Наблюдения

— Если вы хотите знать мое мнение, то химическим препаратам принадлежит будущее, — сказал лейтенант Корнелиус. Он поднес бинокль к бесцветным глазам и без интереса начал наблюдать за индийским авианосцем, который эсминец «Кассандра» преследовал уже два дня.

Над ними летели пять или шесть небольших вертолетов, принадлежащих разным странам, среди них был вертолет «Британская оса»; под ними плыли три или четыре ядерные подводные лодки, среди них были «Реморселес», «Конкорд» и «Ворстер». Средиземное море просто кишмя кишело от обилия металла. За кораблем лейтенанта Корнелиуса следовал фрегат русских императорских южных военно-морских сил, за которым в свою очередь следил китайский «летающий броненосец» — воздушный корабль странного происхождения.

— Химическим препаратам и пластмассе, — согласился второй номер Корнелиуса, Колльер, он подошел к поручням на капитанском мостике и, наклонившись, стал смотреть на сидящих внизу на довольно грязной палубе скучающих и обнимающихся пассажиров. На палубе корабля под прицелом пушки поскрипывал привязанный веревками груз. Груз состоял из одной коробки, на которой было написано «Оружие. Опасно для жизни». — Вот во что я вложил бы деньги, если бы они были у меня.

— Купите заводы, — сказал Фрэнк Корнелиус. — Возьмите на себя управление ими. Займитесь тем, что вечно. Нефть. Вода. Сталь. Воздух. Химические препараты. Пластмасса. Электроника. Только так можно выжить. Мой брат думает именно так по этому поводу… или думал… или будет думать… — Он нахмурился и сменил тему разговора, передавая бинокль Колльеру. — Посмотрите, по-моему, там что-то изменилось.

Колльер рад был заполучить его. Он распрямил плечи и с важным видом стал смотреть в бинокль.

— Что у них там происходит на палубе? Вечеринка или что-нибудь еще?

— Они занимаются этим с утра. Это омерзительно. Я думаю, они стараются отвлечь наше внимание от чего-то такого, о чем они не хотят, чтобы мы знали.

— Здоровые девицы, а? — сказал Шейки Моу.

— Гермафродитки.

— Я полагал, что они на нашей стороне.

Фрэнк спустился в рубку управления взглянуть на карту. Карта была страшно потрепанная и грязная, он бы не отказался, если бы у него была карта поновее. Он получил карту от отца, и смотреть на границы, указанные на этой карте, было просто смешно. Он сделал пометки, отмечая недавно прибывших русских. На карте почти не осталось места для других пометок. Она буквально разваливалась на кусочки. А может, это он сам или все общество разваливается на кусочки?

Как ему все это надоело. Этот чертов прусский дредноут преследует его уже целую неделю, и больше всего его интересует их груз. Это означает утечку информации. Фрэнк подумал, что, может быть, было бы умнее развернуться и вернуться обратно на марсельскую базу, а если это не удастся, то направиться прямо в Аден. Если не отвечать на радиосигналы, тогда никто не сможет отменить его приказы и вполне можно было бы добраться до порта. Он очень сожалел, что взялся за доставку этого груза. Если бы сообщение пришло, когда он находился в каком-нибудь более подходящем месте, а в политической ситуации дома произошли небольшие изменения, то, возможно, ему удалось бы выгодно продать его. Именно поэтому он взялся за это дело. Теперь-то он понял, как глупо он поступил. Большие дела ему никогда не удавались. В небольших сделках он был большой специалист. Надо было заниматься тем, что хорошо получается. Иначе он не оказался бы посередине истекающего кровью Средиземного моря, в то время как потенциальные покупатели находятся на другом конце Северного моря. Черт побери, как же ему не везет. Он потер рукой грязный подбородок, просматривая лоцманские карты, чтобы отдать нужный приказ рулевому и инженерам. Он направится в Гамбург и будет надеяться на лучшее.

Лениво разглядывая в бинокль корабль и экипаж, Моу Колльер остановился на большой коробке и впервые заметил, что она движется в другом ритме. Ее движение было пульсирующим, как будто учащенно билось сердце. Моу Колльер ухмыльнулся, подумав, что, может, кто-то занимается в ней любовью. Но это было невозможно. Было такое впечатление, что коробка вот-вот взорвется, нужно, пожалуй, предупредить капитана. Он выпустил бинокль из рук и тот повис у него на груди. На лифте он спустился в комнату управления.

— Сэр! Сэр!

Фрэнк взглянул на него.

— Что?

— Груз. Он подпрыгивает. Похоже, он вот-вот взорвется.

— О, черт! — Фрэнк положил карту и вместе с Моу поднялся на палубу. Он взял бинокль и посмотрел. — Твою мать. Мне следовало избавиться от этого груза с самого начала. Тот, кто колеблется, всегда проигрывает, Колльер.

— Объявить тревогу, сэр?

— К черту! Какой смысл? — Они вернулись в рубку управления. — Давай посмотрим на карту, — сказал Фрэнк, когда они пришли туда. — Мы направимся на Сардинию и выгрузим груз. Свяжись с ними. Скажи, что у нас не забрали груз вовремя и мы собираемся оставить его на находящейся ближе всего к нам суше.

— А мы не можем просто выбросить его в море, сэр?

— Вы что, совсем сошли с ума? Хотите, чтобы у нас было еще больше неприятностей, чем мы уже имеем. О, черт! — Фрэнк тяжело опустился на стул. — Черт побери все это! — От бессилия он жалобно завыл. Он выл все громче. В определенный момент к его вою присоединился вой с палубы; звуки почти совпадали по высоте, но вой с палубы не прекращался, а Фрэнк останавливался, чтобы взять дыхание.

Вскоре оба брата выли в унисон, наступила ночь, а эсминец направлялся на Сардинию.

 

Гарантии

Майор Най снял брюки. Он сидел в шезлонге, обмотанный полотенцем. Миссис Най разговаривала с ним сквозь зубы, пришивая заплатку к штанине.

— Мы не можем позволить себе купить новые брюки для тебя, — сказала она. — Единственное, что я могу сделать, так это зашить их. Какой же ты неуклюжий. Разве ты не знал об этой колючей проволоке на пляже?

— Даже руководил ее установкой, — признался майор Най. — Я виноват. Извини, дорогая.

Было около шести часов вечера, они сидели рядом с хижиной, стоявшей на пляже. В этой хижине они жили после того как его отправили в отставку (теперь полк, в котором он раньше служил, стал бронетанковым корпусом). Майор Най предложил свои услуги по охране побережья Брайтона. Айронмастер-Хаус, находившийся в двенадцати милях от побережья, был реквизирован, и его теперь использовали в качестве штаб-квартиры, поэтому майор Най и миссис Най были вынуждены переехать в эту хижину. Что касается майора Ная, то он был не слишком расстроен такой переменой. С хижиной было намного меньше хлопот, и охрана побережья требовала значительно меньших усилий, чем работа в огороде. Майору Наю было даже немного стыдно. Война оказалась для него чем-то вроде отпуска. И даже миссис Най, хотя она никогда бы не призналась в этом, почувствовала облегчение. На ее обветренном лице даже появилось что-то вроде румянца, хотя, может, он появился и оттого, что было холодно. Была зима, и хижина обогревалась только плохо работающим масляным обогревателем. Дочери не поехали с ними; они обе остались работать в Лондоне. Изабель, которая раньше была танцовщицей, присматривала за младшим братом, который все еще учился в школе. Иногда по выходным одна или сразу обе девушки привозили младшего брата повидать родителей.

— Скоро рождество, — сказала миссис Най со вздохом, заканчивая штопать. — Будем устраивать что-нибудь в этом году?

— Может, девочки что-нибудь придумают. — Майор Най вошел в хижину и натянул брюки. Он сложил полотенце и аккуратно повесил его на спинку шезлонга. Его брюки, как, впрочем, и пиджак, были цвета хаки, или, вернее, когда-то были цвета хаки, так как сейчас многочисленные заплатки превратили их в одеяние непонятного цвета. Он закурил не докуренную на одну треть тонкую сигарету. — Там-та-там. Отдыхайте как следует, джентльмены, пусть — ничто вас не расстраивает, и т. д. и т. п., пом-пом. — Он поставил чайник на плиту, заметил, что тот пуст, вышел и налил в него воду из крана, которым пользовались они и жители еще нескольких хижин. Все хижины занимали служащие береговой охраны. Многие из них были даже старше майора Ная. Чайник, громко булькая, наполнился водой. Кран громко скрипел, когда он закрывал его. Хоть на миссис Най и была надета шинель, она замерзла. Она встала и, захватив с собой оба шезлонга, пошла в хижину.

— По-моему, тебе было бы неплохо выпить чашечку крепкого чая, моя дорогая, — сказал он.

— Только на этот раз не выбрасывай заварку, — сказала она. — Она пригодится в следующий раз. — Он кивнул головой.

Они дождались, пока закипит чайник, и, когда вода была готова, сняли крышку с заварного чайника, который был подделкой под георгианскую эпоху, и наполнили его наполовину.

— Пусть немного заварится, — сказал он. Он сделал ей бутерброд с солониной: тоненький кусочек хлеба с кусочком мяса, который был еще тоньше. Он положил бутерброд на одну из тарелок, которую он взял с маленькой полочки, висевшей над маленьким столиком — на этой полочке они хранили свои съестные припасы, — и подал ей тарелку.

— Большое спасибо, — сказала ему жена. Она откусила небольшой кусочек. Это был полдник. А на ужин они съедят целую банку сардин.

— Пока не стемнело, пойду проверю прожекторы, — сказал он.

— Хорошо. — Она посмотрела на него. — Если увидишь бумагу, принеси.

— Ладно!

Насвистывая наполовину забытый мотив «Зануды из Бетиал Грина», он неторопливо шел по каменистому пляжу вдоль колючей проволоки, останавливаясь через равные промежутки, чтобы проверить прожекторы, установленные на небольших возвышенностях через каждые тридцать футов. Раньше прожекторы использовались для освещения Павильона в летние месяцы.

Небо было серым, и было похоже, что пойдет дождь. Море тоже было серым, и даже пляж был серого оттенка. Майор Най заметил, что во время войны почему-то все казалось серым. Майор поднял голову и заметил, что находившиеся вверху магазин, продававший рыбу и жареный картофель, и кафе еще не закрыты. Там горели масляные лампы и свечи. К электричеству относились бережно, используя его только для оборонительных целей. Обе забегаловки выглядели очень уютно. Удостоверившись, что все прожекторы работают как следует, он поднялся наверх и, перейдя улицу, оказался рядом с магазином и кафе. Одно из кафе-мороженых было еще открыто. В настоящее время, несмотря на выставленные в витрине пластиковое мороженое с фруктами и орехами и голландское мороженое, в нем продавали только чай и суп. В кафе также можно было купить газету «Уикли дефендер», это была единственная газета, которую можно было купить. Свежий номер уже привезли. Рядом с кафе лежали огромные пачки. Тираж газеты был не очень большим. Скорее всего, никто не дотронется до этих пачек, их заберут и заменят на свежий номер. Майор Най был регулярным покупателем «Дефендера». Он взял одну из газет из пачки и, читая заголовок, вошел в кафе. В руке он держал шестьдесят пенсов.

— Добрый вечер, — приветствовал его владелец магазина.

— Добрый вечер, — ответил майор Най. Он никак не мог запомнить имя этого человека и чувствовал себя смущенным. — Сколько я вам должен за газету?

— Шестьдесят пенсов, пожалуйста. Похоже, дела опять обстоят не очень хорошо, как вы считаете?

Заголовок гласил: «Новые завоевания Британии! Настроение улучшилось, когда премьер-министр объявил о своих намерениях. „Моральный дух еще никогда не был таким высоким“, — сказал король».

Майор Най смущенно улыбнулся.

— Должен признать…

— Но ведь это не может продолжаться вечно.

Майору Наю казалось, что все это продолжается уже целую вечность, но он, как обычно, полностью смирился с тем, что происходит. Человеческую натуру невозможно изменить. Он снова улыбнулся.

— Будем надеяться, что нет.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Уже почти стемнело. Он решил вернуться не по пляжу, а по дороге. У него потекли слюнки, когда он почувствовал запах жареного картофеля и рыбы, но он устоял от соблазна купить это, зная, что скажет миссис Най, если он вернется домой с картофелем. Что не стоит тратить деньги на пищу, которая совсем не утоляет голод; и потом это «не совсем прилично» покупать горячую пищу в магазине. А им необходимо придерживаться общепринятых правил приличия. Что касается майора Ная, то ему всегда нравилось покупать еду в таких магазинах. Когда он работал в Лондоне, раз в неделю он обычно покупал себе что-нибудь в таких магазинчиках. Конечно, сейчас рыба была ужасная, а жареный картофель готовился совсем из неподходящего сорта картофеля. Это было своего рода утешением для него.

Он начал спускаться по тропинке, которая вела к их мрачному кусочку пляжа. Он остановился и посмотрел на черную переливающуюся воду. Море было таким большим. Иногда ему казалось глупым пытаться защитить берег от воды. Ему даже интересно было посмотреть, что произойдет, если большая зенитная пушка, стоявшая на краю пирса, выстрелит. Скорее всего, она разнесет все на кусочки. Он улыбнулся.

Ему показалось, что он видит какой-то предмет в воде, совсем рядом с берегом, около двадцати ярдов от пирса. Он внимательно всматривался в воду, пытаясь определить, не мина ли это, но предмет исчез из виду. Его передернуло, затем он пошел по пляжу. Под ногами гремела и скрежетала галька. Далеко в море заревела корабельная сирена, и ее звук отразился от городских крыш — казалось, таким образом весь Брайтон выразил свои страдания.

 

Оценки

Уна Перссон едва успела сесть на самолет, она влетела в него в последний момент, когда он уже почти взлетал. Внутри самолета было полно народу и темно; люди сидели на полу, а те, кому не хватило места, чтобы сесть, стояли, ухватившись за подвешенные к потолку и по бокам потрепанные веревки. Эти люди с изможденными лицами также, как и она, были беженцами, только в отличие от нее они были гражданскими лицами. Проталкиваясь по проходу, она заметила среди них священников в темных одеждах. Подойдя к лестнице, ведущей на верхнюю палубу, она обнаружила, что и на ней тоже сидят люди, и оба пролета ей пришлось пробираться мимо них на цыпочках. Наконец она добралась до кабины пилота. К тому моменту они уже взлетели, хотя находившиеся по правому борту два больших двигателя захлебывались. «Интересно, — подумала она, — в каком музее откопали этот самолет?» Судя по приборной доске, он был, несомненно, немецкого происхождения. Последнее время вокруг было полно немецкого старья. По радио звучала сильно искаженная, так, что она с трудом ее узнала, песня в исполнении ансамбля «Роллинг Стоунз» «Мамин маленький помощник».

Летающий корабль облетел Дубровник, окунаясь и выныривая из густого, маслянистого дыма, который поднимался вверх от горевшего города.

— Мы больше никогда этого не увидим, — сказал польский летчик. Полковник Пьят, который сидел в кресле второго пилота, вздохнул.

— Возвращаться домой всегда приятно.

— Совершенно с вами согласен, генерал, — заметила Уна.

— Пол… — Полковник Пьят потер рукой свой разгоряченный лоб. — Дорогая моя Уна, я думал, что вы уехали на поезде.

— Я передумала. Ну что, возвращаемся на родину?

— Правильно. Может, вместе с вами к нам на самолет села удача. — Он поднял воображаемый бокал. — Да здравствует наша Леди Свобода. — Ему хотелось сказать ей что-нибудь приятное, а не язвительное.

— Вы устали, — сказала она.

— Спойте песню, дорогая Уна. Старую нежную песню. — Он был пьян, но белая форма, в которую он был одет, как всегда, выглядела безупречно чистой. — Если бы эти губы могли говорить, если бы эти глаза могли видеть, если бы эти…

— Откуда столько беженцев? — удивилась она. — А где войска?

— Тот же самый вопрос задают и беженцы, — засмеялся поляк. Они летели над морем на небольшой высоте. — Войска — это мы.

— Се ля ви, — сказал полковник Пьят. — Моя семья будет сильно скучать без меня. — Он вытащил фляжку из бокового кармана, поднес ее ко рту. Она была пуста. — Ну и ладно. Вы правы, Уна. Я устал. Я думал, Англия станет ответом на мой вопрос. Победа воображения над вдохновением. Ха, ха!

— Он потерял ящик, — объяснил поляк.

— На Лэдброук-Гроув. Последнее время он был там.

Уна вздохнула.

— Я так и поняла. Я думаю, это было последней каплей.

— Чувствуете сквозняк? — спросил поляк.

— Я чувствую его уже целый век, — ответила Уна.

Из-за двери послышались голоса молящихся людей, следующих монотонному голосу священников. Казалось, что даже самолет молится. Уна вышла из кабины, чтобы найти парашют до того, как они доберутся до Уиндермира.

 

Заявления

В больших карих глазах Очинека можно было прочитать признательность. Он смотрел на офицера службы безопасности, входившего в камеру.

— Конечно, я понимаю, что это ваша обязанность — выполнять такую работу, — сказал Очинек. — Не беспокойтесь, констебль Воллас, у вас со мной не будет проблем. Садитесь, пожалуйста, или… — он остановился, — впрочем, делайте, как считаете нужным.

Констебль Воллас был глупым и тупым человеком.

— Я не люблю шпионов, мистер Очинек. — У него была грубая кожа, глупые глаза, он весь был охвачен яростью. — По-моему, нет никакой необходимости доказывать вам, что вы шпион…

— Я лояльный гражданин, уверяю вас. Я люблю Англию не меньше вас, хотя родился в другой стране. Мне нравятся ваши пригороды, ваша демократия, ваше правосудие…

— Вы еврей.

— Да.

— Среди евреев очень много шпионов.

— Я знаю.

— Поэтому…

— Но я не шпион. Я бизнесмен.

— Лжете?

— Нет…

— Вы часто ездите за границу. Например, в Македонию?

— В Македонию, да. И в — ну, в Бельгию, Голландию, Ассирию…

— Куда?

— То есть в Абиссинию.

— Вы что-то от нас скрываете, — сказал констебль, лицо которого стало красным и потным.

— У меня плохая память, — захныкал Очинек, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то неприятное.

— Вы мне все расскажете.

— Конечно, конечно.

— И если будет необходимость, я выбью у вас признание.

— Я не изменник.

— Я тоже на это надеюсь.

Констебль Воллас быстренько закончил предварительную беседу и, схватив Очинека за воротник, бросил его на пол к своим ногам и со всего размаху кулаком врезал Очинеку в живот. Очинека тотчас же вырвало прямо на форму констебля Волласа.

— Ах, ты грязное животное! — Воллас вышел из камеры.

Очинек, не обращая внимания на то, что на его губах, подбородке и одежде, была рвота, обессиленный сел на кровать.

Он судорожно глотал воздух ртом и плакал, зачем он только позавтракал. Ему следовало предусмотреть подобный поворот. Или он заранее все предчувствовал? И в лучшие времена он никогда не был до конца уверен в том, какую роль он играет, что им движет, а в данный момент он совсем запутался. Он знал только, что, вероятно, в данный момент он является изменником. Ему бы следовало оставаться военным. Это было проще.

В коридоре послышалась автоматная очередь. Крики. Топот сапог. Бряцание оружия. Еще выстрелы. Снаружи отодвинули задвижку. Увидев, что дверь в камеру открывается, Очинек съежился.

В дверном проеме стояла Кэтрин Корнелиус, которая выглядела ну совсем как Уна Перссон в молодые годы, через плечо теплой полушинели был переброшен автомат M16, на золотых кудрях был зеленый шотландский берет.

— Вы тот самый парень, которого нам нужно освободить? — спросила Кэтрин. — Мистер О.?

— Не знаю, — сказал он, он был уверен, что вслед за Кэтрин тотчас же появится Воллас.

— Я обычно не занимаюсь подобными вещами, — объяснила Кэтрин, вытаскивая его из камеры в коридор, в котором было много трупов и покореженного железа. Он увидел Волласа. Автоматная очередь прошила ему красную шею. Он был мертв. Очинек с изумлением уставился на него.

Она провела его мимо трупа к входной двери, выбитой при налете.

— Обычно я работаю медсестрой, но сейчас не хватает людей.

— Кто вы?

— Кэтрин Корнелиус.

— Нет — от кого вы?

— От Бибы.

— На кого вы работаете?

— Я работаю на Англию, мистер Очинек, и за ее свободу. — Сама того не замечая, проходя двор Брикстонской тюрьмы, она держала автомат наперевес, пока они не дошли до ворот. — Нас ждет машина. Я давно не была в южной части Лондона и плохо ориентируюсь. Может быть, вы мне поможете.

Они прошли через ворота и оказались на узкой улочке. На улице стояла машина «дилейдж дайан» с включенным двигателем.

— Это, конечно, напрасный расход энергии, — сказала она извиняющимся тоном, — но для меня целая проблема завести ее.

— Мисс Корнелиус…

— Что, мистер Очинек?

— Я не понимаю…

— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Борьба различных политических сил во время революции — если это революция — мне абсолютно непонятна. Я только выполняю порученное мне дело.

— Но я не революционер. Я бизнесмен. Я думал, вы знаете больше…

— Правда, я ничего не знаю…

— Может, мне вернуться в тюрьму? Может, это ошибка. — Он стоял рядом с машиной, не решаясь сесть.

— А вы были в Македонии?

— Вы тоже там были?

— Вы были идеалистом. Партизаном.

— Я всегда занимался рекламой. Посредничеством. Организацией концертов.

— Ну, тогда вы именно тот человек, которого мне нужно было освободить. — Она открыла для него дверь машины. — Вас больше никто не будет бить.

— Я устал.

— Я знаю, что вы сейчас ощущаете. — Она села на водительское место и нажала на газ. Казалось, она впервые села за руль этого автомобиля. — Нам предстоит ехать очень долго. — Машина медленно тронулась. — Изменение человеческого типа и тому подобное. Возможно, это вовсе не революция в конце концов.

Очинек заметил выражение страдания на лице Кэтрин. Он начал плакать. Они добрались до шоссе, и, нажав на газ, она повернула машину в сторону Темзы.

 

Безопасность

— За старую добрую Англию! — сказала миссис Корнелиус, салютуя кружкой пива нарисованному на стеклянной витрине бульдогу.

— О, да вы просто неисправимая оптимистка, миссис К.! — Старина Сэмми стоял в углу комнаты и, широко открыв рот, буквально сотрясался всем телом от громкого хохота. Он поднес ко рту свою кружку пива и влил его в свое распухшее от постоянного пьянства тело.

— Да ладно, ладно. Я именно это и имею в виду, — сказала она. — Англия будет существовать всегда. У нас были свои взлеты и падения, но мы всегда выкручивались.

— Ну, вы-то, может, и выкрутитесь, — сказал Сэмми с горечью в голосе, как только он опустошил свою кружку, его настроение моментально испортилось.

— Еще пива? — предложила она, как бы награждая его за только что высказанный комплимент.

Он подошел с кружкой к стойке, за которой она сидела на высоком в форме седла табурете, ее массивное тело расползлось по табурету, полностью закрыв собою темное дерево, из которого тот был сделан.

— Давненько я вас что-то не видел, — сказал он.

— Да, — согласилась она. — Я уезжала. Ездила в одно место.

— Куда?

— За границу. Навещала своего сына.

— Кого, Фрэнка?

— Нет, Джерри. Он болен.

— Что-нибудь серьезное?

Она фыркнула.

— Они называют это болезнью крови! А я считаю, что это просто какая-то ерунда! — Она оглянулась и посмотрела на входившего в «Портобелло стар» человека.

— А, это ты. Что-то поздновато.

— Извини, дорогая. Меня задержали в эмиграционной службе. — Полковник Пьят был одет в кремового цвета костюм, на руках у него были перчатки бледно-лилового цвета, на ногах — белые носки и темно-коричневые ботинки. Под костюмом виднелась рубашка бледно-голубого цвета и форменный галстук. В руке он держал трость и серую шляпу. Его поведение было очень нерешительным.

— Сэмми, этот полковник — мой муж.

— Здравствуйте, — сказал Пьят.

— Здрасьте. Вы отец Джерри?

Миссис Корнелиус затряслась от смеха.

— Он вполне мог бы им оказаться. Ха-ха-ха!

Полковник Пьят слегка улыбнулся и откашлялся.

— Что вы будете пить, сэр?

— То же самое.

Обращаясь к стоящей за стойкой старой морщинистой женщине, Пьят негромко сказал:

— То же самое в эти две кружки. А мне двойную порцию водки. Неплохое утро.

— Для кого как, — ответила женщина.

Миссис Корнелиус перестала смеяться и нежно похлопала полковника по плечу.

— Не унывай, дорогой. Ты выглядишь так, как будто только что вернулся с фронта! — Она открыла свой бесформенный редикюль. — Я заплачу. — Она обвела взглядом бар. — А где твои сумки?

— Я оставил их в отеле.

— В отеле?

— В отеле «Веню» на Уэстбурн-Гроув. Небольшой симпатичный отель. Очень уютный.

— А, ну, хорошо, хорошо.

— Я не хотел тебя беспокоить.

— А почему? — Она заплатила за выпитое и подала ему рюмку с водкой. — А я, наоборот, думала, что… Первый день дома… Ну и…

— Я совсем не хотел расстраивать тебя, дорогая. — Он взял себя в руки. — Может, пообедаем где-нибудь сегодня вечером. Куда бы ты хотела пойти? А затем попозже мы могли бы придумать что-нибудь еще. Пойти не берег или еще куда-нибудь.

Она успокоилась.

— В Хрустальный дворец, — сказала она. — Я там не была тысячу лет.

— Отлично. — Он проглотил свою порцию водки и заказал еще. — Да здравствует аскетизм! Прощай власть! — Глядя на свое отражение в зеркале, он поднял бокал.

Она оценивающим взглядом оглядела его с ног до головы.

— По-моему, дела у тебя идут неплохо?

— И да и нет.

— Он всегда великолепно одевается, — сказала миссис Корнелиус, обращаясь к Сэмми. — И совсем не имеет значения, сколько денег у него в кармане, он всегда одет так.

Сэмми хмыкнул.

Полковник Пьят покраснел.

Миссис Корнелиус зевнула.

— Было бы неплохо съездить куда-нибудь осенью, когда похолодает.

— Да, — сказал полковник Пьят.

— Я никогда в жизни не ездил в отпуск, — с гордостью сказал Сэмми. — И я никому не позволю выселить меня отсюда!

— Ты никогда не ездил в отпуск, потому что никогда как следует не работал! — Миссис Корнелиус слегка подтолкнула его локтем в бок. — А!

Сэмми возмутился. Она обняла его жирной рукой за шею и поцеловала в морщинистый лоб.

— Да ладно тебе, не обижайся. Ты же знаешь, я не хотела тебя обидеть.

Сэмми отошел и сел за столик в углу.

Полковник Пьят сел на табурет, стоявший через один от миссис Корнелиус. Его глаза были закрыты, и он время от времени встряхивал головой, как бы стараясь не заснуть. Казалось, он был очень утомлен, у него совсем не осталось сил.

— Надеюсь, ты привез с собой что-нибудь поесть? — спросила миссис Корнелиус. — Здесь все кончилось. Еда. Топливо. Развлечения. Ну, еще по одной на дорожку и пойдем. По-моему, тебе всегда не очень нравилось проводить время в пивнушках.

— Да нет, почему.

— А ну взбодрись. Все не так уж и плохо.

— Во всей Европе творится черт знает что, — сказал он. — Ну, просто во всей Европе.

— Возможно, мы сейчас и не находимся в стадии процветания, — сказала она ему. — Но тем не менее дела потихонечку идут.

— Но какая повсюду нищета!

— Не думай об этом! — Она выпила свое пиво.

— Я бы очень хотел не думать, но не могу, дорогая.

— Я тебе помогу. — Она перегнулась к нему через стоящий между ними пустой табурет и прикоснулась к его гениталиям. — Сегодня вечером.

Полковник Пьят хихикнул. Она взяла его за руку и вывела на издающую страшную вонь улицу.

— Хрустальный дворец тебе понравится. Он весь из хрусталя. Просто весь из стекла. Со всех сторон. А в нем чудовища. Это одно из чудес света. Как и я.

Миссис Корнелиус оглушительно захохотала.

 

Воспоминание (Ж)

Дети забивают камнями черепаху. Ее панцирь уже лопнул. Она двигается с трудом, оставляя после себя на белой поверхности горы кровавый след и свои внутренности.

 

Последние новости

Младенец семнадцати месяцев был застрелен в Белфасте сегодня вечером. Как сообщают армейские источники, выстрел, сделанный вооруженным бандитом, предназначался армейскому патрулю. Семилетняя девочка, которая была вместе со своей сестренкой, не была даже ранена, хотя вторая пуля прострелила ее юбку.

«Морнинг стар», сентябрь 24, 1971.

Лекарство, которое принимали беременные женщины, вероятно, является причиной возникновения редко встречающегося вида ракового заболевания, которое появилось у их дочерей много лет спустя, сообщил Британский Медицинский журнал. Рак был обнаружен у девушек в возрасте от 15 до 22 лет в Новой Англии, его возникновение приписывается препарату Стилбестрол, который их матери получали во время угрозы выкидыша.

«Гардиан», сентябрь 10, 1971.

…Курс лечения прошел успешно в большинстве случаев, но одна из девушек умерла.

Мальчик трех лет был сбит и раздавлен армейской машиной недалеко от района Богсайд вчера ночью. Как только новость распространилась, толпы народа, собравшиеся в этом районе, стали забрасывать армейские подразделения камнями. По войскам прозвучало несколько выстрелов, и есть сведения, что в них было брошено несколько бомб. Армия не ответила на выстрелы выстрелами.

«Гардиан», сентябрь 10, 1971.

 

Апокалипсис (вариант 7)

— Никто и ничто не уцелеет, — сказала Уна Перссон, которая выглядела старше, опытнее. Джерри никогда еще не видел ее такой. — Никто и ничто не сможет выжить.

— Пока жизнь продолжается, есть надежда. — Джерри расчехлил пушку и начал перебирать ее. Пушка была очень старой, порядочно поизносилась и вряд ли долго прослужит, но в общем-то в ней все было в порядке. А надолго она и не понадобится. Он был больше обеспокоен состоянием своего энергетического бронежилета. В некоторых местах на груди он был пробит. Они находились в подвале одного из зданий на Лэдброук-Гроув. Они сидели, слушая с напряженным вниманием, как бегают по подвалу крысы, и ожидали атаки.

— Все уже почти кончено, правда? — спросила она без сожаления. — Цивилизация это заслужила. Человеческая раса это заслужила. И мы, черт побери, тоже заслужили такой конец. Это что у тебя, последняя сигарета? — Она взяла в руки сигарету светло-вишневого цвета с золотым наконечником.

Он открыл ящик стола, на котором стояла пушка.

— Похоже, что последняя. — Он порылся в куче струн, монет и почтовых открыток. — Да, последняя.

— Ну и ладно.

— Кури и получай удовольствие от того, что осталось, — сказал он. — Относись ко всему проще.

— Это не очень легко. Все вокруг движется и изменяется с такой скоростью. Все горит. Похоже на ракету, у которой засорился регулятор топлива и которая потеряла управление.

— Все может быть. — Он вставил обратно в пушку громоздкое пусковое устройство и попробовал несколько раз, хорошо ли работает вертлюжная установка. Затем, даже не поставив пушку на предохранитель, он направил ее в сторону зарешеченного окна. Он осмотрел пушку со всех сторон. Откинул назад длинные прямые волосы. — Время приходит и уходит. На новом витке все повторяется снова. Иезуиты…

— Ты что-нибудь слышишь?

— Да.

Она взяла свой автомат, который лежал в углу комнаты, повесила его через плечо. Щелчком она включила кнопку, которая находилась на ремне, и через несколько секунд почувствовала тепло, исходившее от энергетического жилета.

— После событий в деревне… — начала она.

— Ты выживешь, Уна. — Ему не хотелось опять выслушивать эту историю. Ему было это неприятно.

Она с подозрением посмотрела на него, пытаясь понять, нет ли в его словах иронии. Вроде бы нет.

— Живые или мертвые, — сказал он и выпустил очередь в окно, в то место, где была тень. Сверкнула вспышка. Через окно подул холодный воздух. Тень упала. Джерри нажал на кнопку на своем ремне.

— Бисли, Бруннер, Фрэнк и все остальные, — сказала Уна, осторожно выглядывая из окна. — Все, кому удалось выжить. Я думаю, они попытаются проникнуть в дом.

— Рано или поздно это должно случиться. И количество их не спасет.

— Я всегда считала, что ты работаешь в одиночку. Такой буржуазный идеалист-одиночка, работающий втихую.

— Убийство по политическим соображениям — это одно дело, — сказал Джерри гордо. — Совсем другое дело обыкновенное убийство. Обыкновенное убийство затрагивает большое количество людей и подразумевает совсем другой нравственный подход к этому вопросу, в конечном счете одно убийство влечет за собой другие убийства. Это как рефлекс. Людей захватывает сам процесс. В основе убийства по политическим соображениям лежит основательная предварительная подготовка. Но, хочешь ты того или не хочешь, все в конце концов сводится к обыкновенному убийству. — В подвал бросили гранату и вместе с ней влетели осколки стекла, они со звоном стукнулись об их энергетические жилеты.

— Это они так защищаются.

— Я никогда не мог этого понять.

Джерри пододвинул стол поближе к окну, затем, высунув дуло в окно, стал методично стрелять. Двое нападающих закачались и упали.

— Карен и Моу для первого раза, — сказал Джерри. Они снова услышали шаги над головой, а потом заскрипели ступеньки лестницы, ведущей к двери подвала. Уна открыла дверь и расстреляла из своего автомата еще двоих. Митци Бисли и Фрэнка Корнелиуса. Фрэнк, как обычно, умирая, наделал много шума, а Митци умерла спокойно, на корточках прислонившись к стене, положив руки на окровавленные колени, а Фрэнк в это время катался по полу, корчился и извивался, судорожно глотая воздух.

В комнату влетели и взорвались еще две гранаты, на несколько секунд они были ослеплены взрывом, от верной смерти их спасли энергетические жилеты.

— Скоро все будет кончено, — сказал Джерри. — Полагаю, что сейчас появятся мисс Бруннер и епископ Бисли. Поскорее бы. У нас остался небольшой запас энергии.

С горящими глазами и оскалом на лице в подвал влетела мисс Бруннер. На ней была узкая юбка от Сен Лорана, в которой она выглядела смешно. Она попыталась выстрелить первой, но Уна опередила ее, засадив ей пулю прямо в лоб. Мисс Бруннер некрасиво опрокинулась на спину.

У окна появился епископ Бисли. В одной руке он держал белый флаг, в другой шоколадку «Твикс». Даже Джерри со своего места увидел, что шоколад был покрыт плесенью.

— Я сдаюсь, — сказал епископ. — Я признаю, что с моей стороны было неразумно ссориться с вами, Корнелиус. — Он засунул шоколадку в рот и полез в нагрудный карман. — Я надеюсь, вы ничего не имеете против? — Он достал китайскую янтарную шкатулочку и открыл ее. Из шкатулки он достал пару щепоток сахарного песка и засунул себе в нос. — Так будет лучше.

— Хорошо, — кивнул Джерри устало и нажал на спусковой крючок, целясь прямо в рот Бисли. Его голова загорелась, вокруг нее появился ореол пламени, а потом исчез.

Джерри бросил пушку и подошел к Уне, та была бледна и истощена. Он нежно поцеловал ее в щеку. — Наконец-то все кончено.

Они выключили питание на энергожилетах, сняли их, легли на сырой матрас и стали заниматься любовью так страстно, как будто их жизни зависели от этого.

 

Апокалипсис (вариант 8)

Развалины выглядели даже привлекательно сейчас, когда их покрывал слой листьев и лишайника. Пели птицы. Джерри и Кэтрин Корнелиус подошли к своему любимому месту и сели на плиту, которая лежала там, где когда-то протекала Темза. Была весна. На планете был мир.

— Такие моменты, — нежно сказала Кэтрин, — помогают почувствовать радость жизни.

Он улыбнулся.

— Ты счастлива, да?

Она погладила его по колену и легла, вытянувшись рядом с ним.

— С тобой так спокойно.

— Я думаю, это потому, что мы хорошо знаем друг друга. — Он погладил рукой ее золотистые волосы. — Я люблю тебя, Кэтрин.

— Ты очень хороший, Джерри. Я тоже люблю тебя.

Какое-то время они внимательно наблюдали за пауком, который полз по разбитому асфальту и исчез в черной трещине. На мили и мили вокруг них простирались прокаленные солнцем развалины.

— В такую погоду Лондон выглядит лучше всего, — сказала Кэтрин. — Я рада, что зима кончилась. Весь мир теперь принадлежит нам. У нас впереди целый век! — Она засмеялась. — Ну чем не рай?

— Если это место не рай, то я сделаю из него рай.

Ветерок растрепал их волосы. Они встали и побрели в сторону Лэдброук-Гроув, ориентиром им служила башня Хилтон, единственное здание, которое осталось не разрушенным. Черно-белые обезьяны прыгали с одной стены на другую, они всполошились, увидев приближающихся к ним людей.

Джерри полез в карман. Включил свой маленький стереомагнитофон и на половине песни под названием «Капитан справедливость», в исполнении Хоквинда, звуки синтезатора зазвучали оглушающе громко, затем они затихли. Он обнял ее за худые плечи.

— Давай поедем куда-нибудь отдохнуть, — сказал он, — в какое-нибудь хорошее местечко. Может, в Ливерпуль?

— Или Флоренцию. Посмотреть на узорчатые колонны!

— Почему бы и нет?

Они шли домой, мурлыча себе под нос какой-то мотивчик.

 

Последние новости

Пять подростков, учеников школы Ансли-Парк в Эдинбурге, и начинающий инструктор погибли вчера недалеко от местечка Лочам Бидх, которое находится в Каирнгормских горах, это самый ужасный несчастный случай, который когда-либо происходил в горах Шотландии. Трагедия усугубляется тем фактом, что тела были найдены в 200 ярдах от альпинистской хижины, в которой они могли бы спастись.

«Гардиан», ноябрь 23, 1971.

Как стало известно, один мальчик из группы, в которой был 21 подросток, погиб в горах центральной части Тасмании. Полиция и поисковый вертолет собираются возобновить поиски остальных. Полагают, что мальчики держатся вместе, застигнутые врасплох бураном в горах.

«Гардиан», ноябрь 24, 1971.

Двое детей погибли во время пожара в палаточном городке несколько часов спустя после гибели их деда в автомобильной катастрофе. Питер Смит (2) и его десятимесячная сестра Ирена погибли во время пожара, который охватил их временное брезентовое жилище в лагере Фиербридж, около города Барнброу в графстве Ланкашир. Их дед, сельскохозяйственный рабочий мистер Ян Браун (54), погиб несколькими часами ранее во время прогулки недалеко от лагеря, попав в автомобильную катастрофу.

«Шропшир стар», декабрь 18, 1971.

Сельскохозяйственный рабочий, Элан Стюард, которому пересадили легкое, умер вчера вечером в Эдинбургском Королевском лазарете в день своего девятнадцатилетия. Неделю назад он выпил гербицид, который был налит в бутылку из-под лимонада.

«Шропшир стар», декабрь 18, 1971.

 

Воспоминание (3)

Человек в маске из папье-маше, изображающей череп, входит в пивную.

Пьяные крики — и на человека в маске обрушиваются с кулаками.

Глаза матери.

 

Лес

— Такое впечатление, что мы находимся в волшебном лесу, — голос Кэтрин звучал хрипло, в нем слышалась радость. — Как много мягкой зелени. Посмотрите! Белка! Рыжая!

Фрэнк Корнелиус принюхался.

— Пьянит. — Он ковырнул носком лакированного ботинка землю. — Мягкая. Как бы я хотел каждый день любоваться этими истинно английскими широколиственными деревьями.

— О, какие красивые цветочки! — сказала миссис Корнелиус, срывая несколько диких орхидей, растущих в болоте, и прижимая их к своему лицу. — Вот такой лес я люблю, полковник!

Полковник Пьят скромно улыбнулся и вытер пот со лба большим носовым платком из грубой льняной ткани.

— Таков английский лес во всей своей красе. Дубы. Ясень. Вяз. И тому подобное. — Он был рад видеть ее счастливой.

— Надеюсь, вы запомнили место, где мы оставили машину, — сказала миссис К., крутя ручку маленького транзистора и пытаясь настроиться на какую-нибудь волну. Ей это не удалось. Она положила транзистор обратно в сумку. Она закудахтала, как курица — Вы же не хотите заблудиться в этом лесу, как маленькие дети!

Мягкий солнечный свет пробивался сквозь листву высоких вязов, могучих дубов, аристократичных тополей и томных ив, заполняя своими лучами цветочные поляны, над которыми бездумно порхали бабочки, майские жуки и стрекозы.

Они бродили по мху и траве, которые издавали сладковатый запах, по папоротнику, напоминавшему по форме перья, они то бродили молча, то начинали обмениваться радостными восклицаниями при виде маленьких симпатичных зверьков, красивых цветов или небольшого светящегося на солнце ручейка, протекающего между покрытых мхом камней.

— Подобные прогулки восстанавливают веру, — сказал Фрэнк, когда они ненадолго остановились, чтобы посмотреть на большеглазую лань и ее дружка, изящно ощипывающих листья с нижних веток деревьев. Он вытащил из кармана плоский золотой портсигар и, открыв его, предложил желающим закурить. Он вспомнил одно изречение и решил процитировать его:

— Во всех вещах, созданных Богом, ощущается его любовь к людям, и новыми делами он вызывает все большую и большую любовь. Гофрой. — Именно эту цитату он будет часто использовать в последующие годы вплоть до рождества 1999 года, незадолго до того, как для него и епископа Бисли настанет судный день на Лэдброук-Гроув Рейд, который наступит для них сразу же после окончания их теологического спора. — Время остановилось. Человек перестал воевать. Наступил черед бога говорить.

— Я всегда утверждала, что тебе нужно было стать священником, — сказала миссис К. сентиментальным голосом. Она взяла сигарету «Салливэнс» и, неопределенно взмахнув рукой, показала на окружающую их природу — Интересно, что бы сказал обо всем этом наш общий друг Джерри. Наверное, задрал бы свой нос? По-моему, ему бы нечего было сказать.

— Джерри… — начала Кэтрин, защищая брата, но она больше ничего не смогла к этому добавить.

— Джерри занимается более важными вещами, чтобы тратить время на такие пустяки, — сказал Фрэнк благочестивым тоном.

— Ты полагаешь, он не отказался бы написать послесловие. — Миссис К. затянулась. — О, посмотрите вон туда! — Неподалеку находился прудик, над которым склонились ивы и молодые березки, вокруг деревьев повсюду лежали огромные белые камни. В прудик падал небольшой водопад. Они подошли к пруду, прислушались к шуму падающей воды. Полковник Пьят шел последним. У него совсем не осталось сил. Его так же, как и других, волновал вопрос, куда делся один из членов их семьи. По этому поводу ходили противоречивые слухи. Один из слухов утверждал, что он воскрес. Другой, что он вернулся в море. Оказалось, что все они возлагали на него большие надежды. А что теперь — конец оптимистическим прогнозам. Вот уже поистине мессия Века Знаний! Впрочем момент для активных действий уже был упущен. Все разваливалось. Даже эта глупая попытка собрать вместе всю семью была реакцией на ситуацию, которую он больше не мог контролировать. Мессия Века Знаний! Чертов стиляга. Но полковник чувствовал умиротворение. Этот день мог вполне оказаться последним в его жизни, и он хотел получить от него как можно больше удовольствия. Единственное, о чем он сожалел, что он не мог вернуться и умереть на Украине. Украины больше не существовало. После того, как его родина была уничтожена, его собственная жизнь не имела для него большого значения. Англию он любил тоже, ее он любил скорее рассудком, чем душой.

Фрэнк оглянулся и посмотрел на Пьята.

— Идемте скорее, дружище. — Время, проведенное на свежем воздухе, благотворно сказалось на Фрэнке. От него так и исходила жизненная энергия. — Какие потрясающие места. Где еще встретишь такие уголки природы? Только в Англии. Я даже не подозревал, что такие места еще существуют.

— Вы ведь знаете, как это обычно происходит, — пожал плечами Пьят. — Человек, впервые приехавший в какое-то место, обращает внимание на некоторые вещи, на которые люди, прожившие в этом месте целую жизнь, никогда не обращали внимания.

— Должен признать, что вы здорово выкрутились. Здесь совсем как в сказке. Лес Титана. — Во Фрэнке пробудился не только дар произносить религиозные проповеди, но и дар литератора. — По-моему, вот-вот появятся злые духи. Вы можете себе это представить?

Пьят улыбнулся.

— Это не лес заколдован, а вы околдованы.

Но Фрэнк уже не слушал его, он подошел к матери и сестре. Женщины развернули полиэтиленовые плащи и постелили их на камни. Миссис Корнелиус вытащила из сетки еду: термос и два пакета с бутербродами.

— Вот и отлично. Эй, вы, присаживайтесь! — позвала миссис К.

Ни осы, ни муравьи не мешали им наслаждаться пищей, которую они вкушали, сидя в тени на берегу пруда. Кэтрин зачарованно смотрела в воду. Она была темной и глубокой, но мрачной вовсе не выглядела. Вода казалась спокойной и предлагала тому, кто войдет в ее неподвижные воды, покой. Ей совсем не хотелось есть эти бутерброды с сыром и солеными огурцами, она встала и отошла от всех, спустилась вниз и встала на камень, лежавший рядом с прудом. Голоса зазвучали отдаленно. Она уставилась на свое отражение в воде и неожиданно для себя с ужасом поняла, что в воде отражается не ее лицо. Черты лица были очень похожи, но это было лицо мужчины и волосы были не золотые, а темные. Отражение улыбнулось ей. Она улыбнулась в ответ. Она повернулась, чтобы сообщить своим родственникам о странном явлении, но с того места, где она стояла, их не было видно. Затем она поняла, что стоит на этом камне намного дольше, чем ей самой это казалось. Она решила вернуться и начала взбираться наверх. Стало прохладнее.

— Кэтрин!

Голос звучал сверху. Она посмотрела и была удивлена, когда узнала звавшего ее мужчину. На нем был одет довольно потрепанный выходной костюм. Он протягивал ей руку. Во второй руке он держал револьвер «смит-и-вессон» 45 калибра, казалось, что пистолет вот-вот выпадет у него из рук, а он против этого ничего не имел бы.

— Какое странное совпадение, — улыбнулась Кэтрин, протягивая руку Принцу Лобковичу. — Как дела? Давненько мы не встречались.

— Как поживаешь, дорогая? — Голос у него был низким и напряженным, на лице выражение тоски и нежности. — Надеюсь, все в порядке.

— Все в порядке. Но, дорогой, какой усталый у тебя вид. Ты от кого-нибудь убегаешь? — Она протянула руку и откинула волосы с покрытого морщинами лба.

Он притянул ее к себе и заплакал.

— О, Кэтрин. Моя дорогая. Все кончено. Поражение со всех сторон.

— Пойдем, поешь что-нибудь.

— Нет. У меня немного времени. У меня есть здесь дело. Полковник Пьят здесь?

— Да, и мама, и Фрэнк.

— Очень сожалею, — сказал он, — но…

— Да вы только посмотрите, кто это к нам пожаловал! — Фрэнк Корнелиус появился из-за камня, ведя за собой мать и отчима. — Значит, и вы тоже знаете это место. Какая досада! Здесь становится так же людно, как на Пиккадилли. Может быть, именно это место является сердцем империи, а? А мы здесь гуляем. Приветствую вас, Принц Л.

— Добрый вечер. — Лобкович выглядел смущенным. — Очень жаль, что помешал. — Вокруг пели птицы и оранжево-золотистый солнечный свет наполнял собой все вокруг. Принц Лобкович бросил удивленный взгляд через плечо. — Мне нужно сказать несколько слов полковнику Пьяту.

Пьят сделал шаг вперед. Затем передумал и стал пятиться назад, взбираясь по белому камню. Он добрался до верха и остановился, повернувшись лицом к пруду.

— Зачем ты туда залез? — громко спросила миссис Корнелиус. Затем замолчала.

На рукаве пиджака у полковника Пьята было темно-зеленое пятно. Кэтрин была рада, что полковник не знал об этом. Или знал?

— Принц? — произнес он.

Лобкович с большим трудом обеими руками поднял тяжелый пистолет и, прежде чем выстрелить, глубоко вздохнул. Было похоже, что, получив пулю прямо в сердце, Пьят поклонился в знак признательности. Затем он упал и тело скатилось прямо в пруд. Вода тотчас же поглотила тело.

— Черт побери! — воскликнула миссис Корнелиус, неодобрительно глядя на пистолет. — О, Боже!

Фрэнк предусмотрительно отступил в тень дуба.

С несчастным видом Принц Лобкович посмотрел на свою бывшую любовницу. Затем забрался на камень, на котором только что стоял Пьят. Кэтрин наблюдала за ним, испытывая только Чувство сожаления к ним обоим — и к убийце и его жертве. Лобкович поднес пистолет ко рту, поцеловал его и бросил его Кэтрин. Она инстинктивно поймала его — Принц Лобкович наконец-то научился изящным манерам.

Он прыгнул в пруд. Послышался всплеск, затем наступила тишина. Кэтрин засунула пистолет за пояс юбки и прошла мимо матери и брата. Она вошла в холодную воду.

— Что это с ней? — спросила миссис К. — Опять на нее что-то нашло, да?

— Пойдем поищем машину, — нахмурившись, сказал Фрэнк. — Она появится снова, когда будет готова.

— А что мы будем делать с деньгами, хотела бы я знать, — сказала ему мать, смотря на вещи с практической точки зрения. — Так испортить такой замечательный денек! — Она недовольно фыркнула. — Черт побери, я опять стала вдовой! — воскликнула она, как будто до нее только теперь дошел смысл всего происшедшего около пруда.

Она явно повеселела и ткнула Фрэнка локтем в бок.

— По-моему, у тебя есть повод повеселиться, как ты считаешь?

Он в ужасе посмотрел на нее.

 

Ферма

Себастьян Очинек гнал домой коров на вечернюю дойку, когда совершенно отчетливо услышал звук выстрела; он посмотрел в сторону поля, пытаясь определить, откуда раздался выстрел. В этих местах люди редко охотились в это время года, хотя, может, кто-то решил подстрелить пару кроликов на обед. На поле стояли снопы в ожидании, когда их увезут, а за полем был виден зеленый лес, вернее, его очертания на фоне заходящего солнца. Выстрел, видимо, прозвучал оттуда. Очинек пожал плечами и устало потащился дальше. Он подгонял коров небольшим ивовым прутиком.

— Иди, иди, Бесси. Поторапливайся, Пег. — Он произносил эти слова механически, потому что коровы знали путь домой лучше его самого и подгонять их не было особой необходимости. Они с трудом тащились по дорожке, изрытой колеями, вдоль которой росли издающие нежный аромат кусты шиповника и жимолости, направляясь к каменному коровнику, построенному рядом с домом; стены дома были из булыжника, а крыша покрыта толстым слоем соломы.

Когда Очинек только приехал сюда, он сам удивился, насколько быстро он привык к сельскохозяйственному труду. В старых вельветовых штанах, сапогах, свитере, короткой кожаной куртке и старой помятой шляпе, со щетиной на загорелом зарумянившемся лице он выглядел так, как будто занимался сельским хозяйством всю жизнь. Он не обратил на выстрел никакого внимания. Браконьер или лесник, человек или животное — все, что происходило за пределами его фермы, его не касалось. Ему нужно было еще многое сделать до темноты.

Когда он закончил доить коров, уже почти стемнело; он слил молоко в электрический сепаратор, затем отвел коров в поле. Вернувшись, он погрузил бидоны в телегу, запряг старую лошадку Мэри и отправился к железной дороге.

Доехав до железной дороги, он зажег масляную лампу, висевшую на обычном месте. Свет ему был необходим, чтобы сгрузить молоко на небольшую деревянную платформу. Примерно через час здесь остановится поезд, заберет молоко и доставит его молочнику, жившему на небольшой станции.

Дневные звуки сменились ночными. Рядом с железнодорожной насыпью в высокой траве стрекотали кузнечики. Ухала сова. Над головой пролетели летучие мыши. Закончив работу, Очинек почувствовал приятную усталость. Он сел на телегу и решил выкурить трубку, прежде чем двинуться в обратный путь. Ночь была теплой, на безоблачном небе светила луна. Очинек уселся поудобнее и глубоко вдохнул воздух. Старая кляча раздувала бока и помахивала хвостом, она ничего не имела против того, чтобы немного подождать его. Она нагнула голову и большими желтыми зубами начала щипать траву.

На поле послышался какой-то шум, и Очинек решил, что это лисица. Если лисица вышла на охоту, ему, пожалуй, нужно быть поосторожнее сегодня, хотя следует отметить, что с тех пор, как он поселился на ферме, у него еще ни разу не было никаких неприятностей с дикими зверями. Но шорох становился все громче. Может, лисица уже поймала свою жертву? Потом раздался странный визг, как будто кого-то душили — может, кролика. Очинек сидел, напряженно всматриваясь, пытаясь определить, что происходит за кустами, но свет от лампы в поле почти не попадал. В какой-то момент ему показалось, что он увидел странное существо свирепого вида, напоминавшее скорее обезьяну, чем лисицу. Но потом это существо исчезло. Он взял в руки вожжи. Ему вдруг захотелось как можно скорее вернуться домой.

— Ну же, Мэри. Пошла, пошла. — Он говорил с деревенским акцентом, который звучал абсолютно естественно. — Пошла, старушка. Домой…

Пройдя последний поворот и увидев собственный дом, окна которого светились мягким желтым светом, он успокоился окончательно. То, что нам порой мерещится ночью, наутро кажется смешным. Он покончил с прошлой жизнью. И никогда в жизни не будет заниматься ничем подобным. Войны для него больше не существуют. Для него существует только его земля. Хорошо еще, что он не суеверный. А то воспоминания о прошлом опять бы нахлынули на него. Он улыбнулся. Он сейчас сварит себе на ужин пару яиц и отрежет ломоть свежего хлеба, а поужинав, ляжет в кровать и дочитает «Зал Хиллингтона», написанный Сурти. Последнее время он читал книги, описывающие деревенскую жизнь в восемнадцатом и девятнадцатом веках, как будто подсознательно принял решение даже с метафизической точки зрения погрузиться в деревенскую жизнь. Он уже прочитал «Священник из Вейкфилда», «Романская кровь», «Мельница на Флоссе», «Клара Вог» и «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» и ряд других, еще менее известных. Он получал удовольствие от чтения только таких книг. Иногда он пробовал читать более современные работы, написанные Мари Вебб или Р. Ф. Делдерфилом, и находил, что они тоже интересны. Но книги Джорджа Элиота и Томаса Харди он все-таки почитает. Похоже, он не думал, что не будет читать их книг.

Он въехал во двор, слез с телеги и распряг лошадь. Когда они, направляясь в конюшню, проезжали мимо коровника, он слышал шум работающего сепаратора. Он улыбнулся; он устал намного больше, чем думал. Иногда от усталости казалось, что в шуме работающего сепаратора звучит какое-то слово.

Он вспомнил Уну Перссон. Что с ней произошло? Тот период в Македонии и Греции был сном. Ночным кошмаром. В своей жизни он перепробовал множество дел, прежде чем найти то, которое было ему больше всего по душе.

«Клинг-клинг-клинг», — крутились лопасти сепаратора. «Предатель-предатель-предатель».

Потягиваясь и зевая, он закрыл дверь конюшни. Сильно похолодало. Осенние ночи очень обманчивы.

«Предатель-предатель».

Он вошел в дом. В доме тоже было не жарко, несмотря на то, что на кухне была включена плита. Он открыл духовку, чтобы стало потеплее. Все еще слышался звук работающего сепаратора. Он вздрогнул.

Скорее бы залезть под одеяло.

 

Деревня

Поезд забрал бидоны с молоком и доставил их на станцию, где молочник снял их с поезда и загрузил в свой фургон.

Фургон поехал со станции по тихой улочке, бидоны весело позвякивали в кузове, машина ехала мимо веселеньких витрин двух пивнушек под названием «Веселый англичанин» и «Молодой человек», мимо клуба, в котором звучала музыка, мимо церкви, расположенной в конце улочки, и, повернув за угол, подъехал к небольшому молочному заводику, на котором молоко разольют в бутылки, чтобы утром продать. «Слава Богу, в этом районе монополии не контролируют производство сельскохозяйственной продукции», — подумал молочник. В Англии осталось еще несколько таких мест, не охваченных так называемым «прогрессом». Молочник поставил фургон во дворе и поспешил в деревенский клуб. В тот вечер в клубе происходило что-то интересное — небольшое разнообразие в их рутинной, хоть и вполне приемлемой жизни.

Он рывком открыл дверь и с удовольствием увидел, что парашютистку уже заставили раздеваться. Она была довольно симпатичной, хоть и немного худой на его вкус. Шрам на левом глазу тоже немного портил ее. Он кивнул всем, улыбнулся Берту и Джону, своим братьям, и занял место поближе к сцене. Усаживаясь на стуле поудобнее, он облизнул губы.

Уну Перссон взяли в плен два дня назад, но все это время ее продержали в амбаре Джорджа Гризби, решая, как лучше ее использовать. Она была первой парашютисткой, которую им удалось поймать, существовало неписаное правило: пленный парашютист становился чем-то вроде раба, собственностью того, кто его поймал. В соседних деревнях уже было несколько парашютистов-мужчин, и их использовали на полевых работах, но она была первой женщиной-парашютисткой.

Видя, что за кулисами стоит Джордж Гризби с раскаленной кочергой, Уна расстегнула длинное свободное пальто и бросила его на пол. Она вовсе не боялась его кочерги, все, что она хотела, это как можно скорее покончить с этим делом. У них были свои представления о чести и достоинстве, у нее — свои. Ей казалось, что раздеться под звучащую с дешевого проигрывателя песню Элвиса Пресли «Король креолов» — самое простое дело на свете. Ей никогда особенно не нравился Элвис Пресли. Она сняла рубашку, глядя куда-то в пространство, чтобы избежать взглядов уставившихся на нее толстых, рыжих, плохо стриженых голов зрителей. У нее были в жизни моменты и похуже. Не теряя времени, она сняла ботинки, брюки, трусики и голая застыла неподвижно, демонстрируя несколько огромных желтых синяков на левой груди, правом бедре и животе. В зале было прохладно. Пахло сыростью.

— Отлично, а теперь пой, — сказал Джордж Гризби визгливым голосом. Он размахивал кочергой, на руке у него была надета большая асбестовая варежка.

Фред Рид уселся за пианино, пробежал похожими на обрубки короткими пальцами по клавишам, затем левой рукой взял несколько аккордов и правой начал наигрывать мелодию «Ешь все, что только пожелаешь, это только пойдет тебе на пользу». Раньше Уна довольно часто выступала в провинции. Особой разницы не было. Она попыталась вспомнить слова. Чарли Гризби, сын Джорджа, прыгнул на сцену и хлопнул ее по заднице.

— Давай, давай, пой! — непристойно подмигивая остальным, он схватил ее груди своими грубыми руками и ущипнул за соски, потом склонился к ее уху, напевая непристойную песню Морриса — Я себя никогда, ни в чем не ограничивал. Если мне что-то нравится, значит нравится, вот и все. Но многие люди считают, что если тебе что-то нравится слишком сильно, то ты можешь от этого сильно растолстеть и всякое такое. — От него воняло луком.

— Дайте мне, как и всем остальным, кусок пирога, — подхватила Уна, вспомнив слова. Она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Все жители встали, смеясь, топая ногами и громко хлопая.

— Но от пирога ты растолстеешь.

Все, находившиеся в зале, закачались в такт музыке. Все больше и больше мужчин забиралось на сцену, все они были маленькие и коренастые. Перед ее глазами замельтешили вельветовые штаны, кожа, шерстяные свитера. Человек, сидевший за пианино, продолжал неистово играть.

— И есть много разных вещей, ла-ла-ла-ла, которых мадам есть нельзя, потому что она должна думать о своей фигуре!

Они продолжали петь эту песню все вместе:

— У меня всегда есть для тебя то, что ты хочешь. Ну, что ж, если тебе так уж хочется, я тебя понял. Но вдруг ты от этого растолстеешь — да ладно не думай об этом. Потому что, если ты немного съешь того, чего тебе хочется, это только пойдет тебе на пользу!

— Продолжай, — приказал Том Гризби, на котором были форменные полицейские брюки. — Пой до конца, дорогуша. Я тысячу лет не слышал эту песню. Старые песни самые лучшие на свете. Ха-ха! — Он сунул мозолистую руку ей между ног. Она знала, что его рука находится там, но совсем не чувствовала этого, она продолжала петь.

Она допела песню до конца и пропела половину «Когда-нибудь мы встретимся», когда они окончательно потеряли над собой контроль, сняли с себя брюки и торопливо начали по очереди насиловать ее.

Наибольший дискомфорт она испытывала только от того, что ей нечем было дышать под их тяжелыми, липкими телами. Деревня ей никогда не нравилась, и теперь она понимала, почему. Как бы издалека слышалась песня Клифа Ричарда «Живая кукла». Она вдруг осознала, что все еще лежит с открытыми глазами, и закрыла их. Она увидела бледное лицо, которое улыбалось ей. Почувствовала облегчение и улыбнулась в ответ.

Настало время исчезнуть.

Когда в нее засунули пятнадцатый по счету член, она их покинула.

 

Гора

— В деревенском клубе все еще горит свет, — сказала миссис Най, закрывая окно. — Они, должно быть, там танцуют. Я слышу музыку.

— Я рад, что им весело, — проговорил майор Най, лежавший на высокой кровати с пологом на накрахмаленном белье. Он весь пожелтел, губы у него потрескались. Его выцветшие глаза глубоко запали, щеки ввалились. — Что касается англичан, то они знают, как веселиться. — У него только что кончился малярийный приступ. Он умирал.

Они были вынуждены покинуть Брайтон, когда ему стало совсем плохо. Они были очень расстроены этим, ведь они только-только обустроились там. Они переехали на запад, в дом его отца. Это был большой дом, построенный на возвышенности в стиле Франка Ллойда Райта. Окна выходили с одной стороны на деревню, с другой — на море. Из его окон была видна долина, ферма, лес, деревня, речушка, небольшой городок на берегу залива и пляж. В заливе было всего несколько рыбацких лодок. Отдыхающие все еще приезжали сюда — это было очень живописное место.

— Это самое лучшее место во всей Англии, — неоднократно повторял отец майора Ная. Но непонятно по какой причине, именно здесь майор Най чувствовал себя хуже всего.

— Интересно, сможет ли приехать доктор, — продолжала миссис Най. — Элизабет съездила в Морган, чтобы вызвать его. Она истратила на эту поездку последний бензин. — Цвет ее лица был почти таким же, как и у ее мужа. Многие деревенские женщины были убеждены, что, когда он умрет, она последует вслед за ним. И она будет этому только рада. Она достаточно настрадалась в своей жизни. Он же наоборот вовсе не хотел умирать. Он вообще никогда не думал о смерти. Ему казалось это неправильным. У него было даже какое-то неопределенное чувство вины, как будто он не выполнил свой долг. Именно поэтому время от времени он пытался встать с постели. Тогда миссис Най была вынуждена призывать на помощь дочь, чтобы та помогла уложить его снова в постель.

В комнату быстро вошла толстенькая жизнерадостная девушка.

— Как себя чувствует пациент? — спросила Элизабет Най. В последнее время она очень привязалась к своим родителям. Месяц назад ее уволили из школы для девочек, в которой она преподавала, и у нее появилась возможность вернуться домой. — Мне тебя сменить, мам?

Та вздохнула.

— Тыне против? — спросила она мужа. Майор Най кивнул.

— Было бы чудесно. Может, немного почитаешь мне, Бесс?

— Рада услужить. Где эта чертова книга?

Мать взяла книгу, лежавшую на трюмо, и подала ее Бесс. Это была толстая книга в красной обложке под названием «Вперед, на Преторию» — рассказ очевидца времен Бурской войны. Элизабет уселась на стул рядом с кроватью, нашла место, на котором они закончили в прошлый раз, и начала читать:

«Глава двадцать третья. Наступление на Бломфонтен и открытие железной дороги, ведущей на юг. Можно сказать, что кампания лорда Робертса закончилась захватом Кронье на западе и освобождением Лейдисмита на востоке. Мощные подкрепления, присланные из дома, и умелая стратегия главнокомандующего перевесили чашу весов».

Она читала в течение часа, до тех пор, пока у нее не появилась полная уверенность, что он заснул. Она даже сожалела, что чтением подобных книг усыпляла его, ведь у него осталось так мало времени. Как бы ей хотелось, чтобы он почувствовал себя хоть немного получше, тогда она смогла бы вывести его на кресле-коляске — может, в деревню, а может, и к морю. Машиной она, к сожалению, больше не могла воспользоваться. Она использовала последний бензин, съездив за доктором. Она больше не относилась к отцу с презрением, и они стали по-настоящему близки друг другу, его недостатки очень напоминали ей собственные, ну может только несколько видоизмененные. Бесхитростная преданность была одним из этих недостатков. И он также, как и она — ей стало об этом известно только вчера, — был влюблен, как в молодости.

В тот момент, когда она клала книгу на трюмо, он открыл глаза и улыбнулся ей:

— Я не спал. Я думал о твоем брате и о том, что с ним станет. Ты позаботишься, чтобы он закончил школу?!

— Конечно, если сама школа никуда не денется. — Она тотчас же пожалела, что ее слова прозвучали так цинично. — Да, да, конечно.

— И насчет Оксфорда?

— Оксфорд. Ладно.

— Он очень умный парень. И такой веселый. Не знаешь, чем он подавлен последнее время?

— Думаю, у него просто такой период, — ответила она.

— Нет. Я знаю, это из-за школы. Но что еще я мог сделать, Бесс?

— У него все будет в порядке.

— Только пусть он не становится военным. Пусть на нем прервется эта семейная традиция. Лучше какая-нибудь гражданская профессия.

— Ладно.

— Тыне принесешь мне стакан воды?

Элизабет налила ему воды из графина, стоящего на столике рядом с кроватью. Атмосфера в комнате была неприятной. Она ломала голову, как бы сделать ее потеплее.

— На днях я слышал по радио, что никак не могут найти ворон, — сказал он.

— Ворон? Каких?

— Ворон, живших в Тауэре. Все улетели. Когда улетят вороны, Белая башня падет, а когда падет Белая башня, моя дорогая, Англия перестанет существовать.

— Англия будет существовать всегда, — возразила она.

— Такая возможность не исключена, я вынужден это признать. Даже Рим, каким-то образом, продолжал существовать, и Греция, а до нее Персия. Даже Египет. Но вспомни Вавилон и Ассирию. Впрочем, я мелю вздор. — Он сделал глоток. — А что касается Америки… Она не продержится долго. Но сейчас она очень могущественна, Бесс.

— Я допускаю, что они исчезли постепенно, — сказала она. — Но варварам не попасть теперь в нашу страну, так ведь?

— Мы сами породили свои язвы. Но нам никогда не удавалось изобрести средство против них. Возможно, именно в этом все дело. — Он отдал ей стакан. — Мэри. Гектор. Гарвей. Калу. Грог. Брорай, по-моему, и Джет.

— Что это?

— Имена ворон.

Она засмеялась.

— А!

Голос его звучал устало. Его было уже еле слышно. Он продолжил:

— Я вел беспорядочный образ жизни. Я был безнравственным. Это касается и моей службы в армии. Тысячи людей находились в таком же положении, что и я. Может, это был общепризнанный образ жизни или, может, что-то еще. Мой бывший начальник, полковник, постарев, стал страшным пьяницей. Он остался без гроша. Я частенько угощал его стаканчиком. Очень порядочный был человек. — Он тряхнул головой и крепко закрыл глаза. — Одни неудачи. Этому человеку. Он… — Он попытался что-то произнести своими бледными губами, но не смог. Она склонилась над ним.

— Что ты хотел сказать?

Он прошептал:

— Он покончил жизнь самоубийством. Он выбросился из окна Офицерского клуба.

— Возможно, этот выход был наилучшим в его положении.

— Все это было очень давно, Бесс. — Его лицо сильно побледнело, как у мертвеца. Усы выглядели неуместными, казалось, что это были водоросли, которые случайно зацепились за череп. — Я очень сожалею.

Она сказала смущенно:

— Тебе не о чем сожалеть. Ты сделал все, что мог, для своей семьи. А также для своей страны, уж если говорить об этом. Я бы даже сказала больше, чем ты мог сделать. Ты заслуживаешь…

В этот момент зазвенел колокольчик, возвещающий о приходе смерти, звон был очень коротким.

В комнату вошла мать.

— Он умер, — сказала Элизабет. — Завтра я поеду в город и займусь организацией похорон.

Миссис Най смотрела на мужа, как бы не узнавая человека, лежащего перед ней.

— Все кончено, — сказала Элизабет. Она похлопала мать по плечу. Этот жест был машинальным, и могло даже показаться, что в действительности она бьет мать. Элизабет отошла от матери и подошла к окну. Свет в деревенском клубе погас. Над деревней воцарилась тишина.

Миссис Най откашлялась.

— Да, — сказала она. — Да.

 

Берег моря

На следующее утро Элизабет отправилась на велосипеде в маленький городок, стоящий на берегу моря, чтобы заняться организацией похорон. Она сидела в похоронном бюро, когда ей показалось, что она увидела Кэтрин Корнелиус, проходившую мимо. Она шла рядом с худым мужчиной и толстой женщиной. Элизабет умом понимала, что этого не может быть. Это видение было игрой ее собственного воображения. Утром дома ей показалось, что ее отец вовсе не мертв. Они никогда не увидятся с Кэтрин снова. Все было кончено. У нее больше никогда не будет личной жизни. Иметь любовные отношения оказалось слишком тяжелым грузом для нее, теперь все, что у нее осталось, так это мать и младший братишка, о которых нужно было заботиться. Она смотрела в окно, в которое было вставлено темное стекло, на блестевшее море и слушала голоса детей, играющих на пляже. Неожиданно для себя она почувствовала прилив сил и энергии; она вдруг почувствовала уверенность, что ей хватит решимости преодолеть все трудности, которые предстояли в жизни. Она молила Бога, чтобы это чувство уверенности не покинуло ее.

— Взбитые сливки и клубничное мороженое с печеньем, — сказала миссис К. — Вот что я хотела бы поесть, дети. В этом чертовом отеле, наверное, думают, что мы нищие. А какие маленькие порции они нам дают! Черт бы их всех побрал! — Она вела своих детей к пляжу, чувствуя огромное облегчение после того, как обнаружила, что полковник Пьят оставил в машине свой бумажник, который был просто набит десятидолларовыми бумажками. У них не будет никаких проблем с оплатой счета и достаточно денег на развлечения в этом городке. Они этого заслужили.

Они остановились у кафетерия около пляжа, миссис Корнелиус слегка там перекусила. В кафетерии сильно пахло карамелью на палочке. Фрэнк и Кэтрин съели один на двоих биг-мак, грустно глядя на яркий желтый песок.

— Этот пляж довольно чистый, — сказал Фрэнк. — Не такой, как, например, в Маргейте. Здесь даже очень неплохо, как ты считаешь?

На Кэтрин было легкое летнее платье, но даже в нем ей было очень жарко. Она сняла легкую голубую кофту и положила ее в пляжную сумку. Она обратила внимание, что оба, и Фрэнк и мать, тоже изнемогают от жары.

— Ешьте побыстрее, дети, — сказала им мать, которая съела в три раза быстрее и больше, чем они. — И доедайте все до конца. Чтобы ничего не пропало. За все заплачено.

Они запихнули остатки клубничного варенья, шоколадный сироп и мороженое в рот и жевали, пока их мать была занята своим туалетом: она подкрасила губы помадой алого цвета, нарумянила щеки, припудрилась розовой пудрой и провела расческой по волосам. Затем взяла детей за руки, они вышли из кафетерия и направились к пляжу.

— Фрэнк, принеси шезлонги. — Она стояла посреди пляжа, подбоченясь, и осматривала его взглядом генерала, готовящегося к сражению.

Он подошел к навесу зеленого цвета у стены и взял из кучи сложенных штабелем шезлонгов три абсолютно новых полосатых шезлонга.

— Отлично, — сказала она. — Поставь сюда. — Они направились в сторону волнореза. Недалеко от волнореза играли четверо маленьких детей, два мальчика и две девочки, они усердно трудились, сооружая замок из песка с башенками, минаретами и тому подобными сооружениями. Вокруг замка они вырыли ров. Неподалеку в неглубокой заводи копались двое близняшек-девочек около восьми лет, и мальчик, у которого была стрижка каре, они изучали крабов, морских звезд и водоросли.

— Здесь все, как в журнале «Рейнбоу энньюал», — сказал Фрэнк одобрительно. — Тигр Тим на берегу моря. Это место почти идеальное. — Он поставил шезлонги. Затем снял пиджак, рубашку, майку и фланелевые брюки и остался в плавках желтого с черным цвета. Он вытянулся на шезлонге всем телом и надел зеркальные солнечные очки. Но он все еще не был готов к тому, чтобы загорать. Он снова встал, достал из кармана брюк лосьон для загара и стал смазывать лосьоном свое бледное волосатое тело. В это время миссис К. тоже намазалась всевозможными кремами, подтянула ситцевое платье с ярким рисунком так, что стали видны ее розовые шелковые панталоны, и выставила на всеобщее обозрение свои толстые белые ляжки. Она села, вытянув ноги и подставив солнцу коленки. Кэтрин читала книгу «Спасение» Джозефа Конрада.

— Неплохое местечко, — сказал Фрэнк, глядя на лежащее перед ним море. — Мы можем приехать сюда в следующем году. Теперь мы будем знать, что здесь неплохо.

Дети, строившие песочный замок, весело смеялись. Они рыли ров, и он становился все глубже и глубже. В море кружили и пронзительно кричали чайки. По волнорезу не спеша шла полосатая черно-белая кошка. Фрэнк взял в руку камешек и швырнул им в кошку, но не попал.

— Ты будешь купаться, сынок? — спросила миссис К. — Погода вполне подходящая.

Фрэнк пожал плечами.

— Не думаю. Здесь, должно быть, есть подводные течения и тому подобное. Прилив. Отлив.

— Но многие купаются. — Кэтрин указала на купающихся в море людей. — И, похоже, они ничего не боятся. Если бы было опасно, то на пляже были бы указатели.

— Тогда, может, попозже. Я, по-моему, простудился. Меня немного знобит.

— Ну, хорошо.

Все вокруг было настолько великолепно, что Фрэнку даже показалось, что на солнце он заметил улыбающуюся мордочку. Песок был таким ярко-желтым, как будто его покрасили; море было таким ярко-голубым, что казалось, что оно было покрашено тоже. В общем, дареному коню в зубы не смотрят, не так ли? Он откинулся на спинку шезлонга и начал изучать фотографии в журнале по бодибилдингу.

— На ленч мы отправимся в ту же закусочную, — сказала миссис Корнелиус. — Только очень жаль, что у них нет «Бингоу». Я считаю, что без него невозможен хороший отдых. И без машинок. Мне очень нравится этот аттракцион. А еще было бы неплохо съесть филе-о-фиш.

Кэтрин вдруг почувствовала себя как-то странно.

— Меня шатает, — сказала она. — Ты ничего не чувствуешь?

Фрэнк посмотрел на нее сквозь темные очки и улыбнулся.

— Дорогая, не беспокойся. Со мной это часто случается, — проговорил он со смешком.

— Фрэнк.

— Да, мама.

— Пойди и купи нам мороженое, вон там.

Фрэнк медленно поднялся.

— Дай мне денег.

Она протянула ему десятидолларовую банкноту.

— Я думаю, этого тебе должно хватить. Впервые в жизни я ощущаю себя богатой вдовой. Купи мне, себе и Кэт.

Он вернулся через несколько минут с пустыми руками.

— Все мороженое уже распродано, — сказал он. — Говорят, они не ожидали, что сегодня будет такая жара. Лично мне совсем не жарко.

— А я просто умираю от жары.

— Черт побери, — сказала мать, забирая у Фрэнка десять долларов. — Что-то мне не нравится этот курорт. Я имею в виду, что не очень-то они здесь заботятся об отдыхающих. А у нас, как назло, полно денег, которые мы не прочь потратить. Мы не какие-нибудь нищие. Хотя, если бы у меня было столько денег в Брайтоне, я могла бы истратить их за один день. — Она положила деньги в свою большую красно-желтую полиэтиленовую сумку. — Я бы что-нибудь попила, — намекнула она. — И вообще, мне совсем не нравится это дурацкое мороженое.

Фрэнк и Кэтрин притворились, что спят. Они лежали, вытянувшись в своих шезлонгах, лицом к морю.

Миссис Корнелиус пошевелилась в шезлонге, не зная, встать ли ей или остаться сидеть. Она с восхищением посмотрела на песочный замок, который строили дети. Он был примерно пяти футов в высоту и в нем было много сложных деталей. Его можно было даже принять за настоящий, если смотреть на него издали. А ров скоро станет размером с настоящий военный окоп. Сколько энергии у этих детей! Где они всему этому научились? Они очень были похожи на бобров. Они двигались так быстро! Песок летел из канавы во все стороны. Замок становился все выше. Появлялись новые башни и галереи. Дети смеялись и кричали, они все носили и носили песок в своих игрушечных ведерках, на башне сверху они пытались выложить мозаику. Это был, должно быть, очень хороший песок, подумала миссис Корнелиус рассеянно. Из него, очевидно, очень легко строить. Два мальчика начали рыть подземный ход под замком. На самой высокой башне взвился флаг. Она глубоко вдохнула свежий морской воздух. Она давно уже не вдыхала такой свежий морской запах, с самого детства. Она потянулась за транзистором, который лежал у нее в сумке, но потом передумала. Нет, на этом берегу было вовсе не плохо. Она перестала испытывать жажду и голод; перестала ерзать на стуле. Было так спокойно. Она закрыла глаза, прислушалась к шуму прибоя, крику чаек, голосам детей. Бедняга Пьят. Она до сих пор недоумевала, почему он женился на ней. По всей вероятности, ему было что-то нужно от нее. И дело было вовсе не в том, что она была ему нужна, как женщина, скорее он испытывал к ней жалость. Она неплохо использовала его. Как, впрочем, и всех своих предыдущих мужей. Не считая всех остальных мужчин, которые были у нее.

Фрэнк встал и натянул на себя рубашку.

— Кэт, тебе не холодно?

— Что? Извини. Я не слышала, что ты сказал. Мечтала.

— Тебя не знобит?

— Мне, наоборот, кажется, что очень жарко.

— У тебя наверное температура. — Он шмыгнул носом. — Или у меня. Отчего это мы могли так ослабеть?

Она зевнула.

— Было бы жаль, если бы нам пришлось прервать наш отдых. А с другой стороны, я была бы даже этому рада. Я чувствую себя немного виноватой, правда. Бедный полковник Пьят.

— Они выясняли отношения между собой. Мы ничего не могли поделать. Мы должны относиться к этому, как к несчастному случаю или что-то типа этого. Посмотри на горизонт, там что, лодка? Или военный корабль?

— Я не уверена, что к этому следует относиться, как к несчастному случаю. — Она посмотрела в ту сторону, куда он показывал. — Может быть. О Боже, меня одолела такая лень. Но в то же время я чувствую, что что-то нужно предпринять. — Она потянулась. — Ты бы хотел сейчас поиграть в крикет, а? Фрэнк?

Он усмехнулся.

Она взглянула на возвышающийся перед ней песочный замок. Дети нашли маленькую кошку и засовывали ее в замок. Они не собирались причинить ей никакого вреда, да и сама кошка, похоже, ничего не имела против. Вскоре Кэтрин увидела забавную мордочку, которая высунулась из одного из верхних окошек башни и уставилась на нее. Она улыбнулась кошке и вспомнила пруд в лесу. Она зарыла свои ноги в песок и пошевелила там пальцами. Со стоящего неподалеку шезлонга послышался мощный храп. На лице спящей миссис К. было блаженное выражение. Похоже, что она видела приятный сон.

— Ну, по крайней мере, хоть у нее все в порядке, — сказал Фрэнк. Он сидел в шезлонге, наклонившись вперед и обхватив себя за плечи обеими руками, его трясло. — Придется, пожалуй, вернуться в отель, если мне не станет лучше. Что это там случилось у детей?

В детских голосах послышались нотки тревоги. Кэтрин встала со стула и пошла к ним.

— Что случилось, ребята? — Но она уже и сама видела, что случилось: крыша замка обрушилась. Они переусердствовали и разрушили свое творение. Вырытый ими ров стал наполняться водой. Наступило время прилива.

— Там кошка, — со страхом в голосе сказала одна из девочек. Она обхватила голову руками. — На нее упала крыша, мисс. — Все остальные дети тоже плакали, потрясенные тем, что натворили. Было ясно, они были абсолютно уверены в том, что убили кошку. Только один мальчик предпринял активные действия, он пытался докопаться до кошки своей игрушечной лопаткой. Кэтрин взяла в руки самую большую из лежавших на песке лопаток и начала копать с другой стороны, прислушиваясь к звукам, которые должна была издавать заваленная песком кошка. Вполне вероятно, что она была уже мертва.

— Перекройте воду вон там, — сказала она, указывая на канал, через который вода попадала в ров. — Не нужно, чтобы вода залила замок, пока мы не докопаемся до кошки. — Она копала и копала, ее платье промокло от мокрого песка. Дети стояли вокруг полукругом и смотрели на нее. — А ну, давайте! — крикнула она. — Берите лопатки и помогайте! — Они подошли поближе. Хотя было видно, что они предпочли бы убежать и забыть обо всем случившемся. Они взяли свои лопатки и ведерки и начали копать. Песок летел во все стороны. Подошел Фрэнк. Он встал рядом — руки в боки, его солнечные очки поблескивали.

— Что ты делаешь, Кэт?

— Пытаюсь откопать кошку. Ты не хочешь нам помочь, Фрэнк?

— Я бы помог, — сказал он, — но чувствую себя все хуже и хуже.

Она задыхалась. Ее платье, ноги, руки и волосы были в песке.

— Тогда возвращайся в отель и постарайся согреться. — Уже не в первый раз она чувствовала, что он предает ее, и это вызвало у нее раздражение.

Он стоял и, дрожа всем телом, смотрел, как они копают. Вскоре докопались до основания замка, но кошки там не было.

— Она могла сбежать? — спросила Кэтрин у мальчика, который начал копать первым. — До того, как обрушилась крыша?

— Думаю, что нет, мисс. Она может быть в подвале.

— Где?

— Под замком мы вырыли подвал.

Кэтрин вытерла лоб рукой. У нее сильно болели руки и спина. Она собралась с силами и начала копать дальше. Она сама была удивлена, откуда у нее брались силы, ведь она истратила уже столько энергии.

Она выкопала яму глубиной шесть футов, работать становилось все трудней и трудней, в яму капала вода, а выкопанный песок сыпался обратно в яму. Кэтрин поискала глазами Фрэнка, но того не было видно. Ее платье и волосы промокли и были в песке. Можно было представить, как ужасно она выглядит. Затем она почувствовала, что ее лопатка наткнулась на что-то твердое, на какой-то предмет.

— Фу! — Она посмотрела вверх. Дети стояли по краям ямы и смотрели на нее. — Фу! — сказала она. — Думаю, что я наткнулась на край волнореза. Только понапрасну потратила силы. Кошка, должно быть, сбежала через окно или одну из дверей. Столько волнений, и все из-за ерунды. — Но вдруг она услышала звук, который почти наверняка был мяуканьем кошки. Звук раздавался у нее под ногами. Она соскребла песок с того, что считала концом волнореза, под ногами у нее оказались светлые отполированные доски. — Мы нашли клад, — сказала она с усмешкой.

У детей округлились глаза.

— Неужели это правда, мисс? — спросил один из них.

— Я не совсем уверена. — Она счистила с досок остатки мокрого песка и почувствовала беспокойство, когда ее взору предстала поверхность ящика, на котором была прибита металлическая табличка. — Дети, идите к своим родителям, — сказала она. Она дотронулась рукой до поверхности гроба, недоумевая, почему он такой теплый.

— О, мисс! Разрешите нам посмотреть, что там!

Ей с трудом удалось улыбнуться.

— Идите, — сказала. — Я сообщу вам позже, были ли в ящике сокровища. Не беспокойтесь.

Дети неохотно отступили от края ямы.

Кэтрин подумала, что ящик вполне мог оказаться неразорвавшейся бомбой. Мина-ловушка? Она слышала о подобных вещах. Предмет был теплым и из него раздавалось равномерное медленное тиканье.

— Фрэнк! — позвала она. — Мама! — Но никто не ответил. Пронзительно закричала чайка. Или этот крик прозвучал из ящика? У нее было впечатление, что на пляже не осталось ни одного человека. Она посмотрела на стенки ямы. — О, Боже!

Сквозь песок сочилась вода. Песок под ногами по составу напоминал болотную жижу. Он затягивал ее.

— Фрэнк! Мама! — В ответ — только крик чаек. Но даже их крик звучал очень отдаленно. Как она попала в эту ситуацию? Это было просто смешно.

Ничего не остается, решила она, как попытаться выкопать ящик целиком. Если он всплывет, тогда она, вероятно, сможет взобраться на него и вместе с ним всплывет, пока яма не наполнится водой до краев. А если он не всплывет, тогда перевернуть его на попа и взобраться на него. Она копала так быстро, как только могла, но мокрый песок все время падал обратно в яму. Ей наконец удалось схватиться за медную ручку и с трудом приподнять ящик, который сдвинулся с неприятным чавкающим звуком. Какой-то тяжелый предмет стукнулся о стенки ящика внутри. Тиканье прекратилось. Вместо тиканья раздался приглушенный пронзительный крик. Птица? Если это кошка, то как она смогла забраться в ящик? Она посмотрела на четыре болта, которыми крышка была прикреплена к ящику, и вдруг одна идея пришла ей в голову. За поясом у нее все еще был воткнут пистолет «смит-и-вессон» 45 калибра. Она вытащила его и, прищурившись, прицелилась. Нажала на спусковой крючок. Пуля попала в болт и сбила его. Она прицелилась и выстрелила еще три раза и абсолютно случайно сбила три оставшихся болта.

Она положила пистолет на землю, но передумала и снова подняла его.

Потом сдвинула крышку гроба.

Отвратительный запах мочи и человеческих испражнений ударил ей в нос. Она закрыла рот и уставилась на существо, которое только что освободила. Его глаза блестели, губы потрескались, пальцы скрючились, как клешни, существо пыталось освободиться от цепей, которыми руки были прикованы к стенкам гроба. Сначала он освободил одну руку. Потом вторую. И Кэтрин, узнав своего бедного, сумасшедшего брата, потеряла сознание.

— Кэтрин?

Она открыла глаза. Она лежала на краю ямы. Она была без сознания не больше двух секунд. Она посмотрела вниз и увидела, что в яме лежит куча водорослей, камни и раковины, а также расщепленные куски древесины, из которых был сделан гроб.

— Кэтрин!

Он стоял над ней, на другой стороне ямы. Он полностью изменился. На нем был белый костюм Пьеро с большими красными пуговицами впереди. На голове у него был голубой клоунский колпак, губы расплылись в ликующей усмешке. Он осмотрел свой костюм снизу вверх и стряхнул с него песчинки. Перед ней опять стоял ее любимый братец.

— Черт возьми! — сказал он, глядя на солнце. — Я в том времени? Я, должно быть, спал. Привет, Кэтрин.

Она все еще нервничала.

— Извини, что пришлось показаться тебе сначала в таком ужасном виде. Но, видишь ли, мне просто была необходима твоя помощь.

Ее тревога исчезла. Она вдруг почувствовала радость.

Она должна была догадаться, что он вытворит что-нибудь подобное.

— Какой чудесный сюрприз! — Она встала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы. — Ты единственный в своем роде, Джерри!

— Мама и Фрэнк где-нибудь поблизости?

Она поискала их глазами.

— Где-то здесь. Фрэнк, кажется, заболел.

Джерри усмехнулся.

— Я так и думал, что это был Фрэнк. Мне необходимо было получить от кого-нибудь топливо. А где мама?

Кэтрин рассмеялась и взяла его за руку. Он был самым лучшим братом в мире.

— Посмотри, — сказала она, показывая на них. — Вон они. Бедняга Фрэнк!

Фрэнк лежал недалеко от них, они даже не сразу увидели его, потому что он был немного засыпан песком. Он свернулся калачиком, он был весь синий. Его зеркальные солнечные очки сдвинулись ему на лоб и уставились на них слепым ничего не видящим взглядом. Кэтрин не могла удержаться от смеха.

— Фрэнк получил свое по заслугам, — сказала она. — Мне не нужно было смеяться.

Миссис Корнелиус все еще сидела, развалившись, в шезлонге, сложив руки под грудью, при храпе у нее подрагивал подбородок.

— Она видит приятный сон, — сказал Джерри. — Как ты думаешь, вода достанет до этого места во время прилива?

— Скорее всего, да, — ответила Кэтрин, указывая на отметку на волнорезе. — Вода только намочит ей ноги — и больше ничего. Давай не будем ее трогать.

— Действительно, не хочется ее трогать, — сказал Джерри. Он посмотрел на солнце. Над головой все еще весело кружили чайки, море блестело, немного потемнело, хотя на небе не было облаков. — Скорее всего, пойдет дождь.

— Все равно, давай не будем ее трогать, — сказала Кэтрин.

— Хорошо. — Он внимательно посмотрел в сторону моря, на горизонт. — Если ты считаешь, что в этом нет ничего плохого. — Он нахмурился.

— Там лодка. Фрэнк уже показывал мне ее, — сказала Кэтрин. — Она плывет к берегу.

— Ну, что ж, пусть мама еще раз попытает своего счастья, — сказал Джерри. — Да, я заметил корабль. Это эсминец. — Сказал он рассеянно, нежно глядя на Кэтрин. — Ты хочешь отправиться в морское путешествие, Кэтти?

— С удовольствием, — обрадовалась она. — А может вплавь?

— Я думаю, мне лучше воздержаться от плавания некоторое время. Я еще не совсем окреп. — Он стряхнул песок со своего костюма и, шагая легко и широко, направился к бетонному причалу. — Идем на пирс.

До старого морского причала идти было недалеко. У пристани стоял только один корабль, и Кэтрин тотчас же узнала белую шхуну.

— О Боже, да это же «Медведь Тедди»! — воскликнула она. Она была счастлива. На солнце блестели все металлические части шхуны, ветер раздувал паруса. — О, как замечательно! — Они побежали по пирсу к трапу. Моторы шхуны уже работали. На пристани стояла небольшая кучка детей, с молчаливым любопытством уставившихся на шхуну. Они весело закричали, увидев, что Джерри подхватил Кэтрин на руки и внес ее на корабль.

Как только они сели на корабль, был поднят якорь и они отчалили, направляясь в открытое море. Дети махали им вслед носовыми платками и снова весело кричали.

Миссис Корнелиус пошевелилась в шезлонге. Вода начала лизать ей ноги. Тело Фрэнка было в воде уже целиком. Магазины начали закрываться на обеденный перерыв, на главной улице совсем не было народу, за исключением Элизабет Най, которая ехала на велосипеде домой. Женщина, закутанная в мешковину, завернула за угол и попыталась остановить ее. Но Бесс не заметила Уну Перссон. Уна посмотрела в море и узнала эсминец. Она села на тротуар и стала ждать.

На освещенной солнцем палубе Джерри нашел гавайскую гитару. Он сел на стул из металла и брезента и начал наигрывать на гитаре, а Кэтрин мирно раскачивалась в гамаке, подвешенном под навесом, и пила лимонад. Берег медленно исчез из виду, они направились в Нормандию.

— Я не горд. Я просто один из толпы. Но я готов оказать добрую услугу, когда могу! — Джерри пел попурри из песен Джорджа Формби. Давно она не слышала его пения. — Как-то раз ночью местный доктор хотел кое-что починить, для этого ему был необходим ловкий парень… — Кэтрин подмигнула ему, притоптывая ногой в ритм. Взяв последние аккорды на гитаре, Джерри закатил глаза и взмахнул клоунским колпаком. Она засмеялась и захлопала в ладоши.

Через несколько секунд они услышали глухой грохот.

— Похоже на гром, — сказала Кэтрин. — Надеюсь, что мы не попадем в шторм.

Джерри положил гитару, подтянул широкие рукава клоунского костюма и посмотрел на часы.

— Нет, — сказал он. — Шторма не будет. — Он зевнул. — К тому же раскат прозвучал на приличном от нас расстоянии. Я бы не прочь соснуть часок, а ты? В 1865 году Клаузиус дал определение энтропии: «Энтропия планеты стремится к максимуму». Я полагаю, что именно с этого высказывания все и началось. Кто-нибудь вспомнил и отпраздновал столетний юбилей с того дня, когда была произнесена эта фраза. — Он положил ноги на скамеечку для ног, сложил руки на коленях, на его лице было выражение умиротворения, дул легкий ветерок и раздувал кружева, складки и помпоны на клоунском костюме. Джерри Корнелиус заснул.

Кэтрин Корнелиус поднялась. Она коснулась губами кончиков своих пальцев, а затем приложила их ко лбу Джерри.

— Дорогой Джерри. — Она подошла к перилам и посмотрела в сторону исчезнувшего из вида берега. — Прощай, Англия. — Звуки грома были почти не слышны. Должно быть, шторм прошел стороной.

Бросив якорь на небольшом расстоянии от разрушенного почти до основания и еще дымящегося курорта, эсминец выстрелил несколько раз в сторону горы и попал прямым попаданием в деревню за горой. Снаряд 4,5 мм попал в дом. Четыре ракеты «Санстрайк» превратили лес в горящий ад. А ферма горела уже с прошлой ночи.