Жуки свернули с дороги к дубняку, но вскоре остановились: путь им преградила канава, которую вырыли лесники.

Главный Короед повел удивленно усами:

— Вчера этой ямы здесь не было. Откуда она появилась?

Ольховый Листоед заглянул вниз и чуть не свалился.

— Это не просто яма, — сказал он, немного оправившись от испуга, это ловушка. Ловчая канава.

— Пусть будет ловчая канава, — проговорил Главный Короед, — нам она не страшна.

— Вам она не страшна — вы ее перелетите, а как же переберемся мы, которые не умеют летать? — спросил Сосновый Долгоносик.

Но ответа он не услышал, так как от высоты у него закружилась голова и он свалился прямо на дно.

— Придется искать обходного пути, — сказал Главный Короед. — Ведь не окопали же люди этой проклятой канавой весь лес.

Жуки двигались по одной стороне канавы, а Колька, прячась за кустами и деревьями, шел по другой. Он слышал, как поскрипывали жесткие надкрылья жуков, как лязгали их тяжелые челюсти. А по временам все эти звуки заглушал настойчивый крик голодных гусениц Непарного Шелкопряда:

— Есть!

— Есть! Есть!

— Есть! Есть! Есть!

Деревья на краю опушки слышали все это и замерли в тревоге.

— Я вижу конец канавы! — крикнул Ольховый Листоед.

— Вперед! — сказал Главный Короед и первым повернул к лесу.

Навстречу ему из-за кустов выступал Колька.

— Коля! — воскликнул Главный Короед. — И ты здесь? Какая удача! Давай, Коля, ломай скорее ветки и носи их нашим гусеницам.

— Я не буду ломать ветки, — сказал Колька.

— Коля, опомнись, — воскликнул Ольховый Листоед, — ведь ты же короед!

— Я не короед, я — человек, — ответил Колька. — Убирайтесь-ка отсюда.

Он сорвал с головы фуражку и принялся размахивать ею.

В короедском войске поднялась паника.

— У него опрыскиватель! — закричали жуки.

— Лесники! — закричал Ольховый Листоед, упал на спину, поджал лапки и притворился мертвым. А когда короедское войско побежало вдоль канавы обратно к дороге, Ольховый Листоед вскочил и тоже пустился наутек.

Колька не предполагал, что ему так легко удастся отразить атаку короедского войска. Но его радость была преждевременна.