1.
Ситуация сложилась довольно тупиковая. Выкурить русичей твари не могли, но и они не сумели бы проложить себе путь наружу. Оставалось ждать. Ждать любого, кто может разрубить этот гордиев узел.
К вечеру в Э-куре появилась та, кому это было под силу. Инанна, великая Иштар, вернулась в собственный дом. Как она здесь очутилась, откуда и каким образом, никто из попавших в западню ответить не мог. Минуту назад они высматривали в полумраке коридора тени сгрудившихся для атаки нелюдей, и вот уже коротышки исчезли в недрах туннелей, а до ушей доноситься необычное в этом месте шарканье. Старая богиня, способная в минуты опасности передвигаться подобно молнии, шла с трудом, пошатываясь и подволакивая ногу.
Не спрашивая ничего и не разговаривая, бабулька проковыляла мимо трупов охранников, обогнула выступ дверного проема, вошла в пещеру.
Напрягся Тоболь, Костя жестом успокоил товарища. Здесь и сейчас странная полусумасшедшая хозяйка капища была для них единственным шансом на спасение.
Инанна медленно осмотрела сложенные тела крестоносцев, гору убитых гагов, связанного темнокожего слугу. Тот пробовал что-то сказать, но старуха одним взглядом оборвала Нангала. Чуть погодя Инанна прошла к водоему, в котором чернела туша убитой рептилии, вздохнула и покачала головой.
Все это происходило в абсолютном молчании. Малышев на долю секунды почувствовал себя провинившимся сорванцом, которого в разгар проказ застала суровая бабушка. Чтобы побороть неловкость ощущений, он подтянул поближе секиру. Та клацнула по камню. Звук был негромкий, но его хватило, чтобы все как будто очнулись.
Сомохов выступил вперед:
– Я хотел бы сразу принести извинения, но, судя по всему, ваши слуги, э-э-э, ваша милость, не поняли ва…
Старуха прервала его властным движением руки. Взмах был так выразителен, что даже уверенный в себе и явно настроившийся "поговорить" археолог умолк. Они с Малышевым обменялись растерянными взглядами. Тоболь зыркнул в коридор, нет ли тварей, и взволнованно засопел.
Инанна меж тем приблизилась к Наталье Алексеевне, все еще утешающей всхлипывающую Кати.
– Ведь сколько горестей могли мы избежать, если бы не отдавали судьбы мира в руки мужчин?
Трескучий голос старухи, необычные слова чужого, но понятного языка лишь оттенили неправильность происходящего. Сомохов попробовал встрять со своим объяснением, но хозяйка Э-кура все тем же жестом указала непрошенному гостю, что не хочет ничего слышать. Она прошаркала до края ямы, потом обернулась к Наталье Алексеевне, как будто продолжая давний разговор:
– Я привезла его сюда еще совсем несмышленышем, – бабулька свела ладони, показывая размер. – Таким вот… Малюсеньким.
Туша убитой рептилии не вязалась с образом домашнего любимца.
Голос старухи не останавливался, он тек, потрескивая и хрипя, вещая и завораживая. Сияние осветительных панелей в глазах Малышева начало сливаться в хоровод, в переливающийся круг, кольцо над головой застывшего Сомохова.
Богиня жаловалась… Негромко… Протяжно и пугающе. Она вспоминала эпизоды из жизни "своего Хо", и все, что она говорила, всплывало в сознании каждого находившегося в комнате. Врывалось в мозг расплывчатыми чужими картинками, обрывками ощущений, запахов, звуков и чувств.
Исчезло все, что не входило в переливы этого тембра: стены, потолок, пол, зев коридора. Да и сама фигура Инанны подернулась еле приметной пеленой, начала расплываться и дрожать. Сквозь очертания старухи все явственнее проступала вставшая на задние лапы гигантская пантера, яростно хлещущая хвостом по блестящим чешуйчатым бокам, клацающая пастью.
Озноб, пробежавший по телу, не снял это наваждение – лишь усилил. Ужас сцепил ноги. В головах Малышева, Сомохова, Тоболя заныло, заенчило осознание, что им не совладать с тем, что собирается обрушиться и отомстить обидчикам. Будто сами стены приготовились наказать тех, кто посмел бросить вызов давним властителям этой земли.
Замычала сквозь зубы вцепившаяся крест-накрест в собственные плечи Кати. Наталья Алексеевна всхлипнула. Она попробовала сказать что-то, но голос сорвался, потух.
На плечи навалилась тяжесть, сгибая спину в непривычный поклон. Костя зарычал от ощущения собственного бессилия.
Звякнула, падая на пол, ненужная секира. Автомат Тоболя повис в безвольных руках.
– Молю вас, простите нас, ради бога, – голос матери донесся до Малышева будто через вату.
Наталья Алексеевна, стоя на коленях, плакала.
Старуха-богиня дернулась, будто от удара. Она осунулась, наваждение исчезло.
– Дети, – это слово еле слышно выдохнули узко сжатые губы.
Инанна сгорбилась, отошла и уселась на скамью.
Чернокожий гигант, невесть как сбросивший путы, как нашкодивший котенок, ластился к коленям госпожи, но та, казалось, не замечала никого.
– Мы… – начал было Сомохов.
Но слова извинения застряли в горле. Археолог запнулся и умолк.
Зато начала речь старуха:
– Давно… Давным-давно… В Старом городе он сказал мне, что лучшее, что разумный – да, да – так и сказал "разумный", так вот, лучшее, что разумный человек можешь сделать, это простить… С него все смеялись… Он тогда вернулся с Парванакры и ходил по землям Синая… Ходил и говорил, говорил много, но все больше скатывался на чушь… Так казалось старшим… Перворожденные, посвященные, полукровки и галла, даже глупые смертные подсаживались к Нему и уходили чуть погодя… Его слушали, но мало кто мог услышать… Ничья земля, моя земля… Он мне очень нравился, этот милый блаженный. Сколько раз мы спорили, говорили и спорили, – она закашлялась, прервав мысль, оборвав образ. – У меня он был в безопасности… Да, у меня он был в безопасности…
Она склонила голову, всматриваясь в незримые видения:
– Как-то я сказала, что пока еще никто не отменил принцип Старших… Воздастся каждому. "Око за око". Он пошутил, что для того и пришел, чтобы переписать каноны… Как же мы тогда смеялись. Было весело и легко… Все смеялись… А он пошел к городу Храмов и сделал это. Положил конец вражде… Одним… собой всех и… примирил, – бабушка раскачивалась на шаткой скамье, упершись неподвижным тусклым взглядом в стену. – Одна жертва, как искупление для всех. Для всех, кто еще остался… Я помню…
Она вскинулась, иссушенные руки протянулись вперед, выискивая нечто незримое.
– Я помню это… Как тогда неправы были Старшие… Я тогда поцапалась с этим полудурком Эн-лилем… Как же никто этого не понял? Ведь, так просто! Кто-то должен был остановиться первым… Должен был… отложить меч и подставить другую щеку – так, да? Или нет?
Она моргнула слезившимися глазами.
– За ним шли многие… Из лулу, из младших… и из нас. Я сама омыла ему ноги… И…
Она умолкла, воспоминания туманили старые глаза, заставляли прерываться речь. Потом взмахнула головой, будто отгоняя наваждение, переключая нечто в глубине себя же.
– Где же они прятали установку? В этой разрушенной Парванакре? Не понимаю…
Инанна перевела взгляд на замерших людей.
– Маленькие, заигравшиеся дети, – потрескавшиеся губы разошлись в улыбке, обнажив черные заостренные зубы. В уголках глаз старухи застыли капельки слез. – Как я могу наказать тех, за кого просил нас… меня… он?
2.
Их выпустили. Выставили из храма… живых и большей частью невредимых. Да еще и с оружием в руках. Косте и Сомохову разрешили забрать все, что они перебросили из будущего: сумки, свертки, бряцающие железом рюкзаки. Лишь лошади бесследно растворились в глубинах подземных туннелей. Грузные магалаши вынесли парализованных товарищей, счастливчиков, избежавших пасти Большого Хо. Безумная богиня мимоходом бросила фразу, что оцепенение крестоносцев пройдет, лишь только они пересекут границу долины. И добавила, что следующих смертных, идущих к ней с оружием, она не будет миловать. Сомохов попробовал договориться о том, чтобы их допустили до установки, но понял, что рискует перегнуть палку. Милости хозяйки окрестных земель не могут длиться вечно.
Гагиинары, молчаливые в своей неутоленной мести, выполнили приказ. Всех оставшихся в живых крестоносцев отволокли за мост. Рядом в большую кучу покидали оружие. После чего башня, закрывающая выход в долину, ощерилась копьями и стрелами. Будто бы по ту сторону готовилось к штурму войско, а не ползали по земле вялые, спотыкающиеся на каждом шагу, иноземцы. Чтобы ни у кого не осталось сомнений, в землю у края моста воткнулись две стрелы. Как последнее предупреждение.
Двадцать девять трясущих головами, шатающихся христовых воинов, трое нукеров ибн-Саббаха с ошалелыми глазами, сам мятежник, неуверенно охлопывающий себя по бокам, и пятеро выходцев из других времен. На всех – две телеги, загруженные сумками с оружием и книгами. Мулы, тащившие повозки, лежат в груде собственных внутренностей…Около телег развалилась груда затупленных мечей и переломанных копий – последняя месть скрипящих зубами карлов. Хорошо, что боевых лошадей, непригодных для крутых горных троп, оставили в лагере. Гагиинары и их бы пустили под нож.
Здесь не было Горового, признанного лидера отряда. Фламандца Венегора, должного занять эту роль в его отсутствие, скормили рептилии в числе первых. Костя попробовал взять на себя роль вожака, но его голос остался неуслышанным. Для остальных выживших оруженосец явно не тянул на командира, благо многие из тех, кто, пошатываясь, оправлял одежду, щеголяли золотыми рыцарскими бляхами на наборных поясах. Им и выбирать промеж себя будущего главу.
Наконец в круг собрались все четверо выживших рыцарей. Сунувшихся к ним Сомохова и Костю просто оттерли.
Пять минут угрюмого бурчания, и совещание закончилось. Из круга благородных вышел молодой француз, боец погибшего Рональда Бозэ, барона де Виля. Звали его Аурелиен де как-то-там.
Невысокий, широкоплечий, с красным обветренным лицом франк больше походил на крестьянина, если бы не уверенный злой прищур человека, на счету которого десятки чужих смертей. Первое, что сделал новый вожак, осадил тех, кто помог им выбраться.
– Вы сражались рядом с нами, вы помогли нам выбраться из логова чернокнижников, – размеренно начал француз.
Сгрудившиеся за его спиной воины загудели. И в тоне этого звукового сопровождения, Костя и Захар с удивлением заметили угрозу.
Француз продолжил:
– Но нас всех сюда привел оборотень, а, значит, дело, что мы делали, неверно и зло! И не должно идти на пользу матери церкви.
Недовольный гул перерос в злобные выкрики и угрозы.
Это было неожиданно. Сомохов удивленно моргал на давешних собратьев по оружию. Тоболь угрюмо теребил перевязь автомата, не решаясь хвататься за цевье в паре метров от сжимающих обломки копий крестоносцев.
Пока большая часть вояк еще держалась за головы и растирала руки, Костя успел облачиться в прихваченные из будущего доспехи. Теперь он жалел, что не заставил сделать того же остальных (Тоболю подошел бы комплект Горового). Христовы воины явно озлобились.
– Я не понимаю, о чем вы говорите? – Улугбек Карлович удивленно переводил взгляд с одного знакомого лица на другое. – Мы вместе с вами идем от Константинополя. Сражались плечом к плечу…
Нукеры ибн-Саббаха начали пятится назад, прикрывая господина. Из десятка мятежников, лишь трое остались в живых, но каждый из них готовился умереть за вождя. А тот широко и глумливо ухмылялся, положив ладонь на рукоятку сабли.
За спиной что-то залепетала Кати, но Наталья Алексеевна тут же увлекла ее за груду сумок. Умная женщина поняла, что в начинающейся сваре они могут только помешать.
– За что вы на нас так? – Сомохов попробовал обратиться к кучке "старожилов", кого знал больше других.
Но даже те, кто шел с ними от берегов Босфора, не скрывали неприязни. Ответом был злой рык и еще редкие, но все более громкие слова угроз.
– Рыцарь Тимо, приведший нас сюда, командовавший нами, на глазах рыцаря Ульриха из Меца и его оруженосца Раме превращался в одного из дьяволов этого срамного капища! Затем тоже сделал рыцарь Венегор, его правая рука и помощник, – француз уже обвинял. – А то, что вы не убили тварей, так значит, вы тоже… Из этих…
Он схватился за рукоятку меча.
– Тоже одни из порождений дьявола!
Шелест вынимаемых мечей был фоном к этим словам.
Тоболь, уже не скрываясь, вскинул АК. Костя прикрыл женщин, попрекая себя за то, что не успел достать второй калаш.
Улугбек же молча расстегнул ворот рубашки и достал крест. Он показал его всем, затем поцеловал, перекрестился и зажал крест в ладони.
– А слышали ли те, кто обвиняют нас, что говорили мы и те, кто принял обличья НАШИХ друзей? Слышали?!
Француз сплюнул под ноги ученому, но дальше не двинулся. Ждал.
– Слышали?!
– Ты лучше нас знаешь, колдун, что слуха мы все были лишены! Двигаться не могли! Зато видели, все видели!! – крикнул рябой Раме, тот самый оруженосец, донесший до остальных информацию о русичах.
Его господин, провалявшийся все время у входа у зал с гаком, лишь кивнул головой, подтверждая слова обвинения.
Сомохов поднял руку, призывая к вниманию, но слушатели не собирались давать ему ни одного шанса. Кнехты и благородные, недовольно бурча, окружали группу тех, кого они считали виновными в своих злоключениях.
– Послушайте! Слуги дьявола приняли обличья наших друзей, чтобы…
– Заткнись и не старайся затуманить нам голову, книжник! – заревел Ульрих. – Обличья?! А кто заставлял тебя болтать с ними, со "слугами дьявола", как с друзьями? Кто заставил тебя идти к дьявольскому алтарю, с которого вы, – он ткнул пальцем в Костю. – Вы исчезли, чтобы вернуться к утру вместе со старой и молодой ведьмой и этим… упырем!
Тоболь, водивший стволом вправо и влево, удивленно вскинулся.
Сомохов поднял руку.
– Клянусь и присягаю святым крестом, что никто из моих друзей не связан с дьявольскими кознями. А все, что случилось, есть происки Сатаны, не желающего уступать нам своих владений! Его люди выкрали рыцаря Тимо, подменив верного слугу Церкви оборотнем! Они же пробовали заколдовать нас, но мы выдержали испытание, отбились… И заставили дьявола отпустить вас, неподвижных и безвольных, чья вера настолько слаба, что не могла противостоять чарам колдунов!
– Врешь! Сам ты колдун, потому и остался жив!
Но слова ученого не пропали даром. Гул стал потише. Некоторые, кто знал их подольше, переглядывались.
А спустя минуту из общей толпы выбрались Ходри и Гарет, валлийцы, чьи грозные тисовые луки нынче были бесполезными обломками. В руках оба сжимали короткие мечи. Рыжеволосые бойцы выглядели смущенными. Кивнув головами, будто извиняясь, валлийцы стали справа от Сомохова, прикрывая самый широкий участок. Чуть погодя растолкал плечи соседей хромающий Чуча. Его арбалет с выдранной спусковой планкой также бесполезно висел за спиной. Но зато теперь слева от археолога кроме пистолета Малышева в сторону противника смотрело короткое копье.
Толстяк Тони и Хоссам Ашур остались в лагере. Так что ждать еще кого русичам, вроде, и не стоил, но неожиданно еще парочка кнехтов, переменила сторону.
Аурилиен сплюнул и вытащил свой меч.
– Видно, что слова твои ранят души так же, как ваши колдовские палки. Но не со мной! Молитесь черту, гады.
– Эй!!!
Голос пожилого гагиинара, вышедшего на середину моста, казался чуждым здесь.
Готовые броситься друг на друга бывшие соратники обернулись.
– Эй, пучеглазые недоделки! – всколоченная борода карла воинственно топорщилась. – Если вы собга-ались тут пегегезать дгуг дгуга, то я пго-отив!
Глухой, картавый и немного тягучий говор. Уверенный взгляд из-под заросших бровей.
Латиняне только тут заметили, что подземный народ все еще не покинул противоположного края реки и следит за их перепалкой. В руках гномов блестели копья и наконечники стрел.
– Мамми сказала, чтобы мы выпговадили вас. Мы вас выпговадили… Еще она сказала, чтобы мы вас не тгогали. И мы вас не тгогали, – гог цедил слова, поигрывая старой, потемневшей от времени секирой. – Но она никогда не повегит, что вы сами себе кговь пу-у-устили…
Он с досадой покачал головой.
– Нет, не повегит… – перевитая буграми мышц рука ткнула секирой в склон горы. – Уматывайте! И загежте дгуг дгуга там!
Аурилиен дернулся было, но остальные рыцари удержали собрата. Крестоносцы отступили и начали совещаться. Спустя минуту они компактной группой двинулись по тропе вниз. Взгляды, которые вчерашние товарищи бросали через плечо, не сулили оставшимся русичам ничего хорошего.
Вскоре на площадке перед мостом остались только выходцы из будущего и воины ибн-Саббаха во главе с самим исмаилитом.
Испепеляющий взгляд так и не сошедшего с моста гога, теперь предназначался только им.
– Вы тоже… убигайтесь! Ночью я за вас не ответчик!
Ибн-Саббах широко улыбнулся и хлопнул в ладоши. Выглядел мятежный посвященный уверенно и спокойно. Лишь глаза его, холодные и показательно невыразительные, вспыхнули искрой затаенной ненависти. Один из нукеров склонился в поклоне и бросился… вверх по узкой тропке. Дорога, приведшая крестоносцев сюда, не заканчивалась на входе в долину.
Через десяток минут, показавшихся всем оставшимся часом, за изгибом скалы послышался конский топот.
Гаг скривился в гримасе и начал пятится к своему берегу.
Но в вылетевшем табуне оказалось только трое наездников. И вместо тонконогих рысаков под ними топали выносливые горные лошадки, больше похожие на пони и прекрасно подходившие для карабканья по горным кручам.
Исмаилиты взлетели в седла.
– Прощайте! – ибн-Саббах глумливо поднес руку к тюрбану, некогда белоснежному.
– Стой! – голоса Кости и Улугбека слились в один.
Шейх сдержал лошадь.
– Мы шли к одной цели, но отныне дороги наши расходятся. Прощайте и не ищите меня! Надо будет, сам вас найду!
– Оставь лошадей! У нас женщины и… – Сомохов оглянулся на тюки с книгами и припасами.
Исмаилит ухмыльнулся.
– У меня меньше людей, чем я рассчитывал, и совсем нет добычи… Но это не повод терять еще и лошадей!
Тоболь, благодаря чудесному свойству гака понимавший почти все, слегка шевельнул стволом автомата. Скрипнули, натягиваясь, тугие луки нукеров. Костя оценил предусмотрительность шейха, оставившего у седел запасные саадаки.
– Разве что… – ибн-Саббах, казалось, не обратил на движение Игоря никакого внимания. – Разве что вы купите у меня их?
– Что ты хочешь за лошадей?
– Это! – шейх ткнул саблей в груду книг. – Все это!
– Глупо… Зачем нам лошади, если ими нечего вести?
Исмаилит ухмыльнулся.
– А женщин? Они не выдержат долгого перехода…
Костя скользнул оценивающим взглядом по лучникам. Интересно, выдержат ли титановые вставки и легированный сплав кольчуги прямое попадание бронебойной стрелы?
Видимо, что-то такое пронеслось на его лице, что шейх переменил тон.
– Впрочем, мы были добрыми союзниками. И нечего пробовать что-то выгадать на беде товарища… – он перегнулся через шею скакуна. – Подари мне свою маленькую колдовскую палку. Ту, что торчит за твоим поясом.
Он ткнул кнутом в ТТшку.
Малышев оглянулся на Сомохова, но тот лишь пожал плечами.
Костя, вздохнув, потянул из-за пояса пистолет. Снова заскрипели натягиваемые луки. Малышев демонстративно усмехнулся и подбросил ствол на ладони.
– Пять лошадок за оружие Богов? Ты шутишь?
Шейх остался серьезным.
– Бывает так, что стакан воды люди оценивают дороже мешка злата. Подумай, что тебе важнее, и выбор придет сам.
Костя вздохнул.
– Хорошо…
Он протянул оружие.
Ибн-Саббах подхватил вороненый ствол, пощелкал предохранителем, заглянул в ствол. Малышев вспомнил, что когда он готовился к возможной схватке, шейх стоял за его спиной.
– Наблюдательный… – тихо процедил он сквозь зубы.
Но шейх услышал. Он улыбнулся краешком губ.
– Чего мечом кровавым не добыть, то можно добрым словом получить…
Костя осадил радость:
– Там только шесть выстрелов. Не думай, что с ним тебе подвластно все.
Исмаилит запрятал ствол за широкий пояс и деланно поклонился:
– У нас говорят: "В пустыне драгоценна влага рек. В дороге ж дорог честный человек"… С вами я так на стихи перейду… Спасибо за предупреждение.
Поводья запасных лошадей полетели в руки подошедших валлийцев.
– Прими и ты мои слова, нерожденный. Там, – он махнул в сторону ушедших крестоносцев. – Вас ждет позор и смерть. А там, – взмах в другую сторону. – Короткая дорога к побережью. Если поторопитесь, то придете первыми. А тот, кто первым говорит, чаще всего и выигрывает споры… Поспешите!
Через пару минут кавалькада мятежников исчезла за поворотом скалы.
3.
В словах исмаилита был резон.
В этих местах они не могли оставаться нейтральными. Чтобы выжить, надо было принадлежать к одной из партий, мусульман-сельджуков или латинян-христиан. До сего момента выбор был очевиден. Русичи славно сражались в рядах Христова воинства от самого Босфора. Но будут ли также благосклонны вожди похода к ним, когда услышат слова обвинений из уст других крестоносцев. Ну а то, что те уж распишут козни дьявольские, можно было не сомневаться.
Вот только выбора как такового не появилось, и выход из тупика был единственный. Пока не добрались до ушей вождей христиан оппоненты, русичи должны вернуться первыми и доказать, что по-прежнему достойны права носить на груди красный крест. И что они все еще добрые католики.
Правда, ситуацию можно переиграть. Тоболь, простой и прямой, как деревенский кол, предложил устроить засаду на бывших товарищей и пострелять их всех на хрен. Но друзья его не поддержали. Значит, выбора, действительно, нет. Придется спешить.
Первым, что сделали, это отправили Ходри и Сомохова в лагерь раненых латинян. Пока остальные крестоносцы бредут пешком, они успеют обогнуть гору и добраться до толстяка Тони, слуги и повара Горового. В лагере остались лошади и припасы, добыча и часть оружия, в том числе стрелы и запасные луки. Улугбек Карлович должен не вдаваться в подробности, сообщить, что одержана победа, и собрать в путь хозяйственного слугу. Для повода хватит упоминания, что рыцарь Тимо ранен и ему нужен уход на месте. Главное, убраться из лагеря побыстрее.
Встретятся они дальше, по дороге к тому самому городку, где бились с мусульманским эмиром.
Сомохов и валлиец выехали немедля.
Остальные тронулись в путь спустя час. Вьючили лошадей, разбирали прихваченное из будущего оружие. Костя, попрощавшись с полученным от Тоболя ТТшкой, деловито чистил второй калаш и только извлеченный из сумок новенький "Смит-Вессон" 625. Его старый "спортивный 17 модели" лежал рядом. Легкий и удобный он прекрасно зарекомендовал себя, но уж очень легковаты оказались пули. Иной раз всадишь две-три в грудь врага, а тот все еще пробует мечом махать. У нового "Смитти" количество патронов в барабане было поменьше, зато калибр 45. Свинец не просто пробивал любой доспех, но еще и сносил противника. Второй такой же револьвер висел на боку у археолога, третий запрятан в недрах припасов. При выборе руки тянулись взять автоматику, "Вектора" или "Гюрзу", но не хотелось шокировать потомков гильзами на месте боев одиннадцатого века.
Пока Костя опоясывался щегольским "ковбойским" поясом с кобурой на бедре, Игорь набивал магазины калаша патронами. Доспехи, выкованные и отлитые для Горового, ему отлично подошли. К автомату Тоболь вооружился прихваченными из капища саблей и секирой. Выглядел бы бизнесмен грозно, если бы впечатление не портила озорная радость на лице.
Гарет и Чуча помахивали новенькими мечами. Здешние экземпляры принято было ковать из нескольких кусков железа, закаляя для общей гибкости только кромку. Клинки из сплавов будущего, способные рубить полусырое железо, как масло, сохранять заточку из боя в бой, казались кнехтам даром богов. Да еще мастер украсил их вязью и знаком креста. Чем не мечи-кладенцы из рассказов бродячих жонглеров? Костя даже засомневался, стоит ли доверять такое добро рядовым воинам – слишком велик соблазн раствориться в ночи. Решил рискнуть. Тем более, что лучники недавно с честью выдержали испытание на верность.
Чуче кроме меча вручили спортивный арбалет Тоболя, прихваченный бизнесменом на "поиски сокровищ". Кати сжимала старый проверенный десятизарядный "Смит-Вессон" 17 модели. Наталье Алексеевне Костя неодобрительно посматривала на девушку, но в приготовления к походу и распределению оружия не вмешивалась. Слишком велики были впечатления для обычно словоохотной старушки.
Два примкнувших к ним добровольца кнехта отзывались на Клод и Фарн. Оба – щуплые, потертые, немолодые, но жилистые и выносливые, как мулы. По их словам, от рыцаря Тимо они видели только хорошее, а то, что его обвиняют, так это дело церкви будет – разобраться. А их дело – служить тому, кто дал им приют. Своими словами это выглядело как "Да что мы… На кой? К нам Тимо, как к своим, а мы же, что? На его потом и… того?". Звучало, конечно, косноязычно, но достоверно и натурально. Малышев поверил, Сомохову же было не до пришлых помощников – ученый сортировал книги, потом и вовсе ускакал с Ходри. Лишь Гарету новые спутники не понравились. Рыжеволосый лучник хмурился при виде парочки, но свары не затевал и выяснять отношения или расспрашивать не лез.
4.
Внимание, которое оказывали гаги, подгоняло лучше всяких надсмотрщиков. Никому не хотелось остаться вблизи от капища, когда зайдет солнце. Слишком много накопилось счетов у жителей подземного мира к тем, кто торопливо привязывал сумки и рюкзаки к седлам.
Две лошадки, груженные припасами, должны были везти еще и женщин. Наталья Алексеевна, непривычная к верховой езде, просилась вниз, но идти пешком по камням старушка долго не смогла бы. Канадка, выглядевшая после смерти брата потерянной, идти могла, но тут уж русичи решили поберечь девушку. Уж очень отрешенной она выглядела – как бы не сверзилась в расщелину или провал.
Гарет, получивший в подарок старую кольчугу Малышева, ушел в головной дозор. За ним в метрах пятидесяти шел Тоболь с автоматом, Клод и Фарн вели лошадей. Костя и Чуча прикрывали тыл. Узкая тропа не позволяла отрядить кого на фланги, но она же и обезопасила караван от нападения сбоку. Крутой склон и отвесная скала не самые удобные места для засад. Опасаться надо было открытых проплешин и нависающих кустарников.
…Первым выдохся Игорь. Малышев, привычный к длительным походам, как-то и не принял во внимание, что бизнесменам, в общем, не свойственна тяга к прогулкам. Уже через километр Тоболь начал притормаживать и сбавлять темп. Сначала на спину лошади перекочевали запасные магазины к автомату и секира, потом трофейная сабля, последним на луку седла повесили шлем.
Костя оставил место в хвосте отряда на арбалетчика и перебрался к товарищу:
– Ты как? Еще идти можешь?
Игорь, явно собравшийся расшнуровывать сложный доспех, стушевался.
– Костя, я идти могу и день и два, – Тоболь дышал тяжело и слова ему давались с трудом. – Но тянуть на себе еще и гору железа – это для меня пока реальный напряг.
Малышев помог расстегнуть крепление панциря. Выкованные в будущем точные копии доспеха пятнадцатого века, действительно, тяжеловаты для пешей прогулки. Ну, так ведь и на них из тех доспехов едва ли половина – краги, пластроны, закрывавшие бедра, налокотники даже не распаковывали. Правда, и с тем, что одето, выглядели русичи для непривычных к цельным доспехам латинян, как экзотические птахи.
Сняв панцирь и буф, прикрывающий шею, Тоболь вздохнул свободней. Несмотря на усталость в изматывающем пешем походе его тянуло на расспросы. Зыркнув в сторону идущего в дозоре Гарета, он закинул за спину автомат и подошел к Косте. Малышев, тоже вымотанный дорогой, предпочел бы идти в молчании, но не уважить товарища не мог.
Пока они сидели в подземельях Э-кура Костя пересказал историю их мытарств в прошлом, так что цель путешествия собеседник в общих чертах знал. Но все остальное: бытовые мелочи, политическая обстановка, да просто имена тех, от кого будет зависеть их судьба, все еще интересовали горе-кладоискателя. Пришлось пуститься в длительный экскурс по местным реалиям.
Кроме всего, Тоболь столкнулся с тем, через что они прошли уже давно. Если слова прошедших через аппараты посвящения он понимал без проблем, даже при том, что это были слова незнакомых древних языков, то речь тех же французских кнехтов и рыцарей оставалось для него абсолютной белибердой. Английский, которым бизнесмен неплохо владел, не помогал даже при общении с валлийцами. Костя, на которого в отсутствие Сомохова ложились тяготы обучения, предложил уроки иностранной речи перенести на вечер. Тогда можно будет заниматься всем, включая Наталью Алексеевну и канадку, у которых, наверняка, есть те же проблемы.
Услышав о предложении подучить их основам языка, мама сразу согласилась, а Катя, или как она себя привыкла называть Кати, отказалась. Канадка владела французским языком будущего и вполне сносно понимала речь нынешних уроженцев Парижа и Леона. Костя подозревал, что ей просто не хотелось общаться ни с кем. Если бы не выведший ее за руку Тоболь, девушка так и осталась бы в подземных лабиринтах капища, где погиб ее брат.
Наталья Алексеевна же радовалась предстоящему путешествию. Новость о том, куда забросила их идея сына, старушка восприняла со стойкостью. Забросала Костю кучей вопросов, сообщила, что спина, беспокоившая последние месяцы, совершенно прошла. Как и отечность ног и головокружения. Малышев вспомнил, что после прохождения "переборки" в установках хитрые машины сами подчищают организмы, удаляя лишнее, все, что чуждо "здоровому" перворожденному. Ну, хоть маме помог.
…Дорога постепенно становилась шире. Из узкой тропки она разрослась до "проспекта", где двум всадникам уже можно проехать стремя в стремя. Это были верные признаки того, что где-то недалеко находились и люди. Село или городок в это тревожное время почти наверняка охранялся. Пятерым даже очень хорошо вооруженным пешеходам не стоит соваться туда, где их могут встретить сотня всадников.
Малышев предложил остановиться на ночлег. По его подсчетам, Улугбек и Ходри уже ушли из лагеря и могли нагнать их в любой момент.
Для остановки выбрали подножие высокого холма, покрытого кустарниками и дикими оливковыми деревьями. Заросли укрыли их костер и служили своеобразным сторожем – пробраться через сухостой без шума не представлялось возможным.
Женщины, измученные длинным переходом, взялись кашеварить. Вернее, готовить кашу начала Наталья Алексеевна. Кати лишь бездумно замерла перед пламенем, подбрасывая палки и ветки. Кнехты ушли за дровами, валлиец расседлывал и протирал лошадей, Тоболь поковылял на холм осматривать подходы к лагерю.
Среди прочего Костя прихватил из будущего подробные физические карты местностей, в которых придется путешествовать. Но, как он и подозревал, окрестности сильно отличались от картинок на бумаге – где холм неположенный, где расщелина или склон более высокий. Рельеф местности сильно измениться за тысячу лет. Оставалось надеяться, что перевалы в горах, озера и координаты крупных городов никуда не делись.
Было и еще одно изобретение, чье отсутствие в прошлом доставляло массу неприятностей.
Малышев вытащил из сумы черный непромокаемый чемоданчик с рацией. Второй такой же уехал с археологом. Дальность связи компактных установок не превышала две сотни километров, а при качественном подходе в наладке антенны, могла увеличиться и до полутысячи. Аккумуляторы подзаряжались от двух динамо, которые они планировали приспособить на водяную тягу. Всего раций было три. Мгновенная связь, пускай и с треском и помехами. Такой контакт был лучше, чем без оного.
Антенну закинул на самый высокий куст, сверился с часами. До сеанса связи совсем немного. Надо убедиться, что Сомохов успел убраться из лагеря. Пока же неплохо перебрать арсенал. Скоро он может понадобиться.
Итак.
Пара помповиков ижевского завода. Их брали "на будущее". Несколько пачек капсюлей, машинка для закатки патронов, формочка для отливки пуль – все могло служить годами. Ведь застрять тут можно надолго, а патроны не вечны и магазинов "Охотник-рыболов" не предвидится еще много веков. Главный недостаток дробовиков – с пятидесяти метров даже в шкаф попасть затруднительно. Зато психологический эффект дают – грохот такой, что уши закладывает.
Две снайперки. Одна – спортивно-охотничья винтовка "Ремингтон-700". Дальность прицельной стрельбы под километр, пять патронов в магазине, все металлические части, в том числе прицел, имеют неотражающее покрытие. Калибр калаша, только патрон подлинней – натовский. Известная надежная машинка, чьи модификации служат во многих армиях мира. Правда, на километр Костя не замахивался, предпочитая пристреливать винтовку на шести-семи сотнях метров. Вторая купленная снайперка – британский "Армалон". Тот же калибр, зато коробчатый магазин на двадцать патронов, кучность стрельбы и сошки позволяли проредить мир не на одного, а на целую дюжину засранцев. К обоим винтовкам кроме оптики шли еще ночные прицелы. Малышев долго искал что-то посолидней, вроде "Лайт-Фифти", с патронами в ладонь и возможностью поражать цель на полутора километрах, но в продажу такие калибры не пускали.
Тройка новых "Смит-Вессонов", мощных дур сорок пятого калибра, и старый добрый "Смит-Вессон" семнадцатой модели с дамским двадцать вторым калибром, но зато с десятью, а не шестью патронами в барабане. При выборе легкого вооружения решили остановиться на револьверах, не "выплевывающих" гильзы куда попало. А из револьверов именно "смитти" лучше всего вел себя при стрельбе – ствол при выстреле не водило и не подбрасывало. Обошлись американские игрушки в несколько тысяч за каждый, но стоили потраченных баксов.
АК-103. Две штуки. Добыча Тоболя и его главная заслуга. Современная модификация старого АК-47 с его убийственным калибром, надежностью, кучностью и пробивной силой. С ними боеспособность отряда вырастала в разы, но у этих миляг был и недостаток – прожорливость. Из запаса патронов, захваченного Тоболем, в капище ушло не меньше четверти. Как и остальные огнестрелы автоматы полагалось беречь и пускать в дело только в случае крайней необходимости.
Была еще ТТшка, ушедшая шейху.
На все калибры – два неподъемных армейских ящика с боеприпасами. Импортный – под натовские игрушки, с надписями на русском – для калашей. Кроме патронов прихватили ящик светошумовых гранат, ревунов, взрывателей с дистанционным управлением и таймеров. Это – козыря на далекое будущее.
Вот, собственно, и весь огневой запас.
Костя почесал затылок, прикидывая стоит ли вытягивать из непромокаемых чехлов дробовики. Реши, что рано.
Глянул на часы и двинулся к рации. Пора было связываться с археологом.
5.
Сомохов прискакал к лагерю крестоносцев в полдень.
Отбившись от града вопросов, вскользь упомянув о потерях, сразу же приказал собираться. Ученому, заявившемуся в лагерь в блестящих цельных доспехах, никто и не думал перечить. Все, кто мог стоять на ногах, лишь подходили поближе, чтобы оценить качество стали. Новоприобретенное богатство приняли за трофеи, что породило кучу предположений о добыче остальных. Под кружащие голову мечты никто не обратил внимания на туманность ответов по поводу потерь и сроков появления остальных воинов. Улугбек Карлович же, чей авторитет в походе всегда зависел от влияния казака и его оруженосцев, отметил, что, изменив лишь свой облик, он изрядно прибавил в авторитетности.
Сборы заняли не больше часа. Но уехать не получилось.
Когда повозка с добром и припасами стояла на выезде, закричал дозорный. На ближайшем холме появились те, о ком начали уже забывать. Всадники в длинных халатах на невысоких выносливых лошадках вынеслись на соседнюю высоту и начали окружать составленные друг к другу повозки лагеря.
Двадцать легкораненых воинов, оставшихся присматривать за теми, кто ходить не мог, едва ли долго устоят под напором сотни… двух? Да нет, – уже около трех сотен кочевников запрудили окрестности. Самые смелые из сельджуков начали подлетать поближе, выманивая защитников мобильной крепости в открытое поле.
Улугбек Карлович тихо, сквозь зубы, чертыхнулся. Уйти быстро не получится.
Первые стрелы ткнулись в деревянную обшивку повозок. Лагерь выглядел солидно, атакующим невдомек, что внутри только немного раненых. Если бы знали, то смели бы их первой же атакой.
Сомохов заметил, что взгляды кнехтов все чаще останавливаются на нем. Командовать обороной должен был Гилерме, невысокий южанин с побитым оспой лицом, отхвативший в последнем бою стрелу в бок. Но рыцарь слег с лихорадкой. Остальные благородные ушли в поход к капищу.
Улугбек вздохнул. Из всех, кто остался в лагере, он меньше всего подходил на роль командира.
– Эй, как тебя?
Услышав вопрос, седоусый кнехт, высматривающий врага с отвисшей челюстью, встрепенулся.
– Я? Базиль я.
Толпившиеся и суетящиеся пехотинцы подбежали к возвышавшемуся на лошади Сомохову. Ученый отметил, что даже оруженосцы, стоявшие в военной иерархии повыше его, прислушиваются к словам.
– Прикройте лошадей и волов, поставьте их под стены повозок, чтобы стрелами не посекли. Всем неходячим, кто может хотя бы скобу нажать, дать заряженные арбалеты. И предупредить, чтобы били наверняка. Проходы между повозками закрыть цепями, бочками, чтобы никто и прошмыгнуть не сумел. Под повозки напихайте сундуки, бочки, ящики. Часть раненых туда же -пускай ноги лошадям режут.
Каждый приказ он сопровождал жестом в сторону того, кто должен этим заняться.
– Базиль!
– А?
– Выбери пятерых получше. Будете резервом. Остальным по периметру распределиться и смотреть за врагом.
– По чему? Эта… Как его?.. И по чему?
Сомохов еще раз чертыхнулся.
– Ты и ты – к той повозке. Вы двое – туда! Чтобы со всех сторон нас было поровну – понятно? Но сначала животных укрыть!
Кнехты побежали исполнять приказы.
Ходри вытащил из свертков запасной лук и уже одевал на него тетиву. Стрелы валлиец воткнул в землю. Рядом с ним тут же появилось еще двое кнехтов с луками. У них, правда, не тисовые ростовые исполины или составные восточные луки, а обычные "европейцы". Подошел Басиль с арбалетом, еще двое подбежали. К повозке, у которой высился на лошади Сомохов, сбегались воины с пуками стрел и связками копий. О приказе равномерно распределиться все забыли. Пришлось прикрикнуть. Полдюжины бойцов вернулись следить за тем, чтобы враг не подобрался незаметно.
Улугбек Карлович прикинул, что ситуация, когда основные силы собраны в кулак, лучше, чем чахлая круговая оборона. Но даже все вместе, они – слабый противовес нескольким сотням стрелков.
Он уже пожалел, что не решился прихватить хотя бы один автомат. Похлопал себя по бокам – не расстегнулись ли где новые доспехи, вытянул револьвер, еще раз проверил легко ли выходит меч из ножен.
Сельджуки, осмелевшие от молчания, начали подлетать поближе. Стрелы все чаще залетали внутрь лагеря, утыкаясь в землю.
Получив кивок, защелкал лук валлийца. Чуть погодя его поддержали остальные. Но начавшие вылетать из седел смельчаки лишь раззадорили кочевников.
Протяжно пропела дудка, и часть вражеского отряда пошла в обход. Обогнув лагерь, они засыпали его градом стрел. Заржали первые раненые лошади, зло замычали покалеченные волы.
Внезапно обстрел прекратился.
Из плотной группы степняков, замерших в двух полетах стрелы, вылетело три всадника. В отличие от большинства, они были в добрых кольчугах, доспехи блестели ярко начищенными вставками. Каждый крутил, подбрасывал в воздух и ловил копье, вертелся в седле.
– На бой вызывают, – тихо пояснил подошедший к археологу Базиль.
Один из оруженосцев тут же взлетел в седло. Еще несколько двинулись туда же.
Сомохов покачал головой. Детство!
Для большинства благородных любой вызов сродни приказу. Рискнуть, совершить подвиг на глазах сюзерена, чтобы он выделил тебя из рядов, а после и наделил сочным фьефом, это цель любого воина на поле брани, основа рыцарской морали. Часто в угоду сиюминутной "доблести" шли такие понятия, как дисциплина и порядок.
– Стоять!
Уже подготовившиеся к атаке трое безусых всадников придержали лошадей. Глаза каждого из них горели азартом. Чем бы ни закончилась для них схватка, это было лучше, чем бесславная смерть от стрелы или сабли за бортом повозки.
– Стоять, я сказал! Сошли с лошадей… Я сам поеду.
Голова ученого была кристально ясна. То, что в предстоящем бою у них мизерные шансы, понятно. Но еще оставалась надежда переиграть ситуацию. Сделать что-то необычное. Такое, что остановит врага за пределами лагеря. Хотя бы на то время, что надо спешащим сюда ветеранам-крестоносцам.
Кнехты загудели, обсуждая шансы одинокого бойца против троих явно опытных рубак.
Сомохов же быстро сменил невысокую горскую лошадку на Орлика, дестриера, которого Горовой привез из далекой Германии. Боевой конь знал ученого, и когда его привязывали к повозке час назад, с удовольствием схрумкал сморщенное яблоко из его рук, позволил себя погладить. Теперь скакун недовольно косился на нового хозяина, но, не брыкался и не пробовал кусаться. Видимо, застоялся без дела.
– Я сам.
Кнехты сдвинули в сторону одну из телег. Путь свободен.
Когда из недр укреплений показался только один воин, да и тот застыл у самой границы передвижной крепости, степняки загалдели. Схватки смельчаков перед сражением были почти обязательным ритуалом. Всегда один на один, без вмешательства со стороны, они служили для оставшихся в строю главным показателем милости богов. Выиграл свой – бог на нашей стороне, проиграл – не повезло, бог занят.
Перед битвой у стен Никеи на глазах войска сразился не один десяток храбрецов. Нынче же на трех желающих со стороны мусульман нашелся лишь один латинянин. Не надо было знать тюркского, чтобы понять, что именно думают сельджуки о смелости захватчиков.
Улугбек Карлович заметил, как покраснели лица ссаженных с лошадей оруженосцев, как побелели их пальцы на мечах и копьях.
– Не вздумайте соваться за пределы лагеря, даже если меня победят. Только здесь, внутри, у вас есть еще шансы.
В ответ пара неуверенных кивков.
– Помощь идет. Верьте, молитесь и бейте всех, кто подойдет поближе.
На этот раз закивали энергичней.
Сомохов вздохнул, перекрестился и тронул Орлика. Застоявшийся жеребец рванул на противника, как спущенный с цепи пес.
6.
Ученый не ответил в положенное время, промолчал в следующий сеанс связи. Костя с сомнением потряс часы. Садить батареи не хотелось, но тревога пересилила, тумблер перешел в положение "Вкл.". Потянулось ожидание, закончившееся ничем, – за следующие сорок минут от ученого ответа так и не поступило.
По всем расчетам археолог уже должен быть рядом. Если только по дороге или в лагере не случилось чего.
Костя скрипнул зубами. Ничего себе поход начинается. Сначала влезли в заваруху в капище, теперь за дневной переход умудрились потеряться. Если так пойдет дальше, шансы на то, что они кого-то отыщут, превратятся в пшик.
Малышев сплюнул, пнул подвернувшийся камешек и двинулся к лошадям. В рации есть пеленгатор. Придется позабыть про сон и вернуться. Ночью по горам никто не ездит, ну так ведь здесь и нет уже гор – холмы. А в горы, даст бог, они не сунутся. Да и приборы ночного виденья помогут. Придется рискнуть.
Тоболя уговорил остаться за старшего. С ним – дамы и французы. Третью рацию Малышев оставил Игорю, предварительно поставив в режим ожидания – так она меньше энергии сожрет. Главное, чтобы пеленгатор на обратном пути не сбился. С собой Костя взял только Гарета. Валлиец чувствовал себя в холмах, как дома, и должен был вывести их назад, если начнутся проблемы или надо будет привести подкрепления. Копыта лошадей обернули тряпьем и собирались тронуться в путь, когда подошел Игорь.
– Э-э-э, Костик.
Малышев, уже вдевший ногу в стремя, обернулся.
– Ты эта… – неуверенно начал Тоболь. – Раз уж я влез сюда, то, думаю, надо бы все тебе показать.
Костя только сейчас заметил, что в руках у горе-кладоискателя два поблескивающих металлом чемоданчика. При выходе из капища Игорь вытянул с собой объемистую спортивную сумку, но о том, что внутри, пока не рассказывал.
– Ну?
Тоболь вздохнул, присел на колено и раскрыл один из контейнеров. Темная полировка ствола благородно бликанула.
– Ух ты!
Игорь довольно ухмыльнулся, достал оружие и протянул товарищу.
– Винторез?
Тоболь кивнул.
– Ты очень просил калаши. Значит, дело жаркое готовилось. Вот я и прикинул, что пора по закромам потрясти… Откопал.
Он порылся в чемоданчике, потом в рюкзаке, потом в сумке, висящей на плече.
– Только патронов к нему маловато. Тут 9мм, тульские ПАБы, а их достать тяжело, да и стоят…
Он положил на чемоданчик пачку и два запасных магазина.
– В обойме только десять выстрелов, так что набей их загодя. И старайся, чтобы не дальше двух сотен метров, значит. Он и на четырех сотнях валит – не горюй, но более-менее точно – до двухсот.
Костя рассматривал оружие.
– С оптикой? – он указал на футляр.
– С оптикой и… вот, – Игорь вынул из сумки еще один футляр, побольше. – Оптика с ночником. Батарейки только зря не сади.
Малышев снял автомат и вместо калаша повесил на шею винторез.
– Спасибо… А во втором чемодане что?
Игорь покачал головой:
– Это не дам. Мое, – он раскрыл контейнер и показал содержимое. – АПБэшка. Мне за него столько предлагали, что мог бы павильон себе на Павелецком поставить!
Бизнесмен почесал взмокшую шею, пошарил по карманам, по привычке отыскивая сигареты, вздохнул:
– В 90-е было… Я тогда машины перегонял из Германии с пареньком одним. Раз гоним бэху, почти нулевую, а у нее одно колесо на обод стало. Съехали на площадку, пока то да се… Отошел в кусты по делам… Возвращаюсь, а Леха уже лежит с пробитым лбом, и какие-то хмыри в нашей тачке шарят. Я тихонько, тихонько к их точиле. Думал, что сяду и деру дам. А там на заднем сиденье дробовик. Ну и… – Игорь пожевал губами, вздохнул. – В багажнике их машины и надыбал добро это. Лет пять в земле закопанным пролежало…
Костя, молча выслушавший признание товарища, новым взглядом окинул полученное оружие, дважды щелкнул затвором, проверил магазин.
Тоболь, покачиваясь, стоял рядом. Потом неуверенно выдал:
– Ты там постарайся не загнуться, лады? Без тебя мы тут… сам знаешь.
Малышев понимающе похлопал приятеля по плечу. Тот криво усмехнулся… Попрощались.
…Пока над головами висела луна, двигались в ее лучах. Когда луна скрылась, надели приборы ночного виденья. Костя усмехнулся в душе, что для лошадей не придумали ничего подобного.
В часе пути до лагеря Гарет укутал морды лошадей. Если ученый не вышел на связь, значит, пора готовиться к худшему.
Как водится, они промахнулись. Заехали в соседнюю долину. Пикающая стрелка качнулась влево и даже немного назад, пришлось разворачиваться. Дальнометр показывал чуть меньше километра.
До рассвета оставались всего пара часов, по всем подсчетам выходило, что крестоносцы, если и не пришли уже, то где-то на подходе. Не желая рисковать, Костя спешился, оставив Гарета с лошадьми, и последние полкилометра преодолел пешком.
То, что увидел в конце пути, очень ему не понравилось.
7.
Бить вертких кочевников копьем, не имея навыков и опыта, – все равно, что с острогой на карасей охотится. Только позора наберешься.
Потому и выехал Улугбек в поле с револьвером в руке. Естественно, огнестрел был для кочевников не знаком, но опытные воины не считали противника глупее себя. И к "безоружному" врагу отнеслись с еще большим вниманием.
Лишь только Орлик преодолел первые пятьдесят метров, навстречу поскакал правый из сельджуков-задир. Невысокий, крепко сбитый, он почти полностью скрылся за щитом и шеей распластавшегося в беге коня. Лишь дрожащий конец копья указывал, что жеребец несется не сам по себе.
Сомохов, выехавший из табора крестоносцев таким образом, чтобы прикрыть от кочевников свою левую руку, также пришпорил коня, пуская рысью.
Когда между поединщиками осталось не больше двадцати метров, Улугбек перекрестился и вскинул правую руку к небесам, левая, с револьвером, лишь слегка приподнялась над холкой. Грохот выстрела и тюрка как ветром с седла сдуло. Бездымный порох сделал незамеченным спрятанный за шеей лошади револьвер. По рядам застывших кочевников пролетел разочарованный и озадаченный гул. За спиной послышались крики радости.
Учиться стрелять от бедра Сомохов, ставший во время посиделок в квартире большим поклонником вестернов, начал еще на могилевской даче Тоболя. Но одно дело тренироваться с пневматикой, а другое – настоящая схватка, да еще и верхом.
При выстреле Орлик дернулся, но тут же послушно свернул и остановился. К грохоту револьверов прошедший половину "цивилизованного" мира скакун немного привык. Именно поэтому, археолог и выбрал лошадь исчезнувшего товарища. За это и за то, что на него еще у стен Дорилеи подобрали комплект конских доспехов: бард, закрывающий грудь, толстую войлочную попону, укрывшую круп, кольчужную пелерину для шеи и морды.
Кочевник, схлопотавший тяжелую пулю сорок пятого калибра в грудь, да еще и приложившийся об землю, лежал бесформенным кулем. Улугбек проскакал убитого и осадил коня, замерев. В полностью закрывающих тело доспехах, блестящих на солнце, на громадном коне, он казался изваянием, духом. Должен казаться… Степняки зашумели, шепча заговоры, отвороты злых сил и молясь своим древним богам и Аллаху, милостивому и милосердному.
Орлик, ведомый рукой, повернулся в сторону двух оставшихся поединщиков.
Те не заставили себя ждать. Атаковали вдвоем, сразу, что не вязалось ни с какими канонами. Опытные вояки, не желавшие даже думать, что напоролись на что-то более опасное, чем они сами, кочевники скакали на врага с двух сторон, под левую и правую руку.
Сомохов пустил коня навстречу.
Решись кочевники взяться за луки, подбить ноги лошади и завалить его арканами, у сельджуков был бы шанс. Но тюрки не желали оттягивать расплату. Не легкие тростниковые пики, а два боевых копья, каждое толщиной с руку, метили в того, кто может призывать гром на своих противников. Маленькое расстояние, тут и покамлать не успеешь, не то что заклинание проговорить или шайтана призвать.
Сомохов и не пробовал. В правую руку влетел подвешенный на луке седла меч, револьвер вскинул чуть повыше. Выстрел! Левый кочевник покачнулся в седле, копье пошло вниз, в землю. Скакавший справа сельджук, удерживая дернувшего в сторону испуганного коня, отвел оружие и постарался обойти врага. Промахиваясь сам, он хотел уйти с линии атаки страшного латинского иблиса. Не успел… Звякнули, разлетаясь, плетения кольчужной бармицы, хрупнули позвонки, и голова противника, взбучившись фонтаном крови, залившей убийцу, отделилась от тела.
Тут же страшный удар проверил на прочность качество русской стали. Копье, направленное опытной, но слабеющей рукой, скользнуло по панцирю и, расщепив луку седла, врезалась боком в живот, подобно оглобле или коромыслу. Улугбек покачнулся под радостное улюлюканье кочевников и ропот защитников лагеря.
Но устоял.
Второй выстрел выбил раненого противника из седла.
Еще пара секунд скачки и Орлик снова замер. Позади застывшей фигуры в блестящих, закрывающих воина доспехах корчатся в пыли два умирающих богатура. Вот он – момент. Сейчас ахнут и устрашатся враги. Ведь не просто воины – пехлеваны и гордость рода, победители многих боев лежат на земле.
Сомохов терпеливо ждал, когда сельджуки дрогнут. Увидев смерть лучших воинов, они должны, обязаны были отступить на время, чтобы подготовиться, обсудить, попробовать провести переговоры.
Вместо этого строй кочевников с диким воем пошел в атаку. С места в карьер ушли и облаченные в доспехи благородные и полуодетые бедняки. Каждый спешил отомстить. Все рвались поквитаться.
Три выстрела и револьвер пуст. А улюлюкающий, ревущий вал уже совсем рядом. И невдомек ему, что двое выбито из его рядов. Никто не оборачивается и не считает соседей. Впереди только одна цель, и не устоять порождению иблиса под ударом сотен сабель.
Улугбек Карлович принял единственное решение, которое мог – бежал. Орлик бросился обратно, когда до врага оставались считанные метры. В спину застучали стрелы. Первая врезалась в круп коня, еще две пролетели около морды.
Ученому хватило опыта, чтобы не править бег в сторону единственного входа в передвижную цитадель. Только в гонке вдоль составленных в круг повозок, у русича был шанс.
Орлик рвался вперед, в спину летели сулицы, копья, топорики.
Вот и телега, прикрывающая въезд! На телеге бочки, на бочках щиты, из-за каждого выставлены копья и наконечники болтов. Улугбек увлек разогнавшегося жеребца мимо, верещащая толпа понеслась следом. Защелкали стрелы и арбалеты. Среди радостного ора прорезались ноты ярости.
Он не понял, кто из кочевников отдал приказ. Или это было спонтанное решение толпы, попавшей под раздачу? Но вместо того, чтобы убраться от огрызающихся железом баррикад на колесах или скакать под смертельных шквалом, сельджуки забыли про улепетывающего убийцу и пошли на штурм. Кривоногие степняки вскакивали на седла, крупы лошадей, сигали на борта, крыши, переваливались вовнутрь, рубились с защитниками. Все пошло не так, как планировалось.
Десяток кнехтов не могли остановить атаку разошедшихся мусульман. На помощь бросились воины резерва, но и тех хватило лишь на жалкую минуту. Вот и глава кочевников! Гарцующий на белом жеребце толстый бек командовал штурмом, посылая в атаку все новые десятки. Короткие усы над всколоченной бородой победно топорщились. В его взмахах уже сквозила радость от близкой виктории.
Сомохов, убедившийся, что преследователи оставили его одного, осадил Орлика, обернулся.
Войлочная попона, прикрывающая круп, была утыкана стрелами, будто подушечка для иголок. Жеребец прял ушами, переступал с ноги на ногу – боль терзала его. Улугбек приподнял край попоны и помрачнел – все в порезах и неглубоких ранках. Многие из метательного арсенала пробили войлок и ранили благородное животное.
У закрытого арме уха свистнула одинокая стрела. Всего одна! Кочевники, убедившись в "неуязвимости" беглеца, перенесли внимание на тех, кто оказался не так крепок. Защитники лагеря гибли один за другим.
– Эй!
На Улугбека внезапно накатил приступ ярости. Заливающий все, помрачняющий рассудок, застилающий глаза. От того, что все идет не так, как планировал. От того, что те, кто в него поверил, гибнут. От вида крови товарищей и довольной рожи бородатого бека.
– Эй, сельджукид! Я тебе говорю!!!
Кричал ученый громко, расстояние было невелико. Вожак степняков услышал. Он повернулся к тому, перед кем простиралось свободное поле. Открытая дорога к бегству… На лице бека промелькнуло удивление.
А Сомохов орал все то, от чего совсем недавно воспитанный профессор пришел бы в негодование – проклятья, угрозы, эпитеты и сравнения. Все, что знал. Все, что вспомнил.
Кочевник нахмурился. Пара телохранителей схватилась за копья, но бек жестом остановил нукеров.
Улугбек же летел в атаку, примеривая сверкающий меч к застывшему лицу противника.
Сто метров, пятьдесят.
Кривой, изогнутый лук в ладонях бека.
Двадцать метров…
Меч взлетел вверх, чтобы отточенной, сверхпрочной, режущей сырое железо, как масло, сталью упасть на прищуренное ненавистное лицо. И не остановить никому несущегося анге…
Толстая метровая стрела с мешочком песка вместо наконечника врезалась в лоб подобно кувалде. Не будь под сталью арме сверхпрочных вкладышей и толстой вязаной шапочки, этого вполне хватило бы, чтобы проломить череп.
Ученый удержался в седле, но оплыл, облокотившись на высокую "спинку", бросил поводья, хотя и не выпал. Орлик, не чувствуя подгоняющей хватки, сбавил темп с карьера на рысь, а после и вовсе остановился.
В глазах плыло, но Сомохов сумел еще раз поднять меч.
Вот только ударить ему не дали. Два свистнувших аркана стянули грозного воителя под радостный ор кочевников. Тучный бек вскинул лук – ор превратился в рев.
Улубек попробовал подняться, но волосяные петли уже влекли его назад. В длительную, дробящую кости и вырывающие мышцы скачку.
8.
Захар поежился.
Что там говорил Улугбек Карлович? Сюда придут христиане не раньше весны? Так ведь, зима еще не наступила! Он путался в лунном календаре мусульман, но и без него понятно, что время еще есть. Значит, ошиблись стражи? Толстый Кюшюр обознался?
К его разочарованию, мусульманин оказался прав. Все шло не так, как рассказывал археолог. Под стены Антиохи прибыли именно крестоносцы, и они не собирались никого и ничего ждать. Каждый день в лагере Христова войска стучали топоры. Готовились лестницы, осадные башни, навесы для таранов, горы фашин укладывались перед каждым входом в твердыню.
Летучие отряды раз за разом прощупывали боеготовность защитников. То налетят и пробуют взобраться на стену, пока их кипятком и стрелами не отгонят. То на плечах редких, прорывающихся к городу подкреплений, в ворота пробуют влезть.
Баги-зиян еще недели две назад приказал вырубить всю растительность на два полета стрелы. Деревьев тут и так не много было, так и те извели. Теперь крестоносцы лес с побережья везут. Слухи по базару ходят, что в море у причалов латиняне уже разгружают корабли с инструментом и материалом, которые венецианцы на божье дело пожертвовали. Врут, верно? А, может, и не преувеличивают балаболы базарные. Если так, то не выстоять крепости. Не удержать город.
Захар оглянулся, не видит ли его кто. Вроде, нет других стражей?
Он подхватил лук, выбрал стрелу поровнее. По приказу эмира на стенах сложили луки и стрелы для защитников. Но что от них здесь проку, если вчерашние дехкане не могут ни тетиву натянуть, ни стрелять так, чтобы самим без рук не остаться? Умора одна смотреть, как они мучаются с этими ссохшимися раритетами из городских арсеналов.
Пригодько еще раз обернулся, быстро примотал клочок выскобленной добела кожи около самого оперения и выстрелил. Стрела воткнулась в землю.
Осталось дождаться, пока ее не приметит кто из болтающихся тут и там паломников. Любая стрела стоит денег – будь то наконечник, древко. Или дельное предложение…
9.
Второй год Великого Исхода.
Вошедший в скинию был невысокий, раздавшийся, еще нестарый мужчина. Шитый золотыми нитями ефод его из голубой, пурпурной и червленой шерсти покрывали такой же богато отделанный стяжной хитон и голубая риза. Наперсники переливались витыми нитями виссона, россыпью драгоценных камней и тяжелыми золотыми цепями.
Сняв кидар с массивной золотой табличкой, на которой горели слова "Святыня Господня", мужчина устало склонил колени в сторону богато украшенного ларца, после чего подошел и уселся на скамью рядом с братом, одетым куда более скромно.
– Не появлялся?
– Нет.
Старший брат устало потер щеку, огладил бороду.
– Что народ?
Младший шумно выпустил воздух через нос и отвернулся.
– Понятно.
Далее они ожидали в молчании. Лишь старший из братьев, высокий, крупный аскет с горящими глазами, нервно теребил свой жезл, единственный знак Б-ей милости. Наконец, не выдержав напряжения, старший вскочил и начал нервно расхаживать по шатру. Витой жезл время от времени шлепался о бедро, порождая некий ритм. Младший, слегка наклонив голову, следил за братом одними глазами.
– Перестань. И так тошно.
– Тошно?!
Старший взорвался:
– Вся долина заполнена народом. Где караваны с едой? Где обещанные стада? Чем прокормить эти сонмища, Аарон?
Аарон флегматично пожал плечами:
– Все в руке Его, – он возвел очи к потолку. – Ему и решать, как прокормить чад своих…
– А где золото, что собрали на покупку провизии? Где серебро?
Толстяк слегка скривился, едва заметным движением оправил шитый золотом пояс.
– Установка отлично справляется. Манны хватает.
Глаза брата полыхнули гневом.
– А, ведь, она должна готовить воинов. Он, – перст уперся в низкий полог шатра. – Он доверил мне ее для того, чтобы сыновья племени Его… сыновья нашего с тобой народа были неподвластны тем, кто властвует в землях, нам положенных! А ты мелешь ею манну.
Аарон примирительно взмахнул руками:
– Готовить воинов? Здесь и так их шестьсот тысяч… Против нескольких десятков стражей? Что сказали лазутчики?
– Шестьсот? А должно было бы быть больше.
Первосвященник пожал плечами:
– Их и было больше, – он выковырял из зубов застрявшую косточку. – Было… пока вы не потравили их мясом.
Глаза старшего брата вспыхнули гневом:
– Они требовали мяса. Сущий дал им то, что они желали!
Аарон скривил пухлые губы и ухмыльнулся:
– Умный отец не слушает того, что желает ребенок, а сам решает, что нужно ему.
– Ты осмеливаешься осуждать Б-га?
Толстяк почесал потную шею:
– Я? Никогда!! – он потянулся и поправил полу ризы. – Но мясо перепелов после года поста? Не удивительно, что у людей скрутило животы.
Моисей поднял руку:
– Люди просили мяса! Они требовали мяса! Б-г бросил к их ногам стаи птиц. Взял с небес и обрушил к стопам молящихся! Он… – палец уперся в полог шатра. – Он дал им то, что они желали. И не Его вина, что смертные не чувствуют удержу даже в простых вещах! Не Его!
Брат отдышался, быстро зашагал. Минуты две он нервно бороздил утоптанный пол, после чего резко остановился и прошептал:
– Мне страшно, Аарон.
Толстяк легкомысленно отмахнулся:
– Раньше надо было дрожать, брат. Когда овец пас у Иофора в Мадиаме, тогда ты еще мог что выбирать… А нынче… нынче все уже не в твоих руках… брат.
Оппонент вперил горящий взгляд в развалившегося на скамье толстяка.
– Если бы мы делали все, что говорил нам Он.
Аарон отмахнулся:
– Шестьсот тысяч воинов против жалкой кучки.
– Не забывай, что там посвященные!
– Но ведь Б-г то за нами! А не за ними! – лицо первосвященника исказила гримаса ярости, он тоже вскочил. – Всех, кто станет на пути, мы снесем с именем Его на устах! Как волна смывает песок с ног путника! Как ветер разгоняет облака! Это твои слова, братец!.. Вернее… А-а-а…
Старший из спорящих братьев подошел к ящику, украшавшему угол шатра, и положил ладонь на богатую отделку крышки.
– Я прикинул, что на то, чтобы обратить каждого… выжечь рабство из душ наших, надо сорок лет непрестанной работы… Все, кто идут за нами, умрут, не увидев победы.
Аарон, раскрасневшийся от эмоционального спича, обмахивался рукавом:
– Брось… Что сказали лазутчики?
– Амалик ждет нас.
– Прекрасно. Просто прекрасно.
– С клеймом раба мы не сможем опрокинуть стражей этой земли.
– С шестью сотнями тысяч воинов мы сможем перевернуть землю и отворить врата в Ад!
– Нет!
– Да!
Злоба клекотала я речи. Старший из братьев опустил руки, плечи его поникли:
– Как бы я хотел, чтобы Он явился сегодня. Я слаб… Мне столько вещей надо обсудить.
Аарон подошел, обнял его за плечи:
– Понимаю…
– А ведь раньше Он был внимательней. Сколько дней, сколько ночей длились беседы. Теперь же, когда Он нужен, нам остается уповать на себя.
– Ты знаешь, Ему важен результат.
– Знаю… И боюсь, что мы не сможем выполнить предначертанное.
– Посмотрим. Завтра все и увидим.
Моисей, пророк и вождь сынов Израилевых, вздохнул, отстранил руки брата и согласно кивнул.
– Посмотрим.