Точная дата рождения Ивана Федорова неизвестна, но исходя из того, что скончался первопечатник в 1583 году, судя по всему, в весьма преклонном возрасте, можно предположить, что родился он в десятых или двадцатых годах шестнадцатого века.

Конец XV — начало XVI столетия — яркая эпоха стремительного взлета Руси — политического, экономического, культурного. Русь, до той поры четверть тысячелетия пребывавшая под гнетом татаро-монголов, решительно сбросила жестокое иго и неожиданно для всего мира превратилась в свободное, могущественное государство. Некоторые историки называют это время Русским Возрождением. В отношении Руси термин «Возрождение» имеет более широкое и глубокое значение, нежели в отношении западноевропейских стран. Там Возрождение происходило, главным образом, в области культуры, у нас же — возрождалась вся наша жизнь.

Предтечей Русского Возрождения стала Куликовская битва. В 1380 году русские войска под предводительством московского князя Дмитрия Ивановича одержали на Куликовом поле судьбоносную победу над войском золотоордынского темника Мамая, и Русь, осознавшая, что ее сила в единстве, начала борьбу за свою свободу и независимость. Борьба была долгой и трудной, она продолжалась целое столетие и, наконец, в 1480 году завершилась почти бескровной победой на реке Угре. С татаро-монгольским игом было покончено, наступил новый этап нашей истории — бурная, противоречивая и яркая эпоха Московской Руси.

Поколение, к которому принадлежал отец Ивана Федорова, было первым поколением, рожденным в свободном Московском государстве, поколение дедов еще застало злые времена татарщины. Знаменитое «Стояние на Угре» было на живой памяти у многих старших современников Ивана Федорова, и будущий первопечатник мог слышать рассказы о том, как было свергнуто ненавистное иго, от очевидцев и даже непосредственных участников этого события.

* * *

Время шло к полудню, солнце стояло высоко. Ивашка с ребятами играли в городки. Возле ворот Ивашкиного дома на земле острой щепкой был начернен большой круг — городу в середине его рядком стояли десять березовых чурочек — городков. Ребята, разделившись на две дружины, по очереди бросали поленца-биты, стараясь выбить из города как можно больше городков. Ивашка широко размахнулся, но вдруг замер: в конце улицы показался высокий седобородый старик. Он шагал, опираясь на палку и слегка прихрамывая, за спиной у него на ремне из сыромятной кожи висели гусли, рядом со стариком шел долговязый мальчишка с холщовой сумой для подаяния.

— Калики перехожие! — радостно закричал Ивашка.

Ребята поспешно сгребли городки и побежали за стариком и мальчишкой.

На ближайшем крестце калики перехожие остановились. Старик огляделся, ища, где бы присесть. Кто-то из ребят заметил валявшийся в стороне большой чурбак. Его быстро прикатили, поставили стоймя, Ивашка попробовал, хорошо ли стоит, и обмахнул ладонью от налипшей соломы.

— Спасибо, детушки, — сказал старик, не спеша сел, переметнул гусли из-за спины на колени и ударил по струнам.

Вокруг гусляра быстро собралась толпа.

Старик запел звучным низким голосом, мальчишка вторил ему на высоких нотах. Пели они про святого Егория Свет Храброго:

Дальше в песне рассказывалось, как рос и мужал Егорий Свет Храбрый, как учился управляться с конем и мечом. Но вот напал на Русскую землю царь Басурманище, пожег города и села, Божьи церкви на дым пустил, святые иконы коням под копыта побросал, а Егория Свет Храброго в полон взял и стал принуждать отречься от веры христианской. Но Егорий Свет Храбрый бесстрашно ответил:

Царь Басурманище разгневался и приказал мучить Егория муками разноличными. Стали его топорами рубить — топоры поломались, стали пилой пилить — у пилы зубья затупились, привязали Егорию на шею тяжелый камень и бросили в воду — а он не тонет, против течения гоголем плывет. Стали Егория в кипящей смоле варить — а он не варится, поверх смолы стоит, поет стихи херувимские. Л тут еще огонь под котлом погас, выросла травка зеленая, расцвели цветики лазоревые.

Тогда велел царь Басурманище посадить Егория в яму глубиной в сорок сажен, закрыть досками дубовыми, забить гвоздями железными, засыпать песками рудо-желтыми. Сам царь песок притаптывает, приговаривает:

Тут слушатели горестно охнули, а какая-то старуха в темном платке пробормотала:

— Ох, беда-то какая! Так оно и было при татарах-то!

Старый певец умолк, тихо перебирая струны, затем вскинул голову и снова запел:

Пошел Егорий по Святой Руси, пришел в свой родной город — разоренный, выжженный и обезлюдевший. Уцелела во всем городе лишь одна церковь Божия, и в ней молилась Богу Егорьева старая матушка.

Испросил Егорий у нее благословение, добыл себе богатырского коня и меч и пошел войной на царя Басурманища.

Певец умолк. Прозвенел в воздухе последний торжествующий аккорд.

Мальчишка стащил с головы колпак и пошел с ним по кругу. В колпак посыпались мелкие монеты, какая-то баба положила кусок пирога. Ивашка пожалел, что ему нечего дать певцам.

В это время солнце скрылось за тучкой. Сразу потемнело, подул резкий ветер, и где-то вдалеке зарокотал гром.

Толпа стала быстро редеть. Обеспокоенно поглядывая на небо, люди заспешили по домам. Первые тяжелые капли дождя упали в сухую уличную пыль. Ивашкин приятель и ближайший сосед Никитка дернул его за рукав:

— Бежим скорее! Сейчас как хлынет!

И они побежали со всех ног. Вдруг Ивашка остановился:

— Погоди! А как же дед со своим мальчишкой? Ведь вымокнут.

Никитка поскреб в затылке:

— Ну, не знаю. Кто-нибудь пустит их к себе дождь переждать.

Но Ивашка уже бежал обратно.

Старый гусляр, скинув с плеч кафтан, заворачивал в него гусли. Мальчишка торопил гусляра:

— Скорее, дедушка! Ведь вымокнем!

— Вымокнем — не размокнем, — отвечал старик. — А если гусли дождем зальет — то беда!

Дождь хлынул как из ведра, молния с треском сверкнула через все небо, и тут же ударил гром.

— Эй! — окликнул калик перехожих Ивашка. — Идемте к нам домой!

— Вот спасибо! — обрадовался гусляр. — А отец с матерью браниться не будут?

— Не будут! — помотал головой Ивашка. — У меня батюшка — поп, ему положено странников привечать. И матушка добрая.

— Тогда идем!

Они быстро зашагали по улице.

Дождь зарядил до позднего вечера, и калики перехожие остались в Ивашкином доме ночевать.

После ужина матушка мыла в лохани посуду, а отец со старым гусляром, сидя друг против друга за столом, вели неспешный разговор.

Ивашке и дедову мальчишке матушка велела ложиться спать. Они забрались на полати, укрылись старым зипуном. Мальчишка тотчас уснул, а Ивашка перевернулся на живот, подпер голову руками и стал слушать, о чем говорят старшие.

— Ты, добрый человек, верно, давно с гуслями по свету странствуешь? — спросил отец.

— Давно, — ответил старик, — хоть и не сызмала. В молодых-то годах был я не гусляром, а ратным человеком — стрелял из пищали огненными ядрами. Пока не ранило меня в ногу, — он похлопал себя по негнущемуся колену, — не раз ходил с прежним нашим государем Иваном Васильевичем походами и на казанского хана, и против бунтовщиков-новгородцев. А еще, — тут старик многозначительно помолчал, — сподобил меня Господь постоять на Угре, когда Божьею милостию навсегда избавились мы от злой татарской неволи.

Ивашка навострил уши, предвкушая занимательную историю. Матушка оставила посуду, вытерла руки о передник, присела на край лавки и тоже приготовилась слушать.

Старый гусляр откашлялся и неспешно начал рассказ о славном стоянии на реке Угре. Было видно, что рассказывает он об этом не в первый раз, привык к тому, что слушают его внимательно и благодарно, поэтому речь его текла красиво и складно.

— Сто с лишним лет тому назад великий московский князь Дмитрий Иванович разбил на Куликовом поле несметное войско безбожного хана Мамая. Слыхал я об этом от своего деда, а дед от прадеда, а прадед мой сам сражался под знаменем Дмитрия Ивановина в головном полку. Хан Мамай бежал с поля боя, устрашенный, а Русь, почуяв свою силу, перестала платить Золотой Орде дань, которую платила до той поры.

Прошло немалое время. Умер мой прадед, состарился дед, а я вошел в совершенный возраст.

На московский престол сел великий князь государь наш Иван Васильевич, а в Орде воцарился хан Ахмат. За великую досаду стало спесивому Ахмату, что не ездят больше русские князья в Орду, не кланяются ордынским ханам, не привозят им богатой дани.

Отправил он в Москву к великому князю, государю нашему Ивану Васильевичу своих послов со своей ханской грамотой. А в грамоте той было написано: заплати-де, князь, нашему хану дань, как дед и прадед твой плачивали, а не то разорю я все твое государство, а тебя самого предам лютой смерти. Явились ханские послы пред светлые княжьи очи, вручили государю нашему ханскую грамоту.

Но не устрашился Иван Васильевич Ахматовых угроз. Взял он ханскую грамоту, изорвал ее в клочья, растоптал ногами и сказал: «То же станется и с самим вашим ханом, коли будет он мне докучать!»

Впал хан Ахмат в великую ярость, собрал несметное войско и пошел походом на Русь. Государь наш Иван Васильевич решил не дожидаться супостатов в Москве, а выступил со своим войском им навстречу.

Подошло русское войско к реке Угре, что впадает в Оку близ Калуги, стало на левом ее берегу, преградило врагам путь на Москву. Хотели татары переправиться через реку вброд, да мы не дали, отогнали супостатов обратно на дальний берег.

Стали они стрелять по нашим полкам через реку из луков. Посыпались каленые стрелы, словно частый дождь. Да только долетали они до нас уже на излете, падали плашмя на землю, никого не убив и не ранив. А у нас опричь тугих луков и острых стрел были еще и пищали, что стреляют огнеметными ядрами. Из тех пищалей многих мы татар побили.

Видит хан Ахмат — не сладить ему с нами в одиночку. Позвал он на помощь великого князя литовского Казимира. Литовский князь сперва пообещал помочь, но потом призадумался: хватит ли у него силы воевать с московским князем? — и решил, что лучше ему не ходить на Русь. Но хан Ахмат про это не знал. Встал он станом на правом берегу Угры и стал дожидаться обещанной помощи.

Тут бы нам переправиться через реку и ударить на супостатов! Но наш великий князь не спешил наступать. Был он государем осторожным и мудрым, не хотел проливать русскую кровь понапрасну, а выжидал того момента, когда сможем мы победить без больших потерь для нашего войска.

Так и стояли мы друг против друга по обе стороны Угры. Дни проходили за днями, а сражения все не было. Поднялся среди наших воинов ропот: великий князь-де боится и нас понуждает быть трусами. Но Иван Васильевич по-прежнему оставался в бездействии.

Наступил конец октября. Близились холода, по утрам земля покрывалась инеем. Татары подходили к краю берега и кричали: «Даст Бог зиму на вас: когда все реки станут, много дорог будет на Русь!»

Но и хан Ахмат, и его воины все больше падали духом. Им уже стало ясно, что помощь от князя Казимира не придет. Съестные припасы заканчивались, татары жестоко страдали от ночных заморозков. А к нашему государю присоединились двое его братьев со своими полками.

И вот, наконец, решил Иван Васильевич, что настало время сразиться с супостатами. Отвел он наши полки к городу Боровску; на широкую Боровскую равнину. Изготовились мы к решительной битве. Но хан Ахмат не вышел на поле боя, а развернул свое войско — и бежал из русских пределов. Так избавилась Русь навсегда от злой неволи!

Старый гусляр улыбнулся, заново переживая тогдашнюю радость.

Ивашка, слушавший затаив дыхание, шумно выдохнул и, свесив голову с полатей, спросил:

— Дедушка, а почему татары не стали с нами биться?

— Об этом разные люди говорили по-разному. Одни — что хан Ахмат хоть и поздно, но понял — велика наша сила, и ему нас не победить, нечего и пытаться; другие — что, когда наши полки отошли от Угры, заподозрил он какую-то хитрость, решил, что наш государь заманивает его в ловушку. А еще слышал я, будто в татарский стан пришло известие о том, что часть русских войск, загодя отправленных Иваном Васильевичем вниз по Волге, разорила ордынскую столицу — город Сарай и хан Ахмат поспешил вернуться к себе в Орду.

Но мне думается — было иначе.

Во все время, что стояли мы на Угре, в Москве, в Успенском соборе народ с великим усердием молился Богородице. И Она сотворила чудо: бежал Ахмат, гонимый незримою силой нашей Пречистой Заступницы.

А Угру с тех пор зовут Поясом Богородицы.

Ивашкин отец с чувством сказал:

— Спасибо тебе, добрый человек!

Потом поманил Ивашку:

— Поди-ка сюда.

Ивашка проворно слез с полатей.

— Поклонись дедушке, — велел отец, — и скажи ему спасибо за то, что постоял он за Святую Русь.

Да хорошенько запомни все, о чем он рассказывал. Потом будешь пересказывать его рассказ своим детям и внукам. Они-тo об этом только в книгах прочтут, а тебе вышла удача — услышать от человека, который сам все испытал.

Старый гусляр оживился:

— Да неужто в книгах написано про то, как стояли мы на Угре?

— Написано, — кивнул отец.

— Жаль, что не сподобил меня Господь выучиться грамоте, — пригорюнился гусляр. — Грамотному-то человеку многое открыто, чего неграмотный и знать не знает. Слыхали песню про волшебную Книгу Голубиную? Сбросил ее с неба на землю сам Господь наш Иисус Христос, и говорится в ней обо всех тайнах земных.

И, не дожидаясь ответа, негромко запел:

Дальше гусляр пел про то, как собралось в чистом поле без счету народу православного. Смотрят все на чудесную книгу, дивуются. Да очень уж книга велика: сорок локтей в длину, двадцать в ширину.

Но вот подошел к книге премудрый царь Давид Евсеевич, и книга раскрылась перед ним сама собой. Три года читал он чудесную книгу и постиг всю земную мудрость. Узнал премудрый царь:

Старик замолчал, а Ивашка спросил:

— И где же теперь эта книга?

— Про то никому не ведомо.

Отец назидательно сказал:

— Всей премудрости человеку постигнуть не дано. Потому и исчезла, верно, Голубиная Книга. Но взамен нее дано нам в утешение много разных книг, в них — премудрость человеку доступная. Ты, дедушка, правильно говоришь — грамотному человеку многое открыто.

Ночью Ивашке приснилась извилистая Угра, похожая на синюю ленту, два войска под развевающимися знаменами, стоящие друг против друга на двух ее берегах, летящие через реку стрелы и огненные ядра. Только все это было не вживую, а нарисовано на картинке в большой, толстой книге.

Детство и юность Ивана Федорова пришлись на время правления великого князя Московского Василия III, в 1505 году унаследовавшего престол после своего знаменитого отца — Ивана III. H. М. Карамзин в «Истории государства Российского» писал: «Государствование Василия казалось только продолжением Иоаннова». Правление Ивана III — один из переломных моментов в нашей истории. Иван III первым из русских правителей стал называть себя не только великим князем Московским, но и государем всея Руси. (Поскольку именно при нем, после свержения татаро-монгольского ига, начинает складываться единое, цельное, могущественное государство, столицей которого становится Москва.)

Конечно, Москва заняла свое первенствующее положение не в одночасье, русские земли начали собираться вокруг Москвы еще во времена татарщины. Разрозненные, враждующие друг с другом русские княжества одно за другим, добровольно или подчиняясь силе, признавали главенство великого князя Московского. При Иване III к Московскому княжеству были присоединены Ярославское, Ростовское, Тверское княжества, Новгородская республика, Вятская земля и большая часть земель Рязанских. У Великого княжества Литовского были отвоеваны такие исконно русские земли, как Чернигов, Новгород-Северский, Гомель, Брянск и др.

Важным политическим шагом Ивана III стала его женитьба на племяннице последнего византийского императора Константина Палеолога — Зое. В 1453 году Византия была захвачена турками, император Константин погиб, защищая свою столицу с оружием в руках, а его младший брат Фома был вынужден навсегда покинуть родину и обосноваться с семьей в Риме. Когда Иван III после смерти своей первой жены, тверской княжны Марьи Борисовны, задумал жениться вторично, его избранницей стала дочь Фомы — красивая, умная и образованная Зоя. 12 ноября 1472 года Зоя торжественно прибыла в Москву. На Московской земле византийская царевна стала называть себя более привычным для русских именем — Софья. Брак с Софьей Палеолог выдвинул Ивана III на совершенно особое место среди европейских правителей, поскольку, породнившись с византийскими императорами, он получал право считать себя их наследником. Хотя Византии, как государства, уже не существовало, но были живы ее традиции, восходящие, в свою очередь, к эпохе Древнего Рима, и Русь в глазах всего мира становилась преемницей этих традиций. В знак такой преемственности Иван III утвердил государственную «державную» печать с изображением герба Византии — двуглавого орла, который со временем стал гербом России. (Кстати, именно в это время наряду с древним названием — Русь входит в употребление и новое — Россия.)

Идея прямой преемственной связи между Московской Русью, Византией и Римской империей нашла воплощение в политической теории «Москва — Третий Рим». В основу этой теории легло древнеримское поверье, согласно которому римляне называли свою столицу «Вечным городом» и утверждали, что когда падет Рим — рухнет весь мир, то есть наступит конец света.

На рубеже нашей эры Римская империя достигла небывалого могущества, ее власть распространялась на большую часть тогдашнего обитаемого мира: почти вся Западная Европа, Малая Азия, северное побережье Африки составляли ее владения. В первом веке нашей эры в восточных провинциях Римской империи возникла новая религия — христианство, которое на протяжении II–III веков распространилось по всей империи. Хотя первые христиане подвергались жестоким гонениям со стороны римских властей и христианские богослужения в Риме отправлялись тайно в подземных храмах-катакомбах, именно Древний (или, как говорили на Руси, «Ветхий») Рим стал первой в мире христианской столицей. Легенда о связи конца Рима с концом света в среде христиан приобрела новое — христианское — звучание.

Тем временем огромную и многонациональную Римскую империю раздирали внутренние противоречия. Крестьянские волнения, мятежи в городах, восстания рабов, вторжения соседних племен привели империю в полный упадок, лишив Рим его былого могущества. Восточная часть империи в меньшей степени, нежели западная, была затронута кризисом, и в 330 году император Константин I перенес столицу из Рима на Восток, в город Византий, расположенный на берегу Босфорского пролива. В честь императора Константина новая столица получила название Константинополь. Константин был воспитан в языческой вере и почти до конца жизни оставался язычником, но тем не менее разрешил христианам открыто исповедовать свою религию, поддерживал христианскую церковь, пожаловал ей ряд привилегий. Церковная традиция называет Константина равноапостольным и связывает с ним коренной поворот от преследования властями христианства к покровительству новой религии.

В 363 году, после смерти преемника Константина, императора Юлиана, Великая Римская империя распалась на две части — Западную и Восточную. Рим, оставаясь официальной столицей Западной Римской империи, все больше и больше приходил в упадок. В 476 году вождь германского племени скиров — Одоакр сверг последнего императора Западной Римской империи Ромула Августула, и Западная Римская империя прекратила свое существование. Рим пал. Согласно древнему пророчеству, должен был наступить конец света — но он не наступил. Тогда мудрецы и книжники рассудили, что Рим продолжает существовать, что он велик и могуществен по-прежнему, но воплотился в другом образе. Этим «вторым Римом» был объявлен Константинополь — вторая христианская столица.

Шло время, мир менялся, на территории Западной Римской империи образовывались новые — западноевропейские — государства. Восточная Римская империя, получившая название Византии, оставалась хранительницей традиций античной и раннехристианской культуры. В эпоху раннего Средневековья Западная Европа принимает христианство, и Рим опять приобретает характер христианской столицы. Но особенности исторического развития обусловили расхождения между христианскими церквами Западной Европы и Византии; между римскими папами (такое наименование главы римской церкви было принято в V веке) и константинопольскими патриархами начинается соперничество за главенствующее положение в христианском мире.

Русь издавна имела тесные сношения с Византией — политические, торговые, культурные, и в X веке приняла христианство «по греческому (то есть византийскому) обряду». В 1054 году во время княжения на Руси Ярослава Мудрого произошло официальное и окончательное разделение христианской церкви на католическую (западную) и православную (восточную), причем к католицизму примкнули все западноевропейские государства, а к православию — Византия, Русь и Балканские страны.

Католичество на Руси не считали истинным христианством, поэтому Константинополь (Царьград) — в противоположность «папскому», «латынскому» Риму — по-прежнему воспринимался как «второй», то есть «истинный» Рим. Но история Византии близилась к своему закату, некогда могущественная империя слабела и в политическом, и в военном отношении. В мае 1453 года после длительной осады турецкие войска заняли Константинополь, превратив его в свою столицу и дав ему турецкое имя — Стамбул. Так, через тысячу лет после первого пал и второй Рим, но конца света по-прежнему не было.

Стало быть, снова рассудили мудрецы и книжники, Рим еще раз воплотился в новом образе. Однако вопрос о том, какой же из современных городов достоин славы «Третьего Рима», вызывал бурные споры и мучительные сомнения, поскольку к тому времени все православные страны находились под иноземным владычеством: Балканские земли в XIV–XV веках были порабощены турками, а над Русью все еще господствовала Золотая Орда. Но когда татаро-монгольское иго было свергнуто, всем стало очевидно, что Москва, единственная в мире свободная православная столица — и есть Третий Рим.

Теория «Москва — Третий Рим» была закономерным этапом в развитии политической мысли на Руси, ее возникновению способствовал целый ряд факторов: окончательное освобождение от татаро-монгольского ига, объединение русских земель вокруг Москвы, рост национального самосознания. Эта теория сыграла важную роль в становлении государственной идеологии и способствовала формированию мировоззрения того поколения русских людей, к которому принадлежал и Иван Федоров. Наиболее четко эту теорию сформулировал старший современник Ивана Федорова, псковский монах старец Филофей в послании к московскому великому князю Василию III «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бысти».

При Василии III территория Московского княжества за счет продолжения объединения русских земель вокруг Москвы увеличилась в шесть раз по сравнению со временем княжения его отца. Московская Русь, о которой во времена татарщины на Запад доходили лишь смутные, полуфантастические слухи, становится самым обширным государством в Европе и стремительно выходит на мировую арену. Налаживаются дипломатические связи между Русью и другими странами, завязываются сношения с императором германским, папой римским, с венгерским и датским королями, венецианским дожем, турецким султаном и шахом персидским. Московские великие князья, преисполненные гордости за свою страну, не без надменности взирают на европейских правителей. Так, когда германский император предложил Василию III королевский титул, тот отверг предложение, заявив: «Мы, Божиею милостью, государь в своей земле изначала. От первых своих прародителей поставлены от Бога, <…> а поставления ни от кого не хотели и теперь не хотим!»

Иван Федоров рос и формировался как личность в знаменательную эпоху становления Московской Руси. Несомненно, атмосфера всеобщего подъема, светлых надежд, веры в свои силы, окружавшая Ивана Федорова в годы его детства и юности, оказала решающее влияние на формирование характера будущего первопечатника, на выбор им жизненного пути и в значительной степени определила его судьбу.