Исторические истоки

Начать придется с прошлого. В дореволюционной России телесные наказания издавна были массовыми и очень жестокими. Крепостной строй и самодержавие позволяли пороть и даже забивать насмерть не только преступников и детей, но и взрослых мужчин и женщин, причем ни каратели, ни жертвы ничего противоестественного и унизительного в этом не видели. Дискутировались лишь а) вопрос о допустимой мере жестокости, понимаемой как «строгость», и б) сословные привилегии. Древнерусское право практически не делало в этом отношении сословных различий. Торговой казни и битью батогами подвергались и высшие духовные особы, и занимавшие высокие государственные должности светские чины; таким «нодбатожным» равенством сословий особенно отличалась эпоха Петра Великого. Привилегированные социальные группы тех, кого нельзя было высечь, потому что они обладали сословным достоинством и самоценностью, появляются в России лишь в конце XVIII в. Жалованная грамота дворянству от 21 апреля 1785 г. постановляла, что «телесное наказание да не коснется благороднаго». В том же году это изъятие было распространено на купцов первых двух гильдий и именитых граждан, а в 1796 г. — на священнослужителей.

На детей, независимо от их происхождения, льготы не распространялись. Бесправные и сами неоднократно поротые воспитатели с особым удовольствием вымещали свою ярость на беззащитных детях. Библейские правила — «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»; «Не оставляй юноши без наказания; если накажешь его розгою, он не умрет»; «Розга и обличение дают мудрость; но отрок, оставленный в небрежении, делает стыд своей матери» (Притчи Соломоновы 13:24, 23:13, 29:15) — были очень популярны в древнерусской педагогике. «Изборник» 1076 г. учит, что ребенка нужно с самого раннего возраста «укрощать», ломать его волю, а «Повесть об Лкире Премудром» (XII в.) призывает: «от биения сына своего не воздер- жайся». Педагогика «сокрушения ребер» подробно изложена в «Домострое», учебнике семейной жизни, сочиненном духовником Ивана Грозного протопопом Сильвестром: «Заботиться отцу и матери о чадах своих; обеспечить и воспитать в доброй науке <...> А со временем, по детям смотря и по возрасту, учить их рукоделию, отец — сыновей, мать — дочерей, кто чего достоин, какие кому Бог способности дал. Любить и хранить их, но и страхом спасать. Наказывай сына своего в юности его, и успокоит тебя в старости твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочь у тебя, и на нес направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица своего, если в послушании дочери ходят <...> Воспитай детей в запретах и найдешь в них покой и благословение. Понапрасну не смейся, играя с ним: в малом послабишь — в большом пострадаешь скорбя. Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов, и пеней <...> Чада, любите отца своего и мать свою и слушайтесь их, и повинуйтесь им во всем <...> С трепетом и раболепно служите им».

Суровые авторитарные нормы, с упором на телесные наказания, разделяет и народная педагогика: «За дело побить — уму-разуму учить»; «Это не бьют, а ума дают»; «Какой ты есть батька, коли твой детенок и вовсе тебя не боится»; «Люби детенка так, чтобы он этого не знал, а то с малых лет приучишь за бороду себя таскать и сам не рад будешь, когда подрастет он»; «Жалеть сына — учить дураком»; «Ненаказанный сын — бесчестье отцу»; «Поменьше корми, побольше пори — хороший парень вырастет».

Даже в Петровскую эпоху, когда педагогика «сокрушения ребер» стала подвергаться критике, строгость и суровость остаются непререкаемой нормой. Лишь в XVIII в. в русской педагогике появляются новые веяния, причем изменение отношения к отцовской власти было тесно связано с критическим отношением к власти государственной. Однако подобные взгляды были не правилом, а исключением. Как убедительно показывает Б. Н. Миронов, русская семья и в ХГХ в. оставалась патриархальной и авторитарной. Рукоприкладство и грубое насилие просто маскируются под телесные наказания. Эта тема широко представлена в сатирической поэзии XIX в., например у В. С. Курочкина:

Розги — ветви с древа знания!

Наказанья идеал!

В силу предков завещания Родовой наш капитал!

Мы до школы и учителей,

Чуть ходя на помочах,

Из честной руки родителей Познавали божий страх.

И с весною нашей розовой Из начальнических рук Гибкой, свежею, березовой Нам привили курс наук.

И потом, чтоб просвещением Мы не сделались горды,

В жизни отческим сечением Нас спасали от беды.

Особенно нещадно пороли семинаристов, у которых даже был собственный гимн под названием «Семинарское горе»:

О горе, о беда!

Секут нас завсегда!

И розгами но бедрам И пальцами по щекам.

Художественно яркое и исторически достоверное описание семинарских нравов дал в своих «Очерках бурсы» Николай Герасимович Помяловский (1835—1863). Во время обучения в церковной школе он сам был наказан 400 раз и даже задавал себе вопрос: «Пересечен я или еще недосечен?»

В государственных гимназиях и кадетских корпусах все выглядело более благопристойно, но телесные наказания, подчас крайне жестокие, практиковались и там. В своих заметках «О народном воспитании» Пушкин писал, что «кадетские корпуса, рассадник офицеров русской армии, требуют физического преобразования, большого присмотра за нравами, кои находятся в самом гнусном запущении», и особо подчеркивал, что «уничтожение телесных наказаний необходимо. Надлежит заранее внушить воспитанникам правила чести и человеколюбия. Нс должно забывать, что они будут иметь право розги и палки над солдатом. Слитком жестокое воспитание делает из них палачей, а нс начальников».

В первых дворянских гимназиях розги вообще не применялись, но при Николае I их восстановили. Поданным, собранным по заданию попечителя учебного округа знаменитого хирурга Н. И. Пирогова (1810— 1881), который был убежденным противником розги, в Киевском учебном округе в 1857—1859 гг. розгам подверглись от 13 до 27 % всех учащихся гимназий. Многое зависело от личного вкуса директоров гимназий: в 11 гимназиях в течение года был высечен каждый седьмой, а в житомирской гимназии — почти каждый второй гимназист! По-разному выглядят и кадетские корпуса.

Большая часть конкретных данных описывает физические наказания мальчиков. Судя по воспоминаниям о жизни в женских пансионах и институтах благородных девиц, таких массовых и жестоких норок, как в мужских учебных заведениях, там не было. Девочек наказывали не столько физически, сколько морально, унижая их достоинство. Что же касается семейных практик, то они целиком зависели от сословных норм и индивидуальных особенностей родителей. Там, где регулярным избиениям подвергалась женщина-мать, дочери и подавно нс имели в этом отношении иммунитета.

Насилие нал детьми было исторически связано с крепостным правом и гражданским бесправием крестьян. «В самом деле, зачем учащему персоналу стесняться в различных телесных воздействиях на учеников, когда даже их отцы, взрослые и седые братья и родственники подвергаются самому позорному телесному наказанию — наказанию, производимому иногда в присутствии тех же детей и учеников? Могут ли телесные наказания, применяемые в школах, встретить какой-либо отпор со стороны самих учеников или их родителей, когда последние сами живут под постоянным дамокловым мечом — быть опозоренными перед всей деревней и своими собственными детьми? Л какое вредное, развращающее влияние оказывает сечение взрослых на детей! В деревне одной южной губернии был наказан жестоко один крестьянин, до которого давно добирался старшина, и на другой день в той же деревне был жестоко высечен один мальчик своими товарищами, чего раньше никогда не бывало. Одна учительница также передавала, что из ее школы, расположенной рядом с волостным правлением, ученики бегали смотреть на порку, а потом устраивали игру в волостной суд и порку <...> Естественно, ученики смотрят на побои в школах как на должное и неизбежное, и родители их, кроме редких случаев, не только не протестуют, но даже иногда сами просят учителей быть построже с их детьми и наказывать их побольше. Есть много и других причин, почему учителя прибегают к телесным наказаниям, — об этом мы поговорим ниже, — но, повторяем, главная причина этого грустного явления в существовании телесных наказаний для крестьян, и с отменой их вся огромная область незаконных побоев и истязаний и взрослых, и учеников отойдет мало- помалу в область преданий: бьющая рука не будет иметь законного оправдания в возможности наказывать телесно и надругаться над людьми низших сословий».

В середине XIX в. против телесных наказаний детей и взрослых началась активная кампания, палочную дисциплину прямо связывали с крепостным нравом. Особенно важна в этом плане была деятельность Н. И. Пирогова. В знаменитой статье «Нужно ли сечь детей?» (1858 г.) Пирогов доказывал, что применение розог антипедагогично, что телесные наказания уничтожают в ребенке стыд, развращают детей и должны быть отменены. Для русского общества этот взгляд был слишком радикален. Это побуждает Пирогова к сдержанности. В циркуляре по Киевскому учебному округу (1859 г.) Пирогов, принципиально отвергая розгу, тем не менее считает невозможным полностью обойтись без нее и лишь советует применять ее в гимназиях нечасто и в каждом отдельном случае по постановлению педагогического совета. И. А. Добролюбов язвительно высмеял этот циркуляр.

После манифеста 19 февраля 1861 г., который саму отмену крепостной зависимости объяснял «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям взрослых вроде бы не осталось места, указом 17 апреля 1863 г. (в день рождения Александра II) они были отменены. Главными инициаторами нового закона были князь Н. А. Орлов, Великий князь Константин Николаевич, сенатор Д. А. Ровинский, обер-прокурор московских департаментов сената Н. Л. Буцковский, военный министр Д. Л. Милютин. Ссылаясь, в частности, на христианские ценности, они утверждали, что телесные наказания действуют разрушительно на народную нравственность; поражают в наказываемом всякое чувство чести; мешают развитию личности; не соответствуют ни достоинству человека, ни духу времени, ни успехам законодательства; ожесточают нравы и устраняют возможность исирав- ления. Однако самый авторитетный в то время иерарх православной церкви — митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782—1867) эту точку зрения не поддержал. В записке «О телесных наказаниях с христианской точки зрения» от 13 сентября 1861 г. Филарет доказывал, что наказания вообще, не исключая и телесных, нравственности в людях не разрушают: «Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решился на преступление. Поздно в нем щадить сис чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство чести, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог идёт с бесчестьем, а из тюрьмы — с честью? Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания».

У известного русского историка, автора фундаментальной «Истории телесных наказаний в России» Николая Еврсинова страстное выступление митрополита Филарета в защиту телесных наказаний вызвало «недоумение» и негодование, однако патриарх Алексий 1 (1877—1970) с этой позицией полностью солидаризировался.

К счастью, Александр II к Филарету не прислушался. Новый закон отменил шпицрутены, плети, кошки, наложение клейм, но, в качестве уступки многочисленным противникам гуманизации, временно сохранил розги, равно как и сословные различия. От телесного наказания были полностью освобождены женщины; духовные лица и их дети; учителя народных школ; окончившие курс в уездных и земледельческих и тем более в средних и высших учебных заведениях; крестьяне, занимающие общественные должности по выборам. Розга была сохранена для крестьян по приговорам волостных судов; для каторжников и сосланных на поселение; в виде временной меры, до устройства военных тюрем и военно-исправительных рот, для солдат и матросов, наказанных по суду.

Частичная отмена телесных наказаний взрослых благоприятно сказалась и на школьниках. Либеральный школьный устав 1864 г. расширил нрава педагогических советов и отменил телесные наказания. Важным достижением было появление частных школ и гимназий, которые были свободнее и мобильнее государственных. Тем не менее во многих приходских и сельских школах телесные наказания не исчезли даже в начале XX в., причем скандалы и судебные дела возникали лишь в случаях экстраординарной жестокости.

Еще больше индивидуальных вариаций было в семейном быту. В некоторых семьях детей не пороли, зато в других били регулярно,и общественное мнение принимало это как должное. Например, из 324 опрошенных Д. II. Жбанковым в 1908 г. московских студенток 75 сказали, что дома их секли розгами, а к 85 применяли другие физические наказания: долговременное стояние голыми коленками в углу на горохе, удары по лицу, стсганьс пониже спины мокрой веревкой или вожжами. Причем ни одна из опрошенных не осудила родителей за излишнюю строгость, а пятеро даже сказали, «что их надо было драть сильнее».