Вернулся в столицу нашей родины я в растрепанных чувствах.

С одной стороны, стало полегче от того, что Кац поручил мне деполитизировать жизнь и смерть Бобра, что было задачей несложной и безопасной, да еще и с перспективой хорошо заработать.

С другой – Кац так много рассказал мне спьяну о том блудняке, в самой сердцевине которого я, по своей дурости, оказался, что было понятно: одно неловкое движение – и, если помешаешь кому, можно разделить участь Бобровского. Или присесть, например, или еще что-нибудь в таком роде.

Василич и остальные члены нашего революционного кружка тоже прекрасно понимали, что после покупки Пентюшенковым бабайского нефтехима заруба за него далеко не завершена, а мы – песчинки в этом водовороте, который вынесет нас неизвестно куда.

В довершение ко всему великий и ужасный серый кардинал Владислав Юревич стал как-то очень раздражительно относиться ко всему бабайскому:

– Прекрати заниматься Бабаестаном, – сказал он Василичу как-то безапелляционно, завершая беседу совсем на другую тему.

– Владислав Андарбекович, я им и не занимаюсь, – хотел было объяснить Василич.

Сама по себе, мол, ситуация, отчасти созданная Юревичем, когда кто-то устоял под прессингом Бабая и осел на хорошей позиции в Кремле, заставляет бабайские элиты идти к Василичу и плести вселенские интриги на пустом месте…

Но темпераментный мужчина Юревич уже успел завестись:

– Окружил себя нукерами, сидишь, заговоры плетешь! Когда я поручу тебе заговор против кого-то организовать – будешь выполнять, а сейчас прекрати, понял?

Василич никому обычно не позволял так с собой разговаривать, но Юревич имел право на подобную постановку вопроса. Он явно не хотел получить билет на эту войну за выше упоминавшиеся 2 миллиарда долларов в год. Понимал он и то, что Василич тоже в этой войне всерьез поучаствовать не может, но запросто может оказаться в чьей-то игре фигуркой, которой могут и пожертвовать.

Да и Василич был многим обязан именно принципиальности Юревича, который не дал Бабаю съесть подчинённого только за то, что заподозрил того в желании сесть в его кресло. Поэтому Юревич, вне всяких сомнений, имел право требовать от сотрудника участия только в одобренных им заговорах.

Поэтому вечером Василич объявил нам, что «наигрались, мальчишки, теперь работаем и живем себе дальше, без попыток оторвать башку Желтому и сменить Бабая на кого-то, нам более подходящего».

Ну, сказал, ок.

– Это нам что, теперь объявление в «Коммерсанте» разместить, что мы, мол, ОПГ Василича, выходим из бабайской войнушки, не надо больше к нам ездить в «Кофейницу» тёрки тереть? Как мы джинна-то обратно в бутылку загоним? – спросил я.

– А вот сегодня приезжал полковник Энский, которому поручено очередное дело на нас возбудить. Сказал, что пособирает материал с полгодика, так ничего не обнаружит и дело схоронит. Пожелал нам удачи и сказал – обращаться, если что. Мне что – позвонить ему и сказать – нет, возбуждай дело, мы капитулировали? – задал еще более острый вопрос наш координатор по вопросам взаимодействия с силовиками Рудик.

Таких однотипных вопросов возникло много.

Например, только вчера Бабай и Желтый собрали в Тришурупе всех депутатов парламента страны от Бабаестана. Собрали для того, чтобы повозить мордой об асфальт одного из них – того, кто писал депутатские запросы в прокуратуру и прочие органы с просьбой проверять публикуемый на Желтого компромат. Парень просто ответил: «Не надо меня агитировать за советскую власть, я из окопа в окоп не бегаю».

Ему теперь сказать, чтобы он отозвал свои запросы, объяснил прокурорам, что ошибся и забегал из окопа в окоп?

Кто-то вспомнил эпизод, когда Желтый собрал региональный актив Партии Власти, которому было велено единогласно проголосовать за позорное изгнание Василича из организации. По команде голосовать взметнулись ввысь все руки, кроме одной. Партиец по имени Ахмад Нуров голосовать не стал. После чего рингтоном на телефон Василич поставил песню Высоцкого «Был один, который не стрелял». И как вот скажешь ему, что он сделал неверную ставку?

Василич ведь не был на самом деле лидером заговора. Он был просто символом того, что Бабаю и Желтому не обязательно сразу сдаваться. Можно настоять на своем и не погибнуть. Ни политически, ни в реальности. Заговорщики теперь плодились сами по себе со скоростью кроликов на каждом участке бабайской политической поляны. Бабайская власть была десакрализована, сопротивляться ей стало не страшно.

Василич заслушал доводы и решил, что так-то оно так, но лично он ко всему происходящему не будет иметь никакого отношения:

– Ладно, джинна обратно в бутылку загонять, наверное, действительно не наше дело. Но я любые встречи с любыми бабайскими оппозиционерами заканчиваю, даже о погоде и о молодежной моде говорить не буду. А если вы с кем-то трёте – то не надо от моего имени говорить и тем более обещать что-то. В общем, задача у вас теперь очень простая – живите, радуйтесь жизни и не мешайте Бабаю с Желтым себе шеи свернуть. Ход они набрали хороший, их летящий в пропасть бронепоезд уже никто не развернет. А родине мы рано или поздно снова пригодимся…

Одним словом, революционеров отправили в отпуск.

Мы объявили ближнему кругу общения, что сворачиваем активные боевые действия, потому что цель достигнута. Якобы, Михал Иваныч уже принял решение об увольнении Бабая, Желтый – кастинг на его место не прошел, а значит, мы спокойно ждем указа об увольнении-назначении, занимаясь пока своими делами.

Мы свято верили заветам героя Челентано из фильма «Блеф» и в свой блеф верили, как в «Отче наш», вид при его оглашении имея таинственный и снисходительный. Многие собеседники считали, что мы действительно что-то знали. Хотя не знали мы, разумеется, ни черта – что там и когда решит про Бабая Михал Иваныч.

Мы продолжали на всякий случай поддерживать наш «независимый» медиахолдинг, который развлекал аудиторию прогнозами скорого ухода Бабая и Желтого, анализировал признаки их скорого ухода и публиковал шорт-листы претендентов на их кресла.

Шорт-листы эти оказались забавной штукой. Одни околобабайские деятели были готовы серьезно вкладываться, чтобы в них попасть. Другие полцарства отдали бы, чтобы никогда в них не фигурировать.

– Уберите меня христа ради из этих переборов! Сижу, починяю свой примус, руковожу федерацией гольфа, у меня все хорошо, не привлекайте, так вас и разэтак, ко мне внимание!!! – кричал наш земляк Юрис Лукманскас, служивший министром в одной соседней большой области, про которого мы насочиняли, что он – на короткой ноге с Самим Михал Иванычем и вот-вот, уже на днях, приступит к руководству Бабаестаном, даже приезжал осмотреться. Он, и правда, приезжал, по семейным каким-то делам, но кто уже верил в это? Все верили в любую теорию заговоров, потому что сильно хотели перемен.

Самый забавный эпизод с шорт-листами, который, правда, не очень хорошо нас характеризует, случился, когда на нас вышел человек-«правая рука» Желтого и заказал попадание в шорт-лист человека-«левой руки» Желтого. Просьбу свою правая рука сопроводил прилагавшейся прямо к переданному посланию довольно круглой суммой все в тех же убитых енотах.

Нам, бывшим руководителям идеологического блока «революционного кружка», а именно – мне и Слону, было хорошо понятно, для чего чиновнику нужно было зашортлистить конкурента.

Ну и понятно, на секунду мелькнула героическая мысль – отправить грязные деньги обратно. Но секунда эта быстро прошла, и мы решили, что очень даже благородно будет, таким образом, хотя бы немного из свежестыренного желтовцами «отжать» обратно. А чтобы не слишком об эти грязные деньги испачкаться, было принято мудрое решение их пропить. В этот же вечер и полностью, без остатка.

Пропивали вчетвером, с еще двумя сочувствующими бабайской революции.

Сначала, естественно, сходили в «Националь», поели пельменей, попили водки. Потом двинулись в «Молли», там как раз начиналась программа с гоу-гоу девчонками, которые очень уж зажигательно плясали, прямо как настоящие революционерки. Потом переместились в «Калину», хотя это уже и было излишними понтами, да и делать там особенно нечего, если ты не иностранец, решивший наконец познать особенности развития древнейшей профессии в этой части земного шара. Особенности эти, несмотря на литры выпитого и полные все еще карманы долларов, мы познавать отказались и поехали, разумеется, на дискотеку, вот вообще непонятно зачем, ведь не то что плясать – ходили уже с трудом. Ладно, хоть на диско встретили нашего коллегу, такого же прохвоста Федота Стрельцова, который просветил нас знанием, что не все казино в столице закрылись, что в посольстве Бурбундии в соседнем переулке одно очень даже исправно функционирует. Двинулись туда.

Посольство этой дивной африканской страны только на вид было мрачным и облезлым. Внутри кипела жизнь. Кроме блек-джека, рулетки, автоматов и всего такого, игрокам полагался безлимитный алкоголь. По общему впечатлению участников концессии, именно этот факт нас и подкосил. Воспоминания о последнем часе африканских игорных страстей стерты из сознания всех пятерых практически полностью.

Проснулись все пятеро на дебаркадере «Иван Барков», навечно припаркованном на грязной реке в центре столицы. Вообще-то, корабль называется именем другого поэта, большого романтика. Но этому вертепу имя матерщинника и скабрезника Баркова, на наш взгляд, подходит куда больше.

День был в разгаре. Тела наши были раскиданы по большому номеру беспорядочно и в разной степени одетости. Открыв глаза, я увидел какую-то африканскую женщину средних лет, спешно удалявшуюся в сторону душа. Ее внешний вид не оставлял никаких сомнений о роде ее занятий и цели пребывания на «Иване Баркове».

Внешние же ее данные заставляли сердце бешено биться и надеяться: «Боже, только бы не со мной!»

«Не помню – значит, не было», – по-женски подумал я и натянул одеяло на уши, пережидая, пока ночная гостья нас покинет.

– А… Эт я ее? Или ты ее? – услышал я из-под одеяла сдавленный хрип одного из товарищей.

– Какая разница? – ответил всегда бодрый Федот Стрельцов, – лишь бы не мы с тобой друг друга!