– Витя! – толкают меня в плечо. – Витюша, проснись!
– А? Что? – верчу головой по сторонам, с трудом приподняв свинцовые веки. – Что случилось?
– В лагере что-то происходит… Пока не пойму что, но… – взволнованно шепчет Вика.
Видно не судьба мне нормально выспаться. Каждый раз пробуждение происходит в форсированном режиме, а за ним следует целый вагон неприятностей. Интересно, что в этот раз?
– Ну и пусть происходит! Нам то что? – не даю ей договорить.
Вика только открыла рот, чтобы ответить, как из зарослей на другой стороне поляны, на которой расположен лагерь, выскочил молодой паренек. Он пробежал всего два шага, и как-то неловко споткнувшись, упал лицом вниз. Упал вроде и не сильно, а не поднимается.
– Стрела! – испуганно прошептала Вика.
– Где?
– У паренька в спине!
Только после ее слов замечаю стрелу красного цвета, торчащую из спины. Парня не спасла даже кольчуга, набранная из больших шестигранных пластин. Наверное, стрела попала в стык.
– А почему стрела красная? – все еще никак не могу вникнуть в суть происходящего.
– Слуги Единого! – Вика, не отрываясь, смотрит на стрелу.
– Что еще за слуги? – недовольно бурчу я. Терпеть не могу, когда чего-то не понимаю. Явно, что-то происходит, но вот что никак понять не могу. Да еще и Вика загадками говорит. Слуги? Единый? Сам черт не разберет расклад этого полудикого мира.
– Каратели новой веры! Ты уже видел в деревне, что они оставляют после себя.
Видел! Такое не скоро забудешь. Аккуратный штабель трупов с распоротыми животами… Тьфу гадость! Не могу сказать, что у меня были какие-нибудь радужные планы насчет жертвоприношения… Точнее планов, за исключением экспромта, совсем никаких не было. Но фанатики это совсем другое дело. Это во сто крат хуже!
Пока я размышляю, на полянку беззвучно вываливается два десятка воинов в белых пластинчатых доспехах и шлемах с опущенными забралами. На шее у каждого широкой лентой обернут белоснежный шарф свисающий до пояса. В руках у нападающих причудливой формы многозарядные арбалеты, а на поясах напоминающие мясницкие, тяжелые топоры на длинных чуть изогнутых рукоятях. У всех воинов на груди уже знакомая мне эмблема.
Так вот они какие Слуги Единого! Каратели новой веры! Сразу же в глаза бросается хорошее по местным меркам оружие, доспехи и воинская выучка. Не смотря на пересеченность местности, они движутся двумя почти ровными линиями.
Обитатели лагеря встретили гостей очень даже достойно. Гортанный голос проорал непонятную по содержанию команду, и на карателей посыпались стрелы. Укрываясь за деревьями и в пышных кронах, крестьяне часто стреляют из арбалетов. Ну что ж для крестьян очень даже неплохо. Вот жаль только результата от их арбалетов никакого. С мелодичным звоном стрелы отскакивают от белых доспехов и шлемов.
Наступила очередь карателей. Сухо клацнули арбалеты, и десяток крестьян упали на траву пронзенные красными стрелами. Две секунды и еще один залп. За ним третий. Ряды защитников тают на глазах. Каратели стреляют практически без промаха. Их мастерство, не смотря на неприязнь, вызывает уважение.
С правого фланга на Слуг Единого бросился десяток крестьян с пиками наперевес. Мгновение и каратели перестроились. Первый ряд опустился на колено, а второй так и остался стоять. Двадцать красных стрел дружной стайкой метнулись навстречу крестьянам.
– Черт! – невольно вырывается из меня восхищение стрелками. Ни один из крестьян так и не добрался до желаемой цели.
Каратели без какой-либо видимой команды одновременно забросили арбалеты за спины и отстегнули от поясов топоры. Единым взмахом смертоносное оружие устроилось на правых плечах своих хозяев. Слуги Единого не спеша двигаются вперед, одновременно перестраиваясь в одну линию.
Удивительно, но у них нет никакого видимого лидера и при этом железная дисциплина и отменная слаженность действий. Такое впечатление, что белые воины наделены коллективным разумом.
Подчиняясь гортанному голосу, с дружным гомоном из кустов посыпались крестьяне. Ого! Оказывается, я недооценил вместимость лагеря. Даже на первый взгляд крестьян раз в пять больше чем карателей. Похоже мы со своего места видели лишь незначительную часть лагеря.
– Вот сейчас они им перцу зададут! – проснулся во мне азарт болельщика. – С землей смешают этих слуг! Устроят им экспресс-свидание с Единым по методу тяжелой дубинки.
– И не надейся, – остудила меня Вика. – Крестьяне уже проиграли этот бой.
– Но почему? – искренне удивляюсь, сравнивая реденькую шеренгу карателей и плотную толпу крестьян напротив.
– Увидишь, – мрачно буркнула Вика и отвернулась.
Каратели, не сбавляя шага, сбросили топоры с плеч и врубились в мужицкую толпу. Они как расческой проредили ряды крестьян, пройдя толпу насквозь. Разворот на сто восемьдесят градусов и новый заход. Поляна наполнилась воплями и стонами раненых. Кричат только крестьяне. Одни подбадривая себя, другие от страха или боли.
В рядах крестьян появились первые дезертиры. Полный мужичок в кожаной рубахе и с ржавым мечом в пухлой руке, увидев как футбольным мячом покатилась в кусты голова стоящего рядом крестьянина, попятился назад. Уже через несколько секунд его широкая спина мелькает в гуще леса, а ржавый меч так и остался на месте где его хозяина победил страх.
Вика оказалась абсолютно права. Слуги Единого не только хорошие стрелки, но еще и замечательные фехтовальщики. Глядя на поющие над головами топоры на длинных изогнутых рукоятках, и отлетающие в разные стороны части тел противников я уверовал, что крестьяне этот бой уже проиграли. Еще два три таких прохода и от них останется в лучшем случае пятая часть. Каратели на текущий момент потеряли всего двоих. Их подмяла под себя толпа и таки нашлась лазейка в доспехах для узкого лезвия ножа.
– Хватит пялиться! – толкнула меня Вика. – У нас есть шанс сбежать! Крестьянам сейчас не до нас. Наше оружие лежит во втором шалаше. Втором от нас.
– Окей! – срываюсь с места и, ожидая в любой момент получить стрелу из арбалета, петляя бегу к шалашу.
Вот и он. Отклоняю полог из грубой ткани и захожу внутрь. Ну и где, спрашивается мне искать? Внутри царит неимоверный бардак. Похоже, здесь не принято за собой убирать. Объедки валяются вперемешку с одеждой и большими кусками войлока, скорее всего заменяющего и матрас и одеяло.
Порывшись в куче тряпья, нахожу один из пистолетов. Выщелкиваю обойму и посчитываю количество имеющихся патронов. Шестнадцать. Ну что ж не так уж и плохо.
На выходе прихватываю нож с прямым широким лезвием, воткнутый в опору шалаша.
За время моих поисков сражение переместилось почти вплотную к шалашу. Выскочив наружу, я оказываюсь в зоне боевых действий. В последний миг замечаю несущийся на мою голову топор карателя и плашмя падаю на землю. На этот раз мне повезло. А вот безусому парню с коротким мечом в руке повезло меньше. Топор, целивший в меня, в конце своего пути изменил направление и отделил его голову от туловища. Голова подпрыгивая на неровностях земли подкатилась вплотную ко мне. Все еще судорожно дергается перекошенный болью рот в беззвучном крике, моргают не поверившие в смерть глаза. Ему было лет семнадцать не больше. Ненавижу фанатиков!
Совсем забыв о том, что у меня в руке пистолет на четвереньках выскакиваю из карусели смерти. Над моей головой звенит сталь, обрывая ниточки человеческих жизней. Переползаю через растерзанный труп Слуги Единого. Смуглое худощавое лицо с острым носом виднеется через открытое забрало. Белые пластинки панциря покрыты пятнами крови.
– Быстрее! – еще издалека кричит Вика. – Режь веревки!
Острый нож в несколько взмахов избавляет ее от веревочных пут.
– Бежим! – вскакивает она на ноги, но тут же со стоном опускается на землю.
– Что с тобой? – склоняюсь над ней.
– Ноги от веревок затекли! Не держат! – шипит она от боли.
– Ты подожди меня несколько минут. Я сейчас.
– Куда ты? – поднимает она на меня глаза.
– Есть одно дело…
– Витя не вмешивайся! Это не наша война! Мы в стороне от происходящего! – поняла она мой замысел.
– Нельзя всю жизнь быть в стороне от происходящего. Нельзя, – тихонько шепчу ей и провожу рукой по спутанным рыжим локонам. – Я человек. Я не могу быть в стороне. – Вика открыла рот, собираясь что-то возразить, но я легонько прислонил палец к разбитым губам. – Тс-с-с. Молчи. Слова здесь лишние.
Даже не знаю, ради чего это все затеваю. Лично меня происходящее совершенно не касается. Мы можем преспокойно оставить крестьян самостоятельно разбираться со своими проблемами… Наверное я полный дурак, но все таки выполню намеченное.
Поворачиваюсь лицом к полю боя. У крестьян дела совсем плохо. Потери более двух третей ценой жизни еще трех карателей.
Указательный палец нервно подрагивает на курке пистолета. Но как же мне стрелять, чтобы ненароком не зацепить кого-нибудь из крестьян? В голове появляется шальная мысль, и я тут же начинаю ее реализовывать.
В нескольких метрах от меня из земли растет валун высотой почти в мой рост. Главное то, что поверхность, расположенная со стороны сражающихся, плоская. Выуживаю из травы кусок подгнившей древесной коры. Она сразу начинает крошиться, оставляя на пальцах черные следы. Это мне и надо!
Художник из меня никудышный, но нарисовать на камне круг с буквой W внутри я все же сумел. Вышло довольно неплохо. По крайней мере, узнаваемо, а это самое главное.
Ствол пистолета задирается вверх и в лязг битвы врывается грохот выстрела. Замерли в воздухе мечи и топоры, так и не добравшись до своих жертв. Несколько десятков глаз устремились в мою сторону.
Поворачиваюсь лицом к Вике и весело подмигиваю. Она пытается улыбнуться в ответ, но получившаяся мина мало что общего имеет с улыбкой.
– Не надо! – шепчут ее губы.
– Надо! – беззвучно шепчу в ответ.
Одним движением расстегиваю джинсы и начинаю мочится на символику Слуг Единого. Крестьяне оцепенели от такого безрассудства. Их лица переполнены смесью страха и удивления.
Расталкивая топорищами стоящих столбами крестьян, Слуги Единого направляются ко мне. Крестьяне их уже не интересуют. Какие же они каратели, если не покарают осквернителя священной символики. Я для них не просто иноверец как эти крестьяне, я злостный еретик, надругавшийся над святыней.
Считаю приближающихся воинов в белых доспехах забрызганных кровью.
– Пятнадцать, – бормочу сам себе под нос. – Один к одному. Один патрон – один каратель.
На поляне замерло все кроме неторопливо шагающих ко мне карателей. Глаза крестьян и Вики устремлены на меня. Тишина нарушается только шелестом травы под ногами Слуг Единого. Даже раненные притихли…
Вспоминаю, как в детстве ходил с отцом в тир стрелять из пневматического пистолета. Отцу довелось повоевать на официально несуществующих войнах, и именно оттуда он вынес правило – мужчина должен уметь сражаться. Пистолет был очень тяжелым, и мне приходилось держать его двумя руками. Отец беззлобно насмехался над моим потугами, вечным молоком мишени и, в конце концов, устраивал показательные выступления. Он поворачивался правым боком к мишени, держа в вытянутой руке пистолет. Глаза находятся на линии выстрела. Главное перед тем, как спустить курок на мгновение задержать дыхание…
Поворачиваюсь правым боком к приближающимся карателям. Тяжелый пистолет в вытянутой руке. Шершавая рукоять срослась с ладонью, создавая симбиоз человека и оружия. В вырезе прицела дрожит религиозная символика на белых доспехах.
Глубокий вдох. Задержка дыхания. Палец мягко утапливает курок. Выстрел. Выдох.
Идущий впереди каратель рухнул на землю.
Глубокий вдох. Задержка дыхания. Выстрел. Выдох.
Не обращая внимания на падающие тела одноверцев, Слуги Единого продолжают двигаться с прежней скоростью.
Пока все идет по плану. Количество выстрелов соответствует количеству трупов.
Глубокий вдох. Задержка дыхания. Осечка.
– Ч-черт! – дергаю затвор, пытаясь удалить заклинивший патрон, но все безуспешно. Делаю еще пару попыток и со злостью отшвыриваю оружие в сторону. На смену пистолету приходит нож. Я знаю, что это смешно – в одиночку с ножом против тринадцати профессиональных убийц в доспехах и с топорами. Но я так же знаю, что встречу карателей на этом самом месте и не сделаю ни шага назад. И это все ради устремленных на меня взглядов крестьян. Глупо? Да! Глупо! Но я так сделаю! Не хочу больше убегать…
Бросаю взгляд на Вику. Ее щеки покрыты дорожками слез. Она интенсивно разминает лодыжки, пытаясь привести себя в рабочую форму.
До противника остается не более десятка метров. Холодно поблескивают глаза в узких прорезях шлемов. Топоры пока дремлют на плечах, но пройдет несколько секунд и им найдется должная работа.
Эх, всю жизнь ненавидел ждать. Хуже нет мучения.
– Я тебя люблю! – беззвучно шевелятся мои губы.
Вика сквозь слезы улыбается в ответ. Мне даже не надо смотреть на ее губы. Я и так знаю, что они вторят за мной ту же самую, ставшую за несколько тысяч лет банальной фразу.
Рука крепче охватывает шершавую рукоять ножа с широким лезвием, и я делаю шаг вперед.
– Как романтично! – раздался слева от меня насмешливый голос.
Слуги Единого внезапно остановились, как будто наткнулись на невидимую преграду. С трудом отрываю глаза от остановившейся на время смерти и поворачиваюсь в сторону говорившего.
– Но этого не может быть! – дрожит от напряжения Викин голос. – Сейчас нет активных точек перехода… Как же вы?…
– Вслед за вами. Не мог же я позволить вам вот так просто взять и уйти, – победная улыбка расцвела на лице Петра Семеновича. – Особенно тебе Виктор, – он пронзил меня кинжальным взглядом и продолжил миролюбивым тоном. – Хотя надо отдать должное вашей конспирации.
Шеф как всегда выглядит на пять баллов. Темно синий роскошный костюм. Галстук в мелкую серебристую клеточку идеален в своей прямоте. Вот только вместо скарабея на галстучной заколке красуется изогнувшийся в смертоносном выпаде скорпион.
Рядом с шефом выстроился полукругом десяток изящных саркаров. Плавают над хрупкими ладонями черные шарики, готовые в любой миг сорваться в указанном направлении.
– Странный ты человек Виктор. Ну кто тебе мешал просто взять и уйти? Нет, обязательно нужно вмешаться в чужие дела! Благодетель ты наш! Или рыцарем захотелось побыть? Перед дамой сердца покрасоваться? – с головы до ног оглядел меня насмешливым взглядом Петр Семенович. Мой наряд – джинсы в комбинации с ржавыми средневековыми доспехами вызвал у него презрительную улыбку. – А твоя дама сердца случайно не рассказала тебе о своей профессии?
– Не надо! – умоляюще зазвучал голос Вики. – Я сама! Понимаешь, Витя…
Похоже, Слугам Единого надоела затянувшаяся пауза, и они опять двинулись вперед. Единым движением спрыгнули с плеч тяжелые топоры и, выписав в воздухе изящную восьмерку, приготовились к бою.
Забавная ситуация… Спереди каратели с мясницкими топорами. Слева шеф с саркарами. Интересно, кто меня первым отправит на то свет? Или может они монетку бросят?
Мысль о монетке в голову Петра Семеновича естественно не пришла, но желание отомстить оказалось достаточно сильным.
Саркары сделали шаг вперед, и в сторону карателей метнулся десяток черных шариков.
Ну все, хана фанатикам! Сейчас расфасуют их по авоськам, и на этом все закончится. А крестьяне… Крестьяне всегда были стадом. При виде такой силищи они разбегутся кто куда. И вот тогда шеф натешится! Оторвется на мне по полной программе! На долго меня, конечно, не хватит, я смертен в любом мире, но думаю, что удовлетворить втоптанное в землю в прямом смысле слова самолюбие он все же успеет.
Как это не удивительно, но я ошибся. Каратели в последний миг ловко уклонились и шарики промчались мимо.
"Ну и реакция!" – мысленно восхищаюсь очередным талантом карателей. – "Где же их обучают? Прям чистый тебе спецназ!"
Похоже, Слуги Единого решили, что до осквернителя священной символики они всегда успеют добраться и повернулись в сторону саркаров.
Прекрасные лица воинов в прозрачных доспехах озарились улыбками, а в руках неизвестно откуда появились хрустальные копии топоров карателей. Вроде бы оружие сформировалось из прозрачного материала скафандров. Но все это произошло настолько быстро, что я вполне могу и ошибиться.
С мелодичным звоном столкнулись хрусталь и сталь. Такого боя, я еще никогда не видел. Противники не просто движутся – танцуют. Все происходит как в ускоренном кино. Сверкает в лучах пробивающегося сквозь листву солнца оружие. Мелькает карусель доспехов. Уже даже трудно понять где кто, настолько быстро двигаются бойцы.
Крестьяне так и стоят, опустив оружие и открыв рты. На их лицах коктейль страха, удивления и любопытства.
Из мельтешащего топорами клубка начали вываливаться тела. Сперва вывалились три трупа карателей, иссеченные чуть ли не в лапшу, а спустя минуту выкатилась все еще улыбающаяся голова саркара.
Постепенно, не смотря на свое меньшинство, саркары берут инициативу в свои руки. Уцелевшие Слуги Единого, теперь выстроились кольцом, отражая атаки противника. С каждой минутой кольцо становится все реже и реже. Один за другим оседают на землю тела в ставших из белых красными доспехах.
Петр Семенович с довольным видом наблюдает за работой своих солдат. Заметив мой заинтересованный взгляд, он кивает головой в сторону саркаров укладывающих на землю последнюю пару карателей. Мол, посмотри – то же и с тобой чуть позже будет.
Наконец на землю рухнул последний каратель рассеченный богатырским ударом чуть ли не до пояса и воцарилась тишина. Семь оставшихся в живых саркаров, обворожительно сияя улыбками, снова выстроились полукольцом за спиной своего хозяина.
Шеф не спеша подошел ко мне и вопросительно заглянул в глаза.
– Догадываешься, что я с тобой сделаю? – холодит душу его голос.
– Угостите сигареткой? – пытаюсь шутить я. Эйфория храбрости и безрассудства владевшая мной ранее, исчезла оставив вместо себя лишь липкий как подсыхающая кровь страх. Воображение рисует красочные картины неземных пыток, которые меня ожидают.
– Шутник! – улыбается шеф и резко, практически без замаха бьет меня в живот.
В кишках как будто взорвалась граната. Выворачивающая на изнанку боль повалила меня на колени. Похоже, я даже недооценил все ожидающие меня прелести…
– Это лишь начало, – уже без тени улыбки пообещал шеф. – Дальше будет значительно веселей.
– Оставь его в покое! – злобно прошипела Вика вскочив на ноги.
– С тобой у меня будет отдельный разговор. Ты замечательно знаешь, что ждет тебя и всю твою грязную родовую ветвь. – Петр Семенович на мгновение задумался. – А если ты сейчас начнешь делать глупости, то первым пострадает этот глупый червяк. – Он пнул меня ногой под ребра. – Одно твое движение и саркары вывернут наизнанку того, ради кого ты предала свой народ.
– Я его люблю, – еле слышно произнесла Вика. – Он лучше вас всех вместе взятых. Ты не поверишь, но он…
– Такой же как и все остальные, – перебил ее Петр Семенович. – Только не говори мне, что он добрый и ласковый. Твой ласковый – ударник по трупам. Еще недавно он убил около десяти вот таких же холопов, – он махнул в сторону все еще стоящих как изваяния крестьян.
– Наверное это было необходимо… Витя никогда никого не убивает зря, а если даже и приходится, то он всегда тяжело переживает каждую оборванную жизнь.
– Дебаты потом, – отмахнулся Петр Семенович. – У тебя на это будет предостаточно времени. А сейчас пора приятным делом заняться, – повернулся он ко мне с радостной улыбкой на лице.
– Я люблю фильмы с хеппи эндом, – тихо хриплю я и сплевываю поднявшийся к горлу ком. На зеленой траве появляется красное пятно.
– Энд я тебе гарантирую. Сперва, конечно развлечения, а потом уже и энд. А вот насчет хеппи я очень даже сомневаюсь. – Он еще раз пнул меня ногой под ребра. – Давай поднимайся, рыцарь без страха и упрека.
– Чтоб ты сдох, гнида иномирянская! – в сердцах выдыхаю из себя я. Если б я мог, то удушил бы его. Камнем стер бы с лица этого чужака самодовольную улыбку. Но, к сожалению, это все теория, а в реальности я стою на коленях у его ног не в силах даже пошевельнуться от пульсирующей в животе боли.
– Не может быть! – зазвучало удивление в голосе Петра Семеновича. – Похоже, что идеи рыцарства пропитали даже крестьянские слои общества.
Стиснув зубы от боли, поворачиваю голову вправо. Ну и ну! Ничего себе стадо!
Вместо того, чтобы разбежаться в страхе при виде столь страшного противника, крестьяне кучей двинулись в нашу сторону. Хищно прищурены глаза. Бородатые лица полны решимости. Грубые руки, привыкшие к тяжелой работе, сжимают оружие.
Идущий впереди толпы пожилой мужчина, с длинной седой бородой, выглядывающей из под решетчатого забрала, вытянул руку вперед и указал на меня пальцем. Кажется, что узловатый указательный палец уперся мне прямо между глаз. Решительно зазвучал грубый, надтреснутый голос, произнося непонятные для меня слова.
– Ты не поверишь, – от души рассмеялся Петр Семенович, – но они требуют освободить тебя. Именно требуют! Никак не меньше! Ты для них теперь великий борец за свободу – человек, пришедший из другого мира, чтобы, рискуя собственной жизнью, спасти их от нашествия религии Единого. Их староста обещает, что они готовы умереть, но освободить тебя.
– Не надо, – тихонько хриплю я, ощущая во рту вкус крови. – Это безрассудство…
Я даже не ожидал такого поступка со стороны крестьян. Теплым взглядом обвожу разношерстную толпу, как бы пытаясь поблагодарить их. Глаза крестьян направлены на меня. В их взглядах восхищение и любовь.
Вот так и рождаются легенды. Возможно, я положил начало рыцарскому движению в этом мире, и мои последователи через несколько лет поднимут на копья последнего карателя и сожгут последнее знамя с уродливой символикой. Но это все потом… А этого потом для меня может и не быть… И не только для меня… Если крестьяне все же попытаются освободить меня, то даже значительный численный перевес не спасет их от саркаров.
– Готовы умереть, – как бы смакуя фразу, повторил Петр Семенович и взглянул на меня. – Хочешь увидеть представление?
– Нет! Не надо! – стоя на коленях, умоляю его. – Я вас прошу! Они ведь совсем не при чем… Ведь можно обойтись без смертей! – Я пытаюсь найти довод, который сможет убедить шефа не спускать своих саркаров на этих людей. – Ведь в сражении могут погибнуть ваши саркары! Зачем вам потери?
– Саркары – это не более чем пушечное мясо, – презрительно отмахнулся шеф. – Они рождаются, чтобы умирать ради нас. Это их судьба. А теперь наслаждайся плодами своего труда. Если бы не ты, крестьяне остались бы жить!
Он небрежно махнул рукой и отступил в сторону, освобождая путь саркарам. Радостно улыбающиеся воины грациозно двинулись вперед. Со стороны кажется, что они не идут а плывут, едва касаясь ногами земли. Каждое движение это шедевр грации и изящества. Они притягивают взгляд как модели идущие по подиуму.
Крестьяне, поняв, что мирно решить вопрос моего освобождения не удастся дали залп из арбалетов. Но их оружие слишком слабо, чтобы пробить прозрачные доспехи. Увидев безуспешность первой попытки, наступающие отбросили арбалеты в стороны, и в их руках появился широкий ассортимент холодного оружия. Здесь есть все: начиная от грубой свежевыструганной дубины или просто острого кола и заканчивая острым как бритва топором карателей.
Встретив сопротивление, саркары прямо расцвели в улыбках. Ничто не приносит этим воинам такую радость как достойный противник.
Смысл жизни – убийство… Цель жизни – покорность хозяевам… Чем-то это напоминает японских камикадзе, только в более извращенном варианте.
Хруст ломаемых костей, предсмертные крики наполнили поляну. Это саркары выпустили на свободу первую стаю шариков. Семь шариков – семь … даже не знаю, как назвать, то, что остается от человека после того, как стягивается черная сеть. Лужи крови, из которых возвышаются куски плоти вперемешку с исковерканными доспехами, еще мгновение назад бывшие людьми, не остановили волну наступающих. С дружным кличем, они ринулись вперед. Грубые сапоги тот час же перемешали кровь с землей.
Саркары выпускают шарики, не останавливаясь. Кажется, что у них безграничный запас этих смертоносных летунов. Крестьян становиться все меньше, а наполненных мясом сетчатых мешков все больше.
Я пытаюсь подняться, чтобы помочь наступающим, но нога шефа припечатывает меня к земле, заставляя быть всего лишь безвольным зрителем. Петр Семенович иронично поглядывает на меня сверху вниз.
Непосредственно до саркаров добралось всего два крестьянина. Остальные окрасили кровью недолгий путь толпы. Из этих двоих один молодой парень в кожаной рубахе до колен и узловатой дубиной в руках, а второй совсем уже дед с покрытыми сединой длинными волосами вооруженный двуручным мечом с очень широким лезвием. Парень бежит впереди, а дед чуть сзади. Кажется, что они даже не замечают своего одиночества. А может это сейчас уже не играет для них никакой роли.
Саркар ловким движением перехватил руку парня, удерживающую дубину и вывернул ее назад. Лицо парня, поросшее кустиками волос, которые в будущем превратятся в солидную бороду, исказила гримаса боли. Но он не закричал. Извернувшись, он умудрился лягнуть саркара в ногу. Сильный удар кулаком по голове отправил его на землю.
Дед что-то яростно заорал, глядя на парня. Судя по выражению лица, лежащий в беспамятстве юноша его сын, а может и внук.
Саркары начали игру. Шеренга отступила назад оставив стоять одного воина на пути старика. Прозрачный материал скафандра пошел волнами, перегоняя стекляннистую массу к ладони правой руки. Прямо у меня на глазах в руках саркара формируется точная копия меча старика. Разница лишь в материале, из которого создано оружие.
Мечи-близнецы со звоном столкнулись в воздухе. Старик оказался очень даже неплохим фехтовальщиком как для крестьянина, всю жизнь проведшего в работе, а не войне. Но с изящными молниеносными движениями саркара его пусть даже и умелые, но недостаточно быстрые удары сравнивать никак нельзя.
Сияя счастливой улыбкой, саркар наносит удар за ударом. Часть из них старику удается парировать, но большинство все-таки достигают цели. Саркар намеренно бьет не очень сильно. Прозрачное лезвие его меча рассекает пластины кольчуги старика и оставляет поверхностные ранки. Спустя пару минут старик с ног до головы залит кровью.
Наконец саркару надоела игра, и он стремительно крутнувшись вокруг собственной оси, разделил тело противника сильнейшим ударом меча. Прозрачное лезвие рассекло кольчугу и тело на уровне пояса, как будто они были сделаны из масла. Заливая грудь, изо рта старика хлынул кровавый гейзер. Меч выпал из обессилевших рук и спрятался в высокой траве. Тело покачнулось, и распадаясь на две части рухнуло на землю.
Я не в силах удержать рвущиеся наружу слезы. Эти люди погибли, пытаясь меня спасти. Они прекрасно знали о том, что это невозможно, но все-таки попытались. Я навсегда останусь их должником, ведь шансов отплатить убийцам у меня точно не будет.
– Доволен? – посмотрел на меня шеф. Заметив мокрые дорожки на моем лице, он брезгливо усмехнулся. – Чего рыдаешь герой? Тебе жаль этих земляных червей? Это же не более чем скот! Примитивы!
– Они люди! – пытаюсь столкнуть с груди его ногу. – В отличие от тебя и твоих выродков!
– Стоило им выступить в твою защиту, и ты сразу же перенес их в категорию людей. Интересно, кем они были для тебя до этого?
Вспомнив утреннюю схватку, я не нашелся, что ответить. Единственное, что меня оправдывает, это то, что они напали первыми.
– А теперь, я покажу, что тебя ожидает, – вкрадчивым тоном произнес Петр Семенович. – Так сказать краткая экскурсия. Пусть тебя не радует слово краткая. В твоем случае все будет длиться очень-очень долго. Ты будешь умолять меня о смерти.
– Но зачем?
– Разве ты еще не понял? – удивленно посмотрел на меня шеф. – Ты нанес мне глубочайшее оскорбление, и я всего лишь хочу поквитаться с тобой. Не более.
– Но и не менее, – пытаюсь пошутить я.
– Ничего, скоро у тебя пропадет желание блистать остроумием.
Шеф подошел к все еще лежащему без сознания на земле парню и достал из кармана металлический цилиндрик величиной чуть меньше авторучки. Отвинтив крышку, он вытряс на ладонь прозрачного червячка не толще спички.
– Это чидрх. Он не даст ему раньше времени умереть от болевого шока либо остановки сердца, – прокомментировал он свои действия, сажая червячка на грудь парню. – И сознание потерять не получится. Чидрх очень чувствителен к таким вещам. Чуть что, и ты снова в сознании и готов ощутить новую порцию боли.
Два саркара рывком подняли меня на ноги и остались стоять по бокам. Их присутствие отбивает малейшее желание делать глупости.
Червячок шевельнулся и приподняв острый край начал путешествие к сердцу. Пронзив как бумагу грубую кожу рубахи, он начал погружение в тело. Лицо парня дернулось от боли, и он открыл глаза. Тот час же саркары прижали его руки и ноги к земле не давая шелохнуться. Парень испуганно вертит головой, настолько насколько позволяет его положение, пытаясь понять, что происходит. Наконец его взгляд останавливается на мне и на лице появляется счастливая улыбка. Нонсенс! Находясь в руках врага, он все же радуется, что я жив! Непостижимо!
Тем временем в руках Петра Семеновича появился поблескивающий хромом контейнер величиной побольше пачки сигарет.
– Коллекционный образец, – постучал костяшками пальцев по контейнеру шеф. – По стоимости равен маленькой армии… Можно сказать моя гордость.
Саркары подняли сопротивляющегося парня вертикально, а шеф осторожно вывалил ему на ногу из контейнера какую-то студенистую массу напоминающую медузу. Парень испуганно посмотрел на шевелящегося на ноге пришельца и неожиданно взвыл диким голосом. Его лицо перекосилось гримасой боли. Саркары покрепче сжали рвущиеся на свободу руки, не давая ему возможности дотянуться, до начавшей растворять ступню медузы.
Студенистое существо, медленно передвигаясь по ноге с помощью коротеньких отростков-щупалец, растворяет сперва обувь, а вслед и плоть. Уже забелели кости формирующие стопу. Парень бьется в конвульсиях захлебываясь в крике. Уже несколько раз он отключался от невыносимой боли, но сидящий внутри чидрх вновь и вновь приводит его в чувство и отдает в обжигающие объятия боли.
Стараюсь не смотреть на его перекошенное лицо с пеной у рта. Если меня ожидает тоже, то лучше найти способ умереть попроще. Не люблю боль! И не хочу, чтобы шеф вот так, как сейчас стоял и наблюдал за моими мучениями. Как бы лишить его такого удовольствия?
Вопли прожигают мозг. Не в силах больше выносить эту экзекуцию я закрываю глаза и зажимаю ладонями уши. Саркары тот час же оттягиваю мои руки, и принудительно открывают глаза, заставляя смотреть и слушать.
В меня упирается исполненный страдания и боли взгляд парня. Кажется, что он умоляет меня о помощи, избавлении от своего мучителя.
– Держись браток! – неожиданно для самого себя тихо говорю я.
Но он услышал, хотя конечно и не понял чужую для него речь. На мгновение с глаз парня спала пелена боли а лицо приняло нормальное выражение. Рванувшись в руках саркаров он что-то выкрикнул в сторону Петра Семеновича. Перед тем, как снова окунуться в океан боли он по доброму улыбнулся встретившись со мной взглядом.
Я запомню этот взгляд на всю недолгую причитающуюся мне жизнь. Взгляд человека, стоящего на пороге смерти, испытывающего неимоверные страдания и в то же время… даже не знаю как это назвать… он умирает с верой, что будет отомщен. Неужели я не оправдаю его ожиданий?
– Он сказал, что ты покараешь нас, – насмешливо процедил Петр Семенович. – Что нам воздастся за их смерть и страдание.
В руках саркаров уже извивается не человек, а всего лишь безногое тело. Торс с руками и головой. Медуза уже трудится в районе желудка. Удивительно, что совершенно нет крови. Наверное, она вырабатывает какое-то вещество, заставляющее кровь сворачиваться. То есть шансов умереть раньше времени от потери крови тоже нет.
Прочертив в воздухе дугу, в сердце завывающего в исступлении парня воткнулся нож с широким лезвием. По самую рукоять из темного дерева. Из под гарды брызнула тоненькая струйка крови. Крик утих, и на лице парня воцарилось умиротворение. Последний взгляд он подарил мне. И в его глазах была Вера. Вера в то, что наступят времена, когда людям не придется прятаться по лесам и спать с мечом под боком… Вера в сытых и веселых детей бегающих дружной стайкой по деревне… Вера в то, что по возвращении с тяжелой работы в поле или охоты, дома будет ждать семья, а не штабель трупов с выпотрошенными животами в центре комнаты…
– Ну вот! Все развлечение испортила! – разочарованно протянул Петр Семенович, аккуратно подцепляя коробочкой сопротивляющуюся медузу. – А Виктор только начал во вкус входить.
Саркары разжали руки и то, что осталось от тела тяжело рухнуло на землю.
– Не люблю бессмысленную жестокость! – спокойно произнесла из-за моей спины Вика. На какое-то время все о ней забыли. Как-то не до нее было. Вика почему-то не воспользовалась шансом и не убежала, а осталась на прежнем месте и метким броском облегчила страдания человека.
Я думал, что только я один в последнее время поступаю странно и неблагоразумно. Оказывается это заразно. Сперва крестьяне, теперь вот Вика. И ведь у всех них был шанс спокойно уйти и остаться в живых, но они пренебрегли им ради… ради… Даже не знаю ради чего. Может это и глупо прозвучит но, скорее всего, они так поступили потому, что чувствовали себя людьми. И пусть мы являемся представителями разных рас из разных миров, но в каждом из нас есть что-то делающее нас Человеком. И ради этого что-то наверное стоит умереть. Я понимаю, что это даже для меня звучит слишком возвышенно, особенно на фоне грязной жизни провонявшейся повседневностью быта, но другого объяснения происходящему я не нахожу.
– Ой, уморила! – всплеснул руками Петр Семенович и притворно закатил глаза. – Кто бы говорил!
– Ненавижу! – рычу я и делаю рывок в его сторону, но сильные руки саркаров осаживают меня как поводья взбесившуюся лошадь. – Убийца! Садист!
У меня нет слов, чтобы выразить бушующую во мне бурю эмоций. Изо всех сил плюю в его сторону. Попал! Прямо в глаз! Хоть и маленькая, но все же месть.
– Этим плевком ты продлил свои мучения еще на несколько часов, – говорит Петр Семенович, брезгливо вытирая лицо.
Саркары ловко ударили меня под коленки и повалили на землю. Не смотря на мои отчаянные попытки освободиться, они все же превратили меня в некоторое подобие горизонтального распятия.
С ужасом смотрю на погружающегося в грудь тоненького червячка – чидрха. Как ни странно, но боли я совершенно не чувствую.
– Ну а теперь гвоздь программы! – довольно произнес шеф и осторожно высадил медузу мне на левый кроссовок.
Студенистая масса пошевелилась, засучила щупальцами как бы привыкая к новому месту, и начала не спеша растворять кожу кроссовка.
И тут я не выдержал… Накопившийся во мне за последнее время страх паровозным гудком рванул наружу.
– Гниль!!! – заорал я так, что даже саркары нервно вздрогнули. Обычно в таких ситуациях кричат "мама", но я решил, что звать маму еще более бессмысленно, чем давно мертвого Гниль.
– Пой птичка! Пой! – расхохотался Петр Семенович. – Твой голос – бальзам на мое уязвленное самолюбие.
Вне области моего видения раздался сдавленный крик Вики и звуки борьбы. Похоже она решила безуспешно потягаться в силе с саркарами.
– Спасать тебя надумала, – хмыкнул Петр Семенович. – Еще одна исполненная благородства душа.
– Никудышный у тебя Виктор голос! – неизвестно откуда раздался скрипучий, как звук гнущегося в сильный ветер дерева, голос. – Слоны мелодичнее воздух портят, чем ты орешь!
– Гниль! – радостно шепчу, узнав пошлую шутку из своего репертуара. – Живой?
– Ага! – вслед за ответом что-то тяжелое и сильно пахнущее свежеспиленным деревом обрушилось на удерживающих меня саркаров. Они даже дернуться не успели как гигантская толи нога толи рука по очереди впечатала их в землю.
Почувствовав себя свободным вскакиваю на ноги и в первую очередь избавляюсь от растворяющей мой кроссовок медузы. Взмах ноги, и прочертив в воздухе плавную дугу, она с чвакающим звуком влепилась в ошеломленное лицо Петра Семеновича. Он сдавленно крикнул и, упав на землю, принялся кататься, пытаясь хоть как-то избавиться от незваного гостя. Но все его попытки безуспешны. Коллекционная медуза крепко вцепилась щупальцами и принялась растворять лицо. Дико заорав от боли шеф вскочил на ноги и побежал натыкаясь на деревья. Через несколько секунд, он уже скрылся в окружающем нас море зелени, но пульсирующий в такт боли крик все еще слышен.
– Ну и долго ты еще будешь на деревья пялиться? – выводит меня из оцепенения недовольный голос идущий откуда-то сверху.
Поднимаю голову.
– Ого! – невольно вырывается у меня возглас восхищения.
Страсть к эффектным появлениям у Гнили зашла слишком далеко, Превзошла наверное даже мою. Слон, возвышающийся до уровня крон дубов, составленный из спиленных стволов деревьев, в изобилии валяющихся вокруг, веток и травы это как на меня чересчур. Даже для вируса! Даже для косящего под человека Странника!
– Нравиться? – довольно усмехнулось деревянное чудище губами из коры и гордо взмахнуло травяным хоботом над моей головой, в результате чего последний из семи саркаров с очаровательной улыбкой отправился в далекий полет над кронами деревьев .
– Ну и шуточки у тебя! – недовольно покачала головой Вика. – Чуть разрыв сердца не получила в результате твоего пришествия!
– Зато саркарам понравилось! – гордо произнес слон и указал хоботом на остатки тех, кто еще недавно было воплощением изящества и военного мастерства. – Как вы говорите: – против лома нет приема! – хохотнул Гниль и шумно, со скрежетом дерева и шелестом ветвей, уселся на землю. – Бац-бац и семь саркаров как корова языком слизала.
– Тебя же вроде убили? – все еще не веря в чудо, говорю ему.
– Не дождетесь! – хмыкнул слон. – Нас застали врасплох, – его голос потерял первоначальную веселость. – Мы ничего не знали о войне… Ушел лишь я…
Потупив глаза, рассказываю ему о коварном плане Циту. О своей роли в нем. О том, что я, Шурик и Артем оказались не более чем послушными марионетками в руках умелых интриганов. Периодически в мой рассказ вклинивается с дополнениями Вика.
– Выходит, что это все было заранее спланировано, чтобы найти повод для объявления войны? – как бы не веря в мои слова, произнес слон. – А война с нами в свою очередь нужна для получения необходимого материала – пленников Странников и создания на их базе супероружия для дальнейшей войны с сильными расами?
– Именно так! – с горечью в голосе говорю я. – И я сыграл свою роль как по нотам. Помощь плененным Странникам… Дружба с тобой… Твое заступничество за меня, не являющегося представителем расы входящей в Большой Договор, расцененное как обычное нападение на Циту… Как по нотам… Если бы я догадался об этом чуть раньше, то не гибли бы сейчас Странники.
Слон печально качнул головой и неожиданно ласково погладил меня толстенным хоботом, сплетенным из травы по плечу.
– Ты не виноват Витя. Все твои поступки совершались от чистого сердца… Странники не имеют на тебя зла.
– Идея! – радостно хлопаю ладонью по шевелящемуся на плече хоботу. – Гниль является участником всех событий на полигоне… Если сильные расы узнают о замыслах Циту, войне конец.
– Не пойдет, – отрицательно качнулась большая голова украшенная пышными ушами из зеленых листьев. – Я не являюсь, как ты выражаешься, представителем расы входящей в Большой Договор. Я вообще не являюсь представителем какой либо расы! – появились нотки печали в скрипучем голосе.
– Не понял! – удивленно смотрю на ушастую голову, не в состоянии постигнуть всю глубину его мысли. – Ты же Странник.
– Он уже не Странник, – тихо вклинилась в разговор Вика. Она подошла ко мне и с беспокойством взглянула на полурастворенный кроссовок. – Наши научники слишком изменили его… Слишком… для того, чтобы его можно было бы назвать Странником.
– Вот черт! – вырывается из меня отчаяние. – Неужели ничего нельзя придумать? Может меня выслушают? Хотя нет! Я же не белая кость… Я всего лишь человек!
У Вики по лицу промелькнула тень догадки, но она тот час же придала ему невозмутимое выражение.
– Ты что-то придумала? – смотрю на нее с надеждой.
– Нет-нет! – слишком поспешно ответила она, чтобы это было правдой.
– Вика, ты понимаешь, что на кону стоит… Даже не могу выразить что. Представляешь, что произойдет, если твои соплеменники все-таки получат необходимое оружие?
– Ну хорошо, – с недовольной миной произнесла она. – Есть способ…
– Какой? – не отрываю от нее глаз в ожидании ответа.
– Ты не являешься представителем расы входящей в Большой Договор и не можешь свидетельствовать против Циту. Но ты можешь выступать в роли вещественного доказательства. – Вика говорит, стараясь не смотреть на меня. Видно, что слова даются ей с большим трудом. – Точнее не ты, а твоя память…
– Тогда и я могу! – заскрипел Гниль.
– Нет. Ты не можешь. Ты наполовину искусственный… Твоя память легко изменяема, причем бесследно. Возможна фальсификация. С людьми в этом отношении сложнее. Даже если и была перезапись, то глубокое погружение это сразу же покажет.
– Но ведь это… – взвился в возмущении хобот.
– Да. Глубокое погружение полностью разрушает сознание объекта, превращая его в лучшем случае в растение.
– Эй вы! – криком прерываю их диалог. – Может объясните мне, о чем вы тут жужжите?
– Все просто, – сочувственно взглянула на меня Вика. – Странники могут представить в качестве доказательства своей невиновности и раскрытия планов Циту твое сознание. Будет произведено глубокое погружение в твою память для извлечения ее самых потаенных пластов. Если окажется, что твоя память сформирована естественным путем, а не переписана искусственно, ее содержимое будет принято к рассмотрению.
– Ну так чего мы ждем? – обуяла меня жажда деятельности. – Я согласен!
– Все не так просто, Виктор, – заскрипел Гниль. – Дело в том, что в результате глубокого погружения ты перестанешь существовать как человек. Полная промывка мозгов…
Он таких слов я опустился на траву и тупо упер взгляд в ковер трупов устилающий центр поляны. Слуги Единого лежат вперемешку с крестьянами. Кажется, что они просто уснули после дружной совместной попойки… Только кровь и отсеченные части тел не дает поверить в такую идиллию.
Умереть, но спасти странников или всю жизнь быть в бегах? Что лучше? С одной стороны конечно жизнь, но…
Взгляд медленно скользит по поляне ощупывая тела в поисках ответа. Может, их мертвые души расскажут, ради чего они умерли и тем самым помогут сделать мне выбор…
Каратель – жизнь и смерть ради веры в Единого бога. Он принял смерть с радостью, зная, что ему уготовано теплое местечко в раю, или как это заведение у них называется. Нет, это мне не подходит. В бога я не верю, а в рай тем паче. Слишком красиво, чтобы быть правдой.
Саркар – на мертвом лице счастливая улыбка. Верная собака Циту. Умер, выполняя хозяйскую прихоть. Тоже не подходит. Я человек, а не собака!
Крестьянин – рассеченный надвое прозрачным мечом старик. Он умер ради меня… Умер пытаясь спасти чужака ставшего на его сторону в трудную минуту. Я рисковал ради них… Они ценой собственных жизней пытались помочь мне…
Мысли бешенными кузнечиками скачут внутри черепа. Как же поступить?
Наконец я принял решение.
Вика и Гниль пристально смотрят на меня в ожидании ответа.
– Я согласен, – безо всякой бравады говорю я.
– Витя, – нежно взяла меня за руку Вика, – ты ведь понимаешь?..
– Я все понимаю, – легким поцелуем закрываю путь уже приготовленному потоку возражений.
– Ты не обязан этого делать, – шелестит листвой Гниль.
– Я никому ничего не обязан! – с легким нажимом произношу я. – Я просто так хочу! Вот и все!
– Но ведь я могу свидетельствовать вместо тебя! – засияло радостью догадки лицо Вики. – Тем более безо всякого вреда для себя!
– Ну и сколько из того, что знаешь, ты видела собственными глазами? – срезает ее улыбку мой вопрос. – Большую часть информации ты получала с чужих слов. Ты можешь быть вместе со мной в качестве дополнения . Но без меня твои сведения, скорее всего будут маловесными.
– Он прав, – пробормотал слон.
– Как мы сможем дать показания? – интересуюсь я. – Нужно куда-то лететь или идти?
– Можно и лететь, можно и идти. Смотря по какому правилу ты движешься. Но к тому моменту, когда мы дойдем или долетим, Странники перестанут существовать. Мы не солдаты и не умеем воевать. Тот бой, который ты видел здесь – это не война это не более чем цирк. Ты даже не можешь представить, что такое настоящая война. Война, в которой гибнет даже информация…
– Так что же ты предлагаешь? – вопросительно смотрю на два пенька – глаза слона.
– Мне нужны ваши матрицы сознания, – отвернувшись, попросил он. – Я почти мгновенно доставлю их в Совет Большого Договора.
– Опять харакири придется себе делать? – С неприязнью вспоминаю суицид у куба компьютера на полигоне.
– Нет.
Хобот опускает к моим ногам два арбалета карателей.
Стараясь ни на кого не смотреть, заряжаю оружие. Поскрипывает пружинами натяжной механизм. Клацнув, стал в боевую готовность курок. Тоже повторяю и с вторым арбалетом.
– Все, – говорю, закончив работу. Готовые к употреблению арбалеты лежат у моих ног.
– Все, – эхом вторит мне Вика, с опаской поглядывая на оружие.
Ненавижу прощания и те слова, которые во время них говорятся. Лучше просто пожать руки сказать "пока" и быстро разойтись.
Наклоняюсь и поднимаю оба арбалета. Палец нажимает курок, разряжая один из них в ближайшее дерево. Стрела с красным оперение глубоко погружается в древесину. Отбрасываю в сторону разряженный арбалет, а второй быстрым жестом приставляю к груди.
– Нет! – тянутся ко мне руки Вики, пытаясь остановить.
– Гниль, поехали! – кричу, нажимая на курок.
– Йес, сер! – слышится уже издалека.