Два дня полных нервотрепки и изматывающих разговоров, пропастью легли между настоящим и прошлым. Разменивая километры улиц, Виктор барабанил пальцами по рулю в дорожных заторах, перескакивал из ряда в ряд, давил на газ, спешил, торопился к Ольге.
Он по инерции еще любил жену. Он всегда любил ту женщину, с которой проводил время. Два часа с Галинкой, о Романе вспоминать не хотелось, наполнили душу щемящей светлой грустью. Дразнящий шепот, ласковые уступчивые губы…Виктор чувствовал напряжение в паху и приятные уколы самолюбия. Фантазия, по неволе разыгравшаяся на благодатной почве, рисовала картины одна другой краше. Во-первых: секс с Галкой. Во-вторых: изгнание Романа. И в-третьих: возвращение раскаявшейся строптивицы. Виктора Осина никто не смеет бросать. Он сам уходит, когда считает нужным.
— Тебя не долюбили в детстве, ты и вызверился на весь женский род, — в запале ссоры упрекнула его как-то Галя.
Истинная правда. Виктор давно понял: многочисленные романы и грубое обхождение со слабым полом вызваны не столько жаждой секса и природной брутальностью, сколько необходимостью постоянно самоутверждаться. Мать пренебрегала им, предпочитала сыну водку и ухажеров. Пестуя детскую обиду, он искал признания у очередной пассии, находил и торопился причинить боль первым. Галка, единственная, не только смогла удержать Виктора рядом с собой, но единственная своей бескрайней безбрежной любовью дала его душе успокоение. А затем нанесла сокрушительный удар, бросив его.
«Мы еще поглядим, кто кого, — весело насвистывая, Виктор поднимался в квартиру к Ольге. Прощальный поцелуй он расценил, как пакт о капитуляции. Как признание его власти над Галкой. — Думаешь, сбежала и освободилась от Витьки Осина? Как бы не так! От себя не убежишь! От любви не спрячешься! Сердцу не прикажешь!»
— Ты? — его встретили удивлением.
— Ты ждала кого-то другого?
Виктор по-хозяйски притянул Ольгу к себе. Возбуждение, настигшее его в Галкином коридоре, требовало выхода.
— Тебя я уже ждать перестала!
Ох, какие страсти! Два дня на глаза не показывался и не звонил. Велика ли беда?! Ольга, гневно хмуря брови, полагала — да! Велика беда, немерена! Конец света!
— Оленька… — Осин уже колдовал над ее халатом, — у меня дела, неприятности, куча забот…
— Я решила — ты не вернешься больше!
— С какой стати? — он подхватил ее на руки. Ногой толкнул дверь спальни. Обрадовался разобранной постели.
— С такой…
— Я соскучился…
Спустя полчаса, умиротворенный Виктор поглощал, наспех приготовленный ужин и вываливал новости.
— Мститель, кстати, тобой тоже занимается. Ищет компромат. — подытожил он доклад.
— Глупости, — отмахнулась Ольга.
— У тебя, естественно, совесть кристально чиста и биография хоть сегодня в разведку? Ни одного скелета в шкафу, ни одного уязвимого места? Светла и безгрешна, аки агнец небесный? — шутка получилась злая. И в голосе раздражения было больше, чем рассчитывал Осин.
— Мне краснеть не за что! И нечего стыдиться! — отрезала Ольга.
От мирного благодушия, царившего в кухоньке, в миг не осталось следа.
— Не за что краснеть, нечего стыдиться, — буркнул Виктор, овладевая собой. Гнев, страх, ожидание новой боли делали его вспыльчивым и несправедливым. Ольга — лучик в беспросветной мгле неприятностей. Без нее круг пустоты и одиночества замкнется. Надо быть с ней поделикатней, повнимательней, приказал себе Виктор. И поморщился. «Надо» карябало слух.
— Извини, я сильно нервничаю.
Ольга согласно кивнула, понимаю.
— Нам надо…
Осин раздраженно поджал губы. Надо!
— Нам надо запастись терпением и спокойствием. И не ссориться по пустякам.
Осин поцеловал тонкую кисть. Поблагодарил за поддержку.
— Чем ты занималась в мое отсутствие? — стараясь уйти от грустных тем, спросил с видимым интересом.
— Представляешь, встретила своего бывшего.
Взгляд Ольги стал пустым, мечтательным. Быстрым жадным движением она облизала губы. Вздохнула коротко и отвернула лицо. Спрятала мерзкую чувственную ухмылку, скривившую рот.
— Мы давно не виделись…
Она лгала, догадался Осин. В голосе играло дешевое лицемерие.
— Я даже не хотела подходить к нему…
«Не хотела, но подошла? — едва не спросил Виктор. — Зачем же?»
В воображении нарисовалась картина. Ольга, бывший муж, незабытое влечение. Она говорила: жеребец, ночь напролет, без устали, только это и надо… Возможно…
Нет, он искоса глянул в взволнованный профиль Ольги. Никаких возможно! Она переспала с бывшим мужем. В этой разобранной постели, в которой только что трахалась с ним, пару часов назад она лежала с другим. Эти два дня она провела с другим. Виктор, смиряя подступивший к горлу гнев, медленно натужно выдохнул.
— Совсем опустился. Ходит как чумной, не соображает ничего. Взгляд оловянный, походка дерганная, руки трясутся. Сам худющий, щеки ввалились, кашляет. Спрашиваю: болеешь? Говорит — да, а чем — не признается.
— Он пьет?
«Потому она и удивилась мне. Потому и спросила „ты?“».
— Колется… — ответила Оля и осеклась под испуганным взглядом Виктора.
Логическая цепочка сложилась мгновенно. Наркотики — СПИД — муж — Ольга-он сам! Трясущимися руками Осин схватился за горло.
— Твой муж наркоман?!! У него СПИД?! Ты меня заразила!
Ольга, побагровев от возмущения, заорала:
— Ты сумасшедший! У тебя мания преследования!
Напрасные слова! Виктор тряс головой в полной прострации, не желая ни слышать, ни понимать. На скулах ходили желваки, на щеках полыхали пятна, пальцы дрожали лихорадочно.
— Курва! — Брызгая слюной, прошипел он. — Тварь.
Внезапное озарение настигло его. Ольга появилась в его жизни не случайно! Откуда она пришла?! Зачем?!
— Я не знаю кто ты! — срываясь в истерику, закричал Осин. Барабанные перепонки дрогнули от раскатов собственного голоса. — Гадина! Тебя специально подослали! Чтобы извести меня! Мерзавка!
Осин с размаху швырнул на пол тарелку с остатками ужина. Заехал ногой по табуретке. Сбросил с плиты кастрюлю, чайник.
— Шлюха дерьмовая! Падла!
Он ухватил со стола нож. Длинное гибкое лезвие заканчивалось тонким острием. Осин вонзил клинок в столешницу, выдернул, шагнул к Ольге. Он почти не осознавал свои действия. Страх, которым он пренебрегал в последние недели, напряжение, что держал в узде, вырвались из-под контроля; и, сметая на ходу останки здравых мыслей, нахлынули волной ярости. Это ярость, блажила дурным ором. Ярость держала в руках нож. Ярость требовала выхода. Сквозь шквал неистового гнева ни свои мысли, ни чужие слова не пробивались. Осин не слышал Ольгу. Может быть, не видел. Перед ним стояла и с мольбой в голосе твердила, как заклинание «Виктор, Виктор» опасность, угроза, кошмар по имени СПИД.
То, что монстр притаился в нежных желанных глубинах, то, что свидание с ним дарило блаженство, упоение, экстаз только усугубляло положение. Виктор вспомнил, как вторгся во влажные ядовитые плоти, как раз бился в энергичном ритме, как извергнул сперму в клоаку и застонал. Он не пользовался презервативом, не желал умалять наслаждение. Забеременеть от него Ольга не могла. О других последствиях он не думал. Нужно было, оказывается.
— Я здорова!
— Врешь, сука! — Осин отмахнулся от очередного оправдания, безусловно, лживого, как и все, что творила белявая мерзавка. Стальное лезвие мелькнуло в нескольких сантиметрах от лица Ольги. Непроизвольно, защищаясь, она махнула рукой. Острая кромка задела кожу, брызнула кровь. Кровь и привела Осина в чувство. Он вздрогнул и отшатнулся.
— Я здорова, — прижимая к порезу полотенце, Ольга бросилась в комнату и вернулась с бледно-голубым листком бумаги.
— Я здорова! — заявила снова и ткнула Осину бланк анализа.
Медицинское учреждение круглой печатью заверяло: у Литвиновой О.М.; двадцать восемь лет, десять недель беременности, венерических заболеваний нет. Также нет болезни Боткина, СПИДа и прочего. Перечень занимал ряд строк.
— Я здорова! — снова, как автомат повторила Ольга. — Я здорова.
Виктор оторвал взгляд от справки, уставился на Ольгу. На полотенце растекалось алое пятно. На красивом лице — ликование.
— Я здорова!
Вместо облегчения в душу вошло брезгливое отвращение. Десять недель беременности!
Осторожно ступая по крошеву из еды и осколков, Осин побрел в коридор. Его немного шатало, каждый шаг давался с трудом, ноги не слушались. Нож выпал из рук и звонко звякнул по чему-то металлическому на полу; то ли кастрюле, то ли чайнику или сковороде. Виктор с удивлением обернулся на звук, недовольно покачал головой, оценивая учиненный разгром.
— У меня нет СПИДа! Я совершенно здорова! — Ольга, злорадно сияя глазами, трясла перед его носом свидетельством о своем предательстве.
Белокурая Оленька не являла больше ужас и смерть. Не походила на королевну. Она предстала в истинном виде. Банальном, пошлом, примитивном. Обман и хитрость всегда банальны. Пошлы женские уловки заполучить в собственность самца. Примитивно стремление «приклеиться к крепкому плечу».
Осин овладел собой. Какая сука, подумал почти спокойно, какая мерзкая сука.
— Я представляла все иначе. Я надеялась, ты обрадуешься. Я не стану делать аборт! Если ты против, пожалуйста. Сама справлюсь. Твой ребенок…плод нашей любви…счастье для меня… бабушка мечтает о правнуке…
Напоминание о бабке оборвало терпение Виктора. Та лицемерила всю жизнь, эта изолгалась. Сучье племя! Бляди!
— Лучше бы ты сдохла! — плюнул под ноги Ольге. — Проститутка!
Руки тряслись. Пальцы не попадали в петли пальто.
— Ты поступаешь подло… — по щекам Ольги текли слезы.
— Какой у тебя срок?
— Почти два месяца.
— Еще можно успеть на аборт. — Осин почти изнемог, выдавив из себя пару предложений.
— Но…
— Не старайся напрасно. Ты просчиталась.
— Нет… — Ольга засуетилась, — мы познакомились в январе, сейчас март. Ровно два месяца.
— Ты просчиталась, — повторил Осин угрюмо. — У меня не может быть детей.
— А Даша?
— Теперь у меня не может быть детей. — Он открыл дверь.
— Не уходи…
— Петух трижды не прокричит, прежде чем ты предашь меня. Да? Прощай милая. Ищи других дураков, растить чужих ублюдков. Я пас. За остальное — спасибо.
Он зашагал вниз по лестнице. Подбородок гордо вскинут, походка уверенная и энергичная. И лишь на улице, в темноте, под пронизывающим мартовским ветром, заблудившись в закоулках незнакомых дворов, Осин позволил себе слабину. Рухнул на ближайшую лавку, обхватил голову руками и громко, с надрывом, как пес, завыл, забормотал проклятия людям, которых недавно знал и любил. Которые предали его, бросили на растерзание неведомому ублюдку.
— Будьте вы прокляты, прокляты, прокляты… — призывал Осин кару небесную на головы врагов и бывших друзей.
В подъезде своего дома, опрятном и веселом, стараниями консьержки, украшенном цветами и дешевыми репродукциями, из лифта на встречу Виктору выскочил мужчина в маске с прорезями для глаз. В руках он держал пистолет.
Черная дыра смерти глянула Осину в зрачки, ледяная безнадежность коснулась сердца.
— Виктор Петрович Осин? — произнес мужчина низким голосом.
— Да, — выдохнул Виктор, не отрывая взгляд от металлического цилиндра ствола.
Звякнул затвор курка. Грянул выстрел. Виктор с ужасом ощутил боль сразу во всем теле, словно тело превратилось в огненную рану. Он закрыл глаза, загадал увидеть на прощание лицо Дашеньки, но вместо дочки появилась рожа Круля, лет на двадцать моложе нынешней. Двадцать лет назад, еще студентами, они бегали по дискотекам, пили пиво в парках, смеялись, лапали девчонок. Ничего тогда, в юности не предвещало печального конца, все обещало праздник и удачу.
Мужик в маске выматерился грязно, убежал. Виктор с глухой тоской проводил его взглядом, в изнеможении привалился спиной к двери лифта. Сейчас он умрет. Сейчас…Интересно, есть ли что-нибудь после жизни…Сейчас…Он почти с радостью ожидал смерти…
Смерть не спешила. Ей не к кому было торопиться. Клиент, целый и невредимый, обещал жить долго и…счастливо? Это уж, как придется. Счастье в компетенцию смерти не входило.
Виктор почувствовал, как по ногам потекла моча. Брюки мерзко противно отяжелели, запахло тошнотворно кислым.
Он побрел по ступеням. Открыл дверь ключом, направился сразу в ванную. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он протянул руку за трубкой.
Мужской голос игриво поздоровался.
— Привет.
Осин молчал. Он лежал в горячей воде, блаженствовал, и не желал в угоду всякой сволочи покидать пределы светлого безразличия.
— Как жизнь?
Еле ворочая языком, Виктор ответил.
— Отлично.
— Дальше еще лучше будет, — пообещал собеседник.
— Не пугай, — лениво отмахнулся Осин. — За что, кстати, меня так, а?
— Не догадываешься? — хмыкнул баритон.
— Нет, — уверил Осин.
— Вспомни позапрошлое лето… — короткие гудки разлились многоточием.
Виктор нырнул с головой под воду. Он не собирался вспоминать. Сегодня во всяком случае.
Повязав полотенцем бедра, он вошел в гостиную. И несказанно удивился ее размерам. Без итальянской ручной работы мебели, техники, фарфора, ковров, горшков с цветами, картин на стенах, венецианских масок комната казалась огромной. В спальне стояла та же пустота. В детской? Ни одной вещи. В кабинете — только старый, истрепанный матрас на полу.
Виктор, брезгливо морщась, лег, укрылся с головой пальто и мгновенно заснул. Промедление грозило бедой. Любая самая радужная мысль грозила бедой. Мыслительный процесс — непозволительная роскошь в моменты острого кризиса.
Спустя двадцать часов Осин открыл глаза. Украли и украли, рассудил лениво, шаря взглядом по пустым стенам. Он ни чувствовал, ни боли, ни сожаления. Пропавшее барахло не шло в сравнение с главным вопросом, который предстояло решить: как жить дальше? И что существеннее: зачем?