обещания пока в производство так и не поступили. Хотя вроде бы прошло уже достаточно много времени.

– Может быть, все это время они пытаются как-то уговорить девушку? – предположила Анжелика. – «Стокгольмский синдром» и все такое?

– Можно представить себе и это. Только в таком случае я бы делал ставку не на эфемерный «стокгольмский синдром», а на какую-нибудь более тяжелую артиллерию, например, наркотики…

– Ужасно…

– Да уж, ничего особенно приятного. Однако, что есть, то есть. Давайте-ка пока предпримем любезную, должно быть, вашему психологическому сердцу операцию: разложим все по полочкам. Если у вас, Анджа, есть какая-нибудь дополнительная информация, вы будете сообщать ее мне по ходу дела. Что мы имеем на сегодняшний день? Если допустить, что Ольга не наложила на себя руки и не уехала добровольно в неизвестном никому направлении (в обоих этих случаях шанс найти ее весьма невелик), и рассмотреть всю ситуацию с ее исчезновением в преломлении через шоу-бизнес, то у нас есть четыре заинтересованных лица или групп. Первая, естественно, – дама…

– Мадам Огудалова встречалась с ребятами буквально на днях, и при этом чуть ли не рыдала от горя. Предлагала любую помощь, но в беседе со Светкой вроде бы намекала на то, что Ольга была натурой слишком тонко устроенной для этой паскудной жизни…

– То есть, мадам изволили предположить, что девушки уже нет в живых? Уже интересно…

– Или она хотела, чтобы все думали, что она так считает.

– И это не исключено. Во всяком случае, именно Огудалова была напрямую и конкретно заинтересована в Ольге и только в ней. Насколько я понял, в мальчиках-музыкантах она никакой перспективы не видит. С ней, несомненно, придется встретиться еще раз. Далее следуют националисты…

– Вроде бы они и должны быть под подозрением в первую очередь, – заметила Анжелика. – Все-таки в анамнезе радикальные теории, погромы, нападения на людей и все такое. Но… как-то мне не верится в их тонкий, скрупулезный расчет. Какие-то они у нас все-таки убогие до бескрайности…

– Да, – согласился Вадим. – Я вас понимаю. Один мой старый приятель в определенный момент вдруг проникся какими-то чувствами к угнетаемому кем ни попадя русскому народу. Некоторое время переживал унижение сам, а потом решил найти единомышленников и начать что-то делать. Когда нашел, жаловался мне: «Вадик, ну ты можешь мне объяснить: почему за русский народ борются все сплошь такие ублюдки?» Я же не нашел ничего более умного, чем предположить, что какова идея, таковы и последователи…

– Да, национализм большого народа – ничего глупее не придумаешь, – кивнула Анжелика. – Но как вы думаете, Вадим, они действительно могли?…

– Не знаю, и это надо срочно выяснить. Пусть Владимир свяжется с ними и просто поставит задачу: найти Ольгу. Мол, найдете – мы с вами. Самое интересное – их первая реакция. Она все решит.

– А если вдруг они ее быстренько и найдут? Что же тогда – исполнять данное обещание?…

– Да вы что, Анджа, с ума сошли?! Мы их тогда просто по судам затаскаем. Похищение с целью шантажа – это вам не хухры-мухры. Националисты, они как мыши, клопы и тараканы – боятся прямого света. Ведь в прямом свете убогость их идеологии особенно четко просматривается. А настоящей крыши наверху, такой, какая была у погромщиков начала 20 века, у них пока нет… Следующей у нас идет церковь…

– Нет! Это – нет! – решительно заявила Анжелика. – Не станет православная церковь заниматься такими, более чем сомнительными делами. Ей сейчас это просто не нужно, она и так на коне. Собственности по всей стране наотдавали столько, что обустроить не успевают. Руководители государства в церковные праздники стоят в храмах со свечками и оловянными глазами. Нет! Это католики для рекламы устраивали рок-концерты в церквях, да и то при прошлом, прогрессивном папе…

– Но может быть, речь идет не о всей церкви, а о каком-то… ну, я не знаю, ордене, что ли…

– Я никогда не слышала, чтобы внутри православной церкви были ордена, – задумалась Анжелика.

– А как же Пересвет и Ослябя, боевые монахи, посланные Радонежским на Куликовское поле? – спросил Вадим. – Откуда они-то взялись?

Анжелика, не удержавшись, рассмеялась.

– Вадим, вспомните, как много лет назад именно вы, желая произвести на меня впечатление, доказывали мне, что Сергий Радонежский был агентом розенкрейцеров… Нет, в самом православии, кажется, ничего такого нет. Зато от всех основных направлений христианства с завидной регулярностью ответвляются секты…

– Вот – секта! – обрадовался уже преодолевший смущение Вадим. – Не случайно же Егор, который все-таки регулярно ходит в церковь, и кое-что во всем этом понимает, никак не мог определиться с чином того, с кем он беседовал – священник… монах… ни тот, ни другой… Секта!

– Секта, решившая приобрести себе в собственность вокально-инструментальный ансамбль? – усомнилась Анжелика. – И использующая для этой цели похищение людей? Что-то как-то чрезмерно экзотично, и слишком напоминает писания Дэна Брауна…

– Да, здесь, пожалуй, нельзя с вами не согласиться, Анджа, – кивнул Вадим. – Но у нас еще остается продюсерский центр «Гармония». Именно этот центр присылал к ребятам своего эмиссара на переговоры. Как нам удалось выяснить, в основе «Гармонии» лежит криминальный капитал, но это само по себе ни о чем нам не говорит, так как в нашей стране сейчас у половины любых крупных контор и предприятий ноги растут именно оттуда. В случае «Гармонии» все уже довольно давно легализовано. Эмиссара все ребята дружно называют «Усики». На самом деле «Усики» имеет вполне звучное имя – Петр Игоревич Погорельцев, и в своих кругах считается весьма крепким профессионалом.

– Станет ли крепкий профессионал заниматься столь сомнительными вещами? – поставила вопрос ребром Анжелика.

– Станет, – кивнул Вадим. – Если сумеет убедить себя и окружающих, что, например, укрывает талантливую девочку-певицу, бывшую детдомовку, от сексуально озабоченного иностранца и психически ненормальных одногруппников. Вы только представьте себе, какая это будет желтая, жареная, ароматная, дорогостоящая утка! Да после такого жирного скандала с девочкой можно смело записывать диск, делать любую программу и при этом быть уверенным, что независимо от ее художественного и музыкального уровня внимание слушателей и зрителей будет обеспечено.

– Тогда почему же ее до сих пор еще не подали к столу?

– Простите? – удивился Вадим.

– Утку. Жареную утку, я имею в виду, – пояснила Анжелика.

– Взрослым дядям и тетям надо убедить Ольгу, что дело обстоит именно так. Или на чем-то подловить ее. Или, попросту, купить. Она же, насколько я успел понять, очень непростой человечек. Возможно, они просчитались именно в этом – думали, что она более обычная и более-менее похожа на стандартную малоумную молодежь из «Дома-2» и прочих молодежных фабрик по клонированию. Ведь их всех очень легко купить – для профессионала это очевидно. Ярмарка-праздник более-менее породистого скота в сельскохозяйственных американских штатах. С аукционами, конкурсами, хотдогами, кока-колой, танцами и фейерверками – все как положено. Каждый из них уже возникает на экране (сцене, помосте) с биркой на шее – объявленная цена. Делайте ваши ставки, господа! Кто больше? И ведь по количеству их столько, что эта самая «Гармония» вполне закономерно могла ошибиться, принять аутентичность «Детдома» за чистый имиджевый ход…

– Вадим… – Анжелика с шелестом потерла одна об другую замерзшие ладони. Она сама терпеть не могла этот вульгарный жест, но кисти рук мерзли почти нестерпимо, хотя в комнате было не так уж холодно. «Наверное, нарушения периферического кровообращения,» – отстраненно подумала Анжелика и произнесла вслух. – То, что вы говорите, звучит весьма логично и правдоподобно, в отличие от происков националистов и, уж тем более, загадочного православного ордена. Но мне очень тревожно. Что, если они так и не сумеют с Ольгой договориться? Что тогда? Отпустить ее они не могут, так как, по их понятиям, она вполне может обнародовать всю историю только что описанным порядком, и тем самым привлечь позитивное внимание к себе и «Детдому» (Мы, в отличие от других, не продаемся!) и одновременно здорово повредить «Гармонии». Да что там, при умном подходе к делу и достаточной доле мстительности и стервозности можно попросту камня на камне не оставить от репутации фирмы, не говоря уж о возбуждении уголовного дела, также возможном… Что же они тогда? Убьют ее?

– Это вряд ли. Скорее то, о чем мы с вами, Анджа, говорили с самого начала. Доказать на практике, что девушка невменяема. Разве можно верить психопатке и наркоманке?

– Ужасная перспектива. Итак, мадам Огудалова, наци и «Гармония». Каковы же будут ваши действия?

– Я уже сказал: встречи с «подозреваемыми» под нашим наблюдением, ну и, собственно, то, что называется частным сыском. Непрофессионалам редко удается спрятать человека так, чтобы ниоткуда не торчала та или иная ниточка. А профессионалом в области похищения людей никто из наших фигурантов, к счастью, все-таки не является.