Ингигерда – жена Ярослава
Однажды конунг Олав Эйрикссон, объединивший под своей властью всю Швецию, совершил военный поход в земли славян, лежащие между реками Одером и Лабой. Из этого похода привез он богатую добычу, среди которой были две знатные пленницы: дочь вождя славянского племени ободритов – Эстрид и дочь князя племени вендов – Эдла.
Обе княжны были молоды и красивы, так что конунг Олав долго не мог определить, которая нравится ему больше, и в конце концов решил, что Эстрид станет его женой, а Эдла – любимой наложницей. Почти одновременно обе родили дочерей: Эстрид – дочь Ингигерду, Эдла – дочь Астрид.
Жена сильно ревновала мужа к наложнице и несколько лет спустя добилась, чтобы Эдлу с детьми (а она родила к тому времени еще и сына) удалили от двора. Поэтому Ингигерда и Астрид, хоть и приходились друг другу единокровными сестрами, были едва знакомы.
Ингигерда росла в королевском дворце, в городе Сигтуне. Город этот основал отец Ингигерды и сделал столицей всей Шведской земли. Сигтуна стояла на берегу огромного, глубоководного озера, связанного проливом с морем.
Когда Ингигерда была еще совсем маленькой, ей приснился странный сон.
Будто бы стоит она перед высоким троном, на котором восседает величественный седобородый старец, слепой на один глаз. На каждом его плече сидело по черному ворону, а у ног покорно лежали два зубастых волка. Ингигерда сразу узнала старца – это был великий бог Один.
Глянул Один на Ингигерду своим единственным глазом, сверкнувшим, как драгоценный камень, и промолвил громовым голосом:
– Дитя! Хочешь ли ты обрести мудрость?
Ингигерда была напугана, но ответила:
– Хочу.
Тогда сказал Один:
– Для этого нужно пройти трудный путь. Ты готова?
– Готова! – ответила Ингигерда, и голос ее не дрогнул.
Тут же очутилась она в ночном лесу. Лунный свет едва пробивался сквозь узловатые ветви деревьев, переплетенные у нее над головой, вдалеке глухо ухал филин, какая-то птица безмолвно пролетела совсем рядом, задев девочку своим крылом. Ингигерде хотелось закричать от страха, убежать, спрятаться, но она превозмогла себя и решительно пошла вперед. Бесконечно долго шла Ингигерда по темному лесу, продиралась сквозь чащобу, перепрыгивала через буераки, переходила вброд холодные ручьи. На пути ей встречались дикие звери, безобразные тролли и неведомые чудовища, но она шла не останавливаясь, и все они отступали. И вот, наконец, лес кончился, Ингигерда увидела теплый солнечный свет – и проснулась.
Она рассказала о своем сне матери, и та сказала:
– Мудрость – ценный дар и для мужчины, и для женщины. Ты получила этот дар от самого Одина, пусть же он принесет тебе счастье.
Когда Ингигерде было лет семь, при дворе ее отца появился епископ Зигфрид – христианский проповедник, прибывший с Британских островов. Конунг Олав подолгу беседовал с ним и наконец объявил, что епископ убедил его в том, что нужно оставить веру в старых богов, ибо вера эта ложная, и верить отныне в истинного бога – Иисуса Христа.
Серебряная подвеска. Скандинавия, серебро, X – начало XI в.
Неподалеку от королевской усадьбы, в быстрой и чистой речке, которую с тех пор стали называть Зигфридовым ручьем, епископ окрестил конунга Олава, всю его семью и дружину. Ингигерда получила новое – христианское – имя Ирина. Имя ей нравилось, тем более что епископ объяснил, что по-гречески означает оно «мир», но все же называть себя она предпочитала по-прежнему Ингигердой.
Шли годы, Ингигерда подрастала. Как подобает всякой девушке, умела она и прясть, и шить, и вышивать, кроме того – выучилась бегло читать и искусно писать, а еще, поскольку была она не простой девушкой, а дочерью конунга, владеть оружием. В наследство от бабки со стороны отца – королевы Сигрид Гордой – Ингигерда получила усадьбу Уларан, где у нее был не только свой дворец и слуги, но и своя дружина, которую она, в случае надобности, могла возглавить не хуже любого вождя-мужчины.
Шведские владения граничили с Норвежской землей, в которой правил молодой конунг Олав Гаральдсон. Был он хорошего рода, но рано лишился отца. Его мать Аста вышла замуж во второй раз, однако Олав не поладил с отчимом и, будучи еще совсем юным, ушел в море добывать себе богатство и славу. Три года плавал он под парусами прославленного викинга Торкиля Высокого, разоряя и грабя земли эстов, финнов и датчан, затем во главе уже собственной дружины отправился к берегам Англии. Войдя в реку Темзу, он разорил английские города Оксфорд, Норфолк и Кентербери, взял богатую добычу, после чего отплыл в Нормандию. Там Олав познакомился с христианскими проповедниками, и проповеди их произвели на него столь сильное впечатление, что он принял святое крещение в городе Руане и решил навсегда оставить разбойное ремесло. Бесстрашный викинг поступил на службу к Этельреду – английскому королю, который лишился за несколько лет до того своего королевства и жил в Нормандии как изгнанник. Олав помог королю-изгнаннику вернуться на престол и служил ему верой и правдой, охраняя берега Англии, до самой его смерти. Когда же король Этельред скончался, Олав захотел совершить паломничество в святые места.
Однако, когда он уже был готов сесть на корабль с паломниками, отправляющимися в Иерусалим, во сне ему явился его родич, знаменитый норвежский конунг Олав Трюггвассон, пятнадцать лет тому назад погибший в бою со шведами, и сказал: «Ты должен вернуться в родную землю, чтобы править ею так, как правил я». И Олав отправился к норвежским берегам.
После того как погиб Олав Трюггвассон, Норвегия распалась на множество отдельных областей, в каждой из которых был свой конунг. Эти конунги постоянно враждовали и не могли ни навести порядок внутри страны, ни защитить свой народ от набегов соседей – датчан и шведов.
Олав пронесся по Норвежской земле, будто смерч. Силой своего оружия подчинил себе всех мелких конунгов – одних убил, других прогнал, и утвердился в Норвегии, как единовластный правитель. Было ему в то время немногим больше двадцати лет.
Олав Норвежский враждовал с отцом Ингигерды, Олавом Шведским. Дело в том, что пятнадцать лет тому назад именно Олав Шведский в союзе с датчанами победил в морском сражении близ острова Свёльфера Олава Трюггвассона, потопив все его корабли, и наложил на норвежцев тяжкую дань. Но когда единовластным правителем страны стал Олав Норвежский, он приказал прекратить выплату дани, лишив тем самым Олафа Шведского хорошего дохода. Мало того, норвежский конунг со своей дружиной начал разорять шведское побережье, а один раз подошел почти к самой Сигтуне и взял бы шведскую столицу, если бы отец Ингигерды не успел перегородить цепями пролив между морем и озером, на берегу которого стояла шведская столица. Шведы не пожелали терпеть такие обиды, и на границе двух королевств едва ли не каждый день происходили стычки, в которых погибало немало людей как с той, так и с другой стороны.
Отец Ингигерды настолько ненавидел Олава Норвежского, что никогда не называл его по имени, а только по прозвищу – Толстяком, и Ингигерда с детства привыкла считать норвежцев, и особенно их молодого конунга, своими заклятыми врагами.
Но с некоторого времени она стала замечать, что ее двоюродный брат по матери ярл Рёнгвальд, с которым она была очень дружна, начал часто ездить в Норвежскую землю. В конце концов он признался, что у него там невеста, девушка знатного рода, и сам норвежский конунг приходится ей родичем.
– Как же так? – удивилась Ингигерда. – Ведь Олав Норвежский – свирепый злодей, и родня его должна быть ему под стать.
– Нет, – возразил Рёнгвальд. – Олав Норвежский – человек не хуже других, а моя невеста – добра и прекрасна.
Вскоре Рёнгвальд женился на норвежской красавице. Ингигерда была среди гостей на свадьбе, и там, на брачном пиру, впервые увидала Олава Норвежского.
«Почему называют его Толстяком? – подумала она. – Он вовсе не толст, а дороден и осанист, как подобает конунгу. У него золотистые волосы, его румянец подобен лепесткам шиповника, а глаза такие, что, раз в них взглянув, их уже невозможно забыть. Никогда в жизни не встречала я более красивого мужчины. И по всему видно, что он не только красив, но еще храбр и благороден».
И Ингигерда полюбила Олава Норвежского так самозабвенно, как только может любить девушка по семнадцатой весне, полюбившая в первый раз.
Меж тем ее отец собрался в поход в Норвежскую землю, чтобы снова заставить норвежцев платить ему дань.
Ингигерда, услыхав об этом, глубоко опечалилась, а потом, подумав, пошла к отцу и сказала:
– Государь, зачем тебе Норвежская земля? Она бедна и камениста, а ее народ нищ и непокорен. Стоит ли рисковать своей жизнью и жизнью многих воинов ради столь незавидной добычи? Не лучше ли тебе обратить свои взоры на земли финнов и эстов, которые захватил датский конунг?
И Олав Шведский, который, зная, что его дочь получила мудрость от самого Одина, всегда прислушивался к ее советам, согласился.
– Ты права, – сказал он ей и отменил поход.
Ярл Рёнгвальд подружился со своим новым родичем и часто бывал у него в гостях. Ингигерда всегда с нетерпением ждала, когда двоюродный брат придет ее навестить и что-нибудь расскажет о том, кто занимал ее сердце и мысли.
И вот однажды, вернувшись от Олава, Рёнгвальд сказал:
– Знаешь, сестра, мой свояк уже и сам не рад, что между нашими странами столько лет тянется вражда. От нее ни ему, ни нам нет никакой прибыли, а убытков много. Он хочет заключить мир с твоим отцом, вернуть те границы, которые были испокон веков, а чтобы мир этот был крепче – предлагает себя тебе в мужья, если ты согласна.
Ингигерду, будто морской волной, захлестнуло счастье. Но когда она рассказала о сватовстве норвежского конунга отцу, тот впал в ярость и воскликнул:
– Никогда не станешь ты женой этого Толстяка, который причинил мне столько вреда!
Однако слух о том, что норвежский конунг предложил Олаву Шведскому мир и посватался к его дочери, разнесся по всей Шведской земле, и народ заволновался. Шведы, как и норвежцы, устали от постоянных стычек, в которых гибли люди и уничтожалось имущество. В городе Упсале был созван тинг – народное собрание, на котором порешили: заключить мир с Норвегией и отдать Ингигерду в жены норвежскому конунгу. Отцу Ингигерды пришлось согласиться с решением тинга, но он не скрывал своего недовольства.
Тинг прошел в феврале, а свадьба была назначена на следующую осень. Состояться она должна была на пограничной земле – на берегу пролива Эрисдун, там, где впадет в него река Эльв.
Ингигерда. Рис. Татьяны Муравьевой
Начались приготовления к свадьбе.
Ингигерда своими руками сшила жениху в подарок красивый плащ из цветного сукна и соткала длинный шелковый пояс. Рёнгвальд отвез их норвежскому конунгу и вернулся с ответными подарками. Олав прислал своей невесте золотое кольцо и лист пергамента, на котором четкими, крупными буквами была переписана виса, воспевающая красоту и добродетель Ингигерды. Вису эту Олав сочинил сам и не очень искусно, но Ингигерде она показалась прекраснее всех стихов, какие когда-либо доводилось ей читать или слышать.
Пока Ингигерда восхищалась подарками, Рёнгвальд рассказывал:
– Конунг Олав отправил купца Гудлейка, который не раз бывал в стране Гардарике и еще дальше на востоке, в чужие страны закупать шелковые ткани для свадебных одежд и драгоценную посуду для брачного пира.
Но некоторое время спустя, снова вернувшись от Олава, он сказал, разведя руками:
– Увы, сестра, на корабли Гудлейка, на которых вез он много прекрасных вещей, напали морские разбойники и разграбили все до нитки. Сам Гудлейк чудом остался жив и вернулся к Олаву, чтобы поведать о своей неудаче.
И, увидев, как огорчена Ингигерда, добавил:
– Не горюй, сестра, время до свадьбы еще есть. Конунг Олав снарядит другой корабль и доставит все что надо.
– Ах, – ответила Ингигерда. – Я горюю не о потере всех этих, наверное, прекрасных вещей, а о том, что подготовка к нашей свадьбе началась такой неудачей. Ведь то, что неудачно началось, может неудачно и закончиться!
Лето подошло к своей середине и потихоньку пошло на убыль. Дни стали короче, ночи длиннее и холоднее, на лугах отцвели летние цветы, в море все чаще штормило. Приближалась осень, а с ней и время свадьбы.
Но неожиданно в Сигтуну прибыло большое посольство. Ингигерда увидела из окна важных и горделивых людей в нарядных цветных одеждах, отороченных дорогими мехами. «Кто бы это мог быть?» – подумала она и послала служанку узнать, откуда прибыли послы.
– Из Гардарики, – сообщила, вернувшись, служанка. – От русского конунга Ярослава.
А вскоре Ингигерду призвал к себе отец.
– Ты знаешь, что ко мне прибыли послы из Гардарики? – спросил он.
– Знаю, – ответила Ингигерда.
– Они приехали сватать тебя за своего конунга Ярослава, и я согласился.
– Как! – воскликнула Ингигерда. – Ведь у меня уже есть жених, и до нашей свадьбы осталось совсем мало дней.
– Послушай, дочка, – сердито сказал конунг. – Ты же сама говорила, что Норвежская земля бедна и камениста, а народ ее нищ и строптив. От союза с Норвегией нам нет никакого проку, Гардарика же огромная, могущественная страна, к тому же через нее лежит самый большой торговый путь в Грецию. Союз с князем Ярославом сулит нам великие выгоды, и ты должна это понять.
– Нет, – твердо сказала Ингигерда. – Я люблю своего жениха и никогда не стану женой другого.
– Ты станешь женой того, за кого я прикажу тебе выйти, – ответил конунг. – И я приказываю тебе выйти за князя Ярослава.
Ингигерда поняла, что отец уже принял решение и, что бы она ему ни сказала, решение это останется неизменным. Тогда она задумала пойти на хитрость.
– Хорошо, – сказала она отцу. – Я стану женой князя Ярослава, но при одном условии: в качестве вена он должен отдать мне город Альдейгьюборг, который в Гардарике называют Старой Ладогой, и все прилегающие к нему земли.
Ингигерда знала, что Старая Ладога была когда-то столицей Гардарики и там правил легендарный князь Рюрик, а сейчас обширные, густо населенные земли, окружающие этот город, приносят князю большой доход. И она была уверена, что князь Ярослав не согласится отдать их жене в вечное владение.
Но Ярослав неожиданно согласился.
Горе и гнев смешались в душе Ингигерды. И она возненавидела еще ни разу не виденного ею Ярослава так же, как сильно, как любила Олава.
В отчаянии написала Ингигерда письмо Рёнгвальду в его усадьбу в Гаутланде, где он постоянно жил. В письме она сообщала, что отец принуждает ее выйти за Ярослава, и просила, чтобы Рёнгвальд известил об этом Олава, а уж тот придумает, как – силой или хитростью – избавить ее от нелюбимого жениха. С тревогой и нетерпением ждала она ответа, но так и не дождалась. Письмо не застало Рёнгвальда дома – он уже отправился в Норвегию, чтобы сопровождать своего друга на встречу с невестой и ее отцом.
И вот наступил день, на который была назначена свадьба. Ингигерда с утра заперлась в своей светлице и проплакала до самого вечера.
Олав же, ни о чем не подозревая, явился на берег Эрисдунского пролива, туда, где шведский конунг должен был вручить ему свою дочь. Одетый в драгоценные одежды, ехал Олав верхом на богато убранном коне в сопровождении пышной свиты. За ним на нескольких повозках везли дорогие подарки невесте и ее родне. Олав ожидал радостной и торжественной встречи, приветственных криков и всеобщего ликования, но берег был пустынен. Только волны уже по-осеннему темного пролива шумели внизу, да тоскливо кричали чайки.
– Что это значит? – вскричал норвежский конунг. – Или Олав Шведский вздумал сыграть со мной шутку?
– Подождем, – сказал Рёнгвальд. – Может быть, их что-то задержало в пути.
Но прошел час и другой, а берег по-прежнему был пустынен. Олав все больше мрачнел и, когда стало ясно, что ждать уже нечего, в гневе сказал:
– Пусть побережется шведский конунг. За оскорбление, которое он мне нанес, я разорю его землю, а его самого – убью.
Он развернул своего коня и поскакал в столицу. Свита потянулась за ним следом.
Рёнгвальд отправился домой в Гаутланд. Вместе с ним, чтобы погостить у него, поехал придворный скальд норвежского конунга Сигват, который хорошо знал своего господина и счел благоразумным переждать первую вспышку гнева Олава подальше от него.
По пути они разговаривали о случившемся.
– Как ты думаешь, – спросил Рёнгвальд, – Олав исполнит свою угрозу? Надо ли нам готовиться к войне?
– Вряд ли, – ответил скальд. – Став христианином, Олав поклялся никогда не мстить за личные обиды и до сих пор держал эту клятву. Я помню такой случай: однажды брат какого-то мелкого конунга, которого Олав лишил земли, попытался его убить, когда он выходил из церкви. Злоумышленника схватили, но Олав не только никак его не наказал, но даже взял к себе на службу, положив хорошее жалованье.
Святой Олав. Фреска XV в.
За разговором они достигли Гаутланда. Едва Рёнгвальд переступил порог своего дома, слуга подал ему письмо от Ингигерды. Рёнгвальд прочитал его вслух Сигвату, и оба они не на шутку встревожились: ведь узнав, что шведский конунг не просто пренебрег его сватовством, но предпочел ему другого жениха, Олав мог и позабыть свою клятву не мстить за личные обиды – уж очень эта обида велика. И тогда начнется война, которая принесет много бед обеим странам.
Вдруг на дворе послышался шум, топот копыт и гул голосов. Сигват выглянул в окно и увидел нарядную кавалькаду, въезжающую в ворота.
– Это Астрид – единокровная сестра Ингигерды! – воскликнул Рёнгвальд и поспешил навстречу гостье.
Он помог ей сойти с коня и проводил в дом. Сопровождавшие ее знатные женщины и воины вошли следом и расселись по лавкам.
– Мне стало известно, что у тебя гостит прославленный скальд Сигват, – сказала Астрид, – и мы приехали его послушать.
– Я счастлив спеть для тебя, госпожа, – ответил Сигват, взял в руки арфу и запел сочиненную им песнь, восхваляющую подвиги норвежского конунга.
Астрид слушала, подперев голову рукой, и задумчиво кивала в такт напеву.
Рёнгвальд тем временем отдал приказание слугам, чтобы они накрывали столы и готовили пир в честь гостьи. Когда все было готово, он усадил Астрид на самое почетное место и шепнул Сигвату:
– Кажется, я знаю, как избежать войны между нашими конунгами.
Сигват сразу понял, о чем говорит Рёнгвальд. Он подсел к Астрид и принялся на все лады расхваливать своего господина, а потом спросил:
– Согласилась бы ты, госпожа, стать его женой?
Астрид ответила:
– Я бы согласилась, но вряд ли отец мне это позволит.
– А мы не станем его спрашивать! – воскликнул Рёнгвальд. – Когда дело будет сделано, ему будет стыдно признаться, что родная дочь обошлась без его позволения, и ему волей-неволей придется назвать Олава любимым зятем.
Сигват тут же засобирался и уехал домой, не дожидаясь конца обеда.
Дома он немедля явился к Олаву и сказал:
– Твой брак с Ингигердой расстроился по некоторым обстоятельствам, но ты можешь взять в жены ее сестру Астрид. Она не менее красива и принесёт тебе точно такое же приданое.
– Что ж, – ответил конунг. – Если Астрид и впрямь не хуже сестры, я не прочь жениться на ней.
Сигват тут же дал знать Рёнгвальду, и тот через недолгое время приехал в Нидарос – столицу Норвежской земли – вместе с Астрид.
– Она и впрямь очень красива! – воскликнул Олав и решил не откладывать свадьбу.
Когда Ингигерде стало известно, что Олав женился на ее сестре, весть эта впилась в ее сердце словно каленая стрела. А когда она узнала, что главным пособником этого брака был Рёнгвальд, которому она всегда доверяла и которого любила, как брата, ей захотелось умереть, чтобы навсегда покинуть этот мир, полный измены и предательства.
Ингигерда сидела, глядя прямо перед собой и окаменев от горя, когда испуганная служанка доложила:
– Госпожа, там пришел ярл Рёнгвальд и умоляет позволить ему поговорить с тобой.
– Пусть войдет! – воскликнула Ингигерда. – Я хочу поглядеть в глаза этому предателю!
Едва Рёнгвальд переступил порог, Ингигерда вскочила, намереваясь обрушиться на него с яростными упреками, но вместо этого залилась слезами и лишь восклицала в великой горести:
– Как ты мог так поступить со мной!
Рёнгвальд смущенно опустил глаза.
– Моя вина перед тобой велика, хотя я был вынужден так поступить, чтобы предотвратить большую войну, – сказал он. – Но я пришел просить тебя не о прощении, которого, я знаю, ты мне не дашь, пока не уляжется твоя обида, а о том, чтобы ты спасла мою жизнь.
У Ингигерды от изумления высохли слезы.
– Разве что-то угрожает твоей жизни? – спросила она.
– Твой отец, узнав, что я помог похитить твою сестру, отдал распоряжение меня повесить. И только ты можешь избавить меня от столь позорной смерти.
Ингигерда нахмурилась, Рёнгвальд с тревогой ждал ее ответа. Наконец она произнесла:
– Ты заслужил виселицу своим предательством, но я не могу забыть, как мы вместе играли в детстве, и в память об этом постараюсь тебе помочь.
Ингигерда пошла к отцу и сказала:
– Близится день, когда я покину родину и отправлюсь в отечество моего мужа. Скажи, ты уже выбрал людей, которые будут меня сопровождать?
– Конечно, – ответил старый конунг. – Я даю за тобой богатое приданое, и у тебя будет самая пышная свита, которая когда-либо была у невесты.
– Но я хочу, – сказала Ингигерда, – взять с собой еще нескольких человек по своему собственному выбору. Поклянись, что позволишь мне это.
– Клянусь, – ответил конунг. – Ты вольна брать с собой, кого пожелаешь.
– Во-первых, – сказала Ингигерда, – со мной поедут все мои любимые служанки, во-вторых, моя старая нянька, а в-третьих, человек, который был товарищем моих детских игр, – мой двоюродный брат Рёнгвальд Ульвссон.
– Ну уж нет! – вскричал старый конунг. – Служанок и няньку забирай, а этого негодяя Рёнгвальда я непременно повешу!
– Ты не можешь этого сделать, – возразила Ингигерда. – Ведь ты только что поклялся. Неужели твоя клятва ничего не значит?
– Ладно, – сказал конунг. – Пусть уезжает, и чтобы я никогда в жизни его больше не видел.
И вот настал для Ингигерды день, когда должна она была навсегда покинуть родину. Со слезами простилась она с отцом и матерью и ступила на богато изукрашенный корабль. Ветер надул цветные паруса, и корабль понесся по волнам, будто резвый конь.
Плавание было благополучным, вскоре корабль причалил к берегам Гардарики. Князь Ярослав ожидал свою невесту в Старой Ладоге – городе, который отныне и навсегда принадлежал ей. Но Ингигерда едва взглянула на мощные крепостные стены, глубокий ров, наполненный темной водой и высокий вал, покрытый пожухлой осенней травой. Со страхом и трепетом ожидала она первой встречи с женихом.
И вот, наконец, Ингигерда переступила порог просторной палаты княжьего дворца. Князь Ярослав поднялся с резного кресла навстречу своей невесте.
Ингигерда невольно сделала шаг назад. Ярослав был немолод – ему шел уже пятый десяток, его волосы сильно поредели, в бороде пробивалась седина, и он заметно хромал на правую ногу. Хотя сейчас князь приветливо улыбался, по лицу его было видно, что человек он угрюмый и ладить с ним будет непросто.
Ответив должным образом на приветствие князя, Ингигерда спросила:
– Скажи, господин, мы будем венчаться в твоей столице, в Киеве, о котором так много рассказывают все, кто побывал в Гардарике?
Ярослав сразу помрачнел.
– Нет, – ответил он. – В Киеве засел мой брат Святополк, захвативший власть предательством и обманом, но я скоро выбью его оттуда. Пока же венчаться мы будем в Новгороде. Этот город тоже был когда-то столицей и ничем не уступает Киеву.
Ингигерда оставила Рёнгвальда в Ладоге, назначив его своим наместником, и в сопровождении жениха отправилась в Новгород. Там, в деревянном храме Софии – Божьей премудрости, состоялось венчание, и шведская принцесса стала русской княгиней.
* * *
Князь Ярослав был очарован своей молодой женой и, как мог, старался ей угодить. Ингигерда же чувствовал только пустоту и холод в душе, плакала по ночам и терзала себя мыслями, что, сложись все иначе, она была бы сейчас счастливой хозяйкой в доме Олава Норвежского.
Однажды князь Ярослав, желая порадовать жену, решил устроить в честь ее пир. Горницу, где были накрыты столы, он приказал украсить коврами и драгоценными тканями и, когда Ингигерда вошла, сказал довольный и гордый:
– Посмотри, княгиня, какое великолепие! Оно достойно тебя.
Ингигерда же, тяжко вздохнув, подумала: «Для чего мне все это богатство? Насколько счастливее была бы я в доме того, кого люблю, даже если бы крышу его дома подпирал один-единственный деревянный столб» – и, увидев, как исказилось лицо Ярослава, поняла, что произнесла эти слова вслух.
Князь поднял руку и наотмашь ударил княгиню по правой щеке. Ингигерда, ахнув, выбежала из горницы, опрометью бросилась в свой терем и тут же приказала слугам седлать коней, а служанкам собирать вещи.
– Я возвращаюсь домой! – объявила она.
– Погоди, – сказала ей старая нянька. – Подумай, что станут говорить люди о жене, сбежавшей от мужа!
Но Ингигерда, не слушая ее, сама выдернула на середину терема сундук и стала не глядя бросать туда свои платья и украшения.
Тем временем огорченный и раскаивающийся Ярослав прислал к ней слугу, а затем пришел и сам просить прощения за нанесенное ей оскорбление. Но Ингигерда не открыла двери ни слуге, ни князю.
Тогда нянька сказала:
– Я вижу, ты забыла старую сагу о Сигни, сестре Сигмунда, которую я тебе рассказывала, когда ты была ребенком.
– Почему ты вспомнила о ней сейчас? – удивилась Ингигерда, – Я помню ее, но не очень хорошо.
– Сядь, – произнесла нянька, – и я расскажу ее тебе еще раз.
Ингигерда послушно села, и нянька не спеша начала рассказ.
…В давние времена, уж не знаю, в какой стране, правил могущественный конунг по имени Вёльсунг.
У него было десять сыновей и одна дочь – красавица Сигни. Она была просватана за конунга Сиггейра, жившего за морем. И вот, когда он приехал за своей невестой и в доме старого Вёльсунга шел брачный пир, среди гостей появился сам бог Один. В руках он держал блестящий меч. Один подошел к стене, сложенной из толстых дубовых бревен, и вонзил меч в дерево. А потом сказал: «Этот меч зовется Грам, и нет ему равных. Кто вынет его из дубовых ножен, тому им и владеть».
Один исчез, и все, кто был в зале, стали пытать счастье.
Первым взялся за рукоять меча жених – конунг Сиггейр, но клинок словно врос в дерево. Со стыдом вернулся Сиггейр на свое место.
Потом стали тянуть меч остальные гости, потом хозяин дома – Вёльсунг и его сыновья. Последним подошел к мечу старший из сыновей, Сигмунд – они с Сигни были близнецами – ухватился за рукоять и вытащил клинок из дубового ствола, словно из обычных ножен.
Все стали славить и поздравлять Сигмунда, и лишь один Сиггейр позавидовал шурину и затаил против него злобу.
Закончился свадебный пир. Сиггейр с молодой женой стал собираться домой, за море. Прощаясь с новой родней, он сказал, что через две недели ждет тестя и шурьев к себе в гости. Те поблагодарили и обещали приехать.
Прошли две недели, и старый Вёльсунг с сыновьями и малой дружиной, сев на корабль, отправился в гости к зятю. Вот показался далекий берег, а на берегу – одинокая женская фигура. Это была Сигни, которая вышла встречать отца и братьев.
Увидев отцовский корабль, она прыгнула в воду и поплыла навстречу. Сигурд протянул руку и поднял Сигни на борт, морская вода текла с ее волос и одежды.
Сигни сказала: «Мой муж – предатель. Он позвал вас к себе, чтобы убить и захватить меч Грам. Поднимайте паруса, поворачивайте корабль и плывите назад. И меня возьмите с собой».
Но старый Вёльсунг сказал: «Негоже жене покидать мужа, каков бы он ни был. Также негоже воинам бежать от врага, не приняв боя. Ты вернешься к Сиггейру и по-прежнему будешь ему женой, а мы явимся к нему как гости и, если он нападет на нас, сразимся с ним».
Мало дружинников было у старого Вёльсунга, велико было войско коварного Сиггейра. Недолгим был бой, и вот убит старый Вёльсунг, а десять его сыновей стоят пленниками перед своим зятем.
Забрал себе Сиггейр меч Грам, а сыновей Вёльсунга осудил на жестокую смерть. Приказал отвести их в лес, приковать к поваленному дереву, чтобы умерли они от голода, чтобы растерзали их дикие звери.
Ночью из лесу вышло чудовище. С виду оно было подобно лосихе, но глаза его горели огнем, а ноздри раздувались, как у хищного зверя. Словно волчица, набросилась лосиха на младшего брата, загрызла его насмерть и сожрала.
Девять ночей подряд приходила чудовищная лосиха и сжирала одного из братьев. На десятую ночь оставался в живых один Сигмунд.
Подошла к нему лосиха, оскалив клыки, но Сигмунд схватил ее за горло и сжал что есть силы. Стала лосиха задыхаться. В предсмертных судорогах ударила она копытами о дерево, к которому был прикован Сигмунд, и разбила в щепки. Лосиха издохла, а Сигмунд оказался свободен.
Наутро пришла в лес Сигни, чтобы оплакать своих братьев и похоронить их останки, – и увидела Сигмунда, живого и невредимого. Мертвое чудовище лежало у его ног.
Сигмунд поклялся, что отомстит за отца и братьев.
В лесной чаще построил он себе хижину и стал там жить. Мясо Сигмунд добывал охотой, а хлеб ему приносила Сигни.
Так прошло много лет. У Сигни родилось трое сыновей. Старшие, трусливые и злые, пошли в своего отца Сиггейра, а младший Синфьётли – отважный и великодушный – был похож на материнскую родню.
Когда Синфьётли исполнилось десять лет, Сигни привела его в лес и сказала брату: «Вот мой сын. Воспитай из него воина, он поможет тебе свершить твою месть».
Прошли еще годы. Синфьётли возмужал, и Сигмунд решил, что наступило время мстить. Ночью вышли Сигмунд и Синфьётли из леса, проникли в дом Сиггейра и спрятались в погребе среди бочек с пивом. На беду, старший сын Сиггейра захотел ночью пить, спустился в погреб, увидел Сигмунда и Синфьётли – и поднял тревогу.
Сигмунда и Синфьётли схватили. Сиггейр приказал бросить их живыми в глубокую яму, закрыть ее наглухо дубовыми бревнами, засыпать сверху тяжелыми камнями.
Вот сидят Сигмунд и Синфьётли в яме, а над ними строят дубовый помост. Подошла к яме Сигни, со слезами стала просить сторожей: «Дозвольте мне бросить в яму соломы, чтобы сын мой и брат умерли не на голой земле». Сторожа подумали, что не будет в этом беды, – и разрешили. Бросила Сигни в яму охапку соломы, а в ней был спрятан меч Грам.
Услышал Сигмунд, как упал в темноте рядом с ним его добрый меч. Разрубил чудесным клинком дубовые бревна, разметал тяжелые камни, и вышли Сигмунд и Синфьётли на волю.
Была ночь, в доме Сиггейра все спали. Сигмунд и Синфьётли набрали в лесу хвороста, обложили этим хворостом дом и подожгли. Запылал дом, словно костер.
Сигмунд вынес Сигни на руках из огня и сказал ей: «Теперь ты вдова, и мы можем вернуться домой». Но Сигни ответила: «Отец говорил мне, что негоже жене покидать мужа, каков бы он ни был». С этими словам она бросилась в огонь и погибла вместе с мужем и старшими сыновьями…
Нянька закончила свой рассказ скорбно и торжественно.
Ингигерда, опустив голову, сказала:
– Я все поняла. Хорошая жена не должна покидать мужа, каков бы он ни был. Я буду Ярославу хорошей женой, забуду о своих прежних мечтах и стану во всем помогать мужу и поддерживать его по мере моих сил!
И как только Ингигерда заставила себя не смотреть больше на Ярослава как на врага, ей пришлось признать, что он умен, хорошо образован, наделен даром красноречия, великодушен, несмотря на свою вспыльчивость, и главное – любит ее всем сердцем.
* * *
Как и многие правители в те времена, Ярослав содержал наемную дружину, состоящую из шведов и норвежцев, которых на Руси называли варягами. Во главе варяжской дружины стоял норвежец по имени Эймунд. В его жилах текла королевская кровь, он вырос вместе с Олавом Норвежским и был его побратимом. Каждый раз, когда Ингигерда встречала Эймунда, ей страстно хотелось подойти к нему и завести разговор об Олаве, ведь Эймунд знал его, как никто другой, а Ингигерде было сладостно даже просто услышать имя любимого, но она помнила, что решила быть хорошей женой Ярославу, и сдерживала себя.
Меж тем Ярослав начал готовиться к походу на Киев против засевшего там Святополка. Преданное ему новгородское войско было готово выступить в любую минуту, но нужно было еще заключить новый договор с варяжской дружиной.
Ярослав пригласил Эймунда и его варягов во дворец и устроил в их честь большой пир. Князь сидел во главе стола, по правую руку от него была Ингигерда. Начали обсуждать условия договора. Ярослав готов был предоставить варягам пропитание за княжеский счет на все время их службы и отдать хороший двор со многими постройками в Новгороде. Однако варяги хотели получать кроме этого еще вознаграждение деньгами и хорошим платьем. Ярослав призадумался. Княжья казна была опустошена междоусобицей, и быстро пополнить ее не представлялось возможным. Он начал торговаться с варягами, те не уступали, и Эймунд уже готов был в гневе покинуть княжий дворец, но тут Ингигерда встала со своего места и сказала, что выплатит наемникам то, что они просят, из своих средств, которые получала она из Старой Ладоги. Договор был заключен на год, и все остались довольны.
Вскоре Ярослав двинулся на Киев. Ингигерда осталась в Новгороде.
Прошло немного времени, и она получила радостную весть: Ярослав разбил Святополка и победителем вступил в Киев. Ингигерда поспешила к мужу в стольный град. К тому времени она была беременна и вскоре родила первенца – сына Владимира.
Но год спустя Ярославу снова пришлось отправляться в поход, на сей раз против своего племянника, полоцкого князя Брячисава Изяславича, который вдруг напал на Новгород, разграбил его и угнал в плен многих новгородцев. Ингигерда, как подобает жене князя-воина, оставив сына дома, сопровождала мужа в этом походе.
В сражении на реке Судоме близ Пскова Ярослав разбил дружину Брячислава, отобрал у него добычу и освободил пленных. Брячислав отступил, но не признал себя побежденным и стал готовиться к новому бою.
Однако накануне сражения в походный шатер Ярослава явился Эймунд и несколько знатных воинов из его дружины.
– Государь, – сказали они, – с нашей помощью ты одолел брата своего Святополка и получил княжий престол. За это ты расплатился с нами честь-по-чести. Но теперь мы помогли тебе победить твоего племянника Брячислава и, вопреки уговору, не получили за это ничего.
Ярослав ответил:
– Я ценю вашу помощь и благодарен вам за нее, но сейчас в моей казне нет денег. Подождите немного, и я расплачусь с вами сполна.
– Государь, – возразил Эймунд, – ты говоришь, что ценишь нашу помощь, однако я вижу, что ты воспользовался нами, а больше мы тебе не нужны. Если это так, то мы уйдем к племяннику твоему Брячиславу, князю полоцкому, и сделаем для него то же, что сделали для тебя.
Тут варяжские воины поклонились Ярославу, пожелали здоровья ему и его супруге и вышли.
– Это большая беда, – сказал князь Ярослав Ингигерде, которая слышала весь разговор. – Одному Богу известно, чем обернется для меня эта ссора с варяжской дружиной. Эймунд – опытный полководец, если он действительно перейдет на сторону моего противника, то с его помощью Брячислав сможет одолеть меня, как я одолел Святополка.
И тут Ингигерда поняла, что пришло время на деле доказать, что она хорошая жена своему мужу. Она задумала убить Эймунда, полагая, что, оставшись без предводителя, его дружина рассеется и варяги не смогут причинить никакого вреда Ярославу.
Немедля послала Ингигерда гонца в Старую Ладогу за Рёгнвальдом, которому велела взять с собой нескольких воинов из ее, княгининой, дружины.
Меж тем Эймунд со своими варягами уже готовился отплыть в Полоцкую землю. Их корабли стояли у причала, и Эймунд собирался ступить на палубу. Но тут к нему подошел Рёнгвальд и сказал:
– Подожди. Моя госпожа, княгиня Ингигерда хочет поговорить с тобой.
Эймунд ответил:
– Я чувствую, что твоя госпожа задумала против меня что-то недоброе. Она очень умна, а умная женщина может быть очень опасна. Но я согласен встретиться с ней и выслушать то, что она мне скажет.
Варяжские воины сказали:
– Мы пойдем вместе с тобой.
Но Эймунд возразил:
– Нет, оставайтесь здесь. Я же иду не в военный поход и смогу постоять за себя, если княгиня решила со мной расправиться.
Ингигерда ждала его на высоком берегу. Они присели на траву, Рёнгвальд сел рядом, так близко к Эймунду, что, протянув руку, мог бы схватить его за плащ. Эймунд это заметил и на всякий случай расстегнул на плаще застежку.
– О чем хотела ты поговорить со мной, княгиня? – спросил Эймунд.
– Вы плохо расстались с мужем моим Ярославом, – ответила Ингигерда. – Я бы многое отдала, что бы вы помирились.
– Это невозможно, – сказал Эймунд. – Я уже принял решение, и оно неизменно.
– Жаль! – воскликнула Ингигерда. – Видит Бог, я хотела закончить это дело миром. Но раз ты отказываешься, тебе придется умереть.
Тут Рёнгвальд ухватил его за плащ, а Ингигерда взмахнула перчаткой, подавая знак своим воинам, укрывшимся в ближайших кустах. Но Эймунд успел вскочить, оставив свой плащ в руках Рёнгвальда, и бросился бежать к кораблям. Варяжские воины схватились с дружинниками княгини и, поскольку варягов было намного больше, быстро их одолели.
– Что делать нам с ними? – спросили они Эймунда. – Убить или увезти с собой?
– Ни то и ни другое. – ответил Эймурд. – Отпустите их. Я поссорился с князем Ярославом, но не хочу порушить дружбу с княгиней.
Корабль отчалил, увозя Эймунда и его дружину, а Ингигерда вернулась домой.
– Увы мне, – сказала она князю. – Я хотела избавить тебя от врага, но мне это не удалось. Может быть, вернемся в Киев?
– Нет! – воскликнул Ярослав. – Пусть я лишился варяжской дружины, но у меня остались мои храбрые новгородцы, и киевляне, и люди из других, подвластных мне городов. Пусть у них нет такого оружия, как у варягов, и такой военной выучки, но они отважны и преданы своему князю, и с Божьей помощью мы победим! Но тебе действительно лучше вернуться в Киев.
– Я пойду с тобой, – ответила Ингигерда, – и вызову из Старой Ладоги свою дружину, она будет тебе подмогой.
И вот рать Ярослава подошла почти к самому Полоцку. Войско Брячислава вышло навстречу и стало станом на краю широкого поля. Ингигерда увидела во вражеском стане Эймунда, который громко отдавал команды.
Князь Ярослав решил выждать, предоставив противнику начать битву. Но прошли сутки, и другие, и третьи, а войско Брячислава по-прежнему стояло на месте. «Верно, Эймунд задумал какую-то хитрость, – решила Ингигерда, – надо узнать, почему он не начинает сражения».
Ничего не сказав мужу, она взяла с собой двух воинов из своей дружины, приказав одному ехать впереди себя, а другому – позади, и отправилась во вражеский стан. День был ненастный, к тому же уже начало смеркаться, и княгиня думала, что сможет подобраться к вражескому стану незамеченной.
Но вдруг в воздухе просвистела стрела и вонзилась в шею ее коня. Тут же чьи-то руки схватили Ингигерду, стащили с седла, быстро замотали в плотное покрывало и понесли.
Когда ее поставили на ноги и сняли покрывало, она увидела перед собой Эймунда.
– Княгиня, – сказал Эймунд, – мы не причиним тебе никакой обиды. Князь Брячислав хочет заключить мир с твоим мужем. Он согласен удовольствоваться тем, что имеет, и обещает не притязать на земли князя Ярослава, если тот добровольно отдаст ему города Витебск и Усвят. Уговори своего мужа пойти на эти условия, и мы разойдемся полюбовно.
– Мир всегда лучше ссоры! – воскликнула Ингигерда. – Я готова заявить об этом перед всеми.
Тут же, несмотря на вечернее время, всех громко оповестили при звуке труб, что княгиня хочет говорить с обоими князьями и их ратниками.
И вот два войска сошлись вместе, но не для битвы, а для того, чтобы послушать, что скажет Ингигерда.
Она произнесла:
– Для чего вам разорять родную землю и истреблять друг друга? Не лучше ли разделить владения по справедливости и примириться. Пусть князь Ярослав сидит на киевском престоле, принадлежащем ему по праву, и владеет Новгородской землей, а князь Брячислав княжит в Полоцке, доставшемся ему от отца.
И оба князя сказали:
– Это будет по справедливости.
А Ингигерда продолжала:
– И пусть князь Ярослав, дабы выказать расположение к своему племяннику, отдаст ему во владение города Витебск и Усвят.
Она взглянула на Ярослава с мольбой, и Ярослав, который было нахмурился, махнул рукой и ответил:
– Ладно, будь по-твоему!
Ибо, как написал потом автор одной скандинавской саги, «князь Ярослав так любил свою жену, что почти ничего не делал против ее воли».
* * *
В Киев часто приходили вести с родины Ингигерды. Она знала, что ее отец конунг Олав Шведский умер и на престол вступил ее младший брат Анунд, который, в отличие от отца, был в большой дружбе с Олавом Норвежским и охотно ему помогал. А помощь Олаву была очень нужна. За годы, которые прошли с тех пор, как Ингигерда покинула родину, норвежский конунг учредил на своей земле новые порядки: упорядочил подати, установил законы, запрещающие разбойничать на море, хотя прежде это считалось доблестью, а кроме того, повелел всем норвежцам без исключения принять святое крещение. Однако действовал он с такой жестокостью, что норвежский народ возмутился и призвал на престол датского конунга Кнуда Великого. Тогда Олав Норвежский, заключив союз с Анундом Шведским, братом Ингигерды, выступил против датского конунга, но в первом же бою потерпел поражение и был вынужден бежать из собственной страны.
Свою жену Астрид он оставил в Швеции на попечение ее шведской родни, а сам направился дальше – на Русь, надеясь найти приют в Старой Ладоге у своего давнего друга Рёгнвальда. Однако Рёгнвальд посоветовал ему просить помощи против взбунтовавшихся подданных и датского узурпатора у князя Ярослава.
И вот Олав прибыл в Киев. С собой он привез своего малолетнего сына Магнуса.
Сильно забилось сердце Ингигерды, когда увидела она того, кого когда-то так любила и из-за кого так страдала. Но как же изменился он за прошедшие десять лет! Исчезла молодая легкость движений, и теперь норвежский конунг полностью соответствовал своему давнему прозвищу – Толстяк; его золотистые волосы потускнели, резкие складки на щеках и меж бровями сделали лицо холодным и жестким, а в глазах были только усталость и пустота. И Ингигерда с грустью подумала, что любила не этого, чужого ей человека, а совсем другого – благородного и прекрасного, которого нарисовало ей ее девичье воображение.
Ярослав с тревогой наблюдал за встречей жены с норвежским конунгом, но, поймав ее взгляд, понял, что давний соперник теперь для него не опасен, и принял Олава с большим радушием.
Целый год прожил Олав у князя Ярослава. Тот предложил назначить его наместником какого-нибудь из русских княжеств, но Олав отказался, поведав, что подумывает стать монахом и окончить свои дни в тишине и покое.
Однако такая судьба не была ему суждена. Как когда-то в юности, ему снова явился во сне конунг Олав Трюггвассон и сказал: «Как можешь ты желать добровольно оставить престол, дарованный тебе Богом? Слава конунга в том, чтобы сражаться со своими врагами, а достойная смерть – гибель в бою».
И Олав объявил, что возвращается в Норвегию, чтобы вернуть себе престол. Ярослав дал ему коней и денег, чтобы нанять дружину, и конунг отплыл к родным берегам. Своего сына Магнуса он оставил в Киеве, попросив Ярослава и Ингигерду позаботиться о мальчике, если тому случится осиротеть.
Возле селения Стиклестаде произошло сражение, в котором Олав был убит.
Ингигерда стала воспитывать Магнуса вместе со своими детьми.
А детей у нее со временем стало девятеро: шестеро сыновей и три дочери. Когда старшему сыну Владимиру минуло шестнадцать лет, Ярослав отправил его княжить в Новгород.
В том же году на Киев напали печенеги. Битва произошла под самыми стенами города, войско Ярослава наголову разбило врагов, и печенеги бежали в свои степи. С тех пор они никогда больше не тревожили русские пределы. Ярослав же после этого возвел вокруг Киева новые крепостные стены, значительно отступив от линии прежних, так, что поле битвы оказалось внутри города. Ярослав заложил на месте своей славной победы храм во имя Софии – Божьей премудрости. Кроме того, основал он два монастыря: один во имя своего небесного покровителя святого Георгия, другой – во имя святой Ирины, небесной покровительницы своей жены.
Изнутри храм Святой Софии был искусно расписан фресками, и на одной из них князь повелел запечатлеть всю его семью – себя с сыновьями и княгиню Ингигерду с дочерьми.
Ингигерда очень скучала по своему первенцу Владимиру, княжившему в Новгороде. Он уже женился, и у него родился сын Ростислав. Княгиня часто и подолгу гостила у сына и невестки, радуясь своему первому внуку.
Владимир Ярославич не был удачлив в военном деле. По распоряжению отца он несколько раз ходил в военные походы, но все они заканчивались неудачей: во время похода против финского племени емь в его войске начался падеж лошадей, в походе на Царьград он потерял весь свой флот и чудом остался жив. Но не будучи воином, старший сын Ингигерды отличался редким благочестием. Узнав, что его отец построил в Киеве храм Софии – Божьей премудрости, он вознамерился построить такой же в Новгороде.
Однако строительство каменного храма требовало немалых средств, которых не было у молодого князя. Тогда на помощь сыну пришла Ингигерда. Весь доход, который получала она из Старой Ладоги, княгиня пустила на строительство.
Храм строили пять лет. В год, когда он был завершен и освящен, Ингигерда умерла. Перед смертью она постриглась в монахини под именем Анна и была первой, кого погребли в храме Софии Новгородской.
Новгородцы еще при жизни почитали ее как святую и на ее могиле сделали такую надпись: «Святая благоверная княгиня Анна, королевна шведская. Называлася в своей земле Ингигерда».
Основные сведения об Ингигерде содержатся в таких скандинавских источниках, как «История о древних норвежских королях», «Сага о святом Олаве», «Сага об Эймунде», «Круг земной», и некоторых других. Именно в них рассказывается история любви Ингигерды к Олаву Норвежскому, описаны такие яркие эпизоды, как пощечина, полученная ею от Ярослава, попытка убийства Эймунда, пленение и миротворческая миссия во время распри с Брячиславом Полоцким. Однако не все исследователи признают эти источники абсолютно достоверными и предполагают, что в них присутствует элемент художественного вымысла.
Датой рождения Ингигерды, по косвенным данным, можно считать приблизительно 1001 год, крещение вместе со всей своей семьей она приняла в 1008-м, вышла замуж за Ярослава в 1019-м, умерла – в 1050-м.
В русских источниках Ингигерда-Ирина упоминается в обращении митрополита Киевского Илариона к князю Владимиру, крестителю Руси, в день его памяти. «Взгляни на сноху твою Ирину, – восклицает митрополит, – взгляни на внуков и правнуков твоих, как они живут, как Бог их хранит, как они соблюдают веру, которую ты им завещал».
Среди фресковых росписей храма Софии Киевской частично сохранилось изображение семьи Ярослава Мудрого – четыре женщины в княжеских облачениях. Можно предположить, что это Ингигерда и три ее дочери.
Женщины из княжеской самьи. Фреска в храме Софии Киевской
Впервые сведения об Ингигерде собрал воедино Н.М. Карамзин.
Несостоявшийся жених Ингигерды норвежский конунг Олав является одной из ключевых фигур в истории Норвегии. Объединивший под своей властью и окрестивший Норвегию, он был причислен к лику святых почти сразу же после своей смерти и стал почитаться покровителем Норвежской земли. Однако почитали его и на Руси, он стал последним святым, канонизированным до разделения христианской церкви на православную и католическую. В Новгороде и в Старой Ладоге были воздвигнуты посвященные ему храмы. Святого Олава часто изображают стоящим в полный рост и попирающим ногами язычество в образе змея с человеческой головой, причем лицо этого змея имеет явное сходство с самим Олавом, что должно символизировать двойственность его натуры.
Земли вокруг Старой Ладоги, которые Ингигерда получила в качестве вена, впоследствии стали называться Ингерманландией, что, по одной из версий, означает «Земля Ингигерды».
