1

– Ну что же ты? Иди сюда скорее, – окончание фразы приглушилось страстным дыханием.

– Ну я не знаю… Это же…

– Давай, милая! Иди ко мне!

Данко потянул Нелли за руку. Сам он уже расположился на свежем душистом сене.

Девушка не решалась.

– Это для меня… Я еще ни разу.

Губы Данко разошлись в улыбке, усмехнулись, глаза заискрились.

– Ты мне не веришь?

Нелли, получив передышку, оправила платье и, потупив глаза, тихо выдавила:

– Я боюсь.

Данко вскочил с ложа, обнял ее и тихо прошептал в ушко:

– Не надо, так и не надо… Я не буду требовать от тебя ничего, если ты сама этого не хочешь, любимая. Верь мне, и все у нас получится. Как только отец уедет в Котор на праздник, я приеду за тобой. Это уже скоро! – он поцеловал ее в шею, продолжая страстно нашептывать. – Мы убежим. В Грецию или Италию. Ну, или в Рисан… Там обвенчаемся. И когда отец вернется, то будем мужем и женой, так что никто, никто ничего уже не поменяет!

Нелли размякла в ласковых руках, обернулась к возлюбленному, подалась навстречу. Руки любовников сплелись, пальцы Данко скользнули за тонкую перевязь домотканого платья. Губы встретились в страстном, долгом поцелуе…

– Данко, чертов пострел! Где ты шляешься?! Я за тебя буду бадьи в трюм тягать?! – голос отца Данко, старого Тодора, звучал громовыми раскатами. – Уж я тебя отыщу – мало не покажется!

Юноша отстранился от трепещущей фигурки, вздохнул, потом чмокнул ее в щечку, прошептал одними губами «извини» и вынырнул в дверь.

Нелли, еще не отошедшая от горячих объятий, опустилась на мягкое сено. Кружилась голова, и сладостно тянуло внизу живота.

…Все это началось после поездки в Радовичи. Пока старый рыбак с дочерью, получив серебро за свой улов, гуляли на рынке, Нелли и младший сын Бояна сторожили лодку. Там Данко и заприметил интерес, который его персона вызвала у воспитанницы Бояна – именно так представляли Нелли. За время проживания в рыбацкой деревеньке она изрядно отдохнула, поправилась. Фигура обрела приятные глазу очертания, на лицо вернулся румянец, в глаза – озорная шаловливость и огонек.

Игру в гляделки Данко проиграл безоговорочно.

В следующий раз, через неделю, рядом с Нелли сторожить лодку остался уже сам сын хозяина лавки. Потом Тодор решил, что опасность со стороны юнаков исчезла, купцы вновь появились в деревне, и встречи Нелли и Данко стали происходить чаще.

Они гуляли по берегу, разговаривали, заигрывали и хихикали. Пока Нелли не осознала, что в отсутствие ухажера начала вести счет времени до момента, когда снова к деревенскому причалу подойдет лодка торговцев.

Сегодня Данко фактически сделал ей предложение. И затянул на сеновал. Если бы свидание происходило в другом месте, она согласилась бы на все, но…В ушах стоял голос Ливки с описанием возможного будущего: «сеновал – разлука». Хотелось большего…

 

2

К утру деревню засыпал первый снег.

Осень была достаточно теплой, и вдруг, на тебе – снегопад! Конечно, к обеду снег растает, исчезнет без следа. Но все же…

Нелли поежилась. Тоненькое платьице почти не удерживало тепло.

– Вот тебе и «солнышко, солнышко жгучее»… – тихо вздохнула девушка.

Надо будет достать одежонку потеплее, овчинную безрукавку или, на худой случай, свитер.

Стоявшая рядом на крыльце Ливка удивилась:

– Что ты сказала?

Нелли махнула рукой:

– Ничего… Присказка такая, из города, где я жила. Слова песенки, – девушка зябко потерла плечи и вспомнила всю фразу, как она звучала на русском языке. – Солнышко, солнышко жгучее. Колючки, колючки колючие.

Родная речь из ее уст звучала уже с легким акцентом, чуть более напевно, чем надо. Она перевела слова на привычный для подружки сербский и побежала к замерзшему корыту с разделанной рыбой. Пора было браться за дело.

«Скоро прежнюю жизнь забывать стану», – пронеслась в голове неприятная мыслишка.

Ливка почесала голову, хмуря лоб, потом побежала следом:

– Вспомнила… Думала: «я ж такое уже где-то слышала». И вспомнила! Старик так говорил, что нас от турков выручил. Я тогда удивилась, решила, что заговор шепчет, а он, оказывается, про солнышко говорил. Песенку напевал, стало быть.

Нелли закашлялась.

– Ты… Как? Где?

Она схватила сербку за руку:

– Ты точно помнишь, что он именно так сказал?!

Та высвободила руку:

– Конечно… Разве ж такие моменты забудешь? «Солны, солны шгуча, колюч, колю колюча», – она попробовала повторить, но лишь неудачно спародировала.

Но и такого подобия оказалось достаточно для Нелли.

– А откуда?.. Как? Кто? Нет! Что за человек нас спас? Откуда там старик? Кто он?

Ливка вытащила на разделочный стол ломоть рыбы и уже резала его на более тонкие лоскуты. Для нее эпизод был исчерпан.

Нелли дернула подружку за рукав. Та отложила нож.

– А? Чего тебе?

Спасенная егоза сверлила сербку взглядом, пританцовывая от нетерпения:

– Ты болтала, что знаешь, кто нас выручил тогда? Кто он? Что там делал старик, от которого ты слышала эти слова?

Рыбачка пожала плечами:

– Про старика ничего не знаю… Совсем ничего. А спас нас Карабарис. Он в Боке – юнак видный, арамбаши, много добрых дел сотворил.

– А как с ним увидеться?

Ливка опешила от напора приятельницы:

– А тебе уже Данко не мил? С чего спешка такая?

Егоза запричитала:

– Ну, Ливочка, миленькая, ну что тебе – жалко сказать? Как попасть к этому Барбарису? Где найти?

Сербка хмыкнула:

– Кабы так легко было отыскать арамбаши в горах, то турки давно бы всех гайдуков повырезали бы, – но, увидев огорченную мордашку, смилостивилась. – Он в селении Грабичи зимует завсегда. Туда туркам хода нет, так что…

Нелли взвизгнула от восторга, захлопала в ладоши, смутилась от неуместного проявления чувств и под ошеломленным взглядам подруги склонилась к столу с рыбой.

Только из-под надвинутой на брови косынки озорно поблескивали черные глазки.

Наконец-то, в этой странной непонятной истории ей показался лучик надежды.

 

3

Но когда пришло время, Данко наотрез отказался бежать в горы.

– Да ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Там же разбойники, бандиты сидят! Тебя, может быть, как ты веришь, и не убьют. А меня, точно говорю, живота лишат на раз-два! – он щелкнул в воздухе пальцами, показывая, как злые головорезы будут ему брюхо вспарывать. – Ни за что!

Он хлопнул ладонью по столу, отчего маленький пастуший домик, в котором парочка влюбленных дожидалась рассвета, заходил ходуном.

Нелли упиралась:

– Я тебе обещаю – все хорошо будет! Там у меня знакомый есть, – девушка слегка потупила глазки, так и не добавив столь напрашиваемое сюда слово «надеюсь». – К нему пойдем. Без этого никак!

Данко вспыхнул:

– Ты – православная, а я – католик! Для заросших дикарей – почти турок! Им ведь все равно, кого резать! Куда скажешь, королева моего сердца, только не туда! Сбежим в Грецию, Неаполь, Анкону?

Девушка мотала головой:

– Мне надо туда попасть! От этого много чего зависит!

– Да что? Что зависит?

Нелли уже обиженно насупилась:

– Ты никогда не делаешь так, как я хочу…

Данко поднял руки, призывая кары небес на голову неразумной подружки:

– Через день сюда причалит лодка со знакомыми ребятами из Салоников. Сегодня к ночи пойдет караван купеческий на Корфу. Мы будем далеко… А если пойдем в Черногорию, то там, в горах, сгинем!

Девушка фыркнула и повела плечиком. Мол, не то хотела услышать.

Парень нервно расхаживал по домику. В конце концов, он схватился за голову:

– У-у-ф-ф… Ладно.

Нелли тут же повисла на шее ухажера:

– Значит, согласен?

Данко обреченно кивнул:

– Я постараюсь придумать, как нам туда добраться… Но это – последний выверт! Слышишь? Потом ты мне станешь образцовой женой!

Губы его залепил жаркий поцелуй.

 

4

Они выбрались из домика с первыми лучами рассвета.

Данко, выросший в порту, плохо ориентировался в скалах, но Нелли, оказывается, подготовилась к побегу. Благодаря разговорам с пастухами, покупающими или выменивающими у рыбаков нехитрый припас, она составила маршрут до селения, в котором должен обитать тот, кто знает слова песенки двадцать первого века.

Возможно, что это совпадение, и Ливке просто примерещилось. Вполне вероятно, что старик, помогавший в их освобождении, лепетал что-то свое, какие-то схожие по звучанию слова. Тогда Нелли с чистым сердцем отдаст свою судьбу в руки сына торговца, станет женой и матерью и забудет мечты о возвращении домой. Может статься, ей даже понравится здесь, а жизнь в восемнадцатом веке окажется приятной и интересной. Но пока при мыслях о будущем в ее памяти появлялось лицо деда, зажимающего кровавую рану, не попробовать вернуться, она не могла.

К полудню парочка миновала единственную идущую вдоль побережья дорогу, зона вокруг которой являлась естественной границей спрятавшейся среди скал Черногории. За гребнем ближайшей горы начиналась территория православного владыки.

Оба путника были одеты привычным для горцев образом. Причем Нелли щеголяла такой же рубахой и широким поясом на грязных штанах, как и кавалер. Просторная расшитая сорочка под потрепанной кожаной безрукавкой подчеркивала формы, отчего девушка постоянно куталась в длинный плащ. На мужских костюмах настоял Данко – в их путешествии два парня вызовут меньше вопросов, чем молодая девушка с одним провожатым.

Юноша, сменивший свой нарядный сюртук и дорогой дуплет тисненой кожи на простецкую домотканую рубаху, на первых порах недовольно морщился. Но быстро перестал обращать внимание на детали туалета – голову теперь занимало другое. Чтобы не думала Нелли, именно он нес ответственность за всю поездку, значит, это его удел поеживаться от каждого шороха – так далеко от дома, в земли «диких» горцев, ни он, ни кто-либо из его друзей еще не забредал.

Удача не изменяла путникам. Без всяких препон парочка миновала сторожевую гряду, пару долин. Встреченные селяне и пастухи или не обращали внимания на запыленных ходоков, или убегали в кусты, не давая приблизиться для разговора.

Днем пообедали в тени плодовых деревьев небольшого сада. Старик сторож в обмен на вяленую рыбу и кусок сыра угостил их крепкими, сочными яблоками и сладкими, тающими во рту грушами. Он же продал им отличную шапку для Нелли. Широкая папаха из бараньей шкуры отлично укрывала своего обладателя от любопытных глаз. Шерсть, нависая прядями, создавала что-то вроде вуали, когда снаружи ничего не разобрать кроме подбородка, а хозяин шапки видит все.

К вечеру они почти дошли до Грабичей.

Здесь их впервые остановили.

Трое рослых бородатых молодцев в запыленных, выцветших на солнце накидках и с ружьями в руках возникли практически из ниоткуда. Чахлые кусты, которые, вроде, и ящерку не смогут утаить, раздвинулись, и перед испуганной парочкой предстали сторожа местной земли.

Двое их них держали незнакомцев на прицеле, самый пожилой поигрывал длинноствольным пистолетом. Макушки черногорцев прикрывали небольшие кожаные шапочки с православными крестами.

Путешественников спросили, кто они, откуда и куда направляются, с какой целью. Узнав, что пришельцы держат путь в Грабичи и ищут арамбаши Карабариса, троица слегка расслабилась.

– А то мы смотрим, смотрим – вроде не наши, – пожилой гайдук спрятал пистоль за пояс и почесал шею. – Покреститесь и кресты нательные покажите. А там, идите, куда Господь ведет.

Оба путника быстро перекрестились. Данко ловко выудил свой нательный крестик. Нелли слегка замешкалась, но не надолго – еще в деревне Ливка заставила ее получить из рук местного попика маленький деревянный символ христианства. Без этого она бы никогда не стала своей в общине.

Гайдук удовлетворился допросом, рассказал, как легче добраться до Грабичей, посоветовал, где переночевать.

 

5

В селе их ждало разочарование. Ни Карабариса, ни загадочного старика там не было.

Один из оставшихся на излечение юнаков рассказал, что арамбаши будет в Грабичах только через неделю, а уж брат его, – именно им оказался загадочный старец, – и вовсе уехал за море и вернется, когда пожелает.

Нелли чуть не плакала.

В деревне возвращения четы ожидали несколько ходоков с побережья. Каждому казалось, что «добрый» предводитель разбойников не откажет в помощи именно ему. Гости помогали селянам по хозяйству, ухаживали за ранеными и занимались ремонтом сожженных домов. Одну из таких обугленных мазанок, оставшуюся без хозяина после набега турок, сельчане приспособили под жилье для прибывавших просителей.

Прожив день в гостеприимных Грабичах, Данко и Нелли отправились назад, к побережью. Только не в сторону Гроватичей, а к одному из городов-портов Бока-Которской бухты, Рисану. Там они собирались обвенчаться.

Мальчишка проводник перевел их через горную гряду. Стражи перевалов, довольствовались скромными подношениями в виде копченой курицы и куса солонины и показали короткий путь к окружной дороге, петлявшей между городами бухты. На нее путники выбрались еще засветло. До города оставалось не больше часа ходьбы по наезженному тракту, когда за спиной раздался топот копыт.

Прятаться было негде. Безлюдный склон просматривался на добрую милю, а кусты, способные скрыть человека, повырубили местные жители.

Данко и Нелли отошли на край большака и склонили головы.

Два десятка запыленных всадников вылетели из-за поворота и вихрем пронеслись мимо. Длинные плащи, высокие тюрбаны с перьями, голые ноги и, самое главное, кривые сабли на боках. Им не надо было представляться – турки, хозяева окрестных земель, спешили по своим делам. Отряд уже миновал двух замерших на обочине смердов, когда предводитель турок резко остановил своего скакуна. Благородное животное обиженно заржало. Турок развернул лошадь и подлетел обратно к согнувшимся в поклоне селянам.

Осман был уже не молод. Одутловатое лицо покрывали глубокие оспины, длинные седые усы свисали почти до груди, под густыми бровями блестели глаза. Но подъехав к двум путникам, он легко перегнулся в седле, почти достав до земли пером с высокой шапки, заглянул в лицо крайнему крестьянину, молодому и стройному телом.

Нелли еще ниже согнулась в поклоне, надеясь, что мех купленной папахи укроет лицо. Не получилось.

Осман хмыкнул, ударом хлыста сбил с головы Нелли шапку. Девушка вскрикнула от неожиданности, по плечам водопадом разлетелись густые волосы.

Данко попробовал загородить невесту.

– Уважаемый господин, мы идем в Рисан. Моей… моя…

Осман криво ухмыльнулся. Лицо растянулось в усмешке, но глаза как были, так и остались двумя холодными камешками.

– То-то мне показалось что-то странное в вас.

– Уважаемый господин, мы следуем…

Сбоку подлетел пышущий гневом турок, в руках его блестела сабля:

– Шпионы!

– Меня зовут Данко. Я – сын торговца рыбой по имени Тодор. Мы – подданные Великой Порты и… исправно платим налоги. Она – моя сестра! В Рисан мы идем!

Но его никто не слушал. Предводитель всадников разглядывал испуганную девушку, остальные османы, злые оттого, что чуть не прозевали переодетых лазутчиков, теснили лошадьми Данко. Тот ухватил свою невесту за руку, не желая расставаться.

Вот чей-то конь слишком сильно толкнул пятящегося юношу, тот пошатнулся, врезавшись в стремя другого турка. Всадник перетянул неловкого нагайкой. Защищая голову, Данко резко поднял дорожный посох, и тут же мелькнули сабли в ладонях воинов султана. Сразу несколько клинков, под душераздирающий визг Нелли, врезались в затылок и шею паренька. Янычары били сильно, но незаточенной стороной и не насмерть. Командир приказа рубить не давал – чего тут спешить? За самоуправство можно и самому головы лишиться.

Тупая сторона сабли лучше острой. Но когда клинок в руках опытного бойца, то часто хватает и этого. Один удар Данко выдержал бы легко, пять – не сумел. Из раскроеной головы хлынула кровь, юноша повалился наземь, в пыль дороги. Кто-то из всадников ухватил зашедшуюся в крике Нелли за волосы и притянул к лошадиному боку, затыкая рот попоной.

Командир осман подал знак, чтобы девушку развернули к нему.

– Ничего, – резюмировал он увиденное. – А я думал, что подарить Салы-ага…

Турок повернулся к почтительно столпившимся вокруг нукерам:

– Тут же и подарок, и дело нужное. Аллах, воистину, награждает нас, лишая врагов наших разума. Бабу – в мужской одежде на дорогу выпустить?! Какой добрый турок проедет мимо?!

Османы заулыбались. Предводитель всадников тоже ухмыльнулся собственной шутке. Девушку скрутили, заткнули рот и втянули на круп запасного коня.

– А этого? – подъехавший онбаши улуфажей, конных янычар, указал саблей на распростертого в крови паренька.

– Добить.

Предводитель уже развернул коня в сторону города. Следом припустил эскорт.

Два последних всадника придержали лошадей, спешились, подошли к телу. Залитое кровью, скрюченное, оно не подавало признаков жизни.

Один из осман вытащил саблю, склонился к побитому лазутчику, ткнул лезвием в живот, потом сделал знак товарищу. Оба, чертыхаясь, обошли кровавую лужу.

По-хорошему, им следовало бы перерезать глотку шпиону. Но перед прибытием в Рисан каждый из них надел на себя выходную одежду, щегольские туфли из крашеной кожи, лучшие пояса. Все – для того, чтобы предстать перед Салы-ага при полном параде. Теперь туркам очень не хотелось марать дорогую ткань и пачкать обувь. А уж забрызгать ее кровью – и подавно. Сторонясь, на вытянутых руках, улуфажи оттащили труп от дороги и скинули тело в ближайшую расщелину. К утру волки и косточек не оставят!

… Когда за последними янычарами уже давно осела пыль, «труп» дернул ногой, охнул, зашелся в кашле и рывком сел.

 

6

До берегов Боки добрались без проблем. Турецкие канонерки, сторожившие бухту, расступились перед мощным союзным фрегатом. Судно прогулялось вдоль скалистых берегов, выискивая удобное место для стоянки. С наступлением вечера от борта корабля отчалила маленькая лодка.

Алекс сошел на берег в виду деревни, в которой у Карабариса имелся надежный человек. При расставании арамбаши указал брату парочку мест, откуда можно передать весточку, случись чего, или переждать напасть. Алекс запомнил все на «отлично».

Не прошло и часа с момента, как нос лодки ткнулся в берег, а русский агент уже сидел в домишке, попивая кисловатое винцо и довольно крепкую домашнюю самогонку. Сын хозяина дома в это время топал в сторону Грабичей. За пазухой у мальца было послание Карабарису или тому гайдуку, который оставался старшим в деревне в отсутствие атамана.

К утру Алекс поднялся обратно на борт. Не следовало думать, что соседи в деревне будут слепы и глухи, а турки, стоявшие в гарнизоне ближайшего города, безалаберны.

Фрегат отчалил, прошелся по бухте до Херцег-Нови, взял груз свежей воды и продуктов. К вечеру третьего дня русский корабль уже болтался на якоре в оговоренном в письме месте.

Потемкин нервничал, но все прошло неплохо. С закатом на берегу появилась парочка знакомых юнаков из четы брата. Следом подтянулся импровизированный караван из мула и четырех осликов. Пятеро подростков-погонщиков оказались соседскими мальчонками, еще недавно вместе с Саво наблюдавшими за тренировками брата арамбаши.

Алекс, разглядывая побелевшие от волнения лица пареньков, вспомнил фразу Карабариса о том, что в здешних горах взрослеют рано, но до зрелости доживают немногие. Так старший из братьев Джанковичей когда-то объяснял, почему слово «юнак» происходит от слова «юный».

– Война – дело молодых, – буркнул тогда Барис.

– Лекарство против морщин, – добавил на автомате Алекс, чем вызвал недоумевающий взгляд брата.

Пришлось быстро соврать, что слышал новую песенку в Питере. Да запомнил лишь пару фраз. Когда Алекс попробовал напеть хит Цоя, Барис недовольно поморщился. Но объяснение проглотил.

В Грабичи добрались к вечеру следующего дня.

Животные и люди, нагруженные оружием, припасами и порохом, еле волокли ноги. Из всех только Алекс шел налегке, но и он вымотался.

Сгрузив связки карабинов, сабель, ящики с припасами и бочонки с порохом в дом арамбаши, сербы поплелись отдыхать. Сам Потемкин завалился спать.

И сразу же канул в мягкую отупляющую бездну, в тяжелый вязкий сон без сновидений. Но лишь только на звездное небо выползла луна, Алекс проснулся. В голове звучал знакомый до боли шепот.

Пошатываясь и потирая гудящий лоб, Потемкин потянулся на выход. Хотелось глотнуть ночной прохлады, умыться горной росой, вытянуться на свежем ветерке.

Напротив дверного проема сидела тень.

Пистолет, ставший уже привычным за последнее время, казалось, сам прыгнул в ладонь. Пока Алекс вспоминал, подсыпал ли он пороху на полку, его губы, меж воли, зашептали слова молитвы. Уж очень непривычно смотрелся ночной гость: развевающаяся одежда, длинные волосы, неестественная худоба рук.

– Здравствуй, человек не нашего мира.

Юноша шумно выдохнул и опустил оружие. Он узнал голос. Напротив дома, во дворе, сидела внучка умершей ведьмы, цыганка Френи.

– Привет, больная… Или уже как?

Ведьма покачала головой. От недавнего сумасшествия и следа не осталось.

– Все уходит, все приходит. Ничего не вечно.

– А-а-а… Загадки?

Френи будто и не замечала раздраженного голоса, а Алекс начинал злиться. Нормальное дело, будить среди ночи человека, вымотанного путешествием, чтобы потрепаться ни о чем?!

– Бабка обещала тебе помощь за то, что ты меня спасешь.

Потемкин насторожился. Уже интересно! Неужели внучка наконец-то сделает то, ради чего он рисковал шкурой в Которе?

– Было дело…

Цыганка бесстрастно вещала:

– Обещанное исполнилось. Твоя цель – рядом!

– Не понял? Где? Кто рядом?

Френи покачивалась. Ветер трепал поношенный плащ, наброшенный на рубашку. На улице стоял ноябрь, по ночам подмораживало. Алексей даже пожалел тщедушную озябшую фигурку.

– Та, которую ты ищешь, была в селении десять дней назад.

Вот это уже что-то!

– И где она? Кто?

Френи зыркнула исподлобья:

– Я не могу знать всего. У нее такое же свечение, как у тебя… Появилась, спросила тебя, потом ушла… Была не одна – с мужчиной. Думаю, Велько, четник твоего брата, знает больше.

Цыганку бил озноб, но она старалась держаться ровно и неприступно.

– Я сделала то, что тебе обещано. Отдала долги… Я могу уйти?

Алекс нахмурился:

– Так ты ж никого еще не отыскала.

– Как?! Нашла же!

– Нет! Я не знаю ни имени, ни места, где Нелли сейчас. Я не знаю, права ли ты, или ошиблась. Я пока не в чем не уверен. Ты еще никого не нашла мне!

На промозглом ветру у Френи застучали зубы. Она сразу стала похожа на нахохлившегося воробушка.

– Но ведь, вот она была! – девушка почти всхлипнула, успев сдержаться в последнее мгновение. – Я же не могу ей ничего приказать! Да и как удержать нелюдя?

Она осеклась, встала. Девушку уже колотило от холода. Вся напускная таинственность исчезла.

– Не отпустишь, значит?

Алекс молчал.

Френи плотнее укуталась в плащ, как-то сразу сгорбилась и повернулась, уходя в ночь.

 

7

При пересечении городских ворот османы сняли кляп со рта девушки. Нелли зашлась в кашле и… выругалась. Она пробовала плакать, требовать, угрожать. Но захватившие ее турки были подобны статуям Будды: невозмутимы и молчаливы. Лишь когда голос пленницы начал срываться на визг, один из всадников стукнул ее. Не сильно – тыльной стороной ладони. Так, чтобы лишь вразумить непонятливую, а не покалечить.

Нелли умолкла.

Отряд рысью пронесся по узким улочкам, миновал торговую площадь перед причалом и устремился по петляющей дороге вверх. Когда за спиной кавалькады остались кварталы торговцев и менял, трущобы бедноты и гарнизонная твердыня, всадники придержали лошадей у ворот богатого дома.

Именно дома, а не дворца или палаццо, которые так любили строить венецианцы, бывшие хозяева этих земель.

Двухэтажное здание с большим внутренним двором утопало в зелени. Абрикосовые, персиковые деревья перемежались кустами роз и жасмина, яркими клумбами и аккуратными дорожками, составленных из ярких цветных плиток. В глубине журчал фонтан и бренчала бузуки.

Десяток вооруженных до зубов янычар, охранявших въезд в сад, несомненно, узнав прибывших, тем не менее, отказались пропускать внутрь всех. Большинство улуфажей проводили в расположенную рядом казарму. Лошадей прибежавшие слуги забрали в конюшни крепости. И только четверым, командиру отряда и двум его онбаши, державшим пленницу, позволили войти. Перед гостями и за ними шли охранники с обнаженными ятаганами.

Нелли опять заткнули рот.

Продравшись через заросли, турки вышли к маленькой беседке. Высоченные кусты, усыпанные вянущими желтыми и розовыми цветами, закрывали ее со стороны дороги.

Там, на низком деревянном помосте возлежал хозяин дома. Десяток атласных подушечек создавали комфорт немолодому телу. Под рукой его, на небольших медных подставках, расположились вазы с пахлавой и лукумом, пирожками на меду и засахаренными фруктами. На большом блюде громоздились кисти винограда, разрезанный арбуз и нежные, прозрачные груши. Кувшин с теплым щербетом и хотабом, компотом из меда и фруктов, дополняли картину. Лишь бутыль вина казалась лишней.

За спиной тучного турка топтались два паренька с опахалами. Их задачей было не столько овевать господина, создавая прохладу, сколько отгонять рои мух, кружащих над лакомствами. У входа в беседку дежурили трое янычар с обнаженными саблями.

Перед помостом, на плитке, сидел потрепанный старик, извлекающий из своей бузуки длинный нудноватый мотив.

Аромат цветов витал повсюду, кружил голову, навевал дремоту.

Нелли, которую стражи держали под локти, отметила, что ноги янычар вымокли, хотя полдень давно миновал. Видимо, для поддержания этого великолепия приходилось поливать сад постоянно.

Полулежавший на кушетке тучный турок в расшитом золотом халате вяло махнул рукой. Старик, бренчащий на бузуке, умолк, поклонился и, пятясь, двинулся к выходу. Мальчики с опахалами, стоявшие за спиной хозяина дома, быстрее заработали своим метелками.

Хозяин дома приподнялся, сел на кушетке, взмахнул руками:

– Малик-эфенди, вот уж кого я не ожидал здесь увидеть? Что могло понадобиться чамашир-баши в нашем захолустье? Присаживайся, будь гостем, отведай скромной трапезы, посланной Аллахом своему верному рабу.

– И тебе здоровья и долгих лет, могучий Салы-ага.

Приехавший осман улыбнулся, поклонился и, повинуясь приглашающему жесту, подсел на помост. Он омочил ладони в мгновенно поднесенном тазу с водой, вытер бороду.

– У тебя необычные пристрастия, уважаемый Салы-ага.

Малик кивнул в сторону ушедшего музыканта. Дахий закатил глаза и ухмыльнулся:

– Воспоминания… Иногда, чтобы почувствовать себе молодым, надо что-то больше, чем горячая невольница или даже старые друзья.

По жесту хозяина сладости на помосте сменились подносами, заваленные горой блинчиков с сырной и мясной начинкой, грудами каких-то голубцов, нарезанным мясом, отварной бараниной, кюфте и пастрымой. Слуги меняли блюда одно за другим. От каждого гость отведывал хотя бы кусочек.

Для глотающих слюни онбаши Малика вынесли еще один помост, на котором красовались казан с пловом и стопка лепешек. Упрашивать никого не пришлось. Улуфажи со словами благодарности набросились на яства, передав связанную Нелли сторожам янычарам.

Пока гость насыщался, хозяин молчал, подкладывая Малику все новые куски. Но всему приходит конец. Гость откинулся на спинку помоста, поглаживая округлившееся брюхо, вместо мяса перед османами опять появились сладости и фрукты. Настала время беседы.

И тут турки не спешили. Гость долго расспрашивал Салы-ага о его здоровье, здоровье близких, о местных новостях и событиях. Хозяин в ответ интересовался самочувствием гостя, его родственников, друзей и знакомых, урожаем полей нового поместья, приобретенного Маликом-эфенди в возвращенных Порте землях.

Конечности Нелли одеревенели в путах.

Когда и сладости перестали интересовать гостя, ага удалил из беседки всех слуг, оставшись с гостем один на один. Малик выложил то, ради чего он проделал долгий путь:

– Русские разорвали союз с Австрией и заключили мир с Францией.

Салы-ага нахмурился:

– Это – плохая весть. Русские далеко, а французы близко. Эти земли безумные кяфиры считают своими. Придут обратно брать. И без пушек русских фрегатов нам будет нелегко.

Малик сочувственно вздохнул:

– Вот потому и приехал я… – он подхватил пластинку лукума, повертел в руках и положил обратно, тщательно вытер пальцы. – Диван просит тебя, могучий ага, не слишком давить на местных реайа. Нам не нужны волнения. А ты, ведь, уважаемый, своим рвением в деле борьбы с неверными славен. Вот и опасаются в Константинополе, что перегнешь ты лук, сломаешь… Бунтующие сербы – это та палочка, которая может сломать спину волу.

Салы-ага почесал шею:

– Малик-эфенди, сербы – это моя проблема. Моя и остальных дахиев. Мы очистили землю от мятежников, выбили французов. Надо будет, сделаем это еще раз.

Малик закатил глаза и поднял ладони, показывая, что все в воле Аллаха.

Салы-ага спросил:

– Надо ли мне бояться, что русские теперь могут ударить и на нас?

Посланец Дивана огладил бороду. Глаза его ощупывали собеседника, определяя, насколько далеко они могут зайти в разговоре:

– Это вряд ли. Султан верит российскому царю. Пока еще…

Малик-эфенди решился. Он придвинулся к дахию:

– Ты знаешь, мудрый ага, я купил себе земли на востоке отсюда. Отличные земли, скажу тебе. И Омар-хаджи, и некоторые другие наши друзья неплохо вложились в это, – он сглотнул, отдышался. – Султан не видит, что, оставаясь верным союзу, он рискует.

Малик-эфенди взволнованно зашептал:

– Русские отошли. Англичане воевать не желают. По крайней мере, на суше. А австрийцы долго против Франции не устоят. Тогда придет и наш черед. Франция – давнишний наш союзник, и пока они согласны закрыть глаза на захват Боки и нескольких островов, если Порта передумает. Им уже не нужен Египет, наплевать на эти клочки скал и полуразрушенные виноградники. Но! – он поднял палец. – Если мы промедлим, то кяфиры закончат воевать между собой и обратятся против нас.

Малик-эфенди задумчиво поигрывал извлеченными из дорожного кошеля четками:

– Я уже сказал, что австрийцы долго не выдюжат. Чьими землями они станут компенсировать потери в Италии? Где захотят смыть позор русские генералы? О ком вспомнят французы? – эфенди скрипнул зубами. – Мы станем разменной пешкой, шкурой, от которой каждый пожелает отрезать кусок.

Салы-ага развел руками:

– Я-то чем могу помочь?

Малик придвинулся ближе:

– Если бы удалось поссорить султана с русским царем… То французы с радостью бы приняли условия Дивана и помирились бы с нами. Мы оставляем им порты в Африке, даже Александрию. Пускай сами разбираются с мамлюками. От Египта все равно никакой пользы. Но зато приобретаем могучего друга и земли в Адриатике. Наши земли!

– Как?

Малик усмехнулся. Узкие глаза его загорелись:

– Если до султана дойдет послание, что русские готовят восстание среди местного населения, то он рассердится. А это – нам на руку.

– Что-то я не понял… То, уважаемый эфенди, ты просишь меня не жать на местных реайа, то требуешь… устроить мятеж?

Эфенди погладил бороду:

– Ты неправильно понял меня, могучий ага. Слухи и мятеж – суть дела разные… Я, вот например, слышал, твои воины словили русского эмиссара?

Дахий махнул рукой:

– Как словили, так и упустили. Тут шпионов – тьма. И русские, и французы, и немцы.

Малик задумчиво произнес:

– И еще я слышал, что этот русский объявился в Черногории, в селении у границы самой. Вроде бы, он – родственник одного из местных разбойников?

– У тебя есть люди в Цетине?

– У Дивана, – эфенди сделал ударение на названии высшего султанского совета. – У Дивана есть люди везде.

Ага пожал плечами:

– Не знаю… Мало ли что говорят.

Эфенди нахмурился, расстроенный непониманием собеседника:

– И было бы как нельзя вовремя если бы этот кяфир признался в том, что именно он готовит мятеж.

Салы-ага потянулся, громко выдохнул. До него дошло, что от него просят.

– Ну, а мне-то какая с этого выгода, уважаемый? Ты же знаешь, что земли у меня в той же Сербии – с кадилук добрый.

Малик усмехнулся:

– Земли не бывает мало. Как и золота с серебром.

По знаку османа один из онбаши начал расшнуровывать прихваченный кожаный мешок. Охранники янычары ухватились крепче за сабли, но ага знаком показал, чтобы не мешали.

На столик перед дахием легли два свертка.

– Ты принимаешь франки, уважаемый ага?

Дахий рассмеялся. Все становилось еще более понятно:

– Я принимаю золото, эфенди. И мне все равно, чей профиль на нем.

– Мы договорились?

Салы-ага положил руку на сверток:

– То, что нужно Великой Порте, мне просто необходимо.

Малик довольно улыбнулся и поднялся:

– Тогда я жду новостей.

– Это не займет много времени.

Эфенди довольно улыбнулся.

Уже попрощавшись с хозяином и выйдя из беседки, эфенди приметил скрученную фигурку пленницы.

Малик хлопнул себя по лбу и повернулся к идущему следом дахию:

– Я знаю, как ты ценишь юную красоту, уважаемый. Это – мой тебе подарок.

Губы Салы-ага раздвинулись в плотоядной усмешке.