ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПО МЕРЕ ТОГО, КАК МЕРКНЕТ ПРОШЛОЕ,

РАСТЕТ СТРАХ ПЕРЕД БУДУЩИМ

Ралина скончалась в возрасте девяноста шести лет, до последних дней сохранив свою красоту. Корум оплакивал ее. Даже теперь, по прошествии десятилетия, ему не хватало ее. Представляя себе очередную тысячу лет своего бытия и завидуя кратким годам жизни расы мабденов, он все же избегал общества ее представителей, поскольку они напоминали ему о Ралине.

Его собственная раса, вадхаги, снова осела в своих уединенных замках — их формы настолько сливались с природными скалистыми образованиями, что многие мабдены, проходя мимо, принимали их не за строения, а ошибочно считали естественными выходами гранитных, известняковых и базальтовых пород. Вадхагов Корум чурался, ибо при жизни Ралины предпочитал общество мабденов. Оценивая эту иронию судьбы, он сочинял о Ралине стихи и музыку или писал картины, уединяясь в специальных помещениях залика Эрорн, предназначенных для этих целей.

Затворясь в замке Эрорн над морем, он все более отчуждался от жизни.

Принц погружался в одиночество. Его подданные (теперь в их число входили только вадхаги) прикидывали, как довести до него их точку зрения — может, ему стоит взять жену из вадхагов, от которой у него могут быть дети и в присутствии которой у него снова проснется интерес к настоящему и будущему. Но они никак не могли найти способ встретиться со своим сувереном Корумом Джайлином Ирси, Принцем в Алом Плаще, сокрушившим могущественных богов и избавившим мир от многих его страхов.

Подданные начали бояться. Они жили, опасаясь Корума, его одинокой фигуры с повязкой на глазу, прикрывавшей пустую глазницу, с искусственной левой рукой, (каждая новая рука была образцом технического совершенства — Корум сам делал их, приспосабливая для своих нужд), — когда он бесшумно бродил по полуночным залам, и когда, мрачный, седлал коня и уезжал в зимний лес.

Корум тоже узнал, что такое страх. Он боялся пустых дней, одиноких лет — остается лишь ждать, когда мимо тебя медленно протекут столетия и придет смерть.

Принц подумывал о самоубийстве, но как-то почувствовал, что такой поступок был бы оскорблением памяти Ралины. Не пуститься ли снова в какой-нибудь поход, прикинул он, но в этом спокойном, теплом, сонном мире не осталось земель для исследований. Даже грубые жестокие мабдены короля Лир-а-Брода обрели себе занятия, став фермерами, торговцами, рыбаками и шахтерами. Не угрожали никакие враги, нигде не попиралась справедливость. Свободные от богов, мабдены стали покладистыми, добрыми и умными.

Корум вспомнил давние времена своей молодости. Его преследовали, и он преследовал. Но теперь Корум уже не испытывал удовольствия от погони. За ним так часто охотились во времена его битвы с Повелителями Мечей, что сейчас он мог чувствовать лишь сострадание к объекту охоты. Он ездил верхом, отдыхал душой, углубляясь в густые цветущие заросли вокруг замка Эрорн. Но радость жизни покинула его. Тем не менее принц не слезал с седла.

Конь нес его через лиственные леса, окаймлявшие мыс, на котором высился замок Эрорн. Порой он уезжал так далеко, что оставался наедине с густыми зарослями вереска на мшистой почве и со стервятниками, парящими в тишине необъятного неба. А иногда он возвращался в Эрорн вдоль берега и, пренебрегая опасностью, вел коня по самому краю осыпающихся утесов. Далеко внизу о скалы с ревом и шипением разбивались белые гребни прибоя. Порой долетавшие брызги орошали лицо Корума, но он даже не чувствовал их. Лишь раз это ощущение заставило его улыбнуться от удовольствия.

Однако большую часть времени Корум не испытывал желания покидать замок. Ни солнце, ни ветер, ни порывы дождя не могли выманить принца из сумрачных залов, где когда-то обитала его семья, а потом и Ралина — когда-то они были наполнены любовью, смехом и весельем. А порой Корум даже не вставал с кресла. Высокий, стройный, он, вытянувшись, лежал на диване; сжав кулаки, клал на них красивую голову, и миндалевидный желто-красный глаз смотрел в прошлое, в то прошлое, которое постоянно затягивалось туманом, а он отчаянно боролся за былое, пытаясь вспомнить каждый день, прожитый с Ралиной. Принц великой расы вадхагов скорбел по смертной женщине. В замке Эрорн никогда не водилось привидений до того, как в нем появились мабдены.

Случалось в дни, когда тоска отступала, ему хотелось, чтобы Джери-а-Конел не покидал эту плоскость, ибо Джери, как и его самого, тоже можно было считать бессмертным. Он, самовольно окрестивший себя Спутником Героев, похоже, был способен по своему желанию перемещаться по всем пятнадцати плоскостям бытия, будучи проводником, опорой и советником в зависимости от того, в какой личине выступал Корум. Именно Джери-а-Конел сказал, что он и Корум вместе представляют собой разные воплощения Вечного Воителя, а в башне Войлодьона Гагнасдиака он встретил две других инкарнации Героя — Эрекозе и Элрика.

С рациональной точки зрения Корум мог принять эту идею, но эмоционально отвергал ее. Он был Корумом и никем иным. И у него своя судьба.

У Корума хранилось собрание холстов Джери (большинство из них были автопортретами, но некоторые изображали Корума, Ралину и маленького черно-белого крылатого кота, которого Джери повсюду таскал с собой, как свою шляпу). Корум, когда им овладевала меланхолия, разглядывал портреты, вспоминая старые времена, но постепенно ему начинало казаться, что на портретах изображены незнакомцы. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы думать о будущем, планировать дела, но все его намерения ни к чему не приводили. Как бы он ни детализировал планы, какими бы убедительными они ни были, Корум помнил о них не дольше пары дней. По всему замку Эрорн валялись неоконченные поэмы, незавершенная проза, разорванные листы нотной бумаги, начатые картины. Мир превратил мирного человека в воина, а затем оставил его, поскольку сражаться было не с кем. Такая судьба выпала на долю Корума. Ему не приходилось возделывать землю, ибо вся пища вадхагов росла в пределах замка. Недостатка в мясе и вине не было. Замок Эрорн производил все, в чем нуждались его немногочисленные обитатели. Много лет Корум отдал производству искусственных рук, используя то, что он видел в доме доктора в мире леди Джейн Пенталлион. Теперь у него был большой выбор конечностей, все наилучшего качества и служили ему не хуже, чем рука из плоти. Его любимая искусственная рука, которой он пользовался чаще всего, напоминала гибкую боевую рукавицу из серебра с филигранью — она была просто копией той руки, которую граф Гландит-а-Крэ отрезал около ста лет назад. И довелись ему услышать призыв к бою, эта рука надежно держала бы меч и копье или же натягивала бы лук. Мельчайшие движения мускулов культи, оставшейся на месте кисти, позволяли ей делать все, что под силу настоящей руке, и даже более того, ибо хватка была крепкой. Во-вторых, он обрел способность одинаково владеть обеими руками — правая рука действовала так же безупречно, как и левая. Тем не менее, все его умение не могло вернуть глаз, и Коруму приходилось довольствоваться простой повязкой алого шелка, украшенной затейливой вышивкой Ралины. У него появилась подсознательная привычка то и дело касаться этой вышивки пальцами правой руки, когда он в мрачном состоянии духа сидел в кресле.

Корум начал осознавать, что его молчание ведет к потере рассудка, и ночами в постели он слышал голоса. Они доносились откуда-то издалека, хором произнося имя, которое на языке, смахивавшем на речь вадхагов, напоминало его собственное и все же не было таковым. При всех стараниях Корум не мог избавиться от этих голосов, хотя они повторяли всего несколько слов. Когда голоса звучали ночь за ночью; он начинал кричать, требуя тишины. Он стонал, метался на шелковых простынях под меховым одеялом и затыкал себе уши. При свете дня принц пытался высмеивать себя и предпринимал далекие конные прогулки, чтобы вымотаться и без сил свалиться в постель. Но все равно спал он тяжело и беспокойно. И голоса снова приходили к нему. И еще были сны. Какие-то призрачные фигуры находились в роще могучих деревьев. Они стояли, взявшись за руки и, по всей видимости, приглашали его в круг. В своих снах Корум говорил с призраками, объяснял, что не слышит их и не понимает, чего они хотят. Он просил их умолкнуть. Но фигуры продолжали произносить те же слова. Глаза их были закрыты, а головы откинуты назад. Они стояли, покачиваясь.

— Корум. Корум. Корум. Корум.

— Что вы хотите?

— Корум. Помоги нам, Корум.

Он разорвал призрачный круг, кинулся в лес — и тут проснулся. Корум понял, что с ним происходит. Его мозг замкнулся на самом себе. Ему нечем было заняться, и он стал выдумывать фантомы. Он никогда не слышал, чтобы с вадхагами происходило нечто подобное, хотя с мабденами такие вещи случались довольно часто. Неужели он, как когда-то говорил ему Шул, продолжает жить в мабденовских снах? Неужели со снами вадхагов и нхадрагов полностью покончено? И он обречен видеть чужие сны?

Горькие мысли не могли помочь ему прийти в себя. Он гнал их. Ему необходим совет. Но вокруг не было никого, с кем он мог бы поговорить. Тут больше не правят Владыки Хаоса, рядом с ним нет тех слуг, которые могли бы поделиться хоть частью своих знаний. Корум больше, чем кто-либо, разбирался в философских материях. Тем не менее существовали мудрые вадхаги, которые происходили из Гвлас-кор-Гвриса, Города-в-Пирамиде, — они тоже многое знали.

Корум решил, что, если сны и голоса не оставят его в покое, он отправится в путешествие к одному из замков, где обитали вадхаги, и попросит о помощи. В конце концов, предположил он, есть шанс, что голоса не последуют за ним из замка Эрорн.

Принц мчался полным аллюром и едва не загнал всех своих лошадей. Он все дальше и дальше уезжал от замка Эрорн, словно надеялся что-то найти в пути. Но он ничего не нашел, кроме морских просторов к западу от замка, пустошей и лесов к востоку, югу и северу. Тут не было ни деревушек мабденов, ни даже хижин углежогов и охотников, ибо мабдены не испытывали желания селиться на землях вадхагов, даже после падения короля Лир-а-Брода. Но что же он искал на самом деле? Корум задумался. Общества мабденов? Неужели приходящие к нему во сне голоса говорят, что он снова полон желания снова делить приключения со смертными? Эта мысль болезненно уязвила его. На мгновение принц ясно увидел перед собой Ралину, какой она была в юности — сияющую, гордую и сильную.

Он стал рубить мечом стебли вереска. Наконечником копья поражать стволы деревьев. Из лука стрелять по валунам. Какая-то пародия на битву. Порой ему хотелось упасть в траву и зарыдать.

Голоса продолжали преследовать его.

— Корум! Корум! Помоги нам!

— Помочь вам? — закричал он в ответ. — Коруму самому нужна помощь!

— Корум. Корум. Корум…

Слышал ли он раньше эти голоса? Бывал ли он раньше в таком состоянии?

Иногда Коруму казалось, что он был знаком с зовущими его, но, припоминая события своей жизни, понимал, что это по так. Он никогда не слышал этих голосов, к нему никогда пе приходили такие сны. И, тем не менее, он не сомневался, что помнит их, они были уже в другом времени. Может, они пришли из другого воплощения? На самом ли деле он был Вечным Воителем?

Уставший, а порой и просто измотанный, бросив где-то оружие и ведя за собой хромающего коня, Корум возвращался в замок Эрорн по берегу моря, и мерные удары волн в пещерах под Эрорном звучали как биение его собственного сердца.

Слуги пытались успокоить Корума и окружить комфортом; они спрашивали, что беспокоит его. Принц не отвечал. Он был спокоен и вежлив, но не мог объяснить, что терзает его. Он не знал, как поведать им об этом, и не сомневался, что они не поймут, если даже будут найдены нужные слова.

И затем пришел день, когда он устало переступил порог замка и, споткнувшись, еле удержался на ногах. Корум услышал от слуг, что замок Эрорн посетил какой-то гость и сейчас ждет его в одном из музыкальных залов, которые по велению принца были закрыты вот уже несколько лет, поскольку звуки музыки слишком сильно напоминали ему о Ралине — именно эти залы были ее любимым местом в замке.

— Как его зовут? — пробормотал Корум. — Он мабден или падхаг? С какой целью он тут очутился?

— Он ничего не сказал нам, господин. Друг он или враг — на этот вопрос можете ответить только вы.

— Друг или враг? Бродячий фокусник? Шутник? Ему тут придется нелегко…

Тем не менее, Корум оживился, заинтересовавшись посетителем. Прежде чем войти в музыкальный зал, он помылся, переоделся в свежую одежду и выпил немного вина, после чего почувствовал в себе силы предстать перед незнакомцем.

Арфы, органы и хрустальные клавесины в музыкальном зале уже начали исполнять свою симфонию. Он услышал легкие звуки знакомой мелодии, которые долетали до его помещений. Им сразу же овладели тоска и уныние, и он решил, что не окажет страннику любезности, приняв его. Но что-то в глубине души принуждало Корума и дальше слушать эту музыку. Когда-то он сам сочинил ее как подарок Ралине на день рождения. Мелодия была полна нежности, которую он испытывал к ней. Ралине тогда исполнилось девяносто лет, но тело и душа ее были так же молоды, как и раньше. «Ты заставляешь меня быть молодой, Корум», — сказала она.

Единственный глаз Корума затуманился слезами. Он смахнул их, проклиная незнакомца, который вы-звал к жизни воспоминания. Этот человек был груб и невоспитан: явившись незваным в замок Эрорн, он вошел в тот зал, который специально оставался закрытым. Как он объяснит свой поступок?

Затем Корум подумал: «Не явился ли к нему кто-то из нхадрагов?»; он знал, что нхадраги продолжали ненавидеть его. Те, кто остался в живых после завоеваний короля Лир-а-Брода, опустились до полудегенеративного состояния. Неужели у кого-то из них осталось достаточно воспоминаний и ненависти, чтобы пуститься на поиски Корума с целью убить его? При этой мысли Корум испытал возбуждение. В схватке он найдет покой.

Спускаясь в музыкальный зал, Корум пристегнул серебряную кисть и повесил на пояс узкий меч.

Он шел к залу, и музыка звучала все громче и громче, она становилась более изысканной и более сложной. Корум с трудом преодолевал ее напряжение, словно ему приходилось идти против сильного ветра.

Он вошел в помещение. Разноцветный вихрь мелодий сплетался в единый музыкальный узор. Сияние слепило глаза. Прищурившись, Корум осмотрел зал в поисках гостя.

Наконец принц заметил этого человека. Тот сидел в тени, поглощенный музыкой. Проходя меж огромных арф, органов и хрустальных клавесинов, Корум задевал их, но тут же заставлял смолкнуть, пока не воцарилась полная тишина. В зале исчезли переливы цвета. Гость встал и двинулся к нему. Он был невысок ростом, но шел с гордым видом. На голове у него была широкополая шляпа, а на правом плече какое-то образование — наверное, горб. Лицо скрывали поля шляпы, но Коруму показалось, что он знал этого человека.

Сначала Корум узнал кота. Тот сидел на плече гостя. Именно его Корум с первого взгляда принял за горб. Животное смотрело круглыми глазами и мурлыкало. Человек вскинул голову, и на Корума уставилась улыбающаяся физиономия Джери-а-Конела.

Корум, привыкший уже жить в мире призраков, был так изумлен, что молча застыл на месте.

— Джери?

— Да придет к тебе хороший день, принц Корум. Надеюсь, ты был не против послушать свою музыку. Не могу поверить, что я когда-то наслаждался ей.

— Нет, эту пьесу ты не слышал. Я написал ее много времени спустя после твоего уход, — Корум не узнавал собственного голоса.

— Я расстроил тебя ее звуками? — смутился Джери.

— Да. Но дело не в тебе. Я написал ее для Ралины, и теперь…

— …Ралина мертва. Я слышал, она прожила хорошую жизнь. Счастливую жизнь.

— Да. И слишком короткую, — с горечью сказал Корум.

— Но более длинную, чем у большинства смертных, Корум, — Джери сменил тему: — Ты плохо выглядишь. Болен?

— Может, душевно. Я все еще скорблю по Ралине, Джери-а-Конел. Понимаешь, я продолжаю грустить по ней. Я бы хотел, чтобы она… — Корум одарил Джери слабой улыбкой. — Но я не должен требовать невозможного.

— Где ты видишь эту невозможность? — внимание Джери теперь было обращено к коту — он поглаживал его покрытые шерсткой крылья.

— Здесь, в этом мире.

— Их множество. И все то, что невозможно в одном мире, становится возможным в другом. Приятно путешествовать между мирами, как это делаю я.

— Ты скитался в поисках богов. Нашел их?

— Кое-кого. Я нашел и нескольких героев, которых мог сопровождать. Со времени нашего последнего разговора я видел рождение новых миров и гибель старых. Я видел много странных форм жизни и слышал немало любопытных мнений, касающихся многообразия природы и ее обитателей. Ты же знаешь, Что жизнь приходит и уходит. И в смерти нет трагедии, Корум.

— Трагедия есть здесь, — уточнил Корум. — Приходится жить века, прежде чем соединиться со своей единственной любовью — но найти ее уже в забвении.

— Это глупые и нездоровые разговоры, недостойные героя, — засмеялся Джери. — В конце концов, это просто неумно, друг мой. Брось, Корум, а то, если и дальше будешь таким же мрачным, я пожалею, что навестил тебя.

И наконец Корум улыбнулся:

— Ты прав. Боюсь, такова судьба человека, который избегает общества себе подобных. У него высыхают мозги.

— Именно поэтому я всегда предпочитал жить в городах, — сказал ему Джери.

— Разве города не высасывают душу? Нхадраги живут в городах и вырастают дегенератами.

— Душа может питаться где угодно и чем угодно. Вот ум — ему нужны стимулы. Проблема в том, чтобы найти баланс. Предполагаю, это зависит от темперамента человека. Так вот, с этой точки зрения — я типичный горожанин. Чем город больше, чем грязнее, чем больше в нем народу, тем лучше для меня. Я видел города, черные от копоти, но настолько кипящие бурной жизнью, что, расскажи я тебе все подробности, ты не поверил бы мне! Ах, как они прекрасны!

Корум рассмеялся:

— Я рад, что ты вернулся, Джери-а-Конел, со своей шляпой, котом и со своей иронией!

Наконец они обнялись и дружно расхохотались.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПРИЗЫВ К МЕРТВОМУ ПОЛУБОГУ

Этой ночью они устроили пир, и у Корума полегчало на сердце — в первый раз за десять лет он получил удовольствие от пищи и вина.

— Ты, конечно, знаешь о знаменитом фон Беке, — сказал ему Джери, который уже около двух часов повествовал о своих деяниях. — Ты с ним в родственных отношениях, но, думаю, даже ты сочтешь эту историю достаточно странной, — и еще час он рассказывал историю фон Бека и его контактов с Настоящими Насекомыми.

Джери пообещал, что, если Корум изъявит желание слушать и дальше, будут и другие сказки. Он рассказывал об Элрике и Эрекозе, с которыми Коруму доводилось встречаться, о Кейне, Корнелиусе и Карнелиане, о Глогауэре, Бастейбле и многих других. Он заверял, что во всех смыслах эти персонажи и все их друзья (если не он сам) были победителями. Джери говорил об этих серьезных вещах с таким юмором, отпускал столько шуточек, что настроение у Корума улучшалось с каждой минутой, пока наконец он окончательно не обессилел от смеха и не мог даже поднести ко рту бокал с вином.

Затем, когда уже занималось утро, Корум доверил Джери свою тайну: он боится, не сходит ли с ума.

— Я слышу голоса и вижу сны — все время одни и те же. Меня зовут. Просят присоединиться к ним. Надо ли мне предположить, что это Ралина зовет меня? Я хочу избавиться от наваждения, Джери. Вот поэтому я сегодня снова покинул замок — в надежде так загонять себя, чтобы не снились никакие сны.

Слушая его, Джери задумался. И когда Корум закончил, маленький человек, положив руку на плечо друга, сказал:

— Не бойся. Может, последние десять лет ты и в самом деле был не в себе, но в любом случае это было тихое сумасшествие. Да, ты слышишь голоса. И люди, которых ты видишь в своих снах, существуют на самом деле. Они зовут… или пытаются звать своего защитника. Они молят, чтобы ты оказался рядом с ними. И так уже много дней.

И снова Коруму было непросто понять Джери.

— Своего защитника?.. — растерянно переспросил он.

— В их век ты уже стал легендой, — сообщил ему Джери. — По крайней мере, полубогом. Для них ты — Корум Серебряная Рука. Великий воин. Мудрый предводитель народа. Есть целый цикл сказок о твоих подвигах, доказывающих твою божественную сущность! — Джери с легким сарказмом улыбнулся. — И как о большинстве богов и героев, о тебе тоже есть легенда, гласящая, что ты вернешься, когда вновь будешь нужен своему народу. И теперь нужда в тебе, действительно, велика.

— Что это за люди, которых следует считать «моими»?

— Они потомки народа Дивм-ан-Эш… это племя Ралины.

— Ралины?..

— Прекрасные люди, Корум. Я их знаю.

— И теперь ты явился от них?

— Не совсем.

— А не можешь ли ты заставить их прекратить молитвы? И чтобы они больше не являлись в мои сны?

— Их силы убывают с каждым днем. Скоро они перестанут тебя беспокоить. И ты снова будешь спокойно спать.

— Ты уверен?

— О, еще как. Им осталось жить совсем немного — до того, как народ холода окончательно сокрушит их. А до этого народ сосен поработит их или вырежет тех, кто остался из их расы.

— Что ж, — произнес Корум, — как ты сказал, такие события приходят и уходят…

— Увы, да, — согласился Джери, — но будет очень грустно видеть, как грязные и жестокие захватчики уничтожают последние остатки этой золотой расы, как они захватывают их земли, неся смерть и ужас туда, где царили мир и радость…

— Знакомые слова, — сухо сказал Корум. — Мир совершает круг за кругом, — он был более чем доволен, ибо смог понять, почему Джери затронул эту тему.

— И снова совершает кружение, — добавил Джери.

— Но даже если бы я хотел, я не в состоянии помочь им, Джери. Я больше не могу странствовать между плоскостями. Я даже не могу видеть сквозь них. Кроме того, как один воин может помочь народу, о котором ты ведешь речь?

— Один воин может оказать огромную помощь. И кроме того, они взывают к тебе, и если ты согласишься, то окажешься рядом с ними. Но они слабы. Они не могут вызвать тебя против твоей воли. А ты сопротивляешься. Их становится все меньше, их силы иссякают. Когда-то это был великий народ. Даже их название происходит от твоего имени. Они называют себя Таха-на-Кремм Кройх.

— Кремм?

— Или иногда Корум. Кремм — это древняя форма. Для них она означает просто Властитель — Властитель Холма. Они поклоняются тебе, возведенному на холме в виде каменного столба. Предполагается, что ты обитаешь под ним и слышишь их молитвы.

— Они полны предрассудков.

— Есть немного. Но они не отвергают бога. Выше всего они чтят Человека. А все их боги — не кто иные, как погибшие герои. Какие-то народы обожествляют солнце, луну, ураганы, животных и так далее. Но этот народ боготворит лишь благородство Человека и преклоняется перед красотой природы. Ты мог бы гордиться потомками народа твоей жены, Корум.

— Да, — сказал Корум, прищурив глаз и искоса глянув на Джери. На губах его появилась легкая улыбка. — Тот холм стоит в лесу. В дубовом лесу?

— Да, в дубовом.

— Его я видел во сне. Но почему этот народ подвергся нападению?

— С востока из-за моря (кое-кто говорит, что из пучины моря) пришла неведомая раса. Земля, которую с давних пор именуют Бро-ан-Мабден, то ли исчезла в волнах, то ли на этой земле постоянно царит зима. Там все покрыто льдом — и его принес восточный народ. Также говорят, что когда-то данный народ завоевал эту землю и теперь вернулся на нее обратно. Другие предполагают, что он представляет собой смешение двух древних рас или, что еще хуже, объединение двух рас с целью уничтожить потомков мабденов Ливм-ан-Эш. Речь не идет о присутствии Хаоса. Если эти народы и обладают силой, то источник ее в них самих. Они могут создавать призраков. Их заклинания имеют могучую власть. Они пользуются образами огня и льда. У них есть и другие магические способности. Их называют фой миоре, и им подчиняется северный ветер. Их называют народом холода, и на их призывы отвечают северные и восточные моря. Их называют народом сосен, и черные волки подчиняются им, как слуги. Это жестокий народ, рожденный, как говорят, из Хаоса и Древней Ночи. Может, они — последние остатки Хаоса в этой плоскости, Корум.

Теперь Корум уже не скрывал улыбки:

— И ты предлагаешь мне выступить против такого народа? Ради другого, который даже не является моим?

— Он твой, поскольку ты принял его в себя. Это народ твоей жены.

— Я уже принимал участие в одном конфликте, который не имел ко мне отношения, — отворачиваясь, чтобы налить себе еще вина, сказал Корум.

— Не имел? Все эти конфликты имеют к тебе отношение, Корум. Это твоя судьба.

— А что, если я буду сопротивляться судьбе?

— Долго ты не сможешь противостоять ей. Я-то это знаю. И куда лучше принять на себя решение задачи с достоинством и благородством… даже с юмором.

— С юмором? — Корум отпил вина и вытер губы. — Это нелегко, Джери.

— Да, нелегко. Но именно с его помощью многое становится терпимым.

— А чем я рискую, если откликнусь на зов и помогу этому народу?

— Многим. Своей жизнью.

— Не такая уж ценность. Чем еще?

— Может, своей душой.

— Что это такое?

— Ты найдешь ответ, если примешься за это дело.

Корум нахмурился.

— Моя душа не принадлежит мне, Джери-а-Конел. Ты сам говорил мне об этом.

— Я этого не говорил. Твоя душа принадлежит только тебе. Может быть, твои действия диктуются иными силами, но это уже другой вопрос…

Корум рассмеялся, и его мрачность исчезла.

— Ты говоришь, как один из тех священников, что процветали в Ливм-ан-Эш. Я думаю, нравоучения — это что-то сомнительное. К тому же я прагматик. Вадхаги всегда были расой прагматиков.

Джери поднял брови, помолчал, а потом спросил:

— Так ты позволишь себе прислушаться к призыву народа Кремм Кройх?

— Я подумаю.

— По крайней мере, поговори с ними.

— Я пытался. Они не слышат.

— Теперь, может, услышат. Скорее всего, отвечая, ты должен быть в определенном состоянии духа, чтобы они смогли тебя услышать.

— Очень хорошо. Попробую. А что, если я решусь родиться в этом будущем времени, Джери? Ты там будешь?

— Возможно.

— А если точнее?

— Я хозяин своей судьбы не больше, чем ты, Вечный Воитель.

— Я был бы тебе очень обязан, — сказал Корум, — если бы ты не употреблял данный титул. Он меня как-то смущает.

Джери рассмеялся.

— Не могу сказать, что осуждаю тебя, Корум Серебряная Рука!

Корум встал и потянулся, раскинув руки. В отблесках каминного огня кисть стала красной, словно внезапно налилась кровью. Глядя на искусственную руку, он поворачивал ее в разные стороны, словно никогда раньше не видел.

— Корум Серебряная Рука, — задумчиво пробормотал он. — Насколько я понимаю, они думают, что рука эта — сверхъестественного происхождения.

— Они куда больше знают о сверхъестественном, чем о том, что мы называем наукой. Не стоит презирать их за это. Там, где они живут, случаются странные вещи. Порой законы природы берут начало в человеческих идеях.

— Я часто размышлял над этой теорией, но как найти доказательства ее, Джери?

— И доказательства могут быть созданы. Ты, без сомнения, достаточно мудр, чтобы не бояться своего прагматизма. Я же во все верю и не верю в одинаковой степени.

Корум зевнул и склонил голову.

— Думаю, это лучшее из всех возможных отношений к действительности. Ну, я иду спать. К чему бы ни привел твой визит, знай, что он основательно улучшил мое душевное состояние, Джери. Утром мы снова поговорим с тобой. Первым делом я должен увидеть, что принесет эта ночь.

Джери погладил кота по спине.

— Ты можешь многое приобрести, если поможешь тем, кто взывает к тебе, — Джери говорил, словно обращался к коту.

Корум, направляясь к дверям, промолчал.

— Ты уже не раз намекал мне на это, — наконец сказал он. — И что же я приобрету?

— Я сказал «можешь», Корум. Об остальном я должен промолчать. С моей стороны это было бы глупо и безответственно. Ты прав — я и без того сказал слишком много и загадал тебе загадку.

— Я выброшу ее из головы. Желаю тебе спокойной ночи, старый друг.

— Спокойной ночи, Корум — и пусть твои сны будут ясны.

Покинув зал, Корум стал подниматься в свою спальню. В первый раз за эти месяцы он ждал прихода сна не столько со страхом, сколько с любопытством.

Заснул он почти мгновенно. И столь же мгновенно возник речитатив голосов. Вместо того, чтобы сопротивляться их вторжению, он расслабился и прислушался.

— Корум! Кремм Кройх! Твой народ нуждается в тебе.

Несмотря на странный акцент, голоса были ясно слышны.

Но Корум не мог различить никого из хора, никого из тех, кто, взявшись за руки, стоял вокруг холма в дубовой роще.

— Властитель Холма. Владыка Серебряной Руки. Только ты можешь спасти нас.

И Корум понял, что отвечает:

— Как я могу спасти вас?

В ответ зазвучали восторженные голоса:

— Наконец ты ответил! Приди к нам, Корум Серебряная Рука! Явись к нам, Принц в Алом Плагце! Спаси нас, как ты спасал нас в прошлом.

— Как я могу спасти вас?

— Ты можешь найти быка и копье и повести нас против фой миоре. Покажи нам, как сражаться с ними, ибо они дерутся не как мы.

Корум пошевелился. Теперь он видел их. Они были высокими и красивыми — молодые мужчины и женщины, их бронзовые тела отливали теплым золотом, цвета осеннего зерна, а золотые нити переплетали облегающие удобные и изящные одежды. Браслеты на запястьях и щиколотках, ожерелья и кольца — все из золота. Их развевающиеся одеяния были скроены из льна, окрашенного в светло-красные, синие и желтые цвета. На ногах сандалии. Они имели густые волосы, у некоторых — цвета лесной рябины. Этот народ, действительно, принадлежал к той же расе, что и люди Ливм-ан-Эш. Стоя в дубовой роще, взявшись за руки, закрыв глаза, они взывали хором.

— Приди к нам, лорд Корум. Приди к нам.

— Я подумаю, — мягко сказал Корум, — ибо я дрался давным-давно и позабыл искусство войны.

— Завтра?

— Если я приду, то завтра.

*

Проснувшись, он понял, что спорить больше не о чем. Во сне он все решил: если получится — откликнуться на зов людей из дубовой рощи. Его существование в замке Эрорн было не просто жалким, оно было никому не нужным, даже ему самому. Он должен идти к ним, пересекая плоскости, пробиваясь сквозь время — идти гордо и с надеждой.

Джери нашел его в оружейной. Корум отобрал для себя серебряный нагрудник и конический шлем посеребренной стали с выгравированным у шишака его полным именем. Он нашел наколенники полированной меди и на рубашку из синей парчи накинул длинный, шелковый алый плащ. Рукояткой вниз, у скамейки стоял вадхагский боевой топор, а рядом с ним меч, определенно выкованный вне пределов Земли, с эфесом, усыпанным красными и черными ониксами; древко копья по всей длине от самого острия было украшено сотнями тщательно вырезанных крохотных фигурок, изображающих сцены охоты; тут же лежали могучий лук и колчан с прямыми стрелами. К стене был прислонен круглый боевой щит из нескольких слоев твердого дерева, кожи, меди и серебра, обтянутый толстой твердой шкурой белого носорога, которые когда-то водились в северных лесах владений Корума.

— Когда ты отправляешься? — спросил Джери, разглядывая его.

— Завтра, — Корум взвесил на руке копье. — Если их призыв будет успешным. На рыжем коне я поднимусь на холм. Я должен ехать к ним.

Джери не стал спрашивать, как Корум окажется в роще, да и сам Корум еще не думал над этой проблемой. Придут в действие какие-то странные законы — это было все, что им стоило знать. И очень многое зависело от внутренней силы людей, ждавших в дубовой роще и взывающих к нему.

Вместе они быстро подобрали остальное вооружение и поднялись на зубчатую стену замка. Отсюда открывался вид на необъятный океан к западу и обширные леса и болота, что тянулись к востоку. В бескрайнем чистом и синем небе ярко светило солнце. День был теплым и спокойным. Они говорили о старых временах, вспоминали погибших друзей и гибель изгнанных богов; зашел разговор о Квилле, который обладал мощью, большей чем у любого Владыки Порядка или Владыки Хаоса и который, казалось, не боялся никого и ничего. Они стали предполагать, куда могли исчезнуть Квилл и его брат Ринн — может, они попали в другие миры за пределами пятнадцати плоскостей, и интересно, напоминают ли хоть как-то эти миры Землю.

— И кроме того, конечно, — сказал Джери, — возникает вопрос о Совмещении миллиона сфер и о том, что произойдет, когда слияние завершится. Как ты думаешь, оно уже подошло к концу?

— После Совмещения будут новые законы. Но кто их установит? И для кого? — Корум прислонился к стене, глядя на узкий залив. — Подозреваю, что эти законы придется устанавливать нам. Но мы же ничего не знаем. Мы даже не знаем, что есть зло, а что — добро, — или, точнее, существует ли на свете и то и другое. Квиллу были чужды эти мысли, и я завидовал ему. Мы же достойны жалости! Я жалок, потому что не могу жить без преданности чему-то! То, что заставляет меня спешить к тем людям — это сила? Или слабость?

— Ты рассуждаешь о зле и добре и признаешься, что не знаешь их подлинной сути — то же самое ты можешь сказать о силе и слабости. Эти слова бессмысленны, — Джери пожал плечами. — Для меня имеют значение и любовь, и ненависть. Кое-кто из нас наделен физической силой — я-то это вижу. А другие физически слабы. Но какое отношение к этим особенностям имеют свойства человеческого характера? И если мы не презираем человека за то, что ему не повезло и он не обладает физической мощью, почему его надо презирать, если, например, он и не хочет быть сильным? Такие инстинкты присущи животным, и зверей они вполне устраивают. Но люди не животные, они люди. Вот и все.

Улыбка Корума была полна горечи.

— Кроме того, они и не боги, Джери.

— Да, не боги — но и не исчадия зла. Они просто мужчины и женщины. Мы были бы куда счастливее, допустив это! — Джери вскинул голову и внезапно рассмеялся. — Но, может, нам стоит проявить побольше сдержанности? А то мы пустились в ханжеские речи, друг мой. Мы воины, а не святоши!

Корум повторил вопрос, который задал прошлым вечером:

— Знаешь ли ты эту землю, куда я решил отправиться? Пойдешь ли и ты туда — сегодня вечером?

— Я не волен в своих поступках, — Джери стал мерить шагами мощеную кладку. — И ты это знаешь, Корум.

— Я надеялся на тебя.

— Ты много путешествовал в пятнадцати плоскостях, Корум. И возможно, что где-то другому Коруму нужен спутник и мне придется сопутствовать ему.

— Но ты в этом не уверен?

— Нет, не уверен.

Корум пожал плечами.

— Если твои слова правдивы, наверное, я должен признать, что так оно и есть — значит, я могу встретить другое твое воплощение, которое не знает своей судьбы?

— Как я говорил тебе, память часто подводила меня. Как в этом воплощении она подводила тебя.

— Мне остается надеяться, что мы встретимся в этом новом измерении и узнаем друг друга.

— И я тоже на это надеюсь, Корум.

Этим вечером они сели играть в шахматы. Друзья почти не говорили между собой, и Корум рано пошел спать.

*

Когда снова возникли голоса, он, медленно подбирая слова, обратился к ним:

— Я явлюсь в доспехах и с оружием. Я буду верхом на рыжем коне. Вы должны изо всех сил звать меня. Я даю вам время отдохнуть. Соберите все свои силы и через два часа начинайте призывать меня.

Через час Корум встал и спустился вниз, прямо на шелк и парчу надел доспехи. Конюх вывел во двор замка коня. Держа поводья в правой руке и положив серебряную руку на рукоять меча, Корум обратился к своим слугам, сказав, что уезжает на поиски приключений и, если он не вернется, они, именем Корума, должны держать замок Эрорн открытым для любого путника, нуждающегося в убежище, а также отменно кормить его. Затем он миновал ворота, спустился по склону холма и углубился в густой лес — так он скакал примерно сто лет назад, когда еще были живы его отец, мать и сестры. Но тогда конь нес его сквозь утро. А теперь он ехал в ночь, под бледной луной.

Из всех, кто обитал в замке Эрорн, лишь Джери-а-Конел не пожелал Коруму счастливого пути.

Теперь, когда он пробирался сквозь темный древний лес, до слуха его все громче и отчетливее доносились голоса.

— Корум! Корум!

Как ни странно, его тело начало обретать легкость. Он коснулся коня шпорами, и тот рванулся в галоп.

— Корум! Корум!

— Я иду!

Жеребец прибавил скорости, его копыта приминали мягкую землю, и всадник летел все дальше в непроглядную чащу леса.

— Корум!

Корум наклонился в седле, уворачиваясь от веток, хлеставших его по лицу.

— Я пришел!

В роще он увидел смутные очертания людей. Они окружали его, но он продолжал мчаться, набирая скорость. У него кружилась голова.

— Корум!

Коруму показалось, что он уже участвовал в такой скачке, что когда-то его уже звали, и поэтому он знает, что надо делать.

Он летел с такой скоростью, что очертания деревьев расплывались перед глазами.

— Корум!

Вокруг него вскипал белый туман. И теперь он отчетливо, во всех подробностях видел лица тех, кто звал его. Их голоса то слабели, то крепчали, то снова стихали. Пришпоривая храпящего коня, Корум гнал его сквозь туман. Его белая пелена была историей, легендой, временем. Мимо него мелькали очертания зданий, облик которых был ему совершенно не знаком — они вздымались на сотни и тысячи футов. Он видел миллионные армии и оружие ужасающей мощи. Он видел летающие машины и крылатых драконов. Перед ним возникали существа всех размеров и форм. И казалось, все кричали ему вслед, когда он мчался мимо них.

И он увидел Ралину.

Корум видел ее в облике и девочки, и мальчика; она была и мужчиной, и пожилой женщиной. Он видел ее и живой, и мертвой.

Ее образ заставил его вскрикнуть, и он продолжал кричать, когда внезапно вылетел на лесную поляну, ворвавшись в круг мужчин и женщин, которые, взявшись за руки, стояли вокруг холма, хором призывая его.

Корум все еще кричал, когда, выхватив блистающий меч серебряной рукой, вознес его над головой и, натянув поводья, остановил коня на вершине холма.

— Корум! — вскричали те, кто стоял на поляне.

Корум не ответил им, лишь склонил голову, продолжая вздымать меч.

Рыжий вадхагский конь в шелковой сбруе снова всхрапнул и, опустив голову, стал щипать траву на вершине холма.

И тут Корум тихим низким голосом произнес, обращаясь к ним:

— Я Корум, и я помогу вам. Но не забывайте, что я ровно ничего не знаю об этом времени и об этой стране.

— Корум, — сказали они. — Корум Серебряная Рука, — они показывали друг другу на его серебряную руку, и их лица были полны радости.

— Я Корум, — повторил он. — И вы должны поведать мне, зачем призывали меня.

Мужчина с широким золотым ожерельем на шее, заметно старше остальных, в чьей рыжей бороде вились серебряные пряди, вышел вперед.

— Ты Корум, — сказал он. — И мы звали тебя потому, что ты Корум.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НАРОД ТАХА-НА-КРЕММ КРОЙХ

Корум был как в тумане. Хотя он различал ночные запахи, видел людей вокруг себя, чувствовал под собой взмыленного коня, но ему все еще казалось, что он спит. Он медленно спустился с холма. Легкий порыв ветерка колыхнул складки его алого плаща и, подняв их, бросил ему на голову. Он пытался осознать, каким образом оказался в отдалении от своего мира, как минимум, на тысячу лет. А может, он продолжает спать? Он, как и во сне, чувствовал свою отчужденность. Когда принц спустился к подножию покрытого травой холма, высокие мабдены почтительно отступили перед ним. Потрясение было на их тонких лицах, ибо на самом деле они не рассчитывали на успех своих призывов к нему. Корум почувствовал к ним симпатию. Мабдены отнюдь не были варварами, полными суеверий и предрассудков, хотя поначалу он ждал встречи именно с ними. У них были умные лица и ясные глаза, манера держаться была полна достоинства, хотя они думали, что рядом с ними сверхъестественное существо. Похоже, они были подлинным потомками лучших представителей народа его жены. И в этот момент он перестал жалеть, что откликнулся на их призыв.

Принц не знал, чувствуют ли они холод, пронизывавший его с головы до ног. Ветер резал как ножом, но все были в легких одеждах, оставлявших обнаженными руки, грудь и ноги, на которых имелись лишь золотые украшения и кожаные ремешки высоких сандалий — их носили все, и мужчины, и женщины.

Пожилой мужчина, первым заговоривший с Корумом, обладал мощным телосложением и высоким, как у вадхагов, ростом. Корум подвел к нему коня и спешился. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

— Моя голова пуста, — сдержанно сказал Корум. — И вы должны наполнить ее.

Человек, к которому он обращался, задумчиво уставился себе под ноги и потом, вскинув голову, сказал:

— Меня зовут Маннах. Я король, — по губам его скользнула легкая улыбка. — И в какой-то мере колдун. Случается, меня называют друидом, хотя мне почти ничего не известно о знаниях друидов — так же мало, как и об их мудрости. Но мое мастерство — лучшее из того, что имеется у нас сейчас, ибо мы забыли большую часть наших старых знаний. Может, именно поэтому мы и оказались в таком тяжелом положении, — не без смущения добавил он. — Пока не вернулись фой миоре, мы думали, что в них нет необходимости, — он с любопытством вгляделся в лицо Корума, словно был не в силах поверить в действенность своих призывов.

Корум сразу проникся симпатией к королю Маннаху. Он принял его скептицизм (если он на самом деле был таковым). Стало очевидным, что призыв мабденов был так слаб лишь потому, что Маннах, как, наверное, и остальные, почти не верил в него.

— Вы призвали меня, лишь когда все остальное не принесло успеха? — спросил Корум.

— Увы, да. Фой миоре наносили нам поражение за поражением, ибо они дерутся не так, как мы. И, наконец, у нас не осталось ничего, кроме наших преданий, — помедлив, Маннах признался — И до сего дня я и сам не очень верил в них.

Корум улыбнулся:

— Может, до сего дня они не очень отвечали истине.

— Ты говоришь скорее как человек, а не как бог, — нахмурился Маннах, — пусть даже ты великий герой. Но я не хотел проявить к тебе неуважение.

— Друг мой, богов и героев из таких, как я, творит сам народ, — Корум посмотрел на остальных соплеменников Маннаха. — Вы должны объяснить, какой помощи от меня вы ждете, ибо я не обладаю никакими магическими силами.

Теперь улыбнулся и Маннах:

— Может, у тебя их раньше не было.

Корум вскинул серебряную руку:

— Ты это имеешь в виду? Она создана на Земле. Обладая соответствующими знаниями и навыками, сделать такую может любой человек.

— Ты обладаешь непростыми дарами, — сказал король Маннах. — твоя раса, твой опыт, твоя мудрость — да и твои знания. Властитель Холма, легенды гласят, что на рассвете мира ты одолел могущественных богов.

— Да, я сразил богов.

— Вот и у нас появилась огромная потребность в том, кто может воевать с богами. Эти фой миоре — боги. Они завоевали нашу землю. Они похитили наши святыни. Они захватили наших людей. Даже сейчас наш верховный король — их пленник. Перед ними пали наши великие твердыни — среди них Кер Ллуд и Крэг Дон. Они разрезали нашу землю, разделив наш народ. И поскольку мы разделены, нам все труднее объединяться в битвах против фой миоре.

— Должно быть, их бесчисленное множество, этих фой миоре.

— Их всего семеро.

Корум промолчал. Он не мог скрыть изумления, которое было красноречивее слов.

— Семеро, — повторил король Маннах. — А теперь идем с нами, Корум с Холма, в нашу крепость Кер Махлод, где тебя ждет еда и медовое питье, пока мы будем рассказывать, почему пришлось воззвать к тебе.

Корум снова сел в седло и позволил хозяевам провести коня сквозь тронутый изморозью дубовый лес на другой холм, с которого были видны море и висящая над ним луна, льющая призрачный свет. На макушке холма вздымались высокие каменные стены с единственными маленькими воротцами; за ними тянулся туннель, который спускался, а потом вновь поднимался, — гости, которые хотели попасть в город, могли проходить по нему только по одному. Стены были сложены из белого камня — словно весь мир замерз и все это пришлось вырезать изо льда.

Внутри Кер Махлод напомнил Коруму каменные города Лира-Брода: здесь также были видны попытки украсить дома резными фронтонами, завершить ограды, покрыть их росписью. Все тут куда больше напоминало крепость, чем город, но для Корума ее мрачность не имела ничего общего с теми, кто призвал его.

— Тут стоят старые форты, — объяснил король Маннах. — Мы были изгнаны из наших больших городов, и нам пришлось искать убежища тут, где, как говорят, обитали наши предки. По крайней мере, эти поселения надежно укреплены, как например, Кер Махлод, и днем отсюда видно на много миль во всех направлениях, — он пригнулся, минуя притолоку, и ввел Корума в большое строение, освещенное факелами и масляными лампами. Остальные последовали за ними.

Наконец все собрались в зале с низким потолком, обставленном тяжелыми деревянными столами и скамейками. На этих столах стояли золотые, серебряные и бронзовые блюда, изысканнейшие из всех, что Коруму доводилось видеть. Каждый кубок, каждое блюдо и чашка не имели себе равных, и отделка их была даже лучше тех украшений, что носили соплеменники Маннаха. Хотя все стены были сложены из грубого камня, отблески пламени плясали на столовом убранстве и украшениях народа Кремм Кройх.

— Это все, что осталось от наших сокровищ, — сказал король Маннах и пожал плечами. — То, что подается на стол, — не лучшая еда, ибо охотиться все труднее — надо успеть до того, как псы Кереноса, опустошившие всю землю, выйдут после захода солнца. Мы боимся, что придет день, когда солнце вообще не взойдет и единственными живыми существами на Земле останутся эти псы и их хозяева-охотники. Снега и льды покроют земную твердь — и настанет вечный Самайн.

Корум понял смысл последнего слова — именно так народ Ливм-ан-Эш называл самые темные и сумрачные дни зимы. И он понял, что имел в виду король Маннах.

Они расселись за длинными деревянными столами, и прислужники поставили еду. Она состояла из неаппетитного мяса, и снова король Маннах принес свои извинения. Арфисты играли веселые мелодии, пели древние славицы в честь Таха-на-Кремм Кройх и тут же сочиняли новые о том, как Корум Джайлин Ирси поведет их на врагов, которые будут разбиты, и на их землю вернется лето. Корум с удовольствием заметил, что здесь и мужчины, и женщины имеют равные права, и услышал от короля Маннаха, что в битвах женщины сражаются бок о бок с мужчинами, и особенно искусно они пользуются боевыми арканами — тяжелыми ремнями, которые, взметнувшись в воздух, захлестывают горло врага или вяжут его по рукам и ногам.

— За последние несколько лет нам снова пришлось научиться этому, — сказал Маннах Коруму, подливая в его большой золотой кубок пенистый медовый напиток. — Боевое искусство было для нас едва ли не гимнастикой или игрой, которыми мы развлекались на празднествах.

— Когда появились фой миоре? — спросил Корум.

— Примерно три года назад. Мы были застигнуты врасплох. Зимой они появились на восточных берегах, но ничем не выдали себя. А потом, когда на той части наших земель весна так и не наступила, люди начали понимать, что случилось. Сначала, услышав рассказы людей Кер Ллуда, мы не поверили их словам. С тех пор фой миоре распространили власть на всю восточную половину страны. Она стала их неоспоримым владением, и постепенно они двигаются на запад. Первыми появились собаки Кереноса, а затем пришли и сами фой миоре.

— Семеро? Семеро человек?

— Семь уродливых гигантов, один из которых — женщина. Они обладают странной и непонятной мощью, владеют силами природы, животных и, может, даже демонов.

— Они пришли с востока. Откуда именно?

— Говорят, что из-за моря, с огромного загадочного континента, о котором мы почти ничего не знаем. Сейчас он лежит безжизненный, полностью покрытый снегом. Другие рассказывают, фой миоре вышли со дна моря, из страны, где только они и могут жить. Обе эти страны наши предки называли Анвайн, но я думаю, что и фой миоре употребляют это слово.

— А Ливм-ан-Эш? Вы что-то знаете об этих землях?

— Как гласят легенды, оттуда пришли наши предки. Но в древние времена, в туманном прошлом между фой миоре и народом Ливм-ан-Эш произошла битва, и земля Ливм-ан-Эш ушла под воду, став частью владений фой миоре. Осталось всего лишь несколько островков, а на них — одни развалины. Я слышал, что эти легенды говорят правду. После этой катастрофы наш народ нанес поражение фой миоре — с помощью магической силы, которой подчинялись и мечи, и копья, и котлы, и лошади, бараны, дубовые деревья и другие вещи. Все предметы хранились в Кер Ллуде на попечении нашего верховного короля, правящего разными народами этой земли и раз в год, в середине лета, отмерявшего меру справедливости в спорах, которые для такого короля, как я, были слишком сложными. Но теперь наши волшебные сокровища раскиданы — некоторые навсегда потеряны, — а верховный король стал рабом фой миоре. Вот почему, впав в полное отчаяние, мы вспомнили легенду о Коруме и воззвали к тебе о помощи.

— Ты говоришь о магических предметах, — сказал Корум, — а я никогда не мог понять смысла магии и тому подобных вещей. Но я постараюсь вам помочь.

— Как странно то, что происходит с нами, — пробормотал король Маннах. — Вот я сижу за трапезой с полубогом и выясняю, что, несмотря на неоспоримые доказательства его присутствия, он так же, как и я, сомневается в существовании сверхъестественного! — он покачал головой. — Ну что ж, принц Корум Серебряная Рука, теперь нам обоим придется учиться верить в необъяснимое. Фой миоре владеют силами, которые доказывают, что оно существует.

— Похоже, что и ты наделен ими, — добавил Корум. — Ибо я появился здесь по призыву, силу которому дала магия!

Высокий рыжеволосый воин перегнулся через стол, подняв полный кубок вина в честь Корума.

— Теперь мы должны разгромить фой миоре. Их дьявольские псы убегут, поджав хвосты! Да здравствует принц Корум!

И, встав, все повторили тост:

— Да здравствует, принц Корум!

И принц Корум, приняв тост, ответил на него такими словами:

— Да здравствует, Таха-на-Кремм Кройх!

Но в душе он испытывал беспокойство. Где он слышал такую же здравицу? Не в этой жизни. Значит, он должен вспомнить другую жизнь, другие времена, когда был героем и спасителем народа, не похожего на этих людей. Тогда почему к нему пришло чувство какого-то опасения? Он что, предал их? И как Корум ни старался, он не мог отделаться от этого ощущения.

Со своего места на скамье встала женщина и, слегка покачиваясь, подошла к нему. Она обняла его сильными нежными руками и поцеловала в правую щеку.

— Приветствую тебя, герой, — пробормотала она. — И теперь ты вернешь нам нашего быка. Теперь с копьем Брийонак ты должен повести нас на битву. Ты восстановишь наши потерянные сокровища и великие твердыни. Ты одаришь нас сыновьями, Корум? Героями? — И она снова поцеловала его.

Корум с горечью улыбнулся:

— Я сделаю все, что в моих силах, госпожа. Но одарить вас сыновьями я не смогу, ибо вадхаги не могут производить на свет детей от мабденов.

Казалось, она не расстроилась.

— Думаю, что и для этого есть магические обряды, — сказала она. И, прежде чем вернуться на свое место, в третий раз поцеловала его. Корум почувствовал, что желает ее, и это чувство напомнило ему о Ралине, после чего он снова погрустнел и погрузился в себя.

— Мы утомили тебя? — сразу же спросил король Маннах.

Корум пожал плечами:

— Слишком долго я спал, король Маннах. Я накопил энергию. И не должен уставать.

— Спал? Спал под холмом?

— Может быть, — мечтательно ответил Корум. — Думаю, что нет, но, может быть, и под холмом. Я жил в замке у моря и проводил дни в печали и сожалениях. Затем вы позвали меня. Сначала я не слышал вас, но явился старый друг и внушил мне, что я должен ответить вам. Так я пришел сюда. Но, возможно, и это было сном… — Коруму показалось, что он выпил слишком много хмельного меда. Тот, похоже, был очень крепок. У него все расплывалось перед глазами, в нем присутствовала странная смесь грусти и счастья. — Тебе так важно, король Маннах, место моего рождения?

— Нет. Куда важнее, что ты здесь, в Кер Махлоде, что наши люди видят тебя и верят тебе всем сердцем.

— Расскажи мне побольше о фой миоре и о том, как вы потерпели поражение.

— О фой миоре я могу рассказать не так уж много. Если не считать, что, как говорят, они не всегда объединяются против нас — в жилах у них течет разная кровь. Они не ведут войны так, как мы когда-то вели их. Мы выбирали лучших бойцов из рядов двух противостоящих армий. Они дрались, боец с бойцом, меряясь силами, — и наконец один бывал повержен. Ему сохраняли жизнь, если только он не получал в бою тяжелых ран. Часто мы обходились и без оружия — бард соревновался с бардом, автор лучших сатир о враге выступал против своего соперника, заставляя его устыдиться поражения. Но когда фой миоре выступили против нас, они не придерживались этих обычаев. Вот почему мы так легко проиграли. Мы не убийцы, в отличие от них. Они же хотят видеть смерть — они жаждут встречи со смертью и следуют за ней, требуя, чтобы она повернулась к ним лицом. Этот народ — народ холода — похож на людей сосен: они волей-неволей мчатся по следам смерти, они устанавливают царство смерти по всей земле, которую в древности называли Бро-ан-Мабден, земля на западе. Сейчас мы живем на западе, севере и юге. Только на востоке никого не осталось, ибо там все замерзли, пали перед людьми сосен…

Голос короля Маннаха обрел интонации погребальной песни, скорби по своим людям, потерпевшим поражение.

— О Корум, не суди нас по тому, что ты сейчас видишь. Я знаю, что когда-то мы были великим народом, у нас были силы и мощь, но после первой же битвы с фой миоре мы обеднели, они забрали у нас страну Ливм-ан-Эш, и вместе с нашими книгами мы утратили и искусство заклинаний…

— Это звучит как сказание, объясняющее природные катастрофы, — вежливо сказал Корум.

— Еще недавно я тоже так думал, — сказал ему король Маннах, и Корум был вынужден согласиться с его словами.

— Хотя мы стали бедны, — продолжил король, — и забыли многое в искусстве управления неодушевленным миром, хотя нас постигли все эти беды, мы остаемся все тем же народом. Мы так же мыслим. Мы не стали глупее, принц Корум.

Корум и не считал их таковыми. На самом деле, он был удивлен четким и ясным мышлением короля, поскольку ожидал встретить куда более примитивную расу. И хотя эти люди считали магию и колдовство неоспоримым фактом, во всем остальном они были чужды суеверий и предрассудков.

— Вы гордый и благородный народ, король Маннах, — искренне сказал он. — И я готов отдать вам все силы. Но от вас зависит, что я смогу сделать, поскольку знаю о фой миоре куда меньше, чем вы.

— Фой миоре страшно боятся наших древних магических сокровищ, — сказал король Маннах. — Мы их признавали лишь интересными антикварными предметами, но сейчас считаем, что в них заключено нечто большее и что они на самом деле обладают некой силой, раз представляют такую опасность для фой миоре. И все здесь согласны в одном: тут видели быка Кринанасса.

— Вы уже упоминали этого быка.

— Да. Огромный черный бык, который убьет любого, кто попытается приручить его. Кроме одного.

— И этого одного зовут Корум? — спросил принц.

— В старых текстах его имя не упоминается. В них говорится, что он будет сжимать в руке, сияющей как луна, копье, именуемое Брийонак.

— Что такое копье Брийонак?

— Магическое копье, выкованное Гованоном, кузнецом племени сидов. Теперь оно снова принадлежит ему. Видишь ли, принц Корум, после того, как фой миоре захватили Кер Ллуд и взяли в плен верховного короля, воин Онраг, который должен был защищать древние сокровища, умчался вместе с ними в колеснице. Но по пути сокровища одно за другим выпали из колесницы. Мы слышали, что часть из них была захвачена фой миоре, преследовавшими Онрага. Другие — найдены мабденами. А остальные, если верить слухам, попали в руки народа более древнего, чем мабдены и фой миоре, — сиды, которые в давние времена и преподносили нам дары. Мы обращались к мудрости многих рун, наши волшебники опросили немало оракулов прежде, чем узнали, что копье Брийонак снова оказалось в руках кузнеца Гованона, таинственного сида.

— Вы знаете, где обитает этот кузнец?

— Думается, что на Ги-Бресейле, некоем загадочном заколдованном островке, что лежит к югу от нашего восточного побережья. Наши друиды верят, что Ги-Бресейл — это все, что осталось от Ливм-ан-Эш.

— Но ведь там правят фой миоре, не так ли?

— Они избегают бывать на этом острове. И я не знаю, почему.

— Должно быть, их там подстерегает большая опасность, раз они чураются этого куска своей земли.

— Я тоже так думаю, — согласился король Маннах. — Но только ли фой миоре угрожает опасность на острове? Никто из мабденов еще не возвращался с Ги-Бресейла. Говорят, что сиды кровно связаны с вадхагами. Многие считают, что они происходят из одного корня. Может быть, только вадхаг способен добраться до Ги-Бресейла и вернуться оттуда?

Корум громко расхохотался:

— Может быть. Ладно, король Маннах, я отправлюсь туда и разыщу ваше магическое копье.

— Ты можешь встретить там свою смерть.

— Вот уж смерти я не боюсь, король.

Тот грустно кивнул.

— Да. Я понимаю тебя, принц Корум, — он напомнил себе, что в эти мрачные дни, постигшие его народ, можно многого бояться — не только смерти.

В камине, покрываясь пеплом, тлели поленья. Веселье стихало. Одинокий арфист извлекал из струн грустную мелодию и пел о судьбе обреченных возлюбленных. Корум, у которого кружилась голова от хмельного меда, знал, что такова его собственная история, история любви принца и Ралины. В этом полумраке ему показалось, что девушка, которая раньше говорила с ним, неотличима от Ралины. Он смотрел на нее, а она, не подозревая о его взгляде, разговаривала и шутила с одним из молодых воинов. К Коруму вернулась надежда: возможно, где-то в этом мире Ралина нашла новое воплощение, и он найдет ее, и, хотя она не узнает его, Ралина, как и прежде, влюбится в него.

Девушка повернула голову и увидела, что Корум смотрит на нее. Улыбнувшись, она слегка кивнула.

Подняв свой кубок, он крикнул, вставая на ноги:

— Пой и дальше, бард, ибо я пью за свою потерянную любовь — Ралину, и молю, чтобы я мог найти ее в этом мрачном мире.

Он опустил голову, осознав, что ведет себя глупо. Теперь он рассмотрел девушку и убедился, что она ничем не напоминает Ралину. Но когда он сел на место, она продолжала неотрывно смотреть на него, и Корум опять заинтересованно уставился на нее.

— Я вижу, что моя дочь привлекла твое внимание, Властитель Холма, — где-то рядом с Корумом раздался голос короля Маннаха. Король говорил с легким сарказмом.

— Твоя дочь?

— Ее зовут Медбх. Она красива?

— Красива. Она прекрасна, король Маннах.

— С тех пор, как ее мать погибла в первой битве с фой миоре, она стала моей радостью и утешением. Медбх — моя правая рука, мой мудрый советчик. В бою она уверенно ведет за собой воинов, она лучше всех пользуется боевым арканом, пращой и татлумом.

— Что такое татлум?

— Тяжелый шар, на изготовление которого идут черепа и кости наших врагов. Фой миоре боятся его. Поэтому мы и пользуемся ими. Черепа и кости перемешиваются с известью, которая затвердевает, и мы получаем мощное оружие против захватчиков — хотя мало что может преодолеть их сильную магию.

Отпив еще меда, Корум тихо сказал:

— Прежде чем я пущусь на поиски копья, мне бы очень хотелось понять природу наших врагов.

Король Маннах улыбнулся:

— Вот эту просьбу мы можем легко удовлетворить, потому что недалеко отсюда видели двух фой миоре и их свору охотничьих псов. Наши разведчики считают, что они направляются к Кер Махлоду, собираясь напасть на форт. Завтра к заходу солнца они должны быть здесь.

— Ты хочешь нанести им поражение? Похоже, ты в этом сомневаешься.

— Мы не сможем одолеть их. Мы считаем, что данное нападение фой миоре призвано, главным образом, отвлечь наше внимание. Порой им удается перебить наших бойцов, но, в основном, они стараются просто потрепать нам нервы.

— Значит, вы позволите мне погостить у вас до завтрашнего вечера?

— Конечно. Если увидишь, что форт сдается, ты тут же покинешь его и отправишься на поиски Ги-Бресейла.

— Обещаю, — сказал Корум.

И снова он поймал себя на том, что не сводит глаз с дочери короля Маннаха. Поднося к губам чашу с медом и откинув назад копну густых рыжих волос, она смеялась. Принц смотрел на ее гибкие руки с золотыми браслетами, на крепко сбитую изящную фигуру. Каждым своим движением она походила на настоящую принцессу, предводительницу воинов, но что-то неуловимое в ее манере поведения подсказывало Коруму, что она таит в себе нечто большее. В глазах ее светились живой ум и чувство юмора. Может, он все это себе выдумал, полный отчаянного желания в каждой женщине мабденов найти Ралину?

Наконец принц заставил себя покинуть зал и в сопровождении короля Маннаха добрался до отведенной ему комнаты, простой и скромно обставленной, с деревянной кроватью, связанной ремнями, на которой лежали соломенный матрас и меховое одеяло, чтобы укрываться от холода. Он крепко уснул в ней и не видел никаких снов.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ФИГУРЫ В ТУМАНЕ

И наступил рассвет первого утра, и Корум увидел эту землю.

Окно, затянутое промасленным пергаментом, пропускало свет, и за ним открывалась туманная картина внешнего мира. Корум увидел, что каменные стены и крыши Кер Махлода искрятся изморозью. От мороза гранитная кладка посерела. Мороз сковал землю, и деревья в соседнем лесу под фортом стояли недвижимые и окоченевшие.

В комнатке с низкой нависающей крышей, отведенной Коруму, всю ночь в очаге горели поленья, но сейчас от них остался лишь теплый пепел. Умываясь и натягивая одежду, Корум невольно ежился.

И это весна, думал Корум, весна в тех местах, где она давно уже должна была цвести золотом, где раньше зима была еле заметна, ибо представляла собой краткий интервал между спелыми днями осени и бодрящими весенними утрами.

Коруму показалось, что он узнает окружающий пейзаж. И в самом деле, эти места были недалеко от скалы, на которой стоял замок Эрорн. Вид, открывавшийся сквозь промасленный пергамент, стал затягиваться туманом — по всей видимости, морским, — который поднимался с другой стороны укрепленного городка, а вдали виднелись очертания скальной гряды, конечно же, одной из тех, что тянулись рядом с Эрорном. Он испытал желание отправиться туда и посмотреть, стоит ли там замок Эрорн — а если стоит, то в нем должен обитать тот, кто может что-то знать об истории замка. Корум пообещал себе, что, прежде чем он покинет эти земли, обязательно навестит замок Эрорн — хотя бы как символ своей принадлежности к смертным.

Корум вспомнил, как прошлым вечером он смотрел в зале на гордую смеющуюся девушку. Признайся он себе, что его тянет к ней, это, конечно же, не было бы предательством памяти Ралины. Вне всяких сомнений, и девушку тянуло к нему. Но почему же ему так не хочется признавать этот факт? Потому что боится? Скольких женщин он еще сможет любить и видеть, как они стареют и исчезают, а его бесконечная жизнь все длится? Сколько раз он еще сможет переживать горечь потери? Или он начинает обретать цинизм, который позволит ему брать женщин лишь на короткое время и расставаться с ними до того, как любовь властно заявит о себе? Для общего блага — и ее и его — это было бы наилучшим разрешением бесконечно трагической ситуации.

Усилием воли он отогнал от себя и эту проблему, и образ рыжеволосой дочери короля. Если сегодня придется начинать войну, то ему лучше всего думать лишь об этом, отбросив все остальное, тем более что присутствие врагов успокоило угрызения совести. Он улыбнулся, вспомнив слова короля Маннаха. «Фой миоре следуют за смертью, — сказал Маннах. — Они преклоняются перед ней». Что ж, возможно, это является истиной и для Корума? И если это так, то не является ли он самым опасным врагом для фой миоре?

Пригнувшись под притолокой, он покинул свою комнату и, пройдя ряд небольших овальных помещений, очутился в зале, где они ужинали вечером. Зал был пуст. Сквозь узкие прорези окон неохотно сочился серый рассвет, освещая зал, откуда уже была убрана вся посуда. В нем было холодно и неуютно. Корум подумал, что именно в таком месте можно в одиночестве преклонить колени, очищая душу перед битвой. Он согнул серебряную руку, вытянул серебряные пальцы, проверил серебряные суставы и посмотрел на серебряную ладонь, на которой во всех подробностях были воспроизведены линии настоящей руки. Искусственная рука надежно крепилась к кости запястья. Корум сам проделал необходимую операцию, пустив в ход другую руку, чтобы пропустить сквозь кость крепежные стержни. Пусть верят, что у него волшебная рука, — она была безукоризненной копией кисти из плоти и крови. Внезапно Корум с отвращением позволил руке опуститься. Это была единственная вещь, которую он создал за две трети столетия. Единственная работа, которую он завершил после окончания приключений с Повелителями Мечей.

Он почувствовал, что его переполняет отвращение к самому себе, но не мог понять причины таких эмоций. Он стал мерить шагами широкие плиты пола, поеживаясь от сырого холодного воздуха, — как гончая, которой не терпится стремительно сорваться с места и пуститься в погоню. Или это ему не терпится начать бег? Может, это он хочет бежать от чего-то. От знания о самом себе, о поджидающей его неизбежной судьбе, о роке, на который оба — и Элрик, и Эрекозе — намекали ему?

— Во имя моих предков — пусть придет битва, и пусть она будет кровавой и яростной! — выкрикнул он. И одним движением выхватив свой боевой клинок, он описал им круг в воздухе, проверяя его готовность и сбалансированность, после чего с треском вернул в ножны — этот звук разнесся по залу.

— И пусть она будет удачной для Кер Махлода, господин наш победитель, — это был спокойный и веселый голос Медбх, дочери короля Маннаха.

Она стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку и уперевшись рукой в бедро. Талию ее перетягивал тяжелый пояс, на котором висели кинжал в ножнах и широкий меч, волосы стянуты сзади, и единственными доспехами Медбх было что-то вроде кожаной куртки. В свободной руке она держала легкий шлем, который отличался от вадхагских, хотя тоже был выкован из меди.

Корум редко позволял, чтобы его заставали врасплох, и, смутившись, что кто-то слышал его воинственный возглас, отвернулся, не в силах посмотреть ей в лицо. Юмор мгновенно оставил его.

— Боюсь, госпожа, что для вас во мне нет ничего от героя, — холодно произнес он.

— И от скорбного бога, Властителя Холма. Многие из нас долго колебались, прежде чем призвать вас. Многие думали, что если вы и существуете, то можете оказаться мрачным и зловещим существом, похожим на фой миоре, и мы сами призовем беду на свою голову. Но нет, перед нами предстал человек. Человек, куда более сложный, чем просто бог. И похоже, на каждом из нас лежит разная ответственность. Вы разгневались оттого, что я увидела, и вам не чужд страх…

— Скорее всего, это был не страх, госпожа.

— А может, и он. Вы встали на нашу сторону по своему выбору. Мы ничего не можем требовать от вас. У нас нет власти над вами, пусть даже мы считали обратное. Вы помогаете нам, несмотря на свои страхи и грызущие вас сомнения. Это куда более ценно, чем помощь какого-то откровенно бесчувственного сверхъестественного существа, которых используют фой миоре. И они боятся вашей легенды. Помните это, принц Корум.

Корум продолжал стоять, не поворачиваясь к ней. Ее теплое отношение не вызывало сомнений. Ее действительно, тянуло к нему. Она была столь же умна, сколь и красива. Как он может повернуться к ней, если в этом случае он увидит ее, — а, увидев, он будет не в силах полюбить ее, полюбить так, как Ралину?

Справившись с голосом, принц сказал:

— Благодарю вас за вашу любезность, госпожа. На службе вашему народу я сделаю все, что в моих силах, но предупреждаю: не ждите от меня чего-то особенного.

Он так и не повернулся, поскольку не доверял самому себе. Неужели он так нуждается в Ралине, что видит в этой девочке ее черты? И если все дело в этом, какое он имеет право любить Медбх, если любит в ней лишь то, что выдумал сам?

Серебряной рукой он коснулся вышитой повязки на глазу, холодные и бесчувственные пальцы скользнули по ткани, расшитой руками Ралины. Он чуть не крикнул:

— Так что с фой миоре? Они подходят?

— Пока еще нет. Только туман густеет. Точный признак — они где-то рядом.

— Туман следует за ними?

— Предшествует им. За ними идут снег и лед. Часто об их приближении сообщает восточный ветер, несущий крупный град, как голубиное яйцо. Земля умирает, и деревья склоняются к корням, когда шествуют фой миоре, — сдержанно произнесла девушка.

Напряжение, воцарившееся в зале, росло.

Затем она сказала:

— Вы не обязаны любить меня, милорд.

Вот тогда Корум и повернулся.

Но ее уже не было.

Снова принц опустил глаза на металлическую руку, но стряхнул с глаза слезу живыми, теплыми и мягкими пальцами.

Ему показалось, что из другой, отдаленной части крепости до него смутно доносятся звуки мабденской арфы, и музыка была нежнее той, что он когда-либо слушал в замке Эрорн, и в звуках этой арфы слышалась печаль.

*

— При вашем дворе есть гениальный арфист, король Маннах.

Корум и король стояли на внешней стене Кер Махлода, глядя на восток.

— Вы тоже слышали эту арфу? — нахмурился король Маннах. На нем был бронзовый нагрудник, а на седеющей голове — бронзовый же шлем. Его правильное лицо выглядело мрачным, а в глазах стояло удивление. — Кое-кто подумал, что это играли вы, Властитель Холма.

Корум вытянул перед собой серебряную кисть:

— Она не может так искусно перебирать струны, — закинув голову, он смотрел в небо. — Я слушал мабденского арфиста.

— А я думаю, что нет, — сказал Маннах. — Во всяком случае, это был не арфист при моем дворе, которого мы слышали. Менестрели Кер Махлода готовятся к битве. Когда они заиграют, мы услышим боевые песни, а не ту музыку, что звучала сегодня утром.

— Вы не узнали мелодию?

— Как-то мне довелось ее слышать. В роще у холма, в первую ночь, когда мы пришли звать вас. Именно с ее помощью мы осмелились поверить, что в этой легенде была правда. Если бы мой народ не услышал звуки арфы, он не стал бы продолжать звать.

Корум нахмурился.

— Тайны никогда не были в моем вкусе, — сказал он.

— Значит, и жизнь, как таковая, не в вашем вкусе, милорд.

Корум улыбнулся:

— Я понял, что вы хотите сказать, король Маннах. Тем не менее, я с подозрением отношусь к таким вещам, как призрачные арфы.

Больше на эту тему они не говорили. Король Маннах указал в сторону густого дубового леса. В верхушках деревьев клубился туман. Пока они смотрели, туман густел и опускался все ниже к земле, и теперь за его завесой лишь слабо просматривались заиндевевшие стволы нескольких деревьев. Солнце стояло высоко в небе, но сквозь тонкую пелену облаков, что начали затягивать небосвод, с трудом пробивались его бледные лучи.

День был тихим.

Из леса не доносилось ни одного птичьего посвиста. Приглушенными были даже передвижения воинов внутри форта. Когда кто-то громко подавал голос, звук в первую секунду казался громким и отчетливым, как удар колокола, а потом его поглощало молчание. Вдоль зубцов стен защитники сложили оружие — копья, стрелы, луки, большие камни и круглые татлумы, которые предстояло швырять из пращи.

Воины занимали свои места на стенах. Кер Махлод являлся небольшим поселением, но, разместившись на вершине холма со тщательно выглаженными сторонами, напоминавшими созданный руками человека огромный конус, он был надежно укреплен. К югу и северу высилось еще несколько таких же конусов, и на вершинах двух из них виднелись руины других крепостей, позволявших предполагать, что когда-то Кер Махлод был частью куда более крупного поселения.

Корум повернулся, чтобы взглянуть в сторону моря. Туман рассеялся, и поверхность воды, игравшая синими искрами, была гладкой и спокойной, словно непогода, ползущая на землю, не дотягивалась до океана. Принц убедился в своей правоте, предполагая, что неподалеку находится замок Эрорн. В двух или трех милях к югу он увидел знакомые очертания мыса и груды развалин, которые могли быть остатками замковой башни.

— Вы знаете эти места, король Маннах? — показал в ту сторону Корум.

— Мы называем это замком Оуйн, поскольку издалека он, действительно, напоминает замок, но на самом деле это естественное образование. Часть относящихся к нему легенд утверждает, Кремм Кройх, что в нем обитали какие-то сверхъественные существа — сиды. Но единственным архитектором замка Оуйн был ветер, а единственным каменщиком — море.

— Все же я должен побывать там, — сказал Корум. — Когда смогу.

— Если оба мы уцелеем при набеге фой миоре — точнее, если фой миоре решат не нападать на нас, — тогда я отведу вас туда. Но там не на что смотреть, принц Корум. Куда лучше все видно отсюда.

— Подозреваю, — сказал Корум, — что вы правы, король.

Пока они говорили, туман все густел и теперь затянул все пространство моря. Туман опустился на Кер Махлод, заполнив его узкие улочки. Со всех сторон, кроме западной, туман поднимался вдоль стен крепости.

В форте смолкли все звуки, обитатели ждали, что принесет с собой туманная пелена.

Наступили густые, словно вечерние, сумерки. Стало так холодно, что даже Корум, одетый теплее, чем другие, поежился и плотнее завернулся в свой алый плащ.

Из тумана донесся собачий вой. Дикие отчаянные завывания рвались из собачьих глоток, пока не заполнили собой весь воздух пространства вокруг крепости Кер Махлод.

Своим единственным глазом Корум пытался увидеть этих псов. На мгновение ему показалось, что он уловил бледный расплывчатый силуэт, мелькнувший под стенами у подножия холма. Затем он исчез. Корум аккуратно натянул тетиву своего длинного лука, сделанного из одного куска кости, и плотно прижал к тетиве тонкую прямую стрелу. Ухватив дугу лука металлической рукой, он здоровой рукой натянул тетиву так, что она коснулась скулы, и стал ждать, пока не увидел другой смутный силуэт — и после этого пустил стрелу в полет.

Стрела пронзила туман и исчезла.

Снизу донесся дикий визг, который перешел в рычание. Вверх по холму к крепости ринулась какая-то фигура. Два желтых глаза были устремлены прямо на Корума, словно зверь инстинктивно узнал того, кто нанес ему рану. На бегу его длинный оперенный хвост мотался из стороны в сторону, и на первый взгляд казалось, что он, тонкий и негибкий, не имеет ничего общего с хвостом, — и тут Корум понял, что это была его стрела, вонзившаяся в бок животного. Он выхватил из колчана другую стрелу, натянул тетиву и взглянул прямо в горящие глаза животного. Пес широко открыл пасть — с желтых клыков капала слюна. На загривке у него вздыбилась жесткая шерсть, и, когда пес был почти рядом, Корум увидел, что тот не уступает ростом пони.

Он ничего не слышал, кроме рычания пса, но продолжал держать стрелу на тетиве, ибо клочья тумана то и дело закрывали цель.

Корум не ожидал, что собака окажется белой. В этой белизне было что-то отталкивающее. Только уши пса были темнее, чем туловище, и блестели, отливая цветом свежей крови.

Собака все выше и выше взбиралась по склону холма. Первая стрела, по всей видимости, не остановила ее, и рычание пса напоминало гнусный смех убийцы, который ждет момента, чтобы вонзить клыки в горло Корума. Желтые глаза зверя были полны радости.

Больше ждать принц не мог. Он пустил стрелу.

Казалось, она очень медленно преодолевает расстояние до белого пса. Собака увидела стрелу и попыталась увернуться, но, стремясь к своей цели, она мчалась слишком быстро, рыская из стороны в сторону. Когда зверь наклонил голову вправо, лапы подогнулись, и стрела с такой силой пробила ему левый глаз, что наконечник вышел с другой стороны черепа.

Пес распахнул огромные челюсти, но из ужасной глотки не вырвалось ни звука. Рухнув, он скатился к подножию холма и замер на месте.

Корум перевел дыхание и повернулся к королю Маннаху, желая ему что-то сказать.

Но тот уже замахнулся копьем, целясь в туман, из которого, истекая слюной и подвывая, ползли не меньше сотни бледных теней, полные решимости отомстить за убийство одного из своих соплеменников.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

БОЙ У КЕР МАХПОДА

— Ох, как их много! — обеспокоенно вскрикнул король Маннах, хватая второе копье и отправляя его вслед за первым. — Столько я еще не видел! — он обернулся, чтобы посмотреть, что делается с его людьми. Все отчаянно дрались с собаками — швыряли камни из пращи, стреляли из луков и метали копья. Псы окружали Кер Махлод. — Как их много! — повторил король. — Наверное, фой миоре узнали, что вы пришли нам на помощь, принц Корум. И, скорее всего, решили уничтожить вас.

Корум не ответил, потому что увидел огромного белого пса, подобравшегося к самой стене и обнюхивавшего проход, который сейчас был перегорожен огромным валуном. Перегнувшись через стену, Корум выпустил одну из своих последних стрел, поразив собаку в затылок. Заскулив, та уползла обратно в туман. Корум не мог проверить, прикончил ли он ее. Убить этих псов было непросто, и в морозном тумане, в котором виднелись только их окровавленные уши и желтые клыки, было не разобрать, удалось ли уничтожить ту или иную собаку.

Даже если бы их шкуры имели более темную окраску, сражаться с ними было бы трудно. Туман продолжал густеть. Собаки рвались вперед, пытаясь вцепиться в горло или в глаза защитников крепости, так что тем постоянно приходилось вытирать с лиц их зловонную слюну и со стен сплевывать на собак, поскольку легкие заполняла холодная сырость. Тем не менее, все отважно дрались, никто не отступил. Вниз летели дротик за дротиком. Стрела за стрелой находили свои цели в рядах злобных псов. Пока не были пущены в дело груды шаров татлума, и Корум пытался понять, почему их берегут, ибо король Маннах не успел объяснить ему. Ведь копья и стрелы ложились все ближе к стенам форта, но убито было лишь несколько псов.

«Керенос, кем бы он ни был, хорошо натаскал свою свору», — подумал Корум и, выпустив последнюю стрелу, вытащил меч из ножен.

Непрестанный вой так действовал на нервы защитникам, что необходимость не поддаваться ему требовала столько же усилий, сколько и бой с собаками.

Король Маннах обошел стены, ободряя воинов. Пока никто из них не погиб. Но запас метательных снарядов подходил к концу, и скоро им придется защищаться клинками, топорами и копьями. Этот момент был близок.

Помедлив, Корум перевел дыхание и попытался оценить положение защитников крепости. Внизу было чуть меньше сотни псов. На стенах же стояло немногим больше сотни воинов. Чтобы достичь подножия стен, собакам придется совершать гигантские прыжки. Но Корум не сомневался, что это им под силу.

Едва Корум пришел к такому выводу, как увидел летящего на него белого зверя — передние лапы вытянуты, зубы оскалены, желтые глаза горели ненавистью. Если бы принц заранее не вытащил меч, то был бы растерзан тут же, на месте. Но он успел вскинуть острие меча, в воздухе нанизав на него пса. Клинок вонзился в живот зверя, и Корум чуть не потерял равновесие, когда пес сполз до самой рукоятки; рявкнув, словно от удивления, он зарычал, осознав, какая судьба его ждет, и последним усилием тщетно попытался лязгнуть зубами, после чего закувыркался вниз, рухнув прямо на спину одного из своих спутников.

Немного погодя Корум подумал, что на сегодня псам Кереноса хватит жара битвы, поскольку они, казалось, собрались отступать. Но их вой, рычание и случайные визги ясно дали понять, что они всего лишь отошли отдохнуть и потянуть время, после чего пойдут на новый штурм. Может, они получали указания от невидимого хозяина — вероятно, им был сам Керенос. Корум много бы отдал за возможность увидеть фой миоре. Хотя бы одного — чтобы составить мнение, что они собой представляют и откуда черпают магическую силу. Чуть раньше ему показалось, что он увидел в тумане какой-то темный силуэт, который был выше псов и держался на двух ногах, но полосы тумана все время так быстро перемещались (хотя туман не рассеивался) что он мог и ошибиться. Если он в самом деле видел очертания фой миоре, то нет сомнений — тот был значительно выше человека и, возможно, вообще принадлежал к другой расе. Но откуда могли появиться эти другие — не вадхаги, не нхадраги и не мабдены? Эта загадка не давала Коруму покоя еще после первого разговора с королем Маннахом.

— Псы! Осторожнее, псы! — закричал один из воинов, на спине которого повисло белое существо, безмолвно прыгнувшее на него из тумана.

Человек с повисшей на нем собакой рухнул со стены и с жутким звуком ударился о камни улицы.

Вскочил только пес. Из пасти у него свисали клочки человеческой плоти. Оскалившись, он повернулся и прыжками помчался по улице. Корум, не тратя ни секунды на раздумья, швырнул вслед ему меч и поразил пса в бок. Взвизгнув, тот попытался схватить зубами меч, вошедший ему меж ребер, и закружился, как щенок, что ловит свой хвост. Огромный пес четыре или пять раз развернулся на месте, прежде чем умер.

Корум по ступенькам кинулся вниз на улицу, чтобы вернуть свой меч. Он никогда раньше не видел вблизи этих чудовищных собак, не мог понять, почему они так странно выглядят, ибо в природе не было ничего подобного. Он с отвращением вытянул клинок из огромного тела и, вытерев кровь о жесткую бледную шерсть, взбежал по ступенькам, чтобы занять свое место на стене.

И тут он впервые обратил внимание на вонь. Ясно, что это был собачий запах, зловоние грязной мокрой шерсти, и на несколько секунд он заполнил все вокруг. Туман разъедал глаза и язык, а теперь, когда собачья вонь забивала ноздри, защитники крепости напрягали все силы, чтобы исполнять свои обязанности. Собаки уже в нескольких местах забрались на стены, и четверо бойцов лежали с разорванными глотками, но и две собаки Кереноса тоже погибли, причем у одной была снесена голова.

Корум начал уставать и понял, что остальные тоже вымотаны. Будь это обыкновенная битва, они имели бы право на усталость, но сейчас они дрались не с человеческими созданиями, а со зверями, союзниками каких-то порождений чужой природы.

Корум отпрянул от прыгнувшего пса (таких огромных ему еще не приходилось видеть), который, оттолкнувшись задними лапами от стены, приземлился на площадку за спиной принца; пес хрипел и тяжело дышал, глаза у него выкатились из орбит, из оскаленной пасти вывалился язык. Корум чуть не задохнулся от запаха, который шел из глотки животного, — гнусный зловонный запах. Рыча, зверь подобрался, чтобы броситься на Корума, и его странные красные уши плотно прижались к остроконечной голове.

Что-то крикнув, Корум схватил свой боевой топор с длинной рукояткой, стоявший у стены, и, взмахнув им, кинулся навстречу противнику.

Когда лезвие мелькнуло над белой головой, пес припал к земле. Он подобрался, зажав хвост между задними ногами, и, поняв, что оружие тяжелее и опаснее самого Корума, зарычал, обнажив двенадцатидюймовые клыки.

Второй раз описывая топором круг, Корум потерял было равновесие, и, уловив это секундное замешательство, пес кинулся на него. Когда он распростерся в воздухе, Корум сделал три стремительных шага назад, и топор, завершив вращение, поразил задние лапы собаки, покалечив, но не остановив ее. Корум оказался на самом краю площадки и понял, что одно неосторожное движение — и он переломает себе ноги. Достаточно шага назад — и он рухнет на улицу. Принц, когда пес снова кинулся на него, сделал шаг в сторону, пригнулся, и собака, перелетев через него, вниз головой рухнула на булыжники, сломав себе шею.

Теперь звуки боя доносились со всех концов крепости, ибо несколько собак Кереноса все же прорвались на улицы и носились по ним, вынюхивая стариков и детей, забаррикадировавших двери и прятавшихся в домах.

Медбх, дочь короля Маннаха, дралась на улицах; Корум мельком увидел ее во главе горстки воинов, сражавшихся с двумя псами, загнанными в тупик. Из-под шлема у нее выбивались пряди рыжих волос, развевающиеся на бегу. Гибкость и сила ее фигуры, продуманная быстрота движений, неоспоримая отвага удивили Корума. Он никогда раньше не встречал таких женщин, как Медбх, — или, точнее, таких женщин, которые дрались бок о бок со своими мужчинами и делили с ними все тяготы. «И к тому же таких красивых женщин», — подумал Корум, но тут же выругал себя за то, что отвлекся, потому что другой зверь, рыча и захлебываясь хриплым лаем, кинулся на него, но Корум, издав боевой клич вадхагов, успел глубоко всадить топор ему в череп, между прижатых красных ушей. Ему хотелось, чтобы бой скорее подошел к концу, ибо он так устал, что сомневался, удастся ли ему уложить еще хоть одного пса.

Лай этих ужасающих созданий, казалось, становился все громче и громче. Зловоние, исходящее от зверей, заставило Корума вспомнить едкость тумана, который еще недавно заполнял легкие, но белесые тела врагов продолжали перелетать через стены — клыки оскалены, желтые глаза горят ненавистью, — и воины продолжали гибнуть, когда собачьи зубы рвали их плоть и сухожилия, ломали кости. Корум, задыхаясь, прислонился к стене. Он понимал, что нападение следующего пса убьет его. У него не было желания сопротивляться. Он хотел лишь, чтобы все кончилось. Погибни он на этом месте — и всем проблемам мгновенно придет конец. Кер Махлод падет. И тут будут править фой миоре.

Какая-то сила заставила его снова посмотреть вниз, на улицы.

Там с мечом в руках в одиночестве стояла Медбх, к которой несся огромный пес. Вся ее группа погибла. Их растерзанные тела валялись на камнях мостовой. Осталась только Медбх, но и ее ждет неизбежная гибель.

Не успев даже осознать, что делает, Корум прыгнул вниз. Ноги в высоких сапогах опустились на спину животного, отчего его задние лапы, подогнувшись, коснулись земли. Боевой топор, взметнувшись, рассек позвоночник огромного пса, едва не разрубив его пополам. Корум, продолжая движение, перелетел через труп, и, поскользнувшись в крови, очередным ударом отделил голову зверя от сломанного позвоночника, и повалился на спину, отчаянно пытаясь встать на ноги. Даже Медбх не сразу поняла, что случилось, поскольку поразила собаку мечом в глаз, не осознавая, что животное уже мертво, — и лишь потом увидела Корума.

Когда он, поднявшись, высвобождал свой топор, засевший в черепе врага, она улыбнулась ему:

— Значит, вам так и не довелось увидеть меня мертвой, мой волшебный принц.

— Госпожа, — ответил Корум, с трудом переводя дыхание, — я меньше всего хотел этого.

Корум вырвал топор и по ступенькам взбежал на стену, где уставшие воины из последних сил отражали атаки бесчисленных псов.

Принц заставил себя рвануться вперед, чтобы помочь бойцу, который был уже не в силах отразить бросок собаки. Лезвие топора затупилось в схватках, и удар лишь оглушил пса. Тот сразу же оправился и кинулся на Корума. Но острие копья вонзилось ему в живот, и нагрудник Корума окатило густой, дурно пахнущей собачьей кровью.

Отшатнувшись, он вгляделся в туман, висящий за стенами крепости. На этот раз Корум все же увидел чей-то смутный силуэт — огромную человеческую фигуру, на голове которой, кажется, находились рога с отростками; четких очертаний было не разобрать, а тело выглядело деформированным. Корум заметил, что существо поднесло к губам какой-то предмет.

Раздался звук, заставивший всех собак замереть на месте, а оставшиеся в живых воины выронили оружие и схватились за уши.

Это звук вызывал ужас, в нем слышался и зловещий хохот, и стон, и мучительный вопль, и крики торжества. То был звук рога Кереноса, отзывающего своих псов.

До того, как фигура исчезла в тумане, Корум успел еще раз уловить ее очертания. Оставшиеся в живых псы стали прыгать со стен и спускаться по склонам холма, пока в пределах Кер Махлода не осталось ни единой живой собаки.

Затем и туман стал подниматься, оттягиваясь назад к лесу, словно Керенос тащил к себе его покрывало.

Снова раздался звук рога.

Он был так ужасен, что кое-кого из людей стало рвать. Кто-то стонал, а другие не могли удержаться от рыданий.

Тем не менее было ясно, что на сегодня Кереносу и его своре хватит. Людям Кер Махлода они показали лишь часть своей мощи.

Именно это им и было надо. Корум догадывался, что для фой миоре данная схватка была чем-то вроде легкой пробы сил. Основное сражение еще впереди.

После боя в Кер Махлоде обнаружили тридцать четыре собачьих трупа.

Погибли пятьдесят воинов — мужчин и женщин.

— Быстрее, Медбх! Татлум! — крикнул дочери король Маннах. Он был ранен в плечо, которое продолжало кровоточить.

Медбх вложила в гнездо пращи круглый шар из мозгов, залитых известью, и раскрутила оружие над головой.

Снаряд улетел в туман вслед Кереносу.

Но король Маннах знал, что он не поразил фой миоре.

— Это оружие — то немногое, что, как мы считаем, может убить их. Татлум.

В молчании они спустились со стен Кер Махлода, скорбя по погибшим.

— Завтра, — сказал Корум, — я двинусь на поиски копья Брийонака. И в своей серебряной руке я принесу его вам. Я сделаю все, что в моих силах, дабы спасти народ Кер Махлода от Кереноса и его псов.

Король Маннах, с помощью дочери спускавшийся по ступенькам, лишь склонил голову, поскольку от усталости еле держался на ногах.

— Но первым делом я должен посетить то место, что вы называете замком Оуйн, — сказал Корум. — И я хочу сделать это еще до отбытия.

— Вечером я проведу вас туда, — сказала Медбх.

Корум не стал возражать.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РЯДОМ С РУИНАМИ

День пошел на вторую половину, и облака перестали затягивать солнечный диск, лучи которого слегка смягчили мороз, согрели дневной воздух, и запахи весны коснулись окружающей природы. Корум и принцесса-воительница Медбх, окрещенная Длинной Рукой за ее искусство метать татлумы из пращи, верхом ехали к тому месту, которое Корум называл Эрорном, а она — Оуйном.

Хотя уже пришла весна, на деревьях не было ни почек, ни листвы и сквозь землю не пробивалась ни одна травинка. Этот мир был гол и мертв. Жизнь покинула его. Корум вспомнил, как пышно цвела она в этих местах, когда он покидал их. Он помрачнел, думая, что после появления фой миоре, их собак и слуг так должна выглядеть почти вся земля.

Натянув поводья, они остановили коней почти на краю утеса, под которым море шуршало галькой маленького заливчика.

Из воды вздымались высокие черные скалы, старые и выщербленные; они были изъедены пещера-ми, с которыми Корум был знаком еще тысячу лет назад.

А вот мыс, тем не менее, изменил свои очертания. В самом центре часть его, где выкрошился гранит, рухнула в море, и теперь Корум понял, почему от замка Эрорн почти ничего не осталось.

— А вон это, посмотри, называют Башней Сидов… или Башней Кремма, — показала ему Медбх. Башня высилась на другой стороне провала, образованного рухнувшими скалами. — Издалека похоже, что ее сотворили человеческие руки, но на самом деле это творение природы.

Но Корум узнал эти стертые очертания. Действительно, они казались природным образованием, ибо строения вадхагов всегда старались слиться с пейзажем. Вот почему в его время некоторые путешественники не могли найти замок Эрорн.

— Это творение моего народа, — тихо сказал он. — Остатки архитектуры вадхагов, хотя, понимаю, никто в это не поверит.

Она удивилась и рассмеялась.

— Значит, легенда говорит правду. Это твоя башня!

— Я родился здесь, — сказал Корум и вздохнул. — И надеялся здесь же умереть.

Спешившись, он подошел к самому краю утеса и посмотрел вниз. В глубине провала море промыло узкий канал. Он бросил взгляд на остатки башни по другую сторону его. Корум вспомнил Ралину и свою семью: отца — князя Клонски, мать — принцессу Колатарну, своих сестер Иластру и Фолинру, своего дядю — принца Ранана и его дочь Сертреду. Все умерли. Только Ралина прошла до конца отмеренный ей жизнью путь, а все остальные были жестоко уничтожены Гландитом-а-Крэ и его убийцами. И никто, кроме Корума, их теперь не помнит. На мгновение он позавидовал им, ибо он-то их помнил.

— Но ты-то живой, — просто сказала Медбх.

— Так ли? Порой думается, что, может, я не более чем тень, плод воображения, появившийся стараниями и мольбой твоего народа. Мои воспоминания о своем прошлом уже тускнеют. Я с трудом вспоминаю облик своих близких.

— У тебя была семья… там, откуда ты явился?

— Я знаю, что легенда гласит, будто мне предназначено спать под холмом, пока меня не позовут. Но это неправда. В свое время я жил здесь — когда на месте руин высился замок Эрорн. Ах, сколько было развалин в моей жизни…

— И твоя семья жива? Ты оставил ее, чтобы помочь нам?

Покачав головой, Корум с горькой улыбкой повернулся и взглянул на Медбх.

— Нет, госпожа, все было не так. Моя семья была вырезана людьми твоей расы — мабденами. Моя жена скончалась, — он умолк.

— Ее тоже уничтожили?

— От старости.

— Она была старше тебя?

— Нет.

— Значит, ты в самом деле бессмертен? — она смотрела вниз, на далекое море.

— В общем-то, да. Понимаешь, поэтому я и боюсь любить.

— А я бы не боялась.

— Как не страшилась и маркграфиня Ралина, моя любовь. Думаю, и я тогда ничего не боялся, поскольку ни о чем не знал, пока не обрел этот опыт. Но, пережив потерю близких, я решил, что никогда больше не позволю себе таких эмоций.

Откуда-то появилась одинокая чайка и села на соседнюю скалу. В свое время чайки летали тут стаями.

— Тебе никогда и не придется снова переживать такие чувства, Корум.

— Верно. И тем не менее…

— Ты любишь трупы?

— Это жестоко… — оскорбился он.

— То, что остается от человека, — это труп. И если тебя не тянет к трупам, то, значит, ты должен найти кого-то живого, чтобы любить его.

Он покачал головой.

— Неужто для тебя все так просто, милая моя Медбх?

— Не думаю, что сказала нечто примитивное, Корум, Властитель Холма.

Он нетерпеливо отмахнулся серебряной кистью.

— Я не с холма. Мне не нравится, когда меня величают этим титулом. Ты говорила о трупах — это имя заставляет меня чувствовать себя мертвецом, вернувшимся к жизни. И когда ты называешь меня Властителем Холма, я чувствую запах плесени от своей истлевшей одежды.

— Другие легенды гласят, что ты пьешь кровь. И в темные времена этот холм был местом жертвоприношений.

— Мне не нравится вкус крови, — у Корума улучшилось настроение. Жар сражения с собаками Кереноса помог избавиться от мрачных мыслей.

Он протянул здоровую руку к лицу Медбх и провел ею по губам, шее и плечам девушки.

Они бросились друг другу в объятия, и принц заплакал от счастья.

Они целовались. Они предавались любви рядом с развалинами замка Эрорн, и волны внизу гулко бились о скалы. А потом они лежали под последними лучами солнца, глядя на море.

— Прислушайся, — Медбх вскинула голову, и пряди волос упали ей на лицо.

Он услышал. Он услышал это незадолго до того, как она обратила его внимание, но он не хотел это слышать.

— Арфа, — сказала Медбх. — Какая приятная музыка. Сколько в ней печали и нежности, в этой музыке. Ты слышишь ее?

— Да.

— Какая она знакомая…

— Может, ты слышала ее утром, перед нападением? — неохотно и рассеянно сказал он.

— Может быть. И в роще у холма.

— Я знал ее… еще до того, как твой народ в первый раз воззвал ко мне.

— Кто этот арфист? И что это за музыка?

Корум глядел через провал на рухнувшую башню — все, что осталось от замка Эрорн. Даже ему казалось, что она не может быть творением рук смертных. А может, ее создали море и ветер, и память подводит его?

Он испугался.

Теперь и Медбх смотрела на башню.

— Вот оттуда и звучит музыка, — сказал он. — Арфист играет музыку времени.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

МИР СТАНОВИЛСЯ БЕЛЫМ

Корум отправился в дорогу в меховом облачении.

Поверх своей одежды он накинул плащ из белого меха с большим капюшоном, прикрывавшим шлем, — плащ был сшит из мягкого зимнего наряда куницы. Даже лошадь получила попону из оленьей шкуры, отороченную мехом и расшитую сценами героического прошлого. Коруму вручили сапоги на меху, перчатки из оленьей шкуры, тоже вышитые, высокое седло с седельными сумками и мягкие чехлы для лука, копья и боевого топора. Одну из перчаток он натянул на серебряную руку, и теперь ничей любопытный взгляд не мог его опознать. Он поцеловал Медбх и помахал людям Кер Махлода, которые провожали его за стены крепости серьезными, полными надежды взглядами. На прощание он удостоился поцелуя в лоб от короля Маннаха.

— Верни наше копье Брийонак, — сказал он, — чтобы мы могли приручить быка, черного быка Кринанасса, чтобы мы смогли нанести поражение врагам и вернуть весну на нашу землю.

— Я найду его, — пообещал принц Корум Джайлин Ирси, блеснув единственным глазом. Его взгляд увлажнился, но никто не мог сказать, что было тому причиной.

Он вскочил в седло своего огромного, мощного и тяжелого боевого коня, выращенного Таха-на-Кремм Кройх, вставил ногу в стремя, которое заставил сделать для себя (ибо тут забыли, как пользоваться стременами), и закрепил копье в гнезде на стремени, но пока не стал разворачивать стяг, который всю ночь шили для него девственницы Кер Махлода.

— Ты выглядишь великим воином, милорд, — пробормотала Медбх, и он склонился с седла, чтобы погладить ее рыжие волосы и коснуться нежной щеки.

— Я вернусь, Медбх, — сказал он.

*

Два дня он ехал на юго-восток, дорога не показалась ему трудной, потому что он много раз следовал по ней, и время не успело стереть многие из знакомых ему примет. Может, потому что он увидел так мало и в то же время так много в руинах замка Эрорн, сейчас он направлялся в сторону утеса Мойдель, на котором когда-то стоял замок Ралины. Тому нетрудно было найти объяснение, ибо в свое время утес Мойдель был последним форпостом Ливм-ан-Эш, а сейчас таковым стал Ги-Бресейл. Он не потеряет времени и не собьется с пути в поисках утеса, если тот не утонул вместе с Ливм-ан-Эш.

Он двигался на юго-восток. Мир коченел от холода, и заряды блестящих градин били, подпрыгивая, о жесткую землю, скользили по закованным в доспехи плечам Корума и по густой гриве коня. Много раз его путь по этим бескрайним диким пустошам преграждали порывы этого замерзшего дождя, а порой они шли такой сплошной пеленой, что ему приходилось искать убежище в любом укрытии, которым обычно становился какой-нибудь валун, ибо на пустошах почти не было деревьев, если не считать несколько чахлых березок, растущих среди клочков папоротника и вереска, — в это время года им полагалось цвести, но они зачахли или были еле живы. Когда-то тут повсюду обитали олени и гнездились фазаны, но теперь Коруму не попался на глаза ни один фазан, и лишь раз за всю дорогу он увидел тощего перепуганного самца оленя. И чем дальше он ехал на восток, тем мрачнее становился окружающий мир, и скоро он увидел, как поблескивают скованные жестоким морозом травинки, как снежные шапки покрывают вершины всех холмов, лежат на каждом валуне. Дорога постепенно уходила вверх, разреженный воздух становился все холоднее, и Корум был рад, что друзья снабдили его плотным плащом; сухой мороз уступал место снегам, и каждый раз, когда он оглядывал окрестности, перед ним представал белый мир, и белизна его напоминала цвет шкур собак Кереноса. Конь по колено в снегу с трудом пробивался сквозь сугробы, и Корум понимал, что если он подвергнется нападению, ему будет нелегко отразить его. Но небеса были пронзительно чисты, и над головой сияло солнце, хотя оно почти не грело. У Корума мог вызвать опасения лишь туман, ибо он знал, что вместе с ним придут дьявольские псы и их хозяева.

Наконец он выехал к переплетению узких долин среди пустошей, в них виднелись хижины, деревушки и городки, когда-то населенные мабденами. Все они были безлюдны.

В этом пустынном месте Корум и решил остановиться на ночлег. Размышляя, как бы ему развести огонь, чтобы возможные враги не увидели дымка, он убедился, что может разжечь чахлые торфяные брикеты на каменных плитах одного из пустых домиков: дым рассеется, и даже с близкого расстояния его нельзя будет увидеть. Огонь позволит согреться и ему, и коню, да и сварить что-то горячее не лишне. Без этого пускаться снова в путь было бы трудновато.

Его опечалило внутреннее убранство домика: по-прежнему стояла мебель, висели украшения и валялись безделушки, оставшиеся после тех, кто когда-то жил в нем. Дом не ограбили, прикинул Корум, потому, что фой миоре не интересовали изделия мабденов. Но в других поселениях ближе к востоку встречались приметы того, что тут охотились псы Кереноса и недостатка в добыче у них не было. Вот почему, вне всяких сомнений, так много мабденов бежали отсюда, ища спасения в старых заброшенных фортах на вершинах холмов, таких, как Кер Махлод.

Корум видел, что тут процветала довольно развитая культура — земля давала столько плодов, что у жителей было время развивать свои творческие способности. В заброшенных поселениях он находил книги, картины, музыкальные инструменты, а также изящные изделия из металла и глины. Он с грустью убеждался, что всему пришел конец. Значит, его битва против Повелителей Мечей была бессмысленной? Ливм-ан-Эш, за который он дрался так же отчаянно, как за свой народ, исчез, а теперь уничтожено и то, что пришло на его место.

Спустя какое-то время он стал избегать поселений и искал себе приюта в пещерах, где ничто не напоминало о трагедии мабденов.

Но как-то утром, проведя час в седле, он увидел перед собой среди пустоши обширную низину, в центре ее лежало замерзшее карстовое озеро. К северо-востоку от него в глаза Коруму бросился предмет, который он с первого взгляда принял за вертикальный каменный столб высотой примерно в рост человека, но взору Корума их представилось несколько сотен — а ведь обычно каменные круги состояли не более чем из нескольких гранитных плит. Как и повсюду в этих местах, на камнях лежал толстый слой снега.

Тропа привела Корума на другую сторону озера, и он уже был готов миновать монументы (так он назвал их), как вдруг ему показалось, что на бескрайней белизне шевельнулось что-то черное. Ворона? Прикрыв ладонью глаза, он присмотрелся к камням. Нет, там что-то более крупное. Может, волк? Хорошо, если бы олень, поскольку Корум нуждался в мясе. Вынув из колчана луге, он натянул тетиву и закинул копье за спину, чтобы не мешало стрелять, после чего приготовил стрелу. Затем пришпорил коня.

Подъезжая, Корум начал понимать, насколько необычными изваяниями оказались эти камни. Изображения были вырезаны с мельчайшими подробностями, напоминая лучшие вадхагские скульптуры. Именно таковыми они и были — статуи мужчин и женщин, запечатленные в бою. Кто сделал их, и с какой целью?

И снова Корум увидел, как шевельнулось что-то черное. Затем опять спряталось за одну из статуй. Коруму показалось в них что-то знакомое. Видел ли он раньше такие работы?

И лишь когда он вспомнил приключения в замке Ариоха, медленно начала всплывать правда. Корум сопротивлялся. Он не хотел знать ее.

Но теперь принц был уже рядом с ближайшей из статуй и никуда не мог деться от свидетельств истинных событий.

Это были вовсе не статуи.

Это были трупы людей, невероятно походивших на высоких и красивых бойцов Таха-на-Кремм Кройх; они замерзли, готовые ринуться в битву с врагом, и превратились в окоченевшие трупы. Корум видел выражения их лиц, их решимость. На каждом из них читалась отвага — у мужчин и женщин, у совсем юных мальчиков и девочек, — они продолжали сжимать в руках дротики, топоры, мечи, луки, пращи и кинжалы. Они вышли на бой с фой миоре — и вот как те встретили их мужественный порыв: презрением к их благородству и силе. Даже псы Кереноса не выступили против этой обреченной армии; может, и сами фой миоре решили не появляться на поле боя, выслав вместо себя леденящий холод — внезапный жуткий мороз, мгновенно превративший в лед теплую плоть.

Забыв о луке, который он держал в руке, Корум отвернулся от этого зрелища. Конь начал нервничать, и принц был только рад повести его по берегу замерзшего озера, где неподвижными сталагмитами высились мертвые тростники, словно подростки погибшего тут народа. Корум увидел еще два трупа, вмерзшие в лед: по пояс застывшие в ледяном плену, они в ужасе вздымали руки. Мальчик и девочка, обоим не больше шестнадцати лет.

Все вокруг было мертво, полное мертвого же молчания. Звук лошадиных копыт звучал для Корума ритмом похоронного марша. Ухватившись за луку седла, он склонил голову, отказываясь смотреть, не в силах даже проронить слезу — так потрясло ужасом то, что предстало его глазам.

Корум услышал стон, и ему показалось, что он сам издал его. Подняв голову, он вдохнул холодный воздух и опять услышал этот звук. Он повернулся, заставив себя снова посмотреть на обледеневших хозяев этих мест, поскольку прикинул, что стон донесся именно с этой стороны.

Теперь среди белых фигур отчетливо виделась темная. Черный плащ метался на ветру, как сломанное воронье крыло.

— Кто ты, — вскричал Корум, — что оплакиваешь их?

Фигура стояла на коленях. Когда Корум окликнул ее, она поднялась, но изодранный плащ скрывал и лицо, и руки, и ноги.

— Кто ты? — Корум развернул коня.

— Убей и меня, вассал фой миоре! — голос был старым и усталым. — Я знаю тебя и знаю, зачем ты здесь.

— Думаю, что ты все же не знаешь меня, — мягко сказал Корум. — А теперь скажи, кто ты, почтенная женщина.

— Я Ивин, мать одного из них, жена другого, и хочу лишь умереть. Если ты враг — убей меня. Если друг — тоже убей и докажи себе, что ты настоящий друг Ивин. А теперь я хочу уйти вслед за теми, кого я потеряла. Я не хочу больше жить в этом мире, полном жестокости. Я не хочу больше страшных видений, которые оказались истиной. Я — Ивин, и я пророчествовала обо всем, что ты сейчас видишь, и поэтому я ушла, когда меня отказались слушать. А вернувшись, я убедилась, что была права. Вот поэтому я и плачу — и не только по ним. Я плачу по себе самой, той, что предала свой народ. Я Ивин Пророчица, но теперь не осталось никого, кто знал бы меня, никого, кто уважал бы меня — я уж не говорю о себе. Пришли фой миоре и уничтожили их. Враги ушли — с их туманами и псами, которые смели с лица земли мой бедный клан со всей его храбростью, который считал, что, как бы плохи ни были фой миоре, как бы ни были хитры, они проявят к ним достаточно уважения, чтобы вызвать на честный бой. Я предупреждала, что ждет их. Я умоляла их уйти, как ушла сама. Они слушали меня. Они говорили, что я могу уйти, но они хотят остаться, что народ должен хранить свою гордость или его ждет исчезновение, так или иначе он погибнет. Я не понимала их. Теперь понимаю. Так что убей меня, господин.

К принцу умоляюще простерлись тонкие руки, черные лохмотья сползли, обнажив посиневшую от холода старческую плоть. Упал и черный платок, обнажив морщинистое лицо и редкие седые волосы. Корум увидел глаза женщины и понял, что никогда еще во всех своих Странствиях не встречал такого отчаяния, что увидел в глазах этой женщины, Ивин Пророчицы.

— Убей меня, господин!

— Не могу, — сказал Корум. — Будь у меня больше смелости, я бы сделал то, о чем ты просишь, но ее у меня нет, госпожа, — он показал на запад луком со все еще натянутой тетивой. — Иди в ту сторону и попытайся добраться до Кер Махлода, где твой народ продолжает сопротивляться фой миоре. Все расскажи им. Предупреди их. И тогда ты поднимешься в своих глазах, как в моих ты уже воспрянула.

— В Кер Махлод? Ты пришел оттуда? От холма Кремм и с побережья?

— Я в походе. Я ищу копье.

— Копье Брийонак? — у нее как-то странно перехватило горло, и она заговорила высоким голосом. Теперь женщина, покачиваясь, смотрела куда-то мимо Корума. — Брийонак и бык Кринанасса. Серебряная Рука. Придет Кремм Кройх. Придет Кремм Кройх. Он придет, — голос снова превратился в тихий шепот. Казалось, со старческого лица исчезли морщины, и оно обрело какую-то странную красоту. — Призовут Кремм Кройха, и он придет — его призовут… призовут… Но он будет носить другое имя.

Корум был готов заговорить, но предпочел изумленно слушать речитатив старой пророчицы.

— Корум. Серебряная Рука и Алый Плащ. Корум — вот твое имя, и ты будешь убит братом…

Корум начал было верить в силу этой старухи, но теперь поймал себя на том, что не может удержаться от улыбки.

— Может, я и погибну, старуха, но не от руки брата. У меня нет братьев.

— У тебя много братьев, принц. Всех их я вижу. И все полны гордости победителей. Великие герои.

Корум почувствовал, как у него заколотилось сердце и желудок свело спазмой.

— У меня нет братьев, старуха, — торопливо повторил он. — Ни одного, — чего ради ему бояться ее слов? Что она знает такого, что он отказывается признать?

— Ты боишься, — сказала она. — Я-то вижу, что говорю правду. Но не бойся. Тебе надо опасаться лишь трех вещей. Первая — это брат, о котором я сказала. Вторая — арфа. И третья — красота. Бойся лишь трех этих вещей, Корум Серебряная Рука, и больше ничего.

— Красота? Первые две, по крайней мере, осязаемы — но почему я должен бояться красоты?

— И третья — красота, — повторила она. — Бойся этих трех вещей.

— Я не хочу больше слушать твои глупости. Я сочувствую тебе, старуха. Но после твоих бед у тебя что-то сдвинулось в голове. Как я сказал, иди в Кер Махлод, и там пригреют тебя. Там ты сможешь избавиться от терзающего тебя чувства вины, хотя повторяю, что не считаю тебя виновной. А теперь я должен продолжить свои поиски копья Брийонак.

— Брийонак, господин мой, победитель, будет твоим. Но первым делом тебе придется заключить сделку.

— Сделку? С кем?

— Не знаю. Я воспользуюсь твоим советом. Если уцелею, то расскажу людям Кер Махлода, что я тут увидела. Но и ты должен воспользоваться моим советом, Корум Джайлин Ирси. Не отказывайся от него. Я Ивин Пророчица, и то, что открывается моему взору, всегда оказывается правдой. И если из-за каких-то своих поступков я не могу предвидеть, то сама в том виновата. Такова моя судьба.

— Думаю, что и моя, — сказал Корум, отъезжая от женщины, — судьба бежать от правды. По крайней мере, — добавил он, — думаю, что большую правду предпочту маленькой. Прощай, старая.

Она стояла в окружении замерзших сыновей, изодранный плащ трепетал на ветру, облепляя старое худое тело, ее высокий голос слабел, когда она еще раз крикнула ему:

— Бойся лишь трех вещей, Корум Серебряная Рука! Брата, арфы и красоты!

Корум предпочел бы, чтобы она не упоминала об арфе. Все остальное он мог легко посчитать бредом сумасшедшей женщины. Но он уже слышал арфу. И ему уже довелось бояться ее.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

ВОЛШЕБНИК КАЛАТИН

Сгибаясь и падая под весом снежных шапок, стояли деревья без листвы, без плодов, а живые обитатели леса или умерли, или, теряя последние силы, покинули его.

Коруму был знаком этот лес — лес Ааара, где он впервые пришел в себя, изуродованный Гландитом-а-Крэ. Невольно он посмотрел на левую руку, на серебряную кисть и, коснувшись правой глазницы, вспомнил коричневых людей Ааара и Великана из Ааара.

На самом деле, все начал Великан из Ааара — сначала тем, что спас ему жизнь, а потом… Корум отбросил эти мысли. В дальнем конце леса Лаара лежал западный край этих земель, и там должен был выситься утес Мойдель.

Он покачал головой, глядя на погибший лес. Теперь тут уж не живут племена варваров. И не мабдены уничтожили их.

Снова он вспомнил Гландита, исчадие зла. Почему зло всегда приходит с восточного побережья? Неужели эти земли обречены на какую-то особую судьбу, заставляющую их страдать из века в век?

И, полный этими неторопливыми мыслями, Корум въехал в чащу снежного леса.

Его со всех сторон окружили мрачные унылые стволы дубов, елей, вязов и рябины. Из всех деревьев леса, казалось, только тисы были в состоянии стойко вынести тяжесть снега. Корум припомнил рассказы людей сосен. Неужели это правда, что фой миоре уничтожали широколиственные деревья, оставляя только хвойные? Что за причина заставляла их уничтожать обыкновенные растения? Каким образом деревья могли представлять угрозу для них?

Пожав плечами, Корум продолжил путь. Прокладывать его было нелегко. Повсюду высились огромные сугробы, повсюду валялись рухнувшие деревья, одно на другом, так что ему постоянно приходилось широким зигзагом объезжать их, пока принц не понял, что может сбиться с пути.

Но он заставил себя продолжать путь, надеясь, что за лесом, откуда открывается море, погода улучшится.

Два дня Корум пробивался сквозь лес Лаара, пока не признал, что окончательно заблудился.

Правда, холод на самом деле стал чуть слабеть, но это не было приметой, что он держит путь к западу. Вполне возможно, Корум просто стал привыкать к стуже.

Пусть даже стало теплее, путешествие измотало его. Вечерами, чтобы выспаться, ему приходилось расчищать снег, и он давно уже забыл те предосторожности, которые предпринимал, разводя костер. Жаркое пламя было простейшим способом растопить снег, и он надеялся, что густая сеть заснеженных ветвей надежно рассеет дым, так что он будет незаметен с опушки леса.

Как-то он разбил ночевку на маленькой поляне. Развел костер из сухих веток, натопил воды, чтобы напоить коня, и стал искать под снегом клочки высохшей травы — покормить его. Он уже стал ощущать, как жар пламени согревает его окоченевшие кости, как вдруг ему показалось, что из глубины леса — вроде с севера — доносится знакомое завывание. Он мгновенно вскочил на ноги, бросил в костер охапку снега, чтобы затушить его, и внимательно прислушался, ибо снова услышал тот же звук.

Вой приближался.

Корум безошибочно узнал его. Его издавала как минимум дюжина собачьих глоток, которые выли в унисон, и он знал, что такие звуки могли исходить только из одних глоток — охотничьих собак фой миоре, псов Кереноса.

Из своего снаряжения, лежавшего вместе с конской сбруей, Корум взял лук и колчан со стрелами. Ближайшим к нему деревом был древний дуб. Он еще не окончательно высох, и Корум прикинул, что ветви, скорее всего, выдержат его вес. Он обвязал копья ремнем, зажал конец ремня в зубах, стряхнул снег с тех нижних веток, до которых смог дотянуться, и начал взбираться.

Дважды соскользнув и чуть не падая, он постарался забраться как можно выше, аккуратно устроился на ветке, расчистив перед собой в снегу проем, через который открывалась прогалина внизу, но заметить Корума было нелегко.

Ему оставалось надеяться, что, когда конь почувствует запах псов, он сорвется с места, но конь был слишком предан ему. Доверяя хозяину, он продолжал ждать его, пощипывая мерзлую траву. Корум слышал, как собаки приближаются. Теперь он был почти уверен, что они выследили его. Он повесил колчан на ветку, чтобы легко дотянуться до него, и выбрал стрелу. Корум отчетливо слышал, как собаки проламываются через лес. Конь всхрапнул, прижал уши и, выкатив глаза, стал оглядываться по сторонам в поисках хозяина.

Корум увидел, как на краях прогалины начал клубиться туман. Ему показалось, что он заметил мелькнувший белесый силуэт, и он стал неторопливо натягивать тетиву. Корум плашмя лежал на ветке, придерживаясь за нее ногами.

Первый пес, вывалив кровавый язык и насторожив красные уши, с горящими жаждой крови желтыми глазами выскочил на поляну. Корум приник щекой к оперению стрелы, целясь в сердце пса.

Он спустил тетиву. Та щелкнула по перчатке, прикрывающей запястье. Лук выпрямился. Стрела попала точно в цель. Корум увидел, как пес дернулся и завертелся на месте, стараясь ухватить стрелу, пронзившую его бок. Видно было: он не понимал, откуда прилетел смертельный снаряд. Лапы у пса подогнулись. Корум потянулся за второй стрелой.

И тут ветка треснула.

Когда Корум понял, что произошло, он уже завис в воздухе. Раздался глухой скрип, треск, и он рухнул, тщетно пытаясь ухватиться за другие ветви, пока в облаке снега летел вниз. Он глухо ударился о землю. Дук отлетел в сторону, а копья и колчан остались висеть на дереве. Корум больно ушибся левым плечом и бедром. Не лежи снег таким толстым слоем, он, конечно же, переломал бы себе все кости. Мало того — все остальное оружие осталось на дальнем краю прогалины, а на нее один за другим вылетали остальные псы Кереноса, удивляясь смерти своего собрата и треску внезапно обломавшейся ветви.

Собравшись, Корум вскочил на ноги и бросился к стволу, к которому прислонил меч.

Конь заржал и поскакал к нему, оказавшись на полпути между Корумом и мечом. Корум гаркнул на него, чтобы он убирался с дороги. За его спиной раздался протяжный торжествующий вой. Две огромные лапы ударили его в спину, и он покатился кубарем. Шея его стала влажной от горячей липкой слюны. Корум попытался вскочить, но гигантский пес прижал его к земле и снова завыл, оповещая о своей победе. Корум слышал, как остальные псы сделали то же самое. Через мгновение клыки разорвут ему горло.

Но тут Корум услышал ржанье и краем глаза заметил мелькнувшие в воздухе копыта. Собака перестала вдавливать его в снег, и он откатился в сторону, успев увидеть, как огромный боевой жеребец стоит на задних ногах и молотит рычащего пса металлическими подковами, снесшими собаке половину черепа, но пес все еще продолжал рычать. Очередной удар окончательно расколол ему череп, и зверь, скуля, отлетел в сторону.

Корум, прихрамывая, уже бежал через поляну. Ухватив ножны серебряной рукой, здоровой он сжал рукоятку меча, и оружие, когда Корум поворачивался, со свистом вылетело из ножен.

Теперь через поляну тянулись зловещие туманные щупальца, словно призрачные пальцы, пытающиеся что-то нащупать. Еще два пса набросились на отважного коня, у которого из нескольких ран текла кровь, но преданный спутник не отступал.

Корум увидел, как между деревьями появилась человеческая фигура. Затянутый в кожу, с кожаным капюшоном и прикрытый тяжелыми кожаными наплечниками, человек держал в руках меч.

Сначала Корум подумал, что человек пришел ему на помощь, ибо лицо его было таким же белым, как собачий мех, а глаза сверкали красным. Он вспомнил странного альбиноса, которого встретил у башни Войлодьона Гагнасдиака. Элрик?

Но нет — у этого совершенно другие черты лица, тяжелые и перекошенные, у него плотное грузное тело, не имеющее ничего общего с изящной фигурой Элрика Мелнибонэйского. По колено в снегу он начал приближаться к Коруму, вскинув меч для удара.

Собравшись, принц ждал.

Его противник нанес мечом неуклюжий удар сверху вниз, который Корум легко отбил — и со всей силой нанес такой же встречный удар, пробивший кожаный нагрудник. Острие меча вонзилось в сердце нападавшего. С губ белолицего воина сорвался какой-то странный звук, он отскочил на три шага, и оружие Корума вышло из его тела. Затем он двумя руками схватил свой меч и снова занес его над Корумом.

Корум успел пригнуться. Он был испуган. Его удар был точен и верен, но противник не погиб. Корум рубанул по вытянутой левой руке противника, глубоко поразив ее. Но из раны не хлынула кровь. Похоже, этот человек не обратил на нее внимания и снова кинулся на Корума.

В наступающей темноте собаки собирались на поляне. Некоторые из них просто сидели и наблюдали за схваткой. Другие обступили боевого коня, чье горячее дыхание клубилось в холодном ночном воздухе. Конь был предельно утомлен, и скоро злобные псы свалят его на землю.

Корум с изумлением смотрел на бледное лицо своего противника, пытаясь понять, что же он за существо. Скорее всего, это не Керенос. Тот, как говорят, гигант. Нет, это один из соратников фой миоре, о которых он слышал. Может, псарь, управляющий сворой Кереноса. На поясе у него висел небольшой охотничий кинжал, но он не походил на тот, которым срезают мясо и перерезают сухожилия крупной добычи.

Казалось, его взгляд был сконцентрирован не на Коруме, а устремлен куда-то вдаль. Может, поэтому его реакция была вялой и замедленной. Тем не менее, Корум все еще не мог отдышаться после падения, а если он не прикончит противника, рано или поздно один из этих размашистых ударов достигнет цели, и с Корумом будет покончено.

Размахивая мечом, бледнолицый неумолимо наступал на Корума, который едва успевал отражать удары.

Принц медленно отступал назад, зная, что у него за спиной на краю поляны ждут псы. Они жарко и хрипло дышали, вывалив языки, — так в ожидании кормежки дышат обыкновенные домашние собаки.

В данный момент Корум не мог представить себе худшей судьбы, чем стать кормом для псов Кереноса. Он попытался рвануться вперед и напасть на противника, но левая пятка скользнула по спрятавшемуся под снегом корню, нога подвернулась, и принц упал, успев услышать, как из леса донесся звук рога, который мог принадлежать только самому огромному из фой миоре — Кереносу. Собаки уже поднялись и двинулись к нему. Отчаянно пытаясь встать на ноги, Корум подставил меч, отражая удары, обрушенные на него противником.

Снова прозвучал рог.

Воин остановился, и на его неподвижном лице отразилось удивление. Собаки с торчащими красными ушами тоже затоптались на месте, не зная, что делать.

И в третий раз прозвучал рог.

Собаки неохотно затрусили обратно в лес.

Воин повернулся спиной к Коруму и, бросив меч, побрел вслед за собаками прочь с поляны. Постанывая, он прикрыл уши, внезапно остановился, вяло опустил руки, и из ран, которые нанес ему Корум, хлынула кровь.

Он рухнул в снег и замер.

Корум с трудом поднялся на ноги. Подойдя, конь ткнулся в него мордой. Корум почувствовал угрызения совести — взбираясь на дерево, он предоставил отважного спутника своей судьбе. Он погладил его. Хотя из нескольких ран текла кровь, конь особо не пострадал, а трое дьявольских псов, жертвы его могучих копыт, с переломанными ребрами и разможенными черепами валялись на прогалине.

Теперь над ней воцарилась тишина. Корум понимал, что нападение возобновится, и воспользовался передышкой, чтобы найти отлетевший в сторону лук. Он отыскал его рядом со слоившейся веткой. Но стрелы и два копья остались там, где он их и оставил, на дереве. Встав на цыпочки, он попытался луком достать их, но они висели слишком высоко.

Услышав за спиной шаги, Корум повернулся, держа меч наготове.

На поляне показалась чья-то высокая фигура. Она была закутана в просторный длинный плащ из мягкой кожи, окрашенной в темно-синий цвет. Тонкие пальцы украшали перстни с драгоценными камнями, горло охватывало такое же золотое ожерелье, а под плащом виднелась рубашка из плотной парчи, расшитая таинственными знаками. Старческое лицо сохранило свою красоту, его обрамляли длинные седые волосы и седая же борода, касавшаяся золотого ожерелья. В руке незнакомец держал рог — длинный рог, перетянутый золотыми и серебряными перемычками, каждая из которых изображала одного из лесных животных.

Бросив лук и держа меч обеими руками, Корум окончательно утвердился на ногах.

— Я перед тобой, Керенос, — сказал Принц в Алом Плаще, — и я презираю тебя.

Высокий старик улыбнулся.

— Мало кому доводилось предстать перед Кереносом, — у него был мягкий, усталый голос. — Даже я не видел его.

— Ты не Керенос? Но у тебя его рог. Должно быть, это ты отозвал собак. Ты служишь ему?

— Я служу только себе — и тем, кто призывает меня. Я Калатин. Когда-то я был знаменит, и народ в этих землях говорил обо мне. Я волшебник. Когда-то у меня было двадцать семь сыновей и внуков. Теперь остался только Калатин.

— Здесь много тех, кто скорбит по сыновьям… и по дочерям тоже, — сказал Корум, вспоминая старую женщину, которую видел несколько дней назад.

— Много, — согласился волшебник Калатин. — Но мои сыновья и внуки погибли не в битве с фой миоре. Они умерли ради меня, разыскивая то, что мне было нужно для войны с народом холода. Но кто ты, воин, который так отважно сражался с псами Кереноса и который обладает такой же серебряной рукой, как у некоего легендарного полубога?

— Я рад, что хоть ты не узнал меня, — сказал Корум. — Меня зовут Корум Джайлин Ирси. Я родом из вадхагов.

— Значит, сиды, — взгляд высокого старика обрел задумчивое выражение. — А что ты делаешь тут, на материке?

— Я ищу кое-что для людей, которые обитают в Кер Махлоде. Они мои друзья.

— Итак, теперь сиды дружат и со смертными. Может, появление фой миоре принесло с собой кое-какие преимущества.

— О преимуществах и потерях я ничего не знаю, — сказал Корум. — Но спасибо тебе, волшебник, за то, что ты отозвал этих собак.

Калатин пожал плечами, и спрятал рог в складках синего плаща.

— Если бы сам Керенос охотился с этой сворой, я бы не смог прийти к тебе на помощь. Но он послал одного из этих, — Калатин кивнул в сторону мертвого существа, сраженного Корумом.

— А кто они такие? — спросил Корум. Он пересек поляну, чтобы взглянуть на труп. Кровотечение прекратилось, и все раны были затянуты коркой замерзшей крови. — Почему я не мог убить это существо мечом, а ты прикончил его звуком рога?

— Третий призыв рога всегда убивает гулегов, — пожав плечами, сказал Калатин. — Если «убивает» правильное слово, потому что гулеги уже считаются полумертвецами. Ты и сам убедился, как трудно их прикончить. Они привыкли подчиняться первому зову рога. Второй зов предупреждает их, а третий убивает за отказ подчиниться первому. В результате из них получаются отличные рабы. Звук моего рога лишь немного отличается от звучания собственного рога Кереноса, и он сбил с толку псов и гулега. Те знают лишь одно — третий звук убивает. Поэтому он и умер.

— Кто такие гулеги?

— Фой миоре привели их с собой с востока. Эта раса создана, чтобы служить фой миоре. Больше ничего я о них не знаю.

— Ты знаешь, откуда взялись сами фой миоре? — спросил Корум.

Он начал бродить по стоянке, собирая сухие ветви, чтобы снова развести костер, который пришлось затушить. Ему бросилось в глаза, что туман полностью исчез.

— Нет. Но, конечно, у меня есть кое-какие соображения.

Пока они разговаривали, Калатин стоял на месте, но наблюдал за Корумом из-за чуть опущенных век.

— Я склонен предположить, — сказал он, — что сиду известно куда больше, чем простому смертному волшебнику.

— Я не знаю, что представляет собой народ сидов, — признался Корум. — Я вадхаг и не принадлежу к вашему времени. Я пришел из другого века, из куда более раннего века, может, даже из времени, которого не существовало в вашем мире. И больше я ничего не знаю.

— Почему ты оказался именно здесь? — похоже, Калатин без всякого удивления воспринял объяснение Корума.

— Я не выбирал его. Меня позвали.

— Магической формулой? — на этот раз Калатин не мог скрыть удивления. — Ты знаешь народ, который обладает такой силой, что их заклинания могут вызвать сидов? В Кер Махлод? В это трудно поверить.

— У меня все же была возможность выбирать, — уточнил Корум. — Их заклинания были очень слабы. И они не могли бы призвать меня против моей воли.

— Ага, — похоже, Калатина устроило это объяснение.

Корум подумал, не огорчился ли волшебник, когда решил, что есть и другие смертные, более умелые в колдовстве, чем он сам. Он в упор посмотрел в лицо Калатину. В глазах волшебника таилась какая-то загадка. Хотя Калатин спас ему жизнь, Корум не знал, может ли он всецело доверять мабдену.

Огонь, наконец, разгорелся, и Калатин, подойдя к костру, протянул к огню замерзшие руки.

— Что, если собаки снова нападут на нас? — спросил Корум.

— Кереноса тут нет поблизости. Ему потребуется несколько дней, чтобы выяснить, что произошло, а к тому времени, надеюсь, нас тут не будет.

— Ты хочешь сопровождать меня? — осведомился Корум.

— Я хотел бы предложить тебе приют в моем жилище, — улыбнулся Калатин. — Оно недалеко отсюда.

— Почему ты ночами бродишь по лесу?

Калатин завернулся в синий плащ и сел на расчищенную от снега землю рядом с костром. В отблесках пламени лицо и борода волшебника обрели красноватый оттенок, отчего в нем появилось что-то демоническое. Услышав вопрос Корума, он вскинул брови.

— Я искал тебя, — сказал он.

— Значит, ты знал о моем присутствии?

— Нет. За день до сегодняшних событий я увидел дымок и пошел узнать, что там такое, что за смертный отважился на встречу с опасностями Лаара. К счастью, я успел, пока собаки не пообедали твоим мясом. Без своего рога, думаю, и я бы не выжил в этих местах. Ну и, кроме того, у меня есть пара небольших магических фокусов, которые помогают остаться в живых, — Калатин сдержанно улыбнулся. — В этот мир возвращаются времена волшебников. Всего несколько лет назад из-за моих занятий меня считали чудаком. Некоторые считали меня сумасшедшим, а другие — воплощением зла. Калатин, говорили они, изучая оккультные науки, бежит от реального мира. Какую пользу могут они принести людям? — он хмыкнул. Коруму был не очень приятен этот звук. — Ну, я нашел кое-какое применение старым заклятиям — и Калатин единственный, кто остался в живых на всем полуострове.

— Похоже, ты использовал свои знания лишь для себя одного, — сказал Корум.

Он вытащил из седельной сумки мех с вином и предложил Калатину. Тот спокойно принял его, и видно было, что его совсем не задели слова Корума. Калатин поднес мех к губам и, прежде чем ответить, сделал несколько основательных глотков.

— Я Калатин, — сказал волшебник. — У меня была семья. Я имел несколько жен. Двадцать семь сыновей и внуков. Вот о них я и заботился. А теперь, когда все они мертвы, я забочусь о Калатине. О, не суди меня слишком строго, сид, ибо мой народ много лет издевался надо мной. Я предвещал приход фой миоре, но на меня не обращали внимания. Я предлагал свою помощь, но от нее отказывались и смеялись мне прямо в лицо. У меня не так много причин любить смертных. И думаю, еще меньше оснований ненавидеть фой миоре.

— Что случилось с твоими сыновьями и внуками?

— Они погибли, и вместе, и по отдельности, в разных частях этого мира.

— Почему, если они не боролись с фой миоре?

— Фой миоре убили часть из них. Все они искали кое-какие предметы, необходимые мне, чтобы продолжить исследования некоторых аспектов магических заклинаний. Одному или двум повезло, и, умирая от ран, они все же успели доставить мне необходимое. Есть еще кое-что, в чем я нуждаюсь, но теперь, предполагаю, этого у меня уже не будет.

Выслушав рассказ Калатина, Корум ничего не ответил. Им овладела слабость. Когда огонь согрел его, он стал чувствовать боль от полученных ран, пусть и небольших, и только сейчас начал осознавать, что устал. У него невольно закрывались глаза.

— Ты видишь, — продолжил Калатин, — я был откровенен с тобой, сид. Так какова же цель твоего похода?

Корум зевнул.

— Я ищу копье.

В слабом свете костра Коруму показалось, что он увидел, как Калатин смежил веки.

— Копье?

— Да, — Корум снова зевнул и растянулся у костра.

— И где же ты собираешься найти его?

— Многие сомневаются, что это место вообще существует. Раса, которую я называю мабденами, — твоя раса — не осмеливается искать его, или не может из-за страха смерти, или… — Корум пожал плечами. — В таком мире, как ваш, трудно отделить одно суеверие от другого.

— То место, куда ты отправляешься… которое, может, не существует… это остров?

— Да, остров.

— И его называют Ги-Бресейл?

— Таково его имя, — Корум, слегка обеспокоившись, не без труда отогнал сон. — Значит, ты его знаешь?

— Я слышал, что он лежит где-то в море, в западной стороне, и что фой миоре не осмеливаются посещать его…

— Я тоже это слышал. А ты знаешь, почему фой миоре не могут там бывать?

— Кое-кто считает, что все дело в воздухе Ги-Бресейла. Он хорошо действует на смертных, но опасен для фой миоре. Но дело не в воздухе. Говорят, заклятия, наложенные на это место, приносят смерть простому человеку.

— Заклятия… — Корум больше не мог сопротивляться сну.

— Да, — задумчиво эхом откликнулся волшебник Калатин. — Говорят, эти заклятия наложены красавицей, наводящей страх.

Это были последние слова, которые Корум услышал перед тем, как провалился в глубокий сон без сновидений.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПО ВОДЕ К ГИ-БРЕСЕЙЛУ

Утром Калатин вывел Корума из леса, и они остановились на берегу моря. Теплые лучи солнца согревали белоснежные пляжи и синюю воду, а за их спинами недвижимо стоял лес, заваленный снегом.

На этот раз Корум шел пешком; он не хотел седлать своего преданного коня, пока у того не заживут раны, и, собрав все свои вещи, включая стрелы и дротики, он так приторочил их к седлу, чтобы груз не раздражал раны, полученные в ночном бою. У самого Корума все тело было в синяках и болело, но, едва только оказавшись на берегу, он забыл о своих страданиях.

— Итак, — сказал Корум, — я был всего лишь в миле или двух от побережья, когда на нас напали эти звери, — он насмешливо усмехнулся. — А это утес Мойдель, — он показал вдоль берега на видневшуюся вдали возвышенность — когда Корум в последний раз посещал эти места, она поднималась из глубин моря, но он безошибочно опознал их, где когда-то стоял замок Ралины, охраняя маркграфство Ливм-ан-Эш. — Утес остался.

— Я не знаю имени, которое ты назвал, — сказал Калатин, расчесав бороду и приведя в порядок свой наряд, словно готовился к приему почтенного гостя, — но наверху стоит мой дом. Там я всегда и живу.

Услышав его слова, Корум двинулся по направлению к холму.

— Я тоже жил здесь, — сказал он. — И был счастлив.

Калатин, прибавив шагу, догнал его.

— Ты жил здесь, сид? Я не знал об этом.

— Эго было до того, как Ливм-ан-Эш ушел под воду, — объяснил Корум. — До того, как начался этот исторический цикл. Смертные и боги приходят и уходят, а природа остается.

— Все относительно, — сказал Калатин. Коруму показалось, что в его голосе скользнула легкая нотка раздражительности, словно ему было неприятно слышать такие банальности.

Приблизившись, Корум увидел, что старая дамба была заменена мостом, но теперь и от моста остались только руины. Похоже, кто-то разрушил его. Он поделился этой мыслью с Калатином.

Волшебник кивнул:

— Мост разрушил я. Фой миоре и другие, например, сид, здесь, в западных краях, отказываются идти по воде.

— Почему?

— Я не понимаю их обычаев. Боишься ли ты идти вброд до отмелей острова, господин мой сид?

— Ни в коем случае, — ответил Корум. — Я много раз преодолевал этот путь. Но не делай многозначительных выводов, колдун, потому что я не принадлежу к расе сидов, хотя, похоже, ты упорно утверждаешь обратное.

— Ты упоминал о вадхагах, а так в давние времена именовались сиды.

— Может, легенды перепутали эти две расы.

— Тем не менее, ты выглядишь, как сид, — решительно заявил Калатин. — Однако прилив отступает. Скоро можно будет пуститься вброд. Мы пройдем по остаткам моста и оттуда спустимся к воде.

Корум продолжал вести коня на поводу, последовав за Калатином, когда тот ступил на каменные плиты остатков моста и дошел до грубых каменных ступеней, спускавшихся к самой воде.

— Уже обмелело, — сообщил волшебник.

Корум посмотрел на зеленеющий холм. Весна была в самом разгаре. Он обернулся. За спиной стоял трескучий мороз. Неужели можно так управлять природой?

Он с трудом помогал коню, чьи копыта могли поскользнуться на мокрых камнях. Но наконец конь и оба путешественника, по плечи погрузившись в воду, почувствовали под ногами остатки старой кладки. Сквозь прозрачную воду Корум мог разглядеть истертые плиты мостовой — может, те же самые, по которым он ступал тысячу или более лет назад. Он припомнил свое первое появление на острове Мойдель. Он помнил, какую он тогда испытывал ненависть ко всем мабденам. Они много раз предавали его.

Высокий старик прокладывал путь, и широкий плащ колдуна плыл за ним по поверхности воды.

Когда они одолели две трети пути и вода дошла им до колен, они стали медленно выходить из моря. Конь всхрапнул от удовольствия. Купание смягчило боль от ран. Он встряхнул гривой и раздул ноздри. Очевидно, от вида сочной зеленой травы у него улучшилось настроение.

От замка Ралины не осталось и следа. Вместо него у самой вершины стоял дом — два его этажа были сложены из белого камня, сиявшего на солнце, крыша покрыта серыми плитками шифера. Симпатичный дом, подумал Корум, и не похоже, что тут обитает человек, занимающийся оккультным искусством. Он вспомнил, как в последний раз видел старый замок, из мести сожженный Гландитом.

Не поэтому ли он с такой подозрительностью относится к этому мабдену Калатину? Может, он имеет какое-то отношение к графу? Нет ли у него чего-то в глазах, в поведении или, скажем, в манере вести себя? Хотя сравнивать глупо. Калатин был не очень покладистым, это правда, но вполне возможно, что намерения у него самые добрые. Кроме того, он спас жизнь Коруму. Так что не стоит судить волшебника по его внешности и манере разговора, пусть даже весьма циничной.

Они стали взбираться по извилистой тропе к вершине холма. Корум вдыхал весенние запахи распускающихся цветов и рододендронов, травы и набухающих почек. Мягкий мох покрывал древние камни скал, в кронах деревьев гнездились птицы, порхая среди молодой блестящей листвы. У Корума появилась еще одна причина испытывать благодарность к Калатину, потому что он смертельно устал от мертвой безжизненности пейзажей.

Когда они, наконец, добрались до дома, Калатин показал Коруму стойло для коня и настежь распахнул перед гостем дверь. Нижний этаж состоял, главным образом, из одной обширной комнаты, чьи большие застекленные окна выходили с одной стороны на море, а с другой — на белые пустынные пространства. Корум видел, что облака клубились только над ними, но не над морем, словно им было запрещено пересекать какой-то невидимый барьер.

Вообще Корум редко встречал стекло в мире мабденов. По всей видимости, Калатин получал неплохие доходы от изучения древних заклятий. В доме были высокие потолки, поддерживаемые каменными стропилами, а комната, которую Калатин отвел ему, была заполнена свитками, книгами, исписанными дощечками и какими-то механизмами — подлинное логово колдуна.

Тем не менее, во владениях или, точнее, увлечениях Калатина для Корума не было ничего зловещего. Этот человек называл себя волшебником, но Корум назвал бы его философом — одним из тех, кому нравится изучать и открывать секреты природы.

— Вот, — сказал ему Калатин. — Я спас почти все из библиотек Ливм-ан-Эш до того, как золотой век цивилизации был поглощен волнами. Многие издевались надо мной и говорили, что я забиваю себе голову ерундой, что все мои книги написаны такими же, как и я, сумасшедшими и что в них правды не больше, чем в моих собственных трудах. Они говорили, что история — всего лишь собрание легенд, что мемуары — сплошь фантазии и выдумки, что слова богов, демонов и им подобных — поэтические метафоры. Но я придерживался другой точки зрения, и выяснилось, что был прав, — холодно усмехнулся Калатин. — Их смерть доказала — я не ошибался, — улыбка изменилась. — Хотя я не очень рад, вспоминая, что те, кто мог бы извиниться передо мной, ныне или разорваны псами Кереноса, или заморожены фой миоре.

— Ты ведь не испытываешь жалости к ним, не так ли, волшебник? — спросил Корум. Сидя на стуле, он через окно смотрел на море.

— Жалости? Нет. Мне не свойственно испытывать жалость. Или вину. Или какие-то другие эмоции такого рода, которые так волнуют смертных.

— И ты не испытываешь чувства вины за то, что обрек двадцать семь своих сыновей и внуков на бесплодные поиски?

— Они были не совсем бесплодными. И теперь мне осталось найти лишь самую малость.

— Я хочу сказать, ты должен испытывать хоть какие-то сожаления из-за того, что все они погибли.

— Не знаю, все ли они мертвы. Некоторые просто не вернулись. Но большинство все же погибло. И мне в самом деле стыдно. Я бы предпочел, чтобы они жили. Но я больше интересуюсь отвлеченными размышлениями и чистым знанием, чем обычными проблемами, которые держат в цепях простых смертных.

Коруму не хотелось поддерживать этот разговор. Калатин расхаживал по большой комнате, жалуясь на мокрую одежду, но и не думая переодеваться. До того, как он снова заговорил с Корумом, его вещи уже высохли.

— Ты сказал, что отправишься на Ги-Бресейл.

— Да. Ты знаешь, где лежит остров?

— Если он вообще существует, то да. Все смертные, которые приближаются к острову, немедленно попадают, так сказать, под власть чар — они ничего не видят, кроме неприступных рифов и скал. Только перед сидом остров Ги-Бресейл открывается в своем подлинном виде. По крайней мере, я так читал. Никто из моих сыновей не вернулся с Ги-Бресейла.

— Они были там — и исчезли?

— Потеряв несколько хороших кораблей. Понимаешь, там правит Гованон: он и в грош не ставит ни смертных, ни фой миоре. Говорят, что он последний из сидов, — внезапно Калатин отпрянул и с подозрением посмотрел на Корума. — А ты не?..

— Я Корум. О чем тебе уже говорил. Нет, я не Гованон, но если он существует, то Гованон — тот, кого я и ищу.

— Гованон! Он всесилен, — нахмурился Калатин. — Возможно, так оно и есть, и ты единственный, кто сможет найти его. Мы могли бы заключить сделку, принц Корум.

— Если она послужит нашей общей пользе.

Калатин погрузился в задумчивость и, перебирая бороду, что-то бормотал про себя.

— Единственные из слуг фой миоре, которые не боятся острова и на которых не действуют заклятия, — это псы Кереноса. Даже сам Керенос опасается Ги-Бресейла. Но не его собаки. Так что даже там тебе будет угрожать опасность с их стороны, — он поднял глаза и в упор посмотрел на Корума. — Ты сможешь добраться до острова, но, скорее всего, погибнешь, не успев найти Гованона.

— Если он существует.

— Да-да — если он существует. Думаю, я понял цель твоего похода, когда ты упомянул о копье. Насколько я догадываюсь, это Брийонак?

— Так его называют — Брийонак.

— Одно из сокровищ Кер Длуда, не так ли?

— Думаю, что среди твоего народа об этом знают все.

— Почему ты ищешь его?

— Оно пригодится мне в битве против фой миоре. Больше я ничего не могу сказать.

Калатин кивнул:

— А больше ничего и не надо говорить. Я помогу тебе, принц Корум. Тебе нужна лодка, чтобы добраться до Ги-Бресейла? У меня есть такая, и я могу тебе ее одолжить. Тебе нужна защита от псов Кереноса? Можешь взять и мой рог.

— И чего ты ждешь от меня взамен?

— Ты должен пообещать, что доставишь мне кое-что с Ги-Бресейла. Очень ценное для меня. Только от Гованона, кузнеца народа сидов, ты сможешь получить это.

— Драгоценность? Амулет?

— Нет. Куда больше, — Калатин стал рыться в своих бумагах и вещах, пока не нашел мешочек из чистой гладкой кожи. — Он водонепроницаем, — сказал он, — и должен тебе пригодиться.

— Так что тебе нужно? Волшебную воду из источника?

— Нет, — тихо и тревожно произнес Калатин. — Ты должен принести мне слюну Гованона, кузнеца-сида. Вот в этом мешочке. Бери его, — из-под плаща он вытащил тот прекрасный рог, который пустил в ход, чтобы отогнать псов Кереноса, — возьми и его. Чтобы разогнать собак, трижды подуй в него. Шесть раз — и ты пошлешь их на врага.

Корум взвесил на ладони украшенный накладками рог.

— Должно быть, это в самом деле могущественная вещь, — пробормотал он, — если похож на тот, что у Кереноса.

— Когда-то этот рог принадлежал сиду, — сказал Калатин.

*

Через час Калатин отвел его к дальнему краю холма, где все так же размещалась естественная бухточка. В ней покачивалось маленькое парусное суденышко. Калатин дал Коруму карту и магнитный компас. Корум заткнул рог за пояс и повесил оружие за спину.

— Ах, — сказал волшебник Калатин, сжимая голову дрожащими пальцами, — может, наконец, мои желания исполнятся. Не пропади, принц Корум. Молю тебя, не исчезай.

— Ради людей Кер Махлода, ради тех, кто недавно пал жертвой фой миоре, ради мира, скованного вечной зимой, который никогда не увидит весны, я попытаюсь выстоять, колдун.

Морской ветер надул парус, и суденышко понеслось по искрящейся воде, держа курс на запад, где когда-то лежал Ливм-ан-Эш и его прекрасные города.

На мгновение Коруму показалось, что он найдет Ливм-ан-Эш таким, каким видел его в последний раз, и все остальное, все события последних недель окажутся всего лишь сном.

Скоро и материк, и утес Мойдель оказались далеко за спиной, исчезли из виду, и теперь принца окружало только бескрайнее и ровное водное пространство.

Если бы Ливм-ан-Эш уцелел, он бы уже увидел его. Но прекрасного Ливм-ан-Эш тут больше не существовало. История, как он исчез под волнами, была правдой. Истинны ли рассказы о Ги-Бресейле? В самом ли деле этот остров — единственное, что осталось от земли? И не станет ли он, Корум, жертвой тех же видений, что опутали и других путешественников?

Корум вгляделся в карту. Скоро он получит ответ. Через час или два он окажется в виду Ги-Бресейла.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КАРЛИК ГОВАНОН

Не та ли это была красота, от которой его предостерегала старуха?

Конечно, она была обманчива. Перед ним лежал всего лишь остров. По имени Ги-Бресейл. Корум не думал, что ему доведется увидеть кусок земли, напоминающий Ливм-ан-Эш. Легкий бриз наполнил парус, подогнав суденышко ближе к острову.

В самом ли деле ему тут не угрожает опасность?

Легкие волны с шуршанием набегали на белоснежный пляж, и ветерок шелестел зеленой листвой кипарисов, ив, каштанов и дубов. Мягкие очертания холмов скрывали собой тихие долины. Кусты цветущих рододендронов полыхали ярко-красными, пурпурными и желтыми соцветиями. Окружающий пейзаж, залитый мягким светом, излучал золотистое сияние.

Вид острова наполнил Корума глубоким покоем. Он знал, что может навсегда остаться здесь, лежать рядом с искристыми струями речной воды, гулять по душистым полянам, разглядывая оленей, белок и птиц, которые были совсем ручными.

Другой Корум, молодой, принял бы эти видения без всяких вопросов. Ведь когда-то тут лежали владения вадхагов, напоминавшие этот остров. Но они остались лишь в снах вадхагов, и сны эти тоже сошли на нет. Теперь он обитал в снах мабденов — фой миоре заполонили их. Не из этих ли снов и возник остров Ги-Бресейл?

Так что Корум не без осторожности причалил к берегу и затащил лодку под укрытие кустов рододендрона, росших у самой прибрежной полосы. Он передвинул перевязь с оружием так, что мог мгновенно выхватить его, и двинулся в глубь острова, испытывая смутное чувство вины — вооруженный человек вторгся в этот спокойный мир.

Продираясь сквозь заросли кустов и пересекая поляны, он видел небольшие стада оленей, которые не проявляли никакого страха при виде его, а другие животные даже не скрывали своего любопытства и подходили почти вплотную, чтобы рассмотреть незнакомца. Корум подумал, что, вполне возможно, он, попав под власть заклинаний, воспринимает этот остров как нечто совершенно реальное, но в это было трудно поверить. Тем не менее, никто из мабденов не вернулся отсюда, а многие путешественники вообще не могли найти остров, в то время как жестокие и неустрашимые фой миоре боялись даже ступить на него, хотя все легенды гласили, что когда-то они завоевали весь этот край, от которого ныне остался лишь этот кусок земли. Здесь много тайн, подумал Корум, имея в виду Ги-Бресейл, но он не мог отрицать, что в мире нет лучшего места для отдыха усталой голове и измотанному телу.

Принц улыбнулся при виде ярких бабочек, порхающих в летнем воздухе, павлинов и фазанов, важно расхаживающих по зеленым лужайкам. При всей своей красоте пейзажи Ливм-ан-Эш не могли соперничать с островом. Однако тут не было и следа обитателей острова. Ни домов, ни развалин, ни даже пещер, в которых мог бы обосноваться человек. Может, именно поэтому снова появилась тень сомнения, омрачившая впечатления от этого рая. Тем не менее, тут, конечно же, жило одно существо — кузнец Гованон, который оберегал свои владения силой заклятий, наводивших ужас, ибо они гласили, что каждого посмевшего вторгнуться в пределы острова ждет смерть.

На деле же, подумал Корум, заклятия никак не давали о себе знать. Как и страхи.

Он остановился, чтобы посмотреть на небольшой водопадик, струившийся с известняковых скал. По берегам чистого ручья росла рябина, а в прозрачной воде резвились мальки форели и хариуса. При их виде он вспомнил, что проголодался. С первого же дня, как Корум очутился в Кер Махлоде, он питался довольно скудно и сейчас испытал отчаянное желание вытащить один из своих дротиков и насадить на него какую-нибудь рыбу. Но что-то остановило его. Ему пришла в голову мысль — хотя и она могла быть всего лишь суеверием — что если он поразит хотя бы одного из обитателей острова, то все живое на нем обратится против Корума. Он решил избегать убийств, если не считать надоедливых насекомых, сопутствовавших ему в путешествии по Ги-Бресейлу; вместо этого он вытащил из сумки кусок сушеного мяса и на ходу стал грызть его. Теперь он поднимался на холм, держа путь к большому валуну, высившемуся на самом верху.

Чем ближе он подбирался к вершине, тем круче становился склон, но наконец он достиг камня. Остановившись, Корум прислонился к нему и огляделся. Он предполагал, что с этой высоты перед ним откроется весь остров, ибо он, без сомнения, одолел самый высокий холм в округе. Но, как ни странно, куда бы он ни глядел, моря не было видно.

Горизонт со всех сторон был затянут каким-то странным подрагивающим туманом — синим, с золотыми пятнышками. Коруму показалось, что туман висел вдоль береговой линии острова, хотя та была довольно изломанной. Но почему, приставая к берегу, он ничего этого не видел? Не этот ли туман скрывал Ги-Бресейл от глаз многих путешественников?

Корум пожал плечами. День был жарким, и он устал. В тени большого валуна принц нашел камень поменьше, присел на него, вытащил из сумки фляжку с вином и, неторопливо попивая его, стал рассматривать долины, рощи и ручьи острова. Повсюду он видел одно и то же, словно пейзаж был разбит гениальным садовником. Корум пришел к выводу, что не все в диком ландшафте Ги-Бресейла носит естественное происхождение. Местность куда больше напоминала огромный парк — такой, какие вадхаги разбивали во времена своего расцвета. Может, именно поэтому животные тут такие ручные. Скорее всего, их жизни ничего не угрожает, и поэтому они доверяют таким смертным, как он, ибо не имеют опасного опыта столкновения с двуногими существами. Тем не менее, ему пришлось снова вспомнить о тех мабденах, которые не вернулись отсюда, о фой миоре, которые, завоевав это место, покинули его и боятся вернуться.

Корума потянуло в сон. Зевнув, он растянулся на траве, закрыл глаза и стал медленно погружаться в сонное забытье, бессвязно размышляя о чем-то.

Ему снилось, что он разговаривает с юношей, тело которого было из золота и из которого каким-то странным образом росла большая арфа. И юноша, сухо улыбнувшись, стал играть на ней. Эту музыку слушала принцесса-воительница Медбх, лицо ее было преисполнено ненависти к Коруму, и, подозвав какую-то сумрачную фигуру, оказавшуюся врагом Корума, она приказала убить его.

Проснувшись, принц продолжал слышать странную музыку арфы. Но она стихла прежде, чем он смог понять, в самом ли деле он слышал ее или же она звучала лишь в его сне.

Этот сон стал жестоким кошмаром, напугавшим его. Никогда раньше ему не снились такие сны. Ему пришло в голову, что, возможно, он начинает осознавать опасности, таящиеся на этом острове. Может, в этом и была сущность сновидения — он заставлял человека вглядываться в самого себя и творить собственные страхи, куда более худшие, чем те, что исходят от кого-то другого. И с данной минуты ему придется воздерживаться от сна, если у него хватит на это сил.

И тут принцу показалось, что он продолжает спать, ибо издалека донеслись знакомые звуки собачьего лая. Псы Кереноса. Неужели они последовали за ним на остров, преодолев вплавь все эти мили морского пространства? Или они уже поджидали его на Ги-Бресейле? Их лай и взвизгивание все приближались, и он коснулся рога за поясом. Корум обвел взглядом окружающее пространство в поисках собак, но на глаза ему попалось лишь стадо удивленных оленей, возглавляемое огромным самцом. В несколько прыжков они пересекли поляну и исчезли в лесу. Не их ли преследовали псы? Нет. Псы так и не появились.

Корум заметил еще какое-то движение в долине по другую сторону холма. Он подумал, что, наверное, там тоже гуляет олень, но тут обратил внимание, что это существо передвигается на двух ногах и движется какими-то странными прыжками. У него была высокая грузная фигура, и незнакомец нес с собой какой-то предмет, который поблескивал, когда на него падали лучи солнца. Человек?

Корум увидел, что за спиной человека среди деревьев мелькнула белая шкура. Затем еще одна. Из рощи высыпала свора примерно из десятка псов с красными настороженными ушами. Собаки преследовали добычу, которая была им куда более знакома, чем олень.

Человек — если это в самом деле был человек — стал взбираться по каменистому склону холма, держа направление на большой водопад, но это не помешало собакам упорно идти по его следу. Склон стал почти отвесным, но человек продолжал карабкаться по нему — а собаки продолжали преследовать его. Корума изумила их стремительность. И снова что-то блеснуло. Корум заметил, что человек повернулся, и блестящий предмет оказался оружием, которое он тащил, чтобы отразить нападение. Но Корум не сомневался, что жертва этих псов долго не протянет.

И только сейчас он вспомнил о роге. Корум торопливо поднес его к губам и одну за другой издал три долгие протяжные ноты. Они четко и ясно разнеслись по долине. Остановившись, псы закружились на месте, словно вынюхивая след, хотя жертва была прямо перед ними.

Затем псы Кереноса затрусили в обратный путь. Корум засмеялся от радости. В первый раз он одержал победу над этими дьявольскими животными.

Похоже, что человек в дальнем конце долины услышал этот смех и посмотрел в его сторону. Корум помахал ему, но человек не ответил.

Как только псы Кереноса исчезли, Корум двинулся по склону к тому, кого спас. Он быстро спустился по одному склону и стал подниматься на следующий. Он узнал этот водопад и скальный выступ, где незнакомец остановился, намереваясь вступить в бой с собаками, но теперь его нигде не было видно. Не стоило и сомневаться, что он не мог ни подняться выше, ни спуститься. Корум был в этом уверен, поскольку на ходу не спускал глаз с водопада и ясно видел его.

— Эй, там! — закричал Принц в Алом Плаще, взмахнув рогом. — Где ты там прячешься, друг?

Водопад продолжал безостановочно струиться по скальной плите, и Коруму ответило лишь журчание падающей воды. Он осмотрелся по сторонам, приглядываясь к каждой тени, к каждому камню и кусту, но, похоже, человек в самом деле стал невидимкой.

— Где ты, незнакомец?

Ему ответило лишь слабое эхо, но и оно тут же стихло в шипении и бульканье воды, пенившейся в каменной чаше.

Корум пожал плечами и повернулся, не без иронии подумав, что этот человек более пуглив, чем животные на острове.

И вдруг внезапно, из ниоткуда на него обрушился тяжелый удар по затылку, и Корум, вытянув руки, чтобы смягчить падение, полетел лицом в заросли вереска.

— Значит, незнакомец? — произнес низкий мрачный голос. — Значит, называешь меня незнакомцем? — Рухнув на землю, Корум тут же перекатился, стараясь выхватить меч из ножен.

Человек, который сбил его с ног, выглядел мускулистым и огромным. Должно быть, в нем было не менее восьми футов роста и добрых четыре фута в размахе плеч. На нем. были полированный металлический нагрудник, блестящие металлические рукавицы, инкрустированные золотом, и железный шлем, прикрывавший голову, украшенную черной кустистой бородой. В своей чудовищной лапе он держал самый огромный боевой топор из всех, которые Коруму доводилось видеть.

Вскочив на ноги, Корум выхватил меч. Принц подозревал, что перед ним стоит тот, кого он спас. Но, похоже, это огромное создание отнюдь не испытывало к нему благодарности.

— С кем мне придется драться? — с трудом выдохнул Корум.

— Ты будешь драться со мной. С карликом Гованоном, — ответил гигант.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КОПЬЕ БРИЙОНАК

Несмотря на угрожающую ему опасность, Корум недоверчиво улыбнулся:

— С карликом?

Кузнец-сид уставился на него:

— Да. И что тут смешного?

— Вижу, на этом острове стоит опасаться людей обыкновенного роста!

— Не понимаю твоих слов, — прищурившись, Гованон взял наизготовку топор и принял боевую стойку.

И только сейчас Корум заметил, что глаза противника были точно такими же, как его собственный единственный глаз, — миндалевидными, желтовато-пурпурными, и что строение черепа у так называемого карлика было более тонким, чем показалось с первого взгляда из-за густой бороды. Да и лицо его многими чертами напоминало лицо вадхага. Тем не менее, во всем остальном Гованон никак не походил на соплеменников Корума.

— Есть тут на Ги-Бресейле другие такие же, как ты? — Корум пустил в ход чистый вадхагский язык, а не диалект, которым пользовалось большинство мабденов, и Гованон, открыв рот, изумленно застыл на месте.

— Я тут только один такой, — на том же языке ответил кузнец. — Я так думаю. Но если ты принадлежишь к моему народу, почему натравил на меня своих псов?

— Эго не мои псы. Я Корум Джайлин Ирси и принадлежу к расе вадхагов, — левой серебряной рукой он поднял рог. — Это то, что управляет собаками. Рог. Они подумали, что их зовет хозяин.

Гованон чуть опустил топор.

— Значит, ты не из слуг фой миоре?

— Вот уж нет. Я воюю с фой миоре и их сторонниками. Эти псы уже не раз нападали на меня. От их новых атак меня спас рог, который я одолжил у мабденского волшебника, — Корум прикинул, что пришло время вложить меч в ножны, и ему оставалось лишь надеяться, что кузнец-сид не воспользуется этой возможностью раскроить ему череп.

Гованон нахмурился и поджал губы, обдумывая слова Корума.

— Как давно псы Кереноса обитают на твоем острове? — спросил Корум.

— В этот раз? День — не больше. Но псы бывали тут и раньше. Похоже, они единственные, кто не поддается безумию, которое охватывает всех остальных обитателей мира, стоит им ступить на этот берег. А поскольку фой миоре испытывают к Ги-Бресейлу неиссякаемую ненависть, они без устали посылают на остров своих слуг — преследовать меня. Часто я предвижу их появление и принимаю меры предосторожности, но в этот раз я слишком рано успокоился, поскольку не ждал, что они так быстро вернутся. Я подумал, что ты какое-то новое создание, какой-то охотник — как гулеги, прислужники фой миоре, о которых мне известно понаслышке. Но теперь сдается мне, что когда-то я слышал сказку о вадхаге со странной рукой и всего одним глазом, но тот вадхаг умер еще до появления сидов.

— Ты не называешь себя вадхагом?

— Сиды — так мы называем себя, — наконец Гованон окончательно опустил топор. — Мы принадлежим к твоему народу. Некоторые из них как-то посещали нас. Но это было, еще когда существовал доступ к пятнадцати плоскостям, до последнего Совмещения миллиона сфер.

— Ты из другой плоскости. Но как ты попал сюда?

— Разрушилась стена между реальностями. Из провала появились фой миоре. Они пришли из холодных мест, из преисподней. Так появились и мы — чтобы помочь народу Ливм-ан-Эш и их вадхагским друзьям — и вступили в бой с фой миоре. В те дни, давным-давно, была чудовищная битва, шли всеобщие войны. Ушел под воду Ливм-ан-Эш, погибли все вадхаги и большинство мабденов, также был уничтожен и мой народ, сиды, и, хотя резня постепенно стала затихать, мы уже не могли вернуться в наш мир. Мы подумали, что все фой миоре уничтожены, но потом они вернулись.

— И вы не смогли одолеть их?

— В одиночку у меня не хватило сил. В физическом смысле этот остров — часть моего измерения. Здесь я могу спокойно жить, если не считать собак. Я стар. Еще несколько сот лет — и я умру.

— А я слаб, — сказал Корум. — И все же я дерусь с фой миоре.

Гованон кивнул. Затем пожал плечами.

— Это потому, что ты раньше не воевал с ними.

— И все же — почему они не появились на Ги-Бресейле? Почему мабдены не возвращались с острова?

— Я старался прогонять отсюда мабденов, — сказал Гованон, — но их маленькая раса обладает неустрашимостью. Их отчаянная отвага приводила к тому, что они гибли ужасной смертью. Когда мы поедим, я расскажу тебе еще больше. Согласен ли ты быть моим гостем, брат мой?

— С радостью, — ответил Корум.

— Тогда идем.

Гованон начал взбираться по скалам, двинувшись в обход каменного уступа, на котором он стоял, готовясь схватиться с псами Кереноса, — и снова исчез. Но в ту же секунду его голова опять показалась.

— Вот сюда. Я обосновался тут, когда эти псы стали преследовать меня.

Неторопливо карабкаясь вслед за сидом, Корум добрался до уступа и увидел, что он огибает каменную глыбу, которая прикрывает вход в пещеру. Глыбу можно было передвинуть по выдолбленным желобкам, чтобы перекрыть вход, и, когда Корум вошел внутрь, Гованон нажал на нее своим огромным плечом и поставил камень на место. Внутри пещера освещалась искусно выкованными лампами, стоящими в нишах по стенам. Мебель была простой, но хорошо сделанной, а пол покрыт ткаными коврами. Если не считать отсутствия окон, убежище Гованона было более чем удобным.

Пока Корум отдыхал, развалившись в кресле, Гованон хлопотал у плиты, готовя суп из овощей и мяса. Из горшков шел аппетитный запах, и Корум поздравил себя, что удержался от искушения пронзить дротиком рыбу в ручье. Мясо обещало быть куда более вкусным.

Гованон, извинившись за скудость столовых приборов, поскольку вот уже несколько сот лет он живет в одиночестве, поставил перед Корумом огромный горшок с супом. Принц вадхагов с благодарностью отдал ему должное.

Затем последовало мясо с тушеными овощами, а дальше наступила очередь самых вкусных фруктов, которые Корум когда-либо ел. И когда, наконец, он откинулся на спинку кресла, им владело чувство такого довольства, которого он не испытывал вот уже много лет. Он от всей души поблагодарил Гованона, и, похоже, хозяин не знал, куда деться от смущения. Снова извинившись, он устроился в своем кресле и зажал в зубах какой-то предмет, напоминавший маленькую чашку, от нее отходил длинный стержень; поднеся к чашечке тлеющий уголек, Гованон стал посасывать стержень. Скоро из чашечки и у него изо рта повалили клубы дыма, и Гованон расплылся в довольной улыбке, лишь какое-то время спустя заметив удивление Корума.

— Обычай моего народа, — объяснил он. — Ароматические травы, которые мы сжигаем таким образом и вдыхаем дым. Это доставляет удовольствие.

Для Корума дым пахнул не особенно приятно, но он принял объяснение сиды, хотя не воспользовался его предложением подышать дымом из чашечки.

— Ты спрашивал, — неторопливо сказал Гованон, прикрыв свои огромные миндалевидные глаза, — почему фой миоре боятся этого острова и почему тут исчезают мабдены. Ну, ни к тому, ни к другому я не имею никакого отношения, хотя рад, что фой миоре избегают меня. Давным-давно, во время первого вторжения фой миоре, когда нас призвали на помощь нашим вадхагским братьям и их друзьям, мы с огромным трудом преодолели стену между реальностями. В конечном итоге мы это сделали, но нанесли большой ущерб миру в собственной плоскости, в результате чего огромная часть нашей земли вместе с нами попала в ваше измерение. К счастью, она оказалась в относительно незаселенной части королевства Ливм-ан-Эш. Тем не менее, она сохранила свою индивидуальность — то есть принесла с собой сны сидов, а не мабденов, вадхагов или фой миоре. Хотя, как ты, конечно, успеешь заметить, вадхаги, будучи близкими родственниками сидов, могли без больших трудностей адаптироваться к ним. С другой стороны, мабдены и фой миоре вообще не могли тут выжить. Стоило им ступить на берег, как они начинали сходить с ума. Они попадали в мир своих ночных кошмаров. Их страхи многократно умножались, становились для них совершенно реальными, и они погибали от собственных снов.

— Нечто подобное и мне пришло в голову, — сказал Корум. — Когда сегодня утром я заснул, то почувствовал, что это может случиться.

— Верно. Далее вадхаги порой испытывают то, что выпадает на долю смертных мабденов на Ги-Бресейле. Я пытался скрыть очертания острова туманными покровами, которые способен производить, но сквозь туман всегда можно пробиться. В результате мабдены находили остров и страдали на нем.

— Откуда пришли сами фой миоре? Ты упоминал холодные места.

— Да, холодные места. Ты не знал о них из заклинаний вадхагов? Эти места находятся между плоскостями — в Хаосе, преддверии ада, где изредка возникает какой-то разум. Вот это и есть фой миоре — адские создания, проникшие сквозь провал в стене между плоскостями и появившиеся в этом измерении, где и обосновались после завоевания вашего мира, собираясь превратить его в еще одну преисподнюю, в которой они смогут выжить. Они не могут жить слишком долго. Они гибнут от своих болезней. Но все же, боюсь, проживут они достаточно, чтобы принести ледяную смерть всему живому, кроме Ги-Бресейла, чтобы заморозить до смерти мабденов и всех животных этого мира, вплоть до мельчайших морских созданий. Это неизбежно. Скорее всего, кто-то из них — во всяком случае, Керенос точно — переживет и меня, но в конце концов собственные эпидемии истребят их. Практически весь этот мир, кроме земли, с которой ты только что прибыл, погибнет под их правлением. И, думаю, произойдет это довольно быстро. Мы считали, что все они умерли, но, должно быть, они нашли укрытия — может, на краю мира, где всегда найдется лед. И теперь их терпение вознаграждено, не так ли? — Гованон вздохнул. — Ну-у… где-то есть и другие миры… до них они не смогут добраться.

— Я хочу спасти этот, — тихо сказал Корум. — По крайней мере, хоть то, что от него осталось. Я поклялся сделать это. Поклялся помочь мабденам. И теперь я отправился на поиски их потерянных сокровищ. Ходят слухи, что у тебя есть одно из них, которое ты сделал для мабденов во времена их первой битвы с фой миоре.

Гованон кивнул:

— Ты говоришь о копье Брийонак. Да, я его сделал. Это всего лишь обыкновенное копье, но в снах мабденов и фой миоре оно обладает огромной мощью.

— Так я и слышал.

— Среди всего прочего оно приручит быка Кринанасса, которого мы взяли сюда с собой.

— Это животное сидов?

— Да. Одно из самых больших. Он последний.

— Почему ты нашел копье и вернул его на Ги-Бресейл?

— Я не оставлял Ги-Бресейл. Копье доставил сюда один из смертных, который явился исследовать остров. Я пытался утешить его, когда он бредил, умирая, но он так и скончался в мучениях. Когда он умер, я забрал свое копье. Вот и все. Наверно, он думал, что Брийонак спасет его от опасностей острова.

— Значит, ты не отрицаешь, что оно может снова помочь мабденам?

Гованон нахмурился:

— Не знаю. Мне нравится это копье. И я бы не хотел снова потерять его. Оно не так уж поможет мабденам, братец. Они обречены. Лучше всего принять это. Почему бы не позволить им спокойно умереть? Если к ним вернется Брийонак, они обретут ложные надежды.

— Это моя натура — у меня вера основывается на надежде, пусть даже она кажется ложной, — тихо сказал Корум.

Гованон с симпатией посмотрел на него.

— Ну да. Мне говорили о Коруме. Я припоминаю сказания. Ты грустная личность. И благородная. Но чему быть, того не миновать. И ты ничего не сможешь сделать, чтобы предотвратить это.

— Понимаешь, Гованон, я должен попытаться.

— Да, — огромный Гованон поднялся с кресла и пошел в угол пещеры, скрытый темнотой.

Вернулся он, неся самое обыкновенное с виду копье. У него было отполированное деревянное древко, окованное железом. Нечто странное имелось только в кованом наконечнике. Как и лезвие топора Гованона, он блестел ярче, чем обыкновенное железо.

Сид с гордостью показал Коруму копье.

— Мое племя всегда было самым маленьким из рода сидов — и по численности, и по положению, — но у нас были свои знания. Мы умели обрабатывать металл способом, который можно было бы назвать философским, то есть понимали, что у каждого металла, кроме явных качеств, есть и скрытые. Вот так мы и делали оружие для мабденов. Выковали несколько копий. Из всех сохранилось только одно. Сделал его я. Вот это — копье Брийонак.

Он протянул его Коруму, который в силу известных причин взял его левой рукой, серебряной. Копье прекрасно лежало в руке, оно было настоящим оружием войны, но если принц ожидал почувствовать в нем что-то необыкновенное, то его постигло разочарование.

— Хорошее копье, — сказал Гованон. — Настоящее. Брийонак.

Корум кивнул:

— Так и есть, если не считать наконечника.

— Плавить такой металл больше не будут, — сказал ему Гованон. — Когда покидали наше измерение, мы немного прихватили его с собой. Из него удалось выковать лишь несколько топоров, пару мечей — и это копье. Отличный, твердый металл. Он не гнется и не ржавеет.

— И у него есть магические свойства?

Гованон засмеялся:

— Только не для сидов. Но фой миоре так думают. Как и мабдены. Но, конечно же, у него есть магические свойства. И очень действенные. Да, я рад, что копье вернулось ко мне.

— И ты не можешь снова расстаться с ним?

— Думаю, нет.

— Но бык Кринанасса подчинится лишь тому, кто владеет им. Бык придет на помощь людям Кер Махлода в их битве — и, возможно, поможет уничтожить фой миоре.

— Ни у быка, ни у копья не хватит сил, — серьезно сказал Гованон. — Я знаю, что тебе нужно копье, Корум, но я повторяю — ничто не может спасти мир мабденов. Он обречен на смерть, как обречены фой миоре, как обречен я — и как обречен ты, разве что вернешься в свое собственное измерение, ибо, как я подозреваю, ты не из этого.

— Да, думаю, я тоже обречен, — тихо сказал Корум. — Но я хотел бы вернуть копье Брийонак в Кер Махлод, потому что дал клятву и для этого отправился на поиски его.

Вздохнув, Гованон забрал у Корума копье.

— Нет, — сказал он. — Когда вернутся псы Кереноса, мне понадобится все оружие, чтобы отбиться от них. Та свора, что сегодня набросилась на меня, без сомнения, все еще на острове. Если я перебью ее, явится другая. Мое копье и мой меч — это единственное, что спасает меня. А ведь у тебя есть рог.

— Я всего лишь одолжил его.

— У кого?

— У волшебника. Его зовут Калатин.

— Вот как. Я пытался прогнать с этих берегов трех его сыновей. Но они скончались, как и остальные.

— Я знаю, что тут бывало много его сыновей.

— Что им тут было надо?

Корум засмеялся:

— Они хотели, чтобы ты плюнул в них, — он вспомнил о маленьком непромокаемом мешочке, который дал ему Калатин, и вытащил его из сумки.

Гованон нахмурился. Но потом лицо его прояснилось, и он покачал головой, попыхивая чашечкой, которая продолжала тлеть у него в зубах. Корум попытался вспомнить, где он сталкивался с таким обычаем, но в последнее время в том, что касалось былых приключений, память подводила его. Принц предположил, что такова была цена за то, что он оказался в других снах, в иной плоскости.

Гованон чихнул.

— Нечего и сомневаться — еще одно из их суеверий. Что они со всем этим делают? Цедят в полночь кровь животных. Собирают кости. Корни. До чего убогими стали знания мабденов!

— Так удовлетворишь ли ты пожелание волшебника? — спросил Корум. — Я вынужден просить тебя. На этом условии он мне и дал рог.

Гованон погладил густую бороду.

— Мы дошли до того, что вадхаг должен просить мабденов о помощи.

— Это мир мабденов, — сказал Корум. — И ты сам это сказал, Гованон.

— Скоро он станет миром фой миоре. А потом вообще перестанет существовать. Ну ладно, если это тебе поможет, сделаю, что ты просишь. Я ничего не потеряю, но сомневаюсь, что колдун что-то приобретет. Дай мне мешочек!

Корум протянул его Гованону. Тот снова хмыкнул, засмеялся, покачал головой и, сплюнув в мешочек, вернул его Коруму, который аккуратно уложил мешочек в сумку.

— Но на самом деле я искал копье, — тихо сказал Корум. Он сожалел о своей настойчивости, тем более после того, как Гованон сердечно предложил ему гостеприимство и с таким юмором ответил на другую его просьбу.

— Знаю, — опустив голову, Гованон уставился в пол. — Но если я помогу тебе спасти жизни нескольких мабденов, то, скорее всего, потеряю свою.

— Ты забыл то благородство, которое заставило тебя и твоих соплеменников первым делом отправиться сюда?

— В те дни у меня было куда больше благородства. Кроме того, вадхаги, просившие о помощи, были нашими родичами.

— Значит, и я твой родственник, — напомнил Корум. Он ощутил угрызения совести, взывая к лучшим чувствам карлика-сида. — И я прошу тебя.

— Один сид, один вадхаг, семеро фой миоре и толпа несчастных мабденов. Да, мало общего с тем, что я увидел, когда впервые оказался в этом мире. Как прекрасна была эта земля! Она была вся в цвету. Теперь она стала бесплодна, и тут ничего не растет. Пусть она умрет. Оставайся со мной на этом прекрасном острове, на Ги-Бресейле.

— Я уже обещал, — просто сказал Корум. — Всеми силами души я хочу согласиться с тобой и принять твое предложение, Гованон, — если не считать одной вещи. Я уже обещал.

— Но я тебе ничего не должен, Корум.

— Я помог тебе отбить нападение этих дьявольских псов.

— А я помог тебе сдержать слово, данное мабденскому колдуну. Разве мы не в расчете с тобой?

— А разве обо всем надо говорить только как о долгах и сделках?

— Да, — серьезно сказал Гованон, — ибо близится конец мира и в нем мало что осталось. Такие предметы могут идти только на обмен, чтобы сохранить равновесие. Я так считаю, Корум. Такое отношение не имеет ничего общего с продажностью — нас, сидов, вообще невозможно купить — оно продиктовано необходимостью сохранять порядок. И что ты сегодня можешь предложить взамен копья Брийонак?

— Думаю, что ничего.

— Только этот рог. Рог, который отзовет собак, когда они набросятся на меня. Он для меня более ценен, чем копье. А копье — разве оно для тебя не более ценно, чем рог?

— Я согласен, — сказал Корум. — Но рог не принадлежит мне, Гованон. Калатин всего лишь одолжил его мне.

— Я не дам тебе Брийонак, — с трудом, неохотно сказал Гованон, — пока ты не отдашь мне рог. Это единственная сделка, которую я могу заключить с тобой, вадхаг.

— И единственная, которую я не имею права за-ключать с тобой.

— Калатину больше ничего от тебя не надо?..

— Я уже договорился с ним о сделке.

— И не можешь заключить другую.

Корум нахмурился и правой рукой коснулся шитой повязки на глазу, как делал каждый раз, попадая в затруднительное положение. Он был обязан Калатину жизнью. Когда Корум вернется с острова, неся с собой мешочек со слюной сида, он рассчитается с Калатином по всем долгам. И никто из них не будет в долгу друг перед другом.

Однако самым важным оставалось копье. Может, в эту минуту Кер Махлод отбивается от фой миоре, и единственное, что может спасти его — это копье Брийонак и бык Кринанасса. Корум поклялся, что вернется с копьем. Он снял с плеча рог, на длинной перевязи висевший у бедра, и посмотрел на гладкую, испещренную пятнышками кость, на резные полоски, на серебряный мундштук. Такой рог принадлежал герою. Кто владел им до того, как Калатин нашел его? Сам Керенос?

— Я могу сейчас дунуть в рог, и собаки набросятся на нас обоих, — задумчиво сказал Корум. — Я мог бы угрожать тебе, Гованон, чтобы ты отдал мне Брийонак в обмен на свою жизнь.

— Ты мог бы это сделать, братец?

— Нет, — Корум опустил рог. А потом, даже не понимая, что уже принял решение, сказал — Хорошо, Гованон. Я отдам тебе рог в обмен на копье и, вернувшись на материк, попробую заново договориться с Калатином.

— Жаль, что нам приходится идти на такую сделку, — сказал Гованон, протягивая ему копье. — Нарушит ли она нашу дружбу?

— Думаю, что нарушит, — сказал Корум. — А теперь мне пора, Гованон.

— Ты считаешь меня неблагородным?

— Нет. Я не собираюсь упрекать тебя. Мне просто жаль, что нам пришлось вступить в такие отношения, что наше благородство в силу обстоятельств потерпело урон. Ты потерял больше, чем просто копье, Гованон. И я тоже кое-что потерял.

Гованон вздохнул. Корум вручил ему рог, на который не имел права.

— Я опасаюсь последствий, — сказал Корум. — Подозреваю, что, отдав тебе этот рог, я столкнусь не только с проклятиями мабденского колдуна.

— По миру ползут тени, — сказал Гованон. — И много странного скрывается под их покровами. Многое вынырнет из них — то, чего мы не видим и о чем не подозреваем. Пришло время зловещих теней, Корум Джайлин Ирси, и мы будем глупцами, если не испугаемся их. Да, мы низко пали. Наша гордость исчезает. Могу я проводить тебя до берега?

— Лишь до границ своего убежища? Почему бы тебе не отправиться со мной, Гованон, и не вступить в бой со своим великим копьем против наших врагов? Разве такой поступок не вернет тебе гордость?

— Думаю, что нет, — грустно сказал Гованон. — Понимаешь, до Ги-Бресейла уже доползает холодок.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЧТО ПОТРЕБОВАЛ ВОЛШЕБНИК

Когда Корум пристал к берегу в небольшом заливчике под развалинами замка Мойдель, он услышал шаги за спиной. Схватившись за меч, принц развернулся. Переход от покоя и красоты Ги-Бресейла к этому миру вверг его в печаль и принес дурные предчувствия. Утес Мойдель, такой приветливый, когда он в первый раз снова увидел его, теперь казался мрачным и зловещим, и Корум подумал, что, наверно, сны фой миоре уже доползли до его вершины или же просто эти места показались ему раньше куда приятнее по сравнению с темным замерзшим лесом, в котором он встретил волшебника.

Калатин стоял в своем синем плаще — высокий, среброголовый и обаятельный. В глазах его была тень тревоги.

— Ты нашел прекрасный остров?

— Я нашел его.

— И кузнеца-сида?

Корум вынул из лодки копье Брийонак и показал его Калатину.

— А что с моей просьбой? — похоже, Калатина совсем не заинтересовало копье, одно из сокровищ Кер Ллуда, загадочное оружие из легенд.

Корума слегка удивило, что Калатин практически не обратил внимания на Брийонак, всецело занятый мешочком со слюной. Принц вынул его и протянул колдуну, который облегченно вздохнул и расплылся в радостной улыбке.

— Я благодарен тебе, Корум. И рад, что смог помочь. Ты сталкивался с собаками?

— Только раз, — сообщил принц.

— Рог помог тебе?

— Да, помог, — в сопровождении Калатина Корум двинулся по берегу.

Поднявшись по уступам, они посмотрели назад, туда, где лежали земли, скованные морозом, покрытые белыми снегами, небо над которыми было затянуто серыми тучами.

— Ты останешься на ночь? — спросил Калатин. — И расскажи мне о Ги-Бресейле. Что ты там увидел?

— Нет, — сказал Корум. — Время уходит, и я должен спешить к Кер Махлоду, ибо чувствую, что фой миоре нападут на него. Теперь-то они должны знать, что я помогаю их врагам.

— Вполне возможно. Тебе будет нужен твой конь.

— Да, — кивнул принц.

Калатин начал было что-то говорить, но передумал. Он провел Корума в конюшню под домом, где стоял его боевой конь, уже излечившийся от ран. Он заржал, увидев хозяина. Корум погладил его по морде и вывел из стойла.

— Мой рог, — спросил Калатин. — Где он?

— Я оставил его, — ответил Корум. — На Ги-Бресейле, — он смотрел прямо в глаза волшебника, вспыхнувшие гневом и страхом.

— Как? — чуть не закричал Калатин. — Как ты мог его потерять?

— Я не терял его.

— То есть, специально оставил? Мы же договаривались, что ты лишь одолжишь рог. Вот и все.

— Я отдал его Гованону. Можешь считать, что, не имей я при себе рога, ты бы не получил то, что тебе нужно.

— Гованону? Мой рог у Гованона? — Взгляд Калатина похолодел. Он прищурился.

— Да.

Корум решил больше ничего не объяснять. Он ждал, что скажет Калатин.

— Ты снова передо мной в долгу, вадхаг, — наконец произнес волшебник.

— Да.

Теперь колдун говорил спокойно и взвешенно. Когда он замолчал, то расплылся в неприятной улыбке.

— Ты должен что-нибудь отдать мне, чтобы возместить потерю рога.

— Что ты хочешь? — Корум начал уставать от бесоконечной торговли. Он хотел поскорее сесть в седло, покинуть утес Мойдель и как можно скорее вернуться к Кер Махлоду.

— Я должен что-то получить взамен, — сказал Калатин. — Надеюсь, ты это понимаешь?

— Скажи мне, что именно, колдун.

Калатин осмотрел Корума с головы до ног, как фермер, покупающий лошадь на рынке. Протянув руку, он пощупал ткань плаща, который Корум носил под меховой одеждой, полученной от мабденов. То был вадхагский плащ Корума красного цвета, легкий, выделанный из тонкой шкуры животного, некогда обитавшего в другой плоскости, но даже и там уже не существовавшего.

— Думаю, что твой плащ, принц, обладает большой ценностью?

— Никогда не оценивал его. Меня узнают по плащу. У каждого вадхага есть такой.

— Значит, он не представляет для тебя ценности?

— Ты хочешь получить мой плащ? В обмен за утраченный рог? Тебя это устроит? — в голосе Корума звучала нотка нетерпения. Он не испытывал симпатии к волшебнику. Тем не менее, принц понимал, что с моральной точки зрения был неправ. И Калатин это тоже понимал.

— Если ты считаешь, что это честная сделка.

Корум откинул мех и стал расстегивать перевязь, чтобы избавиться от пряжки, которая скрепляла плащ на плечах. Странно было расставаться с вещью, которая так долго служила ему, но Корум не испытывал к ней каких-то особых чувств. Другая одежда достаточно хорошо согревала его. И у него не было нужды в алом плаще.

Он протянул его Калатину.

— Бери, колдун. Теперь мы рассчитались.

— Именно так, — сказал Калатин, наблюдая, как Корум вешает на пояс оружие и садится в высокое седло. — Желаю тебе счастливого пути, принц Корум. И остерегайся псов Кереноса. Ведь теперь у тебя нет спасительного рога.

— И у тебя тоже, — сказал Корум. — А что, если они нападут на тебя?

— Сомнительно, — загадочно произнес Калатин. — Сомнительно.

Корум двинулся вниз по утонувшей дороге и вошел в воду. Он не оглядывался на волшебника Калатина. Он смотрел прямо перед собой, на занесенную снегами землю и не испытывал облегчения от мысли о предстоящем ему возвращении к Кер Махлоду, но был рад расстаться с утесом Мойдель. Принц держал Брийонак в левой руке, выкованной из серебра, а правой управлял конем. Вскоре он добрался до материка, и его дыхание, смешиваясь с дыханием коня, клубами пара густело в холодном воздухе. Он держал путь на северо-запад.

И когда Корум углубился в мрачный лес, ему на мгновение показалось, что он слышит звуки арфы, полные печали.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ИДУТ ФОЙ МИОРЕ

Всадник сидел верхом на животном, которое мало чем напоминало лошадь. Оба они были странного бледно-зеленого цвета, и никаких других оттенков не существовало. Копыта животного были в снегу, и снежные завалы высились по обе стороны его. Бледно-зеленое лицо всадника казалось совершенно неподвижным, словно замерзшим. В его бледно-зеленых глазах стоял холод. В руке он держал бледно-зеленый меч.

Появившись недалеко от Корума, который успел выхватить свой меч, всадник внезапно остановился и крикнул:

— Ты ли тот, кто, как они думают, спасет их? Мне ты кажешься больше человеком, чем богом!

— Я и есть человек, — спокойно сказал Корум. — И воин. Ты бросаешь мне вызов?

— Тебя вызывает Балар. Я всего лишь его орудие.

— Значит, Балар не хочет лично выйти против меня?

— Фой миоре не скрещивают оружие со смертными. Чего ради им это делать?

— Для столь могущественной, расы фой миоре слишком пугливы. Что с ними делается? Неужели они слабеют из-за пожирающих их болезней, которые в конце концов покончат с ними?

— Я Хью Аргех, недавно обитавший в Белых скалах, что за Карнеком. Когда-то там жил народ, были племена, была армия. Теперь остался только я. И служу Балару Одноглазому. А что еще мне оставалось делать?

— Служить своему народу, мабденам.

— Мой народ — это деревья. Сосны. Они сохраняют жизнь нам обоим — моему коню и мне. Сок в моих жилах, мою жизнь поддерживают не еда и вода, а земля и дожди. Я Хью Аргех, брат сосен.

Корум с трудом мог поверить словам, которые произносило это существо. Когда-то, может, он и был человеком, но сейчас изменился — точнее, его изменило колдовство фой миоре. Уважение Корума к могуществу фой миоре возросло.

— Готов ли ты спешиться, Хью Аргех, и принять вызов — меч против меча? — вопросил Корум.

— Не могу. Когда-то я так и дрался, — голос у всадника был совершенно безмятежен, как у ребенка. Но глаза оставались пустыми, а лицо бесстрастным. — А теперь я должен пускать в ход хитрость, забыв о чести.

Хью Аргех снова рванулся вперед и занес меч, готовый обрушить его на Корума.

Прошло не меньше недели, как Корум расстался с утесом Мойдель — неделя леденящего холода. Он промерз до костей и окоченел. Его глаза слезились, ибо не видели ничего, кроме снега, так что он не сразу увидел бледно-зеленого всадника на бледно-зеленом животном, который несся к нему через белую пустошь.

Нападение Хью Аргеха было столь стремительным, что Корум едва успел отразить мечом первый удар. Пролетев мимо него, Хью Аргех развернулся для новой атаки. На этот раз Корум был готов к ней, и его клинок поразил Хью Аргеха в руку, а меч противника лязгнул о нагрудник Корума и едва не выбил из седла вадхагского принца. Корум, по-прежнему державший в серебряной руке копье Брийонак, ею же схватился за поводья всхрапнувшего коня, который, утопая в плотном снегу, все же успел развернуться, чтобы встретить очередную атаку.

Какое-то время оба вели такой бой, и никому из них не удавалось пробить оборону другого. Дыхание Корума вырывалось изо рта густыми клубами, но ни облачка не было заметно у губ Хью Аргеха; этот бледно-зеленый человек не выказывал никаких признаков утомления, хотя Корум устал так, что едва держал рукоятку меча.

Коруму было ясно, что Хью Аргех видит его усталость и всего лишь ждет, когда противник выбьется из сил окончательно, чтобы быстрым выпадом меча покончить с ним. Несколько раз Корум пытался перейти в наступление, но Хью Аргех кружил вокруг него, уклонялся и ускользал, парируя удары. Наконец окоченевшие пальцы Корума выронили меч, и из уст воина вырвался странный шелестящий смешок, словно ветер пробежал в листве, и он в последний раз рванулся к Коруму.

Качнувшись в седле, Корум вскинул копье Брийонак, чтобы попытаться отразить очередной удар. Когда меч Хью Аргеха соприкоснулся с наконечником копья, тот издал мелодичный серебряный звук, удививший обоих соперников. Аргех снова проскочил мимо Корума, но стремительно развернулся. Корум замахнулся левой рукой и с такой силой метнул копье в бледно-зеленого воина, что упал лицом на гриву коня. У него осталось сил лишь приподнять голову и увидеть, что оружие сида пронзило грудь Хью Аргеха.

Хью Аргех издал вздох и вместе с пронзившим его копьем свалился со спины животного, что несло его.

И тут Корум увидел поразительное зрелище. Он не понимал, как это произошло, но копье вырвалось из тела бледно-зеленого воина и, взлетев, вернулось обратно в открытую ладонь серебряной руки Корума. Ее пальцы невольно сомкнулись вокруг древка.

Корум лишь моргнул, с трудом поверив своим глазам, но он и видел, и чувствовал, как древко утвердилась в гнезде у стремени.

Он посмотрел на сраженного противника. Животное, на котором восседал Хью Аргех, зацепило воина зубами и, подняв, потащило за собой.

Внезапно Коруму пришло в голову, что на деле хозяином положения был не всадник, а этот зверь. Принц не мог объяснить, откуда взялась эта мысль, разве что в ту секунду, когда он бросил взгляд на животное, в глазах его мелькнуло что-то вроде иронии.

Пока его тащили, Хью Аргех открыл рот и крикнул Коруму:

— Фой миоре идут! Они знают, что народ Кер Махлода призвал тебя. Они идут, чтобы разрушить Кер Махлод до того, как ты вернешься с копьем, которым поразил меня. Прощай, Корум Серебряная Рука. Я возвращаюсь к своим братьям, к соснам.

Вскоре человек и животное исчезли за холмом, и Корум остался наедине с копьем, которое спасло ему жизнь. В сером свете дня он вертел древко в руках, словно надеялся, рассматривая его, понять, как оно, придя на помощь, вернулось обратно.

Он помотал головой, отказываясь разрешить эту тайну, и сквозь падающий снег послал коня в стремительный галоп, по-прежнему держа путь к Кер Махлоду. Теперь надо было спешить туда.

Фой миоре продолжали оставаться загадкой. Все, что Корум слышал о них, никак не объясняло, как они могут подчинять себе такие существа, как Хью Аргех, как действуют их странные заклятия, как они управляют псами Кереноса и их егерями-гулегами. Можно было считать фой миоре совершенно бесчувственными созданиями, которые мало чем отличаются от животных, но другие видели в них богов. Конечно же, они должны были обладать каким-то разумом, если им было под силу создавать такие существа, как Хью Аргех, брат деревьев. Сначала Корум подумал, не имеют ли фой миоре отношения к Владыкам Хаоса, с которыми он сражался в незапамятные времена. Но фой миоре одновременно и походили, и не походили на людей — а не на Владык Хаоса, да и цели у них, похоже, разнились. Казалось, у них не было выбора, кроме. как появиться в этой плоскости. Они рухнули в провал в ткани вселенной и оказались не в состоянии вернуться в свой странный мир, зависший между плоскостями. И теперь они пытались создать его на Земле. Корум поймал себя на том, что испытывает даже какое-то сочувствие к их бедственному положению.

Он подумал, отвечало ли истине предостережение Гованона — или же оно было продиктовано владевшим им чувством отчаяния. Неужели мабдены неизбежно обречены?

Глядя на безжизненную, покрытую снегом землю, легко было поверить, что их — и его — ждет одна и та же судьба: погибнуть, став жертвами вторжения фой миоре.

*

Теперь Корум куда реже останавливался передохнуть, а порой всю ночь не слезал с коня, не обращая внимания, что на ходу проваливается в сон. Его верный конь со все меньшей охотой пробивался сквозь снег.

Как-то вечером Корум заметил вдалеке строй каких-то фигур. Они пропадали в тумане, и было не разобрать, идут ли они или едут в огромных колесницах.

Он был уже готов окликнуть их, но понял, что это не мабдены. А что, если он увидел фой миоре, которые шли на Кер Махлод?

Несколько раз во время этой скачки до принца издалека доносился вой, и он догадывался, что по его следам идет охотничья свора псов Кереноса. Без сомнения, Хью Аргех вернулся к своим хозяевам и рассказал им, и как он был сражен копьем Брийонак, и как оно вырвалось из его тела, вернувшись в серебряную руку Корума.

Кер Махлод по-прежнему оставался где-то очень далеко, а холод высасывал у Корума все силы, как червь, питающийся его кровью.

С тех пор, как он впервые ехал этой дорогой, снегу насыпало куда больше, и он завалил путевые приметы. И этот факт, и ослабевшее зрение Корума затрудняли поиски пути. Он лишь молил, чтобы конь отыскал обратную дорогу к Кер Махлоду: ему оставалось полагаться на его инстинкт.

Корум было настолько измотан, что им начало овладевать глубокое отчаяние. Почему он не послушался Гованона и не остался в уюте и покое Ги-Бресейла? Чем он обязан этим мабденам? Разве не хватит участвовать в их битвах? Что вообще дал ему этот народ?

Но затем он вспомнил. Они дали ему Ралину.

Вспомнил он и Медбх, дочь короля Маннаха. Рыжеволосую Медбх в ее доспехах, с пращой и татлумом, которая ждет, чтобы он принес спасение Кер Махлоду.

Он возненавидел их, этих мабденов, когда они уничтожили его семью, отрубили ему руку и вырвали глаз. Они вызывали в нем страх, ужас и жажду мести.

Но они дали ему и любовь. Они дали ему Ралину. А теперь они дали ему и Медбх.

От этих мыслей Корум чуть расслабился и даже согрелся; отчаяние отступило куда-то на задний план, и он обрел силы, чтобы скакать дальше, спешить к Кер Махлоду, крепости на холме, к тем, для кого он оставался последней надеждой.

Но казалось, что Кер Махлод все отодвигается. Казалось, что принц год назад видел на горизонте боевые колесницы фой миоре, слышал завывания их псов. Может, Кер Махлод уже пал; может, он найдет Медбх закованной в лед, как те, что замерзли на поле боя, не понимая, что сражение уже закончилось, что они уже проиграли?

Пришло очередное утро. Лошадь Корума еле волокла ноги, то и дело спотыкаясь, когда наступала на корни, прикрытые снегом. Она с трудом дышала. Будь у него силы, Корум спешился бы и пошел рядом с конем, чтобы тому стало полегче, но у него не было ни сил, ни желания идти пешком. Он начал сожалеть, что отдал Калатину алый плащ. Теперь ему казалось, что та капелька тепла, которую он давал, могла бы сохранить ему жизнь. Знал ли об этом Калатин? Не поэтому ли он попросил у Корума плащ? Это был акт мести?

Раздался какой-то звук. Корум вскинул голову, раскалывавшуюся от боли, и всмотрелся вдаль покрасневшими заплывшими глазами. Какие-то фигуры преграждали ему путь. Гулеги. Нащупывая рукоятку меча, принц попытался выпрямиться в седле.

Послав коня в галоп, он наклонил копье Брийонак, и из его заиндевевших губ вырвался хриплый боевой клич.

Но тут у коня подломились передние ноги, и он рухнул; Корум перелетел через его голову и остался лежать распростертым под вражескими мечами.

И все же, подумал Корум, погружаясь в забытье, он не почувствует боли от их лезвий. В забвении к нему пришло тепло и охватило его.

Он улыбнулся, и тьма сомкнулась над ним.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЛЕДЯНЫЕ ФАНТОМЫ

Ему снилось, что он плывет под парусами на огромном корабле сквозь бесконечность ледяных пространств. Корабль стоял на полозьях, и у него было пятьдесят парусов. Меж льдинами плескались киты и другие странные создания. Теперь он больше не плыл под парусами, а под низким унылым небом ехал в колеснице, запряженной медведями. Но льды оставались. Этот мир был лишен тепла — древний умирающий мир в последней стадии энтропии. И всюду находился лед — толстый, блестящий лед. Лед, который нес смерть любому, кто осмеливался вступить в его пределы. Лед, который был символом всеобщей смерти, гибели всей вселенной. Корум застонал во сне.

— Это тот, о ком я и слышал, — голос был мягкий, но уверенный.

— Серебряная Рука? — послышался другой голос.

— Ну да. Кем еще он может быть? И серебряная рука при нем. Готов поручиться, что и лицо у него, как у сидов, хотя никогда их не видел.

Корум открыл единственный глаз и посмотрел на говорившего.

— Я мертв, — сказал Корум, — и буду благодарен, если вы и дальше позволите мне почивать в покое.

— Ты жив, — деловито произнес молодой голос, принадлежащий мальчику лет шестнадцати. Хотя тонкие черты его лица и тело свидетельствовали о том, что он голодает, у него были блестящие умные глаза и, как у большинства мабденов, которых Корум встречал здесь, хорошая пропорциональная фигура. Большую копну светлых волос поддерживала на лбу простая кожаная ленточка. За плечами лежал меховой капюшон, а руки и щиколотки были украшены знакомыми золотыми и серебряными ожерельями и браслетами. — Я Бран. Эго мой брат Тейнон. А ты Кремм. Бог.

— Бог? — Корум начал осознавать, что люди, которых он видит перед собой, не фой миоре, а мабдены. Он улыбнулся юноше. — Разве боги так легко валятся с ног от усталости?

Пожав плечами, Бран взъерошил волосы.

— Вот уж ничего не знаю о привычках богов. А вдруг ты обманываешь нас? Притворился смертным, чтобы проверить нас?

— Есть куда лучшие способы проверки, — сказал Корум.

Повернувшись, он взглянул на Тейнона и удивленно снова перевел взгляд на Брана. Эти двое были похожи, как две капли воды, хотя куртку Брана сшили из меха коричневого медведя, а на Тейноне был рыжеватый волчий мех. Присмотревшись, Корум увидел над собой складки небольшой палатки, в которой он лежал, а Бран и Тейнон сидели рядом с ним на корточках.

— Кто вы? — спросил Корум. — Откуда? Вы что-нибудь знаете о судьбе Кер Махлода?

— Мы из рода Таха-на-Ану… точнее, из тех, кто от него остался, — ответил юноша. — Мы с земель, что лежат к востоку от Гвиддеу Гаранхир, а тот, в свою очередь, лежит к югу от Кремм Кройх, твоей земли. Когда у нас стали появляться фой миоре, часть из нас вступила с ними в бой и погибла. Остальные — главным образом, совсем молодые и старики — двинулись к Кер Махлоду, где, как мы слышали, воины сопротивляются фой миоре. Мы заблудились, и нам много раз приходилось скрываться от фой миоре и их собак, но Теперь-то мы совсем рядом с Кер Махлодом, который лежит к западу отсюда.

— Ия держу путь в Кер Махлод, — садясь, сказал Корум. — Я несу с собой копье Брийонак и должен укротить быка Кринанасса.

— Его невозможно приручить, — тихо сказал Тейнон. — Мы видели быка меньше двух недель назад. Мы были голодны и стали выслеживать его, но он набросился на наших охотников и пятерых из них пронзил своими острыми рогами, после чего исчез на западе.

— Если быка не удастся приручить, — Корум взял чашку жидкого супа, предложенную ему Браном, и сделал несколько глотков, — то Кер Махлод падет, и вам стоило бы поискать другое убежище.

— Мы ищем Ги-Бресейл, — серьезно сообщил ему Бран. — Зачарованный остров за морем. Мы думаем, что там будем счастливы вдали от фой миоре.

— Может, вы и будете вдали от них, — ответил Корум, — но не от своих страхов. Не ищи Ги-Бресейл, Бран из Таха-на-Ану, ибо там народ мабденов ждет ужасная гибель. Нет, если фой миоре не успеют первыми настичь нас, мы все должны идти к Кер Махлоду, и я посмотрю, удастся ли мне поговорить с быком Кринанасса и уломать его.

Бран скептически покачал головой. Близнец Тейнон повторил его жест.

— Значит, ты уже можешь снова сесть в седло?

— Мой конь жив?

— Жив и далее отдохнул. Мы нашли для него немного травы.

— Тогда я готов, — сказал Корум.

В группе, которая медленно брела сквозь снега, было меньше тридцати человек, большую часть которых составляли пожилые мужчины и женщины. Тут же были трое ребят возраста Брена и Тейнона и еще три девочки, одной из которых было лет десять. Выяснилось, что совсем маленькие погибли во время набега псов Кереноса на лагерь, когда остатки племени только начали свой путь к Кер Махлоду. Снег падал на головы и искрился в волосах. Корум пошутил, что сейчас все они короли и королевы в алмазных диадемах. До его появления мабдены были безоружны, и он распределил среди них свое оружие: меч — одному, кинжал — другому, дротики — еще двум, а лук и стрелы достались Брану. Корум же оставил при себе только копье Брийонак, когда ехал во главе колонны или же шел пешком рядом с конем, который нес на себе двух или трех стариков — последние несколько месяцев они питались скудно и поэтому были достаточно легки.

Бран прикинул, что они примерно в двух днях пути от Кер Махлода, и чем дальше на запад они углублялись, тем легче им было идти. Корум преисполнился воодушевления, а конь оправился настолько, что порой принц, пуская его в галоп, мог совершать короткие разведывательные вылазки, чтобы осмотреться. Судя по улучшению погоды, фой миоре еще не добрались до крепости на холме.

Ближе к вечеру этого дня, который, как надеялись путешественники, станет последним днем пути, маленький отряд вошел в долину. Она была неглубока, но тут можно было хоть как-то спрятаться от ледяного ветра, налетавшего на пустоши, и люди были рады любому укрытию. Корум заметил, что с обеих сторон на склонах поблескивали какие-то ледяные образования — скорее всего, замерзшие струи водопада. Пройдя какое-то расстояние по долине, путники решили остановиться на ночь, хотя солнце еще не село. Когда Корум отвел взгляд от молодежи, ставившей палатки, он заметил какое-то движение на склоне. Принц подумал, что одно из ледяных образований сменило положение. Но он решил, что ему показалось: устал глаз и сгустились сумерки.

Но тут пришли в движение почти все ледяные глыбы, и стало совершенно ясно — они окружают лагерь.

Корум крикнул, поднимая всех по тревоге, и побежал к коню. Эти образования блестящими фантомами спускались по склонам в долину. Корум увидел, как в дальнем конце лагеря пожилая женщина в ужасе вскинула руки и кинулась бежать, но призрачная фигура будто схватила ее и потащила вверх. по холму. И, прежде чем кто-то успел спохватиться, еще двух женщин постигла та же судьба.

В лагере начался хаос. Бран выпустил в ледяных призраков две стрелы, но они просто прошли сквозь них. Корум, послав Брийонак еще в одного, поразил то место, где должна была быть голова, но Брийонак вернулся к нему в руку, не нанеся вреда призраку. Тем не менее казалось, что нападавшие вели себя с какой-то робостью — заполучив добычу, они сразу же отступали к холмам. Корум услышал голоса Брана и Тейнона, которые, что-то выкрикивая, карабкались вверх по склону холма, преследуя одного из фантомов. Корум закричал вслед, что это бесполезно и что они могут нарваться на еще большую опасность, но близнецы не слушали его. Помедлив, Корум все же бросился вслед за ними.

Сумерки сгущались. На снег упали густые тени. В небе трепетали последние отблески заката цвета молока с кровью. Закат еще не померк, а преследовать ледяных призраков было уже почти невозможно — их было бы трудно увидеть и при ярком свете дня.

Корум старался не терять из вида Брана и Тейнона. Бран остановился, чтобы выпустить третью стрелу туда, где ему померещился ледяной фантом. Тейнон указал ему цель, и они вдвоем побежали в другом направлении. Корум продолжал звать их, хотя опасался привлечь внимание странного создания, которого преследовали двое ребят.

Стало почти совсем темно.

— Бран! — закричал Корум. — Тейнон!

И тут он увидел их. Рыдая, они стояли на коленях в снегу. Присмотревшись, Корум понял, что они опустились на колени рядом с тем, что, скорее всего, было телом одной из пожилых женщин.

— Она мертва? — пробормотал он.

— Да, — сказал Бран, — наша мать погибла.

Корум понятия не имел, что одной из этих женщин была мать юношей. Он испустил долгий сокрушенный вздох — и, повернувшись, увидел перед собой трех мрачно ухмыляющихся ледяных фантомов.

Яростно крикнув, Корум вскинул Брийонак, чтобы поразить эти создания. Они молча двинулись на него. Щупальца их вытянутых конечностей коснулись его кожи, и тело охватил ледяной холод. Так они парализовывали свои жертвы и так питались, высасывая тепло из их тел. Может, именно так и погибли те люди, ледяные скульптуры которых Корум видел у озера. Принц отчаялся спасти свою жизнь или хотя бы жизни двух ребят. С таким неосязаемым врагом сражаться было невозможно.

Но тут наконечник Брийонака затлел странным красно-оранжевым свечением, и, когда Корум коснулся им одного из ледяных фантомов, это создание зашипело и исчезло, оставив по себе лишь облако пара; чуть погодя и оно рассеялось. Корум не стал интересоваться источником силы копья. Он направил его на двух остальных фантомов, легонько коснулся их рдеющим острием, и они тоже исчезли. Для существования этим ледяным образованиям было нужно тепло, но когда его было сишком много, они перегревались и исчезали.

— Мы должны развести костры, — сказал ребятам Корум. — Чтобы они полыхали головнями. Тогда ледяные чудовища от нас будут держаться в отдалении. И мы не будем разбивать тут лагерь. Мы пойдем дальше — при свете факелов. И не важно, увидят ли нас фой миоре или кто-то из их прислужников. Лучше как можно скорее добраться до Кер Махлода, ибо мы понятия не имеем, каких еще созданий могут напустить на нас фой миоре.

Бран и Тейнон, подняв тело матери, вслед за Корумом начали спускаться по склону. Наконечник Брийонака снова померк, и теперь копье выглядело как всегда — просто хорошее, надежное оружие.

В лагере Корум сообщил о своем решении, и с ним все согласились.

Путешественники снялись с места. Фантомы толклись за пределами кругов света от факелов, тихонько всхлипывая, влажно шлепая и о чем-то моля. Путники пересекли долину и оказались на другой ее стороне.

Фантомы не последовали за ними, но отряд продолжал двигаться, потому что ветер изменил направление, и теперь, чувствуя соленый воздух моря, люди понимали, что Кер Махлод, где их ждет спасение, близок. Но они знали, что и фой миоре, и все их воинство где-то рядом. Эта мысль придавала даже самым старым путникам силы и энергию, и они отчаянно надеялись, что еще до рассвета увидят перед собой Кер Махлод.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

НАРОД ХОЛОДА ГОТОВИТСЯ К БОЮ

Все было на месте — и конический холм, и каменные стены крепости, и стяг короля Маннаха с морским чудовищем; здесь же была и Медбх, красавица Медбх, которая, махая Коруму и смеясь, верхом вылетела из ворот Кер Махлода — рыжие волосы развевались, а серо-зеленые глаза светились радостью, из-под копыт ее коня летели ледяные брызги, а она кричала ему:

— Корум! Корум! Корум Серебряная Рука, ты принес копье Брийонак?

— Да! — крикнул ей в ответ Корум, потрясая копьем, — и я привел гостей в Кер Махлод. Мы спешим, ибо фой миоре следуют за нами по пятам.

Оказавшись рядом, Медбх повисла у него на шее и, прильнув, поцеловала так, что вся былая мрачность сразу же оставила Корума, и принц был счастлив, что не остался на Ги-Бресейле, что не погиб в бою с Хью Аргехом и что ледяные фантомы не смогли воспользоваться теплом его тела.

— Ты здесь, Корум, — сказала она.

— Здесь, милая моя Медбх. Вместе с копьем Брийонак.

Она восторженно посмотрела на копье, но не прикоснулась, хотя Корум предложил ей это сделать. Медбх отпрянула и как-то странно улыбнулась.

— Не мне к нему прикасаться. Это копье Брийонак. Это копье Кремм Кройха, Серебряной Руки, сидов, богов и полубогов нашей расы. Это копье Брийонак.

Ее лицо внезапно обрело такое серьезное выражение, что Корум засмеялся и поцеловал ее так, что у нее засияли глаза. Засмеявшись ему в ответ, она развернула своего гнедого жеребца и, пустив его В галоп, возглавила цепочку уставших людей, которых провела сквозь узкие ворота в город-крепость Кер Махлод.

Там, по другую сторону ворот, стоял король Маннах. Он с уважением и благодарностью улыбнулся Коруму, который нашел одно из величайших сокровищ Кер Ллуда, одно из потерянных сокровищ мабденов — копье, что поможет приручить последнего из стада сидов черного быка Кринанасса.

— Приветствую тебя, Властитель Холма, — просто, без всякой напыщенности сказал король Маннах. — Приветствую тебя, герой. Здравствуй, сын мой.

Корум спрыгнул с седла и вытянул серебряную руку, в которой держал Брийонак:

— Вот оно. Посмотри на него. Вроде обыкновенное копье — но оно лишь кажется таковым. Оно уже дважды спасло мне жизнь на обратном пути в Кер Махлод. Осмотри его и скажи мне — считаешь ли ты его магическим оружием.

Но король Маннах последовал примеру дочери и сделал шаг назад.

— Нет, принц Корум, только герой может владеть копьем Брийонак, ибо скромный смертный будет проклят, если попытается взять его в руки. Это оружие сидов. Даже когда оно принадлежало нам, оно лежало в ящике, и к нему никто никогда не прикасался.

— Что ж, — сказал Корум, — придется уважить ваши обычаи, хотя в копье нет ничего такого, что могло бы внушать страх. Брийонака должны бояться только наши враги.

— Как скажешь, — смиренно сказал король Маннах и улыбнулся. — А теперь мы должны поесть. Сегодня мы наловили рыбы, и у нас есть несколько зайцев. Пусть все эти люди отправятся с нами в зал и вволю поедят, ибо у них, действительно, голодный вид.

Бран и Тейнон обратились к королю от имени своих оставшихся в живых соплеменников:

— Мы принимаем твое гостеприимство, великий король, ибо мы в самом деле умираем с голоду. И мы хотим служить тебе как воины, участвовать в твоем сражении с ужасными фой миоре.

Король Маннах склонил седую голову.

— Мое гостеприимство не может сравниться с вашим мужеством и благородством вашего желания, и я благодарю вас, воины, за готовность подняться на наши стены.

Едва он произнес последние слова, девушка, стоявшая на страже, крикнула со стены:

— На севере и юге клубится белый туман! Там собирается народ холода. Пришли фой миоре!

— Боюсь, — не без юмора сказал король Маннах, — что банкет придется отложить. Остается надеяться, что нас будет ждать победное пиршеств, — он мрачно усмехнулся. — И что рыба останется свежей, когда мы выйдем из боя!

Послав большинство своих людей на стены, король Маннах повернулся к Коруму:

— Ты должен призвать быка Кринанасса, Корум. И как можно скорее. Если он не появится, то тогда с нами, с народом Кер Махлода, покончено.

— Но я не знаю, как вызывать быка, король Маннах.

— Знает Медбх. Она научит тебя.

— Знаю, — сказала Медбх.

Они с Корумом поднялись к воинам на стенах и стали смотреть на восток — оттуда шли фой миоре со своими туманами и прислужниками.

— На этот раз они идут не ради короткой стычки, — сказала Медбх.

Правой рукой Корум нащупал запястье девушки и сжал его.

Они увидели, как примерно в двух милях, за лесом, поднимается белесый туман. Он затягивал все пространство горизонта от севера до юга и медленно, но неуклонно полз к Кер Махлоду. Перед его стеной бежали бесчисленные своры псов, вынюхивая следы, как обыкновенные собаки на охоте. За псами держались невысокие фигуры, в которых Корум опознал белолицых егерей-гулегов, а за ними рысью скакали бледно-зеленые всадники, считавшие себя, как и Хью Аргех, братьями сосен. А в самих клубах тумана виднелись очертания огромных фигур, очертания, которые Коруму довелось увидеть лишь раз. Рядом с ними просматривались темные контуры чудовищных боевых колесниц, влекомые животными, которые, конечно же, не имели ничего общего с лошадьми. Всего таких колесниц было семь, и в каждой из них стоял огромный возница.

— Великое шествие, — произнесла Медбх, стараясь, чтобы в голосе прозвучала отвага. — Они бросили на нас все свои силы. Явились даже все семеро фой миоре. Должно быть, они несказанно уважают нас, эти боги.

— Мы дадим им для этого основания, — промолвил Корум.

— А сейчас мы должны покинуть Кер Махлод, — сказала ему Медбх.

— Бросить город?

— Нам необходимо воззвать к быку Кринанасса. Есть такое место. Единственное, куда он может прийти.

Корум не хотел уходить.

— Через несколько часов, а может, и меньше, фой миоре пойдут на приступ.

— К тому времени мы постараемся вернуться. Поэтому мы и должны без промедления скакать к Скале сидов и вызывать быка.

Оседлав свежих лошадей, они незаметно оставили Кер Махлод и поскакали к скале, высившейся над морем, которое стонало, ревело и накатывалось на ее подножие, словно в ожидании грядущей битвы.

*

Наконец они вышли на желтый песок, оставив за собой черные зубчатые скалы и наблюдая впереди неспокойное море; подняв головы, Корум и Медбх смотрели на странный утес, который в одиночестве высился на берегу. Пошел дождь. Его капли и летящие с моря брызги увлажняли камень, он блестел, переливаясь мягкими красками вкраплений на своей поверхности. Кое-где скала была совершенно темной, а в некоторых местах прозрачная поверхность камня отсвечивала теплыми тонами.

— Это Скала сидов, — сказала Медбх.

Корум кивнул. Что же еще это могло быть? Она не принадлежала данной плоскости. Может, как и остров Ги-Бресейл, скала оказалась здесь вместе с сидами, когда те пришли сюда драться с народом холода. Он и раньше видел вещи, которые не принадлежали этому измерению и были частью другого.

Порывы ветра швыряли им в лицо ледяные брызги, спутывали волосы, плащи развевались за их спинами, и они с трудом карабкались по гладким, отшлифованным временем камням, пока наконец не добрались до вершины. Плотный ветер угрожал сбросить их оттуда. Корума и девушку заливали потоки дождя, он лился такими каскадами со скалы, что напоминал небольшой водопад.

— А теперь возьми копье Брийонак в серебряную руку, — приказала Медбх. — И подними его.

Корум подчинился.

— Теперь ты должен переводить все, что я тебе скажу, на свой язык, на чистый вадхагский, ибо этим же языком пользовались и сиды.

— Знаю, — сказал Корум. — Что я должен говорить?

— Прежде чем заговоришь, ты должен представить себе быка, черного быка Кринанасса. Ширина его плеч равняется твоему росту с головой. Он весь покрыт длинной черной шерстью. Расстояние между кончиками рогов — больше, чем ширина твоих вытянутых рук, и они очень остры, эти рога. Можешь представить себе такое создание?

— Думаю, что да.

— Тогда повторяй за мной, и повторяй четко и ясно.

Все вокруг понемногу становилось серым, кроме огромной скалы, на которой они стояли.

Медбх произнесла это заклинание, не переводя дыхания, и ее серо-зеленые глаза обеспокоенно уставились в единственный глаз Корума.

— Можешь ли ты перевести это на свой язык?

— Да, — ответил Корум. — Но чего ради, животное ответит на эти слова и придет к нам?

— Не спрашивай, Корум.

Вадхаг пожал плечами.

— Ты все еще видишь быка своим мысленным взором?

Он помедлил. Потом кивнул:

— Вижу.

— Тогда я еще раз произнесу эти строчки, а ты повторишь их на языке вадхагов.

Корум подчинился, хотя ему показалось, что эти неуклюжие строки вряд ли были первоначально сочинены на вадхагском языке. Он медленно повторял их вслед за Медбх, начиная чувствовать головокружение. Он произносил слова, и они срывались с его губ. Принц стоял, высоко вскинув копье Брийонак и призывая быка Кринанасса. Сырой ветер трепал его волосы и одежду. Голос его крепчал и гремел, перекрывая завывания ветра:

— Иди, Черный Бык! Иди, Черный Бык! Иди домой!

Когда он произносил эти слова на родном языке, казалось, они становились более весомыми, хотя язык Медбх не сильно отличался от вадхагского..

Призыв смолк. Медбх взяла Корума за руку и приложила палец к его губам. Они стояли, вслушиваясь в завывания ветра, грохот прибоя, гул дождя — и откуда-то издалека до них донеслось громовое мычание; казалось, Скала сидов чуть дрогнула и пошла переливами красок.

Снова послышалось мычание, на этот раз ближе.

Медбх, с силой сжав руку Корума, улыбнулась ему.

— Это бык, — шепнула она. — Бык идет.

Но они по-прежнему не могли понять, откуда доносится мычание.

Дождь пошел таким сплошным потоком, словно море вышло из берегов и затопило их; они почти ничего не видели за пределами скалы.

Все эти звуки постепенно уступали место низкому грозному мычанию. Стоя на вершине Скалы сидов, Корум и Медбх напряженно вглядывались в пространство, и им показалось, что они видят, как из морских вод поднимается огромное мощное тело великого быка — и вот он, отряхиваясь, стоит на берегу, из стороны в сторону глядя большими умными глазами, словно пытаясь найти источник призыва, который привели его сюда, на берег.

— Черный бык! — вскричала Медбх. — Черный бык Кринанасса! Вот он стоит, Кремм Кройх с копьем Брийонак! Вот он, твоя судьба!

И чудовищный бык опустил голову с острыми, широко расставленными рогами и, содрогнувшись всем своим черным шерстистым телом, взрыл песок тяжелыми копытами. До них доносился запах его горячего тела — теплый знакомый запах коровьего стойла. Но бык не имел ничего общего с привычным фермерским животным. Он, гордый и уверенный, был создан для войны и боя — зверь, который служит не хозяину, а идеалу.

Черным хвостом с кисточкой он хлестал себя по бокам, глядя на двух людей, что бок о бок стояли на Скале сидов, а те, в свою очередь, потрясенно смотрели на него.

— Теперь я понимаю, почему фой миоре боятся этого зверя, — сказал Корум.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

КРОВАВАЯ ЖАТВА

Когда Корум и Медбх, немного волнуясь, спускались со скалы, бык продолжал неотрывно смотреть на копье в руках принца. Животное, чуть опустив голову, неподвижно стояло на месте, рассматривая приближавшихся людей. Похоже, бык относился к ним с тем же подозрением, с каким они побаивались его, однако ясно было, что он узнал Брийонак и копье вызывает у него уважение.

— Бык, — сказал Корум, отнюдь не смущаясь, что таким образом обращается к животному, — ты пойдешь с нами к Кер Махлоду?

Дождь продолжал идти сплошным потоком, и струи его блестели на черных боках быка. Лошади, стоявшие в отдалении на берегу, испуганно рвались с места. Они не просто опасались его; черный бык Кринанасса вызывал у них откровенный ужас. Но он не обращал внимания на лошадей. Он встряхнул головой, и с острых кончиков рогов полетели капли влаги. У него дрогнули и раздулись ноздри. Его умный жесткий взгляд на мгновение скользнул по лошадям и снова вернулся к копью.

Хотя в прошлом Коруму приходилось сталкиваться и с более крупными существами, никогда еще он не видел животного, производившего впечатление такой несокрушимой мощи. И в данный момент ему казалось, что ничто на земле не может противостоять этому могучему быку.

Оставив быка наблюдать за ними, Корум и Медбх пошли по дюнному песку успокоить коней. Наконец им удалось утихомирить их и сесть в седла, но лошади продолжали вздрагивать и топтаться на месте. Однако им не оставалось ничего другого, как двинуться вверх по каменистой тропе, которая вела обратно к Кер Махлоду.

Несколько минут черный бык Кринанасса недвижимо стоял на месте, словно обдумывал какую-то проблему, после чего двинулся за ними, держась, однако, в отдалении. Корум подумал, что, может быть, такое создание унижает необходимость быть в обществе слабых и уязвимых смертных.

Потоки дождя вскоре превратились в снег, западные склоны скал обледенели, и Корум с Медбх понимали, что это признаки приближения фой миоре, отчего они стремились как можно скорее добраться до Кер Махлода.

*

Под стенами крепости мабденов в самом деле собралось ужасающее воинство — так скапливается мусор у форштевня гордого парусного судна. Белый туман загустел и был почти осязаем на ощупь, но большей частью держался у кромки леса в тех местах, где стояли хвойные деревья. Там скрывались сами фой миоре — им была необходима эта завеса, поднявшаяся из преддверия ада, без нее они легко стали бы уязвимы. Похоже, фой миоре оставили свои колесницы и сейчас о чем-то совещались. Тут должен был быть и сам Керенос, вождь фой миоре. И Балар, у которого, как у Корума, был всего один глаз, но это был глаз мертвеца. И Гоим, женщина фой миоре, которая уже успела познакомиться с мужеством смертных. И другие.

Придержав коней, Корум и Медбх оглянулись, чтобы посмотреть, следует ли за ними черный бык.

Следовал. Когда они остановились, он тоже остановился, не сводя глаз с копья Брийонак. Битва уже начиналась. Псы Кереноса, как и раньше, прыжками бросились в атаку на стены. Гулеги вступили в бой с мабденами, пустив в ход луки и дротики. Бледно-зеленые всадники, во главе которых Корум безошибочно опознал Хью Аргеха, однажды уже убитого им, штурмовали ворота. Даже отсюда им была видна грозная опасность, нависшая над Кер Махлодом. Корум и Медбх слышали возгласы защитников крепости и зловещие завывания собак.

— Как мы теперь доберемся до них? — с отчаянием спросила Медбх. — Если даже мы пробьемся к воротам, они по глупости откроют их, чтобы впустить нас.

Корум согласился:

— Думаю, мы должны полагаться лишь на самих себя и напасть на них сзади, пока фой миоре не поняли, что мы у них за спиной.

Медбх кивнула.

— Давай поскачем вон туда, — указала она, — где стены еле держатся. Наш удар даст время починить проломы.

Корум и сам увидел, что ее предложение имеет смысл. Он без слов пришпорил коня и пустил его вниз по холму, вскинув Брийонак, чтобы поразить первого же из врагов, который попадется ему по пути. Принц был почти уверен, что и его, и Медбх ждет смерть в бою, но в данный момент его это не волновало. Он сожалел лишь, что не может погибнуть в своем плаще, имя которого носил — он отдал его Калатину.

Подскакав поближе, Корум увидел, что в этой армии нет ледяных фантомов. Может, они созданы не фой миоре? Но гулеги были делом их рук, в этом не было никаких сомнений. Они почти не поддавались уничтожению, и мабденам было трудно справляться с такими врагами. Но кто вел их в бой? Всадник на высоком коне. Он был не бледно-зеленого цвета, как Хью Аргех, но в нем присутствовало что-то знакомое. Многих ли Корум знает в этом мире? Мало кого. Доспехов всадника коснулся луч света. На мгновение их цвет изменился с ярко-золотого до оттенка тусклого серебра; пурпур замерцал синевой.

Корум вспомнил, где раньше видел эти доспехи. Вспомнил, как его удар послал владельца доспехов в преддверие ада в великой битве у лагеря королевы Ксиомбарг, властительницы преисподней. Там, в преддверии ада, фой миоре, наверное, продолжали бы чувствовать себя в безопасности до того, как разрушилась ткань вселенной и их ядовитое дыхание отравило этот мир. Не с ними ли явился этот всадник? Вполне возможно. На его шлеме все так же колыхался темно-желтый плюмаж, как и раньше, полностью скрывавший его лицо. На нагруднике все так же красовался выгравированный герб Хаоса — восемь стрел, расходящихся из центральной ступицы. Рукой в железной перчатке он держал меч, поблескивавший то золотом, то серебром, отсвечивающий то алым, то синевой.

— Гэйнор, — сказал Корум и вспомнил его ужасную смерть. — Да это же принц Гэйнор Проклятый.

— Ты его знаешь? — спросила Медбх.

— Когда-то я прикончил его, — мрачно признался Корум. — Или по крайней мере изгнал — я думал, что хотя бы из этого мира. Но это он. Мой старый враг. Не он ли тот «брат», о котором говорила мне старуха? — Последний вопрос он обратил к самому себе.

Потом Корум замахнулся и метнул копье в принца Гэйнора, который в свое время мог быть воителем (может, даже Вечным Воителем), но теперь всецело предался злу.

Брийонак, попав в цель, поразил Гэйнора в плечо, и он покачнулся в седле. Безликий шлем повернулся и увидел, как копье летит обратно в руку Корума. Гэйнор бросил своих гулегов в самые уязвимые места в обороне стен Кер Махлода. Они рвались сквозь снежные заносы, что стали красными от крови и черными от грязи; у многих были отсечены конечности, размозжены головы и даже выпущены кишки, но они по-прежнему делали свое дело. Корум перехватил копье. Теперь он понимал, что с Гэйнором, как и раньше, будет нелегко справиться — даже с помощью магии.

Он услышал, как из-под забрала шлема донесся смех Гэйнора. Тот испытывал едва ли не удовольствие при встрече с ним, словно был рад увидеть знакомое лицо, был ли то друг или враг.

— Принц Корум, победитель мабденов! А мы уже беседовали о твоем отсутствии. Думали, куда это ты исчез, может, даже вернулся в свой мир. А ты, оказывается, здесь. До чего забавны причуды судьбы, которая хочет, чтобы мы продолжили нашу глупую ссору.

Корум на мгновение оглянулся и убедился, что бык Кринанасса следует за ними. Бросив взгляд мимо Гэйнора на выщербленные стены Кер Махлода, Корум увидел, что они завалены трупами.

— Она именно такова, — сказал он. — Но готов ли ты снова вступить со мной в бой, принц Гэйнор? Или ты снова будешь просить меня о милосердии? А может, хочешь, чтобы я снова послал тебя в ад?

Принц Гэйнор с горечью рассмеялся и сказал:

— Последний вопрос задай фой миоре. Они будут только счастливы вернуться на свою мрачную родину. Если бы они оставили меня и освободили от обета верности, поскольку Хаос отказался воевать за эту плоскость, я был бы только рад присоединиться к тебе, Корум. А пока мы, как обычно, должны сойтись в бою.

Корум припомнил выражение лица Гэйнора, когда тот когда-то откинул забрало. Он содрогнулся. Снова он почувствовал жалость к Гэйнору Проклятому, который, как и он, был обречен много раз возвращаться к жизни в разных плоскостях — но он стремился служить самым гнусным и злобным, самым подлым хозяевам. Вот и сейчас его воинами были полумертвецы. А до этого они были полуживотными.

— Похоже, ты подбираешь себе все таких же солдат, — сказал Корум.

Гэйнор снова засмеялся, и его голос звучал приглушенно из-под шлема, который он никогда не снимал.

— Я бы сказал, что в каком-то смысле они куда лучше.

— Не хочешь ли отозвать их, Гэйнор, и присоединиться ко мне? Ты же знаешь, что в самом конце я почти не испытывал к тебе ненависти. Общего у нас с тобой куда больше, чем у всех прочих.

— Верно, — согласился Гэйнор. — Так почему бы тебе не перейти на мою сторону, Корум? Ведь в любом случае победа фой миоре неизбежна.

— И столь же неизбежно она приведет к гибели.

— Это мне и было обещано, — просто сказал Гэйнор.

Корум понял, что больше всего Гэйнор жаждет смерти и ему не удастся убедить проклятого принца, пока он, Корум, не пообещает ему еще более быстрой смерти.

— Когда этот мир умрет, — продолжил Гэйнор, — неужели я не погибну вместе с ним?

Корум посмотрел мимо проклятого принца Гэйнора на стены Кер Махлода, где горстка мабденов дралась с полутрупами-гулегами, с рычащими дьявольскими псами и существами, которые были более деревьями, чем людьми.

— Вполне возможно, Гэйнор, — задумчиво сказал он, — что ты обречен вечно сопутствовать злу в стремлении найти свой конец, а ведь если бы ты стремился к благородной цели, то удовлетворил бы все свои желания.

— Боюсь, что это слишком романтическая точка зрения, принц Корум, — Гэйнор развернул коня.

— Что? — остановил его Корум. — Ты не будешь драться со мной?

— Нет, и с твоим другом-быком тоже, — бросил Гэйнор. Он возвращался под прикрытие тумана. — Я хочу до конца оставаться в этом мире. И тебе не удастся снова послать меня в преисподнюю! — у него был ровный, даже дружелюбный голос, когда он издали крикнул — Но я еще вернусь посмотреть на твой труп, Корум!

— Ты думаешь, что он будет тут лежать?

— Мы думаем, что из твоих людей останется в живых человек тридцать и еще до заката наши псы будут пировать за этими стенами. Так что да — я думаю, что и твой труп будет тут валяться. Прощай, Корум.

И Гэйнор исчез, а Корум и Медбх поскакали к проломам в стенах. Внезапно они услышали, как за их спинами всхрапнул черный бык Кринанасса. Сначала они подумали, что зверь гонится за ними — ведь они осмелились призвать его — но тот резко развернулся и врезался в группу бледно-зеленых всадников, которые, увидев Корума и Медбх, решили догнать их.

Черный бык Кринанасса, нагнув голову, без промедления атаковал их; кони рассыпались в разные стороны, а всадников он подбрасывал высоко в воздух. Затем, развернувшись, бык напал на гулегов и всех до одного втоптал в землю. Высоко задрав хвост, он развернулся — на каждом из рогов у него висело по дьявольскому псу.

Теперь на поле боя господствовал лишь черный бык Кринанасса.

Он отшвыривал любое оружие, которое могло оставить хотя бы след на его шкуре. С непостижимой скоростью зверь трижды обежал стены Кер Махлода, а Корум и Медбх, забытые врагами, с изумлением и радостью смотрели на него. Вскинув Брийонак высоко над головой, Корум громко восславил черного быка Кринанасса и, увидев свободное пространство в рядах потрясенных нападающих, кивком велел Медбх следовать за ним. Направив коня к Кер Махлоду, он пролетел сквозь пролом в стене и остановился прямо перед королем Маннахом. Уставший и залитый кровью из многочисленных ран, он сидел на камне, пытаясь остановить кровь изо рта, пока какой-то старик извлекал наконечник стрелы, застрявший в лепсом.

Когда король Маннах вскинул свою старую благородную голову, на глаза его навернулись слезы.

— Бык пришел слишком поздно, — сказал он.

— Может, он и запоздал, — ответил Корум, — но, по крайней мере, ты увидишь, как он уничтожит тех, кто уничтожал твой народ.

— Нет, — сказал король Маннах. — Я не буду смотреть. Я устал.

*

Оставив Медбх с отцом, Корум обошел стены Кер Махлода, оценивая положение и подсчитывая павших — пока бык занимался врагами снаружи.

Принц Гэйнор ошибся. На стенах стояло не тридцать воинов, а сорок. Но под стенами оставалось еще множество псов, несколько эскадронов бледно-зеленых всадников и немалое число гулегов. К тому же к Кер Махлоду подходили сами фой миоре, и наверное, даже у одного из этих богов преисподней хватит сил разрушить город, если он рискнет хоть на несколько мгновений оставить свое затянутое туманом укрытие.

Корум вскарабкался на самую высокую башню стены, частично уже лежавшую в руинах. По раскисшей грязи поля боя бык гонял оставшиеся небольшие группки врагов. Многие без памяти бежали в ту сторону, откуда из-за тумана над лесом доносились грозные гулкие звуки — голоса эти, без сомнения, принадлежали фой миоре. Те же, кто не успел кинуться в сторону голосов, были обречены — как и те, кто медлил с бегством; все они уничтожались могучим быком и, не успев сделать нескольких шагов, падали замертво.

Похоже, фой миоре не волновало, что они теряют свое воинство, и они ничего не сделали, чтобы остановить бойню, которую устроил черный бык Кринанасса. «Похоже, народ холода все же рассчитывает разрушить Кер Махлод, — подумал Корум, — и, может, даже расправиться с быком».

Наконец, все было кончено. Не осталось в живых ни одного гулега, ни одного пса и ни одного бледно-зеленого всадника. Тех, кто не пал от оружия смертных, прикончил черный бык.

С торжествующим видом он стоял среди гор трупов людей, животных и созданий, которые напоминали людей. Бык рыл копытами землю, и из ноздрей его клубами вырывалось горячее дыхание. Вскинув голову, он издал рык, от которого содрогнулись стены Кер Махлода.

Однако фой миоре все еще не выходили из тумана.

Никто на стенах не веселился, ибо все понимали, что главная битва еще впереди.

Так что, если не считать торжествующего мычания огромного быка, над полем боя царило молчание. В воздухе висела смерть, и смерть была повсюду — и на поле битвы, и в обезлюдевшей крепости. Смерть ждала в затянутом туманом лесу. Корум вспомнил слова, как-то сказанные ему королем Маннахом, что фой миоре следуют по пятам за смертью. Неужели они, как и принц Гэйнор, мечтают о забвении? Не это ли для них главное? В таком случае они становятся еще более грозными врагами.

Туман стал рассеиваться. Корум крикнул оставшимся в живых, чтобы готовились. Чтобы все видели, он вскинул над головой копье Брийонак, зажав его в серебряной руке.

— Вот оно, копье сидов! А вон там последний из их боевых быков! А тут стоит Корум Серебряная Рука. Готовьтесь, люди Кер Махлода, ибо фой миоре обрушатся нас со всей силой! Но и мы сильны. Мы полны мужества. Потому что это наша земля, наш мир, и мы должны защищать его! — Корум увидел Медбх.

Она улыбнулась ему и, задрав голову, крикнула:

— Если нам суждено тут погибнуть, то только так, чтобы о нас рассказывали великие легенды!

Даже король Маннах, опиравшийся на руку воина, который и сам был ранен, похоже, пришел в себя. Здоровые и раненые, юноши, девушки и старики теперь заполонили стены Кер Махлода. У них сжались сердца, когда они увидели, как семь теней в семи поскрипывающих боевых колесницах, влекомых семью странными животными, достигли подножия холма, где стоял Кер Махлод. Туман снова окутал их, его плотная бледная пелена скрыла и черного быка Кринанасса, заглушив победное мычание. Словно туман отравил его, а может, так оно и случилось.

Корум избрал целью первую из замаячивших теней и наметил то место, где должна быть голова, хотя очертания фигуры выглядели размытыми. Скрип колесниц действовал на нервы, и ему хотелось лишь сжаться в комок, но он пересилил себя и метнул Брийонак.

Казалось, копье, медленно уйдя в плывущий мимо туман, попало точно в цель, откуда через мгновение раздался странный крик боли. Затем оно вернулось к нему, но крик продолжал звучать. В других обстоятельствах он мог бы показаться нелепым, но сейчас в нем. звучала зловещая угроза. Это был голос бесчувственного животного, тупого существа, и Корум понял, что принадлежит он созданию, почти лишенному интеллекта, но обладающему примитивной чудовищной волей. Именно поэтому фой миоре и были столь опасны. Ими руководили лишь слепые инстинкты, они не могли понять своего положения, они не знали, как действовать в таких обстоятельствах, кроме как продолжать военные действия, продолжать их без злобы, ненависти или чувства мести. Они пускали в ход все, что было в их распоряжении, все силы, всех, кто мог служить им в стремлении к недостижимой цели. Да, именно поэтому им почти невозможно было нанести поражение. Их нельзя было убедить, договориться с ними. Их мог остановить только страх, и ясно было, что тот, кто продолжал реветь, испытал страх перед копьем сида. По мере того, как фой миоре обменивались глухими звуками, передние колесницы начали замедлять ход.

Через мгновение из тумана показалось какое-то лицо. Оно напоминало скорее рану, чем лицо, было багровым, с висящими клочьями плоти, разорванный рот съехал на левую щеку, над ней был единственный глаз, прикрытый веками из мертвого мяса. От верхнего века тянулся шнур, вокруг головы он шел под мышку; чтобы открыть глаз, шнур дергала рука с двумя пальцами.

Рука шевельнулась, потянув за шнур. Когда глаз открылся, Корум, инстинктивно почувствовав опасность, успел спрятаться за стену. Глаз был голубым, как лед на севере, и из него вырвался луч. И хотя Корум не оказался на его пути, принца охватил чудовищный холод. Теперь он понял, как погибли те люди у озера, которых смерть застала прямо в бою, — их заморозили. Волна холода была столь мощной, что он отлетел назад и едва не свалился с уступа. Оправившись, Корум отполз в сторону и, не выпуская из рук копья, поднял голову. Несколько человек на стенах превратились в ледяные статуи. Корум метнул Брийонак. Метнул прямо в зрачок голубого глаза.

На долю секунды показалось, что Брийонак замерз в воздухе. Качнувшись, он застыл на лету, но, сделав усилие, продолжил полет, и его наконечник, зардевшийся оранжевым свечением, как в схватке с ледяными фантомами, вонзился прямо в глаз.

Теперь Корум понял, в чем причина завываний фой миоре. Рука бросила шнур, и веко закрылось, но копье успело вырваться из раны и вернулось к Коруму. Уродливые черты лица исказились еще больше, и голова чудовища моталась из стороны в сторону, пока оно разворачивало колесницу и трогалось с места, чтобы скрыться в тумане.

Корум крикнул людям на стенах:

— Спускайтесь на землю! Оставьте меня наедине с ними, потому что у меня копье Брийонак. Ваше оружие бессильно против фой миоре. Я останусь здесь и одолею их!

Медбх закричала ему в ответ:

— Разреши мне остаться, Корум, и погибнуть рядом с тобой!

Но принц отрицательно помотал головой и повернулся лицом к наступающим людям холода. Ему все так же было страшно смотреть на них. Лишь только намек на голову. Клочья торчащих волос. И что-то поблескивает — это, может быть, блеск глаза.

И тут раздался рев. Не голос ли Кереноса, вождя фой миоре? Нет. Этот рев догонял колесницы фой миоре.

Огромный, больше самих колесниц, силуэт возник за ними, и у Корума перехватило дыхание, когда он узнал его. Это был черный бык Кринанасса, он вдруг вырос и раздался во все стороны, сохранив всю свою мощь. Склонив рогатую голову, бык сбросил одного из фой миоре с колесницы, швырнул бога высоко в небо, поймал на рога и снова отшвырнул.

Фой миоре впали в панику. Развернув боевые колесницы, они бросились наутек. Корум увидел маленькую испуганную фигурку принца Гэйнора, бегущего вместе с ними. Туман отступал быстрее, чем приливная волна, он отступал в лес, уползал с равнины и исчезал с горизонта, оставляя за собой горы трупов. Черный бык Кринанасса, вернув себе прежние размеры, принялся с удовольствием щипать травку на полянке, кое-где сохранившуюся на поле боя. Но рога его были в темных потеках, и на них еще висели клочки плоти, а слева, рядом с быком, валялась перевернутая колесница, куда больше быка, и колеса ее продолжали вращаться. Это было грубо сколоченное неуклюжее изделие из дерева.

Народ Кер Махлода не торжествовал победу, хотя они были спасены. Они не могли оправиться от потрясения. Очень медленно люди стали стягиваться на поле боя, чтобы оценить потери и разрушения.

Корум неторопливо спустился по ступеням, держа копье в опущенной серебряной руке. Он прошел туннель и, миновав ворота Кер Махлода, пошел по изуродованной земле к быку, который продолжал щипать травку. Он не знал, почему идет к быку, но на этот раз зверь не отошел от него, а повернул свою огромную голову и посмотрел ему прямо в глаза.

— Теперь ты должен убить меня, — сказал черный бык Кринанасса, — и тогда моя миссия будет закончена, — он говорил на чистом языке вадхагов и сидов. Речь его была спокойной, но печальной.

— Я не могу убить тебя, — сказал Корум. — Ты спас всех нас. Ты прикончил одного фой миоре, и теперь их осталось только шестеро. И Кер Махлод выстоял, и многие из его жителей спаслись лишь благодаря тебе.

— Все это сделал ты, — сказал бык. — Ты нашел копье. Ты позвал меня. Я знал о том, что должно произойти.

— Почему я должен убить тебя?

— Таково мое предназначение. Это необходимо.

— Хорошо, — сказал Корум. — Я сделаю то, что ты просишь.

И он взял копье Брийонак и всадил его прямо в сердце черного быка Кринанасса, и из бока его хлынула мощная струя крови, а зверь кинулся бежать, и на этот раз копье осталось в ране и не вернулось к Коруму.

Черный бык Кринанасса обежал все поле боя. Он пробежал сквозь лес и пересек пустошь за ним. Он бежал вдоль скал, стоящих над морем. И кровь его омыла всю землю, и там, где она капала, земля зеленела, распускались цветы и деревья покрывались листвой. Медленно прояснялось небо над головой, и тучи уплывали вслед фой миоре; небосвод, согретый жарким солнцем, синел, и, когда тепло затопило землю вокруг Кер Мах-лода, бык побежал к обломкам скал, где когда-то стоял замок Эрорн. Он перепрыгнул через провал, отделявший скалу от башни и тут же остановился, и копыта его были в крови, которая Все текла из раны; обернувшись, он посмотрел на Корума, потом подошел к краю скалы и прыгнул в море. Копье Брийонак так и осталось в боку черного быка Кринанасса, и в землях смертных никто больше не видел его.