Алабаи — среднеазиатские овчарки, признаны в Туркмении национальным достоянием и к вывозу запрещены. Поэтому пределы исторической Родины маленькая Рекса, выменянная на бутылку водки в глухом ауле, преодолела не законно — с перевязанной скотчем мордой в рюкзаке пьяноватого туриста.

Следующий этап жизни — затянувшееся пребывание у четы заводчиков Рекса вспоминать не любила. Турист отдал ее странным людям. Полностью игнорируя реальность, мужчина и женщина с какой-то маниакальной настойчивостью рассказывали потенциальным покупателям о ее будущей свирепости и невероятных сторожевых качествах. От красноречивого, но беспардонного вранья сводило обрубки ушей. Ни сидеть на цепи, ни пугать громким лаем округу Рекса не собиралась. Как всякая умная собака она намеревалась сама выбрать для себя хозяев, потому посторонних — посетителей птичьего рынка проявлявших к ней интерес — отпугивала демонстративными истериками с визгом, стонами, рвотой и даже поносом.

Безобразное поведение вызывало соответственную реакцию.

— Удавить тебя мало. Гадина. Сколько мы тебя еще кормить будем?! — шипели злобно хозяева.

«Сколько надо, столько и будете», — умиротворенно вздыхала Рекса. Надеясь на будущие барыши, заводчики пока не ограничивали ее в питании, но всему приходит конец. Через два месяца терпение мужчины и женщины стали истощаться, а размер пайка — уменьшаться. Катя с Борей подоспели очень вовремя.

— Какая собака! — восхищенно воскликнула зеленоглазая девчонка.

Невысокий русоволосый паренек с сомнением покачал головой:

— Боксеры лучше.

«Боксеры — слюняыве придурки!», — всполошилась Рекса.

— Они — слюнявые, — девочка легко уловила мысль.

— Если уж брать то немку или ротвейлера, — у сильного пола с интуицией были явные проблемы.

— Это алабай. Азиатская овчарка, — замерзшая заводчица еле ворочала языком.

— Вы гуляете или покупать собрались? — ее супруг нервно сжал кулаки, ожидая, когда безухий бесхвостый щенок проявит свою гнусную натуру. Ничуть не бывало. Рекса сделала свой выбор.

— Покупать, — солидно отозвался мальчишка.

— Нет, немки и ротвейлеры нам не нужны, — Катерина присела на корточки. — Нам нужна эта собака. Сколько она стоит?

Названная сумма намного превосходила возможности ребят. Но ведь судьбы решаются на небесах.

— Была, не была, забирайте. — Хозяйка отчаянно махнула рукой. — Давайте, сколько есть. — «Пока эта тварь не учила очередную истерику», — несказанная фраза Рексу не обидела. Свернувшись клубочком за отворотом Бориной куртки — как всякого приличного щенка, ее несли домой за пазухой — она мгновенно забыла прошлое и рисовала в воображении только радужные перспективы: еда до отвала и любовь без меры. Так и случилось: кормили сытно, любили крепко, понимали с полуслова. За десять лет неустанных трудов Рекса научила Катю многому и встречала старость с чистой совестью. Девчонка сумела выбраться за пределы плоского рационального человеческого мышления и научилась познавать окружающий мир эмпирически, на основании чувственного опыта. С Борей дела обстояло хуже. Его логическая натура отказывалась слушать и слышать шепотки интуиции.

Сейчас, удирая в лесные чащи, Рекса философски вздыхала: людям до собак далеко. Даже такая сообразительная особа, как Катя не смогла понять, о чем рассказывает найденное белобрысой малявкой колечко с синими эмалевыми цветами.

Между тем, колечко пахло интересно и сложно. Во-первых: отдавало родным домом. Катина реакция подтвердила: наша вещь. Во-вторых: веяло мамой Ирой. В-третьих и далее: воняло чужим ребенком, девочкой; чужим домом; мужским потом, вином, страхом, бензином. Но, довлея надо всем, резал ноздри едучий приторный смрад. Он беспокоил Рексу особенно. Смрад не имел отношения к родному дому и маме Ире, он принадлежал чужой девочке, страху, вину и бензину. Понятие чужой позволяло пренебречь страхом, отнестись к угрозе безразлично. Но девочка? Дети человеческие, дети собачьи — самое важное в природе. Долг взрослых и сильных защищать маленьких. Поэтому девочку следовало найти и спасти.

Рекса остановилась и, вытянув шею, втянула в ноздри воздух. Запах — сигнал, на который она ориентировалась, уходил под землю, вглубь странного невысокого пригорка. Одна сторона его железной дверью глядела на проселочную дорогу. Другие по периметру утопали в крутом овраге. Рекса прошлась по краю. Пригляделась. Почти укрытое травой на пригорке имелось взятое в решетку окошко, через которое можно было проникнуть внутрь пригорка. Воистину, охота — пуще неволи. С сомнением качнув головой, Рекса отчаянно бросилась вниз. Дна оврага она достигла, плохо соображая, что к чему. От полученных ударов ныли бока; от страха сердце рвалось из грудины, но …готовность идти до конца не исчезла.

Бессмысленное приятное времяпровождение на диване; капризы, шалости, Катя, Боря, мама Оля, мама Ира, собачья компания в парке — жизнь текла радостно и беззаботно. Однако туманными снами виделись диковинные картины: бескрайний простор, напряженная тишина, блеск желтых глаз в ночи. Порой голос крови звенел в жилах истошным воплем; тогда до одури, до обмороков подступало к горлу желание рожать и драться, тогда сила требовала выхода, тогда…

Рекса не любила подобное состояние, ибо знала, сколь опасны сентиментальные бредни. За ее долгий век не одна, не две знакомые собаки, поддавшись уговорам голосов, убегали от хозяев и никогда больше ни появлялись, ни в парке, ни на соседних улицах. О судьбе их думать не хотелось. Скорее всего друзья пропали ни за грош, за дурной головой.

С Рексой подобного случиться не могло. Она была умой. В подтверждение чего судьба и подарила ей настоящее дело и привела в этот овраг.

Чтобы достать до желанного оконца, Рексе не хватало роста. Но разве это повод для капитуляции? Неподалеку, почти вросшая в землю, торчала коряга. Если ее подтянуть поближе, то можно будет дотянуться до окошка. Рекса обошла суковатое многорукое уродище, отвернув морду в сторону, стараясь не оцарапаться, навалилась плечом. Чертова штуковина медленно поползла вперед.

Из темноты лаза пахнуло сыростью, а от едучего смрада даже захватило дух. Теперь следовало не спешить и, в первую очередь не суетиться. Так Рексу учили в кинологическом клубе МЧС. Когда-то, в глубоком отрочестве, она с Борисом посетила пару занятий, и, невзирая на все старания, произвела на тренера самое негативное впечатление. «Более тупой псины я не встречал. Ни одна команда не усвоена. Нюх как у коровы, грация как у быка и т. д.» — заявил он. Борька умоляюще залепетал про особенности среднеазиатских овчарок, про тяжелую историко-кинологическую судьбу, про непосильный труд в горах, даже заикнулся про индивидуальные занятия за отдельную плату.

— Нет, нет, и еще раз нет. Твоя сука — тупая дура. Она только таращит красные глазищи да рычит на всех.

Дура горестно вздохнула; обреченно побрела на площадку; преодолела полосу препятствий; отыскала спрятанную в руинах куклу, заменявшую человека. Осторожно извлекла ее из завала; оттащила на безопасное место, облизала лицо и села рядом, отвергая оскорбления и обвинения. Дрессура — занятие для идиотов, выражала бело-черная морда, кто умеет — делает, не умеет — учит.

Тренер закашлялся. Буркнул: нахалка. Рекса продемонстрировала не выучку, а сноровку, врожденную способность поступать правильно и вовремя.

— Вот ты какая, — кинолог присел на корточки, виновато заглянул в глаза. Рекса безучастно любовалась движением туч в синем небе. Человека, посмевшего обозвать ее дурой, в природе не существовало. — Извини, ошибся. — Мужчина протянул руку, вознамериваясь погладить Рексу. Она мгновенно ощерила клыки и сделала обманный выпад. То, что выпад обманный выяснилось позднее. В начале тренер свалился от неожиданности на зад, закрыл руками голову и только, не почувствовав боли, понял: над ним пошутили. Зубы клацнули в миллиметре от его носа, вразумляя: будь деликатнее в выражениях и вежливее с подопечными. Не то получишь!

Из тех немногих уроков Рекса усвоила главное: не торопиться и не суетиться. Иначе можно навредить себе и объекту спасения. Впрочем, в данном случае торопиться было некуда. Лаз закрывала металлическая решетка.

Рекса поскребла лапой по поверхности холма, ноготь, сминая тонкий слой земли и дерна, звонко цокал по металлу. Решетку к земле прижимала стальная прокладка. С пятой попытки, обнаружив, где заканчивается металл, Рекса начала рыть. Впитавший влагу грунт поддавался легко, иногда отваливаясь целыми пластами. Вскоре нора сомкнулась с лазом — асбестовой трубой, через которую осуществлялась вентиляция внутри холма бомбоубежища. Тоннели разделяло тонкое перекрытие. Его Рекса выдавила лбом.

Она уперлась, покряхтела, даже пукнула с натуги и вышибла в асбестовой трубе здоровенную дыру. Втиснулась в нее и, постанывая от волнения; темнота и теснота были жуткие, поползла потихоньку вперед. Тело заполняло весь объем трубы, потому двигаться приходилось вслепую, ориентируясь только на усиливающийся запах и некое шестое чувство. Иногда стенки лаза или пол не выдерживали, ломались, трескались прямо под ногами. Тогда острые края ранили лапы, царапали до крови живот. Шалея от ужаса, Рекса ползла вперед и надеялась только на одно: не застрять здесь навеки. Лаз очень ей жал в плечах и груди.

Нос прикоснулся к холодной стали. Трубу и с внутренней стороны укрыли решеткой. Шансов ее выдавить было 50 на 50. Рекса уперлась головой. Поднатужилась. Ржавые болты затрещали, металлическая сетка поддалась и, звякнув пронзительно, упала на пол бункера. Путь был свободен.

Рекса огляделась. Внутреннее пространство убежища определял Г-образный коридор. Одним концом он упирался в лестницу перед стальной дверью — вероятно, той, что выходила на проселочную дорогу. Другим — в стенку с воздухозаборным отверстием. Через который Рекса и проникла в бункер. Слева и справа по коридору располагались двери. За одной из них, закрытой на висячий замок, находилась девочка. Рекса призывно гавкнула, но ответа не услышала. Девочка молчала, хоть и была жива.

В гулкую тишину бункера ворвалось ворчание автомобильного двигателя. Еще мгновение и звук оборвался где-то рядом. Басовитый тон объявил:

— Сиди, я один управлюсь. Вдвоем там нечего делать.

Пока ключ скрежетал в замке, Рекса отступила за поворот — единственное укрытие — и затаилась. Даже постаралась не дышать.

— Как у нас тут дела? — Вошедший щелкнул выключателем, постоял минуту на пороге, затем направился по коридору к комнате, в которой была заперта пленница. Едва он открыл дверь, Рекса прыгнула. Под тяжестью и стремительным напором трехпудового собачьего тела, злодей (он источал тот же пронзительный смрад, которым потчевали ребенка) рухнул лицом вниз на бетонный пол. Однако пролежал недолго и скоро начал приходить в себя. Дрогнули веки, шевельнулись губы, легкой дрожью взялись пальцы. Вытянув по-змеиному шею, Рекса отслеживала каждое движение своего оппонента.

— …

Мужчина выругался, приподнял голову, обвел туманным взором стены и потолок, попробовал подняться. Рекса предупреждающе зарычала.

— Боже!

— Что ты там возишься? — Обеспокоенный напарник собрался на выручку

— Осторожно, — прохрипел мужчина, — сюда бродячая собака забралась. Пристрели эту мразь.

В пустом бетонном помещении звук резонировал, порождал эхо. Слова сливались в одно невнятное целое, утрачивая смысл.

Увидев поверженного ниц товарища, ощерившуюся собачью морду, второй мужчина выхватил пистолет, передернул затвор и… человек выстрелил, собака прыгнула. Она успела к горлу первой. Он опоздал. Курок нажали уже мертвые пальцы. Пули, цокая по бетону, рикошетили от стен, пола, потолка. Одна угодила первому типу в голову и лишила необходимости убивать поверженного, но живого противника. Другую поймала, без особого для себя вреда, Рекса. Взвизгнув, она доковыляла до девочки, с огромным трудом вытащила маленькое тельце из комнаты в коридор. Там, прижав малышку к стене, загородив от всего внешнего, позволила себе передышку.