Глава 1

«Озверевшая» Марина

Пятнадцатилетняя Марина сидела на самом краешке стула, бросала на меня короткие взгляды и как бы ненароком прикрывала ладонью прыщ на левой щеке. Всем своим видом девушка демонстрировала свое непонимание и с трудом скрываемое раздражение. «Зачем я здесь? — отчетливо читалось на ее простоватом, неумело накрашенном лице. — Мне здесь делать нечего!»

Вера Александровна, Маринина мама, чувствовала себя явно неловко, старалась заглянуть мне в лицо, настойчиво ловила мой взгляд и уважительно повторяла:

— Вы, конечно, понимаете, доктор!.. Вы ведь знаете, доктор, как это бывает… Вы, наверное, много таких видели, доктор…

Я сдержанно сообщила Вере Александровне, что Марину вижу в первый раз, нахожу ее совершенно уникальной и что психолог доктором ни в коей мере не является. После чего попросила обрисовать проблему.

— Совсем девка от рук отбилась! — по-деревенски всплеснула руками вконец смутившаяся Вера Александровна, напомнив мне сцену из какого-то старого кинофильма. Марина взглянула на мать с нескрываемым удивлением и явно с трудом удержалась от какого-то презрительного замечания.

Далее Вера Александровна сообщила следующее.

Марине едва исполнилось шесть лет, когда скончался от рака ее отец, муж Веры Александровны. Жили супруги хорошо, хотя иногда папа злоупотреблял алкоголем и уходил в непродолжительные, но мощные запои. Во хмелю был тихим, добрым и подолгу серьезно беседовал с маленькой Мариной. Марина пьяного папу любила, а трезвого побаивалась, так как вообще-то человеком он был неразговорчивым и строгим.

После смерти папы Марина с мамой жили одни. Никаких серьезных попыток снова устроить личную жизнь Вера Александровна не предпринимала. Был один немолодой серьезный вдовец, бухгалтер-сослуживец, который вроде бы проявлял внимание и намерения, но Марина с первого взгляда невзлюбила его, встречала ежом и говорила, что от него пахнет плесенью и мышами. Вера Александровна по-настоящему любила покойного мужа, забыть его не могла и потому ради дочки легко отказалась от представившегося шанса. Дочка бурно радовалась изгнанию бухгалтера, висла у матери на шее и говорила, что им и вдвоем хорошо и никто-никто им не нужен. Вера Александровна, окончательно поставившая крест на своей женской судьбе, печально кивала.

Отношения в их маленькой семье складывались прекрасно. Марина делилась с мамой всеми своими радостями и бедами, внимательно выслушивала советы, охотно помогала по хозяйству. Училась Марина легко и, хотя никогда не ходила в отличницах, по большинству предметов приносила стабильные четверки. С самого раннего детства мечтала стать учительницей младших классов, подолгу возилась с малышами во дворе. Очень любила старого увальня-кота, разговаривала с ним, как с человеком. Дружила с девочками из класса и во дворе, ходила к ним в гости, приглашала к себе. Вера Александровна знала всех ее подруг, называла их уменьшительными именами, поила чаем с вареньем. Казалось, так будет всегда.

Но вот после окончания девятого класса Марина поступила в десятый. В такой, как она и хотела, с педагогическим уклоном. Говорили о педагогическом училище, но на семейном совете решили, что нельзя отказываться от возможного шанса поступить в Герценовский педагогический институт.

— Блата у нас нет, денег на репетиторов тоже, но ведь Марина то всегда была такая серьезная, самостоятельная, — словно оправдываясь, объясняет Вера Александровна. — Надо было в училище идти, конечно. Но кто ж знал, что так-то получится…

В новом классе у Марины появились новые друзья. Чаще всего они звонили по телефону, а приходя, не заходили в квартиру, предпочитая беседовать с Мариной на лестничной площадке. Вера Александровна по привычке пыталась зазвать их домой, предложить чаю, но они в ответ на ее предложения молча испарялись, а Марина, глотая злые слезы, говорила, что мать своими приставаниями распугала всех ее друзей. Поздние возвращения с прогулок стали чуть ли не нормой у вчерашней домоседки, которая еще недавно больше всего на свете любила сидеть дома перед телевизором, вязать и играть с котом. Однажды в кармане дочкиной куртки мать обнаружила сигареты. Попытки прояснить ситуацию вызвали истерику у дочери и сердечный приступ у Веры Александровны. В процессе перепалки в ход шли обычные выражения, принятые в таких случаях: «катишься по наклонной плоскости», «ты меня никогда не понимала», «я тебе всю жизнь отдала», «я уже взрослая и имею право…», «мать родная плохого не посоветует» и т. д., и т. п. Когда Марина поняла, что матери действительно плохо, испугалась, просила прощения, бегала по соседям, собирая лекарства, до часу ночи сидела возле материнской кровати, отказываясь ложиться спать: «А вдруг тебе что-нибудь понадобится?»

А через день опять возвратилась домой в полпервого и даже не подумала позвонить, предупредить. Вере Александровне показалось, что от возвратившейся дочери пахло спиртным, но снова что-то выяснять просто не было сил.

А в школе успеваемость медленно, но неотвратимо ползла вниз. И классная руководительница на последнем родительском собрании, строго глядя в глаза, предупредила Веру Александровну:

— Обратите внимание! С девочкой что-то происходит!

Конечно, происходит! Но что? И что теперь делать?

Что такое подростковый кризис?

В общем ряду возрастных кризисов подростковый занимает особое место. Хотя бы потому, что о нем все знают. И весьма часто от совершенно несведущих в психологии людей можно услышать:

— Ну что вы хотите! Подросток! Подростковый кризис — все они такие в этом возрасте!

Действительно ли все такие? Что можно и что нельзя оправдать наступлением подросткового возраста? И что, в конце концов, такое этот самый подростковый кризис?

Один из очень распространенных в общественном мнении стереотипов, поддерживаемый, впрочем, частью специалистов (как правило, врачами), говорит о том, что именно в этом возрасте в организме человека происходит мощная перестройка всей гормональной системы, сопровождающая превращение девочки в девушку, а мальчика в юношу. Отсюда, де, и растут все психологические проблемы.

Но вот что удивительно — гормональная юношеская перестройка происходит у всех людей без исключения, однако в традиционных обществах и культурах (первобытные и земледельческие культуры древности, а также аналогичные современные общества) никакого подросткового кризиса попросту не существует. Да и самого подросткового возраста, как такового, в сущности, нет. Человек взрослеет, очень рано приобщается к традиционному производственному циклу (Помните — «с семи годков я гусей пасла и за малыми ходила…»), потом проходит ту или иную форму обряда инициации, и все — новый член влился в общество. Без всяких там подростковых кризисов.

Внимательно отнесясь к этим фактам, нельзя не признать, что подростковый кризис — явление в первую очередь социальное, а уже потом — биологическое и индивидуально-психологическое.

В современном индустриальном и постиндустриальном обществе разрыв между биологическим, социальным и интеллектуальным созреванием индивида составляет иногда 8–10 лет (первая менструация в 12 лет, а окончание института и первый самостоятельный заработок — в 22 года). Именно в этот зазор и вклинивается подростковый возраст. Именно это балансирующее ощущение зрелости-незрелости и полноценности-неполноцености взращивает и питает ее. Подросток активен и вынослив, но «твоя главная работа — это учеба». Вышеупомянутые гормоны играют в крови и будоражат в жарких снах, но «мы в твоем возрасте не о мальчиках думали, а о том, как бы профессию получить». И так далее, и тому подобное. Во всех возможных сочетаниях. Сами понимаете — покорно мириться с подобным положением вещей может только законченный флегматик. Каковых немного. Остальные начинают бунтовать. В той или иной форме.

Приметы подросткового кризиса

О, об этом все знают! Даже и писать ничего не надо. Подростковый кризис — это когда подросток не слушается старших, грубит, плохо учится, курит и слушает какую-то дурацкую музыку. Да, а еще у него появляются подозрительные друзья… Я все перечислила?

А теперь — случай из практики.

Эвелина попала ко мне как бы случайно. Просто они с мамой шли по коридору поликлиники после посещения гастролога (у Эвелины с детства — плохой аппетит и хронический гастродуоденит), увидели табличку на двери моего кабинета, «Стучите — и вам откроют», переглянулись, дружно хихикнули и… почему-то постучались. А у меня как раз не явился ребенок, записанный именно на это время…

— У меня все в порядке, — с тонкой улыбкой заявила четырнадцатилетняя Эвелина, изящно умостившись в кресле. — Это мама у нас все лечится. Только, вот беда, не помогает ничего…

Отправив Эвелину в другую комнату, я попросила ее нарисовать рисунок «Семья», а сама пока решила побеседовать с мамой. Мама по имени Анжелика подтвердила слова дочери: действительно, всего месяц назад она выписалась из клиники неврозов. Пока была в клинике — все было хорошо, а дома все вернулось опять — скачет давление, обмороки, тошнота, депрессия, не хочется жить…

— Давно ли это у вас началось? — спрашиваю я.

— Около двух лет, — вспоминает Анжелика. — Вот как раз Лина у нас девушкой стала, а я — в тираж… — миловидное, хотя и несколько оплывшее лицо ее кривится в горькой усмешке.

— Расскажите о Лине, — прошу я.

Со слов Анжелики передо развернулась редкой благостности картина. Эвелина учится на отлично в хорошей английской школе, среди подруг пользуется авторитетом благодаря острому уму. Тонко понимает и чувствует человеческие достоинства и недостатки. Характеристики, данные ею, часто как-то не по детски точны и исчерпывающи. Всегда готова помочь друзьям, попавшим в затруднительное положение. За урок пишет свое сочинение и два-три кратких конспекта для менее сообразительных одноклассников. Недавно три дня буквально просидела у постели подруги, тяжело заболевшей корью. Когда ей указывали на опасность заразиться, отмахивалась (мать подруги, воспитывающая ее одна, работает в частной фирме и не имеет возможности взять бюллетень по уходу за ребенком. «Работайте или уходите» — такова позиция руководства фирмы). Лина любит и жалеет животных — в квартире третий год живет выброшенный кем-то кот и недавно подобранный котенок с переломанной лапой — когда он сорвал повязку, наложенную ему в частной ветлечебнице, Лина сама соорудила ему лубки и три раза в день проверяет их состояние, подправляет, чтобы не сместились кости и все срослось правильно. Хочет быть юристом и уже второй год посещает какой-то соответствующий клуб во Дворце детского творчества на Невском.

— Вот повезло-то вам! — искренне воскликнула я, когда рассказ был закончен. — Такая замечательная девочка, и к тому же красавица!

И тут, совершенно неожиданно для меня, Анжелика зарыдала. С ручьями слез, размазыванием туши и шмыганьем носом. С трудом успокоив ее и попутно перебрав все свои возможные ошибки в беседе (совершенно растерявшись, я додумалась даже до того, что, может быть, Эвелина чем-нибудь безнадежно больна, и именно близкий конец замечательной дочери приводит мать в такое отчаяние), я аккуратно попросила Анжелику объяснить причину столь бурной реакции.

— Я знаю, что она очень хорошая девочка. Я горжусь ею, — тоном адепта аутогенной тренировки гнусаво произнесла Анжелика. — Но я не могу этому радоваться! Я ее вообще в последнее время видеть не могу!

— Почему? Что изменилось в последнее время в ваших отношениях?

— Понимаете, это даже словами трудно описать. Она же очень умная, правда. Никогда не грубит, никогда голоса не повысит. Так, ерунда, три-четыре фразы в день… Не знаю даже, как вам объяснить…

— Приведите, пожалуйста, пример.

— Пример? Пожалуйста. Вот я сижу перед трюмо, делаю макияж, вечером собираюсь в гости к своим друзьям. Лина появляется в дверях, стоит, молчит, потом совершенно невинно: «Мамочка, тебя можно? А, ты еще занята, да? Извини. Что ты делаешь? Все еще красишься, да? А… Ну конечно, тебе теперь это необходимо. Раз ты в гости идешь. Что ж тут поделаешь — годы… И красься, не красься… Но чтобы хорошо выглядеть, это, конечно, работа. Извини еще раз, что помешала. Когда освободишься, загляни ко мне, пожалуйста». Представляете, как я себя после такого чувствую? И сказать ей нечего…

— Да, тонкая у вас девочка… — не скрывая своей обескураженности, протянула я. — И давно у вас… такой оборот отношений?

— Да тоже уж второй год, — печально вздохнула Анжелика, так же, как и я, припомнив, по-видимому, стаж своего невроза.

По моей просьбе мама и дочка поменялись местами. Но в эту встречу разговор между мной и Эвелиной так и не состоялся. Девочка, победно заломив тонкую бровь, лихо изложила мне свою версию сверхблагополучной судьбы умницы отличницы, а на вопрос о маминой болезни лишь изящно пожала плечами:

— Я в этом не понимаю. Это пусть специалисты разбираются. Лечиться, конечно, надо. Может быть, частным образом. Не знаю.

Только в рассказе о котенке и его переломанной лапе промелькнуло что-то человеческое, собственно Линино.

— Может ведь неправильно срастись, вы понимаете. Я слежу все время, чтоб было как положено, но вы ведь знаете, он же двигается все время. Я боюсь — вдруг останется хромым!

Я заверила Эвелину, что, по всей видимости, она делает все возможное для благополучного разрешения ситуации. Девочка взглянула на меня с явной благодарностью и легко согласилась на следующую встречу.

Потом были еще встречи, и раз от разу рассказы Эвелины становились все откровенней, а она сама все меньше напоминала мне безмозгло сияющую куклу Барби.

— Мама всегда интересовалась только собой, — рассказывала Эвелина. — Пока жива была бабушка, она со мной и занималась, а мама — то в гостях, то в театре, то что-то где-то отмечает. Пахло от нее всегда, как от магазина «Галантерея-парфюмерия». Никакого определенного запаха — все сразу, вы понимаете? Приходила поздно, проносилась по квартире как ветер, стучала каблучками. Я не спала, ждала — зайдет или не зайдет. Она никогда не заходила, только спрашивала у бабушки из коридора: «Линочка спит?» — как будто бы ее это интересовало. Но пока бабушка спросонья сообразит да ответит, ее уже в коридоре и не было.

Папа ее любил… то есть и сейчас любит, наверное, и все ей прощал… Было что прощать — вы уж поверьте, я вам все рассказывать не буду… Но я все видела и все знала, хоть и маленькая была.

Потом бабушка умерла, и я осталась одна (она именно так и сказала: «осталась одна», словно забыв о существовании матери и отца, самых близких, в сущности, ребенку людей). Вы только не подумайте, что мне чего-то не хватало, или мама меня как то притесняла. Мы хорошо живем, если с другими сравнивать, и у меня все есть, что мне надо. Если я чего-нибудь разумное попрошу, мне всегда покупают. И мама мне всегда все разрешала — пойти куда-нибудь, дружить, с кем я хочу, или одеваться, как мне нравится. У многих моих подруг — не так. Но я им все равно иногда завидовала, потому что их — видят. Понимаете? Ну злятся там на них, осуждают, заботятся, с глупостями всякими пристают, боятся за них. Но видят. А меня — нет. Как бабушка умерла, так только кошки и остались. Я их кормлю, лечу, они мне благодарны. Подруги еще. Там то же самое. У Евы всегда списать можно, Ева задачу решит, Ева денег взаймы даст — значит, Ева хорошая. Я не жалуюсь, так мир устроен, я понимаю, но иногда, знаете, так тошно… Хочется, чтобы просто так…

Раньше-то мне как-то все равно было, даже удобно — не пристает никто. Да и бабушка была. А потом как-то вдруг стало невмоготу. Я, знаете, даже хулиганить пыталась. Двоек несколько получила, курила чуть ли не у директорского кабинета, домой как-то с дискотеки в полвторого пришла…

Утром мама так пальцами в воздухе помахала (Эвелина изобразила полубрезгливый-полупрезрительный жест, каким обычно отряхивают запачканные лапы чистоплотные домашние кошки) и сказала:

— Начинается! Господи, как это скучно! Вадим (это папу так зовут), скажи ей что-нибудь, мне надо к юбилею готовиться…

Папа что-то такое невразумительное пробормотал, я даже не дослушала. И убежал на работу. Больше я не хулиганила. Наверное, они в самом деле гениальные воспитатели, правда? Что ваша наука об этом говорит?

Я собираюсь юристом быть, мама вам говорила? Это потому, что сейчас это очень престижная профессия, и денег много. А для души? Для души я бы хотела зверей лечить. Как доктор Айболит. Всех, кто придет. Смешно? Мне самой смешно. Никто сейчас уличных собак не лечит, только тетки эти смешные, на бандиток похожие. Как вы думаете, на что они в самом деле деньги собирают? Нет, лечат, конечно, этих всяких, породистых, с родословной, кошек, собак — лица у них у всех такие тупые, словно им половину мозгов специально удалили. И им, и хозяевам. А вообще-то — у меня ведь не просто так, у меня ведь учебников по ветеринарии — целая полка. Там, правда, все больше про крупный рогатый скот, но и про другое есть. И собаку Маринкину я от чумки вылечила, когда от нее уже все врачи отказались. Мы с Маринкой по очереди сидели, уколы делали и говорили ей, какая она хорошая и красивая. Я так велела. Я знаю, что так надо. Это еще лучше лекарств. Папа Маринкин потом сказал, что лучше б он все эти доллары мне заплатил, чем этим шарлатанам. И Ваське я вчера лубки сняла, так больную лапу от остальных трех и не отличишь. Он на нее сначала боялся опираться, а потом я бантик на ниточке потащила, он забыл, что лапа больная и… такой забавный…

Поговорим о маме? Не хочу я о ней говорить… Вы что хотите, чтоб я сказала? Вы думаете, я не знаю, что ее болезнь — это от меня? Знаю. Но ничего с собой поделать не могу. Что ж мне теперь — повеситься, что ли?! Я уже думала…

Такой вот подростковый кризис. С полным внешним благополучием у девочки и клиникой неврозов у матери. Не все ясно, правда? К Эвелине и ее проблемам мы еще вернемся, а сейчас — собственно приметы наступления подросткового кризиса.

Примета первая. Заметно изменяется поведение ребенка. Тихоня может вдруг стать отчаянным шалуном, а бойдевка — затихнуть и проводить часы в непонятной задумчивости.

Примета вторая. Настроение становится неустойчивым и легко изменяется. После надрывного плача может последовать телефонный звонок и радостное щебетание в трубку. На фоне совершеннейшего благополучия вдруг — ярость из-за какого-то пустяка, и дверь едва не слетает с петель от заключительного аккорда пустейшего, на ровном месте возникшего конфликта.

Примета третья. Изменяется физический облик ребенка. Девочки «округляются» или, наоборот, вытягиваются, меняются пропорции туловища и конечностей, у мальчиков ломается голос, волосы становятся более жирными, начинается оволосение лица и тела по мужскому типу. Главное — сам ребенок и окружающие его люди замечают эти изменения.

Примета четвертая. В заявлениях ребенка, обращенных к родителям, появляются новые темы и лозунги. Самые распространенные из них: «Я могу сам решать, что (как, когда)…», «Вы меня никогда не понимали», «Ваше поколение безнадежно отстало, и вам не понять, что…», «Я сам буду решать свои проблемы» и т. д.

Если две, а тем более три или четыре из вышеперечисленных примет налицо, готовьтесь — процесс пошел.

Когда он начинается и когда заканчивается?

Очень в среднем (для климатической зоны Северной Европы и Северо-Запада России) возраст подросткового кризиса — с 11 до 16 лет у девочек и с 12 до 18 у мальчиков.

Но на практике все происходит сугубо индивидуально. Между прочим, подростку Достоевского из одноименного романа — двадцать один год. Не слабо, как говорят сами подростки, не правда ли?

Общие закономерности следующие.

Чем южнее, тем раньше подростковый возраст начинается и заканчивается. В среднем, подростки в Италии слегка моложе, чем подростки-скандинавы. Но если испанец или армянка родились и живут в Санкт-Петербурге, то весьма высока вероятность того, что «голос крови» предпочтет помолчать и подростковый возраст южанина наступит тогда же, когда и у его северных сверстников.

Далее. У перенесших травму, операцию или тяжелую болезнь, больных или просто ослабленных детей наступление подросткового возраста часто запаздывает на один-три года. Организму нужно окрепнуть, подкопить сил, чтобы во всеоружии встретить многоплановую перестройку. Таким детям в предподростковом возрасте (9–11 лет) особенно необходимо полноценное питание, посильные занятия спортом, спокойная атмосфера в семье.

Довольно часто наступление подросткового возраста запаздывает и у детей, избалованных вниманием взрослых, прочно усвоивших выгодную роль «милого ребенка». Таким детям совершенно не нужна свобода, за которую воюет сверстник подросток. Все необходимое «милое дитя» получает и так, умело спекулируя на своей воображаемой слабости и детскости.

У детей, с самого раннего возраста предоставленных самим себе, у «детей улицы», подростковый возраст часто наступает раньше сверстников или вообще не определяется. В этом проявляется сходство их жизненных условий и позиций с детьми из традиционных обществ. Такие дети рано научаются сами заботится о себе, добиваться своих целей, полагаясь только на себя и свои силы. Но, в отличие от детей из традиционных обществ, адаптация детей улицы никогда не бывает полноценной, так как наше сегодняшнее общество, в котором им в конце концов приходится жить, существенным образом отличается и от первобытного племени, и от крестьянской общины.

В целом, у девочек подростковый кризис протекает в более мягкой форме, наступает раньше и кончается быстрее, чем у мальчиков. Может быть, это связано с тем, что требования к самоопределению юношей и мужчин в нашем обществе традиционно жестче, чем аналогичные позиции для девушек и женщин.

Но, повторяю еще раз, и начало, и конец — дело сугубо индивидуальное, и любые точные предсказания здесь неизбежно будут носить характер спекуляции.

Цели и задачи подросткового кризиса

Принято считать, что основной целью подросткового кризиса является самоутверждение подростка, отстаивание себя как полноценной личности. Отчасти так и есть.

Как уже упоминалось, социальная, интеллектуальная и биологическая зрелость человека в нашем сегодняшнем обществе разнесены во времени, то есть наступают не одновременно. И, стало быть, какую-то из этих «зрелостей» и отстаивает наш подросток. Но какую?

Понятно, что о биологической зрелости 11-летней девочки или 13-летнего мальчика не может быть и речи.

Несмотря на грустный факт появления в нашей стране прослойки детей, образование которых заканчивается после пятого шестого класса, основная масса юношества в этом возрасте все еще продолжает плодотворно (или не очень) учиться в школе. Следовательно, насильственное или добровольное, но интеллектуальное развитие тоже еще на полпути.

Социальная зрелость наступает в нашей стране чуть ли не позже, чем в большинстве развитых стран. Тридцатилетний мужчина, имеющий собственную семью, которому регулярно помогают старички родители, — отнюдь не нонсенс как в Советском Союзе, так и в сегодняшней России. В последние годы, в связи с общей «американизацией» сознания и самой жизни, вроде бы наметилась тенденция к более раннему обособлению молодых людей от родительской семьи. Но пока это только тенденция.

Так какую же зрелость наш подросток отстаивает? Воображаемую, как считает большинство пострадавших от подросткового кризиса родителей? Или мы что-то упустили из виду? Разумеется, упустили. За звучными терминами мы не заметили главного — самого человека. Однозначно незрелого по всем вышеописанным (и многим другим) позициям, но также однозначно существующего в нашем пространственно-временном континууме.

Когда ребенок рождается, первые минуты своей жизни он связан с матерью пуповиной, по которой к нему на протяжении всей внутриутробной жизни поступали необходимые для этой самой жизни вещества. Потом пуповину обрезают, но связь ребенка с матерью все еще во многом физична — кормление грудью, тесный физический контакт. Известно, что младенцы, лишенные в первые месяцы жизни тесного физического контакта со взрослым человеком, часто погибают, даже если кормление и гигиенический уход за ними близки к идеальным показателям.

Когда ребенок начинает ходить, первое время он предпочитает передвигаться, держась за материнский подол или палец. В дальнейшем (2–3 года) ребенок очень нервничает и пугается, когда мама или папа куда-то уходят, оставляя его одного или с малознакомыми людьми.

Постепенно, однако, сфера самостоятельных действий ребенка расширяется. Он сам играет в песочнице, посещает детский сад, бегает с другими ребятами во дворе. Но обиженный сверстниками, разбив коленку, он все равно идет к маме или папе за защитой, жалостью и лаской. Иногда (с годами все реже) он приходит просто так, залезает на колени («Не стыдно тебе, такой большой!») или просто прижимается к маминому боку, испытывая потребность в «подзарядке» все той же, биологической по сути, общностью, без которой не могут выжить младенцы.

С поступлением в школу сфера социальных контактов ребенка стремительно расширяется. Появляются первые настоящие друзья «до гроба», первые недруги. Альтруизм и предательство, верность и честь — все это теперь существует вне дома, в сфере социальной жизни ребенка. Делится ли он дома своими победами и поражениями, находками и потерями — это зависит исключительно от поведения родителей, от их собственной нравственной позиции и от их заинтересованности в том, чтобы ребенок не просто «не дрался», «не хулиганил», «дружил только с приличными детьми», а учился общаться, вести за собой и подчиняться другим, побеждать и терпеть поражение, находить выход в трудных, запутанных и не всегда понятных взрослым ситуациях детского социума. В это время (5–6 класс) наша воображаемая связь-резинка между ребенком и родителями растягивается до максимума. Дальнейшее ее растяжение становится болезненным для одной или для обеих сторон.

Тут-то как раз и наступает подростковый возраст.

И его целью и задачей становится обрыв этой когда-то жизненно необходимой, а теперь сковывающей дальнейшее развитие связи.

— Я больше не ваш придаток! — заявляет подросток. — Я самостоятельный человек.

Он передергивает, блефует и на любой вопрос «в лоб» («В чем это ты такой самостоятельный?!») у него нет вразумительного ответа. Есть только чувство дискомфорта от перерастянутой «резинки». Если у родителей в момент самых первых заявлений хватит ума и смелости самим перерезать эту связь («Хорошо, ты самостоятельный человек, живущий рядом с нами. Ты можешь сам принимать те решения, которые тебе по силам. Если ты с чем-то не справишься, мы поможем тебе, но уже не как суверен вассалу, а как твои самые близкие друзья»), то ребенок подросток, как правило, пугается внезапно открывшейся перспективы самому отвечать за все и одновременно благодарен родителям за доверие, проявленное к его личностным силам.

В этом случае условное расстояние между ним и родителями может стать даже меньше, чем было до «отрезания».

Если же (что бывает гораздо чаще) родители боятся перерезать эту морально и физически устаревшую связь, с тем чтобы заменить ее на новую («Это же все только слова, он же на самом деле еще глупый! Ничего не понимает! Жизни не знает!»), то ножницы берет сам подросток (иногда в ход идут когти и зубы), и вот именно тогда мы и имеем дело не просто с подростковым возрастом, но с подростковым кризисом во всей его красе. Если подростку после долгих попыток все же удается перегрызть охраняемую родителями «резинку», то его по инерции относит так далеко, что на восстановление доверительных и полноценных отношений могут потребоваться годы.

Если же родители оказываются сильнее и подросток смиряется с положением «суверен — вассал», то его личностное развитие неизбежно искажается и надолго сохраняет инфантильные черты. Иногда в этом случае развивается невроз.

Итак, целью и задачей подросткового кризиса является приобретение не самостоятельности (она подростку еще и не нужна, и не по зубам), но личностной автономии, необходимой для дальнейшего развития личности по взрослому типу. То есть, иными словами, для развития умения брать на себя ответственность за все последствия своих взглядов, слов и действий.

Как вести себя родителям?

Во-первых, необходимо внимательно относиться к возрастному развитию своего чада, чтобы не пропустить первые, еще смазанные и неотчетливые признаки наступления подросткового возраста.

Как уже было сказано выше, подростковый возраст наступает у каждого ребенка в свое время и никакие общие правила здесь не могут быть догмой. Я видела десятилетнего мальчика грузина, который имел отчетливые усики и отчетливый подростковый конфликт с папой, который, в свою очередь, никак не мог в это поверить и темпераментно объяснял мне, что у него самого никакого подросткового кризиса не было и вообще в грузинских семьях такие безобразия не встречаются.

Видела я и двадцатичетырехлетнюю молодую женщину, которая пришла ко мне на прием вместе с встревоженной мамой. Мама говорила, что дочка окончила институт, вышла замуж, но жить самостоятельно отказывается наотрез, по-прежнему во всем советуется с мамой и живет как бы ее умом. Когда девочке было 14 лет, маму это необычайно радовало и хотелось сохранить такое состояние отношений подольше. Мама как личность гораздо сильнее дочери, и у нее все получилось. Но с трудом завоеванный результат теперь почему-то радовать перестал.

Отнеситесь серьезно к индивидуальным темпам развития вашего ребенка. Не считайте его маленьким, когда он уже начинает ощущать себя подростком. Но и не толкайте в подростковый возраст насильно. Возможно, вашему сыну или дочке нужно на год или два больше времени, чем его сверстникам. Ничего страшного в этом нет.

Во-вторых, отнеситесь серьезно ко всем декларациям вашего подростка, какими бы глупыми и незрелыми они вам ни казались.

Обсудите и проанализируйте вместе с сыном или дочкой каждый пункт. Добейтесь того, чтобы вы одинаково понимали, что именно значит, например, такая фраза, как «Я все могу решать сам!» Что именно за ней стоит? «Я могу сам решать, какую куртку мне надеть на прогулку» — или «Я могу сам решать, ночевать ли мне дома»? Дистанция, согласитесь, огромного размера. Кроме того, серьезное, без насмешек и пренебрежения, обсуждение важно еще и потому, что подросток довольно часто делает свой запрос с запасом — так же, как называет цену рыночный торговец. Именно для того, чтобы можно было поторговаться и уступить. А родители иногда, вместо того чтобы увидеть эту рыночность запроса, пугаются непомерности требований и начинают паниковать и запрещать все подряд.

В-третьих, как уже было сказано выше, прекрасно, если вы сами (и вовремя) перережете «связь-резинку».

Как можно раньше дайте вашему подростку столько самостоятельности, сколько он может съесть. Утомительно и занудно советуйтесь с ним по каждому пустяку («Как ты думаешь, какие лучше обои купить? Подешевле и похуже или получше, но подороже?», «А огурцы какие будем в этом году сажать? Как в прошлом году или попробуем новый сорт?»). Беззастенчиво впутывайте его в свои проблемы и проблемы семьи. («Сегодня мой начальник опять ругался, что клиенты жалуются… А что я могу сделать, если половина из них явно нуждается в помощи психиатра! Как бы ты на моем месте поступила?», «Опять у бабушки почка болит. Что будем делать? Вызвать врача или опять те таблетки купить, что в прошлый раз помогли?»). Пусть подросток поймет, что вы действительно, не на словах, а на деле, видите в нем равного вам члена семьи.

В-четвертых, обязательно сами делайте то, чего вы хотите добиться от своего сына или дочки. Звоните домой, если где-то задерживаетесь. Рассказывайте не только о том, куда и с кем вы ходите, но и о содержании вашего времяпрепровождения. Давайте развернутые и по возможности многоплановые характеристики своим друзьям и знакомым. Это позволит вам побольше узнать о друзьях вашего сына или дочки. Чаще приглашайте к себе гостей. Если у вас, родителей, «открытый дом», вы, скорее всего, будете видеть тех, с кем проводит время ваше чадо. И вовремя сможете принять меры, если что-то пойдет наперекосяк. Рассказывайте о своих чувствах и переживаниях. Возможно, иногда что то расскажет и ваш ребенок. Делитесь с подростком своими проблемами. Не стесняйтесь попросить у него совета. Вопреки распространенному мнению, иногда подростки очень чувствительны и тактичны в оценке и коррекции именно чужих ситуаций. Кроме того, в этом случае существенно повышается вероятность того, что и со своей проблемой чадо пойдет к вам, а не в ближайший подвал.

В-пятых, постарайтесь обнаружить и исправить те ошибки в воспитании, которые вы допускали на предыдущих этапах. Если вы, конечно, не сделали этого раньше.

Относительно «обнаружить» проблем обычно не бывает. Потому что именно в подростковом возрасте все допущенные ранее ошибки лезут наружу и зацветают пышным цветом.

Помните Эвелину?

Тонкая и богато одаренная девочка пришла к подростковому возрасту с совершенно неразвитой эмоциональной стороной личности. Бабушка заботилась о ней и наверняка по своему любила внучку. Звучит парадоксально, но если бы у девочки действительно не было родителей, то ситуация могла бы быть более эмоционально благополучной. Эвелина воспринимала бы бабушку как единственного данного судьбой учителя жизни и училась бы у нее не только мыслить, но и чувствовать и отвечать на чувства. Но родители были здесь, рядом, жили в одной квартире, и девочка невольно обращала свой взор на них. Однако в ответ на свои вполне закономерные ожидания раз за разом получала не нелюбовь даже (которая при всей своей разрушительности является все же четким эмоциональным откликом), а пустоту. Ее «не видели», по словам самой девочки. И тогда талантливая, наблюдательная Эвелина построила собственную схему эмоциональной жизни мира. И образцом для этого ей послужили… кошки и прочие зверюшки, у которых все было ясно и понятно. «Ты — мне, я — тебе». Эвелина, как творческое, активное начало, предпочитала выступать в качестве первого звена. Она активно творила добро (сначала среди кошек, а потом полученные закономерности небезуспешно перенесла и в среду одноклассников) и неизменно получала положительную обратную связь. Ее любили, ей были благодарны. Чуткая девочка ощущала некоторую ущербность завоеванных позиций («Иногда так хочется, чтобы просто так…»), но самостоятельно изменить ситуацию не могла.

В отношениях с матерью действовал тот же закон. Поумнев и окончательно уверовав в то, что мир так устроен, Эвелина попросту возвращала матери то изощренное, лишенное положительной эмоциональности внимание-невнимание, которое она так болезненно ощущала на себе в детстве. Полная внешняя благопристойность, безукоризненная вежливость, видимость заботы и вместе с тем — пустота, отсутствие «видения» и сопереживания.

С самого начала мне было ясно, что с Анжеликой и Эвелиной надо работать отдельно. И мать, и дочь легко согласились попробовать. Надо отметить, что психотерапевтическая работа с дочерью продвигалась гораздо быстрее и успешнее. Анжелика настаивала на том, что она больна и надо лечить именно ее болезнь, а не анализировать ее отношения с дочерью и сам стиль ее жизни, особенно в тот период, когда она, Анжелика, была абсолютно здорова.

Эвелина же, как только поняла, что ее отношения с матерью мешают ей увидеть какие-то иные грани окружающего мира, тут же начала демонстрировать чрезвычайно конструктивное и творческое отношение к работе и достаточно быстрый прогресс. Довольно скоро девочка осознала, что именно ее расчетливость и постоянное подведение баланса в области чувств привели к тому, что у нее нет настоящих друзей. Признала, что мир чувств и эмоций может быть непосредственным и непоследовательным. Увидела достоинства непосредственного переживания эмоций у своих сверстников (раньше она считала это непростительным недостатком).

Однажды на сессии (это случилось месяца через два после начала лечения) Эвелина задумчиво сказала мне:

— А ведь я зря на мать нападаю. Теперь-то я понимаю, что она такая же, как и я. Все всегда рассчитывала. Да еще и ошиблась в расчетах. То есть насчет папы она все правильно рассчитала. Ошиблась насчет меня. Если бы правильно, то надо было меня заранее приручить, чтобы я потом не царапалась…

— Тебя бы устроило, если бы мама насчет тебя все с самого начала рассчитала правильно? — спросила я.

— Нет… Теперь — нет. Теперь я понимаю, что есть еще другое. Так, как бабушка. Так, как девчонки в школе. А знаете… — Эвелина смущенно потупилась и покраснела. Я удивилась — в начале наших отношений такая реакция у нее показалась бы мне невозможной. — Меня Дима Скворцов на лодках кататься позвал… В Парк Победы…

— Ты пойдешь?

— Я уже ходила. В это воскресенье. Он мне знаете что сказал… Что я ему давно нравлюсь, потому что я умная и красивая. Только он раньше ко мне подойти боялся… потому что я какая то холодная была… а теперь — потеплела. Смешно, правда? Он сказал: как будто Снежная Королева растаяла, а там — обычная хорошая девчонка… Смешно, правда?

— Тебе действительно смешно?

— Нет. Мне приятно. Это у меня присказка такая осталась. От раньше. Вроде защиты. Я теперь понимаю. Я когда начинала что-нибудь чувствовать, сразу говорила: смешно.

— А мама? Ваши отношения как-то изменились?

— Что — мама? Пускай себе. Я раньше думала, что это я ей мщу, а теперь понимаю — получалось-то, что мщу себе. Сама у себя краду. Глупо ведь. Зачем мне это надо? Так что больше этого не будет. А она… Пускай она сама свои проблемы решает. Может, и ей кто-нибудь поможет… А может, я когда и там растаять сумею…

В каких случаях следует проконсультироваться со специалистом?

1. Если вы озабочены тем, чтобы с наименьшими потерями пережить это нелегкое для большинства семей время, то имеет смысл посетить специалиста заранее, для профилактики. Рассказать о вашей семье, об истории взаимоотношений в ней, об особенностях развития и характера вашего ребенка. После раздельных бесед с вами и с ребенком специалист сможет дать вам ряд советов, частью из которых вы сумеете воспользоваться, когда придет время. Можно, разумеется, почитать соответствующие книги. Но даже в самой хорошей книге речь пойдет о некоем среднем подростке, а не о вашем сыне или дочери. К тому же большинство хороших книг — переводные, и вы будете иметь дело с английским подростком 1970-х или с американским подростком 1980-х годов.

2. Категорически обязательно обращение к специалисту, если в подростковых «лозунгах» хотя бы раз, хотя бы случайно прозвучали мотивы «не хочу жить», «лучше бы я умер», «покончу с собой». Да, скорее всего, вас просто пугают. Но в том-то и дело, что у подростка даже показательный, насквозь фальшивый суицид по трагическому стечению обстоятельств вполне может стать настоящим. Предотвратить трагедию, квалифицированно работать с суицидными настроениями, давать рекомендации родителям в этом случае может только специалист. Помните об этом. Здесь никакая самодеятельность просто недопустима!

3. Имеет смысл обращение к специалисту и в том случае, если подростковый кризис ведет подростка к асоциальному поведению, опасному для него самого и для окружающих его людей. Сигареты в кармане — это вовсе не асоциально. А вот неизвестно откуда появившиеся деньги или вещи, участившиеся драки, разговоры о «крутых ребятах», которые держат его за своего, дорогие подарки у девушек, настойчивые рассуждения о том, что родители не знают жизни и что нормальные люди теперь не живут по законам общепринятой морали… В таких случаях опасно ждать, что «перебесится и все пройдет». Может и не пройти — вот в чем дело.

4. Впервые возникшие в это время странности подростка, такие как идеи преследования, другие необычные страхи, вычурные, путаные псевдофилософские рассуждения, внезапное увлечение каким-нибудь сектантским учением, утверждения, что подросток общается с Космосом, инопланетянами, Божьей Матерью и т. д., должны срочно привести вашу семью на прием к психиатру. Именно в подростковом возрасте часто впервые манифестирует шизофрения — тяжелое психическое заболевание. Сами понимаете, что здесь лучше перестраховаться.

5. Проконсультироваться со специалистом имеет смысл и в том случае, когда кризис у подростка серьезно нарушает гармонию внутрисемейных отношений, делает жизнь в семье попросту невыносимой. Сразу решить все проблемы обычно не удается, но улучшить ситуацию, смягчить особо острые углы можно почти всегда.

А что же с Мариной?

Первая беседа наедине с Мариной была очень тяжела для нас обеих. Девушка хмурилась, на все вопросы отвечала односложно, на контакт упорно не шла, настаивала на том, что у нее все нормально и только маме «что-то мерещится».

Я предложила Марине сыграть в игру «Встреча через десять лет», в которой подростку предлагается описать, как выглядит через десять лет максимально благополучный вариант его (или ее) судьбы. Почувствовав, что прямо сейчас ругать за плохое поведение и наставлять на путь истинный не будут, девушка оживилась и со вкусом описала свою будущую идеальную жизнь. В идеальную жизнь входила работа учительницей младших классов, муж-бизнесмен, который занимается неизвестно чем, но при этом много зарабатывает, трехлетняя дочка, с которой сидит бабушка в огромной четырехкомнатной («Нет, пяти, — поправилась Марина, — одна комната общая») квартире.

От будущего мы вернулись к настоящему. Признали, что для реализации «светлого будущего» необходимо хорошее образование (желательно — педагогический институт) и здоровая, полная сил мама, которая могла бы помочь Марине воспитать ее детей. (Роль домохозяйки Марина с презрением отвергла. «Если не работать, то скучно!» — безапелляционно заявила она.)

— А как ты будешь воспитывать свою дочь, чтобы не попасть со временем в такую ситуацию, в какую попала сейчас твоя мама? — поинтересовалась я.

Марина ненадолго задумалась, а потом неожиданно сообщила:

— Ну, у нее же отец будет. Я буду любить, а он — в строгости воспитывать, чтоб не шлялась.

— Но ведь твоя мама была лишена такой возможности. После смерти отца ты сама помогла ей поставить крест на ее личной жизни…

— Я тогда не права была, — с неожиданной доверительностью сообщила Марина (это была уже третья наша встреча). — Я тогда только о себе думала, эгоистка. Надо было, чтобы мама замуж вышла. Тогда бы у нее была своя жизнь, и она бы теперь ко мне не приставала.

— То есть сейчас мама во всем неправа?

— Нет, наоборот, она во всем права, только… Только, ну, пословица такая есть — «у страха глаза велики». Я всегда была такая послушная, такая домоседка… Вот ей теперь и страшно. Я ж говорю, была бы своя жизнь… Я перед ней виновата, конечно…

— Ты могла бы сказать об этом маме?

— Конечно, могла бы. Да я и говорила…

— А здесь? Сейчас?

— Это нужно? Для мамы? Конечно. Вы мне напомните, да, про что говорить?

Пригласили Веру Александровну. Марина весьма вразумительно сообщила нам, что считает себя виноватой в том, что препятствовала личной жизни матери. Сказала и о том, что теперь мать вполне закономерно стремится удержать ее, Марину, возле себя. И она, Марина, понимает мать и жалеет. Но «удержаться» не может. И вовсе ей не нужны эти ночные гулянки, просто потому что все запрещают, вот ее и заносит, а вообще-то она совсем не «крутая», и мать ей жалко, и перед приятелями неудобно бегать каждые двадцать минут звонить, и уходить, когда еще никто не уходит, и… здесь Марина заплакала, размазывая тушь вокруг глаз.

Вера Александровна отчаянно взглянула на меня, взглядом прося совета.

— Сделайте то, что вам хочется, — посоветовала я.

Вера Александровна смахнула набежавшую слезу и кинулась к дочери. Марина тут же уступила ей свое место, а сама сползла к ее ногам, по-детски уткнувшись головой в подол. Вся сцена опять таки напомнила мне кадры из какого-то старого кинофильма.

— Ты не плачь, доченька, не плачь! — уговаривала Вера Александровна. — Все у нас хорошо будет. И не вини себя — никто мне, кроме Вани-то, никогда и не нужен был… И прости меня, коли я твою-то жизнь в обмен застила…

— Мамочка, ты прости меня! — рыдала Марина. — Я ведь понимаю все, ты же для меня… И нет там никакой жизни такой, чтобы стоило…

Так, обнявшись и едва осушив слезы, они и ушли из моего кабинета.

Недавно я встретила Веру Александровну на улице. Она рассказала мне, что Марина поступала на дневное отделение Герценовского университета, но не прошла по конкурсу, теперь учится в хорошем педагогическом училище, дружит там с девочками, работает помощником воспитателя в круглосуточном детском садике, а недавно к ним приходил пить чай ее ухажер Алеша — вполне приличный мальчик, который в этом году заканчивает строительный колледж.

 

Глава 2

Вероника и первая любовь

— Скажите, доктор, а у вас есть что-нибудь такое, где ее можно было бы… ну, передержать?

— Передержать? — изумленно переспросила я. — О ком вы говорите? О собаке? Но у нас не ветеринарная клиника.

— Я говорю о дочери, — не скрывая своего раздражения, выпалила дородная хорошо одетая дама лет сорока пяти. — Должно же быть что-нибудь такое… вроде… вроде…

— Тюрьмы? Колонии? Психиатрической лечебницы? — попробовала подсказать я.

Дама налилась малиновым цветом, и я решила, что сейчас она выскочит вон, оглушительно хлопнув дверью и, возможно, как-то оценив мою профпригодность. Это, несомненно, будет моим поражением, но дочери с ней явно нет, а проблемы самой дамы, по всей видимости, не в моей компетенции.

Но дама разрушила мои предположения и с видимым усилием взяла себя в руки.

— Возможно, я как-то не так выразилась, — сдавленным голосом произнесла она. — Дело в том, что моя дочь вот уже вторую неделю не живет дома.

— Вы поссорились?

— Напрямую — нет.

— Тогда расскажите подробнее.

Из рассказа матери, которая представилась Адой Тимофеевной, я узнала, что ее дочери Веронике недавно исполнилось пятнадцать лет.

День рождения справляли шумно. Пришли мальчики и девочки из класса, подружка со двора, с которой Вероника вместе росла, а также две девочки из театральной студии при Доме культуры, в которой Вероника занимается уже два года. Одна из них была со своим кавалером — Вадимом. Вадим даже на первый взгляд выглядел более взрослым и зрелым, чем все остальные присутствовавшие на дне рождения. Он подарил Веронике прекрасную розу, сел в угол, в кресло возле торшера, загадочно улыбался и почти все время молчал. Танцевал только медленные танцы с девушкой, с которой пришел. Раза два, попросив разрешения у своей дамы, вежливо приглашал на танец виновницу торжества. Провожая ее на место, галантно целовал руку. Всем казалось, что день рождения удался. Раскрасневшаяся Вероника, в общем не бог весть какая красавица, выглядела румяной и прелестной. Когда все разошлись, мать с дочерью дружно перемыли посуду. Дочь была непривычно молчаливой, но Ада Тимофеевна отнесла это на счет усталости. Намного позже услышала глухие рыдания, доносящиеся из комнаты дочери. Испуганно вбежала, присела на кровать. Спросила, что случилось, не обидел ли кто. Из сдавленных рыданий дочери поняла только то, что у нее, Вероники, никогда не будет такого замечательного парня, как Вадим. Облегченно вздохнула, уверила, что будут, и еще гораздо лучше, и тихонько вышла из комнаты. Заглянула через пятнадцать минут и застала дочь сладко спящей.

Две последующие недели дочка задумчиво молчала. А потом как-то приятный, смутно знакомый голос позвал Веронику к телефону. Разговор был коротким, но когда Вероника положила трубку, глаза ее сияли, как два аквамарина.

— Кто это? — подозрительно спросила мать.

— Вадим. Помнишь? — И не в силах удержаться, Вероника счастливо засмеялась и закружилась по коридору.

— А чего ему от тебя надо?

— Он предлагал встретиться! Сегодня! Сейчас!

— Но погоди… Он ведь встречается с твоей подругой. Этой, как ее… Ларисой… Как же ты? Или у вас теперь это не имеет значения?

— Имеет, мама, — серьезно ответила Вероника. — Но что я могу поделать, если он выбрал меня?

— То есть как это — выбрал? — не на шутку взволновалась Ада Тимофеевна. — Для чего это выбрал? Ты что — сумка или зонтик, чтобы тебя выбирать?!

— Ты ничего не понимаешь, мама! — произнесла Вероника сакраментальную фразу и отправилась в свою комнату — краситься.

А Ада Тимофеевна и вправду ничего не понимала. Видя все нарастающую увлеченность дочери этим самым Вадимом, она пыталась поддерживать доверительный тон (до сих пор ей это всегда удавалось), говорить с ней о нем (обо всех своих предыдущих увлечениях дочь охотно рассказывала).

— Из какой он семьи? — спрашивала Ада Тимофеевна. — Чем он занимается? Чем собирается заниматься в будущем? Какие у него любимые книги, фильмы? Кто его друзья? Какие у него увлечения?

— Ах, мама, все это неважно! — отмахивалась дочь, и Ада Тимофеевна опять не понимала: если это неважно, то что же тогда важно?

Вадим приглашал Веронику в бары и на дискотеки. Не позволял ей выпить больше двух коктейлей, запрещал даже баловаться сигаретами. «Целоваться с курящей девушкой — все равно что облизывать пепельницу», — говорил он. Вечером неизменно провожал до парадной и ждал, когда наверху хлопнет дверь. Но вечера растягивались едва ли не за полночь.

— Пригласи его домой, — решительно сказала Ада Тимофеевна. — Я договорюсь с отцом, он придет пораньше, мы выпьем с ним чаю, поговорим, посмотрим, что он за человек.

Дочь расхохоталась матери в лицо.

— Ты с ума сошла, — сказала она, отсмеявшись. — Мы живем не в девятнадцатом веке. Он ни за что не придет. Да и я могу позвать его только тогда, когда вас не будет дома.

— Почему? — тупо спросила Ада Тимофеевна.

— Потому что вы нам мешаете, — усмехнулась Вероника.

— Что ты имеешь в виду?! — закипая, спросила мать.

— То, что ты подумала! — послышался дерзкий ответ.

Не удержавшись, Ада Тимофеевна влепила дочери пощечину. Вероника, разрыдавшись, в чем была, выбежала из дома. До вечера мать обзванивала подруг, а ближе к полуночи все тот же Вадим доставил блудную дочь к парадной.

После этой разборки дочь плавала по дому царевной несмеяной, с родителями почти не разговаривала и оживлялась, лишь выходя из дому или говоря по телефону. Однажды, делая еженедельные закупки в универсаме, Ада Тимофеевна увидела Вадима в кафе с хорошенькой черноволосой девушкой. Они весело о чем-то смеялись, иногда Вадим брал руку девушки в свои и целовал тонкие пальчики. Подобная грозному вихрю, принеслась Ада Тимофеевна домой и тут же, в присутствии мужа, выложила все дочери. Муж пожал плечами и засмеялся, а Вероника побледнела и прошептала: «Ты все врешь, чтобы разлучить нас!» — «Сама скоро увидишь!» — торжествующе сказала Ада Тимофеевна. «Насмотрелись, дуры, мексиканских телесериалов», — сказал муж и отец и пошел смотреть футбол.

Почти неделю Вероника просидела дома, о чем-то напряженно размышляя. Потом снова куда-то наладилась, но пришла не поздно, еще не было десяти, без кровинки в лице.

— Он снова мой! — заявила она матери, и в этом заявлении было что-то такое, отчего Ада Тимофеевна тут же побежала за валерьянкой, а ко всему равнодушный муж тревожно блеснул очками поверх газеты.

Дальше сцены следовали с унылой непрерывностью, одна за другой. Ада Тимофеевна, а вслед за ней и муж требовали от Вероники, чтобы она порвала с Вадимом, которому «только это от нее и было нужно», угрожали привлечь его к суду за совращение несовершеннолетней. Муж, подстрекаемый Адой Тимофеевной, даже отловил Вадима и попытался с ним «по мужски» поговорить. Вадим недоуменно и презрительно скривил красивую бровь, однако конфликтовать не стал, сказал вполне мирно:

— Я Веронику никогда ни к чему не принуждал и ничего плохого ей не делал. Если наши отношения ее в чем-то не устраивают, пусть она сама скажет мне об этом. Впрочем, скандалов и выяснения отношений я не люблю. Предпочитаю в таком случае обойтись вообще без отношений. Если вас послала Вероника, так ей и передайте. А если вы по собственной инициативе, что ж — флаг вам в руки. Только учтите, что ваши отношения с дочерью это вряд ли улучшит.

Спустя еще два дня Вероника позвонила домой из автомата. Дома был только отец.

— Вы разбили мою жизнь! — трагическим голосом сказала дочь. — Я вас ненавижу!

Прежде, чем отец пришел в себя, дочь бросила трубку. Больше она дома не появлялась. Два дня жила у подруги, а потом вообще исчезла неизвестно куда. Вадима отыскали почти сразу.

— Я виделся с Вероникой, — признался он. — Она обвиняла меня в чем-то несусветном, выдвигала какие-то требования. Я сказал ей, что я не герой телесериала и в эти игры не играю. Она убежала, и больше я ее не видел. — Далее Вадим выразил обеспокоенность судьбой неуравновешенной девочки и заверил ошеломленных родителей, что если она снова явится к нему, то он собственноручно доставит ее в родной дом.

Обращение в милицию тоже ничего не дало. Пожилой майор сказал, что у них слишком много серьезных дел, чтобы искать влюбленную дурочку, которая сама сбежала из дома. «Побегает и вернется — куда ей деваться-то? — утешил он родных. — Вот если до конца той недели не придет, тогда объявим в розыск».

Не зная, куда еще податься, Ада Тимофеевна пришла ко мне.

Теперь, когда я знала все обстоятельства дела, мне хотелось помочь ей. Но как это сделать? Ведь Вероники нет даже на горизонте. Ждать, когда ее отыщет милиция? А если действительно что-нибудь случится? Или уже случилось… Ситуация складывалась явно не из легких…

Как в норме протекает психосексуальное развитие детей и подростков?

Разумеется, о детской сексуальности знали и до начала XX века. В первобытном обществе (например, у австралийских аборигенов) и традиционных языческих культурах к ней относились и относятся вполне лояльно. Но вот в христианской Европе о ней как бы забыли, и все заново началось с того момента, когда Зигмунд Фрейд разрушил миф об асексуальности детства. Одним из основных открытий, сделанных основоположниками психоанализа, и было раскрытие природы и динамики детской сексуальности. Сам З. Фрейд не занимался специально разработкой методики и техники детского психоанализа. Основная заслуга в этом вопросе принадлежит его дочери, Анне Фрейд.

Классический психоанализ выделяет несколько стадий психосексуального развития. Названия стадий связаны с обозначением тех зон тела ребенка, которые ответственны в каждый момент его развития за получение наибольшего удовольствия. Каждая стадия имеет свою задачу.

1. Оральная стадия (от рождения до года). В этом возрасте ребенок психологически не отделяет себя от матери. За получение удовольствия в основном ответственна зона рта. Основная задача и результат оральной фазы — открытие ребенком другого человека (матери), способность получать удовлетворение от эмоционального и телесного контакта с ней.

Возможные нарушения: раннее отнятие от груди, длительное лишение тесного физического контакта с матерью или заменяющим ее лицом.

2. Анальная стадия (1–3 года) Внимание ребенка смещается на зоны сфинктеров. Контроль за дефекацией и мочеиспусканием — первая социальная норма, усваиваемая ребенком. По мнению психоаналитиков, течение этого процесса определяет отношение ребенка к социальным нормам вообще. Психологическая задача этой стадии — овладение своими агрессивными импульсами, решение проблемы собственной амбивалентности (на материале «захочу — покакаю, а захочу — нет»).

Основное нарушение — запугивание.

3. Эдипова (фаллическая) стадия (3–5 лет). Название происходит от широко известной трагической истории древнегреческого царя Эдипа. На этой стадии амбивалентны чувства ребенка к обоим родителям — он и любит их, и боится, а порой и ненавидит. Задача и результат — освоение ребенком своей собственной психосексуальной роли, культурно одобряемых образцов полоролевого поведения. То есть девочки начинают вести себя как положено девочкам, а мальчики — как положено мальчикам. В этом же возрасте дети интересуются строением половых органов сверстников противоположного пола, нередки совместные эротически окрашенные игры — в доктора, в больницу и т. д. Где-то после пяти лет интерес к анатомическим различиям полов постепенно уменьшается, на смену ему приходит психологический интерес. Дети в этом возрасте часто задают вопросы типа: «А я буду папой, когда вырасту?», «А когда вы мне сестренку родите?», «А как ребенок узнает, что ему уже можно рождаться?» и т. д.

4. Латентная стадия (с 5–6 лет до начала полового созревания). У ребенка появляются предметные интересы, лежащие за пределами семьи, желание узнать побольше о мире, он идет в школу. Основная задача — познавательная, расширение границ.

5. Генитальная (пубертатная) стадия (с начала периода полового созревания). Задача — полюбить кого-то вне родительской семьи. Попросту научиться любить. Если подросток легко отказывается от первой любви в пользу детско-родительских отношений или отношений со сверстниками своего пола, то это может свидетельствовать о задержке психосексуального развития.

Таким образом, под психосексуальным развитием в психоанализе понимается движение ребенка от инфантильных способов удовлетворения влечений к более зрелым, позволяющим в конечном итоге вступить в сексуальный контакт с партнером противоположного пола.

«У советских — собственная гордость», и поэтому много лет учение З. Фрейда было в нашей стране фактически под запретом. В отечественной психологии процесс психосексуального развития рассматривался как непрерывный, длящийся всю человеческую жизнь. Задача у этого процесса всего одна, но очень возвышенная — «овладение энергией собственных влечений и движение к эмоциональной зрелости и обретению как психологической автономии, так и способности к эмоционально близким контактам с другими людьми…» Красиво, правда? Хотя лично мне в процессе чтения про этот процесс овладения захотелось спросить, как американский народ про своего президента: «Так спали они в процессе овладения влечениями или не спали, в конце-то концов?!» Но, в общем, можно списать мое недоумение на мою же личную испорченность и отдать должное отечественной психологии — она старалась как могла, ведь «пансексуализм» Фрейда был официально заклеймен, а сравнить не было никакой возможности — труды основоположника психоанализа до недавних пор не переводились и не издавались.

Из всего этого следует весьма практический вывод: как бы мы ни относились сегодня к Фрейду и отдельным постулатам его теории и практики, но он убедительно доказал (и родителям и воспитателям необходимо помнить об этом), что именно в детстве закладываются предпосылки многих сексуальных, эмоциональных и коммуникативных проблем взрослого человека. Следы неизжитых детских психотравм могут серьезно исказить его жизнь.

Поэтому знание основных механизмов и этапов психосексуального развития необходимо, чтобы по возможности заметить и компенсировать отклонения в развитии и последствия негативных семейных влияний.

Подростковая сексуальность — это вообще отдельная песня. Известно, что в норме у юношей собственно сексуальное влечение появляется раньше и проявляет себя сильнее, чем у девушек. Девушки еще довольно долго мечтают о любви в окружении этакого розоватого тумана, в котором ничего конкретного не разглядишь (чем, кстати, часто пользуются «практически ориентированные» мужчины и попросту откровенные мерзавцы). Слишком раннее (раньше 15 лет) пробуждение девичьей сексуальности, как правило, свидетельствует о физиологических или (чаще) психологических проблемах девушки — неразвитой эмоциональности, недостатке тепла и принятия в семье. Вместе с тем, и у юношей сексуальное влечение и романтическая влюбленность вполне могут сосуществовать. Но при этом они часто относятся к разным объектам. По меткому выражению известного отечественного социолога И. Кона, «мальчик не любит ту женщину, к которой его влечет, и не испытывает влечения к девушке, которую любит». Почему так происходит, неизвестно. Автор предполагает, что такие особенности психологии подростковой сексуальности, возможно, имеют приспособительное значение. Подростки современного общества ни социально, ни интеллектуально не готовы к браку и деторождению. Описанная выше разнесенность эмоций позволяет выиграть еще несколько лет, по истечении которых подросток дозревает до полноценного члена общества. Размытый девичий образ прекрасного принца наконец приобретает некоторые реальные черты, а юноша оказывается способен совместить во времени и пространстве объект желания и романтически обожаемую возлюбленную.

Что такое половое воспитание сегодня и кто должен им заниматься?

Времена, когда «про это» узнавали во дворах и на улице, а также из медицинских учебников и разглядывая статуи в Эрмитаже, давно и, надо думать, безвозвратно прошли. За истекшие годы демократии и гласности успело вырасти целое поколение, которому в качестве справочного пособия исправно служили телевизор, видик и журналы в глянцевых обложках. Что выросло, как говорится, то выросло…

Так что о половом просвещении, о котором так яростно спорили еще каких-то лет пятнадцать назад, речь вроде бы не идет. Просветили все и всех. Где надо и где можно было бы и обождать. Но вот половое воспитание… Это вроде бы совершенно другое дело. Ведь, в самом деле, не отменяют же прекрасно изданные педагогические учебники и книги по этикету необходимости учить детей вести себя в гостях, не ковырять в носу, различать добро и зло и уметь постоять за себя… Вроде бы не отменяют. Значит, и откровенные сексуальные сцены в современных фильмах, и все эти журнальные фотографии и псевдоисповеди тоже полового воспитания, как ни крути, не заменят. А откуда же это воспитание взять?

Первое, что приходит в голову, это, естественно, семья. Вы, вот вы лично, в своей собственной семье половое воспитание получили? А много знаете семей, где оно, скажем так, разумно и целенаправленно проводилось? Нет? Вот и я тоже. Так что давайте исходить из фактов. Большинство семей на сегодняшний день никакого полового воспитания дать детям не может. Это положение усугубляется еще и вечной проблемой отцов и детей, ибо большинство отцов и матерей современных подростков выросли в Советском Союзе, в котором, как известно, «секса не было». Дети же хорошо знают, что секс в современной России есть. Со всем остальным у них гораздо сложнее. Как-то автор провел мини-исследование среди подростков и выяснил интересную вещь. 100 процентов девочек и 75 процентов мальчиков (от 13 до 18 лет) верит в существование так называемой настоящей любви (думаю, что каждый респондент понимал под этим словосочетанием что-то свое). Но вот на вопрос: «Обязательна ли настоящая любовь при вступлении в брак?» — только 40 (!) процентов девочек и целых 85 (!) процентов мальчиков ответили «да». Оставив без внимания меркантилизм девочек (он выработан явно не в семье, а под воздействием средств массовой информации), умилимся тем десяти процентам сильного пола, которые не верят в настоящую любовь, но все-таки считают, что брак надо строить именно на основе этой (отсутствующей в природе) субстанции.

Если, несмотря на все это, родителям непременно хочется внести какой-то личный вклад в этот аспект воспитания, то лучшим выходом будет следующий. Сообразуясь с возрастом, полом и уровнем интеллектуального развития ребенка, расскажите ему о ваших собственных находках и потерях, победах и поражениях, пережитых на любовном фронте в годы вашего детства и юности. Не врите и ничего не приукрашивайте. Если о чем-то говорить категорически не хочется, просто не говорите. Фальшь, ложь и украшательство подростки чувствуют не хуже, чем дрессированные свиньи укрытые под землей трюфели.

Второй гипотетический источник полового воспитания — это, несомненно, литература. Здесь тоже есть свои победы и поражения. Воспитываться на примере тургеневских девушек сегодняшняя молодежь явно не собирается, а героев подростков-современников в сегодняшней литературе что-то незаметно. Где вы, современные Тимуры, ау! Приходится девушкам использовать для самовоспитания «просто Марию», «дикую Розу», а то и «рабыню Изауру». Но только вот юноши не очень-то хотят себя вести в соответствии с этими «мыльными» стандартами, и вовсе не походят на крузов, викторов и андреасов… «Из чего же, из чего же, из чего только сделаны мальчики?» — так спрашивал когда-то Маршак. По всей видимости, сегодняшние мальчики сделаны из персонажей боевиков и детективов. И это, как вы сами догадываетесь, плохо согласуется с «просто мэриями». Впрочем, есть еще реклама, которая наряду с зубными пастами, шампунями и всякими там эликсирами настойчиво пропагандирует и полоролевые стереотипы мужчины-добытчика, который, вернувшись с работы, слабоумно доволен хорошо приготовленным супом, и женщины-домохозяйки повышенной скромности и домовитости, которая истинным чудом считает не себя, а кондиционер для белья. И со всем этим современным подросткам как-то приходится справляться. И они, заметим, справляются. Тем более что есть и позитивные факторы. Сегодня на книжном рынке имеется вполне достойная научно-популярная и просто познавательная литература для детей любого возраста, которая позволяет качественно и достаточно корректно познакомить их с биологическими и психологическими основами разделения полов. Есть и хорошие научно-популярные книги для подростков на эту тему. Вовремя приобрести и предложить эти книги подростку — также задача родителей.

Кроме семьи и искусства, есть еще школа и собственно подростковая среда. После попытки внедрения в практику курса с замечательным названием «Этика и психология семейной жизни» школа некоторое время отдыхала. Вышеупомянутый курс провалился не по своей вине. Просто совершенно непонятно было, кто его должен был преподавать. Психологов в школах тогда еще не было, литераторы воротили нос, биологи категорически отказывались, вполне мотивированно ссылаясь на некомпетентность, и автору известен вполне курьезный случай, когда данный курс на пару вели физкультурник и учительница труда. Первый — у мальчиков, вторая у девочек. Весь смысл курса при этом терялся (какая же семейная жизнь при тотальном разделении полов!), но у администрации не было другого выхода, так как согласившаяся вести курс учительница домоводства мальчиков-подростков панически боялась и дело с ними иметь категорически отказывалась. Холостой жизнерадостный физкультурник рассматривал происходящее как дополнительный урок физкультуры, а как дань специфике выдавал пацанам боксерские перчатки и отрабатывал на этих уроках парные бои.

Отдохнув, школа завела школьных психологов и кое-где ввела курсы валеологии. И то, и другое, несомненно, позитивно. У большинства родителей, педагогов и даже детей все еще сохраняется слегка пренебрежительное отношение к данным дисциплинам, оставшееся от тех времен, когда главными в нашем государстве провозглашались физики с легкой примесью лириков. От пренебрежения этого следует отказаться, задумавшись вот над чем: что полезнее знать вашему подрастающему чаду — десяток-другой физических формул и теорем по геометрии (которые, будучи выученными наизусть, в самом лучшем случае пригодятся ему два раза в жизни — на выпускных и вступительных экзаменах) или что-то о себе, о собственном организме и психике, об их устройстве и потребностях?

И наконец, сама подростковая среда. Не знаю, как к этому относиться, но мой опыт практического психолога говорит, что именно она сегодня несет на себе львиную долю ответственности за половое воспитание наших детей. Встречаются, конечно, дети-изолянты, которые все свои знания черпают из книг или из бесед с родителями, но в массе… Именно в подростковой среде осмысляются и творчески перерабатываются фильмы и журнальные статьи, именно здесь идет обмен реальным и воображаемым опытом. Из недр этого подросткового котла большинство взрослых (и в первую очередь собственные родители) кажутся какими-то бронтозаврами, случайно уцелевшими островками устаревшего миропорядка и миропонимания. Собственные же установки подростков, как правило, весьма прагматичны. Вот как звучат некоторые из них (стилистика несколько исправлена, смысл — сохранен):

«Для совместного времяпрепровождения вовсе не нужна какая-то душевная близость. Можно вообще ничего не знать о тех, с кем ты проводишь время. Если вам вместе весело — этого вполне достаточно».

«Эротика и секс — это игры для взрослых людей. Вовсе не обязательно нагружать эту сторону жизни еще какими-то дополнительными смыслами и переживаниями. Как правило, это только все осложняет и даже убивает всю радость отношений». (Эту точку зрения значительно чаще высказывают юноши.)

«В физической близости нет ничего плохого или запретного, если оба этого хотят. Если девушке еще мало лет, то, может быть, не стоит слишком торопиться, но если она уверена в своих чувствах, то почему бы и нет? До того, как ты попробовал это, ты же все равно не знаешь, понравится тебе или нет. Мало ли что там говорят другие… Тем более что об этом все, как правило, врут. Почему врут? Потому что боятся. Ну, ведь никто не знает, как оно должно быть на самом деле. Вот все и думают: а вдруг у меня не так, неправильно? И врут, чтобы себе цену набить. Так что, пока сам не попробуешь, ничего не узнаешь».

«О возможной беременности девушки должны думать оба партнера, и принимать меры. Говорить об этом можно и нужно. Кто об этом не думает, тот дурак. Ответственность за это лежит на парне, но лучше, если девушка сама заговорит о том, как она ко всему этому относится и что предпочитает. Потому что расплачиваться-то, в случае чего, придется именно ей».

«Брак — это довольно серьезное дело. И парню, и девушке лучше хорошо подумать, прежде чем бежать в загс. Девушке нужно думать в первую очередь о том, сможет ли будущий муж обеспечить ее и их детей. Потому что любовь любовью, но сейчас такое время… Девственность, красота, ум и все такое — это не только духовные ценности, но и товар. (Относитесь к этому как угодно, но современные подростки понимают это лучше и четче нас, взрослых людей.) Главное здесь — не продешевить. Можно бросить все это в омут безумной любви, но сначала все-таки надо решить: та ли это любовь, стоит ли она этого?» (Юношей на уровне чувств меркантилизм девушек бесит, но на рациональном уровне они с ним согласны, оправдывают его: а как же иначе? Надо же думать и о том, как жить, как детей кормить… «Насчет шалашей-то — это старики загнули, пожалуй. Год можно «в шалаше» прожить, ну два. А всю жизнь, или хоть всю молодость — кому это надо?»)

Зная такое вот «психологическое обеспечение» полового воспитания и будучи в чем-то с ним не согласными, родители могут попробовать осторожно влиять на установки собственного чада. Главных правила здесь два: не врать и не давить. Если разговор будет честным и уважительным по отношению к точке зрения подростка, он вас по крайней мере выслушает. Примет во внимание или нет — это уж зависит от содержания и убедительности того, что именно вы исповедуете.

Но в одном автор уверен твердо: миф о сексуальной легкомысленности современных подростков — это всего лишь миф. Да, есть маргиналы, наркоманы, сектанты. Там может быть все что угодно. Основная же масса подростков жестко прагматична, неразвита в области чувств, но при этом достаточно четко представляет себе, чего именно она хочет. Да, большая часть современной молодежи отделила секс от любви и других высоких чувств, и в этом им, несомненно, помогло старшее поколение и средства массовой информации. Чернышевское «умри, но не давай поцелуя без любви» даже в переносном смысле звучит сегодня не то как что-то глубоко идеалистическое, не то как откровенное издевательство.

Иногда сегодняшние подростки кажутся нам распущенными и эмоционально сниженными, иногда — неумными и недальновидными (а где это вы видели дальновидного подростка?), но легкомысленными их не назовешь — это точно.

Как вести себя при встрече с подростковым чувством? Самые распространенные ошибки и находки

Несмотря на многочисленные попытки, любовь (к счастью!) не поддается никакой типизации. Поэтому каждый ее случай глубоко индивидуален. Особенно если речь идет о первой любви. А вот ошибки родителей при встрече с ней, увы, стандартные, и типизации легко поддаются. Поэтому с них и начнем.

1. Самая распространенная ошибка — это попытка открыть чаду глаза на подлинный облик его избранника или избранницы. Даже если вам совершенно ясно, что объект любви — мерзавец, дурак и проходимец одновременно, все равно прямой констатацией факта вы добьетесь прямо противоположных результатов. А именно — ваше чадо с еще большей полнотой осознает себя Ромео или, соответственно, Джульеттой, а вам будет отведена незавидная роль старшего поколения Монтекки или Капулетти.

2. Попытка строго регламентировать возникшие отношения.

— Ладно уж, ты можешь с ним встречаться, но только… И ни в коем случае не делай… И не говори… И чтобы не позже…

Будьте уверены, сделает именно то, против чего вы предостерегали. Ведь прячут-то всегда самое интересное — вспомните собственное детство. Одной моей пациентке, пятнадцатилетней девушке Оле, мать категорически не разрешала приходить домой с дискотеки позже 10 часов. Вообще-то на дискотеках Оле было скучно (девушка предпочитала домашние вечеринки и задушевные беседы с глазу на глаз), но уходить всегда приходилось в 9:30, и бедная послушная «Золушка» была уверена, что именно с этой минуты на дискотечном «балу» и начинается самое интересное. Дома после каждой дискотеки следовали истерики, однако мать, заботясь о безопасности дочери, упорно стояла на своем. Поговорив с матерью, я убедила ее на один вечер снять запрет. Оля была весьма удивлена и разочарована тем, что и после 9:30 на дискотеке происходит все то же самое, и больше не рвалась провести там побольше времени.

3. Всевозможные попытки все узнать о возникших отношениях. «Я должна знать!» — заявляет мать и первая хватает трубку телефона, из-за угла подслушивает разговоры, копается в карманах, столе или вещах сына или дочери, расспрашивает друзей или подруг. Полученной таким образом информации грош цена (подростки, если действительно хотят что-то скрыть, изобретательны, как преступники в хороших детективах), а к взаимному отчуждению подобная практика приводит непременно. И тогда, если у подростка действительно возникнут какие-то проблемы, к родителям он обратится с ними в последнюю очередь.

4. Все виды запугивания и дискредитации возникшего чувства. «Он тебе не пара!», «Она тебя непременно бросит!», «Ему только одно от тебя и нужно!», «Зачем ты ему на шею вешаешься, неужели не видишь, что ему на тебя наплевать!», «Если бы она тебя любила, то так бы с тобой не обращалась!» и так далее, и тому подобное. Может быть даже вы и правы и все обстоит именно так, как вы предполагаете, но право судить об этом подросток (да и любой влюбленный) признает только за собой.

Любую попытку узурпировать его права он (или она) встречают в штыки, что опять же негативно сказывается на отношениях в семье.

Теперь о находках. Никаких общих правил тут, разумеется, нет, но существуют определенные психологические приемы, которые во многих случаях позволяют уменьшить напряжение и сохранить доверительные отношения между влюбленным подростком и его родителями.

1. Совершенно естественно, что родителям хочется побольше знать об избраннике своего чада. Не бойтесь спрашивать, но помните, что спрашивать нужно только о достоинствах. «Что тебя привлекло в нем (в ней) во время первой встречи?», «Что в нем тебе особенно нравится сейчас?», «За что ее ценят друзья, подруги?» На такие вопросы чадо непременно ответит. А все остальное (свои сомнения, предположения и размышления о недостатках «объекта») подросток расскажет вам сам. В качестве бесплатного приложения.

2. Понятно также, что родителям (особенно родителям девушек) всегда весьма интересно знать, как далеко их дочь готова зайти (и уже зашла) в развитии отношений. Об этом тоже можно спрашивать. Но ни в коем случае не напрямик. Если девушка достаточно интеллектуально развита и любит порассуждать, можно завести «теоретический» разговор. «А как у вас сейчас принято…», «А что считается правильным в молодежной среде по такому вот вопросу…», «А как современная девушка должна поступить, если…» Естественно, что никакой «теории» в ответах подростка не будет. Он (она) будет излагать вам свою собственную точку зрения по всем упомянутым вопросам, которой он и руководствуется в решении вопросов практических. Здесь же, в этом разговоре, есть место и для коррекции. Поскольку личных интересов теоретический разговор как бы не затрагивает, то вы вполне можете безболезненно для самолюбия подростка возражать и обосновывать любую точку зрения по данным вопросам.

Если же девушка (юноша) интеллектом не блещет и к теоретическим разговорам, пожалуй, неспособна (неспособен), то имеет смысл поговорить о делах подруг и приятелей. «А помнишь, ты говорила, что твоя Марина познакомилась с интересным парнем? Как у них сейчас дела?», «А Катя все еще одна? А как ты думаешь — в чем тут дело?» Рано или поздно и эти разговоры выйдут на личные проблемы вашего сына или дочери. Важно не пропустить этот момент и правильно на него отреагировать. Узнать о том, что подросток говорит уже не о Марине, а вовсе даже о себе, можно почти всегда по степени эмоциональной вовлеченности. В это же время наступает и подходящий момент для коррекции. Под видом обсуждения Марининых проблем почти всегда можно что-то прояснить, сгладить, расставить акценты.

3. Не бойтесь делиться собственным подлинным опытом. Даже если чадо пренебрежительно фыркает, оно все равно жадно внимает, потому что у вас это уже было (иначе откуда чадо-то взялось!), а у него еще нет. Только не надо моралей и нравоучений. Просто рассказывайте о том, что было, что вы чувствовали в начале, что в середине, что после… Расскажите о ваших мечтах и действительных поступках, пусть чадо осознает разницу между ними. Можете даже говорить так: «Если бы тогда, двадцать лет назад, я знал и понимал то, что знаю теперь, я бы сказал Маше, которую я тогда любил…» Но ни в коем случае не говорите: «На твоем месте я бы сказал…» Этого чадо не поймет и не оценит.

4. Покажите подростку, что вы понимаете и принимаете его чувства. Потому что страдания и взлеты первой любви — это подлинные страдания и взлеты, ни в чем не уступающие по силе более поздним, «зрелым» чувствам. Пусть многое в этих отношениях кажется нам с высоты нашего возраста и опыта по-детски наивным, примитивным и глупым, но не будем забывать, что именно эта, наивная и романтическая любовь в течении сотен лет вдохновляла поэтов, скульпторов и художников, именно о ней написаны стихи и песни, картины и поэмы, именно в ее честь созданы фильмы, баллады и скульптуры. Вам трудно признать величие нелепой любви вашего сутулого, нескладного, туповатого Вани и неумело накрашенной прыщавой Маши из соседнего подъезда? Признайте величие самого явления и в соответствующей форме сообщите об этом сыну. Он будет вам благодарен, честное слово. А может быть, даже немножко распрямится и поумнеет…

Чем может помочь специалист?

Как правило, первое романтическое пробуждение подростковых и юношеских чувств к противоположному полу никакого специального вмешательства не требует. Подростки в этот период особенно ранимы. Девочки то словно летают на крыльях, то превращаются в нервических плакс и начинают бурно рыдать в ответ на любое, самое невинное замечание. Мальчики чаще становятся замкнутыми и угрюмыми. Если родители и вся семья в целом признают объективные трудности, которые переживает их сын или дочь, и придерживаются уважительной и сочувствующей тактики по отношению к его (ее) переживаниям, то никакой дополнительной помощи такому подростку, как правило, не требуется. Наиболее конструктивная позиция по этому поводу приблизительно такова:

— Тебе сейчас нелегко, и мы понимаем это. Твои первые шаги в области чувств могут быть неуклюжими, как первые шаги учащегося ходить младенца, но они так же важны для тебя сейчас, и для твоей дальнейшей жизни тоже. Как ты сейчас научишься «ходить» и чувствовать, так и будешь жить дальше. Когда учишься, неизбежны ошибки и разочарования. Мы поможем тебе их перенести. Ведь разделенная боль — половина боли. Но если учишься на совесть, также неизбежны и победы, и успехи. А что может быть прекраснее и слаще успехов в любви! Если ты позволишь, мы также порадуемся твоим находкам и победам вместе с тобой. Ведь разделенная радость — радость вдвойне!

Однако, как и во всем, в протекании этого ответственного периода возможны всяческие отклонения. Поводом для обращения к специалисту могут служить всяческие крайние формы подростковых «страданий» и девиантного поведения, связанного с переживанием чувств к противоположному полу. Приведем некоторые примеры таких крайностей.

1. Все мысли девочки-подростка заняты «мальчиками» во всех их формах и проявлениях. В результате страдает учеба, отношения с родными и друзьями. Никаких конкретных, долгоиграющих романов на горизонте незаметно. Долгие часы девочка проводит за макияжем, а потом бесцельно шатается по улицам с такими же «искательницами приключений». Никаких психических отклонений за таким поведением, как правило, нет, но есть определенные внешние и внутренние опасности. С внешними опасностями все более-менее ясно (именно они обычно и тревожат родителей). Внутренняя опасность — уплощение и упрощение эмоциональных и интеллектуальных потребностей, формирование неразборчивости, «легкости чувств» и их однообразия.

2. Некоторая доля придуманных, фантастических чувств и событий вполне естественна для первых чувств юноши или девочки-подростка. Но случается так, что подросток целиком погружается в выдуманный им мир, живет выдуманными чувствами, общается с выдуманными им людьми. И этот фантастический мир понемногу заслоняет мир реальный, который не выдерживает сравнения со сказкой и кажется подростку пресным и (или) грубым и жестоким. В таком случае необходимо тщательное обследование и иногда — коррекция установок подростка.

3. Обращение к специалисту должно быть признано целесообразным и тогда, когда увлеченность «предметом», желание завоевать его доверие и уважение толкает подростка к употреблению алкоголя или наркотиков, к противоправным деяниям, к вступлению в ту или иную секту. Здесь — чем раньше спохватятся родители, тем больше шансов на успех. Подростки — имитаторы, как и все дети. Очень часто их ведет в бездну не тяга к наркотикам и не интерес к тому или иному вероучению, а желание стать таким же, как обожаемый «предмет», и этим заслужить его любовь и признание.

4. Несомненную тревогу родителей должна вызвать и неразборчивость несовершеннолетнего сына или дочери в сексуальных связях. Как правило, за этим кроются какие-то серьезные внутренние проблемы подростка или семьи в целом. Очень часто к беспорядочным связям толкает подростка отсутствие тепла, принятия и понимания в семье, иногда к такому же результату приводят напряженные взаимоотношения со сверстниками и неумение строить прочные дружеские связи. Иногда подобный симптом бывает спутником легкой степени умственной отсталости.

5. Безусловно необходимо немедленное обращение к специалисту, если в подростковых «страданиях» появляется тема суицида, не говоря уж о тех случаях, когда какие-то, пусть самые вялые и демонстративные попытки покончить с собой уже предпринимались. Любая, самая дурацкая попытка может закончиться «удачей» — всем родителям и врачам необходимо помнить об этом.

6. Целесообразно проконсультироваться со специалистом и родителям тех детей, которые в течение многих лет наблюдались у невропатолога или психоневролога по поводу тех или иных неврологических диагнозов. Нервная система у таких детей — орган-мишень, и совершенно неизвестно, как она поведет себя в условиях повышенной нагрузки. Консультации в этом случае носят профилактический характер. Родители вместе со специалистом вырабатывают наиболее оптимальный алгоритм поведения, для самого подростка проводится своеобразный «ликбез» применительно к его состоянию и проблемам. Любой подросток (а не только больной неврологическими заболеваниями) стоит на пороге взрослости, и желательно, чтобы он знал свои сильные стороны и свои уязвимые места. С этой целью для подростков упомянутой группы можно порекомендовать различные психологические тренинги, такие как групповой тренинг уверенности, тренинг общения, тренинг личностного роста.

Вероника и ее любовь. Окончание

История Вероники была тем редким случаем, когда моя помощь явно требовалась, а я даже отдаленно не представляла себе, с какого конца взяться за дело. Работать с родителями бесполезно, так как дочь явно находится в состоянии аффекта и ни на какой психологический контакт с ними не пойдет. Сама Вероника неизвестно где. Заманить в поликлинику Вадима? Под каким соусом и кто сможет это сделать? Ведь отношения между ним и родителями Вероники, мягко скажем, натянутые…

— Пришлите ко мне пару подружек Вероники, — наконец решила я. — Из тех, кому она, на ваш взгляд, доверяет и кто может хоть что-то знать о ее теперешнем местонахождении.

— А пойдут они? — с сомнением спросила Ада Тимофеевна.

— Скажите им, что подруга в беде, что ей нужна помощь, что психолог хочет поговорить с ними о ней. Девчонки — существа любопытные, к чужой беде липнут, как осы к меду, прибегут как миленькие… И расскажите мне немного о них. О ком знаете, разумеется…

Первой пришла та, кого я меньше всего ожидала увидеть, — Лариса, прежняя подружка Вадима.

— Вы не подумайте, я не ревную, — решительно сказала она. — Я Веронике сочувствую. Потому и к вам пришла. Вадим — он ведь даже не сволочь. Так проще бы было. Ошиблась, мол, не разглядела. А там все совсем не так. Он ведь честный, Вадим, вы понимаете? Все сразу говорит. Вот это я могу, вот этого хочу. Вот это тебе обещаю, а этого, извини, нет. Только мы ведь, девчонки, — дуры, в хорошее верим, а в плохое не хотим. Я, представляете, думала, что он такой Печорин, усталый, во всем разочаровавшийся… Ну, мне так хотелось видеть. А что уж там Вероника видела, не знаю. Я ее предупреждала, но она мне, конечно, не поверила. И я ее не виню, потому что я сама Оксане, девушке, которая у него до меня была, тоже не верила. Я ведь тоже знаете как ревела. Хотела ему в морду плюнуть или таблеток наглотаться. Потом прошло понемногу. И теперь мне Веронике очень хочется помочь, потому что я ее лучше всех понимаю, только я не знаю, как. И еще я боюсь, что с ней что-нибудь случится. Утопиться там или повеситься она не могла, не думайте, я ее хорошо знаю. Но вот в какую-нибудь историю влипнуть… Вам, конечно, интересно больше всего, не знаю ли я, где она… Но я не знаю. Знала бы, сама туда побежала… Вы, наверное, думаете, зачем же тогда пришла…

Я уверила Ларису, что она мне очень помогла, и записала ее телефон.

Следующей пришла Ира. Она долго рассказывала мне о своих собственных запутанных отношениях с тремя или четырьмя мальчиками, и от нее я не узнала вообще ничего, кроме подтверждения Ларисиного тезиса о том, что Вероника вообще-то сильный человек и из-за такого дерьма, как Вадим, в петлю не полезет.

Последней, спустя еще два дня, появилась сильно накрашенная Маргарита, которая мне отрекомендовалась как Марго.

Марго явно нервничала и очень хотела мне что-то доказать. С Вероникой она познакомилась относительно недавно, потому что только в этом году пришла в этот класс и в эту школу. Всеми силами Марго стремилась дать мне понять, что она девушка опытная, видящая всех мужиков и телок насквозь. Я, естественно, не возражала.

— Чего вы все переполошились-то? — озабоченно крутя в пальцах воображаемую сигарету, хрипловато спросила Марго. — Ну, потеряла девушка невинность, себя не соблюла, Вадим этот козлом оказался, ну а предки наезжают. Так надо же ей в себя-то прийти, раны зализать… При чем тут поликлиника-то?

Минут пять я в самых доступных выражениях объясняла Марго, кто я такая и что я тут делаю. Постепенно девушка оттаяла, напряженность во всех ее членах слегка уменьшилась.

— Ну ладно, вы по-хорошему хотите, я поняла. Только от бабской глупости никакая психология не поможет, это я вам точно говорю. Вон матка моя три раза замужем была, и каждый раз (Марго произносила «кажный рас», но именно оговорки придавали ее неправильной речи какую-то совершенно необъяснимую щемящую прелесть) думала — навсегда. А вот тебе и выкуси, все три муженька-то и сбежали. Один, папаша мой, спился, другой туда, где небо в клетку, а третий и вовсе не пойми куда. Так и тащит нас с Валеркой одна. А мыто тоже те еще подарочки… Вот и Нику мне жаль. Нарвалась она по глупости на одного козла, и на другого еще нарвется. Я ей говорю: жестче надо быть, сильнее, тогда ты будешь ими крутить, а не они тобой. Бабам-то, им тоже своя сила дадена. Правильно я говорю, доктор («дох тур» — старушечье произношение в устах молодой девушки. Так странно. Бедная ты моя Маргарита, видать, и правда тебе досталось. То ли от трех маткиных мужей, то ли еще от кого…)?

Я отмечаю тот факт, что, говоря о Веронике, Маргарита употребляет настоящее время, и напрямую спрашиваю, может ли она устроить мне с Вероникой встречу. Гарантирую полную конфиденциальность. Маргарита сомневается.

— А о чем ей с вами толковать-то? Снова старые раны расчесывать? Ей сейчас забыть все надо…

— Такие вещи не забываются, Марго, — осторожно говорю я. — Ни одна девушка не сможет забыть свою первую любовь, своего первого мужчину…

— Щас! — злобно скалится Марго. — Всю жизнь помнить буду! А жить-то потом как, а, доктор?

— Первая любовь, а у сегодняшней молодежи и первая близость очень часто заканчивается расставанием, а то и обидой и разочарованием, — подчеркнуто спокойно, даже задумчиво говорю я. — Как ни печально это для полюбивших впервые, но это скорее правило…

— Вашими бы устами да мед пить, — усмехается Марго. — Ладно уж, пришлю я к вам эту дурочку. Только договор — родителям Никиным чтоб ни полсловечка.

Я, естественно, соглашаюсь на любые условия.

И вот передо мной сидит Вероника. Никакой косметики, черный свитер с воротником-стойкой, строгое, пожалуй что даже красивое лицо. Вокруг глаз — темные круги.

— Марго сказала, что вы хотели со мной поговорить. — Голос тихий, но твердый, без дрожи и сдерживаемых слез. — Вот, я пришла. Еще она сказала, что папа с мамой не узнают…

— Не узнают, пока ты сама не захочешь, — подтвердила я. — Но прежде чем мы с тобой поговорим, ответь мне на один вопрос: как ты сама — именно ты, не Марго, не я, не родители, а именно ты сама — видишь свое будущее? Что собираешься делать завтра, на будущей неделе, через месяц?

— На будущей неделе? — в темных глазах Вероники появилась растерянность. — Я… я не знаю…

— Ты не посещаешь школу, студию, ушла из дома, твои друзья не знают, где ты. Ты считаешь, что все это больше тебе не понадобится? Ты считаешь, что твоя жизнь кончена, сейчас, в пятнадцать лет? Или ты просто взяла таймаут?

— Тайм… что?

— Это спортивный термин. Перерыв в игре, который предоставляется игрокам по инициативе одного из участников.

— Да, наверное… я… именно это…

— И для чего же ты используешь свой таймаут?

— Чтобы забыть все! — твердо и уверенно, с интонациями Маргариты.

— Получается?

— Не получается. — Опущенный взгляд, закушенная губа. — Пока…

— А может, и не надо забывать?

— Не надо?! Вы думаете, что-то еще может быть?! Вы же ничего не знаете!..

— Может или не может — это тебе виднее. Ты говоришь: не может, значит, так и есть. Я говорю только о том, что не надо забывать.

— А как же тогда?..

— Если мы будем забывать все, что кончается не так, как нам бы хотелось… Много ли у нас останется? Представь себе: юноша и девушка встретились, полюбили друг друга, поженились, родили двоих детей, вырастили их. А потом он встретил другую женщину, а она чуть позже — другого мужчину. Они были вместе двадцать два года, а потом расстались. Это действительная, а не придуманная история. И что же им теперь делать — забыть все эти двадцать два года?! Все радости, все праздники, все счастье, которое они делили на двоих? Все тревоги и испытания, которые они перенесли вместе, поддерживая друг друга? Забыть всю свою молодость?

— Нет, конечно, им нельзя…

— А тебе можно? Тебе было хорошо с Вадимом? Ты чувствовала его поддержку, внимание? Он ухаживал за тобой? Тебе это было приятно?

— Да. Очень. У меня никогда не было такого парня. И у моих подруг тоже. Поэтому я и… Я думала, что этим удержу его.

— Ты и удержала, но ненадолго. И твои родители тут совершенно ни при чем. Вадим, по-видимому, из тех людей, которые не переносят сложных отношений. Любые сложности тяготят их, и они от них попросту бегут. Скорее всего, Вадим никогда и ни с кем не сможет стать хорошим семьянином…

— Да, да… Я и сама про это думала. А откуда вы знаете?

— Да так, предполагаю, — я пожала плечами. — Так что посмотри на все это дело с другой стороны. Тебе всего пятнадцать лет. Создавать семью явно рано. Вадим долго и красиво ухаживал за тобой. Ничего удивительного, что в конце концов ты потеряла бдительность и поддалась на его уговоры. Пусть все это послужит тебе уроком. В конце концов, как говорила твоя подруга Лариса, Вадим ведь по-своему честный человек…

— А вы и с Лариской говорили?! Ну, она вам, наверное, про меня такого наплела…

— Лариса жалеет тебя и говорит, что уж она-то понимает тебя лучше всех. И по-моему, она весьма достойный и умный человек. Который, кстати, действительно попался в ту же ловушку, что и ты. Можете организовать клуб жертв Вадима. Возьмите туда Оксану и ту черненькую девушку, с которой видела его в кафе твоя мама. В Америке очень модны такие штучки…

Я добилась своего — Вероника сначала робко улыбнулась, а потом и засмеялась. И сразу стало видно, что маска усталой скорби — всего лишь маска, и появились ямочки на пухлых щеках…

— И обязательно пришли ко мне Марго, — серьезно сказала я в довершение нашего долгого разговора. — Мне кажется, что в ее жизни действительно были и весьма серьезные проблемы, и настоящие несчастья…

— Да, она очень несчастная, — не менее серьезно подтвердила Вероника. — Она мне рассказывала кое-что… я вам не могу сказать. Но мне кажется, она к вам не пойдет, потому что она думает, что каждый должен справляться сам, а остальное — это для хлюпиков…

— Справляться должен каждый сам, — подтвердила я. — Тут я с Марго согласна. Но можно ведь покрутить проблему, повернуть ее под другим углом, глядишь, что-то и увидится. А в этом деле, сама понимаешь, две головы лучше, чем одна.

— Да, я теперь понимаю. Я скажу Марго. Может быть, вы ей тоже что-нибудь вернете.

— Верну? Что?

— Ну, я не знаю, как точно сказать. Мне было ужасно обидно, что все это напрасно и нужно забыть. А вы сказали: не надо, и я сама поняла, что все это теперь навсегда со мной, и можно вспоминать только хорошее. А Вадим… знаете, мне его теперь даже жалко…

— Ну-ну-ну! — я предостерегающе постучала костяшками по ручке кресла. — В клуб, в клуб, в клуб! Знаю я тут одну, Печориным увлекается, все его в Вадиме разглядеть пыталась…

— Знаю, знаю, это Лариска! — рассмеялась Вероника. — Это ей Печорин нравится… — Девушка лукаво улыбнулась, демонстрируя свои очаровательные ямочки. — А как бы нам ту черненькую разыскать и уговорить ее в клуб вступить? И можно ли ее будет потом к вам прислать? А?

 

Глава 3

Антон, который ничего не хочет

Он сидел около двери кабинета, не выказывая никаких признаков нетерпения, уже за полчаса до начала приема. Я обратила на него внимание потому, что он был один, ничего не читал и из ушей его не торчали проводочки плеера. Совершенно непонятно было, чем он занят. Спит? Нет, вроде бы глаза открыты. Но встретиться взглядом не удавалось.

Прошло уже десять минут, а в дверь, несмотря на табличку, никто не стучал. Я выглянула в коридор. Высокий юноша по прежнему сидел на банкетке, не изменив позы, и глядел в пол куда-то перед собой.

— Вы не ко мне? — на всякий случай поинтересовалась я.

— К вам, — послышался спокойный ответ.

— А почему не заходите?

— Жду, — лаконично пояснил юноша.

— Должна подойти мама? — ситуация более-менее прояснялась. Мать уговорила проблемное чадо показаться психологу, а сама запаздывает. Тормозное чадо вместо того, чтобы законно сбежать, послушно ждет.

— Никто не должен, — вдребезги разбивая мои построения, возразил юноша. — Я думал, вы позовете.

— Вот, я зову, — ровно, решив не интересоваться его грамотностью и способностью прочитать дверную табличку, сказала я.

В кабинете юноша плотно устроился в кресле, спокойно и молча смотрел на меня. Я, пользуясь случаем, разглядывала нового пациента. Приятное, может быть, немного угрюмое лицо, светлые глаза, коротко, но немодно подстриженные волосы. Для косьбы под «крутого» длинноваты, для любой современной прически слишком коротки. Так стриглись пионеры во времена моего детства. Одет юноша добротно и чисто, но опять же без признаков подросткового выпендрежа.

— Меня зовут Екатерина Вадимовна, — я решила нарушить затянувшееся молчание. — Я слушаю вас.

— Меня зовут Антон, — представился юноша и снова замолчал.

Чувствуя, что прием будет нелегким, я приготовилась задавать вопросы и получать на них односложные ответы.

— Что привело вас ко мне?

— Я не знаю. Мама велела мне сходить. Записала. Я пришел.

— Мама велела? — Я не удержалась от улыбки. — Сколько вам лет, Антон? Знаете ли вы, кто такие психологи и чем они занимаются?

— Мне шестнадцать лет. Кто такие психологи, я знаю. У нас в школе есть урок психологии.

Выглядел Антон абсолютным славянином, но меня почему то не покидало ощущение, что он говорит на иностранном для него языке.

— И как вам нравятся эти уроки?

— Они мне не нравятся. Теория очень скучная. А практика — как для детского сада.

— Думаете ли вы, что психология вообще — скучная наука?

— Нет, скучных наук не бывает. Бывают только скучные люди.

«Ого!» — подумала я, убедившись в том, что разговор мог сложиться интереснее, чем мне показалось с первого взгляда.

— А мама, когда велела вам сходить ко мне на прием, даже не намекнула на причину этого, с ее точки зрения необходимого, посещения? И почему она не пришла сама?

— Мама очень поздно кончает работу. Она сказала, чтобы я поговорил с вами о себе, о том, почему я ничего не хочу…

— А вы, Антон, в ваши шестнадцать лет, что, действительно ничего не хотите?

— Почему же не хочу? — юноша меланхолично пожал плечами. — Хочу, конечно. Но я ничего не делаю, и мама говорит, что именно в этом вся проблема.

— А что вы сами думаете по этому поводу?

— Я ничего не думаю, мне просто все равно.

Круг замкнулся, и во время нашей дальнейшей беседы мы прошли его еще не меньше пяти раз. Нам удалось затронуть массу вещей, которых Антон активно не хотел и не любил (математика, физика и все связанное с ними, современная музыка и американские боевики, всевозможные тусовки и молодежное разделение по интересам и т. д., и т. п.), а также вещи и явления, к которым Антон был равнодушен (дискотеки и бары, гуляние с девушками, учеба в целом, будущая профессия, компьютерные игры, мода и все с ней связанное, сериалы на телевидении и, опять же, и т. д., и т. п.). Никакой позитивной программы в разговоре совершенно не выделялось.

— Антон, давайте поиграем в ассоциации, — отчаялась я. — Я буду говорить вам разные слова, а вы мне сразу же — то, что приходит вам в голову. Только честно. Хорошо?

Результат в целом соответствовал известному анекдоту:

— Река?

— Волга!

— Поэт?

— Пушкин, Лермонтов, Некрасов!

— Газета?

— «Правда», «Московский комсомолец»!

— Люблю?

— Кошки, котлеты, соленые огурцы…

— Нравится?

— Собирать марки…

— Вы собираете марки, Антон?

— Нет, никогда не собирал. Но вы же сказали, что придет в голову…

— Да, спасибо…

В конце приема мы согласовали время следующего визита так, чтобы на него смогла прийти мама Антона.

Немолодая мама Антона комкала в руках платок, нервно подкашливала и вообще выглядела на порядок более эмоциональной, чем ее сын. Антон сидел в другой комнате, на предложение дать ему книгу поблагодарил и ответил отказом. Тогда я дала ему брошюру с интеллектуальным тестом, велела прочитать инструкцию, выполнить задания в течение получаса, а потом принести мне результаты. В общем-то всего этого делать было нельзя, так как в конце книжонки были даны ответы к тесту, но почему-то мне показалось, что Антон не будет ими пользоваться.

Словоохотливая мама рассказала мне, что в детстве Антон был прекрасным и необременительным ребенком, без проблем посещал все дошкольные учреждения, в младших классах учился ровно, хотя и не блестяще, потом постепенно съехал на тройки, но вроде бы никогда этому по-настоящему не огорчался. Вообще совершенно непонятно, что его по-настоящему огорчает или радует. Когда бабушка, которая фактически растила маленького Антона (родители всегда много работали), заболела раком, Антон без смущения и протеста выполнял все необходимое по уходу за старушкой, но ничем и никогда (включая сам момент смерти и похороны бабушки) не показал, что происходящее хоть сколько-нибудь расстраивает его. У Антона никогда не было девушки. Парень он видный, и то одна, то другая одноклассница проявляют знаки внимания, звонят по телефону. На вопросы матери Антон отвечает: «Да ну их!» — и этим все ограничивается. Маленькому Антону было все равно, что надеть, потом он вроде бы начал интересоваться одеждой, но после шестого седьмого класса — снова как отрезало. «Какие тебе брюки купить, Тоша? Фасон, цвет, может быть, фирма?» — спрашивает мать, стараясь быть современной. «Все равно, — отвечает сын. — Чтобы не короткие были». Антон учится уже в десятом классе, но никаких увлечений или хотя бы планов на будущее у него нет. Когда родители напрямую спрашивают его, куда он пойдет после школы, он отвечает: «Не знаю. Все равно». «В институт?» — «В институт», — соглашается сын. «Может быть, в колледж?» — «Можно в колледж», — не протестует Антон.

— Занимался ли Антон в каких-нибудь кружках? — спрашиваю я.

Да, занимался. Сначала пытались учить его музыке, но бесперспективность этого направления стала ясна еще при жизни бабушки. Потом были карате, танцы, бассейн, теннис и, наконец, в прошлом году, бодибилдинг. Всюду Антон шел по указке мамы, занимался без всякой охоты, при малейшей возможности — бросал. Никаких объяснений не давал. Только в прошлом году, бросая бодибилдинг (который как раз к этому времени начал давать какие-то результаты), буркнул в сердцах: «Но это же такая тупость! Как ты не понимаешь!»

Дома Антон читает, помогает по хозяйству, гуляет с собакой или смотрит телевизор. Программы предпочитает информационные, читать больше всего любит исторические романы или научную фантастику. Никакого подросткового кризиса мама Антона не заметила, о чем почти сожалеет.

— Лучше бы он протестовал как-то, — нерешительно предполагает она. — Ходил бы куда-нибудь, что-то доказывал. Тогда я, может быть, и поняла бы как-то, что ему на самом деле нужно. А так — просто тихий ужас какой-то. Я иногда думаю, может быть, он больной? Бывают же какие-то вялые формы, я читала… Как вы думаете?

— А друзья у Антона есть? — интересуюсь я, помня ответ на этот вопрос самого Антона.

— Настоящих — нет, — не обманывает моих ожиданий мама (сам Антон на этот же вопрос ответил равнодушно-утвердительно). — Какие-то приятели есть. Книгами обмениваются, в школе на переменах общаются, звонят иногда. А чтобы что-то более тесное, что у нас дружбой считалось, — такого нет и не было никогда… Впрочем, был мальчик классе в третьем, в пятом, он потом уехал куда-то. Вот с ним они во дворе на скамейке или в разрушенной беседке часами о чем-то шушукались, пока домой не загонишь. Но после — ничего.

— И вот это состояние равнодушия ко всему, сколько оно длится, как вы оцените?

— Ну, вообще-то он никогда особо шустрым не был, но вот так… как умерла мама… это три года… ну, вот года два-три — так будет точно.

— А что думает ваш муж по поводу состояния Антона?

— Он говорит: лентяй и тунеядец — вот и все проблемы. И знаете, Антон вроде бы с ним согласен. Но надо же что-то делать. Если все дальше пойдет так же, то мне придется выбрать для него профессию, запихнуть его в какой-то институт или там техникум. Но я же не могу взять на себя такую ответственность… Это же такое решение… Если бы я хотя бы приблизительно знала, что ему интересно…

— А если вы ничего этого не будете делать?

— Тогда нам с отцом придется устраивать его на работу, а потом провожать в армию, — грустно констатировала женщина.

— Вы говорили об этом с Антоном?

— Да, много раз. Он согласен на любой вариант.

— Чудеса! — воскликнула я.

Признаюсь честно, с таким равнодушием к собственной судьбе мне еще не приходилось встречаться. Что-то здесь действительно неладно. Либо я еще чего-то принципиального не знаю, либо… либо здесь и вправду необходима консультация психиатра. Действительно, бывают же всякие формы… Я тоже читала…

Мама Антона, как и большинство матерей, когда речь идет об их детях, баловалась чтением мыслей.

— Вы думаете… все плохо, да? — трагическим шепотом спросила она.

— Ничего я пока не думаю, — отрезала я. — И вообще не мое это дело — диагнозы раздавать. Ну, если уж вы очень хотите… Ничего большего, чем депрессивный эпизод, правда, затянувшийся, я здесь не вижу. Но проконсультироваться, конечно, надо. На всякий случай…

— А, депрессия, — понимающе кивнула мама Антона, ухватившись за невольно прозвучавший ярлык. — Это я понимаю. Это ничего.

Я невесело улыбнулась.

Что такое депрессия?

Согласно строгому определению, депрессией называется состояние, характеризующееся пониженным настроением, торможением интеллектуальной и моторной деятельности, снижением витальных (жизненных) побуждений, пессимистическими оценками себя и своего положения в окружающей действительности, соматоневрологическими расстройствами (при наличии депрессии наиболее характерными из них являются тахикардия, склонность к запорам, расширение зрачков).

По А. В. Снежневскому (1983) депрессии присущи такие когнитивные свойства, как отрицательная, уничтожающая оценка собственной личности, внешнего мира и будущего.

Депрессивные состояния отличаются большим многообразием и распространенностью. Все многочисленные виды депрессий достаточно условно объединяют в три группы.

1. Соматогенные депрессии. К этой группе относятся депрессии, возникающие в связи с каким-либо заболеванием внутренних органов. В большинстве случаев такая депрессия сочетается с более или менее выраженной астенией. В ее происхождении могут играть роль реактивные моменты (реакция личности на соматическую болезнь и вносимые ею изменения в социальный статус больного). Иногда депрессия этого вида в дальнейшем углубляется, витализируется, однако чаще всего она протекает на непсихотическом уровне, в рамках неврозоподобных состояний.

2. Эндогенные депрессии. Этот термин применяется для обозначения состояний, наблюдающихся при эндогенных психических заболеваниях — маниакально-депрессивном психозе, шизофрении, в рамках функциональных психозов.

3. Психогенные депрессии. Сюда включаются в первую очередь реактивные депрессии, связанные с психогенно травмирующей ситуацией. Кроме того, сюда же относят большинство депрессий, протекающих на невротическом, а не на психотическом уровне. В отечественной литературе такое состояние рассматривается как этап невротического развития либо как неврастеническая депрессия. И наконец, сюда же включается депрессия истощения — своеобразная форма депрессивных состояний, связанная с длительным эмоциональным перенапряжением или многократными психическими травмами (повторяющиеся конфликты в семье, в школе или на работе).

Это деление в известной мере условно, так как существуют депрессии, промежуточные между эндогенными и психогенными или психогенными и соматогенными. Нередко депрессия, начинаясь соматогенно или психогенно, в дальнейшем витализируется, то есть приобретает свойства эндогенной депрессии.

Депрессия — это болезнь. В тяжелых случаях диагноз депрессии, как правило, нетрудно поставить (больной в этих случаях практически не способен к социальному функционированию), в то время как более легкие формы весьма затруднительны для дифференциальной диагностики. Самые типичные симптомы депрессии — следующие:

1) устойчиво сниженное настроение, утрата интересов и удовольствия;

2) повышенная утомляемость;

3) сниженная способность к сосредоточению и вниманию;

4) сниженные самооценка и чувство уверенности в себе;

5) идеи виновности и самоуничижения;

6) мрачное и пессимистическое видение будущего;

7) идеи (или действия) самоповреждения и суицида;

8) нарушенный сон;

9) сниженный аппетит.

Для достоверного диагноза даже легкого депрессивного эпизода должны наблюдаться по крайней мере четыре из вышеуказанных симптомов. Наиболее распространенными из них, в случае депрессии легкой степени, являются сниженное настроение, утрата интересов и способности получать удовольствие, а также повышенная утомляемость.

Очевидно, что во время подросткового кризиса мы можем встретиться практически со всеми этими симптомами. Повышенная утомляемость? Пожалуйста! Родители, да и сами подростки довольно часто жалуются на головокружения и головную боль, на то, что быстро устают, истощаются, и это чаще всего связано не с депрессией, а с гормональной перестройкой организма, с его неравномерным ростом. Низкая самооценка? Да это не менее половины подростков! Одним кажется, что они слишком толстые, другие недовольны своей худобой, у кого-то нос или уши не той формы, кто-то слишком глуп, кто-то недостаточно красив, а кое-кто так и просто заявляет: «С таким, как я, никто никогда не будет иметь серьезного дела», и находит причины такого положения вещей настолько очевидными, что даже не желает о них говорить. Утрата интересов? Одна из самых распространенных жалоб родителей — вот, раньше и книги читал, и в кружки ходил, а сейчас — сидит дома, по телефону болтает о каких-то глупостях да в ящик смотрит. Как будто по тупел разом!

И все это — не болезнь, не депрессия, а всего лишь наш старый знакомый — подростковый кризис. Но вот беда — в этом возрасте встречаются и настоящие депрессии всех описанных типов, и в этом же возрасте часто манифестирует (впервые проявляет себя) шизофрения — тяжелое психическое заболевание. Как же поступить, если у вашего сына или дочери-подростка вы обнаружили некоторые из приведенных выше симптомов?

Сразу бежать к врачу-психиатру? Обследоваться? Глотать антидепрессанты?

Подождите. Давайте сначала попробуем разобраться, отчего же это у здоровых людей вдруг исчезают интересы, хронически понижается настроение и самооценка? Отчего это вдруг юному, полному сил и энергии существу не хочется жить и будущее видится ему исключительно в мрачных красках? Порассуждаем вместе. И если выявленные причины не имеют к вашему случаю никакого отношения — тогда ничтоже сумняшеся идите к психиатру. Возможно, именно он сумеет вам помочь.

Проблема цели и проблема смысла

Довольно часто на приеме автору приходится слышать однообразные жалобы родителей подростков:

Он (она) ничего не хочет, ничем серьезным не интересуется, о будущем как бы не думает, трудиться не хочет и не умеет, все делает спустя рукава, если что-то и умеет, так это только развлекаться и т. д., и т. п.

Почему так? Далее автор осмелится предложить на суд читателя свои размышления и соображения на эту тему. Ни в коей мере не претендуя на роль истины в последней инстанции, они, быть может, позволят кому-то из родителей лучше понять своего сына или дочь, по-новому оценить свои взаимоотношения с ними.

Я уже говорила о том, что современные подростки часто весьма прагматичны и рассуждают иногда куда практичнее и трезвее, чем их родители. Но вместе с тем юность — это единственный подлинно романтический период в жизни человека. Прекрасные иллюзии и возвышенный идеализм, жасминовый аромат романтической и сентиментальной любви, пороховой запах подвигов и настоящей, мужской дружбы, «один за всех и все за одного» — обо всем этом грезят именно на излете детства и в юности. Потом наступает «настоящая жизнь», которой всех нас пугали в школе, с ее бытом и буднями, праздниками и горем, с ее совершенно неромантическими проблемами. И вот — мне кажется, что практичность современных подростков часто вступает в противоречие с этим «конституциональным» юношеским идеализмом.

— Вы же знаете, Екатерина Вадимовна, какая сейчас жизнь, — говорит мне такой четырнадцатилетний «мудрец». — Если нет денег и «лапы», то никуда в приличное место не поступить, ничему стоящему не выучиться. А без настоящего образования куда пойдешь? Везде все схвачено, все поделено. Только в криминал — одна дорога.

А вот другой мудрец, пятнадцати лет отроду, и утверждает он прямо противоположное:

— Ну вот, родители мои учились, учились, институты заканчивали. И что? Мать вообще сократили, никуда по возрасту не берут, она сейчас уборщицей в универсаме работает. Отец держится пока, но ни продукция их никому не нужна, ни зарплату им уже который год в срок не платили. Так надо, да? А посмотрите, сколько молодежь без всякого образования получает? На какую зарплату сейчас можно БМВ купить? А сколько их на улице, вы видели? А домины огромные вокруг города как грибы растут? Откуда же это все? Неужели от образования?

Если осторожно намекнуть таким «мудрецам», что иномарка и загородный особняк — это еще не все, что нужно людям в жизни, они начинают совершенно по-детски кипятиться и доказывать мне, что я ничего не понимаю в текущем моменте.

— Да знаю я, что вы скажете! Дружба, любовь, творчество и все такое! Так вы объявления посмотрите в брачных газетах! Кому нищие-то нужны?! И творчество тоже. Какое сейчас без денег может быть творчество! Возьмите хоть телевидение, хоть кино, хоть эстраду! Даже литература, и то… Если тебе рекламу не сделали, то кто тебя читать-то будет, когда от одних обложек в глазах рябит…

— Так что же, всем в криминал идти? — задумчиво спрашиваю я. — На БМВ-то действительно честные люди вроде бы не ездят…

И вот тут-то и проявляется то самое противоречие, характеризующее личность современных подростков, о котором говорилось в начале этой главки. С одной стороны — практицизм, с другой стороны — потребность в идеалах, романтике. Вещи несовместные, и некоторые выбирают первое, упорно стараясь забыть о втором, некоторые (сверстники и родители обычно обвиняют их в прекраснодушии и несовременности, но в душе уважают и даже иногда завидуют им) по-прежнему проживают свою мятежную юность так, словно времена галантных кавалеров, «комиссаров в пыльных шлемах» и поющей о чем-то под крылом самолета тайги еще не минули. А очень большая часть менее решительных подростков, подобно всем известному ослу, на годы застывает в каком-то подобии ступора или, не в силах принять самостоятельное решение, покорно плывет по течению. Именно о них чаще всего и говорят сакраментальное: «ничего не хочет, ничего не делает».

Если удается завоевать доверие таких подростков, заставить их сбросить защитный панцирь и поговорить откровенно, то рано или поздно в беседе всплывает вопрос «Зачем?». Вопрос цели и вопрос смысла одновременно. В некоторых умных книгах можно прочесть, что вопрос смысла жизни особенно остро, влияя на душевное состояние и поступки, встает перед человеком после сорока лет, во второй половине жизни, когда вершины уже достигнуты, карьера состоялась (или не состоялась), дети подросли. Жизнь пока еще медленно, но неуклонно катится к закату. И вот здесь-то человек как бы и оказывается лицом к лицу с простым, но каверзным вопросом: «Ну, и зачем все это было? И что будет теперь?»

Все это, в общем, верно, но многое в нашей Вселенной, как известно, развивается по спирали и, судя по всему, так называемый «экзистенциальный кризис сорока лет» — вовсе не первый период человеческой жизни, в котором подробно рассматривается проблема смыслов. Мне кажется, что впервые эта проблема встает перед человеком именно в подростковом возрасте, в тот период, когда необходимо определить свой дальнейший путь, выбрать профессию, дело, которому будешь сначала учиться, а потом служить. Простая логика подсказывает, что в процессе этого выбора трудно обойтись без вопроса: «А почему я буду заниматься именно этим? Зачем мне это?»

Но, разумеется, есть и различия, и каждый виток спирали отличается от следующего и предыдущего. Человек после сорока ищет смысл именно для себя, так сказать, для личного пользования. Подростка, юношу вполне устраивает «коллективный смысл», смысл для всех. Именно поэтому все религиозные, революционные и прочие идеологические течения везде и всегда опирались в первую очередь на молодежь. В последние десять пятнадцать лет в нашей стране наблюдается острый дефицит «смысла», пригодного именно для молодежи. Лозунг «Обогащайтесь!» был бодро подхвачен широкими массами инженерно технического и прочего смышленого населения, и у кого получилось, обогатились. Но некриминальная молодежь опять-таки осталась не у дел. Теперь, чтобы обогатиться, снова нужно много, тяжело и часто неинтересно работать. А где же романтика? Неистовые гринписовцы, комичные неофашисты, унылые патриоты и прочие радикалы — это все же категорическое меньшинство. А остальные?

Несмотря на все проблемы отцов и детей, подростки привычно обращают свой взор к старшему поколению — и наблюдают довольно странную картину.

— Как у вас со смыслом, мама и папа? — в той или иной форме спрашивает подросток. Родители, как правило, вопроса в упор не слышат, но ответ, опять же как правило, дают.

— Мы верили во что-то такое непонятное, — говорят родители. — Теперь пишут, что всего этого вроде бы и не было вовсе.

Но мыто его как бы видели и были уверены, что оно — есть. Здесь какое-то противоречие, но лучше об этом не думать и заниматься повседневными делами.

— Для чего вы живете на свете, мама и папа? — спрашивает подросток.

— Мы живем, чтобы вас, оглоедов, на ноги поднять, одеть, накормить, вырастить. Думаете, это сейчас легко? Когда везде сокращения, без знакомств на работу не устроиться и все такое… А вам бы только баклуши бить да в потолок плевать… Помогли бы лучше или хотя бы посочувствовали…

Но подросток не может сочувствовать этим родительским трудностям, потому что у него еще нет детей. Он обескуражен. Ведь если родители не врут, то получается, что до рождения детей никакого смысла, кроме создания пристойной «материальной базы» и развлечений, нет и не предвидится. Да и потом перспективы не больно-то радостные.

А душа-то просит чего-то еще…

Есть еще литература, книга — извечное прибежище мятущейся русской души. Может быть, там? Ну, об этом мы уже говорили. Подростки читают. Но читают они в основном детективы, любовные романы и фэнтези, а эти жанры, как известно, проблему смысла не проясняют, а даже, пожалуй, наоборот, запутывают. Потому что даже лучшие образцы этих жанров к реальным проблемам современного живущего в России подростка никакого отношения не имеют, ибо, при всей их занимательности, описывают реальность альтернативную, в которой никто и никогда не жил и жить не будет.

И вот в результате всех этих накладок многим подросткам попросту не хочется шевелиться, что-то искать. Они не знают даже направления, где это «что-то» должно находиться, не знают, где и у кого спросить, никому не доверяют, движутся вяло и наугад и зачастую находят себя в молодежных объединениях, которые, хотя и имеют какую-то свою структуру и цели, но стороннему наблюдателю кажутся опасно похожими на хорошо организованные стаи. Не приставшие к стаям довольно часто впадают в состояние, подозрительно напоминающее описанный выше депрессивный синдром.

Как родители могут помочь подростку отыскать свое место в жизни?

Но у каждой медали есть, как известно, обратная сторона. И не все так печально в деле обретения современным подростком цели и смысла. И роль родителей (пусть даже бывших комсомольцев, коммунистов, диссидентов и т. д.) здесь трудно переоценить. Потому что есть вещи, которые не отменяются никаким историческим периодом, общественно-экономической формацией, коррумпированностью властных структур и тому подобными мелочами. И одна из этих вещей, как ни банально это прозвучит, — любовь. Любовь родителей к своим детям, любовь детей к родителям, любовь женщины к мужчине и наоборот, любовь к другим людям, к Родине и — да, да, да! — все то, что было написано и нарисовано на 15 странице старого издания букваря, по которому все мы учились. И никто этого не отменял и никогда не отменит, а если вместо лукаво щурящегося вождя мы поместим туда портрет матери Терезы, а вместо ударника-сталевара — честного бизнесмена за компьютером, то суть урока от этого совершенно не изменится. Но все это общие слова, скажете вы, а что же делать конкретно?

Попробуем конкретно. Если в вашей семье подрастает сын или дочь, а до экзистенциального кризиса сорокалетия вы еще не дожили, придется немного поднапрячься. Проведите ревизию собственных ценностей. Подождите выбрасывать то, что рухнуло, не оправдало себя. Отряхните от мусора, очистите от обломков, приклейте ярлычок, поставьте на соответствующую полку. Еще пригодится для воспитательной работы. К тому же, что устояло, выдержало все удары жизни, отнеситесь с возможной бережностью. Это ваш самый главный капитал.

Далее обратите свой внимательный взор на подрастающее чадо. Соберите семейный совет, постарайтесь опереться на коллективный разум семьи. На кого чадо похоже внешне, по характеру, по темпераменту? На вас? На мужа? На покойного деда? Трезво и внимательно опишите (лучше письменно) основные черты его характера, основные пристрастия. Что чадо любит, чего не переносит? Чем интересовалось раньше? Что из этого получилось? (Если не получилось ничего, постарайтесь проанализировать причины). Чем интересуется теперь? С чем эти интересы связаны, что из них может проистечь в будущем? Как у чада обстоят дела с межличностными контактами? Много ли у него друзей? Легко ли оно сходится с людьми? Есть ли глубокие отношения или все они весьма поверхностны? Что чадо любит делать? Что у него получается? Как обстоят дела с честолюбием? С лидерскими наклонностями и возможностями? Каково развитие интеллекта? Какие стороны интеллекта особенно развиты (вербальный, невербальный интеллект и т. д.)? Как здоровье, физическое развитие чада в целом — на нем можно пахать? Или чадо субтильно, анемично и от любого повышения нагрузок валится с ног? Есть ли какие-то специфические ограничения по здоровью (аллергии и т. д.)?

При составлении «психологического портрета» постарайтесь не льстить ребенку и не занижать его действительных возможностей. Если все это делается не в одиночку, а обсуждается на семейном совете, то риск ошибки существенно снижается. После окончания работы внимательно вслух прочитайте то, что получилось. Как вы думаете, чем мог бы заняться такой человек? Что бы у него получилось? Что доставило бы удовольствие ему самому и принесло бы несомненную пользу окружающим его людям? Если в семейном совете участвует член семьи, на которого чадо чрезвычайно похоже, особенно внимательно выслушайте его мнение. Проведите под «портретом» жирную черту и в качестве резюме запишите возможные рекомендации.

После этого пригласите чадо для личной беседы (здесь присутствие всех членов семьи уже совершенно не обязательно) и ознакомьте его с результатами мозгового штурма — психологическим портретом. Если чадо с чем-то не согласно или хочет что-то добавить, без комментариев внесите его возражения или дополнения на отдельный листок. Хочу сразу развеять сомнения части родителей — даже очень замкнутый и негативистски настроенный подросток пойдет на такой разговор. Что бы он там ни говорил, но ему покажется занятным, что взрослые члены семьи серьезно обсудили и проанализировали особенности его личности и будущие возможности, и он непременно заинтересуется результатами. Если подростка не ругать и не призывать немедленно перестать или, наоборот, начать что-то делать, он обычно охотно и с большим интересом говорит о себе. Да и кто же о себе, любимом, поговорить откажется?

Обсудив и дополнив «портрет», переходим к следующей стадии разговора — обсуждению будущих возможностей. Теперь уже сам подросток отвечает на поставленные выше вопросы. Если его мнение в чем-то совпадает с мнениями остальных членов семьи, ему об этом надо сообщить, если расходится — лучше подождать до окончания его собственных соображений. После того как круг «потребного будущего» очерчен, можно вырабатывать стратегический план его достижения, выделяя временные этапы и обсуждая попутно, что может сделать сам подросток, а в чем понадобится помощь родителей. После этого наступает еще один этап — расскажите ребенку о вашем собственном опыте поисков целей и смысла. Ничего не приукрашивайте, доставайте попеременно ценности с обеих полок, попытайтесь коротко проанализировать, почему одни оказались негодными, а другие выдержали проверку временем. Говорят, что на чужих ошибках не учатся. Лукавят. В основном те, которые действительно не умеют или не хотят учиться. А остальные… Разве мы совершили в своей жизни все возможные ошибки? Значит, чему-то все-таки научились и на чужих…

Оптимальный возраст для подобной беседы (в зависимости от сформированности круга интересов и интеллекта подростка) — 13–15 лет.

Составление стратегического плана проще пояснить на примере.

Алина, миловидная хрупкая девушка 14 лет, твердо решила стать хирургом.

— Это благородная, нужная людям профессия, — тихо, но решительно говорит она. — И достаточно престижная. Я знаю, что хирурги — это обычно мужчины, но теперь времена меняются, а руки у женщин всегда были ловчее и тоньше. А крови я совершенно не боюсь… И не спорьте со мной…

Никто и не спорит с Алиной. Просто подсчитываем трудности и резервы. Никто в Алининой семье никак не связан с медициной. Следовательно, придется пробиваться самой. Естественно, медицинский институт. В училищах хирургов не готовят. Материальный уровень семьи весьма средний, но на подготовительные курсы деньги найдутся. Значит, подготовительные курсы. Это в одиннадцатом классе. А сейчас? Если не идти в училище, то, может быть, существуют спец классы или даже спецшколы? Покупаем справочник, опрашиваем знакомых, читаем газеты. Спецшкол не обнаружено, кроме одной православной медицинской гимназии. Алина — атеистка, следовательно, гимназия не подходит. Но вот есть два медицинских десятых класса. Один связан с санитарно гигиеническим факультетом, другой — с Педиатрическим институтом. Алина собирается в Первый медицинский, но на безрыбье и рак рыба. Алина выбирает класс, связанный с Педиатрическим институтом. Вместе с мамой едут туда, говорят с завучем, с ребятами. Алина укрепляется в своем выборе, начинает готовится к экзаменам. Выбор достаточно серьезен, эльфийская внешность играет против Алины, придется до называть, что хирургия — это не просто так, а продуманное, взвешенное решение. Алина поступает в медицинский класс, параллельно заканчивает курсы массажа, занимается в СНО при медицинском факультете СПбГУ, а на каникулах устраивается работать нянечкой в хирургическое отделение. И здесь приходит отрезвление.

— Я не боюсь крови, но я не могу-у!.. — рыдает Алина.

Неужели все напрасно? Но вот практика в родильном доме, потом в детской поликлинике. И Алина снова оживает. «Я буду неонатологом! — решает она. — Буду работать с самыми маленькими детьми».

В 11 классе выявляются колоссальные проблемы с физикой. Алина тотально не понимает ее. А физику надо сдавать в институт. Приходится нанимать репетитора. На курсы уже не хватает денег. Случайно в доме, где живет Алина, обнаруживается клиентка, которой нужен недорогой регулярный массаж. Алина снова берется за справочники и за жирные телеса клиентки. Та рекомендует исполнительную, чистенькую и аккуратную девочку еще двоим своим подругам. Деньги на курсы есть.

Сейчас Алина учится на втором курсе Педиатрического института. Подрабатывает массажем. С каждым днем ее все больше интересует невропатология. Кажется, она решила посвятить свою жизнь именно этому.

— Может быть, я даже буду нейрохирургом, — шепотом, словно боясь сглазить, призналась она мне во время последней встречи.

Кто и что может помочь еще?

Одна из задач родителей — показать ребенку, подростку разнообразие окружающего мира, разнообразие населяющих этот мир людей. Если это не сделано, то сектор круга, из которого ребенку придется впоследствии выбирать, окажется очень узким.

Есть люди и целые структуры, которые могут помочь в этом родителям и самому ребенку. Во-первых, это разнообразные кружки, секции, клубы, семинары и факультативы. Совершенно неверно думать, что раз уж ребенок пошел в кружок, допустим, кройки и шитья, то там он и обязан заниматься вплоть до совершеннолетия. То, что ребенок меняет кружки, секции, посещает в этом году клуб журналистов, а на следующий год — театральную студию, вполне нормально. Возможно (и даже скорее всего), он не станет театральным актером или журналистом, но его представления о мире и о самом себе за эти два года существенно расширятся.

Кроме того, практическая психология также может помочь семье в этом вопросе. Существуют тесты, позволяющие определить склонности и возможности вступающего в жизнь человека. Не стоит слепо доверять их результатам (как и результатам всех других тестов), но кое-какие сведения, почерпнутые из них, могут оказаться совсем нелишними при совершении выбора. Кроме того, психолог-консультант может оказать практическую помощь семье и в составлении «психологического портрета» и стратегического плана, описанных в предыдущей подглавке. Он же поможет выделить главные трудности, которые могут встретиться подростку на пути реализации его планов, наметить способы их преодоления.

Существуют и групповые методы для анализа и решения подобных проблем. Наиболее адекватными из них автору представляются различным образом ориентированные тренинги личностного роста, которые позволяют подростку лучше узнать себя, свои сильные и слабые стороны, оценить с помощью обратной связи, как его воспринимают окружающие, научиться самому лучше понимать других людей, правильнее реагировать на их вербальные и невербальные послания. Здесь же подросток может точнее сформулировать для себя свои цели, понять, чего же он действительно хочет от жизни и что готов и способен дать ей сам.

Возвращаясь к Антону..

Консультацию с психиатром мама провела оперативно. Психиатр ничего такого особенного не нашел, но на всякий случай прописал легкие антидепрессанты. От антидепрессантов послушному Антону стало так плохо, что их прием пришлось срочно прекратить. Довольный психиатр сказал, что случившееся может служить диагностическим признаком — депрессии у Антона нет.

— Разбирайтесь дальше со своим психологом, — добродушно сказал он на прощание. — А еще лучше — плюньте и пусть будет как будет. Не задергивайте парня, поверьте мне, старому, их сейчас ровно половина таких. Что же — всех лечить, что ли?

С этой рекомендацией мама и явилась ко мне. Антона оставили дома, на что он отреагировал с откровенным облегчением. Несмотря на сдержанность юноши, видно было, что психология с психиатрией уже порядочно достали его.

— Ну, давайте искать, — бодро предложила я, не имея ни малейшего понятия о том, как подойти к делу. Депрессии нет — это хорошо. Но что же дальше? Если верить честности Антона и результатам теста, то интеллект у юноши значительно выше среднего. А учится плохо. И любимых предметов нет. В чем же дело?

Традиционно интересуюсь:

— Как в семье?

— Все нормально, — не отводя взгляда, отвечает мама. — Как у всех. Люди мы уже немолодые, особых страстей нет, но и конфликтов тоже нет. Мама моя, пока была жива, с мужем моим потихоньку воевала, а теперь и этого нет. Муж-то ее недолюбливал, понятно, а тут как-то раз сказал: «Знаешь, вот бы уж не подумал, а мне Зинаиды Павловны не хватает. Ну, думаю, поворчала бы, что ли, кран бы починить заставила. А то самому никак не собраться… Вроде перчика она у нас была, понимаешь? А без нее как-то пресно… Я не пью, ты не ругаешься, Антон тоже вроде не куролесит…»

Да уж, ворчливая бабушка вроде перчика… Конфликтами в семье ситуацию явно не объяснишь.

— Вспоминайте все подряд! — требую я. — Вот тогда, когда пошла на спад успеваемость, когда умерла бабушка, когда уехал единственный друг. Подробно, все, что приходит в голову, может, найдем, за что зацепиться…

Минут через пятнадцать вдруг среди мелочей всплывает вроде бы что-то существенное.

— … Рисовал он немного. Не то чтобы картины там или с натуры. Рисовал шариковой ручкой, так, что я там почти ничего и не понимала. Это было что-то вроде историй. Рыцари какие-то или роботы — я толком не помню. Но много их было — целые тетради. А потом, когда писать научился, рисовать почти бросил и стал их записывать. Ну, примитивно там все, фантастика какая-то или детективы, вроде комиксов. Называлось это «прики» — от «приключения».

— А потом? — серьезно насторожилась я.

— Ну, потом я это вроде бы запрещала. Потому что он садился уроки делать, а вместо этого доставал эту самую тетрадь и… Он тогда как раз хуже учиться стал. Я и говорила: сначала уроки сделай, а потом всеми этими глупостями занимайся… Да он и сам это как-то оставил, повзрослел, наверное…

— И сколько же всего времени Антон эти самые «прики» придумывал? Считая и рисование, и письмо?

— Ну, лет с шести, наверное, до одиннадцати, может, до двенадцати…

— Черт побери! — я с трудом удержалась от того, чтобы не сказать еще более сильно. — Вы жалуетесь на то, что у парня вообще отсутствуют интересы. И вы сами, своими руками загубили дело, которым он занимался 6–7 лет! 7 лет из 16! Почти половину жизни!

— Но какое же это дело! — растерянно возразила мама Антона. — Какие-то каракули, дурацкие герои, никаких способностей к рисованию или там к литературе у него явно не было. В школе по литературе всегда твердая тройка, с примесью двоек…

— Умолкните! — патетически воскликнула я (мне нужно было любой ценой всколыхнуть ее, тогда достанется и Антону). — Как, по-вашему, могут выглядеть литературные склонности в семь или в десять лет?! В виде гениальных творений, выходящих из-под пера младшеклассника?! Мне смешно! А потом… потом он уже был сам уверен в том, что все это дурь и мальчишество. А это было вовсе не мальчишество, это была часть его жизни, его способ приспособления, обретения смысла. Вы отняли у него «блистающий мир», свернули в трубочку «алые паруса», а современная молодежная культура ему скучна. Он ее презирает. Поэтому он и читает фантастику и исторические романы, поэтому у него и нет друзей или тусовки. Вы знаете, о чем он шушукался в беседке со своим приятелем? Осмелюсь предположить — потом уточните у Антона, он наверняка помнит. Так вот, он рассказывал приятелю свои «прики», и тот слушал развесив уши. А потом приятель уехал, а к другим Антон уже не решался подойти со столь «никчемной» продукцией…

— Да, вы правы! — воскликнула мама. — Он говорил мне. То есть это Толик говорил. Он говорил: «Тошка всегда такие классные истории придумывает, прямо как по телику…» Но кто же мог подумать, что это так серьезно для него…

Все серьезно! Все серьезно, господа родители! Ничего неважного в жизни маленького ребенка, в жизни подростка нет. Это вам все кажется примитивным, глупым и мимолетным. Вы озабочены другими (очень серьезными!) вещами, и бабочка на цветке, глупая записка, вымазанная чернилами, оборванный хлястик — все это для вас не больше чем мелочи жизни. Для ребенка — все не так. За первые пятнадцать лет жизни он проходит огромный путь, с которым в последующей жизни даже нечего сравнить. И на этом пути важен каждый самый маленький перекресток…

…Дальше я работала с самим Антоном. Он легко вспомнил детские «прики» и даже с легкой улыбкой принес и продемонстрировал мне пожелтевший образец.

— Глупость такая, — оценил он. — Но тогда мне очень нравилось.

Говорить с Антоном по душам — это все равно что жевать вату пополам с картоном. Психотерапия тоже не годилась. Чтобы он еще глубже ушел в себя? От групповой терапии Антон категорически отказался. «У нас было в школе на психологии, — объяснил он. — Такая глупость!» Поэтому мы сочиняли с ним роман в стиле фэнтези. Там были драконы, прекрасные принцессы, отважные рыцари и еще много всего. И был главный герой, дурацкий нескладный юноша из дикого леса, который в конце концов стал королем, потому что он, единственный из всех, не имел никаких предвзятых мнений, не знал наверняка, что правильно, а что нет, и потому сумел объединить народы, истощавшие друг друга в междоусобных войнах. Но и королем он не остался. Когда все было кончено и в выдуманном королевстве установился мир, король неожиданно и тайно бежал из дворца, и никто так и не понял, куда он делся. Может быть, его убили недоброжелатели, но многие говорили, что короля видели то пастухом в предгорьях, то служителем маяка, то караванщиком, сопровождающим караваны с тканями и благовониями через смертельно опасную пустыню…

После одиннадцатого класса Антон решил поступать в колледж и учиться на менеджера по туризму. «Это не навсегда, — признался он мне. — Только маме не говорите. Я просто очень мало знаю, мало видел. Мне нужно многому научиться. Потом я решу…» А еще Антон стал посещать один из литературных семинаров и начал писать повесть. О чем — это секрет.

На прощание во время нашей последней встречи Антон протянул мне листок, на котором было написано несколько строчек. Вот они:

 

Глава 4

Клава, которая не хотела жить

Девушка сидела на самом краешке кресла и смотрела на носки плюшевых «присутственных» тапок. Свои ботинки-луноходы она оставила в прихожей. На правой пятке зияла довольно приличная дыра, но Клаву это, кажется, не волновало. По крайней мере, сейчас.

— Клава, я хочу с тобой поговорить…

— Да, конечно… Только…

— Что — только?

— Я хотела сказать, что со мной уже говорили… уже работала, то есть уже работал психолог. Он… то есть она мне уже все объяснила…

— Что объяснила? — нешуточно заинтересовалась я.

Три недели назад Клава пыталась отравиться, проглотив практически все таблетки, которые имелись в доме. В сопроводительной бумажке из больницы, которую мне передала мама, рукой тамошнего психолога написано, что попытка самоубийства была, по-видимому, истинной, а не демонстративной. Спасли Клаву случайно. Старший брат, живущий отдельно, проходил мимо и зашел проведать сестру, которая, как он знал, после отъезда родителей на выходные на дачу осталась одна. Открыл дверь своим ключом и обнаружил сестру в бессознательном состоянии. Сначала ничего не понял, решил — чем-то заболела, а потом увидел на столе записку. Сразу же вызвал скорую. Три дня Клава находилась в реанимации, потом в отделении реабилитации. Там ее обследовал психиатр. Никаких психиатрических заболеваний не обнаружил. Оставленная Клавой записка ничего ни для кого не проясняла. «В моей смерти прошу никого не винить, — четким, аккуратным подчерком написала Клава. — Простите меня, если сможете. Клава». А дальше — дата и подпись. Все вполне стандартно, но вот последнее — удивительно. Из разных литературных источников я как-то не припомню, чтобы самоубийцы проставляли в предсмертной записке дату и расписывались. Скорее это характерно для каких-нибудь заявлений или других исходящих документов… Так что же объяснила Клаве больничный психолог?

— Я поняла, что не должна была так поступать, — равнодушно поведала мне Клава. — Что мне еще мало лет, и я еще ничего не видела. Что надо не сдаваться, а учиться бороться с трудностями. Что надо думать о родных. Они в меня столько вложили, надеются на меня, хотят, чтобы я была счастлива… — Девушка на мгновение замолчала, припоминая. — Да, еще она говорила, что самые главные события моей жизни — впереди…

Я невольно улыбнулась, потому что последняя фраза напомнила мне стандартное цыганское гадание. Клава удивленно вскинула на меня глаза и снова опустила их. Я успела заметить, что глаза у нее необычные — зеленые с коричневыми крапинками.

— Так что я в общем все поняла, что не должна была так поступать, и… (наша беседа никому не нужна, — хотела было докончить девушка, но потом, видимо, сочла такую прямолинейность бестактной и закончила по-другому)… если вы все равно хотите поговорить, тогда — конечно…

— Но я вовсе ничего не утверждаю по поводу того, должна ты или не должна поступать так или иначе, — слегка наигранно удивилась я. — В конце концов, это твоя жизнь…

Клава, как и ожидалось, наигрыша не заметила.

— То есть вы считаете, что я поступила правильно?! — искренне изумилась она и впервые поглядела мне прямо в глаза. Я выдержала ее взгляд.

— Ничего я не считаю, — ворчливо возразила я. — Посуди сама — как я могу вообще что-то считать, пока не знаю всех обстоятельств!

— То есть вы хотите сказать, что бывают такие обстоятельства… — медленно, но упорно начала Клава.

— Да, да, да! — быстро остановила ее я. — Вот, например, в некоторых племенах человек, случайно нарушивший табу, считал, что этим он обрек на смерть все племя, и, чтобы искупить ошибку собственной кровью и умилостивить богов, убивал себя. А древние греки выпивали чашу с ядом на пирах, специально для этого созванных, тогда, когда им казалось, что они уже совершили в этой жизни все, что могли. А индийские верущие — джайны — видят высшее проявление благодати в том, чтобы умереть от голода, так как при этом они не поедают никаких других живых существ. А в одном из штатов Австралии недавно приняли закон, что смертельно больной человек может не мучить себя и близких, а выбрать для себя легкую смерть — эвтаназию…

— Ну, это все… — несколько разочарованно протянула Клава.

— Не имеет к тебе отношения? — подсказала я. — Но ты расскажи, что имеет, и тогда у нас будет, о чем говорить.

— Вы будете смеяться…

— Ты что, с ума сошла, что ли! — возмутилась я. — Человек по какому-то поводу три дня в реанимации валяется, а я, видишь ли, смеяться буду! Ты за кого меня держишь?!

Здесь Клава, по-видимому, уловила скрытую иронию и сдержанно улыбнулась.

— Понимаете, я и сама толком не могу объяснить. Даже себе…

— Давай попробуем варианты, — предложила я. — Вариант номер раз — несчастная любовь. Имеется?

— Имеется, — смущенно кивнула Клава. Девушка на удивление легко приняла игру, и я приободрилась.

— Вариант номер два — ссоры с родителями. Есть в наличии?

— Ну, не то чтобы ссоры… В общем — есть! — Клава решительно тряхнула головой.

— Вариант номер три — социальные проблемы в среде сверстников. Ну, там бойкот в классе или какие-то разборки с местными авторитетами…

— Нет, нет, нет! — Клава замотала головой, испытывая явное удовольствие оттого, что хоть какие-то проблемы у нее отсутствуют.

— Вариант номер четыре — секты, наркотики, долги и все такое…

— Нет, нет.

— И наконец, вариант номер пять, предупреждаю, самый тяжелый, — общая неудовлетворенность жизнью, ее явная бессмысленность и бесперспективность. Имеется?

— Имеется, — закручинилась Клава. — Еще как имеется.

— Ну вот. Из пяти предложенных — три в наличии. Может быть, еще что-то есть? Неназванное?

Клава честно задумалась, потом отрицательно помотала головой.

— Нет, вроде ничего больше нет. Я дура, да?

— Ну, не знаю, на интеллект я тебя пока не тестировала, — огрызнулась я. — Если захочешь, потом, по специальному заказу. Выдам тебе официальную бумажку. Если дура, так дура, вот, у меня и справка есть. А если получится, что не дура, так уж извините…

— Вы меня все рассмешить хотите, — невесело улыбнулась Клава.

— Ничего я не хочу, делать мне больше нечего. Давай лучше дальше разбираться. Начнем, естественно, с любви…

Почему люди пытаются покончить жизнь самоубийством? Как часто это случается?

Ежедневно на всей Земле около тысячи человек кончают жизнь самоубийством. Петербург по этому печальному показателю занимает одно из первых мест в России — около 30 человек на каждые 100 тысяч населения. Научное и медицинское название самоубийства — суицид. Тысяча человек каждый день. Много это или мало? Среди них от 5 до 50 процентов (по данным разных источников) — это люди, страдавшие тем или иным психическим заболеванием. Следовательно, никак не меньше половины самоубийц — вполне здоровые психически люди. Что же толкает их на этот страшный шаг?

В рамках теории социально-психологической адаптации суицидная попытка рассматривается как результат нарушения взаимоотношений личности с социальной средой в условиях переживаемого личностью микросоциального конфликта. Немного запутанно, правда? Но вот замкнутый, угрюмый, непьющий человек 35 лет проработал слесарем на заводе, считался классным специалистом. Он ко всем привык, к нему привыкли. Завод закрыли, людей выбросили на биржу труда, устроиться немолодому человеку почти невозможно, подать себя он не умеет, знакомств или друзей из-за угрюмого характера почти нет, жена-скандалистка попрекает куском хлеба, дети, привыкшие уважать и бояться отца, позволяют себе… У классного слесаря всегда есть каналы, по которым можно достать пистолет. А всякие там записки — это блажь и ерунда… Теперь понятнее? Взаимоотношения со средой были нарушены с детства, а микросоциальный конфликт — потеря работы. Результат — завершенный суицид.

Согласно данным статистики, завершенных суицидов в 8–10 раз меньше, чем попыток уйти из жизни. Что-то здесь приходится на откровенную демонстрацию, что-то — на счастливое стечение обстоятельств. То есть суициду, замышляемому как подлинный, законченный, кто-то действительно может в последний момент помешать. Трагическая действительность показывает и обратное — насквозь демонстративная попытка может обернуться вполне реальной смертью. Но в целом попытки и завершенные суициды слегка различны по своей психологической проблематике.

Завершенный суицид — это акт аутоагрессии в чистом виде.

Попытка суицида, как правило, — отчаянный крик о помощи.

В жизни большинства будущих самоубийц выделяется так называемый пресуицидальный период. Для него характерны те или иные аффективные реакции и психалгии — ощущение непереносимой душевной боли, которая возникает на пике переживаемой отрицательной эмоции.

После «неудачного» суицида существует риск повтора попытки, наиболее выраженный в период от одного месяца до двух лет. Риск повторного суицида тем выше, чем моложе возраст, в котором была предпринята первая попытка.

Достаточно часто встречается несовпадение поводов и истинных причин суицидных попыток. Именно в этом случае окружающие самоубийцу люди сокрушенно качают головами и говорят: «Непонятно! Совершенно непонятно! Как он мог из-за такой ерунды…»

Следует заметить, что пик аффекта и суицид тоже не всегда совпадают во времени. Иногда человек вроде бы уже пережил какую-то психотравмирующую ситуацию, слегка успокоился, а потом…

Основными причинами суицидных попыток в настоящее время считаются:

1) трудности в сфере человеческих отношений. Отчужденность от той среды, к которой человек принадлежал;

2) внутренние личностные кризисы — безнадежность в отношении будущего, одиночество в мире других людей;

3) ситуация нависшей угрозы.

Во всех этих случаях суицид рассматривается как результат личностной переработки конфликтной ситуации.

Понятно, что с различными временными трудностями встречаются все люди без исключения. Многие проживают в целом весьма нелегкую и не очень счастливую жизнь. Но попытки уйти из жизни предпринимают все же немногие. Что же характерно для личности потенциального самоубийцы?

Из ряда работ на эту тему можно выделить следующие особенности личности, которые встречаются у большинства людей, совершавших в прошлом или настоящем попытки покончить с собой:

1) непомерно большой вес отношений с противоположным полом. Отношения строятся исключительно с целью получения эмоциональной привязанности. Все остальные отношения отодвигаются на второй план;

2) эмоциональная лабильность — неустойчивость настроения;

3) настойчивость в значимой ситуации, неспособность к компромиссам, склонность к импульсивным реакциям;

4) напряженность потребности (под этим термином понимается выраженная интенсивность желания достичь чего-нибудь во что бы то ни стало. Ощущение напряжения до удовлетворения данной потребности);

5) ригидность (отсутствие пластичности) целевых установок.

Все эти черты личности закладываются, как правило, еще в детстве. Довольно часто такая структура личности формируется у ребенка, если его родители сосредоточены на личных взаимоотношениях, а ребенок в результате этого испытывает недостаток тепла и внимания с их стороны. Такое поведение родителей провоцирует развитие синдрома отрицательного подражания, то есть такой ребенок в дальнейшем будет всеми средствами бороться за создание собственной полноценной семьи, стремиться к удержанию и сохранению любой ценой возникших эмоциональных связей.

Если такой человек не видит никакой возможности продвижения к эмоционально значимой цели, из-за ригидности установок не может отказаться от нее и одновременно не может смириться со сложившейся ситуацией, то рано или поздно наступает что-то вроде короткого замыкания — аффект, а потом — попытка самоубийства. Такая цепочка способствует хоть какому-то отреагированию. Иногда такое, с позволения сказать, отреагирование действительно приводит к переоценке психотравмирующей ситуации.

Вопреки распространенному мнению, суициденты — сильные личности. Они не сдаются, а проявляют активность в ситуации, которая представляется субъективно безвыходной. Одновременно нельзя забывать и о том, что у них, как правило, снижена способность к защите собственной личности путем формирования компенсаторных механизмов. Сюда же часто добавляется сниженная интенсивность проявления инстинкта самосохранения в целом.

Причины и последствия суицидальных настроений в подростковом возрасте

Отчего же чаще всего пытаются свести счеты с жизнью подростки?

Как правило, это либо разрыв первых значимых любовных отношений, либо какой-то изнуряющий, долгоиграющий конфликт в семье, с резким обострением как поводом для совершения собственно суицидной попытки.

Здесь же надо отметить следующее. К сожалению, у нас огромное количество социально неблагополучных семей, и иногда дети с самого рождения живут в совершенно невыносимых на первый взгляд условиях, подвергаются физическому и моральному насилию, их постоянно ругают и регулярно избивают. Эти дети, как правило, озлоблены и недоверчивы, неразвиты и агрессивны, но никаких попыток самоубийства не совершают и даже не думают о них. И, с другой стороны, — вполне приличная на первый взгляд семья. Мать не пустила дочь на дискотеку, а девочка пошла в ванную и повесилась на бельевой веревке. То есть собственно «сила воздействия» здесь, по всей видимости, ни при чем. Про особенности личности мы уже говорили. Они очень даже при чем. Повторим еще раз.

В условиях неблагоприятных внешних обстоятельств риск совершения суицидной попытки повышен у всех подростков, у которых имеются следующие личностные черты:

— повышенная эмоциональная «привязчивость» — такой подросток чрезмерно фиксирован на имеющихся дружеских, родственных или любовных отношениях, не допускает даже мысли о возможности их разрыва или замены. Если разрыв все же происходит или готовится, впадает в отчаяние или в аффект и готов на все, лишь бы помешать этому;

— бескомпромиссность — иногда подросток не умеет находить компромиссы между своими желаниями и окружающими обстоятельствами и желаниями других людей, а иногда просто не стремится их искать. «Должно быть по-моему, любой ценой» — согласно такому девизу они строят свою жизнь;

— ригидность — то есть неумение перестраиваться, изменять свое поведение в соответствии с обстоятельствами;

— склонность к аффективному поведению — такие подростки легко впадают в ярость, выкрикивают бессмысленные угрозы, иногда так же легко рыдают, активно обвиняют в чем-то других или себя, потом просят прощения, потом снова начинают злиться — и так далее, все по тому же кругу…

— пессимизм — очень часто такие подростки не видят для себя в будущем ничего хорошего, не верят в благие побуждения других людей, отовсюду ждут подвоха или проявления какого то тайного злого умысла;

— неустойчивость самооценки — такие подростки то считают себя самыми умными, самыми красивыми, самыми «крутыми» и искренне удивляются, почему другие не ведут себя по отношению к ним соответственно. То вдруг по малейшему поводу впадают в совершеннейшее самоуничижение и начинают считать себя хуже всех во всех возможных смыслах.

Кроме того, необходимо отметить, что риск суицида существенно возрастает, если подросток регулярно употребляет наркотики или просто «балуется» каким-либо наркотическим веществом (типа клея «Момент» или жаренных с картошкой мухоморов).

Стоит обратить внимание и на тех подростков, в семье которых кто-то из близких родственников покончил жизнь самоубийством или предпринимал попытки сделать это.

Достаточно часто у подростков встречаются так называемые суицидные настроения. Это когда подросток никаких попыток самоубийства не совершал, но очень любит поговорить о том, что жить вообще-то незачем, жизнь — очень гадская штука и молодцы те, кто это вовремя понял и нашел в себе мужество… Иногда суицидные настроения используются для запугивания родителей. «В окно выброшусь!», «Повешусь!», «Не буду жить!» — эти и им подобные лозунги, буквально до смерти пугая «предков», иногда позволяют добиться каких-нибудь уступок или послаблений с их стороны. Но не надо думать, что все так просто и безобидно. Подросток, который никогда не думал о возможности и даже желательности самоубийства, никогда не станет пугать родителей таким образом. Для обыкновенного подростка смерть — это тайна, табу, нечто жуткое и запретное. Играть этим на бытовом уровне он никогда не станет, сработают здоровые защитные механизмы психики. Так что если ребенок пугает самоубийством, как бы несерьезно это ни выглядело, — для родителей это всегда повод глубоко задуматься над методами воспитания и обстановкой в семье в целом.

Теперь поговорим о последствиях.

Если одна (самая несерьезная, самая демонстративная!) суицидная попытка уже была, то риск повторной попытки возрастает многократно. Человек уже один раз мысленно переступил черту, отделяющую жизнь от смерти, и вернулся оттуда. Страх, даже ужас преодолен один раз, и может быть преодолен еще. Особенно эта позиция опасна для тех подростков, которые с помощью суицидной попытки тем или иным образом «сняли напряжение» и разрешили свою психитравмирующую ситуацию. Например, девушка бросила парня, но после того как он пытался покончить с собой, вдруг осознала, как сильно он ее любит, и вернулась к нему. Или сама собой разрешилась ситуация нависшей угрозы в семье. Действительная вина подростка списывается на счет его критического состояния, и его больше не ругают и не осуждают. Член семьи, собравшийся уходить, остается в семье, чтобы не травмировать больше нежную душу дочери или сына. Такой исход, естественно, запоминается, и в следующий раз, попав в сложную жизненную ситуацию, подросток опять может повести себя подобным образом.

Иногда случается и наоборот. Побывав на краю, подросток переоценивает свои проблемы, как бы со стороны рассматривает их относительную значимость в сравнении с вопросами жизни и смерти и приходит к выводу, что «все это того не стоило», и он вел себя достаточно глупо. Особенно часто такая переоценка ценностей происходит в случае тяжелых отравлений, когда возвращение к жизни и выздоровление связано с физическими мучениями.

С последствиями суицидных настроений разобраться сложнее. Часто подростки, привыкшие беззаботно играть такими вопросами, вызывают интерес и даже уважение сверстников, что, естественно, провоцирует их на продолжение банкета. В какой то момент эти провокации могут усилиться до критической величины: «Ну вот, говорил, говорил, а самому-то — слабо!» Суицидент, как мы уже говорили, человек отнюдь не слабый. К уважению и наличию авторитета в среде сверстников он уже привык. Как отреагирует в этом случае провоцируемый подросток? Естественно, по-разному, но в том числе, к сожалению, возможно и самое трагическое развитие событий.

Неисполняемые страшные угрозы тоже имеют свое действие и на окружающих подростка людей, и на него самого. Постепенно порог испуга или интереса повышается, и на слова подростка просто перестают обращать внимание, другими словами, перестают верить в истинность его угроз. Девальвировав таким образом свой самый сильный аргумент, подросток теряет возможность доказывать истинность и напряженность своих потребностей. Ему просто нечем доказать, что что-то ему действительно нужно, без чего-то или без кого-то ему действительно плохо и т. д. В подобных случаях проблемы подростка очень часто соматизируются, т. е. переходят в какое-нибудь хроническое соматическое заболевание, или на базе постоянной фрустрации потребностей формируется невроз.

Как предотвратить самое страшное? Что делать, если одна суицидная попытка уже была?

Если у подростка нет и не было никаких признаков суицидных настроений, то лучше всего с ним на эту тему и не говорить.

Если же подросток живо интересуется подобными вопросами, рассказывает истории про каких-то своих реальных или мифических знакомых или пытается вас запугать собственным самоубийством — суицидные настроения налицо.

Запрещать подростку говорить на эту тему не стоит. Иначе получится, как раньше с сексом — чем запретней, тем интересней. Здесь лучше всего самим вообще ничего не предпринимать, а для начала проконсультироваться со специалистами. Категорически не подходит для этой цели школьный психолог. Не знаю уж, в чем тут дело, но из кабинетов школьных психологов информация просачивается в школьную среду почти со стопроцентной гарантией. Если вы пришли с проблемой неуспеваемости вашего сына по математике или по поводу конфликтов с учительницей — ничего страшного, об этом и так все знают. А в нашем случае все иначе. Так что, если не хотите оказать своему сыну или дочери медвежью услугу, идите в медико-психологический центр, в поликлинику, обращайтесь к частнопрактикующему специалисту и т. д.

Специалист встретится с вами, с вашим сыном или дочерью, порекомендует систему коррекционных мероприятий или, при необходимости, курс психотерапии. Иногда при суицидных настроениях у подростков бывает полезна групповая психотерапия. Встретившись с себе подобными, подростки осознают неуникальность своих проблем и со стороны видят свой метод работы с ними. Одна девушка после групповой работы очень эмоционально говорила мне об этом:

— Я даже и не знала, что это так по-дурацки выглядит! Все пытаются что-то придумать, чтобы ей помочь, а Ленка заладила: «Повешусь! Повешусь!» Как дура, ей-богу! И я тоже такая же была! Как вы только со мной могли тогда разговаривать!

Если суицидная попытка все же была и закончилась «неудачей», то никакая самодеятельность недопустима вдвойне. Если основная причина суицида — отношения в семье или несчастная любовь, то желательно, чтобы после пребывания в больнице подросток еще какое-то время мог побыть в кризисном стационаре или в санатории и только после этого снова вернуться на прежнее место жительства и учебы. Если сердцевина конфликта — в школе или училище, то следует побеседовать с психологом (который обязательно «ведет» любого подростка, совершившего суицидную попытку) о смене учебного заведения или об академическом отпуске. Иногда в результате психологической реабилитации удается достаточно удачно купировать психотравмирующую ситуацию, и тогда подросток возвращается достаточно сильным и окрепшим, чтобы справиться со всеми трудностями, но иногда возвращение в прежнюю среду с прежними конфликтами может спровоцировать рецидив суицида. Как правило, специалист проводит работу не только с самим подростком, но и с его семьей. После начального периода реабилитации подростку, совершившему попытку самоубийства, категорически показана групповая терапия, которая, как правило, проводится специалистами-психологами прямо в кризисном центре. Здесь «бывшие самоубийцы» учатся оказывать друг другу поддержку, анализируют свои проблемы, учатся искать другие, более адекватные способы их решения, совместно преодолевают свойственные суицидентам ригидность и неумение идти на компромисс.

Снова Клава…

После разговора с Клавой я встречалась с ее мамой. Потом с отчимом. Потом опять с самой Клавой. Постепенно история Клавиной жизни стала прорисовываться перед моими глазами.

В детстве девочка была очень привязана к бабе Дусе, своей прабабушке (бабушке отца). Родители Клавы поженились по любви, уже сложившимися людьми, каждый считал себя состоявшимся специалистом, оба были ориентированы на карьеру, и ни на какие компромиссы по поводу домашнего хозяйства никто идти не собирался. Рождение ребенка (вроде бы пора уже — почему бы и нет?) только все осложнило. Мать Клавы изнывала в четырех стенах, муж кормил семью и рассчитывал по этому поводу на какие-то привилегии. Родители часто ссорились, и тогда старенькая бабушка забирала Клаву к себе в комнату (это была бабушкина квартира, и молодые поселились у нее по обоюдной договоренности обеих семей) и рассказывала ей добрые или страшные сказки. Слушать и те и другие, прижавшись к бабушке, было сладко и интересно. Потом родители расстались, так и не сумев выяснить, кто же должен мыть посуду, стирать и ходить по магазинам. Клава вместе с матерью переехала к бабушке и дедушке с маминой стороны. Бабушка и дедушка в конфликте, естественно, занимали сторону дочери и при всяком удобном случае поминали недобрым словом «этого зазнайку» — Клавиного отца. Никаких контактов с отцом в ту пору у Клавы (ей только-только исполнилось пять лет) не было. Но девочку неудержимо тянуло на старенькую бабушкину тахту, накрытую вытертым клетчатым пледом («Он кашей пах гречневой и сеном», — вспоминает сегодня Клава), к бабушкиным сказкам. Иногда девочка просыпалась по ночам, забывая, где она находится, и просила жалобным голосом: «Буся, расскажи сказку». Вспомнив, что бабушки здесь нет, долго и неутешно плакала.

Однажды, когда Клава уже собиралась идти в школу, мать сухо сказала: «Собирайся, пойдем к отцу. Побудешь у него, потом я тебя заберу». Клава не сказала ни слова, так как поняла, что ее радость будет неприятна для матери, но к автобусной остановке летела как на крыльях. Спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, взбежала на пятый этаж, в мансарду под железной крышей, пулей промчалась мимо ошеломленного отца и… остановилась на пороге. Вся мебель в Бусиной комнате была новой и чужой. Не было ни ковра с оленем на стенке, ни старенькой тахты с плюшевым пледом…

— Где Буся?! Куда вы ее дели?! — отчаянно закричала Клава.

— Бабушка умерла, дочка. Еще в прошлом году, — виновато опустив голову, сказал отец. — А тебе разве не сказали?

Дальше сама Клава ничего не помнит. А мать вспомнила, как, словно подкошенная, рухнула девочка на порог Бусиной комнаты и зашлась не в рыданиях даже, а в каком-то утробном вое, а два взрослых человека бестолково суетились над ней, по привычке обвиняя в чем-то друг друга и понимая, что эту вот свалившуюся на маленького человечка беду ничем уже не поправишь и не отведешь.

Клава до сих пор уверена в том, что тогда же, когда она по ночам звала Бусю, старушка тоже думала о ней и звала свою любимую внучку. Но как малый, так и старый. Древняя бабушка, как и пяти летняя Клава, не смогла найти слов, не смогла убедить молодых агрессивных родителей позволить ей видеться с правнучкой, рассказывать ей сказки. И умерла, так и не увидев ее…

Спустя еще год мама Клавы познакомилась на новой работе с немолодым разведенным сослуживцем. Человек спокойный и положительный, он долго и слегка старомодно ухаживал, а потом сделал предложение. Мама, подумав, согласилась и вместе с дочерью переехала жить к новому мужу. Бабушка и дедушка предлагали оставить Клаву у себя, чтобы не менять школу, но мама Клавы и слышать об этом не хотела. Тем более что супруги решили не иметь больше детей. У Виктора Анатольевича, Клавиного отчима, был сын от первого брака, у Клавиной мамы — дочь. «Вполне достаточно, — решили супруги. — Тем более что у нас такая ответственная работа, а сейчас такое сложное время… Ведь дети — это и материальные затраты, и огромная ответственность. Дай Бог тех вырастить, которых уже родили…»

А третьеклассница Клава тем временем мечтала о братике или сестричке. Соседский мальчишка Вовка открыл ей перед отъездом страшную тайну о том, откуда берутся дети. Клава была потрясена, но быстро утешилась, потому что на прощание Вовка сказал:

— Ну вот, твоя мать теперь замуж вышла. Значит, они с этим, как его, Виктором Анатольевичем, теперь это самое делать будут. И смотри — скоро у твоей матери начнет живот расти, а потом кто-нибудь родится. Ты кого хочешь — брата или сестру? Сестру, наверное, потому что девчонка.

А Клаве было все равно. Она пошла в новую школу, где никого не знала и ни с кем не разговаривала. Новая учительница укоризненно качала головой в ответ на ее молчание на уроках и прозорливо замечала: «Мне кажется, что ты знаешь! Чего же стесняешься-то?» И, засыпая, Клава мечтала о том, как у нее родится братик или сестричка и она будет с ним играть и возиться.

— Мама ведь не любит детей, — с печальной надеждой рассуждала маленькая Клава. — Значит, она позволит мне все самой делать. Я буду приходить из школы и сразу — к сестричке… А когда она подрастет, я расскажу ей Бусины сказки…

Девочка внимательно присматривалась к матери, но никакого обещанного Вовкой роста живота не замечала. Однажды набралась смелости и спросила:

— Мама, а когда вы с Виктором Анатольевичем мне сестричку или братика родите?

— Кто это тебе сказал? — возмутилась мать. — Или это ты сама такую глупость придумала? Какие еще братики? Ты же знаешь, мы с Виктором Анатольевичем много работаем. Нам тебя вполне достаточно. И не обижайся, пожалуйста… — добавила мать, что-то разглядев на дочкином лице.

Клава не обиделась, но поняла, что братика или сестрички у нее никогда не будет. И больше не о чем мечтать по вечерам в кровати, и некому рассказывать сказки…

Отчим вел себя с девочкой спокойно и терпеливо, никогда не повышал голоса и не вмешивался в воспитание. Но проходили годы, а никакой близости между ними так и не возникло. Клава не то стеснялась, не то дичилась Виктора Анатольевича, называть его на «ты», или хотя бы на «вы», но «дядя Витя» категорически отказывалась, все свои просьбы к нему передавала через мать.

— Он хороший человек, — говорит сегодняшняя Клава. — Добрый, спокойный. И к маме хорошо относится, и ко мне. Но я его не понимаю и поэтому боюсь, что ли… Вот я так же лошадей боюсь. Они умные и красивые, но такие большие… И никогда ведь не знаешь, что у них на уме…

Однажды (Клаве тогда было лет десять-одиннадцать) отчим зашел в комнату, где падчерица сидела на диване и смотрела куда-то за окно.

— Клашенька, — несмело позвал он. — Скажи мне, девочка, что-то не так, да? Ты всегда такая грустная. Редко говоришь, смеешься. Никогда подружек в квартиру не приведешь. Я, может, тебя чем-то обидел?..

Почувствовав в голосе отчима непривычную теплоту, девочка горячо подалась навстречу, заговорила сразу о самом главном:

— Я думала, вы с мамой мне сестричку родите, раз вы поженились, я так ждала, а мама говорит — обойдешься…

— Вот оно как… — грустно и смущенно протянул Виктор Анатольевич, пряча глаза. — Понимаешь, Клашенька, все не так просто…

Девочка грустно кивнула, снова замкнулась в себе, да и Виктор Анатольевич больше не настаивал, видимо, опасаясь новых откровений. Но спустя несколько недель пришел домой радостный и смущенный, в испачканном какой-то грязью пальто.

— Вот, Клашенька, я тебе песика принес, — сказал он, опуская на чистый паркет клубок свалявшейся шерсти. — Он хороший песик, только его помыть надо. Кто-то его выбросил, наверное, а я подобрал. Может быть, он даже породистый, я в этом не понимаю… Это, конечно, не братик, но тоже… друг человека.

Радости Клавы не было предела. Шурка, так назвали щенка, оказался добрым и веселым, ел все подряд, хвостом ходил за Клавой и смешно тявкал, когда кто-то подходил к дверям, — охранял. Клава купала его, по совету Виктора Анатольевича вывела блох, причесывала щеткой жесткую шерсть, гуляла, подтирала неизбежно возникающие лужи. Спать Шурка ложился на коврике возле Клавиной кровати, а ночью неизменно забирался к ней в постель. Родители ругались, но укараулить шустрого песика не могли.

Спустя месяц выяснилось, что у мамы Клавы аллергия на собачью шерсть. Она непрерывно чихала, нос у нее распух, а глаза слезились. Врач в поликлинике велел немедленно ликвидировать собаку.

— Понимаешь, Клашенька, — страдающим голосом говорил отчим. — Маме очень плохо. Шурка тут, конечно, не виноват, но его придется отдать… Я найду, чтобы в хорошие руки… чтоб его там не обижали, любили…

— Хорошо, — мертвым голосом сказала Клава. — Но пусть я этого не вижу. Он ведь меня любил…

(«Лучше бы она кричала, плакала, — говорит Виктор Анатольевич сегодня. — А то вот так, как неживая… И это «любил» в прошедшем времени…»)

И снова Клава пришла в квартиру и не нашла никаких следов любимого существа. Мама постаралась, тщательно вымыла полы, выбросила на помойку коврик, изгрызенный мячик и деревянную палочку, куда-то спрятала запасной поводок и специальную щетку для шерсти. Клава молча прошла к себе и до самого вечера сидела на своем диванчике, не шевелясь и ничего не говоря. Пару раз заходил отчим, молча смотрел на девочку, качал головой и, так ничего и не сказав, снова выходил. Мама не зашла ни разу.

А спустя еще где-то год после Шурки отчим снова обратился к Клаве с теми же ищуще-смущенными интонациями.

— Понимаешь, Клашенька, Таисия Петровна, моя первая жена, тяжело заболела. Ее положили в больницу, будут оперировать. Мой сын, Володя, остался в квартире один. Он, конечно, уже большой мальчик, но все же… ему одному трудно. Ты не будешь против, если он пока у нас поживет? Ему отсюда и к матери ближе ездить. Твоя мама уже согласилась…

— Конечно, пусть живет, — чуть слышно сказала Клава.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул Виктор Анатольевич. — Вот и ладно. Значит, он тогда прямо завтра после школы к нам и придет. Сейчас я ему позвоню…

На следующий день Клава шла из школы самой длинной дорогой, проводила до дому всех своих подружек, и еще долго разговаривала с последней из них у ее парадной.

— Ты чего, Клав, поругалась, что ли, дома? — заметила что-то подружка.

— Нет, не поругалась, — вздохнула Клава и объяснила ситуацию.

— Да, сложное у тебя теперь будет положение, — по-взрослому посочувствовала подружка. — Родной сын — это, конечно, не то, что приемная. И ему-то тоже на вас с матерью смотреть…

«А его-то родная мать в больнице, — растравляла себя Клава по дороге домой. — И может быть, даже умрет. А тут мама, к которой его отец ушел, и я… Как же он должен меня ненавидеть…»

Клава еще снимала сапожки в коридоре, когда на пороге гостиной появился высокий серьезный мальчик, очень похожий на Виктора Анатольевича. С минуту мальчик и девочка молча смотрели друг на друга.

«Я ничего плохого о нем не думаю, — неизвестно кого мысленно заклинала Клава. — Я хочу, чтобы его мама не умерла и скорее поправилась. Мне вообще его жалко. Но разве он позволит мне (!) его жалеть… Пусть он сам первый что-нибудь скажет. Я же не знаю, я же что-нибудь не так скажу…»

— Ну что ж, здравствуй, что ли, сестренка! — сказал мальчик и как равной протянул Клаве руку. Клава, опешив, сначала отступила назад, а потом поспешно, обеими руками схватила твердую ладонь Володи и решительно потрясла ее.

— Я очень рада тебя видеть… — потерянно пробормотала она, судорожно пытаясь найти в своей памяти какую-нибудь законченную вежливую фразу и чуть ли не переводя ее с английского. — Я очень рада, что ты будешь у нас жить…

Пятнадцатилетний Володя был так же спокоен и сдержан, как его отец. С матерью Клавы он держался подчеркнуто вежливо и предупредительно, с отцом — ровно, а с Клавой, которую с самого первого дня называл сестренкой, был терпелив и доброжелателен. Виктор Анатольевич предупредил сына, что падчерица диковата и стеснительна, и Володя изо всех сил старался завоевать расположение робкой симпатичной девочки. И это ему удалось. Когда Клава поняла, что Володя вовсе не ненавидит ее, что она ему даже нравится и, несмотря на разницу в возрасте, он вовсе не смотрит на нее свысока, она оттаяла и всей душой потянулась к серьезному положительному подростку. Володя тоже не отказывался проводить время с девочкой, которая буквально смотрела ему в рот, старалась во всем угодить и явно уважала его мнение абсолютно по всем мыслимым вопросам. Володя ходил с ней в парк, в цирк и в музеи, качал ее на качелях и кормил мороженым, решал задачки по математике, научил ее играть в шахматы и работать на компьютере. Компьютер Володя принес из дома и проводил за ним довольно много времени. Сначала Клава, испросив разрешения, просто сидела рядом и молча смотрела, а потом постепенно начала задавать вопросы. Вопросы были продуманными и оттого неглупыми. Володя охотно отвечал, Клава легко и быстро училась.

Тем временем Таисию Петровну, мать Володи, прооперировали и выписали из больницы. Виктор Анатольевич настоял на том, чтобы на первых порах уход за ней осуществляла сиделка, а чтобы Таисия Петровна попусту не нервничала, не вскакивала и не перенапрягалась, Володя пока поживет у него. Володя почти каждый день ездил проведать мать, делал по списку необходимые покупки. Клава помогала ему, а потом, сказав, что идет домой, ждала у парадной. Володя быстро разгадал немудреную хитрость и однажды, растирая замерзшие Клавины руки, решительно сказал:

— Завтра со мной пойдешь. Нечего…

Что именно — нечего, Клава так и не узнала, но сердце у нее зашлось от тревоги.

Таисия Петровна выглядела очень слабой, но вовсе не злой.

— Так вот, значит, ты какая, — приветствовала она Клаву. — А мне Володя много о тебе рассказывал. И все хорошее…

— Это очень хорошо, что вас из больницы выписали, — пробормотала Клава, понимая, что говорит что-то совсем не то. — А скоро вы совсем поправитесь и будете в парк ходить гулять… — Володя смотрел на названную сестру с доброй улыбкой. — Я лучше пойду посуду помою, — окончательно смешалась Клава. — И салат сделаю. Мы вот тут принесли…

Еще через месяц Володя переехал обратно домой. Увез компьютер, зубную щетку и домашние тапочки. Мама Клавы прокрутила в стиральной машине его постельное белье и вывесила на балкон одеяло — проветрить. В самый последний момент Клава вынула из корзины Володину наволочку и тайком надела ее на свою подушку. Прикасаясь к ней вечером щекой, она думала… да ни о чем она не думала, а чувства, тем более чувства двенадцатилетней девочки, — это такая вещь, которую очень трудно выразить словами. Но ощущение Клава помнит — ей казалось, что впервые ей удалось что-то удержать. От Буси не удалось, и от Шурки не удалось, а сейчас — удалось… И это ощущение наполняло ее тихой радостью и надеждой…

Перед отъездом Володи они с Клавой уговорились о том, что будут встречаться.

— У меня никогда не было сестры, — сказал Володя. — Теперь я ее нашел, и чтобы опять потерять — ну уж дудки…

И они встречались. Володя помогал Клаве с физикой и математикой, показывал новые компьютерные игры, программы, которые сам написал. В год окончания школы пригласил на день рождения. Клава пришла раньше, помогала Таисии Петровне готовить. Потом пришли гости — взрослые парни и девушки, при одном взгляде на которых Клаве почему-то стало нестерпимо грустно.

— Моя сестренка — прошу любить и жаловать, — представлял Клаву Володя. Парни безразлично скользили по ней взглядом, девушки смотрели с любопытством. Клава почти весь вечер просидела на кухне, с Таисией Петровной. Однажды Володя прибежал, увидел Клаву, притулившуюся в уголке, не то рассердился, не то расстроился, потянул танцевать…

— Да я не умею, — засмущалась Клава.

— Иди, иди, — строго сказала Таисия Петровна и оборотилась к сыну. — Ты на тех-то вертихвосток не гляди. Вот оно, истинное то сокровище, за шкафом прячется. Попомни мои слова, если, когда надо, меня уже рядом не будет. Мать дурного не посоветует…

— Да ладно тебе, мам… — сердито отмахнулся Володя, а Клава, которая прекрасно поняла смысл сказанных слов, полыхнула костром ото лба до груди.

Танцевала она, почти не чувствуя под собой ног, поднять глаза на Володю не смела.

— Да брось ты, сестренка, — не выдержал наконец Володя. — Мало ли чего мать скажет. Не бери в голову. Погуляем еще на свадьбах. Ты — на моей, а потом и я — на твоей.

Слезы выступили у Клавы на глазах, но каким-то немыслимым усилием воли она сумела загнать их обратно. И именно в этот миг поняла, что любит Володю, любит вовсе не как брата и ничего с этим поделать не может и не хочет.

После окончания школы Володя, как и собирался, поступил в Политехнический институт. Виктор Анатольевич откровенно гордился сыном, устроил по поводу его поступления праздник с тортами и шампанским. Слегка выпив, размягченно глядел на обоих своих детей — родного сына и приемную дочь, которые сидели на диване рядом друг с другом и о чем-то болтали.

— А тебе не кажется, Машенька, — обратился он к матери Клавы, — что наши дети — прекрасная пара?

Мама Клавы рассеянно кивнула и с удивлением взглянула на дочь, которая пулей вылетела из комнаты.

— Ну вот, опять что-то не так сказал, — расстроился Виктор Анатольевич. — Володенька, ты уж пойди, успокой ее, скажи, что я ничего плохого…

Володя отправился в кухню. Момент был самый подходящий, но… Клава так и не решилась сказать названному брату о своих чувствах. Вместо этого получился очередной «разговор по душам», во время которого Володя рассказывал о своих учебных планах и профессиональных надеждах, сетовал на то, что мать по-прежнему плохо себя чувствует, хотя и старается это от него скрывать… Клава, как всегда, утешала Володю, говорила, что все наладится, радовалась его радостями и надеялась его надеждами…

А спустя еще полгода у Володи появилась любимая, девушка однокурсница. Звали ее Вера. Клава иногда встречала Володю после института, однокурсники уже знали ее, подсмеивались: кого кто встречает, а Володьку — сестра. Володя насмешки пресекал, по давней привычке покупал Клаве мороженое, иногда шел с ней вместе домой, в гости к отцу. В тот вечер Клаве пришлось ждать очень долго. А когда Володя с Верой, смеясь, вышли из широких дверей, девушка сразу все поняла и даже не стала подходить — медленно побрела к дому…

Собрав всю свою решительность, при следующей же встрече Клава как бы мимоходом заговорила о девушке, которая как живая стояла у нее перед глазами — высокая, красивая, с пышными каштановыми волосами. Володя отвечал охотно, так, как будто бы ждал этих вопросов.

— Понимаешь, сестренка, я, кажется, наконец влюбился, — сверкая глазами, признался он. — Я уж думал, что-то во мне не так. А теперь вижу — все так. Просто ее ждал, Веру. Тебе она понравилась? Красивая, правда? Я вас обязательно познакомлю. А когда ты-то меня со своими парнями знакомить начнешь? Знакомь обязательно, чтоб знали, у тебя есть старший брат, если обидят, будут иметь дело со мной… И еще, знаешь, сестренка, у меня к тебе просьба… — Здесь Володя слегка смутился. — Я, ты знаешь, фотографироваться не люблю, и так получилось, что все мои карточки, которые за последние годы есть, у тебя да у отца. А у матери только совсем малышовые. А Вера меня просила… Хочу, говорит, посмотреть, каким ты раньше был, до того, как мы с тобой встретились… Принесешь в следующий раз, ладно? Или я сам к тебе зайду…

Дома Клава собрала все Володины фотокарточки, которые у нее были, сложила их в большой конверт.

— Что это ты делаешь? — заметила странные приготовления мать.

— Володе отдам. Ему надо, — равнодушно ответила дочь.

— Ну и правильно, — одобрила мать. — А то ты ему так в рот заглядываешь, что даже неприлично. К мужчинам нельзя так относиться, иначе они тебя не будут ценить. Вот ты все — Володя, Володя, а отец говорит, что он себе такую красотку у себя в институте отхватил… Так что ты правильно решила — забудь его и живи своей жизнью…

— Да, я так и решила, — согласилась Клава. — Сейчас пойду отнесу… Вы ведь завтра на дачу поедете, так?

— Так. Вернемся в понедельник утром. Ты не забудь завтра цветы полить.

— Хорошо, полью.

Цветы она действительно полила. Потом еще раз все взвесила. Ничего не осталось, ничего. Ни плюшевого пледа, ни резинового мячика, ни фотографий. И ничего никогда не будет, потому что она, Клава, так устроена. У нее ничего не остается. Ничего. Тогда Клава написала записку, аккуратно проставила дату, расписалась (почему-то в голову пришла мысль, что предсмертная записка — это документ, который должен быть оформлен надлежащим образом), принесла из кухни чайник с кипяченой водой, стакан и выгребла из аптечки все имеющиеся там таблетки.

Последняя Клавина мысль была о том, что где-то там она встретится с Бусей и, наверное, сумеет ей все объяснить…

Мне было понятно, что с самого раннего детства Клава испытывала дефицит тепла и принятия со стороны обоих родителей. Неудивительно, что образцом эмоциональных отношений для нее стала любовь прабабушки — последнее чувство старого человека, на которое были брошены все оставшиеся в распоряжении бабы Дуси эмоциональные и энергетические ресурсы. Точно так же впоследствии любила и сама Клава — отдавая своему чувству всю себя без остатка. Тем горше были разочарования, когда каждая попытка полюбить (начиная от целиком выдуманной любви к несуществующей сестричке и кончая сильным чувством к названому брату) неизменно оканчивалась неудачей. В конце концов потребность в стойкой эмоциональной привязанности стала настолько сильной и выраженной, что заслонила все остальные черты личности Клавы. После «измены» Володи (который, скорее всего, и не подозревал о чувствах названой сестры), испытывая невыносимое разочарование, одиночество и душевную боль, Клава заодно разочаровалась и в будущем, решила, что она обречена на вечное повторение неудачных попыток, и приняла трагическое решение — разорвать эту цепь одним ударом. Попытка не удалась, но все проблемы девушки остались на месте. И что же нам с Клавой теперь делать?

Однажды в мой кабинет постучались, и на пороге возник высокий, как-то старомодно красивый юноша. Его лицо показалось мне смутно знакомым, хотя я была уверена в том, что никогда не встречала его раньше.

— Здравствуйте. Я могу зайти? Меня зовут Владимир. Я брат Клавы.

«Вот так, — подумала я, усаживаясь в кресло напротив сосредоточенного Володи. — Ас этим что будем делать?»

— Я знаю, что Клава проходит у вас курс терапии, — сообщил Володя. — Отец дал мне ваши координаты, и я решил, что тоже должен с вами поговорить. Я хочу узнать, как я должен себя теперь вести. («А я-то откуда знаю?!» — возмущенно подумала я.) Поступок сестры меня безумно напугал. Я до сих пор не могу прийти в себя. И я думаю, что я косвенно виноват в том, что она дошла до такой крайности. Если с Клавой что то случится, то я сам не смогу жить, не смогу простить себе… Скажите, что я должен сделать?

— Ну а что вы можете? — вопросом на вопрос ответила я.

— Вы знаете, об этом неудобно говорить, но последние два месяца перед… перед Клавиным поступком я был счастлив, как никогда в жизни. Я даже не думал, что так бывает… И я был совершеннейшим эгоистом, я делился этим с Клавой, как привык с ней делиться всем, и совсем не думал о ее чувствах. Поверьте, я и помыслить не мог, что она ко мне… что она меня…

— То есть вы хотите меня уверить, что все эти годы абсолютно не замечали Клавиной любви к вам?

— Поймите, я и сам любил ее. И сейчас люблю. Несмотря на разницу в возрасте, она была моим самым лучшим другом. Я был уверен, что она испытывает ко мне то же самое. Я всегда удивлялся, почему она не делится со мной своими сердечными тайнами, думал, что она стесняется или я недостаточно тактичен. Всегда подсмеивался над этим… Боже, я только сейчас понимаю, какую боль я ей причинял! И что же теперь? Я должен разорвать свои отношения с Верой?

— Вы с ума сошли! — искренне и поспешно воскликнула я, так как увидела в Володиных глазах фанатичный блеск и готовность принести себя в жертву. Именно этот тип людей — самые сложные пациенты. Именно от таких родителей труднее всего спасти их собственных детей.

— А как же тогда? — недоуменно спросил Володя.

— Поймите, Клаве не нужна ваша жертва. Наоборот, если сейчас она победит таким изуверским способом, то потом, когда снова что-нибудь случится, например, вы поссоритесь, слишком велик будет соблазн…

— Да, да, я понял, — поспешно прервал меня Володя, явно не желая, чтобы я заканчивала предложение.

— Клаве сейчас нужно вернуть ее саму, ее собственную личность, которую она так безжалостно растворяет в первом подвернувшемся предмете. Простите, Володя…

— Не беспокойтесь, — старомодно привстал Володя. — Я понимаю, что моя преступная слепота заслуживает большего… Так что же я?..

— Вы должны убедить Клаву, что ваша любовь и дружба неизменны и пребудут с ней несмотря на все превратности вашей личной жизни. Это в общем-то гораздо больше того, на что она рассчитывает. Дело в том, что ее чувства к вам получили ярлык любви девушки к парню просто по стечению обстоятельств. Предыдущий эпизод такого же чувства относился к щенку, а еще более ранний — к несуществующему младенцу. Сама Клава этого пока не понимает, но я думаю, нам удастся с этим разобраться. То, что ей на самом деле нужно сейчас, — это вовсе не любовь мужчины к женщине в строгом смысле этого слова, а стойкая и надежная эмоциональная привязанность, своего рода стена, на которую всегда можно опереться в случае чего. А это вы вполне можете ей предоставить. — Володя несколько раз энергично кивнул. — Ну и, конечно, пока не особенно терроризируйте ее рассказами о вашем личном счастье. Хотя, если она сама будет спрашивать, отвечайте. Если она захочет познакомиться с Верой — не отказывайте. И не обращайтесь с ней как с хрупким цветком, ведите себя так же, как раньше — на равных и с полным доверием. Сейчас вы, естественно, переволновались, но помните, Клава — сильная девушка, и дружба с ней еще принесет вам немало пользы и приятных минут.

— Спасибо, — Володя с видимым облегчением перевел дух. — Если все так, как вы говорите, то я все сделаю, что от меня зависит. И, наверное, вы действительно правы. Ведь если бы я интересовал ее как… как мужчина… то я же должен был заметить это? Правда? Ведь правда? — с комичным беспокойством переспросил Володя.

Я кивнула, пряча улыбку.

Дальше была долгая и нелегкая работа с самой Клавой. Сначала она и слышать не хотела о том, что ее чувства к Володе — это не совсем то, за что она их принимала. Потом (не без содействия с Володиной стороны) слегка пересмотрела свою позицию и как-то спросила:

— А ведь родственные чувства, дружба — это ведь даже более надежно, чем… ну, эротическая любовь, правда? Ведь люди часто дружат всю жизнь, со школы, или даже с детского садика, а любовь, которая в школе, она обычно ничем не кончается. Так?

Я мысленно похлопала сама себе в ладоши и поздравила нас всех с первой удачей.

Теперь стало возможным работать и с остальными проблемами Клавы. Анализ всех остальных ее «любвей» и пробуждение, а затем укрепление собственной личности Клавы заняли довольно много времени. Для начала она отказалась от мысли поступать в Политехнический институт (как Володя!), так как никогда не интересовалась математикой и другими точными науками (хотя, благодаря помощи брата, они шли у нее совсем неплохо). Для себя Клава выбрала один из факультетов Института культуры, начала ходить туда на подготовительные курсы, неожиданно для себя самой записалась в студию пантомимы.

— Мне всегда нравился театр, — призналась мне Клава, — но я не могу говорить на сцене. Стесняюсь, путаюсь. А в пантомиме говорить не надо, только двигаться, и я чувствую себя свободной… Я недавно Володе показывала этюд… и Вера там была. Знаете, что она сказала? Она сказала: завидую тебе, Клаша, ты такая миниатюрная, узенькая, гибкая. Настоящая женщина. Я всегда хотела такой быть… И… и скоро я их познакомлю с Мишей. Мы с ним вместе на курсах занимаемся. Только он на режиссерский хочет. Вот наберусь решительности — и познакомлю. Мише они точно понравятся, потому что Вера и Володя — такая красивая пара. Ведь правда?

 

Глава 5

Лена и рок-н-ролл

— Понимаете, доктор, я совсем не против молодежи, — серьезно заявила сидящая напротив меня женщина.

— Ну, еще бы… — я неопределенно пожала плечами.

— Но ведь для всего существуют какие-то границы. Вы согласны?

— Да, пожалуй, — согласилась я, отчего-то подумав о безграничности Вселенной.

— Вот и я о том же говорю, но она меня не слушает.

— Кто не слушает?

— Моя дочь. Ей всего пятнадцать лет. Она совершенно забросила школу, учится кое-как, постоянно пропадает где-то, на каких-то дискотеках, домой приходит в одиннадцать, а то в двенадцать часов, от нее пахнет куревом, пивом, она вся обвешана этой… как ее… символикой…

— А что за символика? — заинтересовалась я.

— Какие-то значки, цепочки, браслеты — знаете, я не приглядывалась. Впрочем, в последнее время этого всего стало меньше, она, знаете, вроде бы сменила направление…

— Так. А что вас на сегодняшний день больше всего тревожит? Успеваемость? Поздние возвращения?

— Понимаете, когда нас нет, она приводила этих своих друзей домой. И вот — пропали деньги. Они лежали в книге, так что просто так их не взять, значит — искали. И это не в первый раз. Но тогда — маленькие суммы, мы как-то не раздували. А теперь… Она плачет, говорит, что не брала… Я уже не знаю, что и думать… Если она и вправду ни при чем, то что же это за друзья? И куда же это она ходит?!

— Хорошо. Сейчас мы с вами подробно поговорим о Лене, о ее личностных особенностях, а завтра вы придете ко мне вместе с дочерью.

— Уж и не знаю, пойдет она или нет. С ней в последнее время так трудно стало…

Лена пришла. И вот она сидит передо мной, заложив ногу за ногу и хлопая безобразно накрашенными ресницами. Я тщетно пытаюсь понять, как при такой длине ног и такой высоте платформы вообще можно как-то передвигаться без угрозы перелома конечностей. А Лена вроде бы еще и танцует…

— Это я раньше была рэпером, в прошлом году, — объясняет мне Лена. — Тащилась от белого рэпа. А теперь я занимаюсь рок-н-роллом. Вам рок-н-ролл нравится?

— Гм-м, пожалуй, да. Я видела в старых кинофильмах, довольно забавно. А где же ты им занимаешься? Мама говорила, что ты ходишь в какой-то клуб… «Хали-Гали», кажется?

— «Хали-Гали» — это казино, — с выражением умственного превосходства разъяснила Лена. — А клуб — «Мани-Хани».

— Ну, извини, — я развела руками. — А что, у тебя много друзей, или коллег, или как вы там называетесь?…

— Да! — гордо и безапелляционно заявила Лена.

— Ну и что же вы делаете вместе, о чем разговариваете?

— Как — что? — удивилась Лена. — Танцуем, конечно. Иногда разговариваем. О музыке, о группах, иногда об актерах или певцах… Я вот, хоть и рок-н-ролльщица, фанатею от Ди Каприо. Он такая душка, правда?

— А о себе?

— Как — о себе? — не поняла Лена.

— Ну, дружба — это все-таки нечто большее, чем совместное отплясывание в клубе. Ты согласна?

— Да, согласна. У нас — большее.

— А как же тогда получилось, что твои друзья украли деньги из твоего дома?

Лена опустила глаза и долго молчала.

— Я не знаю, — наконец призналась она. — Я сама ничего не понимаю.

— Ладно, попробуем разобраться, — вздохнула я.

Что такое референтная группа и зачем подростку это нужно?

Прилагательное «референтная» происходит от латинского слова «referens» — «сообщающий», что, помимо прочего, означает «докладчик, консультант по определенным вопросам». Близкие слова: «реферат» — изложение сущности какого-то вопроса, «рефери» — судья в спортивном состязании, «референдум» — в буквальном переводе «то, что должно быть сообщено».

Таким образом, референтная группа — это группа значимых для человека людей, к мнению, советам которых он прислушивается, от чьих оценок зависит его самоощущение. Это те люди, которым он сам отдал право «судить» себя, от которых он готов принимать искреннюю обратную связь.

Референтная группа есть у многих людей. Ее количественный состав может быть разным, но в современном городском обществе она, как правило, не особенно многочисленна. Референтная группа может ограничиваться рамками семьи, а может и совсем не включать ее. Это может быть группа одноклассников или коллег по лаборатории, армейских сослуживцев или туристов, студенческая компания или скамеечное сообщество старичков и старушек. Часто, но не совсем точно референтную группу обозначают словосочетанием «своя компания».

В основе существования референтных групп лежит древнейшее разделение «свой — чужой». Своим я доверяю и они мне доверяют, своих я в случае чего буду защищать и сам могу рассчитывать на их помощь и поддержку. С чужими все наоборот. Понятно, что изначально своими был свой род, свое племя, а чужими — все остальные. Сегодня мы (по крайней мере, большая часть населения России) живем отнюдь не в условиях родоплеменных отношений, но разделение на «свой — чужой» вполне живо в нашем менталитете. В самом деле, ведь нельзя доверять абсолютно всем. Значит, надо как-то выбирать. Взрослые люди, как правило, выбирают или, точнее, создают свою референтную группу годами, на основе долгоиграющих дружеских, любовных, деловых и всяких прочих отношений. Ведь взрослый человек отчетливо понимает, что мнение любого члена этой группы впоследствии будет самым непосредственным образом влиять на его самооценку, настроение, поступки. Следовательно, чем более взвешенным будет выбор, тем благополучнее и безопаснее будет его дальнейшая жизнь.

А может быть, лучше совсем без референтной группы? Ну ее к бесу, раз это так сложно и опасно! Но здесь, как и во многих жизненных ситуациях, куда ни кинь, всюду клин. Без референтной группы человек лишен возможности взглянуть на себя со стороны, получить обратную связь от социума, а следовательно, и не может адекватно приспособиться к нему, не может развиваться, расти, так сказать, над собой. То есть обратная связь будет в любом случае. Только вот доверять ей человек не станет. В самом деле, неужели вы станете верить всему, что скажет про вас и вашего ребенка эта противная Анна Петровна, которая к тому же еще и глупа как курица!

Широкое развитие психологических служб в странах Западной Европы и США отчасти связано именно с этим феноменом. Вполне здоровый и даже благополучный человек, не имеющий референтной группы или утерявший ее по каким-то причинам, приходит к психологу, чтобы со стороны взглянуть на свои проблемы и достижения, построить план дальнейших действий и обсудить его с кем-то, кому он доверяет. Все это очень важно, и за это он готов платить очень немалые деньги. То же самое происходит и во всевозможных группах поддержки, группах самопомощи, обществах анонимных алкоголиков и т. д. (Все они безумно популярны и распространены на Западе, так как, во-первых, достаточно эффективны, а во-вторых, гораздо дешевле, чем индивидуальная работа с психологом или психотерапевтом.) Искусственно созданная психотерапевтическая группа на какой-то период становится для человека референтной, и благодаря групповым правилам и нормам человек может чувствовать себя в ней в безопасности, свободно говорить о своих проблемах и помогать другим в разрешении их проблем.

У подростков с вопросом о референтной группе все обстоит несколько иначе, чем у взрослых людей. Дело в том, что у них, как правило, нет времени, нет опыта и нет аналитических способностей для взвешенного, тщательного отбора. А потребность имеется — может быть, даже более выраженная, чем у взрослых людей. В самом деле, рефлексия для большинства подростков — недоступная роскошь, а как же узнать о себе, о том, каким тебя видят другие, как узнать, на что ты годен, к какому роду-племени ты принадлежишь, в конце концов? Может быть, у учителей спросить? Или у родителей? Ха-ха-ха! Вот тут-то и приходит на помощь референтная группа, создаваемая, а точнее, созываемая, по самому внешнему, легко узнаваемому признаку. Иногда, когда речь идет о подростках, говорят не о референтной группе, а о «реакции группирования», чтобы подчеркнуть отличие подросткового объединения от «взрослых» образцов. Идеология группы подбирается и формируется потом, позднее. Первична — потребность. «Свои» — все, кто носит плетеные «фенечки», или танцует рок-н-ролл, или слушает рэп, или фанатеет от Виктора Цоя и его песен, или ходит в театральную студию, или чтит Кришну, или болеет за «Зенит», или ест мухоморы, или… Список можно продолжать до бесконечности. Понятно, что такой этап для развития подростка вроде бы нужен, в чем-то даже необходим. Люди-одиночки, вынужденно или по собственной инициативе не прошедшие этот этап подростковых объединений любого типа (от дворовой компании до «Общества любителей русской поэзии 19 века» в колледже при Оксфордском университете), как правило, недоверчивы или чрезмерно наивны, неуклюжи в социальных контактах, с трудом строят отношения с противоположным полом и не умеют адекватно воспринимать критику и похвалу.

Но вместе с тем всякому понятно и другое: на пути прохождения этого (вполне, как мы уже заметили, закономерного) этапа возрастного развития подростка подстерегает множество ловушек. О них мы поговорим ниже.

Что такое молодежные кумиры? Зачем они нужны и какие они бывают?

Когда вдруг тысячи, а то и миллионы подростков вдруг начинают бешено любить (фанатеть от) какого-нибудь одного актера или певца, собирать и аккуратно наклеивать в альбомы любое упоминание о нем, часами и сутками стоять под окнами его квартиры и ненавидеть всех, кто этого самого певца или актера недостаточно любит и ценит, — что это такое?

С одной стороны, все то же разделение на своих и чужих. Свои — это те, кто любит Леонардо Ди Каприо.

Но не только это. До определенного времени мне никогда не приходило в голову, что первое большое и сильное чувство может быть коллективным. Но вот однажды моя собственная дочь (12 лет от роду) сообщила мне, что влюблена в гимназического учителя латыни — действительно обаятельного и умного молодого человека. Подробно обсудив все его достоинства, я осторожно поинтересовалась:

— Наверное, такой прекрасный человек нравится не только тебе. Может быть, еще кто-нибудь из твоих одноклассниц…

— Да, конечно, — без колебаний ответила дочь. — У нас только пять девочек в него не влюблены. Им нравится учитель биологии. Мы их презираем, потому что они ничего не понимают в людях!

— Ого! — изумилась я. — А скажи-ка, твоей личной любви никак не мешает то обстоятельство, что еще человек десять.

— Нет, что ты! — воскликнула дочь. — Даже наоборот. Мы ходим на пятый этаж, сидим там на площадке и говорим о нем. Это так здорово!

— Угу! — вынуждена была согласиться я.

Постепенно я сумела уяснить для себя своеобразную дочкину правоту. Большое чувство к достойному взрослому человеку, к тому же совершенно платоническое и в этом смысле совершенно бесперспективное, действительно может оказаться не по плечу неокрепшей девчоночьей душе. А вот если разделить его на десять частей, то оно вполне переносимо и может приносить радость, а вовсе не боль. Имея, так сказать, единомышленников по чувству, «единочувственников», всегда можно снять избыток напряжения, поделиться своими мыслями о предмете и чувствами к нему с людьми, которые по определению тебя понимают, так как испытывают к предмету то же самое чувство.

«Очень удобная форма любви!» — решила я в конце концов, и многое в проблеме подростковых кумиров стало мне яснее.

Мы уже говорили о том, что подростковая душа (не только подростковая, конечно, но подростковая — особенно) жаждет романтики, жаждет не только признания референтной группы, но и чего-то большего — Прекрасного Принца, которого можно тихо (или, напротив, очень громко) обожать, Образца, которому можно подражать и на который надо стремиться быть похожим (все образцы, начиная со Спайдермена и кончая Арнольдом Шварценеггером), Дела или Идеи, которым можно служить (всевозможные секты, фанклубы футбольных команд, литературных направлений и даже отдельных литературных произведений и т. д.). Естественно, что для еще не окончательно развитого интеллекта подростка все эти Идеи легче всего воспринимаются, а потребности реализуются через персонификацию, через конкретного человека, через Кумира. В зависимости от сферы интересов, семьи, интеллектуального развития подростка этим Кумиром может стать практически кто угодно. Пахан банды, писатель Толкин, герой кинофильма Бэтмен, индуистский святой Саи Баба, Дева Мария и т. д., и т. п. Понятно, что чаще всего в роли кумиров выступают актеры, эстрадные певцы и музыканты. Сама их деятельность насквозь публична и, в общем-то, рассчитана на публичное же восхищение поклонников. Большинство рок-певцов и рок-музыкантов ощутимо «подзаводятся» от реакции зала. То есть налицо та самая обратная связь. Мы не просто восхищаемся нашим кумиром, мы еще и помогаем ему творить и радовать нас своими творениями. Ура? Ура-то ура, но вот кумиры бывают разные, и всем это известно.

Большинство из них, особенно родом с эстрады или из кинематографа, вопреки распространенному родительскому мнению, совершенно безобидны. Часть являются по-настоящему творческими и яркими людьми, и общение с их творчеством скорее обогащает, чем обедняет подростков. Часть — откровенно бездарны и неспособны произвести ничего, кроме шумового фона, возбуждающе действующего на уровне подкорки. Из трудов зоопсихологов известно, что молодежные группы павианов в заповедниках очень любят носиться вдоль различных ограждений и стучать по ним палками. Получающаяся какофония приводит их в бешеный восторг. Взрослые павианы никогда подобными «глупостями» не занимаются. А средневековые западноевропейские путешественники, посещавшие Россию в 11–13 веках, писали, что то, что славяне считают праздничной музыкой, на самом деле — безобразное бренчание, вой, писк, скрип и скрежет. Ничто не ново под луной, не так ли?

Но бывают кумиры и пострашнее. Если в словах, песнях или книгах кумира вашего ребенка регулярно звучат призывы попробовать наркотики или иным способом исследовать «иную реальность» — это должно немедленно насторожить родителей.

Многие еще помнят «Белое братство», рядовыми членами которого были в основном подростки. На бескрайних российских просторах промышляют сегодня и многие другие «ловцы душ человеческих». Понятно, что чаще всего их жертвами становятся именно подростки — наиболее эмоционально лабильные, мало знающие, со своим чувством одиночества и непонимания, с жаждой любви и потребностью в референтной группе. Любая мало-мальски грамотная секта может предоставить своим адептам все вышеперечисленное, да еще и с изрядным довеском в виде Кумира, Идеи, и возможности Служения (как правило, не меньше чем спасению человечества от конца света).

Где границы нормы и как уберечь ребенка?

Родителям, которые хотят, чтобы их сын или дочь нормально и без потерь прошли этап «подросткового группирования», необходимо помнить следующее:

1. В нормальной гармоничной семье, где к увлечениям ребенка относятся с интересом, без излишней серьезности или, наоборот, сарказма, возможности для коррекции даже очень сильных «отклонений» весьма велики. Если подросток слишком много времени уделяет совершенно бессмысленному, на ваш взгляд, времяпрепровождению и это происходит в ущерб учебе, семейным отношениям и т. д., задумайтесь: что именно он там ищет? Может быть, он слишком мало развит интеллектуально и более умные развлечения ему просто не по зубам? Может быть, слишком не уверен в себе, и лишь затерявшись в толпе совершенно одинаковых орущих фанатов чувствует себя комфортно? А может быть, ему не хватает тепла и понимания в семье, и он ищет его среди «единочувственников»? Если вам трудно самим проанализировать этот вопрос, обратитесь за помощью к специалисту. Ответив на него, вы сможете совместно продумать и осуществить систему коррекционных мероприятий.

2. В норме подростковая реакция группирования исчерпывает себя приблизительно к окончанию неполной средней школы. Двадцатилетний рэпер — это уже нонсенс. Конечно, иногда в лесах ленинградской области встречаются двадцати пяти — тридцатилетние эльфы или гномы. Это толкинисты — поклонники многотомного «Властелина Колец» Дж. Р. Толкина. В тех же лесах и на реках встречаются и «старые туристы». Они ходят по азимуту, сидят у костров и задушевно поют туристские песни двадцати-тридцатилетней давности. Мне кажется, что в этом случае мы имеем дело не столько с индивидуальными психологическими проблемами и задержанной реакцией группирования, сколько с общей тоской данного (весьма, кстати, интеллектуально и эмоционального богатого) слоя по ушедшей юности.

3. Не стесняйтесь задействовать свой собственный интеллектуальный потенциал. Будите мозги своих детей, побуждайте их рассуждать над причинами и следствиями на материале их реальной подростковой жизни. Не бойтесь говорить правду, не бойтесь оказаться невежественными в каких-то вопросах. Если вы чего-то не знаете, почитайте соответствующие книги. Почему существует реакция группирования? Что это дает членам группы? Как это происходит у животных? В первобытных племенах? В Древней Руси? Как сейчас? В чем сходство и в чем отличие? Чем референтная группа отличается от объединений павианьей молодежи? В чем ее интеллектуальный, эмоциональный, социальный смысл? Почему люди пробуют наркотики? Что происходит потом? Кто в этом заинтересован? Что такое «иная реальность» и как ее достичь? Что делали для этого эскимосские шаманы? Тибетские ламы? Православные святые? Что делают современные кришнаиты? Баптисты? В чем состоит психофизиологическая суть слушания тяжелого рока, приема ЛСД, пения мантр, повторения православной «Умной молитвы»? В чем сходство и в чем различие? Обсуждайте все эти вопросы серьезно и заинтересованно, запрашивайте примеры у сына или дочери и сами приводите их из своей жизни. Честное слово, вам самим понравится. А как это будет для подростка полезно… Конечно, после ваших бесед он не перестанет быть «кислотником» или «меломаном», но будет хоть как-то осознавать и анализировать происходящее, и увести его «как телка на веревочке» будет уже гораздо труднее.

4. Если у ребенка в детстве были какие-то психоневрологические проблемы, то подростковый возраст для него — чрезвычайно ответственное время. В этот момент испытываются на прочность приобретенные механизмы адаптации нервной системы, и в этот же момент особенно велика опасность срыва. Родителям таких детей следует заранее позаботиться о том, чтобы у ребенка к этому моменту были устойчивые увлечения (кружки, секции, клубы — годится все), какой-то (пусть самый узкий, но относительно привычный и постоянный) круг общения, не особенно много свободного времени и родители в свободном доступе, то есть всегда готовые поговорить, обсудить возникшие проблемы, дать совет и т. д.

5. Если у ребенка отягощенная наследственность (алкоголизм, наркомания, асоциальное поведение, психические заболевания ближайших родственников), то на таких детей в подростковом возрасте тоже надо обратить особое внимание. Лучше, если этот период будет протекать под систематическим контролем специалиста, который будет регулярно встречаться с самим подростком и его родителями. Это позволит в самом начале заметить возможные отклонения. Справиться с ними «в зародыше» гораздо легче, чем иметь дело с запущенной формой. Кроме того, для этих детей справедливо все то, о чем сказано в предыдущем пункте.

Еще о Лене..

Самое главное, что я узнала из первой беседы с Леной, — что в течение пяти лет девочка занималась сначала в секции легкой атлетики, а потом баскетболом, имела первый юношеский разряд. В прошлом году во время тренировки в спортлагере повредила связку. О прыжках пришлось надолго забыть.

— И много по времени ты тренировалась, когда занималась в спортшколе? — спросила я.

— Еще бы, — усмехнулась Лена. — Шесть раз в неделю. Три четыре часа в день. Иначе никаких результатов не будет.

— А для тебя были важны именно результаты?

— Конечно! — широкие плечи взлетели к самым ушам в недоуменном пожатии. — А зачем еще спортом заниматься? Чтобы победить!

— И как же это ты все успевала?

— Да как-то так все получалось. Прибегала из школы, быстро делала что-то из уроков, потом сразу на тренировку, брала с собой спортивную форму и все рэперские приколы. После тренировки переодевалась и ехала на Елизаровскую. Там наши тусуются. Ну, потусовалась — и домой. Хорошо было…

— А теперь?

— Теперь не так все как-то…

Привыкшая в течение пяти лет к чрезвычайно жесткому режиму дня, к огромным физическим нагрузкам, не слишком развитая интеллектуально, но честолюбивая и целеустремленная девочка оказалась буквально выбита из колеи неожиданной травмой. Не заполненные никакой деятельностью временные промежутки вызывали иллюзию одиночества и покинутости. С родителями никогда особого контакта не было. За пять лет они привыкли к тому, что старшая дочка при деле, сама регулирует свой день, и фактически не обращали на Лену внимания. Одноклассники Лениных спортивных страстей тоже не понимали, хотя, может быть, девчонки и радовались втихомолку тому, что гордая, самолюбивая Лена, несмотря на все свои спортивные успехи, которые были гордостью школы, упала-таки «мордой в салат».

Оставалась только музыкальная тусовка. Но и там Лена чувствовала смутное неудовлетворение. Отношения на Елизаровской были поверхностными и неверными, как весенний лед. «Лезть в душу» не рекомендовалось. Те, у кого были деньги, могли чем-то угостить остальных, но никогда не раскрывали источников своих «доходов». Спрашивать считалось неприличным. В спортивном сообществе все было устроено иначе. Там — все на виду, и проблемы одного становились проблемой команды. Решали их тоже сообща, в раздевалке, методом мозгового штурма. К тому же — и это, по мнению Лены, было все же самым важным — в спортшколе занимались делом. А теперь у Лены этого дела не было. Она потеряла его вместе со своей референтной группой.

Однако сдаваться и жаловаться на жизнь не в характере Лены. Она сменила увлечение и занялась рок-н-роллом. Там — большие физические нагрузки, важна техника. Танцевала с такой же искренностью и самоотдачей, как и занималась спортом. Быстро пришел успех. Появились новые друзья. Вроде бы все складывалось хорошо… Но вот все опять рухнуло.

Мы анализировали с Леной каждую мелочь, не торопились. С трудом, но весьма уверенно шевелились Ленины слегка под заржавевшие мозги. С трогательным детским удивлением она встречала каждую новую мысль, каждый поворот проблемы. «Да, это все, конечно, была не дружба. Так, реакция группирования… Как у павианов», — с мстительной радостью повторяла Лена. «И я — павиан, — с грустью признала она в другой раз. — Это мне урок. Я же старалась им понравиться. Раньше это ведь я брала, помалу. Получилось — воровала. Чтобы купить кока-колы, чипсов — чтобы принять их как положено. Понимаете? А они…»

Но что же теперь делать? В спорт уже не вернуться, не нагнать. Лена всегда была ориентирована только на победу, процесс ради процесса — это не для нее.

— А что там у тебя с учебой? Мама жаловалась…

— Да, подзапустила, конечно. Вот смешно — тренировалась и все успевала. Теперь не делаю ни черта и ничего не успеваю…

— А что ты планируешь делать после школы?

— Не знаю, как-то не думала. Поступать куда-нибудь…

— Слушай, но ведь с такими оценками и с такими знаниями, как у тебя сейчас, никуда в приличное место тебе не поступить. На спортивные достижения тебе теперь надеяться нечего… Придется идти, куда берут — тебе оно надо? — Я сознательно играла на Ленином самолюбии. Девушка не особо одарена, но очень упорна. Почему бы и нет?

— Вы так думаете, да? — встревожилась Лена. — А если я нагоню? Позанимаюсь?

— Ну, не знаю, — я с сомнением покачала головой. — Смотря сколько уже упущено. Репетиторы вашей семье, насколько я понимаю, не по карману?

— Это — да, — кивнула Лена. — Бате восьмой месяц зарплату на заводе не платят. Он где-то по утрам газеты грузит, подрабатывает… Но я ведь могу сама…

— Ну, вообще-то сила воли у тебя, конечно, есть, — я решила не перегибать палку. — Но институт тебе, наверное, не потянуть. Если только хороший техникум…

— А почему не институт?! — норовисто выпятила губу Лена. — Что я, хуже других?

— Да я не знаю, — мямлила я. — Заниматься много надо, а ты же привыкла допоздна гулять, то есть этот… рок-н-ролл…

— Да ну его к лешим! — решительно отрубила Лена. — Тут поважнее дела есть. Я думаю, если я прямо сегодня начну и, как тренировки, по три-четыре часа в день, то все смогу нагнать. Васька мне, если что, поможет…

— Васька? — заинтересовалась я.

— Да из класса, очкарик, кличка — Знайка, все ко мне подкатывался… — Лена скорчила презрительную гримаску, сквозь которую медленно, но явственно проступили результаты психотерапии. — То есть он, в общем-то, нормальный парень, и жутко много всего знает, но только ростом мне вот посюда… — Лена черканула ладонью где-то в районе своего плеча. — Но я понимаю, что это неважно, то есть… то есть, если я попрошу, он со мной позанимается — я это хотела сказать…

— Ну вот и славненько, — порадовалась я. — Будешь ты у нас теперь, Леночка, при деле… А в какой ты институт-то собралась?

— А, неважно! — махнула рукой Лена. — А какие они вообще то бывают? Чего вы смеетесь-то? Ладно, ладно, я сама понимаю. Сначала нагоним, потом — разберемся…

— Слушай, Лена! — не выдержала я. — А ты в легкой атлетике чем занималась? Небось, с барьерами бегала?

— Точно! — изумилась Лена и даже открыла от удивления рот. — А выто откуда знаете?!

Сейчас Лена ходит на подготовительные курсы и готовится к поступлению в ЛИТМО. Зачем ей это надо — честное слово, не знаю. Но мама на Лену больше не жалуется. А рок-н-ролл Лена по-прежнему танцует. В свободное время.