Вместе с Александром я поднялась на четвертый этаж дома. Здесь я еще не была. Все это место напоминало более чердак. Даже подниматься пришлось по приставной лестнице, через люк, расположенный в центре коридора.

Весь этаж состоял из темного квадратного коридора, освещаемого одним единственным факелом на стене, четырех дверей черного дерева, и огромных часов посредине.

Странно, но, несмотря на полную тишину на этаже, я совсем не слышала, как идут эти часы. А они были действительно очень большими.

Часы стояли на толстом деревянном постаменте, и представляли собой гигантский лунный шар, на котором и был закреплен часовой механизм. (По-моему слегка безвкусно, но я не хозяйка дома, и мое мнение не важно). По кругу луны было что-то написано серебряными буквами.

— Грехи ваши воздадутся вам, — прочел надпись Александр.

Вернее нет, он не прочел ее. Он произнес ее. Эту цитату Александр знал хорошо.

— Можно сказать, девиз нашего рода, — скривил он губы.

— Я думала, вы лишь следите за аукционом, — произнесла я.

— Я тоже так думал, — вздохнул Александр.

— А это что значит? — спросила я, указывая на небольшую надпись красным на постаменте под луной.

Александр подошел ближе. Надпись была на древнем языке гор, и скорее выцарапана, чем написана.

— Автограф архитектора дома, — вздохнул Александр.

— Длинновато.

— Да. Здесь написано «Лишь тьма сотрет ваш грех».

— Немного странный автограф, не так ли? — поежилась я.

— Ничуть, — ответил Александр, — Я ведь уже говорил: архитектору выкололи глаза.

Он подошел к самой крайней двери и подергал за ручку.

— Это и есть ваш план работы? — спросила я, — Дергать двери за ручки, в надежде, что они раскроются?

Александр ничего не ответил, и лишь подошел ко второй двери.

Я зевнула, но решила все же составить ему компанию.

— Так что это за комнаты? — спросила я.

— Первая: комната ночи, — ответил Александр.

— Очень понятно…

Он бросил на меня полный презрения взгляд, но пояснил.

— В этой комнате свершается сделка, если продается…хм… честь девушки.

Я чуть приподняла бровь.

— Да у вас тут бордель…

На секунду на лице Александра промелькнуло выражение, будто он хочет дать мне пощечину, но он устоял, его гнев сменился обычной усталостью, и Александр даже улыбнулся сквозь нее:

— Пожалуй, вы правы… А за этой дверью у нас пыточная, — продолжил он в порядке разговора.

Тут даже мои сонные глаза чуть не вылезли на лоб.

— Что значит «пыточная»?

— Ну в этой комнате собраны всякие необходимые приспособления… Скажем, если лотом является какая-нибудь часть тела, и новому хозяину надо ее забрать.

Меня чуть не вырвало.

Александр продолжал:

— За этой дверью, — он подергал ручку третей двери, — Воображариум.

— Нет, как пекарша, я что-то не понимаю, — посетовала я.

— В «воображариуме» проводятся самые разные наказания чести. Эта комната наделена особой магией, и в ней может происходить все, чего пожелает покупатель. Это, кстати, единственная комната, в которую допускаются все.

Я стояла, и не могла поверить тому, что говорил Александр.

— Что значит «допускаются все?»?

Александр вздохнул. У него был такой вид, будто он объясняет простейшее маленькому ребенку, но тот его никак не понимает.

— Цель «продажи чести» дворянина в том, что он будет опозорен.

— Это я и сама додумала.

— Позор должен иметь свидетелей. Как сказал вам сегодня ваш новый друг Сэлвер Освальд, — Александр сделал особое ударение на слове «друг», — Люди должны шептаться.

— Теперь понятно, — пожала я плечами.

Укор Александра я решила не принимать к сердцу: в конце-концов я работала…, а вот его рассказ о комнатах все больше и больше давал мне понять, что этой ночью я вряд ли засну.

— Это последняя комната, — сказал Александр, вставая у четвертой двери, — Здесь лишают магической силы, — он подергал за ручку, — Это все, что я о ней знаю.

Я еще раз осмотрела расположение комнат. Провела рукой по стенам. Шершавые. Словно в мелкую сыпь. Странный материал.

— Комнаты соединены? — спросила я.

Александр пожал плечами.

— Я никогда не был ни в одной.

— Даже в Воображариуме?

— Особенно там.

— Вы же сказали: «допускаются все».

— При желании самих людей. Я же такового не имел, — отрезал Александр.

— Зря.

На меня снова метнули ледяной взгляд, но я не отвела глаз.

— Александр, — твердо сказала я, — Здесь происходят убийства. Из того, что я уже знаю об аукционе, никто из участников не может считать себя в безопасности. Мы должны найти способ попасть в эти комнаты и осмотреть их.

— Вы считаете, убийца мог пройти из соседней комнаты?

— Вполне.

Александр задумался. Неужели он наконец-то воспринял меня всерьез?!

— Вы можете быть и правы, — наконец сказал он.

Несмотря на поздний час, мне захотелось прыгать и кричать от радости: господин выслушал мое мнение!

— Мне надо запросить аукционные списки у лицитатора…

Мое лицо искривилось: аукционные списки? А они что, записывают кто, что, и когда купил? Иными словами, касательно этого аукциона, кто и что делал на нем?

— Да, пожалуйста, запросите, — прошипела я, — И меня не забудьте с ними познакомить!

(Да с этих списков и следовало все начинать!)

— Из-за ваших скрытности, гордости и высокомерия может погибнуть человек! — с горяча не выдержала я.

Александр выглядел озадаченно. Потом растерянно. А потом его выражение сменилось. Красивое и гордое лицо вмиг стало очень, очень усталым. Ему словно прибавили десяток лет.

— Простите, Розалинда, — тихо сказал он, — С этих списков, действительно, нам с вами и следовало начать. Просто я… я… я дурак.

Я чуть не упала на месте.

— Да, дурак, — повторил Александр, — Все пытаюсь уберечь себя, вас, и всех остальных от этого кошмара, под маской аукциона. Но это лишь отголоски гордости. Можно сказать предсмертная гримаса честного человека. На самом деле мне давно пора признать: мы все в этом позоре. И от него никогда не отмыться.

— Что вы говорите, — прошептала я, не веря своим ушам.

— Розалинда, как выдумаете, что я сейчас делал? — спросил у меня Александр.

— Дергали за ручки дверей, — как-то не остроумно ответила я.

— Я проверял печати. Магия моей семьи позволяет чувствовать, на месте ли печать. Как хороший тюремщик, я проверял, закрыты ли все камеры для заключенных.

Я приступила на шаг ближе к Александру.

— Александр, ты не тюремщик, — мягко сказал я, — Печать лишь предосторожность…

— И эту предосторожность ставлю я сам. От каждого моего прикосновения печать на двери лишь сильнее. Но сам я не могу ее снять.

Я вздохнула.

— Это не делает тебя…

Договорить мне не дали. Александр взял меня за руку и потащил вниз. Через люк в полу. По лестнице на второй этаж. Потом в конюшню. Там мы прошли лестницу всадников и остановились у главных ворот.

К тому моменту на лице Александра играла странная, кривая усмешка. Ее я никогда раньше не видела.

— Я так не хотел походить на отца, — пробормотал он.

— Что…?

— Розалинда, — развернулся Александр ко мне, — Я изначально был против вас в этом деле. Мое мнение и сейчас не изменилось. Вы напрасно рискуете ради нас. Наш род — проклятые тюремщики. Мы ставим печати, чтобы люди не могли сбежать.

Я невольно потерла руку, на которой стояло клеймо кольца его матери.

— Я недоговаривал вам, не раскрывал всех карт, давал минимум информации. И все ради одного, — глаза Александра лихорадочно блестели, — Как только вы подписались на это дело, я боялся, что вы сбежите. И тогда все узнают, что здесь творится. А еще хуже: кто я!

С этими словами он принялся раскрывать входные ворота.

Когда же они растворились, он грубо развернул меня лицом к улице.

— Поглядите, Розалинда, это все моих рук дело! Печати, которые даже я не могу сломать, и это… Но разве стоит такой секрет жизни?!

Мои колени подкосились. Сердце почти перестало биться.

— Прости, Розалинда, прости меня…, - словно откуда-то издалека, услышала я голос Александра, — Я просто боялся признаться…

Я чувствовала, как его руки держат меня сзади. Как дрожит его голос. Но мир перевернулся, и мне впервые было не до Александра.

Четыре ручья вышли из своих берегов, затопив все вокруг себя. Мы были окружены водой. Мой самый большой кошмар стал реальностью.

Я потеряла сознание.