Вчетвером они шли аркадами, украшенными алой и розовой мозаикой, узкими проходами среди цветущих кустов, освещенных отраженным солнечным светом, падавшим из скрытых под самой крышей окошек, галереями, заполненными полотнами и скульптурами.

- Все это напоминает мне Мелнибонэ, и все же это не Мелнибонэ, заметил альбинос.

Принцесса Тайарату была оскорблена.

- Здесь нет ничего от твоего Мелнибонэ, смею надеяться. Мы не несем клейма этого воинственного рода. Мы происходим от вадхагов, что бежали от мабденов, которым помогал Хаос…

- Тогда как мы, мелнибонэйцы, решили, что никогда и ни от кого не будем спасаться бегством, - негромко отозвался Эльрик. Он мог понять предков, взявшихся изучать искусство войны, чтобы отстоять свои земли. Чего он не принимал, так это того, что случилось с ними потом.

- Я никого не осуждаю, - смутилась принцесса. - Но сами мы скорее отправимся в изгнание, чем станем подражать тем, кто готов нас уничтожить…

- Однако теперь, - возразила принцесса Шану'а, - мы будем биться с Хаосом, чтобы защитить то, что принадлежит нам.

- А я и не говорила, что мы не станем сражаться, - твердо промолвила ее сестра. - Я сказала, что мы не станем строить империй.

- Это я могу понять, - кивнул альбинос. - различие существенно. И я никогда не разделял подобных устремлений моих сородичей.

- Есть множество способов достичь безопасности, - загадочно заметила принцесса Мишигуйя. И они продолжили свой путь по прекрасному дворцу самого мирного племени на свете.

Принцесса Тайарату по-прежнему несла Черный Меч, хотя ноша была нелегкой. Но когда Эльрик предложил помочь ей, она с гордостью отказалась, точно это был долг, который никто не мог выполнить, кроме нее самой.

Новый коридор вывел их в открытый сад, с трех сторон окруженный каменными стенами. Над головой было синее небо; пахло розами. Посреди сада журчал фонтан, трехгранный цоколь которого, с высеченными на нем фигурами, венчала каменная чаша, украшенная изображениями дев и драконов, кружащихся в танце. Из чаши струилась серебристая вода, и Эльрику показалось кощунством принести в такое место Черный Меч.

- Мы в Рунном Саду, - заметила принцесса Мишигуйя. - Здесь средоточие нашего мира, его сердце. Когда вадхаги пришли сюда, этот сад был первым, что они создали. - Она с наслаждением вдохнула аромат роз. И задержала дыхание, точно этот вдох мог стать для нее последним.

Положив рунный меч на мраморную скамью, принцесса Тайарату опустила руки в прохладную воду и плеснула ее себе на чело, точно ища благословения. Что до принцессы Шану'а, то она быстрым шагом прошла в боковую галерею и вернулась с золотистым, украшенным рубинами цилиндром, который передала Мишигуйе. Та извлекла из цилиндра другой, чуть поменьше, из слоновой кости, опоясанный золотом, и вручила его Тайарату. Которая, в свою очередь, достала жезл из серого камня с высеченными на нем синими рунами, подобными тем, что украшали клинок Буреносца. Эльрик видел такие еще лишь на Скорбном, втором рунном клинке, что некогда поднял на него Йиркун. Кажется, он что-то читал и о других магических предметах, украшенных этими письменами… Что же у них может быть общего?

Принцесса Тайарату держала серый жезл на вытянутых руках, как зачарованная глядя на искрящиеся, извивающиеся руны - словно никогда прежде не видела их ожившими, - и губы ее шевелились, складывая слова давно забытого языка, которые заучила, прежде чем узнать обычный алфавит. Руна Власти была ее наследием…

- Лишь три девы, рожденные от одной матери и одного отца, в одно и то же время, могут знать Рунный Обряд, - прошептала Шану'а. - Но ритуал может быть завершен, лишь когда мы узрим Черный Меч и вслух прочтем начертанные на нем письмена в Рунном Саду. Все должно сойтись воедино. Потом, если Руна была произнесена верно и если древняя магия не истерлась и не растратилась за долгие века, мы обретем сокровища, что принесли наши предки в этот мир.

Принцесса Мишигуйя приблизилась к скамье, где лежал меч, взяла его и поднесла своей сестре Шану'а, ожидавшей у фонтана, и та приняла его и, ухватившись за рукоять, стала медленно, медленно вытягивать клинок из ножен. Алые руны недобро вспыхнули на черном лезвии, и меч запел - так, как Эльрику никогда прежде не доводилось слышать.

Любому другому, даже Гейнору, Буреносец никогда не дался бы без борьбы и, обнаженный, немедленно обратился бы против святотатца, так что даже просто удержать его в руках сумел бы лишь самый сильный маг. Но сейчас. песнь клинка была столь странной и сладостной, столь пронзительной и горестной, полной тоски и несказанной печали, что альбинос пришел в ужас. Он и помыслить не мог, что меч его способен на такое.

Под томительное пение Буреносца Шану'а воздела его над головой и уверенно опустила клинок острием в резную чашу фонтана. Вода мигом иссякла - и в саду воцарилось безмолвие.

Даже небеса как будто застыли над головой, застыл сад, точно все до единого лепестки и травинки ждали чего-то; застыли даже стены, словно сам камень готовился к чему-то необычайному, что вот-вот должно было произойти.

И сами три сестры застыли посреди творимого обряда.

Эльрик попятился в благоговении, чувствуя себя здесь лишним, но в этот миг принцесса Тайарату с улыбкой повернулась к нему, протягивая сияющий рунный жезл.

- Ты должен прочесть, что написано здесь, - сказала она. - Лишь у тебя, единственного во всех мирах множественной вселенной, есть сила и право на это. Вот почему мы так искали тебя. Ты должен прочесть нашу руну - как мы прочли твой меч. Только тогда откроются врата нашей магии, и мы сможем исполнить то, что было предназначено нам с рождения. Поверь и доверься нам, принц Эльрик.

- Я дал вам клятву, - отозвался он просто. Он сделает все, что они потребуют, даже если погибнет, лишится бессмертной души, обречет себя на вечные скитания в Преисподней. Он доверится им без остатка.

Огромный меч торчал из каменной чаши, продолжая свою песню, и руны вспыхивали и гасли на сияющем черном клинке. Казалось, меч готов заговорить, готов принять иной облик - возможно свой подлинный. И Эльрик содрогнулся невольно, ибо ему показалось, что он нам миг заглянул в будущее и узрел там свою судьбу, к коей нынешний день был приготовлением. Но он взял себя в руки и постарался сосредоточиться на том, что предстояло совершить.

Сестры стояли вокруг постамента не сводя взоров с меча. Они запели, и голоса их слились с голосом меча, так что невозможно стало отличить один от другого…

А Эльрик протянул вперед руки, крепко удерживая рунный жезл, и губы его беззвучно принялись шептать слова…

Они искали его из-за меча, но не только. Лишь Эльрик Мелнибонэйский, единственный из смертных, был способен прочесть столь глубокие магичсекие символы, произнести их в точности, как они должны звучать, так, чтобы каждый звук сопрягался с каждой деталью знака. Эту руну сестры знали наизусть, но они должны были прочесть ту, что сияла на Черном мече. И сейчас все четверо объединяли свои способности, свои магические силы, дабы произнести двойную руну, величайшую из Рун Власти.

Рунная песнь звучала все громче и делалась все причудливее и сложнее…

…ибо теперь четверо адептов сплетали вневременные чары, выходя за пределы слышимости, и сам воздух содрогался, разделяясб на тысячи серебристых нитей, которые маги вплетали в свое кружево…

…они сплетали магию необычайной силы, и облака над головой пузырились и вились, и ветви и цветы в саду трепетали в такт их пению.

Все вокруг ожило, мир смешивался и разделялся, изменялся и превращался. Цвета струились потоками. Фонтанами взрывались безымянные силы. И лишь чаша, меч и жезл оставались неизменны.

Лишь теперь Эльрик до конца ощутил, насколько мощной была психическая энергия, сосредоточенная в этом месте. Отсюда, догадался он, они черпали силы, чтобы противостоять Хаосу, - и их хватило бы не на одно такое горное поселение. Однако когда к мощи этой добавилась магия Черного Меча, Рунный Сад обрел свой истинный лик.

… сотрясти Алхимический Меч и сделать силу Единую - Триединой…

Он понял, что слышит легенду, вплетенную в Руны, идущую параллельно с проводимым ими обрядом. Легенду о том, как дракон вел за собой этот народ сквозь измерения - дракон, некогда обитавший внутри меча. Подобных сказаний было много у его народа, и относились они, скорее всего, к каким-то давно забытым эпизодам прошлого. Но вот наконец они пришли в эту землю, где, кроме них, не было людей, и назвали эту землю своей, и стали возводить на ней дома и Дворцы, очень бережно, стараясь не потревожить ни рек, ни лесов, ни гор… Но сперва они разбили Рунный Сад. И там сокрыли свою великую магию, в помощь и спасение далеким потомкам.

Рунная песнь все лилась и лилась. Сказание продолжалось. Внутри источника были помещение «орудия последней надежды», как их называли. И тайна сия вместе с рунным жезлом передавалась из поколения в поколение, от матери к дочери, ибо тот народ считал, что лишь женщины могут стать достойными хранительницами его величия.

Использовать эти орудия дозволено было только против сил Хаоса и только когда все прочие средства были бы исчерпаны. И прибегнуть к ним можно было лишь вкупе еще с одним великим Магическим Предметом. Те же Магические Предметы, что сестры некогда позаимствовали и хранили, в надежде купить ими помощь Эльрика - даже не подозревая, насколько он близок им по крови, - не обладали нужным могуществом.

Гейнор украл у них эти сокровища, зная, что Хаос желает их заполучить и страшится их. Одно из них было некогда украдено у Розы и вернулось к ней странным и неожиданным путем. Остальные охранялись куда надежнее. Но ни одно из них не было достаточно насыщено магией, чтобы сыграть свою роль в Рунном Обряде.

Но, пока три сестры искали Эльрика и его Черный Меч, другие люди искали самих сестер и их сокровища. Теперь круг замкнулся. Все элементы головоломки встали на место, и четверо смогли наконец высвободиться, устремляясь сознанием за пределы измерений, сфер, за пределы самого мироздания, дабы вернуться, обогащенными новыми знаниями, пониманием сложнейшей геометрии, чьи тайны лежали в основе всякой магии, чьи формы были основой всякой поэзии, чей язык был основой всякой мысли, чьи очертания были основой всей эстетики, красоты и уродства… И теперь четверо принялись сплетать рунную песнь заново, добавляя новые мотивы, новую силу, что заживляла раны и разрывы в ткани Времени и Пространства и создавала в то же время неудержимую силу, потребную, дабы оживить три спавших доселе Магических Предмета.

Руны делались все сложнее и причудливее - теперь, когда сознание певцов, единое и неделимое, устремлялось ввысь, в потоках щебечущих радуг, сквозь их собственные физические тела, и вновь уносилось прочь - через тысячи пустых, разоренных миров, сквозь тысячелетия безудержной радости и даже сквозь краткий миг той прекрасной обыденности, коей так жаждет человеческое сердце, но которая так редко достается ему…

Выходцы древней нечеловеческой расы сплетали свое колдовство, пробуждая руны к жизни, крепко держа в повиновении не ведающую добра и зла магию, что хранит верность лишь себе самой.

Теперь уже чары ширились сами по себе, изгибаясь, свиваясь и расползаясь, точно гибкие плети плюща, и наконец начали создавать то, ради чего были рождены на свет, сотворяя и уничтожая, поворачивая и искривляя, перебрасывая от одного к другому, нюхая, вкушая, касаясь, пока наконец сверхъестественная сила, сосредоточенная над Черным Мечом, не оказалась уравновешена и отмерена в точности, готовая высвободиться в любой миг…

Но песнь должна была продолжаться, чтобы удержать эту силу в повиновении, направить ее, обуздать и оседлать, насытить ее волей и заставить сделать выбор, хотя это нечто, эта первичная материя, по определению была на такое неспособна, она не умела сделать выбор, принять критерии добра и зла. А значит, ее следовало заставить…

Напитать психической энергией, направленной волей и моральной силой, готовой выдержать любой натиск как изнутри, так и снаружи, неспособной свернуть с избранного пути под воздействием уговоров или угроз…

Четыре существа воздействовали на пра-материю, - существа столь схожие, что были в этот миг почти одним разумом и плотью.

Они устремляли ее вниз, по Черному Мечу, служившему проводником их силе, внутрь живого камня, внутрь скалы, из которой были высечены чаша и постамент многие тысячи лет назад…

Чтобы изменить ее - чтобы не осталось ничего даже близко напоминающего камень, - обратить в сгусток энергии столь необоримой силы, что даже самим адептам невозможно было вообразить ее мощь…

И теперь энергия эта, вихрящаяся, кружащаяся, сверкающая, слилась с песнью сестер, Эльрика и рунного меча, и голоса их вознеслись к небесам, слышные по всему мирозданию, в каждой сфере, в каждом мире и измерении. Слышные и сейчас, в этот самый миг, где-то, неведомо где, ибо так они будут звучать вечно, покуда существует вселенная. То была песнь-обещание, песньклятва, песнь-награда. Обещание гармонии, клятва любви, торжество мироздания, обретшего Равновесие. И эта метафизическая гармония помогла им покорить Силу - а затем вновь высвободить ее…

… Высвободить и создать три новых Магических Предмета, показавшиеся, когда растворился в воздухе фонтан, вокруг Черного Меча, в центре небольшого круглого бассейна…

…Три меча, размерами и весом напоминавшие Буреносец, но в остальном совершенно разные.

Первый был из слоновой кости, с костяным клинком, на удивление острым, костяной гардой и костяной рукоятью, опоясанной золотыми кольцами, словно вросшими в кость.

Второй меч был золотым, такой же острый, как и первый, и отделанный черным деревом.

Третий же оказался из серовато-голубого гранита, украшенный серебром.

Таковы были мечи, что скрывала руна, обладавшие ныне силой под стать Буреносцу…

Принцесса Тайарату, в развевающемся золотом одеянии, протянула золотистую руку к золотому мечу и с глубоким вздохом прижала его к груди…

Ее сестра Мишигуйя, в серовато-голубых шелках, потянулась за гранитным мечом и расплылась в блаженной улыбке…

А принцесса Шану'а, серьезная и строгая в своем белоснежном платье, взяла меч слоновой кости и поцеловала его.

- Теперь, - обернулась она к остальным, - мы готовы дать бой владыкам Хаоса.

Эльрик, обессиленный колдовством, пошатываясь, забрал свой собственный меч, положив на его место рунный жезл.

Эльрик, сын мой, отыскал ли ты ларец? Сестры вернули его тебе?

Голос отца. Намек на то, что ему предстоит испытывать до конца дней своих, если он потерпит неудачу. А по всему похоже, что так оно и случилось….

Эльрик, время вышло. Мои силы на исходе… Я должен идти к тебе, сын мои… К тому, кого я ненавижу всех сильнее во вселенной… Дабы пребывать с ним вечно…

- Я не нашел твой ларец, - прошептал альбинос, и сестры с удивлением воззрились на него, точно собираясь что-то спросить, как вдруг в сад ворвался запыхавшийся Коропит.

- О, благодарение небу! Вы живы! Там была такая буря!.. Но вы здесь! Они пришли, откуда мы совсем не ждали…

- Гейнор? - воскликнул Эльрик, пристегивая к поясу подозрительно притихший рунный меч. - Он вернулся?

- Нет, это не он… то есть мне так кажется… это войско Хаоса… они идут на нас. О, принц, дорогие принцессы, они нас раздавят!

Все четверо бросились бегом за мальчиком, туда, где их уже ждали остальные. Это была небольшая комнатка, выходившая наружу, - нечто вроде балкона, обрамленного густой зеленью, откуда открывался вид на хрустальный лес, который безжалостно крушили и ломали на своем пути орды чудовищ, устремившиеся к их убежищу.

Там были зверолюди и человекоподобные животные, некоторые в панцирях, словно жуки, вооруженные пиками, дубинками, мечами и топорами всех видов и разновидностей; одни скакали верхом на других, вторые волокли следом храпящих товарищей, третьи шли в обнимку, ведя загадочные беседы, четвертые то и дело останавливались бросить кости, пока их вновь не загоняли в строй вожаки, чьи шлемы были украшены желтым гербом Хаоса с восемью стрелами на нем.

Орда двигалась с рычанием и хрюканьем, сопением и урчанием, визгом, и лаем, и ревом - движимая единой жаждой крови.

Роза обернулась к друзьям. В глазах ее застыл страх.

- Нам нечего противопоставить этому войску. Придется отступать…

- Нет. - Принцесса Тайарату покачала головой. - На сей раз отступать нам не придется. - В руках ее был огромный меч, ростом едва ли не с нее саму, но она несла его с легкостью, точно владела им всю жизнь.

Сестры тоже были вооружены и не испытывали и тени смущения.

- Неужели эти мечи способны одолеть Хаос? - первым подал голос Уэлдрейк. - Боже правый, ваши величества! Подумать только, как мало рифмы способны передать истинное величие эпоса! Я всегда им так говорю, когда меня упрекают в слишком бурном воображении. Я даже не могу попытаться рассказать, что происходит в действительности! Что я вижу! - От возбуждения он даже захрипел. - О, если бы мир можно было описать! Так мы наконец сразимся с Хаосом?

- Ты останешься здесь с бабушкой, - велела ему Черион. - Это твой долг, милый.

- Ты тоже останься, дитя! - в ужасе вскричал Фаллогард Пфатт. - Ты же не воительница! Ты ясновидящая!

- Теперь я и то и другое, дядя, - возразила она непреклонно. - Пусть у меня нет особого оружия, зато есть ум и хитрость, а это поможет мне против любого врага. Я многому научилась на службе у Гейнора Проклятого! Позвольте мне идти с вами, сударыни, молю вас!

- Да, - ответила ей принцесса Мишигуйя. - Тебе под силу биться с Хаосом. Мы возьмем тебя с собой.

- Не забудьте и обо мне, - воскликнула Роза. - Пусть магия моя истощилась, но я не раз сражалась против Хаоса и уцелела. Со мной в бою будут меч и кинжал - Скорый Шип и Малый Шип. Ибо если уж нам суждено умереть сегодня, я хотела бы погибнуть сражаясь.

- Да будет так. - Принцесса Шану'а вопросительно взглянула на своего родича. - Итак, пять мечей против Хаоса - или же шесть?

Эльрик не сводил взора с надвигающейся орды. Казалось, всем уродствам, всем порокам и мерзостям человеческой расы нашлось в ней место. Он обернулся, пожимая плечами.

- Конечно, шесть. Но нам не так просто будет их одолеть. Боюсь, мы видим далеко не все силы, что они способны выставить против нас. Однако и у нас найдется тайное оружие…

Он поднес руку к губам, обдумывая мысль, которая только что пришла ему в голову.

- Остальные пусть останутся здесь и, если придется, спасаются бегством. Мастер Уэлдрейк, поручаю вам позаботиться о матушке Пфатт, о Коропите и Фаллогарде…

- Прошу вас, сударь! Я вполне способен…

- Я чту ваши способности, - возразил ему Эльрик любезно, - но у вас нет боевого опыта. И потому готовьтесь бежать, если Хаос обнаружит вас. Ваш дар поможет вам. Поверьте, мастер Пфатт, это лучшее, что вы сможете сделать, если мы потерпим поражение! Вы хотя бы сумеете спасти остальных.

- Я никогда не оставлю Черион! - воскликнул Уэлдрейк.

- Нет, прошу тебя! - взмолилась девушка. - Дяде будет нужна твоя помощь.

Но по лицу поэта было видно, что он не изменит своего решения.

- Лошади ждут нас на конюшне, - сказала принцесса Тайарату. - Шесть коней из меди и серебра. Как было обещано в легенде.

Уэлдрейк проводил их взглядом. Часть его души, которую он глубоко презирал, радовалась, что ему не нужно идти в бой; другая рвалась за ними следом, горя желанием стать участником эпической битвы, а не просто ее летописцем…

Чуть позже, перегнувшись с балкона, он смотрел, как медленно надвигается уродливая, отвратительная толпа чудовищ, давя и круша все на своем пути, - и увидел шестерых всадников на гнедых среброгривых конях, что выехали из-за скалы и направились прямиком к хрустальному лесу. Эльрик, три сестры, Черион Пфатт и Роза - они скакали бок о бок, выпрямившись в седле, на бой с воплощениями зла и алчной жестокости за свое будущее, за прошлое, за искорку воспоминания о том, что некогда они существовали в бескрайности мироздания…

Завидев их, Уэлдрейк отложил перо и, вместо того чтобы сочинить очередную поэму, прославляя шестерых отважных воителей, вознес горячую молитву небесам за души и жизни своих друзей.

Он гордился ими… он страшился за них… и поэтический дар впервые оставил его.

Он видел, как Роза поскакала вперед, к рядам паланкинов, покачивавшихся на спинах похожих на рептилий тварей. Из пастей и ноздрей чудовищ сочилась слизь, свисая до земли грязными лентами. При виде девушки они подняли уродливые головы, вдыхая незнакомый запах существа, не тронутого, не измененного бесконечными жестокими прихотями Хаоса.

Как вдруг из ведущего паланкина, завешанного человеческой кожей и какими-то амулетами, показался человек.

Нет, не человек. Уэлдрейк мгновенно узнал его по шлему.

Это был Гейнор, бывший служитель Равновесия.

Безумец, ищущий смерти, явился самолично насладиться агонией своих врагов.