Когда пушки военных кораблей, стоявших на якоре в Ялтинском порту, производили последний залп по усоп­шему монарху, на лужайке перед Ливадийским дворцом был установлен алтарь, а отец Янииев, в золотом облаче­нии, подошел к Николаю и торжественно совершил при­нятие присяги у Его императорского величества, царя Николая II.

Алике из окон своих апартаментов следила за торже­ственной церемонией. Страх придавал ее печальному выра­жению налет священнодействия. Лошади в черных попонах, тащившие катафалк, подхалимская угодливость важных вельмож, вежливое, почти безразличное отношение царской семьи, которая становилась сейчас и ее семьей, склонившей голову перед прахом Александра III, производили должное впечатление на молодую принцессу. Ее жених уже не был очаровательным принцем. Он вдруг стал императором, от- цом-батюшкой страны со ста восьмидесятые миллионами обитателей, которые были готовы теперь упасть перед ним на колени, растянуться ниц, чтобы выразить ему свое пови­новение.

Могла ли она помочь ему, помочь ему своей пылкой лю­бовью к нему, призывавшей ее к действиям? Столь стреми­тельное превращение из неизвестной маленькой немецкой аристократки в великую княгиню, а потом и в императри­цу, вызывало у нее головокружение.

Множество свидетелей, которые близко подходили к ней, обвиняли ее только в холодности, в безразличии! Но поче­му никто из них не думал, что вот эта погребальная помпа, которой оказывали почести усопшему императору, не мог­ла не произвести на нее сильного впечатления?

Сколько же пустоты, тшеты во всех этих церемониях! Она, несомненно, предпочла бы всем этим бездушным, за­ученным, как у автоматов, поклонам, свое одиночество, как и всем этим придворным, которые теперь утрачивали перед ней дар речи. Убранные в погребальный черный наряд парк и J1 ивадийский дворец заставляли ее нисколько не доверять всем этим людям, которые подходили к ней, чтобы сделать дежурный, требуемый этикетом книксен. Давным-давно представление о смерти занимало слишком значительное место в ее детских размышлениях, и оно заставляло требо­вать стыдливого, почтительного к себе отношения. А тут она приходила в ужас от всех этих кривляний, от повседневных привычных жестов, будто труп, который всех их здесь сей­час собрал, был не трупом человека, а какого-то животного; она в эту минуту испытывала определенное величие, благо­даря своему новому высокому рангу, но и тщету всех этих обязанностей, которые не воспринимало ее сердце.

Принесенная совсем недавно ею жертва, смена религии, нисколько не усиливали ее религиозного усердия в отноше­нии Господа, которому она не переставала молиться.

Она не могла проявлять такое отношение, произносить такие фразы, которые диктовались лишь какими-то обсто­ятельствами. Если такое можно было рассматривать как изъян, то от него, этого недостатка, совсем не страдали все эти люди, и она, обращаясь к молитве, просила Господа по­кончить с пресным безразличием всех этих персонажей, которые безликой чередой проходили перед ней.

Мария Федоровна в своих траурных просторных одеждах не оставляла ее ни на минуту вне своего поля зрения. Она следила и за поведением сына, и еще более требовательным, более властным тоном говорила своим своякам:

— Нужно немедленно переходить к брачной церемонии...

Эта неисправимая кокетка, давая такие рекомендации родственникам, явно рассчитывала лишить желанного блес­ка обряд бракосочетания своего сына, принизить, слишком не выпячивать свою невестку.

Однако, четверо братьев Александра III были против этого, против бракосочетания, проведенного здесь, в Ли­вадии, в узком кругу. Они единодушно выразили свое мне­ние, что бракосочетание их племянника неожиданно став­шего императором, —■ общенациональное, важное собы­тие, и привилегия отмечать его должна быть предоставлена столице.

Николай записывал в своем дневнике:

«Дорогого папу в гробу перенесли в большую церковь... Г роб казаки несли на руках. Все вернулись в опустевший дом морально разбитыми. Тяжелое испытание послал нам всем Господь».

...Обитый фиолетовым шелком гроб с телом Александ­ра III был перевезен из Ливадии в Севастополь, где его уже ждал траурный поезд, чтобы везти его дальше в Санкт-Пе­тербург.

И днем, и ночью поезд неспешно катил на север через украинские равнины; толпы крестьян стояли вдоль желез­ной дороги, чтобы проводить усопшего царя в последний путь. Алике трогала их верность правителю. Она теперь мысленно укреплялась в своей миссии: сделать своего мужа хорошим государем для своего народа.

В больших городах, таких как Харьков, Курск, Орел и Тула, поезд останавливался, и там жители всех этих губер­ний приходили, чтобы принять участия в панихидах, устра­иваемых прямо на вокзалах в присутствии городской знати и чиновников.

В Москве гроб установили на катафалк представители военной и религиозной власти и привезли его в Кремль.

Все увереннее наступала осень и низкие ноябрьские тучи неслись по серому небу; острые, как иголки, ледышки сне­га больно вонзались в лица москвичей, заполонивших все улицы, чтобы проститься с царем. Алике мысленно остава­лась со всеми этими незнакомыми ей людьми, будущими подданными ее мужа, которые демонстрировали такую сильную любовь к новому монарху, что ей было очень, ко­нечно* приятно.

По пути в Кремль траурная процессия останавливалась, чтобы отслужить литургию на папертях десяти самых боль­ших в Москве церквей. Церковное пение убаюкивало Алике, и она чувствовала себя гораздо лучше в своем одиночестве. Никто не заставлял ее открывать рта, чтобы произносить те же банальные пустяки, на которые было так гораздо все ок­ружение Николая.

В* Кремле всю ночь проходила траурная панихида с мо- литвами, прихожане оказывали усопшему монарху свои пос­ледние почести.

".^Наконец императорский поезд прибыл в Санкт-Петер- 0ур1Г"Красные с золотым придворные кареты, обитые чер- ндам крепом, ожидали своих пассажиров. Четыре долгих часа Кортеж медленно продвигался через весь город к собору Петропавловской крепости, где находится усыпальница рус- ских царей дома Романовых.

- Грязный, серый день, больше похожий на ночь, едва осве­щал городские улицы, покрытые черноватым талым снегом.

Жених посоветовал Алике стараться не прятаться от взглядов толпы в своей карете, которая следовала за карета­ми всей семьи.

^ Над украшенным трауром городом висела тяжелая, гне­тущая тишина. По приказу Николая все окна в домах по Невскому проспекту были закрыты, а многочисленные фо­нарные столбы, завернутые в траурный креп, придавали это­му медленно идущему кортежу какой-то особый печальный Шау как будто какие-то высокие призраки склонились над головами скорбящих людей... Алике, повинуясь требованию мужа, сидела у окна кареты. Люди в молчавшей толпе ста­рались увидеть свою новую императрицу. Всем так хотелось получше ее разглядеть, увидеть ее лицо. На одном из пере­крестков стояла толпа старух, и когда ее карета проезжала мимо, все они стали креститься, а одна, качая головой, про- Ш№тала; «Вот, посмотрите на нее! Привезла нам гроб с со-

Можно было, конечно, не придавать особого значения таким замечаниям, но все равно они указывали на опреде­ленное бытующее мнение и не могли не сказываться на ее репутации.

От справедливости князей много не потребуешь, чего же требовать от простого народа?

С первых дней своего пребывания в России Александра Федоровна станет жертвой несправедливости, которая обычно идет рука об руку с людской глупостью.

Виновата ли она в том, что гроб с телом ее будущего тес­тя сейчас двигался по городу? Если подобные глупые заме­чания, отзвуки суеверия городской черни, говорили о недо­верии народа к несчастной невесте, то для чего их с готов­ностью подхватывали члены императорской семьи? Вероятно, для того, чтобы понравиться вдовствующей им­ператрице. И тут каждый старался превзойти другого.

Николая преследовали две навязчивые идеи, — его лю­бовь к Алике, которая в эти хлопотные, ужасные дни, не могла выкроить ни минутки для интимного общения моло­дых людей, и страх перед царствованием, о котором он даже не осмеливался говорить своей невесте! Ну, кому же в таком случае доверять?

В этом заключалась одна из граней характера этого мо­лодого человека, такого симпатичного и такого милого. У него не было товарища молодости, доверительного чело­века, своего «Пилада», который обязательно сопутствует Оресту на протяжении истории. Может, он испытывал осо­бый вкус к одиночеству? Или чувствовал неловкость при по­пытке разделить с кем-то еще свои чувства, поделиться сво­ими впечатлениями. В своей любовной страсти к Алике он оставался всегда ей абсолютно верным. Но была ли на самом деле его верность таковой? Не должна ли была и она, его воз­любленная, с максимальным тактом добиваться от него до­верия, чтобы еще больше сблизиться с ним сейчас, когда он носил траур по отцу?

Более двух недель гроб с телом Александра III был выс­тавлен для прощания. Каждый день прибывали все новые и новые делегации из губерний империи и из соседних стран. Всего — шестьдесят один представитель королевских се­мейств, каждый со своей свитой, собрались на этой скорб­ной неделе в мраморных дворцах Санкт-Петербурга. Насто­ящий парад императоров и коралей. На траурную церемо­нию приехали короли Дании, Греции, Сербии, принц Уэльский Эдуард со своим сыном Георгом, герцог Йоркс­кий представлял королеву Викторию, Генрих Прусский — своего брата германского кайзера. Все они неизменно за­давались одним и тем же вопросом, — каким будет новый русский монарх? Чтобы управлять Россией, нужен недю- жзганый ум, крепкая воля. Усопший царь всегда отличался быощей через край энергией. Его сын с юношеской внешно­стью в свои двадцать шесть лет казался таким робким, ис­пуганным...

Тысячи людей проходили мимо открытого фоба в тре­вожном молчании. Министры, высшие военачальники, ко­мандующие армией, флотом, представители имперской администрации, земледельческих и ремесленнических об­щин, —в общем весь народ в своей благоговейной отрешен­ности задавал себе один и тот же вопрос: «Каким будет новое царствование?» Николай довольно редко появлялся в апарта- ментах своей невесты за полчаса до чаепития. Алике встава- яа ему навстречу. Нежно и торжественно целовала в лоб.

— Столько принял сегодня делегаций, дорогая! Немного прогулялся по парку... От пожелтевших веток доносится за­пах снега... я его почувствовал...

, Она смотрела на него глазами, полными печали, а он про- должал:

?'•••'—Я, наверное, самый счастливый человек на земле! Мне принадлежит твое сердце... Ты — моя Алике. Что нам с то­бой до других!

‘Он не закончил свою мысль. Она подошла к нему, лас- »мю провела рукой по его волосам.

- * Не поддавайся душевной боли, мой любимый.

■— Душевная боль не причиняет мне стольких страда- «ий...Ее удивили его слова, она опустилась в кресло рядом со столом, где лежала ее вышивка, и оттуда внимательно смот­рела на него. Он продолжал:

— Смерть отца была слишком неожиданной, слишком жестокой. Я никогда и не представлял себе, что в один пре­красный день унаследую его самодержавную власть,.. Я по­ражен огромной тяжестью той ноши, которая свалилась на мои плечи.

— Не могу ли я тебе чем помочь?

Она спросила об этом просто так, без всякой задней мыс­ли, о чем утверждают недобросовестные биографы. Она про­сто предложила свою помощь, ведь любая женщина всегда стремится помочь мужу.

— Иногда, — продолжал он, — мне не хочется даже ду­мать о том, что я стал новым хозяином такой громадной империи. Иногда так хочется заплакать, разрыдаться, слов­но обиженный ребенок...

Растрогало ли ее такое его признание, была ли она разо­чарована таким его малодушием? •

Никто никогда не узнает, что творилось тогда в голове Алике, какие мысли обуревали ее. Но она явно не хотела поощрять страхи мужа.

— Ники, впереди нас ждут великие дни. Я буду всегда рядом с тобою. Мужайся, мужайся, прежде всего, чтобы за­щитить нашу с тобой любовь...

— Зачем же ее защищать? — перебил он невесту.

— Неужели ты думаешь, что наша испытываемая друг к другу святая нежность, объединяющая нас до таинства бра­косочетания, может понравиться «другим»?Я имею в виду, твою семью, сестер, моих родственников... Возьми на себя труд, погляди вокруг: окружающие нас супружеские пары больше объединяют общие интересы, личные мотивы, а не тот порыв, то влечение, которое позволяет нам соблюдать определенную дистанцию от них. Теперь всем следует при­знать, кто ты такой и кем должен стать, — царем! Отцом для многих народов, первым слугой Божиим в нашей религии. Так сохраняй и впредь во имя нашей близости способность

выражать сомнения, великую душевную чистоту, которую я в тебе так сильно люблю. Биения твоего сердца никто не должен слышать, пусть для них оно превратится в камень. Пусть никто не догадывается, что ты чего-то боишься, опа­саешься.

Он ее внимательно слушал. Он знал, что она права, что она может быть его наставником и будет им, но где найти столько сил, чтобы постоянно быть неуязвимым, чтобы во всем полагаться только на свою совесть?

*.На повседневных богослужениях присутствовала раз­ношерстная толпа, чтобы оказать последние почести усоп­шему Александру III.

В этот момент будущий английский король Георг V на­висал своей жене Марии:

«Каждый день после завтрака мы должны быть на служ­бе в церкви. После панихиды все мы подходили к открыто- мутробу и целовали Святую икону, которая вложена покой- ному в руки. Когда я склонялся над ним и видел очень близ­ко его лицо перед собой, у меня от боли сжималось горло. >0н выглядел таким красивым, таким умиротворенным, хотя, конечно, и сильно изменился. Ведь прошло уже две недели». 4 Алике писала своей сестре Виктории Баттенбергской: «Как все же тяжело, — носить большой траур, оплакивать

мне человека, и в то же время думать о том, какое модное платье надеть для скорого венчания с царем. ^Порой я спрашивала себя, — не станет ли моя свадьба лишь продолжением панихиды, с тем лишь различием, что там на мне будет белое подвенечное платье, а не черное».

©своем близком бракосочетании она не ошиблась. Боль­шой совет императорского дома постановил, что брачная церемония состоится 26 ноября, через восемь дней после похорон. Почему была выбрана именно такая дата? Мини­стры очень заботились о состоянии вдовствующей императ­рицы Марии Федоровны, так как это был ее день рождения, * протокол по такому случаю предусматривал некоторое ослабление общенационального траура, что позволяло про- **сти бракосочетание нового царя.

Принцесса Радзивилл, о которой мы уже выше говори­ли, упрекала Алике в том, что та якобы не в полной мере разделяет печаль своей будущей свекрови. Какой незаслу­женный упрек! Алике старалась быть как можно более не­заметной, зная о весьма прохладном к ней отношении со стороны вдовы императора.

Алике по-прежнему боялась нападков этой восхваляемой всеми женщины, которая славилась своей непринужденно­стью, обаянием, своей утонченной женственностью и сво­ей твердой властностью с блуждающей на губах улыбкой.

Она старалась все время держаться подальше от нее, в тени, ожидая священного обряда бракосочетания, что дела­ло бы ее равной своему супругу, а оттесненные ею принцес­сы, придворные дамы наперебой объясняли такое поведе­ние холодностью ее сердца и даже полным безразличием ко всему, что происходит во дворце.

Они даже шушукались о том, что якобы великая княгиня Елизавета со своим мужем, ее шурином, великим князем Сергеем Александровичем старались сохранить над ней свое исключительное влияние, чтобы тем самым еще больше от­далить Алике от царской семьи.

Принцесса Алике, которая всего несколько дней была великой княгиней Александрой Федоровной, — этот высо­кий титул она получила сразу после ее обращения в новую веру в православной церкви, — искала дружески располо­женную к ней душу, чью-то симпатизирующую ей руку, ко­торая могла бы направлять ее по извилистой дорожке, веду­щей к трону.

Ей так хотелось бы получать добрые советы от своей свек­рови. Она даже сделала несколько шагов навстречу ей ради этого. Даже не беседуя с ней, она понимала, что эта очаро­вательная вдова, окруженная верными подругами ее двора, была слишком поглощена собственными проблемами, что­бы удостаивать еще своим вниманием и ее, Александру.

Может, поэтому Аликс-Александра составляла себе пред­взятое мнение об императорском окружении? К тому же она никогда не слыхала от этих вельмож ни одной самой малой похвалы в адрес ее жениха. А ведь им нужно было бы уже с ним считаться!

В конце концов она сама взбунтовалась против того без­различия, с которым к ней относились при дворе. Она по­клялась себе, что ее любовь к Николаю укрепит его самодер­жавную власть. И вот, наступил этот долгожданный день, 26 ноября, которого так опасался Николай, с его нестойким, склонным к колебаниям, характером.

Торжества будут краткими, как и полагалось в такой пе­риод, когда вся страна погрузилась в траур в связи со смер­тью царя.

Дворцовый протокол предусматривал одно любопытное требование: двум императрицам — новой и прежней — пред­стояло в белых платьях вместе проехать по Невскому про­спекту до Зимнего дворца.

С самого рассвета фрейлины, камеристки суетились воз­ле будущей императрицы, всячески украшали ту, которая благодаря браку возвышалась до наивысшего ранга в Импе­рии! В салон, примыкавший к ее комнате, принесли знаме­нитое «золотое зеркало», перед которым прихорашивалась каждая великая княгиня перед своей свадьбой на протяже­нии более трех веков. Допущенные к молодой брачующей- ся дамы из семьи Романовых обрядили Александру в тяже­лое старинное парадное платье из серебряной парчи, при­крепили к плечам мантию со шлейфом из золотой ткани с подкладкой из горностая.

Какую же горечь, вероятно, испытывала Мария Федоров­на, когда ей пришлось в соответствии с русским дворцовым обрядом, взять с красной подушечки сверкающую брилли­антами венчальную корону и собственными руками возло- жить ее на голову Александры!

Марии Федоровне в эту минуту казалось, — что, впрочем, и подтвердилось впоследствии, — что перед ней самозван­ка, которая лишала ее прерогатив ее высокого сана. Она прекрасно понимала, что только шумная враждебная кам­пания, развязанная против ее невестки, сможет умалить слишком опасное поклонение ей со стороны народа, и уже в первый день ее свадьбы она старалась усилить, насколько могла, антипатии к ней,..

Тем не менее они ехали в одной карете под любопытны­ми взглядами тысячеликой толпы по этой торжественной, широкой улице, где несмотря на холодную погоду стали еще ночью собираться петербуржцы, чтобы поглазеть на проезд двух государынь.

Подъехав к Зимнему дворцу, обе женщины вышли, про­шли через галереи в дворцовую церковь. Там их ждал Нико­лай в форме гусара в сапогах. Такая свежая, такая воздуш­ная, словно неземная, белокурая новая императрица держа­ла в руке зажженную свечу. В руке у молодого царя тоже горела свечка. Оба они подошли к митрополиту. Тот их со­четал таинством брака и благословил. Зазвонил колокол, первый весело звучавший колокол в этом скорбном тяжком перезвоне. Это означало, что отныне они становились пе­ред Богом мужем и женой.

Герцог Йоркский Георг писал своей жене:

♦Думаю, что Ники очень повезло, что у него такая кра­сивая и обаятельная жена, и я должен сказать, что никогда не видел двух молодыхлюдей, так любящих друг друга и бо­лее счастливых, нежели они. Я пожелал им обоим самого большого счастья, такого, какое выпало нам, — быть таки­ми счастливыми, как мы с тобой. Надеюсь, ты со мной со­гласна?» Герцог Йоркский искренне восхищался своей ку­зиной, ставшей русской императрицей, ее красотой, статью, грациозностью, но он тогда и не мог предположить, что тем самым оказывает ей медвежью услугу.

Когда новобрачные вышли из церкви, большая толпа на улице устроила им громкие овации, большая часть которых, несомненно, предназначалась новой царице, которая была в эту минуту такой взволнованной, испытывая свои возвы­шенные религиозные чувства, и она раздаривала свои ра­душные, отнюдь не заученные улыбки, в отличие от подна­торевших в этом искусстве безразличных правителей.

В сопровождении английской супружеской пары ново­брачные сразу из церкви отправились в Аничков дворец. Там жила вдовствующая императрица, которая встретила их хле­бом-солью.

Такой простой, такой естественный Николай сейчас нра­вился всем придворным кланам. Он был счастлив, и это сча­стье отражалось на его совершенно изменившемся лице.

Так как траур еще продолжался, то после бракосочетания не было устроено никакого торжественного приема, не со­стоялось и свадебное путешествие.

Николай с Александрой провели свою первую брачную ночь в Аничковом дворце. Там и началось их царствование. Они рано легли спать, так как у Алике сильно разболелась голова. В спальне их ждало брачное ложе. Молодая жена выражала нежную надежду на успех их брака. Муж крепко обнимал ее, и никогда ни одно разочарование в их чувствах, их лучезарной, пылкой страсти не омрачило их жизнь до самой смерти, еще теснее соединившей их.