Ринарк с компаньонами наблюдали на экранах, как косяк кораблей с Мигаа входит в пространство Призрака.

И тут с Трона, как акулы, взмыли корабли. В их ярости было что-то необъяснимое, безумное.

Им навстречу уже подлетала пестрая военная флотилия Энтропиума — помочь кораблям с Мигаа разделаться с превосходящим их флотом Трона. Бой завершился куда быстрее, чем у Ринарка.

— Вовремя они успели, — сказал, не отрываясь от экрана, Ольссон. — Очень скоро система начнет обратный переход. Так что сделай своей вселенной ручкой, Ринарк, ты не скоро снова ее увидишь, если вообще увидишь, — он цинично ухмыльнулся.

Проигнорировав ухмылку верзилы, Ринарк обернулся к друзьям:

— Нам следует разделиться. Должны же здесь быть кроме преступников и люди, которые пытались исследовать эту систему. Они могут помочь нам. Походите по городу, поспрашивайте.

Раздался голос Кляйна, в нем звучала какая-то новая нотка:

— Навестите Мери-путаницу, Ринарк. Даже если она вам не поможет, ее пример послужит вам предостережением. Говорят, она была антропологом. Положила на изучение Призрака все свои силы. Впрочем, сходите сами и убедитесь, куда заводит любопытство.

— Где ее найти?

— Точно сказать не могу, но в Северном районе ее знает каждый. Расспросите, вы быстро ее найдете.

— Ладно, так и сделаю, — и, повернувшись к компаньонам: — Возьмите на себя остальные части города. Не упустите ни крохи информации; домыслы или слухи — все может пригодиться. Нам надо действовать быстро!

— Главное — успеть до конца вселенной, — насмешливо прокомментировал Ольссон, но они уже были в дверях.

Стоило выйти из захламленного небоскреба, и сразу бросилось в глаза: посадочную площадку в двух милях отсюда опаляют Огненные стрелы, нисходящие с неба.

Кого бы ни собирался разыскивать Ринарк, худшее время для поисков он выбрать не мог. Пока он ходил из отеля в отель, из бара в бар, город бурным потоком затопили новоприбывшие с Мигаа.

Они начали с того, что напились, и город ожил и зашумел. Прибытие новой партии отмечали не только человекообразные, веселье разделяли и нелюди разных видов, естественно в своих традициях.

Какой-то громадный гибрид слизняка с гусеницей уже послал Ринарка в земных, слишком земных выражениях, но он продолжал поиски, задавал вопросы и получал ответы — бессмысленные или шутливые.

И тут начался настоящий кошмар.

Ни с того ни с сего на Ринарка накатила морская болезнь, в глазах помутилось. Он направил сознание на зондирование всей системы и примыкающей к ней части галактики, но оно просто отказывалось принять полученную информацию, Ринарк не мог усвоить ее.

Галактика представлялась безмерно далекой, казалась в сравнении с Призраком точкой в космосе — чем, в сущности, и была.

Планету вокруг будто объяла зловещая серая мгла, и уже подбиралась темнота.

На мгновение Ринарку почудилось, что уродливые дома вокруг стали таять. Он не ощущал собственного веса, пришлось опереться о стену. Строение представлялось достаточно прочным, но стены ускользали из-под рук, собственное тело расплывалось, теряло обычную плотность. Чтобы овладеть сознанием, будто подхваченным водоворотом, он направил его в привычную реальность галактики, но на сей раз и галактика была не более реальной.

Галактика ощущалась как нечто враждебное, он потерял контакт с ней. Он был на грани паники, но отчаянно пытался овладеть собой.

И тут он понял.

Они покидали галактику, покидали любимую Ринарком Вселенную, за которую он был готов отдать жизнь. Им овладело безрассудное ощущение, что он предан, — словно не он оставлял галактику, а она его. Он задыхался, он был утопающим, лихорадочно ищущим, за что бы ухватиться — руками, сознанием... Не за что. Ничего стабильного. Ничего — он чувствовал и видел, — что не менялось бы.

Серый город, казалось, наклонился. Ринарк почувствовал, что соскальзывает в какую-то бездну. Он брел вниз по опрокинувшейся под немыслимым углом улице, выставив руки перед собой, словно отвращая безумный ужас взбесившегося естества.

И все же было нечто, за что он мог бы зацепиться, нечто абстрактное, что могло бы стать гибельной реальностью, нечто, что привело его сюда. Он силился вспомнить — что же?..

Ясно: начался переход в другие измерения.

Новоприбывшие на Энтропиум осознали это почти одновременно, и в сотнях разбросанных по всему городу таверн появились тихие заводи.

Ринарк заставлял себя идти. Движение — уже что-то, движение доказывает, что при всем бессилии против окружавшего его безумного мира хоть собственным телом он в какой-то мере владеет. Но стоило ему осознать происходящее, как шаг его невольно замедлился. Он приучил себя никогда не раскаиваться в сознательно предпринятых действиях, к каким бы результатам те ни приводили, но сейчас ему приходилось подавлять растущее чувство. Чувство, пришедшее с пониманием того, что шансы его вернуться в собственную Вселенную, прежде чем она вновь окажется на орбите Призрака, — ничтожны.

И все равно он не мог позволить себе расслабиться, пока его миссия не выполнена, не мог позволить себе рискнуть и выбрать неправильное направление, не мог позволить себе думать о чем бы то ни было, кроме главной причины, что привела его сюда.

А земля вздымалась приливной волной и так же неожиданно опадала.

Он спешил. Его мозг работал на грани возможного. Он раздирал сознание, стремясь выкорчевать оттуда всякую постороннюю мысль, каждую кроху ненужной информации; прочь их, надо превратиться в высокоэффективный компьютер, работающий с единственной целью — вырвать секрет Призрака из суматохи и хаоса этой меняющей измерения системы.

Он уже не помнил о чувстве, возникшем в момент сдвига.

Свет вдруг пропадал, появлялся снова, опять исчезал. Казалось, строения замерцали, словно мираж, накренилась сама ось планеты — и Ринарк упал, распластался на земле, ускользавшей из-под ладоней.

До него донеслись беспорядочные возгласы ужаса.

Он поднял глаза и сквозь валом накатывающиеся на него призрачные образы разглядел вход в таверну. С трудом поднялся, добрел. Наконец-то он внутри, видит посетителей.

Новоприбывшие были явно перепуганы, не то что старожилы, воспринимавшие необычное поведение планеты с полным равнодушием.

Так, должно быть, случалось каждый раз, когда система переходила в новую плоскость мультиверсума.

— Где мне найти Мери-путаницу? — выдохнул Ринарк.

Ему пришлось не раз повторить вопрос, пока какой-то смуглый человек не оторвался наконец от своей девушки и своей бутылки и не сказал:

— Приют Руперта, там, в двух кварталах, — для верности он указал направление пальцем.

А планета продолжала бесноваться. День и ночь мелькали, как в калейдоскопе, земля казалась ожившей, текучей, ползучей. Но Ринарк пробивался сквозь этот кошмар, пока не увидел вывеску приюта.

Открыл дверь, одно прикосновение к которой вызывало зуд, вошел.

— Где Мери-путаница? — почти прокричал он первому, кого увидел, — одетому в черное человечку с неприятным лицом.

Тот и рта не раскрыл. Ринарк затряс его:

— Где Мери-путаница, ну?

— Поднимайся, она наверху, где обычно, в комнате с красной семеркой на двери.

Переход Призрака был почти невыносимой мукой для сознания и тела Ринарка: в голове у него стучало, он полуослеп — и все же заставил себя преодолеть несколько пролетов и найти нужную комнату.

Постучать.

И открыть дверь.

От вида Мери-путаницы кровь стыла в жилах. Бледная красавица, низведенная своим тихим безумием до пародии на идеал женщины.

Ринарку сразу бросилось в глаза: раньше она была человеком замечательного интеллекта. А физически — что ж, и сейчас красавица, с чистым исхудавшим лицом, большими карими глазами, крупным ртом, длинными черными волосами, полной грудью. На ней была только грязная юбка, пальцы бессмысленно блуждали по клавиатуре управления, что устанавливали на допотопных и переусложненных «чувствующих» кораблях. Ими увлекались лет сто назад, потом от них пришлось отказаться из-за «нервных срывов» в моменты опасности. Но здесь-то была лишь клавиатура — ни к чему не подключенная.

Стоило Ринарку осторожно войти в оклеенную убогими обоями комнатушку, где единственной мебелью былс пилотское кресло с корабля, — очевидно, ложе безумной, как ярость его улетучилась.

— Мери, — обратился он к невнятно бормочущим останкам того, что некогда было человеком. — Мери!

Она уставилась на него взглядом, который отпугнул бы любого.

— Адам? Ах, нет. Входи, Кастор, а вот Поллукс пусть останется за дверью. О, никак Рубен Кэйв, Герой Космоса, решил меня навестить? — Рот тронула легкая улыбка, рука вскинулась в неуловимо изящном жесте. — Да присаживайтесь же!

Сесть было некуда, он остался стоять, смущенный и взволнованный.

— Я Ринарк, — хрипло произнес он. — Мне нужна информация. Это важно. Придете на помощь?

— На помощь?.. — голос ее впервые зазвучал внятно, но пальцы все бегали по клавиатуре. — На помощь?.. — лицо скривилось, она вскрикнула:

— На помощь!

Он шагнул к ней.

Пальцы нервными, резкими движениями летали над клавишами.

— На помощь!.. — чуть не навзрыд.

— Мери, — настойчиво повторил Ринарк. Он не мог позволить себе коснуться ее округлых плеч, лишь склонился к поникшей женщине. — Все хорошо. Говорят, вы изучали Призрак. Это правда?

— Правда? Где правда, где ложь?..

— Какой он, Мери? Что он с вами сделал?

У женщины вырвался вздох — вздох мужества и отчаяния. Она встала, нетвердым шагом подошла к креслу и легла ничком, охватив руками края.

— Что представляет собой Призрак, Мери? Что он такое? — Ринарк заставил себя забыть обо всех эмоциях, сейчас он был лишь машиной, добывающей информацию.

— Хаос... — забормотала она, — безумие... сверхразум... теплота... О, какая теплота... Но не для меня, не для людей... нет там опоры, ничего знакомого, ничего, за что можно ухватиться. Там попадаешь в водоворот вероятностей, он захватывает тебя, швыряет, как щепку, куда захочет. Падаю, лечу, расширяюсь, сокращаюсь, пою, немею — тело мое ушло, и его не догнать...

Взгляд ее, блуждавший в пространстве, вдруг остановился на Ринарке, в глазах блеснул разум:

— Вы сказали, вас зовут Ринарк?

— Да, — он с трудом сдерживался, чтобы не сделать то, чего делать не хотелось бы.

— Я уже встречалась с вами, возможно, еще там. Или здесь. Или там.

Она вновь уронила голову и, не поднимаясь, забормотала какую-то невнятицу.

Ринарк чувствовал: в ее подсознании бушует хаос Призрака.

Ее рассказ убедил: пережитое ею может ввергнуть в безумие.

Он сосредоточил на ней внимание, собрал все свои сенсорные способности, почувствовав каждый составляющий ее тело атом, сконцентрировался на рецепторах и участках мозга, пытаясь разгадать, как повлиял на нее Призрак.

Но физическое состояние женщины оказалось близким к норме; разве что в кровь поступало слишком много адреналина, в этом, вероятно, и причина ее почти непрестанного движения.

А сознание ее Ринарку не открывалось. Он не был телепатом и в эти минуты чуть не радовался, что неспособен заглянуть в ее изуродованное сознание. Сейчас он изучал ее мышечные рефлексы и нервную систему, искал подход, который позволил бы ей продержаться столько, чтобы успеть ответить на некоторые его вопросы, — и даже такое минимальное вмешательство было ненавистно ему.

И тут почувствовал: что-то в ней подалось.

— Аскийоль! — воскликнула она. — Имя я, кажется, вспомнила, а что с вами? Разве вы не умерли?

Откуда она могла знать Аскийоля?

— Да, Аскийоль — имя моего друга. Но я жив...

Ринарк едва сдержался, чтобы не выругаться. Ситуация и без того непростая, а тут появляется еще одна загадка.

— А к чему вы вспомнили Аскийоля?

Безумная уставилась отсутствующим взглядом куда-то в стену и не отвечала.

Тогда он попытался вновь.

— Мери, где вам приходилось бывать? Что вы нашли?

— Рваную планету, — невнятно ответила та. — Я отправляюсь туда... отправлялась туда... напоследок... решетчатая планета. Держусь подальше.

Ринарк попробовал подладиться, чтобы хоть как-то вытрясти из нее информацию.

— Почему? — он говорил почти нежно. — Почему, Мери?

— Нельзя связываться с Призраком, он — не весь, части его в других измерениях, движутся сами по себе... Там Дыра, обитатели засели в Дыре. Им известно все, они не хотят вреда, только угрожают. Им известна истина, и она невыносима!

— В чем эта истина?

— Забыла. Не смогла удержать. Они мне открыли ее. Это было нечестно, — и опять она пристально смотрела на него, и опять ее взгляд стал разумнее. — Не верьте в справедливость, Ринарк, и на миг не допускайте, что она существует. Нет ее. Узнаёшь, что ее можно добиться в ущельях, но в реальной вселенной она разбивается вдребезги. В ущельях ты ее найдешь.

— В ущельях? Где они? — Ринарк не мог понять, почему она произносит это слово с особой интонацией.

— Ущелья рваной планеты, — Мери вздрагивала, словно не в силах оторваться от сиденья. — Там я все вконец и забыла, там любая теория, любая кроха информации, добытая на другой планете, теряет смысл. Забыла, но лучше мне от этого не стало. Мне ведь все было интересно. Теперь нет, я хочу только покоя и мира, а их-то и нет. Все идет, как шло. Правда, те знают, знают, но ненависть сохраняет им рассудок.

— Кто «те», Мери?

— Трон. Страшный Трон. Да и Шаарн знает, но там они слабы, не смогли мне помочь. Зверюшки. Не дай им вытолкнуть тебя в... невремя... непространство. Их оружие не знает пощады. Они не убивают.

— Спасибо, Мери, — сказал Ринарк, не в силах помочь ей. — Я отправляюсь на Трон.

Она приподнялась над своим ложем; в бессвязных выкриках можно было различить лишь отдельные слова:

— Я не говорила... спираль... красная краска, ночь... Нет, нельзя видеть... нет. О нет!

И разразилась рыданиями; Ринарк отвернулся и молча вышел из комнаты.

Он брел по коридору. Та малость, что удалось выведать, не удовлетворяла его, но план... план уже складывался. Он должен попасть на Трон и узнать истину, о которой говорила Мери.

Как бы то ни было, от обитателей Трона скорее можно ожидать помощи — если, конечно, они соизволят ее оказать, — чем от деградировавших жителей Энтропиума, которым на все наплевать. Правда, отчасти понимал и тех, кто не мучится вопросами и не взыскует истины. Бурлящий хаос Призрака, сопутствующий его переходу через измерения мультиверсума, мог хоть у кого отбить всякую охоту размышлять.

По выходе из приюта Ринарк, к своему удовлетворению, обнаружил: планета окончательно угомонилась и, судя по всему, вновь вошла в обычное пространство — но в иной вселенной.

Как ни торопился Ринарк назад, в небоскреб, это не помешало ему зондировать сознанием пространство, и то, что он обнаружил, его успокоило: за взбесившимся Призраком располагались надежные, законопослушные планеты и солнца спиральной галактики, во многом напоминавшей его собственную, хотя то и дело он наталкивался на незнакомые органические образования.

И вот он вновь в том самом зале небоскреба. Первым заговорил Кляйн:

— Половина новоприбывших с Мигаа погибла. Как обычно, во время перехода они испугались и натворили глупостей; тела мы прибрали. Из уцелевших часть решила осесть, остальные со всех ног бегут обратно, на посадочную площадку... Как у вас прошло с Мери?

— Она сказала, что о природе Призрака знают на Троне, во всяком случае, я так ее понял.

Вошли Аскийоль и Уиллоу. Ринарк лишь кивнул им.

— Это жители Трона нападали на нас? — спросил он у Кляйна и услышал: где-то вдалеке стартуют корабли.

— Предупреждали ведь их, — вздохнул Кляйн. — Вот и еще несколько сотен смертников.

— Что вы имеете в виду?

— Каждого из новоприбывших, кто рассчитывает, что Призрак послужит ему перевалочным пунктом из одной вселенной в другую, мы предупреждаем: раз уж они здесь оказались, здесь им придется и остаться. Нет, берутся за свое. Может, у одного-другого это и вышло, не знаю. Думаю, вряд ли. Что-то не дает покинуть Призрак, если даже и удалось попасть на него.

— И вырваться невозможно? — огорченно спросила Уиллоу.

Занятно, подумал Ринарк, взглянув на нее, до чего по-разному ведут себя люди в критических ситуациях. Уиллоу выглядела донельзя расстроенной, Аскийоль — будто ничего и не произошло. Интересно, в каком состоянии окажется Толфрин?

Кляйн ответил:

— Верно, детка. Вырваться отсюда еще труднее, чем попасть сюда. Вы ведь не существуете полностью в пространственно-временной матрице той вселенной, в которой в данный момент находится Призрак. Мы как бы перетекаем в другие измерения. Так что, пытаясь покинуть его, вы встречаете эти измерения под острым углом и — хоп! — расщепляетесь. Какая-то часть вас движется одним путем, остальное — другим. Нет, отсюда вам не вырваться.

— Что, Ринарк, проблем прибавилось? — поинтересовался Аскийоль, поигрывая перчатками.

— Прибавилось и сведений, не зря я узнавал, — утомленно сказал Ринарк. — А что ты разузнал?

— Определенного немного. У одиннадцати планет куча названий в честь людей и не людей. Есть миллион теорий о природе Призрака, как правило основанных на фольклоре и суевериях. Говорят, что первым появился Трон, он, надо думать, и стал родоначальником системы. Поэтому, вероятно, тронцев и не устраивает появление чужих кораблей.

— Что еще?

— Есть некая раса, в просторечии именуемая «тухлая слизь», которая, как предполагают, знает историю мультиверсума. Есть некая планета, именуемая Рваная Жалость, где, как предполагают, и составлен адский замысел этой адской системы.

— Нечто подобное говорила мне Мери, — подтвердил Ринарк.

Вошел Толфрин — едва передвигая ноги. Ни слова не сказав, рухнул на кушетку.

Ринарк подождал и заговорил вновь:

— Есть вопросы, на которые мы должны ответить. И ответов будем добиваться, не жалея времени.

Почему орбита Призрака столь необычна? Каким образом он движется? Если разберемся в принципе движения, не исключено, что нам удастся, доработав, заложить его в конструкцию кораблей, предназначенных для эвакуации нашей галактики. Как бы логика, если можно так выразиться, этой системы ни была чужда нам, мы обязаны ее одолеть. И еще я думаю — все ли вселенные сжимаются одновременно?

Последний вопрос прозвучал как-то нерешительно. Ринарк, судя по всему, на первое время решил оставить его открытым.

— Если все, то шансов на эвакуацию практически нет. С другой стороны, то, что мы выясним, позволит нам...

— Остановить вселенную в ее естественном движении к распаду или изменению? Что вы, Ринарк! — рассмеялся Кляйн.

— Да, Кляйн, — если придется на это пойти!

— О чем, к чертовой матери, мы все тут болтаем? — устало заговорил Толфрин. — Нас только трое — трое против естественной вселенной. О неестественной вселенной, ужасном месте, где мы сейчас находимся, я уж не говорю.

Он покачал головой.

— Признаться, то немногое, что я узнал, заставило меня почувствовать себя беспомощным, бесполезным, бессильным. Лучше махну рукой, чем буду бороться с тем, что, судя по всем сведениям, является необъятным и неумолимым движением сил природы, которое с логической неизбежностью должно привести к концу человечества — и органической жизни вообще — и в нашей, и в других вселенных. Человечество отжило свое, и все, что в наших силах, — это назвать вещи своими именами. Если ты можешь возразить, Ринарк, я был бы признателен...

А Ринарк вдруг почувствовал, что не хочет больше удерживать Толфрина.

— Сомневаюсь, что смогу дать ответ, который бы тебя удовлетворил, — сказал он печально. — Ты фаталист. А любой фаталист — только не обижайся — еще и человеконенавистник.

Качественное отличие человечества от любых других форм жизни в нашей Вселенной состоит в его способности управлять природой. Человек и дорос до Homo sapiens, Человека Мыслящего, за счет того, что тясячелетиями практически не зависел от окружающей среды. Он приспосабливался к ней, приспосабливал ее, покорял ее. Сколь бы ни был велик масштаб неминуемого бедствия, с которым сталкивается наша раса, этот закон продолжает работать. В нашем случае, возможно, придется покинуть все привычное и заняться адаптацией к новой среде — и управлением ею. Если Человеку это окажется по силам, он навсегда докажет законность и оправданность своего существования!

Толфрин, подавленный страстностью и убежденностью тирады, не нашелся, что ответить. Лишь покачал головой и продолжал молча размышлять. Ринарк чувствовал — этот человек сдал, так механик чувствует близость разрушения детали, исчерпавшей свой ресурс.

Он ограничился словами: «Раз так, тебе лучше остаться здесь».

Толфрин кивнул:

— Я подвел тебя, Ринарк. Но, честно говоря, это выше моих сил, много выше. Кому-то из нас удается до сих пор сохранять оптимизм, но с фактами нельзя не считаться.

— Факты можно изменить, — сказал Ринарк; Толфрин его больше не интересовал.

— Решил завязать? — подмигнул Аскийоль. — С чего бы?

— Обстоятельства сильнее меня, — горько усмехнулся Толфрин, поднялся и вышел из комнаты.

Аскийоль обернулся к Ринарку:

— Понять не могу, с какой он стати?

— Надеюсь, что не можешь, — мягко сказал Ринарк.

Он наблюдал за приятелем: тот, ошарашенный и смятенный, уже отвернулся и не сводил взгляда с Уиллоу.

У той на глаза навернулись слезы:

— Я не могу на это отважиться. Мы только что такое перенесли, и опять...

— Ты разлюбила меня, в этом дело?

— Да нет же, Аскийоль, ты мой любимый навсегда. Но ты... ты бы мог остаться со мной здесь?..

И снова Аскийоль взглянул на Ринарка.

— Мы летим на Трон, — заявил он как о чем-то решенном.

— Что ж, раз ты надумал присоединиться...

— Береги себя, Уиллоу, — тихо сказал Аскийоль. — Может, я и вернусь, кто знает?

И вот для них с Ринарком стали прошлым, и эта комната, и небоскреб, и весь этот странный город. Они подходили к площадке, к своему опаленному кораблю, готовые плечом к плечу встретить ужасные испытания, а может, и саму смерть.

— Одним шутом меньше, — засмеялась Уиллоу, улыбнувшись Кляйну. — Да мало ли таких — морочат сами себя, они, дескать, «взыскуют высших ценностей», просто чтобы уйти от ответственности! Одним шутом меньше.

— Что есть ответственность? — на сей раз Кляйн был афористичен. — Уж кто-кто, а этот ваш шут знает: ответственность, моя милая, — эвфемизм самовыживания.

Она, казалось, не поняла Кляйна.

— И что бы ему остаться..;