1. Путешествие по крышам

Вероятное время действия — около 31 июля 1970 года.

Англия. Лондон. Торговля идет спокойно. Тихий, теплый день, лишь где-то в отдалении раздается низкое гудение.

На Хай-стрит, Кенсингтон, где деревья Гайд-парка крадутся между домами, стоит вековой давности строение универсального магазина «Дерри и Томе». Ярус за ярусом, один выразительнее другого — магазин смотрелся этаким гордецом среди собратьев по бизнесу.

На крыше магазина, на плодородной земле, растут кусты, деревья, цветы, устроены небольшие протоки и пруды с золотыми рыбками и утками. И кто же лучше опишет этот сад на крыше, если не те, кто его создал?! В своей брошюре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года издания Дерри и Томе писали:

«Это единственные в мире сады таких размеров, расположенные на такой большой высоте — более ста футов над землей, с высоты разглядывающие Лондон с его собором Святого Павла в отдалении. Сады простираются на полтора акра и включают в себя Старый английский сад, Дворы Тюдоров с цветочными плантациями и Испанский сад с мавританскими перголами, да еще Двор фонтанов. Вода для фонтанов, ручья и водопада поступает из наших артезианских скважин глубиной четыреста футов. Толщина почвенного покрова составляет в среднем два фута шесть дюймов, и распределение ее веса и веса кирпичной кладки просчитано архитектором при проектировании здания „Дерри и Томса“. Создание садов заняло три года, и они были открыты в мае тысяча девятьсот тридцать восьмого года Эрлом Этлонским, кавалером ордена Подвязки.

С прилегающих к садам балконов у вас есть возможность насладиться самыми чудесными видами Лондона. Отсюда вы можете посмотреть на шпили и башни Кенсингтонского музея, Великого Домского собора Святого Павла, Вестминстерского аббатства и Вестминстерского кафедрального собора, Альберт-холла, мемориала Альберта и т. п.»

Летними вечерами легко одетые леди гуляют в садах; на них шляпы из фетра и ворсистого нейлона; костюмы из льна, искусственного шелка или двойного джерси; яркие шарфы, повязанные в манере ковбоев вокруг шеи. Это место — последнее в Лондоне прибежище особей женского пола старой и вымирающей английской расы — «обитателей Уэйтса», как их часто называют, хотя многие из них живут в общинах вокруг Уэйтса, и даже не каждый может быть отнесен к августинцам. Женщина приходит сюда, сделав покупки у Баркеров, Дерри и Томса или Понтингов (все они рядом — на Хай-стрит), чтобы здесь встретить подруг. Только здесь она может с некоторой уверенностью получить свой чай не очень высокого вкуса.

Вокруг уютного уголка возведены стены, в одной из которых имеется запертая калитка. Ключ от калитки — у человека, который тайно владеет сетью магазинов в этом квартале и некоторыми другими важными предприятиями по всему Лондону.

Снизу доносится ленивый говор послеобеденного потока машин. Флаг «ДиТ» вяло свисает вдоль древка. Невдалеке — отель Кенсингтонских садов и Кенсингтон-Стрип с ее базарами, забегаловками и ярким светом. Поблизости от Стрип, немного на запад, — уединение садов Кенсингтонского дворца, попросту называемые Миллионерским рядом, авеню посольств, идущая вдоль Кенсингтонских садов, где статуя Питера Пэна все еще играет на своих трубках рядом со сверкающим Серпантином. «Дерри и Томс» фасадом обращен к Северному Кенсингтону — самой большой и густонаселенной части королевского городка, являющегося наиболее красивыми трущобами в Европе.

Время пятичасового чая.

 

2. Любитель «срывать цветы» на празднике садового секса

За стенами Голландского сада, скрытыми за разросшимися виноградными лозами, знойное солнце освещало кусты и цветы самых разных оттенков.

Там тюльпаны: словно из голубого вельвета, красные, желтые, белые и розовато-лиловые; нарциссы; пурпурные и алые розы, хризантемы, рододендроны, пионы. Все цветы яркие, все запахи — сладкие.

Горячий воздух затих; никакого намека на ветерок; только в одной части сада группа нарциссов вдруг пришла в движение; скоро они не на шутку разволновались, словно невидимые жеребцы галопом прошли сквозь них. Стебельки наклонились и сломались. А потом нарциссы затихли.

Почти тотчас же соседнее поле белых и красных тюльпанов начало раскачиваться и биться.

Появился запах сирени, очень тяжелый для прогретого воздуха, и тюльпаны застонали, ударяясь друг о друга.

Когда они остановились, начали дрожать и наклоняться розы на следующей плантации, быстро роняя алые лепестки, острые шипы, вздрагивая отростками.

Наконец, когда розы вновь успокоились, огромная плантация, покрытая смесью львиных зевов, анютиных глазок, сочных, обвитых плющом льнянок, ирисов, алтеев, нарциссов, фиалок и подсолнухов, взорвалась жизненной энергией: лепестки взмыли к небу, цветки разлетелись во всех направлениях; возник сильный, дикий, буйный завывающий звук. И — опять тишина.

Лежа между влажных, словно точеных из слоновой кости бедер, Корнелиус вздохнул и улыбнулся в невидящее лицо капитана Харгрейвс — служащего американской консультативной комиссии в Европе. Капитаном была крупная, плотная девушка.

Кожа Джерри, черная, как у биофранта, блестела, и он думал о некоторых девушках, которых он знавал, посматривая на цветы у себя над головой и на глаза Флоры Харгрейвс, медленно остывавшие. Он скатился в сторону и потянулся за сигаретой.

Послышался низкий звук. Он глянул в небо: оно было чистым.

Когда он вернулся взглядом к Флоре, ее глаза уже закрылись: она спала, покрыв своими сверкающими золотисто-каштановыми волосами подушку из сломанных лепестков, с полным спокойствия совершенным лицом, с медленно высыхавшими капельками пота на таком еще молодом теле. Он наклонился и оставил легкий поцелуй на ее левой груди, коснулся ее прелестного плеча, поднялся и отправился искать ее форму туда, где она аккуратно сложила ее у пятачка кремовых нарциссов.

Молодой человек под тридцать лет с крепким мускулистым телом, с большими нового образца часами фирмы «Либерти» на каждой руке, на манер подвесок; с эбонитовым загаром и волосами даже не блондина, а молочно-белыми, Джерри Корнелиус был революционером старой школы, хотя его фактические заявления свидетельствовали об обратном.

Напевая себе под нос песенку из раннего Джимми Хендрикса («Хитрая леди»), Джерри оглянулся в поисках своей одежды и обнаружил ее на траве рядом с формой Флоры. Он взял свой вибропистолет с хромированными накладками, лежавший на куче одежды, и сунул его в кобуру, которую затем закрепил ремнем на обнаженном теле. Затем натянул бледно-лиловую рубашку, красные подштанники, красные носки, синие, как ночь, брюки с ярко окрашенным низом — от Кардена, которые дополнил двубортный пиджак, привел в порядок свои длинные белые волосы, достал из кармана зеркало и пригладил широкий пурпурный галстук, словно в запоздалом раздумье глядя на свое отражение.

Весьма отталкивающая внешность, подумал Джерри, сложив губы трубочкой и улыбнувшись. Он поднял форму Флоры и положил ее рядом с девушкой; потом, утопая по колено в цветах, пошел к калитке сада, рассекая солнечные лучи и цветочный ковер.

 

3. Бешеный вертолет против человека

За стеной женщины из средних слоев, прогуливавшиеся по дорожкам удовольствий, нервно или с явным неодобрением посмотрели на человека, запершего за собой калитку с таким видом, словно это место принадлежало ему. Они приняли его по ошибке за прифрантившегося негра, и посчитали вполне вероятной именно его вину в нарастающем низком гуле, так как у него был с собой предмет, похожий на транзисторный радиоприемник.

Джерри сунул ключ в карман и удалился в направлении Лесного сада с его водяными потоками и тенистыми деревьями, который был окружен рестораном Солнечного павильона, правда, он еще не был открыт.

Он прошел через несколько черных дверей с табличками «Аварийный выход» и остановился перед лифтом, пробормотав словечко вахтеру и билетерше; те кивнули. Девушка вошла в лифт, а он решительно пошел вниз.

Джерри повернул обратно к Лесному саду. Когда он добрался туда, низкий звук послышался где-то совсем рядом, и Джерри, подняв голову, увидел вертолет, двигавшийся вверх и медленно перемахивавший через наружную стену, молотя своими винтами по воздуху, срывая листву деревьев, взметая лепестки цветов во всех направлениях.

Женщины заверещали, не зная, что делать.

Джерри достал свой вибропистолет: вражеский вертолет он узнавал с первого взгляда.

Вертолет был огромным — более сорока футов в длину, — он, пролетая вплотную к верхушкам деревьев, с мотором, издававшим какой-то грудной, полный угрозы звук, накрыл своей тенью сад.

Джерри поспешил через открытое пространство на затененную деревьями лужайку Лесной просеки, не обращая внимания на жалившую его лицо листву.

Зашипело автоматическое оружие, и пули струйками ударили по бетону. Джерри переложил вибропистолет в правую руку и прицелился, но он едва различал эту большую цель, ибо пролетавшие со свистом лепестки хлестали его по лицу. Отступив назад, к самому пруду, он споткнулся, поскользнулся и оказался по пояс в холодной воде. Листьев на деревьях почти уже не осталось, а лопасти все тарахтели и тарахтели.

Кто-то закричал ему в микрофон:

— Е…НЫЙ поросенок! Е…ный поросенок! Е…ный поросенок!

Старые леди задохнулись и в панике бросились кто куда, натыкаясь на испорченный лифт и блокированные аварийные выходы. Они сгрудились под арками Сада Тюдоров или бросались плашмя на землю под низкие стены Испанского сада.

Несколько пуль, выпущенных из вертолета, ударили в стайку шумливых уток, и кровь и перья перемешались с летящими листьями. Джерри не очень решительно выстрелил в ответ.

Вертолет — «Западный ураган» с семьсотпятидесятисильным двигателем, главная машина Элвиса Леонидса, — слегка накренился и завис над пустотой, в которой плескался фонтан, затем начал падать все ниже и ниже, едва не задевая своими пятидесятитрехфутовыми лопастями деревья.

Пулемет опять зашипел, и Джерри был вынужден нырнуть под воду и укрыться под маленьким каменным мостиком. Из вертолета выпрыгнул человек, размахивая оружием. Он устало пошел к тому месту, где нырнул Джерри. На поверхности виднелась кровь, но то была кровь уток и голубей.

Джерри улыбнулся и направил свой вибропистолет на человека с автоматом; тот задрожал. Его охватила мощнейшая судорога, и он рухнул, выронив оружие.

Вертолет начал подниматься; Джерри помчался на него.

— Тихо! — кричал он. — Спокойно!

В вертолете могло быть около девяти человек, не считая пилота. Он бросился через люк. Упавший мегафон освободил проем. Сверху вниз на него таращился пилот. Вертолет начал набирать высоту.

Джерри высунул голову из люка. Напуганные женщины — их шляпки напоминали разноцветный крем — выли, обращаясь к нему:

— Мы на мели! Нам не выбраться! Мы умрем с голоду! Хулиган! Вернись в свою страну! Помоги!

— Не беспокойтесь, — отозвался Джерри, пока вертолет поднимался. Он поднял мегафон. — Ресторан скоро откроется. Встаньте в очередь. Это поможет вам, если вы будете вести себя нормально! А тем временем…

Джерри швырнул магнитофон на землю, и тот начал наигрывать попурри из самых знаменитых хитов Джорджа Формби, включая «Когда я мою окна», «Свет мой, Фанни» и «Лекарство тетушки Мэгги».

— И не забудьте Старушку Райли, Макса Миллера и Макса Уолла! Это во имя их вы страдаете сегодня!

Когда монотонно гудящий вертолет исчез из вида, женщины забормотали что-то, кривя губы в неодобрительной усмешке, пока Джордж Формби пел о кончике своей маленькой сигары, но все же встали в длинную послушную очередь к ресторану.

И восемь дней спустя они все еще будут стоять там, или сидеть, или лежать, где упали. Сквозь стеклянные стены ресторана у них будет возможность каждый день между тремя и пятью часами видеть, как официантки расставляют на столах маленькие сэндвичи, лепешки и пироги, а несколько позже опять убирают их. И если какая-нибудь леди подаст сигнал официантке, та лишь помашет в ответ, глянет с извиняющейся улыбкой и укажет на сообщение о том, что ресторан закрыт.

Одна пухлая средних лет домохозяйка в пестром костюме с явным неодобрением крепко прижала к животу сумочку. Песни Джорджа Формби, теперь уже скорее грубые, тем не менее все еще были в ходу.

— У меня отвратительное ощущение, — сказало она. — Это безнравственно…

— Не начинайте суматоху, дорогая.

Забыв недавнее огорчение и беззаботно крякая, веселые утки снова ковыляли по лужайке.

 

4. Спой мне, милая, в нашем замке агонии

— Выбросишь меня у Эрлс-корт, ладно? — сказал Джерри, поглаживая затылок пилота своим пистолетом.

Вертолет сердито сунулся вниз, к плоской крыше заведения «Бир-Э-Гого», недавно построенном на площадке рядом с Биллабонг-Клуб, и завис там с явным нетерпением.

Джерри открыл люк и выпрыгнул, элегантно провалившись через тонкое шиферное покрытие и приземлившись с глухим ударом на заплесневелых мешках с мукой, наполнивших его нос запахом сырости. Крысы бросились врассыпную, но оглянулись, чтобы посмотреть на него из темных местечек. Он со вздохом поднялся, отряхивая костюм и наблюдая через образованное его телом отверстие с острыми краями, как геликоптер исчезал в небе.

Джерри вышел из помещения склада и стоял теперь на площадке лестницы, прислушиваясь к мощным звукам, доносившимся снизу. Переселенцы праздновали неделю под девизом «Помочись на померанца», накачиваясь домашним пивом или «поклевывая лакомые штучки у девочек», как они это называли.

До него доносился их бесконечный смех по поводу шуток, которыми они обменивались друг с другом:

— А вот прекрасная капелька пивка, приятель!

— А я тебе говорю, дятел, что Шила была как пылающий стакан с холодным пивом.

— Смотри, не разлей свое е…ное пиво, молодчина!

Громкое пение тоже посвящалось пиву либо его отсутствию. Они, казалось, были «накачаны» до предела. Джерри осторожно прошел вниз по лестнице и прокрался мимо главной комнаты. На мгновение он оказался ослеплен нарядными костюмами цвета электрик (синие цвета Королевского Креста), но смог все же добраться до парадной двери на Варвик-авеню, заполненную «дормобилями», миниавтобусами «фольксваген» и «лэндроверами», покрытыми изображениями кенгуру, эму и киви и поголовно помеченными «На продажу».

Джерри бросил серебряную иену мальчишке-негру с лицом, перепачканным белой глиной:

— Найдешь такси?

Мальчишка с важным видом удалился за угол и бегом вернулся назад. Следом за ним появилась тощая лошаденка, тащившая «Лаванда-Кэб», из-под тонкого слоя окраски которого проглядывал коричневый налет, а обивка потрескалась и местами порвалась. Огромных размеров молодой человек на кучерском ящике носил длинную бороду и фетровую шляпу; он подал плетью сигнал забираться в двухколесный экипаж, который закачался и заскрипел под Джерри.

Потом хлыст щелкнул над выступавшими костями лошади; бедное животное дернулось вперед, всхрапнуло и с неимоверной скоростью ударилось в галоп по улице. Джерри уцепился за стенки экипажа, который, раскачиваясь из стороны в сторону, мчался через перекресток. Где-то над головой он услышал странное, дикое монотонное мычание и догадался, что это возница пел под перестук копыт лошади. Мелодия походила на «С давних пор», и только некоторое время спустя Джерри понял, что эта песня была в фаворе во время войны 1917–1920 годов:

— пел кучер, —

Джерри распахнул люк на крыше и прокричал в поющее, со стеклянными глазами лицо свой адрес. Кучер продолжил мычать, лишь резко дернул поводьями, чтобы кэб повернул, отбросив Джерри назад на сиденье и с глухим стуком захлопывая люк.

— Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь. Мы здесь, потому что мы здесь. Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь.

По улочкам западного Лондона, таким безлюдным и прекрасным в мягком, отфильтрованном деревьями солнечном свете, к окруженному высокой стеной Лэдброук-Гроув, когда-то вмещавшему в себя Конвент бедных и честных, — изолированному месту, где царил порядок. Джерри купил его у католической церкви незадолго до реформации. Из-за тяжелых металлических калиток, венчавшихся колючей проволокой, к которой было подведено напряжение, доносились звуки исполняемой Битлс песни «Вернемся в СССР». Джерри вышел из кэба, и прежде, чем он успел заплатить, возница погнал лошадь кнутом в сторону Килбурна, все так же продолжая распевать своим высоким голосом.

— Дорогая Пруденс, не выйдешь ли поиграть, — зазвучало, когда Джерри положил ладонь на плату опознавания, и калитка открылась. Как обычно, он глянул на надпись «Вьетгроув», намалеванную на северной стене Конвента. В течение двух лет она все так же красовалась на стене и продолжала озадачивать Джерри: она не производила впечатление работы обычных малевателей лозунгов.

Пройдя через обсаженный вязами двор к мрачному кирпичному дому, Джерри услышал вымученный крик, шедший из одного из зарешеченных верхних окон, и узнал голос своего последнего подопечного (которого он и пришел захватить с собой на природу) — бывшего председателя Совета искусств Великобритании, весьма известного в начале сороковых годов своей суровой оппозицией Хэмфри Богарту, а ныне ожидающего последнего сокрушающего преобразования.

Изворотливый клиент, подумал Джерри.

 

5. Тайна воющего пассажира шикарного автомобиля

Джерри гнал «фантом-VI трансформируемый» с огромной скоростью. Панель управления машиной, великолепно инкрустированная Джилианом Паркером бриллиантами, рубинами и сапфирами, чутко отзывалась на его прикосновения. Сзади, в его строгом замшевом пиджаке, продолжал верещать очередной случай трансформации.

— О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о помогите мне-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е!

— Это-то мы и пытаемся сделать, старина. Держись.

— А-а-а-а-а-а-а-а-ахх! Что? Что? А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-что-а-а-а-а-а-а-а-а-что-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ахх! Вам так не уйти, юноша!

— Й-а-а-а-а-а! Вы пожалеете об это-о-о-о-о-о-о-о-о! Что! Что! Что! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ах! Й-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ргх! Й-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-рг! Власти скоро посчитаются с вами, друг мой! О-о-о-о-о-о-о-о-о! Ахх! Йаро-о-о-о-о-о-о-о-о-ох! Гаарр! Э-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ек! Да вы знаете, кто я??????

— Ты-то? Мы это и пытаемся установить. Не волнуйся, я добрый малый.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-

а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Х-х-х-х-х-х-х-х-х-х! — вызывающе произнес экс-председатель.

Джерри сложил губы трубочкой, прикоснулся к рубиновой кнопке осветителя, настроил баланс сапфировыми и бриллиантовыми ручками и включил звук. Вскоре выкрики пассажира поглотила песенка «У каждого есть тайна, кроме меня и моей обезьянки».

Джерри подмигнул своему темному отражению в зеркале над головой.

 

6. Опасная мечта пижона о разрушении

— Не волнуйся, скоро он будет у нас в камере, — улыбнулась добрая пожилая матрона, когда Джерри прощался с ней у главного входа в Центр преобразования Саннидейла.

Матрона когда-то была греческой миллионершей, знаменитой своими эскападами, и знавала нового клиента уже давно, когда он проводил отпуск на борту ее яхты «Медведь Тэдди». Она протянула Джерри последний выпуск «Органа» (ежеквартальное обозрение для своих создателей, своих игроков и любителей):

— Это пришло вам сегодня, на дом.

— А больше ничего?

— Насколько я знаю — нет.

Джерри сунул журнал в карман и помахал рукой в знак прощания. На тихой земле Центра стоял прекрасный теплый день. Его шелково-оранжевый «фантом-ѴІ» стоял на подъездной дороге, выгодно контрастируя с серым и желтым гравием. Сосны и березы выстроились вдоль дороги, за ними была видна красная крыша его маленького Голландского особняка, который он доставил из Голландии в дни, предшествовавшие блокаде.

Джерри прыгнул в «фантом-ѴІ» и, отъехав, набрал семьдесят уже к тому моменту, когда проезжал через ворота; потом вырвался на дорогу перед серебристым «кадиллаком»; «кадиллак» резко дал газу, а Джерри развернулся и рванул в сторону Лондона с развевающимися на ветру молочно-белыми волосами.

Нежная музыка тысячи скрытых от глаз радиопередающих станций заполняла пригород, неся небесные звуки в пасторальный ландшафт. Такая гармония, удовлетворенно подумал Джерри, ее могли добиться только «Битлз»; какая чудесная комбинация! Из радиопередатчиков американских и русских военно-морских судов, окруживших защитным кольцом Великобританию, та же самая запись синхронно передавалась на все страны. Существовало ли когда-либо ранее такое? — заинтересованно подумал Джерри, сворачивая с боковой дороги на главную многополосную магистраль, вливаясь в мчащийся радужный поток машин.

Над ним, как райские птицы, роились летучие машины: маленькие вертолеты, планеры, кресла с реактивными двигателями, педалепланы, воздушные такси, легкие летательные аппараты всех видов, связанные с уютным отдыхом за городом (а кто не был в этих восхитительных округах жилья?), — и все шли единым потоком к Лондону, разноцветные мерцающие башни которого уже показались в отдалении.

Справедливо ли, задавался вопросом Корнелиус, на мгновение расслабившись, намечать разрушение такой большой части его собственной жизни — счастливой и многокрасочной? Позор, что его миссия в этом мире находится в конфликте с этой частью; однако он человек волевой и собранный, не без определенной моральной щепетильности, и первое место в его лояльности занимала организация. Он прошел полное превращение и не мог позволить себе расслабиться, пока вокруг не окажется еще несколько подобных ему.

Его же приключения только еще начинались.

 

1. 50 000 Жертв сумасшедшего убийцы — очаровательного принца

Опершись подбородком на сведенные вместе пальцы, Бил лишь какое-то мгновение смотрел на Джерри Корнелиуса, затем, поднявшись, вдруг ринулся через всю комнату на своих длинных ногах, смяв и лишив формы шерстяной сюртук — модель Бертона для последней осени.

Комната была длинная, уставленная вдоль стен книгами, а потолок настолько огромен и тяжел, что, казалось, вот-вот с глухим стуком рухнет. Корнелиус глянул вверх и устало устроился во вращающемся кресле, зная, что если потолку суждено упасть, то даже у него не будет никаких шансов выжить.

— Какую книгу? У нас их пятьдесят тысяч, — потребовалось время, чтобы шипящий выговор Била достиг ушей Джерри.

— Имена, — пробормотал Джерри, готовый скользнуть рукой к вибропистолету, если того потребуют обстоятельства.

— Ах, этот Лондон, город болезненного тумана! — прошипел Бил. — Имена, мистер Корнелиус, да; секретные имена. Так вы говорите, он назвал «С»?

— Соответствует Охарне.

— И больше ничего?

— Что-то в коде относительно мюнхенского душителя мышей, как мне сказали. Но то могла быть и отсылка к анаграмме Мефистофеля.

— Улавливаю, мистер Асерински, г-хм, — ответил Бил, словно откликаясь на вопрос, и закашлялся.

— Не в моей книге, вообще-то. Это ноль-ноль-пять и — живо сматываемся.

— Неиспользуемое — бесполезное… — начал Бил, озадаченный настолько, насколько мог быть озадачен.

Посещение библиотеки было лишь уловкой со стороны Джерри, но он все еще не мог двинуться, не мог быть уверенным, что потолок не упадет; да и стулу он не доверял.

Джерри поднялся. Бил, задыхаясь, поспешно потянулся за книгой.

Джерри знал: сейчас или никогда.

Он вытащил из шелковой кобуры вибропистолет с хромированными накладками и направил его на Била; тот упал на колени и задрожал.

Когда Била разнесло на куски, Джерри сунул нагревшееся оружие на место, перешагнул через труп, проверил двери и множество окон и принялся за работу, стаскивая книги с полок, пока самая последняя из них не оказалась на полу. Пробравшись через всю эту мешанину, он поднял том, валявшийся у самого края общей кучи, и раскрыл его; как он и ожидал, том содержал шестимесячную подборку цветного приложения к «Санди таймс». Для начала этого было достаточно.

Он извлек из кармана спички и пузырек с жидкостью для зажигалок, побрызгал жидкостью книгу и поджег ее. Остатком жидкости он обрызгал края книжного вороха.

Кто-то шел в библиотеку.

Корнелиус подбежал к двери и задвинул щеколды; потом, спотыкаясь, побежал к дверям на другом конце галереи и запер на щеколды эти двери тоже. Огонь начинал брать свое. Становилось тепло. Он достал вибропистолет и ударил в огромное центральное окно порцией ультразвука, так, что оно вдруг разлетелось на куски, и высунулся в проем, всматриваясь в покрытую туманом улицу. Повиснув на выступе стены, Джерри начал спускаться по водосточной трубе, сильно расцарапав правую ладонь, и опустился на землю там, где его «фантом-VI» с включенным двигателем ждал хозяина.

Через две-три улицы он на минуту остановился и бросил взгляд назад и вверх, где была видна белая глыба здания библиотеки, охваченная оранжевыми языками пламени и мощным столбом черного дыма, который, клубясь, поднимался из разбитого Корнелиусом окна.

Саботаж был для Джерри Корнелиуса лишь побочным занятием, тем не менее он гордился своими успехами в нем.

— Чего ты добиваешься, — как-то спросила у него одна девушка, поглаживая его живот. — И чего ты добьешься, разрушив эту странную библиотеку? Их ведь еще так много. Ну, сколько может сделать один человек?

— Столько, сколько он может, — ответил тогда Корнелиус, накатываясь на нее.

Джерри глянул на огромные, с зелеными цифрами часы на левой руке: четырнадцать — сорок одна.

Он пришпорил «фантом-VI», направляясь из города, лишь изменяя фарами цвет тумана, но не пронзая его. Мышцы его вздулись под шелком, когда он поднял черную, как смоль, руку, чтобы привести в порядок белые волосы над черным лбом. Ему пришлось резко вывернуть руль, чтобы не врезаться в тыл автобусу; он просигналил, проскакивая мимо него в туман, кончиками пальцев придерживая руль. Впереди лежал открытый для движения Башенный мост; он проскочил и его, объехал вокруг «Элефанта» и «Собора» и увеличил скорость до восьмидесяти миль в час, проезжая по мосту Ватерлоо, где туман был слабее, и перед ним открылся Уэст-Энд, большие расцвеченные башни которого считались отличительной чертой столицы.

— О, психоделия! — прошептал он.

Ему нужно было быть на Греческой улице через пять минут. Теперь для него это представляло достаточно простую задачу.

Он должен был встретиться со Спиро Коутрубуссисом — основным связным с организацией.

Коутрубуссис — один из нескольких симпатичных молодых греческих миллионеров, которые входили в состав организации, — был темноволосым, стройным, родом из Петраи, теперь — беженец, натурализованный израильский подданный, что лишний раз свидетельствовало о том, насколько дальновиден он был.

Оставив монотонно гудящий «фантом» на улице около Меркьюри-Клуба — любимого места встреч Коутрубуссиса, Джерри зашагал по посеребренному туманом тротуару и вошел в теплый, освещенный неоновым светом клуб, где его с некоторым энтузиазмом приветствовал швейцар, с благодарностью принявший двадцать долларов чаевых.

Корнелиус проигнорировал часть клуба, отведенную под ужин, где люди сидели на красных плюшевых сиденьях и наслаждались с позолоченных тарелок самой изысканной французской кухней.

Он поднялся по лестнице, шагая через ступеньку, и налетел на Коутрубуссиса, уже ожидавшего его. Тот потер щеку и быстро провел глазами от правой ноги Джерри к левой и обратно.

— Я вижу все те же старые ботинки, — язвительно проговорил он и повернулся, увлекая Корнелиуса в частную комнату, которую он постоянно снимал.

 

2. Бывшая банковская служащая — девушка-рабыня в частном Дворце Греха

— Как вам удалось пробиться в такое время? — спросил Коутрубуссис, устраиваясь в кожаном кресле у огня, пока покрытая блестками девушка наливала им «перно» из мерцающего графина, который держала на бедре.

Джерри погладил бокал.

— Они думали, что я — приезжий диск-жокей из Франции. Это довольно долго неплохо срабатывало.

Сил стратегической авиации недоставало, и, к ее удовольствию, страна была блокирована радиосудами. Джерри опрокинул в себя напиток желтого цвета и протянул бокал. Девушка пришла в организацию, подверглась в ней преобразованию и была этим счастлива; она сладко улыбнулась Корнелиусу, наполняя протянутый бокал. Когда-то она была клерком в банке, носила зеленый рабочий халат и считала деньги. Ее место заняла другая новообращенная, ранее бывшая хозяйкой гостиницы, что сразу за углом. Организация в целом была очень разборчивой.

Из кресла ревнивым взглядом в сторону Корнелиуса сверкнули глаза Коутрубуссиса. Бедный малый жертвовал собой ради других, но не мог не обижаться на них время от времени.

— Ах, — только и произнес он.

— Пришла ли в организацию французская поставка? — поинтересовался Корнелиус. — Тридцать два: пятнадцать мужчин, семнадцать женщин.

— О, да. И в добрый час, — с таинственным выражением в мягких глазах ответил Коутрубуссис.

— Это важно, — пробормотал Корнелиус. — Я рад. Вам предстояло осесть здесь.

— Все устроено. Шестьдесят четыре тысячи фунтов в твердой валюте на нашем лондонском счету на имя Асерински. Да и стоит того.

Джерри работал на строгой комиссионной основе. Она гарантировала ему автономию и вошла составной частью в оригинал контракта, когда он передал грекам административные функции.

— Они уже обработаны?

— Немногие. Я думаю, партия должна быть успешной.

Джерри протянул свой бокал за новой порцией напитка; «перно» — единственный вид спиртного, который действительно нравился Корнелиусу, и в этом он был, словно ребенок.

— Однако у нас проблемы, — добавил между тем К. — Оппозиция…

— Это не…

— Необычно, я знаю. Но в данном случае оппозиция, кажется, догадывается о наших намерениях. То есть, я хочу сказать, они понимают, что мы делаем.

— Намеки?

— Возможно. Однако это… это неважно.

— Нет.

— Эта группа, — продолжал Коутрубуссис, — международная, со штаб-квартирой в Америке…

— А где еще? Официально?

— Не знаю. Возможно. Сложности…

— Им сложно работать, нам, естественно, добраться до них. Но вы?..

— Нам не хотелось, чтобы вы отправлялись туда.

Джерри откинулся на спинку стула; он бросил опасливый взгляд на мерцавший совсем рядом, за решеткой огонь, но тот ничем особенным не грозил. Джерри расслабился.

— На этом этапе нам, кажется, доставляет серьезное беспокойство немецкое землячество, — Коутрубуссис чистил ногти зубочисткой. — Нам известна одна из них — женщина. Она — хирург-стоматолог, проживает в Кельне. Она уже провела обратное преобразование полудюжины наших людей в Германии.

— Включила их и опять выключила?

— Точно. Обычный метод. Только гораздо искуснее.

— Значит, она хорошо изучила наш процесс.

— По-видимому, до последних мелочей. Некоторые русские источники, я полагаю — утечка. Может быть, сам Патриарх, а?

— Ты хочешь, чтоб я убил ее?

— Как вы сработаете, это ваше дело. — Коутрубуссис прижал палец к губам.

Черное лицо Джерри блестело в отсветах камина. Он нахмурился:

— Я полагаю, лучше бы нам предпочесть преобразование.

— Всегда пожалуйста. Только, если ты не в состоянии сохранить душу, избавься от нее.

Коутрубуссис глупо и самодовольно ухмыльнулся (хотя обычно он вовсе не одобрял себя).

— У организации нет единого мнения по этому вопросу, — Джерри выставил указательный палец. — Раскаяться или погибнуть.

— Пожалуй.

— Хорошо, я подумаю, что могу сделать, — Джерри погладил бедра девушки. — А я отправляюсь в Кельн, да?

— А что, это идея, — без особой уверенности произнес Коутрубуссис. — Чтобы иметь полное представление о деле, но вам нет нужды что-либо там предпринимать. Она приезжает в Великобританию, мы накоротке собираемся, чтобы организовать британский филиал.

Недовольный несколько пуританским подходом грека (естественным, полагал он, для человека, столь от много отказавшегося), Джерри выпил еще бокал «перно», ощущая небольшую легкость в голове. Аромат жидкости остался на его нёбе. Если он собирался еще насладиться ужином, сейчас ему лучше всего было остановиться.

— Принеси мне стакан воды со льдом, дорогая, хорошо? — он похлопал девушку по бедру. — Это будет самый подходящий момент для удара, — предположил Корнелиус. — Не на ее территории, а на нашей.

Джерри протянул руку к стакану с водой и не спеша выпил.

— Как ее зовут?

— Имя?

— Какое она называла?

— Имя.

Коутрубуссис резко, спазматически дернул правой рукой; он тяжело дышал.

— Доктор… — начал он. — Карен… Карен…

Джерри дотянулся до девушки и привлек ее к себе.

Они крепко поцеловались, и сняв одежды, улеглись на пол и со жгучей и торопливой страстью предались любви.

— … фон…

Вскрикивая и трепеща, они соединились.

— … Крупп.

— Что это было, снова? — спросил Джерри, приводя в порядок брюки.

— Доктор Карен фон Крупп. Имя достаточно внушительное, чтобы запомнить.

— Схвачено.

Джерри ощущал только жалость. Для некоторых людей бессмертия было явно недостаточно.

— Ее адрес в Кельне?

— Она живет под Кельном. Небольшой городок к западу, Нибельбург. Поищите там старую готическую каменную башню. Где-то там ее хирургический кабинет.

— Значит, я отправляюсь к ней и прошу проверить мои зубы, — Джерри постучал ногтем по своим белоснежным резцам.

— Она заподозрит, кто вы на самом деле.

— И попробует разложить меня?

— Сделайте так, чтобы она не смогла, — нервно проговорил Коутрубуссис. — Только не вас, Корнелиус. Мы не можем допустить этого.

Джерри улыбнулся. Он продумывал линию поведения как раз перед тем, как раздался стук в дверь, и официант втолкнул в комнату тележку с закусками.

 

3. Американские военно-морские суда оказались пиратами!

Коутрубуссис предложил Джерри свой план поездки, но как добраться от Дувра до Остенде — было его собственным делом. Более двадцати миль по морю, да три мили за морем относились к зоне, плотно контролируемой хорошо вооруженными «пиратскими» радиосудами США.

«Фантом-VI» Корнелиуса — яркая точка розовой мощи на белой сверкающей дороге — с рокотом мчался сквозь чистый солнечный свет осеннего вечера, устремляясь к Дувру.

Джерри, одетый в пальто из кожи панды и белый шелковый тюрбан, к которому была приколота украшенная драгоценными камнями пряжка, поддерживавшая пучок павлиньих перьев, удобно растянулся на своем сиденье. Он специально оделся так, чтобы вернее обмануть досужего наблюдателя, и надеялся, что и Карен фон Крупп не сразу распознает в нем того, кем он был на самом деле.

Джерри увидел впереди яркие обломки серебряного моста, некогда соединявшего английский берег с французским и обрушившегося в сплетении пестрых тросов вскоре после того, как был построен. Над ним кружил металлический орникоптер.

Вот он увидел впереди море — маленькие синие волны, поблескивающие на солнце, и дорога начала спускаться к воде. Джерри постепенно снижал скорость, переключая управление в своем трансформируемом автомобиле, пока — как раз когда дорога скользнула прямо в море — «фантом-VI» не стал быстроходным катером.

Грациозно, не снижая скорости, «фантом-VI» врезался в воду, и вскоре уже стали видны контуры кольца кораблей. Джерри потянулся к другим рычагам.

Для него это была первая возможность испробовать новые возможности автомобиля, за который он заплатил сто пятьдесят тысяч марок.

Послышался мягкий, бормочущий звук, и машина стала погружаться в океан; она могла погружаться всего на несколько футов и покрывать под водой лишь небольшие расстояния, но, возможно, этого будет вполне достаточно, чтобы позволить ему проскочить.

Теперь его скорость значительно снизилась. Сквозь мутную воду он всматривался вверх, и вскоре увидел впереди кили радиосудов. Их сонары должны были обнаружить его, тогда они сразу же станут сбрасывать глубинные бомбы, но, если повезет, они взорвутся глубоко под ним, да и выяснить с какой-либо достаточной точностью местонахождение такого маленького корабля, как его, будет для них трудной задачей.

У них был пунктик.

Он увидел, как первая бомба плюхнулась в воду справа от него и пошла на дно океана.

Потом рядом с первой упала вторая и еще одна — слева, потом — сзади.

Он следил за тем, как они погружались.

Друг за другом поднялись взрывные волны, угрожая вытолкнуть его на поверхность — прямо под орудия янки.

Машина рокотала. Ее курс преградила следующая серия ударных волн. Джерри прочно удерживал управление штурвалом, заставляя машину плыть между волнами, пережидая, пока они улягутся, прежде, чем двигаться вперед под килями кораблей и между ними.

Еще несколько бомб упали в воду и пошли вниз.

Одна из синих стальных канистр чиркнула о борт автомобиля, и он резко свернул в сторону, а она взорвалась уже под ним, задев тыл машины и едва не перевернув ее.

Джерри бросило вперед, на штурвал. Взорвалась еще одна бомба. Вода потеряла прозрачность. Его терпение кончилось. Автомобиль винтом уходил на опасную глубину; Джерри удалось включить внутреннее освещение и выровнять управление, когда машина уже начала было кувыркаться.

Сверившись с приборами, Джерри рассудил, что он вне досягаемости, и начал подниматься.

Лимузин величественно продолжал путешествие по поверхности, пробиваясь сквозь волны. Оглянувшись, Джерри увидел позади суда.

Несколько орудий выплюнули из своих жерл облачка черного дыма, до Джерри донесся рокот их выстрелов, и он увидел, как снаряды врезались в море и разорвались по обе стороны от него, покрыв водяными брызгами тент автомобиля и сразу лишив его видимости.

Он улыбнулся: прежде, чем они достанут его, он будет за горизонтом.

Да, пока радиосуда не догадаются опустить противолодочные сети, автомобилем можно будет пользоваться.

Скользя, как дельфин, в теплой воде, машина вскоре оказалась в пределах прямой видимости от Остенде и его бетонной магистрали. Машина, управляемая Корнелиусом, мягко въехала на дорогу, приняла прежний вид и покатилась по шоссе к Брюсселю, так ни на мгновение и не остановившись.

Джерри купил газету в придорожном киоске, прочел, что Израиль аннексировал Болгарию и что еще одна сотня тысяч американских военных советников прилетела в европейскую штаб-квартиру в Бонн.

Между тем солнце клонилось к закату.

Операция прорыва через блокаду радиосудов несколько утомила Джерри, и он решил провести ночь в получившем одобрение организации отеле в Брюсселе.

Вскоре впереди показался и сам Брюссель, одетый в красное барокко и золото предзакатных лучей, — сладкий город ностальгии.

 

1. Выдающий секреты проповедник оказался подглядывающим Томом

[2]

Пастор Бисли сунул палочку турецких сладостей в свой огромный слюнявый рот, улыбнулся, пережевывая мягкий шоколад и желе, и развернул следующую. Съел и ее, облизал губы и поднял авторучку.

В комнате для отдыха «Золотого планетария» — одной из лучших гостиниц Брюсселя — он отшлифовывал статью, подготовленную для газеты. Называлась она так: «Героин: средство от рака?» и должна была появиться в следующее воскресенье. Вот уже несколько лет он писал статьи для «Санди мессенджер». До роспуска клира он формировал регулярную рубрику «С моей кафедры», а потом, когда «Мессенджер» был вынужден сменить политику, чтобы соответствовать новым веяниям, он тоже сменил название колонки — «С моей точки зрения». Журналистика, однако, не приносила достаточных доходов и была лишь полезным побочным занятием.

Со своего места пастор Бисли мог видеть главный вход в гостиницу, и он вскинул глаза, когда стеклянные двери распахнулись. В них входил мужчина с легким саквояжем, одетый в черно-белое меховое пальто. Человек этот, судя по внешности, был индийцем, так как кожа его была черной, на нем был сложный тюрбан и, по мнению пастора, довольно вульгарный шелковый костюм. Мужчина прошел к столу регистрации и заговорил с клерком, который протянул ему ключ.

Пастор сунул развернутую пастилку турецких сладостей в рот и продолжил работу.

Ему не потребовалось много времени, чтобы завершить статью, вложить ее в конверт, надписать адрес и поставить печать; он прошел к почтовому ящику в гостинице и бросил туда конверт.

Потом взглянул на часы, висевшие над столом регистрации, понял, что вот-вот подадут десерт, и отправился через фойе в столовую. Помещение столовой было заполнено наполовину. Две-три семейные группы сидели у стены, несколько бизнесменов с женами или секретаршами — за другими столиками, а в самом дальнем конце зала сидел индиец, который, видимо, выбрал фазана — фирменное блюдо отеля.

Пастору Бисли была ненавистна даже мысль о мясе. Собственно говоря, он ненавидел и мысль об овощах; лишь сладкие апельсины не входили ни в одну из этих групп, и именно ради них он пришел в «Золотой планетарий».

С большим достоинством он опустил свои мощные телеса на хорошо набитое сиденье стула и сложил бледные руки на столе.

Заказывать что-либо не было необходимости.

Очень скоро появился официант с первым из шести очищенных апельсинов, которые пастору предстояло сегодня съесть, что он обычно с успехом проделывал ежевечерне, бывая в Брюсселе.

Пастор взял вилку и ложку, склонил свой нос над десертом, и очи его увлажнились от вожделения.

Но, даже будучи поглощен десертом, пастор не мог не заметить индийца, когда тот прошел мимо его стола. Он шагал так упруго, распространяя вокруг такое ощущение физической силы, что пастор вдруг засомневался, тот ли он, за кого себя выдает.

Хотя он прервал трапезу лишь на долю секунды, ее оказалось достаточно, чтобы пастор с возросшим аппетитом вернулся к четвертому апельсину.

Поднявшись из-за стола, он решил отойти ко сну пораньше — его ожидало напряженное утро.

Джерри Корнелиус снял свой тюрбан и бросил его на стул рядом с кроватью. Девушка, казалось, была слегка удивлена цветом его волос; ее полные губы немного раскрылись, и она повела телом на постели.

Как большой черный боа-констриктор, он выскользнул из своих шелков и медленно подошел к ней, взял ее за плечи своими сильными руками и привлек к себе так, что ее розовые груди прижались к его темной груди; она глубоко вздохнула, прежде чем его губы коснулись розовой нежности ее рта, его язык погладил ее язычок, и любовь закипела в их телах, приподнимаясь-поднимаясь-поднимаясь с новой силой и побеждая, наконец, с нежнейшими григорианскими песнопениями; темп возрос, плоть прижалась к плоти, уста — к устам, руки двигались, тела плавились, зубы кусались, звуки голосов, выкрикивающих что-то, могли, казалось, разбудить мертвых.

Он лежал рядом с ней, чувствуя запах ее тела и стараясь дышать не очень тяжело, чтобы запах этот держался в его ноздрях по возможности подольше. Он обнял ее за плечи, она уютно прижалась к нему; ее длинные, тонкие темно-каштановые волосы коснулись его кожи. Некоторое время они лежали тихо, потом он достал свои сигареты и прикурил себе и ей.

Он не ожидал встретить другую организацию, функционирующую в «Золотом планетарии»: Коутрубуссис ничего о ней не говорил. Но Полли Фесс узнала его в коридоре около номера, хотя он и не знал ее.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он ее.

— Ищу тебя, — пока могла, она использовала свои возможности.

Тогда он повторил вопрос.

— Я как раз доставила груз, — ответила она ему. — По пути обратно в Англию. Рискованная была работа — со всякими опасностями. А ты что — ищешь здесь потенциальных членов?

— Нет.

— Ага, — понимающе проговорила она.

Джерри скользнул ладонью по ее бедрам и вверх по торсу и правой груди, поглаживая сосок, пока он не затвердел; он положил сигарету в пепельницу около кровати, вынул сигарету из ее пальцев и положил ее тоже.

Ее великолепные зубки нежно ущипнули его за язык, когда они поцеловались. К несчастью, они не выключили свет. Пастор Бисли нахмурился, таращась в дырочку для подсматривания, проделанную из его комнаты.

Он узнал Корнелиуса.

 

2. Опасность! Бесплатные попутчики разыгрывают из себя журналистов

Когда на следующее утро Корнелиус покидал гостиницу, его окликнули с угла улицы. Повернувшись в ту сторону, он увидел толстую фигуру в гамашах и пасторском сюртуке. Человек размахивал атташе-кейсом и ковылял с подвижностью, на которую только был способен.

— Один момент, сэр! Один момент вашего времени! — Слова прерывались тяжелым дыханием и произносились голосом, напоминавшим бульканье нечистот в подземелье.

Корнелиус остановился у «фантома-VI».

— Да, — отозвался он. — На момент, ладно?

Его интересовало, не связной ли это от организации, о котором его просто никто не предупредил.

Священник, тяжело дыша, наконец добрался до него, прислонился к машине, торопливо извлек из кармана бумагу, в которую было завернуто что-то, похожее на шоколадный крем, и набил им рот. Процедура, казалось, способствовала его выздоровлению.

— Бирмингем, — произнес он.

— Действительно, — откликнулся Корнелиус.

— Бисли… из Бирмингема. Мы встречались там в позапрошлую Пасху.

— Я стараюсь не ездить в Бирмингем, если только могу, — привередливо возразил Джерри. — Я не был там четыре года.

— Мистер Асерински, — приняв осуждающий вид, проговорил пастор Бисли. — Мистер Асерински! Да ну же! Бирмингем, позапрошлая Пасха.

— Позапрошлая, позапрошлая… — Джерри сложил губы трубочкой. — Позапрошлая…

— Ага! — улыбнулся Бисли и постучал себя пальцем по лбу. — Ага! Воскресите вашу память.

— Определенно нет!

— Что, разве нельзя вспомнить, где человек был в какой-то определенный момент? Или, если можно так выразиться, кто был, хм? Ха-ха!

Корнелиус сконцентрировал внимание, готовый в доли секунды вытащить из кобуры вибропистолет. Но Бисли наклонился вперед с понимающей улыбкой:

— Доверьтесь мне, мистер Асерински. У нас — и у вас и у меня — много общего.

— Вы, вообще… — проговорил Корнелиус, — … из организации?

— К несчастью, нет. Но я понимаю цели. И одобряю их, мистер Асерински.

— Я сейчас уезжаю, — Джерри положил руку на рукоятку пистолета.

— Я хотел попросить вас об одном одолжении.

По другой стороне улицы прошел одноэтажный желтый трамвай. Корнелиус краем глаза проследил за ним.

— Что это было?

— Я думаю, вы направляетесь в Германию. Вы проедете через Аахен?

— Это должен бы говорить я, — Джерри чуть расслабился, увидев; как трамвай повернул за угол.

— Может быть, вы захватите меня? Я всего лишь бедный журналист, поездки же на поезде так дороги, а вы — я уверен — понимаете меня.

— Журналист?

— Служитель церкви. К сожалению, эта профессия в наши дни отмерла. Прогресс, мистер Асерински, ограничил симпатии к избыточным… Я имею в виду… — пастор сунул руку в карман пальто и, достав плитку шоколада, сунул ее в рот. — Осталось еще совсем немного того, к чему я был приучен. Я торговал порученной мне миссией утешения. И я все еще стремлюсь к этому, если только могу.

Джерри наблюдал, как тонкая струйка шоколада вытекла изо рта пастора Бисли. Она была похожа на кровь.

— Я не верю вам, — сказал он.

— Простите мне некоторую долю жалости к себе, — пастор развел руками и в отчаянии передернул плечами. — Однако моя внешность, без сомнения, мешает вам. Но что я могу поделать? Моя одежда — это все, что я имею. Мое бедное, такое крупное тело: виноваты гланды. Однако крайняя необходимость вынуждает меня обращаться с просьбой, ведь я заработаю немного денег, которые поддержат меня в течение недели-двух. Да еще надо учитывать чуму. Здесь видели крыс. Вы мистер Асерински, хорошо одеты, приятны на вид, да и богаты тоже …

— Слишком богат. — Джерри открыл дверь и бросил свои пожитки на заднее сиденье автомобиля.

Сам он скользнул на сиденье водителя, захлопнул дверь и запустил двигатель.

Вскоре он уже ехал из Брюсселя по дороге на Аахен.

Недалеко позади него за рулем серебристого «кадиллака» показался пастор Билли, его лицо выражало оскорбленное достоинство вперемешку с яростью, а челюсти ритмично двигались, и время от времени он дотрагивался до них рукой. Рядом с ним на сиденье лежал большой бумажный пакет, наполненный молочными конфетами с грецкими орехами.

Пастор Бисли всегда в критические моменты обращался к ореховым ирискам.

 

1. Белокурая хозяйка Башни Террора в Нибельбурге!

Джерри проехал через Аахен, слушая Симфонию Турангалила в исполнении Оливера Мессиена в наушниках плейера. Он самокритично нахмурился, когда началась седьмая часть. Исполнение «Ондес Марменот» оказалось ужасающим. Джерри едва заметил F-111A, клюнувший носом в соседнее поле, и только вид пламени заставил его остановить машину, чтобы проследить, как на трех вертолетах «Шони» появились морские пехотинцы США с автоматическим оружием и окружили обломки. Один из них ткнул пальцем вдаль, приказывая Джерри продолжать движение по дороге. В ответ он махнул рукой, развернулся и продолжил движение к Нибельбургу — с парой часов пути впереди и с ощущением «кадиллака» на хвосте. Пастор не предпринимал никаких усилий, чтобы скрыть от Джерри факт преследования.

Корнелиус подождал, пока моряки скрылись из виду, а затем решил срезать пастора Бисли.

Подчиняясь касанию клавиши, «фантом-ѴІ» выпустил короткие крылья и хвостовое оперение, завелся оживший турбовинтовой двигатель, и машина на большой скорости оторвалась от почти опустевшего автобана. Она описала кольцо вокруг разочарованного пастора, а потом резко взмыла в тихое, безоблачное небо осеннего вечера.

Несколько позже Джерри снизился, увидев впечатляющие колокольни Кельнского кафедрального собора. Он сверился с картой и начал спускаться к дороге, которая должна была привести его в Нибельбург. На западе — казалось ему — он мог видеть высокие каменные башни, где доктор Карен фон Крупп жила, работала и намечала разрушение организации и все, что для этого требовалось.

Автомобиль коснулся магистрали; его крылья и хвостовое оперение убрались, и он побежал по бетонной дороге, пока Джерри не увидел знак, указывающий, что он въезжал в Нибельбург.

Город представлял собой небольшую группу двух-трех-этажных домов и магазинов из серого и красного кирпича, с небольшой железнодорожной станцией, большим полицейским участком с крупным собранием мотоциклов, припаркованных около него, и церковью, которая недавно была преобразована в танцзал.

Над вершинами вязов и тополей, очерчивающих поля за Нибельбургом, Корнелиус выделил башню, которую заметил еще с воздуха. Он снизил скорость, начал напевать «Шан д’Амур» из недавно звучавшей симфонии и сверился с системой навигации. К башне, что стояла примерно в полумиле от Нибельбурга, вела незаконченная дорога.

Перед тем как съехать с дороги он остановился и сконцентрировал все внимание на своих зубах, пока не ощутил довольно сильную боль в одном из левых коренных зубов. Чувствуя себя несчастным, он снова запустил двигатель, свернул на дорогу, не обращая внимания на знак, предупреждавший о черных крысах, и, проковыляв с четверть мили, остановился у семидесятифутовой башни с готическим подъездом, такими же окнами и — высоко над ними — зубчатой стеной. Камень, который, по-видимому, относился к раннему готическому периоду, был чрезвычайно чист — ни единого пятнышка. Время оставило на нем свои отметины, он был изношен, особенно вокруг нижней части стены, но, несмотря на это, он был выскоблен и производил впечатление заботливо ухоженного зуба. Корнелиус подумал, что если бы он взобрался на зубчатую стену, то, наверное, обнаружил бы, что камни заполнены амальгамой или даже золотом.

Джерри припарковал машину плотно у стены башни, где уже стоял спортивный «фольксваген», который, как он понял, принадлежал доктору.

Он пошел по усыпанной гравием дорожке и, подняв тяжелый дверной молоток, отпустил его; тот глухо стукнул в дверь, и звук утонул где-то в глубине башни.

Почти тотчас же дверь открыла прекрасная белокурая девушка лет около шестнадцати. У нее были голубые глаза, величина которых подчеркивалась умело нанесенным макияжем. Большие пухлые губы раскрылись в улыбке. Волосы, длинные и прямые, закрывали спину и плечи короткого платья, сшитого из роскошной белой парчи. Платье дополнялось блестящими колготками и бабушкиными туфлями. Руки были почти полностью обнажены, и кожа ее, цвета первых теплых лучей весеннего рассвета, была мягкой и нежной, как шелк костюма Джерри.

— Ja?.. — вопросительно произнесла она по-немецки, и порочность мгновенно появилась в ее глазах.

— Вы говорите по-английски? — лениво спросил Джерри и уточнил: — На южном английском?

— Ja, конечно, — она обвела его фигуру медленным взглядом, с некоторым пробуждающимся удивлением, словно ее не с самого начала поразили его черная кожа и тюрбан.

Интересно, каково было ее первое впечатление, подумал Джерри.

Корнелиус поднес руку к щеке.

— Я ехал по Нибельбургу, — сообщил он девушке, — и меня пронзила зубная боль. Я справился в полицейском участке, и мне там сказали, что зубного врача я найду здесь.

— И даже больше, — загадочно произнесла девушка, отступая в сторону, чтобы дать ему возможность войти, и делая неопределенный жест кочергой, которую она держала в левой руке.

Когда он уже стоял в отделанном полированным дубом холле, она с треском закрыла дверь, сунула кочергу в стойку для зонтиков и сложила руки под грудью, глядя в пол.

— Вы хотите видеть доктора Крупп? — растягивая слова, спросила она.

— Думаю, именно это имя мне называли.

Девушка вскинула красивые брови:

— А как зовут вас?

— Майкл, — ответил он. — Я называю себя Майком.

— Сюда, — она пошла по холлу, остановилась у каменной с дубовым парапетом лестницы, подождав, пока он нагонит ее, и начала подниматься.

На четвертой площадке девушка остановилась и тихо постучала в единственную дверь. Из-за двери откликнулись, но слов Джерри не разобрал. Девушка повернула ручку, и они вошли в хирургический кабинет с высоким потолком, большим окном с дорогим витражным стеклом — пасторальная декорация из шестнадцатого столетия. Стекло было изысканное, и Джерри несколько секунд рассматривал его, пока не заметил роскошное зубное кресло, хромированный стенд с инструментом и самого врача у стола в углу, просматривающего стопку каталожных карточек.

— Герр Майкл, фон Крупп, — мягко произнесла девушка. — Зубная боль.

— Асерински, — представился Джерри.

Доктор фон Крупп снисходительно улыбнулась и заговорила на немецком.

— Тебе надо выйти, любовь моя.

Девушка глянула на Джерри и вышла из кабинета.

Доктору Карен фон Крупп было около тридцати, она была одета в жесткую черно-белую шотландскую накидку, черные сетчатые чулки и пурпурные ботинки «чарли». Волосы ее были сочного темно-красного цвета, очень густыми и волнистыми и доходили ей до плеч. Привлекательное интеллигентное лицо с выступающими скулами выдавало сильную натуру. Губная помада подобрана почти в тон ботинкам, тонко очерченные карандашом брови гармонировали с волосами. Она откинула накидку, стало видно платье из гофрированного шифона, преимущественно бутылочно-зеленого цвета, оканчивавшееся каймой на шесть дюймов выше колен, и красивые длинные ноги. У нее ужасающий, но великолепный вкус, подумал Джерри.

— Герр Майкл Асерински? — улыбнувшись, спросила женщина.

— Да, — он любовался ее фигурой. — Зубная боль.

— Да, да. — Она отвернулась и принялась складывать карточки в ящик на столе.

Джерри снял пальто.

— Пожалуйста, проходите и садитесь в кресло.

— Так, — Джерри задумался, зачем он здесь.

— И снимите вашу… шляпу, — твердо произнесла она и рассмеялась.

— Нет, — возразил он.

— Но вы должны, — она оглянулась через плечо, уверенно посмотрела на него и снова улыбнулась. — В противном случае, знаете ли, я не смогу взяться за вас должным образом.

— Мои политические убеждения…

— Они у вас есть?

— Избавьте меня, доктор, от необходимости снимать мой тюрбан в присутствии женщины. Я не понял…

— Ах, — она опустила крышку ящика, — так, — и стала застегивать накидку. — Однако, герр Асерински, вам придется решать: или вы будете чувствовать себя здоровым в этом мире, или страдать момент-другой где-нибудь еще.

Рука Джерри двинулась к вибропистолету, но большим усилием воли он остановил ее.

— Ну, хорошо. Может быть, вы не откажетесь вначале посмотреть зуб и подтвердить, что и по вашему мнению он требует лечения. А потом мы и решим.

— Однако вы заставляете меня терять время, — она пожала плечами. — Ну, да ладно. В кресло, сэр!

Он устало забрался в кресло и откинул голову, так что теперь он смотрел на верхнюю часть витражного окна и секцию сверлильного аппарата.

— Нравится вам мое окно? — Она взяла заостренный стержень с инструментальной тележки. — Откройте, пожалуйста, пошире, — и начала постукивать и скрести по его зубам. — Что вы думаете о кокаине?

Он моргнул.

Шагнув назад, она улыбнулась:

— Черные зубы! Как черный мрамор. Любопытно!

— Вы находите? — Он попытался встать. — Боль прошла. Мне кажется, психосоматическая.

— А вы специалист в этой области, да?

— М-м… — произнес он в ответ.

— Откуда у вас черные зубы? По внешнему виду — крашеные эмалью…

— С такими рожден…

— Я думаю — нет. Перерожден, наверное.

Рука Джерри скользнула в пиджак и обхватила рукоятку вибропистолета.

— Танцы никогда не были более омерзительными, чем в исполнении Келли, да?

— Согласна.

Джерри почувствовал себя плохо. Он решил выпрыгнуть из кресла, но вдруг заметил, как она прекрасна и влюбился в нее.

— Зачем вы сюда приехали? — Она поменяла крючкообразный инструмент на тележке и глянула сверху вниз в его глаза.

Доктор фон Крупп что-то сделала с креслом, и он оказался опрокинут назад еще больше. Его пальцы безжизненно упали с рукоятки пистолета.

Лицо ее приблизилось, губы открылись, обнажая крупные ровные зубы (два из них — золотые) и огромный изгибающийся язык.

Он уже не думал об оружии, его рука выскользнула из кармана, чтобы обхватить ее бедро и почувствовать гребешок подвязки под тонким материалом платья и накидки.

Она властно поцеловала его.

— Ох, — выдохнул он.

Джерри все еще было плохо; он тяжело дышал.

— Ах, — сказал он, когда она отпрянула. — Кому какое дело?

Снаружи послышался неприятный жалобный вой. Вошла белокурая девушка.

— Ракеты, — пояснила она.

Снизу донесся треск.

— Без боеголовок, — поднявшись, проговорил Джерри, доставая свое оружие и обнимая за плечи Карен фон Крупп. — Укладывайтесь, доктор.

Он надел пальто.

— Это что, настоящая панда? — спросила она, пробуя материал пальцами. — Откуда: из Москвы или из Лондона?

Очередная ракета, взвыв, коснулась крыши.

— Ой! — вскрикнула она. — Может быть, мой муж…

— Собирайтесь. Мы отправляемся в Париж.

— Тогда подождите минутку.

 

2. Президенты скандалят на параде!

— Время летит, — проговорил Джерри.

— А кто в наше время знает его имя? — мягко улыбнулась Карен фон Крупп, когда стеклянный город отчетливо стал виден впереди.

Касаясь кончиками пальцев левой руки ее коленей, а правой рукой держа руль, Джерри на скорости девяносто шел к Парижу.

— Кое-что, — ответил он, — касается России. А вот как насчет Америки?

— Я не знаю, о чем ты, дорогой, — она последний раз затянулась своей длинной сигаретой через мундштук и выбросила всю хитроумную конструкцию за окно. — Да, ладно, все кончено.

— Кое-что продолжается, — возразил Джерри.

— Как всегда. А не ты ли это был, кто сконструировал московскую штуку?

— Возможно, — бросил Джерри, нахмурившись от безнадежности и бросив взгляд на развалившуюся на заднем сиденье белокурую девушку, которая строила гримасу потерянного интереса. — Тебе бы лучше переодеться в юбку до щиколотки. Ты же знаешь, как эти типы в Трех Республиках относятся к такого рода вещам. — Он коснулся кнопки, и стеклянная перегородка опустилась, освобождая проход в тыльную часть автомобиля. Блондинка подвинулась и выглянула из окошка.

Пока она переодевалась, он исследовал карту в поисках лучшего пути в Париж.

Взглянув в зеркало, он заметил, что пастор Бисли опять нагнал его, потому что серебристый «кадиллак» с толстой одутловатой фигурой за рулем снова катился позади него. Джерри затемнил задние стекла.

— Это умно, — заметила Карен, протискиваясь в длинную юбку бутылочно-зеленого цвета. Интересно, подумал он, а у нее все юбки бутылочно-зеленые, а обувь — пурпурная? Это, в конце концов, указывало на интерес к Успенскому.

В Париже они оказались как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо них скачут президенты, лошади идут вброд, иногда пускаясь вплавь по заполненным водой улицам, выбрасывая вверх, в бледный солнечный свет, яркие фонтаны.

Процессия направлялась через Елисейские поля — некоторые пешком, некоторые на катерах, в каретах или верхом.

Весело, как только могли, президенты махали нескольким вымокшим зевакам (выжившим после мора), стоявшим по обе стороны широкой улицы по колено в воде. Эти президенты руководили тремя республиками: Францией, Испанией и Португалией (прежде, до аннексии Израилем Греции, их было четыре), — которые противились предложению Соединенных Штатов, пожелавших прислать советников.

Старческий возраст сделал президентов почти схожими: с одинаковыми пустыми глазами, несущими всякую чушь ртами, желтой сморщенной кожей и потерявшими почти всякую растительность головами. Каждый прочно пристегнут ремнем к лошади, которые были почти такими же старыми, как и они сами. Говорили, что они весьма сентиментально относятся к своим лошадям.

Недалеко за ними работал ансамбль — каждый музыкант по пояс в воде. Басовые барабаны заглушались водой, и каждый раз, когда барабанщики отбивали такт, им в лицо били фонтаны воды. Вся медь оркестра была наполнена водой, но музыканты решительно маршировали против течения, не то исполняя, не то пробулькивая «Марсельезу».

— Трогательно, — проговорила Карен фон Крупп, поглаживая его ногу.

Джерри, пришвартовав «фантом-VI», откинулся назад, удобно пристроив руку на плечах доктора фон Крупп. Она улыбнулась, и машина мягко закачалась в кильватере президентской процессии.

— Пойдем в Ассамблею слушать речи? — Она оглянулась на блондинку. Джерри покачал головой.

Он отчалил и начал разворачивать машину, выводя ее на течение.

Справа от него оказалось какое-то пятно табачного цвета, и, проплывая мимо, Джерри с опаской посмотрел на него. Кто-то уставился на него из окна первого этажа. Он узнал тонкий напряженный нос.

Это был Жажда, шеф московской резидентуры их организации и оперативный сотрудник Охарны. Что он делал в Париже? Джерри сделал вид, будто не видит его, и понесся со скоростью, на которую только был способен автомобиль, по Елисейским полям, отбрасывая назад бурлящую воду.

Позади него вспахивал воду серебристый «кадиллак» пастора Бисли с едва выступавшей над поверхностью воды кабиной.

— Ну, везде он, — пробормотал Джерри и остановился у отеля «Стремление». — Поспеши, моя дорогая, пока он не вывернул из-за угла. Прыгай, — приказал он, открывая дверь, — на ступеньку вон там. Я принесу наши сумки позже.

Доктор фон Крупп прыгнула. Блондинка — за ней. Джерри тронул машину и помчался по узкой улочке, разбрасывая прибой к окнам по обе ее стороны. Однако для Бисли вода оказалась слишком глубокой, и он отказался от погони. Вскоре Корнелиус вернулся обратно, пришвартовал машину в гараже гостиницы и присоединился к своей любимой в холле.

— Это еще фасад, — сообщил он, нажимая кнопку звонка на столе регистрации.

Пол провалился вместе с ними, унося их глубоко под землю.

— Подземелье, — сказал он ей, подразумевая затхлую темноту. — Прочное и надежное.

— Ловушка, — сказала она в свою очередь.

— Не совсем.

Когда секция пола поднялась и встала вровень с остальным полом, он включил освещение, и зеленый блеск наполнил комнату. Она пытливо всматривалась в его веселое лицо.

— Мне следует быть осторожной, — произнесла она. — Мой муж… — и она вскрикнула от возбуждения, когда он навалился на нее.

— Для меня хватит, — прорычал он, — на сегодня.

И они покатились по ковровому покрытию от Данлопилло; блондинка сидела в углу, со скукой наблюдая за ними.

 

3. Оргия трансвеститов в парижском отеле

— Мужья и жены, братья и сестры, матери и сыновья, — говорил пастор Бисли, пристраивая удобнее свою митру и улыбаясь Джерри, который, распятый, стоял у стены. Карен фон Крупп, одетая в отделанную горностаем пелерину из красного бархата и изящный венец, в дурном настроении откинулась на спинку трона. Пастор Бисли протянул свой пасторский посох и стащил с Джерри юбку, щекоча ему яички, которые вздулись в женском трико из черной тесьмы, в которое они нарядили его, пока он был без сознания.

— Белые подростковые волосы. Я не ожидал увидеть такое, мистер Асерински.

— И я этого не ожидал, пастор.

— Ну, ну, вы уже не можете вот так расхаживать, соблазняя жен других парней, и надеяться, что это вам сойдет, так ведь? В мире, я надеюсь, еще сохранились некоторые приличия.

— Ну, так каковы же ваши намерения?

— Заняться вашим преобразованием, мистер Асерински. Для вашего же блага. Собственно, я не держу на вас зла.

— Меня зовут не…

— Асерински. Так вы сами сказали.

— Джерри Корнелиус.

— Вы так говорите.

Кто-то двинулся в тени и начал пробираться по Данлопилло. Это был Жажда, с выражением озабоченности на тонком лице.

— Это Алан Повис, не так ли? — произнес Жажда.

— Это вы так говорите, — вставил Джерри.

— Митци! — пастор Бисли, как сумел, щелкнул пальцами. — Митци Флинн.

— Все это затягивается. Ради Бога, воспользуйтесь машинами, — пробормотала Карен фон Крупп.

— Я ненавижу искусственные методы, — заявил Джерри.

— Конни Нуттал.

— Колвин, — поправил Джерри. — Конни Колвин. Не трагично ли?

— Да не в имени дело, — появилась белокурая девушка. Она подняла свое платье и пристегнула ремнем черный муляж члена.

— Черт с ним, — сказал пастор Бисли. — Я извиняюсь.

Блондинка начала сношаться с ним.

Джерри глянул на Карен фон Крупп, но та отвела взгляд. Он был одет в полный комплект: курчавый красный парик, макияж, плетеная из белого шнура блузка, накладные груди, пояс с резинками, сетчатые чулки, туфли на высоком каблуке, тесная черная юбка.

Голова пастора Бисли склонилась к самому полу, возгласы его были приглушенными:

— Не беспокойтесь, сэр. Скоро у нас опять все вернется к нормальному виду. Вы почувствуете себя совершенно новым человеком, когда это кончится!

— Как вы дошли до этого? — спросил Джерри у Карен фон Крупп.

— Они шли за вами. Жажда нажал кнопку.

— Кто-то же должен был, — проговорил Жажда.

— Вам дали наркотик, пока вы спали.

— Я думал, уж вы-то за меня, — упрекнул Джерри Жажду.

— А я за вас. Однажды вы это поймете.

— Не могу себе представить. Это, похоже, что-то за пределами политики.

— Не все из нас обладают вашей верой в будущее, товарищ Корнелиус.

— Ну, такого времени, как сегодня, нет.

Жажда спустил свои брюки.

— Придется заняться этим. — Он повернулся к Карен фон Крупп. — Вы ведь хирург? Не могли бы вы это сделать?

Она пожала плечами:

— Я делала такое прежде.

Пастор поднялся с четверенек:

— Ну-ка, дайте посмотреть.

Джерри показалось, что он теряет терпение:

— Пастор, я не знаю, осознаете ли вы…

— Я понимаю. Я понимаю. Это — ваш дом, и мы не были приглашены. Однако сейчас настали беспокойные времена, мой дорогой. Нужда заставит.

— Митци, — обратилась Карен фон Крупп.

Белокурая шагнула вперед.

— Сорвите скобы. Пусть наш друг присоединится к нам.

Митци освободила Джерри.

Пастор с любопытством посмотрел на Карен фон Крупп.

— Вы хотите?.. Гулянку?

— А почему бы и нет?

Начал вспыхивать стробоскоп, и комната наполнилась звуком. Исполнялась «Дитя колдуна» Джимми Хендрикса, искаженная из-за громкости, однако едва ли они понимали это, к тому же все были заняты болтовней. Джерри широко шагнул через свет стробоскопа и взял за руку Карен фон Крупп. Ее мучили рвотные спазмы. Он увидел свою одежду в углу; на самом верху лежало его оружие. Времени осталось только на то, чтобы схватить пистолет и направить его на стену.

— Веселей, — подбодрил он ее. — Нет худа без добра. Просто сейчас чрезвычайная ситуация.

— Куда мы?..

— Через преобразование. У меня постоянно одно под рукой.

Стена провалилась наружу, и Джерри, подняв юбку, сунул пистолет за пояс.

Где-то заверещал мамонт.

 

4. Наша ночь ужаса

Воздух вокруг них был словно украшен драгоценными камнями и огранен: прекрасный, оживший и блистающий мириадами цветов, он вспыхивал, сиял. Она прильнула к нему:

— Что это?

— Многовариантность. Все слои жизни видны сразу. Поняла?

— Я не имею склонности к философии.

— Это — физика, дорогая.

— Где мы?

— А, как раз эту возможность тебе и нужно использовать. Пошли.

Воздух прояснился. Они стояли на зеленой равнине около группы дубов. В тени дубов стоял невысокий человек в эспаньолке и очках без оправы. Под мышкой он держал большой черный металлический ящик.

— Ты можешь в это поверить? — произнес Джерри с некоторым восхищением. — Этот педик понял.

— Это выглядит, как…

— Правильно. Добрый старый приятель… Эй! — Джерри побежал к нему, хотя ему мешали тесная юбка, высокие каблуки и Карен фон Крупп, не желавшая отпускать его руку.

Волна бестелесных драгоценных камней плескалась над ними.

— Моя машина! — закричал Джерри, и эхо долго повторяло его голос. — О, хорошо. Как-нибудь в другой раз. Мне думается, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Какая машина?

— Которая расскажет. Пока ты еще не знаешь. Я подозреваю, пастор Бисли знает, и именно это он и ищет, в конечном счете.

Ранним утром они шли по улицам Санкт-Петербурга. Все было очень романтично. Джерри указал на небольшую группу фигур, уставившихся на них с самого верха служебного здания на проспекте Бронштейна.

— Посмотреть на них — прямо Homo habilis; странный мелкий дерн, да?

По самой середине проспекта галопом шло стадо бронтотериев.

— Как тихо, — проговорила она.

— Да, пожалуй.

— Который час?

— Точно не знаю. Постполитическое время, я бы сказал. Но никогда нельзя сказать точно. Может быть и полнейшая путаница. Мне бы сейчас дозу наркотика.

Навстречу попался пастор Бисли, угрожая им спреем от насекомых.

— Мы все о вас знаем, мой дорогой мистер Корнелиус, — сказал он. — О вас и о ваших подружках. О, Боже, как это отвратительно! И это — тысяча девятьсот семидесятый! Как вы примитивны!

— Вы считаете, что я должен чувствовать себя виноватым? — Джерри схватился за свой вибропистолет. Никогда нет полной уверенности.

— Думаю, что кто-то же должен, дорогой мой.

— Где мы можем поговорить?

Пастор наклонился и поднял свой атташе-кейс, запихивая внутрь свое облачение. Потом прижал кейс к груди с таким вожделением, какое старая женщина может питать к своему попугаю.

— Я добыл здесь изумительную маленькую штучку, — сообщил он. — Вкус!.. Вы ничего подобного никогда не пробовали.

— Звучит заманчиво. Однако этого достаточно.

Все трое уселись за столик на обочине, под большим зонтиком. Заказ у них принимал угрюмый официант.

— Время принимать решение, мистер Корнелиус, — проговорил пастор. — Я нахожусь в ужасном напряжении. Я больше не могу этого выносить.

— Не сейчас еще, пастор.

— Но это — Дания. А значит — нейтральная.

— Вижу, я поймал вас на слабом месте, — Джерри поднялся. — Пойдем, Карен. Увидимся, пастор.

— Жестокость! Мир переполнен жестокостью! — Пастор приспособился к их шагу.

Они пошли через многовариантность.

— Откуда он пришел? — спросила она. — О чем была беседа?

— О чем обычно беседы? Он, видимо, знает. Без сомнения, мы еще встретимся, раньше или позже, либо не встретимся вообще. Пошли.

— Чем скорее мы вернемся к разумности в этом мире, тем лучше, — желчно проговорила она.

— Ты так раздражена просто потому, что не получила своего кофе.

Они шли по бетонной полосе. Перед ними высился огромный силуэт двухместного перехватчика и самолета стратегической разведки «Локхид-5Я-72», максимальная скорость которого в три раза больше скорости звука, выделявшегося на фоне рассветного неба.

— Ты не поверишь! А может быть, это и есть то, о чем ты говорил.

— У меня какое-то странное ощущение.

— Возможно. Это действительно волшебство. Мы вышли из туннеля — или почти вышли. Побежали.

И они вприпрыжку понеслись на высоких каблуках, пока не добежали до самолета.

— Быстро внутрь, — скомандовал он. — Думаю, у вас определенный талант, фройлен доктор.

— А ты знаешь, как поднять этого монстра?

— О, да забирайся же!

 

5. Угости-ка их своим грузом!

— С тех пор, как все это началось, у меня очень мало личной жизни, — объяснил Джерри, когда они поднялись из аэропорта «Орли» и тут же стали объектом преследования «старфайтеров», рассыпавшихся на группы позади них. Он говорил по системе бортовой связи. — Ты прекрасна в этом шлеме.

Он направил самолет в сторону Ла-Манша.

— Спасибо, — она опустила свою руку на часть его бедра, оставшуюся свободной между чулками и поясом с подтяжками. Он снизил скорость.

— Не хочу лететь на максимальной скорости, — пояснил он, — потому что мне придется избавиться от восьми ракет AIM-174, а они не совсем подходят для работы, которую я задумал.

Она приняла его извинения с короткой вежливой улыбкой.

Девяностопятифутовый самолет вскоре достиг Ла-Манша, и тут себя показали зенитные орудия, которые попытались сбить их как пиратов. Джерри, надеясь на лучшее, направил самолет под острым углом прямо на них, и в быстрой серии выпустил все ракеты типа «воздух-воздух». Несколько взрывов — и они прошли корабли и уже летели за побережьем.

— Приготовься к катапультированию, — сказал он и, пустив самолет в крутое пике, дернул ручку катапульты.

Они медленно опускались к утесам. Он перегнулся и поцеловал ее. Ударившись о поверхность моря, самолет поднял фонтан брызг.

Они мягко приземлились и выбрались из аппарата.

— Вы не очень весело выглядите, герр Си, — заметила она.

— Если понятно или честно, я полагаю, мне все равно, доктор Крупп. — Он расправил свою юбку. — Ну, кажется, получилось не очень плохо? Уверен, что скорость не наскучила тебе?

— Ты-то ведь к такому привык?

— И ты, конечно, тоже, — он нежно сжал ее руку.

 

1. Америка выбирает линию «никакой бессмыслицы»

Свернувшись клубочками в глубоких кожаных креслах у уютного камина в гостиной, принадлежавшей Джерри штаб-штаб-квартиры на Лэдброук-Гроув, Джерри и Карен фон Крупп слушали Гручо Маркса, исполнявшего «День отца», и расправлялись с газетами.

Судя по сообщениям, Израиль, аннексировав Турцию, Грецию и Болгарию, распространял слухи, что Румыния и Албания угрожают его безопасности. Президент Соединенных Штатов Тедди «Ангелочек» Паолоцци увеличил число военных советников, разосланных по Европе, до трех миллионов. Они находились под командованием генерала Улиссеса Вашингтона Кэмберленда, в чью миссию входило поддерживать порядок в Европе и выискивать «определенные элементы пятой колонны». Британский парламент, правительство, так же как и оппозиция, были арестованы, когда лайнер «Трайдент» был готов вылететь в сторону Гибралтара. Президент Паолоцци направил Израилю дипломатическую ноту, в которой говорилось: «Держись подальше от нашего торфа, а то…» Беспорядки в Праге получили всеобщее осуждение в европейской прессе. «Непрохладным» был вердикт, вынесенный «Дейли миррор». Бубонная чума оставалась не пойманной в Берлине и Любеке.

Джерри сделал паузу в чтении. Дельных новостей было явно немного.

— Что теперь? — спросила Карен фон Крупп, когда Джерри взял ее за руку и потянул вниз на ковер. Он сорвал с нее одежды, сбросил свое собственное трико и с яростной страстью набросился на нее. Вновь и вновь она поддавалась ему и, когда он упал на спину — со сбившимся набок париком, в разорванной юбке, в чулках со спущенными петлями, — она выдохнула:

— Ах! Наконец-то: мужчина как мужчина.

 

2. Его выбор: умереть сегодня или сгнить завтра!

Джерри посмотрел из зарешеченного окна дома на другую сторону улицы. Падал серый дождь. По дождю бежала группка девушек, некоторые из них ростом больше пяти футов, с узкими ссутуленными плечами, в дешевых прозрачных блузках и коротких тесных юбках, натянутых на бедра средних размеров. Он вздохнул.

«Энималз», «Ху», «Биг Ролл Бэнд», Зута Мани, группа Спенсера Дэвиса, «Муди Блюз», Джорджи Фейм и «Синее пламя», Джино Вашингтон и «Рем Джем Бэнд», Крис Фарлоу и Тандерберз, «Стим Пэкет», Манфред Манн, «Иисус Христос и Апостолы». Куда подевались вчерашние группы?

Позади него Карен фон Крупп хмуро слушала Симфонию номер один ре-минор Ива. Он подумал, не в этом ли ключ ко всему делу.

— Все еще здесь, — сказал он.

Она кивнула.

— И становится все больше.

— У тебя что-то на уме, — пробормотала она.

— Что-то трудно перевариваемое. Слишком долго я был в дикой местности, лапочка.

— Не говори так, Джерри.

— Мне приходится признать это.

— Ты с этим справишься.

— Твои родственники… Они сейчас все умерли?

— Иногда я думаю — должно быть, да.

— Что ты собираешься делать?

— Я скоро решу. Миром правят плохие поэты. Мне надо что-то с этим делать.

— В этом — твоя миссия?

— Более или менее, сладость моя. Более или менее.

— Ты спрашиваешь или отвечаешь?

 

3. Моя смертельная миссия

— Это вопрос полярностей, — сказал он ей, когда они двигались в постели. — Проблема равновесия.

— Я же говорила тебе: я не понимаю философии.

— И я говорил тебе: это физика.

— Что с тобою будет?

— Наверное, я умру. Я почти всегда умираю.

— Не умирай на мне, любименький.

— Многое зависит от следующего движения.

— Denn wovon lebt der Mensch?

— Возможно, все это действительно Dreckhaufen.

— Однако не в таком ли виде все это тебе и нравится?

— Конечно.

— Ты никогда не умрешь.

— Не в этом смысле, конечно. Однако начинает надоедать.

— Что же ты не остановишься?

— Ich mochte auch mal was Schönes sehen…

 

4. Пой громче, лапонька: Вечером ты изжаришься!

Его мозг прояснился. Весь процесс занял несколько минут.

Откуда-то послышался тонкий шипящий звук.

— Моя программа, — пробормотал он, отвечая темноте улыбкой.

 

5. Амнезия: откуда она

Ранняя почтовая карточка, адресованная: Лох Променад, Дуглас, остров Мужчины, с одноэтажным омнибусом с открытой боковой дверью, который тянет лошадь, на картинке. Народ одет по моде времен короля Эдуарда. На башенных часах на переднем плане — одиннадцать часов двадцать две минуты. На карточке штемпель: Ливерпуль, тридцать первое мая тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Сообщение и адрес частично смазаны:

«Мы можем прибыть в воскресенье и скоро увидим вас! Джулия пп Джей-А-Си, 79 Тэвисток-роуд, Лондон».

 

6. Какой секрет хранил в себе «предмет в подвале»?

Машина — непередаваемой красоты, состоящая из нежно-красных, золотых и серебряных нитей, пряди которых касались его лица и обладали влажным теплом человеческой кожи.

Нити зашелестели, когда он коснулся их, и начали петь. Он расслабился. План Бисли почти сработал, и преобразование в данном случае тоже не очень помогло. И все же машина все сделает правильно. Они определенно нуждались друг в друге.

Освеженный, успокоенный, он обдумывал возможные варианты.