Это было все в том же ноябре 2006 года. Я уже более-менее научилась нормально справляться с вызовами, не падать в обмороки при виде размазанной по стенам крови, человеческих мозгов и меня уже не так сильно тошнило при виде разложившегося трупа.

Итак, ноябрь: снег уже лежал, и морозы у нас были достаточно крепкие. В тот день я дежурила не в свою смену, а заменяла одну бездельницу, кстати, у нас с ней дни рождения в один день, мы обе водолеи, но такие разные. Она из очень богатой семьи, совсем не приученная к труду, никакой ответственности, инициативы, отсутствие желания работать как в коллективе, так и одной. У нее была своя романтика в этой работе, которая заключалась в ношении формы, хотя она ей не очень шла, но ладно, рассказ сейчас не о ней.

Я уже отдыхала дома, время было вечернее, когда шеф позвонил и сказал, что надо приехать в отдел, а после добавил, что тоже ненавидит эту мадам, но ничего не может поделать, так как ее отец сидит в администрации, и нам придется мириться с такими выходками. В связи с тем, что мы обе были самыми младшими в коллективе, а она благополучно забила на дежурство, притворилась больной и нагло уехала домой на своем новеньком джипе, мне все-таки пришлось часам к девяти вернуться на работу. Конечно, хотелось набить ей морду, но нельзя было: я же леди.

Как только я пришла на работу, почувствовала неприятный запах, еще пока не понимала, чем воняет, но было не очень. Включив свет, посреди кабинета увидела мужской свитер, как я поняла. Он был полностью пропитан кровью, как будто бы кто-то взял опустил его в ванну с кровью и положил на пол, не выжимая. Она растеклась вокруг свитера, вымазав рядом лежащие брюки; на конце штанины можно было разглядеть коричневый цвет ткани. Одежда была недорогой, и, по всей видимости, сшили ее еще при Брежневе: фасон старомодный. Также рядом стоял табурет коричневого цвета, настоящий, деревянный, тоже изготовленный на совесть, так, чтоб века прослужил, в центре сидения было отверстие (я такие табуреты видела в военной части). Прорез нужен, скорее всего, для того, чтобы удобно было пальцы просовывать сквозь него и переносить, ну, по крайней мере, это мои предположения. Еще лежал лом, самый настоящий железный лом, местами тоже испачканный кровью.

Дышать было нечем. От батареи шло тепло, которое заставляло подсыхать кровь. Вонища, честное слово. Моя напарница Каймак не предполагала, что мне придется вернуться в кабинет, и оставила здесь высыхать вещественные доказательства. Она и думать не могла, что мне придется среди этого всего спать. К счастью, не успела я расстроиться, как позвонил дежурный и отправил на вызов по краже. О-о-о, как я ненавижу скотокрадство: ездишь, блуждаешь по близлежащим лесополосам, ждешь от кинолога и служебной собаки хороших вестей, а они зачастую подводят. Украли корову, вывели из сарая, пока владельцы скотины преспокойно ужинали. Интересно, как люди не боятся входить в чужие владения, зная, что дома кто-то есть? И наоборот, какое неприятное чувство, когда сидишь дома и узнаешь, что тебя только что обокрали. Фу-у-у, очень мерзкое ощущение, как будто тебе в штаны кто-то залез у всех на виду, ничего не боясь. Буренку этой ночью мы так и не нашли, впрочем, как и сотни другой скотины, что была выведена со двора тайком под покровом ночи, но речь сегодня и не о Буренке.

Итак, обслужив вызов, я вернулась в кабинет. В отделе никого не осталось, кроме оперативного дежурного, меня и работника изолятора. Он был помощником дежурного и отвечал на звонки, когда тот отлучался с поста. Войдя в кабинет и включив свет, я снова увидела кровавые вещи. Противный запах въелся, и было нечем дышать, меня чуть не стошнило. Я открыла окно и впустила морозную свежесть, но уже спустя несколько минут продрогла и снова закрыла. Напечатав несколько необходимых справок, я отправила их дежурному, чтобы тот их передал дальше по инстанциям. И то ли я намаялась на вызове, то ли так на меня повлияло расстройство по поводу внеочередного дежурства за какую-то сволочь, в общем, я выбилась из сил, очень устала и решила вздремнуть. Расставила четыре стула вдоль стены, прямо рядом с входной дверью, вытащила из шкафа плед и узенький самодельный матрац и легла спать, положив под голову свою скрученную валиком шинель. Выключив свет, улеглась поудобнее, но в кабинете не было темно: фонарь, находившийся во дворе, ярко бил светом в окна моего кабинета и слепил глаза так, что я перевернулась на другой бок, лицом к стене — и слава богу. Вообще, ранее я никогда не замечала, как он ярко светит, только в ту ночь. Так вот, я уснула, не помню как и сколько было времени, но проснулась от того, что мне в ухо кто-то хрипло дышит, как будто бы у человека предсмертное состояние. Я однажды такое видела, когда женщина умирала у меня на глазах: она очень сильно хрипела, ее смерть была по причине заболевания сердца.

Я понимаю, что кабинет заперт изнутри, что ключ находится в замке, и никто не может отворить дверь, но тем не менее кто-то хрипит мне прямо в ухо. Как вы думаете, что должно было произойти? Я чуть не умерла. Мое тело полностью онемело, закоченело, я не могла пошевелиться, только глаза упирались в стену. Я не понимала, что происходит. До этого момента я не знала ни одной молитвы, я не знала, что делать, я боялась встать и одновременно хотела посмотреть, кто находится позади меня, узнать, в опасности ли я. О Боже, у меня даже язык онемел. Может, смогла бы произнести хоть какие-нибудь святые слова, но нет, язык не поворачивался и вообще как будто он был не моим. Не знаю, сколько по времени это продолжалось, казалось, что вечность, но каким-то волшебным образом все прекратилось. Я собрала в руки все силы, что были во мне, и дотянулась, не вставая со стульев, до выключателя. Да будет свет! Затем я осторожно стала поворачиваться, честно говоря, ожидала увидеть какого-нибудь оборотня или огромную собаку, или старого прокуренного домовоя, судя по хрипам. В кабинете кроме меня никого не было. Вещественные доказательства как лежали, так и остались нетронутыми: кровавые вещи какого-то мужика, лом и стул-табурет. Встав и надев сапожки, я прошла к окну, заглянула под стол, вдруг там кто-то спрятался — никого не было.

Я отперла дверь и вдохнула свежий воздух с коридора. Спустившись вниз, обнаружила, что дежурный и помощник преспокойно спят, время было около четырех часов. Решила попить чай и успокоиться, поставила чайник. Сначала я подумала, что все это приснилось. Только странно, я не могла ни слова промолвить. Нет, я четко слышала за своей спиной хрипы, они были тяжелыми и продолжительными. Я не сошла с ума, я вполне нормальная, и, наверное, случившемуся есть какое-то объяснение. В кабинет я больше не пошла, осталась сидеть в дежурной части. А как поступили бы вы? Вы, наверное, подумали: да вызови милицию. Ах да, я же сама милицейский, только вот трусишка. К утру я окончательно была вымотана, лучше бы что-нибудь где-нибудь опять украли, чем я бы просто сидела, лицезрела, как спят два здоровых мужика, и боялась глаза сомкнуть: вдруг это нечто спустилось вместе со мной.

Когда наши потихоньку стали заполнять коридоры и кабинеты, пошло какое-то движение, я решила подняться и собрать вещи, чтобы поехать в город к себе домой. Но та бестолочь, вместо которой я дежурила, не вышла на работу, решила продлить себе выходной. В это время девчата (ну как девчата, женщины в возрасте от 27 до 60 лет) собрались пить чай в подсобном помещении технички, и я пошла к ним, сообщить о своем прошествии. Набивая рот колбасой и батоном, размахивая при этом руками, стала рассказывать, какое чудище ко мне приходило. Описала его голос, хрипы и стала ругать свою напарницу за то, что мне пришлось мучиться от вони.

Тут Васильевна, которая давно должна была быть на пенсии, но ввиду отсутствия кадров ее все время оставляли, то есть она из «могикан», стала нас всех отчитывать: и меня, и других следователей, и дознавателя Галю, и криминалистку. Мол, нельзя хранить вещественные доказательства в кабинетах. Она стала объяснять, что вещи содержат энергетику владельца, ладно когда речь идет о краденом телефоне, золоте, деньгах или сумке, или трусиках изнасилованной девушки, но когда речь идет о вещах трупа — это совсем другое дело. Она стала рассказывать, что сама по себе душа блуждает три дня, поэтому человека хоронят именно на третий день, неважно какой национальности, душа есть у всех людей. Все эти три дня она бродит рядом с родственниками или рядом со своим телом, сидит и плачет. Ну, к примеру, если человек покончил жизнь самоубийством и уже потом, после смерти, осознал свою ошибку, что он натворил и т. д. Другое дело, когда кто-то лишил жизни, отнял ее.

Мне стало страшно, я покрылась мурашками, а Васильевна все не унималась и рассказывала свои страшные истории. Она сказала, что у нее есть подруга, то ли целитель, то ли медиум, и та видит души людей. Мне было очень интересно, и я стала расспрашивать об этом подробнее. И она стала рассказывать, что когда та идет по улице, то видит на деревьях души, они просто сидят как птички. Иной раз все деревья усыпаны душами, якобы это те, кто умер раньше предназначенного времени. Страшно, правда? А как мне было страшно, но чтобы не додумывать, нужно было разобрать эту тему по полкам, чтобы дальше ничего не бояться.

Вот я и стала ее мучить тысячью вопросами. Если человек умирает в свое время, его душа перерождается в другом человеке, а если умирает раньше предназначенного времени по не зависящим от него обстоятельствам, например, какое-либо происшествие, то его душа будет бродить, пока не настанет его время. И что? Кто ко мне приходил ночью, кто сделал так, что у меня чуть не случился сердечный приступ? Думаю, что очень сильно перетрухала, еще и туалет на улице. Надо же было отделу кадров направить меня работать в деревню, человека, который всю жизнь прожил в центре города, не знавший, как таскать воду или ходить в туалет на улице. А поселковых почему-то направили в город. Эй, что за несправедливость? Кстати, крутышка, которую я заменяла, сбежала из города в поселок целенаправленно. Онане смогла работать в городском темпе, а здесь мелкие кражи, да еще и раз в неделю.

Позже я все-таки стала интересоваться у Каймак, что за вещи в кабинете, и когда она их уберет. Люди же будут приходить для производства следственных действий, и не совсем удобно, что на полу лежат кровавые вещи. Каймак стала нам рассказывать, что вещи принадлежат некому Божедомову, который проживал в близлежащем от нас поселке Волояровка. Он жил в доме один, жена ушла от него еще по молодости. Ну, в принципе, его и старым-то не назовешь, лет сорока мужик, трудяга, но был слабенький к выпивке, почти все свои заработанные деньги тратил именно на алкоголь и закуску; алкаш он был безобидный. Еще у него была сестра, но жила она в другом доме этого же поселка. За год до трагедии с Божедомовым сожитель Божедомовой убил ее дочь. Девочка была хорошая, училась в школе на отлично, ей было то ли восемь, то ли девять лет. Семья жила бедно, сожитель выпивал, колотил жену, перебивался случайными заработками. Электричества в доме не было, отрезали за долги, и девочка делала уроки при свече. После школы она занималась с младшим братиком, помогала матери по хозяйству, пока та батрачила на своей работе, а вечером делала уроки при свече. В один из таких вечеров ее убил отчим. Я не знаю из-за чего, и что могло послужить, но знаю лишь одно: мать не заступилась за дочь, не смогла ее уберечь. Пьяный отчим взял за ноги девочку и, со всей силы размахнувшись, ударил ее о стену так, что та сразу скончалась. Она была единственным ребенком, который бежал в сельскую холодную школу учиться, она была единственным ребенком, который действительно был рад видеть учителей, ей было интересно получать знания. Так она уходила от повседневной реальности, отвлекалась от бытовых проблем своей семьи и отчима, который и лишил девочку жизни.

Мне стало так плохо, когда рассказали эту историю. В груди что-то щемило, я еле сдерживала слезы. И тут они перевели тему на дядю этой девочки и его убийц. Дело обстояло так. К Божедомову пришли двое, неместные, с собой была водка. Оба были с другого поселка, они вообще даже и не знали потерпевшего. В ту ночь кого-то искали, забрели в его дом, попросились погреться, видя, что тот живет один, предложили выпить. Света у Божедомова не было — он топил печь дровами, а комнату освещал керосиновой лампой, жил очень плохо. Что между ними произошло — никому неизвестно. Божедомов забрал эту историю с собой, а те двое, что убили его, какие-либо показания давать отказались и молчали даже в суде. Позже выяснилось, что они уже были судимы и неоднократно, и, видимо, для них в порядке вещей отнять жизнь человека, которого даже не знаешь. В ходе совместного распития один из них со всей силы надел табуретку на голову потерпевшего, кровь хлынула по лицу и телу. После его начали избивать этой же табуреткой, а он, по всей видимости, еще был в сознании. Как сказала Каймак, можно снимать фильм ужасов: похоже, вся кровь, что в нем была, окрасила стены, пол, одежду. Добивали его ломом, наносили удары по всем частям тела.

Господи, за что? Что нужно такое совершить, чтобы вот так над тобой издевались, вот так убивали, как будто твоя жизнь и копейки не стоит. Не понимаю такую агрессию. Сколько еще людей погибнет из-за этой водки? Сколько еще сломается жизней и судеб? Хорошо, что на выезд поехала не я, иначе мне пришлось две недели потратить, чтобы стереть из памяти место происшествия. Да уж, не такую работу, если честно, я себе представляла, ну никак не думала о настолько страшных вещах, поступая в школу милиции. Лиц, совершивших по предварительному сговору убийство с особой жестокостью, вменили в вину. Книгу я пишу спустя 10 лет после случая, и эти люди уже освободились из мест лишения свободы. Что еще? Ах да, я ведь поехала домой, рассказала все своей семье и, понимая, что не уймусь, пока не узнаю, что со мной произошло, пошла к одной гадалке. Про кровавые вещи я не стала ничего говорить, хотела проверить, что она скажет на этот счет. И что вы думаете? Я ошалела, когда та сказала, что приходил дух мужчины славянской внешности, лет сорока. Он пришел за своими вещами, ему в морге холодно, и он не понимает, почему раздетый.

Ну спасибо тебе, напарница, я теперь еще долго буду оглядываться и не спать в кабинете после такого страха, что испытала. Больше мы вещи трупов в кабинете не оставляли, носили в подсобное помещение. Наша техничка возмущалась, но береженного, сами знаете, Бог бережет. Лучше я выслушаю от технички всякие бяки, чем мне кто-то в ухо прошепчет: «Отдай мое сердце». Или: «Верни мою душу», — и что-то еще.