Наш флот был огромен и включал самые различные суда: некоторые из них были похожи (с точки зрения Джона Дэйкера) на быстроходные суда XIX века, некоторые — на китайские джонки, некоторые — на суда Средиземноморья, оснащенные треугольными парусами, а некоторые очень походили на каравеллы времен королевы Елизаветы. Суда, сгруппировавшись по принадлежности к определенному княжеству или народности, как бы символизировали разнообразие и единство человеческих племен перед лицом общего врага. Я ими гордился.

Полные энтузиазма, готовые к бою и уверенные в победе, мы направлялись к Пафанаалу — воротам континента Мернадин.

И все-таки мне хотелось узнать об элдренах поподробнее. Мои туманные воспоминания о жизни того, прежнего, Эрекозе хранили лишь ощущение бесконечных сражений против них да еще, пожалуй, какое-то смутное чувство душевной боли. И все. Я слышал, что глаза у них лишены белков и что в этом заключается основное отличие их облика от облика людей. Говорили также, что они нечеловечески красивы, нечеловечески безжалостны и обладают нечеловеческим сексуальным аппетитом. Было известно, что в среднем они чуть выше людей, у них продолговатые черепа, высокие скулы и чуть раскосые глаза. Но этих сведений было мне недостаточно. Ни на одном из двух континентов не было ни единого изображения элдренов: считалось, что их изображения приносят несчастье, особенно запрещалось изображать зловредные элдренские глаза.

Во время плавания капитаны различных судов часто посещали наш корабль, либо перебираясь с борта одного судна на борт другого по перекинутому канату, либо переправляясь на шлюпке — в зависимости от погоды. Мы выработали нашу основную стратегию и на непредвиденный случай тоже запаслись различными планами. В целом идея была моя, и, похоже, подобный подход представлялся остальным совершенно новым, однако они весьма скоро во всем разобрались, и дальше мы уже все вместе лишь обсуждали отдельные, вполне конкретные детали. Каждый день команды кораблей проводили учения, отрабатывая свою роль в случае внезапного появления флота элдренов. Если же этот флот так и не покажется, то мы намеревались послать часть наших кораблей прямо в Пафанаал и немедленно начать штурм города. И все-таки мы прежде всего рассчитывали, что элдрены вышлют по крайней мере часть своих кораблей навстречу; на этом, собственно, и строились в основном наши стратегические планы.

Мы с Каторном по возможности избегали друг друга. В течение первых дней плавания между нами не происходило более словесных поединков, как в Некранале или в начале похода. Я был с Каторном очень вежлив — если все же возникала необходимость общения, — а он, насколько это было возможно при его грубоватых манерах, был вежлив по отношению ко мне. Король Ригенос, видимо, был рад этому. Он даже в какой-то степени успокоился и сообщил мне, что весьма приветствует наше взаимное с Каторном решение более не ссориться. Разумеется, никакого такого решения мы не принимали. Мы просто временно решили забыть о наших с ним разногласиях до тех пор, пока не предоставится возможности решить все сразу и навсегда. Я прекрасно понимал, что должен вызвать Каторна на поединок, иначе он сам непременно попытается убить меня.

Я, пожалуй, успел привязаться к графу Ролдеро из Сталако, хотя он, надо сказать, выказывал наибольшую кровожадность, когда речь заходила об элдренах. Джон Дэйкер наверняка назвал бы его реакционером, но и Джону Дэйкеру граф Ролдеро понравился бы. Это был человек огромного роста, мужественный, честный, который всегда говорил то, что думает, и ожидал того же от других, проявляя при этом поразительную терпимость и надеясь, что и остальные проявят ее по отношению к его собственной точке зрения. Когда я однажды сообщил ему, что он, по всей вероятности, признает лишь два цвета — черный и белый, он устало улыбнулся и ответил мне так:

— Эрекозе, друг мой, если бы ты прожил столько, сколько я, и видел все то, что случилось за мою долгую жизнь на нашей Земле, ты бы тоже воспринимал все либо в черном, либо в белом цветах. О людях можно судить только по их поступкам — не по словам. Они совершают поступки либо во имя добра, либо во имя зла, и те, кто совершает их во имя зла, плохие люди, а те, кто не жалеет своей жизни во имя добра, хорошие.

— Но ведь люди порой, сами того не ведая и имея самые дурные намерения, могут совершить добро — и наоборот, они могут совершить страшное зло, имея самые добрые побуждения, — сказал я, приятно пораженный его уверенностью в том, что он жил дольше и видел больше, чем я, — хотя, по-моему, он все-таки демонстрировал мне эту свою уверенность шутки ради.

— Вот именно! — воскликнул граф Ролдеро. — Как раз об этом я и говорю! Мне совершенно безразлично, как я уже говорил, что именно люди заявляют на словах. Я сужу их по результатам их действий. Вот возьмем, например, элдренов…

Я засмеялся и, подняв руку, прервал его:

— Я уже знаю, какие они зловредные и хитрые. Мне каждый твердит об их хитрости, коварстве и колдовстве.

— Ах вот в чем дело! Ты, видимо, решил, что я вообще всех элдренов ненавижу. Это совсем не так. Насколько я знаю, по отдельности они могут быть удивительно добры к своим детям, способны горячо любить своих жен, хорошо обращаться со своими животными. Я же не говорю, что все они и каждый по отдельности какие-то чудовища. Их следует непременно рассматривать целиком, как некую общую силу — и действие этой общей силы расценивать по результатам. Наше отношение к ним должно основываться на понимании общей угрозы, исходящей от них: угрозе того, что они попытаются удовлетворить свои амбиции.

— И как же ты сам оцениваешь эту «общую силу»? — спросил я.

— Прежде всего, они не люди, а потому и цели у них не людские. Следовательно, исходя из собственных интересов, они непременно должны стремиться уничтожить нас как противостоящую силу. А это значит, что весь их род угрожает роду человеческому уже самим своим существованием. Как, впрочем, и мы угрожаем их роду. Они прекрасно это понимают и постараются стереть нас с лица земли. Мы тоже прекрасно понимаем это и должны постараться стереть с лица земли их прежде, чем они сумеют нас уничтожить. Понимаешь?

Эти доводы казались достаточно убедительными для того прагматика, каковым, согласно моим собственным представлениям, я являлся. Но тут в голову мне пришла одна мысль, которой я и поделился с Ролдеро:

— А ты случайно не забыл об одной простой вещи? Ты же сам сказал: элдрены не являются людьми. Но допускаешь, что цели и интересы у них вполне человеческие…

— Они тоже из плоти и крови, как и мы, — сказал он. — Они в такой же степени животные, как и мы. И у них в точности те же инстинкты и устремления, как и у нас.

— Но ведь многие разновидности животных умудряются жить бок о бок в относительной гармонии, — напомнил я ему. — Львы не ведут постоянной войны с леопардами, лошади — с коровами, и даже внутри собственного вида животные редко убивают друг друга, даже если им этого и очень хочется.

— Но они бы непременно делали это, — ничуть не смущаясь, заявил граф Ролдеро, — непременно, если бы способны были предвидеть события. Они бы убивали друг друга, если бы способны были оценить, с какой скоростью соперничающий с ними род поглощает запасы пищи, размножается, расширяет свои территории.

Я сдался. Я чувствовал, что мы оба ступили на зыбкую почву. Мы сидели с Ролдеро в моей каюте и через открытую настежь дверь любовались очаровательным закатом и спокойным морем Я налил графу еще вина из своих быстро уменьшающихся запасов (я уже привык напиваться незадолго до того, как лечь в постель, чтобы сон мой не нарушали всякие там видения и воспоминания).

Граф Ролдеро залпом выпил вино и поднялся.

— Поздно уже. Мне пора возвращаться на корабль, иначе команда моя решит, что я утонул, и отпразднует сие великое событие. Я вижу, у тебя совсем мало вина, мой друг. В следующий раз захвачу с собой парочку бурдюков. Ну, дорогой Эрекозе, прощай. В целом, я уверен, ты мыслишь правильно. Но что бы ты там ни говорил, а с сентиментальностью тебе еще надо бороться.

Я улыбнулся.

— Спокойной ночи, Ролдеро. — Я поднял свой наполовину опустошенный кубок. — Мы с тобой еще выпьем за мир, когда все это будет кончено!

Ролдеро фыркнул.

— О да, мир — как между коровками и лошадками! Спокойной ночи, друг мой! — и он удалился, сопровождаемый раскатами собственного хохота.

Изрядно захмелев, я содрал в себя одежду и рухнул в постель, глупо хихикая над прощальными словами Ролдеро насчет коровок и лошадок. Он прав! Кому захочется вести подобную жизнь? Война, война! Ура! И я швырнул свой кубок в раскрытую дверь каюты, захрапев, по-моему, еще до того, как глаза мои успели закрыться.

И мне приснился сон.

Но на этот раз мне снился тот кубок, что я швырнул в открытую дверь каюты. Мне казалось, я вижу, как его перекатывают волны, как поблескивает его позолота и вделанные в стенки драгоценные камни. А потом течение подхватывает его и уносит далеко-далеко от наших кораблей, в открытое море, в такие края, куда никогда не приплывают суда, где никогда не бывало людей, и след его там теряется.

В течение всего месяца, что мы плыли к берегам Мернадина, море было спокойным, ветер — попутным, а погода в общем тоже вполне благоприятной.

Уверенность наша в собственных силах росла. Благополучное путешествие мы сочли добрым знаком. Настроение у всех было отличное, за исключением Каторна, конечно, который по-прежнему ворчал, что это всего лишь затишье перед бурей и что мы еще хлебнем лиха, когда встретимся с элдренами лицом к лицу.

— Они ведь хитрые, — твердил он. — Хитрые и подлые. Они, вполне возможно, уже все знают про нас и замышляют такие маневры, каких мы совсем не ожидаем. Может, это из-за них и погода такая стоит…

При этих словах я никак не мог сдержать смех, и он, разумеется, тут же разъярился.

— Мы еще посмотрим, лорд Эрекозе! Посмотрим!

И как раз на следующий день возможность посмотреть на элдренов нам представилась.

Судя по картам, мы приближались к берегам Мернадина. Мы увеличили число вахтенных, перестроили корабли из походного порядка в боевой, проверили вооружение и немного сбавили скорость.

Утро текло медленно: мы ждали, обвисли флаги на мачтах, застыли поднятые весла.

И где-то около полудня дозорный с верхушки мачты крикнул:

— Корабли прямо по курсу! Пять парусников!

Король Ригенос, Каторн и я стояли на носу, вглядываясь в морскую даль. Я взглянул на короля и нахмурился:

— Пять кораблей? Всего пять?

Король Ригенос покачал головой:

— Возможно, это вообще не элдрены…

— Да нет, это суда элдренов, сразу видно, — проворчал Каторн. — Да кто тут еще станет плавать — в этих водах? Никто из людей никогда не торговал с этими тварями!

И тут снова донесся крик дозорного:

— Вижу десять парусников! Двадцать! Это флот — флот элдренов! Они идут к нам на большой скорости!

Мне показалось, что и я вижу, как что-то белое мелькнуло на горизонте. Может, всего лишь гребень волны? Нет, это парус, я был уверен.

— Посмотрите, — сказал я королю, — вон там. — И показал, куда нужно смотреть.

Ригенос прищурился и прикрыл глаза рукой от солнца.

— Ничего не вижу! Вам это просто кажется. Не могут они идти с такой скоростью…

Каторн тоже вглядывался в указанном направлении.

— Да, вижу! Парусник! Но до чего быстро идет! Клянусь морским божеством — не иначе как колдовство им помогает!

К предположению о колдовстве король Ригенос отнесся скептически.

— У них суда гораздо легче наших, — напомнил он Каторну, — да и ветер им благоприятствует.

Но Каторна было не переубедить.

— Конечно, все может быть… Может быть, вы и правы, сир…

— А раньше они колдовством пользовались? — спросил я Каторна. Я готов был поверить чему угодно. Мне это было просто необходимо, если я должен был верить тому, что произошло со мной самим!

— Еще бы! — сплюнул Каторн. — Сколько угодно! Самым различным! Ух, я прямо-таки чую: колдовством пахнет!

— Когда именно? — продолжал расспрашивать я. — И каким колдовством? Мне необходимо знать это, чтобы иметь возможность противостоять неожиданности.

— Иногда они могут становиться невидимками. Говорят, что именно благодаря этому они и смогли захватить Пафанаал. Они могут ходить по воде… летать по воздуху…

— И вы видели, как они это делают?

— Сам не видел. Но много слышал об этом. От таких людей, которые, как я знаю, не лгут.

— А эти люди сами испытали на себе воздействие их колдовства?

— Нет. Но они хорошо знали людей, которым от этого колдовства досталось.

— Значит, это всего лишь слухи, — заключил я.

— А, да говорите что угодно! — разъярился Каторн. — Можете не верить мне, хотя сами-то вы, лорд Эрекозе, только благодаря колдовству здесь объявились, заклятием вызваны были… А знаешь, Эрекозе, почему я поддержал идею о том, чтобы призвать тебя в наш мир? Потому что чувствовал, что нам без колдовства, что будет посильнее ихнего, не обойтись! Разве ж это не колдовской меч у тебя? Да и сам ты хорош!

Я пожал плечами:

— Подождем. Посмотрим, что у них там за колдовство.

Король Ригенос крикнул дозорному:

— Сколько у них всего кораблей, видишь?

— Примерно раза в два меньше, ваше величество. Никак не больше. И, по-моему, больше не будет. Наверное, это весь их флот.

— Похоже, они пока что остановились, — прошептал я королю. — Спросите у дозорного, движутся ли корабли элдренов.

— Эй, дозорный, а что, элдренские корабли остановились? — крикнул король Ригенос.

— Да, ваше величество. Застыли на месте. Они вроде бы и паруса свертывают.

— Они ждут, когда мы подойдем поближе, — пробормотал Каторн. — Хотят, чтобы мы первыми в атаку пошли. Ну что ж, мы тоже подождем.

Я кивнул:

— Да, мы именно об этом и договаривались.

И мы стали ждать.

Солнце село, наступила ночь, а мы все ждали, и лишь, изредка на горизонте заметен был легкий серебристый проблеск — то ли парус, то ли гребень большой волны. Матросы вплавь перебирались с одного нашего корабля на другой: держали связь.

Мы продолжали ждать, забывшись ненадолго сном и пытаясь понять, пойдут ли элдрены в атаку или нет.

Лежа без сна в своей каюте, я слышал, как Каторн меряет шагами палубу. Я же пытался вести себя разумно и постараться сберечь силы для грядущего дня. Из всех нас больше всего нетерпения проявлял Каторн: он прямо-таки рвался в бой с элдренами. Я отчетливо сознавал, что, если бы все зависело от него одного, мы бы уже сейчас на всех парусах мчались навстречу элдренам, выбросив за борт все наши тщательно разработанные планы.

Но, к счастью, руководил всем я. Даже король Ригенос не имел права изменять что-либо в моих приказах — разве что в исключительном случае.

Я отдыхал, но уснуть так и не мог. Я получил первое впечатление об удивительном мастерстве элдренов, но так и не видел пока ни их кораблей, ни того, какова может быть их команда.

Я лежал и молил небеса, чтобы сражение все-таки началось поскорее. Флот в два раза меньше нашего! Я холодно улыбнулся. Я знал, что мы непременно выиграем это сражение.

Но когда же элдрены пойдут в атаку?

Может быть, еще сегодня ночью. Каторн же говорил, что они любят действовать ночью.

Мне было все равно — днем или ночью. Я хотел драться. Жажда битвы в моей душе стала нестерпимой. Я рвался в бой!