Оборвав минорный дождь, вторник явил миру мажорное солнышко. Оно залило благодатным светом вселенную, пробралось даже в потаенные глубины человеческой души.

Иван проснулся в прекрасном расположении духа. Вчерашняя решительность не ушла, напротив, окрепла. Мысли о поездке в Харьков вызывали радостное волнение. Об Ире Ильин не думал. Красивая женщина с зелеными глазами осталась в прошлом. Там, в прошлом, находилось много всякого и разного. Среди прочего погрязший в сомнениях и растерянности, прежний Иван Ильин. Странный, между прочим, субъект. Изломанный какой-то, жалкий, не чета нынешнему уравновешенному и спокойному. Сейчас Иван не очень понимал как жил прежде. Оглядываясь назад, он чуть не с презрением вспоминал старые мысли и поступки. Неужели это его бросили жена и дочь? Неужели он позволил, чтобы самые дорогие люди относились к нему с презрением? Как он мог, не испробовав все возможные и не возможные способы, думать, что с Томой все кончено? Как смел, так думать? Как позволил себе докатиться до такого?

«А если Тома пошлет меня куда подальше? — Уволенное альтер эго не желало сдаваться без боя и на пути в забвение огрызалось. Старалось напоследок уколоть больнее. — Рано радуешься, еще ничего неизвестно»

Увы, хеппи-энды легко организуются только в кино. Потому исключать печальный финал не приходилось. В угоду ему следовало разработать план Б под названием: «Как жить, если в Харькове ничего не поучится?»

— Не буду я разрабатывать никакие планы! Все будет, так как нужно! — оповестил пустую комнату Ильин и на всякий переключил мысли на работу.

«Жаль журнал, — подумал и вздохнул горько. — Я его поднял, сделал, а они закрывают».

Проекты, как дети, привязываешься к ним всей душей.

«А вдруг я больше никогда не буду главным редактором?» — обнаружив новый объект, сомнения с удовольствием переключились на него.

«Не буду и не надо, — отмахнулось рациональное начало. — Стану обозревателем, буду сотрудничать с несколькими издательствами, как-нибудь выкручусь. А станет совсем трудно, пойду в продажи».

На этой радужной конструктивной ноте Ильин быстро встал и начал собираться на работу.

В офисе царило похоронное уныние и сосредоточенность. Уткнувшись в мониторы компьютеров, народ изучал предложение кадрового рынка и обсуждал вакансии. Так как Ивана вопросы будущего трудоустройства пока не волновали, он отправился к Рубаняку за инструкциями.

— Что я должен делать конкретно? — поставленный ребром вопрос привел Севу в замешательство. Хмурый после вчерашнего, с помятым с похмелья лицом, Рубаняк потер ладонью щеку и сердито буркнул:

— Хрен его знает.

— А точнее?

— Рязанов приказал журнал закрыть, а что делать с последим номером не сказал.

Ильин чертыхнулся в полголоса.

— Замечательно. И сколько мы будем ждать ценные указания?

— Сколько потребуется.

— А как быть с материалами? Их, между прочим, писать надо, вычитывать, верстать. На это, простите, требуется время.

Сева поморщился.

— Писать ничего не надо. В случае чего возьмешь пару-тройку статей из интернета.

— Как из интернета? — возмутился Иван. — У меня приличный журнал, а не дерьмо собачье.

— Был приличный, да сплыл. И вообще, отстань от меня, Ильин. Иди к себе, пей чай, плюй в потолок и ожидай распоряжений руководства. Едва оные появятся, тебя поставят в известность.

— А как же с заявлением об уходе?

— Ни как. Надо будет — отработаешь две недели. Не надо — свободен.

— Но мне надо завтра быть в Харькове.

Рубаняк поморщился, он уже устал от разговора.

— Пиши за свой счет. В понедельник, с утра, чтобы был. Понял?

— Еще бы, — обрадовался Ильин.

Выходя, он столкнулся в дверях с Сологубом. Тот был хмур. Синяк под глазом набрал силы и полыхал отчаянным фиолетовым отливом.

*

— Вызывали?

— Ты меня прости, — Сева поднял виноватый взгляд на Генриха. — Дурак я полный.

Зазвонил телефон, разряжая неловкую паузу. Сева поднял трубку, буркнул «да» и вернул трубку на место.

— Ну что, мир?

— Я с тобой не воевал, — холодно ответил Сологуб.

— Ну, прости, бес попутал. Бывает.

— Ладно, проехали.

— На счет Ирины мы договорились?

— Нет, — Генрих отрицательно мотнул головой.

— Драться нам из-за нее, что ли? Не много ли чести?

— Не надо говорить гадости. Ира этого не заслужила, — парировал с отстраненной интонацией Генрих.

Это было спорное утверждение, но и оно позволяло завершить конфликт.

— Ладно, не буду, — согласился Сева.

Оба понимали, что ссориться сейчас не время, но и восстанавливать прежнее приятельские отношения желания не возникало.

— Василий Иванович тебе уже предложил что-то? — спросил Сева, как можно более равнодушно. Однако плохо скрытую ревность утаить было сложно. Его задело, что Рязанов до сих пор не призвал его пред ясны очи, не предложил новое место. Обычно, если шеф интересовался кем-то, то намерений своих не скрывал.

— Как планировалось, пойду финансовым директором на новый завод, — отмахнулся Генрих.

— Обо мне разговор был? — невнимание Рязанова с одной стороны было не особенно приятно; с другой, развязывало руки. И, наконец, сулило новую перспективу.

У Рубаняка всегда получалось руководить людьми. В тридцать лет он стал начальником цеха крупного предприятия, в тридцать пять занял должность главного инженера. Он уходил на завод к восьми утра, возвращался к ночи; часто выпивал, иногда развлекался в бане с комсомолками-активистками. Завел даже «военно-полевую жену». На возмущенные замечания законной супруги Сева сокрушенно вздыхал: такая работа. Он искренне верил, что по-другому нельзя. Все кто «попал в обойму», то есть так или иначе делали общественную или профессиональную карьеру, жили так же: пили, гуляли и «зашибали» деньги. Последнее оправдывало все. Рубаняк купил машину, дачу, кооператив, возил семью каждый год в Крым и считал себя отличным мужем и отцом.

Нежданно нагрянувший капитализм мало изменил жизнь. Сева легко вписался в новые товарно-денежные форматы и преуспел настолько, что из-за его нефтяной фирмочки затеяли войну две серьезные бандитские группировки. Победил, как водится, сильнейший. Он благородно пожертвовал деньги на похороны павшим бойцам и, к счастью, забыл о тяжело раненом Рубаняке. Это было уже второе везение. Первое случилось за месяц до начала военных действий. Тогда Сева за минуту до взрыва выскочил из своего БМВ за сигаретами.

Следующее коммерческое предприятие Рубаняка — маленькую швейную фабрику, расположенную на большом земельном участке — он буквально зубами вырвал у Родины. Однако едва закончились судебные тяжбы, подоспели рейдеры и объяснили, что к чему. На это раз в Севу стреляли в подъезде родного дома. На следующий день он подписал все бумаги и запил горькую.

Водка в пустой квартире пилась легко, благо поводов к унынию имелось более чем достаточно. Недавний развод в рейтинге занимал отнюдь не первое место, также как и тоска по дочкам. Пока Рубаняк делал карьеру и деньги, он отвык от семьи.

К Рязанову в компанию Севу привел знакомый. После пережитого и выпитого Рубаняк был откровенно плох: вздрагивал от малейшего шума, почти не спал, мало ел.

— Ты уверен, что этот тип справится? — Рязанов с сомнением рассматривал помятую физиономию претендента.

— Да, — ответил знакомый. — Он администратор от Бога. Но сейчас ему нужен шанс.

— Ладно, шанс мы ему обеспечим.

Потихоньку Сева втянулся в работу, показал, на что годен и впоследствии вел в холдинге Рязанова довольно сложные проекты. В журнал он пришел для поправки здоровья после двух, случившихся один за другим, воспалений легких и спровоцированного ими сердечного криза. Почти год Рубаняк восстанавливал утраченные силы: вел размеренный образ жизни, не пил, сидел на диете и интенсивно выплачивал набранные на льготных условиях кредиты. Сейчас он чувствовал себя нормально, был свободен от обязательств перед кем-либо, жаждал новых свершений, а также конструктивного диалога с Рязановым. Или кем-либо другим. Второй вариант устраивал Севу больше первого. На новом месте он мог продать себя дороже. Особенно вместе с Ирочкой Лужиной.

Одно дело быть просто руководителем без команды. Другое — тандем двух ключевых специалистов. Весь последний год Сева усиленно занимался поисками «карманного» начальника отдела продаж. Появление Ирины решило вопрос наилучшим образом.

Ну и баба, поразился Рубаняк, когда в издательство стали поступать деньги от рекламодателей, с такой в пир и мир можно, и в бизнес не страшно. Чем активнее новая сотрудница погружалась в дела, чем настойчивей приставала со своими пионерскими проектами, тем чаще Сева задумывался, не судьба ли привела к нему эту женщину?

Ира была свободна, красива, умна, интеллигентна, энергична. Правда, в возрасте. Но этот недостаток с лихвой компенсировался другими достоинствами. Главным из которых было умение и готовность зарабатывать деньги — качество, интересовавшее сейчас Рубаняка более всего.

Однако, приводя в порядок кабинет после учиненного Ириной скандала, подбирая разбросанные ею бумаги, Сева переменил мнение. Прагматичный взгляд на потенциальный союз с эффектной брюнеткой уступил место романтике и пониманию: эта женщина задела его за живое.

Насколько глубоко показал следующий раунд их отношений. Когда в кафе Ира: не стесняясь, открыто признала, что он ей не интересен как мужчина, что он для нее только средство, возможность реализовать свои идеи, Сева счел себе оскорбленным до такой степени, что три дня пил, как сапожник.

Открытие требовало осмысления. Поэтому протрезвев, Рубаняк заново оценил свои мысли и чувства и пришел к следующему выводу: к такой женщине надо относиться серьезно. Или не надо относиться вообще.

…

— Нет, конкретно мы ничего не обсуждали, разговор был общим, — немного слукавил Сологуб.

— Слушай, Геня, ты столько лет с Рязановым. Неужели никогда не хотелось уйти в другой бизнес или другую компанию? — спросил Сева.

— Думал и даже уходил, но Рязанов меня всегда возвращал.

— Ценит, значит?

— Хорошие специалисты всегда в цене.

— Вот и я о том же… — задумчиво протянул Рубаняк.

— Не понял.

— Меня однокашник в Москву зовет, исполнительным директором.

— Сколько платят?

— Достаточно.

— А жить где?

— Это уж как придется. Некоторые обитают на казенных квартирах, кто-то арендует. Мой дружбан подженился удачно.

— У него, что же семьи нет?

— Есть, но не мыкаться же одному.

Генрих поморщился, он такие темы не любил.

— Значит, ты в Москву собрался? — спросил насупившись.

Рубаняк ответил честно:

— Пока не знаю.

Решение зависело от многих факторов. В том числе и от зеленоглазой женщины по имени Ирина Лужина.