Выстрел второй

 

Гроза возвращает к жизни мальчика, находившегося в состоянии комы

Только чудо могло спасти девятилетнего Лоуренса Ментла, считают врачи. Более четырнадцати месяцев он находился в состоянии глубокой комы. Дважды он «умирал», его сердце переставало биться. Врачи сказали родителям, что приборы не регистрируют деятельность мозговых клеток. Это случилось во время грозы. Вспышка молнии и оглушающий раскат грома заставили медицинский персонал в Эшфордском детском госпитале в городе Мидлсекс подпрыгнуть от неожиданности… а Лоуренс, все еще в состоянии комы, закричал.

«Лондон ивнинг пост», декабрь 3, 1969

 

Наблюдатели

Полковник Пьят впервые встретился с полковником Корнелиусом в Гватемала-Сити в начале войны 1900–1905 годов. Это было еще до того, как появились монорельсовые дороги, электропоезда, гигантские дирижабли, а города с куполами соборов и утопические республики были разрушены, чтобы уже никогда не возродиться вновь. Они встретились в период, который сейчас именуется периодом Ненастоящей войны 1901–1913 годов. Они тогда представляли военные ведомства двух великих европейских держав, которые относились друг к другу с взаимным подозрением. Они прибыли для наблюдения за испытаниями последней модели наземных бронетранспортеров (изобретение чилийского фокусника О’Вина). Их правительства проявили интерес к этим машинам и собирались купить несколько штук, если испытания пройдут успешно. Как и предполагали Пьят и Корнелиус, бронетранспортеры оказались слишком примитивными и их не стоило приобретать, хотя французское, немецкое и турецкое правительства, наблюдатели которых тоже присутствовали на испытаниях, заказали по несколько штук.

Выполнив свой долг, наблюдатели вместе расслабились в баре отеля «Конкистадор», в котором оба остановились. А на следующий день сели в воздушный аэролайнер под названием «Свет Дрездена» и вылетели в Гамбург. Потом они разъехались в разные стороны: Корнелиус — на запад, а Пьят — на восток.

Глядя в большие выполненные в стиле Чарльза Макинтоша окна, слегка разукрашенные морозом, они видели отделанные мрамором улицы, элегантные башни, также отделанные мрамором, и витрины магазинов Муча, Мулинза и Марнеза. Изредка мимо с грохотом проезжали удивительные, выглядевшие пережитком прошлого витиевато украшенные двухместные коляски, запряженные важно вышагивающими арабскими жеребцами. Иногда проезжали машины на паровом двигателе, издавая едва слышное шипение, из-за солнечных лучей, отражавшихся от их сделанных из нержавеющей стали корпусов, они казались почти серебряными. На машинах с паровыми двигателями ездили теперь во всем мире; их использовали так же широко, как и механические приспособления для сельскохозяйственных работ, которые превратили северную и центральную Африку в рай; эти машины, также как и сельскохозяйственные механизмы, были изобретением О’Бина.

Полковник Пьят, сидевший в обитом черным плюшем кресле, откинулся на спинку и, подозвав официанта, попросил того принести еще выпивки. Русский был одет в форму белого цвета почти полдня, но на ней не было видно ни пылинки. Все, и ремни, и кобура, и даже сапоги, было из кожи белого цвета. Только знаки различия на воротнике и эполетах было золотого цвета. Темно-зеленая форма Джерри казалась аляповатой в сравнении с его формой, к тому же на манжете на правом рукаве бросалось в глаза масляное пятно. На рукавах, плечах и груди его форма была отделана галунами золотого цвета, но и они тоже были грязными. Ремни, кобура и сапоги были черными, а сапоги можно было бы вычистить и получше. Как и Пьят, он был одет в длиннополую форму, по покрою напоминавшую индийских военных, но в отличие от Пьята он был без ремня. (Пьят, который служил на границе, выполняя в основном роль курьера по особым поручениям, не мог определить, что это за форма. Он предположил, что Корнелиус мог быть гражданским лицом, которому дали военное звание для выполнения этого задания. Ну и кроме того Корнелиус совсем не был похож на английского кавалериста. И то, что он расстегнул пуговицы на мундире, как только представилась возможность, говорило о том, что Корнелиус чувствует себя неуютно в военной форме.)

Официант с надменным видом принес им выпить, он даже не улыбнулся в ответ на дружелюбную и покровительственную улыбку Пьята и оставил чаевые на серебряном подносе, который поставил на стол.

— Демократия сошла с ума! — воскликнул полковник Пьят, недоуменно подняв брови, и наклонился над фужером из тонкого стекла, чтобы посмотреть, что им принесли. На подносе стояла бутылка воды «Малверн» и солодовое виски «Глен Грант». Джерри тоже взглянул на бутылки и фужеры, стоявшие на инкрустированном подносе Дафрена.

— Они считают нас варварами, — сказал Пьят, наливая Джерри виски, воду Джерри добавил сам. — Но они ничего не имеют против того, чтобы продавать нам оружие и военную технику. Как бы развивалась их экономика без нас. — Джерри протянул руку к бокалу. — Они бы хотели, чтобы мы от них отстали. Их беспокоит сам факт нашего существования. До сих пор им не грозил конец света, мы отводим эту опасность от них. А вдруг мы перекинемся на них? У них же нет армии.

— Тогда они просто глупы. Сколько еще может просуществовать эта горе-республика. Еще несколько лет?

— Несколько месяцев, не больше. Говорите потише. Они не должны знать…

Ироничный взгляд Пьята сменился на оценивающий.

— Вы говорите, как священник, а не как солдат. — Он произнес это в надежде получить подтверждение, но Джерри просто улыбнулся и поднял бокал.

— В каком полку вы служите, полковник? — Пьят решил задать прямой вопрос.

Джерри с любопытством посмотрел на свою форму, как будто сам надеялся найти ответ на вопрос.

— Я полагаю, в тридцатом кавалерийском.

— Вас откомандировали сюда для выполнения особого поручения?

— Вполне вероятно. А может и нет.

— Тогда вы не военный!

Джерри рассмеялся.

— Видите ли, я сам не уверен, — у него на глазах выступили слезы, все тело просто сотрясалось от смеха. — Я просто не знаю наверняка. Давайте возьмем с собой наверх по бутылочке, а? Пойдем ко мне в номер. Может, кто-нибудь найдет нам девушек? А может даже девицы сами согласятся поразвлечься с нами. В Гватемала-Сити такая свобода нравов.

— Согласен.

Когда они поднялись наверх, Пьят обнял Джерри за тонкие плечи.

— Вы не против того, чтобы побыть немного девушкой, полковник Корнелиус?

Уна Перссон, одетая в мужской костюм, вышла на сцену, велюровый занавес был еще опущен.

По другую сторону занавеса слышался шум: крики, смех, громкие возгласы, стоны, звон бокалов и бутылок, шуршание одежды. В оркестровой яме музыканты настраивали инструменты перед началом представления.

Каракулевый воротник на пальто подчеркивал бледность лица Себастьяна Очинека. Он закурил сигарету «Юнфиадис» и закашлялся. Очинек сидел на стойке, изображавшей гору, и незаметно разглядывал девочек из балета, одетых в почти прозрачные костюмы. Девочки занимали свои места для вступительного дивертисмента. Сзади них висел задник, на котором был нарисован Виндзорский замок. Девушки были одеты в костюмы розы (эмблема Англии), трилистника (эмблема Шотландии), чертополоха (эмблема Ирландии) и национальный уэльсский костюм (высокая черная шляпа и передник; видимо, посчитали, что лук-порей, который был эмблемой Уэльса, слишком уж неделикатное растение). Дивертисмент назывался «Под единым флагом». За кулисами, ожидая своего выхода, стояли артисты в костюмах моряков, солдат шотландского полка и лейб-гвардейцев. Уна Перссон не принимала участия в первом номере, она появлялась во втором, который назывался «Слава королеве», и еще солировала в заключительной кантате.

— Я уверен, все пройдет хорошо, Уна! — Очинек встал и взял ее за руку. — Пойдем, занавес уже поднимается! — На сцене загорелись газовые лампы, лучи прожекторов тоже были направлены на сцену. Она быстро пошла за кулисы. Очинек поспешил за ней. Проходя мимо мистера Клемента — автора исполнявшейся в самом начале Патриотической оды, она случайно, сама того не заметив, толкнула его, так сильно она волновалась. Оркестр заиграл вступление к сатирическому мюзиклу «Что за счастливая страна Англия»:

Мы скоро будем покупать консоли по курсу полкроны за штуку, Потому что, подобно русским военным самолетам, они все время падают! Мы недавно построили самолет, и единственное, что ему недостает, Так это мощности, чтобы подняться вверх, в отличие от британского подоходного налога! Гип-гип-ура! О! Что за счастливая страна Англия! Ей завидуют все народы мира! Страна, в которой гнусные чужестранцы Грабят британских рабочих! О! Какая же мы счастливая нация! О! Что за счастливая страна Англия! Чужестранцы уже поняли, что эту землю Можно превратить в мусорную свалку! О! Какая же мы счастливая нация!

Зрители подпевали, а в конце одобрительно зааплодировали. Занавес поднялся.

Уна зашла в гримерную. Хотя она и делила ее еще с одной комедийной актрисой — Маргарет Корниль, эта гримерная была значительно лучше тех гримерных, которыми ей приходилось пользоваться раньше. Это было ее первое выступление в концертном зале «Эмпайер» на Лейсистер-Сквер. «Эмпайер» считался респектабельным и одним из самых лучших недавно открывшихся концертных залов. Но именно добрая слава и респектабельность зала «Эмпайер» угнетали Уну. Она привыкла к залам Степни, Брикстона и Шефердс-Буша, атмосфера которых была дружелюбнее и в которых было меньше показухи.

Войдя в гримерную, она кивнула мадмуазель Корниль.

— Мне не очень нравится здешняя атмосфера.

Хотя мадмуазель Корниль выступала в программе десятым номером, она уже начала гримироваться, одновременно глядя одним глазом в зеркало, а другим — в журнал, который держала в левой руке.

— Вы привыкнете к этому, милочка. Публика здесь вполне нормальная. Такая же, как и везде. — Девица перечитывала короткую статью о себе в журнале «Нэш», который только что вышел. В журнале была напечатана также ее фотография. — Правила и снобы — это та цена, которую вы вынуждены платить за то, что имеете постоянную работу. Я выступаю здесь последнюю неделю. Если повезет, то буду выступать в трех разных залах за вечер, а если дела пойдут плохо — ни в одном. Поэтому две недели на рождество, которые я собираюсь провести в Алабаме, станут для меня настоящим отпуском. — Она немного хвасталась, так как статья в журнале «Нэш» означала, что она получит по крайней мере несколько ангажементов.

«Интересно, подумала Уна, пойдут ли мои дела когда-нибудь настолько хорошо, что фотограф журнала „Нэш“ попросит меня позировать ему и станет фотографировать мои ноги».

Вошел Очинек и тихо закрыл за собой дверь.

— Судя по шуму, публика неплохая.

— Я говорю ей то же самое, — сказала мадмуазель Корниль.

Очинек предложил им египетские сигареты «Юнфиадис» из своего портсигара от Либерти. Мадмуазель Корниль отрицательно покачала головой, а Уна взяла. Она закурила сигарету и внимательно посмотрела на Очинека, пытаясь понять, о чем тот думает.

— Это для тебя ступенька вверх, Уна. — Он был ее импресарио и к тому же был влюблен в нее, считая ее совершенством, но неожиданно для себя самого вдруг обнаружил, что пышущая здоровьем, очаровательная, с темными кудрями мадмуазель Корниль казалась ему физически более привлекательной, чем Уна. Он надеялся, что Уна этого не заметила. То, что мадмуазель Корниль заметила, было ясно по тому, как дружелюбно и в то же время снисходительно она начала обходиться с ним.

Выкурив сигарету, Уна взяла ноты и начала просматривать свои песни. В дверь постучали.

— Второе предупреждение для принимающих участие в увертюре и первых номерах.

Уна почувствовала, как в ней все напряглось. Она провела ладонями по бедрам. Очинек подошел к ней и поправил бабочку. Подал ей трость и цилиндр, обтянутый шелком, смахнул пылинки с фрака.

— Все хорошо.

Она улыбнулась. Если бы она могла поступать так, как ей самой этого хотелось, она предпочла бы держаться подальше от Уэст-Энда, но она знала, что он безумно хочет, чтобы она достигла вершины, вот для чего необходимо было выступать в зале «Эмпайер».

— Ни пуха, ни пера, милочка, — сказала мадмуазель Корниль, не отрываясь от статьи.

— Оставайся здесь, — сказала Уна Очинеку.

— Я лучше… — он виновато отвел глаза от комедийной актрисы, — буду рядом с тобой, чтобы поддержать тебя морально.

— Оставайся здесь! — Она поправила фрак и надела цилиндр. — Ты можешь прийти за кулисы, когда я выйду на сцену.

— Хорошо.

Она вышла в коридор и пошла к сцене. Навстречу ей попались актеры в форме солдат шотландского полка, моряков, лейб-гвардейцев и актрисы в костюмах розы, трилистника, чертополоха и в национальном уэльсском костюме. За кулисами она увидела хористок, готовящихся к выходу на сцену. Их было восемь, они изображали английские колонии: Индию, Канаду, Австралию, Мыс Доброй Надежды, Вест-Индию, Мальту, Гибралтар и Новую Зеландию, каждая из них должна была спеть по куплету. За кулисами напротив ждали актрисы в костюмах, изображавших Искусство, Науку, Торговлю, Промышленность и величественную Британию, которую они должны были вывезти в карете на сцену. Именно в этот момент Уна должна была начать свое выступление.

Поднялся занавес, оркестр заиграл вступление, затем запел хор:

Мы, дети империи, верой и правдой служим нашей королеве! Мы знаем, что на ее помощь можно рассчитывать, где бы ни развевался ее флаг! Она добра, она справедлива, она могущественна, и мы знаем, что вы согласитесь, что Ее любят, ее обожают и ей завидуют на всех семи морях!

Уна успокоилась. Музыка была достаточно веселой, и зрители громко аплодировали в конце каждого куплета и подпевали хору. Было совсем не так душно, как она предполагала.

Искусство, Наука, Торговля и Промышленность покатили на сцену карету, которая двигалась, издавая негромкий скрип. Индия, Канада, Австралия, Мыс Доброй Надежды, Вест-Индия, Мальта, Гибралтар и Новая Зеландия встали по обеим сторонам сцены. Оркестр заиграл первые такты вступления к песне Уны. Она откашлялась, глубоко вдохнула воздух и приготовилась петь.

Свет замерцал.

Сначала Уна подумала, что это было сделано специально, чтобы создать особый театральный эффект. Но когда свет погас везде, аплодисменты затихли и зрители стали зажигать спички, по залу прошел взволнованный шепот.

На балконе что-то взорвалось. Кто-то громко закричал. Женщины завизжали от ужаса. Уну Перссон оттолкнули к занавесу, и она упала. На нее наступили, чье-то тело упало ей на ноги. На нее рухнул занавес. Она услышала приглушенные восклицания.

— Анархисты!

— Воздушный налет!

— Уна! Уна! — Голос Очинека. Она попыталась встать, но запуталась в занавесе.

— Себастьян!

— Уна! — И он своими изнеженными руками принялся разрывать занавес.

Она увидела его лицо. Оно было красное. В партере пылал пожар. Зрители превратились в бурлящую толпу, в которой мелькали полы сюртуков и перья на шляпах. Люди забирались на сцену, так как выйти через дверь в зале было невозможно.

— Что случилось? — Она позволила ему провести себя за кулисы. Затем толпой их вынесло к служебной двери. Огонь гудел за их спинами. Глаза слезились, и они задыхались от дыма. Голоса слились в один испуганный вой.

— Бомба. Я думаю, ее бросили на балконе. Но почему это должно было случиться именно сегодня! В день твоего выступления! Теперь театр закроется, по крайней мере на неделю. — Они бросились в переулок, находившийся за театром. Он уже был забит не понимающими, что происходит, артистами в легких красочных костюмах и испуганными зрителями, одетыми в костюмы из алого и зеленого бархата. В конце переулка стоял высокий полицейский с бородкой, который пытался успокоить людей и предотвратить их падение в воронку глубиной сорок футов, появившуюся во время воздушного налета месяц назад, — раньше на месте воронки был Лейсистер-Сквер.

К моменту прибытия пожарных машин к парадному входу многим людям уже удалось пройти через полицейский кордон и напряжение несколько уменьшилось. Было холодно, газ, должно быть, тоже отключили, так как не горел ни один фонарь на улице. Свет исходил только от фонариков полицейских и от пламени пожара. Уна вздохнула с облегчением.

— Поехали в Брикстон, — сказала она. — Неудача в одном месте может обернуться удачей в другом, мой дорогой Себастьян.

Он посмотрел на нее, в его глазах было одновременно выражение и сострадания и угрозы.

— Особенно не рассчитывай на Брикстон, Уна. Скорее всего, закроют все концертные залы. — Он уже пожалел, что показал свое раздражение. — Извини. — Он снял с себя пальто и набросил ей на плечи поверх мужского костюма, который был на ней.

Приехали еще пять пожарных машин, к тому моменту полиция пропустила уже большое количество людей через заграждение. Ощущение, что за ней наблюдают, заставило Уну оглянуться на здание театра. Она увидела молодого человека, прислонившегося к дверному косяку, который смотрел на все происходящее с видом хозяина, поджидающего появления своей любовницы-хористки. На нем был фрак свободного покроя темно-желтого цвета, что говорило о его хорошем вкусе. Рукава и манжеты были отделаны тесьмой коричневого цвета. Котелок с небольшими полями был того же цвета, что и фрак, а галстук — светло-коричневый. Его узкие горчичного цвета брюки в мелкую клетку кому-то могли бы показаться чересчур вульгарными. В левой руке он держал палку с золотым набалдашником и пустой портсигар в правой. На среднем пальце его правой руки была огромных размеров золотая печатка. Он, казалось, не подозревал о том, что творилось вокруг, или просто не обращал внимания.

Уна Перссон с интересом посмотрела на него. Волосы у него были до плеч, мягкие и прямые, эта прическа была модной несколько лет назад. На его длинном худом лице было выражение то ли радости, то ли удовлетворения, а может удивления. Глаза у него были большие и темные, посаженные так глубоко, что в них ничего нельзя было прочитать. Неожиданно он кивнул ей, сделал шаг в сторону и шагнул в горящее здание театра. Импульсивно она чуть было не последовала за ним. Очинек положил ей руку на плечо.

— Не волнуйся, — сказал он, — скоро все кончится.

Она снова взглянула на дверь — огонь осветил театр изнутри. Она еще раз увидела освещенный пламенем силуэт молодого человека, прежде чем он окончательно исчез из виду. Явно не колеблясь, он шагнул в самый очаг пожара.

— Он погибнет! — воскликнула Уна.

С тревогой в голосе Очинек спросил:

— Уна, с тобой все в порядке?

 

Соблазнители

Миссис Корнелиус набросила на плечи розовую горжетку из перьев, ее огромных размеров грудь украшали искусственные белые и зеленые цветы. Глядя на свое отражение в зеркале и подмигнув ему, она провела потной рукой по нарумяненной щеке и решила, что выглядит лет на тридцать, не больше.

— Помоги мне прикрепить вот это.

Убогий на вид подросток лет пятнадцати вытер нос рукавом потрепанной куртки и подошел к шифоньеру из красного дерева, выполненному в стиле григорианской эпохи, взял лежавшую на нем шляпу из розовой кисеи, которую украшали искусственные розы, пионы, грозди винограда и перья фазана. Держа шляпку обеими руками, он подошел к засиженному мухами зеркалу с позолоченной рамой.

— Подай заколки, сынок, — сказала она ворчливо, надевая шляпку с таким видом, как будто это была корона королевы Англии.

Он взял три заколки в форме бабочек, покрытые эмалью голубого, красного и золотистого цветов, и протянул их ей с таким же безучастным видом, с каким медсестра протягивает инструменты врачу. Одну за другой она взяла их с его плоской грязной ладони и приколола к шляпе, чуть не к голове, с ловкостью фокусника.

— Класс! — Она была удовлетворена. Она слегка сдвинула шляпку вправо. Воткнула в нее перо фазана.

— Мне остаться дома сегодня вечером? — спросил подросток. Его речь ни в коей мере не свидетельствовала о том, что он получил хоть какое-нибудь образование, но в то же время она, несомненно, отличалась от речи женщины. — Или нет?

— Побудь лучше у Сэмми, дорогой. Я думаю, сегодня вечером у меня будут гости. — Она улыбнулась довольная и, подбоченясь, посмотрела на свою утянутую корсетом фигуру. — Ты потрясающе выглядишь сегодня, дорогуша. — Она немного подобрала светло-зеленое платье и повернулась кругом. Стали видны бледно-зеленые кожаные туфли того же Цвета. — Неплохо. Неплохо.

Мальчик засунул руки в карманы и с важным и серьезным видом принялся расхаживать по забитой мебелью грязной спальне, насвистывая «Я — Гилберт, я — Филберт, я самый большой щеголь на свете». Затем он вышел в небольшую гостиную, в которой горели газовые лампы. Плохо освещенная гостиная, заставленная мебелью из красного дерева, имела мещанский вид. Мальчик открыл входную дверь, раскинул руки и побежал вниз по непокрытой коврами лестнице, издавая пронзительный воющий звук, представляя себя военным самолетом, выходящим из «мертвой петли» прямо на своих врагов. С воем он выскочил на Бленхейский перекресток, и его чуть не сбил автофургон булочника, который накричал на парня, когда тот, пыхтя, проходил мимо.

Смеркалось. На углу грязной улицы, в том месте, где она переходила в Лэдброук-Гроув, рядом с недавно выстроенным женским монастырем Святой Клары, под столбом с не горящей лампой собралась группка уличных мальчишек. Они тотчас же заметили его. Закричали ему вслед, насмехаясь над ним, но он к этому давно привык. Он развернулся и пошел в противоположную сторону, притворяясь, что не заметил их. Он направился к Кенсинтон Парк-Роуд, на углу которой находилась пирожковая Сэмми. Глядя на то, как Сэмми относится к мальчику, некоторые предполагали, что он вполне мог бы быть ему отцом. Он позволял мальчику стрелять крыс у себя в подвале. У Сэмми был пистолет 22 калибра для этой цели. Но если у матери мальчика пытались выяснить, кто его отец, она всегда заявляла, что этой чести удостоился принц Уэльса.

Из магазинчика плыл вкусный запах жира. Пар клубами шел от входной двери и от лотка, стоявшего под окном на тротуаре. На нем стояли эмалированные подносы с пирожками, сосисками, беконом, печенкой, сэйвлойской колбасой и картофелем, плавающим в золотистом жире. У плиты за деревянным прилавком стоял пышущий жаром, засаленный Сэмми. Все свое внимание он и его помощник сосредоточили на сковородках с длинными ручками, на каждой из которых готовилась разная еда. Магазинчик только что открылся для вечерних посетителей; единственным покупателем была чем-то напуганная миссис Фитцджеральд, жившая за углом, на Портобелло-роуд, она пришла за обедом для мужа. Платок закрывал почти все ее лицо, но Сэмми заметил то, что она так тщательно пыталась скрыть.

— Неплохо светит. — Он сочувственно ухмыльнулся, заворачивая пирожки, но миссис Фитцджеральд выглядела так, как будто он застал ее в момент совершения аморального поступка. Ее правый глаз заплыл и был зелено-голубого и фиолетового цветов. Она еле слышно, смущенно кашлянула. Мальчик равнодушно посмотрел на ее синяк. Сэмми заметил мальчика.

— Привет, старина! — По его жирному еврейскому лицу цвета сосисок, которые он жарил, струился пот. Рукава рубашки были закатаны по локоть, на нем был большой, белый, весь в жирных пятнах фартук. — Ты пришел подсобить?

Мальчик кивнул, отступил в сторону, пропуская миссис Фитцджеральд, которая, схватив пирожки и оставив нужное количество денег на прилавке, поспешно вышла из магазина — она была похожа на мышку, удиравшую в свою норку.

— Мама разрешила побыть мне у вас сегодня вечером, можно?

На лице у Сэмми появилось серьезное выражение, и он продолжил уже совсем другим тоном, отвернувшись вдруг к сковородам.

— Ладно. Но тебе придется помочь мне, если ты хочешь поужинать. Снимай фартук с крючка, сынок. Приступай к работе.

Мальчик снял видавшую виды куртку и повесил ее на крючок в дальнем углу магазина. Он надел фартук, сшитый из мешковины, завязал тесемки и закатал рукава. Помощником Сэмми был молодой человек лет восемнадцати, все лицо которого было в угрях ярко-красного цвета. Он сказал:

— Иди на другой конец. Здесь я сам справлюсь.

Мальчик с трудом протиснулся мимо огромного живота Сэмми и встал у окна, запах жарящегося лука лез ему в нос. Он смотрел в запотевшее окно на улицу, но не на подносы под окном, а вдаль.

Было уже темно, на улице было оживленно. Со всех сторон к магазину направлялись мужчины, женщины и дети, потому что была пятница. Глядя на них, можно было сразу понять, как они бедны. Бедность подавила их, лишила их воли, ума, и они продолжали жить, делая только самое необходимое. Даже на лицах детей не было оживления; глядя на их тяжелые, усталые движения, на выражение их лиц, в их скучные глаза, казалось, что все они были из одной семьи, так сильно они были похожи друг на друга. Он вдруг вздрогнул, как будто от страха, и, сам не зная почему, неожиданно для себя самого с нежностью подумал о матери. Он повернулся и посмотрел на пивную «Бленхейм-Хаус», находившуюся на противоположной стороне улицы. В толпе безработных ирландцев и местных бездельников, собравшихся у входа в пивную, раздались одобрительные возгласы. Пивную пора было открывать.

Мальчик опять вздрогнул.

— В чем дело, сынок? — заметив это, спросил Сэмми. — Ты, случайно, не заболел?

 

Интерпретаторы

Капитан Най получил приказ явиться в казармы короля Альберто в Саутворке. Его командир, полковник Колльер, сообщил, что в Агрилле был поднят черный флаг и что армия анархистов в количестве 8000 человек разбила лагерь в Глен-Коу. К ним собирались присоединиться высадившиеся неделей раньше в Обане французские зуавы (около 1000 человек), утверждавшие, что являются независимыми добровольцами. Ни для кого не было секретом, что у французов были территориальные притязания к Шотландии, но они впервые оказали столь явную поддержку бунтующим кланам. Подобные действия вносили определенное напряжение в и без того фиктивный союз «Сердечное согласие».

— По ряду причин в данный момент мы не хотим прямой конфронтации с Францией. — Полковник Колльер покрутил пуговицы на своем кителе. — С ними надо обращаться чертовски аккуратно, Най. К тому же правительство не хотело бы начинать какие-либо военные действия против горных племен, если это возможно. Ведь у вас уже есть опыт общения с этими людьми, насколько я помню?

— Да, у меня есть некоторый опыт, я был в северо-западной части Шотландии, сэр.

— Я хочу, чтобы вы начали переговоры с Гарет-мак-Махоном, их вождем. Он, несомненно, хитер. Служил в одной из наших частей. Всему у нас научился, и без слов ясно, что теперь он использует эти знания у себя в горах. Возможно, достаточно будет нескольких уступок. Итак, разузнайте, что он хочет, и сообщите нам как можно быстрее. Это, скорее, дипломатическая миссия, чем военная.

— Я понял, сэр.

— Они — храбрые парни, но, похоже, их достоинства превратились в их недостатки. — Колльер, сидевший за столом, встал. — То же можно сказать и об их гордости. Они готовы пожертвовать всем тем, что они достигли под господством Британии, в погоне за химерой «независимости». Но даже если бы им удалось избавиться от господства Британии, французы тотчас же оккупировали бы их. Махон должен это понимать. Они называют его Рыжий Лис, как я слышал, за его хитрость. Да, конечно, он не дурак. Попробуйте с ним договориться.

Капитан Най отказался от предложения взять мотоэскадрон для сопровождения, вместо этого он попросил небольшой дирижабль, который можно было одолжить у Королевских Воздушных Сил.

— Нужно произвести на них впечатление, — сказал он, — нашими научными достижениями, а не оружием.

Осеннее многоцветье Глен-Коу было великолепно. С вершин гор по бронзовым склонам стекали небольшие речушки. Дирижабль плыл над долиной, капитан Най смотрел в окно из алюминиевой гондолы и, к своему собственному удовлетворению, увидел, как переполошились одетые в голубые мундиры, красные широченные брюки и в фесках на голове зуавы, заметив зеленое чудище над головой. Тень от дирижабля неумолимо двигалась по их лагерю, его паровые турбины издавали звуки, похожие на рычание голодного леопарда, преследующего стадо ничего не подозревающих жирных антилоп. Воздушный фрегат плыл над гористой местностью всего на несколько футов выше самых высоких гор, направляясь к шумному водопаду, который находился в конце долины. Самый храбрый из французских наемников (если это были наемники) выстрелил несколько раз в дирижабль, но либо он не попал, либо пули не долетели, а может, не смогли пробить жесткое покрытие.

Когда они оставили зуавов далеко позади, капитан Най дал команду снизить скорость наполовину, так как они почти добрались до места. Их взору предстал лагерь, представлявший собой скопище полуразрушенных домов, палаток из шкур и различных укрытий из растений и торфа. Все это раскинулось на холме рыжеватого цвета, который блестел, как золотая чеканка, под лучами солнца. Лошади, повозки, пушки и артиллерийские орудия, медицинское оборудование и кухня были беспорядочно разбросаны по всему лагерю, палаши, кинжалы и копья блестели рядом со сложенными в пирамиду винтовками со штыками. Мужчины в национальных шотландских юбках сидели группами, передавая друг другу бутылки и сигареты, или просто пьяно бродили по лагерю. Над лагерем развевался черный флаг анархистов, принятый Махоном. Палатку Гарет-мак-Махона определить было нетрудно. Это была самая большая палатка, она была покрыта материалом в синюю, желтую, зеленую и алую клетку. Причем, алый цвет преобладал. Западный ветер, дувший с гор, слегка шевелил полог огромного павильона.

— Выбросить белый флаг, сэр? — спросил молодой симпатичный помощник капитана по имени Бастабль, отдав честь Наю и капитану корабля и вопросительно взглянув на Ная. Най кивнул. Белый флаг подняли и закрепили на корме.

— Опустить корабль на два фута ниже, рулевой, — отдал команду помощник капитана Бастабль.

— Слушаюсь, сэр.

Корабль снизился. Чтобы удержать равновесие при ветре, рулевой дал задний ход. Увидев, что корабль снижается, кое-кто из дикарей спрятался в укрытия, а некоторые, те, что похрабрее, а может попьянее, побежали к дирижаблю; они размахивали палашами и орали, как сумасшедшие. Заметив, что корабль завис меньше, чем в 15 футах над палаткой самого Махона, они недовольно остановились. Капитан Най провел рукой по своим чудесным усам, подождал немного, шагнул на балкончик, находящийся с внешней стороны гондолы, и встал там, держась одной рукой за поручень, а вторую поднял в знак мира и дружбы. Он заговорил отчетливо на своем родном языке.

— Я приехал, чтобы предложить мир Махону и всем вам. — Наступила тишина, дикари продолжали стоять неподвижно, сердито уставившись на пришельцев, затем полог палатки Махона открылся и оттуда вышел шотландец. Несмотря на варварское одеяние, Махон производил потрясающее впечатление. На нем был национальный костюм вождя племени горцев: клетчатая юбка, большая ворсистая кожаная сумка мехом наружу, украшенная кружевами (хоть и не первой свежести) рубашка, огромное количество небольших кожаных ремешков, пуговиц, пряжек, бронзовых и серебряных заколок, огромный берет с прикрепленным к нему соколиным пером, зеленая короткая легкая курточка, черные туфли с пряжками, на плечи был наброшен флаг племени — отличительная регалия вождя племени. Вся одежда на нем, кроме куртки и рубашки, была из того же самого клетчатого материала, которым была покрыта его палатка. Махон был невысок, широкоплеч, с красным агрессивным лицом. У него был крючковатый нос, проницательные светло-голубые глаза и огромная рыжая с сединой борода. Одну руку он держал на эфесе тяжелого, с пластмассовой ручкой палаша, другую — на бедре; он медленно поднял голову и издал громкий гортанный крик:

— Махон признает ваш белый флаг. Вы пришли для переговоров?

Хотя Рыжий Лис никак не проявлял этого, но капитан Най был уверен, что воздушный фрегат произвел на него должное впечатление.

— Мое правительство хочет мира, Махон, — сказал он по-английски. — Я могу спуститься на землю?

— Да, — ответил на том же языке Гарет-мак-Махон.

По просьбе Ная сломали перила и в образовавшийся проем спустили веревочную лестницу. Най с насколько это было возможно достойным видом спустился вниз и предстал перед хитрым старым лисом. Этот человек открыл для себя идеи анархизма, когда был солдатом и служил в разных столицах цивилизованного мира. Эти идеи он привез в горы, кое-что изменил и использовал для объединения разобщенных племен. Внешность Махона ни в коей мере не обманула Ная. Он четко осознал, что имеет дело не с дикарем. Даже если бы он ничего о нем не знал, то понял бы это по хитрому, умному выражению, которое светилось в его выцветших глазах.

— О, вождь, — начал капитан Най на шотландском языке, немного отдышавшись, — вы опечалили нашего начальника. Я пришел сообщить вам об этом. Он хотел бы знать, зачем его детям понадобилось собирать все это оружие? — Он указал на оружие, разбросанное по лагерю. — И почему оказывают гостеприимство солдатам других берегов.

Был слышен шум бурлившей неподалеку в узком ущелье реки, ее питали воды тысяч маленьких ручейков, пронизывающих горы, они были похожи на белые прожилки в желтом мраморе. Радиусом в полмили вокруг них стояли воины-дикари и смотрели, как их вождь разговаривает с военным, свалившимся с неба. В руке каждого из них был обнаженный меч, и Най знал, что, если он сделает хотя бы одну ошибку, он не успеет вернуться на корабль, потому что они раскромсают его на кусочки этими блестящими клинками.

Улыбка Рыжего Лиса была мрачной, а глаза напоминали отполированный гранит.

— Его Королевское Величество опечалится еще больше, когда узнает, что мы собираемся начать войну с теми племенами, которые были настолько глупы, что встали на сторону солдат. Мы уже разрушили до основания форт Уильяма IV.

— Вождь всех нас накажет вас за это, — сказал капитан, — но он не сразу проявляет свой гнев. Он понимает, что его детей обманули сладкие речи людей из-за моря. Вместо того, чтобы драться самим, они хотят сделать это руками его детей.

Махон потер нос рукой, он выглядел довольным.

— Скажите Его Королевскому Величеству, что мы не его дети. Мы воины гор. Мы хотим жить, как жили раньше. Мы скорее умрем, чем подчинимся кому бы то ни было.

— А ваши женщины? Ваши сыновья и дочери? Хотят ли они, чтобы их мужчины умирали? Будут ли они счастливы, если школы, врачи, лекарства, торговцы исчезнут с вашей земли?

— Мы дадим им наши собственные школы, своих собственных врачей, и в горах Агрилла больше никогда не будет торговцев!

Капитан Най улыбнулся, услышав это, и уже собрался было ответить, когда вдруг заметил, что полог за спиной Махона открылся.

Рядом с вождем встал высокий человек. На нем был костюм из пестрого твида. Поля охотничьей шляпы скрывали его лицо, в правой руке блестел монокль. Во рту торчала черная манильская сигара.

— Боюсь, ваш спор бесполезен, капитан. Вождь уже принял решение, он считает, что в британском правлении недостатков значительно больше, чем преимуществ.

Даже видя этого человека своими собственными глазами и слыша его своими собственными ушами, капитан не мог поверить, что он англичанин. Изменник. Он попытался не показать своего удивления.

— Черт побери, кто вы такой, сэр?

— Просто наблюдатель, старина. И что-то вроде консультанта, я полагаю. — Мужчина замолчал и прислушался к едва слышному шуму, который постепенно заглушил все вокруг, даже шум воды. Он улыбнулся.

— Это мистер Корнелиус, — представил его Махон. — Он помог нам обзавестись воздушным флотом, который сейчас летит сюда. — Вождь указал куда-то за спину Ная. Капитан Най обернулся, чтобы увидеть то, что он показывает.

Над вершиной самого дальнего хребта плыли около сотни воздушных кораблей. Капитан Най никогда прежде не видел подобных кораблей. Они ощетинились артиллерийскими пушками. Их вытянутые в форме сигар корпуса были похожи на гигантских акул. С обоих боков были нарисованы знаки, на которых соединился черный флаг анархистов и синий крест Шотландии.

— Корнелиус? — Капитан посмотрел на палатку, в которую ушел высокий мужчина.

Рыжий Лис довольно хмыкнул.

— Я думаю, он, скорее всего, инженер, — сказал он, — очень квалифицированный. — Он перешел на английский язык. — Может, когда-нибудь еще и встретимся в Уайтхолле, как вы считаете, господин эмиссар?

— Черта с два!

Най еще раз обернулся, чтобы внимательно посмотреть на военный воздушный флот, занявший все небо, надеясь разглядеть, насколько мощны орудия, и воскликнул:

— По-моему, это просто сон!

— Вы так думаете?

 

Исследователи

Кэтрин Корнелиус вышла из квартиры, которую ее брат снимал на Роуис-Сквер. Она быстро шла по темной улице к себе домой, так как знала, что там ее ждал Принц Лобкович со своими друзьями. На улице горело всего несколько газовых фонарей, и их свет едва проникал сквозь туман. Раздавались непонятные приглушенные звуки. Она наконец дошла до Элджин-Крещент и вздохнула с облегчением. Вокруг площади росли высокие деревья и стояли уютные с виду высокие дома; может, потому, что все на этой улице ей было хорошо знакомо, туман уже не казался таким густым, но она окончательно успокоилась только тогда, когда дошла до дома 61. Дрожа от холода, она открыла щеколду на воротах и наконец поднялась по своей лестнице, ища в сумке ключ.

Нашла его, отомкнула дверь и вошла. Туман вплыл вместе с ней. Подобно эктоплазме, он заполнил собою холодную и мрачную прихожую. Не снимая пальто, она пересекла ее и открыла дверь в гостиную. Стены гостиной были окрашены в желтый и светло-коричневые цвета. Она заметила, что огонь в камине почти погас, сняла перчатки, нагнулась и поворошила несколько тлеющих угольков, затем повернулась и только тогда осознала, что она не одна в комнате.

— Это те самые гости, о которых я говорил, — сказал Принц Лобкович негромко. — Извини, совсем забыл про камин. — Он указал на женщину — Мисс Бруннер, — затем на мужчину — мистер Смайлс. — Он отошел и сел в кресло в форме подковы, стоявшее недалеко от камина, и положил ногу в сапоге на каминную решетку.

Кэтрин Корнелиус застенчиво посмотрела на мисс Бруннер и насторожилась. Похожа на лисицу, подумала она. Рыжие волосы мисс Бруннер были аккуратно уложены, у нее были красивые черты лица. На ней был хорошо сшитый серый пыльник и маленькая шляпка с вуалью и зеленым пером. Шляпка была слегка сдвинута набок. Плащ был застегнут на все пуговицы. Когда она села на ручку кресла, в котором сидел Принц Лобкович, стали хорошо видны черные сапоги. Мистер Смайлс был лыс, на нем было темно-коричневое свободное пальто, вокруг шеи несколько раз обмотан длинный шарф. Он откашлялся, дотронулся до бакенбард, напоминавших по форме бараньи отбивные, нащупал часы в кармане жилета, вытащил их. Некоторое время он внимательно смотрел на циферблат, затем стал их заводить.

— Который час? Мои часы остановились.

— Время? — Кэтрин Корнелиус оглянулась в поисках часов, которые работали бы. На камине стояли часы в мраморе, в углу комнаты стояли высокие напольные часы.

— Девять двадцать шесть, — сказала мисс Бруннер, глядя на серебряный кулон с часиками, висящий у нее на шее. — Дорогая, вы не покажете нам наши комнаты? И в котором часу мы будем ужинать?

Кэтрин провела рукой по лбу и неуверенно сказала:

— Скоро. Я должна извиниться. Брат не предупредил меня заранее о вашем приезде. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Извините. — Она вышла из комнаты и, выходя, услышала, как мисс Бруннер произнесла:

— В Калькутте все было совсем иначе.

Кэтрин обнаружила Мэри Гризби, в чьи обязанности входило выполнять всю работу по дому, на кухне со стаканом мадеры в руке, беседующей с кухаркой. Кэтрин отдала распоряжения по поводу комнат и ужина. Служанки неохотно подчинились ее приказам. Она вернулась в гостиную с подносом, на котором стояли бокалы и графины с виски, черри-бренди и тем, что осталось от мадеры.

Мистер Смайлс стоял спиной к камину. Огонь весело потрескивал.

— Ах, прекрасно, — сказал он, подходя к ней и беря поднос у нее из рук. — Вы должны извинить нашу бесцеремонность. Мы путешествуем подобным образом по всему свету. Все дело в этом. Нам не хотелось обременять вас, но… видите ли, мы — бродяги, да, бродяги. Ха, ха! — Он налил виски всем, кроме Кэтрин, которая отказалась.

— Как поживает ваш дорогой брат, мистер Корнелиус? — заговорила рыжеволосая женщина покровительственным тоном. — Путешествуя по разным странам, мы очень скучали по нему.

— Думаю, что хорошо, — ответила Кэтрин. — Благодарю вас.

— Вы очень похожи. Правда, мистер Смайлс?

— Очень.

— Я тоже так считаю, — сказала Кэтрин.

— Очень похожи. — Миссис Бруннер задумчиво опустила веки и сделала глоток. Кэтрин вздрогнула и села на жесткий стул рядом с пианино.

— А как поживает старина Фрэнк? — спросил мистер Смайлс. — А? Мы раньше неплохо проводили времечко вместе. Как у него дела?

— К сожалению, мы редко встречаемся последнее время, мистер Смайлс. Он пишет матери. Иногда присылает открытки.

— Он совсем, как я. Большой любитель побродить по свету.

— Пожалуй.

Принц Лобкович встал.

— Мне пора идти, Кэтрин. Мне не стоит оставаться здесь, принимая во внимание то, как относится ко мне сейчас полиция. Мы, возможно, встретимся на конференции.

— Мне помочь тебе найти извозчика? Думаю, это будет не так просто в такой поздний час. Может, тебе следовало бы остаться…

— Надеюсь, мне удастся найти извозчика. Отсюда до Степни довольно далеко. Но тем не менее спасибо за предложение. — Он поклонился мисс Бруннер и поцеловал ей руку. Пожал на прощание руку мистеру Смайлсу. — До свидания. Надеюсь, здесь вам будет спокойно. — Он засмеялся. — Может быть, хоть вам удастся здесь отдохнуть, им-то вряд ли! — Кэтрин подала ему старомодный армянский плащ и проводила до входной двери. Он склонился к ней и поцеловал в щеку.

— Не унывай, малышка Кэтрин. Очень жаль, что нам приходится использовать твой дом подобным образом, но у нас почти не было выбора. Да, передай привет твоему брату. Скажи ему, что, возможно, мы скоро встретимся с ним. Может быть, в Берлине. Или на конференции?

— Думаю, не на конференции. — Кэтрин обняла его. — Будь осторожен, мой дорогой Принц Лобкович.

Он открыл дверь и натянул шарф до подбородка. Туман стал еще гуще. Надел шляпу. На дороге послышался цокот лошадиных копыт.

— Извозчик. — Он нежно сжал ее руку и побежал в темноту. Кэтрин закрыла дверь и вздрогнула, так как не ожидала услышать голос служанки, которая стояла посередине лестницы.

— Сколько вас осталось, мэм?

Мисс Бруннер вышла из гостиной и остановилась в дверном проеме. Ее лицо казалось пылало, возможно под действием алкоголя. Она посмотрела на Кэтрин интимным взглядом.

— Я думаю, что трое, — сказала она, рукой откинула свои рыжие волосы назад, огладила себя руками по бокам прямой черной юбки. Потянулась к Кэтрин, взяла ее за руку и повела в комнату. Мистер Смайлс стоял у пианино, просматривая ноты сонаты Моцарта.

— Вы играете на пианино, мисс Корнелиус?

 

Воспоминание (В)

Кто-то поет.

 

Последние новости

Двух мальчиков, которые месяц назад исчезли из Баллинкрейнской колонии для несовершеннолетних, находящейся около города Белфрона, графство Стерлингшир, нашли мертвыми вчера вечером на дне узкого ущелья в Фринти-Хиллз, в двух милях от школы. Тела десятилетнего Джона Малвера из района Балорнок в Глазго и девятилетнего Яна Финлея из района Реплоч в Стерлингшире были найдены поисковым отрядом, состоящим из полицейских и гражданских лиц, которые в течение месяца прочесывали этот район.

«Гардиан», апрель 13, 1970.

Двое мальчиков, в возрасте 15 и 9 лет, были убиты в Дакке во время взрыва бомбы. Взорвалась самодельная бомба, которая была спрятана в мусорной куче напротив Пакистанского консульства. На месте взрыва видели мужчину, который, несмотря на то, что был ранен, удрал с места происшествия на велосипеде.

«Гардиан», май 12, 1970.

Трехлетнего мальчика, которого нашли вчера в сломанном холодильнике, стоявшем в саду рядом с его домом в Сомерсете, звали Питер Вилсон. Он жил на Хиллсайд-Гарденс в Йаттоне. Похоже, что холодильник захлопнулся сам. Два месяца назад трехлетние близнецы Линн и Кэролин Вудз, проживавшие на улице Фарли около Темз-Диттон, умерли, задохнувшись в сломанном холодильнике у себя дома.

«Гардина», июнь 2, 1970.

Поль Монке, в возрасте 14 лет, был найден мертвым после взрыва в лесу рядом с его домом на Хай-стрит, в районе Даквик, рядом с Бекингемом. Мальчика видели в субботу вечером с предметом, который, как оказалось, был невзорвавшейся миной.

«Гардиан», июнь 2, 1970.

Вчера четыре человека были убиты, шесть ранено в результате столкновения фургона и двух автомобилей на улице Рут в Линкольншире. Среди убитых двое детей.

«Гардиан», июнь 29, 1970.

Вчера было начато расследование обстоятельств смерти в Итоне Мартина Эрншоу, в возрасте 14 лет, сына леди Тайнфорд и мистера Кристофера Эрншоу. Рано утром мальчика обнаружили повесившимся у себя в комнате… Как уже ранее сказал мистер Энтони Ченсвикс-Тренч, директор Итонской школы, мальчик пользовался популярностью среди школьников. «Последние несколько дней его трижды присылали ко мне для того, чтобы я поощрил его за успехи в учебе. Мы никак не можем понять, что явилось причиной этой трагедии».

«Гардиан», декабрь 6, 1969

 

Апокалипсис (Вариант 3)

Джерри повернул с Элджин-Крещент на Лэдброук-Гроув. Старьевщики все еще ходили по улице. Они работали всю ночь при свете краденых фонарей «молния», роясь в огромных кучах мусора, которые лежали по обеим сторонам улицы. То там, то здесь среди полиэтиленовых пакетов и куч из консервных банок тлели небольшие костры.

Джерри шел по середине улицы. Старьевщики, негромко переговариваясь друг с другом, переходили от одной кучи к другой. Дойдя до пересечения Лэдброук-Гроув с Бленхейм-Крещент он остолбенел, увидев, что монастырь Святой Клары разрушен. Его штаб-квартира превратилась в руины. Была снесена стена, окружавшая монастырь, и большая часть здания. Кирпичи и камни были аккуратно сложены в кучу. Непонятно, по какой причине были выбраны именно эти деревья, но дуб и два черных кривых чахлых вяза были бережно огорожены белым заборчиком, остальные деревья спилены и уложены в штабель посередине двора. Самая красивая часть старинной часовни и административный флигель, пристроенный к ней со стороны Уэстбурн-роуд, еще не были снесены. Вокруг стояли различные механизмы для сноса зданий: грузовики, экскаваторы. Шел моросящий дождь, и механизмы были накрыты серым брезентом, который намок под дождем и блестел. Через грязь и кучи мусора он с трудом добрался до вязов, протянул руку и дотронулся до самой нижней искривленной ветви; пнул ногой ограду. Она задрожала. Он вскарабкался на кучу кирпичей и через пролом в стене забрался в часовню. В оконных переплетах, обрамленных свинцом, торчали осколки витражных стекол. Внутри часовни повсюду были разбросаны церковные скамейки, алтарь разорен, торчали провода электропроводки и все вокруг было покрыто кусками штукатурки и слоем пыли белого цвета. Свет в часовню проникал через пролом в потолке и падал на картину «Воскресение Христа», написанную яркими красками. Правда, под воздействием дождя и ветра ярко-зеленые, желтые и красные цвета сильно потускнели. На всех стенах остались пятна от ранее висевших там религиозных картин. Он прошел в административный флигель, первые два этажа еще не были тронуты. В некоторых пустых комнатах он увидел кучки человеческого дерьма. В кабинете настоятельницы монастыря, который был также и его кабинетом, он увидел белый контур в форме большого белого креста, на этом месте во время его последнего посещения монастыря висел крест. Вся мебель, за исключением двух промокших матрасов в одной из комнат, была вынесена. Его друзья, его служащие, его домашние животные исчезли.

Стало немного светлее, он ходил по развалинам и подбирал кое-какие мелочи. Кусочек витражного стекла в форме треугольника, кусочек деревяшки от скамейки, патрон от лампы, крючок, на который монашки вешали свои плохие привычки, ключ от буфета, пенни 1959 года выпуска, который он нашел на полу часовни, один из гвоздей, которым крест был прибит к стене. Он положил все это в карман пальто. Так, несколько реликвий, напоминающих о прошлом.

Он выбрался из часовни тем же путем, что и вошел, и, идя по направлению к дороге, заметил, что к ботинкам прилипли грязь и дерьмо.

За мусорной кучей он услышал звук проезжающего такси. Он быстро вскарабкался на кучу и замахал руками, чтобы остановить такси. Таксист остановился и неохотно согласился подвезти его.

— В аэропорт, — сказал он.

Как он и ожидал, конец света наступил спокойно, распад происходил постепенно. В действительности процесс еще даже не закончился. На первый взгляд, не происходило ничего особенного. Но шли дни, недели, состояние коммуникаций и различных служб медленно все ухудшалось и ухудшалось, казалось, что все еще можно исправить, изменить в лучшую сторону. Но он-то знал, что ничего изменить нельзя.

Он вспомнил своего старого друга профессора Хиру (который иногда называл себя Хайтлодеем), однажды он сопровождал его в поездке по Калькутте, в которой царил хаос, и тот сказал:

— Во всем этом хаосе есть какой-то порядок, хотя и непривычный для нашего понимания. В основе всех событий, происходящих в жизни человечества, можно проследить несколько основных моделей. Распад предыдущего социального строя совсем не значит, что распалось само общество, — просто оно пойдет по другому пути развития. Ритуал остается.

Таксист с опаской посматривал на старьевщиков. Казалось некоторые из них, глядя на такси, считали, что оно могло бы стать лакомым кусочком для них. Водитель нажал на газ и поехал, насколько это было возможно, быстрее. Очень быстро ехать было нельзя, так как несмотря на то, что они ехали по улице с двусторонним движением, она была настолько завалена мусором, что двум машинам на ней было трудно разъехаться.

Джерри задумчиво уставился на дерьмо, прилипшее к его ботинкам.

 

Апокалипсис (вариант 4)

— Нужно во что-нибудь верить. Невозможно жить, если вас ничего не волнует, полковник Корнелиус, — сказал Шейки Моу.

Они вчетвером едва влезли в кабину полугусеничной бронированной машины «остин-путилов» 1917 года выпуска. Бисли вел машину, а Корнелиус, Шейки Моу Колльер и Карен фон Крупп заняли места у пулеметов. Машина медленно двигалась по каменистой местности, они находились неподалеку от восточной части Корнуэлла. Вдали горел дом фермера. Они пытались добраться до горы Святого Майкла — укрепленный островок, находящийся примерно в десяти милях от того места, где они сейчас находились, на южном побережье, напротив города Маразайон. Бисли был уверен, что там он встретит друзей.

Корнелиус старался устроиться поудобнее на твердом металлическом сиденье, но ему это никак не удавалось. Они на что-то наехали, машину подбросило, и все схватились за рукоятки, чтобы не стукнуться. В машине было очень жарко, несмотря на то, что они открыли вентиляционный люк. Члены экипажа, которые обычно ездили на этих машинах, надевали противогазы.

— Может, вы и правы, — согласился Корнелиус.

Он увидел фигуры людей с винтовками в руках, которые двигались по вершине холма, недалеко от того места, где горел дом. Хотя, казалось, они не представляли никакой опасности для них, он не спускал с них глаз. Его пулемет имел особенность заедать в самый неподходящий момент. Он вытащил револьвер «смит-и-вессон» 45 калибра, взятый, как и все остальное оружие, из императорского военного музея, и проверил его. Он работал нормально.

Его беспокоила судьба его жены и детей, о которых он не вспоминал годами. В уме у него был список:

Одна женщина,

один мальчик,

одна девочка.

Недавно какая-то женщина сначала отравила газом своих маленьких детей, мальчика и девочку, а потом перерезала вены себе. Все трое умерли. Не было никаких оснований даже предположить, что это были именно его жена и его дети. Но в сообщении говорилось что-то о каком-то Неле Кауварде и Гертруде Лоуренсе, и это, казалось, было ключом к разгадке чего-то давно и хорошо знакомого. Он вытер с лица пыль и пот и посмотрел на Карен фон Крупп, сидевшую в противоположном углу кабины, широко расставив ноги, юбка у нее задралась. Она была слишком стара. Но он восхищался ее выносливостью.

— Какой дурак решил, что высокогорье — безопасное место, — уже не в первый раз повторил епископ Бисли. — Эти шотландцы — варвары. Я говорил, что нужно было делать ставку на остров Скилли. А здесь мы понапрасну потратили три месяца и десятки раз рисковали своей жизнью.

Машина притормозила.

— Мне кажется, я вижу море.

Джерри подумал: «Как меня угораздило связаться с этими людьми».

— Темнеет, — сказал Колльер. Он встал со своего места и потянулся. Гранаты, висевшие у него на поясе, стукнулись друг о друга.

— Может, остановимся и разобьем лагерь для ночлега?

— Нет, давайте сначала доедем до дороги, которая проходит вдоль берега, если ее еще не разрушили, — сказал епископ Бисли. Он посмотрел через плечо на Джерри, прямо ему в глаза. Самодовольно ухмыльнулся. — Что с вами? Разве чувство вины — это не выдумка писателей? — Он фыркнул, как бы намекая на что-то неприличное. — Может ли истинный злодей испытывать чувство вины? Вы, конечно, можете возразить, что злодеяния являются честной реакцией на то притворство, которое мы называем «чувством вины». Раскаяние — это, конечно, совсем другое дело. — И он отвернулся, сосредоточив все внимание на дороге.

Джерри подумал, не застрелить ли его, а потом посмотреть, что произойдет, когда машина останется без водителя. Епископ всегда переносил свои собственные проблемы на других, и Джерри, казалось, был его любимой мишенью.

— Говорите только за себя, — сказал он. — Я никогда вас не понимал, епископ Бисли.

Колльер хмыкнул.

— Похоже, вам все надоело, так же как и мне, полковник. Я был бы не против что-нибудь предпринять, а вы?

Стало прохладнее, Карен фон Крупп подняла воротник грязного дубленого полушубка, который был на ней.

— Не пора ли закрыть люк?

— Нет, — сказал епископ Бисли. — Это было бы равносильно самоубийству, мы бы задохнулись от выхлопных газов.

Карен фон Крупп возразила сердито:

— Я не верю вам.

— Ну, еще не так уж холодно. — Шейки Моу ничего не оставалось, как примириться. — Выше голову, фрау доктор. — Он ухмыльнулся и начал передвигать свой пулемет по смотровой щели. — Бррррр. Бррррр. Мы с тем же успехом могли ехать и на велосипедах.

— Вам что, недостаточно Портсмута? — спросила Карен фон Крупп с горечью в голосе.

— Мой пулемет был единственным, который работал. — Колльер указал на свой пулемет. — Я слежу за своим оружием. Все остальные заело после пары очередей.

— Нас чуть не убили, — сказала она, с укором посмотрев на Джерри. — Я считала, что фельдмаршал Най ваш друг?

Джерри пожал плечами.

— Он точно так же выполнял свой долг, как и я.

— Причуды закона и порядка, — объяснил Колльер, закуривая сигарету. — Было бы неплохо послушать какую-нибудь музыку.

Взрыв потряс машину, мотор жалобно завыл.

— Черт побери! — выругался Колльер с облегчением. — Мины!

 

Последние новости

Вчера умер четырнадцатилетний мальчик, который в субботу вечером упал с высоты 60 футов с крыши магазина недалеко от своего дома в Ливерпуле. Имя мальчика — Вильям Браун, он проживал на Шемроук-роуд, в районе Порт-Санлайт.

«Гардиан», декабрь 29, 1969.

Вчера сроком до 16 февраля был вновь взят под стражу для проведения дополнительного расследования мальчик 13 лет, проживающий в городе Сомскерке, графство Ланкашир. Он был обвинен в убийстве десятилетней Джулии Мери Бредшоу из Скелмерсдейла. Тело девочки было найдено в понедельник вечером на чердаке одного из домов.

«Гардиан», февраль 11, 1969.

На поле для гольфа в Бристоле было найдено тело мальчика 12 лет, который умер от нанесения ему четырех или пяти жесточайших ударов по голове, как было сообщено после вскрытия трупа. Удары могли нанести деревянным колом, сообщила полиция. Мартин Торп, с Рай-роуд из Фултона, пришел на поле для гольфа, чтобы поискать мячики.

«Гардиан», апрель 2, 1970.

Одна школьница убита и еще пять детей и двое взрослых были ранены во время обстрела арабскими партизанами северной части израильского города Бейзон ракетами «Катюша», сделанными в России. Три ракеты упали на детскую площадку во дворе школы.

«Гардиан», апрель 2, 1970.

Двое детей, получивших ранения, находятся в тяжелом состоянии.

Школьник Майк Кенан, в возрасте 12 лет, утонул вчера в водохранилище в Дурфорде, около Челмсфорда, графство Эссекс, во время похода за птичьими яйцами со своими друзьями.

«Дейли экспресс», июнь 8, 1970.

Вчера полиция усилила меры по поддержанию порядка в Варшаве. В четверг в порту Счечесин был вновь введен комендантский час после того, как там произошло ужасное побоище… Репортер шведского радио, мистер Андрео Танворг, сказал: «Танки неоднократно врезались в толпу, люди бросались врассыпную, стараясь не попасть под гусеницы. Одной женщине и ребенку не удалось вовремя отскочить и танк наехал на них. Молодой солдат, стоявший в это время поблизости, заплакал, увидев это».

«Скотчмен», декабрь 19, 1970

 

Воспоминание (Г)

Вы убиваете собственных детей.

 

Влюбленные

Задрав ночную сорочку до пояса, Уна Перссон прижалась всем своим хрупким телом к Кэтрин Корнелиус, которая лежала под ней. Одежда Кэтрин лежала, аккуратно сложенная, на пуфике рядом с туалетным столиком. Одежда Уны: летнее платье английского покроя, чулки, трусики и бюстгальтер — были разбросаны по всей комнате. Спальная комната, в которой они находились, нуждалась в ремонте. Был день, ярко светило солнце. Лучи солнца пробивались сквозь ветхого вида тюль и давно немытые пыльные окна.

Со страстью в голосе Уна сказала:

— Ты моя любимая. Моя дорогая.

Кэтрин ответила:

— Дорогая, дорогая Уна.

Она изогнулась всем своим телом, дрожа от страсти. Прижимая к себе Кэтрин все сильнее и сильнее, Уна поцеловала ее в губы.

— Любовь моя! — Уна издала громкий страстный стон.

— О!

Чуть позже открылась дверь. Вошла мисс Бруннер, одетая аккуратно и нарядно.

— Все девочки в сборе, — рассмеялась она. Она не извинилась за вторжение, и было видно, что ей доставило удовольствие прервать их и смутить. — Нам скоро будет необходимо заняться делом. А комнату нужно убрать.

Уна отодвинулась от Кэтрин и, ни слова не говоря, смотрела на мисс Бруннер, которая выглядела свежей и бодрой в своей одежде из хлопка и кружев и была похожа на ультра-модный мотоциклет.

— Пришла новая горничная, — сказала мисс Бруннер.

Она стала собирать по комнате одежду Уны Перссон. — Она хочет здесь убраться.

Кэтрин была в недоумении.

— По-моему, в этом нет необходимости…

— Входите, — мисс Бруннер распахнула дверь. — Вам необязательно выходить из комнаты. — Из-за ее спины появилась горничная, одетая в комбинезон из зеленой фланели, на голове у нее была грязная наколка. В одной руке она держала ведро, в другой — тряпку. Растрепанные волосы падали ей на глаза. — Это — миссис Вейзи.

Уна натянула на себя простынь.

— О, боже! — сказала уборщица, узнав в одной из девушек свою дочь Кэтрин.

Кэтрин отвернулась.

Миссис Вейзи, все еще держа тряпку и ведро в руках, сделала неопределенный жест руками. Она была страшно расстроена. Ей было стыдно за себя.

— Это временная работа, Кэт, — сказала она. С несчастным видом она посмотрела на мисс Бруннер и увидела на ее губах едва заметную улыбку. — Могу я?.. — Потом вдруг осознала, что мисс Бруннер с самого начала знала, что ее настоящее имя не мисс Вейзи (это была фамилия одного из ее бывших мужей), и, кроме того, она отлично знала, что Кэтрин ее дочь.

Миссис Корнелиус вздохнула.

— Ах, ты чертова корова, — сказала она мисс Бруннер. Взглянула на парочку в кровати. — Чем это вы там занимаетесь? — Она вдруг вспомнила, что когда-то и она лежала вот так, как Кэтрин сейчас. Она подумала, сколько денег она могла бы тогда заработать, если бы не была слишком щедрой и мягкой. Затем вновь вспомнила о дочери. Она окунула тряпку в ведро с водой. И, указывая на мисс Бруннер, сказала, обращаясь только к Уне Перссон, так как ее дочь накрылась простыней с головой и ее не было видно — Ты будь с ней осторожна, милочка. Она и до тебя доберется, если у нее только подвернется подходящий случай.

— Как вы знаете, вам платят не за ваше нахальство, — ответила мисс Бруннер негромко, направляясь к двери, — а за уборку комнат. Вы, миссис Вейзи, относитесь к женщинам, которые стоят не больше десяти пенни, и я уверена, вы сами об этом знаете. Если вас не устраивает ваша работа…

— Да, будет вам. — Миссис Корнелиус начала развозить тряпкой грязь по линолеуму. — Думаю, вы найдете немного желающих работать в третьесортном публичном доме! — Ее гнев становился все сильнее, она вдруг обрела чувство собственного достоинства. — Твою мать… — Она подняла ведро и выплеснула его содержимое на мисс Бруннер. От воды у той обвисли накрахмаленные кружева.

Мисс Бруннер зашипела, сжала кулаки и стала надвигаться на миссис Корнелиус; не мигая, уставившись на нее, миссис Корнелиус ответила ей таким взглядом, полным собственного достоинства, что мисс Бруннер, с которой стекала вода, даже остановилась от неожиданности.

— Ты ничего из себя не представляешь, глупая шлюха, вот кто ты. С меня достаточно. Кэт!

Кэтрин выглянула из-под простыни.

— Ты идешь, Кэт?

Кэт отрицательно покачала головой.

— Я не могу, мам.

— Ну, как знаешь.

Уна Перссон сказала:

— Я позабочусь о ней, миссис Корнелиус.

Миссис Корнелиус сняла наколку и фартук и бросила их к ногам мисс Бруннер.

— Не уверена, что тебе это удастся, милочка, — сказала она мягко. — Не позволяйте мадам командовать собою.

Мисс Бруннер казалась парализованной. Миссис Корнелиус, казалось, даже стала выше ростом, когда она, подбоченясь и пританцовывая, прошла мимо промокшей насквозь мисс Бруннер.

— Я вас знаю! Я вас знаю! — напевала она. — Я вас знаю! Я вас знаю! Да, да, да!

— Дома все нормально, мама? — спросила Кэтрин.

— Нормально. — Миссис Корнелиус была довольна собой, хотя некоторое время спустя она, может быть, и будет сожалеть о том, что произошло. Она нанялась на работу из-за мальчика, после разговора с Сэмми. Но сегодня вечером опять придется одеть свои перья и оборки и отправиться в парк Креморн. Правой рукой она оттянула одетый на мисс Бруннер корсет и послышался громкий треск от того, как он щелкнул по ее телу. Мисс Бруннер стояла, не двигаясь. Мисс Корнелиус захихикала.

— Не позволяйте ей носить это. — Она еще разочек обошла мисс Бруннер и помахала ей рукой от двери. — Пока, пока, грязнуля.

В ужасе Кэтрин пробормотала матери:

— До встречи.

— Содержи себя в чистоте — и все будет нормально, — посоветовала миссис Корнелиус, закрывая дверь. Последнее, что увидела Кэтрин, была хитрая ухмылка.

Мисс Бруннер возмущенно фыркнула и ожила.

— Ужасная женщина. Я вынуждена уволить ее. Пойду переоденусь. Прошу вас одеться к тому моменту, когда я переоденусь.

Уна не понимала, для чего все это было нужно.

— Это же фарс. Кто будет у нас в гостях сегодня вечером?

— Принц Лобкович и его друзья придут в шесть часов.

— О, — сказала Кэтрин, вспоминая, кто это.

— Глупые существа, — сказала мисс Бруннер.

Уна Перссон высоко подняла брови.

— Ага.

— От сегодняшнего вечера зависит наш успех, — сказала мисс Бруннер и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Уна погладила бедро Кэтрин под простыней.

— Может, это та самая «большая встреча»?

Кэтрин отрицательно покачала головой.

— Пока нет.

— Хотя мы знаем, что это уже произошло. А что будет после встречи? Это действует мне на нервы. Недостаточно информации. Ты когда-нибудь думаешь о природе времени?

— Конечно, — Кэтрин пододвинулась так, чтобы ей было удобно целовать плоский живот Уны Перссон, и одновременно рукой слегка дотронулась до клитора подруги. Уна от удовольствия застонала. С того места, где она лежала, была видна брошенная тряпка, поваленное ведро, фартук и наколка.

— А твоя мать с характером. Я не ожидала от нее такого.

— Я тоже. — Язык Кэтрин был похож на крылышки пойманной бабочки, рукой она посильнее надавила на клитор. Уна откликнулась на ласку.

— Они обе меня перепугали, — сказала Кэтрин. — Я все еще не отошла от этого.

— Забудь об этом.

Уна хрипло удовлетворенно застонала.

— Тебе хорошо? — прошептала Кэтрин Корнелиус.

 

Бизнесмен

пел майор Най, подкручивая свои восхитительные усы и придерживая руками широкое клетчатое пальто, когда пересекал болотистую местность, за ним тащился Себастьян Очинек. Очинек чувствовал себя несчастным и безнадежно оглядывался в поисках каких-нибудь признаков человеческого жилья, предпочтительно гостиницы. Но вокруг не было видно ничего, кроме травы утесника, камней, изредка пролетавших птиц и нескольких пугливых овец. Если бы майор Най не был одним из самых крупных акционеров сети оборудованных залов в провинции, Очинек уже давно бы начал жаловаться. Но ему было необходимо заполучить хороший контракт на год для Уны где-нибудь недалеко от Лондона (как он и предполагал, в Лондоне закрыли все концертные залы), этим контрактом он хотел компенсировать разочарование, которое постигло Уну, когда ей не удалось выступить в «Эмпайер».

— Это одна из песен Эллы Ретфорд, — объяснил майор Най, остановившись и с восхищением разглядывая болотный вереск. — В репертуаре вашей подружки есть что-нибудь типа этого?

— Есть еще лучше, — не задумываясь, ответил Очинек смиренно, но с отвращением глядя на огромное болото, распростершееся перед ним. — У нее все песни высшего качества, майор. — Он засвистел сложную мелодию. — Это — одна из ее песен. «Официанты заставляют меня двигаться».

— Это значит, что мне придется ехать в Лондон, — сказал майор Най, двигаясь осторожно. — А Лондон не самое безопасное место в наше время, не так ли?

— Сейчас везде опасно, майор.

— Я просто ненавижу Лондон, мистер Очинек.

— О, я вас понимаю. — Очинек задумчиво наблюдал за птицей, которая, хлопая крыльями, взлетела в небо. Майор Най поднял свое пороховое ружье и притворился, что прицелился.

— Бах! — сказал майор. — Вообще-то, — продолжил он, — мне, между прочим, необходимо поехать в Лондон по одному очень важному делу в ближайшие дни. Я еще точно не знаю, когда именно, попросите у меня в офисе, чтобы вам сообщили, когда я там буду.

— И тогда вы ее прослушаете?

— Именно это я и имел в виду, старина. Если, конечно, у меня будет время. Между прочим, который сейчас час?

Очинек удивленно посмотрел на него.

Майор Най повел плечами. Небо было темно-синего цвета, воздух был мягким и теплым.

— У меня очень много дел, — сказал он, — То одно, то другое.

— У вас множество интересов, — сказал Очинек с восхищением.

— Да, очень много. Я играю, — майор рассмеялся, — сразу много разных ролей, как вы выражаетесь. — Он дотронулся рукой до галстука с широкими, как у шарфа концами. — Как, впрочем, и все… — Он улыбнулся кривой загадочной улыбкой. Очинек твердо решил приобрести себе костюм из твида, такой же, как и у майора, и широкое пальто с поясом и поставил себе целью приобрести небольшой дом где-нибудь в Сомерсете или Девоне. Он ненавидел жизнь за городом, но другого выбора, казалось, не существует. Они взобрались на холм и посмотрели на извилистую дорогу, ведущую в Порлок. За дорогой распростерлось блестящее море. По пыльной, немощеной дороге едва плелся экипаж, запряженный парой гнедых. Экипаж был старым, и его давно пора было как следует отремонтировать.

Майор Най стоял, опираясь на свое ружье, и с изумлением наблюдал за экипажем, который медленно взбирался на холм.

— По-моему, это викарий едет ко мне в гости. Да, наш викарий путешествует с шиком. Раньше он ездил верхом. Один из самых лучших охотников в наших местах. Хоть и не раз падал с лошади. Ха, ха.

Седая голова показалась в окошке и бледная рука помахала им.

— Майор! Майор!.

— Викарий! Доброе утро! Хотите сообщить что-нибудь новенькое о моем разбойнике? — Майор Най улыбнулся Очинеку. — Мой сын сейчас служит в армии.

— Попал в плен. Пленник.

— Что? Мой старший?

— Да, майор. Я везу вам телеграмму. Я был в городе, когда ее прислали. Я сказал, что передам ее вам.

Очинек понял, что его опять преследует неудача. Он вздохнул — он выбрал неудачное время для встречи с майором Наем.

— Машины типа бронетранспортеров, — продолжал кричать викарий охрипшим голосом, — врезались в их ряды и отрезали их. Почти все убиты. Он сражался отважно. Об этом напечатают завтра в газетах.

— О, черт побери!

— Он ранен! — Викарий окончательно сорвал себе голос, экипаж задел за камень и подпрыгнул. Кучер заорал на лошадей.

— Вы возвращаетесь в Лондон на электричке, которая отходит в семь тридцать, мистер Очинек? — спросил майор Най.

— Ну… — Очинек надеялся, что его пригласят переночевать. — Если это самый удобный поезд.

— Я поеду с вами. Быстро, хватайте лошадей за узду и заставьте их двигаться побыстрее. Доедем с викарием до моего дома, и я успею собрать вещи.

— В каком сражении захватили в плен вашего сына? — спросил Очинек, когда они спускались вниз к дороге.

— Черт побери! — воскликнул майор Най, останавливаясь, чтобы отцепить вереск, прилипший к его носку. — Полк? Конечно, восемнадцатый уланский.

— Я спросил, где это произошло?

— Боже! Мой мальчик! Не может быть!

 

Посланники

Принц Лобкович был почти уверен, что за ним полдня следит полицейский агент, и хотел бы надеяться, что на самом деле это не так. Он посмотрел на часы: он ждал посланника, стоя неподалеку от единственных из сохранившихся ворот в Букингэмский дворец. Незаметно разглядывая всех, проходивших мимо, он пытался определить, кто из них агент (прохожих было немного), но не заметил никого подозрительного, повернулся в сторону дворца и начал рассматривать его. Прошел уже год, как он был забит досками, но стражники в красной одежде и меховых киверах все еще стояли в караульных будках. Это место было не хуже любого другого, где можно было бы встретиться с посланником. И уж наверняка это место было сейчас одной из самых нейтральных на земле территорий. Швейцарские карманные часы с горным пейзажем на внутренней стороне крышки были подарком мисс Бруннер. Ему никогда сразу не удавалось найти кнопку, открывавшую крышку. Он решил, что, как только закончится большая встреча, купит себе электронные наручные часы, что-нибудь типа тех, которые сейчас делают французы. Ему нравилось все новое. В конце концов именно это привело его в политику.

Посланник опаздывал. Принц Лобкович вытащил из кармана фрака свернутый в трубочку номер «Юмориста» («Типично британский журнал, но вовсе не старомодный») и стал внимательно изучать его, держа его так, чтобы была видна обложка журнала с изображением собаки Бонзо. Определенный номер определенного журнала был оговорен заранее. Принцу Лобковичу нравился журнал «Юморист». Он погрузился в чтение, непроизвольно улыбаясь напечатанным в нем шуткам.

Некоторое время спустя мужчина средних лет с аристократической внешностью и военной выправкой налетел на Лобковича и притворился, что узнал его. Говоря по-английски с легким акцентом, он радостно воскликнул:

— Бог мой! Да ведь это же ты, старина Генри!

Лобкович притворился удивленным и сказал:

— Неужели это ты, Джордж?

— Да, конечно. Как здорово, что мы встретились.

Лобкович нахмурился, пытаясь вспомнить дальнейшие слова. Он неохотно скрутил журнал и положил в карман, журнал сильно выпирал из кармана.

— Пойдем выпьем, старина. — Лобкович похлопал мужчину по плечу. — Нам есть о чем поговорить.

— Да, конечно!

Они перешли улицу и вошли в парк Святого Джеймса, в котором были десятки аттракционов, и на каждом из них звучала своя музыка. Мужчина негромко сказал:

— Я — полковник Пьят, меня прислало наше посольство.

— А я — Принц Лобкович, представляю эмигрантов. Надеюсь, наша встреча окажется плодотворной.

— Я тоже надеюсь на это. — Они дошли до аттракционов, расположенных вокруг озера. Ленты, флаги, раскрашенные холсты, медь и сталь, ярко нарисованные деревья — все двигалось по кругу, вверх и вниз, а люди визжали, громко смеялись и хихикали.

Пьят остановился у палатки, около которой сидела несчастная на вид обезьянка, рядом стоял ее хозяин — старый итальянец, на голове у него был цилиндр. Итальянец широко улыбнулся и предложил Пьяту купить мороженое. Пьят остановился, протянул руку и нежно погладил обезьянку. Он отрицательно покачал головой и двинулся дальше, отказываясь от мороженого.

— Мороженое! — закричал итальянец, как будто Пьят забыл купить его. — Мороженое!

Одетый во фрак и с цилиндром на голове, Пьят с величественным видом пошел дальше.

— Мороженое? — спросил итальянец Лобковича, который шел на два шага позади Пьята. Лобкович отрицательно покачал головой. Не оборачиваясь, Пьят спросил:

— Есть какие-нибудь новости о Корнелиусе?

— Вы имеете в виду Джеремиа?

— Да.

— Никаких. Такое впечатление, что он исчез окончательно.

— Ну, может это и к лучшему. А вы как считаете?

— Его умение проникать в суть вещей очень полезна.

— Но он также обладает способностью расстраивать все дела. А нам накануне большой встречи это совсем не нужно.

— Согласен.

Они шли под низко висящими ветками ив, под которыми прогуливались молоденькие сильно накрашенные проститутки, мимо каруселей, качелей, американских горок. В парке было много людей.

— Этим крестьянам очень весело, — Пьят хотел произнести это с иронией, но ему это не удалось. — Боже! Эти люди обречены, но они все еще веселятся.

— Вы учились в Итоне? Я тоже, — сказал Лобкович и улыбнулся развязной девице, смотревшей на него. — Вам не нравятся аттракционы?

— Я практически никогда их не видел. Только однажды в Финляндии. Там еще были цыгане. Да. Около Рувениеми, насколько я помню. Весной. Сам я не катался. И еще я запомнил, как цыганка разбила весенний лед и полоскала в реке белье. Там были очень похожие аттракционы, хотя, пожалуй, было меньше металла и дерева. Все было также ярко раскрашено. — Полковник Пьят улыбнулся.

— Когда вы в последний раз были в Финляндии? — Лобкович нагнулся и прошел под веревкой, при помощи которой была натянута одна из палаток. Он глубоко вдохнул в себя воздух с запахами машинного масла, гари и навоза.

Полковник Пьят повел плечами и сделал неопределенный жест рукой.

— Это было в те времена, когда Финляндия еще существовала. — Он улыбнулся на этот раз более открытой улыбкой, чем в предыдущий раз. — Я любил бывать в Финляндии. Финны очень простые люди.

К ним подошла пожилая женщина, продававшая лаванду. На ней была красная шаль, которая не гармонировала по цвету с ее цветами. Она заговорила жалобным голосом, протягивая им букетики.

— Купите, сэр. Пожалуйста, сэр. — Она кивала при этом головой, как бы вынуждая их кивнуть ей в ответ. — Они принесут вам удачу, сэр. А какой сладкий запах, сэр. Пожалуйста, купите, сэр.

Пьят первым засунул руку в карман и вытащил полкроны. Он отдал ей монету и получил букет. Букетик был завернут в бумагу серебряного цвета. Лобкович дал ей два шиллинга и получил такой же букетик. Женщина спрятала деньги куда-то между складками огромной грязной юбки.

— Благодарю вас, джентльмены.

Они тотчас забыли о существовании букетиков, которые держали в руке, и пошли дальше.

— Но вашим людям пришлось аннексировать Финляндию, — сказал Лобкович.

— Да. — Пьят поднял руку к лицу и тут заметил, что у него в руке зажат букет. Он засунул его в петлицу. — Это было сделано, чтобы получить еще один выход к морю.

— Вы действовали, конечно, по принципу практической целесообразности. — Лобкович нахмурился.

— А разве не все действуют именно по этому принципу? Ладно вам, Принц Лобкович. Ну, что, будем заниматься школьными нравоучениями? Или обсудим то, чем нам придется заняться в ближайшем будущем?

— Там, возможно, тоже не обойтись без школьных нравоучений? — Лобкович вытащил букетик из петлицы и выбросил его. Он упал в грязь рядом с лужей.

Полковник Пьят сказал благожелательно:

— Простите меня. Я знаю. Я знаю… — Он уступил.

Толпа уличных мальчишек с криками пробежали мимо них. Один из мальчишек, пробегая мимо, бросил на Лобковича быстрый проницательный взгляд. Лобкович нахмурился и ощупал свои карманы, чтобы удостовериться, что его не обокрали. Но все было на месте, даже «Юморист».

Они поднялись к выступающему далеко в озеро пирсу, пробираясь к нему по деревянному настилу, который был переброшен через грязь. На пирсе стояли несколько пар. Они остановились.

— Стороны меняются, — сказал Принц Лобкович. Они стояли рядом и смотрели на уток и фламинго. На противоположном берегу прогуливались нарядно одетые красотки под руку со своими ухажерами, разодетыми в пух и прах, котелки у них были лихо заломлены набекрень. Шарманка наигрывала сентиментальные мелодии. Медведь танцевал. Мимо проплывали лодки.

На фоне вечернего неба на западе они видели крышу Букингэмского дворца, а на востоке — крышу здания Казначейского гарнизона, ощетинившуюся стволами орудий.

— Становится все холоднее, — сказал полковник Пьят, застегивая пуговицу на своем элегантном пальто. Принц Лобкович заметил шелковый носовой платок в левом рукаве у полковника. По небу плыли серые облака, слегка окрашенные в красный цвет.

— Все уходят. — Пьят остановился и поднял камешек. Он бросил его в воду. По воде разошлись небольшие круги. К поверхности поднялись рыбы и через несколько секунд снова погрузились в воду. — У нас осталось совсем немного старых друзей. Пустые песни.

 

Встреча

— Мне нравится путешествовать, но еще больше — возвращаться, — сказала миссис Корнелиус, затачивая нож для мяса и глядя с любовью на кусок жареной свинины.

Стол был накрыт красной плюшевой скатертью. По краям скатерти была пришита широкая бахрома синего цвета. Поверх этой скатерти лежала другая, белая, льняная, по краям которой были пришиты английские кружева. На льняной скатерти стояли огромные фарфоровые блюда, на которых были нарисованы розы, на блюдах лежали овощи. На столе также лежали огромные ножи с костяными потрескавшимися от времени ручками, массивные вилки, ложки, салфетки, вложенные в пожелтевшие кольца из слоновой кости, серебряная солонка, серебряная горчичница, серебряная перечница. За столом сидели дети миссис Корнелиус и еще несколько гостей. Они пришли на «особый» завтрак, который миссис Корнелиус обычно устраивала по воскресеньям. Сэмми, который в подобных ситуациях обычно исполнял роль хозяина дома, сидел рядом с ней в костюме из саржи, который был ему узок, как обычно, изнемогая от жары, но на этот раз он изнемогал от жары совсем не по той причине, по которой ему было жарко обычно: обычно ему было жарко от работы, а сегодня от страха. Худой мальчик с голодным видом сидел рядом с Сэмми, у него текли слюнки в ожидании того момента, когда наступит его очередь получить порцию мяса. Губы его матери вытянулись трубочкой, она все еще продолжала точить нож. Волосы, завитые щипцами, были уложены в прическу в стиле мадам Помпадур, на ней было цельнокройное платье фиолетового цвета, на котором были нашиты кружева, имитирующие валансьен. Подложные плечи еще больше расширяли и без того поражающую своими размерами фигуру.

— Передавайте свои тарелки, — сказала она, собираясь резать мясо.

Раздался звон передаваемых тарелок. Кэтрин, которая сидела рядом с матерью, передала ей тарелку Фрэнка. Фрэнк взял тарелку у своей знакомой, мисс Бруннер, и передал ее Кэтрин. Фрэнк и мисс Бруннер были одеты в очень похожие костюмы темно-серого цвета. Только в петлице у Фрэнка была роза. На лице его была самодовольная ухмылка, говорившая о том, что он старается вести себя за столом как можно более прилично. Мисс Бруннер также старалась вести себя дружелюбно.

— Неплохой кусочек свининки, — приговаривала миссис Корнелиус, разрезая свинину на куски.

— Да, выглядит очень аппетитно, — сказала мисс Бруннер. Она подмигнула мистеру Смайлсу, сидевшему напротив нее в рясе викария, которым он когда-то был на самом деле.

— Я сегодня в роли бармена? — спросил мистер Смайлс, указывая на стоящий на комоде бочонок и пустые кружки. Он выразительно ухмыльнулся в черную бороду.

— Неплохая мысль, — сказала миссис К.

— Светлого? — спросил мистер Смайлс.

— Я не против, — сказал Сэмми.

Мистер Смайлс встал и подставил первую кружку под струю.

Несмотря на то, что был день и на улице было светло, тяжелые велюровые занавеси были плотно закрыты и по обеим сторонам заваленного всякой всячиной камина горели газовые лампы. Миссис Корнелиус боялась, что соседи могут заглянуть с улицы в ее комнату. Если бы они увидели, как обильно накрыт стол, они бы поняли, что в доме водятся деньги и вполне могли бы ограбить ее. А в данный момент в доме действительно были деньги.

В комнате было душно, она вся пропахла мясом. От блюд с овощами шел пар.

Кусок за куском вся свинина, и поджаристая корочка, и начинка, была положена на тарелки. Миссис Корнелиус была щедрой, хотя, быть может, и не очень хорошей кухаркой. Шум усилился после того, как овощи были разложены по тарелкам.

— Подливку? — мисс Бруннер передала соусник Фрэнку.

— Яблочный соус? — Сэмми передал блюдо с соусом мальчику, который положил себе на тарелку изрядную порцию. Он любил яблочный соус.

— В духовке есть еще картошка, — сказала миссис Корнелиус, когда мистер Смайлс посмотрел на почти пустое блюдо. Мальчик вскочил на ноги и быстро пошел на кухню, с тем чтобы как можно быстрее вернуться и продолжать есть.

— Капусты? — спросила Кэтрин Фрэнка.

— Брюквы? — спросила мисс Бруннер мистера Смайлса.

— Пастернак? — Глядя вопросительно, Сэмми протянул блюдо.

— Костный мозг уже съели, мама, — с сожалением в голосе сказала Кэтрин.

Миссис Корнелиус любила костный мозг. Но она сдержала свое раздражение, подняла кружку с пивом и произнесла тост, обращаясь сразу ко всем:

— За всех вас! — Она осушила кружку и изящно взяла в руки вилку и нож. — Вот это жизнь!

Ее сын вернулся с картофелем и поставил его на стол. Он быстро уселся на свое место и продолжал жадно поглощать пищу. Мисс Бруннер, евшая быстро, но сдержанно, посмотрела на него. Она приложила салфетку к губам. Он не обращал на нее никакого внимания.

— Жаль, что твоя подруга не смогла прийти, — обратилась миссис Корнелиус к своей дочери. — Что с ней, больна?

— Да, мама.

— Жаль.

Некоторое время они ели молча, был слышен только стук вилок и ножей о тарелки, затем Фрэнк сказал:

— Я слышал, что какие-то люди разыскивают Джерри, мама.

— Не упоминай его имени при мне!

Мальчик, который уже почти проглотил все, что было у него на тарелке, с интересом посмотрел на Фрэнка.

— А что такого он натворил?

— Давайте не будем говорить об этом, — сказал мистер Смайлс, смеясь. Он взглянул на миссис Корнелиус — Никто не хотел вас обижать.

— А я и не обижаюсь, — мрачно произнесла она. — Вы совершенно правы. Давайте действительно не будем говорить об этом.

— Они никогда не найдут его, — сказал мальчик.

— Маловероятно. — Кэтрин нежно и с восхищением посмотрела на своего младшего брата.

— А кто эти люди? — спросил мальчик. — Ну, те люди, которые ищут его?

— Иностранцы, — ответил Фрэнк, — в основном.

Мисс Бруннер ткнула вилкой в рукав его рубашки и на рукаве осталось четыре небольших жирных пятнышка, похожие на следы от укуса.

— А может, они хотят дать ему работу?

— А может, и нет, — произнес Фрэнк.

— Кому добавки? — спросила миссис Корнелиус.

Все, кроме мальчика и мисс Бруннер, отказались.

— Я вижу, вы соскучились по хорошей домашней еде, в этом нет ничего удивительного, — обратилась к мисс Бруннер миссис К. Она положила два небольших кусочка мяса на ее тарелку.

— Вкусно, — сказала мисс Бруннер. Она незаметно улыбнулась миссис Корнелиус, как бы намекая на что-то, известное только им обеим.

Миссис Корнелиус отдала мальчику остаток ножки и затем, даже не спрашивая его, положила ему на тарелку остывшие овощи.

Мисс Бруннер быстро доела то, что было у нее на тарелке, и откинулась на спинку стула.

Кэтрин собрала грязные тарелки и отнесла их на кухню.

— Посмотри, как там пирог, хорошо? — попросила ее мать. Обращаясь к мисс Бруннер, она доверительно сказала — Пирог просто превосходный.

— Я в этом не сомневаюсь.

После того, как сливовый пирог и сыр были съедены, а портвейн выпит, все члены семьи и гости, за исключением мальчика, который заснул, закурили — кто сигареты, кто трубки, а кто сигары.

— Да, пирог был неплохой, — сказал Сэмми. — А то мне надоели мясные пироги, честно говоря.

Миссис Корнелиус самодовольно улыбнулась.

— Ах ты старый льстец. — В тот момент она наливала себе пиво из бочонка, стоявшего на комоде. Она наклонилась и поцеловала его в лысину. Он фыркнул и покраснел.

Мистер Смайлс, которому не понравился обед, погладил свою бороду, которая была испачкана жиром, и сказал несколько натянуто:

— Вы отличная кухарка.

— Я люблю готовить простые блюда, — ответила миссис Корнелиус, принимая комплимент и дополняя его. — О, черт побери. — Пиво полилось через край. Она слегка провела пальцами по стенкам кружки, сунула пальцы в рот и облизала их. — Прошу прощения, викарий.

Сэмми достал из кармана очки и начал протирать стекла. Затем стал внимательно разглядывать их.

— Линзы, — сказал он, — разбились.

— Вы уже успели осмотреть дом? — спросила миссис Корнелиус мисс Бруннер.

— Нет. — Она громко рассмеялась.

— Пойдемте, я вам покажу.

— С удовольствием.

— Тогда, пошли. — Обе женщины вышли из комнаты.

— Есть хоть какие-нибудь новости из Америки? — Мистер Смайлс набивал табаком трубку.

Фрэнк смотрел на дверь, через которую вышли мисс Бруннер и его мать. Казалось, что-то беспокоит его.

— Что вы сказали?

— Я спросил об Америке. Что там происходит?

— Да ничего особенного. — Фрэнк встал, глядя отсутствующим взглядом на мистера Смайлса. Он облокотился о камин. — Как идут ваши дела?

— Какие дела? — Мистер Смайлс подмигнул ему. Но Фрэнк не обратил на это никакого внимания. Он пошел к двери.

Кэтрин положила свою руку на его.

— Не обращай внимания, Фрэнк. Ведь это же не конец света, в конце концов.

Казалось, эта мысль испугала его. Она быстро сказала:

— Даю тебе шиллинг, если скажешь, о чем ты думаешь.

— Слишком мало! — рассмеялся Сэмми, пересевший в кресло. Он чувствовал себя очень одиноко. Но, как он и ожидал, никто не ответил.

Мистер Смайлс почувствовал, что его сейчас вырвет.

— А где находится, ну вы знаете, что я имею в виду? — спросил Сэмми.

Сэмми указал на коричневую дверь.

— Идите в эту дверь, о потом налево, — сказал он и взял старый номер журнала «Иллюстрированные лондонские новости», у которого было цветное приложение по поводу юбилея под названием «Англия — это значит слава». Сэмми улыбнулся. Это было совсем недавно. Он подумал, как бы все было, если бы старая королева не умерла.

На лестнице мистер Смайлс по ошибке повернул направо и оказался перед дверью спальни. Изнутри раздавались странные звуки. Он остановился и прислушался.

— По крайней мере, нет никакого риска забеременеть, — услышал он голос миссис Корнелиус.

— Не рассчитывайте на это, дорогая, — возразила мисс Бруннер.

Мистер Смайлс вспомнил, что ему нужен туалет.

Сидя в столовой, Фрэнк говорил:

— Если она не появится через минуту, я уйди без нее.

— Успокойся, Фрэнк, — сказала Кэтрин.

Но Фрэнк уже рассвирепел.

— Ну, почему ей всегда нужно все испортить? Старая жирная калоша.

— Не надо, Фрэнк.

Голова мальчика лежала на столе среди тарелок. Он зашевелился и застонал.

Все посмотрели на него.

— Бедняга. Прошу вас, перестаньте шуметь, а? — попросил Сэмми.

— Ладно… — сказал Фрэнк, хотя он уже разошелся и ему совсем не хотелось останавливаться. К мальчику он не испытывал никаких чувств, но не хотел ссориться с сестрой в данный момент, особенно потому, что, похоже, она знала, где находится Джерри.

На красивом лице Кэтрин было написано выражение беспредельной нежности, когда она подошла и погладила спящего ребенка по голове.

— Похоже, ему снится кошмар.

 

Гребцы

Несмотря на то, что он был военнопленным, капитан Най хорошо проводил время. Это было похоже на отпуск. Захватившие его в плен оказались очень любезными людьми и предоставили ему значительную свободу передвижений в пределах резервации. В данный момент он катался на лодке по озеру Грасмир с очень красивой девушкой. Если бы не то обстоятельство, что он был в плену, трудно было бы вообразить более восхитительную ситуацию. Небо было красивого глубокого голубого цвета, окружающие их горы были всех оттенков зеленого цвета. Озеро было абсолютно спокойным, в нем отражались ветви дубов и ив, которые росли вдоль берега.

Капитан Най приналег на весла, и лодка быстро отъехала от маленькой пристани, которая находилась в конце сада. Пристань была украшена симпатичными железными решетками. Они были покрашены в зеленый цвет, что хорошо сочеталось по цвету с горами и деревьями.

Девушку звали Кэтрин. Она сидела на корме, на плечах у нее была накидка из японского шелка, на голове широкополая соломенная шляпа, из-под которой были видны золотые кудрявые волосы, она была одета в платье из тонкого материала с глубоким вырезом, длина платья была немного ниже колена. С трогательным отсутствием какого-либо опыта в этом деле, она держала рулевой трос и тянула его то влево, то вправо, следуя указаниям капитана Ная.

Вскоре они уже были посредине озера совсем одни. Вдалеке, на другом конце озера, скользило еще несколько лодок. Капитан Най направил лодку к маленькому острову, с тем чтобы получше рассмотреть довольно живописные развалины колокольни, находившиеся на этом острове. В этом районе когда-то было несколько таких колоколен, они были делом рук одного эксцентричного священника, который возвел их для того, чтобы путники могли ориентироваться в тумане, услышав звон колоколов. К сожалению, произошло довольно много несчастных случаев, недостатки его проекта стали еще более явными, тогда священник утопился в озере Дервент-Вотер, считая, что только таким образом его душа найдет успокоение. И теперь эти сооружения представляли интерес только для тех, кто не знал истории их возникновения.

— Интересно, какие тайны мы обнаружим в этом замке Мерлина? — спросила Кэтрин, у которой разыгралось воображение.

Капитан через плечо посмотрел на то, что осталось от колокольни.

— Может, нам удастся найти меч короля Артура и этот меч принесет мир туда, где сегодня не существует ничего, кроме борьбы. — Только она одна могла разбудить его воображение. Как бы ему хотелось, чтобы они воевали на одной стороне. Он знал, что Кэтрин была его охранником, а это значило, что его враги доверяли ей. Он очень сожалел об этом.

— Вот мы почти и приехали, — сказал он. — Высаживаемся на берег! — Как только лодка заскрежетала по дну, он сложил весла в лодку, ступил прямо в воду, нимало не заботясь о том, что может замочить свои брюки из белой фланели, взялся за нос и вытащил лодку так, чтобы Кэтрин могла сойти на берег, не замочив платья. Она подобрала юбку, встала на нос лодки, он подал ей руку, и она сошла на берег. Она свернула свою накидку и улыбнулась ему.

— Но если мы найдем меч, — сказала она, — вы сможете вытащить его из камня?

— А если смогу, что тогда?

Она нахмурилась.

— Не знаю. В наше время люди так часто зло подшучивают друг над другом.

Он рассмеялся.

— Я знаю это. — Он вытянул руку вперед. — Пошли. К замку!

Они поднялись по поросшему травой склону к башне, но уже на полпути почувствовали страшную вонь.

— Фу! — капитан Най поморщил нос.

— Что бы это могло быть? — спросила она. — Овечьи испражнения?

Он был немного шокирован откровенностью ее высказывания.

— Может быть. А может, мертвое животное?

— Посмотрим? — На ее лице появилось озабоченное выражение. — А если это не животное, а что-нибудь еще?

— Что?..

— Я имею в виду…

Теперь он понял, что она имеет в виду. Он неохотно сказал:

— Вы оставайтесь, я пойду посмотрю.

Она осталась стоять, держа в руке накидку, а он поднялся на вершину холма и исчез из виду у одной из стен развалин. В неприятном запахе чувствовался запах моря, и это ее особенно озадачило. Они находились на расстоянии не менее сорока миль от морского побережья.

Она знала, что не должна была ни на минуту оставлять капитана одного. Это было ее работой. Но запах был не только неприятен ей, она почему-то занервничала и быстро впала в состояние депрессии. День, который начался так замечательно, был испорчен.

Когда капитан Най вернулся, он был бледен и едва взглянул на нее. Ко рту он приложил носовой платок. Не говоря ни слова, он взял ее за руку, и они пошли к берегу.

Они сели в лодку и отчалили. Его движения были беспорядочными и торопливыми. Он опустил весла в воду, и они поплыли обратно, в сторону сада. Он всего несколько раз взмахнул веслами, затем был вынужден бросить весла, склонился через борт и его стошнило.

Кэтрин подвинулась к нему и успела взять весла, прежде чем они выскользнули из уключин. Она постаралась, чтобы лодка не изменила направления своего движения.

Капитан Най вытер рот, обмакнул носовой платок в воде, протер лицо.

— Я должен извиниться.

— Бог мой! Что? Что вы там увидели? — Она умелыми ровными движениями гребла к берегу.

— Я должен сообщить об этом пол… вашим властям. Я думаю, это был мужчина. Или, вернее, то, что осталось от мужчины. Или — хотя я не уверен…

— Его убили?

— Я не знаю.

Самое ужасное в мертвом существе было то, что несмотря на обезьяньи черты лица, что-то в них, несомненно, напоминало черты лица девушки, которая так плавно гребла сейчас, направляясь подальше от острова. Каждый раз, когда он смотрел в ее чистые голубые глаза, на ее полные розовые губы, на красивой формы нос, он видел обезьянье лицо сгнившего существа, лежавшего в развалинах среди овечьего навоза внутри мрачной башни.

Он подумал, что, может быть, все это было специально подстроено. Может, те, кто взял его в плен, не случайно предоставили ему такую свободу. Но что им было нужно от него? Он не знал никаких секретов.

— А вы… Вы предполагали, что в башне может оказаться что-нибудь подобное? — спросил он ее.

Продолжая равномерно грести, она покачала головой.

— У меня были какие-то предчувствия, — сказала она. — Но я не смогла бы объяснить их себе.

 

Вступительная речь

В своей речи к апелляционному суду, который проходил вскоре после его изгнания, Принц Лобкович сказал:

— В наших домах, деревнях, больших и маленьких городах, у наших народов время движется вперед. Каждый человек прямо или косвенно будет вовлечен в исторический отрезок времени равный 150 годам — до рождения, во время своей жизни и после смерти. Часть своего опыта ему передадут родители и другие взрослые люди и старики; часть опыта он приобретет во время своей собственной жизни, и этот опыт станет частью того, который он передаст своим детям. Итак, продолжительность жизни одного поколения равна 150 годам. Такова продолжительность нашей жизни. Наше поведение, предрассудки, мысли, предпочтения являются результатом пятидесяти- или шестидесятилетнего периода до нашего рождения, подобным же образом мы влияем на пятьдесят последующих лет после нашей смерти. Понимание этого заставляет такого человека, как я, считать, что изменить сущность общества, в котором живу я, невозможно. Я считаю, что было бы неплохо, если бы мы смогли создать поколение людей, у которого отсутствует память, поколение, которое еще не приобрело привычек предыдущего поколения и не передаст своих привычек следующему. Что ж, я благодарю вас, джентльмены, за то, что вы терпеливо выслушали всю эту чепуху. И говорю вам: о’ревуар.

 

Бал

Основным светским событием во время мирных переговоров был бал в Сан-Симеоне. Огромный по размерам белый замок Херста был куплен в подарок нации неизвестным благотворителем несколько лет назад и перенесен на то место, где раньше находился монастырь Святой Клары на Лэдброук-Гроув. Этот замок стал местной достопримечательностью, к которой уже привыкли жившие здесь люди, но привлекавшей туристов, так как считалось, что он производит даже более сильное впечатление, чем Версаль, Канберра и Вашингтон.

Пригласили всех. Комментаторы говорили, что по своему размаху этот бал напоминает Всемирную выставку, Бриллиантовый юбилей, Нью-Йоркскую всемирную ярмарку и Берлинские Олимпийские игры. С огромным оптимизмом (так как мирные переговоры проходили превосходно) все в замке готовилось к балу. Использовалось разнообразное освещение. Повсюду стояли высокие канделябры из серебра и золота, в которых горели белые и желтые свечи; в хрустальных люстрах горели сотни красных свечей; к стенам также были прикреплены подсвечники; горели огромные газовые лампы в форме шара, электрические лампы сотен различных оттенков и цветов, изысканные и яркие неоновые лампы, старинные масляные лампы высотой в человеческий рост, и небольшие многогранные шары, в которые запустили светлячков и светящихся жучков, были развешены вокруг замка — все это, вместе взятое, составляло очарование замка Херста. Сам Херст называл свой замок, стоявший на холме, «Волшебная гора». Большой Дворец, с двумя башнями-близнецами в мавританско-испанском стиле, с тридцатью шестью колоколами, сотнями комнат и витиеватыми барельефами, вырубленными из белого известняка, возвышался над тремя другими замками для гостей, выстроенными перед ним с северной, южной и западной сторон — Замок-Гора, Замок-Солнце и Замок-Марс. Высокие кипарисы, ивы, тополя и ели были густо посажены между зданиями вместо калифорнийских пальм, которые когда-то росли здесь. На ветках деревьев и в зеленых живых изгородях были спрятаны лампы, которые освещали сад так, что он был похож на загадочную страну сказок. Рододендроны, орхидеи, хризантемы, розы и азалии росли в тщательно ухоженном саду в изобилии, некоторым посетителям этот сад мог показаться похожим на сад, разбитый на крыше у Дерри и Томса, который был полностью разрушен во время взрыва. Ограду сада, выполненную в испанском стиле, украшали барельефы, в саду стояли копии статуй со всего мира, выполненные из мрамора, гранита или отлитые из керамики или бронзы, одной из самых величественных была копия статуи «Грация» Кановы, выполненная Бойаром. Это статуя из Санкт-Петербурга, выполненная в классической манере, была постоянно освещена и олицетворяла Радость, Великолепие и Цветение; она представляла собой, выражаясь словами из путеводителя, «все самое красивое, что есть у природы, и все, что есть грациозного и очаровательного у человечества». Газета «Таймс» в день бала напечатала в передовой статье: «Есть надежда, что эта великолепная статуя станет символом награды, которую получат гости, если посвятят все свои таланты и усилия достижению мира, а не разжиганию Раздора и сопутствующим ему Жадности и Зависти». Многие газеты так или иначе поддержали это мнение, и даже погода, казалось, стала еще лучше специально ради этого события. Весь день сотни лакеев, слуг и служанок, кухарок, дворецких метались по богато обставленным комнатам, готовя все, что необходимо, к балу. Готовилась разнообразная пища, чтобы угодить любому вкусу. В бальных залах (или в тех комнатах, которые были превращены в бальные залы по этому поводу) репетировали музыканты, они играли музыку различных стилей. Флаги всех народов, расшитые нитями из драгоценных металлов по шелку великолепного качества, сверкая, свисали по стенам. Гобелены из богатой парчи прославляли славную историю народов. В саду находились солдаты из разных армий, они были там не только для того, чтобы выполнять церемониальные обязанности, но и для обеспечения безопасности; на них была форма, поражающая разнообразием цветов; их сабли, пики и копья сияли, как серебряные. По комнатам, украшенным мозаикой, фресками, резными орнаментами и барельефами, позолотой и серебром, с картинами и скульптурами из Египта, Греции, Рима, Византии, Китая и Индии, из Испании эпохи возрождения, Италии и Голландии, из Франции восемнадцатого века и России, из Англии девятнадцатого века и Америки, с мозаичными полами и инкрустированными дверями, украшенными перламутром и платиной, с драпировками и занавесями из Персии, с коврами из Афганистана, с деревянными резными потолками в итальянском стиле шестнадцатого века и португальскими — в стиле семнадцатого века, — все было отполировано так, что сияло глубоким, теплым блеском; доносились разнообразные запахи: жарящихся быков, баранов и поросят, вкуснейшего тушеного мяса, приправленного керри, китайского супа из дханзакса и курятины, сочных овощей и тонко пахнущих гарниров, пирогов и тортов, паштетов, желе, соусов и подливок, лимонов, апельсинов, ананасов и клубничного мороженого, фазанов, перепелов и тетеревов, голубей, цыплят, индеек, диких уток, которые зажаривались на вертелах или тушились, колбас и запеченной в тесте ветчины, языка и засоленной говядины, фруктов и съедобных корней, карпа и трески, палтуса и камбалы, грибов и огурцов, перца и бамбука, сиропов, кремов, супов и мясных бульонов, трав и жиров, оленины и кроликов, икры, печенки, рубцов и почек. Пиво, спиртные напитки и вино были из любой части света. На столах стояли фужеры, глиняные пивные кружки и кубки из чистейшего хрусталя и самого лучшего фарфора. Чашки, тарелки и блюда из золота, олова, серебра и фарфора уже были расставлены на столах, готовые к приему пищи; хорошенькие девушки и красивые молодые люди в национальных костюмах стояли наготове. Только одна традиция не будет соблюдена сегодня вечером: не будет хозяина или хозяйки, которые будут встречать гостей. Первых гостей объявит распорядитель бала, а затем им придется принимать остальных. Такой странный порядок посчитали наиболее дипломатичным. Солнце уже садилось. Бал вот-вот должен был начаться.

— Я надеюсь, — сказала мисс Бруннер, подбирая накидку из горностая и подавая руку Принцу Лобковичу, который помогал ей выйти из кареты, — что мы не первые. — Они пошли вверх по ступенькам мраморной лестницы, мимо выстроившихся вдоль лестницы неподвижно стоящих солдат, державших в руках канделябры, туда, откуда появились двое дворецких, которые взяли их приглашения и отнесли их в приемную, отделанную лазуритом, и там вручили эти приглашения главному дворецкому в ливрее алого цвета и белом парике, спадавшем у него с головы; он отдал приглашения распорядителю бала, тот поклонился, прочитал приглашения, поклонился снова и провел их через филигранной работы хрустальную дверь в сияющее великолепие большого танцевального зала.

— Принц Лобкович и мисс Бруннер!

— Все-таки мы оказались первыми. — Она разъяренно посмотрела на Принца Лобковича. Их имена повторились эхом в пустом зале. Она разглядела свое зеленое бархатное платье и дотронулась до жемчужного колье на шее.

— Все из-за вас, дорогая, — Принц Лобкович был рассержен не меньше, чем она, — у вас всегда проблемы со временем. Мы всегда приходим слишком рано.

— А в результате всегда опаздываем, — вздохнула она. Они медленно пошли в дальний конец зала. Они осмотрели слуг; подошли к буфетам и съели пару кусочков чего-то вкусного, рассматривая с довольно надменным видом изобилие вокруг них. — Сколько золота.

Он повернулся и обеспокоено прислушался, блеск от орденов, которые были приколоты у него на груди в большом количестве, немного ослепил мисс Бруннер.

— Что вы сказали?

— Много золота.

— А. — Он задумчиво кивнул головой и ногой в лакированной туфле провел по полу, выложенному перламутром. — Действительно. Очень много. Но, может быть, нам все-таки удастся чего-нибудь добиться сегодня. Мы не должны ссориться. Это было бы совсем не в духе сегодняшнего события.

— Я согласна.

Вдалеке послышались шаги. Они посмотрели на дверь и увидели, что распорядитель бала поднял руку и прочитал карточку.

— Его преосвященство, епископ северного Кенсингтона! — произнес нараспев распорядитель бала.

— Он немного перестарался, как вы считаете? — сказала мисс Бруннер, идя навстречу епископу Бисли. Тучный священнослужитель был одет в мантию золотого цвета, на голове у него была красивая митра, а в руке он держал посох, который по красоте превосходил все, что можно было встретить в Сан-Симеоне. Бледное лицо епископа расплылось в улыбке, когда он увидел своих старых друзей. Он медленно шел к ним, его внимание привлекли пирожные и другие сладости, расставленные на столах. Он наконец подошел к ним и, все еще глядя на еду, протянул руку, украшенную множеством перстней, не то для поцелуя, не то для рукопожатия. Казалось, он не обиделся, когда они не сделали ни того, ни другого.

— Дорогая мисс Бруннер, дорогой Принц Лобкович. Какую потрясающую еду нам здесь приготовили! О!

На балконе музыканты начали играть отрывок из произведения Кауварда «Частная жизнь».

— Очаровательно, — сказал епископ Бисли, склоняясь над столом, загребая целую горсть суллабабс и грациозным жестом засовывая их себе в рот, затем он облизал один за другим все свои жирные пальцы и, наконец, губы. — Как вкусно.

И снова, отдаваясь эхом по залу, прозвучал громкий голос:

— Леди Сьюзан Санди и достопочтенная мисс Хелен Свит!

— Как, — прошипела мисс Бруннер, — С. С! Я совсем не ожидала увидеть ее здесь. Ее подруга выглядит такой истощенной.

— Капитан Брус Максвелл!

— Я считал, что он мертв, — сказал епископ Бисли.

— Его Превосходительство президент Соединенных Штатов!

— Его вид вполне соответствует той должности, которую он занимает, — прокомментировала мисс Бруннер. Она улыбнулась подошедшим к ней леди Сью и Хелен. — Рада вас видеть.

Принц Лобкович обратил внимание, что женщины очень похожи. Мисс Бруннер была права насчет Хелен Свит. Девушка поблекла. Даже ее наряд голубого цвета казался поблекшим по сравнению с ярко-голубым нарядом леди Сью.

— Дорогая! — сказала леди Сью. Она обняла мисс Бруннер. Стройная, затянутая в корсет женщина была одета в платье от Баленсиага, на ее сильно напудренной шее висело шесть нитей из голубых бриллиантов, в ушах серьги из того же камня, на голове диадема. Похоже, что этот вечер превратится в выставку богатства.

— Добрый вечер, — мягко сказала Хелен Свит.

Оркестр начал играть пьесу «Маленький красный петух» в переложении для инструментального ансамбля.

Капитан Максвелл пожал руку Принцу Лобковичу. Рука капитана была холодной и влажной. На узком лбу выступил пот. Его огромный зад, который был намного тяжелее любой другой части его тела, казалось, извивался от удовольствия.

— Рад встрече, старина, — произнес он, по-военному отчеканивая слова (хотя на самом деле он был не военным, а членом Армии Спасения).

Профессор Хира в безукоризненно сшитом платье в индийском стиле, пересек зал, нервно поправляя белый тюрбан. Шелковый пиджак был глубокого розового цвета, отделанный материалом более светлого розового тона. Брюки были такого же цвета, что и отделка. Пуговицы на его пиджаке были перламутровые.

— Профессор Хира! — Мисс Бруннер была действительно рада видеть его. — Как давно мы не виделись, — сказала она, ухмыляясь. — Ну, и как вы поживаете?

— Спасибо, так себе. — Казалось, он не разделял ее радости.

— Мистер Сирил Тоум.

Худой, с седыми волосами, но ярко-красными губами, казалось, что он их подкрасил, в роговых очках, критик, мечтающий стать политиком, постоял секунду или две рядом с распорядителем бала, прежде чем шагнуть в зал. Никто не обратил на него никакого внимания.

— Миссис Хонория Корнелиус и мисс Кэтрин Корнелиус.

— О боже! — сказал капитан Максвелл, жуя веточку сельдерея. — Как вы думаете, кто включил ее в список приглашенных? — В основном из-за того, что все задавали себе тот же вопрос, никто ему не ответил. — Хонория, а? Ну, конечно!

— Майор Най и капитан Най.

— Они очень похожи, не правда ли? — прошептала леди Сью мисс Бруннер. Это действительно было так. Если бы не явная разница в возрасте, отца и сына можно было бы принять за одного и того же человека. Впечатление усиливалось еще и тем, что они носили форму одного и того же полка.

Гости разошлись по всему залу.

— Достопочтенный мистер М. Хоуп-Демпси.

— Он пьян! — пробормотал Принц Лобкович, увидев, как премьер-министр оглядывается вокруг с отсутствующим видом. Затем, покачиваясь, он направился туда, где стояли все остальные, его длинные волосы развевались на ходу. Казалось, на груди у него было спрятано какое-то животное.

— Это кошка, — сказала мисс Бруннер. — Где он ее взял?

Гости стали прибывать в большом количестве. Прихрамывая, вошел Владимир Ильич Ульянов, живущий ныне в Китае, чрезвычайно старый, очень раздражительный, в черном мешковатом костюме. За ним прибыл его друг и защитник евро-азиатский полководец генерал О. Т. Шоу — правитель северного Китая. Вместе с ним был маршал Освальд Бастабль, предатель англичанин, который командовал воздушными силами северного Китая. После них прибыл Карл Глогауэр, «возрожденец», маленький, хитрый, эксцентричный; высокий, угрюмый альбинос, имени которого никто не разобрал; бывший литературный редактор «Оксфордмейл»; пара десятков или что-то около этого делегатов конференции; Ханс Смит из Хэмпстеда — последний из представителей левого крыла интеллигентов; генерал-губернатор Шотландии; вице-король Индии; король Северной Ирландии; не так давно отрекшаяся от престола королева Англии; мистер Рой Надд, эстрадный артист; м-р Фрэнк Корнелиус и его компаньон м-р Гордон «Флеш» Гевин; м-р Лионел Химмлер, театральный импресарио; м-р Ш. М. Колльер, специалист по взрывам; м-р Джон Трак, эксперт по транспорту и министр управления; адмирал Коржениовски, президент Польши; генерал Кроссман (Кроссман из Москвы) и леди Кроссман; мисс Митци Бисли и доктор Карен фон Крупп; мисс Джойс Черчилл — автор романтических романов; кафедральный журналист из еженедельной газеты «Рассказы из Библии» с сыном и дочерью; корреспондент из Парижа из «Джентльменз куортерли» и его друг певец Сники Джон Слейд, исполнитель блюзов; мисс Уна Перссон и м-р Себастьян Очинек, ее импресарио; саамский пастор, назвавшийся герром Мареком; полковник Пьят с мисс Сильвией Ландон; президент французской академии; более сотни самых красивых актрис и актеров, звезд кино; тысячи политических деятелей со всех концов света; тридцать американских дезертиров, пять толстых фельдмаршалов; восемьдесят шесть монашек из бывшего монастыря Святой Клары; несколько арабов и один немец; греческий магнат Спиро Коутрубуссис вместе с группой греческих миллионеров; владелец банка; телевизионный сценарист; датский солдат; король Дании и король Швеции; команда регбистов канадской горной полиции; м-р Джек Тревор Стори, руководитель джазового оркестра; королева Норвегии и бывший император Японии; губернатор Англии и его главный советник генерал К. Дж. Уэстморленд; м-р Франсис Хайверд, комик; несколько преподавателей из Оксфорда, пишущих безобразные книги для детей; м-р Макс Миллер, комик; несколько телевизионных продюсеров; Ник Тернер, Дейв Брок, Дел Деттмар, Роберт Калверт, Дик Мик, играющие в оркестре Хоквинда; несколько рекламных агентов, музыкальные критики, журналисты, искусствоведы, редакторы, артисты и дельцы шоу бизнеса, в их числе м-р Клиф Ричард, м-р Кинглси Эмис, м-р Енджелберт Хампердинк и м-р Питер О’Тул; Далай-Лама; несколько представителей профсоюзов; тринадцать школьных учителей; м-р Роберт Д. Фит, педант (который подумал, что это бал-маскарад и пришел в костюме Дж. К. Честертона); м-р Саймон Вейзи. Они ели, разговаривали, танцевали. Настроение у всех было веселое, и даже самые непримиримые враги примирились, заявляя искренне и страстно, что в действительности они никогда не испытывали ненависти друг к другу. Мир вот-вот должен был наступить.

— Можно сказать, что все мы пленники, м-р Корнелиус, — говорил епископ Бисли и одновременно жевал песочное печенье, — а эти революционеры, вероятно, самые безнадежные пленники. Они пленники своих собственных идей.

— Я выпью за это, епископ. — Фрэнк Корнелиус поднял бокал с шампанским. — Значит, уничтожьте войны — и вы избавитесь от революций, а?

— Совершенно верно.

— Я выступаю за старый добрый статус-кво.

Мисс Бруннер смеялась. Хоть Гордон Гевин и был одет в выходной костюм, но создавалось впечатление, что с головы до ног он был закутан в старый габардиновый плащ. Старое морщинистое лицо, горящие глаза с виноватым выражением, руки, которые были постоянно в карманах или беспомощно болтались где-то в районе ширинки, только усиливали это впечатление.

— Я польщена, — сказала мисс Бруннер, — но боюсь, что я уже обещала все свои танцы. — Флеш, казалось, почувствовал облегчение.

Музыканты играли симфонию для пианино с оркестром, часть под названием «Пять» в ритме вальса. Миссис Корнелиус развлекалась вовсю. Все мальчики были ее. Она ухватилась за саамского священника, герра Марека, и они стремительно двигались по всему залу. Его едва было видно, он утонул в ее объятиях, но похоже ему это нравилось. В его взгляде промелькнуло похотливое выражение, когда он приглушенно, откуда-то из района груди миссис Корнелиус, сказал, произнося слова с сильным акцентом:

— Нравственность, дорогая, что это такое? Если вам хочется делать что-то, делайте. Вот моя философия. А вы как думаете?

— Я думаю, вы — шалун! — Довольная, она рассмеялась, заканчивая делать полный поворот, и он на секунду завис в воздухе. Он захихикал. Они едва не столкнулись с полковником Пьятом, танцующим с одной из самых красивых бывших монашек, сестрой Шейлой. Танец кончился, смех и разговоры стали еще громче. Теперь не только в главном бальном зале было полно народу. Остальные залы и комнаты для гостей тоже были битком набиты. Как выразился Дик Лупофф в своем сообщении «Л. А. фри пресс»: «мировые знаменитости непринужденно проводили время в этот вечер».

Оркестр заиграл «Птицу в позолоченной клетке», и многие гости начали петь и танцевать одновременно. Шум голосов становился все веселее и веселее. Бутылки с шампанским откупоривались, бокалы звенели.

Принц Лобкович выражал соболезнования бывшей, королеве Англии, почтительно вальсируя с ней в тени под балконом, на котором располагались музыканты.

— Дорогая Ева, к этой ситуации невозможно привыкнуть. Я полагаю, вы, конечно, не ожидали ничего подобного в самом начале.

— Эпидемия…

— Точно. Бедняжка Джей была казнена.

— Здесь немного жарко, не правда ли? — говорил в этот момент Фрэнк Корнелиус, танцуя с Хелен Свит в другом конце бального зала. — Вы выглядите очень утомленной.

— О, вы правы. — Хелен Свит танцевала, робко опустив глаза.

Леди Сью быстро, как молния, промчалась мимо в платье из прозрачного голубого материала.

— Не переутомись, Хелен! — Леди Сью танцевала со своим другом, бывшим императором Японии. Он был одет в национальный японский костюм, и ему было трудновато выполнять фигуры вальса в этом костюме.

Кэтрин Корнелиус, чувствуя легкое головокружение, прислонилась к столу. Она была олицетворением красоты, и ее окружало множество поклонников. Она откинула светлую прядь со лба, улыбнулась капитану Наю, который принес ей выпить. Он сказал:

— Боюсь, что безалкогольных напитков совсем не осталось. Не хотите ли шампанского? — Она взяла бокал, но поставила его на стол. Неожиданно она начала дрожать.

— Вам холодно? — заботливо спросили ее сразу трое австралийских гусаров.

— Не пойму, с чего, — ответила она. — Что-нибудь ускоряется?

Дурное предчувствие охватило капитана Ная.

Начали играть «Ветер кричит Мэри» в ритме фокстрота. Капитан Най протянул ей руку и мягко улыбнулся.

— Этот танец — мой. — Она протянула ему свою руку. Она была холодна, как лед. Он с трудом заставил себя не отпустить ее. С огромным усилием воли он прижал к себе ее тело, от которого веяло холодом. Она сильно побледнела.

— Вы себя плохо чувствуете, — сказал он. — Может быть, вы позволите проводить вас до двери.

— Вы очень добры, — ответила она. Потом добавила почти шепотом — Но доброта — это не то, что нужно мне в данный момент.

Майор Най танцевал уже три раза с мисс Бруннер. Это был четвертый танец. Майор Най спросил ее, разбирается ли она в театре.

— Только в том, что я вижу, — сказала она.

— Если вы позволите, я проведу вас как-нибудь за кулисы одного из моих театров. Вам там понравится.

— Я в этом уверена.

— Вы очень, очень милы.

— А вы очень красивый мужчина.

Танцуя, они пристально смотрели в глаза друг другу.

В третьей спальной комнате Замка-Гора, на кровати, спинка которой была из орехового черного дерева и покрыта резным орнаментом в стиле семнадцатого века, сидел самый гнусный и глупый в Америке издатель, пил маленькими глотками водку с тоником, мрачно уставившись на свои теннисные туфли, в то время, как один из учителей из Оксфорда занудно и долго рассказывал ему о трудностях и радостях, которые он испытал при переводе «Теперь нас шестеро» на ассирийский язык. Это было как раз то, что они оба заслуживали. Из всех присутствующих на бале издатель был единственным, кто не развлекался.

Полковник Пьят и Принц Лобкович курили сигары и прогуливались по саду, они остановились на террасе Замка-Гора.

— Наконец-то наступит мир, — сказал полковник Пьят, вдыхая насыщенный ароматами воздух. — Мир. Мы все почувствуем облегчение, а как вы думаете?

— Что касается меня, я буду счастлив, — согласился Принц.

— У нас появится масса времени наслаждаться жизнью.

— Согласен.

Мисс Бруннер и майор оказались у фонтана в венецианском стиле, рядом с Замком-Солнце. Большинство охранников незаметно убрали, после того как бал начался. Здание замка горело огнями, фонтан, увенчанный статуей Донателло «Давид», тоже был мягко освещен разноцветными огнями. Мисс Бруннер опустила в воду руку по локоть и смотрела, как намокают ее длинные перчатки и капли стекают с руки. Майор Най слегка разгладил свои усы.

— Вы чудо, — сказал он.

— Только вообразите, сколько на все это было потрачено. — Мисс Бруннер улыбнулась, чтобы сгладить вульгарно прозвучавшую фразу. — И никто не знает, кто за все это заплатил. Какое потрясающее чувство такта. Как вы думаете, кто бы это мог быть?

— Трудно сказать, у кого в Англии есть сейчас столько денег, — ответил он не заинтересованно.

В глазах у мисс Бруннер появилась тревога.

— Правильно, — сказала она задумчиво. — Дорогой. — Она вытащила руку из фонтана и легким движением положила ее на колено майору Наю. — Что вы за человек?

— Что я за человек? О, я не знаю.

Ночь была полна музыки, смеха, остроумных разговоров. Они раздавались со всех сторон.

— Какая волшебная ночь! Мне просто необходим сегодня кто-нибудь, я полагаю, — сказала она тихо сама себе. Она решила, что лучше всего использовать тот материал, который был сейчас под рукой. — Я страстно хочу вас, — выдохнула она, бросившись в объятия майора. Он был удивлен, поэтому отреагировал не сразу.

— О, Бог мой! Бог мой! Моя красавица!

На террасе неподалеку от них немецкий оркестр заиграл композицию из любимых произведений Бадди Холли.

Мисс Бруннер смотрела через плечо майора Ная, подозрительно и внимательно разглядывая живую изгородь. У нее было какое-то предчувствие, и оно становилось все сильнее и сильнее с каждой минутой.

— Моя дорогая! — Епископ Бисли находился в Желтой комнате в Замке-Солнце, он лежал на кровати, покрытой желтым покрывалом, стены были драпированы желтой тканью. Кроватные столбы венчали вырезанные из дерева фигурки орлов. Справа от епископа на стене висела картина Джиованни Салви «Мадонна с младенцем». Слева от него на кровати лежала лицом к нему та самая красавица, бывшая монашенка, с которой недавно танцевал полковник Пьят.

Оказалось, что она австралийка. Она была без какой-либо одежды. Митра епископа Бисли упала на подушку, его руки были в шоколаде. Он принес шоколад и привел девушку, а теперь тщательно обмазывал шоколадом ее тело.

— О, какая вкуснотища! — Похоже, девушке все это не очень нравилось. Она положила руку между ног и нахмурилась.

— Что-то мне не по себе.

Карен фон Крупп танцевала в главном бальном зале с профессором Хира, который чувствовал возбуждение, потому что под ее платьем он ощущал пояс с резинками. У него не возникало желания с тех пор, как он уехал из Швеции (тогда это закончилось для него неудачей).

— Цикличность излучений квазаров, доктор, — сказал он, — заключается в отсутствии какой-либо цикличности. — Он прижался к ней еще сильнее. Ее рука соскользнула с талии и нежно погладила его. Его дыхание стало более порывистым.

— Квазары, — сказала доктор фон Крупп, прикрывая с романтическим видом глаза, — разве они могут сравниться с сущностью человеческой страсти?

— У них много общего! Я бы сказал, это одно и тоже! Все тоже самое! Поверьте мне!

— Одно и тоже? Разве похожи?

— В принципе, да.

Музыка кончилась, и они побрели в сад.

Все смеялись, жали друг другу руки, похлопывали друг друга по спине, обменивались адресами, громко смеялись шуткам, занимались любовью, принимали решение стать щедрее, терпимее, скромнее. Большинство еще долго будут помнить мирные переговоры и этот бал. На бале выкристаллизовался дух переговоров. Переговоры были обречены на успех. Войн больше не будет, и на земле воцарится рай.

Только у мисс Бруннер, Кэтрин Корнелиус и капитана Ная появилось предчувствие, что это ловушка. Епископ Бисли и Фрэнк Корнелиус, которые обычно первыми ощущали приближение неудачи, так были поглощены своими личными делами, что на этот раз ничего не заметили.

Фрэнк Корнелиус закрыл дверь кинозала на ключ (дверь была алого и золотистого цвета, стены обтянуты дамасским шелком, в зале стояли копии вавилонских статуй, в руках которых горели лампы, что делало их похожими на лилии) и сел на задний ряд с Хелен Свит, положил ей руку на колено и они начали смотреть картину «Янки-Дудль Денди» с Джеймсом Кегни в роли Джорджа М. Кохана и Вальтера Хьюстона в роли его отца, Джерри Кохана. Колено Хелен было прохладным и чуть влажным, и Фрэнку очень нравилось это ощущение, он вдруг почувствовал тоску по детству, которого у него по-настоящему и не было. Шейки Моу Колльер, находившийся в комнатке кинооператора и показывающий фильм, пытался сквозь маленькое окошечко рассмотреть, что делает Фрэнк.

Епископ Бисли и бывшая монашенка, покрытые шоколадом с ног до головы, скакали по Желтой комнате, выделывая непристойные па.

Леди Сью Санди все еще была в бальном зале и танцевала танго с Серил Тоумом, который сделал ей предложение. Она всерьез обдумывала его, особенно когда он неожиданно показал себя таким блестящим танцором.

— Вероятно, мы могли бы жить на деньги Санди, — задумчиво сказала леди Сью.

— Я к тому же пишу и кое-что зарабатываю этим, — сказал Серил Тоум.

— А кое-что мы могли бы заработать сами.

«Флеш» Гордон был в саду и проявил большой интерес к азалиям. Неподалеку миссис Корнелиус прохаживалась под ручку с профессором Хира, в то время, как герр Марек ревниво вертелся около них, обдумывая планы убийства индийца. В комнате для игр на полу из белого итальянского известняка стояли столы для игры в бильярд и пул, стены комнаты были украшены редко встречающимися готическими гобеленами и старинной персидской мозаикой, потолки в испанском стиле восемнадцатого века были расписаны сценами боя быков; доктор Карен фон Крупп и Уна Перссон играли в бильярд, Себастьян Очинек и Саймон Вейзи просто смотрели.

— Я когда-то неплохо играла, — сказала доктор фон Крупп, неумело стукнув шар. Шар, по которому она ударила, коснулся красного шара.

— Вы, по-моему, ошиблись, — вежливо сказала Уна Перссон. — Я имею в виду, сейчас моя очередь бить.

Доктор фон Крупп любезно улыбнулась ей:

— Нет, дорогая.

Саймона Вейзи охватил истерический смех.

— А ведь меня не приглашали на этот бал. Я незваный гость.

Президент Соединенных Штатов и премьер-министр были абсолютно пьяны и счастливы, они все кружились и кружились в танце против часовой стрелки по Мраморной комнате, в которой они остались одни, от их танца огромная серебряная люстра на потолке звенела и тряслась. Маленькая черно-белая кошка сидела на подоконнике и вылизывала свои лапки.

— Без грима вы выглядите намного лучше, — сказал президент. — Я рад, что именно вы являетесь сейчас премьер-министром.

Держа над головой лампу от Тифани с фантастическим орнаментом, Митци Бисли, дочь епископа, пыталась танцевать танец лимбо с Лионелом Химмлером, который научился танцевать этот танец во время своего кратковременного визита в Нассау. Они неплохо проводили время.

— Я никогда еще в жизни так не развлекалась, — сказала ему Митци. — Я люблю вас.

— Я вас тоже, — сказал он. Обычно на его лице было мрачное выражение, сейчас оно сияло. — Я люблю вас!

Заключив сделку с одним из греческих миллионеров и пожав ему руку, Спиро Коутрубуссис заметил Кэтрин Корнелиус, стоявшую в темном углу библиотеки, она просматривала редко встречающийся экземпляр книги «Потерянный рай». Он пересек комнату, на полу которой лежал огромный во всю комнату ковер, и представился.

— Могу я пригласить вас на следующий танец, мисс Корнелиус? — спросил он по-французски, аккуратно выговаривая слова.

— Извините, но я плохо себя чувствую, мсье. — Она попыталась улыбнуться. — Мой кавалер отправился на поиски моего пальто.

— Могу я тогда предложить вам воспользоваться моим ландо?

— Благодарю вас. Вы очень любезны, мсье Коутрубуссис. Я очень сожалела, когда узнала о провале вашего… — она непроизвольно поежилась, — проекта.

— Ничего страшного. Появился новый. Бизнес есть бизнес. On mourra seul, в конце концов. — И он улыбнулся широкой очаровательной улыбкой.

— II р’у ра de morts, m. Koutrouboussis! — Она закрыла глаза.

— Разрешите предложить вам свое пальто?

— Благодарю вас. — Кэтрин с благодарностью приняла его тяжелое пальто и завернулась в него. — Извините, что я…

— Пожалуйста. — Он поднял руку.

Одна из резных дверей шкафа распахнулась и чуть было не ударила Спиро Коутрубуссиса по плечу. Он отпрянул.

За шкафом образовалось пространство, в котором возникла высокая фигура человека с бледным чувственным лицом и длинными прямыми темными волосами. Он был в коротком черном пальто с широкими лацканами. Его черные брюки были немного расклешены. Рубашка у него была из натурального белого шелка, на шее завязан широкий алый галстук. В одной руке он держал необычного вида пистолет.

— Привет, Кэтрин. Я вижу, ты знала, что я появлюсь.

— О, Джерри, я страшно замерзла.

— Не волнуйся. Я позабочусь о тебе. Что делают все эти люди в моем доме?

— Танцуют.

— Вы могли бы одеться получше по этому случаю, — сказал Коутрубуссис, глядя на пистолет. Джерри засунул пистолет в карман.

— Мне самому потребовалось какое-то время, чтобы согреться, — сказал он, как бы извиняясь. — Все занимаетесь надувательством, Коутрубуссис?

— С надувательством покончено. Теперь я занимаюсь законным бизнесом.

— Ничего себе. Что все это значит, ты уезжаешь из дому ненадолго, а когда возвращаешься назад, то обнаруживаешь, что он просто битком набит гостями. Кто устроил эту вечеринку? Я, что ли?

— Думаю, что да.

Джерри рассмеялся.

— Вы ведь давно меня знаете, не правда ли? Но это не Голланд Парк. Это Лэдброук-Гроув. Я абсолютно изменился. И веду спокойный образ жизни в настоящее время.

— Джерри! — Кэтрин совсем посинела и, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Джерри!

Он обнял ее.

— Ну, как? Немного лучше?

— Немного.

— Чувствую, мне придется кое-что предпринять. — Джерри налил себе большую порцию виски из графина, стоявшего на столике из слоновой кости и мрамора. Полагаю, что Фрэнк должен быть где-то здесь?

— И мама.

— Черт побери.

— У меня немного времени, — сказал Джерри сам себе. — Но я все же…

— Ты сюда надолго, Джерри?

— Ненадолго. Не волнуйся. — Он улыбнулся ей сочувственно. — Все повторяется, как в старые времена. Я очень сожалею.

— Ты в этом не виноват.

В библиотеку вошла мисс Бруннер.

— Я знала это. Вам лучше ничего не предпринимать, мистер Корнелиус.

— Не знаю, не знаю. В конце концов это мой дом.

— Так это вы, черт побери, все это организовали?

Джерри пожал плечами.

— О, Боже! — Она топнула ногой.

В Утренней комнате премьер-министр Англии и президент Соединенных Штатов сидели вдвоем в одном большом кресле.

— Конечно, с точки зрения культуры мы всегда были чрезвычайно близки. А это кое-что значит.

На лице премьер-министра появилась счастливая улыбка.

— Что касается меня, для меня это значит все. Так в чем дело?

Свет погас. Президент захихикал.

В главном бальном зале музыка еще какое-то время продолжала играть. Но свечи замерцали, оплыли и сами собой погасли. Все зашептались в ожидании сюрприза. В зале зазвучал смех, мужчины и женщины пытались разгадать, какой сюрприз их ожидает.

Входные золотые двери распахнулись, затем распахнулась стеклянная дверь. Подул холодный ветер.

В саду даже перестали светить светлячки, свет шел только от большого факела, который держал в руке человек, поднимавшийся по ступенькам в Большой Дворец. На человеке было короткое пальто, широкий воротник которого был поднят, обрамляя его длинное белое лицо. В его глазах отражался свет от факела. Человек вошел в бальный зал, протиснулся через толпу и встал под балконом, на котором располагались музыканты.

Голос человека звучал холодно:

— Произошла ошибка. Думаю, пора все это прекратить. Вы все находитесь в моих частных владениях, и я советую вам тотчас же покинуть этот дом. Если через полчаса в этом доме кто-нибудь останется, то его убьют.

— Боже! — Принц Лобкович сделал шаг вперед. — Кто вы?

— Это трудно объяснить, — сказал человек. Он поднял факел вверх. — Я полагаю, это имеет отношение к третьему закону термодинамики. — Музыканты заменили инструменты на автоматы и пулеметы. — Я не хочу надоедать вам длинными речами.

— Вы соображаете, что вы делаете? — Принц Лобкович указал на толпу. — Вы можете все разрушить.

— Возможно. Но необходимо, чтобы движение продолжалось, не так ли?

Заработал пулемет. Пули попали в люстру, и она разлетелась на кусочки. Гости начали кричать, топчась на одном месте. Бывшая королева Англии упала, осколки от люстры порезали ей плечи. Мистер Роберт Фит, педант, схватился за кровоточащий глаз. Еще несколько человек получили менее серьезные ранения. У дверей началась давка.

Все гости устремились вон из Большого Дворца, но тотчас стали прибывать из других замков. Они хотели узнать, почему погас свет. Послышался шум отъезжающих машин. Лошади били копытами и ржали. Колеса с шумом двигались по гравию. В воздухе пахло маем.

Сидя в кинозале, Фрэнк Корнелиус уже начал догадываться, что что-то происходит. Оставив Хелен Свит, он подошел на цыпочках к двери и осторожно открыл ее.

— Джерри?

В желтой комнате епископ Бисли с трудом натягивал на себя стихарь прямо на обмазанное шоколадом тело, шоколад уже начал затвердевать, облизанную наполовину бывшую монахиню он оставил лежащей на полу. Он нахлобучил на голову митру, поднял посох, напоследок еще раз лизнул монахиню и поспешил вон.

Президент Соединенных Штатов и премьер-министр Англии уже покинули Утреннюю комнату. В комнате осталась только кошка, которая мирно спала в теплом кресле.

Капитан Най нашел библиотеку и открыл дверь.

— Вы здесь, миссис Корнелиус?

— Да, спасибо. Я чувствую себя значительно лучше.

— Нам нужно идти.

— Думаю, что нам действительно нужно идти.

— Это конец переговоров.

— И совсем неплохой конец.

Смеясь, они вышли из библиотеки.

Миссис Корнелиус, профессор Хира и герр Марек были уже на Лэдброук-Гроув.

— Приятно возвращаться назад. — Миссис Корнелиус поискала ключ в сумочке. — К счастью, мой дом находится как раз за углом. — Они даже не подозревали, что произошло на балу.

— Вы чувствуете запах валерьяны? — спросил «Флеш» Гордон у Хелен Свит, которая плача, наткнулась на зеленую изгородь. — Моя дорогая! — Он обнял ее. — Поедем со мной в Голланд Парк.

Она шмыгнула носом.

— Хорошо.

— Что является плохой новостью для одних, для других может обернуться хорошей, — сказал леди Сью, проезжая мимо этой парочки в своей карете. Она потеряла свою диадему, но приобрела епископа Бисли. Правда, в этот момент она еще не знала, что он вовсе не негр.

Согнувшись пополам в дальнем углу четырехместной кареты, епископ стонал от боли. У него было страшное несварение желудка.

Машины и кареты ворвались на Лэдброук-Гроув, некоторые из них в темноте столкнулись (так как газовые фонари тоже погасли). Машина полковника Пьята задавила маленького мальчика.

В третьей спальной комнате во Дворце-Горе, несколько учителей из Оксфорда и самый гнусный и глупый издатель в Америке были прошиты очередью из большого автомата «шмайсер», который был в руках у виолончелиста. Что касается издателя, то он был даже благодарен виолончелисту за то, что тот хоть таким образом избавил его от учителей.

Некоторые люди, которые уже успели добраться до ворот и шли по Уэстбурн-Парк по направлению к Портобелло-роуд, пытаясь найти такси, восприняли все случившее, как своеобразное развлечение. Они шли и болтали, прислушиваясь к раздававшимся вдали автоматным очередям.

— Что ж, — сказала доктор фон Крупп, которой удалось выбраться целой и невредимой. — Я полагаю, все опять будет продолжаться по-прежнему.

— Вы живете в Лондоне? — спросила Уна, обнимая Себастьяна Очинека.

— О, я думаю, что теперь я захочу жить в Лондоне, — ухмыльнулась доктор.

Ландо Спиро Коутрубуссиса было первой машиной, которой удалось выбраться из дворца, в ней сидели капитан Най и Кэтрин Корнелиус, обнявшись, в долгом нежном поцелуе. Они были уже на полпути к графству Суррей, направляясь в Айронмастер-Хаус.

Сам Спиро Коутрубуссис все еще был во дворце, благополучно избежав бойни, которую устроили его коллеги. У него был пистолет, и он разыскал хозяина. На лестнице он столкнулся с Фрэнком, принял его за Джерри и выстрелил в него. Фрэнк, думая, что это Джерри, выстрелил в ответ. Оба тела покатились вниз по лестнице.

Мисс Бруннер и майор Най, отбросив какие-либо мысли о мести, залезли в машину майора. Когда они отъехали, один из скрипачей появился на лестнице, поднял автомат к плечу и выстрелил им вслед, но пули отскочили от бронированной поверхности машины и они благополучно завернули за угол.

Сбавив скорость на Лэдброук-Гроув, майор Най спросил мисс Бруннер:

— Ну, и что вы обо всем этом думаете?

— Оглядываясь назад, — сказала она, — сейчас мне кажется, что это было неизбежно. Но, по-моему, не стоит волноваться.

— Должен сказать, вы умеете мужественно переносить неприятности, — сказал он с восхищением в голосе.

Постепенно в огромном доме наступила тишина, было слышно только мяуканье маленькой черно-белой кошечки, она потянулась, вылизала себя, а затем устроилась поудобнее и опять заснула.

 

Переговоры о мире

Заключительная речь

Возвратившись из изгнания по просьбе революционной хунты, Принц Лобкович, выходя из дирижабля, произнес короткую речь. Речь была адресована полковнику Пьяту и восторженно встречавшей его толпе. Он сказал:

— Друзья, у войны нет конца. Самое большее, что мы можем ожидать в своей жизни, так это несколько перерывов в борьбе, несколько мгновений спокойствия. И мы должны ценить эти мгновения.

 

Пролог

(продолжение)

…призраки не родившихся. И призраки без вести пропавших: умерших во время войны или в концентрационных лагерях. Умиравших анонимно, без свидетелей, они никогда не смогут успокоиться окончательно. Это трудно объяснить. И рождение каждого ребенка — это своего рода акт воскрешения. Каждый вновь рожденный ребенок помогает одному из призраков успокоиться. Но на это уходит слишком много времени. А в наше время это едва ли может быть выходом из создавшейся ситуации. Может, нам просто следует прекратить убивать людей.