В Москве много храмов, воздвигнутых во имя Божией Матери, наши предки еще в давние времена назвали Москву «Домом Пресвятой Богородицы». Множество в московских храмах и в домашних киотах Ее святых икон, перед которыми Ей — «теплой заступнице мира холодного», как назвал Божию Матерь в стихотворении «Молитва» Михаил Юрьевич Лермонтов, исповедуются и молятся москвичи, к Ней обращаются с просьбами о помощи в великих и малых своих заботах…

Наш рассказ о трех заветных московских святынях — трех чудотворных иконах Божией Матери — Владимирской, Казанской и Иверской.

Владимирская

«Днесь светло красуется славнейший град Москва, яко зарю солнечную восприимше, Владычице, чудотворную Твою икону», — поется в тропаре — молитвенном песнопении, посвященном празднику Сретения, то есть Встречи москвичами Владимирской иконы Божией Матери.

Эта встреча произошла в грозные, трагические для Москвы дни 26 августа 1395 года. На недальние подступы к Москве, в пределы Рязанской земли, тогда придвинулось бесчисленное татаромонгольское войско великого эмира Тамерлана. Татары уже взяли Елец, захватили елецкого князя, многих людей побили и замучили…

Великий князь московский Василий Дмитриевич со всеми своими воеводами и дружинами вышел навстречу татарскому войску за Коломну и встал на реке Оке, чтобы там вступить с ним в смертельный бой.

Князь Василий Дмитриевич — сын Дмитрия Донского «в сие решительное время, — пишет Н. М. Карамзин в „Истории государства Российского“, — явил себя достойным сыном Димитрия: не устрашился ни славы Тамерлана, ни четырех сот тысяч Моголов, которые, по слухам, шли под его знаменами, велел немедленно собираться войску и сам принял начальство, в первый раз украсив юношеское чело свое шлемом бранным и напомнив москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донской ополчался на Мамая. Уже многие из воевод Димитриевых скончали жизнь; другие, служив отцу, хотели служить и сыну; старцы сели на коней и явились пред полками в доспехах, обагренных кровию татарскою на Куликовом поле. Народ ободрился: войско шло охотно, тем же путем, которым вел оное Донской против Мамая, и великий князь, поручив Москву дяде своему Владимиру Андреевичу, стал за Коломною на берегу Оки, ежедневно готовый встретить неприятеля».

Владимирская икона Божией Матери. XII век

Князь Владимир Андреевич, двоюродный брат и первый соратник Дмитрия Донского в Куликовской битве, за эту битву получивший от современников прозвище Храбрый, готовил Москву к осаде. Еще прошлой осенью вокруг разросшегося посада начали возводить новую линию укреплений: земляной вал и ров «шириной в сажень, а глубиной в человека стояща». Копать ров начали с Кучкова поля по направлению в одну сторону к Неглинке, в другую — к Москве-реке, однако к этому времени успели построить лишь малую часть укреплений.

В Москве хорошо помнили страшное разорение города ханом Золотой Орды Тохтамышем, случившееся тринадцать лет тому назад, когда, как записал летописец, на месте города «не видети иного ничего же, разве дым и земля и трупия мертвых многих лежаща». Но Тамерлан был еще страшнее Тохтамыша.

Имя Тамерлана знали и со страхом произносили во всем мире, в монгольских землях его называли Тимур, в Европе — Тамерлан, на Руси — Темир Аксак.

Русский летописец XIV века объясняет происхождение и смысл имени грозного завоевателя: «Оковал себе железом ногу свою перебитую, отчего и хромал, поэтому и прозван был Темир Аксак, ибо темир значит „железо“, аксак — „хромой“; так в переводе с половецкого языка объясняется имя Темир Аксак, которое значит Железный Хромец».

В конце XIV века среди соперничающих, враждующих и воюющих между собой среднеазиатских властителей выделился и занял главенствующее положение монгольский полководец Тимур, объявивший себя наследником империи Чингисхана и присвоивший себе титул великого эмира. Он был удачливым полководцем: подчинил себе Самарканд, завоевал Хорезм, Хорасан, Багдад, покорил Персию и государства Закавказья, совершал успешные грабительские походы в Индию и Китай. Затем он вторгся во владения могущественного властителя Золотой Орды хана Тохтамыша и разбил его войско.

Очевидцы рассказывали о несметной численности армии Темир Аксака, о невероятной жестокости ее предводителя, превосходящей свирепость Батыя: так, разрушив персидский город Исфахан, он приказал убить всех его жителей и из их черепов сложить холм.

А. М. Васнецов. Татары идут. Акварель. 1910 год

Теперь Темир Аксак стоял под Москвой. Лазутчики, пробиравшиеся в татарский стан, принесли известие, что, судя по слышанным ими там разговорам, Темир Аксак помышляет захватить всю Русскую землю и «примучить» христиан.

Хотя у московского князя были немалые дружины храбрых воинов и они были готовы биться, не жалея жизни, но против них двигалось войско, по своей численности намного их превосходящее.

День и ночь в Москве были открыты церкви, день и ночь в них молились священники и московский народ, прося Божью помощь русскому войску.

А на Оке молился князь Василий Дмитриевич: «Господи, Господи, Создатель и Заступник наш, помоги нам. Не допусти, Господи, хулящему Тебя и Пречистую Твою Матерь, одолеть нас, избавь нас и град наш от проклятого и безбожного царя Темир Аксака».

И вспомнил князь Василий Дмитриевич повествование, как в оны времена сохранила Пречистая Богородица стольный город Царьград от нашествия «зловерного» персидского царя Хозроя, когда осажденные с Ее иконой прошли крестным ходом по стенам города. И помыслил князь Василий Дмитриевич, что следует послать в славный город Владимир за обретающейся там в соборе чудотворной иконой Божией Матери и принести ее в Москву.

Митрополит Киприан был согласен с князем и послал во Владимир за чудотворной иконой служителей и дружину.

* * *

По свидетельству древнего предания, еще при земной жизни Божией Матери евангелист Лука написал три иконы Богородицы. Взглянув на них, Божия Матерь сказала: «Благодать Родившегося от Меня и Моя да будет со святыми иконами». Одной из них была и та икона, которая впоследствии стала называться Владимирской.

До V века эта икона находилась в Иерусалиме, затем была перенесена в Константинополь в церковь Богоматери.

В XII веке Константинопольский патриарх Лука Хризоверх прислал список этого образа в Киев в дар великому князю киевскому Юрию Долгорукому.

Юрий Долгорукий передал икону в Вышгородский девичий монастырь. Село Вышгород некогда принадлежало княгине Ольге, а в середине XII века оно стало уделом князя Андрея Юрьевича, сына Юрия Долгорукого, человека, как сообщает летопись, благочестивого и набожного.

Обо всех чудесах и исцелениях от недугов, происходящих после молитвенного обращения к иконе Божией Матери, неукоснительно сообщали князю Андрею. Среди прочего рассказали ему, что святая икона трижды сама уходила со своего места. В первый раз она оказалась стоящей посреди храма, во второй — она повернулась лицом к алтарю; поставили ее за престолом, а она вышла и оттуда.

А надобно сказать, что князь Андрей родился и вырос в Ростово-Суздальском княжестве. Он любил эту землю и очень хотел туда вернуться. В чудесных перемещениях иконы он увидел знак: она желает переменить местопребывание.

Помолившись перед ней, князь Андрей сказал: «О Пресвятая Богородица, Матерь Христа Бога нашего, знамения Твои не о том ли, что Ты желаешь быть заступницей мне в Ростовской земле, явися же для просвещения новым людям, и будем все в Твоей воле».

После чего, не сказавшись отцу и взяв чудотворную икону, князь Андрей уехал из Вышгорода. Также увез он с собою иерея попа Николая и зятя его дьякона Нестора с женами. И поехали они, совершая на остановках молебны.

По пути в Ростово-Суздальское княжество происходили чудесные случаи, которые, по рассказам очевидцев, были вписаны в особую тетрадь, озаглавленную «О чудесах Владимирской иконы Пресвятой Богородицы».

Первое чудо было таково. Подъехав к реке Вазузе, князь Андрей увидел, что вода в ней поднялась, поскольку было это весной, в половодье, и послал слугу на коне искать броду. Всадник с шестом в руке въехал в реку, вдруг погрузился в воду с головой и пропал из виду. Князь, видя это, начал молиться иконе Богородицы, обвиняя себя в гибели человека: «Владычица, лишь Ты спасешь его», и долго молился. И вышел слуга, как и был, на коне с шестом на берег. Князь Андрей обрадовался и одарил его.

Чудо второе произошло возле села Рогожи. Беременная попадья, жена попа Николая, ехала в повозке со снохой. На остановке она сошла с повозки, и тут в их коня вселился бес, он скинул с себя возницу, сломав ему ногу, и набросился на попадью, стал бить ее копытами и кусать. Окружающие уж подумали, что забил он попадью до смерти. А князь Андрей, обратившись к иконе Пресвятой Богородицы, молил Ее спасти попадью. И тут конь оставил попадью и убежал. Когда спросили попадью о ее ранах, она ответила, что молитвами Пресвятой Богородицы осталась цела, жаль только бахромы на накидке, которую конь изжевал.

Когда же они проехали славный город Владимир и, направляясь в славный город Ростов Великий, подъехали к реке Клязьме, лошади, которые везли сани с иконой, остановились и, сколько их ни понукали, не хотели идти. Впрягли других, свежих, те тоже не пошли. Впрягли третьих, четвертых — то же самое.

Пораженный князь Андрей пал перед святой иконой и стал со слезами молиться.

И тогда ему явилась Пресвятая Богородица со свитком в руке и повелела оставить икону Ее во Владимире, а здесь, на Клязьме, построить храм.

Князь Андрей поступил так, как повелела Богородица. На Клязьме поставил храм во имя Богородицы, основал город и построил для себя княжеский двор. Это место назвал Боголюбимое, ныне называемое Боголюбово.

Чудесную же икону князь поставил во Владимирском соборе, оттого и стала называться эта икона Божией Матери Владимирской.

* * *

Искусствоведы относят написание Владимирской иконы Божией Матери к началу XII века и отмечают, что ее живопись в главной части — в ликах Богоматери и Младенца — сохранилась в первоначальном виде.

В греческой традиции тип композиции этой иконы называется «елеуса» — милующая, в Древней Руси название «елеус» перевели словом «умиление», и Владимирскую икону Божией Матери также называют «Божия Матерь Умиление».

Как произведение живописного искусства, написанное, по мнению искусствоведов, гениальным художником, Владимирская икона производит на зрителей огромное эмоциональное впечатление особой духовной силой образа Богоматери. Выдающийся искусствовед и реставратор, автор трудов о Владимирской иконе Божией Матери А. И. Анисимов пишет, что в этом образе заключено «…наиболее полное воплощение той стихии духа, которая зовется любовью и которая не знает ни закона справедливости, ни закона возмездия — никаких законов, кроме закона жалости и сострадания».

Даже, как того требует жанр, сухое, техническое, специальное описание Владимирской иконы в изданном Третьяковской галереей справочнике «Каталоге произведений древнерусской живописи», оказывается очень эмоциональным:

«Богоматерь прижимает к себе сидящего на ее правой руке сына. Подняв по-ребячески округлое лицо, он припал к щеке склонившейся матери и обнял ее за шею. Правая рука младенца Иисуса протянута вперед и касается плеча Богоматери. Мария поддерживает левой рукой охваченного порывистым движением ребенка, устремившего на нее широко раскрытые круглые глаза. Сомкнув тонкие губы маленького рта, Мария глядит прямо перед собой большими продолговатыми очами, как бы освещающими ее узкое, удлиненное лицо. Левая нога младенца согнута так, что видна подошва ступни».

Трогательная деталь — подвернутая ножка младенца имеется только на Владимирской иконе Богоматери.

* * *

Владимирцы ради спасения стольного града Москвы и всей Руси отпустили свою святыню.

15 августа, в праздник Успения Богородицы, крестный ход с чудотворной иконой вышел из Владимира, сопровождаемый церковными служителями и охраняемый княжескими дружинниками. Десять дней шел крестный ход до Москвы, и люди по сторонам дороги падали на колени, простирали к чудотворной иконе руки и молили: «Матерь Божия, спаси землю Русскую!»

26 августа крестный ход подошел к Москве. Москвичи вышли встречать икону за город. «Бе же место то тогда, — сообщает летопись, — на Кучкове поле, близ града Москвы», там, где стоит церковь Марии Египетской.

К. Лебедев. Встреча Владимирской иконы Божией Матери на Кучковом поле в 1395 году. Гравюра. Конец XIX века

Место встречи было избрано не случайно. Здесь находилось самое высокое место дороги, с которого открывался широкий вид на север, откуда двигался крестный ход, и на город, куда он должен был войти, и было видно все огромное множество народа.

«Когда же икона приближилась ко граду Москве, — рассказывает летописец-современник, — весь град вышел навстречу ей, и встречали ее с честию Киприан митрополит с епископами и архимандритами, с игуменами и дьяконами, со всеми крылошанами и причтом церковным, с черноризцами и черницами, с благоверными князьями и благоверными княгинями, и с боярами и с боярынями, мужи и жены, юноши, девы и старики с отроками, дети, младенцы, сироты и вдовицы, нищие и убогие и всяк возраст мужеска полу и женска, от мала и до велика, все многое множество бесчисленного народа. И все люди со крестами и с иконами, с евангелиями и со свечами, с кадилами, со псалмами и с песньми и пением духовным, а лучше сказать — все со слезами, от мала до велика, и не сыскать человека без слез на глазах, но все с молитвою и плачем, все с воздыханиями немолчными и рыданиями, руки вверх воздевая, все молили Святую Богородицу, вопия и взывая: „О Всесвятая Владычица Богородица! Избави нас и град наш Москву от нашествия поганого Темир Аксак царя, и всякий град христианский, и страну нашу защити, и князей и людей от всякого зла оборони, град наш Москву от нашествия иноплеменной рати и пленения погаными избави, от огни и меча и внезапной смерти, и от нынешней скорби и печали, от нынешнего гнева, беды и забот, и от будущих сих испытаний избавь, Богородица… Не предавай нас, Заступница наша и Надежда наша, в руки врагов-татар, но избавь нас от врагов наших, согласие среди врагов наших расстрой и козни их разрушь. В годину скорби нашей нынешней, застигшей нас, будь верной заступницей и помощницей, чтобы, от нынешней беды избавленные Тобою, благодарно мы воскликнули: „Радуйся, Заступница наша повседневная!““».

Возле церкви Марии Египетской, перед образом Божией Матери, был отслужен молебен, затем крестный ход двинулся далее, к городу.

Образ с молитвою и пением внесли в главный московский храм — Успенский собор и установили в киоте на правой стороне.

На следующий день в Москву прискакал гонец от князя Василия Дмитриевича из Коломны с вестью, что все монгольское войско неожиданно свернуло шатры и быстро ушли, как будто его кто-то гнал. И сказал гонец: «Не мы ведь их гнали, но Бог изгнал их незримою силой Своею и силою Пречистой Своей Матери, скорой заступницы нашей в бедах».

Церковь воинствующая. Икона. Середина XVI века. Московская школа.

Так представляли себе москвичи Небесное воинство, вставшее на их защиту по милости Божией Матери и присоединившееся к русскому войску. Ведет войско Михаил Архангел — вождь Небесного воинства, в нижнем отряде красный стяг несет Александр Невский, за ним на скачущем коне в алом гиматии поверх чешуйчатого доспеха святой Георгий Победоносец

В тюркском фольклоре существует большой цикл преданий «о грозном царе Тамерлане», и в нем имеется в нескольких вариантах сюжет о Божественном заступничестве, спасшем Москву от захвата ее Тамерланом. В наиболее распространенном варианте Тамерлан получает предупреждение от Хазыра — святого мусульманина, который ему советовал: «С московским царем не сражайся. Бог дал ему такое счастье, что его не одолеют общими силами десять царей».

Красочно и ярко, с поэтическими подробностями рассказывает об этом же эпизоде русское предание.

В то самое время, когда московский народ встречал чудотворную икону Божией Матери, Тамерлан спал, возлежа в своем роскошном шатре, и ему приснился удивительный сон.

Он увидел высокую гору, с вершины которой спускались многие святители в светлых ризах. В руках они держали золотые жезлы и грозили ими Тамерлану.

Потом внезапно появился в небе над святителями необычный, яркий свет, и явилась одетая в багряные ризы Жена в славе неизреченной, благолепии неописуемом, окруженная сиянием солнечным. Ее сопровождало бесчисленное множество грозных и могучих светлых воинов, они служили Жене как своей царице. Вот простерла она руки, посылая свое воинство на Тамерлана, и оно, подняв мечи, сверкающие, как молнии, ринулось вперед…

Тамерлан проснулся в ужасе, он созвал на совет мудрецов и советников, рассказал о виденном и спросил: «Что предвещает этот сон и кто эта Жена в такой славе в небесной высоте ходящая с грозным воинством?» Мудрецы объяснили: «Эта Жена — Матерь Христианского бога, Заступница русских, сила Ее неодолима, и, явившись в окружении своего воинства, Она дает тебе знак, что будет биться за христиан против нас».

Тамерлан. Миниатюра конца XIV века

«Если христиане такую заступницу имеют, мы всем нашим тьмочисленным войском не одолеем их, но гибель обретем», — сказал Тамерлан и повелел своему войску тотчас уходить из Русской земли.

Русский летописец-современник тогда же описал все эти события, и позднейшие летописцы включали его рассказ в свои летописные своды. А кроме того, в виде особой повести этот сюжет о заступничестве Божией Матери и чуде избавления Москвы от разорения ее Темир Аксаком получил большое распространение по всей Руси. Повесть читали и переписывали во всех русских княжествах — на востоке и на западе, на юге и на севере, поэтому до нашего времени она дошла в большом количестве списков XVI–XVII веков, хранящихся во многих архивах и музеях.

Современные историки и литературоведы в своих работах обычно называют это сочинение сокращенным названием: «Повесть о Темир Аксаке». Но чтобы почувствовать его стиль, а также и отношение наших предков к этому поистине заветному преданию, стоит обратить внимание на полное название: «Повесть полезная, из древних сказаний сложенная, представляющая преславное чудо, бывшее с иконой Пречистой Богородицы, которая называется Владимирской, как пришла она из Владимира в боголюбивый град Москву, избавила нас и город наш от безбожного и зловерного царя Темир Аксака».

Вернувшись в Москву, великий князь Василий Дмитриевич, рассказывается в «Повести о Темир Аксаке», «упав сердечно пред ликом святой иконы, пролил слезы умильные из очей своих и говорил: „Благодарю Тебя, Госпожа Пречистая, Пренепорочная Владычица наша Богородица, христианам Державная Помощница, что нам защиту и крепкую оборону явила; избавила Ты, Госпожа, нас и город наш от зловерного царя Темир Аксака“».

Затем князь Василий Дмитриевич держал совет с митрополитом о том, что такое предивное чудо Богоматери не должно остаться без поминовения и праздника, и вскоре на Кучковом поле, подле церкви Марии Египетской, где москвичи встречали чудотворную Владимирскую икону Божией Матери, была воздвигнута деревянная церковь во имя ее встречи, или по-древнерусски — сретения, а также установлен ежегодный праздник в честь этого события 26 августа.

Славный московский иконописец Андрей Рублев сделал список с Владимирской иконы Божией Матери, а саму чудотворную икону некоторое время спустя с великой честью проводили обратно, во Владимир.

Через два года по распоряжению и благословению митрополита на месте встречи был основан монастырь, названный Сретенским, и церковь Сретенья Владимирской иконы Божией Матери стала ее собором.

Сретенский монастырь в Москве. Фотография. 1881 год

С этого времени дорога из города (а городом назывался Кремль) к месту встречи иконы — чудесной спасительницы в народе получила название Сретенской, а когда дорога обстроилась и превратилась в улицу, за ней осталось то же название. С течением времени в живой московской речи Сретенская улица стала Сретенкой. Так мы называем эту старинную улицу и сегодня.

* * *

Вновь принесли в Москву чудотворную икону Владимирской Божией Матери из Владимира в 1480 году, при новой беде, грозившей русской столице, и поставили в нововоздвигнутом в Кремле храме Успения Божией Матери.

Сто лет прошло после Куликовской битвы, а великий князь московский Иван III, к тому времени уже объединивший под своей рукой многие русские княжества и именовавший себя государем всея Руси, все еще продолжал считаться данником Золотой Орды. Но Русь постепенно выходила из повиновения Орде: Иван III уже не ездил на поклон к хану, не платил полностью тяжкую дань.

И тогда хан Золотой Орды Ахмат решил вернуть Русь и московского князя к прежним временам полной покорности.

В 1468 году Ахмат предпринял поход на Русь, но русские дружины не пустили его дальше окраинных рязанских земель. Потеряв в схватках многих своих людей, хан ушел обратно. В 1472 году новый поход также окончился для Ахмата неудачно.

Не добившись военных успехов, Ахмат посылает в 1474 году в Москву посольство за данью. Посол прибыл с отрядом в шестьсот воинов. Как ни старался посол, он не смог добиться от московского князя исполнения ханских требований в полной мере.

Два года спустя, в 1476 году, прибыло новое татарское посольство с ханским приказанием прибыть московскому князю в Орду. Но Иван III ответил послу, что в Орду он не поедет, и что отныне и навсегда Русь отказывается подчиняться приказам хана и прекращает платить дань Орде. Иван III бросил на пол и растоптал басму — ханскую печать, которой полагалось оказывать такое же почтение, как самому хану, ибо она являлась его символом. После чего послы хана с позором были изгнаны. Легенда даже утверждает, что все они, кроме одного, отправленного к хану, были убиты, а оставленному в живых послу Иван III сказал: «Спеши объявить хану виденное тобою, что сделалось с басмою и послами, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое».

Н. С. Шустов. Великий князь Иван III разрывает ханскую грамоту. Литография. Середина XIX века

На дерзкий вызов Ивана III хан Ахмат ответил угрозой: «Да будет жестоко наказан раб наш князь Московский!», — и начал готовиться к походу на Москву.

В 1480 году хан Ахмат заключил военный союз с королем польским и литовским Казимиром о совместной войне против Руси, приказал своим подвластным татарским ханам и князьям всем идти вместе с ним в поход на Русь.

В середине лета огромное татарское войско двинулось на Русь, по пути к нему должно было присоединиться войско короля Казимира.

Получив известие о приближении войска Ахмата, Иван III отправил русские полки занять позиции по Оке — на обычном пути, которым татары приходили на Русь. Однако Ахмат не пошел обычным путем татарских вторжений, а вышел западнее главных русских сил к реке Угре — притоку Оки, где должна была состояться встреча с Казимиром.

Татары пытались с ходу форсировать Угру. Русские сторожевые отряды вступили с ними в бой. Четыре дня шли бои за переправу, татары отступили и встали лагерем.

Между тем к Угре подтянулись основные русские силы и также встали лагерем.

Каждый день шли мелкие стычки, возникала перестрелка, но ни одна из армий не начинала сражения.

Татары ожидали подкрепления — войско польского короля. Иван III знал об этом. Напряжение нарастало. Среди русских воевод нашлись два близких к великому князю боярина — его любимцы Ошер и Григорий Мамон, которые не верили в победу русских. «Сии, — пишет Карамзин, — как сказано в летописи, тучные вельможи любили свое имение, жен и детей гораздо более отечества и не преставали шептать государю, что лучше искать мира», а это значило, что тогда придется Руси жить под татарским игом еще неизвестно сколько времени. Эти воеводы готовы были подчиниться игу.

Дрогнул от их внушений и великий князь. Он оставил войско и вернулся в Москву.

Совсем другое настроение царило в войске. Воины называли этих бояр «предателями отечества», да и Ивана III упрекали в том, что он «бежит прочь бою с татарами». Сами же они готовы были сражаться насмерть. Сын московского князя Иоанн отказался подчиниться приказу отца и ехать за ним в Москву. «Умру здесь, а за отцом не пойду», — сказал он.

Священники в московских храмах служили перед чудотворными иконами, и особенно перед Владимирской иконой Божией Матери, молебны.

Архиепископ ростовский Вассиан, известный проповедник, обратился к Ивану III с посланием, в котором укорял князя: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что выдавши христианство, бежишь прочь бою с татарами, не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю: дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!» От стыда не решившись въехать в Москву, где все были согласны с упреками архиепископа, Иван III посидел две недели в Красном Селе — и возвратился на Угру.

Наступила осень. Русские и татарские войска стояли на берегах Угры друг против друга. Татары никак не могли преодолеть реку, защищаемую русскими отрядами. Ахмат грозил: «Даст Бог зиму на вас: когда все реки станут, то много дорог будет на Русь».

26 октября Угра замерзла. Иван III приказал воеводам отойти к Боровску, к более удобному месту для сражения, и приготовиться к битве. Но вдруг, 7 ноября, войско Ахмата поднялось и ушло, так же внезапно, как сто лет назад ушло войско Тамерлана.

Иван III вернулся в Москву. Его встречали как победителя, но летописец-современник заключил свой рассказ об этом событии следующими словами: «Да не похвалятся легкомысленные страхом их оружия. Нет, не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию».

Стояние на Угре в 1480 году. Миниатюра летописного свода XVI века

Историки выдвигают несколько версий неожиданного ухода Ахмата: начавшиеся морозы, слухи об усилившемся войске московского князя, недостаток провианта, неприбытие отрядов польского короля, но ни по отдельности, ни все вместе взятые они не были достаточной причиной прекращения крупномасштабной и успешно начатой военной кампании.

Тогда в Москве все были убеждены, что это опять явила свое заступничество Пресвятая Богородица, и Угру, которая стала непреодолимым препятствием для вражеского войска, назвали «поясом Богоматери».

Иван III в память и благодарность чудесного спасения Москвы от хана Ахмата решил воздвигнуть в Сретенском монастыре каменную церковь. Строили ее псковские мастера. Это был характерный для псковской архитектуры однокупольный храм на мощном основании. В феврале 1481 года, на праздник Сретения Господня, в Москве получили известие о том, что ханом Тюменских улусов Иваком убит хан Ахмат, а с ним перестала существовать и Золотая, или, как ее еще называли, Большая, Орда, поэтому новый храм был освящен во имя Сретения Господня и в память радостной вести.

Н. М. Карамзин, заканчивая свое повествование о стоянии на Угре, неожиданном бегстве Ахмата, такой же неожиданной смерти его и разрушении одного из главных враждебных Руси государств — Большой Орды, подводит итог этим событиям:

«Иоанн, распустив войско, с сыном и с братьями приехал в Москву славословить Всевышнего за победу, данную ему без кровопролития. Он не увенчал себя лаврами, как победитель Мамаев, но утвердил венец на главе своей и независимость Государства. Народ веселился; а митрополит установил особенный ежегодный праздник Богоматери и крестный ход июня 23 в память освобождения России от ига монголов: ибо здесь конец нашему рабству».

* * *

После того как прекратила свое существование Большая Орда и Россия перестала быть ее данницей, с Крымским и Казанским ханствами были заключены договоры о дружбе. Крымский и Казанский ханы не требовали дани, но вымогали «поминки», то есть якобы обещанные им дары, причем ханские приближенные советовали русским послам не скупиться: «а не захочешь царю (так они называли хана. — В. М.) дать добром, ведь царь у тебя силою возьмет все, что захочет». Крымские татары совершали грабительские набеги на окраинные русские села, и на требования прекратить их крымский хан Магмет-Гирей отвечал: «Хотя я с братом своим великим князем буду в дружбе и братстве, людей своих мне не унять». Однако татары в своих набегах не шли далее пограничных районов, и Москва не видела под своими стенами татарского войска почти полвека.

Весной 1521 года крымский хан Магмет-Гирей, свергнув промосковского хана в Казани и поставив на его место своего брата, тем самым усилился, призвал ногаев, и они общим войском двинулись грабить владения своего «друга и брата» — московского князя.

Поход Магмет-Гирея был настолько неожиданным для Москвы, что о нем узнали лишь тогда, когда татары вошли в русские пределы. Великий князь Василий Иванович послал навстречу им на Оку два отряда — один под началом князя Дмитрия Вельского, другой — великокняжеского брата Андрея Ивановича. Татары разбили их и рассеялись по всему пространству от Коломны до Москвы, грабя и захватывая полон. Великий князь выехал в Волок, куда назначили собраться войску со всех земель. Москвичи и жители ближайших сел бросились в Кремль, под защиту крепостных стен, на городских улицах образовались заторы от телег, в воротах поднялась давка. Кремль наполнился людьми, теснота была ужасная, стояла жара, воды не хватало, еще дня три-четыре — и могла начаться неминуемая беда осадной «тесноты» — заразные болезни и мор.

А татары окружили Москву. Горели вокруг села и деревни, враги сожгли Николо-Угрешский монастырь, разграбили княжье село Остров, в великокняжеском дворце на Воробьевых горах пили мед из великокняжеских погребов и смотрели на кремлевские церкви и хоромы.

В Кремле, ожидая штурма, люди в отчаянии повторяли: «Бог оставил нас!» Воины готовились к обороне, но всем было ясно, что силы неравны. Митрополит Варлаам призывал молиться и надеяться на Бога.

За несколько дней до того, как татары подошли к Москве, московский юродивый Василий Блаженный день и ночь молился на паперти кремлевского Успенского собора: ему было откровение, что только заступничеством Божией Матери «ради Ее чудотворные иконы» может быть спасена Москва. В один из дней молящиеся в соборе услышали шум и увидели, как икона Владимирской Богоматери сдвинулась со своего места, и послышался глас, возгласивший, что по грехам и беззакониям жителей, она уходит из города. Василий Блаженный, обливаясь слезами, продолжал молиться, а москвичи ожидали страшной беды.

Но на вторую ночь осадного сидения по Москве разнеслась утешительная весть.

Одной монахине Вознесенского монастыря в эту ночь было чудесное видение. Она увидела Успенский собор, его двери были закрыты, и вдруг сквозь закрытые двери вышли наружу, на площадь, святые митрополиты московские Петр и Алексий и вынесли чудотворный образ Владимирской Божией Матери. У Спасских ворот их встретили преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский. Преподобные спросили святителей, куда и почему они уходят. Те ответили, что уходят, потому что московские люди забыли заповеди Господни. Упали преподобные пред образом Божией Матери, стали молить Владычицу не оставлять город, не обрекать на погибель свой народ. Они умолили Пресвятую Заступницу. Монахиня видела, что святители повернули обратно, так же, сквозь закрытую дверь, вошли в собор и установили Владимирскую икону Божией Матери на ее место в соборном иконостасе.

Несмотря на ночное время, собор наполнился людьми, все горячо молились.

Наутро войско хана Магмет-Гирея отступило от Москвы. Татарские воины, как рассказывается в летописи, получили приказ перед штурмом города выжечь ближние посады, но, подъехав к стенам Москвы, увидели неизвестно откуда взявшееся летящее по воздуху и окружающее город бесчисленное войско. Они поскакали к хану и рассказали ему о том, что увидели. Магмет-Гирей, не поверив, послал других воинов, но и те, «видеша того сугубейшее воинство русское», вернулись с теми же словами. «И третие посла некоего от ближних уведати истину… И <тот> прибеже и вопия: О, царю! что коснеши? побегнем! Грядут на нас безмерное множество войска от Москвы…». «И побегоша», — заключает свой рассказ летописец.

В память этого события 21 мая проводится ежегодный крестный ход с Владимирской иконой Божией Матери из Успенского собора в Сретенский монастырь.

* * *

Эти три события, три чудесных спасения Москвы от неминуемого, казалось бы, разорения и гибели стали главными доказательствами и источниками веры москвичей в то, что Божия Матерь приняла Москву под свой Покров. Эта вера настолько проникла в народное сознание, что даже в подвергнувший все сомнению скептический XX век в глубинах души осталась незыблемой.

В 1918 году в Кремль въехало Советское правительство. Он был закрыт для посещения, прекратилась служба в кремлевских соборах. Владимирскую икону Божией Матери из Успенского собора в качестве исторического экспоната передали в Исторический музей. Икона была отреставрирована и выставлена в экспозиции музея. Впервые за многие столетия людям полностью открылась живопись иконы, о ней заговорили как о произведении гениального художника.

Однако, став экспонатом сначала Исторического музея, а с 1930 года — Третьяковской галереи, икона оставалась для верующих святыней, чудотворным образом.

В середине 1920-х годов Максимилиан Волошин пишет стихотворение «Владимирская Богоматерь». Думая о страшной судьбе современной России, о трагедиях, разыгрывающихся вокруг, о беззащитности людей перед темной силой революционного насилия, поэт и в музейном облике чудотворного образа, видит знак того, что Божия Матерь не лишила Москву и Русь своего Покрова. Он увидел его в том, что, изъятая из церкви, раскрытая реставраторами от вековых записей и оклада и выставленная для народного обозрения в зале Исторического музея, она «явила подлинный свой лик»:

Советская атеистическая пропаганда, ставя под сомнение вообще возможность «чудес», совершаемых чудотворными иконами, для «разоблачения» Владимирской иконы Богоматери приводила неопровержимый, по ее мнению, исторический факт: сдачу Москвы в 1812 году Наполеону.

26 августа 1812 года, в день памяти Сретения Владимирской иконы Богоматери в 1395 году, состоялся ежегодный крестный ход из Успенского собора к Сретенскому монастырю. Этот день описывает журнал «Наука и религия» в статье 1984 года: «Пели молебны и под сводами Владимирской церкви Сретенского монастыря, и в Успенском соборе, где пребывала „чудотворная“: „Не имамы иныя помощи и надежды, разве Тебе, Владычице!..“ Но устрашающий сон не приснился Бонапарту».

Да, сдача Москвы русским командованием и вступление в нее войск Наполеона были актом военного стратегического расчета как той, так и другой стороны, и поэтому все должно было происходить по предначертанному плану с заранее известным результатом. Но действительные события в Москве вышли из-под контроля, опрокинули расчеты вождей, их логику и приобрели неуправляемый иррациональный характер, что почувствовали многие современники тех событий, отразившие позднее это в своих мемуарах. Действовали не разум и логика, а некая подсознательная сила, высшая целесообразность, которую в ее полноте не мог постичь и тем более управлять ею никакой участник событий с его какой бы то ни было широкой информационной осведомленностью и большими властными полномочиями.

Присутствие в событиях сентября — октября 1812 года иррационального начала вполне мог признать и понять не логик, не позитивист, не историк, указывающий на ошибки в действиях руководителей той и другой стороны, а только художник, поскольку методу художественного познания присущи интуитивность и иррациональность. Именно с таких позиций эпоху 1812 года воссоздает Л. Н. Толстой в романе «Война и мир».

В этом отношении замечателен эпизод получения Кутузовым известия о выходе французов из Москвы. Кутузов, как показывает Толстой, не ожидал его и сначала не поверил, его реакция на рассказ-донесение курьера была не такой, какую от него ожидали: реакция не военного человека, не полководца, не умствующего и рассуждающего деятеля, а верующего, целиком полагающегося на высшую силу русского простолюдина:

«Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.

— Господи, Создатель мой! Внял Ты молитве нашей… — дрожащим голосом сказал он, сложив руки. — Спасена Россия. Благодарю Тебя, Господи! — И он заплакал».

Народное понимание событий Бородинской битвы и оставления без боя Москвы гениально и точно сформулировал М. Ю. Лермонтов, выросший среди тех, кто сражался на редутах Бородина и шел по улицам оставляемой Москвы:

Французы вошли в Москву, но она стала последним рубежом их нашествия, наступило время поражения врага и спасения России. Когда отпылал пожар, Наполеон, как рассказывают мемуаристы, почти каждый день ездил в какую-нибудь окраинную часть Москвы, то по одной дороге, то по другой. Считалось, что он осматривал город и его достопримечательности. Он ездил по Замоскворечью, посетил Преображенское раскольничье кладбище, Донской, Новоспасский, Новодевичий и другие монастыри, несколько раз поднимался на Сухареву башню и с нее долго всматривался вдаль, на Троицкую дорогу. (Говорили, что его привлекали сокровища Лавры, о которых он имел преувеличенное представление и которые, как он надеялся, дадут средства для продолжения войны.) Наполеон метался между московскими дорогами, явно ища выхода, и в конце концов ушел по самой неудачной — по разоренной, по которой и пришел в Москву.

В 1856 году бельгийский журналист Л. Гейсманс после путешествия по России опубликовал в журнале «Le Nord» очерк, в котором утверждал, будто Наполеон каждый раз, когда он глядел с Сухаревой башни на Троицкую дорогу, видел многочисленную рать, стоявшую на дороге и преграждавшую ему путь. Видение, о котором сообщает иностранный журналист, продолжает (это совершенно очевидно) ряд аналогичных видений, описанных в старинных русских преданиях о чудесной защите Божией Матерью Москвы и москвичей от нашествия татар. Здесь следует напомнить о том, что в 1812 году в России народ называл Наполеона «новым Батыем».

В настоящее время чудотворная Владимирская икона Божией Матери из музейного зала Третьяковской галереи перенесена в старинный храм Святителя Николая в Толмачах, построенный в XVII веке, в 1929 году закрытый и переданный галерее под складское помещение. В начале 1990-х годов храм был реставрирован, и в 1993 году в нем возобновлены богослужения.

Церковь Николая Чудотворца в Толмачах

Никола в Толмачах, являясь действующим храмом, одновременно сохраняет и музейный статус. В нем хранятся два великих произведения мирового искусства, две великие православные святыни: Владимирская икона Божией Матери и Святая Троица преподобного Андрея Рублева.

Казанская

Казанская икона Божией Матери была обретена в XVI веке в городе Казани при чудесных обстоятельствах и в присутствии достойных доверия свидетелей, благодаря рассказам которых эта история известна в подробностях.

23 июня 1579 года в Казани случился большой пожар, который истребил весь посад и часть зданий в кремле. При этом пожаре сгорел и дом стрельца Даниила Онучина.

Печалься не печалься, а жить надо, и стрелец, расчистив пожарище, приступил к постройке нового дома. Но тут его десятилетняя дочь Матрена рассказала родителям, что во сне ей явилась Божия Матерь, и указала, что на месте их сгоревшего дома в земле лежит Ее святая икона, и велела сообщить об этом городскому начальству.

Сон этот снился девочке трижды.

Отец пошел к начальству, однако начальник счел рассказ девочки «мечтой юного воображения» и ничего не предпринял.

Однако священник их приходского храма святого Чудотворца Николая отец Гермоген поверил, что это не выдумка и что девочке действительно было чудесное видение. Матрена сама начала искать икону, и 8 июля она нашла ее в земле на глубине двух аршин на том месте, где стояла в доме печь. Икона была завернута в старый вишневого цвета рукав, и выглядела как новая, только что написанная.

Патриарх Гермоген. Гравюра XIX века

Окрестные жители, узнав об удивительной находке, собрались на дворе Онучина, прибыло начальство и архиепископ казанский Иеремия. Отец Гермоген принял обретенную икону из рук девочки и под пение молитв внес ее в храм Чудотворца Николая.

Известие о найденной на пожарище иконе быстро распространилось в городе, и в храм пошли богомольцы. Несколько больных после молитвы перед этой иконой избавились от недуга. Так обнаружилось, что икона — чудотворная.

Архиепископ распорядился сделать список с новоявленной иконы и с письмом, в котором описал ее обретение и свершившиеся исцеления, послал в Москву царю Иоанну IV Васильевичу.

От царя пришло указание: «на том месте церковь поставити, иде же обретеся чудотворная оная икона, и монастырь девичь повеле устроить».

В честь обретения Казанской иконы Божией Матери 8 июля был учрежден ежегодный праздник. Сначала этот праздник был местным, казанским, затем стал общероссийским.

На месте обретения иконы был основан Богородицкий девичий монастырь, построен деревянный храм, в котором и была поставлена обретенная икона. В царствование царя Феодора Иоанновича по его повелению вместо деревянного храма воздвигли каменный. Первой сестрой новой обители стала Матрена, впоследствии она приняла постриг под именем Мавры и была игуменьей монастыря.

Священник казанской церкви святого Николая отец Гермоген в 1589 году был назначен казанским митрополитом. Своей праведной жизнью, пастырским служением, духовными сочинениями он приобрел большую известность и авторитет в духовных кругах и среди мирян. В числе его сочинений имеется и подробное «Сказание о явлении и чудесах иконы Казанской Богоматери».

Однако главный свой подвиг митрополит Гермоген совершил в годы Смуты начала XVII века, когда в Россию вторглись алчные иноземные завоеватели, заняли западные земли, захватили Москву. Тогда две беды грозили самому существованию России как государству: польско-литовские и шведские оккупанты, чувствовавшие себя хозяевами в Москве, и измена правителей-бояр, которые предали родину, свой народ и ради сохранения своих богатств стали прислуживать врагам. Именно в это тяжелое для страны время Гермоген отказался подчиняться требованиям захватчиков, их ставленников-самозванцев и бояр-предателей, став духовным вождем русского сопротивления.

Дмитрий Самозванец. Гравюра Ф. Снядецкого. XVII век

В 1605 году Лжедмитрий I, образовавший для руководства страной Сенат, дал Гермогену звание сенатора и вызвал в Москву.

Сенат должен был одобрить венчание Лжедмитрия на дочери польского магната Ежи Мнишека, одного из организаторов польской интервенции в Россию, Марине Мнишек. Марина Мнишек была католичкой и, по замыслам интервентов, должна была остаться ею и став царицей России.

Марина Мнишек. Гравюра Ф. Снядецкого. XVII век

Гермоген потребовал, чтобы царская невеста перед венчанием приняла православие и твердо стоял на своем, за что и был отослан обратно в Казань.

После свержения первого самозванца Гермоген приехал в Москву на собор епископов, который собрался для низложения польского ставленника патриарха Игнатия. Собор возвел Гермогена в сан патриарха всероссийского.

Гермоген первым делом объявил о самозванстве Лжедмитрия, о том, что истинный царевич Дмитрий мертв, и что все, называющие себя его именем, — самозванцы. Прах царевича Дмитрия был перевезен в Москву и похоронен в Архангельском соборе, рядом с могилами его отца и братьев.

В дальнейшем при всех событиях Смуты, когда на русский престол претендовали то еще два Лжедмитрия, то польский король Сигизмунд III, то его сын царевич Владислав, Гермоген твердо держался своей позиции — русский царь должен быть православным и «от колена российского рода». С этим требованием он выступал открыто. Так, на службе в кремлевском Успенском соборе он запретил православным гражданам России присягать королю Сигизмунду, как того требовали изменившие родине бояре. Гермоген обращается прямо к народу. Он рассылает свои грамоты-послания в провинциальные русские города — Нижний Новгород, Владимир, Суздаль и другие с призывом ополчаться и идти в Москву «на литовских людей» и «изменников».

В январе 1611 года поляки заключили Гермогена в темницу Чудова монастыря. Его морили голодом, давая «на неделю сноп овса и мало воды», от него требовали, чтобы он отправил в создаваемое в провинции народное ополчение иное послание, в котором было бы сказано, что он запрещает ополченцам идти на Москву и повелевает разойтись. Гермоген отказался и из темницы благословил взять в ополчение войсковой святыней Казанскую икону Божией Матери.

В. М. Васнецов. Святейший Гермоген патриарх всея Руси в заточении в подземелье Чудова монастыря. 1900 год

В марте 1611 года в Москве началось восстание против оккупантов. Бои шли на улицах. Но силы были неравны, польские, немецкие и шведские отряды жгли город и вытесняли повстанцев на окраины. В то время, когда восстание было уже практически подавлено, к Москве подошло Первое народное ополчение, созданное в Рязани, и в ополченский отряд, стоявший возле Новодевичьего монастыря, занятого польским войском под командованием литовского гетмана Ходкевича, из Казани доставили список Казанской иконы Божией Матери. Ополченцы начали наступление и освободили монастырь. Это сражение вошло в историю под названием «гетманский бой».

В 1611 году Москву освободить не удалось. Но в Нижнем Новгороде уже собиралось новое ополчение под руководством Минина и Пожарского. Поляки и бояре-изменники потребовали от Гермогена, чтобы он написал в Нижний, что не благославляет нового похода на Москву, на что Гермоген ответил: «Да будут благословенны те, которые идут для очищения Московского государства, а вы, изменники, будьте прокляты!».

Гермоген умер в темнице 17 февраля 1612 года.

В марте 1612 года из Нижнего Новгорода выступило Второе ополчение, и войсковой иконой в нем была Казанская икона Божией Матери, та, с которой сражались воины в «гетманском бою».

В августе этого же года ополчение Минина и Пожарского подошло к Москве. Больше месяца его отряды сражались под Москвой и на ее окраинах, продвигаясь к центру. Поляки держали оборону, защищенные могучими стенами Китай-города и Кремля.

Накануне решительного штурма в ополчении отслужили молебны в отрядах перед Казанской иконой Божией Матери. И 22 октября тот отряд, в котором находилась в этот день икона, овладел первой башней — Круглой башней Китай-города, расположенной между Ильинской и Никольской башнями. Оборона врага была взломана, и три дня спустя вражеские отряды, отступившие и запершиеся в Кремле, капитулировали.

«По совершении ж дела сего (освобождения Москвы. — В. М.), — рассказывает участник боев князь С. И. Шаховской, — воеводы и властелины вкупе ж и весь народ московский воздаша хвалу Богу и Пречистыя Его Матери, и пред чудотворною иконою (Владимирской) молебное пение возсылаху и уставиша праздник торжественный праздновати о таковой чудной дивной победе».

Ополченская же святыня — образ Казанской Божией Матери осталась у руководителя ополчения князя Пожарского, и «по взятии Кремля, — сообщает летопись, — князь Дмитрий Пожарский освяти храм в своем приходе Введения Пречистыя Богородицы, на Устретенской улице, и тое икону Пречистыя Богородицы Казанская поставили тут».

После венчания на царство Михаила Федоровича Романова в 1613 году Казанская икона Божией Матери становится наиболее почитаемым образом в царской семье. В летописи об этом рассказано так: священники Введенского храма «возвестиша Царю… про ее чудеса, како в етманский бой и в московское взятие от того образа велия чудеса быша. Царь же Михайло Федорович всеа Русии и мать его великая старица Марфа Ивановна начата к тому образу веру держати велию, и повелеша праздновати дважды в год и установиша со кресты». Праздник обретения иконы в народе называют «летней Казанской», а праздник освобождения Москвы — «осенней Казанской».

Казанская икона Божией Матери. Этот образ находился в народном ополчении, и с ним войска Минина и Пожарского освободили Москву от оккупантов. Список XVII века

Отношение к тому или иному своему современнику народ определяет по его отношению к главнейшему событию эпохи. В начале XVII века это была освободительная борьба против поляков. Михаил Федорович не был ее прямым участником, поэтому он подчеркивал свою причастность к недавним событиям особым почитанием Казанской иконы Божией Матери. Видимо, этот шаг был подсказан ему отцом — патриархом Филаретом, умным и властным человеком, считавшимся соперником Бориса Годунова при избрании того на престол и насильно постриженным Годуновым в монахи.

Весной 1632 года правительство России и Земский собор принимают решение начать войну за возвращение захваченных Польшей в годы Смуты смоленских земель, еще остававшихся под ее властью.

Э. Лисснер. Выход польских интервентов из Кремля

Почитание образа Казанской Божией Матери царем и царской фамилией приобретает новые черты: празднования совершаются с крестными ходами, в Москву приглашаются из Казани «старица Мавра, которой явилась Пречистая Богородица Казанская», ей, как отмечено в «Ладанной книге», выдано «три фунта ладану бранного» (то есть лучшего, отобранного), и в этом же году начинается строительство в Москве деревянной церкви во имя образа Казанской Божией Матери «меж Ильинских и Николаевских ворот» Китайгородской стены.

Церковь, как ее называли, Казанская у Стены, стояла на том месте, где во время штурма прорвались ополченцы. Царь Михаил усердно посещал эту церковь, участвовал в крестных ходах, отпускал из казны на ее содержание такие же средства, как на кремлевский Верхоспасский собор. В большой пожар 25 апреля 1634 года церковь Казанская у Стены сгорела, и по царскому повелению было начато строительство каменной церкви Казанской иконы Божией Матери на Красной площади.

Новый храм на Красной площади возводился исключительно на средства царя. Существует предание, что его строителем был князь Дмитрий Пожарский, но в документах по строительству храма, как пишут в книге «Казанский собор на Красной площади» (1993) Л. А. Беляев и Г. А. Павлович, «…нет ни одного упоминания о князе Д. М. Пожарском ни как о храмоздателе, ни как о вкладчике».

Место для нового царского храма было выбрано очень удачное по многим соображениям. Скорее всего примером для его избрания послужил храм Василия Блаженного — возведенный в память победы над Казанским ханством и поставленный вне стен Кремля на самой многолюдной площади города, на Великом Торге, для всенародного почитания и прославления святых, во имя которых он сооружен, а также в память о храмоздателе.

Храм новой династии также следовало строить на главной площади, при этом он должен был быть не менее величественен.

Архитектор, возводивший Казанский собор, Обросим Максимов — ученик строителя стен и башен Белого города Федора Коня гениально разрешил поставленную перед ним задачу. Он не стал строить махину, превосходящую Василия Блаженного по размеру, не стал еще более усложнять формы храма и, главное, отказался от идеи прямого и открытого соперничества.

Максимов поставил Казанский собор не в центре Торга, но в дальнем от собора Василия Блаженного углу. Зритель не мог видеть их одновременно и сравнивать, а должен был рассматривать по отдельности. При таком осмотре каждый храм представал перед зрителем, раскрывая свои оригинальные черты, свою неповторимую красоту.

У некоторых авторов, сообщающих, что Казанский собор поставили на пустом, не занятом постройками месте, в подтексте явно звучит намек: воткнули, мол, где нашелся пустырь. Однако это совсем не так: под царский храм очистили бы любой участок; дело в том, что Обросим Максимов, московский зодчий XVII века, был талантливым архитектором и замечательным градостроителем. Его градостроительное решение угла Красной площади и Никольской улицы так точно и выразительно, что вот уже более трех веков ни у кого не вызывает сомнения.

Северная часть Красной площади и Казанский собор. Акварель. 1800-е годы

16 октября 1636 года собор был освящен патриархом Иосафом. На освящении присутствовали князь с семьей, высшие вельможи, вокруг храма собралось великое множество народа.

В собор был перенесен из Введенской церкви чудотворный образ Казанской Божией Матери. По преданию, чудотворную икону из Введенской церкви до нового собора нес князь Дмитрий Пожарский.

Одновременно со строительством Казанского собора была перепланирована и благоустроена площадь перед ним.

Площадь и Никольская улица до этого имели деревянные мостовые из круглых бревен. Езда по ним сопровождалась тряской и, по отзывам современников, была мучительной. После постройки собора площадь была замощена тесаными бревнами, и теперь, как сказано в летописи, она стала «аки гладкий пол». Такой же «гладкий пол» был уложен от Воскресенских ворот до Лобного места. Замощенную улицу в XVI–XVII веках часто называли мостом. Мост на Торгу из тесаных бревен в народе стали называть Красным, то есть красивым, хорошим, а затем и всю площадь — Красной. В документах название Красной площади начинает встречаться с 1660-х годов. Это означает, что к тому времени оно стало общепризнанным.

Казанский собор занял особое место среди московских храмов. Он пользовался исключительным вниманием царской семьи. Крестные ходы 8 июля в память явления Казанской иконы и 22 октября в память освобождения Москвы происходили с особой торжественностью, в них обязательно принимали участие царь, царская семья, придворные и высшие вельможи. Порядок, чин, размещение участвующих в процессии подчинялись строгим правилам. Главное место отводилось царю.

Царский крестный ход в Казанский собор из Кремля и от него в Кремль кроме церковного молитвенного значения приобретал явный политический оттенок: размещение участников в процессии отражало существовавшее на это время положение при дворе того или иного вельможи.

Участие царя в крестном ходе с Казанской иконой способствовало усилению, как тогда говорили, «народной любви» к нему. Поэтому наследовавший трон сын Михаила Федоровича царь Алексей Михайлович проявлял еще большее усердие в почитании чудотворного образа. Если Михаил Федорович иногда пропускал крестный ход 8 июля на летнюю Казанскую и обязательно присутствовал только на обедне осенней Казанской 22 октября, то Алексей Михайлович считал для себя обязательным присутствие, как отметила летопись, «неотступно у всех праздников». Кроме того, он стоял не только обедню, но и вечерню кануна и всенощную праздника.

Сам Казанский собор, являясь фактически царским, придворным (в некоторых документах его называют «теремным», то есть домашним, храмом), также находился под властным контролем государя, который использовал его для осуществления влияния на церковную жизнь, ставя туда священников по своему выбору.

Будучи публичной кафедрой духовной церковной реформы, Казанский собор также неоднократно становился местом публичной демонстрации гражданских политических акций.

Подчеркнутым вниманием к святыням Казанского собора, частым посещением служб в нем пыталась найти поддержку народа в своих претензиях на власть царевна Софья Алексеевна.

За иконой в Казанском соборе было обнаружено и прочитано народу «подметное письмо», послужившее началом стрелецкого бунта.

У Казанского собора произошло событие, которое стало первым решительным шагом Петра I к трону. 8 июля 1687 года на летнюю Казанскую состоялся традиционный крестный ход. Нести икону взялась царевна Софья, имевшая титул «правительницы» при малолетних братьях-царях, но пятнадцатилетний Петр, заявив, что он царь, потребовал от сестры передать икону ему, а самой покинуть процессию. Она отказалась, тогда Петр ушел с площади. Это было объявлением открытой борьбы, завершившейся свержением Софьи.

Однако было бы совершенно неправильно сводить роль Казанского собора к арене политических интриг и борьбе амбиций, которые захватывали сравнительно небольшой круг людей, проходили и затем забывались. Зато постоянной и всенародной оставалась память о том, что собор возведен в честь народной победы, и таким же непреходящим и всенародным было почитание его святыни — чудотворной иконы Казанской Божией Матери, хранительницы каждого человека и всей России. Об этом и молитва ей:

«Со страхом, верою и любовью припадающе пред честною иконою Твоею, молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе, умоли, милосердная Мати, Сына Твоего и Бога нашего, Господа Иисуса Христа, да сохранит мирну страну нашу…».

Широко расходились вести о чудесах, явленных иконой Казанской: исцелениях, исполнении желаний. Священники Казанского собора вели летопись этих чудес. В соборной библиотеке среди прочих документов хранилась рукопись «Сказание о чуде от иконы Казанской Божьей Матери», которая, кроме того, что служит свидетельством о чуде, является выдающимся произведением древнерусской словесности, известным по курсам древнерусской литературы под названием «Повесть о Савве Грудцыне».

«Повесть о Савве Грудцыне» написана в середине XVII века и современна событиям, в ней описанным.

«Хощу убо вам, братие, — начинает рассказ неизвестный нам ее автор, — поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченного удивления достойну, како человеколюбивый Бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судьбами приводит ко спасению».

Герой повести — личность историческая. «Торговые люди» Грудцыны-Усовы принадлежали к богатому купечеству, имели звание «лучших людей», они часто упоминаются в документах конца XVI–XVII веков. Действие повести происходит в первой половине XVII века, автор точен в описании исторических событий, правильно называет имена их участников — боярина Шеина, стольника Воронцова, боярина Стрешнева и других, указывает существовавшие в действительности адреса. Так, например, адрес места жительства Саввы в Москве «на Устретенке в Земляном городе в Зимине приказе в дому стрелецкого сотника именем Якова Шилова» подтверждается городскими переписями того времени: действительно, был на Сретенке дом сотника Шилова, действительно, размещался там полк, или, как его еще называли, приказ, стрелецкого головы Зимы Волкова.

Так вот, на таком достоверном фоне, разворачивается действие «предивной» повести.

Сюжет повести таков. Савва влюбился в жену друга своего отца купца Бажена и возжелал ее. Страсть его была так сильна, что он подумал: «И егда бы кто от человек или сам диавол сотворил ми сие, еже бы паки совокупиться мне с женою оною, аз бы послужил диаволу». И тут он увидел юношу, бегущего к нему (дело происходило в поле за городом) и махающего рукой: мол, подожди.

Юноша заговорил с ним ласково, сказал, что знает его родню и готов ему во всем служить и помогать. Савва открыл ему свое желание. Юноша говорит ему: «Могу исполнить, что желаешь, если ты подпишешь, что отрекаешься от Христа и готов служит диаволу». Савва подписал.

Желание купеческого сына исполнилось. Затем бес (а этот юноша, был бесом) стал исполнять и другие желания Саввы: сделал его воинским начальником, обратил на него благосклонное внимание царя.

Некоторое время спустя Савва разболелся, «и бе болезнь его тяжка зело, яко быти ему близ смерти», а помощи от Бога, поскольку он продал душу «диаволу», Савва получить не мог. Он страдал, сильно «умученный». Вдруг хозяин дома, в котором он жил, слышит, что больной, вроде, с кем-то говорит, и спрашивает: «Что ты во сне увидел? С кем говорил?»

На что Савва ему ответил, обливаясь слезами, что увидел он явившуюся к его одру «светолепну жену» и понял, что это была Богородица. Она спросила его, о чем он скорбит. Савва ответил, что скорбит о том, что прогневал Господа — подписал дьяволу бумагу. Богородица, видя его раскаяние, дала обещание умолить Сына Своего, чтобы Он простил Савву, и помочь вернуть от дьявола собственноручное Саввы «рукописание», но Савва должен исполнить то, что она повелит. Повеление же ее было таково: «Егда убо приспеет праздник явления образа Моего, яже в Казани, ты же прииди во храм мой, иже на площади у Ветошного ряду; и аз пред всем народом чюдо явлю на тебе».

Хозяин-сотник доложил о видении своего постояльца царю, и царь милостиво разрешил принести болящего на праздник в собор.

«Егда же бысть праздник Казанския Богородицы июля осмаго дня, — рассказывается в повести, — тогда бо бысть крестное хождение до церкви тоя Казанския Богородицы со святыми иконами и честными кресты… В том же крестном хождении бысть великий Государь царь и великий князь Михаил Федорович, и священный патриарх со всем освященным собором и множество вельмож. И абие повелевает царь принести болящего Савву до церкви тоя. Тогда же, по повелению цареву, принесоша болящего оного до церкви Казанския Богородицы, скоро на ковре, и положиша его вне церкви в преддверии.

И егда же начата литоргисати (служить литургию. — В. М.), тогда нападе на больного Савву дух нечистый, и нача зле мучити его диавол. Он велием гласом вопия: „Помози, ми, Госпоже Дево, помози ми, Всецарице Богородице!“ и егда же начата херувимскую песнь воспевати, тогда возгреме яко гром и бысть глас глаголющ:

„Савво, восстани и гряди семо во храм мой!“ Он же, воспрянув с принесенного ковра, якобы никогда не скорбел (т. е. не болел. — В. М.), и скоро притече во храм той, паде ниц пред образом пресвятая Богородицы Казанския, моляся со слезами. Тогда же низпаде от верху округа церковного богоотменное оное писание, яже дади Савва диаволу, все бо заглажено, яко же бы никогда не писано. Еще же повторяя глас бысть: „Савво, се твое рукописание, яже ты писал еси, и исполни заповеди Моя и к тому не согрешай!“… Тогда же слышав царь и патриарх и вси предстоящие вельможи, и видевши таковое преславное чудо, благодариша Бога и Пречистую Его Матерь…».

Савва вернулся домой совершенно здоровый. Спустя малое время он раздал свое имение в церкви и нищим постригся в иноческий чин в Чудовом монастыре. Он «поживе лета довольна, ко Господу отъиде с миром; и погребен бысть в том монастыре».

В царствование Петра I с переводом столицы и двора из Москвы в Петербург московский Казанский собор утратил свой придворно-политический статус. Но Петр почитал Казанскую икону Божией Матери и перенес в новую столицу из Москвы тот ее список, который был прислан царю Ивану Васильевичу из Казани в 1579 году. В Петербурге во имя Казанской иконы в начале XIX века был возведен один из самых величественных соборов северной столицы — Казанский собор на Невском проспекте.

Московский Казанский собор, лишившись царского покровительства, тем не менее оставался одним из наиболее посещаемых московских храмов. Его главная святыня и слава — икона Казанской Божией Матери в народной памяти связывалась с борьбой ополченцев против захватчиков, с освобождением Москвы, с именем замученного в темнице патриарха Гермогена и с именем князя Дмитрия Пожарского, военного руководителя ополчения. Память же о придворной принадлежности храма, не поддерживаемая постоянными официальными церемониями во время служб и крестных ходов, постепенно слабела.

К концу XVIII века окончательно забылось, что храмоздателем Казанского собора был царь Михаил Федорович. И в народной памяти, и в исторической научной литературе как несомненный и общепризнанный факт утвердилось мнение, что строителем Казанского собора был князь Д. М. Пожарский. Даже такой серьезный ученый историк и архивист, как А. Ф. Малиновский в работе 1820-х годов «Обозрение Москвы» утверждает: «Казанский собор построен боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским по случаю незабвенного для Москвы и для всей России происшествия». При этом Малиновский основывался на бывшей в его распоряжении литературе, безусловно, авторитетной. Не подвергая сомнению факт строительства собора Пожарским, он в то же время опровергает достоверность другой народной легенды: «Прежде многие думали, что тут (в соборе. — В. М.) похоронен храмоздатель князь Пожарский, но теперь известно уже, что прах его покоится в Спасо-Евфимьевском монастыре, где издавна погребались его предки».

В современных работах, как правило, строителем Казанского собора также называется князь Пожарский. Таким образом, народная молва вопреки фактам восстанавливает историческую справедливость: мемориальный памятник (а Казанский собор является таковым) должен вызывать в памяти прежде всего образ того или тех, в честь которых он поставлен, а не того, на чьи деньги его строили.

В Отечественную войну 1812 года с новой силой и с новым значением зазвучали имена Минина и Пожарского. Они были произнесены в первом же обращенном к народу императорском манифесте, извещавшем о вступлении наполеоновских войск в пределы России, в котором император Александр I выразил уверенность в том, что враг найдет «…на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами», «встретит в каждом дворянине Пожарского, в каждом гражданине — Минина».

В петербургском Казанском соборе перед иконой Казанской Божией Матери молился перед отъездом в армию назначенный главнокомандующим всех русских войск М. И. Кутузов.

Площадь перед московским Казанским собором всегда бывала многолюдна. У ограды располагались «скамьи и шалаши» с торговлей разными съестными товарами, предлагали свой товар разносчики — квас, сбитень, пирожки. Торговля была оживленной, потому что здесь пролегали пути и на Красную площадь, и в Кремль, и в Зарядье, и в Замоскворечье.

С началом войны народу у Казанского собора не стало меньше, но переменились характер толпы и ее настроение, постоянно был полон народом и храм.

За собором находилась губернская типография, в которой печатались сообщения из армии, распоряжения московского губернатора Ростопчина и тут же раздавались народу. Люди на площади ожидали этих сообщений, которые тотчас вызывали оживленные обсуждения, замечания, вопросы. На ограде собора вывешивались лубочные листы о войне: «Крестьянин Иван Долбило», «Французы под конвоем бабушки Спиридоновны», «Беседы бывшего ратника московского мещанина Карнюшки Чихирина о доблести русского воина» и многие другие.

В ночь на 1 сентября 1812 года, накануне вступления Наполеона в Москву, архиепископ московский Августин по приказу губернатора Ростопчина выехал из Москвы во Владимир, увозя московские святыни — Владимирскую икону Божией Матери и Иверскую. Казанская икона пока оставалась в храме. Лишь 2 сентября, когда французские войска уже входили в город, икону вынесли из собора; сначала ее укрыли в доме протоиерея Сергия, а затем увезли из города. В статье священника Радугина, опубликованной в 1862 году, приводятся воспоминания неназванного мемуариста о том, как были вывезены Августином Владимирская и Иверская иконы, но поскольку обстоятельства и детали его выезда из Москвы хорошо известны и не соответствуют этому рассказу, то очевидно, что здесь речь идет о другой святыне — видимо, о Казанской иконе.

Икону погрузили в дорожную карету, рассказывает мемуарист, и «…полетели вскачь к Крестовской заставе, думая настичь обоз с церковным имуществом; но у Сухаревой башни были остановлены врагами, предупредившими их и загородившими выезд из столицы. Чтобы не остаться в плену, надобно было повернуть лошадей назад и искать другого выезда. Сначала думали, было, пробраться к Калужской заставе, в которую проходили русские войска; но, повернув на Яузу, повернули в Рогожскую заставу, где была страшная давка от множества экипажей и народа, спешившего выехать из Москвы».

Красная площадь у Казанского собора. Литография. 1840 год

Следуя за армией, карета с Казанской иконой Божией Матери оказалась под Тарутином, где Кутузов разворачивал лагерь русских войск.

Во время своего пребывания в Москве французы ограбили Казанский собор, но он не был разрушен. Площадь перед ним завалило грудами кирпичей от взорванной Никольской башни.

12 октября последние французские части ушли из Москвы, в тот же день была совершена служба в сохранившемся Страстном монастыре. В первых числах ноября в Москву возвратился архиепископ Августин со святынями. 1 декабря по Китай-городу прошли крестные ходы, во время которых Августин освящал краплением воды Москву: «…древний благочестивый град сей, богоненавистным в нем пребыванием врага нечестивого оскверненный». Среди других храмов был освящен и Казанский собор.

XX век, принесший русскому православию — вере, церкви и верующим тяжкие испытания, поругание святынь, страдания и гонения, сравнимые с гонениями, которым подвергались первые христиане, начался страшным и пророческим исчезновением подлинной чудотворной Казанской иконы Божией Матери из ее обители — Богородицкого казанского монастыря.

Утром 29 июня 1904 года служители обнаружили, что из монастырского собора исчезли две иконы: чудотворная Казанской Божией Матери и Нерукотворный образ Спасителя.

Полиции удалось обнаружить непосредственных похитителей — двадцативосьмилетнего крестьянина Варфоломея Стояна, он же Чайкин, и тридцатилетнего крестьянина Комова, а также их сообщников — сожительницу Чайкина и ее мать, которые обвинялись в укрывательстве похищенного, ювелира, купившего золото и жемчуг с окладов икон, и церковного сторожа, который, возможно, содействовал похищению.

Главное желание следователей, игуменьи монастыря, духовных и светских властей заключалось в том, чтобы вернуть святыни. Но сожительница Чайкина, ее малолетняя дочь и мать показали на суде, что они видели, как Чайкин разрубил иконы на мелкие щепки и жег их в печи. При обыске в печи были найдены четыре обгорелые жемчужины, грунтовка с позолотой, два гвоздика, 17 петель, которые, по показаниям монахинь, находились на бархатной обшивке иконы. Сам Чайкин во время следствия отрицал уничтожение им икон, чтобы не отягчать свою вину еще и богохульством, после же приговора признался в этом.

Чайкин представлял собой характерный тип, с которым русскому православию предстояло встретиться в недалеком будущем. Следствие обнаружило еще ряд совершенных им церковных ограблений, правда, он сдирал с икон драгоценные ризы, самих же образов не похищал, что характеризовало его как заурядного уголовника. Между тем он старался представить себя публике «политиком», социалистом, убежденным атеистом, объясняя уничтожение икон тем, что ему «…ужасно хотелось тогда доказать всем, что икона вовсе не чудотворная, что ей напрасно поклоняются и напрасно ее чтят, что … сожгу ее и никакого не случится чуда: сгорит — и все».

После приговора Чайкин сидел в Шлиссельбургской каторжной тюрьме. Следствие по поиску икон продолжалось и после приговора. У следователей не было уверенности в том, что они уничтожены: Чайкин путался в своих показаниях, в уголовном мире ходил слух, что иконы были проданы. Древние иконы имели спрос у коллекционеров, их скупали старообрядцы, поэтому следователи сомневались в том, что Чайкин мог своими руками уничтожить иконы, цена которых превышает цену их оклада.

В 1930-е годы прошел слух, будто Казанская икона Божией Матери была продана большевиками за границу в числе многих других старинных икон.

Московский Казанский собор во время боев Октябрьской революции 1917 года оказался в самом центре военных действий. При наступлении на Кремль отряды красногвардейцев двигались по Никольской улице, у собора было поставлено орудие, которое прямой наводкой било по Никольской башне.

Обстрел Никольской башни стал первым случаем осквернения и разрушения православных святынь коммунистами: пострадал надвратный образ святителя Николая, почитаемый в Москве чудотворным за то, что при взрыве французами в 1812 году Никольской башни остался неповрежденным.

Образ Николая Чудотворца на Никольских воротах через некоторое время был заложен кирпичом.

В 1925 году подошло время в очередной раз ремонтировать Казанский собор, община верующих храма решила вернуть собору по возможности прежний облик. Произвести реставрацию предложили тогда уже известному своими реставрационными работами П. Д. Барановскому. Средства на реставрацию давала община.

Барановский начал реставрационные работы с барабана главы собора и восстановления кокошников. Понимая, что работа продлится долго, он, чтобы не портить вида Красной площади, работал без лесов, и Казанский собор преображался, обретая прежнюю красоту, на глазах москвичей.

Однако довести реставрацию Казанского собора до конца Барановскому не удалось: в 1930 году храм был закрыт, община распущена. Собор был наскоро переоборудован под жилые коммунальные квартиры и стал именоваться домом № 1 по Никольской улице.

Бывшая жилица этого дома уже в наше время рассказала об условиях жизни в переоборудованном под жилье соборе.

«Жизнь в церкви я до сих пор вспоминаю с содроганием. Бытовые условия были такие, что никому не пожелаю. Комнатки тесные, в каждой по 4–5 человек. Стены голые: от церковных интерьеров и утвари нам ничего не осталось. Окошечки узенькие, света почти не давали. Кухни и ванной комнаты как таковых не было вовсе. Но в каждой комнате — раковина с холодной водой, и паровое отопление у нас было: печки не топили, это я точно помню…

В то время Казанская церковь выглядела как несуразный двухэтажный дом с деревянным грубо сколоченным чердаком… Бывший собор обнесли дощатым забором… Один вход был со стороны Исторического музея, другой с Никольской улицы… Туалет находился на первом этаже, это был деревянный сортир в три очка…

Ордера на столь „центровую“ жилплощадь выдавались только „классово устойчивому элементу“, в основном рабочим. Но все равно жизнь в соборе протекала под неусыпным контролем Лубянки. Во время парада или демонстрации в каждой комнате сидел у окна их сотрудник, а еще один — на чердаке. Помню, один раз на майские праздники такая духота была, что энкавэдэшник наверху в обморок свалился. Мы, жильцы, хотели было ему помочь, а он нас не впустил — ждал покуда свои заберут. Накануне каждого мероприятия с нас слово брали: будем дома или уедем. И ни разу никто не ослушался. Бывало, если раньше вернешься — демонстрация еще не кончилась, идешь себе на бульвар гулять или еще куда-нибудь…».

Но наряду с бытовыми неудобствами были и преимущества, о которых многие советские люди тогда мечтали: жильцы собора могли из своих окон видеть парады и демонстрации и — главное — Сталина.

«Мы, жильцы, — вспоминает та же женщина, — Сталина из окна высматривали — все ждали, когда на трибуну выйдет. А если колонна демонстрантов шла мимо Мавзолея, когда на нем товарища Сталина не было, люди потом очень сокрушались, даже в истериках бились».

Корреспондент газеты, в которой было опубликовано это интервью, спросил, испытывали ли жильцы чувство стеснения или неловкости не из-за бытовых неудобств, а из-за того, что жили в храме. «Нет, — получил он ответ. — Мне было двадцать лет, но и моя свекровь, и люди более старшего возраста об этом не думали. Наверное, время было другое».

Реставрация Казанского собора остановилась, так как в действительности в Моссовете уже было принято решение о его сносе. Превращение его в жилой дом было временным мероприятием, вызванным недостатком жилья в столице.

В конце 1920 — начале 1930-х годов развернулась массовая общегосударственная кампания по прекращению реставрационных работ и сносу церквей. Кампания имела идеологическую основу и сопровождалась шумной агитационной пропагандой: «разоблачали» церковь и попов, «разоблачали» и ученых-реставраторов. «Они, — писал о реставраторах журнал „За коммунистическое просвещение“, — надували советскую власть всеми средствами и путями. Создав вокруг себя „верное“ окружение, они и чувствовали себя в ЦГРМ (Центральных государственных реставрационных мастерских. — В. М.), как за монастырской стеной. Советская лояльность была для них маской. Они верили, что советская власть скоро падет, они ждали с нетерпением ее падения, а пока старались использовать свое положение… Они всегда говорили с пафосом о чистой науке, о чистом искусстве. Они жаловались на то, что при старом, при царско-поповском строе церковь мешала развернуть по-настоящему научно-исследовательскую работу по древнерусскому искусству. Они были всегда столь возвышенными идеалистами — людьми-бессребрениками! А когда пролетарская власть предоставила им возможность полностью отдаваться науке и искусству, … что они сделали, верные сыны буржуазии? Они снова превратили науку в церковь, искусство в богомазню, а все вместе — в обыкновенное церковно-торговое заведение, в монастырь-лавочку». Последнее обвинение было персонально направлено против Барановского, производившего реставрацию Казанского собора на средства общины. Вскоре это же обвинение он услышал на Лубянке.

В сентябре 1933 года П. Д. Барановского и архитектора Б. Н. Засыпкина вызвали в Моссовет к заместителю председателя Усову, который объявил им, чтобы они срочно произвели обмер и фиксацию храма Василия Блаженного, так как он в ближайшие дни будет снесен. Барановский сказал: «Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной, что хотите. Будете ломать — покончу с собой». Тогда же он послал соответствующую телеграмму Сталину.

Через несколько дней его и Засыпкина арестовали. По статье 58, пункты 10, 11 «антисоветская агитация, организация антисоветской группы» Барановский был осужден на три года лагерей с последующим поражением в правах, в том числе в праве жить в Москве и других крупных городах. Он вернулся из заключения в мае 1936 года и прописался в Александрове — ближайшем к Москве городе, в котором разрешалось жить отбывшим срок по политической статье.

Как раз в эти дни, летом 1936 года, начали сносить Казанский собор. Барановский ежедневно приезжал в Москву из Александрова, производил обмеры храма, фотографировал, и в тот же день уезжал обратно. Как поднадзорный, он был обязан ежедневно в 17 часов 30 минут являться в Александровское НКВД на отметку.

Окончательно разрушен Казанский собор был в последние дни июля 1936 года, в начале сентября убрали битый кирпич. Известный историк московской церковной старины М. И. Александровский в своем дневнике 9 сентября записал, что на месте собора уже пустая площадка.

До трехсотлетия своего освящения 15 октября 1636 года московский Казанский собор не достоял один месяц.

Соборная Казанская икона Божией Матери еще при закрытии храма в 1930 году была перенесена в Богоявленский собор в Дорогомилове, а после того как в 1935–1936 годах этот храм был снесен, ее перенесли в Богоявленский патриарший собор в Елохове, где она и находится в настоящее время.

В 1920-е годы был закрыт и Богородицкий монастырь в Казани. До сих пор его занимает табачная фабрика.

Фундаменты Казанского собора. Фотография 1991 года

Петербургский Казанский собор тоже был закрыт, и в 1932 году в нем, как сообщал путеводитель полувековой давности, «…разместился один из интереснейших музеев Ленинграда — Музей истории религии и атеизма Академии наук СССР», обычно называвшийся более откровенно и точно: Антирелигиозный музей.

Икона Казанской Божией Матери из Казанского собора была перенесена во Владимирский храм.

Петербургский Казанский собор ныне возвращен верующим.

В Москве на освободившейся после сноса Казанского собора площадке на углу Красной площади и Никольской улицы в 1937 году поставили павильон и устроили летнее кафе. Может быть, в проекте этой веранды и был заложен какой-то идейный смысл, а может быть, просто какой-то остроумец пустил шутку, но говорили, что она возведена в честь III Интернационала и что строил ее прославившийся тогда проектом Дворца Советов архитектор Б. Иофан. Эти сведения в настоящее время попали даже в специальную искусствоведческую литературу. Правда, в других работах авторами павильона называют архитекторов Л. И. Савельева и О. А. Стапрана.

Во время войны павильон на углу Красной площади и Никольской сломали. В послевоенные годы на этом месте был разбит газон, в правом дальнем углу которого открыли подземный туалет.

В 1985 году в недрах Музея В. И. Ленина, занимавшего здание бывшей Городской думы, зародилась идея о расширении музея за счет прилегающих к нему зданий: Губернского правления, Монетного двора, Заиконоспасского монастыря, Никольских рядов и других. Музей должен был занять весь квартал между площадью Революции, Историческим (Воскресенским) проездом, Никольской улицей. Все эти здания и внутренние дворы предполагалось приспособить под музейные помещения: выставочные залы, аудитории, библиотеку, буфеты. Все строительство задумывалось для того, чтобы, как сформулировал тогда директор Музея, «…было удобно учиться и работать, впитывать великие идеи Владимира Ильича Ленина».

Реконструкция должна была завершиться в 1995 году к 125-летию со дня рождения В. И. Ленина.

Поскольку на территории, предназначенной под реконструкцию, находилось большое количество исторических памятников, директор обещал, что «…будут учтены все ценные предложения по использованию памятников архитектуры».

От Казанского собора сохранились фундаменты XVII века, являющиеся охраняемым памятником архитектуры и истории, авторы проекта обещали их не уничтожать.

«В этом соборе в октябрьские дни 1917 года была установлена пушка, выстрелом из которой были пробиты Никольские ворота, открывшие Красной гвардии дорогу в Кремль, — рассказывал журналист о проекте расширения Музея В. И. Ленина в предпраздничном номере газеты „Московская правда“ от 6 ноября 1986 года. — Сейчас рассматривается вариант создания в сохранившейся подземной части собора постоянной выставки».

Проект расширения Музея В. И. Ленина был столь невежественно-варварским по отношению к памятникам отечественной истории и архитектуры, что вызвал широкое общественное возмущение. К тому же изменилась и общественно-политическая ситуация в стране. Даже всегда послушный Центральный Совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, который по закону должен был дать согласие на строительство в зоне исторических памятников, этот проект поддержал не полностью. Одобрив общую идею, он поставил важное условие, указав на необходимость «…воссоздания бывшего Казанского собора как памятника истории государственной независимости Руси и являющегося составным градостроительным композиционным элементом Красной площади». Однако в этом предложении был пункт, который делал возведение собора почти неосуществимым: государство, разрушившее его, средств на восстановление не выделяло, а предлагало Московскому городскому обществу охраны памятников, не имеющему практически никаких доходов, «решить вопрос о финансировании» самому.

Группе энтузиастов, объединившихся вокруг Московского общества охраны памятников, не только удалось поднять общественность, но и сделать своими союзниками Патриархию и обновленный Моссовет, что было очень важно, потому что хотя отовсюду и поступали пожертвования, но их было недостаточно. Руководство Моссовета выделило недостающую сумму из городского бюджета.

Руководитель проекта по восстановлению Казанского собора О. И. Журин

Летом 1989 года начались археологические исследования фундаментов Казанского собора. 5 июня 1990 года Моссовет принял официальное решение о его воссоздании (окончание работ было намечено на 1995 год), причем — что особенно подчеркивалось — храм будет действующим. 4 ноября 1990 года, в день праздника Казанской Божией Матери, Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II был заложен и освящен первый символический камень Казанского собора.

История воссоздания Казанского храма, первого в послереволюционной Москве восстанавливаемого не только в качестве архитектурной формы, но и ради его настоящего предназначения, сложна и драматична. Множество разнообразных сил пришли в движение. Кроме явных сторонников и противников его воссоздания были и противники, скрывающиеся под маской друзей, и друзья, вынужденные публично выступать как противники. События, взаимоотношения людей, тайные и явные пружины происходившего — все это может составить содержание большой и поучительной книги. Наверное, она когда-нибудь будет написана.

Восстановлением Казанского собора с первого до последнего дня руководил ученик и друг П. Д. Барановского архитектор-реставратор Олег Игоревич Журин. Именно ему передал Барановский материалы, собранные при реставрации храма в 1925–1930 годах, и обмеры, сделанные в 1936-м. Журин исполнил завещание своего учителя. Казанский собор восстановлен в близком к первоначальному своему облику XVII века виде, как и предполагал его восстановить П. Д. Барановский.

Возрожденный Казанский собор был освящен 4 ноября 1993 года — на осеннюю Казанскую.

Воссозданный Казанский собор

Сейчас в Казанском соборе, по сообщению его настоятеля Аркадия Станько, имеются четыре образа Казанской Божией Матери — образ конца XVIII века, подаренный Святейшим Патриархом, образ, написанный современным иконописцем архимандритом Зиноном, и еще два старых образа, принесенных в дар.

Чудесная помощь Божией Матери, оказанная ею России в Великую Отечественную войну, также связана с чудотворной Казанской иконой.

Осенью 1941 года, когда немцы подошли вплотную к Москве, когда руководство партии и правительства, органы городского управления и правопорядка эвакуировались, а, точнее сказать, бежали, недаром уже тогда эту эвакуацию назвали «паникой». Брошенным на произвол судьбы простым москвичам оставалась одна надежда — на Божью помощь. И помощь пришла.

Еще во время войны по Москве прошел слух, что зимой 1941 года, когда немцы подошли к Москве, Сталин велел взять чудотворную икону Богоматери и с ней облететь на самолете вокруг города. Вскоре последовало первое успешное контрнаступление Красной Армии: немцев отогнали от столицы.

Долгое время это считали легендой, но теперь уже и в печати появились сообщения о достоверности этого события.

После нападения фашистов на СССР православный патриарх Антиохийский Александр III обратился к христианам всего мира с просьбой оказать молитвенную и материальную помощь народам России.

Между тем немцы уже подходили к Москве, осадили Ленинград.

Митрополит Гор Ливанских Антиохийской патриархии владыка Илия затворился для молитвы в подземной пещере-церкви, находящейся в скале на берегу Средиземного моря. Три дня и три ночи, бодрствуя и не принимая ни воды, ни пищи, он молился перед образом Божией Матери. На третьи сутки ему явилась в огненном столпе Божия Матерь и объявила, что он избран для того, чтобы передать Божие определение, что должен сделать народ российский для спасения России, и сказала, что если не будет исполнено повеление, то Россия погибнет.

Повеление, как передал его Илия, было таково: «Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда, — сдавать нельзя. Пусть вынесут чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве. Затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию».

Митрополит Илия отправил в Москву руководству Русской церкви и правительству письма и телеграммы о Божественном повелении.

Сталин вызвал к себе главу Русской православной церкви местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия и митрополита Ленинградского Алексия и обещал им исполнить все, о чем было сказано в послании митрополита Илии.

В московском Богоявленском соборе перед Казанской иконой Божией Матери служились молебны.

Вокруг Москвы облетел самолет с чудотворной иконой Тихвинской Богоматери из Тихвинского храма в Алексеевском. Этот факт, по воспоминаниям современников, подтверждал маршал Георгий Константинович Жуков.

5 декабря началось контрнаступление Красной Армии, к 9 декабря был освобожден от немцев ряд городов, в том числе Тихвин. Эта операция по справедливости была названа разгромом немецких войск под Москвой и стала переломной в ходе войны.

Ленинград находился в блокаде. Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону и с крестным ходом обошли город. Припомнились и давние слова святителя Митрофана Воронежского, сказанные им Петру I: «Пока Казанская икона в городе и есть молящиеся, враг не сможет войти в город». Ленинград выдержал блокаду.

Казанскую икону Божией Матери привезли и в Сталинград. Она находилась среди советских войск на правом берегу Волги. Икону вывозили на разные участки фронта, и везде служили молебны.

Были исполнены и остальные повеления: возобновилась служба во многих закрытых ранее храмах, возвращены из лагерей оставшиеся в живых священнослужители, открылись семинарии, церковь получила возможность издавать религиозную литературу.

В 1947 году в Россию прибыл митрополит Илия, его принял И. В. Сталин. По совету патриарха Алексия (бывшего митрополита Ленинградского) митрополиту Илие был подарен список Казанской иконы Божией Матери, крест и панагия — нагрудная иконка Богоматери, украшенные драгоценными камнями, добытыми во всех районах страны, чем подчеркивалось, что дар от всей России.

«Я счастлив, — сказал митрополит Илия, принимая дары, — что мне довелось стать свидетелем возрождения Православной веры на Святой Руси и увидеть, что Господь и Божия Матерь не оставили вашу страну, а напротив — почтили ее особым Благоволением».

Иверская

В середине XVII века в Москве уже немало знали и слышали о святой горе Афон, что находится в Греции на берегу Эгейского моря, которую посещала в пору своей земной жизни Богородица и где с давних времен появились кельи монахов-отшельников и православные монастыри. Русские люди совершали паломничества на Афон, в Москву приезжали монахи с Афона и получали от московских государей щедрые пожертвования. Паломники и монахи рассказывали об афонских святынях, а москвичи слушали их каждый раз с неослабным вниманием, потому что повествования эти были действительно чудесными и поучительными.

В 1647 году в Москву приехал игумен афонского Иверского монастыря Пахомий. Его пригласил для беседы царь Алексей Михайлович, в этой беседе и последующих принимал участие и настоятель Новоспасского монастыря Никон, человек, глубоко уважаемый государем. Пахомий рассказывал о монастыре, о его святынях, о святых чудесах. Среди прочего было рассказано им о главной святыне монастыря — иконе Божией Матери, называемой Портаитисе, что значит «Вратарница».

Эта икона, говорит предание, в IX веке принадлежала некоей благочестивой вдове, жившей в окрестностях старинного византийского города Никеи, и была ею очень чтима.

Иверская икона Божией Матери работы художника-монаха Ямвлиха Романова. 1648 год

В это время Византией правил император Феофил-иконоборец. Исполняя приказ императора, его воины всюду разыскивали и уничтожали иконы. Один из них явился к этой вдове, увидел икону, ударил мечом по лику Богоматери — и из нанесенной раны по ее щеке потекла кровь. Воин испугался, пал перед образом на колени с покаянной молитвой и отрекся от иконоборческой ереси. Он сказал вдове, что к ней еще не раз придут с обыском императорские сыщики, и посоветовал спрятать образ, чтобы его не смогли найти. Вдова так и поступила.

Но слух о чудесном образе Богоматери и о том, что вдова где-то скрывает его, дошел до императорских сыщиков, они стали требовать, чтобы она отдала икону, а за непослушание грозили жестокими карами.

Тогда вдова, чтобы спасти образ от поругания, с молитвой пустила икону в море. И тут она увидела, что икона не легла на воду, но стоймя уплыла от берега.

Сын вдовы, которому также грозили гонениями, ушел из Никеи и в одном из монастырей на Афоне постригся в монахи. Он рассказывал братии о чудесах, явленных находившейся в их доме иконой Божией Матери, и этот рассказ передавался на Афоне от поколения к поколению.

Два века спустя одному из монахов афонской Иверской обители — святому старцу Гавриилу — во сне было откровение: Богоматерь сказала, что она желает дать обители свою икону, и пусть старец приблизится к ней по воде и примет ее в свои руки.

На следующий день монахи увидели среди моря на огненном столпе икону Божией Матери. Святой старец Гавриил, пройдя по воде, как посуху, взял образ, принес в обитель и поставил в храме в алтаре. Но наутро монахи обнаружили чудесно обретенную икону не в алтаре, а на стене над вратами обители. Тогда над вратами воздвигли храм, и там икона Богоматери пребывает поныне. По обители она называется Иверской, по месту пребывания над вратами — Вратарницей.

С тех пор Богоматерь не оставляла своим попечением монастырь, и в трудные времена приходила на помощь инокам. Много раз Иверский монастырь подвергался нападениям пиратов и иноземных врагов, но чудесное вмешательство Богоматери спасало его. Особенно памятно в летописях монастыря нашествие персов под предводительством царя Амира.

На 15 кораблях персы приплыли к Афону и напали на Иверский монастырь. Монахи, взяв священные сосуды, заперлись в башне. Разорив монастырь, грабители стали рушить башню. Монахи молились Пресвятой Деве, и вдруг поднялась страшная буря, корабли персов с моряками и воинами потонули в морской пучине. В живых остался один их предводитель Амир. Он раскаялся, обещав много золота и серебра на постройку новых стен монастыря взамен разрушенных.

Царь Алексей Михайлович и архимандрит Никон просили Пахомия прислать в Москву список чудотворной Иверской иконы Богоматери, что тот и обещал исполнить.

Вид святой горы Афон. Лубочный лист. 1884 год

Возвратившись на Афон, игумен Пахомий приступил к выполнению своего обещания. Писать икону он поручил самому лучшему иконописцу монастыря — Ямвлиху Романову. Работа иконописца проходила под молитвы всей братии.

Об этом рассказал игумен Пахомий в письме царю Алексею Михайловичу, присланном в Москву вместе со списком чудотворной иконы.

«Собравши всю братию, совершили всенощное бдение и молебен, — пишет в письме Пахомий, — освятили воду с мощами, потом этою святою водою обливали чудотворную Иверскую икону и, собрав воду в чашу, обливали ею новую кипарисную доску, назначенную для написания новой иконы; затем опять собрали воду в блюдо, а потом служили Божественную и Святую Литургию, а после Литургии дали ту святую воду и святые мощи иконописцу, чтобы он, смешав святую воду с красками, написал святую икону. Иконописец только в субботу и воскресенье вкушал пищу, а братия два раза в неделю совершало всенощные и литургии. Акафист Божией Матери читался иноками во все время написания иконы, доколе она не была совершенно окончена. И та новописанная икона не разнится ничем от первой иконы, ни длиною, ни шириною, ни ликом, одним словом, — новая, аки старая».

13 октября 1648 года этот список иконы в сопровождении иноков Иверского монастыря прибыл в Москву. У Воскресенских ворот образ встречали царь Алексей Михайлович и царская семья, патриарх Иосиф, духовенство, вельможи и народ.

По прибытии икона Иверской Божией Матери сначала была поставлена в московское подворье Иверского монастыря в Никольском греческом монастыре на Никольской улице, затем перенесена в Успенский собор, потом водворена на постоянное свое место в домовую церковь царицы Марии Ильиничны. По смерти царицы икона перешла к ее дочери Софье. Софья взяла ее с собой в Новодевичий монастырь, куда она была заключена Петром I за попытку захватить власть. После смерти Софьи икона осталась в Новодевичьем монастыре и находилась в Смоленском соборе.

День 13 октября (по новому стилю 26-го) внесен в церковный календарь как праздник «Принесение чудотворной Иверской иконы Божией Матери с Афона в Москву».

Весной 1654 года началась русско-польская война. Перед русской армией стояла задача возвратить исконно русские земли — Смоленск, Киев, Белоруссию, которые были захвачены Польшей в годы Смуты и еще оставались под ее властью. В действующую армию, как сообщает летописец, «месяца мая в 15 день Государь Царь и Великий Князь Московский и Всея Руси Алексей Михайлович отпустил с Москвы в Вязьму чудотворную икону Пресвятая Богородицы Иверския».

В первый же год войны был освобожден Смоленск и белорусские области между Днепром и Припятью. Затем война приобрела затяжной характер, но в результате по миру, заключенному в 1665 году, Россия добилась удовлетворения всех своих территориальных требований.

Чудотворная Иверская икона Божией Матери с воинами-победителями возвратилась в Москву.

Алексей Михайлович повелел сделать еще один список с нее и установить эту икону при городских вратах, так как именно такое место избрал себе подлинный Иверский образ, где каждый нуждающийся мог помолиться перед ним.

Городом тогда считалась Москва в границах Китай-города. (Следует отметить, что такое понимание сохранилось вплоть до начала XX века: купец, выезжающий из своего особняка где-нибудь на Остоженке в лабаз и контору на Ильинке, говорил, что едет «в город».) Главными же воротами Китайгородской стены считались Неглиненские ворота, ныне называемые Воскресенскими, через которые проходила главная дорога средневековой Москвы — Тверская.

Неглиненскими ворота назывались потому, что здесь, по внешней стороне Китайгородской стены протекала река Неглинная.

Сейчас Воскресенские ворота, лишившись крепостной стены справа и слева от них, вместо которой построены городские здания, воспринимаются как самостоятельное архитектурное сооружение декоративного характера, но они отнюдь не декоративная арка, а самая настоящая крепостная башня.

В XVII веке эти ворота представляли собой мощное фортификационное сооружение. Еще в конце XIX века Воскресенские ворота, как пишет современник, «обнаруживали свое первоначальное назначение… Ворота эти сделаны из крепостного тяжеловесного кирпича с железными связями и закрепами. В толстых стенах у обоих проездов еще остались железные пробои от двойных ворот, а в арках — прорехи для опускных решеток, коими запирались эти проезды. Под зубцами воротных стен еще уцелели осадные стоки, через которые осажденные лили на неприятелей кипяток и растопленную смолу, серу и свинец. В двухъярусных палатах и в двух над ними осьмигранных башнях помещались прежде огнестрельные орудия, или так называемый огненный бой, и стояли пушкари и стрельцы в случае нападения врага и осады. Амбразуры, или пушечные и мушкетные бои, обращены потом в окна».

Сейчас около ворот лежит горка старинных пушечных ядер, найденных при земляных работах на Красной площади.

В XVII веке Воскресенские ворота служили входом и въездом на Красную площадь. В отличие от других ворот они имели не одну, а две проездные арки, были украшены каменной резьбой и покрыты золоченой медью.

Через Неглинную к воротам был построен широкий и красивый каменный мост. (Его фрагменты можно видеть в подземном Археологическом музее, находящемся на Манежной площади против Воскресенских ворот.) Мост и площадь перед ним всегда были многолюдны, и лучшего места для Вратарницы нельзя было найти. А кроме того, именно здесь 13 октября 1648 года царь Алексей Михайлович, бояре, священство и народ встречали прибывшую с Афона Иверскую икону Божией Матери.

Мастерская Ф. Я. Алексеева. Вид на Воскресенские ворота и Иверскую часовню. Акварель. 1800-е годы

В 1669 году Иверская икона Божией Матери была установлена в деревянной часовне у Воскресенских ворот, со стороны Красной площади. С этого времени ворота стали называть также Иверскими. В 1680 году при царе Федоре Алексеевиче Неглиненские ворота были отремонтированы и надстроены двумя шатровыми башнями. Над воротами разместили в киотах написанные «добрым письмом» иконы святого великомученика Георгия, святого Федора Стратилата, московских святителей Петра и Алексея. На башне также установили большую праздничную икону Воскресения Христова, и было предписано царским указом отныне называть ворота не Неглиненскими, а Воскресенскими.

Для Иверской иконы Божией Матери построили новую часовню. Ее поставили на внешнюю сторону башни между проездами, где она находится и теперь.

В начале XVIII века деревянную часовню заменили каменной. В 1723 году в связи с указом Петра I о закрытии часовен Иверскую закрыли, после смерти царя ее открыли вновь. В 1782 году была построена новая часовня по проекту М. Ф. Казакова. В 1801 году ее украсили медными вызолоченными пилястрами и гирляндами, на ее крыше был установлен медный ангел с крестом.

Иверская икона Божией Матери обрела в духовной жизни москвичей огромное значение. Ее чудотворная сила изливалась на обращающихся к ней щедро и неиссякаемо. А главное, каждый молящийся перед ней верил, что Богоматерь услышит его и не пренебрежет его просьбой. В старой Москве с полным основанием считали, что нет в Первопрестольной человека, который хотя бы раз в своей жизни не обращался к Иверской в трудную минуту.

«Иверская, пожалуй, была самым почитаемым и доступным образом в Первопрестольной, — пишет современный православный историк в календаре „Москва православная“. — Она составляла предмет благоговейного почитания не только Москвы, но и всей России. Чудотворный образ почитали и старообрядцы, и христиане неправославных исповеданий. С раннего утра и до глубокого вечера двери часовни были открыты для паломников, здесь всегда толпился народ.

О. Кадоль. Воскресенские ворота. Литография. 1820-е годы

В самые ответственные для Российского государства времена, в дни войн и народных бедствий, перед Иверской совершались всенародные молебны, собиравшие десятки тысяч москвичей. Молебны в этом святом месте являлись обязательной частью церемониала посещения Москвы русскими царями. Каждый раз, вступая в город или покидая его, они прикладывались в Иверской часовне к Животворящему кресту и преклоняли колени пред чудотворною иконою». В XIX веке было популярно стихотворение поэта пушкинской поры Е. Л. Милькеева «Молитва Иверской»:

Известный филолог профессор Б. В. Варнеке описывает знакомую ему с детства картину, которую он наблюдал возле Иверской.

Воскресенская площадь. 1880-е годы

«Кроме бульваров ночью царило оживление лишь около Иверской часовни на Красной площади. Благочестивые москвичи, а особенно москвички, любили ожидать, когда рано утром откроют часовню и монахи начнут служить первый молебен прежде, чем громадный дормез, запряженный восьмеркой, начнет возить икону по домам. Привозили обратно икону в часовню часа в два ночи, и точно так же множество москвичей ждали ее возвращения, чтобы помочь монахам вынести икону из кареты. В ожидании этой минуты толпы собирались возле часовни часов с одиннадцати. Богомольцы сидели на ступеньках, на тумбочках мостовой. Здесь были старушки в затрапезных кофтах, чиновники в старомодных выцветших шинелях, девицы в скромных платочках, толстые купцы в длиннополых чуйках. В ожидании иконы велись разговоры. Каждый рассказывал про ту беду, которая привела его к Всепетой. Старушки жаловались чаще на запой мужей, непослушание сыновей или являлись, чтобы Владычица помогла найти пропавшую курицу. Девиц чаще всего приводила измена коварного жениха, который предпочел большое приданое верному и преданному сердцу. Чиновников волновали несправедливости начальства, а купцов заминки в торговых делах. Вся эта пестрая толпа собиралась со всех концов Москвы, ожидая милостивого чуда и скорой помощи».

Еще с XVII века в Москве существовал обычай «приглашать» чудотворную икону Иверской Божией Матери из часовни в дома жителей в чрезвычайных случаях «…для молитвословия или во исполнение обета, или по причине болезни, или для испрошения какой-нибудь милости, или в благодарность Матери Божией за Ее благодеяния». «Приглашения» были довольно часты, и описания их имеются во многих мемуарах. Когда чудотворная икона уезжала по «приглашению», часовня не оставалась пустой: на ее место ставили копию, как ее называли, «заместительницу».

То, как происходило и совершалось «приглашение» Иверской, красочно и подробно (потому что здесь была важна и значительна каждая деталь) описывает в автобиографической повести «Лето Господне» замечательный московский бытописатель И. С. Шмелев.

Готовиться к приезду иконы в их дом в Замоскворечье, рассказывает Шмелев, начинали накануне.

«— Двор прибрать, — распоряжается отец, — безобразия чтобы не было. Прошлый год понесли Владычицу мимо помойки. — Она, Матушка, понятно, не обидится, — соглашается работник, — а нехорошо. Помойку решают обшить тесом, досками прикрыть лужу…

И вот наступает день и время, когда въезжает на двор карета с иконой, народ поет: „Пресвятая Богородице, спаси нас…“.

Отец и Василь Василич, часто крестясь, берут на себя тяжелый кивот с Владычицей. Скользят в золотые скобы полотенца, подхватывают с другого краю, — и, плавно колышась, грядет Царица Небесная надо всем народом. Валятся, как трава, и Она тихо идет над всеми. И надо мной проходит, — я замираю в трепете. Глухо стучат по доскам над лужей, — и вот уже Она восходит по ступеням, и лик Ее обращен к народу, и вся Она блистает, розово озаренная ранним весенним солнцем.

— Спаа-си от бед… рабы твоя, Богородице…

Вся Она — свет, и все изменилось с Нею, и стало храмом. Темное — головы и спины, множество рук молящих, весь забитый народом двор… Она, Благодатная, милостиво на все взирает…

Пылают пуки свечей, густо клубится ладан, звенят кадила, дрожит синеватый воздух, и чудится мне в блистанье, что она начинает возноситься. Брызгает серебро на все: кропят и березы, и сараи, и солнце в небе, и кур с петухом на штабеле… а она все возносится, вся — в сиянье.

— Берись… — слышен шепот Василь Василича.

Она наклоняется к народу… Она идет. Валятся под Нее травой, и тихо обходит Она весь двор, все его закоулки и уголки, все переходы и навесы, лесные склады… Под ногами хрустит щепой, тонкие стружки путаются в ногах и волокутся. Идет к конюшням… Старый Антипушка, похожий на святого, падает перед Нею в дверях. За решетками денников постукивают копыта, смотрят из темноты пугливо лошади, поблескивая глазом. Ее продвигают краем, она вошла. Ей поклонились лошади, и Она освятила их. Она же над всем Царица, Она — Небесная.

Иверская часовня

— Коровку-то покропите… посуньте Заступницу-то к коровке! — просит, прижав к подбородку руки, старая Марьюшка-кухарка.

— Надо уважить, для молочка… — говорит Андрон-плотник. Вдвигают кивот до половины, держат. Корова склонила голову. Несут по рабочим спальням. Для легкого воздуха накурено можжухой… Вносят и в наши комнаты, выносят во двор и снова возносят на помостки. Приходят с улицы — приложиться. Поют народом — Пресвятая Богородице, спаси на-ас!»

Но «приглашение» Иверской было особым случаем. Обычно люди сами приходили к ней.

Самыми достоверными свидетельствами времени являются детали и черточки, описанные в художественных произведениях. В рассказе И. А. Бунина «Чистый понедельник» рассказывается, по сути дела, о том же, о чем написано в «Москве православной», в воспоминаниях Шмелева и профессора Варнеке. Писатель дает возможность не только увидеть часовню, молящихся, но и почувствовать атмосферу этого заветного московского уголка.

Герой бунинского рассказа только что услышал от любимой женщины, что она оставляет его. Богатый, молодой, удачливый, кутила, прожигатель жизни, нерелигиозный человек, он выходит от нее на улицу утренней, светлеющей бледным светом Москвы, и его влечет туда, куда в его состоянии пошло бы большинство москвичей.

«Шел пешком по молодому липкому снегу, — метели уже не было, все было спокойно и уже далеко видно вдоль улиц, пахло и снегом и из пекарен. Дошел до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку… Кто-то потрогал меня за плечо — я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез: — Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!»

Символом и поэзией народного православия Иверская была и для русской интеллигенции начала XX века.

Эти строки были написаны Мариной Цветаевой в 1916 году.

Религиозные и духовные переживания русской интеллигенции начала XX века воплощались в художественных произведениях. К числу таких произведений относится картина «У Иверской» (1916) замечательного живописца футуристического толка Аристарха Лентулова, которая стала одним из лучших произведений в его творчестве. Несмотря на формалистические элементы, разложение формы, смещение планов, характерные для «бубновалетца» Лентулова, его картина создает яркий и прекрасный образ московской святыни и передает зрителю ту душевную радость, которую она излучает.

В феврале-ноябре 1917 года Иверская часовня оказалась в самой гуще революционных событий. Воскресенские ворота вплотную примыкали к стене здания Московской Городской думы, которая после Февральской революции стала центром организации новой революционной власти в Москве. У здания Думы шел беспрерывный митинг.

«27 февраля… Воскресенская площадь бурлила толпами народа, — рассказывает в своих воспоминаниях А. Ф. Родин, который все это время находился в Думе и был очевидцем происходящего день за днем. — 28 февраля улицы были неузнаваемы. Они были запружены толпами, которые шли к центру с пеньем „Марсельезы“, с оркестрами, с плакатами: „Долой самодержавие!“, „Да здравствует 8-часовой рабочий день!“, „Долой войну!“… Здание Городской Думы окружено тысячами демонстрантов. Появляются первые группы солдат, покинувших казармы. Обезоруживаются полиция и жандармы. 2-го марта на Воскресенской площади — с развернутыми знаменами, под звуки военной музыки дефилируют все полки московского гарнизона».

Демонстрация на Воскресенской площади в дни Февральской революции. Фотография 1917 года

Митинги и демонстрации на Воскресенской площади продолжались все лето.

2 ноября 1917 года, в заключительный день наступления большевиков на Кремль, пулемет юнкеров, установленный на Воскресенских воротах, пытался остановить отряд красных латышей, но был подавлен. Иверская часовня в революционные дни не закрывалась. Описывая последствия октябрьских боев в Москве и перечисляя пострадавшие здания, газета «Московский листок» писала в те дни об Иверской часовне: «Иверская часовня пострадала мало. Замечательно, что, как и в 1905 году, пули попали в икону Казанской Божьей Матери. Но, как и тогда, пули прострелили лишь стекло рамы, не причинив никакого вреда самой иконе. Две пули попали также в небольшую икону, находящуюся с правой стороны иконы Казанской Божьей Матери. Внутренность Иверской часовни нисколько не пострадала».

У Иверской. Фото. 1920-е годы

Заняв Кремль под жилье, коммунистическое руководство первым делом запретило свободный доступ в него. Были наглухо закрыты все кремлевские ворота, кроме Троицких, у которых заняли караул латышские стрелки. На кремлевских стенах между зубцами замаячили фигуры с винтовками.

Прежде Кремль с его общенародными святынями никогда не запирался, в него можно было войти в любое время суток. Лишь дважды за всю свою историю он был недоступен для народа: в Смуту XVII века, когда в Кремле засел Лжедмитрий, и в 1812 году при французах.

Поэтому Иверская часовня, в центре города, под стенами темного запертого Кремля, с ее всегда открытыми дверями, с горящими свечами, с ее богомольцами, шедшими к ней бесконечным и неиссякаемым ручейком, воспринималась одними как упрек и вызов, другими — как ободрение и надежда. Комендант Кремля матрос Павел Мальков, например, в своих воспоминаниях о Москве 1918 года неприязненно упоминает Иверскую часовню: «Возле Иверской постоянно толпились нищие, спекулянты, жулики, стоял неумолчный гул голосов, в воздухе висела густая брань…».

К 1 мая 1918 года Воскресенская площадь была переименована в площадь Революции, на стене Городской думы, выходящей на Воскресенский проезд, были водружены красная пятиконечная звезда и доска с цитатой из К. Маркса «Религия есть опиум для народа»; по другую сторону от Иверской часовни, на Историческом музее, поместили деревянную резную мемориальную доску с рельефами звезды, серпа и молота и с изречением Ф. Энгельса «Уважение к древности есть, несомненно, один из признаков истинного просвещения».

В ночь на 28 апреля 1918 года Иверская часовня была ограблена, грабители пытались сорвать драгоценный оклад с чудотворной иконы, но им это не удалось. Преступников милиция не нашла.

В 1919 году в связи с закрытием Николо-Перервинского монастыря, к которому была приписана Иверская часовня, монахов, обслуживающих ее и живших в доме бывшего Губернского правления, выселили, и часовня осталась бесхозной. Образовавшаяся Община верующих при часовне заключила договор с Моссоветом и получила право использовать ее «для удовлетворения религиозных нужд».

В 1922 году Комиссия по изъятию церковных ценностей изъяла из часовни все более или менее ценные богослужебные предметы. В том же году Воскресенский проезд был переименован в Исторический в ознаменование, как объясняли, 50-летия основания Исторического музея.

Несмотря на агитацию атеистов, почитание Иверской в Москве оставалось по-прежнему широко распространенным. Власти препятствовали вывозу иконы в другие храмы и на частные квартиры. Однако в начале 1920-х годов ее все же носили по городу. Писательница Л. А. Авилова, жившая в одном из арбатских переулков, оказалась свидетельницей выноса иконы в город и описала его в своем дневнике:

«10(23) июля 1921 года.

Принесли Иверскую. Во дворе был расстелен ковер и поставлен столик с чашей и свечами. Ждали Матушку с минуты на минуту с 10 часов вечера… Икона уже была в церкви Власия, и ее уже носили по соседним дворам, и то и дело раздавался крик: „Иверскую несут!“… В десять минут второго (ночи) позвонила Анюта и крикнула мне, что молебен во дворе уже начался… На дворе стояла большая толпа народа, были зажжены свечи, но темную икону все-таки было плохо видно. Лика различить было невозможно. И тем торжественнее и таинственнее было это моление под открытым небом с едва мерцающим светом тоненьких восковых свечей. Сколько вздохов, почти стонов, невнятных шепотов!.. „Матушка! Помоги! Ведь мы погибаем, мы погибаем!“ Очень быстро отслужили, икону понесли. Я вышла проводить за ворота и долго слышала тяжелые шаги в темноте. В окнах уже не было ни одного огня. А икону, говорили, будут носить всю ночь…».

Не пустовала и часовня. До революции в ней находилась рукописная книга, в которую желающие вписывали рассказы об исполнившихся по их молитвам Иверской просьбах. Когда книга заполнялась, ее заменяли новой, но, замечает современник, «сколько их (то есть исполненных просьб. — В. М.) осталось сокровенными!» После революции подобной книги в часовне не держали. Но рассказы об исполнении молитвенных просьб иногда встречаются в воспоминаниях, давая возможность предполагать, что в действительности таких случаев было немало. Были исцеления от смертельной болезни, поддержка впавших в отчаяние, спасение от самоубийства и помощь в житейских, бытовых делах. Об одном таком случае рассказывается в воспоминаниях Михаила Макарова. Случай этот произошел в 1926 году, воспоминания опубликованы в 1996-м.

«Я был безработным в 1926 году, когда в полном расцвете был НЭП, — пишет Макаров. — Раз в месяц я ходил отмечаться на бирже труда, но каждое такое посещение биржи лишь отягощало мое состояние: на горизонте не было никакой надежды на скорое получение работы… Положение мое становилось просто кошмарным.

Было начало сентября. В подавленном состоянии я сидел однажды дома. Во входную дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла прямая, бодрая старуха. На голове платок, повязанный по-монашески…

Старуха вошла в кухню, положила три поклона с крестным знамением перед иконой, поклонилась мне и сказала:

— Дай мне, молодец, испить воды.

Я почерпнул ковшом воды в кадке и подал старухе. Она опять перекрестилась и, сделав три больших глотка, возвратила мне ковш.

— Что, молодец, тяжело на сердце-то? Я смутился, не зная, что ответить.

— Плохо без работы, — продолжала старуха, — а ты не отчаивайся, пойди к Иверской, поставь за пятачок свечку перед иконой Богоматери и помолись усердно со слезами. Пес я буду, если Божия Матерь тебе не поможет. Даст Она тебе работу.

С этими словами старуха перекрестилась на икону и, сказав:

— Спаси тя Христос за корец воды, — вышла.

Я был ошеломлен и не знал, что делать, но машинально бросился за ней и спросил:

— Как ваше имя?

— Странница Пелагеюшка, — ответила она, ускоряя шаги и удаляясь.

На другой день я пошел к Иверской… Я сделал все, как сказала мне Пелагеюшка. И вот, поверьте мне, старику, выходя из часовни, я почувствовал, что камень упал с моего сердца. Я почувствовал легкость и уверенность в будущем.

Через несколько дней я получил повестку, вызывающую меня на биржу труда…».

Макарову дали бесплатную путевку в дом отдыха, а затем он получил работу по специальности.

«Первый день моей работы, — продолжает Макаров, — пришелся на 1 (14) октября — день Покрова Божией Матери. Я расценил это как знак явной помощи Царицы Небесной и мысленно поблагодарил странницу Пелагеюшку за ее добрый совет… Я установил себе за правило: когда бываю у Иверской, каждый раз благодарить Богоматерь за эту помощь и в память об этом ставить перед Ее иконой свечу…».

В 1924 году административный отдел Моссовета обсуждал вопрос о сносе часовни и предлагал «…ликвидировать ее под видом ремонта Воскресенских ворот, так как в противном случае это вызвало бы массу толков и нежелательное брожение среди верующих». Но тогда на снос не решились, и ликвидация Иверской была отложена до более удобного времени.

Проходу колонн Первомайской демонстрации Иверские ворота не мешают. 1940 год

В 1928 году в Совнаркоме вновь обсуждается вопрос сноса Воскресенских ворот и Иверской часовни «…в связи с предполагаемым переустройством Красной площади» (предложение Емельяна Ярославского, члена ЦК, руководителя атеистической пропаганды), Моссовет добавил еще одну причину для сноса часовни — «сильно стесняет уличное движение» и заверил, что часовня «при условии уборки предметов культа может быть разобрана МКХ за одну ночь». В 1929 году часовню закрыли и снесли действительно за одну ночь — с 28 на 29 июля 1929 года.

Главная чудотворная Иверская икона Божией Матери была перенесена в Воскресенский храм в Сокольниках, где она находится и поныне в левом клиросе северного придела. П. Паламарчук говорил, что московские старожилы неоднократно подтверждали, что в Сокольниках находится именно эта икона.

Икона-«заместительница» находится в церкви Николы в Кузнецах на Новокузнецкой улице.

В июле 1931 года снесли и Воскресенские ворота Китай-города, как было заявлено, из-за того, что они мешали проходу на Красную площадь колонн демонстрантов в дни революционных праздников. Ученые, архитекторы, деятели культуры возражали против сноса, убеждая, что уничтожение ценного памятника архитектуры — Воскресенских ворот — нанесет урон эстетическому восприятию ансамбля древней Красной площади. На что «руководитель московских большевиков» Л. М. Каганович ответил: «А моя эстетика требует, чтобы колонны демонстрантов шести районов Москвы одновременно вливались на Красную площадь».

После сноса Иверской часовни и Воскресенских ворот люди еще много лет приходили к месту снесенной часовни и молча молились…

Любопытное совпадение: спустя полвека та же цель — создать благоприятные условия для проведения парадов на Красной площади — послужила причиной восстановления Воскресенских ворот и Иверской часовни.

Началось с того, что 20 июля 1988 года Моссовет выдал «Мосинжстрою» и «Мосводоканалстрою» ордер № 2675 на работы по реконструкции подземных коммуникаций и дорожного покрытия в Историческом проезде. Ремонт предпринимался в связи с приближавшейся 71-й годовщиной Октябрьской революции, празднование которой предусматривало военный парад и демонстрацию по этому случаю на Красной площади, что требовало усилить дорожное покрытие.

Естественно, работы на Красной площади, производимые мощной техникой, незамеченными остаться не могли. Тем более что археологи Московской археологической экспедиции в это самое время вели раскопки поблизости, на территории Монетного двора. Услышав грохот работ, они вышли в проезд, когда дорожники успели снять только поверхностный слой, под которым открылась кладка фундамента Воскресенских ворот из большемерного кирпича. Молодые ребята-археологи прыгали под ковш экскаватора в раскоп, чтобы остановить разрушение фундамента.

Строители продолжали работы, тесня археологов, однако становилось ясно, что раскоп необычайно богат и требуется расширение археологических исследований. В раскопках участвовала вся археологическая экспедиция — 50 человек, приостановив работу в других местах, пришли добровольцы — школьники, студенты, командующий войсками Московского военного округа прислал на раскопки солдат.

Находки превзошли все ожидания: срубы XIII века, керамика, украшения, строительные материалы XIV–XVII веков. 27 августа в срубе XV века была найдена берестяная грамота — первая найденная в Москве. Эта находка стала крупнейшим историческим открытием и заставила изменить традиционное представление о состоянии грамотности и образования в древней Москве.

Выполняя приказ, строители завершили работы к празднику Октябрьской революции, «усилили дорожное покрытие» и засыпали котлован, не дав археологам закончить исследования.

Но изменились времена, уже был восстановлен Казанский собор, и это усилило позиции общественности в ее движении за восстановление Воскресенских ворот и Иверской часовни, в конце концов и московские власти также высказались за восстановление этих памятников.

В ноябре 1994 года Святейший Патриарх Алексий II освятил закладку Иверской часовни и Воскресенских ворот.

Воскресенские ворота восстанавливались в том виде, какой они приобрели в конце XVII века, а Иверская часовня — в облике конца XVIII века, когда она была перестроена по проекту М. Ф. Казакова. Работами, как и при восстановлении Казанского собора, руководил архитектор-реставратор О. И. Журин.

Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II совершает Служение перед Иверской иконой Божией Матери. Фотография. 1995 год

26 октября 1995 года в день праздника Иверской иконы Божией Матери часовня была торжественно освящена Патриархом Всея Руси Алексием II. В часовне был установлен новый образ Иверской иконы Божией Матери, скопированной по просьбе Патриарха Всея Руси с подлинника, находящегося в Иверском монастыре на Афоне, специально для восстанавливаемой часовни. В Москву образ, как и прежний, был доставлен делегацией иноков Афонского Иверского монастыря.

Воссозданные Воскресенские ворота и Иверская часовня. Нулевой км. Фотография. 2003 год

В восстановленной ныне Иверской часовне, как и прежде, через открытые двери, особенно в утренних и вечерних сумерках, видно, как пылают свечи и сияет прекрасный образ Божией Матери с Младенцем. И идут к часовне богомольцы и любопытствующие, идет народ…