Пролог

Два года Ринарк скитался в просторах Галактики, но одиночество совсем не тяготило его. Впрочем, он не был одинок — Галактика стала его неизменным спутником — он всегда ощущал рядом с собою ее согревающее дыхание. Те незримые силы, которые управляли ею, были так же благодатны, как и она сама. Он странствовал в космосе, а его мозг, легко защищенный продолговатым черепом, чутко улавливал самые слабые галактические движения. Все эти два быстро промелькнувших года, что провел он в кишащей жизнью Галактике, он двигался к единственной цели, и вот теперь он был готов отправиться к Внешнему кольцу.

 

Глава 1

Наконец-то все трое оказались в этом ужасном городе, называемом Мигаа, что лежал на гребне посреди дикой, беспощадно слепящей, безжизненной пустыни. И город, и планета назывались одинаково — Мигаа и были последней надеждой космических беглецов.

Ринарк вылез из своего крейсера — там было просто невмоготу под бриллиантово сияющим свирепым солнцем — и стал пробираться меж сотен других кораблей, чьи гигантские силуэты грозно вырисовывались вокруг; он мысленно обшаривал город в поисках двух своих друзей. Его изощренный мозг, как зонд, пронизывал улицы, здания, людей — все, что лежало вокруг. Ринарк обнаружил их наконец в полумиле отсюда, на другом конце города.

Он проворно пересек космодром, таможенников не было, и никто не остановил его. Напряженно удерживая в сознании образы друзей, он поспешно двигался по направлению к ним. Ринарк уже успел почувствовать, что они сильно возбуждены, наверное, попали в передрягу, подумал он.

Встречные глазели на него — он был очень высок и худ, с темными, глубоко посаженными глазами, продолговатой головой и спокойным, задумчивым лицом. Но не внешность Ринарка приковывала к себе их внимание, удивительно было то, что при нем, казалось, не было оружия. Почти все эти мужчины и женщины примчались сюда, на Мигаа, в спешке, но тем не менее успели вооружиться.

Ринарк стремительно шагал по вымощенным металлом улицам мимо поблескивающих стальных зданий. Остальные же брели беззаботно, нацепив темные линзы, чтобы смягчить нестерпимый блеск слепящего солнца пустыни, отраженный сталью и хромом городских построек. Немногочисленный транспорт, как заметил Ринарк, лениво тащился по улицам. Какой-то странный, безжизненный город, как бы замерший в состоянии напряженного ожидания, подумал Ринарк. Это особая, ни на что не похожая атмосфера окутывала Мигаа душным облаком.

Ринарк подметил, что на всех лицах — и мужских и женских — тоже лежит характерный отпечаток: они привычно выражают тщетное усилие скрыть ту самую надежду на что-то, которая таится в глубине их глаз. Казалось, они боятся надеяться, однако, очевидно, это единственное, что им оставалось. Ведь Мигаа, вернее, то, что может случиться здесь, — это их последний шанс. Ринарк тоже уповал на Мигаа, но по другим, не столь эгоистическим соображениям.

Подойдя к дому, где, как он почувствовал, находятся два его друга, Ринарк обнаружил, что это вовсе не бар, как он ожидал. Это была гостиница, которая называлась «Дрейф», впрочем, такое же название носили сотни разбросанных по всей Галактике баров, но в данном случае это название обретало совершенно особый смысл.

Изнутри доносился громкий шум, и Ринарк пошел на эти звуки.

Схватка была в разгаре.

То ли воры, то ли галактические картежники, подумал Ринарк, — белые, под кожу, плащи, утыканные металлическими заклепками, подтверждали догадку. Эти упитанные, дико орущие молодчики нападали на двоих «чужаков».

Ринарк узнал этих двоих. Пол Телфрин и юный Эсквиел из Помпеи вжались спинами в стену в дальнем конце холла, забитого орущей толпой.

Первым побуждением Ринарка было уйти и оставить их — он был уверен, что они сами выпутаются из этой переделки, — но потом он решил помочь им. Он хотел, чтобы они по возможности были в состоянии участвовать в предстоящем путешествии.

Ринарк двинулся вперед, и в это время один из картежников ринулся на него как таран, всем телом, утыканным металлическими заклепками. Этот малый, видно, отрабатывал свои боевые приемы на корабле или на планете со слабым гравитационным полем. А Мигаа — планета с высокой гравитацией, — расчет картежника сокрушительным ударом размозжить Ринарку голову не оправдался. Ринарк прыгнул в сторону, и картежник пролетел мимо него. Ногой, обутой в тяжелый ботинок, Ринарк резко ударил его по позвоночнику. Картежник рухнул навзничь, а Ринарк сильно, с размаху, пнул его ботинком по голове, и тот потерял сознание.

Ринарк со всех ног бросился к своим друзьям.

Тем временем Телфрин в отчаянии пытался отбиться от нападавших, а Эсквиел, который выглядел как всегда щеголевато, скалил зубы в злобной усмешке и был, казалось, весьма доволен собой. На правом его кулаке тускло блестели шипы кастета, и с них стекала кровь. Один из противников Эсквиела, зажимая страшную рану под глазом, отлетел назад и с размаху врезался прямо в Ринарка.

— Попусту теряем время! — крикнул им Ринарк, когда они заметили его.

Своими огромными, наводящими ужас ручищами он оттащил картежника прочь с дороги и ринулся сквозь толпу. Телфрин и Эсквиел, молотя кулаками направо и налево, устремились за ним. Какой-то верзила, грозно рыча, размахивал короткой дубинкой перед носом Эсквиела, но тот изогнулся, уклоняясь от ударов, и молниеносно вонзил утыканный шипами кулак в живот противника. Верзила с диким криком рухнул на колени, и дубинка выпала у него из рук.

Все трое вырвались из бара и пустились бегом по узкому переулку. Когда они поняли, что картежники, с пронзительным визгом гнавшиеся за ними, отстали, они свернули на узкую улочку, вившуюся за домами, и пошли вдоль нее, громыхая ботинками по металлическому покрытию.

— Дорога ведет к отелю «Прибежище»? — спросил Ринарк.

— Весьма тебе признателен, что разогнал этот сброд, — с усмешкой поблагодарил Ринарка Эсквиел. — А я-то думал, что ты, со своими экстрасенсорными способностями, наперед все знаешь, где что находится. Да, именно эта дорога ведет в отель. Он совсем рядом.

Ринарк просто не дал себе труда воспользоваться своими сенсорными способностями. У него перед глазами слишком живо стоял картежник, которого он нокаутировал. Ринарк не любил жестокость.

Эсквиел снова вывел их на магистраль. Телфрин смущенно посматривал на Ринарка.

— Очень жаль, что так вышло, — сказал он. — Эти молодчики сами нарывались на драку. Пристали к Эсквиелу из-за его одежды. И нам пришлось ввязаться в потасовку. Сколько раз удавалось избегать всяких осложнений, а тут не вышло. И все этот проклятый город — все на взводе, взвинченные, злобные.

— Боюсь, я сам раздразнил их, — заметил Эсквиел. — И то сказать, что ни надень, среди этих выродков всегда нарвешься на оскорбление! — Он снял кастет с костяшек руки и спрягал его.

Эсквиел, обреченный в ранней юности на одинокое, лишенное какой бы то ни было радости существование, питал пристрастие к яркой и пышной одежде. Он облачился в стеганую куртку из оранжевого искусственного меха с высоким воротником и узкие, пурпурного цвета, брюки, из-под которых виднелись остроносые сапоги из стекловолокна. У него было бледное лицо с острым подбородком, короткая темная челка спускалась на лоб. Он носил при себе небольшой антинейтронный лазерный пистолет, который принадлежал, как известно, к запрещенным видам оружия.

Некогда Эсквиел был князем — независимым повелителем Помпеи, но потом властители Галактики, пользуясь своим правом, присоединили планету к Галактическому Союзу. Ринарк испытывал признательность к Эсквиелу, который, покровительствуя ему, лишился и титула, и состояния.

Сейчас Ринарк заметил, что юноша что-то уж слишком задумчив. Он и всегда-то пребывал в несколько меланхолическом состоянии, отчего многие считали его неуравновешенным, хотя Ринарк не раз имел возможность убедиться в обратном. На самом деле душевное равновесие юноши, которое, казалось, опасно балансировало на грани двух взаимоисключающих состояний, послушно подчинялось его собственной воле.

Телфрин, такой же худощавый, как и оба его друга, легко возбудимый и вечно готовый лезть на рожон, был галактическим путешественником без лицензии, то есть попросту преступником. Одевался он по старинке — на нем был короткий жилет из некрашеной кожи, синяя рубашка и черные брюки. Он носил тяжелый энергетический пистолет. Телфрин, не говоря ни слова, вопросительно смотрел на Ринарка, который тоже хранил молчание.

Потом Ринарк улыбнулся — его жесткий рот с тонкими губами растянулся в язвительной гримасе, — выпрямился и, повернувшись к Телфрину, твердо взглянул на него.

Телфрин, казалось, обеспокоенный этим взглядом, почувствовал необходимость нарушить молчание:

— Когда мы тронемся? Мне уже не терпится.

Ринарк помедлил с ответом, продолжая глядеть на Телфрина.

— Мне нельзя ждать, — повторил Телфрин.

— Пока точно не знаю, — ответил Ринарк.

Они подошли к высокому многооконному зданию гостиницы «Прибежище» на окраине города, и Телфрин снова обратился к Ринарку:

— Ты сказал, мы теряем здесь время. Сколько же его у нас, хотя бы приблизительно?

— Самое большее — тридцать шесть часов, — ответил гид-сенсор.

Эсквиел, выведенный из задумчивости, взглянул на Ринарка. Казалось, он был встревожен.

— Всего-навсего?

— Да, всего-навсего, а может, и того меньше. Я чувствую только, как он все время приближается к нашему континууму, но очень трудно постоянно держать его в сфере внимания. Для этого требуется почти вся моя энергия.

Они вошли в просторный, высокий холл гостиницы «Прибежище». Эсквиел оглядывался, тщетно отыскивая кого-то в толпе. Сквозь огромные окна, освещающие многоярусные галереи вдоль одной из стен, глядела сверкающая черно-белая углеродная пустыня.

Друзья проталкивались сквозь разношерстную толпу, заполнявшую холл. Здесь были и хорошо одетые мужчины и женщины, и оборванцы, запойные пьяницы и те, кто весь вечер могут потягивать один-единственный стаканчик, крикливые и тихони. Здесь, как и везде в городе, царила атмосфера томительного ожидания, длившегося вот уже тридцать семь лет. Время от времени все присутствующие бросали взгляды на большие экраны, подвешенные в центре холла.

Экраны оживут, когда в зоне космического пространства, на которую они были фокусированы, появится то, чего все с таким нетерпением ожидали. Когда это случится, если случится вообще, все бросятся на космодром, и Мигаа вновь опустеет. Некоторые уже провели на Мигаа по тридцать лет, другие умерли здесь, так и не дождавшись своего шанса.

Трое друзей поднялись по узкой винтовой лестнице на галерею, где стоял стол и три стула. Здесь они и расположились.

— Я давно присмотрел это место, — сказал Эсквиел, вытягивая шею и разглядывая холл сверху.

Ринарк недоуменно посмотрел на него.

— Корабль у меня проверен, и не раз, — сказал он. — Он вот-вот должен быть готов. Как я уже говорил, Беглец материализуется, не пройдет и тридцати шести часов. Но минует еще не менее двенадцати часов, прежде чем он окажется здесь, судя по той скорости, с какой он двигался к нам, когда я контактировал с ним недели три назад.

Ринарк помолчал, пристально вглядываясь в эту страшную пустыню и стараясь уберечь глаза от нестерпимого блеска, который проникал даже сквозь полароидные окна.

— Мы должны быть готовы, — продолжал он. — Не знаю, как долго он останется в этом континууме. Возможно, он пройдет через континуум на большой скорости, и мы вообще не сможем попасть на него.

— Выходит, зря мы подались на Мигаа, — поморщившись, сказал Телфрин. — Что ж, я сам себе хозяин.

— А я нет, — возразил Ринарк, воздержавшись от дальнейших объяснений.

Он был единственным во всей Галактике, кому было известно, когда Беглец материализуется. Все прочие обитатели Мигаа рассчитывали только на счастливую случайность — на то, что эта странствующая в континууме причудливая система все же появится в космическом пространстве, пока они еще живы, и это было рискованной игрой. Город Мигаа был построен с одной-единственной целью — неподалеку отсюда должен материализоваться Беглец. Отверженные, преступники, охотники и их жертвы бросались к планете Мигаа, которая была их последним прибежищем. И ждали.

Ринарк знал, что ему нет нужды ждать, ведь он был гид-сенсором, обладателем уникального дара, развитого до той степени, когда он становится уже научным знанием. Располагая только самым общим описанием объекта и направлением его движения, будь то планета или затерявшийся в космическом океане грош, он мог точно указать место в Галактике, где этот предмет находится.

Он ориентировался в космосе без карт и координат. Он обладал способностью улавливать любое движение в Галактике и поэтому знал, что Беглец приближается, — он научился видеть то, что выходит за пределы его собственного пространства, и то, что существует в других измерениях, — смутные тени планет и солнц, отдаленно напоминающих наше.

Он научился видеть все это, стараясь теоретически обосновать природу существования Беглеца, этой призрачной системы, которая, как известно, материализуется — просто внезапно появляется в пространстве, а затем вновь бесследно исчезает, — это случалось всего пять раз с тех пор, как человечество достигло Внешнего кольца.

Обо всем этом пока мало что было известно.

Нескольким исследователям и ученым удалось попасть на Беглец прежде, чем он исчез, но они не вернулись оттуда. Никто не знал, как долго Беглец просуществует в каком-то определенном времени. Казалось, эта таинственная система не имеет устойчивой орбиты, и гипотеза Ринарка о том, что она, в отличие от всей остальной Вселенной, движется по своим собственным законам — этакое движение само по себе, — была сформулирована им несколько лет назад, когда, будучи патрульным в зоне миров Внешнего кольца, он обрел способность ощутить Беглец, как ощущал Вселенную в пределах его собственного континуума.

Время стоянки Беглеца могло меняться от нескольких часов до нескольких дней. Но момент его появления и исчезновения всегда оставался тайной. Те отчаявшиеся, что устремлялись на Мигаа, были оптимистами — вопреки всему они надеялись, что счастье улыбнется им и Беглец появится.

Ринарк назвал эту таинственную систему Беглецом, что естественно вытекало из его теории, однако были у нее и другие имена, например, одно из самых популярных — система «Призрак»; находились и люди с религиозно-мистическим направлением сознания, которые приписывали системе некие метафизические свойства, полагая, что она была отторгнута Вселенной в наказание за греховность ее обитателей. Эти фанатики называли систему «отлученным миром».

В общем, о системе ходили легенды, но лишь немногие отваживались заняться ее исследованием. Как правило, только преступники готовы были подвергнуть себя риску.

Ринарк разглядывал сверху бурлящий холл. Правительственная машина Галактического Союза была достаточно хорошо отлажена, и пренебрегать ее установлениями было делом довольно рискованным. Разумеется, граждане располагали личной свободой в широких пределах. Но так как государственные структуры действовали безотказно, преступникам было почти невозможно избежать карающей десницы правосудия. Им оставалось надеяться только на Мигаа, откуда, если повезет, можно вырваться из этой Галактики, если только галактическая полиция не совершит внезапного налета на город, как это уже не раз бывало. Вообще-то полицейские не прочь махнуть на них рукой, почти на всех, разве что попадался среди этого сброда кто-нибудь владеющий ценной информацией. Если такой тип достаточно долго водил полицию за нос, то за ним можно отправиться и на Мигаа.

Ринарк знал, что господа из галактической полиции разыскивают его, что люди лорда Мордена, капитана из Главного управления галактической полиции, рыщут по всей Галактике, охотясь за ним. И конечно же, Морден вспомнит со временем и о Мигаа, это всего лишь вопрос времени.

Эсквиел, положив голову на руки, пристально смотрел на Ринарка.

— Может быть, ты все-таки объяснишь нам, зачем мы пускаемся в это путешествие, а, Ринарк? — Он обернулся и стал высматривать кого-то в толпе внизу. — Почему ты отказался от должности патрульного зоны Внешнего кольца? Почему не сообщил в галактическую полицию о том, что ты узнал от парней, которые приземлились на Голанде три года назад? И почему тебе так приспичило попасть на Беглец?

— Пока не хочу отвечать, — сказал Ринарк, — хотя, по справедливости, следовало бы, но если я начну объяснять, возникнет куча новых вопросов, на которые я вам не смогу ответить, вернее, пока не смогу. Сейчас знаю наверняка только одно — да вы сами уже догадались об этом, — я ждал три года, чтобы попасть на Беглец, с тех самых пор как эти парни, прилетевшие на Голанд, открыли мне нечто чрезвычайно важное. Поэтому я и отказался от должности. Надеюсь, ответы на все другие вопросы получу на Беглеце.

— Ведь мы твои друзья, Ринарк, — сказал Телфрин, — только потому и летим с тобой. Но если ты не получишь там ответ на свои вопросы, что тогда?

— Даже если и так, мне терять нечего, — продолжал Ринарк, — но если вы считаете, что не стоит ввязываться в это дело, скажите сразу. Уж нам-то с вами известно, как это опасно. Мы можем погибнуть, даже не достигнув Беглеца, а если попадем на него, то назад уж не вернемся никогда.

Ни тот, ни другой не произнесли ни слова, но видно было, что им не по себе.

— Я в долгу перед вами, друзья, — сказал Ринарк. — Ты, Пол, помогал мне, когда я занимался исследованием переменных временных потоков, и благодаря тебе моя идея обрела завершенность. Эсквиел целых шесть месяцев скрывал меня от полиции на Помпее, а когда меня выследили, ему пришлось лишиться титула. Вы оба многим пожертвовали ради меня.

— Стоит ли об этом говорить, ведь мне и самому до смерти любопытно узнать, что же такое система «Призрак», — возразил, улыбаясь, Телфрин, — да и Эсквиела ничего здесь не удерживает, разве что его новая пассия, Уиллоу Ковекс.

Уиллоу была владелицей гостиницы «Прибежище». Она слыла красавицей.

Эсквиел, казалось, был раздосадован, но тем не менее слегка улыбнулся, пожав плечами.

— Ты прав, Телфрин, хотя с твоей стороны довольно бестактно говорить об этом. Но не беспокойтесь — когда придет время, за мной дело не станет.

— Прекрасно, — сказал Ринарк.

По узкой лестнице, ведущей на галерею, поднималась женщина. По ее повадке и движениям было видно, что она отлично знает цену своей тонкой красоте, и губы ее трогала легкая улыбка. Одежда молодой женщины сверкала украшениями — дарами многочисленных поклонников: платье изумрудно-зеленого цвета было усыпано драгоценностями, добытыми, наверное, на сотнях разных планет. Своим сиянием они затмевали ослепительный свет, заливавший пустыню. В ее руках, с тонкими пальцами, отягощенными множеством колец, был поднос, уставленный дымящимися блюдами.

Она подошла к столу, и Эсквиел, не отрывая от нее взгляда, взял у нее поднос, стараясь коснуться при этом ее руки.

— Благодарю, — сказала она. — Рада познакомиться. Вы, должно быть, знаменитый патрульный Ринарк.

— Бывший патрульный, — поправил он, — а вы та самая юная леди, которая привела в смятение чувства нашего гордого друга.

Она ничего не возразила в ответ.

— Приятного аппетита, джентльмены, — сказала она и пошла вниз по лестнице. — Пока, Эсквиел, — бросила она через плечо, пробираясь через кишащий людьми огромный зал.

Ринарк немного встревожился — он счел, что появление Уиллоу Ковекс может помешать его планам. Откровенно говоря, он был застигнут врасплох. Хотя оба его друга заслуживали доверия в равной степени, но, если выбирать из них двоих, Ринарк предпочел бы, чтобы в предстоящем путешествии его спутником был Эсквиел, а не Телфрин.

Эсквиел молод, отважен, способен постоять за себя, хотя в своей мстительности был склонен иногда к весьма жестоким поступкам; он дерзок и эгоистичен, но вместе с тем в нем чувствуется огромная внутренняя сила, хотя о ней трудно догадаться по его внешнему виду.

И тут вдруг появляется женщина, которая способна удесятерить эту силу или, напротив, свести ее на нет. Чего можно ждать от Уиллоу Ковекс, Ринарк просто не знал.

Решив пока философски отнестись к этому новому осложнению, Ринарк вернулся к неотложным делам.

— Думаю, нам следует еще раз проверить корабль, — предложил он, когда они покончили с едой. — Пойдем прямо сейчас?

Телфрин согласился, а Эсквиел сказал:

— Я останусь. Может, подойду к вам позже или дождусь вас здесь. Вы надолго?

— Не знаю, — вставая, сказал Ринарк. — Но ты не уходи — вдруг нам понадобится связаться с тобой.

Эсквиел кивнул в ответ.

— Не беспокойся. У меня и в мыслях нет идти куда-то.

Даже теперь, в этих чрезвычайных условиях, Ринарк мог позволить себе только деликатно призвать Эсквиела к осторожности; гид-сенсор относился к своему другу с большим уважением — помпейский князь не нуждался в советах по поводу того, как устраивать свои личные дела.

Ринарк и Телфрин спустились по лестнице и, с трудом проталкиваясь сквозь толпу, направились к двери.

Улицы полнились шумом и оживленным говором. Но слышны были только отдельные реплики, остальное тонуло в грохоте шагов по металлическому покрытию улиц.

— Кажется, говорят, что полицейские уже ринулись сюда, — в тревоге сказал Телфрин.

Ринарк казался мрачным.

— Остается надеяться, что Беглец появится прежде, чем они нагрянут.

Телфрин бросил взгляд на него.

— Они охотятся за тобой?

— Да, вот уже целых три года. Не потому, что я совершил преступление. Просто высшие чины из галактической полиции считают, что мне известно что-то, представляющее интерес для них, вот и стараются задержать меня.

— Ты в самом деле знаешь что-то такое, что их интересует?

— Кое-что знаю, — подтвердил Ринарк, — но ничего не хочу им открывать — так будет лучше и для них, и для меня.

— Это что, одна из твоих тайн?

— Вот именно, — подтвердил Ринарк. — Но не волнуйся — как только мы попадем на Беглец, я все вам объясню, и будь что будет.

Он позволил своему сознанию вырваться в пустоту, за пределы Внешнего кольца. Вот он уже там, ближе, еще ближе. Он чувствует присутствие системы. Внезапно рассудок его помутился. Он почувствовал тошноту.

Нет, это невыносимо, просто невыносимо!

Эта фантастическая система неумолимо надвигалась. Смогут ли они попасть на нее, хватит ли у них времени на это? Если бы он хоть немного больше знал обо всем этом! Конечно, затея эта чрезвычайно рискованная, тем более что надежды на успех почти не было.

Только он один понимал, что поставлено на карту. И это знание стало для него тяжким бременем, которое он обречен был нести. Наверное, никому, кроме него, оно оказалось бы не под силу.

Идя в одиночестве по улицам Мигаа, среди этих несчастных, устремившихся сюда в последней надежде, он не раз усомнился, стоило ли вообще все это затевать. Но тут же одергивал себя. «Ты должен раз и навсегда вбить себе в голову, что да, стоило», — твердил он про себя.

Здесь вокруг не было никого, кто мог бы быть причислен к внеземной цивилизации. Одно из открытий, сделанных человечеством в ту пору, когда оно начало заселять Галактику, состояло в том, что единственная высокоразвитая форма существования разумной жизни — это человек. Конечно, есть и другие формы живой материи, но во всей Галактике только Земля населена существами, которые способны мыслить и творить. Хотя эта концепция была общепринятой, ученые до сих пор не могли успокоиться и выдвигали одну за другой разные теории, пытаясь найти объяснение упомянутому феномену.

Два года назад Ринарк неожиданно отказался от должности патрульного зоны Внешних миров. Он занимал весьма высокое положение, и его отставка дала пищу толкам и пересудам. Факт приземления чужестранного космического корабля — как поговаривают, межгалактического — не был признан Высшим Галактическим Советом, который на все вопросы по этому поводу давал весьма расплывчатые объяснения. Однако Ринарк видел чужестранцев и провел с ними немало времени.

Он ничего не сообщил членам Галактического Совета, и они все еще разыскивали его в надежде убедить вернуться к той работе, которую он выполнял столь блистательно.

Люди, одаренные интуицией, позволяющей им свободно ориентироваться в космическом пространстве, так называемые гид-сенсоры, встречаются крайне редко, даже значительно реже, чем те, которые наделены талантом психолога-экстрасенса, а гид-сенсор столь высокого уровня, как Ринарк, просто уникален. Таких, как он, несколько на всю Галактику, и все они нарасхват. В основном это пилоты и гиды на гиперпространственных трассах, обладающие, как правило, свойством удерживать связь с теми мирами, откуда они стартовали, и точно указывать космическому кораблю направление, место и время входа в нормальное пространство. Помимо этого, гид-сенсоры незаменимы при составлении галактических карт и внесении в них разных поправок. Высокоразвитая цивилизация, освоившая трансгалактические полеты, просто немыслима без таких гид-сенсоров.

Именно этими соображениями руководствовались члены Галактического Совета, прося Ринарка остаться в должности патрульного в зоне Внешнего кольца, несмотря даже на то, что он ничего не сообщил им о пришельцах с Голанда. Однако он наотрез отказался от предложения и два года провел, по крохам собирая скудные сведения, касающиеся Беглеца. Кончилось тем, что Галактический Совет решил прибегнуть к помощи галактической полиции, лишь бы заполучить Ринарка, но благодаря содействию Телфрина и Эсквиела ему удавалось ускользать от нее. И вот теперь он со всей силой отчаяния надеялся, что Беглец материализуется, прежде чем полиция достигнет Мигаа.

Свой корабль Ринарк оснастил самыми совершенными приборами и оборудованием, какие только можно было заполучить.

Однако, по мнению Ринарка, всей этой оснастке грош цена без Эсквиела, чья кипучая энергия била через край, порой выходя даже за разумные пределы, и добродушного, беспечного Пола Телфрина. И тот и другой благоговели перед ним и всегда помогали ему. Ринарк, в свою очередь, тоже был предан им — знал, что для него нет ничего невозможного, если они рядом.

На космодроме стояло несколько сотен кораблей. Многие из них годами томились тут, однако все они пребывали в полной готовности, как будто ждали, что вот-вот появится Беглец.

Несколько кораблей находились здесь более ста лет, их владельцы, разочарованные, обманутые в своих ожиданиях, давно отправились в мир иной, так и не достигнув заветной цели.

Мощный корабль Ринарка представлял собой полицейский крейсер, купленный по дешевке и, конечно же, нелегально, а затем основательно перестроенный и переоборудованный. Его можно было привести в состояние полной готовности за тридцать секунд. Корабль был оснащен тяжелым оружием. Закон воспрещал иметь в личном владении полицейский крейсер, не разрешалось также вооружать частные космические корабли. Все торговые суда принадлежали Совету, который сдавал их в аренду.

Корабль Ринарка не нуждался в команде. Он был полностью автоматизирован, и на нем можно было разместить тридцать пассажиров. Как только Ринарк приземлился, его тут же стали осаждать толпы страждущих, предлагая большие деньги в обмен на обещание доставить их на Беглец, но Ринарк всем отказывал. Он не питал никакого сочувствия к тем, кто толпился здесь, на Мигаа. Эти несчастные скорее могли бы рассчитывать на милость гуманного Кодекса законов — предмет заслуженной гордости Совета, — чем на Ринарка, бывшего патрульного Внешнего кольца.

Хотя планета Мигаа была наводнена преступниками всех мастей, по сравнению с огромным населением Галактики, их было, в общем, не так уж много. Вот уже почти два столетия в Галактике царил мир, купленный, правда, ценой установления жестокой авторитарной системы, на смену которой в прошлом веке пришло либеральное правительство, призванное служить интересам всей Галактики.

Ринарк не испытывал ненависти к Совету, хотя тот изрядно докучал ему. Он честно служил до тех пор, пока в его руки не попала та самая информация, которую он утаил от членов Совета. Они не раз запрашивали у него эти сведения и неизменно получали отказ; все это время он проявлял крайнюю осмотрительность, тщательно скрывая свое местонахождение.

Ринарк взглянул в раскаленное белое небо, как будто ожидая, что патруль галактической полиции вот-вот свалится ему на голову.

Они с Телфрином не спеша пересекли дорогу, направляясь к крейсеру.

Механики все еще работали тут. Они давно закончили предварительную проверку и установили, что корабль полностью готов к полету. Однако Ринарк остался недоволен, и теперь они проверяли все заново. Ринарк и Телфрин вошли в подъемник, который доставил их в кабину управления кораблем.

Телфрин восхищенно оглядел великолепное оборудование. Наметанным глазом он сразу оценил, сколько изобретательности, искусства, энергии и страстной преданности любимому делу потребовалось, чтобы сотворить это чудо техники.

Как-то, кажется в прошлом году, в минуту откровенности Ринарк сказал:

— Взгляни-ка на эти приборы, Телфрин, — без них мы беспомощны. Люди создали их, чтобы выйти за жесткие рамки, которыми природа ограничила человеческий разум, а главное, они, эти приборы, дают каждому из нас почти неограниченную свободу.

Ринарк имел в виду не только его собственные, особые приборы, и Телфрин, конечно же, понимал это.

Здесь, в кабине управления, Телфрин подумал о том, что элемент мистики, сопутствующий научному знанию, может сделать эти приборы столь же смертоносными, сколь и спасительными. Человек уже перестал понимать, что же такое автомат, и потому считает его способным на все. И, более того, ожидает от него самого худшего.

Нужны такие, как Ринарк, и чем больше их будет, тем лучше. Ринарк мог принять на веру любую, самую отвлеченную научную гипотезу и, вместе с тем, в работе простой турбины усматривал много загадочного.

Именно тогда Телфрину вдруг пришло на ум совершенно новое соображение, непосредственно связанное с той ситуацией, в которой они оказались.

— Откуда мы знаем, как наш двигатель, да и вообще вся наша техника будет вести себя на Беглеце? — Он помолчал, глядя на внушительные приборы, громоздящиеся вокруг. — Ведь ты не станешь отрицать, что там, вероятно, пространство и время подчиняются совсем иным законам, и мы рискуем здорово погореть — наш корабль может запросто стать неуправляемым, и все тут.

— Верно, мы действительно не знаем, как поведут себя наши приборы в других условиях, — согласился Ринарк, — но я готов допустить, что целый ряд законов у нас общий. Возможно, когда Беглец приблизится, мне легче будет судить об этом, но, в любом случае, я могу и ошибиться.

Будучи гид-сенсором, Ринарк не нуждался в специальном оборудовании, усиливающем его возможности, но ему необходимо было сконцентрировать свои способности; для этой цели он прибегал к помощи особого энергетического подзарядного устройства, которое, по мере надобности, восполняло нервный и ментальный потенциал и позволяло при умелом использовании получить сверхмощный импульс, если возникала потребность в таковом. Подобные приборы обычно использовались только в медицине.

Телфрин принялся изучать материалы, касающиеся Беглеца, — здесь было над чем поломать голову, а Ринарк тем временем уселся в чрезвычайно удобное, мягкое кресло, закрепил электроды на лбу, груди, опутал ими все свое тело. На небольшой панели перед ним лежало записывающее устройство.

Спокойно и неторопливо он включил прибор.

 

Глава 2

Ринарк сконцентрировался.

Он ощутил присутствие Галактики, центром которой был он сам, — она слой за слоем как бы расходилась вокруг него во времени и пространстве.

Он ощущал ее как нечто целое и в то же время чувствовал отдельно каждый ее атом, каждую планету, каждую звезду, вновь вспыхнувшую или угасающую. Совершенно пустое пространство, здесь плотность материи минимальна; вот движутся небольшие скопления более плотной материи — это космические корабли.

Там, за пределами нашей Галактики, он слабо ощущал присутствие межгалактического пространства, оно было еще менее плотным, а дальше были другие галактики — он едва улавливал их дыхание.

Пока там не было ничего такого, что могло бы внушить тревогу и что, как ему стало известно, должно произойти. И он был призван это предотвратить.

Затем он настроил свой мозг так, чтобы воспринимать не отдельные компоненты Галактики, а всю ее в целом. Он расширил диапазон восприятия, охватил небольшой участок за пределами Галактики, и тут же цельная картина времени и пространства, как она ему представлялась, мгновенно рухнула.

Здесь было нечто инородное, нечто не соответствующее всему остальному. Похоже было, что сквозь этот небольшой участок космического пространства двигалось какое-то тело, проделавшее дыру в самой ткани универсума. Мысли Ринарка лихорадочно метались, тело била нервная дрожь — он пытался настроиться на новый, столь необычный объект. Это была двойная звезда с одиннадцатью планетами, правильным кольцом окружающими ее.

Но ее как бы и не существовало. По крайней мере, в том универсуме, который был привычен Ринарку, он не мог дать никакой более или менее верной оценки ее компонентов, пока, во всяком случае. Опять неудача! Ринарк сосредоточился на анализе эволюции этой системы. Она двигалась сама по себе в космическом пространстве, как двигаются обычно звезды и планеты.

Но в то же время она пересекала целый ряд измерений, с чем Ринарку пока не приходилось иметь дела. Двигаясь этим курсом, переходя с орбиты на орбиту сквозь эти измерения, она приближалась к тому континууму, в котором находился Ринарк.

Задыхаясь, он открыл глаза. Торопливо набросал какое-то уравнение, закрыл глаза и вновь настроил сознание.

Она продолжала двигаться по направлению к нему. Она пронзала мириады неведомых измерений, пересекала ряд континуумов, невозмутимо следуя по орбите, столь же постоянной, как и орбиты ее планет вокруг их звезд. Вскоре ей предстоит пройти через континуум, в котором пребывал Ринарк.

Однако как долго она будет находиться здесь? Ринарк ничего не мог сказать об этом — ему нужно было хоть немного знать об универсуме, который простирался за пределами его собственного, и о тех, которые ему еще предстояло обнаружить. Его будущее зависело от этого.

Менее чем за двадцать минут все было кончено. Через плечо Телфрина Ринарк взглянул на записи.

— Она приближается, — сказал он, — не пройдет и двенадцати — пятнадцати часов, как она будет здесь. Если, конечно, я не наврал в вычислениях. Однако полагаю, мой расчет точен. Насколько мне известно, она движется с постоянной скоростью.

Не могу понять, почему периоды, проведенные в этом континууме, все-таки так сильно изменились, если ее скорость постоянна, что, кажется, очевидно.

— Да, но как-никак ведь ты сузил их. — Телфрин тоже, казалось, испытывал некоторое напряжение.

— Ты прав. — Ринарк обходил кабину управления, считывая показания приборов.

— А ты уверен, что она не минует наше пространство-время?

— Все может быть, хотя это маловероятно.

С минуту Ринарк пристально разглядывал приборы, затем направился к сверкающему хромом бархатному креслу, перед которым на панели громоздилось множество рычагов и переключателей и возвышался лазерный экран. Это была панель управления пушкой.

Ринарк снова принялся тяжело расхаживать по просторной кабине. Ему явно хотелось посоветоваться.

— Мы не знаем всех направлений, по которым движется наш собственный универсум, — начал он. — Насколько нам известно, он может иметь и «боковое» движение сквозь эти измерения совсем под другим, чем Беглец, углом. Этим можно было бы объяснить, до некоторой степени, несовместимость по протяженности во времени пребывания системы в нашем пространственно-временном континууме.

Телфрин покачал головой:

— Я никогда не был в состоянии понять все эти теории насчет системы. А твоя способность чувствовать ее приближение — это для меня просто загадка. Мне известно, что при некотором навыке космические сенсоры могут определять местоположение не только планет, но и малых тел в нормальном континууме пространство-время, но я не знаю, распространяется ли эта их способность на какие-либо другие измерения.

— Как правило, нет, — ответил Ринарк, — но почти все, кто зондировал пограничное пространство вне нашей Галактики, замечали что-то еще, что не подчиняется известным законам природы. А некоторым из них казалось, что внутри Галактики они ощущают присутствие солнц и миров — как раз там, где их быть не может! Отсюда и возникла теория «мультиверсума», или многомерного универсума, вмещающего в себя десятки различных вселенных, отделенных друг от друга и существующих в неведомых измерениях…

Он умолк. Разве мог он так спокойно и связно облечь в слова то чувство отстраненности, отчужденности, которое он испытывал? Можно ли описать этот шок, это потрясение, выходящее за рамки принятых представлений, сформированных на основе свойственных нам чувств и ощущений, нечто, поражающее ид, эго, эмоциональный комплекс — словом, все в человеке.

Ринарк стоял, открыв рот, как бы пытаясь поймать нужные слова. Но слов не было. Лучше всего можно выразить это состояние, издав крик, в котором смешались бы ужас, смертельная боль и… торжество. Но ему не хотелось даже попытаться как-то выразить свои ощущения.

Итак, Ринарк сомкнул губы и снова принялся расхаживать по кабине, беспокойно поглаживая своей огромной ручищей ствол большой антинейтронной пушки, которой он ни разу в жизни так и не воспользовался. Это было страшное оружие, и он надеялся, что ему никогда не придется пустеть его в ход.

При мысли о любом из видов ядерного оружия Ринарку становилось не по себе. Его загадочное шестое чувство рисовало столь яркую картину расщепления атомов, что ему казалось, будто он видит это воочию. Одно представление о сокрушительном ядерном взрыве, вызванном атомным оружием, могло вызвать у него состояние агонии. Но антинейтронная пушка, излучающая частицы антиматерии, повергала его в еще более ужасное состояние.

Однажды, будучи ребенком, он оказался поблизости от места взрыва бомбы мощностью в несколько мегатонн, и шок, который он испытал при этом, привел к полному поражению его мозга; потребовались усилия докторов в течение целого года, чтобы вернуть ему здоровье. Теперь, конечно, он был более сильным, более защищенным, но тем не менее предпочел бы избежать любого конфликта в космосе.

К. тому же он ненавидел жестокость, хотя она позволяла легко и быстро выбраться из любой переделки, однако это была кажущаяся легкость, по существу замыкающая собой некий порочный круг. Поэтому он, если это было возможно, старался избегать жестокости.

Однако на этот раз он решился не отступать перед применением силы, если на Беглеце ему кто-нибудь попытается помешать.

Ринарк посвятил всего себя достижению одной-единственной цели. Он уже ступил на путь, ведущий к ней; теперь никто и ничто не может остановить его. Он стал фанатиком, одержимым одной идеей; он призван дойти до конца и выполнить, если это возможно, то, в чем видел свое предназначение. Ради этого он готов был пожертвовать жизнью.

Скоро, теперь уже совсем скоро Беглец должен войти в область космического пространства, где находились те, кто его ждал. Ринарк рассчитывал попасть на Беглец. Это был единственный шанс получить те сведения, в которых он так нуждался.

Он обернулся к Телфрину, который все еще был занят изучением записей.

— Ну, что-нибудь прояснилось? — спросил он.

Телфрин покачал головой и усмехнулся.

— Мне как раз понятно, как Беглец проходит сквозь эти измерения, о которых мы до сих пор ничего не знаем, — тем же способом, каким мы движемся через пространство и время, но вся эта заумь слишком сложна для меня. Я просто становлюсь в тупик. Ведь я не физик.

— Как и я, — заметил Ринарк. — Будь я физиком, Беглец, наверное, не поразил бы так мое воображение. К примеру, есть что-то странное в этой системе, заключающей в себе двойную звезду G-типа с одиннадцатью планетами, равноудаленными от нее, как будто она искусственная. Но разве такое возможно?

— Может, это что-то другое, — неуверенно предположил Телфрин. — Возможно, планеты, будучи равно удалены от родительских солнц, должны как-то воздействовать на загадочные свойства этой системы. Если они не что иное, как каприз природы, могут ли они влиять на орбиту Беглеца?

Ринарк кивнул. После минутного молчания он вновь заговорил:

— Если принять как само собой разумеющееся, что время циклично в соответствии с другими известными нам законами Вселенной, — хотя, как тебе известно, мой личный опыт, кажется, доказывает, что в нашем универсуме существует не один отдельный временной поток, — итак, если тем не менее принять это как данность, остальное тоже можно описать посредством циклов.

Он подошел к креслу, где оставил блокнот и самописец, взял их и склонился над столом.

— Орбита Беглеца имеет такую форму, — он нарисовал круг, — тогда как мы движемся так. — Он очертил полукруг, проведя горизонтальную линию внутри круга. — Представь, что мы имеем конечный ряд пространственно-временных континуумов с некоторыми общими для всех них законами. — Он начертил ряд полуокружностей над первым рисунком и под ним. — Все они, как и мы, движутся таким образом. Между нами нет контакта, и мы существуем бок о бок в различных измерениях, не ведая друг о друге.

Телфрин кивнул.

— Представь, что орбиты нормальных континуумов, в том смысле, как мы понимаем норму, лежат в горизонтальной плоскости. Представь далее, что орбита Беглеца лежит в вертикальной плоскости. Следовательно, вместо того, чтобы двигаться своей дорогой, не касаясь других, чередующихся универсумов, его орбита вынужденно вторгается в них.

— Но ведь, чтобы завершить подобный цикл, нужны миллионы лет?

— Не обязательно. Очевидно, мы не можем пользоваться временными и пространственными величинами, имея дело с объектом, столь отличающимся ото всего, что нам известно, как Беглец. У него свои собственные законы, которые кажутся нам абсурдными, но для него они столь же непреклонны, как и наши для нас.

— При этом ты должен самую малость принять на веру, — вздохнул Телфрин.

— Наши ученые всесторонне разработали теорию «мультиструктурной» Вселенной, или мультиверсума. Теория весьма убедительна.

— Жизнь и Вселенная, — заметил Телфрин, усаживаясь в кресло, — они становятся все более сложными.

Ринарк усмехнулся.

— Ясно одно, Телфрин, — число раскрытых наукой тайн неуклонно растет, но столь же быстро возникает несметное количество новых, стоит лишь приблизиться к проблемам, связанным с Беглецом. Ведь никто еще не возвращался оттуда.

Вдруг он бросил быстрый взгляд вверх. На панели управления замигала лампа.

— Внутренний телефон, — сказал он. — Может, это Эсквиел или кто-то из инженеров. Пожалуйста, разберись, Пол.

Телфрин подошел и взял аппарат. Он щелкнул выключателем, но экран был пуст. Телфрин выслушал короткое сообщение и повернулся к Ринарку.

— Здесь Эсквиел и с ним эта девушка.

— Как? — Ринарк на мгновение потерял самообладание. — Это еще почему?

— Ты спроси другое, почему они так быстро примчались сюда. Прибыла галактическая полиция — они ищут тебя!

Ринарк закусил губы. Конечно, он был готов встретить полицейский патруль, но увлекся, стараясь посвятить Телфрина в тайны Беглеца, и на время утратил осторожность.

Эсквиел и Уиллоу Ковекс вышли из подъемника.

В сильном возбуждении Эсквиел заговорил:

— Прошу прошения, Ринарк, но это мое условие.

Ринарк пожал плечами.

— Твое условие? — Склонившись к панели управления, он настраивал приборы. — Что там стряслось?

— Галактическая полиция прочесывает Мигаа и всех расспрашивает, нет ли здесь тебя. Я бросился сюда со всех ног. Они наверняка узнают меня и сообразят, что я связан с тобой.

— Возможно.

— Ты позволишь мне взять Уиллоу с собой?

— Ты предупредил ее, что мы очень рискуем?

— Конечно.

Ринарк вздохнул.

— Я предполагал, что такое может случиться, ведь я знаю тебя. Но я хочу, чтобы ты был с нами, и если ее присутствие — одно из твоих условий, я уступаю.

Ринарк подавил раздражение. Он не позволял себе размениваться на мелочи. Ведь он догадывался, что сулит им встреча с Беглецом, познание его природы и особых, необычных свойств. При этом личные дела отступают на второй план. Сейчас от него требовались решительные действия, а не рефлексии.

Ему следовало молиться о том, чтобы полиция не обнаружила его, прежде чем Беглец материализуется. Им всем нужно затаиться и ждать. Если бы хоть немного везения, если бы только полицейские не принялись сразу за корабли, стоящие на стартовых площадках, а прочесали вначале весь город.

Ринарк передал по радио инженерам, чтобы они быстро убрали свое оборудование — корабль должен быть полностью готов к старту.

После этого он сел в кресло и стал ждать.

Прошел час.

Уиллоу явно чувствовала себя не в своей тарелке в безукоризненно элегантном, обтягивающем ее, как перчатка, платье, вынужденная слушать этих мужчин, без конца обсуждающих одно и то же — уравнения, выведенные Ринарком, сведения, касающиеся этого самого Беглеца, и теории, выдвинутые по этому поводу когда-то.

Ринарк говорил:

— Ходят слухи, что на этой планете существует большая колония людей. Мне кажется, мы должны ориентироваться на нее, это номер восемь, по моим подсчетам. Можете посмотреть, я отметил ее.

Он бросил взгляд на Уиллоу — она казалась задумчивой, видимо, она не привыкла к тому, чтобы ею так явно пренебрегали.

Она нервно ерзала в кресле, и, казалось, то, что происходило вокруг, совсем не занимало ее. Обычно ничто не могло вывести ее из свойственного ей отрешенного равнодушия, которое, кстати сказать, было очень удобной и даже необходимой формой поведения в таком городе, как Мигаа. Но здесь она впервые оказалась в обществе мужчин, которые держались еще более обособленно, чем она сама. И это, очевидно, беспокоило ее.

Эсквиел наконец-то заметил, что ей не по себе, и обратился к ней несколько виновато:

— Ты чем-то расстроена?

Она натянуто улыбнулась, явно уязвленная.

— Место женщины — в камбузе, — сказала она. — Укажите мне, где он.

Если она рассчитывала вывести таким образом Эсквиела из равновесия, то явно потерпела поражение.

— А почему бы нет, — ответил он. — Видимо, я буду очень занят сейчас. А мы, наверное, скоро захотим есть. — С этими словами он указал на дверь и снова склонился над картами.

Передернув плечами, она вышла из кабины управления.

Уиллоу всегда интересовало все, что касалось Беглеца, ведь вся ее жизнь проходила, можно сказать, под знаком этой системы. Но она никогда не видела ее. В этой женщине было нечто такое, что давало ей власть над мужчинами, которые, казалось, испытывают вечный голод и в поисках его утоления отдают себя во власть Уиллоу, полагая, что она владеет некой тайной, в которую она, на самом деле, никогда не была посвящена.

Теперь она попадет на Беглец, хотя, не подбей ее на это Эсквиел, еще неизвестно, решилась бы она сама на этот шаг или нет. И все же она была довольна. В этих парнях, всех троих, было что-то очень непривычное и привлекательное. Может быть, сила духа, которой были лишены прочие обитатели Мигаа.

Уиллоу чувствовала, что Ринарк, Телфрин и, конечно же, Эсквиел излучают спокойную, уверенную силу, за которой угадывались причудливо сплетенные отчужденность и страстность.

Она занялась приготовлением ужина, в кладовке оказалось обилие всяческих припасов — Ринарк любил вкусно поесть.

Телфрин оторвал взгляд от карт, посмотрел на экран сканера, выругался и пошел к пульту управления.

— С лазером что-то не то. Попытаюсь что-нибудь…

— На пульте ничего не трогай!

Мозг Ринарка, казалось, вспух, тесно зажатый черепной коробкой, и лихорадочно пульсировал, тело била нервная дрожь. Он минуту помолчал, нахмурясь и стараясь взять себя в руки, потом совершенно спокойно сказал:

— Телфрин, она приближается.

Он снова мысленно перенесся туда, зондируя пространство. Внезапно он ощутил, как в его собственную систему пространство-время вторглось что-то постороннее — оно вынырнуло навстречу ему из сумеречного тумана Вселенной, коварно разрывая на своем пути пространственно-временной континуум. Ринарк, охваченный радостным возбуждением, бросился к лазерному экрану.

Телфрин и Эсквиел тоже подошли и стали за его спиной.

Он следил, как видимые силовые линии простирались вдоль той части пространства, где, как показывали его расчеты, должен появиться Беглец.

Казалось, само пространство расслаивается, и на нем, будто из опрокинутого чана с краской, разливаются огромные, расползающиеся цветовые пятна, которые, сливаясь с космическим мраком, придают ему радужный блеск меди, серебра, золота, рубинов, и это фантастическое сияние все время меняется, то рассыпаясь, то мерцая, то исчезая, то вновь появляясь.

И вдруг, поначалу слабо, будто пробираясь сквозь клубящиеся многоцветные облака, Беглец начал материализовываться, вырисовываясь все четче и четче, по мере того, как входил в более резкий фокус.

Вот он уже повис — плотный, вполне материальный, а облака, возвещавшие его появление, растаяли. В Галактике появилась новая система.

Интересно, думал Ринарк, долго ли одиннадцать планет будут висеть вокруг этой пылающей голубой двойной звезды?

Он ринулся к панели управления и нажал ту единственную кнопку, которая включает автоматические системы корабля.

Крейсер поднялся. С пронзительным визгом он рванулся прочь из космопорта, прочь от галактической полиции и спустя несколько минут уже мчался в космосе, устремляясь к Беглецу.

Крейсер двигался в намеченном заранее, единственно правильном режиме; Ринарк, как зомби, автоматически выполнял все, что от него требовалось; взгляд его был прикован к этой таинственной системе, что маячила впереди, его тело как бы слилось со стремительно несущимся кораблем, уже преодолевшим границу Галактики и совершающим прыжок в таинственные миры.

Вышла испуганная Уиллоу, глянула на экран, и ее охватила дрожь.

Эсквиел посмотрел в ее сторону, но она уже скользнула прочь — поспешила обратно на кухню.

Ринарк сидел в кресле, положив руки на панель управления, и отслеживал легчайшие движения корабля, не давая ему отклониться от курса на Беглец.

С этого расстояния казалось, что планеты ничем не отличаются от любых других систем Галактики, если бы не эти заданные положения вокруг солнц.

Однако они пылали, как бриллианты, продуманно обрамляющие сапфировые солнца. По мере приближения корабля Ринарку стало видно, как планеты вращаются вокруг двойной звезды. Издалека казалось, что они движутся очень медленно. Но по мере приближения корабля вращение планет становилось все стремительнее.

Телфрин и Эсквиел заняли свои места. Двигатель, запрятанный в самое сердце корабля, работал с перегрузкой — было слышно, как он гудит.

Ринарк прокричал:

— Телфрин, переведи все средства связи на «прием»! Эсквиел, смотри, не пусти случайно в ход это оружие — жди моей команды.

Ринарк обернулся к Эсквиелу и выразительно посмотрел на него.

— И не прикасайся к антинейтронной пушке, ни в коем случае!

Эсквиел выслушал молча, только слегка поморщился.

Телфрин щелкал коммутаторами.

Снова появилась Уиллоу, сбитая с толку стремительностью, с которой разворачивались события. Она была совершенно растеряна, порывалась что-то делать, но не знала, что именно. Мужчины работали сосредоточенно и напряженно, выполняя заранее намеченную программу. Эсквиел даже не заметил ее присутствия.

Планеты приближались. Некоторые из них казались какими-то странными, в особенности одна, та, что находилась на надир-юго-западе от двойной звезды.

Беглец уже почти заполнил собою весь экран, а из блока коммуникации послышался скрежет и треск.

— Уж эти-то помехи, во всяком случае, от него, — заметил Телфрин.

— На Мигаа, должно быть, паника, — усмехнулся Эсквиел. — Чем быстрее мы движемся, тем меньше шансов у них, у этого сброда.

— Сейчас они наверняка дерутся с полицией, — сказал Ринарк. — Теперь даже целая эскадра военных кораблей не остановит их — они готовы на все, лишь бы попасть на Беглец, ведь столько лет его ждали!

— И те, и другие застрянут на Мигаа на какое-то время, — заметил Эсквиел.

— Будем надеяться, надолго, — ответил Ринарк, вглядываясь в экран. — Что это там впереди по правому борту, взгляни-ка, Телфрин. Кажется, что-то вроде небольшой эскадры.

Телфрин подкрутил диски, подрегулировал шкалу настройки.

— Ты прав — действительно корабли. Но что за тип — не могу понять. Лучше нам не нарываться на них, давай подадимся к ближайшей планете и переждем там. Не нравится мне, как они заходят, сразу видно — ничего хорошего от них не жди.

Двойная звезда была уже совсем близко и ярко светилась на лазерном экране, затмевая собою планеты.

Ключом, который протянул ему Ринарк, Эсквиел сломал энергетические пломбы на пушках.

Тем временем около десятка кораблей фантастического вида приближались, сильно вибрируя, и их металлические тела излучали странный желтоватый свет. Они пульсировали в космическом пространстве, и казалось, в их приближении было что-то зловещее. Вот они изменили направление, описывая широкую дугу, и начали выстраиваться полукругом там, где должен был проходить крейсер Ринарка.

В этот момент последовал резкий толчок, который, как им показалось, судорогой свел все тело, почти выворачивая его наизнанку, и крейсер вошел в чужеземное пространство. Они были уже на территории Беглеца — вот почему эти фантастические корабли замерли, ожидая их. В тот же миг они почувствовали страшную опустошенность, голова кружилась, их тошнило. Ринарк, почти лишаясь чувств, отчаянно послал лучик ментальной энергии, стараясь направить его на Беглец. Вместе с тем он ощущал, как рядом бешено мчатся чужестранные корабли. Металл, из которого они были сделаны, даже отдаленно ничего не напоминал Ринарку.

Внезапно кто-то будто вспорол ткань космического пространства, и Ринарку показалось, что он вот-вот лишится рассудка.

Полуживой, задыхающийся, Ринарк все же заставил себя открыть глаза.

Он посмотрел на экран — планеты уже не кружились в бешеном вихре вокруг двойной звезды, теперь они двигались в гораздо более спокойном темпе.

Нечеловеческий рык раздался в кабине управления. Телфрин возился с приемным устройством, безуспешно пытаясь хоть что-нибудь понять. Снова раздался рык, непонятно, на каком языке. Приближался ведущий корабль желтой эскадры. Казалось, он перевернулся, описал двойное сальто и затем послал свертывающийся спиралью пучок энергии, целясь прямо в крейсер.

Ринарк блокировал свой мозг и напрягся всем телом.

— Экраны! — загремел он.

Но Эсквиел уже поднял их.

Корабль задрожал, но экраны выдержали натиск чужеземного оружия, правда, с большим трудом. Эсквиел нацелил на ведущий корабль энергетические пушки.

— С помощью антинейтронной пушки мы сразу разделаемся с ними, — задумчиво сказал он.

— А заодно и со всей системой, — добавил Телфрин, глядя, как заряды молниеносно впиваются в чужеземный корабль и он мгновенно взрывается, тут же превращаясь в комок искореженного металла.

Вражеские корабли стали в боевой порядок. Но Эсквиел, склонившись над пультом, отчаянно жал сразу на все пусковые кнопки. Крейсер, страшно содрогаясь, все же выдерживал ответные удары врага. Эсквиел зацепил своей пушкой еще два корабля, которые тотчас же взмыли вверх в крутом штопоре и исчезли из виду.

Тогда все оставшиеся корабли эскадры поднялись в каком-то странном, немыслимом сальто и открыли огонь.

— Теперь нам крышка! — заорал Телфрин.

Глаза Эсквиела были прикованы к вражескому кораблю. Он успел послать еще один мощный заряд энергии, пронзивший пространство, но в этот самый момент удар, нанесенный совместными вражескими усилиями, попал наконец в цель.

Крейсер задрожал, его сотряс мощный толчок, что-то страшно загрохотало, и он стал как вкопанный, а потом начал лениво плыть вверх по спирали. И тут множество чужестранных кораблей вдруг поднялось с ближайшей планеты. Эсквиел делал все, что мог, чтобы остановить их, но его усилия были тщетны — крейсер потерял управление.

Ринарк выбивался из сил, пытаясь справиться с системой управления.

— Мы выдержали, — кричал он, — но вся автоматика будто свихнулась. Телфрин, спустись посмотри, нельзя ли что-нибудь сделать с главным процессором!

Телфрин сорвался с места и помчался к лифту, таща с собой скафандр.

Эсквиел, прищурив глаза, старательно нацеливал пушки и при этом сыпал проклятиями. Он сразил еще несколько вражеских кораблей, но казалось, им и дела нет до этого. Эсквиел мельком подумал, что, может, на них нет живых существ.

Вокруг происходило что-то странное — вакуум выглядел совсем не так, как обычно. Не было нормальной резкости. Казалось, он пронизан слабыми цветными потоками, под завесой которых движутся какие-то призраки. И эти видения были мучительны, они просто с ума сводили…

Уиллоу, с бледным и напряженным лицом, вцепившись в переборку, остановившимся взглядом смотрела на большой лазерный экран. В космическом пространстве напряженно бурлили сгустки энергии, свертывались, переплетались и вихрем неслись сквозь вакуум. Уиллоу казалось, что на ее глазах рождается новая звезда, ведь она толком ничего не могла рассмотреть сквозь радужные узоры, кроме вражеских кораблей, которые, как желтые призраки, метались в космическом пространстве.

Наконец мало-помалу радужные узоры начали гаснуть, и стало видно, что чужеземные корабли подступают все ближе и ближе.

Ринарку пришло в голову, что уродливые видения, которыми кишел вакуум, не были порождением энергии, высвободившейся в результате сражения. Это было нечто другое. Нечто гораздо более зловещее.

Эсквиел по-прежнему вел беглый непрерывный обстрел. Экраны пока выдерживали всю тяжесть обрушившегося на них энергетического удара, но крейсер внезапно стал угрожающе раскаляться.

— Телфрин, ты внизу? — спросил Ринарк в микрофон.

— Делаю, что могу. Через пять минут, если повезет, заменю основные узлы, — донесся озабоченный голос Телфрина.

— Давай быстрей, — приказал Ринарк, — ведь ты можешь погибнуть.

Кто эти чужаки? Почему они, как дикари, напали на крейсер, даже не дав себе труда выяснить, враг это или друг.

Сейчас они надвигались на крейсер неумолимо и жестоко.

Осунувшееся лицо Эсквиела было все в поту. Уиллоу сползла на пол, не сводя расширенных от ужаса глаз с экранов.

— Надень скафандр, Уиллоу, — прокричал Эсквиел, — скафандр надень!

Уиллоу встала, пошатываясь, и нетвердыми шагами направилась к шкафчику, откуда, как она заметила, Телфрин брал скафандр. Она медленно открыла его, морщась от боли — раскаленный металл жег руки, — с трудом вытянула скафандр, втиснулась в него, и он автоматически обрел форму ее тела.

Ринарк натянул тяжелые перчатки. Рычаги управления так раскалились, что голыми руками за них невозможно было взяться.

А неприятельские суда снова и снова, кувыркаясь, посылали в крейсер заряды энергии.

Эсквиел чувствовал, как на коже у него вздуваются волдыри, но продолжал обстрел. Еще три вражеских корабля превратились в груды искореженного металла, что вызвало у Эсквиела мрачное удовлетворение.

И вдруг Ринарк понял, что корабль вновь слушается его. Телфрин восстановил главный процессор, крейсер изменил направление и теперь уходил от вражеских кораблей.

Телфрин пулей выскочил из подъемника, сдирая на ходу шлем, и бросился в кресло.

— Господи! — закричал он. — Там их еще больше!

Новая эскадра, еще более многочисленная, чем та, что уже атаковала их, направлялась к месту боя. Вот они подошли ближе, и тут Телфрин заметил, что эти суда выглядят совсем иначе. Да, действительно, среди этих нет ни одного похожего на те, что напали на них. Таинственная эскадра вступила в бой — о радость! — на стороне Ринарка и его друзей.

Какие-то бледные лучи обвились вокруг вражеских кораблей, и те сразу исчезли.

— Клянусь Богом, они заодно с нами! — радостно вскричал Эсквиел, а Ринарк начал отводить крейсер из зоны, где шел бой.

Внезапно динамики ожили — послышался четкий голос. Телфрин покрутил диски.

— Не могу обнаружить источник, — сказал он.

Тем временем голос на родном для пассажиров крейсера языке, хотя и с некоторым налетом архаичности, снова и снова повторял слова инструкции — скорость, траектория и так далее.

Постепенно крейсер начал охлаждаться, и страшное напряжение, которым были охвачены его пассажиры, немного спало.

— Да не ищи ты источник, — сказал Ринарк. — Это, скорее всего, запись — инструкция для тех, кто попал сюда. Нам надо поступать так, как они предлагают.

Следуя инструкции, они мчались вперед, по направлению к небольшой планете зловещего коричневато-желтого цвета. Корабли, которые пришли им на помощь, теперь окружили их пестрым кольцом, не уступая в скорости крейсеру Ринарка.

Внезапно монотонный текст, записанный на пленке, прервался словами:

— Добро пожаловать на Энтропием. Мы видели, что вы попали в беду, и пришли вам на помощь. Сожалеем, что не могли сделать это раньше, но вы были за пределами границ наших возможностей. Вы быстро разделались с ними.

— Благодарю, — вежливо ответил Эсквиел, — но, подоспей ваша помощь, мы бы управились еще быстрее.

В ряду добродетелей молодого человека чувство благодарности стояло далеко не на первом месте.

— Вне всякого сомнения, — сразу ответили Эсквиелу. — Но теперь все в порядке, если ничего не случится…

Они стремглав летели в красную пылающую пелену, которой была окутана планета.

…если ничего не случится…

Снова и снова они проделывали одно и то же, но нисколько не приближались к цели — просто заколдованный круг какой-то; им казалось, будто без конца прокручиваются одни и те же кадры, как в кино.

Каждый раз они были уверены, что достигли наконец поверхности планеты, и вдруг снова обнаруживали, что мчатся сквозь красную мглу.

Наконец, когда они недвижно повисли в этом красном тумане, тот же уверенный голос сообщил им:

— Не волнуйтесь, вероятно, это продлится недолго.

Если Ринарку случалось испытывать состояние крайнего изнеможения, как теперь, он пускал в ход свое особое качество — некое чувство пространства, которое позволяло ему хоть как-то осмыслить то, что вокруг него происходит. Но здесь и это оказалось невозможным. В какой-то миг он ощутил, что красная планета рядом, но она тут же исчезла, будто ее не бывало.

Еще несколько раз они пытались опуститься на поверхность планеты и вдруг, совершенно неожиданно, сквозь туман вырвались прямо к дневному свету, розоватому дневному свету, и тут же увидели морщинистое лицо этой планеты — мрачное, дикое, оно было точно сюрреалистическое порождение больной фантазии шизофреника.

Уиллоу лежала на полу, в скафандре, глаза ее были закрыты — да и где уж ей, когда даже этим бывалым парням приходилось прикладывать отчаянные усилия, чтобы не потерять власть над рассудком и чувствами, содрогающимися и трепещущими от одного вида этой зловещей планеты. Никто из них не видел в своей жизни ничего подобного, да и во всей Галактике едва ли существует планета, которая хоть отдаленно напоминала бы ее.

Но в чем же дело?

Уж, конечно, не в цвете атмосферы и структуре поверхности. Здесь было что-то, с чем не хотели мириться ни тело, ни разум.

Им казалось, что они беззащитны, что их подстерегает неведомая опасность, будто под ними вот-вот разверзнется бездна, и вся планета развалится, как сгнившая дыня.

— Следуйте за кораблем алого цвета, — произнес голос.

И тогда Эсквиел, Уиллоу и Телфрин как бы исчезли, и только Ринарк оставался на корабле, который снова мчался в красной мгле.

Но где же все остальные, недоумевал он.

Ринарк в отчаянии пытался хоть что-нибудь понять, но вокруг царило безумие неорганизованного пространства и времени, какой-то водоворот абсурда.

И тут появился Телфрин.

— Где ты был? Что случилось? — взорвался Ринарк.

Вдруг возникли Уиллоу и Эсквиел. Крейсер снова оказался у поверхности планеты.

— Следуйте за кораблем алого цвета, — настаивал голос.

В этот момент их поразило одно странное и пугающее обстоятельство. Эсквиел засмеялся, чувствуя, что где-то здесь прячется его двойник, столь же коварный, как и он сам.

Уиллоу была потрясена всем этим, особенно когда на какое-то мгновение она вдруг оказалась одна на корабле. Интересно, сколько же было кораблей в эти несколько минут.

Корабль алого цвета шел впереди группы, состоящей из судов самой разной формы — плоских, круглых, квадратных, — окружающих крейсер. Алый корабль оторвался от эскадры и устремился к планете, в юго-западном направлении. Ринарк изменил курс и последовал за ним. Алый корабль замедлил движение, и Ринарк тоже уменьшил скорость, при этом возникла накладка, и несколько секунд крейсер шел задним ходом, потом выровнялся и снова помчался за алым. Далеко впереди маячил силуэт какого-то города.

Все происходящее представлялось Ринарку точно в абсурдном, кошмарном сне. Что это — мираж или некое искажение материально существующей реальности, Ринарк не мог понять.

Даже очертания города на горизонте все время как бы струились и меняли свой рисунок.

Ринарк терялся в догадках — а может, все эти галлюцинации, или что бы это ни было, просто следствие адаптации к тем физическим законам, которым подчиняется система Беглец. «Видимо, наша психика дезорганизована этими новыми условиями, и мы должны постепенно к ним приспособиться», — думал Ринарк.

Он надеялся, что ему это удастся, во всяком случае, он должен постараться, хотя бы во имя той миссии, которой он облечен.

— Энтропием, — снова раздался голос из лазерного приемника.

Алый описал дугу, вертикально завис над планетой и, сильно вибрируя, стал опускаться на невидимое антигравитационное поле. Ринарк последовал за ним.

Он очень осторожно вел корабль к поверхности, и сомнения не покидали его — казалось, планета может внезапно исчезнуть, и они снова окажутся в пекле боя. То, что пришлось испытать ему в последние полчаса, совершенно вывело его из равновесия, и он уже ничему не верил.

Они приземлились на поле размером примерно в одну квадратную милю, совершенно пустом, если не считать кучки небольших строений на дальнем его краю.

— Что же теперь будет? — спросила Уиллоу.

— Ну, во-первых, высадимся; думаю, здесь сравнительно безопасно, ведь они нам помогли. Если бы они хотели разделаться с нами, зачем им эти хлопоты. Кроме всего прочего, интересно выяснить, есть ли здесь люди, — ответил Ринарк и стал втискивать свое крупное тело в скафандр; остальные последовали его примеру.

— Что же все-таки произошло с нами? — спросил Телфрин дрогнувшим голосом.

— Мне кажется, что мы испытали что-то вроде пространственно-временного сползания. Ведь нам ничего не известно об этой системе, поэтому трудно сказать что-либо определенное. Во всяком случае, мы должны быть ко всему готовы — ведь, что бы мы здесь ни сделали, мы не уверены, что результат будет тот же, что в привычной системе пространство-время. Скажем, шагаешь вперед и вдруг видишь, что двигаешься-то не вперед, а назад, или прыгнешь, а на тебя скала обрушится. Будьте осторожны, правда, я не думаю, что случится что-нибудь страшное — ведь, кажется, здесь все-таки живут люди, вон и город даже построили. Но тем не менее не забывайте об осторожности.

 

Глава 3

Кроме крейсера, на космодроме приземлился только алый корабль. Вся остальная эскадра куда-то исчезла. Ринарк и его друзья видели, как команда алого тоже высадилась, причем среди инопланетян были и люди — фигуры некоторых из них явно напоминали человеческие.

В группе инопланетян стояли шесть человек, среди них выделялся один — видно, он был главным — молодой, улыбающийся, светловолосый, одетый так, как было принято в нашей Галактике примерно двести лет назад — свободная голубая рубашка, мешковатые брюки, заправленные в зеленые гетры, и розовато-лиловые лакированные туфли. Поверх рубашки был надет плащ, ниспадающий свободными складками чуть ниже колен. Он был вооружен пистолетом какой-то неведомой системы, на плече висела винтовка. Вид у него был необычайно торжественный.

— Берите выше — нос на квинте, — произнес он с характерным акцентом. — Как там старушка Галактика — все та же?

— Нет, изменилась, — ответил Ринарк, узнавший в архаичном наречии юноши сленг древнего Тайного союза музыкантов, который основали двести лет назад те, кто был объявлен вне закона за отказ исполнять музыкальные произведения, которые цензоры считали «полезными».

Однако двести лет назад о Беглеце и слыхом не слыхивали, да и Мигаа еще и в помине не было. Ринарк был озадачен. Конечно, можно предположить, что время здесь течет по-иному и этот юноша живет все еще там, двести лет назад. И тем не менее все это было весьма загадочно.

— Вы ведь из будущего, правда? — спросил молодой человек. — Мы оттрубили примерно двести двадцать со времени Мировой войны, третьей, конечно. А вы?

— А на Земле прошло уже четыреста пятьдесят девять лет, — ответил Ринарк. — Хотя мы теперь пользуемся новым исчислением. Но как же вы все-таки попали сюда? Ведь мы только теперь сумели достичь Внешнего кольца именно в тот момент, когда вы приблизились к нашему континууму.

— Совершенно случайно, друг. Мы бежали — за нами гналась полиция — и вот оказались тут. Собирается престранная компания, доложу я вам, кто ни явится — все из будущего, вы — из самого отдаленного из всех, кого я знаю. Мое имя — Кол Менедж. Ну что же, давайте пойдем.

— Куда?

— В Энтропием. — И он указал на город. — Пойдемте, туда еще пилить и пилить.

Город, до которого было, наверное, около двух миль, четко вырисовывался на фоне неба, поражая скоплением странных, тяжелых и довольно уродливых конструкций. Но теперь силуэт города, по крайней мере, хоть не казался зыбким, как раньше, напротив — линии его были вполне четкими и определенными.

— А что, вы не пользуетесь наземным транспортом? — поинтересовался Телфрин.

— Вообще-то пользуемся, друг, но теперь — нет. Весь сдали в лом. Уж очень устарел…

— Как так?

— Скорее, просто надоел, знаете ли, мы любим иногда придумывать что-нибудь совсем новенькое.

Ринарк внутренне негодовал. Небрежный тон юного чужеземца крайне раздражал его — ведь ему нужно было получить ясные, недвусмысленные ответы на вопросы, от которых зависела жизнь и его самого, и его спутников.

Нельзя было терять ни минуты. Теперь, когда им удалось попасть сюда, Ринарк хотел немедленно начать свои исследования. Однако беззаботность этих энтропиемцев грозила ему промедлением, хотя они едва ли станут преднамеренно мешать ему.

— Кто же управляет планетой? — обратился Ринарк к Колу Менеджу, пока они медленно двигались к городу.

— Да все мы. Думаю, вы сочтете главным Рагнера Олессона. Мы как раз к нему и идем — он хочет видеть вас. Он любит знакомиться со всеми вновь прибывшими.

— Нельзя ли поторопиться? У меня очень мало времени.

— Да не спеши ты так, приятель, — ведь ваши странствия окончились. Успокойся — здесь спешить некуда.

— Что ты хочешь этим сказать? — выдавил из себя Ринарк, его выразительный рот был сурово сжат.

— А что ты думал? Там тебе не нравилось, значит, здесь должно понравиться. Все очень просто.

На этом Кол Менедж умолк и больше уже не отвечал ни на какие вопросы.

Тем временем они вошли в пригород, обитатели которого — среди них были и люди и инопланетяне — провожали их равнодушными взглядами.

«И население пригорода — просто сброд, в жизни такого не видал», — подумал Ринарк, и постройки несли на себе печать хаотичности и были начисто лишены какого бы то ни было стиля.

Грязные улицы, казалось, никуда не вели, все было погружено в полумрак, и только небоскреб, к которому они наконец подошли, светился своими многочисленными окнами.

Здесь, как и везде в городе, царила характерная атмосфера апатии и безразличия, но Ринарк все же не терял надежды получить наконец ответы на те вопросы, которые так его мучили. Он отметил про себя, что обстановка здесь очень напоминала Мигаа, с той лишь разницей, что тут было раз в десять хуже.

Попутчики Кола Менеджа как-то незаметно поотстали, а сам он ввел Ринарка и его друзей в здание небоскреба, где они, преодолев два пролета грязной лестницы, оказались у двери, которую Кол Менедж распахнул перед ними.

Большая неопрятная комната, на пороге которой они в нерешительности остановились, представляла собой странное сочетание конторы и жилого помещения. Менедж вошел первым. Двое, что находились в комнате, равнодушно посмотрели на него. Оба были средних лет, причем один из них отличался холодной, суровой красотой.

Ринарк брезгливо разглядывал комнату, одну степу которой занимали компьютеры и прочее оборудование. Пол был устлан коврами с безвкусным, кричащим рисунком, везде валялись какие-то бумаги, одежда и кучи разных вещей — ружья, вазы, чашки, папки, книги. Столы, стулья, диваны беспорядочно громоздились здесь и там. Эти двое сидели на длинном диване перед самым большим компьютером. Открытая дверь позади них вела в соседнюю комнату.

— Входите, — небрежно обратился к прибывшим один из них — тот, что обладал привлекательной наружностью. — Мы наблюдали за вами — вы стартовали быстрее всех, кого мне приходилось когда-либо видеть здесь. Остальные не скоро попадут сюда.

— Видимо, у них сложности с полицейским патрулем, — сказал Ринарк, с некоторой опаской входя в комнату.

— Я Рагнер Олессон, — сказал высокий.

Он смотрел на Ринарка подозрительно, вероятно, что-то в непроницаемом лице гид-сенсора настораживало его: может быть, он видел — кстати, совершенно напрасно — в нем соперника, претендующего на роль руководителя.

— Ринарк, — коротко представился экс-патрульный, — а это мои друзья.

Ринарк намеренно сократил процедуру знакомства.

— Ну что ж, мистер Ринарк, все, что вам необходимо, вы уже знаете. И не пытайтесь здесь что-нибудь изменить. Нас тут все устраивает. Делайте что хотите на Энтропиеме — все, что вам заблагорассудится, — только не вмешивайтесь в нашу жизнь.

Ринарк нахмурился, чувствуя, как в нем нарастает гнев. Не такого приема он ожидал, атмосфера беспорядочности и беззаботности, царящая здесь, раздражала его, особенно теперь, в его нынешнем настроении. Всем своим существом он рвался к одной-единственной заветной цели.

— Скажите, вы правитель Энтропиема? — спросил Ринарк.

— Да, если угодно. Однако я никого ни в чем не ограничиваю, разве только кому-нибудь взбредет в голову перевернуть здесь все вверх дном. Понятно?

— Послушайте, — сказал Ринарк. — Мне нужно только получить кое-какие сведения, вот и все. Может, вы согласитесь помочь?

В ответ Рагнер Олессон язвительно рассмеялся. Он поднялся с дивана и направился к Ринарку с чрезвычайно напыщенным и самодовольным видом. Чувствовалось, однако, что он раздражен вопросом Ринарка, который, видимо, показался ему оскорбительным.

— Это какие же такие сведения тебя интересуют, приятель? Иди-ка ты куда подальше и ищи там чего тебе надо. Терпеть не могу, когда мне докучают. И не вздумай заварить здесь кашу — тебя или вышвырнут отсюда в два счета или просто прикончат — на выбор.

Стараясь сдержаться, Ринарк спокойно поинтересовался:

— Так что же нас теперь ожидает?

— Слушай, делай что хочешь, только не приставай ни к кому, вот как сейчас ко мне.

— И вам совсем не интересно, зачем мы здесь? Вы ведь помогли нам отбиться от неприятеля. Почему же вы это сделали?

— Вы здесь по той же причине, что и все остальные, — вам не нравилось там, откуда вы пришли. Что, я не прав? Это — первое, теперь — второе: мы помогли вам, потому что чем нас больше, чем больше у нас кораблей, тем надежнее мы защищены от Трона — это их корабли атаковали вас. Так что все очень просто.

— Но я здесь совсем по другой причине, — нетерпеливо возразил Ринарк, — хочу понять природу этой системы, хочу понять механизмы, которые ею движут. Я не беглый преступник и не какой-нибудь ученый-дилетант. Поймите, будущее человечества зависит от того, удастся или нет мне провести свои исследования. Неужели не ясно?

Коллега Олессона тоже встал. У него была интеллигентная внешность и утомленное лицо. Все его движения выдавали усталость и скуку.

— Меня зовут Клейн, я в некотором роде тоже ученый. Вы ничего не узнаете о Беглеце, мой друг. Любое направление, какое бы вы ни избрали в ваших исследованиях, заведет вас в тупик. Каждый факт, который вы обнаружите, будет противоречить всему, что вы до сих пор знали.

— Я положу все силы и заставлю эту систему открыть мне свою тайну, мистер Клейн, — жестко сказал Ринарк.

Эти слова вызвали тревожное замешательство среди спутников Ринарка. Изящная рука Эсквиела, которая покоилась на прикладе антинейтронного излучателя, слегка напряглась, хотя все трое понимали, конечно, что здесь они в меньшинстве. Правда, они не разделяли одержимости Ринарка и не были психологически готовы вступить в конфликт с хозяевами.

Но Клейн неожиданно улыбнулся, не выказывая никаких признаков раздражения.

— Тут уже многие пробовали — и все безуспешно. Видите ли, концепция, согласно которой функционирует Беглец, настолько необычна, что выходит за пределы нашего понимания. И дело тут вовсе не в вашей неспособности осмыслить этот факт. Почему просто не выбросить все это из головы — универсум, мультиверсум… Найдите свое место и успокойтесь. Здесь вы будете чувствовать себя совершенно комфортно — никто ничего от вас не ждет.

— И все же вы могли бы мне помочь хоть что-то узнать, ведь должны же быть ответы, пусть не на все, но на некоторые вопросы.

— Да хватит тебе возиться с этим пустомелей, Гарри, — нетерпеливо перебил Олессон. — Пусть делают что хотят, лишь бы нам не надоедали. Пусть себе на здоровье занимаются своими «исследованиями». Все равно ничего не узнают.

— Да я не против, — ответил Клейн, обращаясь к Ринарку, будто он и не слышал, что сказал ему Олессон. — Только мне и самому мало что известно. Так что же вы хотите узнать?

— Ну, для начала, расскажите мне что-нибудь о Беглеце, ведь вы живете здесь.

Клейн вздохнул и пожал плечами:

— Мы тут собираем представителей всех разумных видов и форм существования живой материи. Чаще всего это беженцы, иногда ученые-исследователи. Они обосновываются здесь — если можно так выразиться — на планетах, где кому больше подходит. И уж попав на планету, надо быть круглым дураком, чтоб бежать отсюда.

— Почему?

— А потому, что если эти планеты — воплощение нелепости, то космическое пространство вокруг них — еще более абсурдно. Стоит хоть раз оказаться там, и считай, что ты — сумасшедший. Поэтому все и сидят на своих планетах. Только для Трона закон не писан — они там и так все ненормальные. Вам еще повезло — вы видели Трон в сравнительно спокойном состоянии. Ведь почему мы не сразу пришли вам на помощь — просто мало кто осмеливается надолго отправиться в космос, слишком большой риск. Обычно хуже всего бывает у внешней границы. Вам еще очень повезло, ведь вы вообще могли не получить никакой помощи.

— Почему?

— Ну, на этот вопрос никто не смог бы ответить — просто в космическом пространстве вокруг нас чаще всего царит хаос. Например, какие-то материальные предметы могут вдруг исчезнуть, потом снова появиться; понятие времени теряет свой обычный смысл; ум заходит за разум…

— Но почти все время, что мы летели сюда, было, можно сказать, не так уж и плохо.

— Естественно. Должно быть, Трон приложил к этому руку. Я думаю, они намного лучше, чем мы, научились управляться со всеми этими делами.

— Но это значит, что все же есть какие-то способы приоткрыть завесу тайны над Беглецом.

— Нет, не думаю. Я считаю, что им просто везет.

Клейн с любопытством присматривался к Ринарку.

— Что конкретно вы хотите узнать и зачем вам это?

— Просто меня это интересует, вот и все.

— Но, видно, у вас более веские причины, чем простое любопытство. Это бесспорно. И если вы мне их раскроете, возможно, я продолжу свой рассказ, в противном случае — не стоит и трудиться. Я хочу понять, к чему вы клоните.

— Действительно, Ринарк, ведь теперь ты можешь сказать нам все, — стал настаивать Телфрин.

— Будь по-вашему, — со вздохом сказал экс-патрульный. — Около двух лет назад я вступил в контакт с командой межгалактического корабля. Хоть они и прибыли из другой галактики, существенной разницы между нами не было, они тоже были людьми — сам по себе факт поразительный. Они ничего не знали о нас, так же как и мы о них. Они приземлились на Голанде — это малоизвестная планета, входившая в сферу моих полномочий. Так я встретился с ними. Оказалось, что мы понимаем друг друга и можем общаться. Среди прочего я узнал от них, что в их галактике единственная форма разумной живой материи — это гуманоиды.

— Как и у нас, — заметил Клейн.

— Как и в любой галактике нашей Вселенной, во всяком случае, мне так кажется. Скажите, Клейн, откуда взялись те инопланетяне, которых мы видели?

— Из различных пространственно-временных континуумов, сокращенно — ПВК. Оказывается, каждый ПВК имеет только одну доминирующую форму разумной жизни. Других объяснений нет.

— Но в этом заключен какой-то свой смысл, во всяком случае, мне так кажется. Каждому пространственно-временному континууму присущ свой феномен. Но в нашем собственном универсуме происходит нечто беспрецедентное.

— Что именно? — вмешался Телфрин.

— Эти пришельцы из другой галактики явились, чтобы предупредить нас. То, что они мне сообщили, столь чудовищно, что я должен был хранить это в тайне. Разгласить ее значило посеять панику в масштабах всей нашей Галактики.

— Что, черт возьми, происходит? — Даже Одессой, казалось, заинтересовался.

— Конец Вселенной, — просто сказал Ринарк.

— Что? — задохнулся Телфрин.

— Конец Вселенной, во всяком случае — конец человечества.

— И Галактический Совет ничего не знает? — спросил Эсквиел. — Ты ничего не сказал им? Почему?

— Потому что считал, что на Беглеце смогу получить ключ к спасению.

— Вы имеете в виду гибель не одной Галактики, а всей нашей Вселенной? — тихо сказал Клейн. — Вы уверены в этом, Ринарк?

— Пришельцы убедительно доказали мне это, и мои собственные экстрасенсорные способности помогли мне довершить картину нашей гибели. Я совершенно убежден в этом. Наша Вселенная перестала расширяться.

— И что же, значит, в этом вся причина? — вмешался Олессон.

— Ну конечно, дело в том, что она не просто перестала расширяться, теперь она сжимается. Материя стремится вернуться в свое первоначальное состояние. Все галактики быстро стягиваются друг с другом — с гораздо большей скоростью, чем та, с которой они расширялись. Причем эта скорость постоянно возрастает, так как вся материя снова стягивается к центру Вселенной! Очень скоро все галактики превратятся просто в пылинку, мчащуюся в просторах мироздания. Потом и эта пылинка может исчезнуть. И останется ничто, вакуум. Пока сближаются только галактики, но как только они стянутся в одно целое — а этого ждать недолго, — в этот процесс вовлекутся звезды, планеты, словом, он станет всеобщим.

— Но это не более чем теория, — по-прежнему спокойно проговорил Клейн.

— Нет, это реальность, — ответил Ринарк. — Эксперименты пришельцев, в которые они меня посвятили, очень убедительны. Они проверили эту концепцию в лабораториях и установили, что, когда материя сжата в той степени, насколько это возможно, и образует шарик невиданной, немыслимой плотности, она сразу исчезает. Они убедились в том, что, когда материя достигает этой конечной стадии, она попадает в другие измерения, как фотон, возможно, в какую-то более крупную вселенную — одну из тех, что составляют мультиверсум.

— Так что же, по-вашему, Вселенная просто-напросто смоется, как мелкий жулик?

— Ну конечно!

— И все же мне непонятно, зачем вы здесь, — сказал Клейн. — Неужели потому, что здесь безопасно? Вы действительно считаете, что мы в безопасности?

— Мы здесь, потому что я надеюсь найти способ перебраться в другую вселенную, — снова очень спокойно стал объяснять Ринарк.

— То есть вы хотите сказать, что, проникнув в тайну Беглеца, который в состоянии перемещаться сквозь мультиверсум, можно будет создать систему, действующую на основании тех же принципов? — спросил Клейн, который теперь, казалось, не только заинтересовался, но даже как-то воодушевился.

— Да, именно так. Если мне это удастся, я смогу вернуться в нашу Вселенную — для гид-сенсора, каковым я являюсь, это нетрудно, — чтобы предупредить человечество о грозящей ему опасности и помочь избежать ее, то есть переселиться во вселенную, которая не подвержена подобной катастрофе.

— Ну, что бы ни случилось, у нас-то будет полный порядок, а? — вставил, не удержавшись, Олессон.

— Да, — согласился Ринарк и добавил: — Правда, как раз это не очень-то меня волнует.

Все остальные, которые были изрядно напуганы, но вместе с тем, казалось, испытывали и некоторое облегчение, пропустили реплику Олессона мимо ушей.

— Ну как, вы остаетесь со мной? — обратился Ринарк к своим друзьям.

— Нам терять нечего, — ответил Телфрин, впрочем без всякого воодушевления.

— И в самом деле, нечего, — подтвердил Эсквиел.

В этот момент приборы, находившиеся в комнате, вдруг ожили. Тяжело ступая, Олессон подошел к ним, настроил приемник, поймал звук и изображение.

— Слушаю, — сказал он.

— Опять вновь прибывшие, Рагнер. Приближается большая группа кораблей с Мигаа.

— Как всегда, — проворчал Олессон, выключая приемник.

 

Глава 4

Ринарк и его друзья наблюдали на экранах, как большая группа судов с Мигаа входила в космическое пространство Беглеца.

В этот момент с Трона, как стая коршунов, взмыли в небо космические корабли. В их яростной атаке было что-то абсурдное, безумное.

Ринувшаяся наперерез многоцветная эскадра военных кораблей Энтропиема быстро оттеснила их, освобождая путь судам с Мигаа. Битва была еще более стремительной, чем предыдущая.

— Вовремя успели, — заметил Одессой, глядя на экран. — Система вот-вот начнет движение. А ты, Ринарк, сделай ручкой на прощание — неизвестно, когда ты теперь увидишь свою Вселенную, если вообще увидишь, — злорадно усмехнулся он.

Но Ринарк, не удостоив Олессона внимания, обратился к своим друзьям:

— Нам надо разобраться с вновь прибывшими. Среди них ведь не только преступники, есть и такие, которые пытались исследовать систему Беглец. Они могут помочь нам. Надо походить по городу и поискать их.

— Сначала поговорите с помешанной Мери, Ринарк, — заговорил Клейн; в его голосе прозвучали какие-то странные, настораживающие нотки. — Не берусь ручаться, что она поможет вам, просто это послужит для вас хорошим предупреждением. Говорят, она была антропологом и усиленно изучала систему. Советую вам, Ринарк, посмотреть, к чему привела ее любознательность.

— Где ее можно найти?

— Точно сказать не могу, но в Северном районе ее каждый знает. Если спросите, вам сразу покажут, где она.

— О’кей, я повидаю ее, — сказал Ринарк. — А вы прочешите другие районы города. Собирайте все, что узнаете, не пренебрегайте ни слухами, ни толками — все может пригодиться. Мы ничего не должны упустить!

— Давай, давай, если успеешь, — насмешливо заметил Олессон, когда за Ринарком и его друзьями захлопнулась дверь.

Выйдя из этого грязного, обшарпанного небоскреба, они увидели, как на посадочном поле, в двух милях от города, вспыхивают сверкающие стрелы. Ринарк и его спутники, как было условлено раньше, разошлись в разные стороны.

Надо сказать, что время для визитов было выбрано не самое удачное. Все отели и бары Северного района Энтропиема, куда бы ни заходил Ринарк, уже захлестнула волна беженцев с Мигаа.

Улицы города быстро заполнялись подвыпившими и возбужденными толпами. Прибытие новых космических кораблей праздновали не только люди. Великое множество разных существ, населяющих Беглец, тоже влилось в радостную толпу, и все веселились, кто как умел.

Какое-то чудище, нечто среднее между гигантским слизнем и гусеницей, обратилось к Ринарку с высокопарной речью на земном языке, но Ринарк не обратил на него внимания, он все шел и шел в поисках помешанной Мери, порою останавливался, расспрашивал прохожих, которые то несли в ответ какую-то околесицу, а то и заигрывали с ним.

И вдруг настоящий кошмар настиг его. Внезапно он почувствовал, как нахлынула тошнота, глаза застлал туман. Ринарк выбросил мысленный импульс-щуп, который пронизал всю систему и часть Галактики, простиравшуюся вокруг нее. Но его мозг просто отказывался воспринять информацию, которая шла к нему, вернее, был не в состоянии сделать это.

Казалось, Галактика отдалилась и вместе с тем, по отношению к Беглецу, как бы сохраняла свое место в пространстве.

Внезапно всю планету засосала в себя какая-то призрачная жутковатая серая мгла, сменившая собою царившую дотоле кромешную тьму.

На миг Ринарку почудилось, что городские строения опять начали растворяться и таять в воздухе, а сам он, почувствовав, как тело его становится невесомым, вцепился в выступ стены какого-то дома, который вначале показался ему вполне реальным и осязаемым. Но тут же Ринарк понял, что стена расползается у него под руками и его собственное тело как бы растворяется, теряя присущую ему плотность. Сопротивляясь бешеному водовороту, подхватившему его сознание, Ринарк вернул мысли к успокоительной в своей вещественности привычной Галактике — в минуты сильного стресса он всегда прибегал к этому средству. Но Галактика перестала быть реальностью!

Она казалась призрачной, и Ринарк потерял возможность прикоснуться к ней. Он был близок к отчаянию, но из последних сил пытался сохранить самообладание.

И тут он понял наконец, что произошло.

Они покидали Галактику, покидали Вселенную, которую Ринарк любил всем сердцем и во имя спасения которой он готов был погибнуть. Вопреки рассудку, ему казалось, что его предали — будто Галактика покидала его, а не наоборот. Он задыхался. Он чувствовал себя как человек, которого волокут куда-то, а он судорожно ищет, за что бы ухватиться, и все его попытки тщетны — ни физически, ни психологически опереться не на что. Нет ничего. Ничего такого, что было бы надежным. Ничего, что бы не разваливалось у тебя под руками, что бы не исчезало у тебя на глазах.

Серые городские здания угрожающе накренились, и Ринарку казалось, что он сам скользит куда-то вниз. Он бежал, спотыкаясь, по уходящей у него из-под ног взбесившейся улице, выставив перед собой руки, точно желая защититься от сводящего с ума ужаса, который со всех сторон подступал к нему, ужаса перед рушащимся у него на глазах мирозданием.

Единственной реальностью среди этого хаоса, за которую он мог ухватиться, как за якорь спасения, была мысль о том, что его теоретическая концепция — сейчас она грозила стать гибельной реальностью — подтверждается. Ведь во имя нее он и оказался здесь. Он снова и снова хватался за эту спасительную мысль.

Итак, этот транспространственный прыжок начался. В этом не было никакого сомнения.

Те, кто недавно прибыл на Энтропием, сразу поняли это. Сотни баров по всему городу как будто вымерли.

Ринарк заставлял себя двигаться. В движении было что-то успокаивающее — оно убеждало Ринарка, что в пугающем хаосе, царящем вокруг, его тело, по крайней мере, еще подвластно ему. Как только до его сознания дошла эта мысль, он машинально замедлил шаг. Он приучил себя никогда не сожалеть о содеянном и сейчас старался подавить горькое чувство, которое поднималось в его душе, когда он думал о том, что едва ли он увидит свою Вселенную до тех пор, пока Беглец, следуя своей непредсказуемой орбите, снова сам не вернется туда.

Ринарк не мог позволить себе расслабиться, ему надлежало выполнить ту миссию, которую он добровольно взял на себя; он не имел права рисковать — направление его исследований должно быть выбрано безошибочно; он знал, что не может думать ни о чем, кроме той единственной цели, ради которой он оказался тут, на Беглеце.

Земля вздыбилась под его ногами и тут же снова опала.

Ринарк спешил. Мозг его работал с предельным напряжением. Ринарк понукал его, безжалостно изгоняя любую мысль, не служащую основной цели, отсекая избыточную информацию; он действовал как вычислительная машина, запрограммированная на то, чтобы вырвать тайну у этой призрачной абсурдной трансмерной системы.

Ринарк подавил в себе то мимолетное горькое чувство, которое охватило его, когда он понял, что прощается со своей Вселенной.

Внезапно свет померк, потом вспыхнул, чтобы тут же вновь померкнуть. Контуры городских построек казались зыбкими, как мираж. Планета снова как бы накренилась, и Ринарк упал, пытаясь вцепиться в землю, но она, точно живая, поползла под его руками.

Ринарк почувствовал, как страх закрадывается в его душу. Он поднял голову и вдруг сквозь какие-то призрачные тени, метавшиеся перед ним, различил вход в бар. Шатаясь, он поднялся на ноги и с трудом двинулся вперед. Войдя в бар, Ринарк огляделся.

Все новоприбывшие были до смерти напуганы, а старожилы, казалось, принимали все, что творилось с их планетой, вполне равнодушно. Видно было, что они давно к этому всему привыкли. Должно быть, каждый раз, когда система входила в новый универсум, происходило нечто подобное.

— Где бы мне найти помешанную Мери? — хрипло спросил Ринарк, но никто даже ухом не повел.

Ринарку пришлось несколько раз повторить свой вопрос, пока наконец какой-то смуглый парень, сидевший в обнимку с девицей, не оторвался от своего стакана.

— Раперт-Хаус, два квартала, туда, — ткнул он большим пальцем.

Планета все еще выкидывала свои фокусы. Вдруг вспыхнувший дневной свет тут же сменялся ночной тьмой; земля, казалось, ожила — она то лилась, то расползалась под ногами. Но Ринарк упрямо пробивался сквозь этот кошмар, пока не увидел табличку, подтверждающую, что он набрел наконец на Раперт-Хаус.

Он толкнул дверь, ощутив в руке неприятный зуд, и ступил внутрь.

— Помешанная Мери здесь? — спросил он, с трудом ворочая языком, первого попавшегося, который оказался одетым во все черное мужчиной небольшого роста, с резкими чертами худого лица.

— Кто спрашивает ее? — сказал он.

— Ее хочет видеть Ринарк. Где она?

Человек в черном хранил молчание. Ринарк вцепился в его плечо.

— Где помешанная Мери?

— Пойдемте, она, как всегда, наверху, комната номер семь, красная.

Ринарк, с раскалывающейся от боли головой, наполовину ослепший — все эти передряги едва не стоили ему жизни, — с трудом преодолел несколько пролетов лестницы, нашел наконец нужную комнату и, постучав, отворил дверь.

Помешанная Мери, ибо это была она, произвела на него ужасающее впечатление.

С совершенно безумным выражением лица, невнятно бормочущая что-то бессмысленное, она казалась жалкой пародией на совершенный человеческий экземпляр.

Ринарк сразу понял, что перед ним женщина с чрезвычайно высоко развитым интеллектом. Кроме того, она все еще поражала своей броской красотой — чистое, тонкое лицо, большие карие глаза, крупный рот, длинные темные волосы, пышная грудь. На ней была лишь грязная юбка, пальцы машинально перебирали какую-то замысловатую клавиатуру из тех, что применялись на допотопных космических кораблях, которые при своей сверхсложности отличались крайней «чувствительностью» и в экстремальных условиях страдали «нервными срывами», за что и были сданы в лом. В руках у Мери была только одна клавиатура, ни к чему не присоединенная.

Едва Ринарк осторожно переступил порог этой небольшой комнаты, его раздражение как рукой сияло.

Он увидел голые оштукатуренные стены, узкий диван, тоже, видимо, подобранный на старом космическом корабле и служивший теперь постелью молодой женщине.

— Мери, — сказал он, обращаясь к женщине, которая не переставала что-то бормотать, — Мери!

Она пристально взглянула на него, и в ее глазах он прочел недоумение.

— Адам? Ах, нет. Входи, Кастор, а Поллукс пусть останется там. А может, это Рубин Кейв, герой космоса, пришел навестить меня?

Ее крупный рот расползся в улыбке, губы изогнулись полумесяцем. Грациозно взмахнув рукой в неопределенном направлении, она сказала:

— Пожалуйста, садитесь.

Однако сесть было не на что, и Ринарк в замешательстве остался стоять.

— Меня зовут Ринарк, — сказал он. — Мне надо кое-что узнать. Это чрезвычайно важно — вы могли бы помочь мне?

— Помочь?.. — отрешенно прозвучал ее голос, а пальцы между тем непрестанно скользили по клавиатуре. — Помочь?.. — Лицо ее исказилось. — Помочь! — вдруг пронзительно закричала она.

Он шагнул к ней. Ее руки лихорадочно забегали по клавиатуре.

— Помочь!.. Помочь… — вдруг тихо забормотала она.

— Мери, — настойчиво повторил Ринарк. Он не смог заставить себя коснуться ее обнаженного плеча. — Все хорошо, Мери, — склонившись к ней, сказал он, стараясь успокоить ее. — Мне сказали, что вы изучали Беглец, это правда?

— Правда? Что есть правда, что есть ложь?

— Что такое эта система, Мери? Что произошло с вами?

Из груди женщины вырвался стон, скорее даже не стон, а какой-то звериный рык, в котором слышалось бессилие и отчаяние.

Она поднялась и нетвердым шагом поплелась к дивану, упала лицом вниз, вцепившись в него руками.

— Что такое Беглец, Мери? Что это такое? — Лицо Ринарка напряглось — чрезвычайным усилием воли он подавил бушевавшие в нем чувства.

— Хаос, — бормотала Мери, — безумие, гениальное озарение, теплота. О, теплота… Но не для меня, не для людей — нет якоря, ничего не узнать, не за что зацепиться. Вихрь возможностей толпится вокруг вас, тащат в разные стороны, разрывают на части. Падаю, лечу, расширяюсь, сжимаюсь, пою, немею — мое тело исчезает, я не могу догнать его!

Она смотрела на что-то, видимое лишь ей одной, остановившимся взглядом.

Вдруг она совершенно осмысленно взглянула на Ринарка.

— Вы сказали, ваше имя Ринарк?

— Да. — Он собирался с силами, чтобы сделать то, что претило ему, оскорбляя его нравственное чувство.

— Я видела вас когда-то, может быть, там. Здесь. Там. — Голова ее упала на диван, она снова забормотала что-то.

Ринарк ощутил, как на задворках его сознания зашевелился хаос, вызванный к жизни системой. Теперь, кажется, он начал понимать, как тайна, к которой прикоснулась Мери, могла повергнуть ее в безумие, — он понял, что прозревает темный смысл того, о чем она ему говорила. Он сосредоточился на ней, включив свои экстрасенсорные способности, проник в ее сознание и психику на уровне клеточных структур, стараясь разгадать, каким образом система воздействовала на нее.

В ее физическом состоянии он обнаружил лишь небольшие нарушения, хотя уровень адреналина в крови был выше нормы, что, видимо, и влекло за собой повышенную двигательную активность.

Но ее ментальность не поддавалась анализу. Ринарк не обладал телепатическими свойствами, и теперь он даже был этому рад — страшно видеть то, что творится в ее искаженном сознании. В равной степени он был лишен и телекинетических способностей, более того, ему была ненавистна даже сама мысль о том, что можно посягнуть на такой способ воздействия. Он просто анализировал активность ее двигательных реакций, подвижность психики и нервной системы, стараясь привести ее в такое состояние, чтобы она могла ответить на его вопросы.

Он почувствовал, что она оживилась.

— Эсквиел! — вдруг воскликнула она. — Ведь это имя, да? Что с тобой? Ты мертв?

Господи, откуда ей известно об Эсквиеле?

— Да, Эсквиел — так зовут моего друга. Нет, я жив…

Ринарк был в отчаянии — и так все было безнадежно запутано, а тут еще и вовсе мистика какая-то.

— Что с Эсквиелом?

Но Мери замолчала, уставившись в потолок своим отсутствующим взглядом.

Он попробовал зайти с другой стороны:

— Мери, где вы были? Что вы там обнаружили?

— Эта шероховатая планета, — бормотала она. — Иду туда… пришла… последнее… «решетчатая» планета. Дальше не ходи.

Ринарк боролся с желанием хорошенько тряхнуть ее и узнать наконец то, чего он так жаждал; он с трудом принудил себя подольститься к ней.

— Отчего же? — сказал он как можно мягче. — Отчего, Мери?

— Не оставайся на Беглеце — не весь, часть его существует в других измерениях. Дыра — в ней скрываются те, кто обитает там. Они знают все — они не хотят зла, но они опасны. Им известна истина, великая истина.

— Какая истина?

— Забыла — не могла запомнить. Они мне сказали. Это было неясно. — Она снова пристально взглянула на него — в ее глазах опять светился ум. — Не верьте в очевидность, Ринарк, ни на йоту не верьте. Ее не существует. Вы увидите, что в этих разрывах, вы ведь можете это — но в реальной вселенной это нарушается. Вы найдете это в разрывах.

— Разрывы? Что это? — Его удивило, что она так акцентировала это слово.

— Разрывы шероховатой планеты. — Она глубоко вздохнула и беспокойно зашевелилась на своем ложе. — Я совсем забыла, где это, но там все лишено смысла — любая концепция, оправдывающая себя на других планетах, каждый бит информации, откуда бы он ни был получен. Но я ничего не помню, лишь одно — мне было очень плохо. Я была очень любознательной… Сейчас уже не то, мне хочется покоя, тишины, но я не могу обрести их. Все это продолжается. Но они знают… они знают… и их ненависть позволяет им сохранить рассудок…

— Кто «они», Мери?

— Трон… этот ужасный Трон. На Шаарне тоже знают, но они слабые — они не смогли мне помочь. Это звери. Не позволяйте им вовлечь вас в… антивремя… антипространство. У них беспощадное оружие. Они не убивают.

— Благодарю вас, Мери, — просто сказал Ринарк, чувствуя, что бессилен помочь ей. — Я отправлюсь на Трон.

Она поднялась с постели с пронзительным криком:

— Я сказала «нет», спиральный, красный, птицы… птицы… ночь… Нет… ужасный вид… нет, о, нет…

Она стала всхлипывать, и Ринарк вышел из комнаты. Он в задумчивости спускался по лестнице, огорченный скудостью добытых им сведений; но теперь он хотя бы знал, что нужно делать. Он должен отправиться на Трон и проверить сведения, полученные от Мери.

Как бы то ни было, Ринарк теперь больше рассчитывал на помощь Трона — если только вообще удастся подвигнуть на это его обитателей, — чем на вырождающихся обитателей Энтропиема, которые вообще ничего не хотят знать. Ринарк никогда не испытывал большой симпатии к тем, кто ничем не интересовался. Ему казалось, что носящийся в хаосе Беглец, рассекающий мультиверсум, дает более чем достаточную пищу любознательности.

Выйдя из отеля, он с облегчением почувствовал, что планета, кажется, успокоилась, снова оказавшись наконец в нормальном пространстве, но уже в иной вселенной.

Быстро шагая к своему небоскребу, Ринарк выбросил мысль-щуп и немного успокоился, когда понял, что по ту сторону контура, очерчивающего пораженное безумием пространство вокруг Беглеца, находится большая спиральная галактика, в общих чертах очень похожая на ту, которую он покинул, с плотными упорядоченными планетами и солнцами, хотя местами тут и там попадались какие-то незнакомые органические и химические структуры.

Когда Ринарк вошел в зал управления, Клейн, увидев его, сказал:

— Половина из тех, что прибыли с Мигаа, погибли. Обычная история — во время движения Беглеца они не справились с паникой, вот и попали в беду; мы их уже убрали. Те, что уцелели, устраиваются здесь или возвращаются на свои корабли… Ну как, вы поладили с Мери?

— Она мне сказала, что на Троне знают о природе Беглеца, во всяком случае, мне так показалось.

В этот момент в зал вошли Эсквиел и Уиллоу. Они были чрезвычайно бледны. Ринарк кивнул им.

— Ведь это обитатели Тропа напали на нас? — спросил он у Клейна.

Слышно было, как где-то далеко стартуют космические корабли. Клейн выругался.

— Ведь их предупредили. Еще одна партия смертников.

— Что вы имеете в виду?

— Мы всегда предупреждаем тех, кто стремится на Беглец для того, чтобы попасть в другую вселенную, что, если уж они оказались на этой планете, лучше им здесь и оставаться. Но они не слушают наших советов. Может, одному-двум повезет, не знаю. Но думаю, что нет. Что-то или кто-то мешает тем, кто оказался на Беглеце, покидать его.

— Неужели ничего нельзя поделать? — в тревоге спросила Уиллоу.

Ринарк взглянул на нее. Забавно, подумал он, насколько по-разному ведут себя люди в чрезвычайной обстановке. По голосу Уиллоу можно было подумать, что она вот-вот лишится чувств. А Эсквиелу, казалось, все нипочем. Теперь Ринарка интересовало только, как выглядит Телфрин после этой передряги и что он будет делать, когда вернется.

Клейн тем временем продолжал, отвечая на вопрос Уиллоу:

— Выходит, что так, дорогая. Легче попасть сюда, чем выбраться отсюда. Вы ведь существуете только в одной пространственно-временной матрице Вселенной, в которой сейчас находится Беглец. Мы вместе с ним будто переливаемся в другие измерения. А вы, пытаясь вырваться отсюда, пронзаете эти измерения под пренебрежительно малым углом, и — ух! — вас разносит: одних в одну сторону, других — в другую. Нет, вам не вырваться отсюда.

— Ну, Ринарк, у тебя теперь забот не оберешься, — заметил Эсквиел, поигрывая своими перчатками.

— Их даже больше, чем ты думаешь, судя по тому, что я узнал, — устало ответил Ринарк. — А ты выяснил что-нибудь?

— Да так, ничего определенного. Эти одиннадцать планет имеют множество имен — люди их называют так, а инопланетяне — этак. Существует миллион версий относительно природы Беглеца, в основном это фольклор с примесью суеверия. Говорят, обитатели Трона были первыми и, возможно, «коренными жителями», так сказать «аборигенами» системы. В этом, вероятно, и кроется причина их враждебности ко всем, кто вторгается в нее.

— Еще что-нибудь узнал?

— Да, существует некая популяция, называемая в просторечье «желейные вонючки», которым, кажется, что-то известно о происхождении мультиверсума. Кроме того, есть планета под названием «Забытое Милосердие», которую считают сущей преисподней всей этой треклятой системы.

— Кажется, подтверждается то, что говорила мне Мери, — заметил Ринарк.

В комнату вошел Телфрин. Видимо совсем выбившись из сил, он устало плюхнулся на диван.

Немного помолчав, Ринарк продолжал:

— Есть ряд вопросов, на которые мы должны получить ответы. Но мы не можем тратить время на это. Почему Беглец движется именно по этой орбите? Как ему это удается? Если мы поймем принцип его движения, то сможем, использовав его, построить такие космические корабли, которые позволят нам эвакуировать нашу Галактику. Конечно, логика — если здесь уместно такое понятие, — которой подчиняется система, несовместима с нашей, но мы должны овладеть ею. Кроме того, не мешало бы выяснить, все ли вселенные сжимаются одновременно.

Было очевидно, что этот последний вопрос давно мучил Ринарка, и только теперь, впервые он решился задать его вслух.

— Если так, то у нас нет никаких шансов. С другой стороны, то, что мы узнаем, позволит нам…

— Изменить естественный ход событий и предотвратить гибель одной вселенной и возникновение новой? Нет, Ринарк! — с усмешкой перебил его Клейн.

— Да, Клейн, мы должны сделать то, что в наших силах!

— О чем, черт побери, мы тут спорим? — устало подал голос Телфрин, который все еще сидел на диване. — Ведь нас всего трое, а против нас — вся наша Вселенная со своими естественными законами, не говоря уж об этом проклятом месте, где все наоборот.

Он отрицательно помотал головой.

— Ну, в самом деле, то немногое, что я узнал, повергло меня в отчаяние — все безнадежно, все бесполезно, мы беспомощны перед тем, что должно произойти. Я сдаюсь, ведь смешно воевать с тем огромным и неизбежным, что надвигается, судя по всему, на нас, со вселенским законом, грозящим гибелью не только человечеству, но и всей органической материи не только в нашей Вселенной, но и во всех остальных. Человечество отжило свой век, и мы должны достойно принять роковой конец. Если ты можешь возразить мне, Ринарк, я готов…

Это было внезапным, как озарение, — Ринарк вдруг понял: он не хочет больше, чтобы Телфрин был рядом.

— Боюсь, мне нечего сказать тебе, — печально ответил он. — Ты фаталист и не хочешь рискнуть собою, чтобы спасти человечество, которое ты, прости за откровенность, ненавидишь. В отличие от всех других форм жизни нашей Вселенной, человечество обладает способностью воздействовать на природу — управлять ею. Отличительный признак homo sapiens в том, что он на протяжении тысячелетий отказывал природе в праве, в свою очередь, хоть до некоторой степени управлять собою. Человек приспособил окружающую среду для удовлетворения своих потребностей, подчинил ее себе. Конечно, то, что грозит сейчас человечеству, — катастрофа вселенского масштаба, но прежние правила игры все еще в силе. Теперь, вероятно, мы будем вынуждены покинуть привычные миры и снова взяться за работу — завоевать новую вселенную и научиться управлять ею. Если Человек совершит это, он навсегда утвердит за собой право на существование!

Телфрин молчал, подавленный неожиданной силой и убежденностью, с которой Ринарк отвечал ему, потом вновь задумчиво покачал головой. Ринарк и раньше чувствовал в нем слабинку — так опытный механик чувствует, что какая-то деталь, достигшая предела своей выносливости, вот-вот откажет, хотя, казалось бы, машина отлажена и нет оснований тревожиться.

— Лучше тебе остаться здесь, — сказал Ринарк.

Телфрин кивнул:

— Я подвел тебя, Ринарк. Но, пойми, ты хочешь слишком многого. Сколько можно обманывать себя? Пора посмотреть фактам в лицо.

— Могут появиться новые факты, — упрямо возразил Ринарк и отвернулся от Телфрина, как бы давая понять, что исчерпал свои доводы.

— Неужели отступишься? — вскинулся Эсквиел. — Что с тобой?

— Обстоятельства сильнее меня, — с горькой улыбкой ответил Телфрин, поднялся и вышел из комнаты.

Эсквиел озадаченно глядел на Ринарка.

— Не понимаю его. Может, я чего-то не знаю?

— Возможно, — невозмутимо ответил Ринарк, а взволнованный и растерянный Эсквиел обернулся к Уиллоу и посмотрел на нее долгим взглядом.

Ее глаза стали наполняться слезами.

— Я не выдержу этого, — сказала она. — Ни за что — после того, что мы только что испытали…

— Ты уже не любишь меня больше, да?

— О нет, Эсквиел… Я всегда буду любить тебя. Ты… Ты ведь можешь остаться здесь, со мной.

Эсквиел бросил быстрый взгляд на Ринарка.

— Летим на Трон, — сказал он.

— Ну что ж, если так…

— Побереги себя, Уиллоу. Может, я вернусь, кто знает? — сказал Эсквиел, выходя из комнаты.

Они с Ринарком направились за город, к своему крейсеру, приговорив себя к нечеловеческим испытаниям, а может, и к смерти.

— Он всегда был глуп, — тихо сказала Уиллоу, обращаясь к Клейну. — Мог бы отказаться от своих обязательств, все так и делают. А эти двое сами дурачат себя, гонятся за какими-то высокими идеалами. Чего ожидать от глупца…

— Обязательства? — переспросил Клейн. — Какие обязательства? Он знает, что делает. Не обязательство, моя дорогая, а шанс сохранить собственную жизнь.

Уиллоу озадаченно уставилась на Клейна.

— Я так хотела, чтобы он остался, — сказала она.

 

Глава 5

Ринарк бросился к главному пульту, привел в действие все сложные системы управления, и корабль ожил.

Разные отвлеченные теории и научные концепции сейчас уже не занимали его. Он жаждал деятельности, решительной, активной и последовательной деятельности, чтобы получить наконец ответы на вопросы, под бременем которых изнемогал его рассудок.

Прокладывая курс к Трону, он вдруг вспомнил что-то и обернулся к Эсквиелу, который с унылым видом сидел у пульта управления вооружением, тупо уставясь на приборную панель.

— Слушай, ты когда-нибудь раньше слышал о помешанной Мери? — спросил Ринарк.

В ответ Эсквиел отрицательно покачал головой.

Ринарк только молча пожал плечами. Он искренне сочувствовал своему другу, но не мог допустить, чтобы эмоции захлестнули его, поколебали его решимость.

Из тех скудных сведений, которые ему удалось получить, Ринарк понял, что межпланетное пространство Беглеца еще в меньшей степени подчиняется каким-либо законам, чем сами планеты. Поэтому он был готов к тому, что преодолеть сравнительно небольшое расстояние, которое отделяет их от Трона, будет очень трудно.

Не оборачиваясь, он сказал Эсквиелу:

— Когда мы выйдем в космическое пространство, мне нельзя будет отвлекаться, и тебе придется не только пилотировать корабль, но и делать все остальное. Мне необходимо мысленно настроиться на Трон и провести корабль сквозь эти сменяющие друг друга измерения, пространственные и временные структуры. Ты должен быть готов к тому, что на нас нападут; ты сам сделаешь все, чтобы отбиться, — я не могу позволить себе отвлекаться на это. Ты понял?

— Давай стартуй наконец, ради Бога! — нетерпеливо воскликнул Эсквиел.

— И смотри не злоупотребляй антинейтронной пушкой, — добавил Ринарк и нажал кнопку старта.

Корабль рванулся ввысь.

И тут их настиг ужас!

Хаос. Он был так непомерно велик — он просто не имел права на существование. Он попирал всё, все законы, все знания, даже те, что Ринарк считал бесспорными.

Смятение. В этом состоянии было что-то бесконечно притягательное. Но Ринарк должен был преодолеть его, отринуть, ибо оно было обманчивым, коварным, пагубным.

Агония. Корабль несся сквозь мириады многомерных потоков, которые мчались, кружились в адском хороводе и завывали вокруг него, которые низвергали в бездну безумия этих двух смельчаков, а они, отчаянно сопротивляясь, проклиная все и вся, сверхчеловеческим усилием не давали хаосу поглотить себя.

Ужас. Им нельзя здесь находиться. Они это знали, но отказывались повиноваться здравому смыслу. Хаос этой маленькой вселенной они заставили склониться перед силой, мужеством, волей. В воинствующем беспорядке этой точно сорвавшейся с цепи системы они олицетворяли собой островок упорядоченности и надежности.

Искушение. У них не было ничего, кроме простого осознания себя людьми, интеллектуальными, мыслящими существами, способными вырваться за те пределы, которыми природа ограничила их. Они взбунтовались, они восстали; они яростно эксплуатировали свой мозг, они нещадно истощали резервы своего организма, о которых и не подозревали прежде.

Поставленные в жесткие условия, они до конца исчерпали отпущенные человеку ресурсы интеллекта, хранящиеся под спудом с первобытных времен, когда животные инстинкты доминировали в сознании людей. Они отринули все, что мешало им, и Ринарк вел свой корабль сквозь эти враждебные потоки, бросая вызов зловещим силам, грозящим ему безумием. Эти два слова «Я — человек» он повторял как заклинание, как боевой клич, искусно направляя корабль, ныряющий в неупорядоченные пространственно-временные потоки, пробивая путь сквозь этот пылающий ужас навстречу гибельному Трону.

Ринарк, конечно же, понимал, какую опасность представляют собой параллельные миры, существующие в других измерениях, — они будто затаились, готовые заманить его в ловушку, отвлечь, не дать достигнуть цели, к которой он пробивался. Он старательно избегал их, сконцентрировав внимание на том, чтобы не отклоняться от курса на Трон.

Вот уже долгих четыре часа они отчаянно пытались сохранить рассудок, сопротивляясь волнам безумия, которые однажды уже захлестнули Мери, превратив ее в слабоумную психопатку.

И тут наконец на экране появился Трон. Ринарк, ослабевший, с ощущением нервной дрожи во всем теле, но тем не менее радостно возбужденный, ввел корабль в околопланетное пространство Трона, и хотя эта чреватая неожиданностями планета не сулила ничего, кроме новой опасности, с роковой неизбежностью подстерегавшей их тут, Ринарк испытывал облегчение — несмотря ни на что, он все же достиг Трона, на который возлагал столько надежд.

Во время полета Ринарк и Эсквиел не могли даже словом перемолвиться. Но оба сознавали, как сблизило их это путешествие.

Они поровну поделили и весь ужас этого полета, и радость победы.

Облегченно вздохнув, Ринарк снизился над планетой и стал внимательно изучать ее.

Планета казалась пустынной, только у Северного полюса куполом возвышался какой-то город. Другие города были, по-видимому, необитаемы. Приборы молчали, сканирующие устройства не фиксировали никаких признаков жизни. Где же свирепые обитатели Трона? Неужели все они засели в этом маленьком городишке у Северного полюса?

— А, черт с ним, — сказал Ринарк, — давай сядем прямо здесь, посмотрим, что там творится. Всегда ставил на карту все до последнего и не жалею об этом. Что скажешь?

— Нашел кого спрашивать, ты что, меня не знаешь? — усмехнулся Эсквиел. — Давай, можно сесть на большой площади, мы видели ее в этом городе.

Ринарк кивнул в знак согласия, поколдовал с приборами управления, завис над большим городом и, выбросив столб пламени, посадил корабль на твердую каменистую поверхность площади.

Их встретила гробовая тишина.

— Ну что, высадимся? — спросил Эсквиел.

— Конечно. Послушай, там рядом шкафчик, открой его, пожалуйста.

Эсквиел отворил дверцу и изумленно уставился внутрь — там был небольшой склад оружия. Ведь все знали, что Ринарк никогда не имеет при себе оружия, предназначенного для убийства.

— Видишь, там антинейтронный излучатель. Дай мне его, — попросил Ринарк.

Эсквиел не стал задавать лишних вопросов, просто подал Ринарку затянутый в чехол пистолет, на который тот взглянул как-то странно.

— Крайняя мера, — сдержанно пояснил он. — Здешние жители не внушают мне особой симпатии, хотя у них вполне могут быть оправдательные причины для такой, казалось бы, необъяснимой воинственности. Наша с тобой миссия столь высока, что приходится поступиться нравственными принципами. Ты знаешь, я ненавижу жестокость и насилие, но наши жизни сейчас слишком много значат для всего человечества.

— Пойдем, — сказал Эсквиел.

Ринарк тяжело вздохнул. Они влезли в скафандры и поднялись к люку.

Город, казалось, вымер. Они брели по пустынным улицам, без труда угадывая назначение непривычных построек и механизмов, хотя сразу было видно, что это плоды деятельности чуждой им цивилизации.

Они не могли понять, почему город пуст, куда делись его обитатели. Видно было, что его покинули недавно, не было никаких следов ни обветшания, ни разрушений, причиненных временем или войной.

Ринарк мысленно обшаривал все вокруг в поисках обитаемого жилья, но ощущал только характерные возмущения временных и пространственных слоев, распространяющиеся за пределы континуума системы.

Жизнь, казалось, трепетала где-то поблизости, парила, как привидение, то приближаясь, то снова уносясь прочь. Чувствовалось присутствие чего-то жуткого, потустороннего.

Они обошли город и уже возвращались к площади, где вздымался их корабль, как вдруг что-то случилось.

— Господи, меня тошнит… — прошептал Эсквиел, полуприкрыв глаза.

Ринарк тоже почувствовал дурноту, и на мгновение у него в глазах как бы все раздвоилось. Он увидел слабые тени, мерцающие по контурам всех предметов вокруг, причем тени имели ту же форму, размер и вид, что и сами предметы. Казалось, эти тени сливаются с самими материальными объектами, — и вдруг сразу город ожил, мгновенно стал обитаем.

Площадь тотчас наполнилась какими-то существами, похожими на собак, но с шестью ногами: на четырех они двигались, а две служили руками.

Вот они, обитатели Трона!

Потрясенные этим зрелищем, Ринарк и Эсквиел выхватили пистолеты и стали отступать к кораблю, а инопланетяне окружили их, не спуская с них глаз.

И те и другие как бы оцепенели.

Вдруг троицы подняли какие-то странно изогнутые трубки, навели их на людей, прицелились и выстрелили. Ринарк и Эсквиел рухнули на землю, но защитные экраны их скафандров нейтрализовали страшное воздействие неведомого оружия.

— Стреляй, надо опередить их! — крикнул Ринарк.

Они приподнялись с земли и, в свою очередь, пустили в ход смертоносное оружие.

Лучи, сотканные из бешено пляшущих частиц антиматерии, вонзились в самую гущу тронцев, проникая в их тела, взрывая их изнутри и превращая в едва видимые капли деструктурированного вещества, которые тут же, на глазах, совсем исчезали. Защитные экраны в скафандрах людей содрогались под ударами тронцев. Смертоносные антинейтронные лучи плясали над толпой тронцев, слегка угасая на расстоянии, поражали все, чего они касались, будь то органическая или неорганическая материя. Поблизости осталось всего несколько тронцев.

— Кажется, они не очень-то годятся для переговоров, — язвительно заметил Эсквиел в микрофон своего скафандра. — Что будем делать, Ринарк?

— Пока вернемся на корабль.

Приборы систем связи в кабине управления шипели и свистели на все голоса. Эсквиел бросился настраивать их, и ему удалось поймать регулярно повторяющиеся серии высокочастотных сигналов, которые можно было истолковать однозначно — это была закодированная человеческая речь. Он уменьшил высоту тона и с изумлением обнаружил, что слышит голос, изъясняющийся высокопарным стилем на вполне понятном земном языке. Ринарк в это время занимался регулировкой сканирующих устройств, настроенных на Трон, и наблюдал, как тронцы снова начинают собираться на площади. Тем не менее Ринарк тоже слушал, что говорит голос.

— Остерегайтесь тронцев… Остерегайтесь тронцев… Остерегайтесь тронцев…

Правда, было непонятно, что это — то ли их хотят предупредить об опасности, то ли им угрожают. Эсквиел произнес в микрофон, стараясь настроить выходной сигнал на доступную собеседнику частоту:

— Кто вы? Я вас слышу. Говорите.

— Мы враги тронцев. Мы шаарнцы, чьи предки вызвали к жизни планету Трон. У тронцев есть средства, против которых вы не можете бороться, — вас просто вышвырнут прочь из этой системы на Лимбо. Уходите немедленно, направляйтесь к Северному полюсу. Мы видели, как вы пролетали над нами, но не сумели сразу изыскать средства связи с вами и форму, в которую мы могли бы облечь наше обращение. Приносим вам свои извинения.

— Можно ли доверять им? — спросил Эсквиел.

— Из огня да в полымя, — ответил Ринарк. — Снимаемся. Сообщи им, что мы направляемся к ним.

Эсквиел передал это сообщение.

— Вам следует поспешить, — ответил шаарнец, — нас мало, и мы почти не имеем средств защиты от тронцев. Вы должны попасть в наш город прежде них, так как мы сможем продержаться лишь очень короткое время, достаточное только для того, чтобы впустить вас и снова закрыть барьер.

— Подготовьтесь, мы стартуем, — сказал Эсквиел.

Корабль взмыл ввысь, выровнялся в горизонтальной плоскости и на предельной скорости взял курс на север.

Меньше чем через минуту они уже увидели, как внизу вспыхивает и гаснет купол, вошли в его пределы, после чего купол снова сомкнулся. Корабль мягко приземлился на небольшой посадочной площадке, которая находилась в самом городе. Это был совсем небольшой городок, дома, почти все трехэтажные, окружали небольшую площадь — не сравнить с просторными городами тронцев. Ринарк и Эсквиел видели, как у них над головой, над городом метались корабли тронцев и ослепительно, до боли в глазах, вспыхивали энергетические барьеры, которые генерировал силовой купол, вздымавшийся наверху.

Ринарк и Эсквиел оставались на месте, ожидая, когда можно будет вступить в контакт с шаарнцами.

Наконец приборы связи ожили.

— Рад приветствовать вас и поздравить с благополучным прибытием. Думаю, нам нет нужды ждать, когда тронцы перестанут безумствовать. Силовая защита выдерживает самые яростные их атаки. Мы посылаем вам на помощь корабль. Когда вы будете готовы, пожалуйста, воспользуйтесь им, чтобы добраться до центра.

Несколько минут спустя к кораблю приблизился небольшой открытый летательный аппарат из тонкого золотистого металла и стал у шлюзовой камеры.

— Ладно, посмотрим, кто эти шаарнцы, друзья или враги, — сказал Ринарк.

Они спустились к шлюзовой камере, миновали ее и вошли в маленький летательный аппарат, который, ловко развернувшись, неторопливо направился к центру.

Теперь Ринарк понял, что имела в виду Мери, когда сказала, что эти люди настроены дружелюбно.

Тем временем они достигли центра, летательный аппарат пошел на снижение и мягко приземлился у входа в небольшое, очень скромное, лишенное всяких украшений здание.

Навстречу прибывшим вышли два инопланетянина. Они тоже были похожи на собак и имели шесть конечностей. Эсквиел судорожно глотнул воздух и инстинктивно потянулся к своему пистолету — еще немного, и он совершил бы непоправимый шаг, но вовремя заметил, что эти существа, столь похожие на тронцев, совершенно безоружны, и сразу успокоился.

Внешне шаарнцы, впрочем, как и тронцы, сразу располагали к себе людей, возможно, потому что так напоминали дружелюбных земных собак.

Эти два существа любезными жестами пригласили Ринарка и Эсквиела выйти из летательного аппарата, что те и не замедлили сделать. Они прошли несколько очень скромно меблированных комнат, где, кстати говоря, не было никакой привычной людям техники, и оказались во дворе, который, как и весь город, был накрыт радужным куполом силового поля.

Здесь стоял лазерный приемопередатчик, не очень отличающийся от того, что был на корабле. Один из шаарнцев подошел к нему и заговорил в микрофон. Несколько секунд ушло на то, чтобы настроить передатчик на привычную для человека длину волны; пока шаарнцы манипулировали кнопками управления, они издавали уже знакомые звуки высокого тона.

Наконец раздался голос шаарнского диктора:

— Мы весьма сожалеем, что наше гостеприимство не простирается на всю планету, но, как вы поймете в дальнейшем, мы контролируем лишь небольшую ее часть. Меня зовут Наро Нуис, а это моя жена Зени Нуис. А вы, я полагаю, Ринарк Джон и Эсквиел из Помпеи.

— Совершенно верно, но откуда вам это известно? — удивился Ринарк.

— Мы были вынуждены — вы должны извинить нас — вторгнуться в ваше сознание, чтобы найти способ коммуникации с вами. Мы телепаты, боюсь, что…

— В таком случае зачем вам лазер?

— Мы не могли предугадать, как вы отнесетесь к телепатическому вмешательству в ваше сознание, к тому же наш нравственный закон разрешает нам пользоваться этим методом только в чрезвычайных обстоятельствах.

— Надо полагать, что, с вашей точки зрения, мы оказались именно в таких обстоятельствах, — довольно бесцеремонно заметил Эсквиел.

— Понятно, — сказал Ринарк. — Ну, что касается меня, то я предпочитаю телепатический контакт. Среди людей тоже есть телепаты.

— Будь по-вашему, — ответил Наро Нуис.

— Видимо, у вас очень веские причины, если уж вы рискнули пренебречь той опасностью, которую таит в себе Трон, — услышал Ринарк голос внутри себя, — но дело в том, что мы избегаем исследований, посвященных занимающим вас проблемам. Можем ли мы помочь вам чем-нибудь?

— Благодарю, — ответил Ринарк. — Во-первых, меня интересует, почему троицы так агрессивны. Во-вторых, правда ли, что та раса, к которой вы принадлежите, первая заселила эту систему. От того, что я узнаю от вас, будет зависеть очень многое. — Ринарк рассказал шаарнцам, что человечеству грозит аннигиляция.

Казалось, инопланетяне совещаются между собой. Наконец они решились:

— Не будете ли вы возражать, если мы еще раз на время немного глубже внедримся в ваше сознание посредством телепатической связи? Таким способом мы сумеем ознакомить вас с историей шаарнцев, и вы поймете, как случилось, что система стала двигаться по этой небывалой орбите сквозь многомерную вселенную.

— Что скажешь, Ринарк? — прозвучал в шлемофоне голос Эсквиела.

— Мне кажется, это блестящая мысль.

Их провели в полутемную комнату, где для них были приготовлены еда и напитки. Наконец-то, впервые за бесконечно долгое время, они почувствовали, что отдыхают.

— Здесь вам легче будет воспринять то, что мы собираемся показать вам.

— Что именно?

— Мы хотим воспроизвести для вас историю войны между Шаарном и Троном, которая началась много тысяч лет назад, когда наши предки заканчивали исследования нашей собственной пространственно-временной Галактики…

Наро Нуис попросил Ринарка и Эсквиела приготовиться, то есть постараться ни о чем не думать, и история началась…

 

Глава 6

Они были детьми золотого века Галактики. Они посвящали время научным исследованиям, странствиям, изучению природы.

Блестяще одаренные от природы, они щедро расточали свой ум и всюду насаждали справедливость. Совершая межзвездные полеты к разным планетам своей Галактики, они несли туда идеи добра и милосердия, превращая мир хаоса в мир порядка, творя справедливость там, где властвовал слепой закон случая.

Космические корабли шаарнцев пронзали всю Галактику от Хаба до Внешнего кольца.

Гордые, мудрые и милосердные, уверенные в себе, но совершенно свободные от самодовольства, они отправляли своих посланцев на необитаемые планеты в разные концы Галактики. Эти счастливые баловни судьбы, носители древней культуры, неудержимо рвались вперед, в неизведанное.

Космические корабли шаарнцев триумфально врывались в неповторимые миры гиперпространства, избегая войн, признавая права тех, кто хотел сохранить нетронутой свою цивилизацию, и даря свои знания, свою мудрость тем, кто нуждался в них. Они с радостью убеждались, что все разумные цивилизации обретают ту же форму существования, что и они сами.

Могущественные шаарнцы были скептиками и идеалистами, они были и простодушными детьми золотого века, и мудрыми носителями древнейшей цивилизации — их космические корабли устремлялись все дальше и дальше, к загадочным мирам Внешнего кольца.

Космический корабль Вандел, которым управлял Роас Руи, ворвался в нормальное пространство на расстоянии половины светового года от двойной звезды, которую шаарнцы называли Йито. Вокруг Йито вращалось одиннадцать планет — каждая на своей орбите, — которые концентрически расходились от звезды, — одиннадцать таинственных миров, они вызывали у Роаса Руи и его экипажа, состоящего из ученых и экстрасенсов, жгучее любопытство и повергали их в состояние радостного возбуждения. Одиннадцать планет, каждая со своим химическим составом, растительным миром, органическими и неорганическими формами жизни. Что они найдут там? Разумную жизнь? Новые идеи, новые знания? Роас Руи надеялся, что их ожидания не будут обмануты.

Шаарнцы, когда они только вступили в эру космонавтики, не раз испытывали страх, встречая чуждые цивилизации, однако эти времена давно миновали. Теперь их мощь была велика, они обрели уверенность в себе и даже помыслить не могли, что где-то существует раса, более высоко развитая и располагающая большими техническими возможностями, чем они сами. Правда, в некоторых мирах вблизи Внешнего кольца они находили следы некой цивилизации, скитавшейся здесь, но следы эти были невообразимо древними и указывали на то, что эта раса — возможно, это были предки самих шаарнцев, — когда-то в глубокой древности переселившаяся на эти планеты, давно вымерла. Вполне понятно, что, когда звездолет, реактор которого был почти пуст, вышел на орбиту четвертой планеты, ближайшей к Йито, Роас Руи не испытывал ни малейшего страха.

Он легко поднялся на четырех задних конечностях, чтобы лучше рассмотреть эту окутанную пурпурным туманом планету, которая уже заполнила собой весь видеоэкран. Роас Руи, вытянув шею, поднял свою лохматую собачью голову к экрану, рот его расползся в довольной улыбке. Он повернул голову, оскалив длинные острые зубы, что служило у шаарнцев верным признаком восторга.

— Какая огромная планета, правда, Медвов Дей? — обратился он к помощнику, который стоял у панели управления и, манипулируя кнопками, старался сделать изображение на экране более четким.

Медвов Дей подумал, не поворачивая головы:

— Гравитация почти такая же, как на Шаарне.

Руи ответил, тоже мысленно обращаясь к собеседнику:

— Предсказания Вуи Наса оправдываются, как всегда. Он обычно выбирает такую планету, где гравитация и атмосфера в наибольшей степени приближаются к нашей. Все же он один из лучших экстрасенсов в нашем отделе.

Медвов в знак согласия слегка пощелкал зубами. Он был, по шаарнским меркам, самым крупным из всей команды Вандела — высота его достигала пяти футов. Он всего себя отдавал работе в отделе исследований, будучи самым усердным из всех. Он был просто фанатично предан своему делу, возможно, еще и потому, что, по причине своего невероятного роста, почти совсем не пользовался успехом у прекрасной половины шаарнцев. Правда, это ему казалось, что виной всему рост, на самом же деле было известно, что в пору своей курсантской юности в припадке гнева он убил какого-то домашнего зверя, чем, естественно, навлек на себя общественное осуждение, вследствие чего не поднялся по служебной лестнице выше звания лейтенанта. Медвов с всхлипом потянул воздух, продолжая возиться у пульта управления, и предусмотрительно блокировал сознание, оставив доступ к нему только для неотложных мысленных сообщений, которые могут поступить от командира корабля.

Роас Руи по-детски весело засмеялся, повизгивая, как это принято у шаарнцев. Он уже приказал двум пилотам готовиться к десанту на планету, и его радостное возбуждение возрастало с каждой минутой.

— Приготовить защитные экраны, — послал он обычную в таких случаях команду. Иногда его приказы выполнялись операторами управления даже прежде, чем он успевал подумать о них.

— Включить гравитационные тормозные устройства.

Машины тихо заурчали в огромном теле корабля.

— Спуститься до двух тысяч футов.

Вандел нырнул в атмосферу этой неизвестной планеты и завис на высоте двух тысяч футов над поверхностью. На экранах появились изображения огромных лесистых просторов, бескрайнего волнующего моря каких-то синих кустов, кое-где перемежающихся островками более высоких растений, окрашенных во все оттенки голубого цвета. Зрелище было очень красиво. Длинное тело Роаса Руи била радостная дрожь, он глаз не мог оторвать от этой завораживающей картины. Любая новая планета казалась шаарнцам прекрасной.

— Приступим к исследованиям, — сказал он.

Компьютеры начали производить сложнейшие анализы и обработку информации, характеризующей планету. Экстрасенсы, в свою очередь, стали погружаться в трансцендентальное состояние, чтобы выяснить, существуют ли здесь какие-либо формы разумной жизни, степень их развития, позицию, которую они занимают или могут занять по отношению к пришельцам.

Вся информация, поступающая от компьютеров и экстрасенсов, немедленно транслировалась Роасу Руи, который тоже погрузился в состояние, пограничное с трансцендентальным. Его мозг интегрировал полученную информацию и воссоздавал постоянно меняющуюся, все более точную картину нового мира.

Вуи Нас:

— Нашел интеллект. Озадачен. Нерешителен. Пассивен. Группа разумных существ. Такие же. Еще один! Высокий интеллект. Гнев. Управляем. Очень сильное деструктивное начало, направленное (возможно) против власти и ее представителей. Еще один! Низкий интеллектуальный показатель. Страдание. Озадачен. Пассивен. Еще один! Что-то дурное. Очень дурное. Злоба. Сопротивляется исследованию.

Вуи Нас замолк… Снова заговорил:

— Сила. Злоба. Мощное сопротивление исследованию. Вынуждает бороться или отступить. Жду приказаний!

Вуи Нас снова замолчал…

— Повторяю. Жду приказаний!

Роас Руи послал указание продолжать запись данных и сконцентрировал внимание для того, чтобы установить возможно более полную связь с Вуи Насом, пославшим ему срочный запрос.

— Полностью переключился на тебя, Вуи Нас. Можешь соединить меня с ним?

— Беспрецедентная реакция, капитан. Погружайся, сделай одолжение.

Роас Руи проник в сознание старого экстрасенса, чувствуя, как тот удивлен и напуган, а затем, ведомый Вуи Насом, потянулся к источнику эманации. Почти мгновенно он ощутил ауру крайнего недоброжелательства, исходящую от интеллекта, еще более мощного, чем его собственный. Роас Руи был одним из самых выдающихся интеллектуалов своей расы, его экстрасенсорные способности и знания в этой области были огромны, но тут он понял, что имеет дело с превосходящим противником, который, в свою очередь, чувствовал присутствие его, Роаса Руи.

Направляемый Вуи Насом, Роас Руи все глубже проникал в сознание противника, как вдруг все его существо отчаянно содрогнулось перед лицом смертельной опасности, и он вынужден был отступиться.

Внезапно мозг Роаса Руи стал пульсировать — он воспринял мысль, категорично и гневно посланную врагом:

— Убирайтесь вон! Мы уничтожим вас, непрошеные пришельцы.

Ни малейшей попытки установить контакт, ни даже простого любопытства. Просто приказ, ультиматум, и все.

Роас Руи и Вуи Нас вышли из этой ауры зла и жестокости; их сознания разъединились.

— Что будем делать, — спросил Вуи Нас из своей каюты, которая находилась, по крайней мере, в четверти мили от пульта управления, где сидел Роас Руи, все еще содрогаясь от испытанного только что потрясения.

— Просто невероятно, — ответил капитан. — Ты прав, совершенно беспрецедентный случай. Мы имеем дело с силой, не уступающей нам, скорее, даже превосходящей, но со злобной силой!

— Должен признаться, что, когда мы приближались к планете, я это почувствовал, — заметил Вуи Нас. — Но тогда трудно было сказать что-то определенное. Эти существа способны блокировать наши зонды, даже самые мощные.

— Наши предки, наверное, были более осмотрительны, когда натыкались на новые планеты, — мрачно сказал Роас Руи. — Мы становимся слишком уж благодушными, брат экстрасенс.

— Действительно так, — коротко ответил Вуи Нас. — Может, такой урок нам необходим.

— Возможно, — согласился Роас Руи. — Боюсь, как бы философская сторона дела не заслонила собой ту непосредственную опасность, которая грозит нам. Учитывая, что мы столкнулись с беспрецедентным случаем и что инструкция категорически предписывает нам повиноваться, если какая-либо цивилизация требует, чтобы мы покинули ее пределы, я бы предложил тебе, чтобы группа экспертов немедленно обратилась в Главное командование Шаарна и запросила их мнение.

— А сейчас что будем делать? — поинтересовался Вуи Нас.

— Я не желаю, чтобы меня уничтожили, как, впрочем, и любой другой член экипажа. — Роас Руи быстро отдал приказ пилотам: — Мы возвращаемся на Шаарн. Чрезвычайная ситуация.

Он знал, что пилотам не надо повторять команды дважды.

Вандел мягко поднялся ввысь и вошел в гиперпространство.

Так закончилась первая встреча шаарнцев с Троном.

Несколько тысячелетий эти две высокоразвитые цивилизации ничего не знали друг о друге, и вот, когда группа исследователей появилась на планете, которая подчинялась Трону, эти два мира встретились. Рано или поздно это должно было случиться.

И война между Шаарном и Троном стала неизбежной.

Но она не была похожа ни на одну из войн. Экономика не играла в ней никакой роли. Если сказать, что это была война идеологий, это будет справедливо лишь отчасти. На самом деле Трон просто не пожелал терпеть, чтобы в его Галактике процветала еще одна цивилизация, подобная ему и почти такая же могущественная.

Тронцы вознамерились уничтожить Шаарн, стереть даже самые следы этой цивилизации. Прежде Трон уделял не слишком-то много внимания строительству космических кораблей, но им ничего не стоило в скором времени догнать в этой области Шаарн.

Трон главенствовал в империи, включающей двадцать шесть систем. Сами тронцы были не так уж многочисленны, но они безраздельно господствовали на подчиненных им планетах.

Федерация, в которую входил Шаарн, насчитывала до пятидесяти систем из трехсот планет, населенных разумными расами, подобными самим шаарнцам. Когда Шаарн сообщил им о неминуемой войне, сто шестьдесят две планеты решили стать на его сторону, остальные объявили о нейтралитете.

Итак, война началась. Это была жестокая, страшная схватка не на жизнь, а на смерть. Не прошло и месяца, как жертвой Трона пала первая планета, — примечательно при этом, что она принадлежала к числу нейтральных. Все формы жизни, существовавшие на планете, были уничтожены.

Понимая, сколь велика опасность, но не видя другого выхода, шаарнцы поручили своим ученым найти способ прекратить войну, чтобы исключить саму возможность гибели жизни где бы то ни было.

Ученые разработали средства, с помощью которых можно было вообще убрать Трон не только из своей Галактики, но и из Вселенной. Если это средство окажется столь эффективным, как надеялись ученые, можно будет навсегда изгнать злобных и мстительных тронцев.

Был изобретен способ, позволяющий искривлять континуум. Ученые полагали, что с помощью этого метода они смогут вышвырнуть прочь из своего континуума в какой-нибудь другой все одиннадцать планет, где обитали троицы. Таким образом они навсегда положат конец агрессивным притязаниям Трона, рвущегося властвовать в Галактике.

Итак, эскадра космических кораблей, вооруженных установками, позволяющими искривлять континуум, достигла родины тронцев — системы Йито; все планеты и солнце были атакованы излучателями.

Вначале удалось только сдвинуть планеты в пространстве, изменив их положение относительно двойной звезды, — теперь все они оказались равноудаленными от нее. Трон нанес ответный удар, и шаарнцы вышвырнули военные космические корабли тронцев в другой пространственно-временной континуум, затем снова принялись за всю систему и начали раз за разом взрывать ее с помощью искривляющих пространство лучей. Внезапно система совсем исчезла — перешла в другой пространственно-временной континуум. Так окончилась эта война.

Однако после того, как все это произошло, выяснилось, что шаарнцы не совсем преуспели в своих действиях, — оказалось, что система обрела свойство проходить сквозь многомерные пространства, обосновавшись в итоге на той самой орбите, по которой она движется до сих пор. Более того, почти все космические корабли шаарнцев были подхвачены вихрем, ими же самими и созданными, и унеслись вслед за системой, которую с тех самых пор стали называть Беглец.

Шаарнцы безуспешно пытались вернуться в свое собственное пространственно-временное измерение, но в силу каких-то непонятных причин оно оказалось блокировано и для Беглеца, и для них самих. Таким образом, система Беглец никогда не сможет снова попасть в то пространственно-временное измерение, в котором существует Шаарн.

Тронцы, сломленные и растерянные, пока не представляли собой ни для кого угрозы — они усиленно сплачивались и укрепляли свою планету, бросив своих сателлитов на произвол судьбы.

Шаарнцы смогли посадить свои корабли, основав небольшой, хорошо защищенный город на Северном полюсе одной из планет, которую они назвали Глани. Здесь много веков подряд они безуспешно пытались найти способ вернуться в свою родную Галактику.

Позже тронцы тоже пришли на Глани, чтобы быть поближе к ненавистным шаарнцам.

В конечном счете, тронцы поняли, что с ними случилось, и стали, в свою очередь, тоже заниматься проблемой свертывания пространства. Они хотели синтезировать такую систему, которая смогла бы перебросить весь их мир с его материальной культурой сквозь многомерные пространственно-временные потоки в их родной континуум, чтобы отомстить Шаарну. Пока их попытки не увенчались успехом.

Именно по этой причине Ринарк и Эсквиел не обнаружили на планете тронцев, которые как раз в это время очередной раз пытались преодолеть многомерность пространства.

В войне между Троном и шаарнцами возникла патовая ситуация, обе враждующие стороны всеми силами пытались найти способ вернуться в свою Галактику. Так проходили тысячи лет, и когда кто-нибудь пробовал вторгнуться на территорию Беглеца, Трон яростно восставал, пытаясь уничтожить пришельцев, которые, по убеждению тронцев, как стервятники, хищно слетались сюда, на Беглец.

Такова была вкратце история Разлученных миров…

Когда эксперимент окончился, Ринарк почувствовал, что несколько даже успокоился. Теперь он уже больше не будет блуждать в потемках, теперь у него в руках конкретные, убедительные факты, имеющие прямое отношение к тому, что его интересует; кроме того, он был уверен, что получит от шаарнцев еще немало ценных сведений.

Наро Нуис телепатически передал:

— Надеюсь, то, что вы узнали, будет полезным для вас, Ринарк Джон.

— В высшей степени, но, полагаю, вы, наверное, не сможете снабдить меня более точной информацией о способе свертывания пространства.

— К сожалению, вы правы. Нам удалось установить, что установка, с помощью которой производили свертывание, действовала в соответствии с законами, открытыми шаарнскими учеными только для их собственного континуума и не распространяющимися ни на какой другой. Полагаю, наши ученые специально наложили эти ограничения, чтобы навсегда избавиться от Трона.

— Меня удивляет, как вы до сих пор не объединили с тронцами ваших усилий — ведь, кажется, цель-то у вас общая.

— Не совсем. На самом деле, сейчас мы соревнуемся с Троном. Троицы намерены снова обрести свою вселенную, а в наши планы это совсем не входит. Нам хотелось бы остановить Беглец, чтобы он не мог двигаться ни в какой континуум, кроме нашего собственного, — это навсегда лишит их возможности продолжать войну.

Инопланетянин вздохнул, совсем как человек.

— Конечно, может случиться, что процесс движения системы Беглец необратим. В этом случае все наши усилия тщетны. Но мы надеемся на лучшее.

Ринарк почувствовал горькое разочарование. Если уж эти существа, которые сами вызвали к жизни систему Беглец, не понимают принципа ее действия — это конец, след потерян. Но Ринарк не мог смириться с мыслью, что ничего уже не сможет сделать. Это было не в его характере.

Он встал, мозг его напряженно работал, четко сортируя полученную информацию, выбирая то, что наиболее необходимо в данный момент. Ничего, пока еще есть время. Он не должен терять надежды — назад дороги нет. Он решил принять в расчет только те сведения, которые можно было эффективно использовать в этой системе…

Они вышли из комнаты и направились к кораблю. По дороге Ринарк заметил, что в просторном низком здании, напоминающем ангар, с широко распахнутыми дверями, кипит какая-то бурная деятельность. Эта картина поразила его, потому что совсем не вязалась с ощущением безысходности, которое, по его представлениям, должны были испытывать шаарнцы.

Он не замедлил сообщить об этом Наро Нуису, и тот оживленно откликнулся.

— Это заключительный этап очень длительных исследований. Мы сооружаем сейчас такую систему, которая позволит нам остановить движение Беглеца.

Ринарк недоуменно уставился на него.

— Как? И это после мрачной истории, которую вы мне поведали?

— Я ведь сказал вам, что мы продолжаем наши эксперименты, — ответил слегка озадаченный Наро Нуис. — Вскоре мы начнем переводить это сооружение в космическое пространство, как можно ближе к солнцам.

— Но ведь вы все время говорили, что не понимаете принципа движения Беглеца! — взволнованно воскликнул Ринарк, потрясенный мыслью, что Наро Нуис мог солгать ему.

— Совершенно верно, — ответил Наро Нуис. — Мы отчаялись понять смысл этого явления. Но, если нам немного повезет, думаю, мы сможем остановить Беглец, даже не понимая, как он движется.

Немного помолчав, Наро Нуис добавил:

— Это решающий этап очень длинного ряда экспериментов. Очень длинного. Если все пойдет успешно, нам уже и не понадобятся никакие знания о Беглеце — он просто исчезнет.

Ринарк снова потерял надежду, которая было затеплилась у него.

— Как вы оцениваете ваши шансы на успех?

Наро Нуис медлил с ответом.

— Это предприятие чревато опасностью, и не одной. Мы уже не так искусны в межпланетных полетах — слишком долго у нас не было практики.

— А как же Трон? Они знают о ваших планах?

— Конечно, они что-то подозревают. Они попытаются помешать нам. Нам предстоит жестокая борьба.

Тем временем Ринарк неторопливо шел к своему кораблю.

— Когда вы рассчитываете поднять это сооружение?

— Когда планета совершит пол-оборота.

Ринарк внезапно остановился.

— В таком случае я бы попросил вас об одолжении.

— Каком?

— Немного отложить ваш эксперимент. Мне нужно время, чтобы выяснить нечто очень существенное.

— Но мы не можем ждать.

Спорить с шаарнцем было бесполезно — тон его был слишком категоричным.

Помолчав, Наро Нуис все-таки счел нужным объяснить свой отказ:

— Разве мы можем быть уверены, что ваша попытка увенчается успехом? А для нас каждый миг промедления означает, что вероятность остановить Беглец и избавиться от Трона уменьшается.

— Да, но ведь от меня зависит будущее всего рода человеческого!

— Так ли это? Не кажется ли вам, что с вашей стороны слишком самонадеянно браться за спасение человечества? Может быть, то, о чем вы говорили, — естественный процесс, возможно даже, что люди примут его как неизбежность — просто они должны исчезнуть вместе со всей Вселенной. Мы же должны действовать быстро, нам нельзя медлить. Тронцы — если только они не предпринимают очередной попытки прорваться сквозь многомерность пространства — патрулируют вокруг планеты на своих космических кораблях. Поэтому, как только мы начнем поднимать наше сооружение, сейчас же разгорится бой. Нам придется одновременно и работать, и отбиваться от тронцев.

— Понятно, — коротко бросил огорченный Ринарк.

— Если вы действительно остановите Беглец, — заговорил вдруг Эсквиел, — что тогда будет? Допустим, вы остановите его в той Вселенной, из которой мы только что прибыли. Ведь вы погибнете, как и все.

— Да, вы правы, но вероятность этого не так уж велика. Конечно, мы рискуем, но это наш долг.

— Значит, вы не будете ждать?

— Нет, — снова повторил Наро Нуис с сожалением. — У вас слишком мало шансов на успех, у нас их больше. Вы должны нас понять. Вот уже несколько тысяч лет мы не оставляем попыток остановить Беглец. Будь вы на нашем месте, вы бы стали ждать во имя какой-то цивилизации, о которой вы и слыхом не слыхивали и которой, по словам двоих ее представителей, якобы грозит какая-то опасность?

— Я бы стал… — ответил Ринарк.

— Ведь не тысячи же лет, — заметил Эсквиел. — Не об этом речь.

Наро Нуис передал им телепатически:

— Мы будем рады, если вы пожелаете остаться с нами.

— Благодарю, но у нас нет времени, — резко ответил Ринарк.

— Мне кажется, все ваши старания тщетны, — гнул свое шаарнец. — Но если уж вас все равно не остановить, попытайте счастье на Экиверше.

— Где-где?

— На Экиверше. Это планета, населенная мыслящими метазоа, наделенными совершенной, неограниченной генетической памятью. Они существуют с незапамятных времен, и знания, накопленные ими, огромны. К тому же они чрезвычайно добродушны и доброжелательны и в силу особенностей своей физической структуры могут жить только на единственной, не раздираемой противоречиями планете в этой системе. Тронцы тоже могли бы кое-чему научиться у метазоа, но они слишком заносчивы и просто не соблаговолили снизойти до контактов с ними. Мы не могли часто бывать на Экиверше — стоит нам выйти из города, тронцы тотчас же нападают на нас. Но мы поддерживаем с метазоа телепатическую связь, правда, такая возможность выпадает нечасто — только когда в нашей системе в силу каких-то не изученных пока причин возникают благоприятные условия для этого.

— Вы могли бы указать эту планету на моей карте?

— С удовольствием.

Они поднялись на корабль вместе с Наро Нуисом, который с нескрываемым удовольствием и любопытством оглядел все вокруг.

— Какой необыкновенный корабль, — заметил он.

— Да, он не похож на наши корабли.

Ринарк достал карту, и шаарнец склонился над ней, внимательно разглядывая непривычные для него обозначения.

— Вот она, — наконец указал он.

— Благодарю, — ответил Ринарк.

— Ну что ж, в путь? — Эсквиел нетерпеливо забарабанил пальцами.

— Учтите, что тронцы ждут не дождутся, когда вы выйдете отсюда, — предупредил Наро Нуис. — Вы уверены, что стоит так рисковать?

— А что еще нам остается? — Ринарк чувствовал, что еще немного — и он сорвется.

Шаарнец отвернулся от него.

— А вы подумали о том, что будет, если вы остановите Беглец? — заорал Эсквиел. — Вы же лишите нас возможности спасти человечество, мы ведь не сможем вернуться обратно, даже если нам удастся узнать то, в чем мы так нуждаемся! Вы не имеете права начинать ваши эксперименты!

— Нет, это наш долг.

Ринарк положил руку на плечо Эсквиела.

— А наш долг как можно скорее отправиться на Экиверш и разузнать все, что можно, пока шаарнцы еще не изменили орбиту Беглеца.

— Ну что же, тогда я пойду… — печально заключил Наро Нуис.

Ринарк со смешанным чувством прощался с шаарнцем, которому был благодарен за помощь, понимая вместе с тем, что эти симпатичные создания вот-вот начнут эксперимент, и если он удастся, то он, Ринарк, уже никогда не узнает тайны Беглеца, потеряет всякую надежду спасти человечество и никогда уже больше не вернется домой.

Ринарк сел у пульта, сосредоточился. Эсквиел нервно ерзал на своем месте у панели управления вооружением.

Внезапно силовой купол над городом начал мерцать, вспыхнул ярким оранжевым цветом и погас, открыв широкую брешь. Палец Ринарка лег на кнопку запуска. Корабль содрогнулся, взревел и взмыл ввысь.

Они миновали брешь в экране, пронзили облака и устремились навстречу безумию, царившему в космическом пространстве Беглеца.

Тронцы тотчас заметили их и кинулись в погоню.

На этот раз Эсквиел уже не ждал команды. Едва они вышли в глубокий космос, он открыл огонь.

Корабли тронцев метнулись прочь от холодного испепеляющего пламени антинейтронной пушки, из которой в порыве отчаяния принялся палить Эсквиел. Если верить приборам, все, что попало в поток антинейтронных лучей, подверглось мгновенному уничтожению; все корабли Трона, которые лишь на мгновение оказались даже не в центре, а на периферии этого смертоносного облака, должны были погибнуть. От антинейтронов, которые не несут электрического заряда, невозможно защититься никаким энергетическим экраном.

Эсквиелу казалось, что он просто чувствует, как тронцы зализывают свои раны.

Он надеялся, что этот урок достаточно сильно напугает противника и Ринарк успеет удрать. Но у тронцев было одно существенное преимущество — они могли беспрепятственно маневрировать в космическом пространстве Беглеца. Ринарк, заскрежетав зубами, собрал все свои силы и ринулся в эти вздымающиеся перед ним волны смертельного, не поддающегося трезвому анализу ужаса, в который повергал его континуум Беглеца. Это было все равно, что вести утлую лодчонку сквозь взбесившееся, вздыбленное штормом море. Только здесь это море вторгалось в сознание.

Корабли Трона преследовали их, и Эсквиел видел, как они маневрируют, готовясь к стрельбе. Ему не хотелось еще раз использовать свое страшное оружие, сомнения мучили его. Внезапно град сильнейших ударов посыпался на них.

Корабль накренился и задрожал.

— Хватит осторожничать, Эсквиел, — неистово заорал Ринарк, что ему было совершенно несвойственно. — Вмажь им хорошенько!

Эсквиел вцепился в рычаг управления антинейтронной пушки, быстро, не раздумывая, довел показатель плотности до максимума и выстрелил. На экране перед ним то и дело вспыхивало призрачное зеленое пламя — это означало, что заряд попал в цель.

Ринарк закрыл глаза, с трудом стараясь сосредоточиться только на пилотировании. Чудовищная картина распада материи была для него невыносима, как и для всякого космического сенсора.

Уцелевшие корабли тронцев убрались восвояси, их как ветром сдуло. В каюте корабля воцарилась тишина.

Несколько часов спустя, направив мысль к Трону, Ринарк обнаружил то, чего и следовало ожидать. Шаарнцы начали первый этап эксперимента. По всему было ясно, что недавно здесь разыгралось жестокое сражение; невдалеке от солнц виднелась какая-то массивная установка.

Ринарк продолжал зондирование. На короткое время Трон оставил шаарнцев в покое. Но вот опять собралась большая флотилия кораблей, не пройдет и часа, как они настигнут шаарнцев, и снова разыграется битва. Несмотря на дружеский прием, оказанный ему шаарнцами, он испытывал некоторую досаду, оттого что Эсквиел почти уничтожил военный флот Трона.

Ринарк предчувствовал, что вскоре ему удастся получить точное представление о мультиверсуме. Многое еще предстояло узнать, и если только он не погибнет, то скоро завеса тайны падет перед ним.

…И снова они прорывались сквозь хаос и безумие космоса, но на этот раз они чувствовали себя гораздо увереннее и уже не испытывали прежнего смятения.

Однако в этих бурлящих, не подчиняющихся никаким законам физики, взбалмошных потоках времени и пространства, швыряющих корабль, как щепку, сквозь мириады вихрей и водоворотов, Ринарку стоило огромного труда не сбиться с курса и достичь цели — планеты Экиверш.

 

Глава 7

Как только они приземлились на эту тихую кислородную планету, к их сознанию мягко потянулись ниточки чужого интеллекта в форме вежливых и сдержанных вопросов.

Ринарк и Эсквиел удовлетворили это облеченное в весьма деликатную форму любопытство, сообщив, что желали бы вступить в контакт с обитателями планеты, как посоветовали им шаарнцы. Они пока оставались в корабле, наслаждаясь видом каких-то ярко-зеленых, насыщенных хлорофиллом растений, по виду мало отличающихся от земных.

Снаружи появился чужестранный корабль, представляющий собой просто вздымающуюся студенистую полупрозрачную массу. Вид у нее был отталкивающий, и Ринарк почувствовал отвращение, а Эсквиел сказал:

— Это желейные вонючки, помнишь, я говорил тебе, на Энтропиеме о них ходят легенды. Метазоа — тьфу, гадость какая!

В сознании Эсквиела зазвучал голос, который смиренно сказал:

— Мы глубоко сожалеем, что наш физический облик столь непривлекателен. Может, такая форма вам больше понравится.

Тотчас же вся масса поднялась на дыбы и медленно приняла облик человека-гиганта, который состоял, однако, из сотен желеобразных метазоа.

Ринарк не мог решить, что хуже, но тут же заблокировал эту мысль и сказал:

— Мы прибыли, чтобы обсудить с вами теоретические и практические проблемы, чрезвычайно важные для нашей расы. Вы позволите нам выйти из корабля? Так приятно снова вдохнуть настоящий чистый воздух.

Однако гигант-метазоа тоном искреннего сожаления возразил:

— Но это было бы крайне неблагоразумно с вашей стороны, ибо хотя мы, как и вы, поглощаем кислород, но выдыхаем отработанный газ, который неприятен для ваших органов обоняния.

— Ты прав, это желейные вонючки, — сказал Ринарк Эсквиелу. — Теперь понятно, почему их так прозвали.

— Нам известно, что вы обладаете генетической памятью и что фактически вы бессмертны, — мысленно бросил Ринарк пробный шар, обращаясь к клейкому гиганту.

— Да, это правда. Наш опыт, знаете ли, столь велик, что мы можем свидетельствовать о тех далеких временах, когда наша раса была молода, а галактика только формировалась.

— Простите, но я не понимаю, что вы имеете в виду, — признался Ринарк. — Может быть, вы могли бы объяснить мне это?

— Известно, что те, кого мы называем «обреченный» народ, переселились в одну отдаленную галактику в нашей Вселенной и что эта галактика, которую всегда раздирали противоречия, снова вдруг затихла в ожидании Великого потрясения, которое будет началом нового периода бесконечно долгой жизни. Мы, так же как и другие соседи этой галактики, видели, как она несется, подобно чудовищному облаку, корчась и скручиваясь гигантской спиралью, а солнца и планеты, рассыпанные в виде упорядоченных множеств вокруг Центра галактики и ее Внешнего кольца, меняют привычный строй в предвидении катастрофы.

Эта пляска звезд — зрелище, которое способны выдержать лишь немногие — избранная элита интеллектуалов, — эти переплетающиеся структуры как бы изображают собой две Сущности, которые рождают третью, поэтому, когда галактика перестраивает себя, чтобы начать новый цикл в пределах своего особого Времени и Пространства, соседние галактики тоже очищаются от суетности, оставляя лишь высокие ценности.

Миллионы лет длилась пляска галактики — сотворение упорядоченного мира, вид которого столь приятен мыслящим существам. Этот процесс дал нам не только бесценный чувственный опыт, но позволил продвинуть наши философские концепции. Пожалуйста, не просите нас пускаться в дальнейшие объяснения, так как пляска галактик не поддается описанию никакими доступными нам средствами.

Когда наконец этот процесс закончился, Центр галактики начал вращаться, закладывая структуру нового цикла. Затем от Центра галактики к Внешнему кольцу снова стал медленно формироваться процесс движения солнц и планет, которому суждено оставаться неизменным в вечности.

Так было положено начало. Прошло время, и обитатели новой галактики начали творить свою славную историю.

Пришли они наконец и в нашу Галактику. В своей нетерпеливой жажде овладеть знаниями о природе мультиверсума, которыми мы располагали, они чуть было не истребили нашу древнейшую цивилизацию. Лишь немногие спаслись бегством сюда, ведь мы питаем отвращение к жестокости и ненавидим все, что с ней связано.

— Значит, вы были очевидцами того, как галактика сама, по своей доброй воле, реорганизует себя! — воскликнул Ринарк, чувствуя, что наконец-то он приближается к ответу на самый важный свой вопрос.

— Нет, мы считаем, что не по своей доброй воле. Наши знания и логика подводят нас к неизбежному выводу — есть некая высшая сила, по воле которой все это произошло. Она, эта сила, создала мультиверсум — в своих собственных целях. Это совсем не метафизическая концепция, ведь мы материалисты. Но факты таковы, что они указывают на существование некой Сущности, сверхъестественной в полном смысле этого слова.

— А мультиверсум — что это такое? Действительно ли он состоит из бесконечного числа структур или же он…

— Мультиверсум конечен. Как он ни беспределен, у него есть границы. Возможно, за пределами этих границ существуют какие-то другие реальности.

Ринарк хранил молчание. Всю свою жизнь он придерживался концепции бесконечности, и даже его острый, быстрый, хорошо тренированный разум не мог вместить эти откровения, выходящие за пределы его сознания.

— Мы считаем, — деликатно продолжал метазоа, — что жизнь, в той степени, в какой она нам известна, пребывает в неразвитом, незрелом состоянии, что и вы, и мы, вероятно, представляем собой первую стадию в процессе создания Сущности, предназначенной, в конечном счете, переступить пределы мультиверсума. В этом и состоит наше предназначение — упорядочить изначальный хаос. Но даже теперь, в наше время, нельзя установить жесткой причинно-следственной связи, пока все еще имеются только пары «причина-совпадение» и «совпадение-следствие». Пары «причина-следствие» не существует, это ясно каждому мыслящему существу. Нет и свободной воли — только детерминированный выбор. Мы ограничены не только окружающими нас условиями, наша психологическая и физиологическая конституция не позволяет нам выйти из тесных рамок — везде сплошные ограничения. Но обитатели Экиверша верят, что даже в рамках этих ограничений мы можем вообразить себе такое состояние, когда отсутствуют всякие ограничения, и, возможно, со временем, породить такое состояние.

— Согласен, — кивнул Ринарк. — Можно преодолеть все препятствия, если есть сила воли.

— Вероятно. Вам ведь наверняка пришлось не раз пройти сквозь чуждые, враждебные миры, и только сила духа помогла вам не сломиться, не утратить власти над разумом и телом. Но если вы пожелаете продолжить ваши исследования, насколько это возможно в конечной вселенной, вам предстоит еще более страшное испытание.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вам следует посетить «решетчатую» планету. Там вы найдете обитателей мира первозданного хаоса. Может быть, вам приходилось слышать что-нибудь о так называемой Дыре?

Да, Ринарк уже слышал об этом однажды, и он хорошо помнил где, — Мери говорила ему о Дыре.

— Что же представляет собой эта планета?

— В отличие от всех других планет системы, она не движется сквозь мультиверсум, однако, в известном смысле, ее присутствие как бы ощущается на каждой из этих планет. Различные участки ее движутся в разных измерениях, причем независимо друг от друга. Впрочем, временами планета становится совершенно единой, правда, процесс этот носит случайный характер. Иногда она изобилует так называемыми разрывами, где отдельные ее участки перестают подчиняться законам многомерности, действующим в том континууме, где находится в это время Беглец. Считается, что где-то на этой планете существуют «ворота», ведущие к месту обитания некой мифической расы, которую называют «иерархами». Принимая во внимание, что вам ничего больше не остается, можно предположить, что вы рискнете отправиться на эту планету и попытаетесь отыскать «ворота», если, конечно, они существуют?

— Конечно, попытаемся, — тихо сказал Ринарк.

Вдруг его осенило:

— Скажите, почему эта планета — я имею в виду Экиверш — не находится в состоянии хаоса, который царит повсюду?

— Очень просто — прежде чем покинуть нашу Вселенную, мы подготовились к тем условиям, которые, как предполагалось, нас ожидают. Мы употребили все наши знания и способности, чтобы создать такую субстанцию, которой нет аналогов.

Казалось, блестящее клейкое тело гиганта вздымалось, когда он обдумывал ответ.

— Мы назвали его «охранитель». По существу, это просто вещество, но вещество особого рода, которое может существовать только при соблюдении ряда законов. Чтобы поддерживать свое собственное существование, оно обеспечивает сохранение этих законов в пространстве вокруг себя. Вы догадались, конечно, что это те самые законы, при которых существуем мы и, по большей части, вы тоже. Имея на борту вашего корабля охранитель, вы избавитесь ото всех опасностей, которые подстерегают вас в межпланетном пространстве и с которыми вы, надо полагать, уже столкнулись; кроме того, вы наверняка не собьетесь с курса на «решетчатую» планету, которая, между прочим, известна вам под именем Рос или Забытое Милосердие.

— Благодарю, — сказал Ринарк. — Ваш охранитель окажет нам неоценимую помощь.

Тут ему в голову пришла одна мысль.

— Вы ведь осведомлены о причинах, которые привели нас сюда — наша Вселенная сжимается. Нельзя ли создать ряд таких охранителей, с помощью которых удалось бы остановить процесс?

— Это невозможно. Ведь наша Вселенная подчиняется естественным законам. Именно эти законы и несут с собой те изменения, о которых вы говорите. Вы должны выяснить, почему это происходит — все имеет свою цель, — а также, какая роль уготована вашей расе в этой реорганизации.

— Что ж, ладно, — покорно ответил Ринарк.

Несколько метазоа отделились от тела гиганта и, стремительно удаляясь, исчезли за грядой холмов.

— Надо сходить за охранителем, — пояснил Ринарку псевдогигант.

Вынужденное бездействие Ринарк решил использовать для того, чтобы разобраться в самом себе. Удивительно, но без всяких усилий с его стороны он теперь принимал как должное то, что прежде, когда он впервые появился на Беглеце, казалось ему чудовищным. Теперь он безусловно знал, что вся его затея, испытания, которым он подвергался, нечеловеческое напряжение последних недель — все-все, с самого начала, имело определенную цель — такова логика мультиверсума. Экиверш убедил его в этом. И его новая цель, его задача — он все яснее понимал это — была гораздо более высокой по сравнению с исходной, хотя и составляла только часть ее!

Но сколько же ему нужно еще претерпеть, прежде чем он завершит свою новую миссию! Теперь ему предстоит самое страшное — отправиться на ту самую планету, где Мери лишилась рассудка, — Забытое Милосердие, или «решетчатую» планету.

Метазоа вернулся, неся небольшой шар тусклого желтоватого цвета, который и положил около шлюзовой камеры корабля.

— Мы покидаем вас, — передал телепатически метазоа, — но прежде позвольте пожелать вам обрести Знание. Вы, Ринарк, и вы, Эсквиел, — вы наши посланники в мультиверсуме, вы должны представлять нас всех, если вам удастся достичь иерархов, разумеется, в предположении, что они существуют. Вы более чем кто-либо из разумных существ приближаетесь к Сущности, не считая обитателей Дыры, которые прежде вас уже познали Истину…

Эсквиел облачился в скафандр и вышел из корабля, чтобы взять охранитель. Ринарк внимательно наблюдал за ним пристальным немигающим взглядом, хотя мысли его были далеко. Эсквиел вернулся, положил шар перед Ринарком прямо на стол, где лежали карты.

Ринарк почти автоматически приготовился к взлету, поблагодарил метазоа и нажал кнопку пуска.

Звездолет взмыл ввысь и помчался сквозь мечущееся безумие межпланетного пространства, прокладывая узкую тропу, где материя подчинялась привычным законам.

На этот раз им не пришлось бороться. Охранитель действовал так, как и предрекали экивершцы, порождая вокруг себя поле, где действовали их собственные законы.

Ринарк и Эсквиел испытывали давно забытое чувство облегчения, у них даже появилась возможность побеседовать.

Эсквиел был явно озадачен всеми последними событиями, да и сведения, которые они собрали, не вселяли в него особой уверенности.

— Ринарк, — начал он, — все-таки я удивляюсь тебе. Ну ради чего мы тащимся на это самое Забытое Милосердие?

Мысли Ринарка витали где-то далеко, и его голос, когда он заговорил, даже ему самому показался каким-то отрешенным.

— Ради спасения человечества. Теперь я понимаю, что дело это гораздо более тонкое, чем казалось прежде. Вот, собственно, и все.

— Но ведь в действительности мы уже даже потеряли из виду ту самую цель, которая стояла перед нами вначале. Более того, мы живем в мире каких-то фантазий. Все эти разговоры о Сущности — ведь это просто бред какой-то!

Ринарк не был расположен спорить, он хотел просто, чтобы Эсквиел понял его.

— Настало время разобраться в этих фантазиях. Ты знаешь, что произошло с нашей Вселенной. Теперь, когда у нас есть шанс выжить, мы должны навсегда избавиться от фантазий, воспользовавшись этим единственным шансом. Целые столетия наша цивилизация опиралась на ложные посылки. Если ты фантазируешь, основываясь на ложных посылках, потом берешь эти фантазии как фундамент, на котором возводишь здание, то ты становишься носителем лжи, которую к тому же внедряешь в сознание тех, кто слишком ленив или слишком занят, чтобы докапываться до истины.

Таким образом, ты несешь угрозу самой существующей действительности, ведь отказ повиноваться ее законам ведет к тому, что ты сам попадаешь в сети этих законов и они уничтожают тебя. Человечество слишком долго лелеяло удобные для него фантазии, называя их законами. И так было на протяжении целых столетий. Возьми, например, войну. Политики притворяются, что борются во имя справедливости, что война неизбежна, и, основываясь на этих ложных посылках, они, не успеешь оглянуться, уже готовят новые войны, да еще и делают вид, что старались их избежать. До сих пор мы слишком много фантазий держали за истины и слишком много истин считали фантазиями. А теперь у нас в руках последний шанс разгадать тайну нашего существования. И я намерен использовать этот шанс!

— Я тоже, — спокойно сказал Эсквиел, и в его тоне прозвучала решимость. Он помолчал, потом, смущенно улыбаясь, добавил:

— Хотя, ты меня извини, но я все же не совсем понял твои доводы.

— Если все пойдет как надо, ты быстро поймешь. — Ринарк широко улыбнулся.

Тем временем на экранах появилось неясное изображение огромной планеты. Это было Забытое Милосердие.

— Она похожа на ломоть червивого сыра, ты не находишь, а? — с нарочитой небрежностью заметил Эсквиел.

Действительно, местами на планете воспаленными язвами зияли сквозные дыры. На так называемые разрывы невозможно было смотреть — жгло глаза, а рассудок как бы цепенел.

Было видно, хотя довольно смутно, что планета имела контур круга, но была при этом изрезана глубокими бороздами, как будто какой-то чудовищный червь источил ее, точно гусеница — лист.

Отогнать от себя чувство благоговейного ужаса, который внушал вид этой планеты, Ринарку удалось, только прибегнув к своим способностям гид-сенсора. Неторопливо и осторожно он начал зондировать вещество, из которого состояла эта наводящая страх планета. Там, где были разрывы, он время от времени улавливал присутствие таких участков, которые, в соответствии со всеми известными ему законами, должны были иметь один и тот же пространственно-временной континуум. Но не тут-то было — они существовали вовне на многих разных уровнях мультиверсума.

Он продолжал зондирование и наконец обнаружил то, что искал, — какую-то форму жизни, способную чувствовать. В тот же миг он ощутил, как все его тело наполняется теплом.

Неужели он обнаружил обитателей планеты? Казалось, эти существа лишены плотного тела и существуют на всех уровнях мультиверсума!

Ринарк был озадачен — возможно ли такое? Стало быть, эти существа есть на всех уровнях, и, значит, они владеют абсолютным знанием, тогда как остальные видят только свою собственную Вселенную и лишь частицу мультиверсума?

Хотя он мог допустить такую возможность, его воображение отказывалось представить, как могут выглядеть эти существа и что им ведомо. Может быть, он найдет их?

Теперь он понял, почему Мери отрешенно играла на своей безжизненной клавиатуре, там, на Энтропиеме.

Вдруг его поразила другая мысль, и он, пустив в ход свои способности, обнаружил, к великому сожалению, что усилия шаарнцев увенчались успехом — они изгнали Трон. Он не мог утверждать наверное, но ему казалось, что движение Беглеца сквозь мультиверсум в значительной степени замедлилось.

Он снова спешно принялся отыскивать обитателей планеты. Их было немного, и они сосредоточились на той части планеты, которую, он чувствовал, может обнаружить: хотя она и не полностью существовала в той области, которую сейчас занимал Беглец, но была, вероятно, доступна человеческому глазу. С помощью охранителя он достаточно ясно ощущал, где находится эта таинственная Дыра.

Конечно, надо было спешить, но нельзя было пренебрегать осторожностью. Он не хотел, чтобы судьба так жестоко подшутила над ним — исчезнуть в тот момент, когда он так близок к цели!

Он снизился как раз над разрывом — надо было проверить действие охранителя.

Оно оказалось чрезвычайно сильным. Когда он приблизился, планета под ним, казалось, обретает свою форму — недостающие участки поверхности стали на место, точно кусочки мозаики-головоломки. Да, охранитель отлично делал свое дело.

Ринарк снова набрал высоту и увидел, что эти участки опять бледнеют, вырываясь в первоначальный континуум. Он не мог позволить себе посадить корабль в опасной близости к этим участкам планеты. Он высмотрел такое место на поверхности, где, как он надеялся, сможет остаться в этом континууме сколько ему потребуется, и стал медленно снижаться. Да, здесь он останется до тех пор, пока не сочтет, что готов вернуться.

Если только вернется вообще, подумал он про себя. Вокруг двойной звезды нарастала активность, не предвещающая ничего хорошего. А вдруг Беглец уже остановлен?

Эсквиел не проронил ни слова. Он схватил охранитель и вслед за Ринарком вышел через шлюзовую камеру.

Планета, казалось, представляет собой бесформенную массу каких-то клубящихся газов, и, когда их ноги коснулись этой диковинной поверхности, они испытали странное чувство, отдаленно напоминающее невесомость.

Подавленные каким-то нереальным ощущением надвигающейся опасности, попадая то в зоны кажущейся невесомости, то увязая в жидкой грязи, они шли очень осторожно — Ринарк впереди, следом Эсквиел.

Стояла непроглядная тьма, но планета будто была окружена своей собственной светящейся аурой, что позволяло им видеть все вокруг достаточно ясно. Однако встречались такие места, куда их взор не мог проникнуть, но вместе с тем — невероятно! — они видели то, что происходило по ту сторону этих зон.

Временами они ступали на скалистую землю, которая, однако, казалось, пружинила под их шагами.

По мере того как они продвигались, все вокруг них тотчас же менялось — это охранитель оказывал свое загадочное действие. Однако тут же будто вступал в силу закон компенсации, и где-то в других местах возникали новые разрывы.

Напрягая все силы, Ринарк старался не отвлечься от своей главной цели, мысленно исследуя лежащее впереди пространство, хотя сознание его было сковано ужасом перед лицом этого чудовищного мира, где все пребывало в постоянном движении.

Вся планета беспрестанно менялась. Невозможно было предугадать, что произойдет через несколько секунд. Расчлененное вещество, столь же хаотичное, как материя мультиверсума в первые дни творения, дергалось, рвалось куда-то, точно в предсмертной агонии.

Но Ринарк безжалостно понуждал себя идти вперед и вперед, исполненный лишь одним желанием — во что бы то ни стало достичь цели.

Они брели, спотыкаясь, как пьяные, оглушенные, подавленные зрелищем этого первозданного хаоса, но ни на секунду не забывали о своей миссии.

Таинственная Дыра, ставшая их путеводной звездой, то приближалась, то отдалялась, маня их, обещая — кто знает? — то ли Истину, то ли гибель.

 

Глава 8

Наконец после целого дня пути, о котором если сказать, что он был изматывающим, значит ничего не сказать, они достигли Дыры, и так как скала тут же потеряла форму, обратившись в какое-то газообразное вещество, голос Ринарка прозвучал глухо.

— Они здесь. Именно здесь мы найдем их, хотя я совершенно не представляю себе, что они такое.

Ринарк и Эсквиел смертельно устали и вряд ли были способны действовать, но, несмотря на это, Ринарк испытывал неведомую ему ранее ясность сознания и четкость восприятия. Правда, это восприятие стало каким-то пассивным. Он просто смотрел, как шевелилась Дыра, темная и в то же время сияющая мириадами разных оттенков, как в ней пульсировали энергия и какое-то силовое поле.

Они все смотрели и смотрели туда, ощущая, как их переполняют незнакомые чувства и меняется ментальность, преображенная Знанием.

Несколько часов прошли в молчании. Наконец Эсквиел заговорил:

— И что же дальше?

— Это тот самый вход, о котором нам говорили на Троне и Экиверше, — ответил Ринарк. — Единственное, что я могу сделать, — это спуститься туда, в надежде узнать наконец то, ради чего мы здесь.

Человечество, с его проблемами, казалось теперь Ринарку таким далеким, нереальным, как какой-то абстрактный плод его собственной фантазии, и вместе с тем значительным, даже более значительным, чем когда-либо прежде.

Он подошел к самому краю Дыры и спустился прямо в ее пульсирующее жерло.

Эсквиел, чуть помедлив, последовал за ним. Сначала они летели вниз, потом вдруг почувствовали, что плавают где-то, не поднимаясь и не опускаясь, не двигаясь никуда, — просто плавают, и только. Охранитель, видимо, перестал оказывать свое благотворное влияние, может быть, правда, он все еще работал, просто здешние законы были слишком суровыми по сравнению с теми, которые он генерировал до сих пор.

Внезапно они почувствовали, что снова стоят на твердой земле, на маленьком острове в океане. Они шагнули вперед и поняли, что находятся в самом сердце пылающего солнца, шагнули назад и оказались посреди мрачной гористой местности. С вершин гор на них приветливо взирала некая Сущность.

Они двинулись к ней и неожиданно оказались как бы в комнате с глубокими, черными, как поначалу им показалось, стенами. Потом они поняли, что в глаза им глядела бездна.

Слева от них появилось некое существо. Казалось, оно все время то угасает, то вновь появляется. Как плохо настроенное лазерное изображение, подумал Ринарк, отчаянно ища, за что бы зацепиться взглядом. Он чувствовал себя так, будто забыл все, что знал когда-либо.

Существо начало говорить, но не на земном языке. Это была смесь звуковых и телепатических сигналов, на которые реагировали и мозг и тело Ринарка. Он понял, что эти существа, возможно, были когда-то человекоподобными, но утратили дар связной речи, обретя способность обитать на всех уровнях мультиверсума.

Ринарк обнаружил, что может общаться с этим существом, как бы модулируя свои собственные интонации и одновременно дополняя речь зрительными образами.

— Вы хотите (сложная геометрическая схема) помощь?..

— Да (образ сжимающейся вселенной)…

— Вы из (образ беременной женщины, который быстро сменяется образом материнского лона — в нем появляется эмбрион, но не совсем человеческий)?..

Ринарк напряженно думал, но никак не мог взять в толк, что хочет сказать этим его собеседник. Наконец ему показалось, что он начинает понимать.

Логический анализ всего, что он видел и слышал от тех, кто остался на Беглеце, подвел Ринарка к неизбежному выводу.

— Да, — сказал он.

— Вам надо ждать.

— Ждать — чего?

— (Картинка огромного мультиверсума, вращающегося вокруг центральной точки), пока (картинка Беглеца, движущегося сквозь время, пространство и другие измерения по направлению к Центру).

Ринарк понял, что означает это изображение. У него был один-единственный смысл.

Ему показали Центр мультиверсума — уникальное место, в котором сходятся все пути и из которого исходит все. Когда Беглец пройдет через Центр… и что же дальше?

Но что, если Шаарну удастся остановить движение системы прежде, чем она достигнет Центра? Нет, он не должен думать об этом. Если Беглец остановится слишком скоро, вообще нет смысла строить планы на будущее. Тогда все лишается смысла.

— Что произойдет там (туманная картинка мультиверсума)? — спросил Ринарк.

— Истина. Вы должны ждать здесь, пока (картинка Центра и Беглеца), потом отправиться (двойная звезда — звезда Беглеца)…

Он должен ждать на Лимбо, пока Беглец не достигнет Центра, затем им следует отправиться к — нет, не к, а на — на Солнце!

Ринарк передал красочную картинку — Эсквиел и он сам сгорают.

Существо ответило: «Нет» — и исчезло.

Когда оно снова появилось, Ринарк спросил:

— Почему?

— Вас ждут, — сказало существо, померкло и исчезло.

Времени здесь не существовало, и пришельцы не знали, долго ли им пришлось ждать. Здесь даже человеческий организм никак не напоминал о себе — время будто остановилось.

Все очень просто, ведь они на Лимбо.

Время от времени появлялось то же существо, а может, другое, но похожее. Время от времени Ринарк получал информацию, глядя на медленное движение Беглеца, временами он просто пребывал тут. Один раз появился целый ряд его двойников и тут же исчез.

И вот наконец появилось существо, и картинка Беглеца, входящего в область Центра мультиверсума, сама собой возникла в уме Ринарка.

С облегчением и ни с чем не сравнимым чувством радостного ожидания Ринарк приготовился узнать Истину.

Скоро, скоро Он все узнает, и не важно, будет ли он жив или обречен на смерть, останется ли в здравом уме или лишится рассудка. Он и Эсквиел — первые представители человечества, которые узнают Истину.

Оба они понимали, что теперь только одно это имеет значение.

И тогда они вышли.

Они шли прямо к пылающему, пульсирующему, точно в агонии, Солнцу.

Они чувствовали, что лишены теперь своих физических тел в их привычном обличье, но вместе с тем какая-то материальная субстанция, составлявшая прежде их тела, облекает их.

Их невесомые сущности устремились в сияющее тепло, в самое сердце звезды и внезапно оказались в обиталище иерархов — оно представляло собой некоторую компромиссную форму, удобную для обеих сторон — Ринарка и иерархов.

Ринарк и Эсквиел могли видеть иерархов, хотя органы зрения в этом процессе не участвовали.

Они слышали, как иерархи переговариваются между собой, хотя их речь не была озвучена. Все вокруг имело цвет, все светилось и ничто не имело формы. Тем не менее все несло печать яркого существования, настоящей реальности.

— Наконец-то вы здесь, — мечтательно произнесли иерархи, все как один. — Мы ждали вас, мы пребывали в большом нетерпении. Ваша цивилизация развивается совсем не так быстро, как мы надеялись.

Понимая, что имели в виду иерархи, Ринарк сказал от имени землян:

— Я скорблю об этом.

— Человечество интенсивно развивается только тогда, когда ему грозит опасность.

— Человечество пока еще существует?

— Да.

— Как долго оно продержится? — впервые подал голос Эсквиел.

Иерархи не стали прямо отвечать на этот вопрос. Они сказали:

— Вы хотите, чтобы мы что-то изменили. Мы этого ожидали. Именно поэтому мы ускорили трансформацию вашей Вселенной. Вы, конечно, понимаете, что, хотя ваша Вселенная сжимается, она будет все еще существовать в виде отдельных галактик, солнц и планет, а также преимущественно в виде материи в самых разных образованиях?

— А человечество — что с ним станется?

— Мы должны были смириться с его гибелью. Разумные формы органической жизни не в состоянии претерпеть то напряжение, которое возникает в таких случаях. Если бы вы не пришли к нам, мы должны были бы позволить человечеству погибнуть — к нашему великому сожалению. Но наш расчет оказался точным. Мы дали вам знать о приближающейся катастрофе, и вы, благодаря вашим знаниям, вашей воле, совершили почти невозможное — пришли сюда, как мы и надеялись.

После некоторого молчания иерархи вновь заговорили:

— Как и все прочие цивилизации в мультиверсуме, вы можете существовать на всех уровнях, а не только на одном. Однако именно по причине этих ваших связей с остальными уровнями вы и должны исчезнуть — ведь у вас нет полного соответствия ни одному из них. Мы ответственны за то, что поместили все разумные формы жизни в те условия, в которых они теперь существуют. Каждая плоскость универсума служит как бы отдельным парником для множества цивилизаций, одна из которых может выжить и стать нашей преемницей. Ваша плоскость универсума служит, выражаясь вашим языком, чревом матери. Вы наши дети, наша надежда. Но если вам не удастся преодолеть те особые ограничения, которые мы наложили на вас, вы, как и мы, обречены на смерть. Но вы умрете… даже не родившись.

— Что же станется с нами?

— Мы произвели некоторые изменения в вашей Вселенной, ускоряющие темпы вашего развития, так, чтобы представители вашей цивилизации нашли путь к нам. Вы одержали победу, вы справились со своей миссией в значительной степени, но вы должны как можно скорее вернуться в свою Галактику и поторопить развитие вашей цивилизации — оно должно стать более динамичным. На этот раз мы снабдим вас средствами, чтобы эвакуировать вашу Вселенную. Но мы стареем, и именно вы, одни вы из всех цивилизаций мультиверсума, займете наше место. Вы должны быть готовы к этому. Или вам удастся осуществить свое право первородства, или, подобно нам, вы погибнете, агонизируя в хаосе. Вы доказали нам, что мы были правы, выбрав вас, ведь только вы можете преодолеть те ограничения, о которых мы уже говорили. Однако торопитесь, заклинаем вас — торопитесь…

— Что произойдет, если нам все удастся?

— Вам предстоит пройти период трансформации. Скоро вам больше не понадобится Вселенная в том виде, как сейчас. Все идет к своему концу. Вы стоите перед выбором, более важным, чем выбор между жизнью и смертью.

Ринарк принял это как должное. А что еще ему оставалось?

— Какова же наша задача теперь?

— Выполнить то, чему вы посвятили себя.

Затем последовало долгое-долгое молчание.

Ринарк и Эсквиел чувствовали, как их наполняет какое-то необычное тепло, сродни материнскому, — это иерархи излучали сочувствие и желание понять своих гостей и помочь им. Но за этим теплом — Ринарк остро ощущал это — крылась какая-то жестокая реальность. Что это? Его ждет забвение? Или смерть? Что-то зловещее уготовано ему.

— Ты не ошибся, Ринарк, — сказали иерархи.

— Не знаю. Моя судьба скрыта для меня.

— Но ты, наверное, чувствуешь, что мы предвидим твой конец, конец твоей физической сущности; возможно, умрет и твое сознание. Горько говорить тебе это. Твой дух велик, Ринарк, он слишком могуч, и плоть сковывает его. Он должен быть освобожден, он должен пронизать мультиверсум!

— Да будет так, — медленно сказал Ринарк.

Эсквиел ничего не понимал, не мог поверить тому, что услышал.

— Ты должен умереть, Ринарк? — спросил он.

Ринарк видел, как бешено металась и вспыхивала золотистая, с красными проблесками, оболочка Эсквиела.

— Нет! Нет!

Голос Ринарка взорвался, как вспышка пламени. Он обращался к своему другу.

— Когда я уйду, ты должен будешь повести человечество. Ты поведешь его навстречу судьбе — или погибнешь вместе с ним. Ты понял?

— Я слышу, что ты говоришь, но ничего не понимаю. Наверное, мы просто сходим с ума от всего этого!

Тут в их сознание ворвался, подобно дуновению леденящего ветра, невозмутимый голос иерархов, сразу приковавший к себе их внимание, и они стали в молчании внимать ему.

— Еще не настало время, пока не настало. Вы оба должны сохранять в значительной мере ваш прежний вид, ваше прежнее сознание. Вы пока еще не исполнили до конца свою миссию.

Теперь, когда вам открылась тайна мультиверсума, совсем не трудно снабдить вас техническими средствами для спасения вашей сжимающейся Вселенной. Мы научим вас, как осуществить эффект свертывания и дать, таким образом, возможность вашей цивилизации переселиться в другую безопасную вселенную, где вас ждут новые испытания. Наши планы пока еще не вполне завершены. Среди представителей вашей цивилизации есть те, с которыми вы должны объединиться, чтобы сотрудничать, поддерживая друг друга, до тех пор, пока вы не будете готовы исполнить то, что мы начертали для вас. Вам, Эсквиел, будет вверена эта часть вашей миссии.

— Но ведь Ринарк гораздо сильнее меня, — тихо заметил Эсквиел.

— Дух Ринарка должен быть принесен в жертву во имя всех вас. Это неизбежно.

— Как мы осуществим этот исход в новую Вселенную? — глухо спросил Ринарк.

— Мы поможем вам. Мы внедрим в сознание людей безусловное доверие к вам обоим, к тому, что вы сообщите им. Это совершенно необходимо как временная мера. Когда вы покинете свою Вселенную, наша задача будет еще более сложной; только усилия уникальных личностей спасут вас.

— Мы будем действовать независимо? — спросил Эсквиел.

— Фактически, да.

— Что ждет нас в новой вселенной?

— Мы и сами не знаем, так как, вероятно, ваш скачок будет подчиняться закону случайных чисел и вы можете оказаться в любой плоскости мультиверсума. Мы не можем обещать, что там вас ждет дружеский прием. Есть силы, которые противостоят нам — тоже разумные существа, но более низко развитые, — они стараются помешать нашей эволюции.

— Нашей? — спросил Эсквиел, и его оболочка стала мерцать и менять форму.

— Да, вашей, нашей, любой. Мы, иерархи, называем себя разумными оптимистами — мы видим цель существования, во всяком случае. А есть во вселенных и пессимисты, которые терзают нас, пытаются уничтожить — ведь сами они давно оставили надежду разбить оковы, которые держат их в состоянии полуреального существования. У них везде есть сторонники. Многие, даже в вашей цивилизации, сами того не сознавая, привержены им.

— Да, понимаю.

После этих слов Ринарк и Эсквиел снова обрели свое прежнее обличье. Они увидели наконец, что такое мультиверсум — мириады плоскостей, включающих в себя великое множество измерений, так что не было совсем пустого пространства, а только льющееся через край богатство разных форм жизни, сквозь которое они много раз проносились прежде, даже не подозревая о его существовании.

Титаническим усилием воли взяв себя в руки, Ринарк спросил настойчиво:

— Еще одно — в чем состоит ваша цель? И какова наша конечная цель?

— Существовать, — просто ответили ему. — Пока вы еще не можете по-настоящему понять, что это значит. Существование — это и начало, и конец. Нет релевантного способа обозначить, что это такое. Если нам придется погибнуть, прежде чем вы будете готовы занять наше место, все, созданное нами, будет обречено на смерть. Мультиверсум тоже погибнет. И хаос, лишенный формы и сознания, саваном накроет все, знаменуя наш уход.

— Мы не хотим этого, — сказали Эсквиел и Ринарк в один голос.

— Мы тоже. Вот поэтому вы здесь. А теперь — информация, которая вам необходима.

Казалось, какая-то нежная рука коснулась их сознания и вложила в него все, что нужно знать и понимать, чтобы вести космический корабль сквозь сменяющие друг друга измерения.

Это было бы невозможно в привычных для них терминах нормального пространства-времени. Но теперь, когда они освоились в мультиверсуме, математический аппарат, которым оперировали иерархи, стал для них вполне доступен. Они были уверены, что смогут передать человечеству полученную ими информацию.

— Вы удовлетворены? — спросили иерархи.

— Совершенно, — ответил Ринарк. — Теперь мы должны спешить в нашу Вселенную. Надо как можно скорее начать исход.

— Прощай, Ринарк. Когда мы встретимся вновь, ты уже забудешь о нас. Прощай, Эсквиел. Мы еще увидимся с тобой. Позволь пожелать тебе успеха в твоей миссии.

— До встречи, — печально сказал Эсквиел.

Их физические сущности стремительно возвращались назад, проносясь сквозь мультиверсум, к их космическому кораблю, одиноко стоящему на Росе.

 

Глава 9

Путник остановился у полуразрушенной заправочной станции — это было последнее свидетельство созидательной человеческой деятельности, а дальше простиралась только бесконечная, серая лента дороги.

Несмотря на огромный бесформенный рюкзак, громоздившийся на согбенной спине, путник шел легко, улыбка играла на его худом, темном лице, ветер трепал волосы и бороду.

Калл Йенсен, тихонько насвистывая, пошел по дороге, ведущей на север. Минуло уже несколько столетий, а Землю по-прежнему населяло немногим более тысячи человек, и Каллу Йенсену это даже нравилось. Он отнюдь не был романтиком, но если уж какая-то фантазия овладевала его воображением, то он становился одержим ею.

Внезапно дорога исчезла, поверхность планеты вздыбилась, завертелась каруселью, что-то загрохотало. Путник понял, что должен снова повернуть на юг. Так он и сделал, присоединившись к сотням других, идущих туда же.

Боссан Глинквист, лорд Орион, сидел в управлении, представляющем собой часть металлического города, подвешенного в космическом пространстве вблизи самого сердца Галактики. Он взял картотеку по делу Дреннера Макнира и стал просматривать ее, далеко не будучи уверенным, что его обязанности Председателя Галактического Совета стоят того, чтобы проводить треть своей сознательной жизни в таких нечеловеческих условиях. Дело Макнира оказалось довольно сложным и потребовало от лорда Ориона большого нервного и интеллектуального напряжения.

Этот человек вчинил Совету иск о нарушении закона, обвинив Совет в том, что он пренебрегает своими обязанностями и не отстаивает интересы одной малочисленной группы торговцев, которые по причине изменения тарифного соглашения между Ланрингом и Балесорном в системе Клайв лишились возможности жить своим трудом и теперь существуют за счет субсидий на одной из отдаленных планет. Дело достаточно серьезно. Глинквист поднял глаза от бумаг, нахмурился и стал усиленно вызывать галлюцинации.

Вскоре он отдал необходимые распоряжения, чтобы подготовить город к перемещению — что само по себе было беспрецедентным случаем — в систему Кассим.

Вот всего лишь две модели, два примера того, что происходило с людьми, населяющими обреченную Галактику, накануне надвигающейся катастрофы.

Каждому человеку, будь то взрослый или ребенок, настоятельно предписывалось отправиться на специально для этого предназначенные центральные планеты и терпеливо ждать там.

Коренные жители Земли понимали, что поверхность планеты, должно быть, осядет под тяжестью громадного количества вновь прибывших. Естественно, в другое время они, вероятно, были бы возмущены нашествием посторонних, но теперь они вместе со всеми пребывали в состоянии терпеливого ожидания.

И наконец их терпение было вознаграждено.

Сначала в небе появились лишь смутные его очертания. В любом месте планеты на лазерных экранах можно было наблюдать, как он приземлился, выбросив столб огня. Космический корабль оказался всего лишь полицейским крейсером. Вид у него был изрядно потрепанный. Удивительно, что эта старая развалина вообще могла подняться в космос.

В глубоком молчании все наблюдали, как открылся люк и показались двое.

Миллионы глаз напрасно старались разглядеть космонавтов. Они полагали, что фигуры пришельцев будут выглядеть привычно, как нечто цельное, однако их ожидало разочарование. Люди, вышедшие из космического корабля, казались призраками, все время меняющими свою форму; их прозрачные тела мерцали разными цветами, излучая энергию. Людям казалось, что они видят сразу множество образов, как бы наложенных на два контура, в которых угадывались очертания мужских фигур, причем эти образы выходили за рамки привычных измерений, доступных зрению; облик пришельцев поразил воображение толпы.

Они были похожи на ангелов. На их лицах лежал отблеск универсального знания, их тела излучали свет, а когда они заговорили, в их словах, в ритме их речи будто трепетал пульс самой планеты, а может быть, даже и Солнца, как если бы оно вдруг обрело дар слова!

Было совершенно очевидно, что эти неведомые посланцы — люди. Но они так разительно отличались от них, что казалось почти невозможным причислить их к роду человеческому.

Люди в страхе внимали словам посланцев, хотя далеко не все было понятно им.

Ринарк и Эсквиел старались, чтобы был понятен главный смысл их сообщения. Они говорили о страшных последствиях процесса сжатия Вселенной, о том, как и почему оно происходит, и, наконец, о том, как можно избежать гибели человечества.

Они старались говорить так, чтобы люди их поняли, тщательно подбирая слова, пытаясь одолеть бездну, разделяющую их. Ведь сами они теперь уже не могли существовать полностью в какой-либо одной плоскости мультиверсума, и сосредоточиться на этом единственном уровне стоило им немалых усилий.

Они говорили, а мириады разных измерений мультиверсума с невиданным, постоянно меняющим свою форму великолепием перетекали один в другой. По человеческая речь пока была бессильна передать понятия и образы, дотоле неведомые людям. Материя, из которой состояли тела пришельцев, тоже все время менялась, отслеживая изменения состояния мультиверсума, и взиравшие на них недоумевали, кто же перед ними все-таки — люди или нет. Но тем не менее они внимательно слушали.

Им открылось, что мультиверсум содержит множество уровней, а их Вселенная — всего лишь один, являясь крохотной частицей огромного целого; что Вселенная конечна, но выходит далеко за пределы, доступные понимаю человека; что все вокруг сотворено некими существами, называющими себя иерархами; что иерархи в предвидении своей гибели создали мультиверсум, как колыбель для той расы, которая займет их место. Люди узнали, что в представлении иерархов их цивилизация — всего лишь зародыш, которому дается шанс наследовать им, иерархам. Человечество поставлено перед выбором — постичь и преодолеть псевдореальные рамки пространственно-временных ограничений и утвердить таким образом свое право первородства или погибнуть!

Ринарк и Эсквиел покинули Землю и отправились на другую планету, затем на третью, чтобы всех оповестить о грядущих событиях.

Где бы ни побывали они, везде им внимали в благоговейном страхе, и каждый, кто слышал их, уходил с таким чувством, что вот теперь он обрел наконец то, что искал всю свою жизнь.

Потом эти два многоликих посланца созвали ученых, инженеров, философов и объяснили им, что следует предпринять.

И вот вскоре полчища космических кораблей, предназначенных для межгалактических полетов, готовы были устремиться в глубины космоса, за пределы Внешнего кольца, унося человечество в другую вселенную.

Космическую армаду должен был вести видавший виды полицейский крейсер. Ринарк и Эсквиел прощались друг с другом.

Снаружи Ринарка ожидал маленький космический корабль.

Эти двое, которые обрели новую, совершенную сущность смотрели друг на друга, а форма их тел беспрерывно менялась; каждый пристально вглядывался в пульсирующее поле, впитывая в себя таинственный образ единого мультиверсума; они, ни слова не говоря, протянули друг другу руки. То, что происходило сейчас, было предопределено свыше.

Эсквиел скорбно смотрел, как его друг взошел на борт космического корабля, стремительно умчавшего его назад, к самому Центру Галактики.

Эсквиелу предстояло теперь самому вести гигантскую флотилию космических кораблей. Галактический Совет вручил ему все полномочия руководителя операции вплоть до того, пока Эсквиел сам не сочтет, что выполнил свою миссию. Компетентное правительство, много лет умело управлявшее Галактикой, отлично справилось под руководством Эсквиела с организацией огромной космической флотилии.

«Ровно в 18.00 по всеобщему времени все корабли обязаны запустить свои ионно-термоядерные двигатели».

Одинокий голос Эсквиела гулко отдавался в пустоте, где дрейфовала флотилия.

Между тем где-то вдали, куда не достигал взор ни единого человека, куда не мог проникнуть взглядом даже Эсквиел, некто остановил свой космический корабль, надел скафандр, выбрался наружу и повис в космосе; корабль стало медленно относить прочь.

Теперь видно было, как галактики мчатся одна за другой в бешеном вихре. Они сходились вместе, сливаясь в единую световую симфонию; но человечество уже погрузилось в пучины мультиверсума, устремляясь к новой вселенной, где оно будет в безопасности и где его ждет неведомая ему форма разумной жизни, дружественная или враждебная, кто знает.

Начавшийся ранее процесс сжатия Вселенной внезапно ускорился.

Ринарк остался совсем один. Увы, человечество, должно быть, никогда ничего не узнает, да и сам Ринарк не понимал, зачем все это нужно. Он знал только, что необходимо принести жертву. Что это, дикий обычай древних предков, трансформированный в сознании иерархов? Или, может быть, тут кроется какой-то глубокий смысл? Видимо, на этот вопрос ответа нет, да и не может быть.

Вселенная сжималась все быстрей и быстрей, и вот, кажется, она уже стала размером с кулак. Процесс сжатия продолжался, и Ринарк теперь наблюдал его как бы со стороны. Когда Вселенная, точнее, то, во что она обратилась, стала недоступна глазу, Ринарк все еще ощущал ее присутствие и знал, что она продолжает уменьшаться.

Ему было известно, что есть предел сжатия, за которым существование прекращается; Вселенная уже достигла этого предела. Теперь был только разрыв, просто дыра в ткани самого мультиверсума. Вселенной, Галактики, Земли больше не существовало, возможно, их поглотил более крупный универсум, неведомый даже Ринарку с его изощренными способностями гид-сенсора. Теперь, возможно, его родная Вселенная была лишь фотоном другого небывало огромного универсума.

Ринарк остался один; его подвижное мерцающее тело, струящееся в пустоте, начало понемногу рассеиваться и исчезать. Это был конец.

— Господи!!! — воскликнул он.

Пустынная бездна вторила ему тысячекратным надрывным эхом. Отныне и вовек Ринарк стал бессмертен.

 

Глава 10

Эсквиел, к своему великому огорчению, был обречен теперь делать то, что было назначено Ринарку, а именно: осуществлять предначертания иерархов относительно человеческой цивилизации.

Флотилия тем временем слой за слоем пронзала мультиверсум, совершая свой почти произвольный спасительный прыжок.

Эсквиелу предстояло вскоре отдать приказ замедлить полет вплоть до полной остановки на одном из уровней. Пока он не решил еще, который предпочесть. Хотя он был осведомлен обо всем, что касается мультиверсума, в отличие от Ринарка, его видение не простиралось далее предначертанных природой границ. Он понятия не имел, что их ждет в том универсуме, куда им предстоит прибыть.

В огромном мультиверсуме они были всего лишь горсткой семян, которые, если повезет, могут дать хорошие всходы.

Мультиверсум, конечный сам по себе, но содержащий бесконечно огромное количество материи, точно гигантское колесо, вершил свое вращение в космосе.

Иерархам, которые могли наблюдать его, находясь далеко за его пределами, он представлялся жесткой структурой огромного размера. Однако то множество разумных форм, которое обитало в пределах мультиверсума, не отдавало себе в этом отчета, потому что каждый слой отделен от другого, точно створками, многочисленными измерениями.

Здесь и там мощная конструкция мультиверсума была ослаблена отдельными участками, которые двигались сквозь эти измерения, через створки, пересекая множество разных вселенных, а также небольшими участками вакуума, образовавшегося на месте исчезнувшей зоны. Но в целом обитатели универсумов и не подозревали о существовании друг друга. Они не знали, что являются составными частями единой, невероятно сложной структуры, не понимали ни своего назначения, ни назначения мультиверсума.

Однако среди обитателей каждого универсума существовало некое избранное меньшинство, которое располагало сокровенным знанием, а отдельные личности не только знали, но и понимали, как устроен мультиверсум.

Итак, спасаясь бегством из своей прекратившей существование Галактики, человечество начало великий исход в новый пространственно-временной континуум; пронзив барьеры бесчисленных измерений, оно достигло наконец новой вселенной.

Совершив этот подвиг, Человек вступил теперь в новый период своей истории.

Но Эсквиел из Помпеи не был больше человеком. Точнее, он, как бы совместив в своем лице многих людей, обрел невероятно сложную структуру. Сейчас никто не мог бы лучше него ни вести флотилию, ни руководить человечеством. Ведь Эсквиел обрел уже новую, совершенную сущность. Существуя одновременно во множестве измерений, он мог постичь то, что было сокрыто от его собратьев, он видел, каким сможет стать человечество, если не пожалеет усилий.

Эсквиел, провозвестник грядущего, вышедший за рамки ограничений, наложенных на человека природой, привел себя в состояние спокойной отрешенности, открыл глаза, очнувшись от печальных грез, и обратил все свое внимание на флотилию, которую он вел.

На экране проплывал бесконечный караван судов. Среди них были и космические лайнеры, и линейные корабли, и катера, и торговые суда — словом, корабли всех видов и назначений, оснащенные всевозможной техникой, которой располагает развитое общество. Тут были космические суда разных конструкций, очень нарядные и совсем простые, единственное, что было общим у них — это ионно-термоядерные двигатели.

Эсквиел намеренно заставил себя не думать о том, почему Ринарк решил остаться в умирающей Вселенной. Как бы ему хотелось, чтобы всего этого не было! Ему так не хватало Ринарка, воля и дух которого придавали Эсквиелу уверенность. Теперь уж не вернуть прошлого. Эсквиелу оставалось только найти силы в себе самом или умереть.

Но стоит ему перестать быть тем, что он есть, опасность, грозящая человечеству, безмерно возрастет. Он не без основания считал, что спасение человечества зависит от того, удастся ли выжить ему самому.

Прошло почти двадцать четыре часа относительного времени с тех пор, как флотилия пустилась в путь. Эсквиел решил, что в следующей вселенной, какой бы она ни оказалась, они останутся. Он быстро отдал приказ:

— В 18.00 деактивировать ионно-термоядерные двигатели.

Ровно в 18.00, когда флотилия прекратила движение сквозь универсумы, оказалось, что она находится на окраине какой-то незнакомой галактики, и неизвестно было, что ожидает здесь человечество и какие опасности могут подстерегать его.

На правительственных кораблях обрабатывали непрерывно поступающую информацию.

Была составлена карта галактики, которая, как установили ученые, по своей структуре очень незначительно отличалась от той, к которой когда-то принадлежала Земля. Эсквиела это не удивило — ведь слои мультиверсума лишь слегка отличались друг от друга.

Гид-сенсоры исследовали ближайшие солнца и планеты, а телепаты изучали все системы в очень широком пространственном диапазоне в поисках разумной жизни. В случае, если бы они ее обнаружили, им предстояло выяснить, насколько это возможно, как представители этих разумных форм отнесутся к тем, кто вторгся в пределы их Галактики. Метод, которым пользовались телепаты, был нов. Эсквиел перенял его у шаарнцев.

Флотилию с флангов охраняли линкоры галактической полиции; им было поручено опекать эту невиданную по мощности армаду, когда она с фантастической скоростью погружалась в пространство Внешнего кольца спиральной галактики, представляющее собой негустую россыпь солнц.

Космические суда смутно вырисовывались в рассеянном свете, наполнявшем пространство вокруг них и простиравшемся на несколько миль. Позади флотилии тьма сгущалась, а еще дальше слабо вспыхивали звезды. В пляшущем, неуловимом облаке света, струящемся от кораблей, мчалась флотилия к месту своего назначения, и никто не знал, достигнет ли она его когда-нибудь.

Однако взору Эсквиела, помимо того что видел он вокруг себя, было открыто и многое другое. Ему было дано созерцать мультиверсум.

Он должен был приложить определенные усилия, чтобы сосредоточить внимание на каком-нибудь одном уровне, каким бы протяженным он ни был. Стоило ему чуть расслабиться, как он сразу с огромным удовольствием ощущал, что существует одновременно на всех уровнях и видит вокруг себя все, что существует в том мультиверсуме, где он теперь находится.

Это было так упоительно прекрасно, будто он жил в мире, где сам воздух сверкает тысячами драгоценных камней, переливается мириадами разных оттенков, вспыхивает светящейся каруселью.

Да, мультиверсум весь целиком был неизмеримо богаче привычного людям универсума. Тут Эсквиел видел и свою флотилию и далекие звезды, все космическое пространство было плотно заполнено, просто битком набито. Мультиверсум был полон жизнью. И каждый дюйм его вызывал жгучий интерес. То, что отделяло один слой от другого, можно было, в известном смысле, назвать вакуумом. Когда же все уровни воспринимались как целое, уже не было никчемного вакуума, не было темного небытия. Все существовало одновременно, все было единым, и были безграничные возможности, был бесценный опыт познания.

Внезапно Эсквиела что-то вывело из трансцендентального состояния. Над его лазерным экраном настойчиво взвыла сигнализация.

На экране появилось лицо. Оно было обрюзглым, одутловатым, с тяжелой бульдожьей челюстью.

— Лорд Морден, — приветствовал Эсквиел начальника галактической полиции.

— Эсквиел. — Даже теперь, когда власть Эсквиела стала воистину безграничной, Морден не мог выдавить из себя «князь Эсквиел», так как у Галактического Совета не нашлось времени восстановить этот титул, лишенный, правда, теперь всякого смысла. Морден с важным видом заговорил: — Наши гид-сенсоры и экстрасенсы получили крайне важную информацию. Мы обнаружили разумные формы жизни и вошли с ними в контакт; они осведомлены о том, что мы вторглись в этот пространственно-временной континуум. Очевидно, это кочующая цивилизация.

— Как они отнеслись к нашему появлению?

— Не могу сказать ничего определенного — экстрасенсы считают, что трудно настроиться на их ментальность…

— Естественно, ведь нужно время, чтобы научиться понимать интеллект, отличный от человеческого. Если у вас появится что-нибудь новенькое, сообщите мне.

Говоря с Эсквиелом, Морден был вынужден все время вращать глазами, чтобы поймать изображение собеседника. Казалось, что одновременно появляются несколько образов, состоящих из различных цветовых комбинаций, причем изображения накладываются одно на другое. Эсквиел виделся Мордену будто сквозь ряд слабо окрашенных непрозрачных масок, покрывающих его тело как лепестки. Изображение, которое Морден счел основным, находилось немного в стороне от остального множества и казалось лучше сфокусированным. Но и его Морден ни в какой мере не мог идентифицировать с тем образом Эсквиела, который хранила его память, — довольно мрачный юноша, энергичный, начисто лишенный всякой сентиментальности; в свое время, несколько лет назад, Морден лишил его и титула, и власти. Сейчас он видел перед собой худого человека со скорбным лицом падшего ангела, сурового, сознающего тяжесть взятой на себя ответственности, с острым взглядом, которому доступно нечто, скрытое от глаз Мордена.

Морден с облегчением отключился от системы связи и сообщил группе экстрасенсов о своем разговоре с Эсквиелом.

Эсквиел не изнурял свой мозг, пытаясь напрямую вступить в контакт с представителями разумных форм жизни; он просто ждал новых сообщений.

Все это придет потом. Пусть экстрасенсы соберут как можно больше информации, подумал он, надо дать им время, а потом уж он сам целиком переключит внимание на эту проблему.

Он не забыл, как иерархи предупреждали их, что человечество, весьма вероятно, может столкнуться со слепой враждебностью со стороны некоторых форм разумной жизни, но от всей души надеялся, что этого не случится и они смогут обосноваться во вселенной. Если же им не повезет, что ж, придется драться или, в крайнем случае, спасаться бегством. Он уже распорядился снять запрет на антинейтронное оружие, ибо по силе своего разрушительного воздействия оно было поистине непобедимо. Насколько он знал, не существовало таких экранов, которые могли бы защитить от него. Флотилия была готова к бою. Теперь оставалось только ждать.

Эсквиел начал думать совсем о другом. Обосноваться на новых планетах этой галактики — это еще не самое трудное. Гораздо сложнее справиться с теми задачами, которые поставят перед ними иерархи.

Человеческая цивилизация представлялась ему не вылупившимся из яйца цыпленком. Оставаясь под защитой скорлупы, он сохраняет себе жизнь, но ценою полного неведения того, что существует вне этого замкнутого мирка; прорвавшись же сквозь барьеры, отделяющие универсумы друг от друга, человечество сбросило стесняющие его оковы и устремилось навстречу полному и совершенному знанию, которое несет в себе мультиверсум.

Однако цыпленок, думал Эсквиел, может счесть, что, разбив скорлупу, он уже исполнил свое предназначение, но тут вдруг скорлупа падает и за нею встает огромный мир во всей его сложности. Цыпленка окружает двор, а там, дальше, улица, и везде его подстерегает опасность. До него вдруг доходит, что он всего лишь цыпленок и, чтобы стать взрослым, ему надо многому выучиться и многое понять.

А каков, не без иронии размышлял Эсквиел, в конечном счете, обычный удел цыпленка? Поразительно, как много других цивилизаций являлось сюда за те долгие века, что существует мультиверсум. Но выживет только одна, и теперь ею должна стать человеческая цивилизация, ибо если она не обретет свое первородство, прежде чем умрут иерархи, то никто уже не займет их место. Произойдет дезинтеграция мультиверсума, и он снова обратится в хаос, из которого иерархи структурировали его.

Смерть, стихия смерти поглотит космос. Все потонет в море случайности, и лишенный организующего и управляющего начала мультиверсум впадет в состояние коллапса. Все формы разумной жизни — и сами иерархи и те, что созданы ими, — исчезнут!

Теперь Эсквиел, исходя из этого, определил свои главные цели. Человечество не должно исчезнуть; оно выживет и будет развиваться, блестяще осуществит право первородства, уготованное ему судьбой. Еще немного, и человечество станет преемником иерархов.

Однако хватит ли ему времени? Этого Эсквиел не знал, как не знал и того, скоро ли иерархи должны умереть. Ему следовало попытаться сжать процесс эволюции, длящийся столетия, в некий возможно более короткий временной период. И если им не грозит непосредственная опасность, в чем он пока не уверен, у него будет возможность выполнить возложенную на него миссию. Теперь, когда человечество вышло из-под мистического влияния иерархов, оно из страха или просто по недомыслию может не принять саму идею первородства и, следовательно, поставить под угрозу упорядоченность всего мироздания.

Даже теперь во флотилии были такие, кто подвергал сомнению право Эсквиела на роль руководителя, справедливость его взглядов и побудительных причин его действий. Эти сомнения и подозрительность были вполне понятны и оправданы, хотя для человека они столь же гибельны, сколь и спасительны. Без них невозможен мыслительный процесс, но зачастую они лишают возможности действовать. Эти свойства человеческой психики следует использовать в своих целях. Эсквиел понимал это. Но каким образом он сможет это сделать?

Внезапно, без предупредительного сигнала, на экране появился Морден. Он уставился куда-то в пространство, наверное, счел, что это лучше, чем видеть перед собой вызывающий смятение образ Эсквиела.

— Эти разумные существа явно готовятся атаковать нас, — твердо сказал он.

Итак, случилось самое худшее. Снова, в который уже раз, предстоит борьба.

— Как вы подготовились? — спросил Эсквиел тусклым голосом.

— Привел в готовность боевые силы; все основные суда защищены энергетическими экранами — правительственные, хозяйственные суда, суда-заводы. Их я намерен перевести в центральную часть нашей армады, ведь они совершенно необходимы нам, чтобы выжить. Вокруг них я размещу пассажирские суда. Третьим рядом пойдут боевые корабли, и среди них частные, оснащенные боевой техникой. Операция проходит достаточно спокойно, правда есть несколько строптивых, с ними придется повозиться. Мы намерены надежно загородить ваш корабль, так что вы будете в полной безопасности.

Эсквиел глубоко вздохнул и медленно сказал:

— Благодарю, лорд Морден. Все это достаточно убедительно.

Мордену казалось, что голос Эсквиела звучит и впереди, и позади, и где-то в отдалении, рождая многократное эхо, наподобие того, как на экране основное изображение Эсквиела создавало множество своих двойников.

— Что вы намерены делать с этими строптивыми?

— Мы, посовещавшись с членами Галактического Совета, пришли к определенному решению и хотели бы получить ваши санкции.

— Каково же ваше решение?

— Надо использовать доступные нам меры воздействия — отменить чрезвычайное положение, только когда опасность минует.

— Неужели история ничему вас не учит? Авторитарная власть, к которой вы толкаете и меня и себя, будучи однажды принятой, имеет тенденцию простираться за рамки обстоятельств, на которые она была рассчитана. Ведь мы уже несколько столетий не пользуемся методами принуждения и силы.

— Эсквиел, сейчас не время для дискуссий!

И Эсквиел немедленно принял решение. Теперь главное — выжить.

— Решено. Заставьте строптивых подчиниться нашим приказам. Используйте силу, но не вздумайте злоупотреблять ею, в противном случае мы будем обречены на поражение.

— Мне это известно. Благодарю вас.

Эсквиел задумчиво и тревожно наблюдал, как флотилия перестраивается, образуя огромный овал, в центре которого, как ядро ореха в чудовищно толстой скорлупе, находится его помятый крейсер.

 

Глава 11

Адам Роффрей был психопатической личностью, впадающей в состояние мании без всякой причины и ненавидящий любую упорядоченность и организацию.

Он угрюмо смотрел, как корабли вокруг него перестраиваются, но сам не двигался с места, отказываясь отвечать на сигналы, возникающие у него на экране. Его крупная голова, казавшаяся еще больше благодаря окладистой черной бороде и густым волосам, выглядела вызывающе, а выражение лица было дерзким и упрямым. Он не хотел даже пошевелиться, уверенный, что права на его стороне.

Роффрей не раз уже использовал в своих целях гибкость галактических законов, дававших гражданам многочисленные и широкие права. Его не только не могли заставить принять участие в войне — власти не смели даже обратиться к нему, не заручившись предварительно его согласием. Поэтому он сидел с непроницаемым видом, будто не слыша настойчивых сигналов.

Когда бульдожья физиономия лорда Мордена, так и не дождавшегося разрешения, появилась все же на лазерном экране, Роффрей не подал вида, что крайне удивлен этим обстоятельством, и лишь язвительно улыбнулся. Он заговорил довольно развязно, впрочем, это был его обычный тон, о каких бы серьезных предметах ни шла речь.

— Гиблое дело, лорд Морден. Нечего и думать победить в этой борьбе. На их стороне огромное численное превосходство. Эсквиел толкает человечество к самоубийству. Будем голосовать?

— Нет, — ответил Морден, — не будем. На время чрезвычайного положения все гражданские права, в случае необходимости, подлежат отмене. У вас нет выбора, придется подчиняться приказам Эсквиела и Галактического Совета. Эсквиел знает, что делает.

— Я и сам получше него все знаю. Вот уж пропащее дело, сроду в такие не ввязывался, впрочем, вы можете делать все, что вам вздумается, — сидите здесь, сколько влезет.

Лорд Морден нахмурясь смотрел на чернобородого гиганта, скалившего зубы с экрана.

— Никто не покинет флотилию, Роффрей. Во-первых, это слишком опасно, во-вторых, мы должны держаться сплоченно и организованно, если хотим выжить!

Последние слова его адресовались уже пустому экрану. Он повернулся в своем кресле у пульта управления и крикнул капитану, проходившему мимо:

— Поднимите по тревоге передовое охранение. Один из кораблей может попытаться уйти. Остановите его!

— Каким образом, лорд Морден?

— Силой, если нет другого способа, — ответил Морден, чем привел капитана в замешательство — бедняга за всю свою долгую службу никогда не получал таких приказов.

Адам Роффрей всегда отличался асоциальным поведением. Он всю жизнь балансировал на грани закона и беззакония. Да и теперь он вовсе не собирался уступать требованиям Мордена. Мелкие корабли, как он догадывался, для флотилии погоды не делали, а ему вовсе не улыбалось быть на подхвате. Он не выносил дисциплины, без которой не мыслилась такая грандиозная космическая битва; он считал, что у человечества мало шансов победить в этой войне; наконец, он просто не желал, чтобы лично его втягивали в это дело. Он вообще терпеть не мог, когда его во что-то втягивали.

Итак, Роффрей сорвал энергетическую пломбу со своей антинейтронной пушки и приготовился произвести выстрел, если не будет иного выхода. Как только он двинулся прочь, несколько крейсеров галактической полиции устремились к нему с надир-северо-запада.

Он поскреб свой заросший подбородок, потер лоб и протянул волосатую руку к пульту управления двигателем. На полной скорости он помчался прочь от надвигающихся на него кораблей, прочь от флотилии, направляясь в неведомый космос этой неведомой вселенной.

Он был готов на все, стоило ему только заподозрить, что кто-то покушается на его личную свободу.

Его корабль — нечто уникальное, старая развалина, казавшаяся на первый взгляд торговым судном, но оборудованная как линкор, — не мог долго соперничать с крейсером галактической полиции, готовым вот-вот догнать его.

Ворча себе под нос, он обдумывал, как ему теперь поступить.

А на экране уже хорошо была видна приближающаяся из глубин космоса внушительная армада чужеземных кораблей сферической формы; правда, у него в запасе был один верный способ избежать неумолимо грозящей ему опасности.

Однако этот способ, разработанный им прежде применительно к совсем другим обстоятельствам, мог оказаться теперь чрезвычайно рискованным.

Воспользуйся он им теперь, ему никогда больше не видать людей.

Однако необходимо было срочно принять решение.

Его корабль, как, впрочем, и вся флотилия, был оснащен ионно-термоядерным двигателем, позволяющим пересекать границы различных измерений. Он заранее побеспокоился о том, чтобы изучить все, что касалось многомерного пространства, его природы и законов, которым оно подчиняется. Он вдруг понял, что происходит.

Многие годы он исподволь вынашивал свою идею. Теперь ему придется воспользоваться ею.

Крейсеры галактической полиции все приближались, сигналы тревоги непрерывно звучали в приемниках. Он нажал кнопку и, когда на экране помнилась карта галактики, стал внимательно вглядываться в приближающиеся корабли.

Галактическая полиция была совсем рядом, а в отдалении маячили две флотилии, приведенные в боевую готовность. На своем экране он видел слабые вспышки разноцветных огней. Он чувствовал страшное напряжение и вместе с тем с удивлением отмстил, что наряду с удовлетворением испытывает и чувство вины от того, что не участвует в предстоящей битве. Он отнюдь не был трусом, просто теперь у него была совсем другая цель.

Бросив быстрый взгляд на ряд уравнений, появившихся на экране, он протянул руку к грубо сконструированной системе управления ионно-термоядерным двигателем. Потянул рычаг, настраивающий систему управления, и сразу корабли галактической полиции будто растаяли вдали. То место, где они как бы угасли, служило фоном огромных блистающих солнц, причиняющих его глазам нестерпимую боль.

И вот снова он испытал ни с чем не сравнимое чувство падения сквозь плоскости мультиверсума.

По мере того как он манипулировал ионно-термоядерным двигателем, картина менялась — солнца поблекли, вокруг воцарился ледяной вакуум, а потом поползли клубящиеся облака, беспорядочно вздымающиеся наподобие багрово-серых гор.

Одна за другой мелькали плоскости, универсумы сменяли друг друга, оставляя легкое ощущение тошноты, и билось одно отчаянное желание — только бы поскорее все это кончилось.

Корабли галактической полиции уже не преследовали его.

Вероятно, они вспомнили, что все же главная их задача — сопровождать флотилию.

Итак, он летел сквозь пространство и время, сквозь разделяющие их измерения, направляясь к окраине своей Галактики. У него были все пеленги, в которых он нуждался: переходя с одного уровня на другой, он рассекал множество различных измерений с головокружительной скоростью.

Он знал, чего он хочет, по повезет ли ему — ответить на этот вопрос он не мог.

Эсквиел наблюдал сражение на своих экранах, и чувство безнадежности все больше овладевало им. Сражением руководил Морден, а Эсквиел вмешивался лишь изредка, отдавая самые неотложные распоряжения.

«Все ли я делаю, что в моих силах? — спрашивал он себя. — Не слишком ли благодушно принимаю то, что мне открылось?»

Ему не составляло труда безраздельно властвовать над флотилией, ведь его интеллект был гибким и мощным, а его физический облик внушал коллегам благоговейный страх. Однако он ощущал в себе нечто, над чем он не волен, как если бы он был мозаикой-головоломкой, которую невозможно сложить в целостную картину, потому что мучительно не хватает одного-единственного кусочка.

Где-то в мультиверсуме, он чувствовал, недостающий кусочек существует, возможно, это чей-то интеллект, наделенный той же ментальностью и тем же чувственным опытом. Эсквиел был почти уверен в этом, хотя не представлял себе, сможет ли он найти это свое alter ego, без которого немыслима целостная природа его личности. Он чувствовал, что процесс совершенствования его как индивидуума прекратился. Интересно, иерархи специально запланировали это? Или же тут просто просчет с их стороны?

Поначалу он думал, что чувство неполноценности, которое он испытывает, возникло после того, как ушел в небытие Ринарк. Ощущение этой потери постоянно жило в нем, он только старался, чтобы оно целиком не завладело его сознанием. Нет, ему недоставало чего-то другого. Если бы знать, чего…

Он придвинулся ближе к экрану, наблюдая за ходом сражения. Первоначальный строй флотилии уже был разрушен из космоса, извергая пронизывающие стрелы ослепительного света, на них ринулась новая волна атакующих, к счастью, они оказались уязвимы для антинейтронных пушек; очевидно, уровни развития военной техники обеих сторон не уступали друг другу. Но на стороне коренных обитателей этой Вселенной, кроме численного преимущества, было сознание, что они защищают свой дом. Это последнее соображение более всего остального внушало тревогу Эсквиелу.

Однако в этот момент он не мог предпринять решительных действий. Он должен был ждать.

Пока Морден, выбиваясь из сил, старался отразить новый натиск нападавших, Эсквиел позволил своему сознанию пересечь ряд уровней мультиверсума и вступить в контакт с теми, кто руководил чужеземными флотилиями. Если они отвергнут условия мирного договора, он попытается хотя бы договориться о перемирии.

К своему удивлению он обнаружил, что они не отвергают его предложения.

Оказалось, что, с их точки зрения, существует альтернатива войне, о чем они с большим воодушевлением сообщили Эсквиелу.

Что же это за альтернатива?

Игра, ответили они. Давайте играть, и победитель получит все.

Поняв, что это за игра, Эсквиел мгновенно все взвесил. Тут были доводы и за и против…

В конце концов, он дал согласие и вскоре увидел, как вражеские корабли исчезли в пустоте.

В некотором смятении он сообщил о своем решении Мордену и стал ждать результата.

Новый оборот, который приняло сражение с чужаками, чрезвычайно встревожил лорда Мордена. Война — да, он понимал, что это значит. То, что произошло потом, было недоступно его разумению. Психологи, психиатры, физиологи и прочие специалисты были отправлены на огромное судно-завод, переоборудованием которого уже были заняты инженеры.

Теперь, следуя указаниям Эсквиела, сражение должно было вестись с этого единственного корабля и, что странно, без применения какого-либо оружия!

Эсквиел был недосягаем — он совещался с командованием чужеземной флотилии особым, только ему доступным способом. Довольно часто он прерывал беседу, чтобы отдать поражавшие всех распоряжения.

Например, сообщал кое-что об условиях игры. Что же это за игра, удивлялся лорд Морден, где в качестве игроков выступают профессиональные психологи. И зачем инженеры устанавливают это сложное электронное оборудование в огромном переоборудованном трюме судна?

— Для нас это единственный шанс одержать победу, — пытался объяснить ему Эсквиел. — Надо сказать, шанс очень и очень слабый, но, если мы сумеем хорошо разыграть его, мы победим.

Морден вздохнул. По крайней мере, его перемирие позволит выиграть время, перегруппировать флотилию и оценить нанесенный им ущерб. А повреждения были довольно крупные. Две трети флотилии были выведены из строя. Фермерские и заводские суда работали с полной отдачей, чтобы снабдить флотилию самым необходимым. И тем не менее было введено жесткое нормирование. Теперь люди получали только тот минимум, который позволял им выжить. Состояние эйфории, сопровождавшее исход, теперь сменилось глубокой депрессией.

Адам Роффрей прекрасно понимал, что его ждет. Он блокировал ионно-термоядерный активатор, поставил его в позицию «закрыто» и направился к смутно вырисовывающейся вдали системе.

Она висела в пустом пространстве, контуры ее планет, вершивших случайное движение вокруг великолепного знойного солнца, были размыты.

Эта призрачная система быстро заполняла собою лазерный экран. С каждым мгновением она становилась все ближе, неся с собой немыслимое многообразие своих миров.

Героическая эпопея Ринарка и Эсквиела, их поиски Разлученных миров — все это превратилось в славное предание, и мало кто из людей в те дни не знал о нем. Однако оказалось, что Роффрея все это касается лично — волею случая его судьба переплелась с судьбами Ринарка и Эсквиела.

Он знал, что двое из экипажа Ринарка, Уиллоу Ковекс и Пол Телфрин, — Роффрей даже помнил их имена — остались на Беглеце. Но было еще одно имя, которое не шло у него из головы — имя женщины, которую он должен найти. Если и на этот раз он не найдет ее, подумал он, тогда придется смириться с мыслью о ее смерти. И о своей тоже. У него эта идея обрела уже форму маниакального психоза.

Приближаясь к системе Беглец, он со все возрастающим вниманием вглядывался в ее. Она заметно изменилась. Планеты размещались обычно, а не эквидистанционно, как он предполагал. И, как ему показалось, система прекратила наконец свой безумный бег.

Ему припомнилась вся эта история, которая так стремительно обрастала мифологическими подробностями в глазах человечества, покинувшего свою Галактику. Он знал, что некая собакоподобная популяция, известная под именем шаарнцев, пыталась остановить бег системы сквозь различные измерения.

Очевидно, им это удалось.

Сверяясь со своими картами, он нашел Энтропием и стал осторожно входить в зону Беглеца, ведь он был достаточно хорошо осведомлен о том, какие опасности его ожидают: во-первых, бессмысленная враждебность со стороны Тропа и, во-вторых, сама хаотическая природа Беглеца, не подчиняющегося никаким законам.

Соблюдая величайшую осторожность, он опустился над Энтропиемом и стал исследовать его в поисках единственного города, некогда возведенного на этой планете; пока ему везло — он не столкнулся ни с враждебными силами, ни с хаосом, которого он опасался.

Однако ему никак не удавалось обнаружить город.

Правда, он нашел место, где он, похоже, находился когда-то. Сейчас здесь были просто какие-то руины. Он ухитрился посадить корабль на пустыре, заваленном искореженными стальными конструкциями и обломками бетонных сооружений.

Внимательно вглядевшись в простирающиеся вокруг развалины, он заметил вдруг, что какие-то зловещие тени поспешно скрываются в темных углах среди разрушенных зданий. Что здесь произошло, он ума не мог приложить.

Наконец, мучимый дурными предчувствиями, он натянул бронированный скафандр, прицепил сбоку антинейтронный пистолет, прошел через шлюзовую камеру и ступил на поверхность планеты.

Энергетический барьер, взметнувшийся откуда-то из глубокой воронки, распростерся над силовым экраном Роффрея. Пошатываясь, он доковылял до корабля, прислонился к посадочной опоре и вытащил пистолет из кобуры.

Стрелять он не стал, ибо, как всякий нормальный человек, испытывал неодолимое отвращение при виде жестокого разрушительного действия антинейтронного оружия.

Он видел, как инопланетянин — сверкающая белоснежная кожа наподобие пластикового покрытия обтягивала лишенное головы коренастое тело с длинными ногами и коротенькими ручками — показался над краем воронки, держа обеими руками слегка покачивающуюся длинную металлическую трубку, которую и нацелил на Роффрея.

И тут Роффрей выстрелил.

Существо пронзительно взвыло — наушники шлема донесли его предсмертный крик. Беднягу прошил мощный поток антинейтронов, последовала мгновенная агония, материя как бы расплавилась и наконец исчезла совсем.

— Эй!

Роффрей обернулся на голос и увидел фигуру человека, если можно назвать человеком кучу грязных отрепьев, который махал ему рукой.

Роффрей бросился к нему.

В воронке, превращенной в примитивную крепость с помощью наваленных по краям груды разных обломков, Роффрей обнаружил горстку несчастных — все, что осталось от прежних обитателей Энтропиема. Человек, который подавал ему знаки, был чудовищно худ — просто кожа да кости, на лице выделялись только огромные глаза. Кожа, грязная, покрытая струпьями, туго обтягивала череп. Он провел пальцами по своему почти бесплотному телу и настороженно посмотрел на Роффрея.

— Мы совсем оголодали здесь, — сказал он. — Может, у вас найдется что-нибудь поесть?

— А что тут стряслось? — спросил Роффрей, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Куда ни кинешь взгляд, везде царит запустение. Очевидно, эти жалкие существа сбились в стаю, чтобы защитить себя от чудовищ, населявших развалины. Выжить удалось, видимо, только самым здоровым.

Оборванец оглядел кучи щебня вокруг.

— Что стряслось? Мы и сами не знаем. Просто все обрушилось на нас…

— Какого черта вы торчите здесь?

— Нет кораблей. Почти все разрушены.

Роффрей поморщился:

— Схожу на свой корабль и тотчас обратно. Прикройте меня.

Вскоре он снова появился с ящиком в руках и побежал, спотыкаясь, скользя и пошатываясь, по вздыбленной, в обломках, земле. Бродяги жадной толпой бросились к нему, а он вынимал пакеты с едой и раздавал им.

Безусловно, с этой планетой, а может быть, и со всей системой случилось какое-то страшное несчастье. Роффрей решил, что он обязан узнать, что произошло и какова причина этой катастрофы.

Вот какая-то женщина отделилась от группы сидящих на корточках вокруг нищи людей. За ней последовал тот самый — кожа да кости.

— Вы, должно быть, из родной нам Галактики, — заговорила она. — Как вы попали сюда? Они что… узнали, как функционирует Беглец?

— Вы имеете в виду Ринарка и Эсквиела?

Роффрей внимательно вглядывался в лицо женщины — нет, он не знал ее. Он отметил, что когда-то она, видимо, была красавица, впрочем, если снять с нее лохмотья и смыть грязь, она и сейчас будет недурна.

— Они все выдержали и остались живы. Им удалось узнать нечто такое, на что они и не рассчитывали, но они все-таки выжили. Нашей Вселенной не существует более. Но человечество, точнее часть его, не погибло. Правда, не знаю, теперь, может, погибли уже все.

Человек с тощим лицом обнял женщину. Оба они казались ожившими скелетами, и этот жест только усилил жуткое впечатление, которое они производили.

— Ты не нужна была ему ни тогда, ни сейчас, — сказал худолицый женщине.

Роффрей чувствовал, что эти двое напряженно ждут чего-то, но не мог понять, в чем дело.

— Помолчи, Пол, — сказала женщина. — Что Ринарк и Эсквиел, живы ли они?

Роффрей отрицательно покачал головой:

— Ринарк мертв. А с Эсквиелом все в порядке, он ведет флотилию. Председатель Галактического Совета передал ему все полномочия, пока сохраняется чрезвычайная ситуация. Все сейчас подчиняются ему.

— Наш провинциал преуспевает, — заметил скелет-мужчина.

Роффрей понял наконец, кто эти двое.

— Вы ведь Пол Телфрин, да? — спросил он, ткнув пальцем в сторону мужчины.

Телфрин утвердительно кивнул и указал на женщину. Она опустила глаза.

— А это Уиллоу Ковекс, моя жена. Мы вроде как поженились… Эсквиел говорил о нас, а? Думаю, это он послал вас за нами?

— Вовсе нет.

Уиллоу Ковекс вздрогнула. Роффрей подумал, что, видно, не слишком-то она привязана к Телфрину; в ее глазах, обращенных к нему, читалось что-то вроде вялой ненависти. Возможно, она смотрела на него просто как на человека, который способен защитить ее в этом аду. «Впрочем, какое мне до этого дело?» — подумал Роффрей.

— Что произошло с теми людьми, которые были здесь? — спросил Роффрей, возвращаясь к тому, что интересовало лично его; он с огромным трудом преодолевал отвращение, которое вызывал у него вид этих опустившихся бродяг. — Они все погибли?

— Разве вы ничего не заметили, когда пробирались сюда по развалинам? — спросил Телфрин. — Может, вам попадались мелкие, удирающие со всех ног животные?

Действительно, Роффрей видел их. Они производили отталкивающее впечатление, а почему, он бы даже не смог объяснить.

— Все эти мелкие твари были разумными существами. По какой-то причине Беглец вдруг перестал двигаться. И тут началось совершенное безумие, оно длилось бесконечно долго, пока наконец все как-то снова не установилось. Так уж случилось. Когда все успокоились, почти все люди и инопланетяне претерпели сильные изменения, выродившись в эти существа. Кто-то считает, что это произошло в результате реакции метаболических процессов на феномен искажения пространства-времени, вызванный внезапной остановкой, — мне это все непонятно. Я ведь не специалист в этой области, да и вообще не ученый, я просто астрогеограф, непризнанный к тому же…

Казалось, Телфрин погрузился в состояние полной отрешенности, потом вдруг очнулся:

— Город разрушен до основания. Все это было просто чудовищно. Многие сошли с ума. Наверно, Эсквиел говорил вам…

— Да я никогда и в глаза его не видел, — перебил Роффрей. — Знаю только понаслышке. Я здесь, только чтобы разыскать одного человека, женщину, она помогла Ринарку, сообщила ему некие важные сведения. Ее зовут помешанная Мери, она душевнобольная. Слышали о ней?

Телфрин указал вверх, в неспокойное небо.

— Она что, умерла? — спросил Роффрей.

— Исчезла, — ответил Телфрин. — Когда город стал рушиться, она бросилась в один из нескольких уцелевших кораблей и взмыла в космос. Скорее всего, она погибла. Она была как зомби и на вид совершенно помешанная. Казалось, будто ею двигали какие-то потусторонние силы. Я слышал, будто она хотела попасть на Рос. На такое может решиться только сумасшедший! Она, черт ее побери, взяла самый лучший корабль из всех, что были здесь. Это Хоузер, стандарт семь.

— Значит, она направилась к Росу? А что, это и в самом деле безумие?

— Я ведь сказал, только чокнутый может ринуться на Рос, если только она действительно отправилась туда.

— Как вы думаете, есть надежда, что она жива?

— Все может быть. Ведь Эсквиел и Ринарк остались живы.

— Благодарю вас, вы сообщили очень важные для меня вещи. — С этими словами Роффрей повернулся и пошел прочь.

— Эй! — скелет вдруг оживился. — Не бросайте нас! Возьмите с собой, ради всего святого, доставьте нас на флотилию!

— С чего вы взяли, что я собираюсь возвращаться на флотилию? Я лечу на Рос, — сказал Роффрей.

— Все равно, возьмите нас с собой, пусть лучше Рос, только бы не оставаться здесь! — в пронзительном крике Уиллоу звучало отчаяние.

Роффрей задумчиво помолчал, потом решился:

— Ладно! Давайте!

Едва они подошли к кораблю, как какое-то маленькое чешуйчатое существо поспешно перебежало им дорогу. Роффрей в жизни не видывал ничего подобного и много бы отдал, чтобы никогда больше не встретиться с такой тварью. Энтропием даже во времена процветания содержал в себе некие признаки вырождения, которые теперь возобладали, — нравственная и ментальная деформация, претерпеваемая обитателями планеты, проявлялась теперь в их отталкивающем физическом обличье, Энтропием стал вместилищем зла, где наделенные интеллектом биологические виды готовы, как звери, пожрать друг друга в борьбе за выживание. Он стал гибельным миром, разложение которого, наряду с прочими причинами, было вызвано порочными психологическими комплексами его прежних обитателей.

Роффрей, достигнув наконец корабля, почувствовал большое облегчение.

Уиллоу и Телфрин вскарабкались в шлюзовую камеру; Роффрей бросил последний взгляд назад, на руины города, и лицо его омрачилось. Он помог своим спутникам подняться на борт и задраил люк.

Теперь все его мысли сосредоточились на Мери.

 

Глава 12

Роффрей, сидя сгорбившись за пультом управления, разглядывал лежащую перед ним карту и обдумывал, что же ему предпринять. Карта, вопреки ожиданиям, явно не соответствовала тому, что он видел перед собой. Правда, он мог идентифицировать планеты по их описанию, хотя их местонахождение совсем не соответствовало прежнему.

Уиллоу и Телфрин привели себя в порядок. Теперь они оба выглядели значительно лучше. Корабль Роффрея едва ли можно было счесть образцом аккуратности. Да и слишком чистым его тоже не назовешь, везде стоял запах работающих механизмов — машинного масла, горелой резины, пластмассы и кожи. Правда, Роффрею все эти ароматы приходились по вкусу.

Сейчас он был недоволен собой. Не очень-то он жаловал общество себе подобных. «Кажется, я становлюсь слишком чувствительным», — подумал он.

Теперь, отправляясь на Рос, он начал испытывать беспокойство — кто знает, что ждет его там.

— Мы готовы! — сказал Телфрин.

Роффрей запустил двигатель, и корабль поднялся. Сжечь бы этот город дотла, подумал Роффрей, но поборол искушение. Поднявшись в космос, он испытал сильное облегчение и, переведя двигатель в импульсный режим, стал перемещаться по коротким траекториям — так совершались обычно космические путешествия на небольшие расстояния, — чтобы достичь Роса, который теперь был удален от двойной звезды на максимально возможное расстояние, будто кто-то его нарочно отодвинул как можно дальше от остальных планет системы.

Из всех планет, входящих в систему Беглец, именно Рос бросал самый дерзкий вызов всей логике космоса, открыто попирая ее законы. Насколько помнил Роффрей, Рос, известный также под названием «Забытое милосердие», содержит эти немыслимые разрывы, или бреши. Ринарк и Эсквиел обрели там сверхъестественные свойства. А Мери, несчастную Мери, которая помогла им, постигло безумие.

Может быть, она умчалась на Рос, чтобы попытаться изгнать призрак, ввергнувший ее в безумие. А может, это бегство просто следствие ее душевной болезни. Во всяком случае, ему предстояло разобраться в этом.

Сейчас планета казалась очень крупной. На всех экранах, заполняя их собой, маячил этот зловещий шар, с его пятнистой аурой, легким плывущим туманом, черными язвами и, что самое страшное, — разрывами. Причем невидимых было гораздо больше, чем видимых. И в них содержалось нечто, но человеческому глазу было не дано узреть этого.

Роффрей швырнул корабль вниз, пронзая судорожно дергающееся гравитационное поле, и стал, раскачиваясь, приближаться к поверхности этой негостеприимной планеты, которая пульсировала внизу, точно море расплавленной лавы, непрерывно меняя форму и струясь, — настоящая преисподняя.

Казалось, здесь не существует гравитационного поля, подчиняющегося какому-либо закону. Приборы все время фиксировали разные показания. Роффрей изо всех сил старался опуститься как можно более плавно, сосредоточив все свое внимание на этом маневре; Уиллоу и Телфрин, задыхаясь, бормотали что-то невнятное — зрелище, открывшееся их взору, повергло их обоих в ужас.

Роффрей напряженно пытался уловить хоть что-нибудь привычное в этом безумном мире. Вдруг он припомнил, как однажды, глядя на Ринарка и Эсквиела, наблюдал то же самое свойство — невозможно было уловить их образы, как если бы их физические сущности пребывали на различных уровнях, в том числе и на тех, что недоступны человеческому видению.

Ну и зловещее же местечко! Но люди предстают здесь в великолепных образах.

Да, точнее не скажешь — именно зловещее!

Это слово жгло его сознание. И тут в один краткий миг он испытал и обволакивающую теплоту, и восторг, и наслаждение, столь же острое и изысканное, сколь и быстротечное, точно в одну минуту он познал и жизнь, во всей роскоши ее ощущений, и смерть.

Его сознание было бессильно воспринять все это. Да и времени не хватало — корабль раскачивали неожиданные, наводящие ужас толчки гравитационного поля Роса. Он вел корабль отчаянно-вдохновенно, планируя над самыми языками тумана, кипящего на поверхности, тщетно пытаясь вглядеться в разрывы, а все автоматические приборы между тем работали, как бешеные, давая какие-то немыслимые показания, и лазеры сканировали эту колеблющуюся поверхность.

Пыталась ли Мери, как и Ринарк, обнаружить иерархов? Может, что-то или кто-то снова вверг ее в тот самый мир, который лишил ее рассудка?

Вдруг он обнаружил на своих экранах какой-то корабль, окруженный светящимся туманом, источающим пронзительную тоску и вызывающим какое-то щемящее болезненное чувство. Это был Хоузер, серия семь, корабль, на котором бежала Мери. Измеритель энергии показывал, что двигатель Хоузера работает. Это могло означать, что он совсем недавно приземлился или, напротив, готовится к взлету. Роффрей понял — он должен спешить!

Он быстро и резко бросил машину вниз, осыпая проклятиями тиски гравитационного поля, внезапно сжавшие его так, что он едва успел скомпенсировать их действие и посадить свой корабль рядом с Хоузером. Не снимая перчаток, он судорожно включил приемо-передатчик, мгновенно установил связь с Хоузером с помощью лазерного луча.

— Эй, там, на борту?

Никакого ответа.

Уиллоу и Телфрин жадно всматривались в экран через плечо Роффрея.

— Похоже, корабль только что прибыл, — заметил Роффрей.

Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что это ничего не означает. Все его надежды зиждились на слишком шатком основании.

Он тщательно исследовал с помощью лазера всю близлежащую местность. На экране мелькали какие-то странные тени, которые, по мере приближения, как бы сразу таяли. Безжалостная, смертельно опасная, безумная планета, с ее тошнотворно баюкающим и повергающим в трепет туманом, с ее непостижимыми, противоестественными разрывами. Удивительно, как удалось выжить здесь людям. Однако сомнений быть не могло — они выжили. Свидетельство тому Эсквиел и Мери. С другой стороны, совершенно понятно, отчего они становились душевнобольными, но вот представить себе, что кому-то удалось сохранить здесь рассудок, — просто немыслимо. Ведь это был ужасный, ни на что не похожий мир, зияющий зловещими разрывами, точно с него содрали кожу, мир, окутанный таинственной бурлящей субстанцией; казалось, его ни на минуту не прекращающееся буйное в своей первозданности кипение источает дикую ярость и гнев, сулящий гибель всему сущему.

Мери мог поглотить, что весьма легко себе представить, какой-нибудь из этих разрывов, или же она исчезла другим, неведомым образом. Роффрей, стиснув зубы, оторвал взгляд от экрана и открыл шкафчик, где хранился его скафандр.

— Если понадобится помощь, вызову вас по переговорному устройству, — сказал он, поднимая упавший шлем. — Скафандры лежат здесь.

Он пошел к подъемнику шлюзовой камеры.

— Я установлю наушники на прием. Если увидите что-нибудь, какой-нибудь след Мери, дайте мне знать. Сканеры пусть работают все время.

— Надо быть идиотом, чтобы идти туда! — сказал Телфрин раздраженно.

— Не ваше дело, — сурово ответил Роффрей, закрепляя защитный экран-маску. — Не вмешивайтесь. Если случится, что я погибну, с кораблем делайте что хотите. Надо посмотреть, что там с Хоузером.

Он вышел в наружный шлюз и стал спускаться с корабля прямо в желтую жидкую субстанцию, которая, едва он ступил в нее, внезапно превратилась в сверкающую горную породу. Под ногами у него было что-то скользкое, и в ступнях ног он ощущал зуд.

Губы его пересохли, кожа на лице, казалось, стала ломкой и вся покрылась трещинами. Зрение тоже изменяло ему — предметы то виднелись четко в фокусе, то расплывались перед глазами. Но больше всего мучило его полное безмолвие. Инстинкт подсказывал ему, что чудовищные превращения, происходящие на поверхности планеты, должны сопровождаться какими-то звуками. Однако вокруг царило молчание, которое как бы подчеркивало призрачность, нереальность того, что происходило вокруг.

Теперь он уже не видел своего собственного корабля и, приближаясь к Хоузеру, заметил, что входной люк широко открыт. Войдя внутрь, он увидел, что открыт и второй люк шлюзовой камеры. В корабле кружились облачка какого-то газа. Кабина управления выглядела так, будто пилот только что вышел отсюда. В блокноте, лежавшем рядом с устройством для обозрения карты, были нацарапаны несколько цифр. Смысл не был понятен, но это был почерк Мери!

Он поспешно осмотрел корабль, но не нашел больше ничего интересного. Быстро протиснувшись через дверь кабины, он прошел в шлюзовую камеру и вышел наружу. С огромным напряжением он вглядывался в плывущий вокруг него светящийся туман. Этот туман, он завораживал, навевая бесконечное уныние. Но Роффрей заставлял себя пробиваться сквозь него в слепой надежде найти Мери, которая, может быть, бредет где-то совсем рядом.

Вдруг в тумане появились какие-то две фигуры и тут же исчезли, будто растворились в нем.

Ему показалось, что он узнал одну из них. Он окликнул их. Но ответа не последовало. Он пошел было за ними, но тут же потерял их из вида.

Вдруг пронзительный крик ворвался в его наушники:

— Эсквиел! О, Эсквиел!

Он осмотрелся вокруг. Это был голос Уиллоу Ковекс. Может, Эсквиел ищет его? Может, флотилия потерпела поражение? Если это так, то почему эти двое не отозвались, когда он крикнул им?

— Эсквиел! Вернись! Это я, Уиллоу!

Но Роффрей хотел найти Мери, а Эсквиел совсем не интересовал его. Он пустился бежать, погружаясь временами в галлюцинаторный бред, продираясь сквозь молчаливо теснящиеся вокруг него призраки, которые будто хотели поглотить его, мчался сквозь какие-то лазурные туннели, возносился к розовато-лиловым вершинам. Местами гравитационное поле было столь слабым, что он даже не шел, а высоко подскакивал, а в местах с сильной гравитацией едва волочил свое тело.

Вот он ступил в зону низкой гравитации, подпрыгнул и тут же внезапно угодил в высокогравитационную область, да так, что из него чуть душу не вытрясло. Превозмогая боль, он с трудом переставлял ноги, которые едва удерживали неподъемно тяжелое тело.

Вдруг он услышал голос, откуда он шел — непонятно: то ли из наушников, то ли извне. Он сразу узнал этот голос. Сердце бешено рванулось в груди.

— Тепло, тепло, тепло… Где я? Здесь… но… Отпустите меня… Отпустите…

Это был голос Мери.

На мгновение он впал в состояние шока. Рот пересох, лицо окаменело. Тело сковал холод — он весь напрягся в надежде снова услышать этот голос.

— Мери, где ты?

Он чувствовал себя как в жутком сне, когда знаешь, что тебе грозит опасность, но у тебя нет сил бежать, скрыться от нее, и кажется, будто ноги приросли к земле, а время остановилось.

— Мери! — прохрипел он.

Не прошло и нескольких минут, как в ответ раздалось:

— Иди! Не останавливайся. Только не останавливайся!

Он не был уверен, что этот призыв адресован ему, но все же счел за лучшее повиноваться.

И он снова пустился в путь, шатаясь и падая. Потом ему стало казаться, будто планета вздыбилась над ним, а сам он, подобно Атланту, медленно оседает под ее непомерной тяжестью.

Из груди его вырвался страшный крик.

И тут до него снова донесся голос Уиллоу:

— Эсквиел! Эсквиел!

Что происходит? Все перепуталось. Он ничего не мог понять… Он чувствовал, что слабеет. Взглянув вверх, он заметил, что какие-то маленькие фигурки снуют по планете, которую он держит в руках. Потом он почувствовал, что начал расти, расти, расти…

Он снова не смог сдержать крика и услышал, как пустота многократно вторит раскатам его голоса.

В ушах бесконечно отдавался этот грохот, сердце бешено колотилось, казалось, оно вот-вот разорвет грудь. Он, задыхаясь, отчаянно карабкался по круто коробящейся поверхности планеты, чуть ли не ногтями цепляясь за нее.

Он чувствовал себя гигантом на этой крошечной планете — и вместе с тем ничтожной букашкой, барахтающейся то ли в вязкой жиже, то ли в вате.

И он засмеялся — бессмысленным и страшным смехом сумасшедшего.

Стоял и смеялся, как слабоумный… Но вдруг смех оборвался — он ухватил рвущиеся, ускользающие нити своего слабеющего разума, напрягся, натянул их. И вот он уже стоит на клочке твердой поверхности с низкой гравитацией, и все вокруг выглядит совершенно обыденно, если только это определение вообще применимо к Росу.

Он скользнул взглядом вокруг и внезапно увидел сквозь туман Мери — она стояла рядом. Он бросился к ней.

— Мери!

— Эсквиел!

Это была не Мери, это была Уиллоу Ковекс в скафандре, который принадлежал когда-то Мери. Он готов был сбить ее с ног, но на ее лице читалось такое горькое разочарование, что он был обезоружен. Он хотел пройти мимо, но передумал и вернулся к ней.

— Уиллоу, Мери где-то здесь, я знаю…

И вдруг ему открылась истина.

— Боже мой! Ну конечно же. Ведь время здесь так скручено и искривлено, что нам дано видеть то, что происходило когда-то в прошлом, так же, как и то, что случится в будущем!

В светящемся тумане показалась еще одна фигура. Это был Телфрин.

— Я не смог связаться с вами из корабля. Там какая-то женщина. Она…

— Это тебе померещилось, дружище. Ступай-ка снова на корабль!

— Пойдемте вместе. Ничего мне не померещилось. Она сама пришла на корабль!

— Давай веди нас назад, — сказал Роффрей.

Уиллоу стояла как вкопанная, даже пальнем не шевельнула. Кончилось тем, что они подняли ее, несмотря на то что она пыталась ускользнуть от них, и потащили. Правда, пройти надо было не более трех ярдов.

Женщина была одета в скафандр. Она лежала на полу в кабине. Роффрей склонился над ней, поднял экран, защищавший лицо.

— Мери, — сказал он нежно. — Мери. Слава тебе, Господи!

Она открыла большие глаза, взгляд был мягкий, прежде он так и светился умом. Какое-то мгновение в нем еще блистал интеллект, более того, в нем читалось некое высшее абсолютное универсальное всеведение. И вдруг взгляд погас, Мери скривила губы, силясь сказать что-то, но их свело судорогой, зубы оскалились, как у слабоумной, и она замерла, уставясь в пространство пустыми глазами.

Роффрей тяжело поднялся.

— Уиллоу, помогите снять с нее скафандр, — сказал он, устало махнув рукой, — Положим ее на койку.

Уиллоу смерила его ненавидящим взглядом:

— Я не нашла Эсквиела. Вы помешали мне.

— Да будь он здесь, он и видеть тебя не захотел бы, — сказал Телфрин. — Если ты сохнешь по нему, так надо было раньше думать. Теперь уже поздно. Ничего не попишешь, Уиллоу, ты навсегда потеряла его!

— Если мы встретимся, он вернется ко мне. Ведь он любил меня!

— Слушайте, лучше помогли бы мне, — раздраженно сказал Роффрей Телфрину.

Телфрин кивнул. И они стали снимать с Мери скафандр.

— Уиллоу, — сказал Роффрей, когда они закончили, — Эсквиела нет здесь, я хочу сказать, сейчас нет. Вы видели то, что происходило много лет назад. Ведь был еще и Ринарк, а Ринарк уже умер. Понимаете?

— Я видела его. Он слышал, как я звала его!

— Возможно. Не знаю. Но успокойтесь, Уиллоу. Мы вернемся во флотилию, если, конечно, повезет и если она вообще еще существует. Там вы увидите Эсквиела.

Телфрин грубо дернул скафандр, стаскивая его с бесчувственного тела Мери. Он стиснул зубы, но не проронил ни слова.

— Вы возвращаетесь во флотилию? Но вы ведь сказали… — Уиллоу казалась смущенной. Роффрей заметил, что она бросила на него какой-то странный взгляд, в котором читались и нетерпение, и сосредоточенность на каких-то своих, потаенных чувствах.

— Мери надо лечить. Здесь это невозможно. Поэтому мы возвращаемся. Да ведь вас это должно радовать.

— Да, — сказала она. — Да-да, конечно.

Он задраил люки, и ненавистный пейзаж Роса больше не раздражал их. Они сразу почувствовали себя в некоторой безопасности.

— Все ясно, Уиллоу, — начал вдруг Телфрин. — Ты поставила все точки над і. Я больше не буду докучать тебе.

— Вот так-то лучше.

Она обернулась к Роффрею:

— Это и к вам тоже относится, как, впрочем, и ко всем остальным. Для меня не существует никого, кроме Эсквиела, вы убедитесь в этом, как только мы вернемся во флотилию!

— Да не кипятитесь вы так, — усмехнулся он. — Вы совсем не в моем вкусе.

Она, явно уязвленная, тряхнула своими блестящими волосами.

— Спасибо и на том, — бросила она.

Роффрей улыбнулся Мери, которая, сидя на койке, то бормотала что-то нечленораздельное, то мурлыкала. Роффрей подмигнул ей.

— Вот кто в моем вкусе, — сказал он нежно.

— Это просто жестоко, — резко бросила Уиллоу.

— Она моя жена, — сказал Роффрей с улыбкой, и только теперь Уиллоу поняла наконец, что скрывалось за всем этим.

Она отвернулась.

— Ну, трогаемся, — сказал Роффрей бодро. Теперь было ясно, что нужно делать, и он не желал терять времени.

Он не знал, как долго Мери пробыла на Росе. Может быть, всего несколько минут реального времени, а может, сотню лет в масштабе времени этой планеты. Он боялся даже думать об этом, ведь он знал, как жестоко мог пострадать ее рассудок. «Надеюсь, психиатры хоть что-нибудь смыслят в этом», — думал Роффрей. Он был готов ждать и надеяться.

Он подошел к ней. Она отпрянула от него, что-то бормоча и напевая, ее огромные глаза, казалось, расширились еще больше.

Он мягко, но настойчиво заставил ее лечь на койку и осторожно стянул ремнями безопасности. Она его не узнавала, и он мучительно страдал от этого, но тем не менее, улыбаясь и даже мурлыча себе под нос какой-то мотивчик, уселся в кресло в кабине управления, потянул на себя рычаг, подстроил приборы, защелкал переключателями, и вскоре звук его голоса потонул в мощном реве двигателя.

И вот вспышка, мерцание огней, и они взмывают в глубокий космос, удаляясь прочь из системы Беглец в лишенную признаков жизни пустоту. Взлет оказался таким легким, что Роффрею почудилось, будто кто-то добрый и сильный мягко вытолкнул их ввысь…

Покоряясь неизбежно предстоящему испытанию, он начал движение, рассекая плоскости разных измерений и устремляясь назад, в тот пространственно-временной континуум, где он оставил флотилию.

Тем временем человеческий разум беспорядочно метался, содрогаясь, в страстном стремлении одержать верх в этой страшной игре. Рассудок изнемогал. Нервы не выдерживали. Однако вопреки всему, едва ли отдавая себе отчет в том, что творится вокруг, лорд Морден понуждал свою команду продолжать борьбу, ибо был убежден: человечество должно победить в этой игре или погибнуть…

Свистящие звуки — первое, что услышал Роффрей, когда вывел корабль из пространственно-временной системы Беглец на следующий уровень.

Космическое пространство вокруг них вдруг заблистало мириадами звезд, невиданно стремительное вращение какой-то спиральной галактики выбрасывало наружу палящее пламя неистовых, разнузданных солнц. И тут свист, который поразил их вначале, сменился звуками ужасающего стенания, заполнившими собою весь корабль, — человеческие голоса просто тонули в этом вое.

Роффрей был поглощен наблюдением за показаниями приборов. Опыт, хоть и весьма ограниченный, управления устройствами, предназначенными для путешествий сквозь пространственно-временные континуумы, подсказывал ему, что корабль легко может проскочить через них и просто-напросто затеряться.

Приборы его корабля не были предназначены для столь дальних перелетов, Роффрей знал это, но каждый универсум, как часть общего мультиверсума, имел свои собственные координаты, и приборы, как бы грубы они ни были, все-таки улавливали разницу. Над основным лазерным экраном у Роффрея висела карта, позволяющая распознать тот универсум, где находилось человечество. Путь туда был опасен, Роффрей не мог даже с уверенностью сказать, возможен ли он вообще.

Звук тем временем все нарастал — теперь он вызывал уже болевые ощущения; из монотонного он превратился в пульсирующий, изматывающий нервы визг. Роффрей вошел в следующий слой.

Галактика, раскинувшаяся перед ними, была настоящей моделью ада: в ней бурлила лишенная какой-либо формы материя, расплывчатая, сверкающая, горящая чистыми, первозданными красками — красной, белой, черной, желтой, — беспорядочно и медленно переливающимися одна в другую. Это был универсум, проходящий стадию то ли зарождения, то ли распада.

Стояло почти полное безмолвие, когда Роффрей покидал этот континуум и входил в следующий. Все это время он, не переставая, бодро насвистывал что-то легкомысленное. Внезапно веселое насвистывание оборвалось — он услышал, как Мери застонала.

Они находились в самом центре какой-то галактики.

Везде, куда ни кинь глаз, лежали скопления звезд. Роффрей изумленно смотрел на них, его удивляло, что субстанция, заполняющая пространство вокруг них, казалось, непрерывно струится, все время неузнаваемо меняя, смазывая картину их расположения, да и сам вид этих звезд.

Но вот корабль миновал загадочные звезды и попал в бурлящую темноту газообразной массы, которая постепенно обретала какие-то чудовищные, смутно знакомые формы; это зрелище вызвало у Роффрея странное омерзение, он отвернулся и сосредоточился на приборах.

То, что он увидел, потрясло его.

Он сбился с курса!

Он пожевывал ус, размышляя, что ему теперь делать. Правда, обсудить эту проблему он мог только сам с собой. Координаты соответствовали тем, что были указаны на карте, висевшей над экраном.

Что же до приборов, то они фиксировали пространственно-временной континуум, где находился Эсквиел с флотилией!

Однако не было ничего даже отдаленно похожего на то, что он помнил. Какой-то туман вихрем несся вокруг, и Роффрей не мог даже разглядеть звезд этой галактики.

Неужели флотилия полностью уничтожена?

Впрочем, другого объяснения быть не могло.

Тут он выругался — черный туман внезапно обрел облик зловеще хохочущего громадного чудовища темно-синего цвета с отвратительно шевелящимися щупальцами и горящими глазами. У Телфрина и Уиллоу, глядевших на экран, дух перехватило от ужаса. Мери вдруг начала жалобно кричать, ее пронзительный голос разносился по всему отсеку управления. Корабль, казалось, стремительно летел прямо на чудовище. «Но разве может этот монстр существовать в космическом пространстве, близком к абсолютному вакууму?!» — билось в смятенном сознании Роффрея.

Однако у него не было времени теоретизировать. Он взломал энергетические печати антинейтронной пушки, а тем временем едкий запах уже наполнял кабину, чудовище стремительно меняло цвет, становясь из темно-синего ярко-желтым.

Орудия нацедились на монстра, Роффрей нажал кнопки пуска и резко рванул корабль назад. Корпус содрогнулся — это смертельный поток антинейтронов устремился к чудовищу. А между тем — невероятно! — монстр как бы поглотил смертоносный поток, а на его теле возникло несколько новых голов с омерзительными получеловеческими лицами; монстр бормотал что-то невнятное, издавая в то же время пронзительные вопли, которые были слышны даже в кабине корабля. Роффрей почувствовал горечь во рту, к горлу подступила тошнота.

Телфрин склонился к нему, пристально вглядываясь в экран.

— Что это? — спросил он, стараясь перекричать стоны Мери.

— Откуда мне знать! Какого черта ты пристал ко мне? — злобно отозвался Роффрей. Он дал задний ход и снова нажал пусковое устройство антинейтронной пушки, потом, тяжело приподнявшись своим крупным телом в кресле пульта управления, обернулся к Телфрину:

— Помог бы лучше. Посмотри, координаты на карте точно совпадают с теми, что на экране?

Сквозь черный туман видно было, как многоголовый гигант, раскачиваясь, надвигается на корабль, скаля зубы и что-то бормоча. Тут уж не время было раздумывать, откуда взялась эта тварь.

Роффрей нацелился на ту голову, которая казалась ему самой отвратительной, и нажал пусковую кнопку.

Кажется, пронесло!

Как только во тьме растаяли облачка газа, Роффрей сразу узнал галактику.

Ошибки быть не могло! Это та самая галактика!

Однако торжествовать было рано — надвигалась новая опасность. Теперь уже не таинственный гигант, а целая эскадрилья стремительных сферических кораблей — Роффрей видел их мельком, когда уходил из флотилии, — надвигалась на них. Неужели это победители, упивающиеся уничтожением жалких остатков человечества? Они шли как раз на зенит — южный фланг изрядно потрепанного корабля. И Роффрей скупым маневром развернул свой корабль так, чтобы он был обращен носом к приближающимся чужакам.

Корабль слушался достаточно хорошо, но кабина управления загрохотала и содрогнулась, когда мимо пронеслась струя черного огня, но корабль уже был теперь недосягаем — он ускользнул от окружавших его вражеских крейсеров, послав в них залп сокрушительной силы. Однако Роффрея что-то все время выводило из себя. Ему никак не удавалось сосредоточиться. Похоже, с Телфрином происходило то же самое. Оглянувшись, Роффрей увидел широко открытый рот Мери, из которого безостановочно рвался пронзительный крик.

Телфрин судорожно вцепился в рукоятку, прокричал:

— Координаты полностью совпадают.

— Да что ты говоришь? — отозвался Роффрей язвительно.

Уиллоу, подойдя к Мери, пыталась успокоить ее, а она, напряженная, точно все тело ее было сведено судорогой, смотрела прямо перед собой остановившимся, остекленелым взглядом. Казалось, она видит нечто ужасное, недоступное взорам нормального человека. Ее пронзительный, надрывающий душу крик бился в тесных стенах кабины управления.

Уиллоу сквозь полумрак, царящий в каюте, вглядывалась в два мужских силуэта, неясно вырисовывавшихся впереди: один — в кресле за пультом управления, другой, стоящий рядом — их темные одежды выступают на фоне ярко мерцающих экранов и приборов, лица скрыты в тени, а руки белеют на рычагах управления.

Освещение было очень слабое, потому что все источники энергии работали только на то, чтобы обеспечить максимальную мощность двигателя корабля.

Уиллоу выглянула в иллюминатор. Космическое пространство неожиданно оказалось совершенно бесцветным. Она снова посмотрела на мужчин, и ее взгляд потонул в диком хаосе цвета, и звуков, и лавиной хлынувших чувственных впечатлений — постыдных, первобытных, ужасных, — рассудок ее помрачился, чувства пришли в смятение.

Она совершенно потеряла способность различать свои ощущения — ей казалось, что цвета издают запахи и звуки, и она их слышит; ее переполняло одно очень яркое впечатление, которое, казалось, усиливало все ее ощущения. Обоняние, зрение, ощущение, слух, вкус — все это было окрашено одним-единственным цветом — кроваво-красным!

Ей показалось, что она умирает.

Роффрей закричал, и звук его голоса повис в воздухе, а потом — Роффрей видел это! — растворился в кроваво-красном хаосе. Он почувствовал, что безумие подкрадывается к нему, потом будто отступает, вот снова крадется… и отступает, точно неотвратимый морской прилив; но с каждым разом оно все ближе, ближе. Тело его вибрировало от напряжения, генерируя кроваво-красные волны, следы которых тянулись сквозь кабину управления, — он видел, нет, он слышал их как бы под сурдинку. И это повергало его в ужас; но теперь уже что-то новое вползало в сознание, что-то давно забытое, а может, вообще неведомое ему.

Он погружался в странное состояние — он стал отвратителен сам себе, ему было жаль себя, он вдруг осознал себя полным ничтожеством… Но при этом было нечто — он не знал, что или кто это, — и оно поддерживало его, несмотря на полное смятение, помогало ему удержаться в рамках своей привычной сущности, выбраться из хаоса беспорядочных ощущений и гнетущих мыслей и даже перейти к нападению.

И он нанес ответный удар!

Уиллоу обнимала Мери, которая уже больше не кричала, но дрожала всем телом, возбужденная, натянутая, как струна.

Таинственные волны, доводившие всех до помешательства, начали иссякать.

Уиллоу тоже выдержала это испытание. Она, как и Роффрей, как бы сломила ту неведомую силу, что обрушилась на них.

Тем временем волны совсем угасли, и мало-помалу все почувствовали, что приходят в нормальное состояние.

Внезапно тело Мери обмякло. Она потеряла сознание. Телфрин был распростерт на полу, а Роффрей сгорбившись сидел в кресле у пульта управления, ворча что-то себе под нос.

Он вглядывался в быстро угасающие волны пульсации, испытывая удовлетворение от того, что антинейтронные заряды сделали свое дело, хотя он не смог даже толком прицелиться, ведь он был в полубессознательном состоянии.

Часть кораблей скрылась, а остальные превратились в груды искореженного металла, беспорядочно кружащие в пустоте. Роффрей, тихонько насвистывая, принялся настраивать приборы управления. Потом свист прекратился, и он спросил:

— Ну, как вы там, в порядке?

— А ты как думаешь, пижон? — ответила Уиллоу. — Мери и Пол вырубились. По-моему, Мери досталось больше всех, кажется, на нее пала основная тяжесть. Интересно, что это было?

— Понятия не имею. Может, скоро выяснится.

— Да? Почему?

— Потому, я уже вижу нашу флотилию!

— Слава Богу! — сказала Уиллоу, и ее стала бить дрожь. Она не смела даже представить себе, что ее ждет, как она встретится с Эсквиелом.

Роффрей мчался навстречу флотилии, и возвращение его оказалось куда более стремительным, чем бегство от нее.

 

Глава 13

Флотилия выглядела более потрепанной, чем в то время, когда Роффрей покидал ее. Это было все еще многочисленное, нестройно раскинувшееся на многие мили сборище кораблей, очень напоминавшее гигантскую свалку, охраняемую линкорами галактической полиции, курсировавшими вокруг, наподобие китов, стерегущих пестрый косяк рыб.

В центре флотилии, недалеко от побитого крейсера Эсквиела (его сразу можно было отличить по немного расплывчатым очертаниям), размещалось огромное судно-завод, помеченное буквой G, начертанной на его борту. Это озадачило Роффрея.

В это время с ним связался патруль галактической полиции.

К его удивлению, его приняли с распростертыми объятиями. Его эскортировали таким образом, что он оказался почти рядом с кораблем, отмеченным знаком G.

Пока Роффрей маневрировал, на лазерном экране появился некто в просторном одеянии, которое отдаленно напоминало униформу галактической полиции, если не считать знаков отличия, характеризующих звание; лицо его было суровым и несло печать подозрительности. Широкая лента на левом рукаве тоже была помечена буквой G.

— Хэлло, лорд Морден, — сказал Роффрей весело, вызывающим тоном.

Уиллоу подивилась стойкости и самообладанию Роффрея, который сумел вдруг так быстро обрести спокойный и беззаботный вид.

Лорд Морден саркастически улыбнулся:

— Доброе утро. Итак, вы решили все же вернуться, оказать нам честь… Где же вы пропадали?

— Движимый чувством сострадания, я попытался спасти тех, кто оставался на Беглеце, — ответил с достоинством Роффрей.

— Не верю вам, — резко сказал Морден. — Но все равно, вы сделали невозможное. Как только мы соберем всю доступную нам информацию, я хотел бы получить вашу помощь. В этом деле нам необходима любая поддержка, от кого бы она ни исходила — даже от вас. Мы бессильны против них, Роффрей. Можно считать, с нами все кончено, черт побери. — Он замолчал, будто собираясь с духом. — Итак, если у вас есть новые пассажиры, вам следует зарегистрировать их в соответствующих инстанциях.

И он отключил связь.

— Что все это значит? — спросил Телфрин.

— Не знаю, — ответил Роффрей, — скоро выясним. Мордену, очевидно, что-то известно. Флотилия явно пострадала от тех же напастей, что и мы. Однако, кажется, теперь здесь больше порядка. Борьба, или уж не знаю, как это и назвать, видимо, приняла совсем другой оборот.

Уиллоу Ковекс, нежно обняв голову Мери, баюкала ее, осторожными движениями утирая слюну, бежавшую изо рта больной. А у самой Уиллоу бешено колотилось сердце, под ложечкой она ощущала холодную пустоту, а руки и ноги были точно ватные. Предстоящая встреча с Эсквиелом смертельно пугала ее. Ведь он-то, вне всяких сомнений, хранил верность ей.

Роффрей отключил системы управления корабля и, пройдя в кормовую часть, внимательно поглядел на женщин; его чувственный рот, обрамленный бородкой, тронула легкая улыбка. Он стал сдирать с себя комбинезон и рабочие брюки, под ними обнаружились простая стеганая куртка из темно-красной замши и довольно мятые белые брюки, заправленные в мягкие кожаные сапоги до колен.

— Ну, как Мери?

— Не знаю, — ответила Уиллоу. — Ясно, что рассудок ее пострадал… Однако ее помешательство совершенно особого свойства. Не могу уловить, в чем тут дело.

— Думаю, врач разберется, — ответил Роффрей, ободряюще похлопывая Уиллоу по плечу. — Телфрин, свяжись с администрацией, ладно? Посылай обычный сигнал, пока не ответят.

— Ладно, — ответил Телфрин.

Самое жуткое из всего, что было, думал Роффрей, глядя на жену, — этот красный цвет, который пронизал все, это страшное кроваво-красное безумие. Именно кроваво-красное. Почему оно так сильно потрясло его? И как отразилось на Мери?

Роффрей поскреб в затылке. Он не сомкнул глаз с тех пор, как бежал из флотилии, держался только на стимуляторах и чувствовал, что ему надо как следует отоспаться. Ладно, может быть, попозже.

Телфрин связался с кораблем, где производилась регистрация и учет всех бывших обитателей Земли, чтобы помочь уцелевшим обосноваться, если они того пожелают, на какой-нибудь планете, и попросил незамедлительно прислать официального представителя администрации.

— Нам требуется психиатр, причем срочно. Вы не могли бы помочь? — спросил Роффрей.

— Попробуйте обратиться и госпиталь, хотя вряд ли вам повезет.

Роффрей связался с госпиталем, и действительно дежурный врач оказался беспомощен.

— Боюсь, вам не удастся найти психиатра. Если больная нуждается в лечении, можем включить ее в наш список. Но мы страшно перегружены. Просто невозможно справиться — столько несчастных случаев…

— Но вы обязаны помочь ей! — взорвался Роффрей.

Однако врач не удостоил его ответом — он просто отключился.

Роффрей, озадаченный таким оборотом дела, обернулся к своим спутникам.

Уиллоу и Телфрин обсуждали подробности минувшего боя с вражескими кораблями.

— Катились бы они куда подальше, — зло сказал Роффрей. — Меня сейчас волнует Мери, я должен помочь ей, и ради этого пойду на что угодно.

— Слушай, а что за галлюцинации у нас там были, ты не думал об этом? — спросил Телфрин. — Чем же все-таки они вызваны?

— Мне кажется, чужаки испробовали на нас один из видов своего оружия, — ответил Роффрей. — А может, именно после того, что случилось с нами на Росе, мы стали подвержены галлюцинациям.

— Пожалуй, все-таки действовало их оружие, очень похоже на это.

Загудел зуммер блока связи. Подошел Телфрин.

— Отдел регистрации. — Голос звучал довольно развязно. — Поднимусь на борт, не возражаете?

Вновь прибывший оказался опрятно одетым бойким коротышкой, с бледным лицом и добродушным взглядом. Его катер состыковался со шлюзовой камерой, и он суетливо вбежал в салон, держа под мышкой панку с документами.

— Вы, должно быть, капитан Адам Роффрей, — прошепелявил он, обращаясь к Роффрею, который казался просто гигантом по сравнению с ним.

Роффрей уставился на него, не в силах скрыть удивления.

— Угадали.

— Отлично. Вы прибыли вместе с теми, кто уцелел на Земле, примерно две педели назад — имеется в виду относительное время. Не знаю, сколько это в вашем времени, ведь не всегда возможно переместиться из одного измерения в другое в одном и том же временном потоке — будьте добры, не забудьте об этом.

— Да уж как-нибудь попытаюсь, — ответил Роффрей, которого позабавила дурацкая болтовня коротышки.

— Так. А эти трое, они кто?

— Мисс Уиллоу Ковекс, проживавшая в прошлом на Мигаа…

Коротышка суетливо нацарапал что-то в блокноте, придав своему лицу чопорно-холодное выражение при одном упоминании о планете Мигаа, репутация которой оставляла желать лучшего в их родной Галактике.

Уиллоу сообщила все остальные сведения о себе. То же сделал и Телфрин.

— Так. А эта леди? — поинтересовался коротышка.

— Это моя жена — доктор Мери Роффрей, родилась на Земле, девичья фамилия Ищенко; антрополог; пропала на планете Голанд Внешнего кольца в 457 году по общегалактическому времени, обнаружена на Беглеце совсем недавно. Галактическая полиция может получить все сведения о ней вплоть до ее исчезновения. Я сообщил в полицию, когда она пропала. Как водится, они и не подумали что-либо предпринять.

Коротышка нахмурился, метнул взгляд в сторону Мери.

— Состояние здоровья?

— Душевнобольная, — спокойно ответил Роффрей.

— Излечима или безнадежна?

— Излечима! — твердо ответил Роффрей тоном, не терпящим возражений.

Чиновник окончил свои записи, рассыпался в благодарностях и пошел было прочь; тут Роффрей сказал:

— Минутку! Вы не могли бы мне объяснить, что тут стряслось, пока меня не было?

— Вкратце, только вкратце. Я бы с удовольствием, но вы же понимаете, я тут всего лишь пешка, да к тому же дел по горло! — захихикал он.

— Когда мы пробивались сюда, — сказал Роффрей, — мы столкнулись с инопланетными космическими кораблями, у нас завязался бой, странный бой, сопровождаемый галлюцинациями и еще кое-чем похуже. Не знаете ли вы что-нибудь об этом?

— Ну так ничего удивительного, что у этой леди помутился рассудок! Для нетренированного человека выдержать такой прессинг — это же просто поразительно! Я немедленно доведу все это до сведения моих коллег! Да вы ведь настоящие герои! Вы уцелели в этой бешеной схватке!

— Честь и хвала нам! Так что же все-таки здесь случилось?

— Поймите, я ведь мелкая сошка, мельче уж некуда, но, насколько я понимаю, вам удалось выдержать именно бешеную схватку. Стоит только кому-нибудь отбиться от флотилии, как чужаки тут же нападают на него, вынуждая ввязываться в эту игру, эту «бешеную схватку», как называем ее мы, те, кто не включен в списки игроков. Предполагается, что мы фактически не участвуем в этом.

— Что представляет собой эта игра?

— По правде говоря, не могу сказать точно. Она не для заурядных людей, ее ведут только специальные игроки на специальном судне, на том, что с буквой G на борту. Честно скажу, я бы предпочел держаться подальше от этой игры. Мы называем ее еще «кроваво-красной игрой», потому что при этом все чувства человека приходят в хаотическое состояние и все вокруг без исключения приобретает кровавый цвет. В игре принимают участие психологи и те, кто имеет особые качества; их и называют «игроками».

— Когда же они играют?

— Да практически все время. Я стал просто комок нервов, как и все мы тут. Да оно и понятно. Все мы лишены элементарных цивилизованных условий, питание становится все хуже и хуже… В данный момент у них как раз перерыв, но долго он не протянется. Возможно, они еще не оправились от поражения, которое вы им нанесли.

— Кто-нибудь посвящен в подробности этой игры?

— Эсквиел конечно же, но с ним едва ли можно повидаться. К нему имеют доступ только люди из его ближайшего окружения, да и то крайне редко. Вам бы поговорить с лордом Морденом, хотя до него тоже не так-то легко добраться. Мистер Великий Мира Сего — иногда он еще хуже, чем Эсквиел.

— Морден, кажется, уже заинтересовался нами, — заметил Роффрей. — Но с Эсквиелом мне надо поговорить еще и о другом деле, может, я повидаюсь с ними обоими. Благодарю вас.

— Рад был помочь вам, — с готовностью откликнулся коротышка.

Когда он ушел, Роффрей направился к блоку связи и попытался соединиться с крейсером Эсквиела. Ему пришлось пообщаться не меньше чем с десятком разных официальных лиц, прежде чем ему дали связь.

— Говорит Адам Роффрей, я только что с Беглеца. Могу ли я посетить вас?

В ответ он получил краткое согласие.

При этом на экране не возникло никакого изображения.

— Можно мне с тобой? — спросила Уиллоу. — То-то он удивится. Я так долго ждала этого часа. Он предсказывал, что мы еще увидимся, и оказался прав.

— Конечно, — согласился Роффрей. Он посмотрел на Телфрина: — Эсквиел ведь был твоим другом. Хочешь, пойдем вместе?

Телфрин покачал головой:

— Нет, я останусь и попытаюсь выяснить, что тут происходит.

Он бросил долгий, выразительный взгляд на Уиллоу.

— Ладно. Пока, — сказал он, отвернувшись.

— Ну что ж, будь по-твоему, — отозвался Роффрей.

Он подошел к аптечке, достал шприц, ампулу с седативным средством и, подойдя к Мери, впрыснул лекарство ей в руку.

Затем они с Уиллоу на индивидуальных силовых установках отбыли на крейсер Эсквиела.

Шлюзовая камера была открыта, видимо в ожидании их прибытия. Они вошли, люк захлопнулся за ними. Внутренний замок оказался закрытым.

И тут они увидели, как блеснул свет внутреннего иконоскопа и услышали задумчивый голос — вежливый и далекий; казалось, голосу вторит какое-то странное эхо, которое человеческое ухо не в состоянии уловить.

— Говорит Эсквиел. Что я могу сделать для вас?

Уиллоу, скрытая космическим скафандром, хранила молчание.

— Я — Адам Роффрей, только что прибыл вместе с тремя пассажирами из системы Беглец.

— Вот как? — в благожелательном ответе Эсквиела не было даже намека на какую-либо заинтересованность.

— Среди этих трех пассажиров — моя жена, вы должны ее знать, она была известна под именем помешанная Мери. Она помогла Ринарку, когда он был на Беглеце. — Роффрей помолчал. — Это она посоветовала вам отправиться на Рос.

— Я очень признателен ей, хотя мы никогда не встречались.

— Я пытался найти психиатра среди обитателей флотилии. Но мои усилия оказались тщетны, — продолжал Роффрей ровным голосом. — Не знаю, где они все, а между тем состояние моей жены отчаянное. Не могли бы вы помочь мне?

— Все психиатры вовлечены в игру. Весьма сожалею. Как бы ни был я благодарен вашей жене, приоритет должен быть отдан интересам всего человечества. Мы не можем выключить из игры ни одного психиатра.

Роффрей был поражен. Идя к Эсквиелу, он, вопреки всему, рассчитывал на его помощь.

— Неужели я не могу хотя бы проконсультироваться со специалистом, как помочь ей?

— Нет. Вы должны рассчитывать только на себя — делайте, что в ваших силах. Возможно, кто-нибудь из медицинского персонала возьмется помочь вам.

Роффрей в негодовании направился было к выходу. Но голос Эсквиела остановил его:

— Предлагаю вам немедленно связаться с лордом Морденом.

Голос умолк.

— Эсквиел! — вскричала Уиллоу. Ей казалось, умри она сейчас, это имя вырвалось бы из ее груди с последним вздохом.

Итак, они вернулись к себе на корабль.

Мери спокойно спала под действием транквилизаторов, а Телфрина нигде не было видно. Но это обстоятельство не встревожило ни Роффрея, ни Уиллоу. Подавленные, они сидели возле Мери, и каждый предавался своим невеселым мыслям.

— Как он изменился, — каким-то безжизненным голосом сказала Уиллоу.

Роффрей что-то пробурчал в ответ.

— Его голос звучит так, будто он уже больше не человек, — добавила она. — Его ничем не разжалобишь. Кажется, ему нет никакого дела до нас. Его преданность этим таинственным существам, с которыми он общается, безгранична, а для друзей у него ничего не остается, как и для тех из людей, что еще уцелели.

Роффрей не отрываясь смотрел на Мери.

— Его не занимает ничего, одна только его «миссия», которую он должен выполнить. Все приносится в жертву этой единственной цели, все подчинено ей. А я вообще сомневаюсь, насколько она оправдана. Понимать бы что-нибудь в этом деле, можно бы поспорить с ним или, наоборот, — согласиться! Что, если Пол поговорит с ним? А я напугана до смерти. Думаю, надо сказать ему, кто я. Может быть, как-нибудь потом.

— Хватит об этом. Пойду узнаю, что нужно от меня Мордену.

Роффрей подошел к пульту управления и включил экран.

— Лорд Морден?

— Морден слушает. — На экране появилось его лицо. Увидев Роффрея, он, кажется, смутился. — Я как раз собирался связаться с вами. Вы и Телфрин зачислены в игроки с условием предварительного тестирования.

— Какого черта, Морден? Наплевать мне на это. Так и передайте Телфрину. У меня на руках больная жена, я должен о ней позаботиться.

— Телфрин уже здесь. — Лицо Мордена стало суровым. — Все это крайне важно, хотя, возможно, вы так не считаете. Это война, война не на жизнь, а на смерть, и мы проигрываем. Я ответственен перед Эсквиелом за подбор людей, которые, как мне кажется, помогут нам победить. А вы уже и так доставили нам кучу хлопот. Поймите, я имею право приговорить к смерти каждого, кто так или иначе наносит ущерб нашей безопасности. Так что отправляйтесь на корабль G, да поживее! В случае отказа мы доставим вас туда силой. Надеюсь, все ясно?

Роффрей, ничего не ответив, прервал связь.

Как бы бросая вызов Мордену, он уселся у постели Мери и стал ждать. Судя по некоторым признакам, она, кажется, физически чувствовала себя лучше, но каково будет ее душевное состояние, когда она очнется от сна, вызванного действием транквилизаторов, кто знает.

Спустя какое-то время пожаловали двое полицейских. Их катер быстро состыковался с кораблем Роффрея. Они грозились, если он не впустит их, войти силой, продырявив его посудину. Ему пришлось открыть шлюзовые камеры и впустить их.

— Вы что, думаете, один человек решит ваши проблемы? — поинтересовался Роффрей.

— Любой, кто может выдержать натиск врага один, без посторонней помощи, необходим на корабле G. Больше мы ничего не знаем, — ответил один из полицейских.

— Но ведь я не… — Роффрей вдруг осекся. Он почувствовал, что утратил способность управлять ходом событий.

Один из полицейских — видно было, что он нарочно распаляет себя, — начал с раздражением:

— Может, конечно, вам и вправду ничего не понятно, капитан Роффрей, но ведь вы вытворили такое, что никому и не снилось. Десять вражеских судов испытывали вас на прочность — и физически, и психологически, и вы выстояли. А люди, как правило, не выдерживают и десятой доли того, что вам досталось!

Второй полицейский затянул ту же песнь:

— Уж это что-нибудь да значит. Подумайте-ка сами. Ведь сейчас, будь оно все проклято, мы уже почти проиграли. Да уже в первых боях, черт побери, они нас разделали в пух и прах. От всего человечества только мы и остались, и нам надо держаться друг за друга, делать все сообща, чтобы выстоять. Ведь в конце концов только в этом случае вы сможете позаботиться о вашей, жене. Неужели не понятно?

Однако эти доводы не убедили Роффрея. Он всегда отличался упрямством и, кроме того, обладал неким атавистическим инстинктом, толкавшим его не поддаваться стадному чувству, да и особенно законопослушным он никогда не был, рассчитывая целиком на свою собственную предприимчивость и здравый смысл. Тем не менее он вежливо ответил, сдержанно кивнув головой:

— Ну что ж, как бы то ни было, я поговорю с лордом Морденом.

Затем, обратившись к Уиллоу, он сказал:

— Если увидишь, что Мери станет хуже, дай мне знать.

— Ну разумеется, Адам.

— Ты ведь останешься с ней, надеюсь, все будет в порядке?

Она внимательно смотрела на Роффрея.

— Конечно. Но пока она под действием транквилизаторов, мне надо еще кое-что сделать.

— Да, конечно.

Он кивнул полицейским, и они вместе с ним направились в шлюзовую камеру.

 

Глава 14

Корабль G по размерам превосходил обычный линкор и выглядел более внушительно, хотя был менее комфортабельным. Казалось, он совсем не приспособлен для боевых действий. Вокруг царило гробовое молчание, и шаги гулко отдавались в тишине коридора, ведшего к каюте лорда Мордена.

Надпись на двери гласила: «Лорд Морден, помощник ответственного за ведение игры. Не входить». Черные буквы резко выделялись на белизне двери.

Полицейский, сопровождавший Роффрея, постучал в дверь.

— Войдите!

Они вошли в каюту, буквально заваленную разными приборами.

Кое-какие из них были знакомы Роффрею — энцефалограф, оптографический проектор — прибор для измерения активности мозговой деятельности, оборудование для проверки способности визуального конструирования, для определения интеллектуального индекса и прочее.

Напротив Мордена, по другую сторону его стола, в удобном кресле разместился Телфрин. Оба сидели, сцепив руки: Телфрин — на коленях, а Морден, вытянув их перед собой на пустом столе.

— Садитесь, Роффрей, — сказал лорд Морден. Он даже не упомянул о том, что Роффрей отказался повиноваться ему. Видимо, он хорошо владел собой. Что-то уж даже слишком хорошо, подумал Роффрей. На какой-то короткий миг он даже проникся сочувствием к Мордену — видно, им обоим сейчас несладко приходится.

Полицейский вышел.

— О’кей, — коротко бросил Роффрей, усаживаясь. — Начнем.

— Я уже объяснил Телфрину, как важно, чтобы вы оба участвовали в этом деле, — поспешно начал Морден. — Готовы ли вы пройти с нами первую стадию тестов?

— Да, — ответил Роффрей, тоже настраиваясь на решительный лад.

— Отлично. Следует точно установить, обладаете ли вы теми качествами, которые дают возможность нанести поражение вражеской флотилии. Конечно, может случиться, что вам повезет, — будучи неподготовленными к воздействию на ваш эмоциональный комплекс и не имея представления о природе этого воздействия, вы окажетесь психологически более устойчивыми к нему. Надеюсь, позже что-нибудь прояснится. Вначале позвольте мне коротко напомнить вам о недавних событиях.

И Морден живо заговорил:

— Как известно, мы вошли в этот универсум несколько недель назад и сразу же наткнулись на его обитателей, которые оказались не человекоподобными, что можно было бы ожидать, и встретили нас как захватчиков. И ничего удивительного — на их месте мы вели бы себя точно так же. Но они не сделали даже попытки ни оцепить, насколько мы сильны, ни вступить в переговоры, ни выдворить нас. Они сразу напали на нас. Мы ведь даже не представляем себе, как они выглядят, эти наши враги. Вы видели, как стремительно они набросились на нас, лишив нас возможности объяснить им, почему мы оказались здесь.

— Что случилось после первой битвы? Ее я видел.

— Была еще, и не одна. Мы потеряли множество кораблей различного назначения. В конце концов, Эсквиел установил с ними контакт — у него на этот счет есть своя методика — и объявил им, что мы готовы обосноваться на тех планетах, которые непригодны для них, и жить с ними в мире и дружбе. Но они не согласились на это и предложили начать войну.

Тут Морден вздохнул и указал на многочисленное оборудование вокруг.

— Мы еще не поняли толком, что представляет собой преобладающая часть здешнего общества. Оно зиждется на бихевиористских законах, и некоторые из них нам чрезвычайно трудно уловить. По нашим представлениям, это означает, что статус отдельного лица или группы лиц определяется их способностью вести эту, подобную войне, игру, как принято в этой галактике на протяжении вот уже нескольких веков. Мы назвали ее «кроваво-красная игра», потому что одно из главных «боевых средств» наших противников — это их способность поражать чувственные восприятия людей: весь комплекс наших ощущений окрашивается в кровавый цвет. Думаю, вам это знакомо.

Роффрей кивнул:

— Конечно, они приводят нас в смятение, но для чего? Что это им дает?

— Мы считаем, что чужеземцы пришли к тому, что в спорных случаях лучше полагаться на более изощренное оружие, чем энергетические пушки или нечто подобное. Пожелай мы этого, можно было бы продолжать использовать против них принятое у нас оружие, что мы и делали вначале. Но при этом едва ли смогли бы победить в этой борьбе. Их оружие не убивает, на их взгляд, оно оказывает еще более ужасное воздействие. Вы просто теряете рассудок. Если вас убили, вы просто не существуете больше, и все. Если же вы живы, но лишены возможности бороться, то становитесь просто-напросто балластом, истощающим наши ресурсы и только мешающим нам. Однако это всего лишь одна сторона дела. Существуют очень жесткие и сложные правила, с которыми нам по ходу дела приходится знакомиться.

— А ставка в этой игре, какова она? — спросил Роффрей.

— Если мы выиграем определенное, достаточно большое число раундов в этой игре, не прибегая к нашей привычной боевой технике, чужаки передадут нам неограниченное право, сравнимое разве что с абсолютной монархией, управлять всей Галактикой. Ставка невиданная, капитан Роффрей. Мы лишаемся жизни, а они — власти.

— Они, должно быть, уверены в победе.

— Эсквиел придерживается другого мнения. Да, сейчас, в данный момент, они выигрывают, это бесспорно, но страсть к игре так захватывает их, что они с радостью готовы всячески разнообразить ее. Понимаете, чем сложна эта игра? Ведь партнеры ничего не знают друг о друге, тип психологической деятельности, ментальность, эмоциональные параметры партнера — ничего этого не известно. Тут мы с ними на равных. Но, с другой стороны, у них существенное преимущество перед нами — большой опыт ведения этой игры.

— Но при чем тут мы с Телфрином?

— Нам кажется, что вы — асы в этом деле, и без вашей помощи победы нам не видать. Ведь ваш корабль вышел победителем из схватки с этими фантастическими существами. Как бы там ни было, вы обладаете какими-то особыми качествами, без которых нам не выиграть в этом поединке.

— Что это за качества, вам известно?

— Нет.

— А что, мы оба наделены этим защитным качеством или только кто-то один из нас?

— Это как раз и предстоит выяснить, капитан Роффрей. Вот почему вы оба и подвергаетесь тестированию. Хоть фактически вы вели корабль, Телфрин, насколько мне известно, все время был рядом с вами.

— Я считаю, что нам следует добиваться нравственного превосходства над чужаками, — неторопливо начал Телфрин. — Дело здесь не в количестве, а в престиже. Если выиграем, наш статус будет преимущественным. Если же проиграем… Что тогда?

— Если проиграем, нам это будет уже все равно. У нас не хватит ресурсов к концу игры, чтобы отправиться в другой универсум.

Лорд Морден снова обратился к Роффрею:

— Вы ведь понимаете, капитан? Ваша жена не единственная, кто лишился рассудка. Во флотилии таких несколько. Но если мы не победим в этой игре, мы все или превратимся в сумасшедших, или погибнем.

Роффрей рассудком понимал это, однако сомнения все еще терзали его.

— Давайте же покончим с этими тестами, — сказал он. — Тогда, может быть, мы узнаем, зачем мы нужны. А уж потом я буду решать.

— Как вам угодно, — коротко кивнул Морден, поджав губы. — Пришлите сюда команду тестирования, — сказал он в переговорное устройство.

В каюту Мордена, до отказа забитую разными приборами и аппаратурой, вошли трое, и Морден поднялся навстречу им.

— Профессор Зелински, — начал он представлять вошедших.

Навстречу Роффрею и Телфрину шагнул самый высокий из троих и, приветливо улыбнувшись, протянул мощную ручищу.

— Рад познакомиться, — сказал он. — Кажется, вы с вашим другом можете помочь нам выбраться из этой переделки.

Зелински пожал им руки и добавил:

— Мои помощники. Доктор Занг и доктор Манн.

Первый из них был небольшого роста, мрачный, с виду похож на монгола; второй — молодой блондин с наружностью киногероя.

— Наслышан о вас, профессор, — сказал Телфрин. — Вы ведь обычно председательствовали на конгрессах физиологов на Земле.

— Вы не ошиблись, — поддакнул Зелински. — Мы дадим вам для начала обычный тест с использованием электроэнцефалографа, — продолжал он. — Затем мы погрузим вас в сон и посмотрим, что можно извлечь из подсознания. Полагаю, вы готовы подвергнуться предложенным мною тестам.

Зелински вопросительно взглянул на Мордена, но тот промолчал.

— Да, — ответил Роффрей. — Если, конечно, вы не собираетесь устроить нам «промывку мозгов».

— Не забывайте, что сейчас пятый век после войны, а не до нее, — сухо заметил Зелински.

— Сдается мне, девизом Эсквиела и лорда Мордена стало «утопающий и за соломинку хватается», — сказал Роффрей, усаживаясь в кресло, которое указал ему доктор Занг.

Однако слова Роффрея, казалось, не произвели на Мордена никакого впечатления, возможно, он никогда и не слыхивал этой поговорки. Роффрей любил ввернуть что-нибудь малоизвестное — это было одним из проявлений его атавистических наклонностей. Однажды Мери обвинила его в нарочитом обскурантизме, которым грешили его высказывания, а также в том, что он предавался чтению старинных книг в основном для того, чтобы потом цитатами оттуда обескуражить тех, кого он презирал или просто недолюбливал. Роффрей не стал отпираться, присовокупив, что в его глазах Мери очень выигрывает от того, что она, по крайней мере, понимает, о чем он толкует.

На голову Роффрея надели небольшой шлем из сплава стекла с чем-то. Он ненавидел все эти устройства. И вообще его тут все крайне раздражало. «Когда эта петрушка закончится, — подумал он, — я им покажу, что такое независимая личность».

Подобные мысли и чувства Роффрея явились для ученых любопытным, хотя и довольно бесполезным в данных обстоятельствах откровением.

Проверяя информацию, полученную от погруженных в сон наблюдаемых, профессор Зелински казался совершенно невозмутимым.

— Все это требует, безусловно, самого тщательного анализа, — заметил он, пожимая плечами.

— Выяснили хоть что-нибудь? — спросил Морден.

— Честно говоря, на первый взгляд я не могу сказать, приблизились ли мы к разгадке, ведь кажется, тут нет ничего нового для нас. Эти двое — интеллектуалы, особенно Роффрей, но и он не выходит за рамки нормы, разве что самую малость. Естественно, это качество, отличающее его от других, очень тонкое, едва уловимое, другого мы и не ждали, но среди людей много таких, как Роффрей, — высокоинтеллектуальных и отчасти психопатических личностей.

Зелински вздохнул.

— Однако эмоционально-чувственная память у обоих очень цепкая, — живо заметил доктор Манн. — Во всяком случае, они могут способствовать повышению интенсивности игры.

— Минутку, — брюзгливо сказал Занг, разъединяя электроды и аккуратно складывая свои приборы в ящик. — Согласен, нам нужны все игроки, которых мы отобрали, но эти двое должны были помочь нам решить проблему, как нанести поражение чужестранцам. Ведь именно на это мы рассчитывали, разве нет, профессор?

— Мы все выматываемся на этой работе до предела, Занг, — начал Зелински. — Однако не вижу причин для такого упадочнического настроения, это и вас касается, Манн. Нам еще предстоит уйма работы, и только потом мы сможем проанализировать результаты. Тем не менее, — тут он обратился к Мордену, сидевшему в кресле с видом напускного безразличия на морщинистом жестком лице, — полагаю, следует занести этих двоих в наш постоянный список. Нечего мариновать их, пока мы изучаем результаты тестирования. Пусть позанимаются.

— Вы уверены, что они сработаются с остальными? — спросил Морден, вставая с места.

— А почему бы нет? — Зелински ткнул большим пальцем в сторону двери. — Вы ведь знаете, какая там обстановка — О’Хара и прочие… Нет ни одного такого, кого назовешь вполне заурядным. Все наши игроки сплошные невропаты, по определению. Нормальный человек не может выдержать такого напряжения, а эти умудряются еще и ответный удар нанести. Мы делаем ставку на личности с незаурядными психофизическими свойствами — только такие и могут вести эту игру.

— Я очень полагаюсь на Телфрина, — сказал Морден, — он гораздо более управляем. А Роффрей — это врожденный бунтарь. Уж я-то знаю, не раз приходилось иметь с ним дело.

— В таком случае дать ему управлять чем-нибудь ответственным. — Зелински отвернул ручку оптографа от кресла Роффрея, который пошевелился, но не проснулся. — Таких, как он, надо держать в активном состоянии; такие должны чувствовать, что действуют по собственной инициативе.

— Ну уж этому не бывать! — сказал Морден, с чувством превосходства глядя на своего старого противника.

— Тогда хоть не говорите ему ничего, — чуть улыбнувшись, ответил Зелински. — Солипсизм такого рода — весьма ценное качество, ведь именно он заставляет человечество идти вперед. Ринарк и Эсквиел тоже такие — порой они, оперируя недостаточной или даже ложной информацией, получают лучше результаты, чем мы.

— В каком-то смысле — да, — неохотно согласился Морден.

— Именно в том смысле, который как раз сейчас нам нужен, — заметил Зелински, торопливо выходя из каюты вместе со своими помощниками. — Мы пришлем парочку дежурных, чтобы последили за ними.

— Какая к черту парочка, уж если Роффрей упрется, тут целый взвод полицейских ничего с ним не сделает, — сказал Морден обреченно.

В общем-то он хорошо относился к Роффрею, хотя и знал, что тот его недолюбливает. Да и кого он, собственно, любит, кроме своей жены, рассудил Морден, и это соображение немного утешило его. Однако какая все же досада, что Роффрей нашел ее, думал Морден.

Зелински со своими помощниками сосредоточенно обрабатывал полученные данные. Манн был талантливым ученым и отличным специалистом, но эта рутинная работа начала уже утомлять его.

— Мне тут кое-что пришло в голову, профессор, может, конечно, это пустяки, но, думаю, стоит поговорить об этом, — сказал он Зелински, когда они пили кофе.

Зелински, недовольный тем, что Манн собирается разводить дискуссию, вместо того чтобы работать, нетерпеливо бросил:

— Ну что там еще?

— Понимаете, из полученных нами данных следует, что и Телфрин и Роффрей были на планете, которую они называют Рос, или «решетчатая» планета, — это в системе Беглец. Отдельные ее части существуют в разных континуумах — видимо, Эсквиелу тоже доступно такое состояние. Интересно, могла ли эта планета оказать какое-то влияние на них? И если они, после пребывания на Росе, которое повергло жену Роффрея в безумие, остались нормальными, значит, они больше других годятся для этой игры с чужеземцами?

Зелински допил кофе и вытер рот рукой.

— В этом что-то есть, — сказал он. — Послушай, что я скажу тебе. Обдумай это хорошенько, когда выдастся время, и изложи свои соображения в виде доклада.

— Как же, выдастся время! — взорвался Манн, хотя на самом деле ему было крайне лестно, что сам Зелински поддержал его — не так-то уж часто такое случалось.

— Да ведь не можешь же ты проспать все шесть часов подряд, — сказал Занг спокойно и, усмехнувшись про себя, снова приступил к работе.

Уиллоу Ковекс почувствовала, что она уже почти смирилась со своей участью. Роффрей ушел очень давно, пора бы ему и вернуться. Она не спеша наполнила шприц и впрыснула Мери еще одну дозу транквилизаторов, но, в конце концов, себе-то она не могла позволить расслабиться. Она снова стала думать об Эсквиеле, теперь уже немного спокойнее. Ей надо связаться с ним, она это чувствовала. В конце концов, сейчас она знает, как нужно вести себя, когда она увидится с ним, и будь что будет.

Вначале ей было трудно разобраться, как действует система связи, но наконец все же удалось связаться с Морденом.

На экране возникло его обрюзгшее лицо. Он сидел сгорбившись за своим столом и, кажется, ничего не делал. Вид у него был чрезвычайно утомленный. Уиллоу подумала, что он, должно быть, держится только на стимуляторах.

Он кивнул, давая понять, что узнал ее, и сказал:

— Мисс Ковекс, если вы обеспокоены по поводу Роффрея и Телфрина, то напрасно. Они зачислены в команду игроков, и, без сомнения, у них еще будет возможность связаться с вами.

— Благодарю, — ответила она, — меня беспокоит не только это.

— Что-нибудь важное, мисс Ковекс? Поймите, я весьма…

— Я бы хотела говорить непосредственно с Эсквиелом.

— Сейчас это невозможно. К тому же, наверное, не очень желательно, чтобы вы видели, как он выглядит теперь. Что вы хотите сказать ему?

— Я не могу никого посвящать в это дело — оно касается лично меня.

— Лично вас? Помнится, у вас с ним были какие-то особые отношения…

— Да, и очень тесные, — на Мигаа, да и на Беглеце тоже. Я уверена, он хочет видеть меня.

Однако это прозвучало так, будто она и сама не очень верит в то, что говорит.

— Когда буду докладывать ему, передам и вашу просьбу. К сожалению, больше ничем помочь не могу.

Морден смотрел на нее с любопытством, однако не прибавил больше ни слова.

— Если вы передадите ему, он свяжется со мной?

— Безусловно, если, конечно, захочет. Я сообщу ему все, о чем вы просили. Обещаю.

Экран замерцал и опустел. Уиллоу выключила его и медленно побрела обратно к Мери, которая все еще спала.

— Что с ней теперь будет? — в раздумье сказала она.

Сердце Уиллоу всегда было исполнено сочувствием к тем, кто попал в беду. И даже теперь, когда на нее самое обрушились тревоги и заботы, которые ей и не снились прежде, она не утратила сострадания к Мери. Но если вначале это было просто сочувствие, которое вызывает в нас любой несчастный человек, то теперь оно стало быстро перерастать в почти болезненное сострадание. Уиллоу ощущала сейчас кровную связь с Мери. Обе они оказались совсем одиноки: одна совершенно лишена возможности общаться с себе подобными, бьющаяся в тенетах своего расстроенного, смятенного рассудка — то почти здравого, то совершенно помраченного; другая же все больше и больше убеждалась, что в самую трудную минуту ее покинули все — и Эсквиел, и Телфрин, и Роффрей.

Она сидела перед экраном, надеясь, что Эсквиел, может, захочет говорить с нею. Она вся точно оцепенела. В каюте стояла тишина, такая же полная, как и в космическом пространстве, простиравшемся вокруг флотилии. Как и все, кто остался в живых, Уиллоу ощущала горечь потерь, разочарований, безнадежности и полной растерянности — никто не знал, что их ждет впереди. Эти чувства рождали у нее, как и у всех остальных, леденящий страх.

Но все твердо знали, что стоит потерять самообладание, как тотчас лишишься рассудка или тебя постигнет физическая гибель. Все понимали, что выбора нет, и это давало людям силы продолжать борьбу.

Напичканные лекарствами, поддерживающими их активность, снотворными, без которых они не могли спать, побуждаемые непреклонной волей Эсквиела и энергией Мордена, проводившего эту волю в жизнь, игроки готовились к следующему раунду игры.

 

Глава 15

Они сидели по трое, перед каждой группой — большой экран, в котором отражался еще один огромный экран, находившийся у них над головами. В просторном помещении было темно — только слабо светились приборы и экраны. Под небольшими экранами располагались совсем маленькие, двумя рядами по шесть штук. Морден, который ввел Телфрина и Роффрея в комнату, тихо объяснил им назначение многочисленных приборов.

Роффрей огляделся вокруг.

Три отсека круглой комнаты были заняты экранами, перед каждым из них сидели трое операторов — бледные изможденные мужчины и женщины, которые держались, видимо, только за счет нервного возбуждения и стимуляторов. На них были шлемы из какого-то сплава стекла, такие же, как тот, что надевали на него самого во время тестирования. Когда он вошел, никто даже головы не повернул.

— Тот экран, что над нами, да вы и сами видите, это просто широкоформатное устройство обозрения, которое дает возможность сканировать пространство вокруг флотилии, — говорил Морден.

— Каждой группе операторов — мы называем их игроками — поручена определенная область космического пространства, и они должны следить, когда появятся инопланетяне. Насколько нам удалось установить, прежде чем начать новый раунд игры, они приближаются к нашей флотилии на расстояние выстрела, очевидно, это предусмотрено законами их игры. По существу, это единственное предупреждение о том, что начинается новый раунд. Поэтому мы и ведем постоянное наблюдение. Вероятно, между собой у них приняты какие-то более изощренные способы предупреждать о начале игры, а с нами они, видимо, избрали такую компромиссную форму. Когда их экспедиция появляется в поле зрения, та команда, которая обнаружила ее, немедленно сообщает об этом остальным, и они все вместе концентрируют внимание на этой области космического пространства. Ряды малоформатных экранов регистрируют эффект воздействия, которое мы оказываем на чужаков. Они записывают галлюцинаторные импульсы, которые разбиваются на участки, управляемые различными чувствами и биотоками мозга с меняющимися частотами; импульсы, вызываемые такими эмоциями, как страх, гнев и так далее, — все это мы можем моделировать. Разумеется, у нас есть проекторы, усилители, трансляционное оборудование, дающее возможность реагировать на команды, подаваемые игроками. Но главное, в конечном счете все зависит от воображения, быстроты реакции, уровня интеллекта и способности моделировать эмоции, мысли и так далее, которыми в разной степени обладают игроки.

— Понимаю, — кивнул Роффрей. Помимо своей воли, он начинал испытывать интерес к этой игре. — И что же дальше?

— Многие свойственные нам чувства и побуждения совсем незнакомы чужестранцам, и передать их им невозможно, то же самое относится и к нам. Вероятно, половина тех впечатлений и ментальных импульсов, которыми они атакуют нас, не производят того эффекта, на который они рассчитывают и который, должно быть, получают сами. Мы сталкиваемся с подобными же трудностями. Эти люди занимаются игрой достаточно долго и поэтому знают, насколько эффективно оказываемое ими воздействие, и могут защититься против тех воздействий, которые представляют для нас наибольшую опасность. Победа в игре, во всяком случае на данном этапе, зависит во многом от того, насколько мы способны усвоить и проанализировать, какие воздействия срабатывают, а какие — нет. То же самое относится и к чужестранцам. У вас, к примеру, были галлюцинации в виде чудовища, которые потрясли ваше сознание не только на уровне инстинктов, рождая панический страх и так далее, но оказали шоковое воздействие и на способность к логическому мышлению — вы ведь должны были знать, что это чудовище физически не может существовать в вакууме космического пространства.

Роффрей и Телфрин согласно кивнули.

— Именно на этот вид воздействия и рассчитывают чужестранцы, хотя в ходе событий этих дней они научились оперировать гораздо более тонко, воздействуя прямо на подсознание, как они это проделали в значительной степени и с вами, после того как убедились, что чудовище не произвело того действия, на которое они рассчитывали. Поэтому наши психологи вместе с другими учеными собирают по крохам всю информацию, которую каждый раунд игры дает нам, стараясь получить четкую картину того, какие воздействия будут наиболее разрушительны для подсознания чужеземцев. Тут у нас с ними, как я уже упоминал, одни и те же трудности, наша ментальность так же чужда для них, как и их — для нас. Поэтому главная цель кроваво-красной игры — точно найти импульс, разрушающий те качества, на которых основаны адекватная самооценка, тип психической деятельности, уверенность в себе и так далее.

Морден тяжело вздохнул.

— Размеры потерь, которые мы понесли, оцените сами; я только скажу вам, что более двухсот мужчин и женщин погибают — их тела уже скрючились, обретя эмбриональную форму, — в медицинских каютах госпитальных судов.

Телфрин содрогнулся:

— Это просто чудовищно.

— Выбросьте это из головы, — резко сказал Морден. — Вы лишитесь всякого нравственного чувства, как только вступите в игру. Эти чужаки заставляют нас совершить то, к чему веками призывали философы и мистики. Вспоминаете, а? Познай самого себя!

Он тряхнул головой, мрачно оглядел комнату и серые лица игроков, сосредоточенно уставившихся на экраны.

— Уж тут-то вы о себе всю правду и узнаете. Уверен, она отнюдь вас не обрадует.

— Наверное, мрачным типам, погруженным в себя, интровертам всяким — им полегче, — заметил Роффрей.

— Как далеко можно зайти, зондируя свои сокровеннейшие побуждения, до тех пор пока инстинкт самосохранения не толкнет тебя обратно? — язвительно спросил Морден. — Весьма и весьма недалеко по сравнению с тем, как это проделывают с нами чужестранцы. Да вот вы и сами все увидите.

— Веселенькую картину вы нарисовали, — заметил Роффрей.

— Подите к черту, Роффрей; посмотрим, что вы запоете после первого раунда. Сдается мне, он принесет вам громадную пользу!

К Роффрею и Телфрину подошел третий участник их команды. Это был высокий, худой тип нервического склада. Очевидно, ему уже приходилось играть. Стали знакомиться.

— Фиодор О’Хара, — сказал он, не потрудившись даже подать руки. Остальные тоже представились довольно сухо.

— Я за вас отвечаю, пока вы не ознакомитесь со всем, что касается игры, — сказал О’Хара. — Вы должны подчиняться любому распоряжению, какое бы я ни отдал. Постарайтесь подавить чувство сопротивления по отношению ко мне. Чем скорее вы обучитесь, тем скорее сможете играть без чьих-либо указаний. Я уверен, вы, что называется, индивидуалист, Роффрей. Ну, что ж, пообвыкнете здесь, пока не овладеете искусством игры, а тогда уж ваш индивидуализм, без сомнения, сослужит нам хорошую службу — все зависит именно от таких личностей, как вы.

Почти все, кто находится здесь, в той или иной мере подготовлены в какой-либо области психологии, но есть несколько и таких, как вы, непрофессионалов, но с достаточно высоким индексом интеллектуальности, позволяющим воспринимать, почти инстинктивно, требования игры. Надеюсь, вам повезет.

Вы поймете, что требуется большое напряжение, чтобы не потерять свое «я» и сохранить свободу и активность, фактически это все, чему вам следует обучиться для начала. Вы будете придерживаться оборонительной стратегии, насколько это возможно, пока не овладеете искусством игры настолько, чтобы пойти в наступление на противника. И запомните, это относится к вам обоим, физическая сила и отвага абсолютно ничего не значат в этой войне. Тут вы лишаетесь не жизни, а рассудка, в первую очередь по крайней мере.

Роффрей поскреб в затылке.

— Ради Бога, начнем наконец, — сказал он в нетерпении.

— Не волнуйтесь, — сказал Морден, направляясь к выходу. — Когда они начнут раунд, вы сразу узнаете.

О’Хара подвел их к трем пустым сиденьям, перед которыми находился обычный экран, а ниже — ряд малых экранов.

Непосредственно перед ними были расположены небольшие пульты управления, предназначенные, вероятно, для сенс-проекторов и других приборов.

— У нас есть словарь, правда ограниченный, которым мы будем пользоваться для связи, пока идет игра, — сказал О’Хара, водружая на голову маленький шлем. — «Переключиться на звук», например, означает следующее: допустим, в какой-то момент вы сосредоточены на вкусовых ощущениях, а я решаю, что звук более эффективно воздействует на противника. Если я говорю «вкус-переключатель», значит, вы должны посылать вкусовые впечатления. Это совсем несложно, вы поняли?

Оба кивнули в знак согласия и настроились ждать свой первый, а может, и последний раунд кроваво-красной игры.

Эсквиела мало беспокоило, насколько нравственно то, что он затеял, — вторгнуться в чужую вселенную, да еще вырывать власть у коренного ее населения.

— Вас интересует правовой вопрос? — возразил он Морде — ну, когда тот упомянул о сомнениях, мучивших некоторых землян. — Какие права имеют они? Какие права имеем мы? Хоть они и живут здесь, это вовсе не означает, что у них есть какие-то особые нрава на это. Пусть они или мы завоюем свои права. Посмотрим, кто победит в этой игре.

Эсквиел не мог позволить себе размениваться на мелкие свары по поводу права собственности, ибо это слишком дорого обошлось бы человечеству.

Для людей это была последняя возможность утвердить свое первородство, наследовав его от иерархов; Эсквиел уже, можно сказать, завоевал для человечества это право, обретя способность существовать в мультиверсуме.

Ему надлежало теперь научить людей познать свои собственные возможности.

Эти игроки, которые, возможно, выживут здесь, сделают свое дело.

Раса должна подняться на новую ступень эволюции, однако переход оказался столь резок, что мог по праву считаться революционным.

Было, однако, еще кое-что, касающееся только самого Эсквиела, — это мучительная безысходность от сознания, что недостающая часть его сущности, которая могла бы вернуть ему ощущение целостности, где-то совсем близко, он чувствовал это, кажется, стоит только протянуть руку… Но кто же она?

Эсквиел был целиком погружен в свои мысли. Никто, даже он сам, не мог бы предсказать, как развернутся события, если они победят в этой игре. Наделенный неизмеримо большим даром охватывать сразу все множество событий, чем все остальные люди, он был столь же бессилен противостоять временному вакууму, как и они — он не мог соотнести прошлый опыт с настоящим, не мог коррелировать настоящее с тем, каким, вероятно, может предстать перед ними будущее.

Он существовал во всех бесчисленных измерениях мультиверсума. И лишь одно измерение — Время — было неподвластно ему, как и всем остальным. Он сбросил с себя цепи, налагаемые Пространством, но подчинялся, как и каждый обитатель мультиверсума, четко отмеренным неотвратным крадущимся шагам Времени, которому неведомы остановки; никто не волен над поступью Времени — не замедлишь его, не ускоришь.

Время, этот непрерывно скользящий параметр, никому не дано подчинить себе. Пространство, физическую среду можно победить. Время — никогда. Оно хранит тайну Первоздания — тайну, не познанную даже иерархами, которые сотворили великий конечный мультиверсум как некую оранжерею, лоно для тех, кто наследует им. Пройди человечество даже родовые муки и утверди за собой право первородства — ему не обрести ключ к этой тайне.

Возможно, минет много поколений — каждое из них будет ступенью в эволюции человека — и ключ к познанию тайны времени будет найден. Однако как будет встречена разгадка этой тайны тайн, с радостью ли? Конечно, не нынешний род человеческий, а его правнуки, возможно, окажутся готовыми воспринять и сохранить это сокровенное знание. Коль скоро они — восприемники иерархов, им следует сотворить тех, кто наследует им самим. И так пребудет, возможно, ad infinitum во имя еще более великой цели. Какой, кто знает?

Тут Эксвиел резко одернул себя. Все-таки он был прагматиком. Он не мог позволить себе надолго погрузиться в столь бесплодную мечтательность.

В игре пока царило затишье. Поражение, которое нанес чужакам Роффрей, видно, привело их в некоторое замешательство. Однако Роффрей до сих пор еще не испытал на себе, что такое настоящая война умов, изощренных и безжалостных, способных грубо надругаться над интеллектом соперника, разрушить ид, эго — те самые структуры, благодаря которым человек утверждает свое превосходство над животным.

На какой-то миг его внимание привлек к себе Телфрин, Эсквиел сразу оборвал поток своих мыслей, ибо они тоже вели к тому предмету, который тревожил его.

Эсквиел позволил себе ненадолго ослабить степень своей сосредоточенности — он наслаждался обилием впечатлений, которые вызвал у него мультиверсум. Он думал: «Я — как дитя в материнском лоне, я знаю только то, что я дитя в материнском лоне. Но во мне недостает чего-то, я чувствую это. Чего мне недостает? Что может придать мне целостность? И я знаю, кто-то тоже ощущает без меня свою незавершенность…»

Как нередко бывало, его прервал резкий звуковой сигнал устройства связи.

Оставаясь в кресле, он нагнулся вперед — странные тени и причудливые, едва различимые образы роились вокруг него. Стоило ему двинуться — и пространство вокруг него, казалось, рванулось в стороны, потекло, судорожно колеблясь, точно вода, в которую бросили инородное тело. Это явление возникало всегда, как только он начинал двигаться, и, протягивая руку, он чувствовал, что пронзает множество каких-то овеществленных субстанций, и ощущал всем своим телом их легкое давление.

Ему не было дано видеть мультиверсум, он мог только чувствовать, обнять его, ощущать его вкус. Однако все это мало ему помогало в общении с чужаками, и для него, как и для всех остальных, психология этих неведомых противников оставалась загадкой.

Устройство связи ожило.

— Да? — сказал он.

Морден, как и прежде, не включил свой приемник, и Эсквиел мог его видеть, а самому Мордену не нужно было напрягать зрение, стараясь разглядеть мерцающее и пульсирующее изображение своего собеседника.

— Несколько сообщений, — быстро начал Морден. — Госпитальное судно ОР8 исчезло. Мы видели, что его ионно-термоядерное поле становится неустойчивым. Они как раз занимались ремонтом и вдруг… растаяли в пространстве. Будут какие-нибудь инструкции?

— Я видел, как это случилось. Сейчас они в безопасности. Никаких инструкций. Если им повезет, они смогут снова присоединиться к нам, когда отрегулируют поле.

— Роффрей и Телфрин — те, что так успешно выдержали В.R.-воздействие, подвергались всем тестам профессора Зелински, который сейчас анализирует результаты. Тем временем их обучают игре.

— Что-нибудь еще? — спросил Эсквиел, глядя в озабоченное лицо Мордена.

— У Роффрея на корабле находятся две женщины. Одна — его душевнобольная жена Мери, другая называет себя Уиллоу Ковекс. Я уже сообщал вам об этом, помните?

— Да. Ну, теперь все?

— Мисс Ковекс просила меня кое-что передать вам. Она говорит, что вы с ней хорошо знакомы, были вместе на Мигаа, потом на Беглеце. Она просит, чтобы вы нашли время поговорить с ней. Связь с кораблем поддерживается на волне 050L метров.

— Благодарю вас.

Эсквиел отключился и откинулся в кресле. В его сердце еще не совсем угасло то сильное чувство, которое он некогда испытывал к Уиллоу. Дважды он пытался избавиться от него. Первый раз — когда она отказалась лететь с ним на Рос, а второй — после того, как он встретился с иерархами. Правда, теперь ее образ немного поблек — ведь так много всего случилось с тех пор.

Когда он принял на себя руководство флотилией, пришлось отказаться почти от всего, что было дорого ему прежде. И не потому, что гордыня или желание властвовать овладели им. Просто его положение требовало жесточайшего контроля над собой. В жертву были принесены все чувства, кроме тех, что шли во благо делу, которому он посвятил себя. Радость простого человеческого общения ушла из его жизни, и он стал совсем одинок. Познание мультиверсума, со всем многообразием даримых им ощущений, давало ему гораздо больше, чем общение с людьми, которого он вынужден был лишить себя, хотя, будь его воля, предпочел бы избежать этого.

Его поступки уже не подчинялись внезапным порывам, сейчас, однако, он с некоторым удивлением обнаружил, что настраивает устройство связи на волну 050L метров. И ждет, и волнуется.

Уиллоу, увидев, что экран ожил, быстро настроила устройство связи, как указывалось в инструкции, висящей над экраном. Она лихорадочно металась в крайнем возбуждении и вдруг вмиг примерзла к месту, увидев изображение на экране.

Очарованная, она не отрывала взгляда от экрана, ее движения стали плавными.

— Эсквиел? — сказала она неуверенно.

— Привет, Уиллоу.

Он все еще не утратил столь хорошо знакомые ей черты того Эсквиела, который однажды, взметнув за собой бурю, с улыбкой умчался прочь, разрывая просторы галактики.

Ей вспомнился капризный, беззаботный юнец, которого она так любила. И вот теперь… теперь этот дьявол во плоти, с лицом падшего ангела, это золотистое видение, не имеющее даже отдаленного сходства с тем, кого она помнила.

— Эсквиел?

— Глубоко сожалею, — сказал он, улыбаясь и отрешенно глядя на нее, как и пристало архангелу.

По ее лицу метались тени, отбрасываемые тем загадочным образом, что возникал на экране. Она отступила вглубь, сникла, замерла. Теперь ей остались только воспоминания о любви.

— Я бы хотела попытать счастья, — наконец выдавила она.

— Боюсь, уже поздно. Знай я раньше, можно, наверное, было бы убедить тебя лететь с нами. Я не настаивал — боялся за твою жизнь.

— Понимаю, — сказала она. — Это ведь не для меня, да?

Он не ответил. Быстро оглянулся назад.

— Я должен отключиться — наши противники начинают новый раунд. Прощай, Уиллоу. Если мы победим, может быть, нам с тобой еще удастся поговорить.

Она ничего не сказала в ответ, и золотистый, сияющий образ медленно померк на экране.

 

Глава 16

О’Хара обернулся к своим коллегам.

— Начинаем, — сказал он. — Приготовьтесь.

В огромной круглой комнате ощущалось как бы легкое жужжание.

О’Хара настроил экран, чтобы были видны корабли противника, плывущие к ним сквозь космическое пространство. Они остановились всего в нескольких милях от флотилии и застыли в ожидании.

Роффрей вдруг поймал себя на том, что вспоминает свое детство, мать, думает об отце, о том, как он завидовал братьям. Почему он вдруг решил, что… Он поспешно отогнал от себя эти неуместные видения и ощутил легкое отвращение, вызванное какой-то случайной мыслью, которая начала закрадываться в его сознание. Что-то подобное он уже испытывал раньше, но то, прежнее чувство было слабее.

— Будь осторожен, Роффрей! Начинается… — сказал О’Хара.

Да, это было всего лишь начало, легкое начало.

Чужаки использовали все, что им удалось узнать о подсознании. Они накопили такой объем информации, что Роффрею и не снилось, хотя психиатры тоже уже имели кое-какое «оружие» против чужаков.

Какая бы черная мысль, низменное желание, болезненная причуда ни владели вами когда-то прежде — чужаки все вытаскивали на свет Божий с помощью одним им известных приемов и демонстрировали вашему же собственному потрясенному сознанию.

Задача, как предупреждал О’Хара, состоит в том, чтобы забыть, что такое добро и что такое зло, что такое правда и что такое ложь, и принять как данность — твои желания и твои мысли в той или иной мере свойственны каждому. Роффрею казалось, что это непростая задача.

Но это еще не все. Чужаки располагали невиданно изощренными и мощными средствами, позволяющими воплощать мысль столь ярко и зрелищно, что это сводило с ума.

Роффрей с трудом понимал, где кончается зрительное впечатление и начинается звуковое или вкусовое, усиливающееся обонянием.

И все чувства тонули в мучительном, всепроникающем, рождающем невыносимый ноющий фон, вихрем несущемся, кружащемся, бормочущем и пронзительно кричащем, благоухающем, влажном кроваво-красном цвете.

Роффрею казалось, будто мозг его в клочья разнесен страшным взрывом. Будто брызги разлетаются повсюду, плавая в крови, агонизирует обнаженное сознание, с которого, как одежды, сорваны спасительные предрассудки и самообман. Так неуютно было в том мире, куда он вдруг ступил, — ни покоя, ни отдыха, ни надежды на спасение. Сенс-проекторы чужаков толкали его все дальше и дальше в глубины его собственного подсознания, чтобы показать Роффрею, каково оно на самом деле; но если он сопротивлялся чужакам, они начинали бесчинствовать, творя хаос в его сознании.

Все его мысли и чувства, подвластные сознанию, смешались, застыли и представляли собою чудовищную свалку. Зато перед ним стала картина его подсознания, которую он вынужден был разглядывать.

Где-то на периферии сознания мерцала крохотная искра здравого смысла, и от нее непрерывно шел импульс: «Сохрани рассудок, сохрани рассудок, держись, ничего, все в порядке». И норой он слышал свой собственный голос, к которому примешивалась дюжина других голосов, они то лаяли, как собаки, то плакали, как дети.

И все же, несмотря на весь ужас, что творился с Роффреем и другими игроками, несмотря на отвращение, которое Роффрей начинал испытывать и к себе, и к своим коллегам, вопреки всему мерцала спасительная искра, не дававшая ему погрузиться в пучину безумия.

Именно на этой искре сконцентрировали чужаки свое внимание, а в это время наиболее опытные игроки флотилии нацеливались разрушить маленькие очаги здравого смысла, живущие в сознании противников.

В истории человечества не было более страшной войны. Это была война не с существами из плоти и крови, а с порочным и злым духом.

Все, что мог сделать Роффрей в этой изнурительной схватке с сонмами звуков, чудовищными, нарастающими волнами запахов, стонущим метанием цвета, — это удержать в своем сознании спасительную искру.

А меж тем, многократно усиливая остроту битвы, клубок разнообразных чувств и ощущений, окрашенных в кроваво-красный цвет, плыл, и бежал, и бился в конвульсиях, и вздымался, пронзая изнемогающее сознание Роффрея, ввинчиваясь в его нервы, терзая каждую клетку мозга, разрушая синапсы, сотрясая и тело, и разум месивом лишенных форм и смысла уродливых впечатлений.

Вот оно, кроваво-красное! Теперь уже не было ничего больше — только кроваво-красное пронзительное звучание всепроникающего, леденящего, зловонного вкуса и бессильного чувства безнадежного отвращения к себе, вползающего в каждую щель, каждый уголок его сознания и тела, и он не хочет уже ничего, только стряхнуть с себя все это и бежать, бежать прочь.

Но нет, он — в ловушке, кроваво-красной ловушке, из которой нет выхода — только отступать, бежать назад, вновь испытывать этот ужас и спрятаться, вжаться в уютное лоно… чье?

Спасительная искра вдруг вспыхнула, и он сразу обрел рассудок. Увидел изнуренные, сосредоточенные лица других игроков. Увидел, как Телфрин сидит с искаженным от боли лицом и стонет, а О’Хара, положив свою худую руку ему на плечо, что-то ворчит, и лицо его светится благодарностью. Роффрей взглянул на крошечный экран, на котором пульсировал свет и мелькали какие-то бегущие графики.

Потом он потянулся к стоящему перед ним небольшому пульту управления, и на его бородатом лине появилась кривая усмешка — он закричал:

— Кошки! Они ползут по вашим спинам, когтями они терзают нервы. Волны грязи, они захлестывают. Тоните, твари, тоните!

Сами по себе эти слова почти не оказали никакого воздействия, да, собственно, и не должны были — они освобождали его собственное сознание от разрушительных эмоций и впечатлений.

Теперь нападал он! Он использовал те самые чувства и ощущения, которые высвободили из его подсознания чужаки. Он уловил, как они могут реагировать на такие приемы, ибо в их нападении были иногда импульсы, которые ничего не значили для него, будучи переведены в его термины собственного сознания. Их он отбросил силой воли, и экраны начали пульсировать в бешеных ритмах его напряженно работающей мысли.

Он начал с того, что послал назад впечатления от кроваво-красного эффекта, так как это был, очевидно, предварительный ход, который составлял основу игры. Он не понимал, зачем это нужно, но быстро овладел этим приемом. Одна из истин, открывшихся ему, заключалась в том, что рассудок в этой игре значил очень мало. А вот инстинкты следовало обратить в самое страшное оружие. Позже эксперты смогли проанализировать результаты.

И вот он почувствовал, что освобождается от истерического состояния; в комнате царило молчание.

— Стоп! Роффрей — стоп! Конечно — они победили. Господи! Теперь у нас нет надежды!

— Они победили? Но я не закончил…

— Смотрите…

Несколько человек из числа игроков, распростершись на полу, хныкали, пускали слюни, как слабоумные. Другие свернулись в эмбриональных позах. Обслуживающие тут же бросились к ним.

— Семерых потеряли. Значит, чужаки победили. А у нас на счету, должно быть, пять. Ну что ж, неплохо. Вы, Роффрей, почти одолели своего соперника, но они уже ушли. Вероятно, у вас еще будет шанс. Для первого раза это просто замечательно.

Они обратились к Телфрину — он выглядел так, будто совсем лишился чувств, что, казалось, совсем не встревожило О’Хара.

— Этому повезло — видимо, он просто вырубился. Думаю, он довольно выносливый, выдержит еще один-два раунда, теперь он уже попривык к этой игре.

— Довольно скверно было… — сказал Роффрей. Все его тело свело напряжением, нервы — точно связаны в узел, голова раскалывалась, сердце бешено колотилось. Он с трудом заставлял себя сосредоточиться на том, что говорит О’Хара.

Видя, что ему худо, О’Хара вытащил из кармана коробочку со шприцем и, не дожидаясь возражений, вкатил ему укол.

Роффрею сразу стало лучше. Он все еще чувствовал усталость, но тело понемногу расслабилось и головная боль стихла.

— Так вот она, кроваво-красная игра, — помолчав, сказал он.

— Да уж, она самая, — ответил О’Хара.

Зелински изучал данные, подготовленные для него Манном.

— Из этого можно извлечь кое-что полезное, — сказал он. — Вероятно, Беглец оказывает особое влияние на человеческое сознание, сообщая ему устойчивость к воздействию чужаков.

Он оторвал взгляд от бумаг и обратился к Зангу, который возился в углу с какими-то приборами.

— Так ты говоришь, что Роффрей отменно выдержал первый раунд?

— Да, — кивнул коротышка-монгол. — И снова вступил в схватку, без всяких дополнительных инструкций. Такое редко случается.

— Даже не имей он никаких особых качеств, для нас он просто находка, — согласился Зелински.

— А что ты скажешь насчет моей догадки? — не унимался Манн, которому не терпелось обсудить свою гипотезу.

— Мысль интересная, — сказал Зелински, — но все-таки пока нет конкретных данных, чтобы разрабатывать эту версию. Думаю, нам надо бы повидаться с Роффреем и Телфрином и выяснить, если удастся, что там с ними случилось на Беглеце.

— Ну что, попросить, чтобы они пришли сюда? — предложил Занг.

— Да, будь добр, — ответил Зелински и, насупившись, углубился в заметки Манна.

Вдруг Мери будто всплыла из бездны смятения, в которой пребывал ее расстроенный разум. Превозмогая страх, ибо мысль о душевной болезни постоянно терзала ее рассудок, она, шаг за шагом, стала исследовать свое сознание.

Внезапно все стало на свои места. Она лежит с открытыми глазами — ни уродливых видений, ни пугающих призраков, угрожающих ей. И слышит она только легкое шарканье, будто кто-то ходит неподалеку.

С величайшей осторожностью она стала вспоминать прошлое. Ей никак не удавалось упорядочить во времени пестрый хаос воспоминаний. Казалось, она все время кружится в водовороте, бессмысленно повторяя какие-то действия — пилотирует корабль, открывает шлюзовые камеры, пишет в блокноте какие-то уравнения, и все ото несется мимо ее сознания и где-то исчезает.

Временами бешеное кружение водоворота уменьшалось — это были благополучные минуты, когда она как бы заглядывала в бездну безумия, но удерживалась у самого ее края. Вот первое путешествие на Беглец, она предприняла его после того, как побывала на Голанде и узнала там нечто чрезвычайно важное. Вот она на Энтропиеме, потом беспорядочное метание среди планет в не подчиняющемся никаким законам космическом пространстве — здесь царит только буйное смятение; приземлилась, но ничего не обнаружила; главное — сохранить рассудок, которому постоянно грозит распад; и наконец, Рос, где ее настигло безумие. Ощущение теплоты. Прочь с Роса! Но как, она уже никогда не вспомнит… снова Энтропием; человек, который спрашивает ее о чем-то… Джон Ринарк… ужас… Энтропием в развалинах; она бросается на корабль, помнится, это Хоузер; приземляется на какой-то дружественно настроенной планете… Экиверш, кажется?., и покой, покой… потом снова Рос… хаос… ощущение теплоты… хаос…

Почему?

Что снова и снова толкало ее на Рос, ведь каждый раз, как она возвращалась туда, разум ее все слабел? Однако в последний раз было что-то новое… какой-то перелом, будто она совершила уже полный круг и ступила на путь к выздоровлению. Ее встретили там какие-то существа, сотканные из света, но лишенные формы, они говорили с ней. Нет, кажется, это были галлюцинации…

Облегченно вздохнув, она открыла глаза. Возле нее стояла Уиллоу Ковекс. Мери, узнав в ней ту, что ухаживала за ней, улыбнулась.

— А где же мой муж? — тихо спросила Мери с безмятежно-спокойным выражением лица.

— Ну как, получше стало? — сказала, грустно улыбаясь Уиллоу, по Мери поняла, что печаль, сквозившая во взоре Уиллоу, вызвана не ее, Мери, состоянием, а чем-то совсем иным.

— Да, намного, а что, Адам…

— Его взяли в команду, которая ведет игру.

Уиллоу вкратце объяснила Мери все, что было известно ей самой.

— Должно быть, вскоре можно будет связаться с ним.

Мери кивнула. Она чувствовала себя отдохнувшей, умиротворенной. Ужас безумия оставил лишь слабый след в ее памяти, и с каждой минутой он слабел, все дальше и дальше уходя в прошлое. «Теперь уже навсегда, — думала она. — Все прошло… я совершенно здорова. Все прошло». Она почувствовала, что погружается в глубокий, освежающий сон.

В лабораторию Зелински вошли Роффрей и Телфрин. Роффрей — огромный, как бы заряженный энергией, которая так и распирала его, черная борода воинственно торчала.

— Ну что, опять тесты, профессор? — спросил он.

— Нет, капитан. Просто хотелось бы немного порасспросить вас, мы тут неожиданно кое-что обнаружили. Сказать по правде, ни вы, ни Телфрин, оказывается, не обладаете какими-то особыми качествами, которыми можно было бы объяснить сокрушительное поражение, нанесенное вами многочисленным противникам. Мы обнаружили, что вы сравнительно легко отбились от вражеских кораблей только потому, что буквально все их игроки были выведены из строя какой-то силой, столь мощной, что она способна преодолеть космическое пространство без передающей аппаратуры. Вражеские приемные устройства преобразовали эту мощную эманацию в энергию, которая полностью разрушила менталитет противника. Однако ни вы, ни Телфрин не обладаете свойствами, которые объяснили бы этот феномен. Вот если у вас был… какой-нибудь усилитель… Вы сами можете как-то объяснить это?

Роффрей покачал головой.

Телфрин молча хмурился. Казалось, он что-то напряженно обдумывает.

— А может, все дело в Мери? — медленно сказал он.

— Да-да, вполне возможно! — воскликнул Занг, оторвав взгляд от своих записей.

— Нет, — мрачно сказал Роффрей. — Нет…

— Пойми, это может быть только она, твоя жена, Роффрей, — перебил его Телфрин. — На Энтропиеме она была совершенно безумна. Когда она носилась от планеты к планете в системе Беглец, космос был словно бешеный — сплошной хаос. У нее, по-видимому, есть какие-то невероятные внутренние резервы, если она смогла все это выдержать. Она, возможно, аккумулировала в себе все виды воздействий, которым чужаки подвергали ее сознание. Ее рук дело, именно она — наш усилитель!

— Ну, что скажете? — обратился Роффрей к ученым — они все трое горели нетерпением, ни дать, ни взять — голодные стервятники, вот-вот накинутся на умирающего.

Зелински вздохнул.

— Думаю, мы правы, — сказал он.

Мери пристально вглядывалась в рассеянный свет вокруг флотилии, падающей сквозь тьму к далеким звездам, блистающим где-то в конце долгого-долгого пути.

— Адам Роффрей, — громко сказала она, ей было интересно, что она почувствует, когда увидит его.

— Как же вы оказались на Беглеце? — спросила Уиллоу, которая сидела тут же.

— Сбежала от Адама. Устала от его беспокойной жизни, от того, что он ненавидит цивилизацию и общество себе подобных. Устала от его разговоров, его шуток. Но тем не менее я любила его. И до сих пор люблю. Я — антрополог и пользовалась его полетами в отдаленные миры в своих профессиональных целях. Однажды мы приземлились на Голанде и обнаружили следы побывавших здесь пришельцев из другой галактики. Я обшарила все вокруг, но тщетно — почти ничего не удалось узнать. Тогда я оставила Адама и бросилась на Беглец — он как раз материализовался в нашей пространственно-временной системе, — надеясь хоть тут разузнать что-нибудь. Я изучала систему Беглец, я посвящала этому все свое время, все силы, а моя жизнь, вернее, мой рассудок уже висел на волоске. Последний каплей оказался Рос. Он доконал меня.

Мери с улыбкой оглянулась на Уиллоу.

— Но сейчас я чувствую себя здоровой, как никогда, — я даже подумываю, а не обосноваться ли где-нибудь. Не стать ли этакой доброй женушкой Адаму. Что скажешь, Уиллоу? — говорила Мери, и взгляд ее был серьезен и задумчив.

— Скажу, что ты одержимая, — ответила Уиллоу довольно резко, не очень-то заботясь о любезности. — Легкой жизнью тебя не купишь. Послушай…

— Мне пришлось трудно, — сказала Мери, опустив глаза. — Ох как трудно. Уиллоу.

— Знаю.

Внезапно засвистело устройство связи. Мери подошла, повернула выключатель.

На экране появился Роффрей.

— Привет, Адам — сказала она. Горло перехватило, и она поднесла к нему руку.

— Слава Богу, — ответил он. Его измученное лицо было совершенно бесстрастно.

Она поняла, что по-прежнему любит его. Это чувство согревало душу.

— Что, был врач? — спросил он.

— Нет, — ответила она с улыбкой. — Не спрашивай меня ни о чем. Просто прими это как данность — я здорова, и все. Что-то произошло — может, борьба с чужаками, может, что-то на Росе, а может быть, просто Уиллоу ухаживала за мной, и это сделало свое дело. Мне кажется, я заново родилась.

Напряжение отпустило Роффрея, и его лицо смягчилось. Он улыбнулся Мери.

— Жду не дождусь, — сказал он. — Вы с Уиллоу можете прямо сейчас прибыть на судно G? Собственно, для этого я и связался с вами — ведь я ничего не знал.

— Конечно, — ответила она. — Но зачем?

— Здесь считают, что мы вчетвером составляем команду, которая смогла нанести поражение чужакам, отразив их эмоционально-психологическую атаку. Вам с Уиллоу надо выдержать несколько рутинных тестов. О’кей?

— Хорошо, — ответила Мери. — Пришлите за нами катер, и мы тотчас будем у вас.

Мери показалось, что лицо его омрачилось, перед тем как он отключился.

Прошло несколько часов, Зелински поморщился, потер рукой усталое лицо, резко встряхнул головой, — может, немного прояснится, — пристально уставился на двух женщин, которые под действием транквилизаторов спали в креслах, предназначенных для тестирования.

— Конечно, здесь что-то есть, — сказал он, вертя в ладонях небольшое световое перо. — Почему мы раньше не протестировали вас всех четверых вместе? Тупость непроходимая.

Он бросил взгляд на хронометр на указательном пальце правой руки.

— Не знаю, что случилось, по Эсквиел собирается выступить перед всеми по поводу игры, я думаю. Надеюсь, новости неплохие, может, еще что-нибудь у нас получится.

Роффрею, видимо, было не по себе, он о чем-то напряженно думал и едва ли слышал, что говорил ему Зелински. Сосредоточенно вглядываясь в Мери, он вдруг ощутил свою беспомощность и ненужность, будто понял, что уже не играет никакой роли в ее жизни, да и с собственной-то не знает, что делать. Непривычное для него состояние, связанное, видимо, с тем, какой оборот принимают события…

Теперь она вспомнила. Когда она спала, рассудок бодрствовал. Она вспомнила, как приземлилась на Росс, как, спотыкаясь, брела по поверхности планеты, как падала в бездну, которая вытолкнула ее вверх, вспомнила, как нечто таинственное, теплое проникало в мозг… Она вспомнила все это, ибо почувствовала: веяние чего-то подобного где-то совсем близко. Она тянулась, хотела проверить, потрогать это, но тщетно, все тщетно. Она, как альпинист на отвесной скале, тянула руку тому, кто стоял выше, над нею, пальцы тянулись к пальцам судорожно, отчаянно, кажется, еще чуть-чуть… но тщетно.

Где-то, но не здесь, есть некто… некто подобный ей… более полно воплощающий ее сущность, чем она сама. Так ей казалось. Кто или что это? Человек ли он в том смысле, какой она вкладывает в это слово, а может быть, нечто совсем иное?

Адам? Нет, это не Адам. Она поняла, что произнесла его имя вслух.

— Я здесь, — сказал он, улыбаясь ей. Она почувствовала, как его большие руки уверенно обняли ее, поддерживая, ободряя.

— Адам… здесь что-то… я не знаю…

Тут рядом с Роффреем появился Зелински.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Отлично, физически — отлично. Но есть что-то, чего я не могу понять, что-то неуловимое…

Она села в кресле, спустила ноги, стараясь коснуться пола.

— Вы что-нибудь выяснили?

— Самую малость, — ответил он. — Вы нам очень нужны. Но захотите ли вы пойти на риск, большой риск — помочь нам довести до конца игру?

Мери удивило, почему ее муж так спокойно отнесся к этому предложению.

 

Глава 17

Настало время, которого Эсквиел боялся и ждал, и он понял, что на этот раз должен лично отправиться на судно, где шла игра.

Следовало признать, что чужаки победили в кроваво-красной игре.

В бриллиантовом сверкании, которым мультиверсум окружал его, исполненный жизни, заряженный бьющийся в нем энергией и… близкий к отчаянию — таков был Эсквиел. Отчаяние да еще эта не оставляющая его боль, рожденная ощущением отсутствия цельности и усиленная предчувствием, что часть его сущности, столь необходимая ему, где-то здесь, совсем близко, казалось, вот-вот завладеют им.

Эсквиел не мог еще проследить источник, откуда идут эти ощущения, но знал, что он рядом. Нечто или некто, подобный ему, но пока еще не столь развитый, казалось, существует где-то здесь, в мультиверсуме. В поисках этого нечто он начал исследовать мультиверсум, пронзая его щупальцами своего разума.

Но тут толчок сознания заставил его оставить поиски и сконцентрироваться на неотложной проблеме. Он и прежде вступал в контакт с теми, кто возглавлял команды чужаков. На этот раз они не могли сдержать своего ликования, ибо исход игры уже определился.

Они побеждали. Кончено, поражение, которое нанес им Роффрей, отбросило их назад, и тем не менее их счет в игре непомерно возрос.

Хотя Эсквиел до сих пор толком не разобрался в их системе подсчета очков, он доверял им. Даже и помыслить было невозможно, что чужаки способны на обман.

Для связи с ними Эсквиел пользовался теми приемами, которым их с Ринарком обучили иерархи. В отличие от телепатии эти методы основывались на восприятии не только мыслей и чувств, по и таких форм энергии, которые можно использовать, преобразовав их соответствующим образом, на основе знания законов мультиверсума. Общение шло не на лексическом, а на образном уровне, т. е. использовались картинки и символы. Именно таким путем Эсквиел передал чужакам, что психиатры ухитрились придумать «оружие» борьбы с ними.

Эсквиел до сих пор и представления не имел ни о том, как чужаки называют себя, ни об их физическом обличье. Но понять их послание не составило труда — смысл был в том, что человечество достигало критической черты.

Еще один раунд — и исход игры будет решен!

И если человечество откажется признать свое поражение и снова начнет войну, оно будет обречено, Эсквиел знал это, — возможности флотилии исчерпаны, и надеяться было не на что.

Полученные недавно сообщения ничего не меняли в этой картине. Часть судов-ферм вышла из строя, другие были и вовсе потеряны или уничтожены еще раньше, во время первых столкновений с чужаками. Теперь осталось меньше двух тысяч кораблей и судов различного назначения — по обычным представлениям, достаточно большая флотилия, если не учитывать того факта, что родную Вселенную покинули около четверти миллиона кораблей.

С ощущением почти полной безнадежности Эсквиел протянул свою светящуюся руку и включил устройство связи, настроив на волны общего радиовещания, чтобы сообщить человечеству то, что стало уже очевидным для него самого. Он редко прибегал к этому способу, ибо непосредственное общение с людьми день ого дня становилось для него все менее приятным. Итак, он начал:

— Говорит Эсквиел. Пожалуйста, прослушайте внимательно мое сообщение. Я вступил в контакт с нашими противниками, которые информировали меня в том, что, по их мнению, игра фактически уже окончена и они победили. Это означает лишь одно — наше положение почти безнадежно.

Имеющиеся у нас средства позволят нам продержаться в лучшем случае месяц. Если немедленно не обосноваться на какой-либо планете, не обрести хоть какое-то пристанище, все вы обречены на смерть.

Единственный способ выжить — это одержать решительную победу в последнем раунде игры. Сейчас значительное преимущество на стороне противника, который уверен, что может в ходе последнего раунда увеличить разрыв настолько, чтобы обеспечить себе выигрыш.

Наши игроки крайне измотаны, и у нас уже никого нет в резерве. Мы исчерпали свои возможности, лишившись самых талантливых из нас, и израсходовали почти все свои ресурсы.

Наши ученые продолжают работать, пытаясь найти новое средство, чтобы сломить сопротивление противника, но хочу предупредить вас, что наше время истекает. Тс из вас, кто непосредственно не участвует в кроваво-красной игре, тоже должны делать все от них зависящее, помня о том, что я сказал.

Игроков и всех, кто так или иначе связан с кораблем, где идет игра, я прошу сделать последнее усилие, хотя знаю, что вот уже много дней вы работаете до полного изнеможения. Помните, мы еще можем выиграть. Выиграть всё! Помните и о том, что один неверный шаг — и мы теряем все!

Эсквиел откинулся на спинку своего кресла, он еще не все сказал; и вот он вдохнул ни с чем не сравнимый аромат, источаемый мультиверсумом; увидел свой корабль, его четкий контур на фоне неодолимо прекрасного, исполненного жизни космоса; испытал — в который раз! — непередаваемое чувство, чувство родства с другим существом. Где оно, это существо? Здесь ли или в ином универсуме?

Эсквиел продолжил свою речь:

— Каков бы ни был исход игры, лично для меня, как вы, наверное, догадываетесь, это значения не имеет. Но я облачен вашим доверием и должен осуществить свое предназначение — сначала спасти человечество, а затем вывести его на новый, более высокий уровень эволюции. Среди вас, наверное, есть такие, кто задается вопросом, что сталось с Ринарком, моим соратником, который первым повел человечество к спасению. Вас удивляет, почему он остался в обреченной, сжимающейся Галактике. Я ничего не могу сказать вам, ибо никому не дано проникнуть в замысел иерархов, потребовавших этой жертвы. Может статься, что субстанция, в которую был облачен могущественный дух Ринарка, рассеянная теперь среди нас, придаст нам сверхъестественные жизненные силы, в которых мы так нуждаемся. Возможно, Ринарк чувствовал, что исполнил свою миссию, и теперь мне предстоит осуществить то, к чему я призван, как бы высокопарно это ни звучало.

Ринарк был отчаянно смелый человек и мечтатель. Он верил, что воля, которой наделен человек, поможет ему одолеть все препятствия, к какой бы категории они ни относились — физической, интеллектуальной, метафизической. Может быть, он был немного наивен. Но если человечество выживет, то только потому, что среди нас есть такие мечтатели и идеалисты, как Ринарк.

Мы счастливо избежали гибели один раз, но это не значит, что нам повезет дважды. Одной воли недостаточно, чтобы победить в кроваво-красной игре. Следует помнить, что проблемы, с которыми мы сталкивается сейчас, значительно сложнее, чем те, что стояли перед нами, когда мы с Ринарком начали свое дело.

Пришло время отринуть жалость и сострадание. Мы станем сильными и отважными, коварными и осторожными, мы отречемся от идеализма, который сопутствовал нам прежде. Наш девиз — жертвовать, чтобы выжить, и выжить — ради великих идеалов.

Эсквиел хотел было продолжать, но потом решил, что на сегодня сказал достаточно.

Он снова откинулся на спинку кресла, позволив себе удовольствие испытать полное единение с мультиверсумом.

— Где ты?.. — негромко сказал он. — Кто ты?

Его жажда обрести эту неведомую недостающую сущность была мучительно осязаемой — она приводила его в замешательство, поглощая все его внимание, отвлекая от дела, которому призван был отдать всего себя.

Он уже связался с кораблем, где шла игра, и теперь нетерпеливо ждал катер, который доставит его туда.

Он встал и зашагал по своей тесной и неубранной каюте, разливая свет, трепещущий и бьющий голубыми, золотистыми и серебряными лучами; тени плясали вокруг него, и временами казалось, что по каюте бродят несколько призраков Эсквиела.

Наконец приблизился катер, состыковался с кораблем, и Эсквиел через шлюзовую камеру ступил на корабль, где его приветствовал лорд Морден.

— Может быть, — сказал он, — с вашей помощью, Эсквиел…

Но Эсквиел покачал своей радужно сияющей головой.

— Мои возможности в этом смысле чрезвычайно ограничены, — ответил он. — Надеюсь только, что смогу помочь игрокам подольше продержаться.

— Да, тут есть кое-что еще… Зелински хочет вас видеть. Оказалось, что те четверо, что прибыли с Беглеца, обладают некой коллективной энергией…

Эсквиел и Морден быстро шли по коридорам, гулко клацая ботинками по металлическому покрытию.

— Немедленно поговорю с Зелински, — сказал Эсквиел.

Они остановились у дверей.

— Вот его лаборатория.

— Он тут?

Морден повернул ручку и вошел. Зелински поднял глаза и зажмурился, когда увидел идущего вслед за Морденом Эсквиела.

— Какая честь… — несколько иронически заметил он.

— Лорд Морден сказал мне, профессор, что у вас есть что-то новенькое?

— Да вроде. Эта женщина, Мери Роффрей, она теперь не то что совершенно нормальна, она… как бы сказать… сверх нормальна! Что-то случилось с ее рассудком на Росе. Сама структура его стала совсем иной. Она разительно отличается от всех… кроме, пожалуй…

— Кроме меня? — Эсквиел почувствовал, что дрожь побежала по его телу. — Она что, похожа на меня, как вам кажется?

Зелински покачал головой:

— Она выглядит совершенно обычно, пока не начнешь анализировать структуру ее мозга. Такая, как она, нам как раз сейчас и нужна.

Кажется, картина начала прорисовываться перед внутренним взором Эсквиела.

Что эта женщина, может быть, она как раз и призвана утолить мучительное чувство неполноты его собственной сущности. Или же иерархи специально внедрили что-то в ее сознание, чтобы усилить те качества, которые были потенциально в ней заложены, и вручить ей оружие в битве за человечество. Эсквиел мог только гадать.

— Она стала такой не от того, что подверглась психологической атаке чужаков, — заговорил Зелински. — И даже не от того, что случилось с ней на Росе, где ее преследовали галлюцинации, которые хоть кого с ума сведут. Что-то или кто-то радикально изменил ее ментальность. Никогда не встречал столь тонкого равновесия сознания!

— Что вы хотите сказать? — спросил Эсквиел.

— На одном полюсе — совершенное безумие, на другом — совершенная адекватность. — Зелински нахмурился. — Не приведи Бог оказаться на ее месте. Она в момент прошла с О’Харой ускоренный курс обучения. Но участие в игре может лишить ее рассудка теперь уже навсегда, стоит лишь чуть-чуть нарушить хрупкое равновесие, в котором пребывает ее психика.

— Значит, вы считаете, что она может навсегда лишиться рассудка?

— Да.

Эскниел задумался.

— И все-таки мы должны использовать ее, — сказал он наконец. — Слишком много поставлено на каргу.

— Ее муж против, но сама она, кажется, относится к этому нормально.

— Он просто бунтарь, по определению, этот Роффрей, — не преминул встрять Морден.

— Он что, будет ставить нам палки в колеса в этом деле?

— Да нет, он угомонился, — сказал Зелински. — Вообще-то для него это необычное состояние. Кажется, участие в игре сильно повлияло на него. Да и не удивительно…

— Мне нужно повидаться с ней, — сказал в заключение Эсквиел, выходя из лаборатории.

По длинному коридору все двинулись в игровой зал.

Эсквиел хотел видеть Мери Роффрей — это желание с отчаянной силой овладело им. Он шел быстрым, широким шагом, а мысль его напряженно работала.

С тех самых пор, как они с Ринарком отправились на Беглец, их с Мери пути пересеклись, но не прямо, а как бы опосредованно. Он никогда не видел ее, но знал, что эта она снабдила Ринарка теми важными сведениями, без которых им бы никогда не отыскать иерархов. Кто же она? Просто марионетка, которую иерархи используют, чтобы спасти человечество? А может, она вовсе не марионетка, а нечто гораздо более значительное?

Она, должно быть, все-таки та самая недостающая часть, отсутствие которой он так болезненно ощущает всем своим существом. Однако очевидно, что прямой контакт с мультиверсумом у нее отсутствует. Она наделена энергией разрушительного воздействия на чужаков, его же способности в этом плане несравненно более скромные. Многое связывает их, но многое и разделяет. Вместе они оба как бы обладают такими возможностями, которые должны быть присущи цельному Человеку. У нее есть что-то такое, чего нет у него, и наоборот. Разве они могут быть похожи?

Еще мгновение — и, возможно, все откроется ему.

Он еще раз мысленно перебирал все, что знал о Мери. Ее менталитет сыграл решающую роль в жестокой схватке с чужаками. При этом она служила как бы проводником для остальных. Все, кто побывал на Росе, гораздо более всех других обитателей флотилии способны к борьбе с чужаками. Поэтому следует, кроме Мери, использовать и тех троих.

Но главным образом его занимало сейчас то, что сказал ему Зелински.

Чудовищное напряжение последнего раунда игры могло безвозвратно погубить рассудок Мери.

Он знал, что ему предстоит сейчас. Но как тяжела эта ноша! Он вершил свой выбор, а свет, излучаемый им, казалось, бледнеет, становится холодным и уже не мечется более исступленным вихрем вокруг него. Печаль захлестнула его, он даже не думал, что может когда-нибудь испытать такое горькое чувство. И тщетно было бороться с ним.

Может статься, он убьет эту женщину, навеки лишив себя той силы, которой она владела, силы, которая принадлежала ему в той же мере, что и ей.

Время шло неумолимо, и ничего не оставалось, как только действовать, и действовать немедленно. Начало последнею раунда приближалось.

Они подошли к дверям зала, где шла игра…

 

Глава 18

В главном зале сидели Мери с Уиллоу и слушали сотрудника лаборатории, инструктирующего их. Другие игроки записывались для участия в последнем раунде. Все они казались очень усталыми, и видно было, что им не по себе. Многие даже не подняли головы, когда быстро вошел Эсквиел и, не закрыв за собой двери, стремительно направился и другой копен зала. Свет струился вокруг его тела и шлейфом стлался за ним. Мери обернулась и увидела его.

— Вы! — сказала она.

Ее изумленный взгляд замер на лине Эсквиела.

— Разве мы встречались? — спросил он. — Не помню.

— Я несколько раз видела вас с Ринарком на Росс.

— Но ведь мы были там несколько лет назад!

— Знаю, по Рос — необычная планета. Времени там не существует. Во всяком случае, это могло быть только там.

— Но как же все-таки вы узнали меня?

— Я все время чувствовала, что вы где-то рядом. Кажется, даже еще до того, как мы прибыли на флотилию.

— Но, очевидно, вы не можете существовать в мультиверсуме, как я. Интересно, что нас связывает? — Он улыбнулся. — Может, наши с вами общие друзья иерархи и ответили бы нам.

— А может быть, все гораздо проще, — сказала Мери. Она испытывала к Эсквиелу странную симпатию — никогда прежде она не чувствовала ничего подобного. — Ведь мы видели иерархов и контакт с ними дал нам обоим нечто общее, что мы сейчас и узнали друг в друге.

— Очень может быть, — кивнул он и тут вдруг заметил, что Уиллоу не отрываясь смотрит на него, и в глазах ее стоят слезы. Он овладел собой и резко сказал: — Однако нам следовало бы лучше подготовиться. На этот раз я тоже собираюсь наблюдать за игроками. Вы, Мери, будете работать под моим руководством; как прежде, будем использовать также и остальных — Роффрея, Телфрина и Уиллоу. Все мы составим как бы единое звено.

Мери взглянула на остальных — они подошли из другого угла, где Зелински и его команда возились с каким-то прибором.

— Вы слышали?

У Адама был страдающий взгляд бессловесного животного, как успела заметить Мери, прежде чем он опустил глаза.

— Слышали, — ответил он. — Все слышали.

Мери взглянула на Эсквиела, как бы прося совета, но он ничем не мог помочь ей. И тот и другой испытывали неловкость: Мери — перед Роффреем, а Эсквиел — перед Уиллоу.

Близится время, чувствовала Мери, когда ей придется рвать узы, связывающие ее с мужем.

А Эсквиел думал, что давно уже миновало то время, когда их с Уиллоу, как вот теперь с Мери, мог ждать общий удел.

Они просто смотрели друг на друга — слова тут были лишними.

О’Хара вывел их из задумчивости:

— Всем приготовиться! Помните, в предстоящем раунде мы должны одержать сокрушительную победу. Этот раунд — последний. Исход его решает все!

Три участника игры, возглавляемые Эсквиелом и Мери, направились к специально приготовленному пульту.

Зелински и его команда, закончившие свою работу, шли рядом.

Все пятеро настроили себя на игру.

Уиллоу и Адам Роффрей должны были сконцентрироваться, но ими обоими владел страх. Уиллоу боялась за Мери, которой предстояло пройти тяжкие испытания, чтобы достичь своего паранормальною состояния, Роффрея пугало, что Мери навсегда лишится рассудка, и вместе с тем он приходил в ярость при мысли, что их отношения обречены на разрыв — у них ведь даже не было возможности попробовать начать все сначала.

Теперь его соперником стал Эсквиел, который сам вряд ли понимал это.

Один Телфрин ничего не боялся. Как бы там ни было, он чувствовал, что будет стоять до конца, сколько понадобится, пока Мери будет в состоянии участвовать в игре.

Эсквиел, склонившись к Мери, прошептал:

— Помните, что мы оба связаны друг с другом так тесно, как только возможно. И если вы почувствуете, что приближается безумие, не впадайте в панику. Я буду вести вас в нужном направлении.

— Спасибо. — И она улыбнулась ему.

С возрастающим напряжением все ожидали начала игры.

Он был такой осторожный, мягкий, этот первый зонд. Будто тонкий надрез острого скальпеля.

— Не ждите! Нападайте! Нападайте! — неистово кричал О’Хара.

Войдя в контакт с Мери, Эсквиел начал бороздить ее память, проникая в самые глубокие тайники подсознания, — такое впору, наверное, только изощренному преступнику.

Но даже погружаясь в тошнотворный, головокружительный водоворот безумия, Мери четко знала, что Эсквиел не причинит ей зла. Ведь не из преступных же намерений он делал это. Ему приходилось совершать над собой неимоверные усилия, чтобы заставить себя продолжать эту мучительную работу. Он изучал ее мозг, рассекая, разрывая, разнимая его на части и структурируя его заново; он проделывал все это, вполне отдавая себе отчет, что, в конечном счете, совершает, возможно, тягчайшее преступление.

Остальные трое участников надрывались, снабжая Мери энергией, которую Эсквиел направлял против соперников.

— Вот они, Мери, ты видишь их!

Мери обратила свой остекленевший взор на экран.

Да, она видит их.

И внезапно страшная тьма будто накрыла ее. Иглы, раскаленные докрасна, вонзились в нежную ткань ее мозга. Сама она стала струной, которую натягивают все туже и туже, струна вот-вот лопнет. Она не может… Она не может…

И вдруг она засмеялась. Ей было очень забавно. Они все тоже смеются над ней.

Она всхлипнула, и захныкала, и рухнула в бурлящее месиво какой-то нечисти, которая металась и бесчинствовала во всех закоулках ее разума. Они хихикали, и глумились, и тыкали пальцами в ее мозг и ее плоть, и вытягивали нервы, и, испытывая непристойное наслаждение, ласкали то, чем успели завладеть.

Она ринулась прочь — все вокруг стало пропитываться ощущением кроваво-красного… кроваво-красным ощущением, которое всегда царит здесь. Она знает это. Ей так знакомо это ощущение, и она ненавидит его, больше всего на свете ненавидит его.

Прочь — чувства… прочь — жалость к себе… прочь — любовь… прочь — томление, и ревность, и бесплодная грусть. Трое остальных объединились, и сомкнулись, и сообщили свою энергию Мери. Все, что чувствовала и видела она, они тоже видели и чувствовали. И временами все пятеро как бы сливались воедино и созерцали то, что раньше было доступно только Эсквиелу и что придавало им силу, которую они передавали Мери.

Борьба все длилась и длилась, и они набрасывались на чужаков, ненавидя их, метали в них разрушительные заряды смертоносных эмоций, порождаемые коллективным разумом.

Соперникам казалось, будто их вдруг атаковали из атомной пушки, в то время как они-то готовились всего лишь к войне на шпагах. Они сгибались под напором этого шквала. Они отступали, они поражены и даже восхищены, если так можно было сказать про чужаков, на свой особый, странный для людей, манер, но держались твердо и, оправившись от первого шока, стали играть хладнокровно и деловито.

Роффрей вышел из контакта, услышав чей-то голос. Это кричал О’Хара:

— Побеждаем! Зелински был прав. Мери в совершенстве владеет мастерством игры. У нее мозг так устроен, что она точно направляет в противника те импульсы, которые наиболее ненавистны ему, а следовательно, и разрушительны. Здесь что-то кроется, какая-то тайна, которую людям не дано постичь. А ей это под силу!

Роффрей уставился на него непонимающим взглядом, потом снова обратился к игре. Какой-то миг, пока он снова не погрузился в игру, О’Хара следил за ним. Их счет медленно возрастал — вдохновение, охватившее Мери, казалось, передавалось другим игрокам, которые тоже выкладывались из последних сил.

— Это наш звездный час, — сказал О’Хара торжественно. — Наш звездный час!

Подойдя к Мери, он увидел ее искаженное, перекошенное, все в испарине и слюне лицо в ауре таких же мерцающих контуров, какие неизменно окружали Эсквиела.

Теперь и она знала, что побеждает. Она видела, как противники дрогнули и отступили. Она чувствовала, что победа уже близка. Хотя безумие было яростным и всепожирающим, за ним стояла уверенность, которую рождало в ней присутствие Эсквиела, и она продолжала работать, посылая импульсы, хотя и мозг и тело напоминали о себе сильнейшей, иссушающей болью.

Внезапно она потеряла сознание, но откуда-то издалека ей слышался голос, зовущий ее:

— Мери! Мери!

Эсквиел, понимая, что не без его участия она впала в это состояние, с трудом заставил себя продолжать игру. Он должен был сделать это. Он положил руку на мокрые от пота волосы Мери, запрокинул ей голову и пристально взглянул в ее пустые глаза.

— Мери, ты можешь прогнать их прочь, ты можешь это! — Он почувствовал, что начал входить с ней в контакт. Он сконцентрировал ее внимание на экраны.

Она заметалась в кресле и вдруг посмотрела на Эсквиела. К своему великому облегчению, он увидел, что взгляд у нее совершенно осмысленный.

— Эсквиел, — сказал она, — что это было?

— Ты можешь стать такой, как я, Мери, — сейчас!

И тут она замычала прямо ему в лицо, захохотала, и Эсквиелу показалось, что звуки ее голоса материализовались, обретя вес, и бьют, бьют ему прямо в голову; ему хотелось вскинуть руки, защищаться от них и бежать, спастись, скрыться, чтобы не видеть того, что он натворил. Но он снова овладел собой и повернул голову Мери к экранам.

Роффрей, сам не свой от боли и сострадания, злобно кося глазами, стоял, едва сдерживая себя. Мери буйно хохотала и неистово рвалась куда-то. Эсквиел не мог установить с ней контакт. Вдруг она взметнула руку и ногтями полоснула по лицу Эсквиела. Роффрей, увидев, как выступила кровь, был поражен. Он забыл, что Эсквиел во многом подобен людям, что он так же смертен, как и они. Но от этого Роффрею легче не стало.

Эсквиел пытался справиться с приступом ярости, охватившим Мери, обратить его на противника. Он бился, стараясь восстановить эмоциональный контакт с ней.

Она заволновалась — ее имя звучало, то обретая форму, то как бы скручиваясь, сновало во тьме. Она стремилась, тянулась к этому знакомому голосу.

А рядом почти все другие игроки уже стали жертвой психологической атаки чужаков. Ритмично накатывали волны уродливых чувственных импульсов, посылаемых противником, и уже не выдерживали даже самые сильные, казалось, им уже не сохранить той искры, которая не давала угаснуть их рассудку; казалось, они уже не способны сопротивляться.

И тут Эсквиелу пришла спасительная мысль установить контакт с Мери так, как он обычно делал это с чужаками, то есть не на лексическом, а на образном уровне. Он внедрил в ее сознание ощущения и образы — нечто взятое из его собственной памяти. Эффект оказался пронзительный — он почувствовал такую тесную связь с Мери, такое сострадание к ней, что с ужасом ощутил, как начинает угасать его собственный разум. Он понимал, что должен во что бы то ни стало удержать сознание, ведь на нем лежала ответственность за исход поединка. Он держался, как мог, но вот он выпрямился, задохнулся.

И все увидели, как свет, окружавший его, судорожно взметнулся и вдруг потускнел. Потом снова стал разгораться, и вот вспыхнул, как пламя.

Этот свет вызывал ответный отблеск в Мери. Нечто неведомое вошло в ее тело, и она теперь уподобилась Эсквиелу. Контуры ее тела стали двоиться, троиться, и вот уже множество ее светящихся двойников мерцают вокруг…

— Эсквиел! Эсквиел! Эсквиел!

— Привет, Мери.

— Что это?

— Это возрождение. Теперь ты обрела свою сущность.

— Это копен?

— О нет!

— Где мы. Эсквиел?

— На корабле.

— Но он…

— Другой, я знаю. Смотри!

Она увидела как бы через грань алмаза — своего мужа, девушку, других людей. Они смотрели на нее в немом изумлении. Какие-то искаженные, смутные тени двигались вокруг.

— Адам, — сказала она. — Прости.

— Все хорошо, Мери. Обо мне не беспокойся. Желаю удачи. — Роффрей и в самом деле улыбался.

В фокусе появилось новое изображение — О’Хара, размахивающий руками.

— Не знаю, что у вас тут происходит, мне дела нет до того. Возвращайтесь к игре, иначе все пропало!

Мери повернулась к экранам — ужасные видения вернулись вновь, но, казалось, их пропустили через фильтр, который поглотил все их пагубные свойства, — теперь они уже не могли воздействовать на ее сознание.

Мери осторожно исследовала свою новую сущность. Она чувствовала, что рядом Эсквиел, ощущала ободряющее тепло, исходящее от него. С холодной и беспощадной яростью она снова ринулась в борьбу, выискивая наиболее уязвимые точки в сознании соперников и в клочья разрывая их рассудок. Ее вел Эсквиел, она чувствовала это. Телфрин, Уиллоу и Адам генерировали энергию и наиболее действенные импульсы, Мери компилировала их, деформируя так, что они обретали мощные деструктивные свойства, и направляла сопернику.

Большинство участников выбыли из игры, и служители выносили их из зала. Оставалось всего пять команд.

Но это была победа! Мери и Эсквиел, которые работали бок о бок, забыв обо всем на свете кроме того, что нужно разбить чужаков, тоже наконец поняли, что побеждают. Теперь им казалось, они знают все о своих соперниках до такой степени, что готовы были чуть ли не проиграть из симпатии к ним.

Теперь они боролись, охваченные азартом победителей. Вскоре все резервные силы чужаков были исчерпаны. Мери и Эсквиел, прекратив борьбу, оглядывались вокруг.

— Эсквиел… что произошло?

Эсквиел и Мери увидели, что Уиллоу смотрит на них. Улыбнувшись, они сказали:

— Это все было предначертано иерархами, Уиллоу. Очевидно, они не учли в достаточной степени слабость рода человеческого, да и силу духа, свойственную людям, тоже, наверное, не приняли в расчет. Пожалуйста, не огорчайся, Уиллоу. Сегодня ты столько сделала для человечества, разве это можно сравнить с тем, что ты могла бы дать кому-нибудь одному из них.

Они посмотрели на остальных.

— Ты, Роффрей, и ты, Телфрин. Без вашей помощи нам едва ли удалось бы подчинить себе интеллект чужаков.

Все вокруг удивительным образом сложилось в четкий рисунок. Очевидно, был какой-то смысл в том, что Уиллоу и Телфрин остались тогда на Энтропиеме. И недаром, наверное, Роффрей вбил себе в голову непременно отправиться на Беглец, в противном случае человечество могло бы упустить свой шанс.

— Да что же все-таки случилось? — прервал лорд Морден. — Вы что, стали единой сущностью, или как?

— Нет, — проговорил Эсквиел с едва заметным усилием. — Просто, существуя на уровне мультиверсума, мы можем, объединив наш интеллект, составить единое более мощное образование. Именно так мы и одолели наших противников.

— Очевидно, и это предначертано иерархами в их планах. По они сами для нас ни разу ничего не сделали. В лучшем случае они просто оставляли за нами свободу воспользоваться помощью, которая оказывалась на нашем пути. Если мы не пренебрегали этой возможностью — наше счастье, если нет — страдайте, пожалуйста. Сейчас мы были близки к полному поражению. Не догадайся мы об особых способностях, которыми обладает Мери, план иерархов мог бы провалиться. Но нам опять повезло.

— Иерархи, должно быть, наблюдали за мной с самого начала, даже прежде, чем я встретила вас, — сказала Мери.

— Иерархи ставят особенно трудные задачи перед цивилизацией, которую они рассматривают как… почву, на которой произрастает новая раса, раса, обитающая в мультиверсуме, — сказал Эсквиел, — раса, наиболее пригодная для выживания.

— А как же наши враги? — поспешно начал лорд Морден с подобострастным выражением. — Разве мы не должны выяснить условия мирного договора? Нам надо спешить, ведь суда-фермы…

— Конечно, — согласился Эсквиел. — Мы с Мери вернемся на мой корабль и оттуда свяжемся с чужаками.

Мери и Эсквиел направились к выходу, кинув прощальный взгляд на своих друзей, которых они покидали.

— Какого черта, что вы нашли тут хорошего, а, Роффрей? — спросил с укоризненным видом Телфрин.

Роффрей чувствовал себя необычайно спокойно. Может, это было вызвано просто усталостью, хотя вряд ли, подумал он. Ушла боль, ни ревность, ни ненависть больше не мучили его. Он подошел к большому пустому экрану и уставился на него. Вдруг все осветилось, это ассистент включил свет на центральном пульте и начал убирать зал, где прежде сидели игроки…

— Сдаюсь, — признался Телфрин, озадаченно покачав головой.

— Вот в том-то и беда, — сказала Уиллоу. — Слишком много таких, которые сдаются.

 

Эпилог

Эсквиел из Помпеи привел Мери к себе на корабль. Здесь они чувствовали себя гораздо свободнее, ведь атмосфера этого корабля больше соответствовала особым состояниям их метаболических процессов.

Эсквиел показал Мери корабль, потом они, объединив свой ментальный потенциал, принялись созерцать сияющий мультиверсум, простиравшийся вокруг них.

Выбросив в информационное поле мультиверсума ментальный щуп, потянувшийся в знакомые уже слои, они стали отыскивать своих недавних противников.

И вот наконец контакт!

Когда облеченные властью представители чужаков явились на корабль, Мери от изумления открыла рот и не удержалась от возгласа:

— Боже мой! Как они прекрасны!

Они и действительно были прекрасны — изящно сложенные, с полупрозрачной кожей, большими золотистыми глазами, с удивительно грациозными движениями. Однако при всем том они несли на себе печать вырождения и нечто совершенно упадочническое поражало в них. Они походили на очень умных, испорченных детей.

— Иерархи предупредили меня, что следует остерегаться расы, которую они называли «пессимистами», — сказал Эсквиел. — Это цивилизация, навсегда потерявшая надежду обрести цельное представление о мультиверсуме и безвозвратно утратившая жажду выйти за рамки жалкой сути бытия, которые изрядно обветшали за минувшие тысячелетия. Конечно, они, наши соперники, как раз из этой породы.

Мери и Эсквиел, пользуясь своим уникальным методом, снова вступили в контакт с чужаками и были потрясены их состоянием полной безнадежности, вызванной поражением, и смиренной готовностью принять любые условия, которые продиктуют им победители.

Утратив желание разорвать границы физических пределов бытия, они вместе с тем навсегда утратили и гордость, и достоинство.

Безоговорочное поражение — упадок духа — полная безнадежность — готовность представить все права, какие вы пожелаете…

Для изнуренного жестокой борьбой сознания победителей это было последней каплей — они исполнились великой жалостью к побежденным, когда сообщали им свои условия.

Принимаем условия — любые условия приемлемы — мы не имеем статуса — все права передаем вам — мы не более чем орудие в ваших руках, которое вы можете использовать, как пожелаете…

Чужаки так чтили кодекс, связанный с игрой, которую они вели столетиями, а может, и тысячелетиями, что с готовностью позволяли этим неведомым победителям делать все, что угодно, и сами охотно повиновались им. Они не осмеливались даже усомниться в правах победителей. Их смятение было столь велико, что грозило им гибелью, но при этом они не высказывали и тени горечи, или обиды, или уязвленной гордости…

Эсквиел и Мери решили помогать им, если удастся.

Чужаки ушли.

Увидятся ли они еще когда-нибудь? Мери и Эсквиел отправили вслед удаляющемуся сферическому кораблю послание, где в вежливой и уважительной форме отдали дань изобретательности и смелости своих бывших соперников, но ответа не получили. Видимо, чужаки считали, что, раз они потерпели поражение, никакая, даже самая высокая оценка их достоинств уже не способна что-либо изменить. Чужаки указали людям планеты, пригодные для обитания, — им самим эти планеты не подходили — и удалились прочь.

Они ушли не для того, чтобы тайно копить в себе зависть к победителям — этого чувства они были начисто лишены. Не вынашивали они и планов мщения — это тоже было немыслимо для них. Они ушли, чтобы исчезнуть, и вновь появиться могли только в том случае, если этого пожелают победители.

Странная раса! Отринув естественные законы природы и здоровые инстинкты, они подменили их искусственно надуманным кодексом поведения.

Корабль чужаков исчез из вида, и Эсквиел и Мери потеряли связь с ними.

— Надо бы сказать Мордену. Как-никак, он будет доволен.

Эсквиел настроил лазерное устройство связи и сообщил Мордену о результатах встречи.

— Следует сразу же отправить флотилию к обитаемым планетам. Часа нам хватит, — сказал лорд Морден, устало улыбнувшись. — Наша взяла, князь Эсквиел. Не стану скрывать, я был близок к тому, чтобы признать поражение.

— Да и мы тоже, — улыбнулся Эсквиел. — Как там трое наших друзей?

— Они вернулись на корабль Роффрея. Думаю, с ними все в порядке. Роффрей и девушка, как ни странно, кажется, совершенно счастливы. Хотите, я послежу за ними?

— Нет, не надо, — помотал Эсквиел головой, вокруг которой померк и снова вспыхнул свет, а изображение ее на экране то множилось, то сливалось в одно. Эсквиел внимательно посмотрел на усталое лицо Мордена, который зябко поежился под этим пристальным взглядом.

— Не мешало бы вздремнуть сейчас, — сказал он наконец, — но сначала надо подготовить флотилию. У вас что-нибудь еще?

— Нет, — сказал Эсквиел и отключился.

Несколько подавленное настроение, которое часто приходит после упоения победой, царило во флотилии, завершавшей перестроение; Мери и Эсквиел наблюдали за ней через одно из окон.

— Сколько нам еще предстоит совершить, Мери, — сказал Эсквиел. — На самом деле это всего лишь начало. Как-то я сравнил человечество с цыпленком, вылупляющимся из скорлупы. Сравнение все еще в силе. Мы разбили скорлупу. Мы благополучно пережили первый период пребывания в мультиверсуме, но ведь впереди еще второй и третий. А что, если, откуда ни возьмись, огромный детина космических масштабов, с топором в руках, захочет нами пообедать, пока мы еще не спустили свой жирок?

Мери засмеялась:

— Ты просто устал. Да и я тоже. Погоди, дай время подумать хорошенько. Это у тебя реакция, ты поддался депрессии. А уныние — плохой помощник, ведь работы у нас — непочатый край.

Эсквиел посмотрел на нее с радостным удивлением. Он еще не привык к тому, что рядом с ним друг, общество которого просто неоценимо для него, друг, способный понять и разделить все его мысли и чувства.

— Куда нам направиться? — снова заговорил он. — Мы должны хорошо все продумать. Плачевное состояние флотилии не дает нам возможности прыгать с планеты на планету. Кроме того, следует заново разрабатывать строгий кодекс Галактических законов. Люди прагматического толка, вроде лорда Мордена, которые в прошлом приносили немало пользы, но теперь не смогут уже изменить ни своего менталитета, ни сознания, ни мировоззрений, должны быть выведены из руководящих структур. В последнее время мы стали жестокими — в силу необходимости. Если мы пустим все на самотек, Мери, наша цивилизация может быстро деградировать к состоянию, худшему, чем то, в котором она пребывала накануне исхода. Если это случится, нам уготована жалкая участь. Притом времени у нас совсем немного. Иерархи достаточно ясно дали нам с Ринарком понять это еще во время нашей первой встречи с ними.

Он вздохнул.

— Я буду помогать тебе, — сказала она, — вдвоем нам будет легче. Знаю, нас ждет тяжелый труд, но все-таки, не забывай, теперь нас двое. А ты заметил, как Адам и Уиллоу изменились во время игры? Таких, как они, во флотилии, должно быть, несколько десятков, и у всех у них достаточно потенциальных возможностей, чтобы со временем присоединиться к нам. Скоро, наверное всего лишь через несколько поколений, появится генерация людей, подобных нам, достаточно многочисленная, чтобы стать преемниками иерархов.

— Многочисленная, ну нет, — сказал Эсквиел. — Ведь почти все люди довольны тем, что имеют. И можно ли обвинять их? Ведь предстоит одолеть такую головокружительную крутизну.

— Свернуть горы — вот лучший способ одолеть их, — засмеялась она. — А главное — не дать себе забыть о «пессимистах» и о том ужасном удручающем впечатлении, которое они произвели на нас. Это модель нашего будущего, если мы позволим человечеству деградировать. Видно, недаром судьба столкнула нас с ними. Эта встреча всегда будет для нас напоминанием и предупреждением. Думаю, столь наглядный урок способен удержать нас от падения.

Они сидели, погруженные в созерцание и размышления, а вокруг, во всей своей полноте, струился мультиверсум, такой густой и плотный. Наследство, завещанное человечеству иерархами.

Эсквиел негромко засмеялся.

— В «Генрихе IV» есть сцена, когда Фальстаф узнает о том, что его верный собутыльник, принц Хелл, становится королем. Фальстаф собирает своих друзей и сообщает им, что пришли счастливые времена и он, Фальстаф, теперь «наместник Фортуны». Отныне он и его друзья будут в почете у короля, и сам черт им не брат. Но вместо этого король Генрих изгоняет Фальстафа, этого шута горохового и забияку. Тогда Фальстаф понимает, что настали для него черные дни.

Иногда мне кажется, уж не «наместник ли я Фортуны», обещавший человечеству то, чего не в силах дать ему…

Мерцающее, не имеющее четких очертаний лицо Мери осветилось улыбкой.

— Ведь существуют же еще иерархи. Но даже если бы их не было, Человек должен вершить судьбу — пусть даже будущее пока неведомо ему, — ибо он начал уже свой долгий путь вверх и вперед. Путь его тернист, но люди не должны терять веры в будущее, хотя оно и сокрыто до времени от их взоров. Это не мешает им достичь цели. Да, нам с тобой предстоит тяжкий путь, Эсквиел, прежде чем мы сможем увидеть плоды наших трудов. И тем не менее — вперед!

— Наверное, мы самые большие оптимисты во всем мультиверсуме!

Они улыбнулись друг другу. И дух Ринарка, который, растворившись среди людей, придал им некую особую силу, кажется, разделял радость своих сподвижников.

Мультиверсум, возбужденный, кружился, возносясь и опадая, чаруя глаз роскошью красок и трепетной переменчивостью. Он обещал так много.

Он весь был — обещание, весь — надежда.